Оглавление

Город моего сердца

Вместо предисловия

Это не мой родной город. Мы и познакомились-то, в общем, случайно. Просто проезжали мимо и свернули в гостиницу переночевать. Не могу сказать, что он очаровал меня с первого взгляда. Я, как и многие мимолётные гости, не сразу разглядела его красоту. Но однажды, снова оказавшись здесь, побродив по его улочкам, присмотревшись как следует, я поняла, что буду приезжать вновь и вновь, хотя бы на два-три дня. И теперь я каждый раз возвращаюсь сюда с чувством, будто приехала домой.

«Здравствуй, — говорю я Городу, — я вернулась!»

«А, это опять ты…» — ворчливо вздыхает Город, но я-то вижу, что он рад мне.

Уверена, что рад, потому что тучи как-то незаметно расходятся и выглядывает солнце, а когда я собиралась в дорогу, синоптики грозились непрерывными дождями. Ну грозиться-то они могут, но мы с Городом знаем: дождей не будет ни сегодня, ни завтра. Все три дня, что я проведу здесь, погода будет солнечная, с белыми облаками. Как раз такая, какая нужна для хорошей фотосъёмки. Потому что фотографировать я буду обязательно. И ничего, что эти пейзажи я уже снимала не один раз, они всегда выходят по-новому. Получаю заветный ключ, бросаю вещи и отправляюсь на первую прогулку по городу.

По дороге я сворачиваю в подворотню, где расположена маленькая кофейня. Здесь готовят лучший кофе на свете. Я беру маленькую чашечку капучино и не спеша пью этот волшебный напиток. Раньше в центре не было кофеен, и я удивлялась: «Ну как же так? Это неправильно — Город без кофе!» Но как-то, приехав, я увидела, что Город исполнил моё желание. «Спасибо тебе, — говорю я ему, — у тебя прекрасно получилось. Здесь очень уютно, как раз как я люблю. И кофе превосходен!» И Город улыбается. Он доволен, что я оценила его старания, но виду не подаёт и только усмехается: «Не воображай, что это специально для тебя, просто мне нравится, когда пахнет кофе…»

Город любит потихоньку дарить мне маленькие чудеса. Как-то раз мне здесь встретился волшебник. Он шёл по улице с улыбкой, затаившейся где-то в уголках губ и в глубине добрых мудрых глаз. Чёрная шляпа с полями, седые, совершенно белые волосы собраны в аккуратный хвост. На плечах — какой-то бесформенный чёрный с белыми птицами плащ. Пижонские белые брюки. В руке — тросточка. Я точно знаю: это был добрый волшебник. Мне даже указали дом, в котором он живёт, и теперь, проходя мимо этого дома, я смотрю на окна и улыбаюсь. Мне хочется помахать рукой в знак приветствия — вдруг волшебник увидит? — но я стесняюсь прохожих.

Через город протекает река, давшая ему имя. Русло её, обнимая центральную часть города, причудливо изогнулось, образовав почти замкнутую петлю в форме сердца. Несколько деревянных пешеходных мостиков, которые здесь называют лавами, соединяют берега. Каждый год в половодье эти мостики разбирают, чтобы разгулявшаяся в весеннем разливе река не снесла их, а затем собирают вновь.

Идя по мостикам-лавам, тихонько дотрагиваюсь до деревянных перил, не веду по ним рукой, а прикасаюсь — раз, другой, третий… Они гладкие и тёплые, и мне кажется, что я касаюсь не перил, а доброй руки Города. Так, переходя с берега на берег, я за пару часов обхожу почти весь Город, он совсем невелик, хотя и стар: скоро ему исполнится восемьсот!

В истории Города бывало всякое. Татары его разрушали, поляки разоряли, чума опустошала, но он выстоял! Возрождался каждый раз из пепла, гордился своими мастерами: кузнецами, гончарами, иконописцами, славился производством лучших в России красок, и конечно, ярмарками.

И только в прошлом веке словно отвернулся от него ангел-хранитель. Когда-то здесь было три монастыря и больше двух десятков церквей XVII–XVIII веков постройки, но сейчас это в основном руины. В начале ХХ века Иваны, не помнящие родства, громили святыни, простоявшие века «…до основанья! а затем…» И Город, чьё историческое наследие было безжалостно и варварски уничтожено, превратился в безликую провинцию.

Я говорю Городу: «Что же сделали с тобой твои жители! Если бы не они, ты стал бы ещё одной жемчужиной в драгоценном кольце России!»

«Они не виноваты, — тихо отвечает Город, — что поделать, время было такое…»

От тех смутных времён остались названия: улица Штаб, улица Обновлённый Труд, улица Красных Идей…

Трудно заживают старые раны, но теплится робкая надежда: а вдруг каким-то чудом удастся восстановить ну хоть не всё, хотя бы часть и вернуть Городу былую красоту.

