Александр Шляпин

Максимовна и гуманоиды

История о том, как деревня Горемыкино Бормотухинского района становится центром встречи землян с пришельцами с планеты «Нубира». Одинокой старухе по имени Мария Максимовна Балалайкина, бывшей партизанке, выпала честь стать свидетелем первой встречи с представителями иной цивилизации. По стечению обстоятельств разведывательный инопланетный корабль «НЛО» с планеты Нубира сталкивается с линией электропередач. В результате короткого замыкания тарелка временно выходит из строя и падает в огород к Марии Балалайкиной. Максимовна, увидев непрошеных гостей, принимает их за воров своей сельхозпродукции. Еще мгновение и Земля полыхнет в пламени межгалактической войны. Во время штурма «захватчиков» Максимовна становится обладателем боевого трофея «нубирита».

Нубирит — символ вселенской власти и имеет чудодейственные свойства: старкам он дает молодость. Молодых сохраняет от старости, а его гипнотическая сила может покорить целые цивилизации. Инопланетяне, столкнувшись с невиданной «агрессией» землян, спасаются бегством и улетают в космос, чтобы уже скоро вернуться и развязать космическую войну. До военных действий остаются считанные дни, но Марии Максимовне удается вовремя погасить еще не вспыхнувшее пламя военного пожара…

Глава 1

Как Максимовна встретилась с инопланетным разумом

Это случилась за несколько месяцев до того момента, когда все жители планеты Земля должны были встретить очередной Новый год. Героине этой запутанной истории в виду своего восьмидесяти шестилетия было не до праздников. То ли предчувствие конца света, то ли предчувствие собственной кончины, толкнуло Максимовну совершить безрассудную покупку, которая и стала той отправной точкой, с которой началась вся эта фантастическая история. Крытый лаком сосновый гроб, купленный у столяра Мирона, стал для Марии Максимовны Балалайкиной не вещью первой необходимости, а предметом, благодаря которому мы и узнаем о тех приключениях, которые выпали на долю всего человечества. Водружая покупку на чердак, старуха нашла старый и потрепанный журнал «Огонек-1961 года». На его обложке красовалась цветная фотография первого космонавта планеты Земля Юрий Гагарин. Максимовна присев у окна, и листая до боли знакомые страницы, отключилась от реальности и погрузилась в глубокий омут былых воспоминаний. Ходики на её стене уже давно отсчитывали двадцать первый век, а душа еще жила теми днями, когда она была здорова и крепка телом. В этот миг, непонятный треск и сноп искр, исходивший с улицы, заставил старуху отвлечься от любования картинками былой молодости. Старуха взглянула на улицу, и чуть ни лишилась дара речи, увидев начало конца света.

В проводах линии электропередач, проходившей невдалеке от деревни, запуталось нечто такое… Несколько секунд предмет больше похожий на оцинкованный таз колбасило разрядами тока. Он трещал и гудел как трансформатор электросварки. Ослепительные искры летели во все стороны, словно это был новогодний фейерверк. В какой-то миг «тазик» вырвался из объятий высокого напряжения, и, плюхнувшись на землю, покатился с горы прямо в сторону её дома. Казалось вот- вот и металлическая громадина снесет хату Балалайкиной, но «тарелка» подмяв под себя дощатый забор, завалилась на «брюхо», и замерла посреди огорода. Дым рассеялся. Максимовна сквозь грязные кухонные стекла увидела НЛО, которое потерпев катастрофу, лежало в огороде посреди капустных кочанов, испуская вокруг себя остатки сизого дыма. Люк инопланетного агрегата с шипением открылся, и старуха увидела, как два существа похожих на «людей» на карачках выползли из его недр на улицу. Немного полежав среди капусты, они оклемались после жесткой посадки, и приступили к осмотру своего «судна» на предмет поломок.

