Оглавление

Посвящается прекрасному ангелу,

Чья душа направляет меня во тьме.

I

Всё произошло так быстро, а я лишь только успела полюбить монотонность, найти радости в том, что происходит каждый день. Я знала, что будет завтра, послезавтра и даже через год или два. Но когда уже ничего не ждёшь от жизни, всё переворачивается вверх дном. Меняется всё вокруг, и даже ты сама. И вот уже кажется, что все года, проведённые за одним занятием, на самом деле всего лишь месяцы или даже недели. И только сейчас я могу вспомнить о том, как именно произошла эта перемена в моей жизни.

Одним весенним ранним утром, когда толпа людей ещё не захватила улицу Сен-Жак, я как обычно вышла подышать воздухом перед началом работы в магазине. Наш книжный магазин, название которого висит гигантскими красными буквами, гордо именуется как «Дом влюбленных в книгу». Это приятное трёхэтажное здание синеватого оттенка, которое несильно отличается от остальных. Но если взглянуть на него менее равнодушно, то сквозь витрины можно будет увидеть главное достоинство и сокровище этого магазина. Ибо внутри него непринуждённо стояли целые ряды стеллажей, заполненные книгами, которые уже были готовы приглашать к себе гостей, очаровывая красивыми корешками разнообразных томов. А где-то позади стеллажей находились небольшие диванчики, где любой уставший посетитель мог спокойно отдохнуть.

Я смотрела в тот день на небо, не было ни единого облака, лишь лёгкий ветерок слегка касался моих волос. На моём лице выросла самодовольная улыбка. Я работала в этом чудном месте и гордилась этим. Да, я работала здесь, хотя и в деньгах особо не нуждалась, но и не могла позволить себе многого. Главным для меня было то, что рядом со мной работал мужчина, которого любила всем сердцем и душой. Я была счастлива.

Я наслаждалась этим утром, погрузившись в свои мысли, и даже не заметила, как мою руку кто-то схватил.

— Кат. — Прошептала она мне на ухо и улыбнулась.

— Жозе. — Ответила я ей почти так же весело.

Жозе, или более правильно — Жозефина Монье, была высокой тонкой темноволосой женщиной с пышным бюстом. Ей было тогда двадцать семь лет. Она имела круглое доброе лицо с небольшим ртом, алыми губами и очень выразительными карими глазами. А на ней было чёрное закрытое шёлковое платье и небольшие чёрные туфли. Жозе — любимая сестра, самый значимый для меня человек, но, к сожалению, я не могу так просто описать, как много она для меня значит. Я хотела бы найти когда-нибудь такие слова, чтобы описать, как сильно я её люблю, но пока ещё не нашла. Она всегда меня поддерживала, всегда была со мной. Но, видимо, я просто не способна на это.

Я иногда вспоминала своё детство, когда я была ещё маленькой, а моя мама работала швеёй на одной фабрике, которая ныне уже разорилась, где ей платили столько, что саму себя не прокормить. И если говорить о ней, то видела я её довольно редко и, к несчастью, мои воспоминания о ней крайне скудны. Я помню, что внешне она была чем-то похожа на Жозефину, но чем именно — сказать не могу. Я была ребёнком, а всё моё детство — голод, нищета. Иногда я ходила по улицам Сите попрошайничать, а если была возможность что-то схватить, то я непременно ею пользовалась и бежала туда, куда глаза мои глядели, подальше от безразличных глаз и синих мундиров.

Единственная причина, по которой эти воспоминания остались в прошлом и почти забыты — это Жозефина. Она с раннего возраста всё возможное время тратила на мелкие заказы, вышивая всё, за что ей заплатят, чинила одежду и обувь и занималась многим другим. Когда она всё-таки устроилась на работу в «Дом влюбленных в книгу», что было ещё при старом хозяине, то и тогда Жозе последнее отдавала нам. Её волю, силу и доброту невозможно описать простыми словами. И не удивительно, что эти качества нашли себе оклик в сердце её будущего мужа. Он и не заметил, как его жалость превратилась в сопереживание, а затем в обожание и поклонение её удивительной душе. Всё произошло очень быстро, ни его родители, ни друзья не успели вмешаться в этот неравный брак.

Её муж — Анри Монье. Он на пять лет её старше, темноволосый мужчина, высокий, с правильными чертами лица и приятной внешностью. Он никогда не был многословен, больше думал, чем говорил, а если что-то говорил, то по делу, но не отличался сильным характером. Я могу сказать, что он очень добр ко мне, он принял меня как родную сестру и всегда меня пытался поддержать, но ему это редко получалось. И к событиям, о которых я хочу рассказать, уже давно являлся хозяином «Дома влюблённых в книгу», который он получил от отца в том же виде, что он есть и сейчас.

Большую известность «Дом влюбленных в книгу» и нынешний его облик он получил во время руководства Монье-старшего за счет продажи средневековых рукописей и многих редких экземпляров. Это может показаться странным, но они были приобретены за сущие гроши, как если бы это была пустая бумага, при закрытии аббатства Святой Женевьевы отцом его жены, который и не догадывался об их ценности, и отдал их вместе с дочерью в качестве дополнения к приданому. К несчастью, её я никогда не встречала, ибо из-за слабого здоровья её давно как нет в живых. А после её смерти Монье-старший, потеряв всю радость к жизни, оставил своему сыну магазин, а сам в печали переехал за стены Тьера, видимо, навсегда.

