Оглавление

Он не любил её.

Глава 1. Музей потерянных эмоций

— Отстань от меня, Вуд! — Блондинка резко выдёргивает руку из железных тисков мужчины напротив.

Его яркие нефритовые глаза в густых бархатных ресницах прожигают девушку безразличием. Но если бы только обладательница насыщенных травяных радужек знала, насколько он жалеет, насколько он хочет снять это чёртово помолвочное кольцо с изящного тонкого пальца и запустить прямиком на самую глубину Атлантического океана, а все ювелирные магазины Нью-Йорка подорвать к чёртовой матери!

— Серьёзно, Элла? — усмехается мужчина. На щетинистой щеке показывается отчаянная ямочка, а белые волосы будто бы шевелятся от гнева. — Замуж? За этого журналистика?

— Для тебя — Делайла! — горделиво приподнимает подбородок она, демонстрируя одурманивающие выпирающие ключицы. — И этот, как ты выразился, «журналистик» теперь работает в компании, и он, на секундочку, лауреат премии Пулитцера[1]!

Мужчина засовывает руки в карманы, отворачиваясь к огромному панорамному окну. Далеко внизу кипела жизнью и страстями Пятая Авеню. Он снова и снова окидывал взглядом едва виднеющийся музей Соломона Гуггенхайма[2], будто бы в спиралевидном белом здании скрывались ответы на все интересующие его вопросы.

«Надо же!» — снова усмехается, не замечая, как Делайла стискивает зубы до боли, чтобы ни в коем случае не сорваться и не обнять такого домашнего, такого родного Йентани Вуда. — «Премия Пулитцера! Премия! Кольцо! Чёртова идиотка!»

— Смею Вам напомнить, мисс Пирс, что это моя компания. И как я хочу, так я и буду его называть. — Снова окидывает её взглядом полного презрения.

«Семь лет, целых семь лет её всё устраивало, и за два месяца она решает выйти замуж за другого!»

— Тогда смею напомнить Вам в ответ, что помимо Вас, Ваш отец имеет равный вес. Так что это не полностью Ваша компания, — она стервозно выгибает бровь, одёргивая белоснежный пиджак.

Делайла разворачивается на высокой шпильке, уже собираясь распахнуть дверь кабинета «чёртова Вуда» и встретиться взглядом с заинтересованной секретаршей, сошедшей чуть ли не с обложки «Cosmopolitan» и 3D-инсталяцией с названием компании — «GRAPHIC ART», как его сильная рука подхватывает её под локоть.

— Элла, прошу тебя, не совершай ошибку, — слетает с губ Йена, пока девушка захлёбывается сладковатым ароматом от «Dior».

Йентани Вуд был волшебным — с идеальным чувством вкуса, невероятными светло-нефритовыми радужками, шелковистыми белыми волосами, которые она так любила перебирать в пять утра после очередной запары с заказами на работе. Йентани Вуд был.

— Ты — моя самая большая ошибка, Йен! — шипит она, борясь с нахлынувшим чувством ностальгии, ожидая, что он, как минимум, зажмурится от боли.

Но его лицо похоже на камень, ни единого дрогнувшего мускула.

«Типичный, бесчувственный Вуд!», — в который раз выкрикивает мозг, но сердце стучит, как бешеное, стремясь обнять его сердце.

Длинные пальцы разжимаются, а он отходит на шаг назад.

— Прости, что схватил тебя, Элла. Я должен уважать твой выбор.

«Должен, но я так хочу вертеть этот выбор на шпиле Эмпайр-Стейт-Билдинг[3]!»

Делайла Пирс была идеальной — лучистые глаза цвета весенней травы после дождя, голливудская улыбка, которая могла влюбить в себя ровно половину Манхэттена; лоснящиеся светлые волосы, вишнёвым запахом которых он готов был задыхаться. Делайла Пирс была.

Она бегло облизывает пересохшие губы, чувствуя на кончике языка привкус остатков коралловой помады.

— Прости меня, Йен. Я не должна была тебя так называть. — Она прячет глаза в пушистых светлых, подкрашенных коричневой тушью, ресницах, стыдясь самой себя.

— Я не хочу, чтобы твоя помолвка мешала нам работать. У нас слишком много заказов. — Йен отходит к своему рабочему столу, поправляя на нём фигурку в виде балерины. Мачеха подарила её, когда исполнилось пять лет, и он влюбился в балет «Лебединое Озеро».

А вот Делайла никогда не понимала смысл балета. И так было во всём: то, что нравилось ему совершенно не нравилось ей. Но Элла знала и уважала каждую мелочь бывшего мужчины, терпеливо ходила с ним на бродвейские мюзиклы, балеты, стойко выдерживала его любовь к нелюдимым местам. В отличие от него, который за все семь лет не предпринял даже малейшей попытки выйти в свет со своей пассией куда-то кроме балета, считая это пустым и ненужным занятием, растрачиванием сил, которые предназначались для работы.

— И не будет, мистер Вуд, — хитро улыбается она.

Его эмоции бесконечно льстят ей, но выбирая между чёрствой любовью всей жизни и атмосферным, наполненным семейностью, браком — она выбирает второе. Не задумываясь.

Дверь издаёт сигнал о том, что в кабинете остаётся только Йен, пустота и приглашение на помолвку, которая состоится через две недели.

«Дорогой Йентани Вуд!

Приглашаем Вас разделить вместе с нами счастливый момент нашей жизни — помолвку!

Бесконечно Ваши

А́ртур Девидсон и Делайла Пирс!»

Пригласительный сразу же сминается вместе с ладонью в кулак. Мозг сам подставляет её имя к фамилии не пойми откуда появившегося А́ртура.

Очень даже не плохо… А вот Делайла Вуд звучит как-то по чужому… Как-то безумно странно, со сквозящими нотками холода.

Но Йен любил её и, видимо, недостаточно сильно, раз она предпочла ему какого-то выскочку, журналистика.

С мужчиной у неё практически не было фотографий, когда как с А́ртуром странички в социальных сетях взорвались отчаянным криком обратить внимание на счастливую парочку весь мир… Весь мир в лице Йена.

— Можно? — В кабинете появляется голова отца.

Он наверняка стучал, как и обычно, только звуки уносились куда-то в противоположную сторону от барабанных перепонок.

— Конечно. — Йен натягивает на лицо улыбку, откидывая смятое пригласительное на стол.

— Слышал все новости, связанные с Эллой. Ты в порядке? — Мужчина сверкает яркими голубыми глазами.

Седые паутинки волос ловят солнечные блики. Йен полная и точная копия Дерека Вуда.

— Конечно. — Как ни в чём не бывало пожимает плечами Йен.

— Джини переживает за тебя, сынок.

Услышав имя мачехи, Йен кидает беглый взгляд на балеринку, пока губы чуть дёргаются в обаятельной ухмылке. Джиннифер заменила родную мать, окутала некогда мальчика всей материнской теплотой и любовью, самоотверженно стараясь оградить его мысли от того рокового дня, когда он решил родиться, а родная мать — отдать за него жизнь.

— Но всё же хорошо, — пожимает плечами Йен. — Никто не болен, все живы, фирма в самом расцвете, много работы. Разве это стоит её переживаний?

И так было всегда. Йен все чувства (и свои, и чужие) переводил в логику. Ему было так легче, спокойнее, удобнее, прямо как улитке в своём домике.

Отец недовольно поджимает губы, усаживаясь в кожаное кресло напротив рабочего стола сына, точно так же окидывая взглядом музей. Будто тот был способен посоветовать, как вытащить эмоции из сына.

— Сегодня день рождение у Лютика, ты тоже приглашён. — Йен кривит губы в нахальной ухмылке, заранее зная ответ отца.

— Мне, старому дураку, только по ночным клубам с молодёжью шастать, — хмыкает Дерек, закидывая ногу на ногу.

— Ты ему, как отец, сам знаешь. Так что придётся потерпеть. Как и мне.

Йен брезгливо передёргивает плечами, вспоминая о том, сколько народу обычно ошивается в ночном клубе Лютера Эйдана.

— Ох, надо бы закупиться валокордином по пути в «Эдем», а то сердечко ещё разорвётся от красоты танцовщиц Лютера, — шутливо дёргает носом Вуд-старший, улавливая лукавый прищур сына. — Как найдём тебе там жену! Все Эллы мира обзавидуются!

— Ага, уж лучше нанять элитную содержанку!

Отношения между отцом и сыном всегда были тёплыми, невероятно дружескими, это то малое, что они оба могли сохранить друг к другу в жёстком мире акульего бизнеса на Пятой Авеню. Но если у Дерека была отдушина в Джиннифер, то у Йентани — в работе.