Город делает, что может для своих гостей. Открывает новые музеи, украшает набережные, каждую весну на его тихих улицах распускается множество цветов, они будут радовать глаз до поздней осени.

В следующий раз волшебник встретился мне в день отъезда. И я знаю, это хорошая примета: значит, я снова вернусь в этот добрый город, город моего сердца, город по имени Кашин, и он расскажет мне свои удивительные сказки.

ЗОЛОТО АЛХИМИКА

1. Октябрь 1606 г., Кашин

Золото! Кто-то высокомерно именует его презренным металлом, кто-то готов рискнуть жизнью ради обладания им. Золото… Вот чего ему всегда не хватало! Разве он пустился бы в эту авантюру, если бы не устал от скитаний по Европе? Он, Густав, сын свергнутого братьями короля Эрика, обречённый на изгнание и нищету, но сумевший, несмотря ни на что, получить блестящее образование, не зря же называли его новым Парацельсом!

Дважды обращался к нему Борис Годунов, сманивая в Россию, суля «великое жалование» и «многие города в вотчину». Почему он поверил этим обещаниям?! Ведь понимал же, что русский царь, приглашая его, печётся только о собственных интересах, хочет браком дочери с принцем крови укрепить своё положение. Не так уж родовит был Годунов, потомок татарского мурзы, сын вяземского помещика средней руки. Бояре, сами же избравшие Бориса на царство, поглядывали на него с пренебрежением. А брак дочери возвысил бы и отца. К тому же, имея зятем прямого претендента на шведский престол, Годунов всегда мог бы припугнуть им своих внешних врагов, строптивых шведов и поляков.

Всё это Густав прекрасно понимал, но приехал, надеясь обрести наконец покой и избавиться от вечной угрозы быть убитым как законный наследник несчастного Эрика.

Первое время всё было, как обещал царь Борис. Радушный приём, богатые дары… Никогда его, изгоя и скитальца, так не чествовали! Но всё рухнуло — и царские милости, и предполагаемая женитьба на Ксении Годуновой, когда он отказался возглавить русское войско и напасть на «неверных ему шведов», отвоевать Ливонские земли, а потом, возможно, даже вернуть себе отцовскую корону. Густав ответил царю, что скорее предпочтёт сам погибнуть, чем предаст своё отечество.

У него ещё оставалась надежда покинуть Россию. В Риге, у надёжного человека, хранились царские грамоты, гарантировавшие Густаву свободный выезд. Но Борис, желая использовать хотя бы его имя как угрозу в переговорах со шведами и поляками, прибег к хитрости, и грамоты выманили поддельным письмом. Клетка захлопнулась.

Его злой судьбе как будто и этого было мало! Каспар Фидлер, человек, которому он всецело доверял, оказался шпионом царя, и не только доносил обо всём, что Густав говорил, но ещё и выдумывал такое, о чём он даже не помышлял. По навету этого лжеца его обвинили в угрозах поджечь Москву и сослали в Углич. Это бы и ничего, там он наконец-то смог спокойно продолжить свои алхимические опыты, но Годунов умер, а захвативший царский трон самозванец, по наущению поляков заточил Густава в Ярославле.

Освобождённый Василием Шуйским, он опять просил разрешения покинуть Россию, но снова получил отказ и был отправлен сюда, в Кашин. Местом проживания ему определили Дмитровский Солунский монастырь. Густав получил возможность заниматься наукой, что несколько утешило его, но не уменьшило страстного желания вырваться из этой варварской страны.

Чтобы осуществить эту мечту ему было нужно золото — купить сторонников, которые обеспечат его бегство. Сколько дней и ночей провёл он в лаборатории над колбами и ретортами прежде, чем наконец-то достиг успеха! Ему удалось получить то, что безуспешно искали многие до него и будут искать после него: философский камень, а с ним — золото. Золото! Оно поможет ему наконец-то обрести свободу!

Близость избавления кружила голову. Он чувствовал, что если будет продолжать думать об этом, неминуемо лишится рассудка. Вышел из монастырских ворот, поднялся на высокий берег Кашинки. Долго стоял, заворожённый — в который раз! — панорамой, открывавшейся отсюда.

