автордың кітабын онлайн тегін оқу  Зимняя роза

Дженнифер Доннелли

Jennifer Donnelly
THE WINTER ROSE
Copyright © 2008 by Jennifer Donnelly
This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency
All rights reserved

Перевод с английского Игоря Иванова

Оформление обложки Ильи Кучмы

Доннелли Дж.
Зимняя роза : роман / Дженнифер Доннелли ; пер. с англ. И. Иванова. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2021. (The Big Book).

ISBN 978-5-389-19177-8

16+

Лето 1900 года. В Восточном Лондоне по-прежнему царит бедность, бандиты и шлюхи соседствуют с мечтателями, а светлые надежды сталкиваются с мрачной действительностью. И это отнюдь не место для женщины из высших слоев общества, но Индия решительна и упряма. Она принадлежит к новому поколению, и профессия врача, которую она получила, тоже сравнительно нова для женщин.

На улицах Восточного Лондона Индия встречает, а затем спасает жизнь Сиду Мэлоуну, одному из самых известных главарей лондонского преступного мира. Жесткий, опасный и в то же время необычайно обаятельный, Мэлоун является полной противоположностью жениху Индии, восходящей звезде в палате общин. И хотя Сид олицетворяет все, что порицает и отвергает Индия, ее необъяснимо тянет к этому человеку. Она подпадает под его обаяние. Ей не дает покоя его таинственное прошлое, куда Мэлоун не допускает никого…

В «Зимней розе» живо воссозданы события начала беспокойного XX века. Здесь и притоны преступного мира, и больницы для бедных, и гостиные и клубы аристократов. Между этими полярными точками лежит царство теней, где строгие законы времени растворяются в тайных страстях.

Впервые на русском языке!

© И.Б. Иванов, перевод, 2020
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020
Издательство АЗБУКА®

Пролог

Полицейского Фрэнки Беттс был способен учуять за милю.

От них разило пивом и пахло лавровишневой водой. Двигались они так, словно им жали ботинки. В бедных кварталах, где многие недоедали, а то и голодали, эти служители закона напоминали откормленных, лоснящихся молочных телят. В каком пабе откажут полицейскому в бесплатной кормежке? Вот они и жирели.

Фрэнки от них просто дичал. Так и хотелось крушить все, что под руку попадется, и бить морду каждому, кого увидит. И на тебе! Один сидит прямо перед тобой. И не где-нибудь, а в «Баркентине», считающейся оплотом Фирмы. Корчит из себя обычного посетителя. Попивает пиво, болтает, жратву заказывает.

Каков наглец!

Фрэнки вдавил окурок сигареты в пепельницу, засучил рукава и встал, готовый избить полицейского до бесчувствия. Но еще раньше перед ним на барной стойке возникла новая кружка с пинтой пива. Дези, владелец заведения, постарался.

— Дружище, ты же не торопишься уходить? Едва прийти успел. — Голос Дези звучал бодро и весело, но глаза предостерегающе блеснули.

— Спасибо, — буркнул он, садясь обратно.

Дези вовремя его остановил. И правильно сделал. Сид разозлится. Скажет, что недоволен. Фрэнки не дурак и не станет вызывать недовольство Сида. Они все старались не злить хозяина.

Глотнув портера, Фрэнки закурил новую сигарету, списывая ошибку, которую едва не совершил, на нервы. Для Фирмы настали тяжелые времена. Опасные. Полицейские обложили их со всех сторон. На прошлой неделе они ограбили фургон, перевозивший деньги для выплаты жалованья, и скрылись, прихватив более тысячи фунтов. Это стало последней каплей для Фредди Литтона, местного члена парламента, и он объявил им войну. Сида арестовали. Дези и Ронни — тоже. Но мировой судья их выпустил. Оказалось, что свидетелей ограбления нет. Точнее, были, пока не узнали, кто причастен. А как узнали, что Сид Мэлоун, оба мужчины и женщина тут же отказались от первоначальных показаний. Забыли вдруг, как выглядели грабители.

— Произошла ошибка. Полиция арестовала непричастного, — сразу после освобождения заявил газетчикам Сид на ступенях Олд-Бейли, здания центрального уголовного суда. — Я же не злодей и не преступник. Обычный деловой человек, старающийся честно зарабатывать себе на жизнь.

Эту фразу Сид повторял всякий раз, когда полиция совершала налет на его лодочную мастерскую или на один из пабов. Фраза настолько прилипла к нему, что Элвин Дональдсон, инспектор уголовной полиции, окрестил его Председателем, а его шайку — Фирмой.

Литтон был вне себя от ярости и поклялся: он получит голову Сида на блюде. Он найдет честного человека, не боящегося говорить правду, не боящегося Мэлоуна и остальных головорезов, и, когда это случится, упечет их на пожизненное.

— Хвастаться он горазд, — сказал Сид. — Хочет, чтобы его снимки красовались в газетах. Выборы на носу.

Тогда Фрэнки поверил хозяину. Однако сейчас, когда рядом с ним сидел полицейский, Фрэнки одолели сомнения насчет правоты слов Сида. Фрэнки посмотрел на незваного гостя в висевшее за стойкой зеркало. Кто он? Человек Литтона или еще кого-то? Зачем его послали?

Фрэнки по собственному опыту знал: куда один полицейский затесался, поищи и найдешь еще дюжину. Он оглядел зал. Уж если какой паб и заслуживает называться воровским притоном, так это наша «Баркентина», подумал он. Заведение находилось на северном берегу Темзы, зажатое между двумя складами Лаймхауса. Темное, с низким потолком. Фасад выходил на Нэрроу-стрит, а задворки сползали прямо в реку. В часы прилива Темза стучалась в заднюю стену. Фрэнки знал почти всех присутствующих. Трое местных парней стояли возле очага, передавая друг другу какие-то побрякушки. Четверка в углу резалась в карты. Пятый кидал акульи зубы в мишень для дартса. Остальные сидели вокруг шатких столов или за стойкой. Курили. Пили. Говорили и смеялись во всю глотку. Бахвалились. Все — мелкая шушера.

Человек, к которому был послан этот тип... он не драл глотку и не бахвалился. Уж мелким его никак не назовешь. Он был одним из самых могущественных и устрашающих главарей лондонского преступного мира. По мнению Фрэнки, если этому вонючему полицейскому дорога своя шкура, то ему следует сейчас встать и дать деру отсюда, пока ноги еще носят.

Фрэнки продолжал его разглядывать. Официантка Лили принесла полицейскому миску дымящегося варева, пролив на газету, которую он читал.

— Рагу, какое подают в Лаймхаусе, — сказала она.

Человек с нескрываемым ужасом посмотрел на содержимое миски.

— Там рыба, — сухо заметил он.

— Ну прям Шерлок Холмс! А чего вы ожидали? Каре ягненка?

— Хотя бы свинину.

— Мы где? В Лаймхаусе, а не в ближних графствах. С вас два пенса.

Человек выложил монету, затем грязной ложкой помешал серое варево, и в нем показались кусочки костей и кожи. Мелькнул ломтик картошки, веточка сельдерея. Следом к поверхности поднялся белый осклизлый кусок.

Карп... Фрэнки часто видел их во время отлива. Больших, черных, белоглазых, беспомощно трепыхающихся в вонючем речном иле. Проглоти кусок, приятель, — и понос на неделю обеспечен, мысленно добавил он.

— Что, не нравится наше угощение? — спросил подошедший Дези. — Ты даже не притронулся.

Незнакомец положил ложку. Вопрос застал его врасплох.

Поди сообразил, куда попал, подумал Фрэнки.

— Что бы в глотку ни пихал, ничего не лезет, — наконец сказал незнакомец. — На одном портере живу. А съем хоть кусок — сразу выворачивает.

— Совсем никак?

— Бывает, ложка каши пройдет. Молоко. Иногда яйцо. Надзиратели постарались. Отбили кишки. С тех пор и маюсь.

Фрэнки едва не расхохотался. А у Дези ни один мускул на лице не дрогнул.

— Сидел, стало быть? — спросил владелец паба.

— Угу. Налет на витрину. Ювелирный магазинчик в Камдене. В кармане складной нож лежал. Полиция сразу: вооруженное ограбление. Судья пятерик впаял.

— Только что вышел?

Незнакомец кивнул и снял кепку, показывая голову, остриженную на тюремный манер.

— Бедняга, — улыбнулся Дези. — По-моему, голову тебе отделали почище кишок. В какой тюряге срок мотал? В Рединге?

— В Пентонвиле.

— Гостил я у них. Надзиратель там — врагу не пожелаешь. Уиллокс его фамилия. Он по-прежнему расшибает яйца кулаком?

— У него не заржавеет.

Врун поганый, подумал Фрэнки. Нужно было хоть узнать, кто там в надзирателях.

Нет никакого Уиллокса в Пентонвиле. И никогда не было.

Шоу налил полицейскому еще пинту:

— Держи, парень. Заведение угощает.

Дези понес пиво к столу, и вновь его глаза предупредили Фрэнки: «Смотри в оба».

Потягивая пиво и пыхтя сигаретой, Фрэнки посидел еще пару минут, затем как бы ненароком задел руку соседа, расплескав пиво на газету.

— Извини, приятель, — сказал Фрэнки, разыгрывая случайность. — Мы с официанткой тебе всю газету намочили.

— Ничего страшного, — улыбнулся тип. — На что еще эти газетенки годятся? Только разлитое пиво подтирать.

Фрэнки засмеялся. Полицейский снова прокололся: принял его смех за дружелюбие. Фрэнки знал, что так оно и будет.

— Рад знакомству. Майкл Беннет.

— Взаимно, — ответил Фрэнки. — Роджер Эванс.

— Слышал об этом? — спросил Беннет, указывая на первую страницу с крупным заголовком. — Пишут про ограбление фургона, перевозившего жалованье. Утверждают, опять Сид Мэлоун. Ускользнул с десятью тысячами фунтов.

Я бы не отказался, подумал Фрэнки. Проклятые газетенки всегда преувеличивали.

Беннет доверительно коснулся руки Фрэнки:

— Я слышал, Мэлоун прячет свои денежки в разных местах: одну часть на речной барже, а вторую — на сахарном складе.

— Что, в самом деле? — разыграл удивление Фрэнки.

Беннет кивнул.

— А еще я слышал, что третью часть он держит прямо здесь, в «Баркентине». Может, мы сидим на деньгах, — сказал он, постучав ногой по половице. — У тебя, случайно, ломик в кармане не завалялся? — (Фрэнки снова выдавил из себя смех.) — Где бы он свои денежки ни прятал, место должно быть солидным, — продолжал разглагольствовать Беннет. — Жалкая развалюха старика Фейджина1 ему не подойдет. Мне один парень рассказывал, только на кражах слитков они загребли тысячи. Тысячи! Дружище, представляешь, если бы на тебя свалились такие деньги?

Фрэнки снова начинал душить гнев. У него дернулись пальцы. Сломать бы нос этому трепачу. Научился бы тогда не совать его в чужие дела.

«Головой работай, Фрэнки, а не кулаками. Головой», — постоянно говорил ему Сид.

Беннет опять потянулся к руке Беттса.

— Я не только об этом слышал. Говорят, Мэлоун частенько бывает в этом пабе. У него тут что-то вроде штаб-квартиры.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Фрэнки.

Беннет наклонился ближе:

— Мне нужно перекинуться с ним словечком. Только короткий разговор. Не подскажешь, где его найти?

— Извини, приятель, — покачал головой Фрэнки.

Беннет выложил на стойку десятифунтовую банкноту. Для большинства жителей Лаймхауса десять фунтов были целым состоянием. Фрэнки повел себя схожим образом, быстро убрав деньги себе в карман.

— Жди меня за пабом. Минут через пятнадцать появлюсь.

Он вышел через главный вход «Баркентины», а затем вернулся в паб через подвал, поднялся по узкой лестнице в кухню, а оттуда на второй этаж. Пройдя по тускло освещенному коридору, Фрэнки дважды постучался в запертую дверь.

Дверь открылась. На пороге стоял поджарый человек в рубашке и жилете. В руках он держал дубинку, утяжеленную свинцом, которую даже не пытался спрятать. В центре комнаты за столом сидел другой человек, неторопливо пересчитывающий двадцатифунтовые купюры. Он поднял голову. Изумрудные глаза уперлись во Фрэнки.

— Беда, хозяин, — сказал Фрэнки. — Внизу чужой. Должно быть, от Литтона. Представился Беннетом. Через пятнадцать минут выберется наружу.

— Задержи его там, — произнес человек с изумрудными глазами и возобновил пересчет купюр.

Фрэнки спустился вниз, выйдя через подвальную дверь. Майкл Беннет, продолжавший сидеть за стойкой, посмотрел на часы возле кассы. Они показывали почти два часа ночи. Допив пиво, он выложил несколько монет на стойку и поднялся с табурета.

— Спокойной ночи, приятель, — кивнул Беннет владельцу паба, и Дези помахал ему рукой. — Где у вас тут сортир?

— Ты нас с Букингемским дворцом не перепутал? — усмехнулся Дези. — Нам реки хватает. Думаю, и тебе хватит.

Покинув паб, Беннет завернул за угол и спустился по каменной лестнице, ведущей с улицы к воде.

Фрэнки стоял в тени свай и видел его появление. Беннет расстегнул брюки и долго облегчался. Было время отлива. Река едва различалась в темноте, но Фрэнки слышал ее звуки. На волнах покачивались баржи. Скрипели канаты, хлопали буйки, создавая вокруг себя маленькие водовороты. Когда Беннет наконец закончил, Фрэнки вышел из-под свай.

— Черт! — крикнул Беннет. — Ну ты меня и напугал. Под сваями вообще тьма кромешная. Где Мэлоун?

— Идет сюда.

— Ты уверен?

— Тебе мало моих слов?

— Если ты меня обманул, я заберу деньги, — пригрозил Беннет.

Фрэнки покачал головой, мысленно похвалив себя. Роль честного малого он играл безупречно.

Они ждали еще минут десять. Беннет забеспокоился. Когда его беспокойство начало сменяться раздраженной нервозностью, у них за спиной вспыхнула спичка. Беннет резко обернулся.

Фрэнки тоже обернулся и увидел Сида и Дези, стоявших на нижней ступеньке лестницы. Дези зажигал фонарь.

— Ты Майкл Беннет? — спросил Сид.

Беннет молча смотрел.

— Мой хозяин задал тебе вопрос, — напомнил Фрэнки.

Беннет повернулся к нему:

— Твой хозяин? Но я думал... Ты говорил... — Он запутался и замолчал.

— Чего тебе нужно? — прорычал Фрэнки, прекратив разыгрывать компанейского парня. — Кто тебя послал?

Беннет попятился назад, подальше от Сида.

— Мне не нужны неприятности, — сказал он. — Я всего лишь хотел передать послание. Одна женщина желает видеть Сида Мэлоуна. Она готова встретиться с ним в любое время и в любом месте, но ей непременно надо его увидеть.

— Ты полицейский? — недоверчиво спросил Фрэнки. — Тебя Литтон подослал?

— Я тебе правду сказал, — покачал головой Беннет. — Я частный детектив.

Мэлоун запрокинул голову, оценивающе глядя на Беннета.

— Вам придется дать ей ответ, — сказал ему Беннет. — Вы не знаете эту женщину. Она не успокоится и придет сама.

Мэлоун по-прежнему молчал, но хотя бы слушал. Ободренный его вниманием, Беннет осмелел:

— Эта женщина не признает ответов «нет». Имени ее назвать не могу. Она велела его не разглашать. От себя добавлю: весьма настырная сука.

Свою фразу он закончил смешком.

Позже Фрэнки вспоминал, как при слове «сука» у Сида дрогнули губы. Он подумал, что хозяин сейчас улыбнется. Сид непринужденно двинулся к Беннету, словно собирался поблагодарить за сведения, но вместо этого схватил его руку и одним быстрым легким движением сломал ее. От боли Беннет рухнул на колени, а при виде костей, торчащих из сломанной руки, закричал.

Сид вцепился ему в волосы, запрокинул голову и сдавил нос.

— Вот тебе мой ответ. Ясный и внятный. Передай Фионе Финнеган: человек, которого она разыскивает, мертв. Та же участь ждет и тебя, если посмеешь еще раз сунуться в эти места.

Он отпустил Беннета. Тот рухнул в прибрежную грязь. Сид повернулся и зашагал назад. Фрэнки последовал за ним. Дези задул фонарь.

— Хозяин, что это за девчонка? — спросил Фрэнки, озадаченный просьбой Беннета и реакцией Сида. — Брюхатая? — (Сид не ответил.) — Родственница?

В темноте Фрэнки слышал только голос. Лица Сида он не видел, а если бы увидел, то удивился — столько давней душевной муки отражалось на лице его хозяина.

— Она мне никто, Фрэнки. Никакая не родственница. Никто и ничто.

---

Глава 1

— Джонс!

Услышав свою фамилию, Индия Селвин Джонс обернулась. Мод забрала у нее очки, и ей, чтобы увидеть позвавшего, пришлось прищуриться.

— Профессор Фенвик! — воскликнула она, просияв при виде лысого, бородатого мужчины, проталкивающегося к ней через море колышущихся голов в академических шапочках.

— Джонс, а вы умненький котенок! Стипендии от Уолкера и Листера. Премия от Денниса! Есть хоть какие-то награды, которых вас не удостоили?

— Премию Битона получила Хэтчер.

— Премия Битона — сплошное надувательство. Любой дурак способен вызубрить анатомию. Врачу требуются не только знания, но и нечто большее — умение их применить. Хэтчер едва ли сумеет шину наложить.

— Тсс, профессор! Она стоит у вас за спиной! — прошептала Индия, опасаясь, что подобные слова могут вызвать скандал.

Выпускная церемония закончилась. Под звуки бодрого марша студентки покинули маленькую сцену аудитории и теперь позировали для фотографий или болтали с родными и друзьями, пришедшими на торжество.