***

Перед тем, как толкнуть входную дверь, тонкое запястье хрустя проворачивается, а затем укладывает волосы цвета горького шоколада на затылок. Радужки цвета коры ивы устало оглядывают охранника ночного клуба «Эдем».

— Зои! Не ожидал увидеть тебя сегодня, — лучезарно улыбается он, сверкая медовыми радужками.

— Привет, Мэтт, — улыбается она в ответ не менее лучезарно. — Как Каролина? Я хоть чем-то помогла ей?

Зои всегда интересовалась с поражающей искренностью. Даже если ты и не особо хотел ей что-то выкладывать, то это получалось само собой, словно девушка с ивовыми радужками была рождена для душевных разговоров под латте с корицей и песни Фрэнка Синатры[4].

— Да, ей намного лучше. Спасибо, что позанималась с Карол, её спина уже не так болит. Я положил небольшой презент у твоего шкафчика.

Мэтт безумно благодарен девушке за то, что она практически даром согласилась помочь его возлюбленной.

— Не нужно было, — смущённо дёргает уголками губ девушка. — Ну, я побегу, сегодня работы много!

— Зои Лойс Тёрнер! — Её хрупкие худые плечи дергаются от раскатистого баса друга на другом конце бара.

Она, по-семейному раскрыв объятия, бросается на него, обдавая мужчину ароматом свежей клубники.

Губы голубоглазого расплываются в довольной и трепетной улыбке Чеширского кота.

— С твоим днём, Лютик! И пусть сегодня весь мир ляжет к твоим ногам! — пищит Зои, заодно поправляя его гульку из волос на затылке.

— Не знаю, как мир, а Пати точно собиралась, — хрипловато посмеивается мужчина, выпуская нарастающее возмущение Зои из объятий.

— Лютер Эйдан, ты не выносим! — Закатывает она глаза, судорожно начиная рыться в рюкзачке. — Вот! — Наконец, протягивает ему небольшую коробку в ярко-алой упаковочной бумаге. — Это тебе!

— Зои Лойс, не нужно было! — С лица Лютера не сходит улыбка.

Его вечной привычкой была та, что так раздражала Зои — а именно называть её двумя именами сразу. И в такие моменты девушка всегда благодарила Бога за то, что она не итальянка. А то бедный Лютер, пока перечислил бы все имена, забыл бы, что хотел сказать.

— А твоя улыбка говорит об обратном! Знаю я эту любовь к подаркам, — довольно приподнимает подбородок Зои.

— Пати очень расстроится, если ты опять не посидишь с нами. — Замечая спортивный рюкзачок, вставляет Лютер. — Тем более, насколько я помню твой график, сегодня у тебя выходной.

— Так и было, пока Ванесса не подвернула ногу и не попросила меня выйти за неё.

— О, может ещё и клиентов Ванессы себе заберёшь, добрая душа? — издевательски протягивает мужчина, прокручивая подарочную коробочку в руках.

Он обиделся. Зои слегка усмехается, замечая бегающий взгляд. Ещё со времён университета Патрисия — теперь уже жена Лютера, постоянно хвалилась, как научилась определять, когда он обижен, злится или же недоговаривает. Кто бы только знал, что спустя столько лет Зои это пригодится.

— Мы готовим танцевальный подарок для начальника. Как же я могу не принять в нём участия?

— Так же, как и до этого…

— Ну, не бурчи. Я оттанцую и останусь с вами, договорились?

— Хитра лиса, — хмыкает Лютик, почёсывая подбородок под небольшой щетиной, которая к слову, делала из него невероятно привлекательного мужчину.

— Всё, я побежала, а то эти дамочки меня заклюют!

Лютер только покачивает головой ей вслед. Он знает, насколько сильно она ненавидела это место, как больно ей было здесь улыбаться и быть именно той Зои Лойс, которую он знал со времён университета. Но с её приходом «Эдем» засверкал семейностью и атмосферностью между коллегами. Каждый бармен, охранник, уборщик — все без исключения укрывались волшебной атмосферой, не желая выпутываться. Даже вечно высокомерные танцовщицы гоу-гоу[5], так сильно недолюбливающие её, глубоко в сердце восхищались и обожали Зои.

Но только Лютер и Пати знали всю боль, кипящую внутри тонкой, выточенной из дорогого мрамора, фигурки. И каждый раз, когда начинала танцевать, девушка снова и снова проходила через невыносимую пытку, но отказаться от танца она не могла. А все, как заворожённые, смотрели за отточенными движениями некогда самой успешной выпускницы университета Колумбии[6], прозябающую свои дни в маленьком, достаточно реальном райке.

— Тёрнер, проверь туфельки, вдруг там снова стекло! — Плечики Зои не дёргаются, когда она слышит стервозный голос одной из танцовщиц — Ланы.

Её пепельные волосы ровным ливнем спадали на плечи, а изумрудные кошачьи глаза блестели в ярком свете фонариков на зеркалах.

«Пигалица и гномиха Зои» так бесила её своими огромными глазами с наивным ивовым взглядом, как у оленёнка Бэмби; острый аккуратный нос так и хотелось размазать о близ стоящую лавочку, а пухлые губы — незамедлительно проколоть иголкой, чтобы те сдулись и превратились в две уродливые полосы.

«Выскочка из университета!»

— И тебе доброго вечера, Лана, — дружелюбно улыбается Зои, чувствуя, как угли внутри оппонентки опаляются новым потоком огня.

Дроблёное стекло в туфли, рваные костюмы, кража палеток с тенями и личных вещей — Зои снова ощущала себя на первом курсе университета. Причина оставалась той же, что и пять лет назад — зависть.

Только Лана со своей командой танцовщиц, называя Тёрнер выскочкой, не знала, что всё это девушка уже проходила, что стекло в ступнях для неё давно не больно, так же как и плакать из-за рваного костюма, пока в мире есть запас ниток и иголок — занятие пустое и даже бессмысленное.

Чёрные чулки в сетку ласково касаются икры Зои, будто бы успокаивая её от дальнейших нападок коллег, напоминая, что через несколько часов она получит деньги и будет сидеть на уютной кухне с лучшей подругой, обсуждая очередную компьютерную игру, которыми та увлекается.

Деревянная лавка чуть скрипит, когда рядом с девушкой появляется терпкий аромат перегара. Ванда Ларссон собственной персоны. Стоило этой девушке открыть рот, как всё живое в радиусе километра хмелело.

— Тёрнер, этой ночью мы работаем в команде…

«И я это усваиваю лучше, чем вы», — усмехается Зои, расправляясь с чулками и ловко впрыгивая в короткие изумрудные шорты. Игривые блики сразу же разбежались по стенам раздевалки, только уловив свет.

— …А потому давай без выпендрёжа, Тёрнер. — Ванда в нетрезвом жесте выставляет два пальца, явно желая что-то показать, но взгляд Зои цепляется лишь за аккуратно накрашенные красным лаком ногти.

— Профессионализм — не есть выпендрёж, — хитро улыбается Зои, быстро снимая с себя платье и аккуратно вешает его на вешалку, пока черноволосая Ванда начинает громко и беспардонно смеяться, кидая остальным присутствующим что-то в роде: «Нет, вы слышали, что Колумбийка учудила?».

— Снова не снимешь с себя чудесное кружево, а, Колумбийка? — Доносится до чуткого уха Зои из угла раздевалки.

Оливия Дулиттл снова издалека скалит зубы, зная, что стоит ей подойти к милой Тёрнер и весь задор поддевать девчонку смоет в унитаз «Эдема».

К о л у м б и й к а.

Зои Лойс Тёрнер всегда внутри своей головы проговаривала это прозвище по буквам. Снова и снова напоминая себе о тех годах в треклятом ВУЗе, о фееричном провале и боли пульсирующей под кожей каждую секунду нахождения в сознании.

— Конечно нет, она ведь здесь на особых правах, — поддакивает Лана, на что Зои только улыбается, застегивая единственную пуговку на обсидиановом пиджаке из экокожи.

И правдой это было только отчасти. Ни Лютер, ни Патрисия не могли позволить подруге работать на тех же условиях, что и остальные девушки заведения. Да и сама Зои не согласилась бы на элитный эскорт, не до такой степени её измотанная душа была опущена в Ад. Пока что она бродила по Чистилищу, ища покаяния и отчаянно прося милости.

— Зато я не отнимаю вашу работу, — улыбка Зои даётся не легко, а потому она быстро покидает раздевалку, стремясь в самую гущу похоти и разврата.

Походка от бедра. Невинная улыбка на губах играет на руку в тысячу раз лучше чем пошло-развратная — все, пока ещё малочисленные, особи мужского пола оборачиваются, испытывая только одно чувство — вожделение.

А ведь раньше, всего несколько лет назад, она не знала, что это такое. Взамен было неподдельное восхищение, бурные овации и благоухающие бриллиантово-белые розы в гримёрной.

