16+

 

Daniela Raimondi

LA CASA SULL'ARGINE

Copyright © Casa Editrice Nord Surl, 2020

All rights reserved

 

Перевод с итальянского Екатерины Пантелеевой

Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

 

Раймонди Д.

Берег печалей : роман / Даниэла Раймонди; пер. с ит. Е. Пантелеевой. — М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Дары Пандоры).

ISBN 978-5-389-29132-4

Поздней осенью, в последний год XVIII века, в маленький итальянский городок Стеллата на берегу реки По заехал цыганский табор, и прекрасная цыганка Виолка похитила сердце сорокалетнего холостяка Джакомо Казадио. Несмотря на противодействие обеих семей, влюбленные поженились, но однажды Виолка решила раскинуть карты, чтобы узнать, что ждет их в будущем. И карты предрекли ужасную трагедию, которая ожидает кого-то из их потомков...

В этой пронзительной истории смешаны правда и вымысел, реальность и магия, слезы и шутки, и охватывает она два столетия истории Италии, от борьбы Гарибальди за объединение страны до терроризма и социальных катаклизмов 1970-х. Причудливое переплетение мистики, романтики и реализма заставляет сопереживать, надеяться и вместе с героями из разных эпох пытаться обрести и понять смысл человеческой жизни.

 

 

 

Посвящается Гвидо

Пролог

Год 1412 от Рождества Христова. В 18 день июля прибыл в Болонью герцог Египетский, и прибыл с женщинами, детьми и мужчинами из своей страны, и было их числом не меньше ста.

Хроника событий незабвенного города Болоньи со дня ее основания, составленная братом Иеронимом де Бурзеллисом в 1497 году (из собрания Лудовико Антонио Муратори «Историописатели Италии», том XXIII, 1733)

Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь.

Уильям Шекспир. Буря (акт IV, сцена I) [1]

 

 

– Это из-за цыганки у нашего рода нечистая кровь, — часто повторяла мне бабушка, когда надевала белый фартук, закатывала рукава до локтей и готовилась месить тесто для домашней лапши. Она заводила рассказ об истории семьи, начиная с той самой цыганки из давних времен, а сама при этом била яйца в середину примятой горки из муки. Легкое движение запястья — чпок! — разбилось яйцо; еще одно движение — чпок! — разбилось второе. Бабушка месила тесто, а сама при этом все говорила, и плакала, и смеялась. Она была уверена, что именно из-за того, что наш далекий предок женился на цыганке два столетия тому назад, теперь у половины семьи светлая кожа и голубые глаза, а вторая половина рождается черноглазой и с волосами цвета воронова крыла.

И это были не просто старческие выдумки. Тот факт, что цыгане жили в Стеллате — городке, откуда родом моя семья, — подтвержден старинными документами двухсотлетней давности, что хранятся в исторических архивах Библиотеки Ариосто в Ферраре.

В тот день, когда появился цыганский табор, в городке лил сильнейший дождь. Стоял ноябрь, и ливень не прекращался уже несколько недель. Поля скрылись под толщей воды, исчезли тропинки, дороги, дворы, а в конце концов — даже городская площадь. Жители могли передвигаться только на лодках. Стеллата превратилась в своеобразную маленькую Венецию, правда, в гораздо более жалком варианте: без дворцов и гондол, зато с покосившимися домами, подгнившими суденышками и солоновато-горькой речной водой.

Повозки, скрипя, переехали реку через понтонный мост, а потом медленно двинулись по дамбе вдоль берега По. Дождь лил стеной, копыта животных проваливались в грязную жижу. Колеса буксовали, доски трещали, и в конце концов телеги накрепко застряли в размякшей земле. Мужчины трудились до поздней ночи, пытаясь освободить их, но с пятью повозками совладать не удалось, и цыганам пришлось остаться на берегу По в ожидании более благоприятной погоды.

Через некоторое время дождь прекратился, телеги вытащили и заменили на них колеса, однако целый ряд событий привел к тому, что отъезд неоднократно откладывался: сначала пришлось ждать исхода сложных родов, потом несколько человек слегли с дизентерией, а затем умерла одна из лошадей.

Когда цыгане наконец были готовы отправиться в путь, началась зима — одна из самых суровых за целое столетие, и городок сковало морозом. Ехать куда-то в такой момент всем показалось настоящим безумием.

Чтобы не заскучать за долгую зиму, некоторые цыгане начали подковывать лошадей, другие — продавать на рынке плетеные корзины, конскую упряжь, кухонную утварь и звонкие бубны, а остальные — играть музыку на крестинах и свадьбах. Началась и прошла весна, а летом городок охватила эпидемия тифа, и всем запретили покидать его пределы. Времена года сменяли друг друга, и жизнь цыган в Стеллате окончательно превратилась в рутину.

Местные жители и сами не заметили, как их враждебность по отношению к вновь прибывшим уступила место привычке. Умирали старики, рождались дети, а молодежь влюблялась, не особенно задумываясь о различиях. И таким образом спустя всего несколько поколений цыганская кровь уже текла в венах доброй трети жителей Стеллаты.

Вот тут-то и выходит на сцену мой далекий предок Джакомо Казадио. В Стеллате все знали его как юношу нелюдимого, склонного к меланхолии. Природа, однако, наделила Джакомо богатым воображением, и с годами он превратился в самого настоящего мечтателя. Фантазировал он в основном о том, чтобы строить лодки, но вовсе не обычные скромные суденышки, какие плавали вдоль берегов По. Нет, он представлял себе огромные корабли, в трюмах которых можно было бы возить не только зерно, древесину, солому и мелких животных, но и коров и лошадей. Проще говоря, Джакомо Казадио хотел построить нечто очень похожее на Ноев ковчег.

Идея эта зародилась у него в голове еще в детстве, в местном приходе. Листая Библию, он наткнулся на изображение ковчега, готового отправиться в путь. Увиденное заворожило мальчика: круглый корпус судна, головы львов и жирафов, выглядывающие из окошек, а под ними ряды уток, петухов и кур, и пары коз, верблюдов, овец и ослов. Корабль, способный пережить Всемирный потоп и спасти всех существ, живущих на Земле!

Эта картинка из Библии и легла в основу будущего наваждения. Когда Джакомо вырос, то принялся за строительство прямо во дворе родительского дома. Он долго думал над будущим проектом. Река всегда была самым быстрым путем для перевозки людей, грузов и животных, кроме того, на ней ловили рыбу, собирали лягушек, добывали песок… В районе Стеллаты По была широкой и глубокой, так что в мечтах юный Казадио представлял себе новый крупный речной порт.

Джакомо потребовалось три года, чтобы завершить строительство. Когда ковчег был готов, он дождался 4 декабря — Дня святой Варвары, покровительницы моряков, — чтобы спустить судно на воду.

