автордың кітабын онлайн тегін оқу  Двойное алиби

Самид Агаев

Самид Агаев

Двойное алиби

Уличив мужа в супружеской измене, оскорбленная женщина в смятении чувств садится в первую попавшуюся машину и уезжает в ночь. Случайное знакомство, загородная поездка, романтический ужин. В тяжелую минуту женщина пытается забыться в объятьях первого встречного мужчины. Спустя несколько дней водителя машины задерживают и предъявляют обвинение в сексуальном преступлении…

Самид Агаев доцент Литературного института им. А.М. Горького, автор ряда остросюжетных разножанровых романов. Прозе Агаева присущ динамизм, мастерски закрученная интрига повествования, глубокий психологизм человеческих отношений.

Сам виноват, и слезы лью и охаю, попал в чужую колею глубокую. Двигаясь в левом ряду с черепашьей скоростью, Славин тихо подпевал Высоцкому, наблюдая в боковом зеркале, как по осевой линии, пренебрегая правилами дорожного движения, несется огромный черный джип, увешанный разноцветными фонарями, словно новогодняя елка. Матерясь, он стал прижиматься правее от греха подальше. Для этих спецмашин закон был не писан. Бояре Морозовы. Зацепит, потом тебя же и обвинят в том, что не уступил дорогу. В памяти еще было свежо воспоминание о смерти двух женщин, в машину которых врезался шестисотый «мерин», двигавшийся по встречной полосе. В аварии обвинили их же, а нефтетрейдер, сидевший за рулем, избежал наказания. Суд не принял во внимание показания свидетелей, а видеокамеры, во множестве установленные на площади, почему-то оказались неисправными. Все до единой. И, кстати говоря, дело происходило именно на этой площади. Во втором ряду недовольно засигналили, не давая ему перестроиться. Это только моя колея, это значит не надо за мной. Джип пронесся мимо, объехал пробку и притормозил на красный свет у стоп-линии. Это был кадиллак «Еscalade» с наглухо тонированными стеклами. На площади была грандиозная пробка, машины едва ползли по всем прилегающим улицам. Славин прикинул, что сможет проехать перекресток через один цикл светофора. Он вышел из машины, чтобы отбить лед со стеклоочистителя. Между рядами автомобилей шла женщина в норковой накидке без головного убора. «Хороша, — машинально отметил Славин и сел за руль, — хороша Маша, да не наша». На следующий зеленый он должен был проехать перекресток. Женщина поравнялась с его машиной, взялась за ручку и открыла дверь.

— Довезете меня до метро?

Изумленный Славин не успел ничего ответить, как она села в машину вместе с ней в салон ворвался шлейф дорогого парфюма. Вопрос для нее видимо был риторический, то есть не предполагал ответа, тем более отказа.

— Вообще-то метро здесь рядом, — сказал Славин. Он показал рукой. — «Ленинский проспект», всего два шага.

— Да. Но все равно довезите, пожалуйста.

— Мы в левом ряду. Я уже не смогу перестроиться.

— Тогда до следующего, вы же прямо едете.

Славин хотел, было возразить, но сзади стали сигналить. Зажегся зеленый свет, и он поехал. Иногда проще уступить, чем объяснить почему ты этого не можешь сделать. Пересекая площадь, вновь увидел черный кадиллак, он стоял у тротуара за перекрестком. Пропустив его, кадиллак поехал следом. Но затем обогнал и затерялся в потоке.

— Следующая станция «Октябрьская», подойдет? — спросил Славин.

— Подойдет, — бездумно ответила женщина.

Ей было лет тридцать-тридцать пять, под норковой накидкой белоснежная рубашка с оторочкой на груди, драные джинсы. Тонко выщипанные брови, подведенные глаза. Черт знает, может и сорок, нынешняя пластическая хирургия творит чудеса.

— Я не понял, откуда вы взялись среди машин? — заговорил Славин. — Там на перекрестке и пешеходного перехода то нет.

— Это важно? — обронила женщина.

— Да нет. Это я к слову, чтобы поддержать разговор.

— Не надо, нечего поддерживать, — голос ее вздрогнул.

Славин взглянул на пассажирку. Женщина отвернулась к окну. Но он успел заметить блеск влаги на щеке. Слеза? Наверное, разругалась с кем-то и выскочила из машины. Иначе откуда ей взяться посреди огромного перекрестка.

— «Октябрьская»! — объявил Славин, перестраиваясь в правый ряд. Остановка здесь была запрещена. Но ментов поблизости не наблюдалось, и он остановил машину. Женщина открыла сумку, стала в ней искать.

— Сколько я вам должна?

— Все равно. Сколько хотите.

— Двести рублей хватит?

— Хватит. Даже сто хватит.

Она продолжала рыться в своей крошечной сумочке, затем виновато взглянула на водителя.

— Визу, Мастеркард — не принимаю, — сказал Славин. Это была шутка, но женщина слова приняла всерьез. Видимо, шутка была неуместной. Не та обстановка.

— У меня были деньги, — раздосадовано произнесла она, — как раз сто рублей. Но я купила сигареты, вспомнила. А вы нигде не видите банкомат? Может быть, вы подождете? Я схожу, сниму деньги с карточки.

— Банкомат есть на той стороне улицы у вестибюля метро. Но туда не подъехать. А стоять здесь запрещено. Поэтому идите с богом. Ничего не нужно. И не ссорьтесь больше с мужем.

— Наверное, вы считаете себя проницательным? — довольно резко спросила женщина.

— Я не угадал?

— Это вас не касается.

— Извините, мне не нужно было этого говорить, хотелось подбодрить вас.

— С чего вы взяли, что я нуждаюсь в утешении?

Диалог затянулся. Славин досадовал на свою несдержанность. Характер у дамы по всему был колючий.

— Беру свои слова обратно, — сказал он, желая закончить разговор и избавиться от неблагодарной пассажирки. — Будьте здоровы.

— Спасибо, — сказала женщина, не двигаясь с места.

— Что-нибудь еще? — спросил Славин.

— Я не хочу в метро. Я не пользовалась им лет десять, не меньше.

— Я рад за вас.

— Не язвите. Вы сами на автомобиле передвигаетесь.

— На метро я тоже часто езжу.

— И как там?

— Ужасно. Одни киргизы.

— Вот видите, а меня в метро отправляете.

— Это называется женская логика, — сказал Славин.

— А как вы киргизов от узбеков отличаете, для меня они все на одно лицо?

— Просто отличаю, объяснить не могу, в армии наш командир отделения был киргиз.

— И почему ужасно, чем вам киргизы не угодили?

— Так я же говорю, сержант киргизом был, нахлебался от него.

— Вы расист?

— Нет, просто не люблю киргизов.

— А это называется мужская логика.

 

В зеркале он заметил препоясанного светоотражающими ремнями инспектора ГАИ. Включил передачу и поехал.

— Я довезу вас до ближайшего банкомата, вы снимете деньги, остановите такси и уедете. Согласны?

— Зачем же мне ловить такси, если я уже сижу в машине.

— Это не такси.

— Логично.

Славин доехал до ближайшего отделения банка, за стеклянной дверью которого виднелся банкомат и остановился.

— Прошу, — сказал он, — я сделал для вас все, что мог.

— Нет, не все, — возразила женщина, — вы можете отвезти меня домой.

— Не могу, мне в другую сторону.

Женщина продолжала сидеть.

— Почему вы не выходите?

— До свидания.

Она взялась за ручку. Славин не стал дожидаться, пока она покинет автомобиль. Вышел, открыл капот, стал заливать незамерзающую жидкость в бачок опрыскивателя. Несмотря на мороз, дорога была в слякоти из-за реагентов, которыми московские власти щедро или лучше сказать обильно поливали мостовую. Вода в бачке замерзала, а стекло пачкалось, — это было два взаимоисключающих события. Славин помнил те времена, когда зимой в Москве никто из автомобилистов не цеплял щетки, поскольку в них не было надобности. Не иначе это были происки поставщиков незамерзайки. Она расходовалась в больших количествах. Когда Славин захлопнул капот. Женщина все еще была в салоне. «Надо двери держать закрытыми», — запоздало подумал он, сел в машину и поинтересовался.

— Что-нибудь еще? Почему вы не выходите?

— Я не могу найти свою карточку, — невозмутимо сказал женщина.

— Но я вижу, что вы не очень расстроены этим фактом. Другая бы уже плакала.

— Что толку слезы лить.

— У вас сильный характер.

— Это вопрос или утверждение?

— Утверждение.

— Вы ошибаетесь, я слабая беззащитная женщина.

— Я не буду спорить с вами. Могу даже вам десять рублей на билет в метро дать.

— Мне это не поможет. До моего дома метро не ездит.

Исчерпав все доводы, Славин замолчал и развел руками.

— Что будем делать? Мне нужно ехать.

— Послушайте, — взмолилась незнакомка, — неужели, вы способны выставить беззащитную женщину на мороз, не протянув руку помощи?

— Я вам протянул обе руки. Довез бесплатно и еще предложил деньги на метро.

— Мне это не поможет.

— Дареному коню в зубы не смотрят. Позвоните друзьям своим, подруге. Маме, наконец. Почему вы взываете к моей совести?

— У меня нет друзей, а мама далеко. Ладно, я все поняла, слишком многого прошу. Спасибо, до свидания.

Она вышла из автомобиля. Славин проехал вперед, поглядывая в зеркало заднего вида. Женщина стояла, подняв воротник, кутаясь в него, даже не делая попыток остановить такси. Ветер швырялся зарядами снега. Несколько «бомбил» притормаживали возле нее, но она отворачивалась, а потом и вовсе отошла подальше от проезжей части. «Черт бы тебя побрал, — неизвестно кому адресуясь, выругался Славин». Человек, вызвавший у него чувство жалости, мог делать с ним все, что угодно. Перед этим чувством, он был бессилен. Славин затормозил, дождавшись пока отъедет автобус от остановки, подал машину назад. Женщина его не видела. Славин посигналил. Она не обернулась, как всякая порядочная женщина. Славин вышел из машины, подошел к ней.

— Садитесь, — сказал он.

Она смотрела на него, недоумевая.

— Уже не узнаете? Девичья память. Вы только что вышли из моей машины. Садитесь обратно.

— А это вы!

Славин пошел к машине. Женщина следом.

— Куда вас отвезти? Надеюсь, вы в Москве живете, а не в Балашихе.

— Почему сразу в Балашихе?

— Просто к слову пришлось.

— Вы были правы, я поссорилась с мужем. Вообще-то мы живем на проспекте Мира, но туда я не поеду. У нас есть загородный дом. Если вы отвезете меня туда, я буду вам очень благодарна.

— Куда ехать? — тоном бывалого таксиста спросил Славин.

— В Перхушково.

Славин присвистнул.

— Это же недалеко. Полчаса езды — заметила женщина.

— Вы в какое время ездите? Воскресным утром, может и полчаса, а сейчас — часы пик. Вы видели, что творилось на площади Гагарина.

— Не знаю, мы с мужем за полчаса доезжаем. На Кутузовский, и прямая дорога без светофоров.

— А кто у нас муж?

— Неважно. Я не хочу о нем говорить. Так мы поедем? Я вам хорошо заплачу. Сто долларов. Это хорошие деньги. Ладно, двести… ну хорошо назовите свою цену.

— Что вы торгуетесь? У вас же денег нет.

— Я нашла карточку, — сообщила женщина.

— Так что же мы время теряем. Снимите деньги, возьмите такси. Вам это не пришло в голову?

— Не считайте меня дурой. Я не могу снять деньги, потому, что не помню пин-код, в телефон вбит, а он разрядился. Но я могу вам что-нибудь купить в магазине. Пиджак, например, в счет расчета. Хотите?

— Это мне что-то напоминает. Как в фильме «Красотка», но худший вариант.

— Возможно.

— Не хочу. Это пошло. Наш разговор затянулся. Послушайте, назовите адрес, если это в разумных пределах от моего дома, то я вас отвезу. Но ехать за город, это слишком.

— А где вы живете?

— На Варшавке. У вас есть кто-нибудь в это районе?

— Есть. Мама в деревне. Но это подальше будет, километров на триста.

— Очень смешно.

— Я угощу вас ужином по дороге. На Кутузовском есть отличный ресторан с итальянской кухней.

— Макароны я и дома могу поесть. А пиццу сейчас на каждом углу продают.

— Очень смешно. Не надо упрощать. Не макароны, а паста «Болоньезе», пармская ветчина, пицца из дровяной печи, хорошее итальянское вино.

— Я за рулем.

— От бокала сухого красного вина ничего не будет. Ни один инспектор не поймет, что вы выпимши.

— Ладно, поехали, — сказал Славин, наблюдая в зеркале заднего вида очередного приближающегося гаишника. Он отметил слово — выпимши, не иначе деревенская, в люди выбилась, или удачно замуж вышла. Для провинциальной девушки это первостатейная задача, впрочем, не только провинциальной.

Он воткнул первую передачу, полноприводный субару «Импреза» унесся перед носом инспектора. Лавируя между машинами, то ускоряясь, то сбрасывая скорость, Славин проехал Якиманку, Большой Каменный мост, Дом Пашкова и повернул на Арбат. Отсюда дорога была прямой, как стрела.