— Ноа, мне как обычно! — улыбается Зои, зная, что Ноа Филлипс заметил её в тот самый момент, когда брюнетка скромно забиралась на барный стул.

В океанических глазах загорается счастливая искорка, а губы расплываются в довольной улыбке.

— В этом месте «Сазерак»[7] я готовлю только для тебя, — усмехается Ноа, выставляя на барную стойку пустой стакан. — Как прошли выходные? Выглядишь уставшей.

— Это ты выглядишь уставшим! Так и не нашли второго бармена? — Зои, пока Ноа отворачивается, ворует из подставки зубочистку, быстро прикусывая кончик. — Не пойман — не вор! — Пожимает она округлыми плечами в ответ на недовольный взгляд.

— Не-а, не нашли. А вот ты мне уже все зубочистки сжевала!

— Да это же первая за сегодня!

— А последняя ли?

Бровки домиком, и Ноа снова улыбается, расплываясь, как сырок по кафелю. Её улыбка — что-то волшебное.

— Ноа, ну, хочешь, я буду твоим сменщиком! Попрошу Лютик… Лютера перевести меня, и буду работать на баре.

Кажется улыбка Ноа застывает на смазливом лице и уже вряд ли что-то заставит её уйти.

Филлипса всегда до глубины души поражало её желание помочь не только хорошим людям, но и плохим. Зои Лойс Тёрнер верила в добрый мир, только вот мир разжевал и выплюнул её как вторсырьё на мусорку.

— Даже не думай! Не позволю тебе совсем тут загнуться, — хмыкает Ноа, добавляя лёд в смесительный стакан, а затем приготавливает стакан с колотым льдом и добавляет в него несколько миллилитров абсента. — Ого, кого к нам занесло! — хмыкает он, едва подняв взгляд и снова вернув его к горячительной жидкости.

После охлаждения смесительного стакана, Ноа выбрасывает лёд, и кидает маленький кубик сахара, добавляя немного биттера[8] «Bishops».

— Кого? — Зои аккуратно оборачивается, молясь только, чтобы это не был тот отвратительный человек.

Ноа добавляет коньяк, после того как снова охлаждает стакан. Второй он освобождает ото льда и абсента, а затем переливает содержимое из смесительного стакана и украшает апельсиновой цедрой.

Лютер Эйдан на входе в клуб радушно встречал двух высоких мужчин в строгих брючных костюмах. Оба словно сошли с обложки «Forbes»[9], видела она таких на премиях и премьерах — богатые кошельки без души.

— Дерек и Йентани Вуды, — кривовато усмехается Ноа, подставляя стакан к девушке. — Владельцы «GRAPHIC ART». Вся красота передовых реклам, фильмов и клипов — их заслуга. Тот, что седой — отец второго.

— Ясно, сливки Манхэттена и Голливуда. Знаем, плавали, — презрительно фыркает Зои, зажимая в руках стеклянный стакан, как раз в тот самый момент, когда Лютер в компании Вудов проходит мимо, а лёгкая женская рука падает на плечо девушки.

— Снова «Сазерак»? — Голос наполнен притворным возмущением, а в воздухе витает запах апельсина с корицей.

— Она заставила меня, миссис Эйдан, — делает страшные глаза Ноа. — Прямо-таки нож к горлу приставила! Вот этот! Тут даже её отпечатки пальцев остались!

Мелодичный смех разливается над ухом Зои, ютясь в стеклянных стенках уже пустого стакана.

— Привет, Пати, — лучезарно улыбается в ответ Зои.

Патрисия сегодня сногсшибательна, впрочем, как и в любой другой день. Гуммигутовые волосы были аккуратно заплетены во французские косички, концы которых красиво завивались. Веснушки, рассыпавшиеся по лицу так симметрично, будто бы нарочно, заставляли всех приковывать восхищённые взгляды.

Она с грацией горной львицы садится на барный стул рядом с Зои.

— Не смотри на меня своими кошачьими глазами, — фыркает Тёрнер, не отводя добродушного взгляда от медовых радужек.

— И вовсе у меня не кошачьи глаза! Ну, сколько можно! — смешно щурит нос Пати, слегка ударяя кулачком в предплечье подруги. — Зои, моя дорогая Зои! Ты же посидишь сегодня с нами?

Зои фыркает от того, как Патрисия сейчас напоминает Кота в Сапогах из «Шрека», только шляпы с широкими полями не хватает.

— Думаю, я сегодня не впишусь в вашу компанию, — пожимает плечами Тёрнер.

— В компанию к Вудам никто никогда не вписывается! — прыскает со смеху Ноа. — От младшего даже девушка ускакала.

— Ноа! — возмущенный взгляд Патрисии цепляется за нахального бармена. — Будь аккуратнее в выражениях, они — наши гости! А ты, — снова поворачивает голову на Зои, — идёшь туда к нам, к своим друзьям!

— Вот они удивятся, когда узнают, что хозяева ночного клуба тусят с «гоу-гоущицей», — хмыкает Зои, поднимаясь со стула и одёргивая пиджак.

— Прекрати сейчас же! — Пати поднимается вслед за ней. — В конце концов, мы очень обидимся, если ты проигнорируешь нас… и лишим зарплаты, — шутливо добавляет она.

— Убедила… приду исключительно ради зарплаты, — поддерживает шутку Зои.

— А мне можно с вами посидеть? Ну, тоже ради зарплаты!

— Ноа! — Одновременно произносят девушки, а тот, явно довольный своей шуткой, растягивает губы в улыбке, начиная протирать стакан.

Патрисия ещё с секунду стоит, провожая взглядом Зои до небольшой сцены. Рыжеволосая помнила те времена, когда лучшая студентка на курсе хореографии даже каплю вина на язык не позволяла себе, не говоря уже о целом стакане «Сазерака». Сейчас же — все выходы на сцену сопровождались алкоголем.

И биться с этим у Пати уже не было сил. Более того, она считала виноватой себя в пагубном пристрастии подруги: она же попросила мужа взять её на работу именно в тот момент, когда девушка была разломана на куски.

Патрисия чуть дёргает округлыми плечиками, словно отгоняя плохие мысли и твёрдым, хозяйским шагом, движется в сторону мужа и Вудов, расположившихся в одной из лучших лоджий.

— Дерек, Йентани, я безумно рада Вас видеть! — растягивает она тонкие губы в улыбке, сверкая медовым взглядом.

— Патрисия, дорогая! Столько не виделись! — Вуд-старший целует её руку.

— Прекрасно выглядишь, Пати. — Йен окидывает спортивную фигуру девушки безучастным взглядом, при этом повторяя действие отца.

Патрисия, слегка дёрнув уголками губ, присаживается рядом с мужем, поправляя огненные кончики волос.

— Смотрю, твой бизнес прямо-таки процветает, — растягивает губы в улыбке Йен, снимая пиджак.

Всюду скользила светомузыка, щеголяли безумно красивые официантки и официанты с франтовскими улыбками. Люди безудержно веселились на танцполе, рассказывали душевные истории бармену с хитрой усмешкой на губах и ярко-алой бабочкой на шее, или ютились в небольших лоджиях, потягивая очередной «Лонг-Айленд»[10].

— Да-а-а, — неспешно протягивает Лютер, довольно оглядывая свою обитель.

Здесь была сосредоточена его жизнь, положена душа, вся и без остатка. Некогда маленький очкастый затравленный в средней школе отличник превратился в самую настоящую зубастую акулу ночных клубов Манхэттена. Он и мечтать то об этом не мог, не то чтобы думать.

— Тогда первый бокал я предлагаю выпить за тебя, Лютик! — Йен поднимается из-за столика, беря в руки стакан с шотландским скотчем. — За тебя! За человека, которого я считаю своим братом! За человека, который благодаря своему исключительному уму поднялся с «нуля»! За человека, который до сих пор лунатит по ночам! За тебя!

— Гадёныш, — весело фыркает Лютер под дружный смех, чокаясь со всеми стаканами.

— Прошу минуточку внимания! — В динамиках ночного клуба раздаётся мелодичный голос.

Луч света падает прямо на барную стойку, на которой с довольной улыбкой стоит самый светловолосый бармен «Эдема» — Ноа Филлипс. Атлас алой бабочки переливался и искрился каждой ниточкой, пока шкодливая улыбка застыла на губах, как раз в тот момент, когда компания Лютера обернулась в его сторону.

— Сегодня день по большей мере фееричный! Даже незабываемый! И я надеюсь, что наш владелец ещё не надрался в дрободан, потому что то, что его ждёт дальше — забыть будет просто не возможно! — Ноа важно дефилирует по барной стойке. — Наш дорогой и безмерно любимый, мистер Лютер Аластер Вилсен Эйдан! От всего коллектива и посетителей «Эдема», мы поздравляем Вас с Днём Рождения! Эти бурные аплодисменты только для вас!