В то утро в городке царило необычайное оживление. Жители столпились на берегу, чтобы насладиться невиданным зрелищем. Пришел и священник с распятием, служками и святой водой. На огромной телеге, запряженной дюжиной быков, судно дотащили до воды. Выстроившись на илистом берегу, самые сильные мужчины из местных начали спускать ковчег, перемещая одно за другим бревна, на которых он был установлен, чтобы корабль сначала сполз с телеги, а потом с берега в реку. Вокруг звучали изумленные возгласы, одобрительные крики, были и минуты замешательства и напряженного ожидания, но в конце концов ковчег вошел в воды По. Толпа взорвалась воплями ликования и аплодисментами.

Шаркающей, неуверенной походкой, но с выражением триумфа на лице Джакомо поднялся на борт. Он приветствовал людей, собравшихся на берегу, голубые глаза сияли, грудь гордо выпятилась вперед. Еще никогда в жизни он не был так счастлив. К сожалению, далеко ковчег не уплыл: меньше чем через час он пошел на дно.

Джакомо охватило глубокое уныние, и длилось это состояние всю зиму. Родители так тревожились за сына, что отец в конце концов предложил попробовать еще раз.

— У тебя светлая голова. Вот увидишь, в следующий раз твой корабль доплывет до самого моря! — уверенно заявил он.

И, вдохновленный родительской поддержкой, Джакомо справился со своей печалью, начал строить второй ковчег, но его снова ждала неудача. Так он создал с полдюжины кораблей, и все они один за другим пошли на дно. Хотя надо признать, парочка продержалась на плаву несколько дней. На шестой раз Джакомо успел добраться аж до Комаккьо и дельты По, но едва он уже было решил, что наконец-то исполнил свою мечту, судно начало наполняться водой и в течение нескольких часов затонуло. Река в том месте была неглубокой, и говорят, еще много лет рыбаки, ловившие угрей, могли разглядеть грот-мачту ковчега, выглядывавшую из воды.

Между попытками и неудачами Джакомо проводил долгие месяцы в полной прострации, у него даже не было сил, чтобы работать в поле. Затем ни с того ни с сего начинался период эйфории, и мечта о постройке ковчега снова овладевала им. Наконец, настал день, когда отец потерял терпение.

— Ну хватит! Ты уже утопил шесть лодок. Все пошли на дно По, как булыжники!

Но несмотря на то что шесть кораблей утонули в реке, мечта не оставляла Джакомо, и родители понимали, что строительство ковчегов — единственное, что приносит хоть немного счастья в жизнь их сына, который был склонен к печали еще с тех пор, когда пребывал в утробе матери. А потому проходило несколько месяцев, и двор снова превращался в корабельную верфь со строительными лесами, штабелями досок, мешками гвоздей, тросами, клещами, пилами и мотками разноцветных канатов. И посреди всего этого кавардака из древесины и инструментов Джакомо без устали строгал, забивал гвозди и проклеивал швы. Всякий раз, закончив корабль, он терпеливо дожидался Дня святой Варвары, чтобы спустить его на воду, но защитница моряков так и не захотела помочь ему, и каждое новое судно неизменно шло на дно. Когда Джакомо не работал в поле и не занимался постройкой очередного ковчега, он обычно проводил время в одиночестве. Друзей у него было немного, а женщины вызывали такой неподдельный ужас, что до сорока пяти лет он так ни разу и не завел себе подружку. И вот однажды на местном празднике Джакомо повстречал цыганку. Он уже давно приметил ее: девушка была высокой, с гибким телом и копной черных волос длиной до талии. Она ходила по Стеллате с дерзким видом, в цветастых юбках, с ворохом фазаньих перьев в волосах, крупными кольцами на пальцах и многочисленными бусами на груди. Джакомо всегда старался держаться от нее подальше: самоуверенность девушки пугала его, да и в целом к ее народу он относился подозрительно. Однако в тот день цыганка подошла к нему и заглянула прямо в глаза. Когда она заговорила с ним, Джакомо вздрогнул и попытался унести ноги, но та удержала его за плечо.

— Куда ты? Я тебя не съем. Хочу только прочитать твое будущее.

— Не стоит. Я знаю свою судьбу и без твоих предсказаний.

Казадио вновь попробовал сбежать, но цыганка не собиралась сдаваться и взяла его за руки.

— Дай посмотрю. Виолка никогда не ошибается.

Однако она не стала предсказывать его будущее. Цыганка лишь взглянула на ладони Джакомо, потом сжала его руки, внимательно посмотрела в глаза и заявила:

— Наконец-то ты пришел! Я столько лет тебя ждала.

Несколько месяцев спустя Виолка забеременела, и, к великому неудовольствию обеих семей, влюбленные сочетались браком.

1800

Городок с несколькими сотнями жителей, зажатый между дорогой и рекой, жил совсем небогато, зато гордо носил невероятно красивое имя — от латинского слова «звезда». Помимо названия, правда, поэтичного в Стеллате было немного: площадь с портиками, скромная церквушка XIV века, пара фонтанов да развалины древнего форта у реки. Мало кто знал о славной истории этого местечка. Начиная со Средних веков Стеллата была стратегическим оборонительным пунктом во времена попыток завоевания Венеции и Милана вследствие своего расположения: у реки По, на границе между современными регионами Венето, Ломбардия и Эмилия-Романья. Лукреция Борджиа не раз проезжала здесь, направляясь в Мантую, а еще в Стеллате жил сын легендарного Ариосто. Однако знал об этом только дон Марио, приходский священник, потому что половина жителей не умела читать, да и те, кто умел, никогда не интересовались тем фактом, что знаменитый средневековый поэт упомянул их скромную деревню в XLIII песне «Неистового Роланда»:

 

Вот осталась Мелара по левую,

А Сермида по правую ладонь,

Позади — Фикароло и Стеллата,

Где разбросил рукава бурливый По [2].

 

В поэме Ариосто также пишет, что Фикароло и Стеллата соединены деревянной переправой, и в начале XIX века она все еще существовала. Это был понтонный мост из старых лодок, связанных между собой толстыми канатами, и наверняка он не сильно отличался от того, каким его видел поэт несколькими столетиями ранее. А вот на месте старинной крепости к тому времени остались только полусгнившие балки, провалившиеся крыши и разбросанные повсюду овечьи экскременты.

Семья Казадио жила сразу за окраиной города, в местечке под названием Ла-Фосса. Прямо по их земле протекал ручей, отмечавший границу между провинциями Феррары и Мантуи. Дом представлял собой постройку, типичную для Паданской равнины: с арочным портиком, просторными комнатами и высокими потолками. Также у Казадио был сеновал, хлев, двор с утоптанной землей, свинарник и виноградник. Стены были некрашеные, с маленькими окнами, которые закрывали ставнями с мая по октябрь, чтобы не пускать в комнаты ни мух, ни жару. Туда и переехала Виолка после свадьбы с Джакомо. Свекру со свекровью было непросто привыкнуть к странным обычаям новоиспеченной невестки. Цыганка не собиралась ни под кого подстраиваться и продолжала носить разноцветные юбки и вплетать в волосы фазаньи перья. По утрам она брала старую ступку и проводила долгие часы за приготовлением отваров из трав и неизвестных корней.