— Правильно говорят, — вдруг сказала пассажирка, — что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

— Я согласился не из-за ужина, — возразил Славин.

— А из-за чего?

— Из-за того, что оказался в безвыходном положении. Вы для меня сейчас, как чемодан без ручки, везти далеко, а бросить жалко.

— Вот спасибо. Чемоданом меня еще никто не называл.

— Не вас. Я про ситуацию. Это самое точное определение. Так что имейте в виду, что я вас везу не из-за пармской ветчины, а из-за своего воспитания. В разные периоды своей жизни я был октябренком, пионером, комсомольцем и коммунистом. Не могу бросить вас в трудную минуту. И давайте не будем тратить время на ресторан. Не думаю, что вы от этого ужина получите удовольствие. А я не люблю быть в тягость. Едем прямо в Перхушково. Трафик более-менее подходящий.

— Как вас зовут? — спросила незнакомка.

— Славин.

— Славин — это фамилия. А имя?

— Марк.

— Вы еврей?

— Почему сразу еврей, а не римлянин, например.

— Значит, вы римлянин?

— Возможно, а вас как зовут?

— У меня обычное русское имя Мария.

— Вот как раз Мария — это самое что ни на есть еврейское имя. В Библии имя Мария сплошь и рядом встречается.

— Надо будет мужа обрадовать. Он у меня евреев не любит.

— Но вас-то любит?

Мария не ответила, она сказала, указывая пальцем:

— Вот ресторан, о котором я говорила.

Славин мельком взглянул на вывеску. Они проезжали Триумфальную арку.

— Но раз вы отказались от ужина, я должна буду вам заплатить. Иначе это будет неправильно.

— Это вопрос или утверждение?

— На ваше усмотрение.

— Это будет неправильно, — сказал Славин, — хотя вы наверняка думаете иначе. Женщина думает, что, если она красива, то этого достаточно, чтобы мужчины оказывали ей услуги.

— Вы так считаете?

— К чему этот разговор. Я все равно вас уже повез без всяких условий. Заплатите — хорошо. Нет, значит, нет.

— Я заплачу, как обещала двести долларов. Дома есть кубышка, или как вы ее мужики называете — заначка. Но мне просто интересно. Почему?

— Потому что неопределенность чревата проблемами. В жизни хороша ясность. Мужчина везет женщину незнакомую за город либо за деньги, либо в надежде на секс. Не пугайтесь.

— То есть, если денег не будет, вы потребуете секса?

— Нет, успокойтесь.

— Но вы же только изложили свои принципы или правила.

— В правилах есть исключения.

— Значит, вы исключение.

— Выходит, что так.

— Уф, мне даже жарко стало. Как у нас разговор завернул. Я даже отвлеклась от сегодняшнего мордобоя. Хорошо, что я села именно в вашу машину.

— Конечно хорошо. Кто бы вас кроме меня повез бесплатно.

— Я же сказала, что заплачу.

— Вы подрались с мужем?

— Это я фигурально. Подрались бы, если не водитель.

— У него свой водитель? Большая шишка ваш муж?

— Так! Все. Не хочу об этом говорить.

— Сами начали.

— Где мы сейчас?

— Кунцево проезжаем. Поедем через Одинцово или по прямой?

— Лучше по прямой, а там, где поворот на Внуково, повернем направо.

— Я знаю.

— Вы не таксист, случайно?

— Я снабженец, начальник отдела.

— А что это за машина, я не разглядела.

— «Субару».

— Хорошо едет, юркая.

— Триста лошадиных сил.

Женщина вдруг засмеялась.

— Что?

— Ничего, просто смешно стало. Триста лошадей — это большой табун.

— Мощность автомобильного двигателя измеряется в лошадиных силах.

— Да знаю я. Вы всегда такой серьезный?

— Я подумал, что вы не знаете.

— Знаю, я сама вожу машину. Дадите мне свой номер телефона?

— Зачем?

— Позвоню, узнаю, как вы обратно доехали. Ночь все-таки.

— А вы всегда такая заботливая?

— Нет. В данном случае я буду чувствовать ответственность за вас.

Славин стал диктовать номер, но Мария сказала:

— Не сейчас, я все равно не запомню. Приедем, запишу.

Проехали МКАД. После Немчиновки шоссе, как ни странно оказалось полупустым. Домчались до станции «Внуково», здесь Славин повернул направо, затем, доехав до Можайского шоссе налево. Постоять пришлось на железнодорожном переезде. Пошел снег, редкий, но промчавшийся поезд поднял снежную метель.

— Удивляюсь я, — вдруг сказал Славин, — как это меня угораздило оказаться здесь. Не иначе вы применили чары.

Он взглянул на пассажирку, ее губы тронула едва заметная улыбка.

— Сейчас пропустят, — сказала она. — За переездом прямо, а там я покажу.

Под предупреждающий звон подняли шлагбаум. Славин переехал по шпалам и вскоре углубился в поселок, следуя указаниям.

— Это здесь, — сказала женщина, указывая на высоченные ворота и забор.

Славин остановился в указанном месте. Мария взглянула на него.

— Здесь будете ждать?

— Дорога узкая, — ответил он, — если машина поедет, помешаю, надо будет передвинуть.

— Поближе к воротам никому не помешаете.

Славин последовал ее совету и заглушил двигатель.

— Так ужин или деньги? — спросила она.

Поскольку Славин молчал, сама же ответила:

— Значит, и то, и другое.

Она открыла дверь и взглянула на водителя.

— Пойдем, хоть чаем угощу. Не кобенься, мне плохо одной. Живая душа нужна, поговорим немного, и уедешь.

— Хорошо, — сказал Славин.

Оказавшись за воротами, он сразу же почувствовал, как исчезает накапливаемая в нем за время поездки досада на женщину и на свою мягкотелость. «Нет худо без добра», — подумал он, когда увидел утопающий в белоснежных сугробах двор, деревья и кустарники, занесенные снегом. Посреди участка стоял добротный двухэтажный дом красного кирпича. Здесь во дворе, после городской суеты, быстрой езды, он словно оказался в другой реальности. Было тихо, медленно кружась, падали снежинки, и казалось, что время замедлило свой ход.

— Вы идете или как? — позвала его с крыльца Мария. Она звенела ключами, подбирая необходимый, наконец, открыла дверь и вошла на застекленную веранду. — Ну, чего вы застыли там? Хотите оттянуть неприятное общение со мной.

— Для женщины с такой внешностью вы слишком самокритичны, это граничит с кокетством, — возразил Славин. — На меня просто накатило. После сумасшедшей Москвы, грязной дерганой, вдруг оказаться в тишине и свежести зимнего сада. Это как в церкви бывает. Заходишь взвинченный, мысли одна хуже другой, а постоишь в тишине, и вдруг все проблемы отступают, чувствуешь, что все пустое, эти лишние хлопоты, суета, отравляющие тебе жизнь. Или как после тяжелого дня выпить стакан водки.

— Про церковь мне понравилось больше, — сказала Мария, уходя в дом.

Последовал за ней. Хотя постоял бы во дворе еще, не желая расставаться с охватившим его благоговением.

 

— А вы не лишены романтики, — заметила Мария, — и за внешность спасибо.

— Говорить правду — просто и приятно, — сказал Славин.

При ярком освещении женщина выглядела еще более эффектно. Он не была красивой, но породистой, как скакун, и видимо тщательно следила за собой. Она стояла посреди гостиной спиной к монументальному камину, отделанному натуральным камнем. Перед порталом находились большие кожаные кресла, массивный журнальный столик. Изнутри дом был обшит деревом. С потолка свисала стилизованная под старину кованая люстра. У стены возвышался величавый буфет из красного дерева, перед ним круглый ореховый стол.

— Имение наследственное? — спросил Славин.

— Почему вы так решили?

— Дом новый, а деревья многолетние.

— Все значительно проще. Купили у бывшего номенклатурщика участок со старым домом. Снесли к чертовой матери и построили новый.

— Действительно, все просто. А я все выстраиваю догадки путем сложных умозаключений.

— И напрасно. Не надо усложнять жизнь. Все всегда значительно проще. И за поступками людей, как правило, низменные мотивы. А такие как вы громоздят удобные для себя отговорки лишь бы не смотреть в глаза действительности.

— Должен признать вашу правоту, — сказал Славин с сожалением. — А что камин работает?

— Да, если хотите, можете зажечь огонь. Я с ним возиться не буду. Я вообще не помню, когда его вообще топили.

— Не топите камин, а дрова рядом.

— Антураж. Так дизайнер видел. У нас паровое отопление. В подвале газовый котел. Здесь тепло.

— Но вы шубу не снимаете.

— Стриженная норка, это не шуба, это украшение. Мне не жарко. Под ней у меня практически ничего нет. Хотя вы правы. Сейчас надену свитер.

— Так камин запалить?

— Конечно, пусть живой огонь займется, авось в нем сгорят все наши беды. Как говорится «Махмуд поджигай». А я займусь чаем.

Мария, включила телефон в зарядное устройство и скрылась в соседней комнате. Славин занялся разведением огня. Достал из кармана швейцарский складной нож, с которым никогда не расставался и, взяв в руки полено со словами «сейчас мы вырежем Буратино» стал стругать стружку для растопки. Когда хозяйка вернулась в гостиную, в топке уже занималось пламя.

— Справились?

— Здесь много ума не надо.

— Ну не скажите, не каждый мужик способен разжечь огонь для женщины.

Славин улыбнулся.

— Или в женщине. Ваши слова прозвучали многозначительно.

— А я вас предупреждала — не ищите везде подтекста. Вот и пример сразу нарисовался.

На ней теперь был свитер грубой вязки. Она включила электрический чайник, а потом поставила на столик у камина две чашки и сахарницу с конфетами. Когда вода закипела, наполнила чашки.

— Чай из пакетиков. Не обессудьте.

— Спасибо, мне все равно.

— Зато выбор большой — черный, белый, зеленый, цветочный, жасмин, бергамот. Вы какой будете?

— Черный.

После этого наступило долгое молчание. Сидели, пили чай, глядя, как пламя лижет поленья и вытягивается ввысь к невидимому дымоходу.

— А выпить не хотите? Виски, например, — вдруг предложила хозяйка.

— Я за рулем, спасибо.

— А я выпью, не возражаете?

— Нет, конечно.

Она встала и пошла к буфету, вернулась с бутылкой «Чивас» и двумя толстостенными граненными стаканами фирмы «Luminarc».

— Я вам просто налью, чтобы видимость была, будто я не одна пью.

Она наполнила оба стакана до половины, потребовала, чтобы он взял свой в руки, чокнулась с ним и сделала глоток.

— Черт, я же про деньги забыла, — воскликнула она, — я сейчас.

— Сидите, — остановил ее Славин, — я не возьму денег.

— Почему?

— Поздно. Я сижу с вами за столом, не могу. Джентльмен не может брать деньги с человека, который угощает его виски. Тем более с женщины.

— Вы старомодны, но мне это нравится. В таком случае — ужин. И без возражений.

— Хорошо, — согласила Славин. Он все еще держал стакан с виски.

— Вы хотя бы пригубите, — заметила Мария. — Это не скажется на вашем вождении. Нельзя после чоканья ставить стакан, не выпив ничего. Плохая примета. В Грузии, например, поэтому из рога пьют, пока не осушишь, на стол не поставишь, вино разольешь. Взял рог в руки и попался.

— Подловили. Но я и стакан выпью, на моем вождении это никак не скажется.

— У мужиков бахвальство — вторая натура.

— Вы меня подначиваете? Если я выпью стакан, мне придется остаться здесь на ночь. Ни к чему эти игры с ментами. Или обуют на деньги, или прав лишат. Если принципиальный попадется.

— Оставайтесь, кто же не дает. Места много.

— А что скажет муж?

— А мне плевать на то, что он скажет.

— Вы Сирена, — улыбнулся Славин, — а я Одиссей. Так я и буду теперь вас называть.

— Может быть. Хорошая ассоциация.

Славин чокнулся с хозяйкой еще раз, пригубил и поставил стакан. Женщина сделала несколько глотков и словно задохнулась. Замахала ладошкой перед лицом, со стуком поставила недопитое виски, схватилась за чашку с чаем, запила и выдохнула.

— Непривычный для вас напиток ячменный виски, — сочувственно сказал Славин.

— Да, я все больше ликерами балуюсь, коктейлями, вино люблю хорошее. Но можно перейти на ты. Целоваться не будем, но засчитаем это как брудершафт.

— Как мне вас называть — Мария?

— Нет, это слишком официально.

— Маша?

— Это будет фамильярно.

— Что-то среднее. Мара?

— Боже упаси. Хотя ладно, называй как хочешь, можно Мари. Я буду звать тебя Одиссей. Помнишь, песенка такая была — «Ты куда Одиссей, от жены, от детей». Кстати, ты женат?

— Разведен.

— А лет тебе сколько?

— Почти сорок.

— Дети?

— Взрослая дочь. Почти не общаемся.

— Почему?