Даже не верится, что вот-вот закончится его пребывание в этом городе! Возможно, вырвавшись, он будет вспоминать его с грустью… Не то чтобы Густав успел полюбить город, в котором был заперт как в клетке, но маленькие деревянные домишки в зелени садов, вскипавших по весне белой пеной яблоневого и вишенного цвета, узкие улочки, густо поросшие травой, множество церквей, по праздникам наполнявших воздух песней своих колоколов, их купола, устремлённые в небо, не могли оставить равнодушным его сердце, всегда готовое раскрыться навстречу красоте…

2. Март 2022 г., Москва

День начался просто замечательно, а то в последнее время хороших новостей явно не хватало. Позвонила тётя Соня и сказала, что решила не продавать свою квартиру, а оставить им с женой в подарок. Ну, дела… Мишка всегда считал тётку старой скрягой, да и мать частенько говорила, дескать, у сестрицы зимой снега не выпросишь. И вдруг такое!

Тётка давно уже собиралась отправиться, по её собственному выражению, «умирать на историческую родину, чтобы после смерти лежать в святой земле». Ну насчёт того, что одна земля может быть более, а другая менее святой, вопрос спорный. Земля — она и есть земля, и дело явно было не в её гипотетической святости. Тётя Соня, несомненно, кривила душой, говоря, что собирается ехать на эту самую «историческую родину», чтоб там умереть. Не умирать она туда ехала, ох, не умирать!

От второй тётки, Розы, которая всегда была в курсе происходившего в недрах их когда-то большой семьи, Мишка слышал, что там, в «земле обетованной» обнаружился давний тёткин воздыхатель. Овдовев, он решил на закате дней соединить руки и сердца со своей первой любовью. Почему-то этот юношеский роман оставил у него столь сладкие воспоминания, что он не пожалел ни времени, ни, что было уж совсем удивительно, средств, и разыскал-таки «свою ненаглядную Софочку».

Сначала они долго переписывались. Об этом романе в письмах знала вся семья, благодаря той же тёте Розе, с которой «ненаглядная Софочка» делилась своими сердечными тайнами. Переписка закончилась тем, что тётка приняла предложение поклонника и согласилась переехать к нему.

Но легко сказать: «переехать», это же без малого три тысячи километров! И тётя Соня вдруг засомневалась в разумности такого переезда на старости лет, хотя, приняв во внимание бодрость её духа и безукоризненное состояние здоровья, грех было бы назвать старостью тёткины «слегка за шестьдесят» (она была самой младшей из сестёр). Всем бы такую старость! Скорее всего, тётю Соню одолевали не столько сомнения, сколько страх сорваться с привычного и насиженного места и лететь куда-то в неведомые края. Жениху даже пришлось приехать в бывшее отечество, чтобы лично уговаривать, убеждать, умолять… ну и так далее, глагол можно подобрать по вкусу. И тётка сдалась. Документы оформили на удивление быстро, осталось собрать вещи и продать квартиру.

Но с продажей что-то не заладилось. То ли цена была запрошена слишком высокая, то ли люди охладели к приобретению столичной недвижимости, только квартира никак не хотела продаваться. Возможно также, хотя и верится с трудом, что в тётке заговорила совесть: в своё время она хитростью лишила сестру (Мишкину мать) законной доли в родительской квартире. Бывший воздыхатель, а теперь будущий супруг, в средствах не нуждался и торопил с отъездом. Это, очевидно, и стало причиной неожиданно привалившего Мишке счастья.

Так или иначе, но все необходимые формальности были соблюдены, тётка отбыла к нетерпеливо ожидавшему жениху, а Мишка стал собственником ещё одной квартиры. А что с ней, с этой квартирой делать? Сдавать? Боязно. Им с женой никогда не приходилось ни снимать, ни сдавать жильё, но памятны были рассказы бывалых людей, что найти добросовестного съёмщика не так уж просто. И тут пришло неожиданное решение. Насидевшись в четырёх стенах во времена пандемии и вкусив радостей работы по удалёнке, Мишка надумал продать тёткин подарок, покинуть к чертям столицу (кто знает, вдруг ещё какая зараза объявится и снова запрут на карантин) и переехать на постоянное житьё в глубинку, купив там дом. Опять же, насколько глубокой должна быть эта самая глубинка? Хотелось, с одной стороны, подальше от столицы, но, с другой, не слишком далеко. Прикинув так и эдак, установили предельно допустимую удалённость в двести пятьдесят километров.

Долго и придирчиво изучали карту, сравнивали, спорили, думали… Нашли с десяток подходящих городков, но, выбирая уже из этих десяти, никак не могли прийти к единому мнению. Наконец, отчаявшись договориться, порешили довериться судьбе. Написали все варианты на клочках бумаги, положили под подушку. Кому тянуть? А вот кто первый проснётся, тот пусть и тянет. Только чтоб по-честному, не подглядывать, не перетягивать!

И уж так Мишке хотелось это сделать самому, что он полночи крутился с боку на бок, никак не мог заснуть — и в результате проспал! Когда же разлепил глаза, оказалось, что жена уже вытащила и теперь разворачивала листок с названием будущего места жительства.