Но я вернусь к своему повествованию. Я и так сильно отвлеклась на описание событий, которые очень важны как для меня, так и для близких мне людей, но которые мало относятся именно к этой истории. И если быть честной, я сама плохо знаю подробности и боюсь, что сильно искажу правду, если попытаюсь их рассказать.

Сестрёнка повела меня в магазин, и через пару минут я полностью очнулась. Я поправила своё синеватое простое платье и села на диванчик в ожидании первых посетителей. Мимо меня тихо прошмыгнула высокая и тонкая маркиза де Шарль в подобном платье и длинными послушными золотыми волосами чуть ли не до колен. С маркизой де Шарль у нас были довольно сложные отношения, мне стыдно признавать, но мне она не нравилась, я даже иногда к ней ревновала, просто потому что она была настоящей красавицей, молодой двадцатитрехлетней красавицей, но в то же время мне было её жалко. Она — человек высокого происхождения, её титул — заслуга её предков, но он перестал хотя бы что-то значить за одно мгновение в «ночь чудес». И я даже боюсь представить, сколько таких особ было выброшено на улицу со времён Великой революции. Невинные девушки, ничего не знающие о настоящей жизни. Такова цена равенства.

Я закрыла глаза и даже, вроде, успела заснуть, но меня разбудил колокольчик над дверью, который постоянно заявляет о новом посетителе. Я быстро поднялась и подошла встречать гостей. Ими оказались две женщины возраста около тридцати лет каждая в светлых платьях белых тонов с пышными юбками, которые напоминали об эпохе Людовика XIV, мода которой вернулась к нам с новой силой и властью.

— Я не думаю, что вашему мужу так уж понравится какая-то книга. Это не та вещь, которой можно вызывать у других зависть. А что ещё нужно мужчине, кроме как выглядеть лучше других в чужих глазах. — Сказала, посмеиваясь, одна из них.

— Я должна что-то подарить, иначе это будет уж как-то некрасиво. Сами должны понимать. Мне нужен хотя бы даже самый глупый подарок, ибо я всё-таки пришла. А это значит, что он для меня не безразличен. Тем более, он порой считает, что, кроме как для платьев, манто и того подобного у меня в голове места нет. Вы же знаете, что это не так. — Ответила она ей.

— Я думаю, ваш муж был бы больше рад, если бы вы были более практичны. Я могу его понять, нет смысла покупать дорогие платья, если можно их сшить самой. Или, в крайнем случае, заказать. Выйдет гораздо дешевле, и вашему мужу будет меньше хлопот с работой. Не знаю, задумывались ли о том, какого ему работать целыми днями ради того, чтобы вы купили себе какой-нибудь дорогой веер или прочий ненужный аксессуар.

— У меня сегодня встреча с графиней, а вы знаете её, сама теряет голову при виде новых жилеток или разноцветных тканей, вот только и меня с собой потащит. Тяжела моя жизнь, у всех мужья прокуроры, банкиры, а мне достался такой. Иногда мне плакать хочется.

— Да, тяжело вам. Ничего не скажешь. — Со вздохом произнесла и повернулась ко мне. — Мадемуазель, вы же здесь работаете? Не могли бы нам помочь?

Мне ничего не оставалось, как подойти к ним, хотя я того не желала. По пути я чуть не столкнулась с ещё одной продавщицей на этом этаже — тридцатипятилетней Клотильдой Фурнье, ничем непримечательной замужней строгой женщиной с жестко заплетёнными светлыми волосами, которая несла небольшую стопку книг.

— Послушаете, вы не могли бы дать совет, что бы лучше подарить мужу? Что-нибудь сложное и утончённое. Что говорило бы о том, какой он умный человек, раз у него имеется данная книга.

— Это зависит от вкуса. Если ваш муж — образованный человек, то, возможно, вам стоит посмотреть на более специализированную литературу. Она этажом повыше. Агрономия, медицина, философские трактаты, или прочие труды современных ученых. Я могу вас туда проводить, это совсем рядом.

— Я думаю, что куда лучше будет взять что-нибудь из художественной литературы. — Сказала первая. — В ней сложнее прогадать. Подарить какой-нибудь трактат по незнакомой науке — не кажется мне хорошей идеей.

— Тогда скажите, чем ваш муж занимается. — Обратилась я к другой. — Может быть, я что-то подберу связанное с его деятельностью.

— Я не хотела бы говорить. — Опустив голову, произнесла она. — Он простой учитель. Работает с детьми в пансионах.

Я чувствовала себя перед ними довольно глупо, не понимая, что вообще от меня требуется. Мне нужно было что-то сделать, но я только смотрела по сторонам, пока не зашёл молодой мужчина в чёрном красивом костюме, мода на который не меняется ещё со времен Наполеона I. И этот мужчина захватил на какое-то время моё внимание. Он вёл за руку невысокую миловидную девушку лет двадцати в более простом и куда более удобном чёрном платье, чем даже моё, но самое прекрасное в её образе — это её неубранные волосы цвета вороньева крыла. Я отвлеклась на них и, сама того не желая, начала думать о том, как бы всё же сбежать к ним. Всё-таки они были очень красивой парой. Но они скрылись возле английской литературы и начали что-то обсуждать. А я с досадой вернулась к этим двум дамам.

— В этом нет ничего плохого. По-моему, это прекрасное занятие и этого не стоит стыдиться. А какие предметы ваш муж преподает?

— А я должна знать?