— В маму пошла.

— Ну что же, пока все складывается удачно. Нет, не подумай. Это я к тому, что меня совесть не будет мучать из-за того, что я тебя здесь удерживаю. А там жена с ума сходит. Женская солидарность, понимаешь?

— Анекдот про женскую и мужскую солидарность? — предложил Славин.

— Валяй.

— Мужская солидарность. Муж не ночевал дома.

Жена. — где был?

Муж. — у Васи.

Жена звонит Васе. — Мой у тебя был?

Вася. — Что значит был, он и сейчас у меня.

Женская солидарность. Жена не ночевала дома.

Муж. — Где была?

Жена. — У Вали.

Муж звонит Вале. — Моя у тебя была?

Валя. — Нет, конечно, я тебе давно говорила, что она гулящая.

— Смешно, — сказала Мария без улыбки.

— Извините, — сказал Славин, — кажется я проявил бестактность, не сообразил.

— Ладно, не парься, все нормально, однако соловья баснями не кормят. Сейчас продукты питания организую.

Мария ушла. «Черт возьми, — сказал себе Марк, — в доме повешенного не говорят о веревке, досадная оплошность, где ваше чувство такта»? Он взял кочергу и стал ворочать поленья в камине. Предложение остаться на ночь взволновало его. Помимо воли, это было не рассудочное. Раздался звонок. Мария вернулась, ответила, — алло, алло, — потом выдернула телефон из сети, прикрыла дверь на кухню. Но Марк все равно почти все слышал, хоть и старался не слушать, потому что был воспитанным человеком. Громким яростным шепотом женщина взывала к совести невидимого абонента. «Десять лет жизни коту под хвост, лучшие годы я тебе отдала, — расслышал Марк. — Про деньги забудь, считай, что это компенсация морального ущерба. — Разговор закончила словами — да пошел ты, будет так, как я сказала или я сделаю так, что всю лавочку твою закроют. Это мое условие».

Потом наступило молчание. «Черт, вот угораздило меня попасть в супружескую свару, — сказал себе Славин. — Зачем я посетил сей мир в его минуты роковые, или как там?»

— Ты можешь мне помочь? — После долгой паузы крикнула Мария.

Марк пошел на зов. Она улыбалась, как ни в чем, ни бывало, держала в руках поднос с закусками, глазами показала на трехлитровую банку с солеными огурцами.

— Можешь это взять?

— Могу, но зачем. Кто же ест на ночь соленые огурцы, жажда замучает.

— Какой рассудительный, но ты прав. Тогда возьми нож и разделочную доску. Будем там все резать. Для сервировки нет ни времени, ни желания.

— Давай, я поднос возьму.

— Нет, я сама, лучше нож, а то я его боюсь.

Марк кивнул, взял деревянную доску и большой узбекский нож с ручкой из маральего рога. Последовал за ней.

— Угостить особо нечем. Мы здесь были в воскресенье. А сегодня у нас — среда. Все, что нашла. Негусто, но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Словом, дареному коню в зубы не смотрят.

— Это называется негусто?! — усмехнулся Славин.

— А как это называется?

— Это называется, у кого щи пустые, а у кого жемчуг мелковат.

Мария несколько секунд сердито смотрела на него, а затем захохотала. Отсмеявшись, сказала:

— Спасибо, рассмешил. Вот нож, а вот — продукты. Режь и ешь. Хлеба жалко нет.

— Хлеб будет лишним за этим столом. Со свиным рылом да в калашный ряд.

Мария опять засмеялась. Смех был заразителен, Марк тоже улыбнулся.

— Почему я смеюсь? Мне сегодня плакать надо, а я смеюсь, — удивленно сказала Мария.

— Может, это смех сквозь слезы?

— Слез не будет, не дождетесь. Это я не тебе.

На огромном Жостовском подносе лежала вяленая свиная рулька, именуемая благородным испанским словом — хамон, шмат твердого желтого сыра, банка с оливками и дижонская горчица. Так было написано на ее этикетке.

— Извини, что скудная закуска и все без сервировки. Кажется, я это уже говорила. Я повторяюсь.

— Ничего, я тоже могу повторяться. Чтоб я так жил скудно.

— Уже не смешно, угощайся.

Марк отрезал несколько ломтиков хамона, сыра, открыл банку с оливками.

— Ну что? Выпьем?

— Я не буду.

— Я да, а ты сделай вид.

— Хорошо, — согласился Славин.

Он взял стакан, чокнулся и поставил на стол. Мария сделала большой глоток и сказала:

— Нет, так не пойдет. В этом есть что-то извращённое. Когда женщина пьет, а мужик комедию ломает.

— Это грубо, — сказал Марк.

— Извини, я в таком состоянии сегодня, мне простительно. Я же баба деревенская, из Брянской области, скажи спасибо, что матом не ругаюсь. В Москву приехала двадцать с лишним лет назад. Институт закончила, Плешку, между прочим, замуж вышла и т. д. и т. п. Снимай куртку, здесь уже тепло.

Марк стянул кожаную куртку и бросил на диван. Тирада женщины притупила в нем желание раскланяться и уйти, вызванное предыдущим замечанием. Он взглянул на часы, стрелка подбиралась к двадцати трем часам. Мария перехватила взгляд.

— Подбрось дров в камин, — попросила она.

Когда он, выполнив просьбу, вернулся за стол, то увидел в ее руках брелок со звездами, это были ключи от автомобиля.

— Теперь не уедешь, — сказала она.

— Это не смешно, — возразил Марк.

— Мне тоже не смешно, поэтому я и прошу тебя остаться.

Но тут же бросила ключи на стол.

— Возьми, я пошутила. Но, если бы ты знал, сколько мужчин мечтает услышать это от меня. А удача выпала тебе. И ты отвергаешь ее. Тебя дома никто не ждет. Мы посидим, допьем эту бутылку, и ты пойдешь спать. Места много. Я выделю тебе отдельную комнату. Можешь даже закрыться на ключ. Если ты так печешься о своей нравственности.

— А, если приедет твой муж?

— Так у нас же ничего нет, кроме… ничего.

— Но он же этому не поверит.

— Ладно, как хочешь. Мне надоело тебя уговаривать. Между прочим, у нас имена однокоренные. Марк, Мария. Будь здоров! Давай, делай вид.

Она взяла в руки стакан. Марк последовал ее примеру, чокнулся и выпил. Мария округлила глаза от удивления.

— Вот это по-нашему, по-бразильски. Какой довод на тебя подействовал?

Марк не сразу ответил. Он дегустировал ячменный дистиллят.

— Отличный виски, — наконец сказал он, — выдержанный, качественный. Дома никто не ждет, а тебе нужна моя помощь, ты нуждаешься в общении.

— Христианское милосердие. Я вообще-то не люблю, когда меня жалеют, если ты сидишь здесь только из этих соображений, то можешь ехать.

— Я атеист, а ты хороша собой.

— И в виски разбираешься.

— Есть немного. Такого не пил. Хорош.

— Еще бы. Из Duty free.

— Хамон, сыр тоже оттуда?

— Нет. Это из Испании. На Новый год ездили, привезли. Хотя этого добра и здесь хватает. Ты был в Испании?

— Нет. Я дальше Турции не ездил.

— Наливай еще. И мне, и себе. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.

Славин наполнил стаканы на треть. Каждый взял в руки свой, и они синхронно задумались, каждый о своем. Славин о том, что поступает опрометчиво и неразумно. Такие приключения хороши в двадцать лет, но никак не в сорок, да еще в загородном доме замужней, и судя по всему экстравагантной женщины, чей муж, видимо, влиятельная персона. Алкоголь еще не начал действовать, и Марк осторожничал. Мария думала о том, как ей повезло с этим парнем. Иначе бы она сошла с ума в одиночестве.

— Хорошо сидим, — сказала она. — О чем ты думаешь?

— Так, ни о чем. А ты?

— А я о том, как мне повезло с тобой. Чтобы я делала, если не села в твою машину. Без денег, без телефона. Спасибо, я тебе очень благодарна.

— Не стоит благодарности, — сказал Славин, устыдившись собственных опасений. — А что случилось у вас с мужем? Мы можем поговорить, если хочешь.

— А ты что психиатр-терапевт?

— Нет, но был женат. Кое-что понимаю.

— Но ты же развелся. А говоришь, понимаю. Вот, если бы ты сохранил семью, тогда бы понимал. Насмотрелись американских фильмов, и все лезут с советами.

— Извини, я не лезу. Просто предложил. Иногда помогает, просто поговорить.

— Все нормально. Не извиняйся. Просто говорить не о чем. Муж послал мне смс-ку, предназначенную любовнице. Как в песне поется — картина ясная. О чем тут можно говорить, а?

— Не о чем, — согласился Марк.

— Спасибо за понимание. Может, выпьем?

— Непременно.

— Ты начинаешь мне нравиться. Пьем или вечер потерян.

Сдвинули стаканы, выпили.

— А до этого не нравился? — спросил Марк. Он срезал ломтик вяленой свинины, положил на пластинку сыра и протянул женщине.

— Не цепляйся к словам, — сказала Мария, беря подношение, — спасибо за заботу. Вместо того, чтобы я тебе бутерброды делала, ты меня обхаживаешь. Но мне нравится. Вообще, начало отношений лучшее, что есть в жизни.

— Начало отношений — это формула речи?

— Вот именно, хорошо сформулировал. Надо запомнить, формула речи. А я тебе нравлюсь?

— Конечно, как ты можешь не нравиться. И до этого нравилась, и сейчас нравишься.

Мария засмеялась.

— Что такое?

— Для женщины главное, чтобы нравилась не до того, а после. Извини, что так прямолинейно.

— Ничего, у нас, ведь, вечер прямых текстов. Говорим правду, как на исповеди.

— Вроде того. Ты хочешь задать мне прямой вопрос? Задавай!

— Ты хочешь отомстить мужу с моей помощью?

— Хочу и отомщу. Но не обольщайся, если ты об этом подумал. Мы просто сидим и разговариваем. Мне сейчас общение важнее секса. А у вас мужиков всегда одно на уме.

Марк взял бутылку и плеснул в каждый из стаканов.

— Даже не знаю, что сказать, — молвил он, — ты меня пристыдила. Но хочу заметить, что женская логика это что-то особенное.

— Что-то жарко стало, — сказала Мария и стянула свитер, оставшись в белой рубашке, расстегнула две верхние пуговицы, явив роскошное декольте.

Марк старательно избегал взгляда на полуобнаженную грудь. Но Мария сказала:

— Можешь не отворачиваться. У нас же вечеринка правды. Для чего грудь женская существует? Для чего бабы с ней так нянчатся, чтобы мужикам нравиться, чтобы они на нее смотрели.

— Тогда расстегни рубашку совсем, — шутливо предложил Славин.

— А ты думаешь, что я этого не сделаю?

Мария расстегнула все пуговицы, сняла рубашку, оставшись с полупрозрачным открытым бюстгальтером. Марк улыбнулся.

— Что?

— Ни что, просто улыбаюсь. Красивая грудь, приятно смотреть. На язык просится классическое выражение, которое мне очень нравится.

— Ну-ну, блесни интеллектом, произведи на девушку впечатление. Что за выражение?

— Говорить правду просто и приятно.

— Хорошо сказано. Это выражение мне надо будет тоже запомнить. Где ты работаешь?

— Я уже говорил. Начальник отдела снабжения на заводе.

— Что за завод? Государственный?

— Был государственный, пока жена градоначальника на него лапу не наложила.

— Сколько получаешь?

— Двадцать тысяч месяц.

— Негусто.

— Сколько есть.

— На такую зарплату «Субару» не купишь.

— Машина не новая, к тому же у меня есть ларек, небольшой магазинчик. Еще есть вопросы ко мне?

— Тебе неприятно?

— Не то чтобы, просто как на допросе.

— Еще про личную жизнь можно?

— Валяй.

— Валяй это грубо. Тебе это не к лицу.

— Быстро во мне разобралась.

— Не все тебе психотерапией заниматься. Мы тоже не лаптем щи хлебаем. У тебя есть подруга?

— Разве что соседка.

— Ты спишь с соседкой?

— Боже упаси, ей семьдесят восемь лет. Ты спросила про подругу, мы дружим, иногда я покупаю ей продукты.

— Ты прекрасно понял, о чем я. Подруга в английском смысле этого слова. Девушка для встреч. Говоришь по-английски?

— Да. Ты спрашиваешь про любовницу?

— Да именно про нее я и спрашиваю.

— А у тебя?

— Я первая спросила.

— У меня есть партнерша для нечастых встреч.

— Ишь как завернул. Она замужем?

Марк неопределенно пожал плечами.

— Говорит, что замужем, но отношения свободные. У нее муж богемный человек. Теперь ты.

— А я ничего говорить не буду.

— Логично. А кто все-таки твой муж?

— Он работает на таможне, служба безопасности. Так что, если решишь заняться торговлей, каналы наладить можно. Хотя, как я ему о тебе скажу. Он ревнивый, как черт. Вот свинья. Сколько он мне скандалов закатывал на пустом месте. А сам. Вот так всегда и бывает. Ладно, давай еще выпьем, наливай на посошок.