Свет резко скользит к столику начальника, купая его в ярком свете белого диода, пока аплодисменты и дикие крики восхищения врезаются в уши.

— Но это ещё не всё! Только сегодня и только сейчас наши прекрасные танцовщицы сделают уникальный подарок! — Брови Ноа несколько раз заговорщески скользят по лицу вверх-вниз. — Шуму! Шуму! Шуму-у-у!

Светловолосый с ловкостью спрыгивает с барной стойки, когда как ночной клуб накрывает кромешная темнота, в которой только едва заметные буквы: «в ы х о д» светились слабым красноватым светом.

— Ну, какой же клоун! — добродушно смеётся Патрисия, чувствуя на себе ледяной взгляд Йена.

Рыжая оборачивается на него чуть передёргивая плечами.

— Он всегда такой? — растягивает губы в безмятежной ухмылке Йен.

— Постоянно, — довольно хмыкает Лютер.

Яркий пурпурный свет резко освещает небольшую сцену, когда новый бит врывается под кожу электрическими разрядами. Четверо девушек чётко, с одной ноги, ровно в такт ступают вперёд на высокой шпильке.

Йентани негромко фыркает.

«Самодельщина», — он слегка пригубляет содержимое стакана, не отводя взгляда от танцующих девушек. Не сказать, что он не любил самодельные коллективы, наоборот, иногда именно из таких, как он считал, и выходят самородки.

Но не в этом случае. В глазах самородков жил яркий огонь, а страстная натура разрывала души зрителей харизмой. Здесь же: на лицах каждой было написано только одно — за отдельную плату отдамся сразу после танца.

Яркий стробоскоп, в котором четверо девушек разбиваются на две колонны, пропуская в центр пятую.

— Чёрт, как же она прекрасна! — одновременно выдыхает чета Эйданов, заставляя Йена перевести взгляд с отца на предмет их восхищения.

Её яркая, выразительная, походка от бедра вкупе с неземной грацией рук и по истине королевской осанкой заставила Вуда-младшего поставить полупустой стакан на стол.

Чёткий поворот головы влево, грациозный взмах мизинцем, перед тем как уложить руку на бедро, сопровождается непонятным визгом зрителей, и девушки начинают двигаться одинаково. Безумно чувственный поворот на одной ноге с согнутым коленом, и с замедлением музыки — волна: от ступней и до кончиков пальцев на ладонях.

По сравнению с ними она не казалась грязно-пошлой, она была — чувственной, горящей и освещающей этим огнём всё вокруг себя. Она не подпевала словам, как те, что стояли за её спиной. И если бы Йен не знал, что это явление — признак высоко развитой сценической культуры, то подумал бы, что она просто-напросто забыла текст с перепугу.

Хотя, лицо нельзя было назвать напуганным. Наоборот, оно было невероятно харизматичным, аутентично вписываясь в концепцию танца. Наблюдая за ним, Йен даже не заметил, что девушки уже давно перешли к партерному танцу, вожделенно демонстрируя каждый изгиб и клеточку тела.

Но центральную девушку не хотелось вожделеть. Ей хотелось восхищаться.

— Кто это? — Как в тумане слышит голос отца.

Ещё бы Вуд-старший не заметил такой талант. Это был далеко не самородок, это была профессиональная танцовщица с сильной школой классического танца. Любитель балета просто не мог этого не отметить.

— Зои Лойс Тёрнер, — довольно протягивает Лютер, не поворачиваясь к вопрошающему. — Самая лучшая танцовщица мира и по совместительству — наша подруга!

Эстетичный взмах волос девушки перед выходом на финальную точку заставляет обоих Вудов чуть наклониться вперёд, жадно глотая каждое движение.

Финальное покачивание бёдрами, и руки застывают рядом с головой, когда как Зои подмигивает зрителю. Бурные овации охватывают зал, пока девушка вытягивается как по струнке, приподнимая подбородок. Танцовщицы посылают отдыхающему владельцу воздушный поцелуй.

Йентани ловит расфокусированный взгляд брюнетки. Будто ровно с того момента, как музыка покинула сердце — она забрала с собой душу.

Брюнетка, модельно улыбнувшись, фирменной походкой от бедра покидает сцену, пока девушки разбегаются по своим танцевальным точкам далее отрабатывать программу.

— Сейчас приду. — Ухо Йена улавливает голос Патрисии.

Лютер нежно целует жену в горбинку носа, а затем выпускает её из крепких объятий.

— Лютик, что она делает у тебя? — брови Дерека Вуда изгибаются, застывая в неподдельном удивлении.

— Танцует, — беспечно пожимает плечами Лютер. — Просто танцует.

Йен хмыкает, несколько раз моргая, будто бы смаргивая остатки пьянящей атмосферы.

— Если бы она танцевала по истине хорошо, то покоряла бы большую сцену, а не «Эдем», — блондин усмехается, вновь укладывая длинные пальцы на стенки стакана.

Лютер недовольно дёргает носом, но не намерен разжигать полемику с другом. Под властью эмоций он обязательно проболтается, доказывая, что его подруга — самая профессиональная танцовщица из всех, которых Йен Вуд когда-либо встречал. И если проговорится, то тогда раз и навсегда потеряет доверие его Зои Лойс, не кровной младшей сестры. А ему такой исход событий крайне не нравился.

 Пулитцеровская премия (также Пу́лицеровская) пре́мия (англ. Pulitzer Prize) — одна из наиболее престижных наград США в области литературы, журналистики, музыки и театра.

 Музей Соломона Гуггенхайма (англ. Solomon R. Guggenheim Museum) — музей искусства в США, созданный меценатом и коллекционером Соломоном Гуггенхаймом. Расположен в Нью-Йорке, в пределах музейной мили. Одно из старейших и самых посещаемых собраний в мире. Внесён в список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО.

 Эмпайр-стейт-билдинг (англ. Empire State Building) — 102-этажный небоскрёб, расположенный в Нью-Йорке на острове Манхеттен, на Пятой Авеню между Западными 33-й и 34-й улицами. Является офисным зданием.

 Фрэ́нсис А́льберт Сина́тра (англ. Francis Albert Sinatra) — американский киноактёр, кинорежиссёр, продюсер, шоумен,. Одиннадцать раз становился лауреатом премии «Грэмми». Славился романтическим стилем исполнения песен и «бархатным» тембром голоса.

 Гоу-гоу (англ. go-go) — стиль танца, предназначенный для развлечения посетителей дискотек и других развлекательных мероприятий.

 Колумбийский университет (англ. Columbia University), или просто Колумбия (англ. Columbia), официальное название Университет Колумбия в городе Нью-Йорк — частный исследовательский университет в Нью-Йорке, один из известнейших и престижнейших университетов США, входит в элитную Лигу плюща. Университет расположен в районе Манхэттен, где занимает 6 кварталов. Зои Лойс Тёрнер с отличием окончила факультет хореографии. Патрисия Эйдан — окончила факультет финансовой экономики.

 «Сазерак» (англ. Sazerac) — классический алкогольный на основе коньяка или виски, который смешивается методом билд (англ. build), то есть ингредиенты перемешиваются непосредственно в бокале без применения шейкера.

 Биттеры (от нем. bitter — «горький») — крепкие алкогольные напитки, отличающиеся горьким вкусом. К биттерам относят горькие (горькие бальзамы), а также некоторые виды вермутов и ликёров. Крепость может доходить до 50%, но существуют и биттеры с крепостью 6—20%.

 Forbes (рус. Форбс) — американский финансово-экономический журнал, одно из наиболее авторитетных и известных экономических печатных изданий в мире. Основан в 1917 году Берти Чарлзом Форбсом.

 Ло́нг-А́йленд айс ти (англ. Long Island Iced Tea) — популярный коктейль на основе водки, джина, текилы и рома.

Глава 2. Пять видов оружия против афинских длинных стен

Зои с силой закусывает нижнюю губу, стараясь совладать с нахлынувшими эмоциями. Отражение в зеркале служило самым настоящим киллером, который без особого усилия находил слабый участок — сердце.

Шоколадные волосы каскадом струились по плечам, около лба выступил пот, который девушка бесследно растворила в белой бумажной салфетке. Ивовые радужки едва виднелись за чернотой расширенных зрачков. Внутренний омут наполнял лёгкие обсидиановой водой, не позволяя сделать вдох с гордо расправленными плечами.

— Я знаю, что ты здесь! — За туалетной дверью слышится голос Патрисии.

Зои дёргается от испуга, смахивая кончиками пальцев непрошенную слезинку со щеки.