В этот момент я захотела бросить их, но не могла. Я пыталась что-то придумать, но вместо этого следила за новыми посетителями. Как только я перевала взгляд на дверь, зашёл ещё один мужчина и уверенно прошёл куда-то вдаль, а затем ещё пару человек. Описывать каждого уже нет никакого смысла, ибо все они начали расплываться в моих глазах. Кто-то поднимался наверх, но большая часть оставалась внизу. Хотела бы я знать, как пара инспекторов: Жан Мартель и Генри Скотт — за всеми успевают следить. Лично у меня голова пошла бы кругом.

Всё-таки я решила предложить что угодно, что можно было счесть подходящим. Я думала, что бы подобрать, и поэтому провела взгляд на первый попавшийся стеллаж, где были переводы немецкой литературы, и, перебегая от одного новеллиста или поэта-политика к другому, каким-то чудом нашла двухтомник Иоганна Вольфганга фон Гёте в переводе Жерера де Нерваля.

— Может быть, вам стоило бы посмотреть педагогические книги, например, по воспитанию детей или тому подобному. Но если вам нужна именно художественная литература, то как насчёт двухтомный перевода «Фауста, трагедии». Если вы ищите что-то значительное и известное, что-то современное, то это должно подойти. Если, конечно, у вас нет дополнительных пожеланий.

— Если у вас ничего другого нет, то я возьму. — Немного недовольно она произнесла. — Так уж и быть.

— Двадцать два франка пятьдесят за два тома.

— Цены у вас… значит сегодня без шляпки. — Печально усмехнувшись, со вздохом произнесла она.

Я достала с полки главный труд величайшего немецкого поэта и вручила его ей, жестом показав, где можно расплатиться. Она медленно пошла в сторону касс, а я обратилась к её спутнице уже более оживлённо, понимая, что свободна.

— Вам что-нибудь подсказать?

— Нет, я зашла только посмотреть. Я не знаю, как вы к этому относитесь, но я убеждена в тех словах, что я часто слышу в речах своего священника, который даже читал отдельную проповедь о том, что книги, театр и всё что вы называете искусством — орудие дьявола для порабощения наших душ.

— Пусть говорят, что хотят. Мы живём не в то время, чтобы всему верить. Не поймите меня неправильно, я не буду отрицать Бога или доказывать Его существование, просто говорю о том, что священник — тоже человек. Не спорю, что есть труды, на которые стоит налагать запрет. Некоторым даже удалось даже его избежать. Но это не значит, что хорошая книга не может воспитать самое благородное, что только есть в человеческой душе.

— Я не знаю, что и ответить вам на этот счет.

Она замолчала, к моему внутреннему ликованию, а вскоре её спутница вернулась к ней, и они сразу же вышли, ни слова не сказав на прощание. Я подошла ближе к кассе, где стояла Клотильда, которая принимала деньги за выбранные ими произведения или сборники. Я улыбнулась ей и начала кружить вокруг книг, сама того не замечая. И так бы и кружила, если бы ко мне не обратилась женщина лет тридцати семи со своей шестнадцатилетней дочерью в пышных туалетах.

— Вы не могли бы посоветовать что-нибудь о счастливой любви без разных казней и убийств? Что-нибудь о благородной любящей душе.

— Насколько счастливой? — С улыбкой спросила я. — Если принять какие-то допущения, как дань реальности, то список будет вполне велик.

— Прямо до однообразности. Я думаю, вы можете меня понять, хочется что-то более светлое и жизнерадостное. Особенно в наш тяжелый век.

— Я понимаю вас. — Слегка грустным тоном, задумавшись о прошлом страны, а потом снова оживившись. — Я плохой в этом советник, поэтому могу назвать только Джейн Остин и Каррер Белла, можете брать любое их произведение. У нас есть достойные переводы. Я надеюсь, что для начала этого будет достаточно.

— Благодарю вас, мадемуазель.

Мы разошлись, и я снова вернулась к посетителям. И такое было моё утро, да и весь день, разве что уже ближе к обеду людей стало много, что консультировать их не представлялось возможным. Я встала за кассу рядом с Клотильдой и занималась тем же делом что и она. Деньги и отчетность. Дело довольно простое, но очень быстро надоедает. Иногда общаясь с покупателем, можно найти вполне интересного собеседника. Жаль, что это происходит не так часто и этот день ничего нового мне не принёс.

Обед у нас был в три смены, на первой была лишь я и Жозе с мужем. Потом у остальных, за исключением инспекторов, у которых было индивидуальное расписание, которое зависело зачастую от числа гостей, и обычно был куда позже двух других.

После обеда, который прошёл молча и который представлял собой куриный суп и компот. Ко мне подошёл Анри в своём черном фраке, белой рубашке и зауженных брюках со штрипками. Он провёл рукой по своим волосам и короткий промежуток времени стоял передо мной, думая, как правильно сказать.

— Катрина, на неделе должен приехать один итальянец-фабрикант, ему нужна рукописная копия романа Кретьена де Труа, созданная по заказу герцога Немурского. Его зовут — Камилло Аччайоли. Когда он приедет, проводи его ко мне. Если кто иной будет интересоваться — не вспоминай о ней. Это довольно тонкое дело, лучше не рисковать.

— Хорошо.

— Благодарю тебя.

Он ушёл к себе, а я спустилась вниз и на лестнице встретилась с Раймоном Ришаром — приказчиком. Юноша лет девятнадцати с немого грубоватыми, хотя и приятными чертами лица в чёрном старом сюртуке. И в то же время он был высоким, с широкими плечами и густыми вьющимися волосами. Он и был моей любовью, моей страстью, моей жизнью и всё в подобном духе. Я улыбнулась и протянула ему свою руку, и он сразу взял её и медленно поцеловал.