Марк исполнил просьбу.

— Почему на посошок? — спросил он, поднимая стакан. — Ты хочешь, чтобы я ушел.

— Почему ты обо мне так плохо думаешь. Это я отправляюсь спать. Я уже пьяная. А мне этого и надо было. Пойду, лягу в постель, забудусь тяжелым сном. А ты можешь прикончить эту бутылку. Или тоже ложись спать. В общем, ты свободен в своих поступках.

— Спасибо, — сказал Славин, — я могу лечь на этом диване?

— Зачем же на диване, наверху есть гостевая комната. Там постель, душевая — все по высшему разряду.

— Как я ее найду?

— Рассказываю. Поднимешься на второй этаж. Там три двери. Первая слева — моя спальня. Первая справа — твоя. Или наоборот, в общем разберешься.

— Я постараюсь, — сказала Славин, пытаясь уловить потаенные смыслы в словах и голосе. Но их не было. Мария довольно холодно пожелала ему приятных сновидений, накинула рубашку и ушла, скрипя ступенями деревянной лестницы.

— Если бы ты знал, как ненавижу эту лестницу, — сверху сказала она, — надо было каменную ставить.

После этого она ушла. А Славин остался один размышлять над ситуацией. Допивать виски он не стал. Он был лишен этой вредной привычки, не вставать из-за стола, не опорожнив бутылку. Имел волю остановиться во время самого приятного, по словам поэта путешествия — на дно кувшина с вином. Странно, что в голову сейчас пришла эта восточная метафора, ни скандинавский интерьер, ни снежная метель, за окном, ни собственно виски, не могли служить ассоциативным рядом. Закрутил пробку, отодвинул бутылку. Обстановка была романтическая или лучше сказать, сказочная. Из мечтаний среднестатистического советского мужчины. Ночь, пылающий камин, заграничное пойло и эффектная женщина наверху. Правда, ни влечения, ни вожделения он не чувствовал. Какая-то червоточина в этой идиллии не давала ему покоя. Он не мог избавиться от неясного чувства тревоги. Встал и вышел во двор на крыльцо. Двор был похож на райский сад в зимний сезон, если в раю меняются времена года. Все было занесено снегом. Лучше всего было бы сесть в тачку и убраться отсюда подобру-поздорову. Женщина хороша, слов нет, но бедовая. Это чувствовалось. Стремная, как говорили приверженцы арго. Однако выпитый стакан виски делал дорогу домой сомнительным мероприятием. Таким как возвращение Одиссея. Хотя, оставаясь здесь на ночь, он добровольно делал то, к чему Одиссея вынудила Цирцея. То есть он поступал ровно наоборот. Оставался вместо того, чтобы уйти. Положим, зимней дороги он не боялся. Но алчные менты, эта военизированная саранча, эта штука была посильнее зимней дороги. Итак, все было занесено снегом — клумбы, кусты, деревья, альпийская горка. Снег продолжал идти, а порывы ветра превращал это действие в сказочную феерию. Трудно было представить, что в десятке километров отсюда — шум большого города, черная жижа под колесами, бешеный ритм, несущиеся автомобили. Вид зимнего сада вновь подействовал на него гипнотически. Снежная тишина довершила гипнотическое действие сирен, а привязать к мачтам его было некому. Марк вернулся в дом. Камин догорал. Он подложил туда поленьев, подумав, что, если не сможет заснуть, такое с ним часто бывало в чужом доме, то спустится вниз, и будет сидеть у огня, не надо будет среди ночи возиться с дровами. Затем, ступая мягко, что твой Чингачкук, поднялся по скрипучей лестнице, умудрившись не издать ни единого скрипа, нашел свою комнату. Здесь была достаточно широкая кровать, стул, письменный стол, зеркало и шкаф. «Прямо как номер в отеле», — подумалось. Последний раз, в гостинице, возвышающейся над Волхвом в Великом Новгороде была именно такая обстановка в комнате. Славин отдернул шторы на окне и увидел задний двор, еще больше засыпанный снегом. Было очень тихо, казалось, что слышен шорох падающих снежинок. Он обернулся на скрип половицы. На Марии был короткий халатик, являющий взору идеальные ноги.

— Ты так крался, чтобы меня не разбудить? — спросила она насмешливо, — еще никто не смог подняться по этой лестнице беззвучно. Тебе это удалось. Наверное, в детстве в индейцев играл.

— Угадала.

— Или меня боишься?

— Не угадала.

— Вообще то это моя комната,

— Значит, я не разобрался, думал гостевая, раз тебя нет.

— Я была в ванной. Но ты не закрылся.

На это Славин ничего не ответил.

— Я честно намеревалась заснуть, но потом решила не насиловать себя. Предоставить тебе эту возможность. Мы же взрослые люди. Зачем нам лишать себя этой плотской радости.

— Ты хочешь, чтобы я тебя изнасиловал? — шутливо спросил Марк, пытаясь справиться с сердцебиением.

— Хочу, я даже принесла наручники.

Мария показала стальные наручники, затем бросила их на кровать.

— Зачем?

— Хочу, чтобы у меня не было выбора.

— Видеозапись тоже будет?

— Конечно, она уже идет.

— Ты это серьезно? — настороженно спросил Марк. — А где камера?

Мария, указывая на свои глаза, сказала:

— Здесь, мой Одиссей, иди сюда.

Марк молчал, не зная, что сказать.

— Так чего ты ждешь?

— У тебя красивые ноги, — произнес Марк.

— Все остальное тоже, — с вызовом сказала Цирцея, сбрасывая халат. Под ним ничего не оказалось, была совершенно нагой. Марк не мог отвезти взгляда от ее мраморного тела — тонкая талия, плоский живот с пирсингом на пупке, лонный бугорок был гладко выбрит, за исключением мерлушковой полоски нитью Ариадны, кокетливо тянущейся вниз к гроту Венеры.

— Это колечко — чека от гранаты? — улыбнулся Марк.

— Да, потянешь и тебе хана. Чего ты смеешься?

— Когда я тебя увидел на перекрестке, невольно произнес — хороша Маша да не наша.

— Была не ваша стала ваша, видишь, как порой желания быстро исполняются.

Она протянула руку и выключила свет.

* * *

Сказав Марии, что он работает начальником снабжения, Славин не то, чтобы солгал, но говорил о прошлом. Он числился инженером первой категории, до недавних пор выполняя обязанности начальника. Должность ему давно была обещана директором, но этой единицы, якобы, не было в штатном расписании. Славин не придавал этому особенного значения. Но недавно его вызвали в отдел кадров, и в связи с новым штатным расписанием предложили написать одновременно два заявления. Одно на увольнение по собственному желанию, второе — о приеме на работу инженером второй категории. Поскольку кадровичка сослалась на приказ директора, Славин пошел к нему за объяснением.

Директор завода бывший коммунистический функционер не пошел ко дну в мутных водах перестройки, сумел приспособиться и выплыть. Как всякий карьерист раньшего времени начинал комсомольским активистом. Его бывший партийный начальник был теперь начальником главка местной промышленности, вот и ставил своих людей на вакантные места по всей отрасли. Небольшой заводик на Каховке, производящий товары местной промышленности. Осипчука бросили туда, чтобы сделать предприятие рентабельным. Он же его развалил окончательно. Славин, открыто выступивший в его защиту, был вынужден тоже уволиться. Именно Славин своим выступлением на партийном собрании завода, смог повлиять на решение коллектива, не исключать его из партии, что для карьериста равносильно волчьему билету. Директор был ему обязан. Через короткое время Иван Степанович получил новую руководящую должность. Директор как бы в благодарность взял его с собой на новое место работы, но сейчас он, подозревал Славин, тяготился этим. А когда-то вместе пили водку.

Иван Степанович источал дружелюбие.

— Твою должность сократили, — заявил директор, — поэтому я перевел тебя на вторую категорию. Но ты не переживай. Зарплата у тебя остается прежней.

Славин удовлетворился объяснением, вернулся к работе, но в скором времени в отделе появилось двое новых работников — инженер первой категории и начальник снабжения. Человеку не обязательно говорить прямо. Поступки значат больше, чем слова. Славин в тот же день написал заявление на увольнение. К директору не пошел. Тяжело, когда тебе лгут, глядя в глаза. Он хотел уволиться в тот же день, но Иван Степанович не разрешил, заставил отрабатывать положенные две недели по закону. Сейчас подходила к концу первая неделя. Славин приехал на завод за полчаса до начала рабочего дня. Сидел, положив перед собой маленький ключик, и прокручивал в памяти события вчерашнего вечера и ночи. Ключик был от камеры хранения на Киевском вокзале.

— Я завтра никуда не выйду из дома, — сказала Мария, когда он собрался уже уходить. На улице еще было темно. — Ты сможешь оказать мне услугу? Надо забрать сумку и привезти ее мне. Ты же хочешь еще раз увидеть меня?

Славин решил для себя, что романтическое приключение будет максимально коротким и закончится, лишь только забрезжит утра свет. Но джентльмен не может отказать женщине, разделившей с ним ложе.

— Конечно, — сказал он, — только объясни мне, почему ты хранишь ее в камере хранения? В ней нет никаких запрещенных российским законодательством вещей?

— Ты с ума сошел, — ответила Мария, — я жена таможенного начальника. Я могу провезти через российскую границу носорога беспошлинно. Таможня мне на все дает добро. Я ехала от мамы, сумка тяжелая была, вещей много. Муж козел не встречал, очередная ссора. Я одну сумку оставила в камере хранения. Устраивает ответ?

— Вполне, — ответил Марк, — почему носорог, а не слон.

— Носороги мне больше нравятся, ты видел, какой у него рог?

— Рог животного — это фаллический символ.

— Не знаю, я об этом не думала. Ну почему все надо опошлить. Мне не нужны символы. Я здоровая, сексуально удовлетворенная женщина. Все эти фрейдизмы не про меня.

— Прости.

— Не прощу. Ты меня взволновал своими фаллическими символами. Хотела спать, теперь не засну.

Она нашла его руку и зажала у себя внизу живота, затем впилась в него долгим поцелуем.

Когда Славин уходил, она почти спала или делала вид. Он дотронулся до ее обнаженного плеча губам, прощаясь без слов. Она в ответ шевельнула пальцами. «А как же горячий завтрак?» — мысленно спросил у нее Марк. «Обойдешься», так же мысленно ответила Мария.

Теперь Славин сидел и смотрел на ключ от камеры хранения. Вообще-то он был довольно наивным и неосторожным человеком, чтобы ожидать подвоха от этого поручения. Но хорошее воображение и багаж просмотренных голливудских фильмов рисовали всякое. Без четверти девять пришла кладовщица Нина. Миловидная женщина лет двадцати пяти.

— Здравствуйте, — поздоровалась она, — вы так рано. Я бы на вашем месте к обеду приходила после того, как с вами директор поступил. Вы же еще на строительстве завода работали.

— Не могу, — ответил Славин, — привычка, а она, как известно, вторая натура. А насчет ситуации с директором, — это классика жанра. Одни созидают, другие пользуются плодами их труда. К тому же я когда-то оказал ему услугу, а, как известно ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

— Чаю хотите? — предложила Нина. — У меня есть овсяное печенье.

— Очень. Я не завтракал сегодня, — благодарно сказал Славин.

Нина была строга со всеми, но к нему относилась к нему с симпатией и пиететом, хотя он уже давно не был ее начальником. Когда вновь выстроенный завод начал набирать штат, их было двое в отделе снабжения он и Нина.

— То-то я смотрю вы какой-то бледный. Пили что ли?

— Было дело. Вообще ночь тяжелая была.

— Сейчас я для вас чаю с лимоном сделаю, попьете, отпустит.

Она приготовила чай, бросила в него дольку лимона, даже размешала сахар ложечкой, будто он был младенец. Славин сделал глоток, затем другой и блаженно вздохнул: «Хорошо».

— А как ваши дела? — из вежливости спросил он.

— Спасибо, хорошо. А вы из вежливости спрашиваете, или, в самом деле интересуетесь?

Марк виновато улыбнулся, пожалуй, хватит с него одной семейной драмы. У Нины тоже были проблемы в семейной жизни.

— Понятно, — лукаво сказала женщина.

— Но вы можете рассказать, если хотите, — самоотверженно произнес Славин.

— Нет. Не хочу.

Пил чай и ел овсяное печенье, когда появился новый начальник отдела, высокий рослый мужчина.

— Категорически всех приветствую, — громогласно объявил он. Это было именно объявление, а не приветствие.

Откуда он взялся, никто не знал. Когда интересовались, не отвечал, отшучивался. Звали его Николай Игнатьевич. Человек лет пятидесяти с лицом зашившегося алкаша. В снабжении был новичок, поэтому все время консультировался с Марком. Когда он, узнав, что Славин написал заявление, попросил поделиться связями, Марк указал на телефонный справочник. После этого начальник стал засыпать его вопросами, желая узнать побольше. Перед смертью не надышишься, говорят в таких случаях. И контролировал каждый его шаг. Мстительно. Но Марку было все равно. Когда ему надоедало сидеть в конторе, он вставал и уходил, ничего не объясняя. Николай Игнатьевич тут же бежал стучать на него директору.