Фенвик отмахнулся от слов Индии. Скандалов он не боялся. Этот человек высказывался свободно, резко и, как правило, во весь голос. Индия частенько становилась мишенью его язвительных словесных стрел. Она хорошо помнила первые дни ее появления в аудитории Фенвика. Ей поручили собрать анамнез у больного плевритом. Затем Фенвик велел ей открыть диагностический журнал и на основе записей дать общую картину состояния пациента. Индия едва успела произнести «Я чувствую...», как профессор накинулся на нее:

— Вы... что? Вы... чувствуете? — загремел он. — Джонс, вы записались на мой курс не для того, чтобы чувствовать. Мы здесь говорим не о поэтах эпохи раннего романтизма. Мы ставим диагнозы, ведем истории болезни. Вы здесь находитесь только для наблюдений, поскольку еще слишком невежественны для чего-то другого. Чувства затуманивают ясность суждений. Джонс, вы поняли мои слова? Что делают чувства?

— Затуманивают ясность суждений, сэр, — ответила Индия, щеки которой пылали.

— Прекрасно. Начните чувствовать вашего пациента, и вы повредите ему дурацкими предубеждениями. Запомните, Джонс: пациента надо наблюдать... замечать отечность сердца и знать, что она вызвана почечной недостаточностью... наблюдать печеночную колику и знать ее причину — отравление свинцом... Да, Джонс, наблюдать пациента, с ясностью и бесстрастием, и тогда вы его вылечите.

Кажется, это было вчера. А теперь...

— Так-так, дайте-ка взглянуть, — сказал Фенвик, горя нетерпением увидеть содержимое кожаной папки, зажатой у Индии под мышкой.

Индия раскрыла папку. Ей самой хотелось еще раз увидеть свои имя и фамилию, выведенные каллиграфическим почерком, дату — 26 мая 1900 года, печать Лондонской медицинской школы для женщин, а также заявление всему миру, что она прошла необходимое обучение и отныне имеет право называться доктором.

— Доктор Индия Селвин Джонс. Не правда ли, звучит красиво? — спросил Фенвик.

— Согласна. Звучит красиво. Но мне надо услышать эти слова еще несколько раз, прежде чем я в них поверю.

— Чепуха! Кому-то и нужна бумажка, подтверждающая, что они врачи. Однако вы к таким не относитесь.

— Профессор Фенвик! Профессор, идите сюда... — раздался пронзительный женский голос.

— О боги, — вздохнул профессор. — Декан. Похоже, эта дьяволица притащила с собой главного врача Бродмурской больницы. Хочет, чтобы я убедил его взять кое-кого из вас на работу в эту больницу. Вам чертовски повезло, что Гиффорд уже взял вас к себе.

— Да, сэр. Мне просто не терпится поскорее начать.

— Неужели? — фыркнул Фенвик. — А вы хорошо знаете Уайтчепел?

— Я немного работала в Королевской бесплатной больнице.

— А по вызовам на дом ходили?

— Нет, сэр.

— Беру свои слова назад. Насчет Гиффорда и везения.

Индия улыбнулась:

— Неужели это так скверно? Я ходила по вызовам в других бедных районах. В Камдене, Паддингтоне, Саутуарке.

— Запомните, Джонс, Уайтчепел — уникальное место. Другого такого не сыщете во всем Лондоне. Вы там многое узнаете и многому научитесь. Можете не сомневаться. Но с вашим умом и знаниями вам бы стоило поработать в клинике при каком-нибудь университете, обучаясь у прекрасных врачей. Потом открыть свой кабинет, как Хэтчер. Частная практика. Ваше место там.

— Сэр, открытие своего кабинета мне не по карману.

Фенвик выразительно посмотрел на нее:

— Даже если бы и было по карману, сомневаюсь, что вы на это согласились бы. Дай вам ключи от прекрасно оборудованного кабинета где-нибудь на Харли-стрит, вы их тут же вернете и помчитесь в трущобы.

— Мне, сэр, предпочтительнее туда просто пойти, — засмеялась Индия.

— По-прежнему бродите по воздушным замкам?

— Сэр, мне больше нравится называть это целями.

— Значит, больница?

— Да.

— Для женщин и детей.

— Совершенно верно.

Фенвик вздохнул:

— Помню, как вы с Хэтчер говорили об этом, но я тогда не поверил, что ваша затея пойдет дальше разговоров.

— У Харриет не пошло. У меня... пошло.

— Джонс, вы хоть представляете, с чем столкнетесь в первые же дни работы?

— Кое-что представляю.

— Сбор денег... охота за подходящим местом... Вы свихнетесь от одной только административной стороны вашей затеи. Вам понадобится время, чтобы сдвинуть больницу с мертвой точки. Уйма времени, когда у вас не будет ни минуты, чтобы просто передохнуть. Работая у Гиффорда, вы собьетесь с ног. Как вы все это выдержите?

— Я найду способ, сэр. Чтобы почувствовать разницу, надо попробовать, — решительно произнесла Индия.

Фенвик покачал головой:

— Помните, как шесть лет назад вы говорили мне те же слова? Только-только появившись здесь. Я до сих пор не могу понять зачем.

— Зачем... что?

— Зачем у молодой аристократки, принадлежащей к одной из богатейших семей Англии, такая тяга почувствовать разницу?

— Сэр, я не... я не... — вспыхнула Индия.

— Профессор! Профессор Фенвик!

Опять декан.

— Мне надо идти, — сказал Фенвик, но не тронулся с места; несколько секунд он сосредоточенно разглядывал свои ботинки, затем добавил: — Не стану скрывать, мне будет недоставать вас, Джонс. Вы были лучшей студенткой из всех, кто у меня учился. Рациональной, логичной, без эмоций, не в пример моему нынешнему стаду дурочек. Рад был бы сказать, что самое тяжелое уже позади, но это лишь начало. Вы хотите почувствовать разницу, изменить мир, однако у мира могут быть свои мысли на сей счет. Надеюсь, это вам известно?

— Конечно, сэр.

— Хорошо. Тогда зарубите себе на носу: что бы в вашей тамошней жизни ни случилось, вы врач. И очень хороший. Этого отнять у вас никто не сможет. И не потому, что так написано здесь. — Он постучал по кожаному переплету ее диплома. — А по причине... — Он коснулся лба Индии. — Никогда об этом не забывайте.

Теперь настал черед Индии разглядывать свои туфли.

— Не забуду, сэр, — прошептала она.

Ей хотелось поблагодарить профессора за все, что он сделал; за превращение восемнадцатилетней невежды во врача. Но она не знала, как это сделать. Обучение заняло шесть лет. Шесть долгих лет трудностей, борьбы и сомнений. Если бы не Фенвик, Индия не дошла бы до финиша. Но как выразить ему свою благодарность? С чего вообще начать?

— Профессор Фенвик... — произнесла она, подняв голову, но его рядом уже не было.

Индию захлестнуло чувство одиночества и потери. Вокруг смеялись и весело болтали недавние однокурсницы. Их окружали родные и друзья. Только она была одна, если не считать Мод. Фредди отсутствовал по причине государственных дел. Уиш в Америке. Ее родители жили в Блэквуде, за сотни миль от Лондона. Но даже если бы они жили рядом со школой, то все равно не пришли бы. Индия это знала.

На мгновение она подумала о том, кто обязательно пришел бы, если бы смог; о парне, который пешком прошагал бы из Уэльса до Лондона, чтобы в этот день оказаться рядом с ней. Хью. Мысленным взором Индия увидела его взбегающим по Оуэнс-Хилл, услышала его смех. Мозг подкинул другую картину: Хью стоит на скале Диффидс-Рок, голова запрокинута, руки распростерты и обращены к хмурым и ненастным валлийским небесам. Индия попыталась прогнать эти картины, но не смогла. Глаза защипало от слез. Она торопливо смахнула слезы, зная, что Мод где-то неподалеку — сестра обещала ей праздничное чаепитие. Знала Индия и о нетерпимости сестры к растрепанным чувствам.

— Прекрати, Джонс! Немедленно! — прошипела себе Индия. — Чувства затуманивают ясность суждений.

— И шампанское тоже, старуха, но потому-то мы и любим его! — вдруг послышался рядом громкий мужской голос.

Индия стремительно обернулась и застыла в изумлении.

— Уиш! — воскликнула она; двоюродный брат наклонился и чмокнул ее в щеку. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты в Штатах!

— Только что вернулся. Корабль пришвартовался вчера. Едва дождался, пока из трюма выкатят мой автомобиль, и гнал сюда, не щадя мотора. Такое событие, Инди, я не пропустил бы даже ради всех сокровищ мира. Разве ты не видела меня в задних рядах? Я аплодировал как сумасшедший. Бингэм тоже.

— Бинг, это и в самом деле ты? — спросила Индия, глядя за спину брата.

Там стоял Джордж Литтон, двенадцатый герцог Бингэм.

— Привет, Инди, — сказал он, робко протягивая руку. — Поздравляю.

— Какой замечательный сюрприз! Я вас попросту не увидела. Мод стянула мои очки. Уиш, глянь-ка на себя! Такой загорелый и обаятельный. Поездка была успешной? Ты теперь миллиардер?

— Пока еще нет, старая землеройка, но скоро стану, — засмеялся Уиш.

— Дорогая, только не подзадоривай его. Он и так уже лоснится от самодовольства. — В голосе сестры звучала ужасающая скука.

— Мод, верни мне очки! — потребовала Индия.

— Ни в коем случае. Это не очки, а сущая жуть. Они испортят фотографии.

— Но без них я ничего не вижу.

— Если уж ты так настаиваешь, — вздохнула Мод. — Знаешь, Индия, если стекла твоих очков станут еще толще, ты будешь таскать на носу настоящий бинокль. — Мод поморщила нос. — Не уйти ли нам отсюда? Здесь просто воняет больницей.

— Слушайся свою слишком старшую сестру и собирай вещички, Болтушка Инди, — сказал Уиш.

— Очень смешно, Уиш, — буркнула Мод.

— Уиш, не называй меня этим отвратительным прозвищем! — потребовала Индия.

— Что, и в самом деле отвратительное? — улыбнулся Уиш. — А помнишь, почему я наградил тебя им? Тебе тогда было лет десять, и ты взахлеб трещала об особенностях гнездования крапивников. В тебе уже тогда проявлялась исследовательская жилка. И неукротимое многословие.

— У неукротимого многословия есть более точное определение: словесный понос, — произнес Бинг, моргая, как сова.

Уиш и Мод покатились со смеху. Бинг слегка улыбнулся. Индия постаралась сохранить серьезное выражение. Все они росли вместе и, когда встречались, сразу вспоминали про старые привычки. Индия смотрела на них — все трое почти задыхались от смеха. Так и казалось, что Уиш сейчас шлепнет Бингэма поварешкой, а Мод добавит в заварочный чайник чернил. Потом, не в силах удержаться, Индия тоже захихикала. Внезапное появление Уиша и Бинга заставило ее забыть про недавнюю грусть. Теперь она сияла от счастья. Детьми они были не разлей вода, но сейчас редко собирались в одном месте и в одно время. Мод, повинуясь капризам, путешествовала по экзотическим местам. Уиш постоянно ставил финансовые эксперименты. Из банкира он превратился в игрока на бирже. Он умел за считаные дни сколотить целое состояние и столь же быстро потерять все деньги. Бингэм редко покидал Лонгмарш, предпочитая шумным лондонским улицам тишину лесов и лугов. А Фредди, жених Индии и брат Бингэма, практически жил в палате общин.

— Ребята, нам надо торопиться. — В голосе Уиша ощущалось нетерпение. — Так что собирай вещички, леди Инди.

— И таким прозвищем прошу меня тоже не называть, — предупредила Индия.

— А как тебя назвать, если мы опоздаем к ланчу? Мы заказали столик в «Коннахте» на половину первого. Решили устроить тебе маленький праздник. Но если не поторопишься, мы туда не доберемся.

— Уиш, незачем было... — начала Индия.

— Не волнуйся. Это не я. Затея Литтона.

— Бинг, незачем было...

— И не я, Инди. Мой братец.

— Что, Фредди тоже здесь? — изумилась Индия. — Как? Когда? Он говорил, что получил приглашение к К.-Б. на все выходные.

— Ничего не знаю, — пожал плечами Уиш. — Видно, сумел отвертеться. Фредди я застал уже на лестнице. Он спускался вниз. Я подбросил его сюда.

— А где он сейчас?

— На улице. Разворачивает машину.

— Уже нет. Я здесь, — сказал молодой блондин.

Он был высоким и худощавым, одетым в элегантный короткий сюртук и шевиотовые брюки. В его сторону тут же повернулась дюжина восхищенных женских голов. Возможно, какая-нибудь престарелая дряхлая тетушка или совсем юная девица и спросили бы, кто он такой, но большинство собравшихся сразу его узнали. Он был членом парламента, восходящей звездой, чей дерзкий переход из стана консерваторов к либералам приковал к себе внимание газет. Он был младшим братом Бингэма, всего лишь вторым сыном в семье, но застенчивый, тушующийся Бинг всегда мерк на его фоне.

— Фредди, что тебя сюда принесло? — спросил Уиш. — Я даже заволновался.

— Я тронут, старик. Искренне тронут.

— Речь не о тебе. Об авто.

Уиш дрожал над своим новеньким «даймлером».

— Хм... Да. С машиной что-то не совсем так, — признался Фредди. — Я никак не мог включить на этой чертовой жестянке обратную передачу. В нейтральное положение рычаг тоже не переводился. Мне и мотор заглушить не удалось.

— Фредди... — начал Уиш, но Фредди его не слушал; он целовал Индию в щеку. — Отлично, дорогая! Мои поздравления.

— Фредди, ты болван! — заорал Уиш. — Как понимать, что тебе не удалось заглушить мотор? В каком состоянии машина? Едет сама?

— Разумеется, нет. Я усадил туда швейцара. Когда я видел его в последний раз, он двигался в сторону Кингс-Кросса.

Уиш с руганью выскочил из аудитории. Бинг последовал за ним.

— Его драгоценное авто в полном порядке, — улыбаясь во весь рот, признался Фредди. — Стоит перед входом. Но ты видела физиономию Уиша?

— Фредди, это уже злая шутка! Бедняга Уиш! — воскликнула Индия.

— Бедняга Уиш. Скажешь тоже! — фыркнула Мод. — Для него это хороший урок. А то помешался на автомобилях. Может, мы все-таки уйдем отсюда? Меня уже тошнит от здешних запахов. Инди, я не преувеличиваю. Жуть полнейшая. Чем это воняет?

Индия принюхалась:

— Я ничего не ощущаю.

— У тебя нос заложен, что ли? Как ты можешь ничего не чуять?

Индия принюхалась еще раз:

— А-а, так это ка...

Она хотела сказать «капуста». У соседней церкви была благотворительная кухня для бедняков, и запахи оттуда всегда проникали в аудиторию. Но Фредди не дал ей договорить.

— Это кадавры, — заявил он. — В просторечии, трупы. Инди мне о них рассказывала. Лучшие отправляют в колледжи при больницах Гая и Барта, а женской школе достаются уже с тухлятинкой.

Мод побледнела, прижав к груди унизанную кольцами руку.

— Мертвецы? — шепотом переспросила она. — Фредди, ты явно шутишь. Скажи, что шутишь.

— На этот раз нет. Я предельно серьезен. Даже поклясться могу.

— Боже милостивый, меня сейчас вытошнит! Я немедленно ухожу.

Мод ушла, зажимая рот рукой.

— Предельно серьезен? — накинулась на жениха Индия. — Неужели, когда мы собираемся вместе, обязательно нужно превращаться в двенадцатилетних оболтусов?

— Обязательно, — ответил Фредди.

Он наградил ее ослепительной улыбкой, и Индия, наверное, в миллионный раз подумала, что Фредди — самый обаятельный мужчина из всех, кого она видела.

— Ты несносен, Фредди. Честное слово.

— Да. И я это признаю́. Но только таким способом я смог хотя бы пять минут побыть наедине с тобой, — сказал Фредди, сжимая руку Индии. — А теперь собирай вещи, старая жердь. Мы отправляемся в «Коннахт».

— Уиш сказал, чья это затея. Фредди, можно было обойтись и без торжеств.

— Я так хотел. Насколько тебе известно, люди не каждый день становятся докторами.

— Это так здорово! Так неожиданно! Я думала, ты все выходные проведешь у К.-Б.

К.-Б. сокращенно именовали Генри Кэмпбелла-Баннермана, лидера оппозиции. Ходили слухи, что лорд Солсбери, британский премьер-министр и нынешний глава консервативной партии, намерен осенью провести всеобщие выборы. Кэмпбелл-Баннерман созвал свой теневой кабинет для выработки платформы либеральной партии. Туда же пригласили нескольких перспективных заднескамеечников, включая Фредди.

— Старый шалунишка все отменил, — сказал Фредди. — Подустал малость.

— И когда ты узнал?

— Пару дней назад.

— А почему мне не сказал? — спросила задетая Индия.

Она и так переживала, зная, что его не будет на церемонии.

— Дорогая, я собирался, — сокрушенно произнес Фредди. — Наверное, нужно было так и сделать. Но едва мне стало известно, что тягомотина на выходные отменяется, я решил сделать тебе маленький сюрприз и отпраздновать твой выпуск. А теперь хватит метать в меня молнии. Идем за твоими вещичками.

Индии стало стыдно. Как у нее язык повернулся отчитывать Фредди? Он всегда был таким предупредительным. Они вышли из аудитории и по узкому коридору направились в лекционный зал, где Индия и другие выпускницы оставили свои вещи. Зал поразил ее полной тишиной. Индия не помнила, чтобы здесь бывало так тихо. Фредди уселся на скамью и стал открывать бутылку шампанского, похищенную со стола с напитками. Индия огляделась по сторонам, но не в поисках своих вещей. Она обвела глазами помещение, глядя на ряды скамеек, поднимающихся амфитеатром, прозекторский стол, шкафы, плотно забитые толстыми медицинскими книгами и справочниками, скелет по прозвищу Понсонби, болтающийся на подставке... и поняла, что видит все это в последний раз. Грусть, заглушенная встречей с друзьями и женихом, нахлынула на нее снова.

— Поверить не могу, что все закончилось и мне уже больше не сидеть здесь, — сказала Индия.

Фредди что-то пробурчал, хмурясь на неподатливую пробку.

— Это место... эта школа... все годы, проведенные здесь... все позади... — Голос Индии дрогнул.