— Да, я иду! Минутку! — Голос звучит весьма убедительно и звонко.

Тёрнер поправляет белое воздушное платье с плиссировкой и одёргивает ворот чёрной косухи. Быстро скользит пальчиками по несколькими серебряным цепочкам на шее, распутывая их.

Кидает затравленный взгляд на киллера. Отражение подмигивает, зная, что ей никуда не деться от себя.

— Я не уверенна, что это хорошая идея — присоединиться к вам. — Зои сразу же осыпает подругу словами. — Может, лучше посидим завтра у вас в кабинете, как всегда это делали?

— Зои! Хватит нести чушь, — отмахивается от неё Патрисия. — Тем более, завтра ты снова работаешь, а нам нужно наконец-то продать этот чёртов дом, покупатель может только вечером.

— Ох… — разочарованно выдыхает девушка, расправляя спину.

Пусть хотя бы со стороны кажется уверенной в себе девушкой.

— Как я должна себя вести? — спрашивает Зои, когда до столика остаётся каких-то десять шагов, а Ноа так вовремя поддерживающе подмигивает.

— Как и обычно, Зои, как и обычно! Ты никому и ничего не должна, тем более — им! — широко улыбается Патрисия.

Зои считала, что именно этим они и отличались. Ей с детства прививали нормы поведения в культурных и светских кругах, когда как Патрисию не волновали такие мелочи — она вела себя так, как того хотела.

— Дерек, Йентани, хочу вам представить нашу хорошую подругу — Зои Тёрнер! — Пати крепко сжимает девушку в ободряющих объятиях. — Зои, а это Дерек и Йентани Вуды.

Два взгляда проскальзывают по хрупкой фигурке так холодно и оценивающе, будто она вещь. Причём если в одних зрачках заискрились едва заметные нотки восхищения и теплоты, то вторые будто бы увидели побрякушку ужасного качества с блошиного рынка.

— Добрый вечер, — Зои растягивает губы в улыбке. Если бы не рука Патрисии, то ноги бы уже подкосились.

Йен склоняет голову на бок. Будто та, что так дерзко улыбалась со сцены и эта — со скромной дружелюбной улыбкой — две разные девушки.

— Зои Лойс, ты как всегда была прекрасна! — нараспев протягивает Лютик, пододвигаясь к Йену, чтобы девушки смогли сесть.

— А ты как всегда тот ещё подхалим, Лютик, — автоматически выдаёт Зои, показывая Йену и Дереку ещё один вид улыбки — лучезарный, безумно душевный.

Йен едва заметно усмехается.

— К чему же? — удивляется Дерек. — Вы, мисс Тёрнер, безумно хороши в этом деле! Вы наверняка учились, но почему тогда танцуете здесь?

— Я не училась, мистер Вуд. — Яркой улыбки как не бывало, только тусклое подобие. — А потому танцую у мистера Эйдана.

— Фу, прекрати меня так называть! — фыркает Лютик.

— Мисс Тёрнер, это для Вас, — во все зубы улыбается официант по имени Маршалл.

— Но я не… — девушка осекается, замечая под стаканом «Сазерака» записку, гласящую: «Расслабься :)».

Официант, воспользовавшись замешательством, растворяется в круговороте лиц. А Зои оборачивается на довольно улыбающегося Ноа, тихо проговаривая: «Прохвост!».

Записка быстро исчезает в аккуратном кулачке, что не укрывается от ледяного нефритового взгляда.

— У вас очень чуткий персонал, — хмыкает Йен, подтрунивая ни то над Лютиком, ни то над Зои, ни то над барменом.

— Люди должны быть чуткими и общительными. — Зои аккуратно ведёт плечом, а затем прикусывает трубочку прежде чем начать пить.

— Полностью согласен, — отец не даёт вставить слово сыну. — Тебе бы тоже следовало быть более коммуникабельным.

— О, я прекрасно справляюсь и без этого, — хмыкает Йен, закидывая ногу на ногу, скользя пренебрежительным взглядом по танцовщице возле пилона.

Зои хмурится, снова отпивая из стакана. Неприятный, заносчивый, холодный — и это первые пять минут знакомства!

Она всем сердцем не любила таких людей. Больше всего её душа ценила открытость, несмотря на всю ту боль, которое это качество могло принести.

— Ой ли?! — вскидывает брови охмелевший Лютик. — Чтобы к тебе подобраться — нужно разрушить крепость пяти городов!

— Не преувеличивай, всего лишь афинские длинные стены, — чуть щурит глаза Йен, замечая, как Зои на долю секунды поджимает губы будто бы против своей воли.

Йен усмехается, пропуская сквозь пальцы блондинистые крашеные волосы.

— Он, я бы сказал, преуменьшает, — растягивает уголки губ Дерек, подмигивая Патрисии и Зои, получая в ответ две скромные улыбки девушек.

— И чего ради вы меня позорите перед Зои? — Йен переводит всё в шутку. — Сейчас они меня разрисуют!

«Ты уже сам всё сделал за них», — проскальзывает в голове у Зои.

— Мы же не на сватовстве, чтобы Вас разрисовывали передо мной, — оголяет ровные зубы девушка, провоцируя лёгкий смех за столиком.

«Вас…»

Йен едва заметно хмурится.

«Вас…»

Вуд-младший слегка дёргает головой, будто это способно избавить от назойливого местоимения, пропитанного холодной неприязнью и даже отвращением. Он противен ей до пресловутого «вас».

— Да тебя и разрисовывать не надо! — весело улыбается Патрисия. — Сам за всех всё сделаешь!

Это снова порождает новый приступ смеха за столом, но Йен улавливает неоднозначную реакцию Зои на слова подруги. Будто бы это предложение Пати с боем сорвала с кончика языка новоиспечённой знакомой.

— Пап, ну хоть ты заступился бы за сына родного. — Йен хитро вытягивает скулы, водя ими из стороны в сторону, пока Зои замечает самый настоящий азарт в нефритовых блюдцах.

— Я? За тебя? Ты приёмный! — Дерек не выдерживает серьёзности предложения, закатываясь гулким смехом.

Зои пытается сдержать улыбку, решая снова зажать пластмассовую трубочку зубами.

— Я предлагаю пари! — Вдоволь насмеявшись вскакивает со своего места Лютик.

— Твои пари всегда заканчиваются каким-то сущим идиотизмом! — закатывает глаза Пати, пытаясь усадить мужа обратно на место.

— Рассказывай уже, — подпирает щёку Дерек, и Зои замечает, как сын неосознанно копирует движения отца.

По белёсым волосам весело бегают разноцветные лучи, с удовольствием путаясь во многочисленных паутинках. Смольные широкие брови элегантно изогнуты, а каждая волосинка стремится обнять другую, не позволяя никакой прорехи. Он изредка щурил мужественный орлиный нос, усмехаясь уголками губ. Небольшая щетина служила укрытием для нежной кожи от чужих рук и ненужных девичьих прикосновений.

Зои стыдливо отводит взгляд, надеясь, что никто не заметил её подвисания на красоте мужчины, сидящего напротив.

— Ты утверждаешь, что можешь справиться без чуткости общения в любой профессии? — Лютер хитро щурится, опираясь левой ладонью на стол, а правый указательный палец направляет Йену прямиком между глаз.

— Именно, — пожимает плечами Йен, поднимая глаза на друга.

— Спорим на пятьдесят тысяч, что ты не продержишься в моём баре простым барменом и трёх месяцев? — Лютер разгибает оставшиеся пальцы, превращая их в раскрытую ладонь.

— Стойте! — слышится задорный голос Дерека, когда большая ладонь Йена зависает над раскрытой лапой друга.

Все взгляды приковываются к Вуду-старшему.

— Я предлагаю иные, более интересные условия. Что такое для вас пятьдесят тысяч долларов? Ничто, вы хоть сейчас их можете из карманов достать. Если проиграешь ты, Йен, то Делайла, а не ты, получит половину от моих акций и войдёт в состав руководителей компанией. Что ты на меня так смотришь? Она мне как дочь, как никак.

Беловолосый в миг напрягается, а Зои чуть хмурясь смотрит на Патрисию. Рыжая одними губами выговаривает: «Бывшая». Показывая жестом, что потом всё объяснит, но Зои только отмахивается — в бо́льших объяснениях она не нуждается.

— А если проиграешь ты, Лютер, то мы сделаем твоему дико любимому ночному клубу новый интерьер, и ты не будешь знать какой именно, — завершает новые условия Дерек.

Зои и Патрисия испуганно переводят взгляды на замершего Лютера. Интерьером он всегда занимался сам, вкладывая в него всю душу, сердце и деньги. Не доверял своё детище даже лучшему другу, не говоря уже о каких-то других компаниях.

Лютер нервно сглатывает слюну, не убирая раскрытой ладони.