Также Виолка постоянно устраивала сложные ритуалы уборки, которые должны были избавить дом от всех возможных загрязнений.

— Мы не можем спать спокойно, пока здесь маримэ, — твердила она.

— Мари… что? — растерянно переспрашивала свекровь.

Разделение на то, что является или не является маримэ, то есть «нечистым» на цыганском языке, проходило по границе между внутренними помещениями и внешним пространством. Виолка поддерживала в комнатах идеальную чистоту и порядок, в то время как забота о хлеве и животных ложилась на плечи других обитателей дома. Для цыганки дотронуться до мусора или экскрементов домашнего скота означало одну из крайних степеней «нечистоты». Она никогда не ходила работать в поле, так как для ее народа возделывание земли было настоящим табу, зато проводила много времени за готовкой еды, хотя и с учетом того, что, по ее мнению, только некоторых животных можно было употреблять в пищу или даже брать в руки. Виолка не выносила собак и кошек, потому что они вылизывают себя и от этого нечисты. Из мяса же больше всего любила дикобразов: их она относила к одним из самых чистых животных, ведь из-за колючек они точно никак не могут вылизываться.

Еще одной странной привычкой цыганки было каждый вечер оставлять миску с молоком на крыльце у входной двери.

— Что ты делаешь? — спросил Джакомо, когда в первый раз застал ее за этим занятием.

— Это для доброй змеи, — спокойно ответила Виолка.

Цыгане верили, что в фундаменте всякого дома живет добрая змея с белым брюшком и зубами без яда. Они считали, что каждую ночь рептилия проползает по спящим людям, чтобы защитить их и принести им удачу. Однако если убить такую змею, кто-нибудь из семьи обязательно умрет, а на остальных обрушатся несчастья. Вот почему Виолка всегда оставляла немного молока за порогом: так она благодарила змею и давала ей возможность подкрепиться во время ночных бдений.

— Эта цыганка ненормальная! — жаловались свекор со свекровью.

В то же время, однако, они с удовольствием отмечали перемены, которые молодая жена внесла в жизнь Джакомо. Их сын, раньше всегда печальный, теперь каждое утро пел во время бритья, а по ночам вызывал возмущение всей семьи недвусмысленными звуками, раздававшимися из спальни. Из любви к Джакомо родители постепенно смирились со странностями невестки. Более того, им пришлось признать, что таинственные снадобья Виолки действительно работали.

— Я же драбарни, а каждая драбарни умеет лечить, — уверяла их цыганка. — Меня научили помогать лошадям, но с людьми все то же самое. Если у коня заболел живот, тут нужен кто-нибудь с гибкими пальцами, видите? Чтобы указательный и мизинец касались друг друга сверху без всякого труда. Берешь солому из-под коня, вот так, и кладешь ему на спину. Потом выкидываешь, берешь еще и снова кладешь. Сделаешь так три раза, и конь выздоровеет. А чтобы лечить людей, нужна лисья голова, точнее голый череп, и из него надо пить специальный отвар. Вот, держите, — говорила она свекру. — Из этой лисьей головы и дети малые пили, и ни разу не пришлось ни к кому звать врачей. А теперь пожуйте вот это.

— Что там внутри? — спрашивал он.

— Я беру горчичный порошок и кое-какие коренья и делаю из них шарики, а вам нужно проглотить один перед сном, а другой наутро. Это погасит огонь у вас в легких. А теперь повторяйте: «Иисус страдал, евреи сели ему на грудь, Господь их прогнал. Демон сел ко мне на грудь. Белые женщины, прогоните его и придавите большим камнем!»

— Но Бога не существует! — возражал старик и бил кулаком по столу.

— Меня не волнует, верите вы или нет, главное пейте, — ничуть не смущаясь, отвечала она.

***

На 18-й день третьего месяца нового века родился единственный сын Джакомо и Виолки Казадио — мальчик весом четыре килограмма с иссиня-черными волосами и таким же диким взглядом, как у его матери. Еще не омытый после родов, ребенок открыл глаза и огляделся вокруг, внимательно изучая обстановку, чем изрядно напугал повитух.

— Пресвятая Дева… У него глаза как у старика! — воскликнула одна.

Младенец даже не плакал: он крутил головой направо и налево, изучая мир, полностью поглощенный новыми картинами, что внезапно открылись перед ним.

Виолка отложила кусочек пуповины и объяснила:

— Когда засохнет, я зашью ее в мешочек и повешу ему на шею. Это приносит удачу.

Как только ребенка помыли, она покормила его правой грудью — с той стороны, что символизирует правду, удачу и добро. Когда же настало время выбрать имя, цыганка заявила:

— Мы назовем его Доллар.

— Что это за имя такое? — поразился Джакомо.

— Мне сказали, что это название монеты. Если его будут звать как деньги, он никогда не узнает нужды.

***

Дон Марио отнесся к затее еще более скептически, хотя и не мог знать, что с этих крестин начнется вековая безуспешная война прихода против экстравагантных имен, которые Казадио будут выбирать для своих детей.

— Деньги — порождение дьявола. Никакой «Доллар» не будет окрещен в моей церкви! — возмущался падре. — Выберите имя святого, который станет покровителем и защитником младенца, иначе я отказываюсь в этом участвовать.

Он дал Джакомо и его жене книгу с именами всех святых, признанных церковью, с указанием дней, когда отмечается их праздник, и списком чудес, которые они совершили.

Супруги не продвинулись дальше первых строк. После Аббондио, Абрамо и Абрунколо Виолка остановилась на святом Акарио — покровителе людей со сложным характером, защищающем от безумия, несчастных браков и ярости. Он показался ей отличным святым, и чудеса его впечатляли, так что в итоге она дала согласие. Ребенка окрестили под именем Акарио, но на протяжении всей его долгой жизни все вокруг называли его исключительно «Доллар».

Повивальная бабка, которая извлекла сына Виолки из материнского живота, была вовсе не последней, кого он привел в замешательство. Очень скоро Казадио поняли, что от их крови мальчик взял немногое: разве что худобу, шаркающую походку и вечно задумчивый вид. В остальном ребенок унаследовал исключительно загадочные гены матери. Он научился говорить раньше, чем стоять на ногах, и сразу же принялся болтать без умолку. Слова для Доллара были не средством, а целью. По утрам, едва открыв глаза, он начинал с кем-нибудь общаться. Если же рядом никого не было, болтал сам с собой.

Сама Виолка тоже начала говорить, когда ей не исполнилось и года, а потому в таборе, где она родилась, поговаривали, что она одержима бесом, и побаивались ее. Доллара одержимым никто не называл, даже священник, который, по правде говоря, полюбил мальчика и с годами сам начал называть его нечестивым именем. Он не был одержим, но странным Доллар был вне всяких сомнений. Он умел разговаривать с животными, а еще, как и его мать, имел дар находить вещи и домашний скот, если они пропадали. Нередко кто-нибудь из соседей стучался в дверь Казадио с просьбой о помощи.