— Сегодня меня он совсем загонял. Мне жаль, что я оставил тебя одну. Мне очень жаль. Если бы он дал хотя бы минуту продуху, то я бы уделил его тебе. Только тебе. В моей жизни лишь только ты что-то значишь. Лишь только ты наполняешь её смыслом. — Говорил он медленно, продолжая держать меня за руку.

— Ты же знаешь, любимый, я бы всё равно не смогла много времени тебе уделить. Я работаю так же, как и ты. Мне самой очень тяжело без тебя. Но с тех пор как я встретила тебя, моя жизнь наполнилась красками, о которых я никогда не представляла. Знать бы, чем бы тебя отблагодарить за то, что ты явился в мою жизнь.

— Одно мгновение, один поцелуй, и вот я счастливейший из мужчин.

Моё лицо залилось краской, я любила его, и все его слова, демонстрирующие его привязанность ко мне, разжигали огонь в моем сердце, от которого пьянела и теряла свободу мыслей и дар речи. Это и был человек, который чуть ли не за одно мгновение, как я его увидела, забрал моё сердце и одарил его пылкими поцелуями. И вот я шла занять свой пост, а спустя мгновение утопала в его небесных голубых глазах. Я невольно заулыбалась, а он обвил меня своими руками, слегка наклонил мою голову и поцеловал меня в лоб.

— Любимый, не сейчас. — Запинаясь, еле произнесла, случайно вспомнив о том, что моего возвращения ожидает Клотильда. — Или ты забыл, что у нас есть обязанности здесь? Я должна быть внизу.

— Это почти твой магазин, у тебя нет здесь обязанностей, дорогая.

— Это не так, ты сам всё понимаешь. Хотела бы я быть рядом с тобой куда чаще, но обстоятельства выше меня. Прости.

— Катрина, я знаю, я люблю тебя. — Медленно выпуская из своих объятий, слегка расстроенным голосом произносил он. — Когда-нибудь я достигну богатства, я приложу все силы, меня ничто не остановит.

— Когда-нибудь. — Повторила я.

— Я всего добьюсь, дорогая, я довольно целеустремлён. А сейчас не смею тебя задерживать. Я могу понять твой долг, твоё желание трудится. А у меня есть свой. Жаль, что эти прекрасные минуты должны окончиться. Но ты скажи, после закрытия ты же найдёшь мне хотя бы пару часов?

— А когда-то было иначе? Я жду тех вечеров, когда мы можем посвятить себя друг другу. Только ради них я терплю всё остальное время.

— Бывали те печальные дни, когда мы не могли быть вместе.

— Милый, я предупреждала тебя заранее. А так, дорогой, я только и хочу быть рядом с тобой.

— Я знаю. Извини, я просто не хочу тебя выпускать. Всего лишь пытаюсь хотя бы на секунду отложить неизбежное.

Он ещё раз поцеловал мою руку, улыбнулся мне и пошёл наверх, а я спустилась к Клотильде, которая уже давно меня ожидала. Холодно на меня взглянув, она решилась высказать своё недовольство, которое я воспринимала довольно равнодушно.

— Опять вы задержались. — Недовольно начала она.

— Простите.

— Ох, юность. Вы бы поосторожней… хотя, это не моё дело.

— Раз вы так считаете.

— Если вы пришли, то подмените меня. Я и так из-за вас здесь всё ещё стою без какой-либо возможности покинуть её.

Она пошла наверх, а я снова встала возле кассы. Было достаточно народу и мне не так часто приходилось ждать. Где-то похаживал с гордой осанкой Генри Скотт, светловолосым мужчиной среднего роста лет двадцати шести. Англичанин по происхождению, но из-за семейных конфликтов переехал во Францию. Он вспоминал иногда об этом в грустные его дни, жалея о своём месте здесь. И хотя мне была интересна его история, но мне её он никогда не рассказывал.

Время шло, одни посетители сменялись другими, а я принимала деньги, сверяла стоимость с указанной, а затем записывала продажу, и так по замкнутому кругу. Когда вернулась Клотильда, я смогла переложить эту деятельность на неё, а сама следить за процессом со стороны, поскольку число посетителей уже начало непреклонно падать вниз.

Я снова начала ходить по этажу, рассматривая всё вокруг и случайно начала слушать посторонний диалог, который мне хорошо запомнился. Он был между двумя молодыми девушками с довольно яркими пышными платьями. У одной оно было желтоватого оттенка с тёмно-зелёной юбкой у другой — красной. Наверное, им казалось, что их никто не услышит, ибо был он, очевидно, не для чужих ушей.

— Скажите честно, вы же хотите отомстить мсье Реналю. — Спросила вторая.

— У меня нет причин на него обижаться. Вы же знаете, он как любой мужчина будет строить из себя покорного раба, пока ты сама такой не станешь. У них нет сердца. Но я хотела верить в искренность его слов. Я знаю, что глупа. В каждом своём слове он восторгался мной и клялся в любви, но, как оказалось, его любовь и су не стоит.

— А как же ваш муж? Ты же знаешь, что, если он узнает, ничем хорошим это не кончится. Вам не стоит рисковать.

— Ты знаешь его, он ничтожен сам по себе, да и по природе своей эгоистичен. Такого человека невозможно любить, ты не поверишь, как долго и сильно я пыталась себя заставить полюбить его.

— Но он то верит, что любим. Что с самой встречи вы любите его и только его.