Вторым человеком, как раз тем, кто пришел на должность инженера первой категории был человек предпенсионного возраста, отработавший до этого в Ираке десять лет. Видимо бывший шпион. Его взяли в отдел также по блату. Наверное, доработать оставшиеся до пенсии годы. Его звали Иван Кузьмич. Он так же ни черта не смыслил в металлах и снабжении, но был пунктуален, скрупулезен во всем, сидел на работе от и до, и послушно бежал на зов начальства.

Славин допил свой чай и встал.

— Куда? — встрепенулся начальник.

— Пойду, пройдусь по цеху, — ответил Марк.

— Только не исчезай, — предупредил Николай Игнатьевич, — у меня к тебе есть вопросы.

Марк кивнул и пошел в цех. Небольшой по размеру завод, стоящий на выезде в Бирюлево, был под завязку укомплектован сложнейшими станками с электронным программированием. Возводили в Перестройку, под самый занавес, строили финны, по слухам валюты было вбухано немерено. Марк работал еще на его строительстве. Во время большого хапка, иначе говоря, приватизации, замечательный завод чудесным образом оказался в собственности коммерческих структур близких к жене градоначальника.

Марк обошел все цеха. Затем встретил директорского шофера, помог ему прокачать тормоза на старенькой, но черной «Волге». Марк тянул время до обеда, чтобы поесть в заводской столовой, поскольку дома съедобного ничего не было. Покупать продукты было лень, а готовить тем более. В столовой его разыскал начальник снабжения. Сделав страшные глаза, он подсел к нему и сказал:

— Слушай, Марик, швеллер номер восемь нужен срочно, работа встанет. Можешь достать? А ты че так рано обедать сел? Сейчас работяги кушают. А у нас обед с одиннадцати тридцати.

— Я сейчас уезжаю, — объявил Славин.

— Куда? — с гаденькой улыбкой поинтересовался Николай.

— По делам, — бросил Марк.

— Швеллер раздобудь и езжай, — просил начальник.

— Эта позиция, кажется по части Кузьмича, — заметил Марк.

— Ну ладно, не вы…ся — начальник ласково произнес матерное слово.

— Хорошо, — сказал Марк, — сейчас приду.

Пообедав, он вернулся в отдел, сделал несколько звонков, заказал необходимое количество швеллера и ушел. Начальник проводил его взглядом тигра, которому не дотянутся до лани. И сразу же пошел к директору. Стук, стук. Этот стук у нас песней зовется. Как-то Славин пошел подписывать к директору гарантийное письмо и увидев там очередь, шутливо спросил — вы зачем здесь собрались, вам что здесь дом свиданий? У директора в это время сидела главный бухгалтер, моложавая женщина, у которой с директором были амурные дела. Шутку тотчас донесли до высочайшего уха, и Марку пришлось объяснять, что он ничего не имел в виду.

Никогда не говори о человеке в его отсутствии, ибо земля может передать ему это.

После обеда сон неумолимо накатывался на него. Бессонная ночь давала о себе знать, поэтому Марк заехал домой вздремнуть. Он был профессиональным водителем когда-то и с этими вещами не шутил. Если, выезжая на трассу, чувствовал дрему, то, как Штирлиц, останавливался и давал пятиминутный отдых организму. Сегодня предстояла еще одна поездка за город. Марк решил выполнить просьбу ночной Сирены. Странно, что он совсем не думал о ней. То есть ночное романтическое приключение, о котором мечтает каждый второй мужчина или лучше девять из десяти, не оставило в его сердце никакого следа. По привычке все анализировать Славин думал об этом всю дорогу домой и пришел к выводу, что всему виной неясное чувство тревоги, сопутствующее этому рандеву. Чужая жена и муж под кроватью.

Марк провел дома два часа, пытаясь заснуть, но по закону подлости лишь голова его коснулась подушки, сон улетучился. «Черт возьми, и некому рассказать об этом», — сказал вслух. Друзей у него не было. То есть формально они значились, но полноценной дружбы не существовало. Без дела никто им никто не интересовался, уяснив это, он тоже перестал звонить. По примеру героини «Служебного романа» свел на нет все отношения с друзьями, поскольку понял, что по большому счету, гамбургскому, так сказать, никаких друзей у него нет. Поэтому не надо строить иллюзий, чтобы не испытать разочарование в какой-то момент. В других обстоятельствах он бы с любопытством увлекся этим странным неожиданным романом, но женщина была слишком дорогой для него. Он предпочитал плоды с деревьев попроще. Опять же эти наручники, к чему были такие крайности. Когда она протянула их, взял и повесил на спинку кровати.

— Сделаем вид, что я уже сковал тебя, — сказал Марк.

— У меня не такое богатое воображение, как у тебя, — возразила Мария, но настаивать не стала.

Скрестила руки за спиной, когда Марк приблизился к ней. Он почувствовал, что женщина ждет от него применения грубой силы. Это было не в его характере, но желание дамы — закон. Толкнул ее на кровать, Мария выгнулась, как кошка, разнося колени, открывая лоно, но не сразу подпустила к себе. В какую игру она играла? Следовал ее приказам безропотно, как раб лампы. На него это было непохоже, не любил, когда в постели верховодила женщина, кою, как известно, украшает скромность. Неправильно, когда тобой в постели командуют — медленней, глубже, сильнее; понукают, можно сказать. Должна лежать, стыдливо отводя глаза, а не смотреть на партнера оценивающим бесстыжим взором. Но виски был хорош, да и выпито немало. Некоторые эпизоды прошлой ночи он не мог восстановить в памяти. Камасутра, разве все упомнишь. Отчаявшись заснуть, он встал.

 

Оседлав субару, сначала заехал на заправку. Всем хороша была машина, полный привод, триста лошадей, но бензин расходовала как раз по аппетитам табуна. «Субару» пригнали из Германии под заказ. Хозяин оказался человеком экономным, поездив месяц, тут же ее перепродал. Прожорливость машины компенсировалась тем удовольствием, которое она доставляла водителю, на дороге он мог вытворять все что угодно. В любой момент ускориться, перестроиться, вклиниться в минимальный зазор между участниками дорожного движения. Догнать его никто не мог, но он этим без особой надобности не злоупотреблял. Марк залил полный бак и поехал на Киевский вокзал. Это было по дороге в Перхушково. Что день грядущий мне готовит?

Черная продолговатая кожаная сумка оказалась довольно увесистой. У нее была замысловатая извилистая молния, заканчивающаяся замочком. Повесил на плечо и пошел к выходу, стараясь не попадаться на глаза ментам. Последние приобрели подлую привычку останавливать любого человека, интересоваться содержимым его поклажи. Они и раньше были излишне любопытны, а после чеченской войны получили полный карт-бланш. Вообще-то надо было отказать Марии. С некоторых пор с подобными просьбами люди уже не обращались. На вокзалах, в портах периодически объявляли — не берите чужие вещи для передачи (вдруг там бомба).

На выходе стояли двое толстомордых блюстителя порядка. Но на Славина не обратили внимания, поскольку шмонали узбеков. Терроризм, ужесточение правил регистрации, — все это было для них манной небесной. Один из них повернул черепушку в сторону проходящего мимо Славина, но интереса не проявил. Только сейчас Марк в полной мере почувствовал правоту поэта, сказавшего — Я прошел сквозь строй янычар в зеленом, чувствуя яйцами холод их злых секир. Дорога до Перхушково заняла сорок минут, еще десять простоял на железнодорожном переезде. Можно было проскочить по встречной, но над будкой стрелочника он заметил камеру. Вот мода пошла, везде камеры вешать. Главное, толку от них никакого. То есть, когда против гражданина это да, а, если за, то записи исчезают. Когда, наконец поезд промчался и шлагбаум поднялся, он поехал, медленно переваливаясь через шпалы, щадя подвеску. Был в очереди последний, не поленился, опустив стекло, спросит у стрелочника: «Отец камера пишет»? «Черта лысого она пишет», — ответил стрелочник. После переезда свернул на поселковую дорогу, припоминая повороты. В мыслительном процессе провалы случались, особенно после виски, но зрительная память была отменной. Он узнал забор, сбавил скорость, но останавливаться не стал, ибо там стоял милицейский уазик. Ворота были приоткрыты, во дворе он увидел черный джип, марку не разглядел. Что-то здесь было неладно. Марк, не сбавляя скорости, проехал мимо. За рулем уазика сидел скучающий мент и курил сигарету. В зеркало Марк видел, как тот провожает его взглядом. Хорош бы он был, заявись с сумкой. Мария вряд ли обрадуется его появлению. И этот джип, где-то он его видел. Сумка никуда не денется, — он человек порядочный. И у нее есть его номер телефона. Не будем искушать судьбу. Он доехал до конца улицы, повернул налево, затем еще налево. И так, плутая по поселковым, занесенным снегом дорогам, превознося полный привод, вырулил к выезду из поселка, умудрившись, не проехать вновь мимо ее дома. Однако в последний момент он увидел в зеркале заднего вида, как из ворот выехал кадиллак. Переезд был рядом, рукой подать, но там опять была вереница машин перед опустившимся шлагбаумом. Марк пристроился в хвост очереди, наблюдая за действиями водителя кадиллака. Вряд ли кадиллак со спецсигналами будет стоять в очереди, объедет, станет рядом с первой машиной, он как раз и был первым теперь, но он подъезжал прямо к нему. Шлагбаум открылся ненадолго, полосатая жердина опустилась перед ним, в следующую секунду он объехал шлагбаум и под мат размахивающего флажком стрелочника пересек переезд перед приближающимся поездом. Зачем он это сделал, рискуя жизнью? Интуиция — великое дело. Можно было поехать в другую сторону. Но гонки на Рублевке, правительственной вотчине, могли бы закончиться стрельбой. Может, он просто подъехал дорогу спросить. Смешно. Однако береженого бог бережет. А я сирота, кто обо мне позаботиться? У чувака, кто бы он ни был, хорошие связи. Мигалки, статусный автомобиль ценой в однокомнатную квартиру и менты на подхвате. Славин чувствовал себя как спортсмен, борец, выступивший в более тяжелом весе. Или как говорили служивые люди на Руси, не по чину взял. С суконным рылом в калашный ряд. Как они вычислили его? Не иначе муж следил за ней. Но зачем в таком случае он так долго ждал. Вошел бы и накрыл с поличным, тепленькими. Нет, не годится. Эту версию он отмел. Мария, помирившись с мужем, не могла его сдать после измены. Какие бы у них не были высокие отношения. Одно не встраивалось в эту схему — милицейский уазик. Ему никак было не угнаться за кадиллаком. В машину сопровождения он не годился. Тогда зачем он торчал у ворот. На таких бобиках только областная милиция ездит. Марк решил додумать эту мысль дома. Он не поехал прямо в Москву, памятуя о прямом, как стрела Минском шоссе. Если номер передадут гаишникам, то его остановят. Он повернул направо перед Одинцово, выехал на Минку, затем свернул на Внуково. Для бешеной собаки сто верст не крюк. В любом случае надо дождаться звонка от нее. Тогда все прояснится. Всегда сторонился связей с замужними дамами, и надо же было так подставиться. Скорее бы вернуть сумку и забыть про нее.