— Виолка, у меня лошадь пропала!

Тогда она приносила Доллара на берег По, поднимала над бурной рекой и говорила:

— О Нивазея, ради черных глаз этого дитяти, ради его цыганской крови, где же лошадь? Ребенок чист, чист как солнце, как вода, луна и свежее молоко. Скажи мне, Нивазея, ради черных глаз моего сына, где же лошадь?

Не успевали еще сгуститься сумерки, как животное возвращалось домой или хозяин находил его на дороге.

А вот о чем не знала даже мать, так это о том, что Доллар мог слышать голоса умерших. Уже в возрасте пяти лет мальчик приходил на кладбище, ждал, пока разойдутся посетители, а потом садился между могил и слушал, как души разговаривают друг с другом. К нему они никогда не обращались и вообще, казалось, не замечали его присутствия. Но как-то раз, под вечер, душа маленькой девочки заговорила с Долларом. Ее звали Сюзанна, и она рассказала, что умерла раньше, чем он сам появился на свет. С того дня мальчик стал регулярно навещать ее.

— Сюзанна, как твои дела? Холодно там, внизу? — спрашивал он.

— Когда идет дождь, вода капает мне в глаза, но это не страшно, все равно мы больше не чувствуем ни холода, ни жары. Но я скучаю по солнцу.

— А есть тебе не хочется?

— Нет, никогда. А ты что жуешь?

— Я набрал ежевики.

— Ах, как вкусно, наверное! Расскажи, на что она похожа?

— Похожа… ну, на ежевику. Вот, попробуй.

Доллар сжимал кулачок и выдавливал сок из ягод на землю. Сюзанна смеялась, хоть уже и не могла почувствовать сладкий вкус. Однако не все мертвые были похожи на нее. Иногда над кладбищем пролетала душа одной сумасшедшей. Ветки деревьев внезапно пригибались, поднимался такой сильный ветер, что наклонял огромные кипарисы чуть не до земли и вздымал в воздух опавшие тополиные листья, цветы, щепки, семена с полей.

— Почему она так кричит? — спрашивал Доллар.

— Это Вирджиния зовет своего умершего ребенка. Она покончила с собой в день похорон и с тех пор ищет его.

Когда душа Вирджинии пролетала рядом, ее крики смешивались с раскатами грома и завываниями ветра, что всякий раз следовали за ней по пятам.

— Как же я ненавижу дождь! Чувствуешь, как он царапает кожу! Все цветы завяли, и мой малыш плачет… Где же он теперь? Вы слышите его?.. Он голоден, хочет моего молока… Где он? Где? Где?..

Наконец, этот ужасный голос исчезал вдали. Ветер стихал, деревья снова становились неподвижны. Доллар молчал, пытаясь унять дрожь в коленках. Потом он звал Сюзанну, ведь с ней было не так страшно, но подруга не отвечала, может, она засыпала. Тогда он смотрел ввысь: небо снова прояснялось. И вдруг множество бабочек падало к его ногам, и их крылышки накрывали могилы разноцветным одеялом.

***

С тех пор как Виолка вышла замуж за Джакомо, она полностью оборвала связи со своими родными: несмотря на то что цыгане подстроились под местный уклад, многие по-прежнему были против смешанных браков.

— Если выйдешь замуж за гадже, наша дверь будет закрыта и для тебя, и для твоих детей, — предупредил ее отец.

Так и случилось, и даже рождение Доллара не способствовало примирению.

Любовь, что связывала Виолку и Джакомо, помогала ей пережить разрыв с семьей. Однако от цыганских обычаев женщина отказываться не собиралась, несмотря на то что именно они в итоге привели к сложностям в семейной жизни. Джакомо разрешал ей наряжаться в свои странные одежды, но запретил заниматься предсказаниями, так что Виолка скрепя сердце убрала карты Таро в шкатулку и спрятала ее в глубине шкафа.

Воспитание Доллара стало еще одним камнем преткновения. Если Казадио настаивали на послушании и дисциплине, то цыганка хотела, чтобы сын рос свободным и уверенным в себе. Уже в пять лет она разрешала мальчику гулять по окрестностям до позднего вечера, а как только Доллар научился держаться на воде, отпускала его одного плавать в По.

— Ему же всего шесть лет! Хочешь, чтобы он утонул? — укорял ее Джакомо.

— Ничего с ним не случится. Я учу его быть свободным и смелым.

Когда настал момент отправить ребенка в школу, Виолка попыталась воспротивиться.

— Зачем это? Чтобы стать мужчиной, нужно учиться совсем другим вещам.

— Доллар пойдет в школу, как всякий нормальный человек, и точка, — настоял Джакомо.

В тот раз победа осталась за ним. Мелкие ссоры не нарушили взаимопонимания между супругами, но даже любовь не могла победить глубокую печаль, что пустила корни в душе Джакомо еще до его появления на свет. Не помогли ни отвары жены, ни ее преданность, ни обожание сына. Настал день, когда даже идея строительства нового ковчега больше не вдохновляла его. Джакомо проводил целые дни запершись дома и не говоря ни слова. Он перестал работать, потом есть, а наконец, и жить.

Иногда Виолка резко просыпалась по ночам и видела, как муж стоит рядом с кроватью: весь бледный, голубые глаза широко раскрыты.

— Господи! Что ты там делаешь? — испуганно спрашивала она.

— Пойду повешусь на дереве в саду, так хоть ты будешь свободна.

— Да что ты такое говоришь! Ну-ка, возвращайся в постель, а то воспаление легких подхватишь, — уговаривала его жена.

Джакомо лишь пожимал плечами, а затем заворачивался в плащ и уходил, быстро исчезая в тумане. На дамбе вдоль берега По ему встречались ловцы осетров. Они собирались еще затемно, везя в своих тележках огромные рыболовные сети. В длину эти сети доходили аж до восьмидесяти метров, и погрузить их в лодку было непросто. Джакомо смотрел, как рыбаки отчаливают от берега и гребут к середине реки, пока не скроются в темноте. Если им удастся поймать крупную рыбу, понадобится объединить силы, чтобы затащить ее в лодку, ведь иные осетры весят больше двух центнеров.

Стоя на берегу, Джакомо продолжал смотреть вдаль, на воду, но в темноте и тумане ничего не мог различить. Он только слышал голоса рыбаков и плеск, который раздавался, когда они забрасывали в реку сети. Если им повезет, то осетр попадется, и рыболовы поделят заработок между собой. С продажи всего одной крупной рыбы можно кормить семью в течение нескольких недель.

Джакомо возвращался домой, когда начинало светать. Он потихоньку ложился в кровать, стараясь не разбудить жену, а потом часами смотрел в потолок. Пятна от сырости расползались по побелке, будто зловещие цветы, пока бледный солнечный свет не начинал пробиваться сквозь ставни. Джакомо думал об осетрах, которые могут дожить до ста лет. Что же они делают все это время? Сто лет! А он не представляет, как прожить еще один день.