— Что же… — снова улыбается он. — Это будет весьма забавно! По рукам?

— По рукам! — Хлопок ладони о ладонь приходится на новый удар басов, будто бы сейчас два неземных существа заключили пари колоссального уровня.

Хотя для этих двоих оно и являлось таковым. Первый не мог допустить к управлению кого-то, не носящего фамилию «Вуд», а второй — чтобы человек с фамилией «Вуд» изменил в его душе всё до мелкой крошки.

Лютер довольно оседает на место, замечая, как телефон Йена начинает дребезжать от вибрации и ядовитых чёрных букв — «Элла».

— Бывшая-приплывшая, — недовольно фыркает Лютик, обращая внимание Йена на телефон.

Он тут же отвечает на звонок, пока Зои замечает, как Лютик закатывает глаза.

— Прошу прощения, но нам нужно ехать, — сдержанно ухмыляется Йентани. — Отец, я довезу тебя до дома.

— Что случилось? — интересуется мужчина.

— Проблема с заказом.

— В пол третьего утра? — вскидывает брови Дерек.

— Ещё раз с Днём Рождения, Лютик. — Йен, игнорируя отца, стискивает в дружественных объятиях брата. — Рад был повидаться, Пати. — Галантно целует хозяйке заведения руку. — И был рад познакомиться, Зои. — Холодно кивает головой девушке, ловя от неё тёплую лучезарную улыбку.

«Я же ей не нравлюсь, с чего такая улыбчивость?», — хмыкает про себя Йен, наблюдая, как отец прощается с компанией и что-то говорит Зои напоследок.

«Чёртова, Элла! И для чего я срываюсь ради неё на край света из-за клочка документов, которые получил бы и с утра?… Идиот. Какой же идиот!»

Йен с силой толкает дверь на выход из клуба.

— Эта девчонка когда-нибудь доведёт тебя, — слышится над ухом раздосадованный голос отца.

— Не ты ли называл её дочерью несколько минут назад? — ядовито хмыкает Йен.

— Это для меня она, как дочь, Йен. Для меня, — акцентирует внимание на последнем словосочетании Дерек. — Для тебя же — токсичный яд бразильского блуждающего паука.

— И ты решил, что если я проиграю, то ты отдашь ей свои акции?! Вот это отеческая любовь!

— Так не проиграй, — пожимает плечами Дерек. — Это не такой уж и сложный спор.

Йен тяжело вздыхает, наконец завидев водителя и подъезжающую машину.

Захлопывая дверную карту ему на глаза попадается новая знакомая. Она о чём-то мило треплется с охранником, вызывая в амбале грудной смех.

И Йену кажется, что он слышит его.

«Видимо кто-то перебрал с алкоголем сегодня», — усмехается он. Но уголки губ вытягивают из усмешки в странную улыбку, пока он, как маньяк, наблюдает за хрупкой девушкой.

— Сэр, куда ехать? — окликает его водитель.

— Сначала завезём отца, Райан. — Улыбки как не бывало, но взгляда оторвать не может, отчаянно не понимая, почему она так добра ко всем.

***

Зои не успевает прикрыть за собой входную дверь, как та снова открывается, а в уютную квартиру врываются чарующие переплетения восточных ароматов.

Девушка, не обращая внимания на ворвавшийся вихрь, включает кофемашину, пока расфокусированный взгляд ловит зеленоватое мерцание от электронных часов.

Должно быть, подруга только пришла со свидания. Ничего нового.

Смуглянка падает на барный стул около высокой столешницы, прожигая Зои кромешно-чёрными радужками.

— И-и-и? Чего ты так долго задержалась? — с небольшим испанским акцентом протягивает черноволосая гостья.

Её волосы похожи на огромное, но красиво уложенное, чёрное облачко с проблесками мелированных светлых прядей.

Она изящно подпирает тонкой рукой подбородок, внимательно вглядываясь в лучшую подругу.

— Зато ты сегодня пришла рано, Кэти, — хмыкает Зои, устало стаскивая с себя кожанку и оставляет её на свободном стуле. — Хватит на меня так смотреть, Гутиерес.

Тонкие губы Каталины медленно расползались в очаровательную и солнечную улыбку, от яркости которой Зои приходилось щуриться.

Если и был в этом мире человек более лучезарный чем сама Зои Лойс Тёрнер, так это Каталина Алисия Пио Инес Гутиерес собственной персоны — солнечная испанка, живущая на одной лестничной клетке в соседней квартире. В свои двадцать два года девушка уже слыла хорошим геймдизайнером, а потому запросто променяла любимую Испанию на пресный, по её мнению, Нью-Йорк. И как говорила сама Кэти: «Жизнь превратилась в неразмыкающийся круговорот: дом — „GameEnergy“ — дом». Но работу девушка боготворила, тем более, когда та приносила действительно хороший доход и невероятное удовольствие.

— Когда ты себе уже найдёшь мужика, Зои? — Разочарованно сдувает прядь, назойливо щекочущую лоб.

— Ты же знаешь, что никогда, — дёргает уголками губ Зои, открывая снежного цвета навесной шкаф и извлекая оттуда две кружки.

Единственное, что осталось от былой роскоши — квартира. Когда коллеги и псевдодрузья с ярым безумством скупали продукцию от именитых кутюрье, ненужные жутко дорогие безделушки, Зои, сама не понимая зачем, бо́льшие части суммы откладывала. И результатом этого откладывания стала далеко не скромная квартирка в спальном районе Манхэттена.

Правда, оплачивая по счетам сейчас, Зои уже вряд ли хватало денег на былое существование, а потому девушка сутками пропадала на работе, подменяя всех кого только можно.

— А как твоё свидание, Кэт? — Перед испанкой появляется кружка и свежие круассаны с вишней.

— Не сказать, что успешно, — хмыкает Каталина, отпивая из кружки. — Видимо, мы вечно будем сидеть вдвоём на кухне и пить кофе в четыре утра.

— И жаловаться друг другу на жизнь. Красота-а-а! — сонно протягивает Зои, оглядываясь на панорамные окна.

— Кстати о твоей «работе». — Кэти пальцами показывает кавычки. — Давай я устрою тебя к нам? Будешь моим ассистентом, мне как раз он нужен, я тебя всему научу. Потому что то место, в котором ты прозябаешь — это не работа, понимаешь? Это только напоминание о…

— Кэтс, прекрати, — прерывает Зои подругу. — Я понимаю, но и ты пойми, я загнусь на обычной работе ещё больше, нежели в «Эдеме». И там есть Ноа, Пати и Лютик, так что…

— Господи! Да будто ты с ними видеться больше не будешь!

Каталина никогда не ревновала свою подругу к её компании. Но входить туда наотрез отказывалась, всегда отмахиваясь тем, что у неё есть Зои и штат идиотов. Сама по себе Гутиерес, несмотря на свою лучезарность, очень ценила свободное время и выбирая между друзьями и уютной домашней посиделкой — всегда склонялась ко второму.

— Но быть там — это просто мазохизм чистейшей воды! — Испанка с характерным звуком ставит кружку на столешницу.

— Хватит. Я тебя сейчас выгоню, если снова начнёшь эту пластинку, — улыбается Зои. — И даже кофе не допьёшь!

— Ничего себе заявочка! — фыркает Каталина, придвигая кружку поближе к себе. — Как прошёл День Рождения Лютика? — переводит тему она.

— Гладко и, что странно, тихо, — пожимает плечами Зои. — Ну, и куда без сумасшедшего спора с его лучшим другом.

— Сумасшедшего? — сверкает чёрными бриллиантами Кэти.

— Да. Он поспорил с Йеном Вудом на то, что тот продержится на посту простого бармена три месяца. И если нет, то половина акций его отца перейдёт к какой-то девушке. А если проиграет Лютик, то тот согласится на полный ребрендинг «Эдема».

Зои вяло жестикулировала рукой, иногда делая паузы в предложениях, чтобы отпить кофе, а лицо Кэти после словосочетания «Йен Вуд» расплывалось в улыбке Чеширского кота.

— Подожди-подожди! Йен, мать его, Вуд — лучший друг Лютера? И ты об этом не знала? — Кэти аж подскакивает на стуле.

— О Кэти, мать её, Гутиерес Лютик тоже не знает, так что, считай, 1:1, — хмыкает Тёрнер, откусывая круассан.

— О! Это было в самое сердечко! — картинно прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу Кэти. — Но моё сердце мы полечим потом. Потому что! — она громко выделяет последнее словосочетание, заставив Зои дернуться.

— Сумасшедшая! — бурчит девушка себе под нос, но Каталина этого не слышит.