В мозг хлынули картины прошлого. Яркие фрагменты. Она увидела себя и Харриет Хэтчер в анатомическом театре, склонившимися над трупом. Они удаляли кожу, называя и зарисовывая мышцы и кости, стараясь делать это как можно быстрее, пока трупный запах не сделался невыносимым. А главное, стараясь, чтобы их не вывернуло. «Чиркануть и блевануть» — так это называлось на их жаргоне. Профессор Фенвик то ругал их растяпами с кривыми руками, то приносил соду и подставлял ведро.

Однажды профессор оказался для них с Харриет настоящим ангелом-хранителем, появившись буквально из ниоткуда. Толпа пьяных первокурсников из колледжа при больнице Гая подкараулила их за воротами школы. Парни спустили брюки и потребовали, чтобы студентки осмотрели их члены.

— К сожалению, джентльмены, мои студентки не смогут выполнить вашу просьбу, — сказал профессор Фенвик. — Им запрещено выносить микроскопы за пределы здания школы.

Доктор Гаррет Андерсон, декан. Живая легенда. Первая англичанка, получившая медицинское образование, одна из основателей школы. Энергичная, остроумная, твердостью воли не уступавшая шеффилдской стали, она была для Индии источником постоянного вдохновения и наглядным упреком тем, кто считал женщин слишком слабыми и глупыми для профессии врача.

— Чертова фольга! Как они ее навертели? — пробормотал Фредди, выбивая Индию из раздумий. — Ага! Наконец-то.

Индия посмотрела на жениха. Ей очень хотелось рассказать ему об этом месте, хотелось, чтобы он понял.

— Фредди... — начала она. — Оставь ты эту бутылку...

Увы, было слишком поздно. Фредди направил бутылку на Понсонби и вытащил пробку. Струя залила скелету голову.

— Бедный Понсонби, — вздохнула Индия. — Ты оскорбил его чувства.

— Это муляж. Мертвая конструкция, у которой нет никаких чувств. Садись и давай выпьем. — Фредди постучал по скамейке рядом с собой; когда Индия села, он подал ей бокал. — За доктора Индию Селвин Джонс, — произнес он. — За самую умную в Лондоне девчонку. Дорогая, я так горжусь тобой!

Он чокнулся и залпом осушил бокал.

— Вот, — сказал Фредди, протягивая Индии кожаную коробочку.

— Что там?

— Открой и посмотри.

Индия подняла крышку и вскрикнула от изумления. Внутри лежали изумительно красивые золотые часы с бриллиантовыми цифрами. Фредди перевернул часы обратной стороной. Там было выгравировано: «Думай обо мне».

Индия покачала головой:

— Фредди, это сказочная красота. Даже не знаю, что и сказать.

— Скажи, что выйдешь за меня.

— Я это всегда говорила, — улыбнулась она.

— Тогда переходи от слов к делу. Давай завтра и поженимся.

— Но я на следующей неделе начинаю работать у доктора Гиффорда.

— Плевать на доктора Гиффорда!

— Фредди! Тише! Не говори так.

— Давай убежим. Этим же вечером. — Фредди наклонился и уткнулся носом в шею Индии.

— Не могу, глупенький ты мой. Ты же знаешь, что не могу. У меня есть работа. Важная работа. И ты знаешь, как упорно я добивалась этой работы. И потом, еще и больница...

Фредди поднял голову. Его красивые глаза янтарного цвета потемнели.

— Индия, я не могу ждать вечно. И не хочу. Уже два года, как мы с тобой помолвлены. Два года!

— Фредди, пожалуйста... не порти мне этот день.

— Оказывается, вот чем я занимаюсь! Порчу тебе день? — уязвленным тоном спросил он. — Значит, мое желание видеть тебя своей женой — это непотребные речи?

— Нет, конечно. Я хотела сказать...

— Долгое время твоя учеба стояла на первом месте. Теперь она окончена. Мужское терпение имеет свои пределы. — Фредди поставил пустой бокал, и его голос зазвучал серьезнее. — Мы могли бы столько всего сделать вместе. Тебе всегда хотелось почувствовать разницу. Ты постоянно говорила о желании что-то сделать. Но что ты сделаешь, работая у Гиффорда? Или в больнице, которой вечно не хватает денег? Индия, ты же способна на большее. Так сделай что-то серьезное и важное. Давай вместе работать над реформой здравоохранения. Стань моей советницей. Консультируй меня. И вместе мы сделаем то, чего не было прежде. Мы осуществим настоящие перемены. Не для одного Уайтчепела и даже не для Лондона, а для всей Англии. — Фредди схватил ее за руки; он говорил без передышки, не давая Индии вставить слово или возразить. — Ты замечательная женщина. Ты мне нужна. На моей стороне. — Он притянул Индию к себе и поцеловал. — И в моей постели, — прошептал он.

Индия закрыла глаза и попыталась вдохновиться словами Фредди. Так она делала всегда, стараясь принимать то, что он говорил. Ведь он так заботливо к ней относился, был таким добрым. Фредди любил ее. Он являл собой воплощение всех качеств, о каких любая женщина могла бы только мечтать. Индии хотелось растаять от его поцелуев, но губы Фредди были слишком жесткими и настойчивыми. Жестикулируя, Фредди сдвинул ее очки. Его рука переместилась с талии Индии на грудь. И тогда она отпрянула.

— Надо идти, — сказала она. — Другие уже гадают, куда мы запропастились.

— Не будь холодна со мной. Я так тебя хочу.

— Фредди, дорогой, здесь вряд ли подходящее место...

— Индия, давай назначим дату нашей свадьбы. Я хочу, чтобы мы стали мужем и женой.

— Мы станем. Скоро. Я обещаю, — сказала Индия, поправляя очки.

— Ладно. Ну что, пошли?

— Я еще не нашла свои вещи. Ты иди. Я через пару минут буду.

Фредди попросил ее не увязать в поисках и ушел. Индия смотрела ему вслед и думала, что он, конечно же, прав.

Два года назад в Лонгмарше он встал на одно колено и сделал ей предложение. Вскоре нужно будет определиться с датой свадьбы, и, когда это случится, их с Фредди ждет нескончаемая череда обедов и вечеринок, где ей придется выслушивать такие же нескончаемые разговоры о платьях, кольцах и приданом. И Фредди еще не раз потребует отказаться от ее надежд на больницу и вместе с ним заняться реформой здравоохранения. Слов нет, дело это благородное, но ее призвание — лечить, а не заседать в разных комиссиях. Отказаться от лечения больных Индии было столь же трудно, как и перестать дышать.

Индия нахмурилась, досадуя на себя. Фредди был таким внимательным, а она платила ему неблагодарностью. И она это знала. Давно пора определиться с датой свадьбы. Чего проще: взять и выбрать день. Одну из прекрасных летних суббот.

Она и определилась бы, причем с радостью, если бы...

Если бы она любила Фредди.

Индия еще посидела на скамье, глядя в открытую дверь, затем сбросила мантию. Родные и друзья ждут, и она не вправе затягивать их ожидание. Она сложила мантию, опустив на стул. Провела по волосам и почувствовала, что ее светлые локоны, убранные в аккуратный пучок, теперь разлохматились и свисали тонкими закрученными прядками. Все ее попытки приручить волосы заканчивались ничем. Индия стала приглаживать прядки. Пальцы наткнулись на украшенный драгоценными камнями гребень, который она носила постоянно. Сейчас Индия вытащила гребень, положив на ладонь. Вещица была от Тиффани, парная, и стоила небольшое состояние. Платиновый, украшенный десятками мелких, безупречных по красоте драгоценных камней, гребень совершенно не вязался со скромной, неброской одеждой Индии, состоявшей из серой юбки, такой же жилетки и белоснежной накрахмаленной блузки.

Гребень она взяла в день отъезда из Блэквуда. В тот день она повернулась спиной к родовому гнезду, родителям и их проклятым деньгам.

— Учти, Индия, если ты уедешь, я лишу тебя наследства, — заявила мать, чье красивое лицо было белым от гнева.

— Не нужно мне ваших денег, — ответила Индия. — Мне от вас вообще ничего не нужно.

Палец Индии провел по трем изящным инициалам, выгравированным на внутренней стороне гребня, — И. С. Дж. Инициалы совпадали, однако гребень принадлежал ее матери — Изабелле Селвин Джонс, графине Бернли. Если бы не этот гребень, ее бы сегодня здесь не было. Если бы мать не оставила гребень в карете. Если бы Хью его не поднял. Сплошные «если».

Индия прикусила ладонь, пытаясь болью заслониться от воспоминаний. «Не надо, — твердила она себе. — Не вспоминай о нем. Не чувствуй его. Вообще убери все чувства». Но она чувствовала, ибо Хью заставлял ее чувствовать. Больше, чем кто-либо.

Перед мысленным взором снова мелькнуло его лицо. Но на этот раз Хью не смеялся. Он стремительно бежал с реки вверх по склону, держа на руках свою сестру Би. Лицо Би было совсем бледным, а подол платья — красным от крови. Хью завернул сестру в попону и напевал ей всю дорогу до Кардиффа. Неумолчно, ни разу не сбившись. Индия и сейчас слышала его чудесный голос: тихий и нежный. «Paid ag ofni, dim ond deilen, Gura, gura ar y ddor; Paid ag ofni, ton fach unig, Sua, sua ar lan y mor». Индия достаточно знала валлийский, чтобы понимать, о чем он поет. «Ты не бойся, то лист дубовый в нашу дверь сейчас стучится. Ты не бойся, это плещет одинокая волна». Хью пел сестре колыбельную «Suo Gan».

Индия вновь посмотрела на гребень, но увидела только Хью, когда за ним явилась полиция. Его лицо, искаженное горем.

— Опять думаешь о нем? — послышалось со стороны двери.

Индия вздрогнула и подняла голову. Мод не вытерпела и пошла за ней.

— Бедняжка Инди, — насмешливо произнесла Мод, — не смогла спасти Хью и потому решила спасать мир. Бедный мир. Он еще не знает, чтó его ждет.

Индия не ответила. Ну почему Мод всегда насмехается над печальными событиями?

— Меня отправили в этот склеп за тобой. Так что прекращай вызывать духов и собирай вещички, — продолжала Мод. — Дальше я уже не в состоянии удерживать эту свору. Уиш уговаривает несчастную декан вложить деньги в его очередную безумную затею. Фредди спорит с каким-то престарелым скрипучим тори... и... Индия, ты никак ревела?

— Нет, конечно. С чего ты взяла?

— Нос весь красный. И на волосы посмотри. Сплошные джунгли. Отдай мне гребень.

Мод расчесала светлые волосы сестры, скрутила узлом на затылке, потом отошла, оценивая прическу Индии.

— Чудесно! — похвалила себя Мод.

Индия улыбнулась и попыталась с благодарностью принять жест старшей сестры. У них такие жесты заменяли сестринскую любовь.

Потом Мод окинула взглядом одежду Индии и нахмурилась:

— И в этаком виде ты явишься в «Коннахт»?

— А чем тебе не нравится? — спросила Индия, расправляя юбку.

— Я думала, ты захватишь смену одежды. То, что на тебе, слишком... унылое. Ты выглядишь так, словно отправляешься на похороны.

— Ты говоришь совсем как мама.

— Ничего подобного!

— Говоришь!

Пока Мод упорно отрицала малейшее сходство с их матерью, Индия надела жакет и шляпу. Потом взяла черную мантию, докторский саквояж и последовала за сестрой. Поднявшись на последнюю ступеньку, у самой двери, Индия обернулась и бросила прощальный взгляд на аудиторию, на все книги, схемы и заспиртованные образцы, а также на Понсонби. Она прошептала слова прощания. Ее глаза снова были ясными, а лицо — спокойным. Душевную боль она спрятала поглубже. Индия Джонс вновь была собой. Хладнокровной. Невозмутимой. Энергичной. Восприимчивой. Умеющей держать чувства под строгим контролем.

— Никогда не давай им волю, — прошептал ей Понсонби. Или только показалось? — Всегда помни: чувства туманят ясность суждений.

И еще много чего, старина, подумала Индия. Много чего.

Глава 2

Джозеф Бристоу поднялся на крыльцо дома 94 по Гросвенор-сквер в Мейфэре. Его особняк был выше и внушительнее большинства соседних зданий. В Лондон Джо вернулся ранним поездом и прямо с вокзала Кингс-Кросс поехал домой. Как хорошо, что сегодня воскресенье. Часы показывали час дня. Обед наверняка уже подан. Джо рассчитывал на баранью ногу или ростбиф с йоркширским пудингом. Целую неделю Джо провел в Брайтоне, подыскивая место для нового магазина его компании «Монтегю». Он скучал по дому. По домашней еде. Но сильнее всего Джо скучал по семье. Ему не терпелось увидеть Фиону и маленькую дочурку Кейти. Джо потянулся к звонку, однако дверь распахнулась сама.

— С возвращением, сэр. Позвольте взять ваши вещи, — произнес Фостер, их дворецкий.

— Добрый день, мистер Фостер. Как поживаете?

— Отлично, сэр. Благодарю за то, что поинтересовались.

Джо собрался было спросить у него, где Фиона, но в этот момент мимо пронеслись два фокстерьера.

— С каких пор у нас появились собаки? — спросил Джо.

— Они наше недавнее приобретение, сэр. Кто-то оставил их в парке. Они совсем оголодали и клянчили у гуляющих еду. Миссис Бристоу взяла их домой.

— И почему меня это не удивляет? — покачал головой Джо. — Как их зовут?

— Липтон и Твайнинг, — ответил дворецкий. — Миссис Бристоу сказала, что они похожи на ее конкурентов. Постоянно тявкают и путаются под ногами.

Джо засмеялся. Он смотрел, как собаки носятся по холлу, наскакивая друг на друга и задорно лая. Потом один подбежал к стойке для зонтиков и уже собирался задрать ногу, но быстрый пинок Фостера убедил его этого не делать. Второй пес запрыгнул в большой горшок с папоротником и принялся лихорадочно рыть землю.

— Прошу прощения, сэр.

Фостер двинулся к невоспитанному животному. В этот момент в холл ворвались двое сорванцов, которые размахивали тростями, словно копьями. Это были Робби и Сюзи, дети Эллен, сестры Джо. За собой они тащили шелковый коврик, связанные концы которого образовывали подобие сумки. На коврике сидела очаровательная синеглазая малышка — его дочь Кейти. Она грызла печенюшку. Джо нагнулся и поцеловал свое сокровище.

— Привет, мои любимцы, — поздоровался он с детьми. — Что это вы затеяли?

— Похищаем Кейти, чтобы потребовать за нее выкуп, — ответил Робби. — Мы из племени кикуйю, а Кейти — из масаев. В Африке есть такие племена. Я читал о них в журнале для мальчиков.

— Да ну?

Из гостиной донесся громкий вопль.

— Военный отряд! Отступаем к холмам Нгонг! — крикнул Робби.

Кейти успела помахать отцу. Ее потащили в столовую, а в холле появились еще трое детей — потомство младшего брата Джимми. За ними, бормоча ругательства, неслась их мать Мег. Успев чмокнуть Джо в щеку, она побежала дальше.

Джо покачал головой. Тихий день? Спокойный обед? В этом-то доме? О чем он думал?

— Интересно бы знать, как проходят воскресные дни в соседних домах, — произнес он вслух. — Дотягивают ли они по уровню сумасшествия до нашего?

— Вы про Гренвилл-Баркеров? Про Уолсингемов? — спросил Фостер, вновь появляясь в холле с одним из фокстерьеров под мышкой. — Я бы так не думал, сэр.

— Кстати, мистер Фостер, где моя миссус?

— В саду, сэр. У нее полным-полно гостей.

— Гостей?

— Благотворительный ланч по сбору средств на ремесленную школу для девочек при миссии Тойнби.

— Впервые слышу про этот ланч.

— Миссис Бристоу сама узнала всего три дня назад. К ней обратились его преподобие и миссис Барнетт. Вроде у школы частично обрушилась крыша. Результат сильных ливней.

— И моя жена в очередной раз занимается чьей-то бедой.

— Полагаю, это становится неотъемлемой частью ее дел.

— А чего-нибудь пожевать найдется?

— Все угощение подано в сад, сэр.

Джо пересек дом и вышел в залитый солнцем сад. Он ожидал увидеть человек двадцать или чуть больше, но, к его удивлению, там собралось больше сотни. Что еще удивительнее, все они молчали. Вскоре Джо понял причину столь тихого поведения гостей. В дальнем конце сада стояло около сорока девочек от десяти до шестнадцати лет. Их окружали завораживающе красивые кусты красных роз. Воспитанницы школы. Все были вымыты и причесаны, а их юбки и блузки, явно доставшиеся от старших сестер и матерей, аккуратно отглажены. Одна из воспитанниц запела чистым, звонким голосом. Остальные подхватили. Джо узнал песню. «Come into the Garden, Maud»2. Гости стояли в полном молчании. Некоторые вытирали глаза.

— Ах, Фиона, ну и бесстыжая ты девчонка! — прошептал Джо.

Он оглядывал собравшихся, высматривая жену. Фиону он отыскал не сразу, зато увидел много знакомых лиц. Ведущие промышленники, аристократки, политики. Фиона собрала их всех и перемешала у себя в саду. Торговцев с виконтами, актрис — с министрами кабинета, социалистов — с представителями высшего общества. Разделы светской хроники называли Джо и Фиону ’Арри и ’Арриета, ехидно намекая на мир лондонских кокни, в котором они родились и выросли. Газетчики злословили, что дом 94 по Гросвенор-сквер — единственный дом в Мейфэре, где дворецкий говорит по-английски лучше, чем его хозяева. Это не мешало людям из самых высших слоев общества добиваться приглашения на приемы, устраиваемые Фионой.

Гостям нравилось бывать в доме 94. Разговоры, смех, сплетни, споры. Здесь угощали отменной едой и подавали лучшие вина. Но главной силой, способной повлиять на самого высокомерного и заносчивого критика, была сама Фиона. Прямая, обезоруживающая своей прямотой, легко находящая общий язык с уборщицами и герцогинями. Глава международной чайной империи, одна из богатейших женщин мира, она была у всех на устах. Ею восхищались. О ней не переставали говорить. Все знали историю ее стремительного подъема с самых низов. Все знали, что ее отец был складским грузчиком, которого убили, а вскоре она лишилась и матери. Вынужденная спасаться бегством, она приплыла в Нью-Йорк, где на нее положил глаз местный магнат. Однако замуж она вышла не за него, а за виконта. Несколько лет назад виконт умер, но Фиона по-прежнему носит его кольцо с бриллиантом.