Сделав изрядный крюк, Славин вернулся домой. Бросил сумку в прихожей, прошел сразу к холодильнику. Собирался провести вечер за бутылкой пива, специально заехал за «Хамовниками». Но сейчас понял, что пиво не утолит жажду. Сказал поэт: — Вода, я пил ее однажды она не утоляет жажды. В леднике лежала бутылка «Русского стандарта». Собирался как-то в гости, но сорвалось. Сейчас пригодилась. Отвинтил серебристую винтовую пробку. И наполнил густо текучую прозрачную жидкость в серебряный лафитник. «В какую проблему ты вляпался, парень?» — спросил он себя, прежде чем выпить. Водка ломила зубы. Выпил вторую, чувствуя, как отпускает напряжение. Стал готовить ужин холостяка, нашинковал лук, бросил в нагретую сковородку, полил оливковым маслом. Нарезал бастурмы, хлеба, вытащил из холодильника салатницу, в которой лежала квашеная капуста и соленые огурцы. Когда лук приобрел золотистый цвет, выпустил в сковородку два яйца. Поставил эту немудренную закусь на стол и, вспомнив о сумке, принес ее из прихожей. Замочек был простенький, можно было даже канцелярской скрепкой открыть. Славин пошарил в шкафу со столовыми принадлежности, нашел несколько маленьких ключиков. Один подошел. Внутри черной кожаной сумки была еще одна, синтетическая, прямо, как матрешка или Кащеева смерть. Здесь была только молния. В кожаной сумке был внутренний потайной кармашек. Славин проверил и его. Там лежала визитка — Мария Сергеевна Гончарова, старший экономист планового отдела, номер телефона и загадочная аббревиатура предприятия. Визитку Марк положил обратно, открыл молнию второй сумки, и присвистнул, в ней лежали пачки денег в несколько рядов, банковские билеты США. Десять по десять. Славин пересчитал, в сумке был ровно один миллион долларов. Деньги были в банковской бумажной обертке, — Юнайтед Стейт оф таки Америка, и пахли специфическим долларовым запахом. Славин бросил сумку, вернулся к столу. Стал есть остывшую яичницу, не чувствуя вкуса. Может, фальшивые? Но деньги были настоящие, все соответствовало, — полоски металлические, разноцветные ниточки, водяные знаки и мордатый дядька по имени Франклин Бенджамин. Налил еще водки, закурил, хотя неделю назад бросил. В детстве он как-то пнул ногой бумажный кулек, тот, в который раньше клали продукты в СССР, когда еще не было полиэтиленовых пакетов ненавистных экологам, кулек зазвенел. Марк полез в него и обнаружил три рубля с мелочью. Рядом был магазин, видно, продавец выбросил вместе с мусором на помойку. Марк отнес деньги маме и был рад находке. Отнести в магазин ему даже не пришло в голову, поскольку продавец был малоприятным типом. Мать жаловалась на то, что он ее всегда обвешивает. Таким образом, справедливость хоть ненадолго восторжествовала. Он так решил. К тому же маленький Марик по-своему малому жизненному опыту в семь лет знал, что взрослым лучше не сообщать о находке, отберут. Так произошло, когда он возле школы точно так же нашел кем-то оброненные три рубля и сказал об этом мороженщику, стоявшему со своим ящиком неподалеку. Дядька отобрал купюру, дал ему бесплатно десятикопеечное молочное мороженное и сказал, чтобы он никому об этом не рассказывал. Когда Марк нашел деньги в пакете, он очень обрадовался, поскольку даже в семилетнем возрасте знал, что мать едва сводит концы с концами. Сейчас он тоже был, как бы на мели, учитывая потерю работы, но радости от свалившегося на него миллиона долларов, почему-то не испытывал. Кусок, который он откусил, становился все больше и тяжелее, и не лез в горло. Никаких соображений на предмет присвоить деньги и свалить куда-нибудь на Гаити, Таити, как Поль Гоген, или Фиджи к красавицам мулаткам, ему даже в голову не пришло. С людьми, перевозящими миллион долларов в сумке, лучше не шутить, надо было как можно скорее вернуть деньги. Но как? Мария не звонила, хотя он дал ей свой номер телефона. Она до сих пор не звонит только по одной причине. Скандал, сцена ревности. Муж где-то рядом, и она не хочет усугублять ситуацию. Надо ждать, хорошо у него хватило ума не идти в дом. Но миллион — это большие деньги. Дав ему ключи от камеры хранения, она даже не звонит. Ситуация в семье видно серьезная. Но какая рисковая женщина, дать в руки эту прорву денег первому встречному, довериться, так сказать. Или она хороший психолог. Вычислила его. Конечно, человек, который везет бесплатно незнакомую женщину за город, не способен взять чужого. Вот и сейчас он вместо того, чтобы поехать с баблом в аэропорт, и вылететь по направлению одной из стран Карибского бассейна, сидит и ломает голову над тем, как вернуть деньги владельцу.

Ужин растянулся на весь вечер, Славин сидел за столом, ел и пил, выпивал и закусывал, что твой Иммануил Кант, известный многочасовыми застольями. Разница была в том, что Кант квасил с друзьями и вел умные речи. А Славин пил в одиночку и смотрел познавательную передачу по каналу «Культура» про золото Шлимана и Трою. Дождавшись двадцати трех часов, Марк пошел спать. Этот временный рубеж он когда-то определил, как оптимальный в своем холостяцком распорядке. Заснул сразу, но спал плохо, часто просыпался. Проснулся, как водится, с головной болью, сразу полез в ванную. Сквозь шум, производимый падающими струями горячей воды, он слышал трель звонка телефона. Ему казалось. Когда вышел, проверил, на дисплее светилось напоминание — пропущенный звонок, скрытый абонент. Ему крайне редко звонили люди со скрытыми номерами, то есть он даже не мог вспомнить подобный случай. Есть в этом что-то очень неприятное, словно твой собеседник в маске. Хотя раньше, когда появились определители номеров, было ровно наоборот. Звонишь бывшей жене с нового телефона, а она сразу записывает твой номер, на всякий случай. Психология матери-одиночки, вдруг перестанет алименты платить, лишняя зацепка для судебного исполнителя. Этот странный звонок в неурочное время Марку не понравился. Он посмотрел на часы, было начало восьмого утра. Какой нормальный человек буде звонить в такую рань с добрыми намереньями. Он сварил кофе, сделал тост с сыром. Позавтракал и, взяв сумку с деньгами, отправился на Киевский вокзал, чтобы вернуть их на место. Сейчас это был единственный поступок, в правильности которого он не сомневался. На вокзале оставил машину на платной стоянке, взял сумку и направился в камеру хранения. На этот раз, прежде чем выйти из дома, он побрился, чтобы не привлекать внимания ментов, поскольку рутинная проверка документов грозила серьезной проблемой. Ибо московские менты были наглыми и малограмотными в части прав граждан на неприкосновенность. А популярный юрист Якубовский по кличке генерал Дима недавно просветил их на тот счет, как нужно обходить юридические проволочки. На одной из встреч с широкой милицейской общественностью, ему пожаловались на то, что подкованные бандиты вместе с пистолетом носят в кармане и заявление о находке, мол, нашел, иду сдавать. Якубовский тут же взял со стола листок бумаги у всех на глазах порвал его. Урок был хорошо усвоен. Жеглов таки взял вверх над Шараповым. С тех пор гражданин стал бесправен. Если ты дерзил ментам или просто отстаивал права, то тебе в лучшем случае могли приписать сквернословие в общественном месте. В худшем подкинуть наркотик. Поэтому, главное правило в общении с ментами было, как и всегда. — решать вопросы на месте, то есть откупаться. Если тебя забирали в отделение, то просто так уже не отпускали. После чеченской войны шерстили всех поголовно, но имел значение внешний вид, хорошо помогал галстук, — то есть встречали по одежке. Марк благополучно прошел в камеру хранения, не вызвав интереса у блюстителей. Он воспользовался безключевой ячейкой с шифром. Когда вернулся в автомобиль, вновь раздался звонок. Это был все тот же скрытый номер. Марк выключил телефон и поехал на работу.

Начальник встретил его ехидным упреком:

— Опаздываете, товарищ Славин, рабочий день час, как начался.

— Скажите спасибо, что я вообще прихожу, — ответил Славин, и пока начальник переваривал эту дерзость, вышел из отдела и пошел в кузнечный цех пить кофе.

Когда он включил телефон, то тут же раздался звонок неопознанного абонента. Не ответил, но сколько можно было его игнорировать? По-хорошему надо было бы сменить симку. Но тогда Мария не дозвонится до него, и решит, что он присвоил деньги. На следующий звонок Марк ответил. Мужской голос без приветствия произнес:

— Что же вы, уважаемый, на звонки не отвечаете?

— Я вас слушаю, — ответил Марк.

— Нам нужно встретиться.

— Для чего?

— У вас есть то, что принадлежит мне.

— Что именно?

— Это не телефонный разговор, давайте встретимся и обсудим.

— Кто вы и что вам нужно?

— Встретимся, и вы все узнаете.

— До свидания, — сказал Марк и дал отбой.

— Какие-то проблемы? — спросил кузнец по имени Иван Штайнер. Он был русский немец.

— Нет, с чего ты взял? — ответил Марк.

— У тебя голос напряженный.

— Ты психолог или кузнец? — спросил Славин.

— А разве это взаимоисключающие понятия. — возразил Штайнер. — Гефест был кузнецом и при этом сыном Зевса. А Сократ выращивал оливки.

— Давно ты это осознал?

— С тех пор, как от меня жена ушла к соседу. Они тщательно скрывались, но я вычислил их по поведению.

— Рад за тебя, — сказал Марк. — То есть в первую очередь сочувствую.

— Не стоит, — отмахнулся кузнец. — Я им отомстил, причем обоим.

— Как это?

— Я все рассказал жене соседа и предложил ей жить со мной. Она согласилась.

Марк наблюдал за манипуляциями Штайнера. На самодельной плитке стоял короб металлический, наполненный песком. Штайнер погружал турку в этот короб и водил взад-вперед. Когда коричневая пена поднялась, он снял турку и разлил дымящийся кофе по чашкам. Когда Штайнер впервые предложил Марку выпить кофе, тот почему-то решил, что кузнец будет варить его прямо в печи. Но все оказалось намного прозаичнее.

— Ты знаешь такую песню, — спросил Марк, — «если к другому уходит невеста, еще неизвестно кому повезло»?

— Знаю, но мне известно, жена соседа лучше однозначно. Во-первых, она гораздо моложе моей супруги, во-вторых, готовить умеет хорошо. Когда у соседа пройдет период романтических отношений, он раскается.

— А мордобития не было?

— Зачем, мы же цивилизованные люди. Мы даже живем, как жили. Не стали разменивать квартиры.

— Высокие отношения, — заметил Марк, допивая кофе. — Спасибо. Даже на Арбате такой не варят.

Штайнер криво улыбнулся.

— На Арбате пойло варят и выдают за кофе. А я покупаю настоящую арабику в зернах.

Он был, кажется, даже задет этим комплиментом.

— Извини, я просто не разбираюсь в этих тонкостях. А на Арбате из чего кофе варят?

— Из пережаренной робусты.

В цех заглянула Надя, секретарша директора, увидев Марка, направилась к нему.

— Что-то сорока на хвосте несет, — заметил Иван.

— Вижу, — отозвался Славин.

Приблизившись, Надя строго сказала:

— Славин, вас директор вызывает.

— Хорошо, иди, я сейчас приду, кофе только допью.

— Иван Степанович сказал, что это срочно. Чтобы я вас привела. Пойдемте.

Она повернулась, пошла к выходу. Ей было около тридцати, статная крашеная блондинка. Марк кивнул Штайнеру, догнал Надю, обнял за талию. Та ударила по руке, сбросила.

— Ты с ума сошел, люди здесь, — прошипела секретарша.

— Расслабься, — возразил Славин, — он не смотрит на нас.

— Я расслаблюсь, когда ты ко мне приедешь. Что молчишь? Когда?

— Приеду, сегодня или завтра.

— Нет, так не пойдет. Меня это не устраивает. Я должна знать заранее.

— Зачем? Сюрприз разве плохо?

— Я должна подготовить свое сердце.

— Книжек что ли начиталась?

— Не одному тебе умничать.

Славин переспал с секретаршей директора после корпоративной вечеринки. Они только начинали входить в моду. Иван Степанович сразу же откликнулся на веяние времени. Первой жертвой пала его собственная секретарша.

— Зачем меня вызывают? — спросил Марк.

— Зачем не знаю, но к нему заходил начальник снабжения.

— Все ясно, сбегал, настучал.

В цеху было очень шумно, им приходилось кричать. Миновали несколько станков, лавируя между ними. Поднялись на второй этаж. Директор встретил его тяжелым взглядом исподлобья.

— Вызывали, начальник? — развязно спросил Марк. Через неделю он вообще пошлет его подальше.

— Славин, ты зачем срываешь производственную программу? Ты отказался работать по швеллеру. Работа стоит.

— Я заказал швеллер.

— Тебя пришлось уговаривать.

— Это не моя позиция. А как отдел без меня работать будет? Я вообще-то увольняюсь.

— Но ты еще не уволился. Будь добр выполнять свои обязанности. Тебе еще неделю отрабатывать.

— Я могу взять больничный. У меня спина побаливает.

— Марк, ну зачем ты так. Надо по-хорошему расставаться. Знаешь, как говорится, не плюй в колодец, пригодится воды напиться.

— Хорошо, что вы помните эту пословицу.

— Я же с тобой по-хорошему, а ты обижаешься.

— Я не обижаюсь, потому что се ля ви.

— Что за се ля ви такое?

— Вы не знаете?

— Нет.

— Все знают, а вы не знаете.

— Все знают, а я не знаю. Что-то слышал, не помню.

— Такова жизнь.

— Ладно, я знаю, человек ты начитанный. И ценю в тебе это. Иди, давай. Раздобудь еще двутавровую балку три тонны.

— Какую?

— Не знаю спроси у начальника производства, это он заказал.

— Я еще спрашивать должен, пусть заявку оформляют, как положено.

Директор ничего не сказал. ограничился укоризненным взглядом.

Славин вернулся в отдел, собрал бумаги со стола, надел куртку.

— Куда на этот раз? — осклабился Николай Игнатьевич.

— За швеллером номер восемь.

— Значит, сегодня тебя уже не ждать?

— Нет, и завтра тоже. Так что можете доложить директору.

Славин взял гарантийное письмо на оплату швеллера, зашел в бухгалтерию поставил печать, затем поехал в Очаково, где находилась складская база металлопроката. Закончив с делами, выехал на МКАД и направился в Перхушково.