— Потому что — Йен Вуд! Богатый красавчик со свободным сердцем будет работать в вашем «Эдеме»? С ума сойти! Зои, ты думаешь о том же о чём и я? — с впечатляющий скоростью тараторит Каталина.

— Да, я безумно хочу спать. — Тёрнер устало потирает виски прежде чем снова отпить из кружки.

— Зои! Это идеальный шанс прибрать к твоим нежным рукам такого красавчика! Ты вообще его видела? — От яркого огня в глазах Каталины Зои хотелось спрятаться под одеяло.

— Да, сидел сегодня напротив с максимально идиотской миной на лице мужчины, которому наплевать на весь мир. — Зои передёргивает плечиками от отвращения.

— Все они так себя ведут! — разводит руками Кэти.

— Не скажи. Я люблю эмоциональных людей, ты же знаешь.

— Так, может быть, он очень эмоционален!

— От него сбежала невеста, — хмыкает Зои, устало запуская пятерню в волосы, слегка массируя кожу головы.

— О, конечно! Это огромный показатель отсутствия эмоциональности!

— Какого чёрта ты вообще впариваешь мне этого Вуда?

— Пункт первый. — Выставляет изящный палец испанка. — Он безумно богатый, а ты еле денег наскребаешь, чтобы оплатить по счетам, купить еды, а про вещи я вообще молчу. Помощи от друзей и близких ты категорически не принимаешь. Пункт второй. — Ко второму пальцу добавляется искусно выгнутая чёрная бровь. — У него свободное сердце и заполучить его ничего не стоит. Пункт третий. — Каталина заговорщески закусывает нижнюю губу. — Он может вернуть тебя в твою жизнь, понимаешь? Поговорить с нужными людьми, замолвить словечко там-сям, и вот, ты снова на большой сцене и в большой игре!

— Пункт четвёртый. — Пародирует подругу Зои, показывая ей четыре пальца. — Мне это не нужно. Мне не нужен Вуд, мне не нужны чьи-то, тем более человека такого полёта, подачки. Я уже напоролась один раз, и только посмотри в каком я сейчас трэше нахожусь.

— Зои, ты не исправима! — закатывает глаза черноволосая.

— Нет, Кэтс. Нет. Я не хочу больше любви, потому что то, что она оставляет после себя — это огромная выжженная пустошь на которой долгие годы ничего не растёт. Я — эта пустошь.

Брови Каталины начинают подрагивать, а тёплые ладони сами собой накрывают едва подрагивающие руки подруги. Испанке остаётся только сдаться, поглаживая большими пальцами кожу Зои.

— Прости меня, — разочарованно поджимает губы девушка, рассматривая точёный профиль Зои.

— Всё хорошо. — Её лицо озаряется болезненной улыбкой, а глаза едва искрятся от подступивших слёз.

Та боль, которую ей когда-то причинил безумно близкий человек — не была катастрофичной, не приносила угрозы для организма, но сумела разрушить жизнь, словно карточный домик, сумела подорвать фундамент здания, которое осыпалось вместе с несущими стенами.

Зои не знала осталось ли от неё что-то, если бы не друзья. Если бы не позволявший ей отчаиваться Лютер, если бы не тёплые, укутывающие объятия Патрисии, если бы не душевные разговоры на рассвете с Каталиной, если бы не безумная эмпатия Ноа.

— Кому-то действительно уже пора спать, — нежно улыбается Гутиерес, поднимаясь со своего места и забирая две пустые кружки.

Девушка быстро споласкивает их, оставляя высыхать на чёрном прорезиненном коврике для посуды. Каталина часто вызывалась мыть посуду, без боя выигрывая раковину у Зои.

Гутиерес не могла позволить уставшей девушке, проработавшей почти всю ночь на огромной шпильке, стоять босиком на холодном кафеле, вымывая одинокие керамические тарелки и кружки нежно-зеленоватого оттенка.

— Спасибо тебе, Кэтс, — уже в полудрёме мурлычет Зои, поднимаясь со стула.

— Давай, Тёрнер, тебе пора на боковую, а мне в увлекательный мир видеоигр. Люблю тебя, — смуглянка целует подругу в щёку. — Не забудь закрыть за мной дверь.

— Конечно. И я тебя. — Зои сначала взглядом провожает подругу, а затем медленно плетётся следом, чтобы закрыть дверь за убежавшем вихрем.

***

В рассветных лучах её кожа словно искрится, и так хочется смахнуть подушечками пальцев каждую блёстку, оставив кожу невыносимо бархатистой, притягательной, волшебной.

Йентани с трудом отводит взгляд от такой родной шеи, с разбегу прыгая в омут травяных глаз. Во рту всё пересохло, а зубы напряжённо впивались в язык, лишь бы не сорваться, лишь бы не прижать её к стене, лишь бы не проявить токсичных эмоций. Лишь бы.

А Элла бесконечно упивалась его видом, хитро улыбаясь, не обращая внимания на изголодавшийся нефритовый взгляд. Он любил её, и это не могло скрыться ни за какими масками.

— Может, ты расскажешь в чём дело? — Его голос заставляет мурашки табуном проскакать по коже.

«Конечно. Его вечная работа. Конечно, он не позволит себе сорваться!», — Делайла в сердцах ударяет ладошкой по рабочему столу.

— Я просидела всю ночь над документами. В девять утра проект надо сдать, а у нас не сходятся цифры. Но портаков графиков нет, дизайнеров-архитекторов — тоже. Сам посмотри! — Она разворачивает к нему пакет документов, чтобы он сам убедился в её невыразимо дурацкой ошибке.

Вернее, в отсутствии ошибки. Она просто хотела видеть его здесь, рядом, как раньше перед сдачей крупного проекта, когда он лежал на треклятом диване цвета морской волны и смеялся над её светлым облаком, в которое превращались волосы.

Сейчас же — его скулы были напряжены, взгляд затуманен из-за алкоголя и усталости, а лицо походило на мраморную маску, которой он удостаивал всех, ничего не значащих для него людей.

— Ты неправильно считала, — усмехается Йен. Конечно, он всё понял. — Здесь всё верно. А я пойду домой, и тебе советую того же, твой жених наверняка уже заждался.

— Ты прекратишь кусать меня этим? — Девушка нервно поднимается с кресла.

— Кусать? — не сдерживает надменного смеха Йен. — Я просто сказал, что тебя ждут дома, а ты сидишь и перепроверяешь верные цифры.

— С каких пор дом стал тебе важнее работы?

— Зачем ты переворачиваешь мои слова? — Йен устало оседает на диванчик, глядя прямо на собеседницу.

«Неужели я провел с ней в отношениях столько времени?» — он проводит ладонью по лицу. И на миг её кожа уже не кажется привлекательной, глаза лучистыми, а фигура безумно родной.

Йен трясёт головой из стороны в сторону, рассеивая сомнения.

«О чем ты вообще? Это же наша Элла. Моя Элла»

— С тобой всё хорошо? — Она уже хотела подойти ближе к нему, но застывает на пол пути, опираясь на шкаф у стены.

Если она подойдёт, то пути назад уже не будет.

— Да, я просто… Впрочем, неважно.

Неловкая тишина застигает обоих врасплох. Йен смотрит на пол, Делайла — на него.

Она снова убеждается в неправильности своего выбора. Но А́ртур любит её, по-настоящему, по-семейному, когда как Йентани любит только работу. И всегда любил.

И сорвался в четыре утра сюда он только ради ошибки в пакете документов, не для того, чтобы увидеть её.

— Делайла.

Девушка прикрывает глаза словно от жуткой боли. Вместо обжигающей уста «Эллы» появилась ледяная «Делайла».

— Элла. — Она резко распахивает глаза, а сердце пропускает удар. — Я не хотел тебя задеть. Мы оба взрослые люди. Ты выходишь замуж, у меня есть девушка. Так может хватит искать мимолётных встреч? Этим ты делаешь только хуже. Себе.

«У него есть кто?!», — кончики пальцев начинают подрагивать.

«Господи, что за идиотизм я сказал?», — Йен прикусывает себя за язык. — «Какая к черту девушка?»

— Ты… ты не говорил, что у тебя есть девушка. — Элла с усердием перебарывает дрожь в голосе.

— А должен был? — усмехается мужчина, уже сотню раз пожалев о том, что ляпнул.

— Нет, конечно нет… — Делайла с силой закусывает губу. — Тогда приходите на вечеринку помолвки вместе.

— Это ни к чему. Зои не любит появления на обществе. — Язык работает на автомате, и только через несколько секунд зрачки расширяются.

Йен лихорадочно поднимает взгляд, впиваясь помутневшими нефритами в стул.

«Что я творю, Боже, что?! Какая ещё Зои?»

Перед глазами появляется ненавязчивый улыбчивый образ девушки, будто бы в ответ на его вопрос. Мужчина смаргивает её улыбку. Не хватало ещё и её втянуть в эту идиотскую игру.