— Есть ли у нее дети от первого брака? Нет, дорогая. Не было у них с первым мужем детей. Почему? Он был... из тех самых... ты понимаешь.

Такие разговоры велись сплошь и рядом. Не меньший интерес вызывало дерзкое разорение ею своего конкурента.

— Дорогая, так она же сделала это из мести. Тот человек убил ее отца. И ее пытался убить! Представляешь?

Сарджент донимал ее просьбами попозировать для него. Эскоффье назвал в ее честь десерт. Когда Уорт окрестил новый ансамбль из юбки с жакетом «Костюмом Фионы», модницы замучили портних требованиями сшить им такой же. В гостиных, за чаем с пирожными, дамы шептались о том, что она не носит корсет. В мужских клубах, за портвейном и «Стилтоном», джентльмены во весь голос кричали, что корсет ей и не нужен, поскольку на самом деле Фиона... мужчина. Иного быть не может, поскольку у нее самые большие яйца во всем Лондоне.

Наконец в одном из углов сада Джо заметил жену. Едва девичий хор закончил петь, Фиона встала и обратилась к гостям:

— Леди и джентльмены! Прекрасные голоса, только что звучавшие здесь, принадлежат воспитанницам ремесленной школы для девочек при миссии Тойнби. А теперь я прошу вас послушать куда менее прекрасный голос... мой собственный. — Гости засмеялись, кто-то стал возражать, но Фиона продолжила: — Эти девочки растут в семьях, доход которых меньше одного фунта в неделю. Представьте семью из шести человек, вынужденную целую неделю жить на деньги, которые кто-то из нас тратит на журналы или шоколадные конфеты. Благодаря исключительной смышлености этих девочек отобрали для обучения в школе, где они получат востребованную профессию и таким образом смогут выбраться из нищеты. Его преподобие и миссис Барнетт рассказали мне, что обильные дожди повредили часть школьной крыши. И теперь, едва пойдет дождь, занятия прекращаются, а дети вынуждены сбиваться в кучу, чтобы не промокнуть до нитки. Слыша об этом, вы наверняка испытываете такое же потрясение, какое испытала я.

Фиона вновь сделала паузу, дав улечься эмоциональным восклицаниям.

— Школьное здание отчаянно нуждается в новой крыше. Но крыша — лишь начало. Когда она появится, нам понадобятся дополнительные столы, доски, книги. Школе понадобятся новые учителя и деньги на оплату их жалованья. Но больше всего нам понадобитесь... вы. Нам понадобится ваша постоянная помощь, ваша доброта и щедрость. Это позволит нам увеличить число учащихся и расширить круг профессий. Мы начинали с экономок, гувернанток и поварих. Теперь надо двигаться дальше. Владелицы магазинов вместо продавщиц, управляющие вместо секретарш, президенты компаний вместо женщин-клерков. В том числе и чайных компаний. Что скажете, сэр Том? — спросила она, подмигнув Томасу Липтону.

— Нет уж, довольно с нас одной! — воскликнул Липтон.

— Математика, экономика, бухгалтерское дело... Да, прежде девочек такому не учили. Спрашивается, чему их нужно учить сейчас? И для чего? Чтобы по вечерам, когда закроется их кондитерский магазин, они могли бы в холодной комнате, при свечах, читать Шекспира? Нет. Если их цель — вырваться из порочного круга нищеты, им нужна более квалифицированная работа, с более высоким жалованьем и более широкими возможностями...

Джо смотрел на жену и в который уже раз, наверное в миллионный, думал, что никогда не видел более очаровательной женщины. Он знал ее с детства. Красота Фионы не только не поблекла, наоборот, жена стала еще красивее. На ней была белая блузка, жакет небесно-голубого цвета и такая же юбка. Покрой юбки умело скрывал растущий живот. Фиона находилась на четвертом месяце беременности их вторым ребенком и вся сияла от счастья. Ее густые черные волосы были уложены в высокую прическу, закрепленную жемчужными гребнями. Щеки Фионы раскраснелись от теплого дня, а ее несравненные сапфировые глаза лучились от чувств, передаваемых словами. Пока она говорила, никто не перешептывался и не переминался с ноги на ногу. Глаза всех собравшихся были устремлены на нее.

Глядя на жену, Джо испытывал прилив гордости, однако под гордостью таилась тревога. Под прекрасными синими глазами темнели круги, а лицо выглядело похудевшим. Она работает не щадя себя, подумал Джо. Такой плотный график был под силу не каждому мужчине. Фиона вставала в пять утра и до восьми работала в домашнем кабинете. Затем они втроем завтракали, после чего она отправлялась в свою контору на Минсинг-лейн. К трем часам дня Фиона обычно приезжала домой, чтобы выпить чая с Кейти и немного поиграть, затем возвращалась на работу. Ее рабочий день заканчивался в девять вечера, когда они с Джо ужинали и за бокалом вина рассказывали друг другу о событиях дня. И при такой занятости Фиона еще изыскивала время, чтобы неутомимо заниматься делами созданного ею благотворительного фонда — Общества помощи Восточному Лондону. В ведении фонда находились школы, приюты и благотворительные кухни.

Джо часто говорил ей, что проблемы Восточного Лондона слишком обширны и одной женщине с ними не справиться. Ее героические усилия — капля в море. Настоящая помощь должна исходить сверху, от правительства. Нужны программы по выходу из нищеты. Нужны выделяемые парламентом деньги для финансирования этих программ. Фиона никогда не спорила. Она лучезарно улыбалась и говорила, что он прав, конечно он прав, но сейчас такая-то благотворительная кухня, снабжающая едой окрестных бедняков, нуждается в припасах, и если она отправит фургон в Ковент-Гарден, сможет ли он и его коллеги отдать бесплатно какое-то количество фруктов и овощей? Джо отвечал «да», затем просил прекратить работать на износ или хотя бы побольше отдыхать, но она никогда не прислушивалась.

Фиона закончила речь. Гости бурно зааплодировали. Фиону обступили желающие внести пожертвование. Джо продолжал аплодировать, когда почувствовал у себя на спине чью-то руку.

— Привет, старина!

Это был Фредди Литтон, член парламента от Тауэр-Хамлетс — части Лондона, куда входил Уайтчепел и школа для девочек. Джо удивился его появлению. Вряд ли Фредди собирался сделать пожертвование. Фиона встречалась с ним не раз в надежде получить правительственные деньги на благотворительные цели, но дальше расплывчатых обещаний дело не шло.

— Привет, Фредди. Рад вас видеть.

— Фантастический успех, — сказал Фредди, покачивая бокал с шампанским. — Кто-то говорил, что Фиона собрала две тысячи. Прекрасная сумма.

Джо решил поставить его на место.

— Согласен, сумма прекрасная. Но было бы еще прекраснее, если бы к этому подключилось правительство. Есть какие-либо шансы?

— Видите ли, его преподобие и миссис Барнетт обращались и ко мне. Я направил в палату общин запрос о выделении средств в размере пятисот фунтов. Не хваля себя, скажу, что я очень аргументированно обосновал свой запрос, — улыбнулся Фредди. — Проталкивал изо всех сил. Ответ должен прийти со дня на день.

Новость не удовлетворила Джо. По его мнению, Фиона помогала детям Уайтчепела намного больше, чем избранный представитель. Джо это злило.

— Утренние газеты сообщили, что парламент недавно одобрил выделение сорока тысяч фунтов на обновление королевских конюшен, — сказал Джо. — Наверняка в парламенте смогут найти пятьсот фунтов для школы. Или дети менее важны, чем лошади?

— Разумеется, нет.

Джо пристально посмотрел на него:

— Речь не о детях вообще. О детях бедняков. Ведь их отцы не голосуют. Не могут голосовать, поскольку у них недостаточно денег. Боже упаси, когда они получат это право. Тогда вы все останетесь без работы.

— Чтобы распространить избирательное право на весь рабочий класс, понадобится еще одна реформа избирательной системы. А этого не произойдет. Во всяком случае, при Солсбери, — снисходительно произнес Фредди.

— Время премьер-министра истекает. Он не вечен на своем посту, как и его консервативная политика, — сказал Джо, возмущенный покровительственным тоном Фредди. — В один прекрасный день правительство наделит всех граждан правом голоса. И бедняки будут голосовать наравне с богатыми.

— Политику правительства должны определять те, кто лучше других понимает ее тонкости, — возразил Фредди.

— Политику правительства должны определять те, кто настрадался от этих тонкостей. Вот так-то, дружище.

— Вас послушать, так любой человек, любой бездельник и неуч должен иметь голос в правительстве?

— А почему бы и нет? Многие уже имеют.

— В точку, старина. В точку, — согласился Фредди.

Его губы улыбались, но глаза на мгновение вдруг сделались жестокими и угрожающими. Уже в следующее мгновение лицо парламентария вновь приняло учтивое и дружелюбное выражение.

— Послушайте, Джо, ведь мы с вами как-никак на одной стороне. — (Джо хмыкнул.) — Да, на одной. Нас обоих заботит судьба Восточного Лондона, его жителей и перспективы на будущее. Разве не так?

— Да, но...

— Я знал, что мы найдем общий язык, потому и пришел. Давно собирался с вами поговорить. Думаю, вы слышали о намеченных на сентябрь всеобщих выборах. Официального сообщения пока не было, однако...

Вот оно что, подумал Джо. Судя по всему, Фредди появился уже после того, как девичий хор закончил петь «Come into the Garden, Maud».

— ...и тори рассчитывают на победу. Мне нужна ваша помощь. Ваша поддержка, чтобы представительство от Тауэр-Хамлетс осталось за либералами. Мы должны встать крепостной стеной и не допустить продвижение тори.

— «Мы» — это кто? — полюбопытствовал Джо.

— Высший класс.

— Меня к ним не причисляйте.

— К кому это тебя не причислять? — спросил женский голос.

Подошедшая Фиона улыбнулась мужу, сжав его руку. Глаза у нее сияли.

— Фиона, ваш муж, между прочим, умеет быть очаровательно скромным. Я тут втолковывал ему, что он теперь тоже принадлежит к высшему классу и является одной из ведущих фигур нашего общества.

— Фредди, но я же... — начал Джо.

— Я не стараюсь сделать вам комплимент, — сказал Фредди, словно прочитав его мысли. — Да, происходите вы из рабочей среды, но больше к ней не принадлежите. Вы человек, добившийся всего самостоятельно. Вы владеете крупнейшей в стране сетью магазинов и крупнейшим концерном сельскохозяйственной продукции. И всего этого вы добились самостоятельно, подчинив себе могучую силу частного предпринимательства.

— Черт побери, Фредди! — не выдержал Джо. — Здесь не митинг в поддержку вашей партии. Говорите прямо: чего вы хотите?

— Вашей поддержки. Я имею в виду вас обоих.

— Моей?! — воскликнула Фиона. — Но у меня даже права голоса нет.

— Зато есть рычаги влияния, — ничуть не смутился Фредди. — У вас обоих в Восточном Лондоне находятся склады и фабрики. Там работают сотни людей, многие из которых имеют право голоса. Мне нужны их голоса. Место в парламенте я получил как консерватор, но затем ушел из их стана. Тори хотят вернуть это представительство себе. Дикки Ламберт — их ставленник — действует весьма агрессивно. Меня ждет яростное столкновение с ним. Выборы пока еще остаются на уровне слухов, однако его это не смущает. Он вовсю разглагольствует о них по местным пабам.

— А откуда у вас такая уверенность, что рабочие не проголосуют за лейбористов? — спросила Фиона.

— Да вы шутите! — засмеялся Фредди. — Это же кучка горлопанов марксистского толка! Никто не принимает их всерьез.

— Думаю, наши рабочие сами разберутся, за каких кандидатов им голосовать, — сказал Джо. — И подсказки со стороны им не нужны.

— Ошибаетесь, Джо. Еще как нужны. Вы для них — наглядный пример. Они равняются на вас. Хотят быть такими же, как вы. И они сделают то, что вы им скажете.

— А что вы сделаете для них? — спросила Фиона.

— Я намерен работать с предпринимателями, чтобы Восточный Лондон ощутил приток капитала. Больше сахарных заводов. Новые пивоварни. Новые фабрики. Мы сделаем перемещение производства выгодным для деловых людей. Например, льготное налогообложение.

— Но эти меры обогатят только фабрикантов.

— Замечание не по существу, — поморщился Фредди. — С появлением новых фабрик появятся и новые рабочие места.

Джо изумленно покачал головой. Фредди не знал ровным счетом ничего о жизни своих избирателей. Такое незнание было ошеломляющим и даже оскорбительным.

— Вот только какими будут эти новые рабочие места? — спросил Джо, голос которого зазвучал громче. — Еще одна кондитерская или спичечная фабрика? Еще одна дубильня? Еще один склад? Там по-прежнему платят жалкие гроши. Бедняги, работающие в таких местах, гнут спину от зари до зари, работают по шесть дней в неделю и все равно вынуждены выбирать между покупкой еды и угля.

Фредди посмотрел на него так, словно Джо был умственно отсталым ребенком.

— Правительство не виновато, если какой-то человек не научился распоряжаться своими деньгами.

— Да поймите вы наконец: там нечем распоряжаться! Всё, что зарабатывается, тут же тратится на насущные нужды, — почти закричал Джо.

— Зато деньги на пабы у них находятся всегда. По вечерам там не протолкнуться. Это мне известно по собственному опыту, — сказал Фредди. — Я ходатайствовал о закрытии самых злачных из них. Но либералы позаботятся не только о новых рабочих местах в Восточном Лондоне. Мы намерены укрепить там законность и порядок. Я сам возглавлю решительную борьбу с преступностью. Фактически уже начал. Я увеличил число полицейских на улицах и организовал патрулирование акватории Темзы. Сейчас я выступаю за ужесточение наказаний для нарушителей закона.

— Такие заявления мы слышим от каждого политика, — сказал Джо.

— Но не у каждого политика за словами следуют дела. Как вы знаете, я охочусь за Мэлоуном. Да, за Мэлоуном.

При звуке этого имени у Джо дрогнуло сердце. Он украдкой взглянул на Фиону. Их глаза встретились. «Молчи», — предостерегали глаза жены. Джо поспешно отвернулся, не желая, чтобы Фредди видел их молчаливый диалог. А Фредди, если и видел, умело это скрыл, продолжая свой монолог.

— Я до него еще не добрался. Но обязательно доберусь. Я добьюсь показательного суда над ним. Он обязательно на чем-нибудь споткнется. Они все спотыкаются. Покалечит кого-нибудь при ограблении или даже убьет. И тогда я отправлю его на виселицу. Попомните мое слово.

Фиона побледнела так сильно, что Джо за нее испугался. Взяв жену за руку, он собирался проводить ее к ближайшему стулу. В этот момент словно из воздуха возник Фостер и тихо сообщил миссис Бристоу о посетителе, который желает ее видеть.

— Так проводите его сюда, — попросила Фиона.

— Я бы этого не делал, мадам, — ответил дворецкий и кивнул в сторону оранжереи.

Посмотрев туда, Джо увидел за стеклянной стеной незнакомого человека в мешковато сидящем костюме. Одна рука была у него на перевязи. Незнакомец сразу не понравился Джо. Раньше, чем он успел спросить о незнакомце, Фиона извинилась и сказала, что ей нужно отлучиться.

— Неотложное дело, — торопливо пояснила она. — Я недолго.

Джо стало не по себе. Он везде и во всем старался оберегать жену. Фиона называла это чрезмерной опекой. Ему почему-то захотелось ее удержать. Он почти уже двинулся следом, когда Фредди снова заговорил. Тем временем Фиона вошла в оранжерею и поздоровалась с незнакомцем, пожав ему здоровую руку. Джо отругал себя за излишнюю подозрительность.

— Фредди, извините, я отвлекся. О чем вы говорили?

— Я говорил: если Мэлоуна повесят, это будет грозным посланием остальному ворью и головорезам в Восточном Лондоне.

— Закон и порядок — это прекрасно. Никто не спорит. Но с их помощью вопрос решается лишь частично. Пьянство, насилие, преступность... все они растут на почве нищеты. Устраните нищету, и многие проблемы исчезнут.

Фредди засмеялся:

— Знаете, старый крот, своими рассуждениями вы все больше напоминаете этих свихнутых социалистов. Ну как правительство может устранить нищету? Может, распахнуть перед бедняками двери Королевского монетного двора и раздать им гинеи?

Раздражение, вызываемое словами Фредди, превратилось внутри Джо в настоящий гнев. Он мысленно напомнил себе, что Фредди — их гость.

— А как насчет более реальных мер? — спросил Джо. — Например, достойное жалованье вместо грошей, получаемых этими мужчинами и женщинами за свой тяжелый труд. Предложите им достойные деньги. Предложите компенсации за несчастные случаи на работе, чтобы их семьи не голодали. Предложите их детям настоящее образование, чтобы их жизненные перспективы не ограничивались фабрикой или причалом. Фредди, вы же всерьез хотите победить на выборах? Это легко сделать. Предложите вашим избирателям надежду.

Произнеся эти слова, Джо сказал, что его ждут дела. Он снова посмотрел в сторону оранжереи, но Фионы и незнакомца там не было. Джо не на шутку встревожился. Войдя в дом, он позвал Фостера.

— Где миссис Бристоу? — напряженно спросил он.

— У себя в кабинете, сэр. Вместе с ее посетителем.

— Что это за человек и почему он здесь?

— Его зовут Майкл Беннет, сэр. Род занятий и причину визита он не назвал.

Джо поспешил к лестнице. Слова Фостера еще больше его насторожили. Уважающий себя посетитель не станет скрывать, зачем пришел. Джо взбежал по лестнице, ругая себя, что сразу не последовал голосу интуиции, а продолжал выслушивать излияния Фредди. Дверь кабинета Фионы была закрыта. Джо постучался и, не дожидаясь ответа, вошел. Фиона сидела за столом. Глаза у нее были красными. Пальцы комкали платок. Напротив сидел Майкл Беннет.