— Если бы мне сказали, что будет со мной в браке, когда я только вернулась из монастыря полной сладких грёз о любви, то бы ни за какие сокровища никогда не согласилась выйти за него. Я толком и не знала ничего, когда выходила за него. Мы и любовниками то не были. Я просто хотела новой жизни по наивности своей, теперь и расплачиваюсь за неё. А что насчёт мсье Реналя, будто дурно желать быть любимой? Будто можно винить человека в том, что он тебя не любит, будто сердцем можно управлять?

— К сожалению, вы правы. Если бы сердцем можно было управлять, никогда бы и бед не случалось. Но куда ни глянешь, везде трагедия.

— Я завидую вам, вам не знать моих бед. Вы свободны. А я лишилась права распоряжаться своей судьбой.

— Так бегите от него. Если вы не можете полюбить его, то лучше вовсе не быть рядом. Он никогда не оценит жертву, если вы останетесь рядом с ним.

— Хотела бы, но никто меня не спасёт. Уже давно в мире не осталось Ланселотов. А одной мне некуда бежать.

— Пока ещё есть шанс.

— Скоро и его не будет. Мой муж в последнее время часто начал говорить о том, что мы могли бы завести ребёнка. О том, как сильно хочет мальчика. Наследника. Вот только без наследства. А я не имею права возражать. Я должна быть любящей мамой несмотря ни на что.

— Мне жаль.

— Просто не верьте красивым словам, они редко бывают искренними. Лучше многих достойных мужчин упустить, чем рискнуть и испортить себе этим жизнь.

— Так что насчёт мсье Реналя?

— Как оказалось, для него «любовь» — это лишь ветреный порыв. Он клялся мне в любви, писал письма, где описывал своё преклонение передо мной. Но ты сама видишь, что всё это обман. Я была для него лишь куклой. Он, играя преклонение передо мной, сам заставил меня преклоняться перед ним. А я и преклонялась, но не прошло и пары месяцев, как он нашёл себе молоденькую продавщицу из «Сокровищей Парижа». А я ему надоела. Вот и всё история.

— Мне очень вас жаль, вам не повезло в любви, но не все мужчины такие, по крайней мере, я так верю. Всё ещё. Хотя вы постоянно убеждаете меня, что всё это зря. А насчет продавщицы, может быть, хотя бы посмотрим на неё.

— Там нечего смотреть. Миловидная кокотка. Просто обычная продавщица, как и все здесь, они все живут за счёт своих любовников, и, если им хватает ума, оставляют что-то к тем дням, когда исчезнет их молодость.

— Но всё же, почему бы не отомстить ей как-нибудь за это?

— Они недостойны ничего, кроме жалости и презрения. Вам с вашей рентой в пять тысяч франков не понять этого.

— Вечно вы говорите о моих деньгах, будто я виновата в том, что они у меня есть. Мне выбрасывать их что ли?

— Нет. Я имела в виду, что вам не понять мотивы этих нищенок. — Произнесла она и прервалась на несколько секунд, а затем продолжила. — Мы тут слишком много уже времени, нас вряд ли кто-то будет здесь искать, но нам уже пора бы выйти в люди.

Они вышли из своего небольшого укрытия между стеллажами, пошли к выходу и вскоре скрылись, а я провожала их взглядом. На меня они так и не заметили, или не сочли нужным обращать на меня внимание. Работа ещё продолжалась, но мои мысли заполняли впечатления от услышанного разговора. Я не стала думать о том, что меня за человека могут не считать, мои мысли поглотила идея о том, что Раймона может интересовать во мне лишь моё родство и близость к хозяину. Эта мысль часто меня преследовала и раньше. Всё-таки внешне я была невысокой и слегка полноватой девушкой, треугольное лицо, слегка поднятый нос, большой рот и темные сухие вьющиеся волосы, которые, как мне казалось, чем-то напоминают солому. Да, я сильно не задумывалась о красоте, вера в то, что я любима, лишали смысла эти догадки, но любое сомнение в этой вере приводило к тому, что я переставала себе нравиться. И с каждым мгновением я всё хуже представляла себя. На моих глазах появлялись слёзы, но от них не становилось легче.

Лишь работа отвлекала меня от этих мыслей, вокруг были ещё какие-то люди, и до закрытия я держалась, никто не должен был знать, что мне тяжело. Всё равно, кроме как: «Ты зря на себя наговариваешь» — я не услышала бы, а от посторонних были бы одни проблемы. Я вытерла свои слёзы и постаралась сосредоточиться, как только могла, на оставшихся делах.

II

После закрытия магазина, а он закрывался достаточно рано, я пошла наверх за ужином, где меня ожидала сестра. Ужин прошёл в тишине, а затем после него я решительно спустилась вниз и пошла на улицу, и она вместе со мной. На улице было ещё довольно светло, несмотря на то, что небо было захвачено темно-серыми облаками, которые вместе с поднявшимся ветром предвещали о скором начале дождя. А на дорогах торопливо разъезжали экипажи и дилижансы, но были видны и несколько стоявших кучеров возле колледжа иезуитов, которых приближение дождя, видимо, не пугало. И вскоре, когда мы свернули на улицу Суффло, Жозе подбежала ко мне и схватила меня за руку.

— Кат. — Ласково она произнесла.

— Жозе.

— Мне бы хотелось поговорить о твоём Ришаре. Я давно наблюдала за вами. Не сочти за неуважение, я делаю это из желания помочь тебе, сестрёнка. Ты ещё так юна, наивна. Кто-то должен тебя оберегать.

— Мне уже двадцать один. — Я ответила немного с недоумением, ибо подобные наставления были не самыми приятными.

— Возраст тут ни при чём, дорогая. А для меня ты навсегда останешься той маленькой девочкой, которая иногда приходила в магазин, когда ещё была жива наша мама. Моей маленькой Кат.