Даже присутствие сына не скрашивало его существование. Джакомо раздражало, что тот вечно крутится рядом, а постоянная болтовня была просто невыносима.

— Замолчи! А то я язык тебе отрежу и заставлю съесть! — прикрикивал он порой на мальчика.

Потом сразу же жалел о вспышке гнева, смотрел на внезапно онемевшего сына, брал его на руки и прижимал к себе изо всех сил.

— Это только я сам виноват, — говорил он, а потом вел мальчика прогуляться по берегу реки.

Они шли рядом, не говоря ни слова: одинаковая неуверенная походка, взгляд устремлен под ноги, словно в поисках каких-нибудь спрятанных сокровищ. Отец и сын спускались с дамбы, через кусты ежевики и бузины, потом пересекали тополиную рощу и доходили до поймы, зимой покрывавшейся коркой льда. Доллар завороженно разглядывал блестящую поверхность, в которую тут и там вмерзли разные мелочи: кленовый лист, колосок пшеницы, мертвая рыбка.

— Пап, а где рыбы спят?

— Не знаю. Может, они и не спят. Может, они никогда не устают.

Сам же Джакомо, напротив, слишком устал, чтобы продолжать жить, и несколько дней спустя повесился, но не на дереве в саду, как не раз грозился до этого, а на балке под потолком спальни. Когда его нашли, он еще раскачивался. Тело сняли и положили на дубовый кухонный стол. Виолка настояла на том, чтобы самой подготовить его к погребению. Она выгнала всех из кухни и закрыла дверь. Цыганка омыла мужа, потом надела на него свадебный костюм из темного сукна, стараясь убрать с шеи следы последней схватки с жизнью, а с лица — выражение вечного уныния, что не смогла стереть даже смерть. Родные в соседней комнате слышали, как она всхлипывает, клянет судьбу, шепчет супругу слова любви, а потом корит за то, что оставил ее растить ребенка в одиночестве.

— А где же Доллар? — спросила вдруг свекровь.

Они были так убиты горем, что совсем забыли про мальчика. Его искали по всему дому, долго звали, но совершенно безрезультатно. Когда Виолка открыла дверь, перепуганные свекор и свекровь сообщили ей, что Доллар пропал. Цыганка сосредоточилась, пытаясь отыскать сына среди собственных мыслей, а потом уверенно направилась на кладбище.

Доллар сидел на могиле маленькой девочки, опустив плечи и понурив голову. Виолке на мгновение показалось, что он стал меньше, будто съежился, и походил на маленького старика.

— Что ты там делаешь? Ты всех напугал, — упрекнула его она.

Доллар поднял голову. Глаза у него покраснели, и он выглядел очень испуганным. Виолка опустилась на колени и обняла мальчика, не говоря больше ни слова.

***

Родные собрались на бдение вокруг Джакомо и долго смотрели на печальное выражение лица, что он сохранил и после смерти. Они все еще прощались с ним, когда на колокольне пробило три часа.

— Наверное, лучше немного поспать. Нас ждет тяжелый день, — предложила Виолка.

Одну за другой погасили масляные лампы, оставив только четыре большие свечи по углам стола, на котором лежал Джакомо, после чего все отправились в постель.

Через несколько минут дверь кухни скрипнула. Доллар заглянул внутрь и, убедившись, что там никого нет, подошел к отцу.

Он коснулся его лица, пугающего и прекрасного, потом провел рукой под носом, чтобы удостовериться, что тот не дышит. Внезапно мальчику показалось, что глаза Джакомо двигаются, следя за движениями сына в полумраке. Он резко отпрыгнул и стал наблюдать за отцом с безопасного расстояния. Со всей возможной осторожностью Доллар сделал шаг вправо, потом влево. Он подождал несколько секунд, но в итоге любопытство пересилило, и мальчик потихоньку, сантиметр за сантиметром, снова подошел к столу. Он готов был поклясться, что отец улыбнулся. Осмелев, Доллар подошел еще ближе.

— Но вы же умерли? — спросил он наконец.

— Так говорят, — ответил отец, улыбнувшись.

— А что чувствуют, когда умирают?

— Это как во сне, когда пытаешься бежать, но не можешь, или хочешь закричать, а не получается.

— Как на картинах? — спросил Доллар, вспомнив полотна в церкви.

— Да, предметы кажутся настоящими, и думаешь, что можешь до них дотронуться, а на самом деле нет.

— Если вы нас любили, вам не нужно было умирать, — сказал внезапно мальчик.

— Конечно, я вас люблю. Очень люблю и тебя, и маму. Но иногда этого недостаточно.

— Почему?

Джакомо не сумел найти ответ на этот вопрос.

Доллар решил, что отец не смог дальше жить из-за всей той печали, что носил в себе. А вот Сюзанна, наоборот, продолжает смеяться даже под землей. Так он понял, что люди, предающиеся унынию, остаются такими и после смерти.

— Но теперь вы чувствуете себя лучше, после того как умерли? — спросил он отца.

— Ну, мне хотя бы больше не надо ни о чем переживать, — вздохнул тот.

Отец и сын еще долго болтали о смерти, а потом о сладких блинчиках, о любимых играх Доллара, о лошадях, о жителях Стеллаты и о рыбках в По, которые никогда не спят. Еще мальчик рассказал Джакомо о Сюзанне и пугающих криках Вирджинии.

Постепенно Доллар заметил, что отец уже не так печален, как раньше. Тогда он спросил:

— Папа, а вы снова станете живым?

Вместо ответа Джакомо перевел разговор и сказал, что он устал.

— Да что вы такое говорите! Мертвые не устают.

— Как же не устают! Нам тоже надо отдыхать, ты что думаешь?

Тогда Доллар несколько раз поцеловал его в лоб и вышел из кухни — спиной, не в силах оторвать взгляда от лица умершего отца.

***

Наутро Джакомо отнесли на кладбище. Похороны прошли без отпевания, потому что церковь не прощает самоубийств, но священник согласился благословить тело и разрешил оставить его в семейной часовне. В стенах там располагались погребальные ниши, а в углублении посередине, под тяжелой мраморной плитой, стояли гробы с телами тех родственников, что умерли недавно.

Вернувшись домой, Виолка пошла в спальню, открыла шкаф и принялась вышвыривать одежду мужа. Раскрасневшаяся, растрепанная, она кидала на пол вещи Джакомо с такой злостью, что напугала всю семью. В конце концов она отнесла все рубашки, штаны и трусы мужчины, которого любила, во двор и подожгла, как принято делать у ее народа с вещами покойного.

Родственники в ужасе наблюдали за действиями цыганки. Кто-то посоветовал остановить ее, потому что нехорошо избавляться от одежды мертвеца в такой спешке.

— Это от боли. Оставьте в покое бедняжку, — возразили свекор и свекровь.

***

Тем вечером Виолка, раздавленная горем, никак не могла заснуть. Она размышляла о том, что вина за эти страдания лежит на ней: она влюбилась в гадже, а теперь несет за это наказание. Надо было, как сделали ее сестры, выйти замуж за того, кого выберет отец. Конечно, он нашел бы для нее сильного и здорового мужчину, надежного мужа, не то что Джакомо с его опасными фантазиями.