— Фиона, что происходит? Чем ты расстроена? — спросил Джо и тут же повернулся к Беннету. — А вы вообще кто?

— Не волнуйся, — ответила Фиона. — Это Майкл Беннет. Частный детектив.

— Детектив? Зачем тебе понадобился сыщик?

— Чтобы найти Чарли, — ответила Фиона и отвернулась.

Лицо Джо стало каменным.

— Сколько мы вам должны?

Беннет поерзал на стуле.

— Предварительно мы договаривались на пятьдесят фунтов. Но это было до моей руки и... всего прочего. Счета от врача и...

— Ста фунтов хватит? — спросил Джо.

У Беннета округлились глаза.

— Конечно. Вполне.

Джо выложил на стол купюру. Частный детектив быстро убрал деньги.

— Как я говорил вашей жене...

— Достаточно, мистер Беннет. Благодарю вас, — перебил его Джо.

— Но я не успел рассказать миссис все, что узнал. Я только...

— Спасибо, мистер Беннет, — снова прервал его Джо, открыв дверь кабинета.

Беннет пожал плечами и удалился. Джо снова закрыл дверь.

— Что приключилось с его рукой?

— Сломана. Это сделал Чарли. Мистер Беннет передал мне его слова: «Вот мой ответ. Ясный и внятный».

Услышанное взбесило Джо.

— Фиона, как это понимать? — заорал он. — Я думал, мы всесторонне обсудили этот вопрос и вроде бы оба согласились, что пытаться устанавливать контакты с твоим братом — занятие весьма опасное. И как бы ты себя повела, согласись он увидеться с тобой? Пригласила бы на воскресный обед? Позволила бы ему качать Кейти на коленке? А может, чтобы отвлечься от взламывания сейфов и разбивания голов, он бы приходил рассказывать нашей дочери сказки перед сном?

— Джо, я просто хочу его видеть.

— А я не хочу его видеть ближе, чем на расстоянии десяти миль от нас. Ты знаешь, кто он такой и чем занимается. Черт побери, Фиона! О чем ты думала?

Прекрасные синие глаза Фионы наполнились слезами. В них была глубокая, неутихающая тоска.

— Джо, он мой брат. Это ты понимаешь?

— Фиона, Сид Мэлоун — преступник.

— Это не его имя! — сердито воскликнула она, ударив по столу. — Его зовут Чарли. Чарли Финнеган.

— Был когда-то.

— Если бы я смогла увидеться с ним. Если бы мы спокойно поговорили...

— И что бы ты сделала? Наставила бы его на путь истинный? Превратила бы в благочестивого гражданина? Ничего подобного. Есть сражения, из которых тебе не выйти победительницей. Даже тебе, любовь моя. Нужно похоронить прошлое. Он сделал свой выбор. Сам же тебе и сказал.

Фиона отвела глаза. Джо чувствовал: внутри ее шла напряженная борьба.

— Фиона, я догадываюсь, о чем ты думаешь. Не вздумай сама его искать. Это слишком опасно.

— Джо, ты слышал Фредди Литтона. Он пообещал арестовать Чарли, судить и повесить!

— Фиона, обещай мне, что ты не станешь... — Его прервал стук в дверь. — Кто там еще? — рявкнул Джо.

— Прошу прощения, сэр, но его преподобие и миссис Барнетт уходят и желали бы проститься, — донесся приглушенный голос Фостера.

— Иду, мистер Фостер.

Избегая смотреть на мужа, Фиона вытерла глаза и быстро вышла из кабинета.

Джо со вздохом сел прямо на стол. Ему не хотелось возвращаться к гостям. Может, попозже. Спор с Фионой всколыхнул его. Джо оглядел кабинет. На столе высились штабеля папок. Он знал об их содержимом: то были десятки заявок в Общество помощи Восточному Лондону. Отношение к благотворительным делам у Фионы было таким же трезвым и рациональным, как и к делам ее чайной компании. От заявителей она требовала представить досье на их организацию и административный состав, а также подробный план использования запрашиваемых средств. Получив такое досье, Фиона наносила туда визит и знакомилась с людьми. Резервы общества были велики, но не безграничны, и она настоятельно, без поблажек, требовала разумно и оправданно тратить каждый полученный пенс. Фиона часами разбирала заявки, засиживаясь допоздна. Порой Джо заставал жену за работой и в час ночи, и даже в два часа.

— Любовь моя, ложись спать, — обычно говорил он.

— Обязательно лягу. Только еще одну заявку посмотрю, — отвечала она, зная, что каждый выписанный ею чек уменьшал число голодных детей.

Такое пристальное внимание имело свои причины. Прежде всего, доброе сердце, не позволявшее Фионе пройти мимо голодной бродячей собаки. И потом, она, как и Джо, родилась и выросла в Восточном Лондоне. Теперь они оба стремились отдать долги месту, научившему их следовать за мечтой и добиваться поставленных целей. Но Джо знал не только это. Если она сможет изменить десять... сто... тысячу жизней обитателей Восточного Лондона, возможно, это повлияет на одну-единственную жизнь, изменить которую Фионе было не по силам. Жизнь ее брата.

Джо встал, напряженно морща лоб. Он лучше, чем кто-либо, знал: тех, кого Фиона любила, она любила навсегда. И попытки вырвать Сида Мэлоуна из преступного мира не прекратятся. И ее действия будут такими же упорными и неотступными, как месть убийце ее отца. Она потратила на это десять лет. Она рисковала всем: состоянием, бизнесом, жизнью. Чем рискнет она, спасая брата?

Ничем, мысленно ответил себе Джо. Десять лет назад Фиона могла наплевательски относиться к своей жизни, поскольку была одна. Но теперь у нее семья. Малолетние дети хорошо излечивают от рискованных поступков. «Нужно похоронить прошлое», — несколько минут назад сказал ей Джо. Она так и сделает. Обязательно сделает. Глупость Фионе не свойственна. Она видела руку Беннета.

Джо собрался выйти из кабинета, и тут ему на глаза попалась папка. Она валялась рядом со столом. Уходя, Фиона, должно быть, ее смахнула. Джо нагнулся за папкой. На ней незнакомой рукой было выведено: «Мэлоун». Наверняка Беннет писал. Джо даже не потрудился заглянуть внутрь. Зачем? С поисками покончено. Он швырнул папку в мусорную корзину.

— Похоронить прошлое, — произнес он вслух, выходя из кабинета Фионы и даже не подозревая, что прошлое способно похоронить его самого.

Глава 3

У дома 22 по Сарасен-стрит экипаж Сида Мэлоуна остановился. Там его уже ждали Фрэнки Беттс и Том Смит, двое из его людей. Позднее время и проливной дождь сделали улицы Лаймхауса почти пустыми. Сиду это нравилось. Он избегал излишнего внимания к своей персоне.

Если бы не экипаж, Сид вполне сошел бы за местного жителя — какого-нибудь работягу, возвращающегося из паба домой. На нем были рабочие брюки из грубой ткани и темно-синяя шерстяная куртка, какие носят моряки. На ногах — тяжелые ботинки. Голову прикрывала кепка. Никаких перстней и прочих побрякушек он не носил. И его люди тоже. Сид им этого не позволял. Такие штучки сразу становились особыми приметами. Лицо Сида было гладко выбрито. Брился он сам. Рыжие волосы стягивал в конский хвост. Когда они делались слишком длинными, Сид попросту обрезал их складным ножом. К услугам парикмахеров он никогда не обращался. Слишком много врагов было у Сида, чтобы позволить кому-либо с бритвой в руке приблизиться к его горлу.

— Получил ваше послание, — сказал он своим людям, выбрасывая окурок в сточную канаву. — Что там еще? Где Ко?

— Внутри, — ответил Фрэнки. — Нервничает малость.

В доме номер 22 помещалась прачечная «Кантон». Ее название было крупными буквами написано на фасадных окнах, а чуть ниже шли слова: «Лучшая прачечная». Свет в помещении не горел. Сид постучался в дверь, которую почти сразу открыла молодая китаянка в красном платье. Она молча провела Сида и его людей в заднюю часть помещения, поклонилась и исчезла.

Тедди Ко, местный кокни и сын китайских иммигрантов, сидел, положив ноги на стол. Короткие волосы Тедди были аккуратно подстрижены, а сам он одет в модный, облегающий костюм. На манжетах поблескивали золотые запонки. Из нагрудного кармана выглядывали большие часы. Его ботинки сверкали, как два куска черного янтаря. Увидев Сида, он вскочил и вышел из-за стола, чтобы обменяться рукопожатием. Усадив Сида и его парней, Ко что-то крикнул на кантонском диалекте. Из коридора мгновенно появился старик в хлопчатобумажной куртке и шапочке. В руках он держал чайный поднос. Разлив по чашечкам крепкий черный чай сорта «кимун», старик поставил чайник на стол. Его скрюченные руки дрожали, отчего чай пролился на стол Ко. Старик попытался промокнуть лужицу тряпкой, но Ко вырвал тряпку, швырнул ему в лицо и вытолкал из кабинета.

— Грёбаные кýли, — пробормотал Ко, захлопывая дверь, снова сел, взглянул на Сида и нахмурился. — Приятель, подсказать тебе хорошего портного? Есть один малый на Нанкин-стрит. Сошьет тебе костюмчик не хуже, чем на Сэвил-роу.

— Ему не нужен костюм, и он тебе не приятель, — прорычал Фрэнки.

— Тедди, что случилось? — спросил Сид. — Фрэнки говорит, ты занервничал.

— «Занервничал» — слишком мягко сказано. Сюда явился доктор, из этих... SSOT. Ну и...

— И ты нас позвал из-за какого-то пьянчужки? — спросил Фрэнки.

— Фрэнки, ты читаешь что-нибудь, кроме сводок о скачках? Я сказал не sot, а S-S-O-T3, — пояснил Тедди. — Общество подавления торговли опиумом. Они хитрые дьяволы. Заплатили, как обычные клиенты, вошли и начали шастать по комнатам. Донимали курильщиков, гасили курильницы. И проповеди читали о вреде опиума. Губят мне все дело.

Сид покачал головой и досадливо поморщился. Он-то думал, что сюда сунул нос Билли из Вест-Энда по прозвищу Большой Придурок. Или итальянцы из Ковент-Гардена, которые не прочь влезть в чужие части города.

— Тедди, у меня нет времени на чепуху, — сказал Сид и встал. — С этим засранцем разбирайся сам.

— Ты позволишь мне договорить? Доктор привел с собой дружка. А зовут его Фредди Литтон. Знаешь такого? Член парламента. Он сейчас в заведении. И газетчика захватили. Литтон угрожает мне закрытием.

Сид нахмурился. Это уже не мелочи. Литтон поднял немало шума вокруг недавних ограблений, совершенных Фирмой. Но он никогда не встревал в их опиумные дела, и Сид не хотел, чтобы такое случилось. Фирма имела с Ко недурные доходы. Ко и подобные ему покупали у них опиум и платили Фирме за охрану их территории от вмешательства чужаков.

— Ты пытался выгнать Литтона? — спросил Сид.

— Мои девочки пытались. И старик.

— Твои девочки? — усмехнулся Сид. — Так выйди к нему сам. Расшиби несколько голов.

Ко откинулся на спинку, сочтя предложение оскорбительным.

— Я уважаемый гражданин. Столп общины. Расшибать головы — не моя линия действий.

Фрэнки презрительно фыркнул:

— Переводя на нормальный язык, Ко не хочет, чтобы уважаемый член палаты общин видел его лицо. Его же не позовут в Вестминстер на чай, если Литтон стукнет, что преуспевающий китаец Ко, торговец опиумом Ко и сутенер Ко — одно и то же лицо. Честолюбив он, наш Тедди.

— Послушай, Фрэнки! Я плачу вам деньги за защиту, так извольте меня защищать! — закричал Ко, ударяя кулаком по столу.

— Не забывай, Эдвард, с кем говоришь, — предупредил Фрэнки.

Сид видел, как Фрэнки начинает брызгать слюной, но сегодня ему не хотелось потасовок. Повадки у парня — как у бультерьера. Если не давать ему упражнять челюсти, начнет грызть мебель.

— Раз уж мы здесь, наведем порядок и свалим, — сказал Сид.

Фрэнки шел первым. По узкой лесенке он поднялся на второй этаж и постучал в закрытую дверь. Открылся стеклянный глазок. Саму дверь открывать не торопились.

— Главного из себя строишь? — спросил Фрэнки, улыбаясь в глазок; его тяжелая дубинка разнесла глазок вдребезги. — Открывай эту проклятую дверь, иначе разнесу ее в клочья и тебя вместе с ней!

Дверь послушно распахнулась. Высохший старик, подававший им чай, отошел в сторону, потирая глаз. Сид вошел первым, огляделся по сторонам и застыл, сбитый с толку роскошью убранства. По стенам тянулись деревянные платформы, расписанные цветами и драконами. Над платформами висели тяжелые шелковые балдахины. Пол устилали плотные ковры. В сотнях бумажных фонариков подрагивали свечи. Воздух был пронизан горьким сизым дымом. Странно было видеть ожившую экзотику сказочного китайского города, перенесенную в Лондон.

Тедди Ко владел дюжиной таких мест. Он называл их прачечными. Днем там действительно стирали и гладили белье, однако прачечные служили пристойным фасадом для злачных заведений. По вечерам, когда пустели чаны и остывали утюги, к дверям торопливо подходили озирающиеся мужчины и женщины, совали деньги в руки девочек Ко и погружались в забытье.

Их сейчас и видел Сид лежащими на платформах и распростертыми прямо на полу. Отяжелевшие веки, полуоткрытые рты. Молодая женщина, открывшая дверь, бесшумно двигалась между лежавшими. Она наклонялась, чтобы наполнить трубки кусочками коричневой пасты или подложить подушку под чью-то запрокинувшуюся голову. На кроватях, наполовину скрытых балдахинами, в обнимку с посетителями мужского пола лежали девочки Ко. Сюда приходили люди из разных слоев. Были богатые — Сид это видел по их одежде, — а были и такие, кому опиумная услада стоила недельного жалованья. Заприметив в углу состоятельную женщину, Фрэнки прошел туда и склонился над ней. Казалось, она спит. Фрэнки потрепал ее по щеке. Ответа не последовало. Тогда он деловито снял с ее пальцев все кольца. Сид оглядел помещение, но Литтона не увидел.

— Где Литтон? — спросил он у подошедшего Тедди. — И где этот доктор?

— В другой комнате, — ответил Ко, жестом приглашая Сида в соседнее помещение.

Убранством она была похожа на первую, но шумнее. Две женщины о чем-то спорили. Первая, брюнетка, вальяжно развалилась на платформе рядом с симпатичным парнем лет восемнадцати от силы. Вторая, худенькая блондинка, отчитывала первую, пытаясь стащить с платформы.

— Мод, это очень сильный наркотик, — говорила она. — Его применяют строго по врачебному предписанию. Он вызывает привыкание и разрушительно действует на организм.

Брюнетка протяжно вздохнула и умоляюще обвела глазами комнату. Увидев Ко, она обратилась к нему:

— Ко, дорогой, нельзя ли выставить отсюда эту особу?

— Кто она?

— Моя сестра.

— Тогда вы, Мод, и выставляйте ее! — крикнул Тедди. — И сами уходите. Она сюда притащилась из-за вас!

Блондинка встала. Она была в очках. Сид прикинул ее рост. Где-то пять футов и шесть дюймов, учитывая каблуки ботинок.

— Ошибаетесь, сэр. Я здесь из-за всех несчастных душ, попавших в плен к опиуму.

Сид досадливо застонал. Они с Фрэнки должны бы сейчас сидеть в «Баркентине» и обсуждать с ребятами назревающую работенку. Весьма прибыльную, кстати. Вместо этого они вынуждены заниматься какими-то пустяками. Да любой сопляк за пару пенсов вытурит отсюда эту очкастую девицу. Тедди совсем обнаглел.

— Тедди, где этот чертов доктор? — спросил он.

— Ты никак ослеп? Вот она, перед тобой! — ответил Тедди.

— Кто? Эта? Так она же женщина, — сказал Сид.

— Вы очень наблюдательны, — усмехнулась блондинка. — Я и в самом деле врач, а также член Общества подавления...

— Не тратьте слова, дорогуша. Я все знаю про это общество.

Блондинка запнулась, но быстро оправилась.

— Знаете? Прекрасно. Тогда вы знаете и о том, что мы с моим коллегой, членом парламента от Тауэр-Хамлетс, намерены закрыть эти рассадники страданий. Вместо общения с семьей, игр с детьми люди приходят сюда и погружаются в опийный дурман. Это недопустимо. Они не должны отдавать свои тяжело достающиеся деньги подпольным наркотическим королям и проституткам.

Сид посчитал, что с него довольно.

— Фрэнки, Том, выведите ее отсюда! — распорядился он.

В этот момент появился высокий мужчина с волосами пшеничного цвета. Откуда он вошел, Сид не уследил. Здешние помещения были настоящим лабиринтом, и каждая комната имела по нескольку дверей. Но мужчина был ему знаком. Фредди Литтон собственной персоной. С ним был еще один, тоже знакомый Сиду: Майкл Макграт, репортер газеты «Кларион», издаваемой Бобби Девлином. Газетчик явился сюда с фотоаппаратом. Оба еще не успели заметить Сида.

— Вы сделали снимок, где я ломаю опиумную трубку? — спросил у Макграта Литтон, и тот кивнул. — Хорошо. И не забудьте про мое имя в заголовке статьи. Что-нибудь вроде «Литтон находит в Лондоне источник наркотической заразы»... Или: «Литтон преподает “Фирме” урок. На преступности денег не сделаешь»...

— Не то что на политике, — сказал Сид Фрэнки. — Это точно.

— Надеюсь, не слишком длинно для заголовка? — спросил у газетчика Литтон. — И не забудьте упомянуть про всю мою плодотворную работу с Обществом подавления торговли опиумом. Когда выйдет статья?

— Послезавтра, — ответил Макграт, задвигая ножки фотоштатива.

Фрэнки присвистнул:

— Хозяин, эта долбаная камера нам ни к чему. И такое бесцеремонное вмешательство в наши дела — тоже.