— Прости, я понимаю, я очень ценю твою заботу. Просто я уверенна в нём, и Анри мне поверил. Осталось поверить лишь тебе.

— Катрина, сестрёнка, я не буду отнимать у тебя много времени. Я знаю, что ты торопишься как обычно. Но мне интересны твои намерения. Всё не может стоять на месте, в конце концов, нужно думать о будущем, о том, куда приведут тебя твои чувства.

— Я ничего не могу сказать, кроме того, что я люблю его и не могу жить без него. Даже сотая часть той любви, что я питаю к нему, сделает меня самой счастливой женщиной на свете. Я бы отдала ему всё, отдала бы себя, ему надо лишь изъявить о желании. Я буду покорной ему.

— Катрина, милая, ты уверенна, что стоит так отдаваться другому человеку? Ты его не так уж долго знаешь, всегда надо помнить, чем может грозить ошибочное представление о человеке. Тем более для юной девушки.

— Ты же вышла замуж за любимого человека. За первого человека, который попросил твоей любви, и вот он души в тебе не чает. Так почему у меня не может быть так же? А ради счастья, пожалуй, стоит рискнуть. Иначе можно его и вовсе упустить.

— Катрина, это долгая история. Но я смогла его полюбить после того, как вышла за него замуж. Мне нужны были деньги, я была готова на всё. Выбора у меня никакого не было. Будь я одна, никогда бы не рискнула собой и своей жизнью.

— Но ты смогла его полюбить.

— Сложно не полюбить человека, который мил и заботлив с тобой, если, конечно, у тебя есть сердце. Но, Катрина, не у всех оно есть.

— Но Раймон добрый и любящий человек. Он и намёка не сделал ни одного, чтобы причинить мне какой-то вред. Если бы он хотел мне навредить, то у него было много для этого шансов. А как видишь, я перед тобой. Цела и невредима. И я не знаю, почему должно внезапно что-то измениться.

— Видимо, кроме тебя, он никого не имел. Что же, это даже хорошо. После первой любви сердца обычно выгорают, и, кроме как себя, почти никого не могут любить, особенно мужчины. Прости, если пугаю. Я просто куда лучше знала нашу маму, да и моя жизнь чуть такой же не стала, и я не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в кошмар из-за веления сердца. Одна ошибка может привести к тому, что жизнь твоя будет обречена. Такова участь каждой женщины. Поэтому я хочу, чтобы ты была благоразумнее. Не у всех на душе то, что на языке.

— Жозе, я не знаю, что ты от меня ждёшь. Для меня твои слова всегда останутся самыми ценными на свете, всё-таки ты моя сестра. Я знаю, что ты всегда заботишься обо мне. Спасибо тебе за это. Но я ничего не могу сделать с тем, что я люблю его.

— Скоро дождь, лучше бы пойти домой.

— Я бы пошла с тобой, но я обещала любимому, что встречу его, поэтому я не могу. Прости меня. Я всё-таки должна идти, несмотря на дождь.

— Не самое удачное выбрала время. — Произнесла она более грустным, но всё ещё спокойным тоном.

— Я постараюсь объяснить ему, что, кроме как него, у меня есть ты. Что время рядом с тобой мне не менее ценно, что я люблю тебя даже куда сильнее. — Немного запинаясь, еле произнесла, а затем после паузы, во время которой я смотрела в её глаза, более уверенно, но тише продолжила — Не дала бы я слово, я бы осталась с тобой. Мне очень жаль.

— Сестрёнка.

Она резко приблизилась ко мне, прижала мою голову к своей груди, и начала гладить мои волосы. В первый миг я немого испугалась, но затем крепко прижалась к ней и не хотела опускать. В это мгновение я и забыла о том, что в моей жизни есть кто-то ещё, кроме неё. Да и мне никто не нужен был. Я была самой счастливой на свете уже только из-за её искренней неподдельной любви. Жаль, что я не могла отдать ей хотя бы тысячную часть её любви в ответ. А она всё продолжала меня гладить мои волосы и в один момент поцеловала меня в голову. Я не выдержала этого и выронила несколько слёз.

— Я люблю тебя. Прости меня за всё. Я не самая благодарная сестра. Я знаю, что ни мало боли и переживаний тебе принесла. Как раньше ты всё делала ради меня, так и сейчас.

— Успокойся, Кат, дорогая, ты моя радость и гордость.

Она отпустила меня, я смотрела в её лицо, оно казалось спокойным, но её глаза, её карие глаза, она хотела плакать. Какое-то время мы стояли неподвижно, но вскоре она взяла вверх над эмоциями и продолжила:

— Ладно, дорогая, я пойду. Тебя, наверное, он уже заждался.

Я ничего не ответила, я всё ещё не могла отойти от нахлынувших на меня чувств. Да, мне было неприятно слушать её недоверие к Раймону, но я знала, что это не оскорбление его, Жозе не могла знать того, что знала я. Она не доверяла всем, и только из-за меня и для меня. И она смотрела на меня, но всё же через небольшой промежуток времени решила покинуть меня.

— Дождь скоро будет, не стоит задерживаться на улице. — Добавила она, отдаляясь от меня.

Я пошла назад к лавке, из одной из комнат на третьем этаже, где располагались работники магазина, у которых не было своего жилья, горел свет. Возможно, кто-то писал или читал, ибо на улице было ещё не так темно, но этого я так не узнала. Возле самого магазина никого не было. И я подумала, что Раймон ушёл, так и не дождавшись меня. Эта мысль начала причинять мне боль. У меня защемило в груди. Я забыла обо всём, меня поглощало чувство вины. И вот первые капли дождя начали падать на землю. Мне хотелось плакать, но у меня не получалось.