Потом Виолка задумалась о сыне. Доллар рос странным мальчиком. К тому же, с тех пор как пошел в школу, он слишком много думает, а это приносит одни только беды. Еще эта привычка целыми днями сидеть среди могил… Внезапно ей стало страшно: а что, если и в нем развивается привычка жить мечтами и причудами? Вдруг, когда вырастет, он тоже решит наложить на себя руки?

Цыганка встала и решительными шагами направилась к шкафу. Там она нашла деревянную шкатулку с серебряной отделкой, изнутри выложенную красным бархатом. Виолка подняла крышку. В шкатулке лежала тряпичная кукла с одним глазом, сережки с бирюзой — подарок родителей Джакомо на день их свадьбы; лисий хвост, мешочки с семенами, заколка с жемчугом и, наконец, колода карт Таро. Цыганка взяла ее в руки. После свадьбы она перестала гадать: Джакомо был против того, чтобы его жена предсказывала будущее. Пока он был жив, Виолка держала слово, но теперь мужа больше нет, а ей просто необходимо узнать, что готовит судьба.

Зажав колоду в руке, цыганка села на кровать. Стремительный порыв ветра вдруг налетел издалека, распахнув окно. Холодный воздух ворвался в комнату и погасил единственную свечу. Виолка поспешно захлопнула створки. Ее волосы растрепались, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она снова зажгла свечу и быстро перемешала колоду. Цыганка закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на ураган, который завывал снаружи так, что деревья пригибались к земле, а воробьи десятками падали замертво. Она сосредоточилась на картах, и через некоторое время почувствовала, как они оживают в ее руках. Тогда Виолка провозгласила:

— Верую в Солнце и Бога, и через эти карты призываю души умерших, что владеют магией земли и говорят языком ветра! — и разложила карты на кровати.

В комнате стало холодно, но цыганка этого не замечала. Она открыла первую карту — там оказался перевернутый Отшельник: чрезмерная духовность, фантазии, оторванность от мира.

— Это Джакомо, — прошептала она.

Карта подтверждала ее опасения: выйдя замуж за Казадио, она дала начало роду мечтателей, вечно печальных и обреченных на страдания, как это случилось с ее супругом.

Виолка перевернула вторую карту — вышла Луна: отсутствие всякой логики, расплывчатый мир снов, тайны и безумие. Вот и еще одно подтверждение! Значит, ее сын и его потомки обречены быть фантазерами, как Джакомо, — людьми, которые тешат себя иллюзиями и всегда несчастны. Но почему символ тайн и безумия? Пора было раскрыть карты окончательного ответа. Сначала вышла перевернутая Пятерка мечей: несчастье, смерть и потеря рассудка. Затем вторая карта — Любовники, тоже перевернутая, означающая неудачный брак. Пришел черед последней, решающей карты. Виолка перевернула ее и увидела Дьявола.

Ветер внезапно затих, казалось, время остановилось. Неестественная тишина наполнила комнату. Виолке показалось, будто она парит в воздухе, в невесомости. Даже кровать, на которой она сидела, словно оторвалась от пола на несколько сантиметров.

На карте были нарисованы три фигуры. В центре ухмылялся дьявол на козьих ногах, с рогами, с мужскими гениталиями и женской грудью. По бокам от него стояли мужчина и женщина, обнаженные, с мечтательным взглядом, скованные цепями. Виолка сразу подумала о несчастных влюбленных, неразрывно связанных между собой, как в тюрьме. Затем она пригляделась к изображению дьявола: у него на животе было нарисовано лицо некоего крохотного существа. Наверное, это ребенок или плод в утробе матери. Цыганка внимательно рассматривала странную деталь, пытаясь проникнуть в ее тайну, как вдруг к горлу подступила тошнота.

Она почувствовала, что загадка проясняется… Несчастливый союз… Брак внутри семьи мечтателей… И великое несчастье, ужасная смерть… Может, и не одна, причем связанная с ребенком или беременностью.

Чем глубже Виолка постигала смысл загадочной карты, тем сильнее становилось ее беспокойство. Цыганка испуганно закрыла глаза и сосредоточилась, пытаясь окончательно понять значение предсказания. Кому из семьи суждено пережить подобную трагедию? Когда это случится, как? Но ей явились лишь размытые видения: вода, какой-то черный водоворот…

Вдруг Виолка почувствовала, как некая сила тянет ее в пучину. Ей не хватало воздуха, она задыхалась… Цыганка схватилась за горло и, собрав все последние силы, открыла рот и закричала.

Она сидела на кровати, дрожала и пыталась осознать, что произошло. Растерянно взглянув на карты, Виолка смахнула их рукой на пол.

Нужно предупредить Доллара, а через него — всех его будущих детей и внуков. Вся семья должна знать, каждый должен понять, какая ужасная угроза нависла над ними. Безумие в крови у Казадио, и рано или поздно погоня за несбыточными мечтами погубит их. Нужно ни на миг не терять бдительности и держаться подальше от необузданных страстей и восторженных влюбленностей. Нужно сделать все, что можно, чтобы предотвратить трагедию, каким-то образом остановить последствия проклятого союза.

***

Доллар никому не рассказал о ночи, проведенной за разговором с мертвым отцом. После похорон он вернулся на кладбище, надеясь услышать голос Джакомо среди спокойствия могил и сладкого аромата цветов, но покойный родитель не отвечал, а кроме того, с того дня мальчик больше не слышал ни смеха Сюзанны, ни криков Вирджинии. Поначалу это очень расстроило его, но со временем Доллар рассудил, что так даже лучше.

Он вырос высокий, худой, как Джакомо, и с таким же острым умом, но черные глаза и говорливость унаследовал от матери. Виолка с облегчением убеждалась в том, что, в отличие от отца, сын обладал спокойным и веселым характером. Она уже почти уверилась в необоснованности своих страхов, но потом заметила, что кое в чем Доллар все-таки походил на отца: ужасно стеснялся женщин. Завидев девушку, он тут же терял всю свою словоохотливость, а если какая-нибудь из них приближалась к нему — убегал. Юноше уже исполнилось двадцать девять лет, а он так и не нашел себе невесту.

Тогда Виолка решила, что пора вмешаться. Она приметила некую Доменику Прокаччи — девушку крепкого телосложения, здравомыслящую, с отменным здоровьем и твердыми принципами. Узнав, что та симпатизирует Доллару, Виолка позвала к себе сына. Она рассказала ему о Доменике и заявила, что прежде всего нужно посоветоваться с картами Таро. Цыганка обращалась к ним только в крайнем случае, но что может быть важнее счастья единственного сына?

— Это самое главное решение в твоей жизни, здесь нельзя ошибиться, — объяснила она, перемешивая колоду.

Виолка попросила юношу выбрать семь карт и внимательно их рассмотрела. Она повторила расклад несколько раз и неизменно получала VI аркан — карту Любовников в прямом положении.