Раньше, чем Макграт успел что-то сообразить, Фрэнки подскочил к нему, вырвал фотоаппарат из рук и швырнул в окно. Звон разбитого стекла, донесшийся с улицы, подсказал газетчику, во что превратилась его игрушка.

— Это как понимать? — заорал Макграт. — Вы угробили новенькую фотокамеру!

— Вали отсюда, и поскорее! Иначе вылетишь следом, — сказал ему Сид.

Макграт был сильным и рослым. Он повернулся, готовый нанести удар. И тут его глаза стали вдвое шире. Газетчик попятился.

— Что за черт? — пробормотал он, поворачиваясь к Литтону. Лицо газетчика стало мертвенно-бледным. — Мы так не договаривались! Почему вы не сказали, что и он будет здесь?

Макграт выскочил из комнаты и помчался вниз.

— На выход, миссус, — бросил блондинке Сид.

— Не смейте к ней прикасаться! — закричал Фредди Литтон. — Как же я не догадался, что за всем этим тоже стоите вы, Мэлоун? — Он повернулся к врачу. — Индия, немедленно выведи Мод отсюда. Я вызываю полицию. Пусть этих людей арестуют. Притон будет закрыт.

Фрэнки громко расхохотался:

— Ничего-то у тебя, дружище, не получится. Тедди Ко платит копам больше, чем нам.

— Эти слова, мистер Беттс, вы повторите в суде, — сердито произнес Фредди. — Мне нужно имя... Значит, Ко?

— Фрэнки... — процедил сквозь зубы Сид, чье терпение стремительно таяло.

— Будет исполнено, хозяин.

Фрэнки подошел к Литтону, схватил его за плащ и поволок из комнаты. Литтон упирался, бормотал ругательства. Затем громко хлопнула дверь.

— Кто вам дал право? Оставьте его в покое! — закричала блондинка.

— Вам тоже пора двигать отсюда, дорогуша, — печально улыбнулся ей Сид.

— Я никуда не пойду.

— Послушайте, мисс, не устраивайте сцен, — посоветовал Сид.

— Я доктор, а не дорогуша. И не мисс. Доктор Индия Селвин Джонс.

— Индия, дорогая, помолчи минутку и послушай, — сказала темноволосая женщина. — Ты хоть представляешь, с кем говоришь? Это же Сид Мэлоун. Ты наверняка слышала такое имя. Даже ты. Будь умницей и уходи отсюда, пока можно.

— А я вас не боюсь, — вздернув подбородок, заявила Индия.

— Вам и не надо меня бояться, мисс... доктор Джонс. Женщину я никогда пальцем не трону. Фрэнки и Томми — тоже. Мужчины... это совсем другое. Не знаю, как мои парни обойдутся с мистером Литтоном. Фрэнки не зря называют Безумным Фрэнком. Он бывает непредсказуем.

Глаза врача за стеклами очков округлились. Она нагнулась за своим жакетом и докторским саквояжем.

— Ты себя разрушаешь, — сказала она женщине, которую звали Мод.

— Индия, ради бога, не будь такой занудой. Сама не умеешь получать удовольствие, так еще и другим мешаешь.

— По-твоему, Мод, пристрастие к наркотикам — это удовольствие? И сифилис тоже? А вы... — Индия повернулась к Сиду. — Вы не только порабощаете зависимых от зелья. Вы еще и эксплуатируете молодых женщин ради получения прибыли.

— К вашему сведению, доктор Джонс, мы никого не принуждаем и не держим здесь силой. Если девушка работает у Ко, она хочет этого сама.

— Хочет сама? Вы утверждаете, что она хочет деградировать? Подвергаться риску заболеть?

— Нет. Я говорю, что она хочет зарабатывать деньги на оплату жилья. У Ко теплее, чем на улицах. И гораздо безопаснее.

Доктор Джонс покачала головой. Судя по ее лицу, она хотела сказать еще что-то, но промолчала. Надев жакет, она вышла. Сид оглядел комнату. Ко исчез. Сид поспешил вслед за блондинкой, чувствуя, как внутри бурлит злость.

Эта женщина и ее дурацкое общество не представляли для него никакой угрозы. А вот Литтон представлял. Вмешательство парламентария грозило большими неприятностями. Выйдя на улицу, Сид увидел, что Литтон и врач успели отойти на целый квартал.

— Ты ведь знаешь, куда направляется этот красавчик, — сказал Фрэнки. — И сюда он притащит не местных парней. Он поднимет шум, и здесь появится целая свора из Скотленд-Ярда.

Сид кивнул. Этого нельзя допустить. По крайней мере, сейчас. Тедди понадобится время, чтобы привести заведение в подобающий вид.

— Эй! Вы двое! — крикнул Сид, и Литтон обернулся. — Мы вас подвезем. — Сид указал на свой экипаж.

Фредди взял доктора за руку, и они пошли дальше.

— Ребята, убедите их, — распорядился Сид.

Фрэнки и Том быстро догнали пару. Литтон мотал головой, упирался, но в конце концов он и его спутница повернулись и двинулись обратно. Литтон помог доктору забраться в экипаж. Следом влез Том и сел рядом с ними. Фрэнки и Сид уселись напротив.

— Учтите, Мэлоун, что бы вы там ни замышляли, у вас это не получится, — заявил Фредди. — Доктор Джонс происходит из влиятельной семьи. Я тоже.

— Литтон, вы никак опиумного дыма нанюхались? Что за бред вы несете? — спросил Фрэнки.

— Этот яйцетряс думает, что мы его похитили, — пояснил Сид, устало потирая виски. — Доктор Джонс, где вы живете?

— Индия, молчи. Не хватает только, чтобы этот человек узнал твой адрес, — предупредил Фредди.

Сид глубоко вдохнул и так же глубоко выдохнул. У него начинала болеть голова.

— Или вы назовете мне любой адрес в Западном Лондоне, или я высажу вас обоих на Ратклиффской дороге.

Вряд ли блондинке это название что-то говорило, но Литтону наверняка сказало. Это была самая опасная лондонская дорога, кишевшая ворами, шлюхами и головорезами.

— Слоун-сквер, — выдавил Литтон.

— Гони в Челси, Ронни, — крикнул кучеру Сид. — И побыстрее.

Экипаж тронулся. Сид с удовлетворением отметил, что Литтон трогает вспухшую губу. Лица доктора он не видел; она смотрела в пол. Кожаный докторский саквояж она держала на коленях, вцепившись в ручку. Руки у нее дрожали, и Сида это огорчало. Он бы сам с радостью въехал Литтону по физиономии, но Сид не привык пугать женщин. Доктор Джонс подняла голову. Ее искренние серые глаза пересеклись с глазами Сида, и, к своему удивлению, он увидел, что она совсем не испугалась. Руки у нее дрожали от злости. Даже от ярости.

— Вы достойны презрения, Мэлоун, — заявила доктор Джонс, ее голос тоже дрожал от злости. — Вы наживаетесь на чужой нищете. На человеческом отчаянии. Знаете ли вы, к чему приводит наркотическая зависимость? На что она толкает людей? У большинства людей в этом притоне нет лишних денег. Сегодня они покупают себе отраву, а завтра им будет нечем платить за жилье.

— Доктор Джонс, я им не нянька и не сторож. Я всего-навсего деловой человек. И не мне говорить этим людям, на что им тратить их деньги, — ответил Сид.

— А вы видели, как выглядит пристрастившийся к опиуму, когда не может получить очередную дозу? — продолжала Индия. — Его начинает трясти. Он покрывается обильным пóтом. Потом у него начинаются боли. И рвота.

— Не надо преувеличивать, дорогуша. Идиотов везде хватает. Кто-то не знает меры и прокуривает себе мозги. Но таких немного. А для остальных это вполне безвредное баловство.

— Ошибаетесь, мистер Мэлоун. Эти люди разрушают себя, телесно и душевно. Неужели вы этого не понимаете? Неужели не видите всей жуткой пагубности ваших действий?

— Индия... — попробовал осадить ее Фредди, нервно поглядывавший на Сида.

Но доктор его не слышала. Или не обращала внимания на его слова.

А она действительно ничего не боится, подумал Сид. Надо отдать ей должное.

— Приходите в Королевскую бесплатную больницу, мистер Мэлоун, — продолжала доктор Джонс. — Я проведу вас по психиатрической палате. Покажу, к чему приводит зависимость от наркотиков. Вы своими глазами увидите, насколько безвредно это так называемое баловство.

— Индия, ради бога, уймись! — прошипел Фредди. — Ты же не собираешься перевоспитывать Сида Мэлоуна.

— А с чего вы решили, что я или кто-то из посетителей Тедди хочет перевоспитываться? — спросил Сид. — Вы называете их несчастными. Зависимыми. Но эти зависимые выглядят куда счастливее вас, дорогуша.

Фрэнки и Том засмеялись. Фредди подался вперед. Фрэнки уперся пальцами ему в грудь, толкнув обратно. Сид видел, что Литтон в бешенстве. Если бы не Фрэнки, Литтон мог бы его и ударить. Что ж, в смелости члену парламента не откажешь. Затем Сид увидел, как Фредди накрыл руку Индии своей и крепко сжал. А-а, вот в чем дело, подумал Сид. Ничто не делает мужчину глупее, чем желание выставить себя героем перед своей девицей. Сид с новым интересом посмотрел на доктора. Во всей этой суматохе он как-то забыл о ее принадлежности к женскому полу.

Впрочем, забыть и не мудрено. Она не старалась выглядеть привлекательной в глазах мужчин. Никакой прически. Волосы наспех убраны в пучок. Возможно, у нее даже привлекательное лицо, но его портили эти жуткие очки. И одежда на ней была жуткой. Темная юбка, жилетка такого же цвета, скрывающая фигуру, если у нее таковая есть. Никаких украшений, если не считать золотой цепочки, опоясывающей жилетку спереди. Цепочку Сид заметил только сейчас.

— ...чтобы купить опиум, мужчины лишают своих детей хлеба. Женщины торгуют своим телом...

Боже милостивый! Она продолжала читать ему нотацию. Сид наклонился вперед и потянул за цепочку. Из кармана жилетки показались часы. Это заставило доктора Джонс умолкнуть и изумленно посмотреть на Сида.

— Какая занятная вещица, — сказал Сид, щелкая крышкой.

— Вы не посмеете, — бросил ему Литтон.

— Фрэнки, как думаешь, сколько могут стоить такие часики? — спросил Сид, не обращая внимания на слова Литтона.

— Золотой корпус, бриллиантовые цифры... Фунтов сто, если не больше.

— Сто фунтов, — задумчиво повторил Сид. — Семья складского грузчика могла бы жить на такие деньги целый год. Знаешь, Фрэнки, очень легко учить других, как им поступать, когда ты возвращаешься домой к жарко пылающему камину и сытному обеду. А те несчастные, что несут свои гроши к Ко, работают по четырнадцать часов на какой-нибудь поганой фабрике, живут по пять-шесть душ в тесной вонючей комнатенке и трижды в день едят хлеб с маргарином, поскольку другую пищу их сгнившие зубы не выдерживают. — Индия, все еще гневно смотрящая на него, вздрогнула, но Сид и глазом не моргнул. — Вот что я скажу, Фрэнки. Будь я на их месте, то прокурил бы все деньги, а заодно и голову, только бы на время забыть про этот ад.

Сид вернул часы в карман доктора Джонс. Остаток пути ехали молча. Экипаж катил на запад, двигаясь вдоль реки. Увидев Вестминстерский мост и здание парламента, Сид облегченно вздохнул. Через несколько минут Ронни свернул с Гросвенор-роуд на север. Близ Пимлико-роуд, откуда до Гросвенор-сквер рукой подать, Сид постучал в стенку экипажа, велев остановиться. Он решил высадить пассажиров поближе к месту назначения на случай, если словоохотливому доктору взбредет в голову произнести прощальную речь.

Кажется, и это не остановило Индию.

— Мистер Мэлоун, я еще раз настоятельно вас прошу... — начала она, когда экипаж замедлил ход.

— Доктор Джонс, мне доставило удовольствие проехаться в вашем обществе, — перебил ее Сид, поспешив открыть дверцу.

Фредди вылез первым и помог выбраться доктору. Затем потянулся за своим плащом.

— Мистер Литтон и вы, доктор Джонс, убедительно прошу больше не попадаться мне на Сарасен-стрит.

— Доктора Джонс вы там больше не увидите, а вот я еще появлюсь, — предупредил его Литтон. — Вы обязательно на чем-нибудь попадетесь, Мэлоун. Рано или поздно это случится. Вы допустите ошибку, и она станет роковой. Когда это случится, я позабочусь, чтобы вы оказались в тюрьме. Слово даю.

Сид схватил Фредди за галстук и обеими руками втянул обратно в экипаж. Никто еще не угрожал ему тюрьмой. Никто.

— Фредди! — услышал он голос Индии, которая стояла на тротуаре и не видела этой сцены.

— Отпустите! — шипел Фредди, царапая пальцы Мэлоуна.

— Вижу, приятель, вы доктору небезразличны? — спросил Сид.

— Уберите от меня ваши грязные руки! — потребовал Фредди, задыхаясь на каждом слове.

— Отвечайте на вопрос.

— Отпустите! Черт...

Веки Фредди задергались. Лицо посинело.

— Так небезразличны? — спросил Сид, затягивая галстук еще сильнее.

— Д-да!

Сид отпустил его.

— Тогда, парень, чтобы ее не огорчать, не вздумай являться за мной один.

Глава 4

— Ливерпуль-стрит! — выкрикнул проводник.

Поезд сбавил ход. Индия надеялась, что двери вагона откроются быстро. Половина восьмого, а подземка уже безобразно переполнена. Пассажиры стояли впритык. Вагон качало, и какой-то отвратительный тип в шляпе-котелке всякий раз так и норовил к ней прижаться.

— Прекратите, иначе я позову охрану, — прошипела она нахалу.

Он и не подумал. Тогда Индия догадалась загородиться от него докторским саквояжем. Наконец поезд остановился, двери открылись, и поток пассажиров вынес ее на перрон. Индия двигалась к лестнице, натыкаясь на чужие портфели и зонты. Нет, домой она поедет на омнибусе.

Возле станции ей попалась женщина с грудным ребенком.

— Мисс, подайте пенни на младенца.

От женщины разило джином.

— На Хай-стрит есть миссия. Идите туда. Там вы получите бесплатный суп и молоко для ребенка, — сказала Индия.

Но женщина, в глазах которой не было ничего, кроме пустоты и отчаяния, уже отошла. Индия видела, как попрошайка схватила за рукав проходящего мужчину. Тот подал ей мелочь. Индия нахмурилась. Конечно, мужчина сделал это из благих намерений, но тем самым он поощрял пьянство.

— Газета «Кларион»! Свежие новости! Читайте о Председателе. Король преступного мира. Только в «Кларион»! — кричал малолетний разносчик газет, размахивая утренним выпуском.

Председатель. Помнится, так Фредди называл Сида Мэлоуна. Вспомнив обстоятельства встречи с Сидом, Индия вздрогнула. Она торопливо обошла разносчика и его кипу газет, мельком взглянув на заголовок. «Новое лондонское дно». Под заголовком был рисунок. Художник верно изобразил лицо, но промахнулся с глазами.

Глаза Сида вовсе не были бегающими и жестокими. Суровыми — да, но в них чувствовались проницательность и ум. Эти глаза взволновали ее сильнее, чем пугающая репутация Мэлоуна. Газетный рисунок всколыхнул улегшееся волнение. Усилием воли Индия прогнала мысли о Сиде. Сегодня ей хватало более насущных забот.

Она пересекла Бишопсгейт и по оживленной Мидлсекс-стрит дошла до Хай-стрит в Уайтчепеле. Далее путь Индии пролегал по Варден-стрит, на которой находился кабинет доктора Гиффорда. Там же, чуть севернее, находилась и Королевская бесплатная больница. Индия шагала быстро и энергично. На голове — черная соломенная шляпа. Ее белая блузка и серый пыльник уже несколько лет как вышли из моды, но были выстираны и тщательно отглажены. Сегодня — ее первый рабочий день у Гиффорда. Индия волновалась, и еще как. Мало того, что она наконец-то стала практикующим врачом. Волнений добавляло и то, что началом ее практики стал тысяча девятисотый год, который многие считали зарей золотого века медицины. Вторая половина XIX века ознаменовалась замечательными достижениями, и когда Индия представляла, как все это разовьется в ближайшем будущем, у нее дух захватывало от блистательных перспектив.

Результаты исследований Листера, Пастера, Дженнера и Коха внесли огромный вклад в понимание микробной природы инфекционных заболеваний, а появление препаратов для анестезии позволило совершить настоящий прорыв в хирургии. Повреждения конечностей еще в недавнем прошлом были чреваты гангреной и ампутацией. Скольких людей новые методы лечения избавили от участи калек! Хирурги научились удалять злокачественные опухоли. Более того, они могли удалять целые органы, не вызывая при этом кровотечения и заражения крови. Индия видела это собственными глазами. Выдающиеся американские гинекологи Симпсон и Келли успешно проводили удаление матки и яичников. В последнее время неоднократно сообщалось об успешной практике кесарева сечения, позволявшего сохранить жизнь матери и ребенка.

Немецкий физик Рентген открыл особые лучи, способные проникать через ткани человеческого организма. Военные врачи уже применяли их для обнаружения пуль, застрявших в теле солдат. Во Франции Беккерель экспериментировал с ураном, а супруги Кюри — с радием. Результаты экспериментов были многообещающими. Вскоре у врачей появится возможность заглянуть в человеческий организм без хирургического вмешательства, а значит, отпадет опасность кровопотери, послеоперационного шока и занесения инфекции.

Фармакология тоже радовала впечатляющими успехами. Болеутоляющие средства вроде аспирина, героина и хлороформа. Антитоксинные сыворотки для лечения оспы и дифтерита. Еще год-другой — и будет найдено лекарство от туберкулеза.