Внешне пришельцы вроде бы напоминали людей: те же руки, те же ноги и такая же голова просматривалась сквозь стекла скафандров натянутых на их хлипкие тельца. Стянув с себя шлемы, они предстали перед взором Максимовны в своем истинном обличии. Непрошеные гости были покрыты каким-то серебристым материалом и ярко сияли каким-то металлическим блеском. Несколько раз пришельцы обошли свой аппарат, заглядывая под него. Убедившись в его целостности, они осмотрелись, обратив взор на шарообразные диковинные растения, торчащие из земли в виде сгустков зеленовато-белой листвы.

— Во, Мурка, видала, — обратилась Максимовна к своей кошке, — сейчас они наш с тобой урожай тырить начнут! Чего только не придумают эти столичные супостаты, лишь бы у народа его кровное отобрать. Глянь, сегодня уже джедаями прикидываются. Сейчас я им устрою театральное шоу, — сказала Максимовна.

Вооружившись ухватом, старая партизанка через «черный ход» тихо вышла на улицу. Скрываясь в тени сарая, она короткими перебежками подкралась на дистанцию внезапного броска. Из сельского клуба как всегда, доносилась музыка, и разноголосие пьяной молодежи. Где-на другом конце села, играла гармонь, и эти звуки навивали Максимовне воспоминания о её молодых полных приключений годах. Ничего не предвещало о предстоящем межгалактическом конфликте. Прячась за сараем, Балалайкина, как опытная разведчица, подкралась вплотную к захватчикам и замерла в ожидании удобного случая. И вот настал час истины: пенсионерка вооруженная предметом для удержания чугунных изделий в условиях горения дров, внезапно выскочила перед незнакомцами, и что было мочи, завопила:

— За нашу советскую Родину! За товарища Сталина! Бей супостатов!

Внезапность, напор и бесстрашие старухи ввергли «захватчиков» в полный ступор. В пылу атаки, бабка подхватила одного из пришельцев на ухват, и слегка приподняла его над поверхностью матушки Земли. Гуманоид что-то кричал на непонятном языке, и болтал своими ножками. Все попытки вырваться из рук представителя Земли были тщетны. Старуха, окрыленная победой, не отпускала и крепко держала ухват до тех пор — пока…

Второй гуманоид появился из-за «чудо- блюда» внезапно. Бросив на землю сорванный кочан, он выхватил бластер и выстрелил в сторону старой партизанки. Голубая молния вылетела из инопланетного оружия и попала в черенок ухвата. Какое-то ослепительно синее пламя, словно змея, обвила его. Разбрасывая искры, плазма разрубила, ухват в нескольких местах и он тут же пришел в негодность. Пришелец пал без памяти. Словно мешок с картофелем он шмякнулся наземь, вытянув свои хилые ножки. На какое-то мгновение старуха, парализованная неземным оружием, окаменела среди своих кочанов. Она видела, как ошеломленные гуманоиды вползли в свой «тазик» и уже через мгновение, он поднялось над деревней, и исчез. Скованная, невиданной силой Максимовна, простояла среди своей капустной гряды до самого утра, пока вместе с восходом солнца оцепенение не покинуло ее тело.

— Ну ни хрена себе, — скала Балалайкина, очнувшись от шока. — Что это такое было, — пробубнила она под нос, разминая затекшие за ночь руки и ноги.

Подняв с земли металлическую часть ухвата, она увидело нечто такое, что окончательно перевернуло её жизнь. Там на одном железном «роге» висела золотистая цепочка которая переходила в ажурное обрамление. В нем покоился странный «камень» невиданной чистоты и внеземной лучезарности. Камень, словно говорил Максимовне: «надень меня детка и тебе будет великое счастье». Подчиняясь невиданной воли, старуха нацепила его на свою дряблую от времени шею и спрятала под льняную рубаху, которую она пошила по случаю празднования столетней годовщины отмены крепостного права. Подняв с земли обгоревшие остатки бытовой утвари, Максимовна с чувством победителя взглянула в утреннее небо, и, помахала кулаком, в сторону дальнего космоса.

Именно с этого странного «камня» под названием «нубирит» и начались в деревне Горемыкино невиданные межгалактические перемены и приключения.

Глава 2

Как Максимовна нежданно помолодела

Уже на следующий день после посещения пришельцами огорода пенсионерки Балалайкиной, у неё страшно заболел последний зуб. Боль донимала старуху всю ночь, и лишь забрезжил рассвет, подалась она через всю деревню прямиком до фельдшерского пункта.