— Это торжество любви! — воскликнула Виолка.

— Но я с ней даже ни разу не разговаривал.

— У тебя будет на это вся жизнь.

Сын не отвечал.

— Что такое, она тебе не нравится? — спросила мать.

— Она слишком молчаливая. Я вообще от нее ни слова не слышал.

— Еще не хватало тебе взять в жены такую же болтунью, как ты сам! Так от вас вообще никакого толку не будет. Девушка здоровая и без причуд. Именно это тебе и нужно.

— Но я не влюблен в нее.

— Тем лучше. Выбирай ту, что умеет готовить, чтобы была верная и с широкими бедрами, чтобы рожать много детей. Все остальное — глупые фантазии.

— Но вы-то любили отца.

— Именно. И видишь, к чему это привело! Не повторяй моих ошибок.

Однако сын все еще сомневался. Тогда Виолка поняла, что настал момент рассказать ему о том, что много лет назад поведали ей карты.

— Доллар, слушай меня внимательно: то, что я тебе сейчас расскажу, касается всей нашей семьи. Когда твой отец умер, мне было страшно, я не знала, что нас ждет. Тогда я попросила карты открыть мне будущее. И я увидела ужасные вещи, сын мой…

Она поведала ему об изображении Дьявола, о маленькой голове посередине его живота, а также о паре влюбленных, скованных цепями, и о грядущих несчастьях: трагической смерти, в которой как-то замешан ребенок. Наконец, цыганка рассказала о кошмарном видении, когда ее затягивало в черный водоворот.

— Я не знаю, когда это произойдет и с кем. Но карты ясно предупредили меня об опасности: мечты — пустое баловство, Доллар, а слепая страсть — цепи, что тянут в смертельный омут. Мои карты никогда не ошибаются. Ты должен соблюдать осторожность. Выбери себе жену головой, а не сердцем. Только так ты будешь в безопасности.

Сын внимательно смотрел на нее, но через несколько секунд громко рассмеялся.

— Значит, я должен жениться на Доменике Прокаччи из-за страха перед тем, что вы увидели в картах больше двадцати лет назад? Это же смешно! Не обижайтесь, мама, но я согласился на гадание, только чтобы сделать вам приятное.

Он поднялся из-за стола, поцеловал мать в лоб и направился к двери.

— Не переживайте за меня. Учитывая, как мне везет с девушками, я никогда не женюсь, — сказал он на пороге.

Виолка осталась за столом — расстроенная, но не сдавшаяся. Выражение решимости проступило у нее на лице: сыну не удастся пойти против ее воли. По-хорошему или по-плохому, она заставит его последовать советам матери.

***

Тем вечером Доллар отправился ловить лягушек. Поймать их ночью было легче, чем днем, потому что они застывали, ослепленные светом лампы. Он взял масляный светильник, небольшую сеть, а через плечо перекинул мешок, чтобы складывать добычу. Доллар отправился к широкому ручью недалеко от дома: недавно он обнаружил там место, где лягушки водились в изобилии.

Ночь была безлунной, вокруг стояла непроглядная мгла. Внезапно юноша заметил, что масло в лампе заканчивается, решил сохранить его для ловли и погасил огонек.

Он поднялся на деревянный мостик, чтобы перейти на другой берег. Доллар ничего не видел, а потому шел медленно и осторожно, но все равно споткнулся два раза подряд. «Черт побери! Лучше зажечь лампу, пока…» — закончить мысль ему не удалось, потому что в тот же миг он полетел вниз и оказался под водой. Юноша попытался всплыть, но мешок для лягушек за что-то зацепился. Доллар дернул за него, потом еще раз, но безрезультатно. Вокруг царила полная чернота. Воздуха не хватало. Нужно было срочно выбираться… Постепенно он нащупал то место, где зацепился мешок. Кровь стучала в висках, юноша продолжал барахтаться, дергать и тянуть за него, но потом понял, что чем сильнее он волнуется, тем хуже, и попытался успокоиться. В этот момент произошло нечто странное. Казалось, дух покинул его тело, он словно раздвоился, и вот он уже не единственный сын Джакомо Казадио, а женщина. Он ясно почувствовал кольца на пальцах и то, как длинные волосы колышутся в воде, лаская ему лицо…

Больше терпеть было невозможно. Если он сейчас не вдохнет воздуха, то захлебнется. Собрав последние силы, Доллар снова дернул мешок и наконец освободился.

Он всплыл на поверхность, открыл рот и громко закричал. Ухватившись за опору моста, юноша оставался неподвижен, пока не восстановилось дыхание, потом, цепляясь за доски, рывком вытащил себя из воды.

Он долго лежал на спине, тяжело дыша. «Что за дурацкое видение! Что там была за женщина?» Произошедшее не было сном: Доллар совершенно четко почувствовал кольца, волосы… Только тут он вспомнил о рассказе Виолки: оказавшись в черном водовороте, он ощутил то же самое, что и больше двадцати лет назад почувствовала она — мать, пожелавшая проникнуть в тайны будущего. Это не могло быть совпадением — только предупреждением. Значит, пророчество действительно существует, и его задача — передать напутствие будущим поколениям.

***

На следующий день Виолка под каким-то предлогом отправилась к Доменике. Она украла у нее пару туфель, а вернувшись домой, наполнила их листьями руты и спрятала под кроватью сына. По прошествии семи дней мать дала Доллару выпить напиток из корня спаржи, вываренного в вине.

— Что вы туда положили? — спросил Доллар, попробовав отвар и скривившись.

— Это для защиты от бронхита.

На самом деле отвар обладал возбуждающим действием и при регулярном потреблении в течение недели должен был вызвать в ее сыне неудержимую жажду плотских наслаждений.

Утром седьмого дня Виолка пригласила Доменику в гости. Она предложила ей сесть, а потом пошла в спальню Доллара, разбудила его и сообщила, что на кухне ждет гостья, которая хочет с ним поговорить. Сразу после этого цыганка вышла из дома с намерением не возвращаться до позднего вечера.

Вернувшись, она обнаружила сына в совершенно растрепанном виде: рубашка вылезла из штанов, волосы торчат во все стороны, словно иглы дикобраза, взгляд совершенно дикий.

— Святые небеса! — воскликнула она, испугавшись, что перестаралась с отваром.

— Мама, я женюсь! — торжественно объявил юноша.

Сложно сказать, какую роль тут сыграли магические ритуалы матери, но совершенно точно то, что брак Доллара оказался удачным. Он всегда оставался верен жене, а Доменика стала прекрасной матерью для их восьмерых детей, которые все родились здоровыми, с пышными волосами и крепкими зубами. Пятеро из них появились на свет с голубыми глазами и бледной кожей, трое остальных — с черными волосами и диким взглядом бабушки Виолки.