— Прости меня. — Послышался немного дрожащий голос за моей спиной.

Я обернулась, это был он. Раймон. Он стоял с опущенным взглядом и держал надо мной раскрытый зонт. Стоял и молчал, боясь поднимать на меня глаза. Я не поняла, что с ним, но захотела узнать, забыв о собственных переживаниях.

— Милый. — Немного придя в себя, тихо начала.

— Прошло немало времени, я даже надеялся, что ты ушла, ибо погода не самая подходящая. — Тихо начал он. — Но я и подумать не мог, что ты станешь меня ждать, несмотря на то, что меня даже рядом не было, несмотря на то, что за мгновение ты могла бы полностью промокнуть. Прости меня.

— Не надо, любимый. — Произнесла я, подойдя к нему и подняв ему голову.

Я была очень рада увидеть его, но он выглядел несчастным и несколько растерянным. Моё сердце сильно забилось, жалость и любовь смешалось в одно чувство, которое меня поглощало и толкало к нему. Я ничего не понимала, но мне было больно только от одного его выражения лица. Мне очень хотелось видеть его счастливым, даже если надо было бы чем-то пожертвовать. Я крепко прижалась к его груди и не хотела отпускать, я слушала биение его сердца, оно заколдовывало. Для меня это было чем-то прекрасным и чистым, и что бы другие ни говорили, я была уверенна в том, что его сердце бьётся лишь по мне. Я подняла на него голову, он смотрел на меня, будто боялся потревожить, поэтому я сама решила его пробудить.

— Я не понимаю, чем ты опечален? Чем ты провинился передо мной?

— Мне жаль, что я заставил тебя ждать, тем более в дождь, я не хотел. Если бы я знал, что получится всё так, как это в итоге вышло, то я бы обязательно предупредил.

— Что-то случилось? — Обеспокоенно начала его спрашивать. — Что-то серьёзное?

— Мне срочно нужно было зайти к фармацевту, у меня мама приболела. Но не пугайтесь, ничего серьёзного. Обычная простуда. Я отпросился пораньше, чтобы вернуться к закрытию, но не успел. Я бежал как можно быстрее, чтобы оказаться здесь как раз вовремя, но этого оказалось недостаточно. Я не знаю, как правильно тебе это объяснить, но по дороге назад ко мне пристали какие-то мужчины…

— Ах. — Крикнула я.

— Ничего серьёзного. — Продолжил он, взяв меня за руку, а второй продолжал держать надо мной зонт, закрывая меня от дождя, хотя он и сам уже весь промок. — Ты это уже слышала, но у меня есть брат, ему лет семнадцать, но он только о девушках и думает. Вечно попадает во всякие истории, а мне за это платить из своего кошелька. И каждая история страшнее предыдущей, как ни послушаешь о его приключениях, так чуть ли не в каждой кто-то хочет его убить. Может быть, всё это неправда, но я не знаю, как отличить выдумку от действительности. Как бы меня это не раздражало, ничего иного как помочь ему — я не могу. Вот и на этот раз я не смог оставить всё самотёк. Пришлось всё решать. Видимо, он кому-то задолжал какую-то сумму. Не очень большую, но задолжал их не у самых вежливых и порядочных людей. Пока разбирался и отдавал за него что есть, время шло, вот я и пришёл только сейчас.

— Раймон, милый, я на тебя ни капли не сержусь. Ты ни в чём не провинился. А за твою доброту, которую ты проявляешь к людям, даже к менее достойным, с которыми ты, как назло, связан родственными узами, я готова тебя сильнее любить. Я всё сильнее убеждаюсь насколько ты благородный сердцем человек. Насколько у тебя прекрасная душа.

— Я рад, что ты так считаешь. И ещё больше из-за того, что ты не сердишься на меня за то, что я был вынужден отойти от слов, которые тебе дал.

— Я сожалею, что твоя мама заболела, что твой брат не берётся за ум, но, пожалуйста, не надо унывать. Мне самой от этого тяжело на душе. Улыбнись, улыбнусь и я.

— Ты очень добрая, Катрина. Ты даже не представляешь, как мне повезло, что я нашёл тебя. Более замечательного человека, чем ты, нет и на всём белом свете.

— Просто я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

Он приблизился ко мне, пытаясь поцеловать, сначала он поцеловал лоб, зачем щёку, когда он хотел перейти к губам, я невольно отодвинула его назад, во мне заиграла гордость и страх, причину которых я не могу описать. Я знала вкус его губ и хотела вновь его ощутить, но я боялась. Боялась, сама не понимая чего, а что-то внутри меня жаждало чего-то ещё большего, чего-то запретного, чего я не могла понять, но что так и манило меня.

— Извини, но я не могу. Дело не в тебе, я просто не могу.

— Ничего. — Уже больше весело произнёс. — Ты просто добродетельна.

— В моём сердце есть место только для одного мужчины — твоё место. Ты всегда будешь владеть им.

— Я знаю, любовь моя, я знаю. Поэтому я и люблю тебя. Я всегда буду тебя любить.

Раймон оглянулся, на улице уже было темно, лишь свет фонарей мог указать путь. Он посмотрел на себя и слегка усмехнулся. А дождь всё ещё продолжался, но под зонтом на меня не упало ни одной капли, вот только для Раймона под зонтом не всегда хватало места.