— Ну, что там? — спросил хриплым спросонок голосом Мишка, скрывая досаду. — Читай вслух!

Жена пошарила по тумбочке в поисках очков, не нашла, поднесла бумажку поближе к глазам, прищурилась и прочла:

— Кашин.

3. Февраль 1607 г., Кашин

Зима выдалась морозной и вьюжной. Увлечённый своими опытами, Густав редко покидал монастырь. Одна мысль владела им: скоро он обретёт желанную свободу! Золото, залог осуществления его чаяний, ожидало своего часа в ларце, задвинутом глубоко в подпечье.

Наступил новый 1607 год, 7116 по здешнему летоисчислению, а для него — тридцать девятый. Почти восемь лет прожил он в этой стране, восемь долгих лет! Только бы удалось вырваться, он ещё наверстает своё упущенное время! Нужно дождаться тепла, осталась уже сущая ерунда. Вот закончится эта ужасная зима с её морозами и метелями, минует весна с распутицей и бездорожьем, придёт лето — и тогда…

Густав встал и заходил из угла в угол. Мысль о близком освобождении жгла и лишала покоя. Посмотрел в оконце — опять завьюжило! Голова раскалывается, должно быть от угара, печь закрыли слишком рано. Так жарко, нечем дышать! Надо бы выйти на свежий воздух, но непогода разыгралась не на шутку. Февраль! Лютень зовут его славяне. Зима напоследок показывает свой характер, злится, лютует, не желает отступать. Как же душно в его горнице! На крыльцо разве пойти подышать? Накинул шубу, вышел в сени, приоткрыл дверь, выглянул. Ну и крутит! Да всё равно, хоть немного воздуха! Шагнул за порог…

…Третий день он не встаёт. Мечется в жару, скидывает шубу, которой укрыл его поверх одеял служка-монах, приставленный к нему настоятелем. Прохватило его злым февральским ветром, когда, не в силах справиться с овладевшим им нетерпением, вышел на крыльцо глотнуть свежего воздуха, или раньше дотянулась до него стужа? Проклятая зима! Опять озноб, аж зубы стучат…

…Сегодня в окно заглянуло солнце. Наверно впервые в этом году. Солнце! Скоро зиме конец, уже совсем недолго! Весна, а за ней лето! Вот только сил всё меньше…

Зашёлся кашлем. Служка подал кружку с водой. Протянул руку — и понял: кружку не удержать, слишком тяжела она для его ослабевших пальцев. Жар не спадает, голова гудит, сознание временами мутится. Кажется, не видать ему весны…

…Кто это? Знахарь? Зачем ему этот шарлатан?! Он сам врач и прекрасно понимает, что с ним творится! Видно, не суждено ему вырваться из клетки… Господи, как же обидно, как горько умирать именно сейчас, когда у него наконец-то появилась надежда! Он никогда не боялся смерти. В конце-то концов, это тоже избавление! Но так хотелось встретить её не здесь, где он почти пленник. Почему — почти? Он и есть пленник, узник, как его отец. И так же, как отец, обречён угаснуть в одиночестве среди врагов.

Исповедаться… Не может же он уйти как язычник! Кто отпустит ему грехи? Пусть служка найдёт ему пастора… священника… любого… православного… Господь один!

…Мысли мешаются. Что это блестит так ярко? Солнечный луч? Золото? Золото… Его несостоявшийся побег, несбывшаяся мечта, цена его свободы! Кто-то найдёт — и растратит на грешные прихоти то, что должно было распахнуть для него дверь темницы! Дверь… Кто там у двери? Смерть? Глаза уже не видят… Грешен, Господи! Прости мне грехи мои многие!

Золото… Поманило несбыточной мечтой — и обмануло! И вот он уходит, а оно остаётся — бесполезный металл, созданный из свинца его талантом, его знаниями, его трудом! Так будь оно проклято! И будь проклят навеки каждый, кто коснётся этого золота, которое бессильно вернуть ему свободу, бессильно продлить его дни!

Ныне отпущаеши… Как это… Нынe отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром: яко видеста очи мои спасение Твое…

Монах-служка прислушался. Тихо… Отмаялся немец! Сейчас, скорее, пока никто не пришёл! Опустился на колени возле печи, пошарил в подпечье за дровами… Вот он, ларчик-то! Заперт. Ключик небось у немца… Найти бы! Оглянулся на умершего. Нет, страшно! Не до ключа, не ровён час, придёт кто, увидит, отнимет! Оглянулся ещё раз: ему показалось, что покойник следит за ним. Перекрестился. Чур, чур меня! Накинул на плечи тулуп, и, прикрывая ларец полой, выскользнул из горницы…