На железнодорожном переезде простоял долго. Электрички шли с минимальными интервалами. Очередь достигала Можайского шоссе. Особо ушлые водители пытались объехать очередь и стать вторым рядом, но их выдергивали дорожные инспекторы, притаившиеся на боковой улочке, прямо перед переездом. В боковом зеркале Марк видел старушку с сумкой, которая шла вдоль машины к переезду. Сумка была тяжелой. Поэтому она остановилась передохнуть, через несколько минут пошла дальше. Еще один привал сделала непосредственно перед шлагбаумом. Когда полосатая штакетина поднялась, чтобы пропустить несколько машин, она перешла через рельсы и повернула в поселок. Дождавшись следующего открытия, Славин проехал через переезд и у поворота в поселок притормозил, соображая, правильно ли он поступает, колеся по пустым улочкам этого дачного поселка. Примелькается автомобиль, если уже не примелькался. Оставить его здесь, пойти пешком, и что дальше, расспрашивать соседей. О чем? В этот момент он увидел давешнюю старушку, поставив сумку на землю, она делала очередную передышку. Марк поехал и остановился возле нее. Опустил окно, крикнул:

— Здравствуйте, садитесь, подвезу.

Несколько времени смотрела настороженно, затем сказала:

— Ну подвези, коли не шутишь.

Открыл дверь, помог старушке сесть.

— Мне вообще-то недалече, до конца улицы. А ты к кому? По делу или как?

— Дачу на лето снять хочу, — сказал Марк, — вот, езжу, смотрю.

— Чей-то рановато дачу искать. Февраль еще на дворе.

— Готовь сани летом, а телеги зимой, — пословицей ответил Славин. — Вот красивый дом, не сдают случайно, надо зайти спросить.

Он указал на дом Марии, мимо которого они проезжали.

— Нет, сынок, этот дом вряд ли сдадут, здесь новые русские живут. Ворюги несусветные. Ишь хоромы отгрохали. Мы всю жизнь горбатились на фабрике, по кирпичику строили, а эти вчера появились, и давай строить.

— И вы это выражение знаете? — улыбнулся Славин.

— Что же мы не в России живем? А тебе много места надо, а то я баньку сдам, человек ты видать хороший.

— Нет, бабушка, банька мне не подойдет, спасибо за предложение.

— Ну, как знаешь, а в этот дом не ходи. Милиция чего-то приезжала. Ворованное оно до добра не доводит. Вот какие дела у нас здесь творятся. Все новые русские, раньше такого не было.

Старушка еще чего-то говорила, но он уже не слышал. Довез ее до поворота, высадил, повернулся и уехал. Кобелирование до добра не доводит. Может муж ее избил, а она ментов вызвала. В голове был полный сумбур. Славин не помнил, как доехал до своего дома. Очнулся от раздумий возле подъезда. Рабочий день еще не кончился, поэтому он, поднявшись в квартиру, сделал несколько деловых звонков на автобазу, заказал длинномер для вывоза металла. Затем позвонил в ювелирный магазин и договорился еще об одной отсрочке платежа. Магазину принадлежал торговый павильон на Новокузнецкой улице, который он взял в аренду несколько месяцев назад по пьяному делу. Небольшой компанией бухали в шашлычной, пили приторный греческий коньяк под названием «Метакса», потом к ним присоединился Дато, знакомец заведующего шашлычной. Слово за слово, разговор зашел о бизнесе, о торговле, и он рассказал об интересном предложении. Телка, с которой он жил, намеревалась сдать в аренду торговую площадь. Компания воодушевилась, один из них самый азартный, по имени Саша, сказал, что готов взять, но один не потянет, предложил Марку составить компанию. Польщённый Славин согласился, пьяным ведь море по колено. В течении следующего дня Саша не отвечал на звонки, а когда наконец ответил, жалобно сказал, что должен отказаться от компаньонства, поскольку жена пригрозила разводом. Так Марк стал единственным арендатором, поскольку считал, что слово не воробей, а заяц трепаться не любит.

У торговой точки были все условия для процветания. Павильон находился в идеальном месте — на перекрестке, недалеко от церкви. Место было проходное, обещало хорошую выручку. Завез туда машину пива, сигарет, мясную, сырную нарезку, супы быстрого приготовления. Первый месяц все было хорошо, но дальше торговля почему-то не пошла. Словно сглазил кто-то. Покупали в основном сигареты и лапшу «Ролтон». Периодически заходил батюшка из церкви, спрашивал водку и сердитый уходил, потому что водки не было. На нее требовалась дорогостоящая лицензия. Срок хранения пива вышел, и его пришлось вылить в канализацию, чтобы тару сдать на завод. Пастеризованное тогда еще было не в ходу. Славин торговлю закрыл, но надо было выплатить еще месяц аренды. «Не иначе поп проклял», — думал Марк, вспоминая багровое сердитое лицо священника.

Звонки несколько отвлекли от действительности, но сейчас он вновь вернулся к своим тяжелым мыслям. Положил перед собой визитную карточку и телефон, и сказал вслух: «Ах Мария Сергеевна, что же мы интересно наделали с тобой. Опять проклятая неизвестность. Быть или не быть? Звонить или не звонить? Вот в чем вопрос». В этот момент раздался звонок мобильного телефона. Славин от неожиданности вздрогнул, взглянул на экран, номер показался смутно знакомым. В следующий момент он сообразил и с облегчением схватил трубку. Это был номер с визитки.

— Привет, — сказал он, услышав женский голос, — как я рад вас слышать. Ну, вы меня здорово напугали. Почему так долго не звонили. Я уже не знал, что думать. Нам надо встретиться, я уже два раза ездил к вам, но не рискнул войти. Как быстро вы меня забыли.

Последнее было шуткой. К нему пришло игривое настроение.

— Мы можем встретиться на Старом Арбате? — сказала Мария. — Там есть грузинское кафе, забыла, как называется, рядом со скульптурой Пушкина и Натальи Гончаровой. В семь часов вечера.

Ее голос взволновал Марка, или это было нервное. Немудрено, после того, что он успел передумать. Делай после этого добро людям. Тоже мне тимуровец нашелся, еще бы дров натаскал.

— Сумку взять? — спросил он, но в трубке уже слышались короткие гудки.

* * *

Машину Марк оставил у стены Плача. То есть у стены Цоя. Поглядел на безутешных поклонников певца, так сказать плакальщиц из древнегреческого хора, тусующихся неформалов и пошел искать кафе. Рядом с нашим Всем и его ветреной супругой, находился грузинский культурный центр, — сувениры, достопримечательности и кафе в подвале с неизменным хачапури. Поэтому она и не помнила его названия. Его не существовало. «Хорошо бы выпить», — подумал он, садясь за свободный столик, но кафе было безалкогольное. Поэтому, наверное, ни одного грузина не было вокруг, одни туристы, даже бармен был русским. В этом не было ничего удивительного. Славин знал одного азербайджанца, который открыл псевдорусское кафе типа гей-славяне с самоваром, льняными полотенцами, неизменными кокошниками, косоворотками и другими атрибутами. Когда Марк спросил, почему он не открыл азербайджанское кафе, тот резонно ответил, что земляки его на родине достали. Сирены еще не было, но это в порядке вещей, красивая женщина должна опаздывать. Кроме китайцев или японцев с фотоаппаратами, в кафе сидели двое мужчин в деловых костюмах и хорошо одетая женщина лет тридцати пяти. Четверть восьмого она встала и подсела к нему за столик. Славин вежливо улыбнулся, вопросительно глядя ей в лицо. Она была недурна собой и чем-то отдаленно напоминала Марию. Статью и породой. Но это была не она. Зачем она к нему, может, белый танец объявили?

— Вы, Марк? — спросила она.

— Марк, — насторожился Славин, — чем могу быть полезен?

От благостного настроения не осталось и следа, улетучилось в один миг.

— Чем могу быть полезен, — повторила, улыбаясь, незнакомка, — Маша сказала, что вы джентльмен.

— Пожалуй, джентльмен, — согласился Марк. — А вы простите кто?

— Меня зовут Мария Сергеевна. Можно просто Мария. Это я вам звонила.

— Просто Мария, кажется, такой фильм есть, сериал бразильский.

— Есть, но не думаю, что вы его смотрели. Это не по вашей части.

— Угадали. Но название помню, оно было на слуху. Значит, вы тоже Мария. А где сама?

— Она уехала на Брянщину. Поругалась с мужем. Очень все серьезно. Дело идет к разводу.

— Почему она мне сама не позвонила?

— Все происходило в страшной спешке. Не до этого было, скандал, истерика. Я ее отвезла на вокзал. Она попросила меня связаться с вами, и вот я здесь.

— Я тоже, — отозвался Марк, после этого наступило молчание. Славин анализировал ситуации, — серое вещество, нейроны, капилляры, кровяные шарики, — все это взаимодействовало в голове со страшной скоростью. Наконец он спросил, — может быть вы хотите чаю или хачапури? Я закажу.

— Спасибо, у меня очень мало времени. Вы привезли сумку?

Это был момент истины. Славин собирался перед встречей заехать на Киевский вокзал, но в последний момент передумал. Все же таскаться по Арбату, а тем более идти в грузинское кафе с сумкой, набитой пачками долларов, было бы верхом идиотизма. В Славине прекрасно уживались подозрительность и наивность. В последний момент первое качество взяло вверх и продолжало крепнуть, прогрессировать. Отдать деньги чужому человеку было бы неразумно.

— Какую сумку? — спросил Марк, кажется вышло неестественно, но плевать.

— По телефону вы спросили, взять ли сумку, — улыбка сползла с ее лица. Взгляд был серьезен и даже строг. Эта серьезность выдала ее, так не нервничают, выполняя поручение.

— Сумку с вещами, — нашелся Марк и поздравил себя с удачной находкой, — я думал, что мы поедем куда-нибудь, ну вы понимаете, романтический уикенд. Зубная щетка, полотенце, пижама, неизвестно, где заночуешь. Знаете, как сказал поэт — сама она спит, где выпьет.

Казалось, женщина была в затруднении.

— Так у вас с ней роман?

— Я бы не назвал это романом, так мимолетнее увлечение, — продолжал самозабвенно врать Марк, хотя именно это было правдой, — но могущее перерасти в роман. Знаете, как оскорбленные женщины мстят своим мужьям. Я оказался под рукой в нужное время.

— Пожалуй, я выпью чаю, — сказала женщина, — закажите мне, а я пойду припудрю носик.

— Вы нюхаете кокаин? — поинтересовался Славин.

— Нет, — удивленно ответила Просто Мария, — я иду в туалет, это в переносном смысле. Вы что не смотрите американские фильмы?

Просто Мария ушла, не дождавшись ответа. Видимо за инструкциями, не могла же она звонить при нем и спрашивать, что делать дальше. Марк сделал знак бармену, но тот даже бровью не повел, тогда он сообразил, что здесь самообслуживание. Пошел к стойке, взял поднос.

— Чай, надеюсь, не грузинский? — не удержался от издевательского вопроса.

Это тебе за пренебрежение к клиенту. Совдепию тяжело изжить, наверное, в общепите работал. Бармен снисходительно осклабился: «Цейлонский». В чайник заварной бросил щепотку заварки, плеснул революционного кипяточку, две чашки, сахарницу. Марк взял поднос, пошел за столик. Без внешнего подогрева чай вряд ли заварится, как надо. Но сюда люди не за чаем шли, а посидеть в тепле. Просто Мария вернулась, неся с собой запах дорогих духов.

— Ну, на чем мы остановились? — весело спросила она, видимо, решив сменить тактику. Глаза лучились беспричинным весельем, все же она была недурна собой, ухожена.

— На чае, — ответил Марк, — он перед вами. Налить?

— Да, спасибо.

Марк наполнил чашки желтоватой водичкой. Чай естественно не заварился. Вылил обратно, вновь наполнил. На этот раз цвет стал темнее.

— Это ритуал? — спросила Мария. — Священнодействие.

— Перемешиваю нижний слой с верхним, без подогрева чай похож на «кровавую Мэри», а так будет однородный.

— Я пошутила, я поняла. В Марокко чай наливают с высоты человеческого роста.

— Не был, не знаю.

Взяла чашку, пригубила.

— Значит, у вас серьезно с Машей?

— Судя по тому, что я сижу здесь с вами, а не с ней, этого не скажешь. Зачем вам понадобилось встречаться со мной?

— Она попросила взять у вас сумку.

— Почему она сама мне не позвонила?

— Я не знаю. У нее был стресс. Кто, по-вашему дал мне ваш телефон, вы прямо Фома неверующий, в чем вы меня подозреваете? Не могу понять, так странно.

— Я хочу сам ей позвонить, пусть она подтвердит ваши слова. Какой номер?

— Я не могу дать номер без ее согласия.

— Тогда сами наберите, а я поговорю с ней.

Взяв небольшую паузу, Мария вытащила мобильный телефон, включила вызов, дождалась ответа и передала Марку. Голос женщины-робота возвестил: «Абонент находится вне зоны действия». Марк вернул телефон.

— Она же не на Марс улетела. — сказал он. — В Брянске есть роуминг, пока я с ней не поговорю, мне вам сказать нечего.

— Брянская область подальше Марса будет в смысле телекоммуникации, — заметила Просто Мария. — Почему вы улыбаетесь?