— Погода не самая подходящая до прогулки. Да и ты полностью промок. — Наконец сказала я, ибо мне казалось, что он не замечал, что вокруг.

Раймон немного наклонился в мою сторону, пытаясь положить в мои руки свой зонт, и в этот момент я, сделав над собой небольшое усилие, встала на носочки и поцеловала его в щёку. Хотя бы какая-то награда для него. Я не могла дать ему больше, хотя и сама страдала от этого, ибо горела желанием не меньше. Раймон слегка оживился, а я от смущения вся залилась краской.

— Я провожу тебя до дома, хотя он и в двух шагах. Если ты, конечно, этого хочешь.

— Я буду рада, милый.

Дорога заняла чуть меньше десяти минут, мы прошли их, не проронив ни слова. Я жила в старом пожелтевшем небольшом провинциальном двухэтажном доме с чердаком, и лишь общие стены разделяли его с более толстыми и высокими зданиями.

Мы остановились возле самой двери, и, к моему сожалению, нам нужно было прощаться. Но я не хотела этого, даже мысль о том, что завтра я его встречу, не утешала меня. А он стоял передо мной неподвижно и смотрел мне в глаза.

— До завтра, дорогая. — Печально произнес он.

— Да, до завтра.

Он отвернулся и пошёл назад, я слабо постучала в дверь и повернулась назад, желая ещё раз его увидеть. Он смотрел на меня так же.

— Постой. — Наконец сказала ему.

Он подошёл ко мне, и я обвила его шею. Я смотрела на него, смотрела то в его волшебные глаза, то на его губы. Я медленно потянулась к ним, желая самой их поцеловать.

— Это же так просто, чего я стою как дурочка. — В уме говорила себе.

Вдруг открылась дверь с небольшим скрипом, услышав который, я чуть не подпрыгнула от страха. Из этой двери вышла служанка, которая, видимо, ожидала моего возвращения. И на этом наша прогулка подошла к концу. В одну секунду внутри меня будто всё рухнуло, и, опустошённая, я отпустила его и медленно безвольно пошла домой.

— До завтра. — С сожалением добавила я, пересекая собственный порог.

— До завтра. — Повторил он и пошёл прочь.

После прощания вместе со служанкой Розой, я зашла в гостиную и упала на небольшой мягкий диванчик. Сам интерьер нашего дома сильно отличался от внешнего его вида, он уже переставал напоминать на старое жилище санкюлотов. Всё вокруг было из красного дерева, вся мебель и даже лестница, в этом был также некий дух старины, но совершенно иной, теперь уже величественный и прекрасный. И среди этих творений служанка смотрела на меня в своём староватом сером платье. Ей было лет сорок семь, немного округлая женщина с седеющими волосами и приятным овальным лицом. Я молчала, и, может быть, долго бы ещё молчала, развалившись на этом диванчике, если бы она не обратилась ко мне.

— Вы не промокли, мадемуазель? — Спросила она наконец своим грубоватым голосом.

— Нет, благодарю вас.

— Тогда я пойду, я не настолько юна, чтобы не спать по ночам. И вам бы посоветовала поступить так же.

— Простите.

— Да ладно, молодость, что с неё взять. — Затем сделала небольшую паузу, а после продолжила. — Ложились бы вы лучше.

— Спасибо. — Ответила я и побежала наверх.

Немного времени мне потребовалось, чтобы уснуть сладким сном. Я помнила предостережения сестры и те, которые я нахожу в жизнях чужих людей. Все эти истории о тяжёлой женской судьбе часто разрывали мне сердце. Иногда я даже хотела понять, что я сотворила в прошлой жизни, что в этой родилась женщиной. Но тем не менее в глубине души я верила, что всё это ложь, лишь сказки обиженных на всё старух, которые из-за низости души всех поливающих грязью, но чьи слова из страха подхватили более достойные люди, превратив эти сказки в притчу. Да и как я могла верить во всё это, когда у меня самой был человек, в любви которого я могла быть уверена. И всё-таки я была уверенна в том, что он действительно любит меня, что я любима, поэтому я отрицала всё это. И поэтому я была спокойна.

III

Хотя и были у меня какие-то опасения, но с каждым днём мне сильнее хотелось пойти дальше в отношениях человеком, которого я почти до безумия любила. Бывали моменты, когда ему стоило только попросить, и я бы была его. Но этих моментов не было. Мы стояли на одном месте. К некоторому сожалению, которое находилось внутри меня, и заставляло испытывать некую тоску. Моя фантазия, разогретая романами с их расплывчатыми любовными сценами, была причиной этой тоски. Хотя и смутно, но всё же я представляла, что должно быть впереди, какое удовольствие скрывается за преградами, которые сама построила из собственных страхов.

Прошлые и последующие дни мало чем отличались друг от друга. Казалось, что это и есть вся жизнь. Спокойная, тихая и ровная. Но это оказалось не так. Вскоре моя жизнь полностью изменилась, разделившись на «до» и «после». И причём так быстро, что я сама поначалу не замечала перемен. Или просто не хотела.

Как и ранее стоял привычный тёплый весенний день, покупателей было ещё немного, а я стояла возле английской литературы и смотрела на иногда входящих и выходящих людей. Среди них выделился молодой мужчина лет двадцати шести с чёрными волосами как сама ночь. Высокий в белом жилете и чёрном фраке с плащом, а в своих белых перчатках он держал разрезанную трость из слоновой кости. Он достал свои карманные часы, взглянул на них, и ушёл куда-то в сторону. Я захотела проследить за ним, но меня отвлекла замужняя женщина лет тридцати в невзрачном туалете, хотя и небедном.