1847

Однажды утром, в начале апреля, Акилле Казадио, старший сын Доллара и Доменики, быстрым шагом шел через еврейский квартал города Ченто. Ему ужасно хотелось есть и не терпелось скорее добраться до трактира, где он обычно обедал, когда приезжал сюда по делам. Юноша довольно насвистывал: он только что продал двух чистокровных арабских жеребцов по цене даже выше той, о которой договорился отец. Доллар опасался, что семнадцатилетний сын еще слишком молод, чтобы в одиночку вести подобные дела, а он справился, да еще как! Акилле хотелось скорее вернуться домой и рассказать отцу о результатах сделки, но сначала нужно было подкрепиться.

Первенец Доллара Казадио отличался бледной кожей и светлыми волнистыми волосами, а глаза его были прозрачными, как вода. С раннего детства он демонстрировал незаурядный ум, а в школе его любимым предметом сразу же стала арифметика. Когда того, что рассказывал учитель, неослабевающему любопытству мальчика показалось мало, Акилле принялся изводить просьбами приходского священника и не отступал, пока тот не согласился обучить его азам геометрии. В десять лет старший сын Доллара легко совершал любые подсчеты в уме, знал, как вычислить площадь и гипотенузу, умел рассчитывать проценты и делить огромные числа, не притрагиваясь к карандашу и бумаге. Он продолжал осаждать несчастного священника, и тому пришлось дать ему уроки алгебры и физики, а в конце концов, чтобы отделаться от Акилле, падре разрешил ему свободно пользоваться скромной приходской библиотекой.

Доменика признавала, что старший сын вырос головастым, но его странности выводили ее из себя. Например, ей было совершенно непонятно, зачем он всякий раз выкладывает горошек на тарелке ровными рядами, перед тем как его съесть. А порой, придя на кухню, Доменика обнаруживала, что все банки расставлены по размеру: от самой большой до самой маленькой. Если Акилле приходил помочь в поле, то укладывал собранную репу идеальными конусами, и никак иначе. Наваждение какое-то! Доменика надеялась, что со временем Акилле перерастет свои странные привычки, однако страсть к идеальному математическому порядку день ото дня разгоралась в нем лишь сильнее.

Уже к пятнадцати годам Акилле ознакомился с трудами Галилео Галилея и Архимеда. Особенно его занимали работы Галилея. Как-то раз на самом дальнем стеллаже приходской библиотеки он обнаружил пыльную шкатулку. На ее крышке красивым почерком было выведено: «Индекс запрещенных книг». Акилле открыл шкатулку, и помимо списка публикаций, в свое время запрещенных к чтению Римско-католической церковью, обнаружил там несколько томов Галилея, в том числе «Две лекции для Флорентийской академии о форме, положении и размерах ада Данте». Юноша с головой окунулся в изучение этого труда, несмотря на то что отсутствие базового образования делало знания, которые ему удавалось извлечь, несколько фрагментарными и расплывчатыми.

Иногда по утрам Доменика обнаруживала сына за столом: кровать нетронута, глаза красные от усталости. Он сидел, склонившись над бумагами, компасами и странными формулами, которые на взгляд матери могли быть лишь порождением нечистой силы.

— Скажи на милость, чем это ты занимаешься по ночам? — спросила она однажды.

— Я пытаюсь вычислить размеры чистилища Данте, — ответил Акилле, на миг оторвав восторженный взгляд от бесконечных расчетов.

Доменика схватила метлу и кинулась на него, надеясь, что пара тумаков приведет сына в чувство, но тот ловко ускользнул от материнского гнева. Тогда она подхватила с его стола столько бумаг, сколько смогла унести, и отправила их прямиком в печку. Доллар рассказывал жене, как фантазии Джакомо довели того до самоубийства, а свекровь в свое время напугала до смерти, описывая кошмарное пророчество, которое открыли ей карты. Ужасно взволнованная, Доменика поведала обо всем священнику во время исповеди. Тот сказал ей не слушать никакие пророчества, подчеркнув, что верить гадалкам — большой грех. Доменика, однако, не собиралась рисковать. По мере того как дети росли, она внимательно следила за тем, чтобы те не предавались странным мечтам и не становились жертвой легкомысленных влюбленностей. С семью отпрысками ей это удалось без проблем, но вот Акилле с его проклятой одержимостью математикой лишил Доменику сна.

Доллар тоже пытался убедить первенца оставить эту необузданную, а потому опасную страсть.

— Ты прямо как твой дед Джакомо! Займись-ка лучше лошадьми: надо их почистить и принести зерна. А твоими странными идеями сыт не будешь, — твердил он сыну.

Но жажда знаний в юноше не имела границ, и никакие удары метлой или отеческие наставления не могли отвратить его от учебы.

***

Тем утром в апреле 1847 года небо над Ченто было ясным, и зимние морозы уже давно сменились теплой весной. Дойдя до главной площади, Акилле увидел группу людей, сгрудившихся около церкви, и из любопытства подошел поближе. Со ступенек лестницы вещал проповедник — молодой мужчина с густой бородой, длинными черными как смоль волосами и сияющим взглядом. На нем была красная рубашка, на груди висел большой крест.

— Кто это? — спросил Акилле у старика, стоявшего рядом.

— Уго Басси. Он варнавит [3], а кроме того, славный воин.

— Если он священник, то почему не в сутане?

— Он же не простой священник. Смотри внимательно, сынок, однажды будешь детям рассказывать, как видел героя. Никто не умеет так воспламенить душу, как он.

Старик поведал, что говорят, будто Уго Басси принял обет из-за несчастной любви, но его истинное призвание — борьба за освобождение Италии от австрийского господства. Также он рассказал, что Уго мечтает о новой, объединенной и независимой стране, а его проповеди настолько убедительны, что прославили священника по всему полуострову. Нередко, однако, эти выступления вызывают недовольство церковных властей из-за их патриотической направленности и призывов к общественной борьбе.

Привлеченный горячей речью варнавита, Акилле остановился послушать. Уго Басси призывал народ восстать против иностранного владычества:

— Господь не зря сказал нам: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Неужели эти Божьи слова, что дали силы стольким евангельским апостолам и мученикам, не могут вдохновить новых героев на праведное дело?

Когда варнавит закончил проповедь, Акилле Казадио подошел к нему.

— Святой отец, я готов. Я хочу пойти с вами и бороться за нашу Родину.

Уго Басси с сомнением оглядел юношу.

— Сколько тебе лет? Нужно стать мужчиной, чтобы иметь право рисковать собственной жизнью.

— Мне двадцать один, — соврал Акилле.

В тот же день он написал родителям письмо, в котором сообщал, что отправился сражаться за независимость Италии.

Когда Доллар развернул послание, ему пришлось сесть, чтобы оправиться от удара. Затем он удрученно покачал головой:

— Права была мама. У нас, Казадио, безумие в крови, потому и постигла беда моего восторженного сына…

До крайности обеспокоенный, Доллар поспешил к матери, чтобы попросить ее погадать на картах.

Виолке к тому времени исполнилось семьдесят лет, но у нее не было ни единого седого волоса и ни одной морщины. Из-за катаракты, однако, она почти ничего не видела. Узнав о письме Акилле, цыганка вытащила колоду Т

...