— Анекдот вспомнил, как на переговоры к секретарю райкома в Сибири приехали японцы, сидят в приемной и слышат, как он кричит «Москва, Москва». Спрашивают у секретарши, в чем дело, почему он так кричит. А она отвечает, мол он с Москвой разговаривает. А они удивленно, — а разве нельзя поговорить по телефону?

— Вот, вот, — подхватила Мария, — это как раз наш случай.

— Но сейчас 20-й век на исходе.

— Это в Москве, а отъедешь на сто километров — середина века.

— А вы остроумная, — сказал Марк.

— Вы тоже, — не осталась в долгу Мария.

— За что кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку.

Марк взялся за чашку, сделал глоток. Смотрел с улыбкой на собеседницу. Какой еще довод она найдет, что придумает? Судя по тому, что ее визитка оказалась в сумке с деньгами, она имеет к ним какое-то отношение. Во всяком случае знает о них, но как отдать миллион долларов малознакомой женщине, пусть даже симпатичной. И, главное, что с Марией? Надо же было посадить ее в машину, можно сказать — на свою голову. Эти деньги сулят серьезные проблемы. Но избавится от них, он просто так не может.

— Давайте на чистоту, — предложила просто Мария, — как на исповеди.

— Не получится, — возразил Славин. — Мы же не католики. Это у них принято говорить правду, а мы православные, у нас воруют, потом каются, десятину отщипнул церкви и на тебе отпущение грехов.

— Спорить не стану. Тогда просто начистоту.

— Давайте, зачем сюда церковь приплетать.

— Я просто сформулирую. У вас есть сумка с определенным содержанием, у этой сумки есть владелец, — это я, наверное, вы нашли визитку в кармашке, но содержимое сумки принадлежит другому человеку. Ее надо вернуть. Что скажете?

— Почему вы решили, что сумка находится у меня?

Этот простой вопрос женщину затруднил.

— Приведите доказательства.

— Мне сказала об этом Маша.

— Тогда бы она и мне сказала.

— Я же говорю, что она уехала в смятении чувств. У нее стресс, поэтому и не сказала. Не верите?

— Вы меня извините, не то, чтобы я вам не верю. Но это так странно, средства коммуникации сейчас настолько развиты, что послать смс-ку требуется одна минута, даже, если разговаривать невмоготу. Если сумка у меня, то логичнее позвонить мне и сказать, что за ней придет имярек. Не обижайтесь. Вы не придете в камеру хранения за чужой сумкой, там ваших слов будет недостаточно. Поэтому ваше слово против моего. Вы говорите, что у меня есть сумка, а я говорю, что нет. И рассудит нас только хозяйка этой сумки. Она вернется и все прояснится. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Например?

— О живописи, о литературе.

— Вы знаток? Картины пишете, книги?

— Нет, но может быть вы? Я не рисую, но книжки почитываю, а может вина выпьем?

— Здесь вино не подают.

— Да я заметил, но я могу сбегать, винный через дорогу. Это же советская классика. Разливать под столом. Помните фильм «Его звали Роберт». Пуговкин играет. Он наливает водку прямо из кармана.

— Нет. Но за приглашение спасибо. Пить не буду, тем более из-под стола. Я думаю, что сумка у вас, вашу логику я понимаю, но хотя бы подтвердите, что она у вас. Представьте, что будет с Машей, если она мне позвонит и узнает, что сумки у вас нет. Ее же кондрашка хватит.

— Пусть она мне звонит, — заявил несгибаемый Марк.

— Ну ладно, спасибо, что приехали и простите за беспокойство.

Просто Мария улыбнулась и встала, следом поднялся и Славин. Они вышли из кафе в промозглый февральский вечер. На Арбате было малолюдно.

— Вы куда? — спросила женщина. — В какую сторону?

— Туда, — махнув рукой, показал Славин, — на Варшавку.

— Может подбросите, нам почти по дороге? Я живу на Таганке.

Он не нашел в себе силы отказаться.

— Конечно, — молвил, и в следующую минуту пожалел об этом. Но слово не воробей. — Таганка, все ночи полные огня, Таганка, зачем сгубила ты меня.

У Стены Плача несколько подростков, став в круг, пели под гитару про звезду по имени Солнце.

— Где ваш автомобиль? — спросила Мария. Славин нажал на кнопку, сигнализация пикнула. Синяя «Имреза» в темноте выглядела почти черной.

— Вы немногословны, — заметила женщина, — зато поете хорошо, душевно.

Марк открыл ей дверь, затем обошел вокруг, сел, запустил двигатель.

— Брр, холодно, — пожаловалась она.

— Сейчас прогреется, включу печку, — приободрил, выруливая, разворачиваясь на свободном пятачке. Обе стороны переулка были заставлены машинами.

— А вы не прогреваете мотор перед поездкой?

Марк улыбнулся.

— Откуда такие познания? Водите машину?

— Немного. Только учусь.

— Греть двигатель — это заблуждение, прошлый век. Раньше моторы были карбюраторные, они просто не ехали холодными. А инжекторные напротив при езде быстрее прогреваются.

— А зачем на багажнике крыло.

— Как зачем, чтобы летать.

— Шутите?

— Шучу, это антикрыло, чтобы наоборот не взлететь, эту машину надо удерживать.

Через Кривоарбатский и Плотников переулки он выехал на Сивцев Вражек затем на Бульварное кольцо и спустился на набережную. У Большого Каменного моста была пробка. Мария расстегнула шубку, в машине было уже тепло.

— Как называется улица? — спросил Марк.

— Большие Каменщики, я покажу.

— Я знаю эту улицу. А вы, значит, принадлежите масонам?

— Нет, с чего вы взяли?

— Ну, как же. Масоны — это каменщики в переводе с французского.

— Ах, в этом смысле. А я уж подумала, что вы меня в заговорщики записали, поклеп возводите, испугалась.

— Я пошутил, а вы почему испугались, есть чего бояться?

— Шутка перестала быть смешной, — заметила просто Мария.

Марк взглянул на нее и понял, что женщина чем-то озабочена или раздражена, и он был повинен в этом. Мигающий желтый фонарь светофора освещал ее лицо.

— Вы сердитесь, извините меня. Мне почему-то шутка показалась удачной. Кем вы работаете?

— А вы?

— Я безработный, буду через неделю, а работал на заводе в отделе снабжения.

— Понятно.

— Вы не ответили.

— Я менеджер, импорт, экспорт, небольшая фирма.

— Таможенное оформление товаров? — неожиданно для самого себя спросил Марк. Это было непроизвольно. Однако на этот раз женщина вздрогнула и удивленно взглянула на него. На лице был испуг.

— Откуда вы узнали? А-а Маша сказала?

— Маша мне ничего о вас не говорила. Просто догадка.

Сзади засигналили. За разговором Марк не заметил, как поток поехал. Регулировщик вращал жезл, подгоняя машины. Проехали Котельническую набережную, по Нагорной улице поднялись на Таганскую площадь.

— Здесь направо, — сказала просто Мария, — вон тот кирпичный дом.

Марк повернул на улицу Большие Каменщики и, немного проехав, повернул во двор, возле указанного подъезда остановился. Она взялась за ручку двери и сказала.

— Не хотите зайти, могу угостить хорошим чаем, — не таким как в кафе, настоящий «Twinings», из Англии привезли.

— Звучит, как в старые добрые времена, — сказал Марк.

Заходить не следовало, но и отказ выглядел нелепо.

— Это означает да или нет?

— Спасибо за приглашение, но мне надо ехать, — делая над собой усилие, сказал Марк.

— Вы же не боитесь меня? Вам действительно надо ехать. Не помню, чтобы мужчина отказался выпить со мной чаю. Это странно.

— Разрываюсь между долгом и желанием.

— Тогда проводите меня до лифта, пожалуйста. Я боюсь нашего подъезда. Одну мою подругу изнасиловали недавно.

— Да, конечно, — сказал Марк.

 

Теперь он не мог отказаться.

Цирцея связала его моральным обязательством. Теперь он пойдет за ней даже на погибель. Проводил ее до лифта. Она вошла в кабину и оттуда со странной улыбкой сказала:

— Это произошло в лифте.

Марк улыбнулся в ответ и шагнул за ней, подумав, что он сейчас точь-в-точь напоминает Одиссея. Надо было привязать себя к сидению ремнем безопасности. Ведь, он так и называется, этот ремешок, которым он никогда не пользуется. Дальше она уже ничего не говорила, просто вышла и направилась к двери, только оглянулась, чтобы удостовериться, что он идет за ней.

— Понимаем друг друга с полуслова, — заметила она, — верно?

Марк, обреченно идя за ней, лишь спросил:

— Вы замужем?

— Будь я замужем, я бы вас не пригласила на чай.

Уютная двухкомнатная квартира на Таганке в новом кирпичном доме. Предел мечтаний жителя Московии. Снял куртку, огляделся.

— Если нужно в ванную, сюда направо. А там гостиная, потом проходите туда. Я сейчас все организую.

Марк вымыл руки, погляделся в зеркало, сказав себе «нарываешься, парень», отправился в гостиную.

Модная дизайнерская мебель, полочки на стенах, плоский телевизор, большие удобные кресла. Марк опустился в одно из них и почему-то почувствовал негу и покой. Это было странно, учитывая потенциальную опасность, исходившую от этой женщины. Такое бывало с ним у дантистов с их новыми технологиями и оборудованием. У тебя ковыряются в зубах, а в это время не чувствуешь боли и от долгой неподвижности погружаешься в сон. В детстве помнится сначала в дупло клали мышьяк, но это не особо помогало, потом стоматолог всей массой наваливался на тебя чтобы обездвижить. Не хватало еще заснуть в этом кресле. Может быть газ сонный откуда-нибудь поступает, как в кино про Фантомаса. Марк встал, чтобы прогнать этот состояние и подошел к окну. Между домами был виден край набережной и река. Хозяйки не было довольно долго. Марк выглянул в коридор и спросил:

— Вам не нужна помощь?

— Нет, нет, я уже иду. Еще пару минут.

Сразу после этого она появилась, катя перед собой сервировочный столик на колесах. На нем чайник, две чашки, все из коллекционного фаянса «Мадонна» или что-то в этом роде, конфеты, печенье, нарезанный дольками лимон, сахарница. Все это венчало бутылка вина и два огромных бокала. Даже в одном из них поместилось бы содержимое всей бутылки. Мария сказала:

— Вы предложили выпить вина в кафе, а я отказалась, теперь моя очередь предложить, как гостеприимной хозяйке.

Марк сделал нечеловеческое усилие над собой и сказал:

— Спасибо, но уже поздно, чая будет достаточно, — добавил, — чем позже, тем опаснее ездить, менты, гаишники, я же за рулем все-таки.

— Но вы же сами предлагали выпить.

— Поток машин в часы пик позволяет проскочить почти без риска, а когда поздно, машин мало, вероятность того, что тебя остановят, возрастает.

— Бокал сухого вина? — вопросительно сказала просто Мария. — Во Франции все пьют вино, и полиции даже не приходит в голову проверить человека, даже, если от него пахнет вином.

— Блаженная земля, — заметил Марк, — вернее обетованная.

— Это «Мутон Ротшильд», подумайте, от чего вы отказываетесь. Вино не просто французское, оно из Франции самолично привезенное.

— А я было подумал, что это таможенный конфискат, раньше были знаете ли такие магазины конфискованных товаров.

— Не знаю, в то время я вероятно была мала еще.

Мария стала разливать чай.

— К тому же пить вино вечером с красивой женщиной — это как бы сказать довольно пикантная ситуация, — запоздало добавил он.

Марк продолжал отказываться, хотя Мария уже не уговаривала его. Она с улыбкой взглянула ему в лицо и положила перед ним пробочник. Марк тяжело вздохнул и взялся за бутылку.

— «Мутон Ротшильд» говорите, — произнес он, ввинчивая штопор в горлышко. Извлек пробку с мягким сочным звуком.

— Да, и поверьте, это очень хорошее вино. И насчет ГАИ не беспокойтесь, от бокала вина ничего не будет. Наливайте.

Марк разлил изумительно пенящееся розовыми пузырьками вино по бокалам.

— Вы любите вино? — спросила она.

— Люблю, но как истинно русский человек, пью водку, в основном.

— Ну, за знакомство! — произнесла Мария, чокаясь с ним.

Бокалы издали легкий мелодичный звон. Марк сделал глоток, подождал, осмысливая вкус.

— Ну, как? — спросила Мария.

— Потрясающе, — ответил Марк, — боюсь, что бокалом теперь я не ограничусь. И ехать мне будет нельзя, придется здесь заночевать. Оставите?

Почему бы не поиграть словами.

— В теории это возможно. Но боюсь Маша мне этого не простит.

— У вас же есть ее телефон? — спросил Марк.

— Есть, что вы предлагаете — спросить у нее разрешение?

— Это не самое важное, что мы можем у нее спросить.

— Я поняла, о чем вы сейчас, я ей позвоню, хотя, не думаю, что она в доступе. Я звоню ей весь день. Давно бы от оператора пришла весточка.

...