Думая обо всех этих достижениях, Индия замирала от восторга. Ей не терпелось применить их в повседневной работе, чтобы облегчить участь больных бедняков Уайтчепела. Но стоило развернуть любую городскую газету, и действительность напоминала ей о том, чего медицина еще не успела достичь в массовом объеме. Были приняты десятки постановлений в сфере здравоохранения, направленные на улучшение качества питьевой воды, переоборудование изношенной и несовершенной канализации и борьбу с перенаселенностью жилищ. Все это позволило значительно снизить смертность от холеры, сыпного тифа и оспы, но в трущобах по-прежнему свирепствовали скарлатина, инфлюэнца и брюшной тиф. Джин и опиум разрушали ум, тогда как недоедание и бедность разрушали тело. Индия знала: на каждого социального реформатора, врача и миссионера, пытавшихся вытащить бедняков из паба, винного магазина и опиумной курильни, найдется свой Сид Мэлоун, тянущий их обратно.

При всех впечатляющих успехах медицины, при всем желании поскорее начать свою врачебную деятельность Индия нервничала. Сможет ли она соответствовать требованиям больницы с большим наплывом пациентов? Сможет ли одновременно вести нескольких больных? Получится ли у нее по обилию симптомов поставить правильный диагноз? Поддержка профессора Фенвика осталась в прошлом. Здесь ей придется рассчитывать на свои знания и навыки.

Обогнув шумную стайку молоденьких фабричных работниц, Индия поднялась на невысокое крыльцо дома 33 по Варден-стрит. Дом был в георгианском стиле, двухэтажным, со стенами песочного цвета. Частный кабинет доктора Эдвина Гиффорда занимал первый этаж. На втором жила какая-то семья. Индия немного постояла на крыльце, стараясь успокоиться. В первый день работы ее ни в коем случае не должны видеть запыхавшейся. Индия уже протянула руку, чтобы постучаться, как дверь вдруг распахнулась. Оттуда, едва не налетев на Индию выскочила молодая женщина в униформе медсестры.

— Ой, вэй! — воскликнула она, беря Индию за руку. — Наконец-то! Гот зи данк!4 Я уже высматриваю вас. Доктор Селвин Джонс? Где вас носило? Я боялась, что вы вообще не придете.

— Но сейчас еще без четверти восемь, — взглянув на часы, сказала Индия.

— Вы врач или банкир? — фыркнула женщина. — Мы начинаем ровно в семь.

— В семь? Доктор Гиффорд говорил, что в восемь.

— Он всегда так говорит новеньким. Но мы работаем в Уайтчепеле, доктор. Среди наших пациентов полным-полно фабричных и складских рабочих. Им надо успеть побывать у нас еще до гудка. Входите. Будем вас определять.

Медсестра потянула Индию за рукав и повела. Они прошли мимо приемной, заполненной пациентами, и оказались в узком коридоре, ведущем в заднюю часть дома. Там находился кабинет доктора Гиффорда. Пока шли, женщина успела забрать у Индии шляпу и пыльник и вручить белый халат. Халат на ней висел, а руки тонули в рукавах.

Медсестра наморщила лоб и сама закатала Индии рукава.

— Великоват он для вас. Сеймуру был в самый раз, но вы-то не мужчина. Надо будет заказать несколько штук поменьше. — Она махнула в сторону открытой боковой двери. — Там смотровая...

Договорить медсестре помешал громкий металлический лязг. Она бросилась в помещение и вернулась, ведя за ухо мальчишку. На голове у него была черная кипá, а вдоль лица свисали длинные локоны.

— Ах, ду пишер! Ду фангст шойн он?5 — с упреком спросила медсестра. — Возвращайся в приемную и сиди тихо!

Индия уже собиралась спросить имя женщины и чем она здесь занимается, но та вновь скрылась в смотровой. Индия пошла туда. Медсестра ползала на четвереньках, собирая инструменты, упавшие по вине мальчишки.

— Где здесь автоклав? — спросила Индия, опускаясь на колени, чтобы помочь.

— Что-что?

— Аппарат, где инструменты стерилизуются горячей водой и повышенным давлением.

— Нет у нас такого.

— Но ведь без него нельзя. При постановке диагнозов необходима асептическая среда. Я уже не говорю про хирургические операции. Необходимость ее доказана многократно. Доктор Листер очень четко высказывался о микробных свойствах...

— Только доктор Листер здесь не работает. А я работаю.

Индия, сидевшая на корточках, едва не шлепнулась на пол.

— Тогда как вы очищаете инструменты?

— Уношу домой и мою в кухонной раковине. Когда помню, — ответила женщина, бросая на поднос скальпель и пару зажимов. — Освоились? — спросила она, поднимаясь с пола. — Тогда я пошлю к вам первого больного.

— Подождите! Я даже не успела спросить вашего имени.

— Ой, простите. Элла Московиц, — представилась женщина, протягивая руку.

— Доктор Джонс, — ответила Индия, пожимая руку. — Вы регистратор?

— А еще медсестра, секретарша, клерк и бухгалтер. И служительница зоопарка. Извините, больше говорить не могу. Мы и так сегодня опаздываем. Принимайтесь за дело, чтобы к ланчу вся очередь рассосалась.

— Что-о? Все, кого я видела? К полудню?

Стольких пациентов она не принимала и за весь рабочий день.

— Да. Все.

— А доктор Гиффорд здесь?

— Нет. Сегодня вы одна.

— Боже мой! Никак у вас тут эпидемия?

Элла Московиц громко расхохоталась:

— Эпидемия! Здорово подметили. Да, эпидемия... знаете чего? Уайтчепелита. Сегодня обычный день. А вот случись эпидемия, вы настоящий ад увидите. Гот золь упитен!

— Как вы сказали?

— Простите. Я сказала: «Не дай Бог». Стало быть, вы не еврейка? По вам и не скажешь. Не припомню, чтобы в синагоге было полно Селвинов Джонсов. А среди ваших пациентов евреев хватает. Если возникнут сложности с ними, зовите меня. Но с ирландцами разбирайтесь сами.

Элла умчалась. Индия недоуменно смотрела ей вслед. Она едва успела оглядеть помещение, как Элла вернулась вместе с невысокой худенькой женщиной, которой на вид было лет сорок пять.

— Миссис Адамс. Вот история ее болезни, — сказала Элла, бросая на стол папку.

— Да постойте же вы! — крикнула пациентка.

Элла остановилась на пороге.

— Что-то еще, миссис Адамс?

— Я плачу достаточно денег за прием у врача и хочу видеть врача, а не какую-то выскочку-медсестру.

— Доктор Джонс и есть врач. Наш новый врач.

Миссис Адамс покосилась на Индию:

— Халат бы сменили. Этот колоколом раздувается.

Индия критично оглядела чрезмерно длинный халат с закатанными рукавами и поняла, что напоминает девчонку, решившую поиграть во взрослую женщину.

— Вот что, миссис Адамс... — начала Элла.

— Элла, все в порядке, — сказала Индия, закрыв дверь кабинета. — Доброе утро, миссис Адамс. Вы сомневаетесь в том, что я врач? У меня есть диплом. Хотите взглянуть?

Индия полезла в саквояж за дипломом. Там же лежали разноцветные картинки с изображением улыбающихся фруктов и овощей. Буклеты о приготовлении питательной еды, не требующей больших расходов. Брошюры о правилах личной гигиены. Все это Индия собиралась раздавать пациентам во время осмотра.

Диплом не развеял сомнений миссис Адамс.

— А у вас есть штучка, которую носит доктор Гиффорд? — спросила женщина. — Она на шее у него всегда висит.

Индия вынула из саквояжа стетоскоп и показала пациентке.

— Ладно, убедили. Раз у вас есть такая же штука, значит вы и впрямь врач.

Индия улыбнулась:

— Теперь расскажете, чтó вас беспокоит?

— Ребенок в животе — вот что. Боли просто жуткие. Доктор Гиффорд прописал мне лауданум. Сначала помогало, но потом перестало.

— Пузырек при вас? Можно взглянуть?

Миссис Адамс послушно достала из кармана пузырек. Индия посмотрела на этикетку. Лауданум. Настойка опия, которую обычно не прописывали беременным.

— Миссис Адамс, как давно вы это принимаете? — спросила Индия.

— Где-то месяца три.

— А какой у вас срок беременности?

— Месяцев пять. Может, шесть.

Индия кивала, одновременно листая историю болезни миссис Адамс. Странно, что там не было никакого упоминания о беременности. Только записанные рукой доктора Гиффорда жалобы пациентки на боль и общую слабость. Вначале он прописал женщине слабый раствор лауданума, но постепенно увеличивал дозировку. Индия провела миссис Адамс в смотровую, попросила раздеться и лечь на стол. Пациентка громогласно недоумевала: зачем? Доктор Гиффорд никогда ее не осматривал. Однако спорить не стала и разделась. Едва увидев голые руки миссис Адамс, Индия сделала над собой усилие, сохраняя нейтральное выражение лица. Женщина была невероятно худая. Кожа да кости.

— Вы хорошо питаетесь? — на всякий случай спросила Индия.

— Не тянет меня сейчас на еду. Подташнивает. Но такое не редкость, когда носишь ребенка.

— Да. Тошнота — обычное явление, — согласилась Индия.

— Мне ли не знать? Девять раз беременела. Родила пятерых. Каждая беременность была тяжелой, но эта совсем никуда не годится. Жутко устаю. Бывают дни, когда сплю на ходу. Однажды у плиты заснула. Чуть фартук не спалила.

— А как спите?

— Плохо. На боку спать больно, а на спине — неудобно.

— Миссис Адамс, сколько вам лет?

— Сорок шесть. Вот уж не думала, что в таком-то возрасте снова залечу. Месячные закончились. Решила, настала у меня женская перемена. Потом кровь начала течь понемногу. Это меня и насторожило. При перемене никакая кровь уже не течет.

— Вы позволите осмотреть ваш живот?

Миссис Адамс кивнула. Индия расстегнула пуговицы на камисоли пациентки и ослабила тесемки нижней юбки. Вместо равномерного, симметричного вздутия, характерного для беременного живота, Индия увидела странный ком. Она стала ощупывать живот, начав с верхней части и двигаясь ниже, ко дну матки. Индия старалась ощутить хоть какой-то признак плода в животе: голову, локоть или пятку. Ничего. Она полезла в саквояж за акушерским стетоскопом: деревянным предметом, внешне похожим на велосипедный клаксон. Индия приставила грушевидный конец к животу миссис Адамс и прильнула ухом к раструбу. И снова ничего. Да, внутри миссис Адамс что-то росло. В этом Индия не сомневалась. Но только не ребенок.

— У меня там все в порядке? Ничего опасного? — поинтересовалась пациентка.

— Вы что-нибудь знаете о гинекологическом зеркале? — спросила Индия, уклоняясь от ответа, и женщина покачала головой. — Это устройство позволяет врачам осматривать детородные органы. Вы позволите?

Миссис Адамс открыла рот и высунула язык.

— Вы... вы, наверное, меня не поняли, миссис Адамс. Мне нужно осмотреть... противоположную часть вашего тела.

— Это как?

— Мне необходимо осмотреть ваше влагалище. Без этого я не смогу понять, чтó там у вас внутри.

Миссис Адамс села на столе.

— А это еще зачем? Шутки решила со мной шутить, грязная обезьяна? Я пять раз рожала и ни о чем таком не слышала! Значит, вот чему вас учат в этой вашей медицинской школе? Произносить грязные словечки и глазеть на чужие срамные места?

В голосе женщины слышалась злость, однако глаза были полны страха.

— Почему вы не выпишите мне настойку, как доктор Гиффорд? — громко спросила она.

— Так-так-так. Миссис Адамс, из-за чего весь этот шум?

Индия резко обернулась. Возле стола стоял плотный седовласый мужчина с аккуратной бородкой клинышком. Это и был доктор Гиффорд. Он не удосужился постучаться, а просто вошел в смотровую, не зная, есть ли там кто и что там происходит. Индия сочла такое поведение крайне невежливым по отношению к ней и ее пациентке.

— Слава Богу, доктор Гиффорд. Как я рада, что вы пришли! А то эта ваша девчонка раздела меня до панталон. Спрашивается зачем, если мне всего-то нужен рецепт на настойку?

— Доктор Гиффорд, там нет никакого эмбриона, — сказала Индия, стараясь говорить так, чтобы пациентка не поняла. — Зато есть утеральная масса. Весьма крупная.

— Достаточно, доктор Джонс.

— Но, сэр, миссис Адамс необходимо провести интравагинальный осмотр. Ей следует...

— Я сказал, достаточно.

— Доктор Гиффорд, о чем это она бубнит? С ребеночком моим все нормально? — спросила явно встревоженная миссис Адамс.

— Все прекрасно, миссис Адамс. — Он торопливо написал несколько слов на рецептурном бланке и подал ей. — Вот вам новый рецепт. Добавляйте по три капли в чай каждые два часа.

Измученное лицо женщины облегченно просияло. Поблагодарив доктора Гиффорда, она торопливо оделась и ушла.

— Доктор Гиффорд... — начала Индия.

— Вы чересчур медлительны, доктор Джонс, — сказал Гиффорд, отметив выписанный рецепт в истории болезни миссис Адамс. — Девяносто процентов времени вы потратили впустую. А нужно было всего-навсего произвести быстрый осмотр и прописать лауданум.

— У этой женщины, скорее всего, рак матки. Ей требуется срочная операция, а не лауданум.

— Боюсь, миссис Адамс операция уже не поможет.

— Вы... вы с самого начала знали, что она не беременна?

— Да, знал, — ответил Гиффорд, подняв на нее глаза. — Неужели вы принимаете меня за идиота?

— Разумеется, нет. Я далека от каких-либо предположений. Но... почему вы ей ничего не сказали?

— Зачем? Скажу я или нет, она все равно умрет. Так зачем усугублять страдания ее последних месяцев? Пусть думает, что беременна. Что в этом плохого? Я стараюсь избавлять ее от болей. Ничем другим помочь ей не могу.

Индия не верила своим ушам. Гиффорд самоуверенно распоряжался чужой жизнью. Играл роль Господа Бога. Элизабет Адамс была взрослой женщиной. Она заслуживала правды о своем состоянии и возможности самой принимать решения.

— Доктор Гиффорд, ее опухоль может быть операбельной, — сказала Индия. — Или доброкачественной. Если бы я уговорила ее на вагинальный осмотр, это позволило бы взять образец для исследования под микроскопом. Возможно, опухоль действительно доброкачественная, а боли вызваны давлением опухоли на окружающие ткани.

Доктор Гиффорд положил ручку. Он едва сдерживал бешенство.

— Доктор Джонс, вы молодой, неопытный врач. Я принимаю это во внимание... до поры до времени. Если вы до сих пор не заметили, мой кабинет находится в беднейшей части Лондона. Люди, приходящие сюда, едва наскребают деньги на лекарства, не говоря уже об операциях. Даже если Элизабет Адамс каким-то чудом изыщет средства на операцию, она все равно не выживет. Она слаба и страдает от постоянного недоедания. Нас захлестывает целая лавина больных, но мы должны направлять свои усилия туда, где они действительно принесут благоприятные результаты.

Индия сглотнула. У них был целый курс по врачебной этике, но подобные темы там не рассматривались.

— Прошу прощения, сэр. Такой медицине меня не учили.

— Ей вы будете учиться сами, — ответил доктор Гиффорд. — И перед вами, доктор Джонс, не гипотетические случаи из учебника, а суровая реальность. Песенка Элизабет Адамс спета. Но другим людям, ожидающим в приемной, еще можно помочь. Конечно, если вы успеете принять их до начала двадцать первого века. — Он закрыл историю болезни миссис Адамс и встал. — Запомните, доктор, на каждого пациента тратьте не больше десяти минут. Счастливо оставаться!

— Сэр, вы уже уходите?

— Это вас удивляет?

— Нет, сэр.

— Меня ждут пациенты в Королевской бесплатной больнице. Я просто решил заглянуть по пути. Посмотреть, как вы справляетесь. Судя по тому, что я увидел, неважно. Хочу надеяться, что не ошибся, взяв вас на работу.

— Вы не ошиблись, сэр.

— Мне было бы невыносимо разочаровать вашего декана. До свидания, доктор Джонс.

— До свидания, сэр.

Индия плюхнулась на стул, обхватив голову. Какое жуткое начало! Ей ни в коем случае нельзя потерять это место. Придется объясняться с Гаррет Андерсон, говорить этой замечательной женщине, что Гиффорд уволил ее, сочтя непригодной для работы. Сама мысль о таком разговоре казалась Индии невыносимой. Она ерзала на стуле, вспоминая отрывки из выпускной речи декана: «На вас устремлены глаза всего мира. Многие будут аплодировать каждой вашей победе. Но еще больше будет радующихся каждому вашему поражению...»

Индия слышала эпитеты, какими люди награждали ее и других женщин-врачей. Их называли аморальными, непорядочными и даже бесполыми. За этими словами скрывалось дремучее невежество и замшелые предрассудки. Нельзя давать доктору Гиффорду ни малейшего повода усомниться в ее профессиональных качествах. У нее нет права на провал.

Она вспомнила объявление, которое ежеквартально появлялось в журнале школы. Несколько строчек, публикуемых по распоряжению декана: «Обращаемся с искренней просьбой ко всем женщинам-врачам: сообщать секретарю Медицинской школы обо всех полученных ими назначениях, а также обо всех известных им вакансиях». Женщин-врачей брали на работу редко и неохотно. Вакансии появлялись и того реже. Если она лишится этого места, еще не известно, когда удастся найти другое. Но доктор Гиффорд все равно не имел права лгать миссис Адамс. Это бессовестно.

Что же ей делать? Долго раздумывать Индии не пришлось. Элла ввела в кабинет нового пациента: мальчишку, который пришел вместе с матерью.

— Генри Аткинс. Глисты, — сообщила Элла.

Вслед за Генри пришла шестнадцатилетняя Ава Бриггс с чудовищно воспаленной челюстью. Пару дней назад мать заставила ее вырвать все зубы. Зубодером выступил местный кузнец.

— Это ей подарок на день рождения, — объяснила женщина. — У дочки были такие зубы, что ни один парень не женился бы на ней. Кому охота разоряться на дантиста?

После мисс Бриггс пришла Рейчел Айзенберг, жалуясь на то, что вышла замуж месяц назад и до сих пор не забеременела. Ее сменила Анна Мэлони — старуха лет семидесяти, не помнящая точного своего возраста, которую мучил двухнедельный запор. Потом были еще пятнадцать пациентов обоего пола и разного возраста. В полдень, когда Индия думала, что ее гудящие ноги не выдержат и она рухнет на пол, появилась Элла с чайником и плетеной корзинкой.