— Но тем не менее, пора заявить всем, что сердце главного холостяка теперь занято. — Слова даются тяжело, пока сердце отбивает ритм метронома.

Взгляд Йена недобро сверкает.

Вот оно. То чувство, которое способно вернуть Эллу раз и навсегда — ревность. Нужно только сыграть по уши влюблённого парня в другую. А там ревность испепелит сердце дотла, замучает назойливыми картинками досмерти.

— Знаешь, ты права. — Мужчина переводит взгляд на собеседницу, замечая, как огоньки в её глазах воспламеняются. Он прав. Он вернёт её любым способом.

Лицевые мышцы Делайлы расслабляются, а губы слегка приоткрываются.

— Мы придём вдвоём. Хватит прятать её от всего мира, — уголок его губы тянется вверх, а глаза мечтательно прикрываются.

Это совершенно иной Йен Вуд, не тот, который зашёл пятнадцать минут назад в кабинет. Но всё ещё утопающий от любви к ней. Элла знает, что это всего лишь очередная игра с её сердцем. Жестокая игра.

Телефонный звонок заставляет её вздрогнуть.

— Да, любимый. — Её голос сладко окутывает кабинет, а Йен отворачивается, зажмуриваясь.

Л ю б и м ы й.

— Да, я уже еду. Аврал перед сдачей проекта, — устало хмыкает она. — Жди меня.

Йен поднимается с диванчика, одёргивая пиджак. И если бы его лицо видела Элла, то в раз узнала бы отпечаток отвращения к самому себе.

Девушка, чьё имя он назвал — никогда в жизни не согласится на такую авантюру. Да и с чего бы? Можно, конечно, подобраться к ней в баре во время пари, вскружить ей голову, влюбить, заставить дышать им и в одно мгновение превратиться в полного эгоиста. Хотя, эгоистом он слыл, да и людьми виртуозно манипулировал — только в рабочих целях. Рушить жизнь девушки он не собирался. Да что там! Одна мысль об этом приводила в ужас.

Тогда как? Нанять кого-то, кто будет отзываться на треклятое, сорвавшееся с уст само собой, имя? Но тогда он рискует прогореть с этим делом раз и навсегда.

«Идиот! Какой идиот! Глупец!», — Йен запускает пятерню в волосы, создавая на голове своеобразный артхаус.

— Что ж… — обращается к нему девушка. — Мне пора.

— Да, давно уже, — оборачивается на неё Йен. — Элла, — уже на пороге окликает он её. — Прошу тебя, давай без войны, недомолвок и поддёвок? Я так устал от этого.

Он по-детски протягивает мизинчик, а девушка отчаянно пытается сморгнуть непрошенные слёзы. Он всегда делал так, когда они крупно ссорились, при этом строя щенячий взгляд. Теперь щенячий взгляд принадлежал другой.

— Да, я тоже устала.

Тепло её кожи и лёгкое касание дурманит его разум. Но, заперев свои истинные желания, он натягивает ухмылку, отпуская хрупкий мизинчик.

Они вместе выходят из кабинета, но Йен сразу же скрывается за створками лифта, не дожидаясь, пока она как раньше закроет двери кабинета.

Если играть в игру, то без погрешностей, максимально идеально.

Глава 3. Ваш покорный бармен

Звон назойливого будильника противно застывает в ушных раковинах, из-за чего аккуратный носик Зои морщится.

Еле-еле разлепляет глаза, с трудом вглядываясь в электронные цифры — 15.05.

Солнечный свет заливал лофт, купая его в золотистых лучах, оставляя красивые светотени на стеклянных элементах комнаты.

Зои, всё ещё щурясь, приподнимается на локтях, смачивая кончиком языка губы. Голова болит разве что от уже накатившей усталости. Сегодня снова терпеть нападки от состава танцовщиц.

— Добрый день, мир, — сонно хмыкает Зои, поднимаясь с кровати.

Сегодняшний день отличался от предыдущего только тем, что поспать удалось на несколько часов больше. Нездоровый сон губительно действовал на организм. Боль пульсировала в висках, а потому и этот день не мог быть начат без стакана воды и таблетки обезболивающего препарата.

А солнечные лучи тем временем миролюбиво обтекали каждый уголок лофта, баюкая его, застревая яркими искрящимися отблесками в стёклах.

После вчерашнего урагана — Каталины лофт выглядел на удивление аккуратно. Обычно Гутиерес затевала «уборку», желая ворваться в шкаф лучшей подруги и провести в нём модную инспекцию.

Зои усмехается, вспоминая мельтешащую перед глазами черноволосую фурию.

Рутина засосала её без права сделать глоток свежего воздуха. Жизнь превратилась в безрадостную зацикленную схему: «Не любимый дом» — «Не любимая работа» — «Не любимый дом».

И вроде бы друзья доставляли толику счастья, но из этой щепотки нельзя было выжать даже небольшую горящую искру. Выплыть со дна самостоятельно не выходило, сил не хватало. Будто бы к шее привязали множество гирь, цепи которых перепутались и их невозможно было отвязать.

Телефонный звонок заставляет Зои передёрнуть плечиками от неожиданности.

— Доброе утро, вернее день, храпля, — сквозь динамики слышится задорный голос Ноа Филлипса.

— Я не храпля, Ноа! — едва улыбается Зои всё-таки поднимаясь с кровати и заправляя одеяло левой рукой.

Ноа всегда придумывал ей странные клички, от которых девушка расплывалась в счастливой улыбке.

— Я подмениваю сегодня Джорджа. Так что в пять часов тебе нужно быть готовой. Моккачино ждать не будет!

— Откуда ты берёшь столько энергии? — усмехается Зои, щёлкая по выключателю кофемашины. Когда-нибудь по её венам будет течь кофе.

— Давай-давай, старушка! У тебя осталось полтора часа на сборы! — Ноа сбрасывает вызов, оставляя Зои в тишине, нарушаемой разве что работой кофемашины.

Зои оседает на стул, вглядываясь в бурлящий Манхэттен с острыми шпилями высоток за стеклом.

Ноа был чудесным парнем, и девушка даже не смела этого отрицать. Его улыбка и оптимизм часто оберегали истрёпанную душу от новых зияющих дыр, стараясь латать всё неаккуратными, но заботливыми стежками.

Всё же, этого не хватало для того, чтобы излечить изувеченное сердце. Зои не могла подарить ему ответных чувств, хотя и очень хотела этого. Она искренне желала смотреть на него как на человека, которому без промедления отдала бы своё сердце; хотела бы каждый вечер пить с ним моккачино и готовить домашний карамельный попкорн; хотела укрывать его бархатным пледом, когда он случайно уснёт на диване; распевать с ним песни под гитару до утра и пропускать светлые волосы сквозь длинные пальцы. Но сердце, каждый раз всматриваясь во всё, что он делает, билось ровно, без намёка на повышение пульса. Разбитые части держались на плохом клею и рисковали снова рассыпаться при неаккуратном покашливании.

Зои не хотела его ломать, не хотела давать ложных надежд. А потому не держала его за огромную лапу, старалась не дотрагиваться лишний раз до мужественного плеча, избегала по началу лишних встреч… Всё это не приносило должного результата, и она решилась поговорить с ним прямо, не утаивая никаких эмоций, заботясь о его сердце. Ноа принял заботу, убедил девушку в том, что он всё равно будет оберегать её, даже если хрупкое сердце и не бьётся с ритмом колибри при виде его глаз.

Звук и запах свежесваренного кофе вырывают брюнетку из задумчивости, заставляя перевести взгляд с холодного города на горячий кофе.

— Чёрт! — Зои обжигает кончики пальцев о кружку, переводя взгляд на часы. — Чёрт! Ноа!

Время неумолимо бежало вперёд, оставляя хозяйке лофта всего лишь сорок минут на сборы. Благоухающий кофе остывает в стеклянной кружке, источая невероятные оттенки арабики с ароматом сливочного ликёра и нотками виски.

***

Уютная кафешка напротив залива Банк Рок в Центральном Парке Нью-Йорка отличалась от всех других уникальным видом на зелёные насаждения. Для Зои было важно не просто пить кофе в какой-то стеклянно-бетонной коробке, а наблюдать сквозь огромные окна или открытые террасы за течением жизни, малейшим изменением дуновения ветра, каждой эмоцией туриста, эмигранта или коренного жителя.

Зои нравилось бешеное течение жизни вокруг струящейся зелени, нравилось наблюдать за размеренным покачиванием деревьев.

Каждый человек — от ребёнка до взрослого мог найти своё укромное местечко в парке, чтобы отделаться от пыли небоскрёбов и сухих дорог.

Укромное место Зои было под