— Принесли с собой, чем червячка заморить? — спросила она, и Индия покачала головой. — Так я и думала. Ничего, угостимся моим. К счастью для вас, я захватила вторую тарелку.

— Мне, право, неловко, сестра Московиц.

— Просто Элла.

Столь бесцеремонное поведение медсестры задело Индию.

— Надо поесть. Легче станет. Иначе грохнетесь в голодный обморок, а у меня нет времени отдирать вас от пола.

Индия заставила себя улыбнуться. У нее сосало под ложечкой, но не от голода. Пока шел прием, она отодвигала свои опасения насчет доктора Гиффорда, но сейчас они снова вылезли наружу.

— Жареная курочка, — сообщила Элла, выкладывая на стол половину курицы. — Картошечка с петрушкой и каша. — Морща лоб, Элла снова порылась в корзине и довольно улыбнулась. — И кугель из лапши! — Она подала Индии тарелку и вилку. — Угощайтесь.

— Здесь на десятерых хватит. Вы все это наготовили сами?

— Мамочка постаралась. У моих родителей ресторан на Брик-лейн. Кошерная пища.

Индия проткнула вилкой картофелину.

— У вас ноги отвалятся. Садитесь. Поешьте. Отдохните. Вам понадобятся силы для второй половины дня, — посоветовала Элла.

Индия села, несколько раз ковырнула картошку, затем положила вилку.

— У вас что-то стряслось? — догадалась Элла.

Индия рассказала ей о первых трениях с доктором Гиффордом.

— Да... И что? — невозмутимо спросила Элла.

— И что? Как после этого я могу продолжать здесь работать? Значит, я смиряюсь с самыми отвратительными нарушениями в медицинской практике.

— И думать не смейте об уходе, — предупредила Элла.

— Как я могу остаться? Я понимаю: при таком наплыве пациентов наши действия должны быть рациональными и практичными. Этому я должна научиться. Но ситуация, в которой я оказалась, выходит за рамки эффективности. Это вопрос этики. Вопрос моральных принципов.

— Боже мой! — засмеялась Элла. — Доктор Джонс, куда вы притащили свои моральные принципы? В Уайтчепел? Вы допустили ошибку. Завтра оставьте этих маленьких зануд дома.

Индия не засмеялась. Ее глаза сердито вспыхнули.

— Поведение доктора Гиффорда непростительно. Он должен был честно рассказать Элизабет Адамс о том, чтó у нее на самом деле, объяснить последствия и оставить за ней выбор лечения. В том числе и отсутствие всякого лечения, если она так хочет. Но выбор должен оставаться за ней, а не за ним.

Элла перестала есть. Прекратила шутить.

— Доктор Джонс, почему вы согласились здесь работать?

— Чтобы помогать бедным.

— Так помогайте.

— Но доктор Гиффорд...

— Насрать на доктора Гиффорда!

Шокированная Индия откинулась на спинку стула.

— Как у вас язык поворачивается? Вы же работаете на него.

— Нет. Я работаю у него, и он мне платит. Только и всего. А работаю я на них. — Элла ткнула пальцем в сторону приемной. — Там ждут около тридцати человек. Бедняки. Каждый — со своей хворью. Среди них полно детей. Так что засуньте ваши сомнения и угрызения совести подальше и помогайте им. Вот и весь моральный принцип. Вам понятно, доктор Джонс?

— Зовите меня просто Индией, — помолчав, ответила Индия.

Элла улыбнулась и положила ей на тарелку еще один кусок курочки, после чего убрала остатки их ланча обратно в корзину.

— Это вам на перекус... если получится. Сейчас пришлю очередного пациента.

Индии не удалось притронуться к еде. Весь остаток дня и начало вечера она безостановочно принимала пациентов. Детишек, кашляющих так, что у них гремело в груди. Жену складского грузчика, которой муж во время ссоры отхватил палец. Нескольких прачек, едва способных двигаться из-за болей в скрюченных спинах. Девочек-подростков с цингой. Проститутку, больную сифилисом. Парня, покусанного бультерьером. Нескольких детей, больных дизентерией. Двух малышей, игравших вблизи очага и получивших ожоги. Маленькую девочку с туберкулезом. Еще одного мальчика, проглотившего шестипенсовик. Его мамашу заботило не столько здоровье сына, сколько возможность вернуть монету.

Часы в кабинете доктора Гиффорда пробили семь. Индия как раз заканчивала осмотр своей последней пациентки — фабричной работницы с воспаленной печенью.

— Я пропишу вам таблетки, чтобы снять воспаление, — сказала она женщине. — Но, кроме их приема, вы должны воздерживаться от употребления спиртного.

— Это как?

— Никакой выпивки. Ни виски, ни портера, ни эля... словом, ничего вообще.

Женщина посмотрела на нее как на сумасшедшую:

— Я скорее дышать перестану.

— Тогда ваша печень пострадает еще сильнее.

Работница весело засмеялась и ушла. Ни капли силы воли, подумала Индия, глядя ей вслед. Здешний рабочий класс все больше ее изумлял. Жалкие гроши, зарабатываемые тяжелым трудом, они тратили на спиртное, сласти и вредную для организма пищу, которую называли вкусняшками: холодец, бекон, маринованные огурчики и подобное. Взять ту же миссис Бернс, принесшую свою туберкулезную дочку. Тощая, бледная малышка сосала конфету с бренди.

— Вашей дочери необходима полноценная пища. Прежде всего молоко и овощи, — сказала Индия, взяв со стола принесенные цветные иллюстрации.

Миссис Бернс как-то странно посмотрела на нее:

— Миссус, я знаю, как выглядит морковка.

Индия покраснела и отложила картинки.

— Вы даете ребенку молоко?

— Редко. Когда денег наскребаем, — ответила миссис Бернс. — А мой старик не жалует зелень.

— Но если вам хватает на конфеты с бренди, должно хватить и на молоко, — заметила ей Индия.

— Бросьте, миссус. Моя бедняжечка любит эти конфетки. Помню, бабка мне говорила: «Позволь себе немного того, что любишь, и будешь счастлива».

Молоко гораздо полезнее. Шпинат и каша — тоже. Индия не уставала это повторять своим сегодняшним пациентам. Это она переняла от профессоров, работавших в Королевской бесплатной больнице. Правда, результатов их увещеваний она почти не видела.

Индия присела к столу, чтобы сделать запись в историю болезни последней пациентки, но дверь приоткрылась, и Элла сообщила:

— К вам еще одна девица. Мисс Эмма Майло. Я просила ее прийти завтра, но она малость не в себе.

— Что с ней?

— Мне не говорит. Слышала, что здесь появилась женщина-врач, и требует, чтобы вы ее приняли.

— Хорошо. Я приму ее. А потом мы отправимся по домам. — Индия склонилась над историей болезни.

— Мисс, к вам можно? — через несколько минут услышала она.

Индия подняла голову. У двери стояла рыжеволосая девушка лет восемнадцати, если не меньше.

— Садитесь, — сказала Индия, кивнув на стул возле стола Гиффорда. — На что жалуетесь, мисс Майло?

Мисс Майло молча теребила завязки маленького шелкового ридикюля.

— Мисс Майло!

— Мне нужно... что-то, чтобы не было детей. Я слышала, у докторов есть такие снадобья и разные штучки. — Глаза девушки были полны мольбы. — Я подумала, раз вы женщина, вы мне поможете. — Эмма потупила взор. — Пожалуйста, мисс, помогите, — прошептала она.

— Боюсь, я не смогу вам помочь, — с сожалением ответила Индия. — Это кабинет доктора Гиффорда, а он противник противозачаточных средств. Я не согласна с его точкой зрения, но у меня связаны руки. Если у вас есть интимные отношения и вы не хотите забеременеть, их необходимо прекратить.

— И всего-то? — горько усмехнулась девушка.

— Мисс Майло, я...

— Спасибо, — пробормотала она, стремительно вскочив со стула.

На мгновение Индия увидела другую убегающую девушку — не Эмму Майло, а Би Маллинс, сестру Хью. У двери Эмма Майло обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Индию, но Индия видела только Би: бледную, запачканную кровью, с немым укором в глазах. Усилием воли Индия прогнала видение. Она ничем не могла помочь этой рыжеволосой. Ничем. Еще на собеседовании Гиффорд ясно изложил свои взгляды на противозачаточные средства. Он считал их аморальными и потворствующими распутному поведению низших слоев, а потому никогда не прописывал. Индия мысленно окрестила его динозавром. Она хотела возразить и сказать, что нежелательные беременности еще более аморальны, поскольку лишь умножают нищету и убожество, но была вынуждена прикусить язык. Кроме работы у Гиффорда, других предложений ей не поступало.

То был ее первый компромисс и, как теперь она поняла, далеко не последний.

Индия тяжело привалилась к спинке стула. Ее взгляд бродил по противоположной стене, увешанной наградами и грамотами доктора Гиффорда. Профессор Фенвик и декан ни разу не обмолвились, что ей придется идти на компромисс с совестью. Сколько еще таких случаев будет в ее медицинской практике? Четыре? Десять? Тысяча? Стала ли она более нравственной, отказав Эмме Майло в противозачаточном средстве? Гиффорд, который месяц лжет Элизабет Адамс. Кто он? Гуманист, стремящийся облегчить участь пациентки? Или убийца?

— Прошу прощения, Конфуций, вы готовы идти домой?

В дверях снова стояла Элла.

— Да, конечно. — Индия тряхнула головой, прогоняя мысли, потом торопливо собрала бумаги. — Дома допишу.

Она очень устала и мечтала поскорее снять ботинки с распухших ног и съесть тарелку супа. Она погасила свет, спустилась по лесенке, прошла по коридору и уже хотела уйти, но увидела, что Элла одна убирает приемную. Индия взялась ей помогать. Через какое-то время входная дверь открылась. Явился доктор Гиффорд в вечернем костюме.

— Как справились? — спросил он.

— Отлично, — ответила Индия. — Приняли всех, кто записывался на сегодня.

— И впрямь отлично! — воскликнул Гиффорд, пробежав глазами регистрационный журнал. — Пятьдесят четыре пациента. Неплохо для первого дня, доктор Джонс.

— Благодарю вас, сэр.

— Я всего на минутку. Надо бежать. Обедаю с епископом. Вас не затруднит запереть дверь?

Индия так устала, что не знала, хватит ли ей сил повернуть ключ в замке. Но Гиффорду твердо ответила «да». Он простился с обеими женщинами и собрался уйти. Тут кто-то отчаянно забарабанил в дверь.

— Слышу! Сейчас открою! — крикнула Элла.

На крыльце стоял мальчишка-подросток.

— Вы можете пойти со мной? Нужна помощь. Ребенок застрял! — выпалил он.

Индия застонала. Супу придется обождать. Соображая, какие перевязочные материалы захватить с собой, она спросила мальчика:

— В чем застрял ребенок? В сливной трубе? В дымоходе?

— Нет! Не там! Он застрял у ма внутри! Не хочет выходить! Мисс, ей совсем плохо! Вы обязательно должны пойти.

Он чуть не плакал.

— Вы ведь справитесь без меня? — спросил Гиффорд.

— Конечно, доктор Гиффорд.

Индия открыла саквояж, проверила содержимое и убедилась, что часть ее запасов на исходе.

— Элла, у нас есть марля? И хлороформа у меня на донышке. Он тоже найдется?

Гиффорд, открывавший дверь, остановился.

— Это излишне, — бросил он Индии.

— Как вы сказали, сэр?

— Хлороформ не понадобится, — повторил он. — Я запрещаю применение анестезии для рожениц.

— Но, доктор Гиффорд, это не таит никакой угрозы для матери. Симпсон и Келли придерживаются мнения, что хлороформ не препятствует родам. Более того...

— Благодарю, доктор Джонс, — прервал ее Гиффорд. — Я не нуждаюсь в наставлениях по анестезии из уст моей подчиненной. Мне прекрасно известны свойства хлороформа. Родовые боли — наследие Евы. Пытаться их облегчить — значит идти против Божьей воли. Роды в муках благотворно действуют на женщин. Они укрепляют характер и прогоняют нечестивые чувства.

Индия с отвращением посмотрела на него. Вначале он казался ей старомодным. Побывав на собеседовании, она мысленно назвала его динозавром. Нет, не так. Во времена динозавров не было врачей. Гиффорд — посланец Средневековья. Чудовище из эпохи невежества и мракобесия.

— Не смею вас задерживать, доктор Джонс. Вас ждет пациентка, — бросил ей Гиффорд. — Засуньте ей тряпку в рот. Пусть кусает. Другую дайте в руки, чтобы их занять. И напомните ей о страданиях нашего дорогого Господа.

Глава 5

Фиона Бристоу погрузила руки в деревянный ящик с чаем, зачерпнула горсть ароматных листьев, поднесла к лицу, закрыла глаза и принюхалась.

Все грузчики склада Оливера, находившиеся поблизости, прекратили работу, чтобы полюбоваться диковинным зрелищем. Для тех, кто работал здесь давно, оно было привычным, и они просто оперлись на чайные грабли. Они не впервые видели миссис Бристоу. А вот новички вытягивали шеи и смотрели на нее во все глаза. Женщины на складах и причалах бывали редко. Еще меньше было тех, кто появлялся в таких местах в шелковом костюме и шляпе с плюмажем, шел мимо матросов и стивидоров, огибая лебедки и переступая через веревки. И все ради проверки очередного груза чая, прибывшего на корабле. Но миссис Бристоу была женщиной необыкновенной.

— «Дарджилинг», — наконец произнесла Фиона, открыв глаза. — Хорошего качества.

— Этого мало, — заявил Мел Трамбулл, управляющий складом Оливера. — Такое мне любой ребенок скажет.

— А вы не торопитесь. Я еще не закончила. Весь этот сбор — с одной плантации... — сказала Фиона.

— С какой?

Мужчины кивали и подталкивали друг друга. Монеты переходили из рук в руки.

Фиона закрыла глаза и снова принюхалась.

— С Маргаретс-Хоуп.

— Урожай?

— Второй в году, — чуть помедлив, ответила Фиона, открыла глаза и с улыбкой добавила: — Собран с поля на северном склоне в среду, во второй половине дня, женщиной в ярко-розовом сари.

Грузчики захохотали.

— Ладно, уймитесь. Очень смешно, — проворчал Мел.

— Так я права? — спросила Фиона.

Мел полез в карман брюк, с явной неохотой достал шестипенсовик и бросил ей. Фиона ловко поймала монету. Раздались приветственные возгласы.

— Вам тут за развлекушку платят? — накинулся на них Мел. — Возвращайтесь к работе!

— Я оказалась права! — засмеялась Фиона. — Я выиграла наше пари. Я же говорила вам, что могу с закрытыми глазами, только по запаху, назвать любой чай. Любой!

— Не будьте такой хвастуньей, миссис Би. Вам это не к лицу, — фыркнул Мел.

— А вы так позорно не проигрывайте мне, — засмеялась Фиона, глядя, как ее рабочие вновь принимаются за дело. — И дайте мне пару фунтов этого восхитительного «дарджилинга». Представляю, какой у него вкус!

— Не могу. Нет ни щепотки лишней.

— Это почему?

— Звонили из магазина в Кенсингтоне. Они продали пять ящиков и просят доставить еще четыре. Найтсбриджу нужно три ящика. У меня остается шесть. А Букингемскому дворцу требуется восемь. Похоже, принцесса пристрастилась к нашему чаю.

Фиона нахмурилась, моментально сосредоточившись на деле.

— Так я и знала! Нужно было закупить больше. Сократите число ящиков для магазина в Кенсингтоне, а дворцу дайте столько, сколько они просят. С нашими наилучшими пожеланиями.

— Что?.. Бесплатно? — едва не завопил Мел. — Это же четыреста фунтов высококачественного чая! Можно сказать, небольшое состояние!

— Да, зато благодаря им мы получим большое. Мел, неужели вы не понимаете? Принцесса Александра еще ничего у нас не заказывала. У нас есть разрешение на поставку от ее величества. От принца Эдуарда. Но от принцессы Александры нет, а нам она очень нужна. Она такая модница. Ее фотографии помещают все журналы. О ней пишут в каждом разделе светской хроники. Каждая женщина в нашей стране хочет походить на нее. Если принцесса станет пить «Тэс-Ти», тысячи англичанок последуют ее примеру. Ее покровительство — это такая известность, которую нам не принесет и тысяча рекламных статей.

Чувствовалось, слова Фионы не убедили Мела.

— Вообще-то, миссис Би, это отдает азартной игрой.

— А во мне есть что-то от азартного игрока, — сказала она, подбрасывая и ловя шестипенсовик. — И вы это знаете.

— Даже слишком хорошо, — проворчал Мел.

— Пусть завтра утром все ящики доставят во дворец. И добавьте к ним ящик нашего ванильного чая. Возможно, принцессе он понравится... Кстати, нумалигурский «ассам» уже прибыл? — спросила Фиона, успев подняться по лестнице на пол-этажа. — Вы его смотрели? Тогда давайте сейчас и посмотрим. Хочу надеяться, он нас не разочарует...

Мел побежал следом, потея на июньской жаре. Ему, как и многим другим, было не угнаться за Фионой. В свои тридцать лет Фиона Бристоу владела компанией «Тэс-Ти» — чайной империей, доход которой исчислялся многими миллионами фунтов. Империя, начавшаяся с нескольких ящиков чая и бакалейного магазинчика в Нью-Йорке, нынче имела сеть магазинов «Тэс-Ти» и салонов «Чайная роза» не только в Англии и Америке, но и во многих крупных городах других стран.

— Замечательный аромат, — сказала Фиона, разглядывая горсть темных терпких листьев. — Мел, я подумываю о создании нового купажа. Он должен быть достаточно крепким и насыщенным, чтобы отвечать вкусам поклонников кофе. Отсюда можно будет перекинуть мостик...

Ее слова потонули в звонком мужском голосе:

— Фиона, старая форель! Вот вы где!

Обернувшись, она увидела высокого блондина, стремительно идущего