— Что болит у вас Мария Максимовна? — спросила молоденькая фельдшерица, которую в деревне все называли «Светка — пипетка».

«Светка-пипетка» была не из местных. Каждый день она приезжала из города Бормотухин, чтобы оказать медицинскую помощь больным и страждущим медицинских услуг. Её упругие спортивные ноги, да приличный по меркам мужского пола бюст, конопатое, но не лишенное красоты лицо, привлекало взоры местных женихов. Механизаторы, дояры и прочие, кабелирующие личности, почуяв ее природную красоту и зрелость, ходили вокруг фельдшерского пункта, словно «щуки на нересте», в надежде завладеть сердцем и плотью новой медички.

— Жуб, жуб у меня болит — силы нет терпеть, — сказала Максимовна воя, словно волк в морозную стужу! — Ты бы мне, яго фыдрала! Жамучил ён меня, окаянный — спасу нет! — прошепелявила старуха, снимая свою повязку.

Фельдшерица, с видом профессора стоматологии, усадила бабку в гинекологическое кресло (которое стояло здесь с до перестроечных времен) и заглянула старухе в рот. Увиденное, сразило её наповал. Не удержавшись, она грохнулась на пол вместе со стулом. Там, в глубине ротовой полости старой партизанки, словно у ребенка прорезались молодые белые жемчужины зубов. Отойдя от шока «Пипетка», схватила телефон, и, не смотря на торчащие в разные стороны ноги старухи, бросилась звонить в районную больницу.

— Алло Валентина Аркадьевна, приезжайте скорее в Горемыкино. Ко мне на ФАП только что пришла бабушка. Ей восемьдесят шесть лет. У неё новые зубы растут, — сказала Светка, и, накапав сорок капель валерьянки, запила их рюмкой чистого медицинского спирта.

— Что ты там дочка, уфидела?! — спросила старуха, глядя, как фельдшерица закусывая соленым огурцом заходила по фельдшерско — акушерскому пункту, ожидая районной комиссии. — Ты меня Шветка, будешь лечить, али будешь шпирт жрать? — спросила Максимовна. — Что ты там увидала?! Нявошь у меня там, какей рак?

— Да, не переживайте вы Мария Максимовна, нет у вас никакого рака. У вас зубы все новые, — сказала «Светка — пипетка». — Зубы у вас Максимовна, словно грибы в бору после дождя новые растут!

— Меньше пить надо — дурочка, — обиделась Балалайкина. — Ти совсем ты, умом тронулась? Мне уже шкоро девяносто годков стукнет. Какие на хрен, могут быть в моем роте жубы?! — прошипела старуха. — Я думала, ты дохтур, а ты так себе — коновал! Табе Светка, только собак да котов лечить, а к людям и подпускать нельзя, — сказала Максимовна. Обидевшись, она вышла из фельдшерского пункта и поковыляла в сторону «Сельпо» опираясь на свою трость.

Не доходя до магазина пару сотен метров, она швырнула свою палку со злостью за забор столяру деду Мирону. Звуки разбитого стекла, заставили Максимовну включить «пятую передачу», и она в тот же миг исчезла в облаке поднятой пыли.

— «Черт бы побрал, этого «коня», — сказала Балалайкина про свою трость, которая верой и правдой отслужила ей больше пятнадцати лет. — Неловок стал, спасу нет! Наверное, кто подменил окаянного, пока «пипетка» мне в рот смотрела», — сказала сама себе Максимовна, продолжая движение.

В тот миг Мария Балалайкина еще не осознавала, что в её организме начали протекать какие-то странные и необратимые процессы. Все её тело чесалось, а мышцы наливались какой-то приятной упругостью и силой. С каждым часом её поступь становилась все тверже и уверенней, а боль, которая раньше изводила старуху, куда-то стала исчезать. Ноги уже не заплетались. Они шли по земле, словно у молодухи, и бабка удивляясь своей прыти, почти летела.

Деревенские старухи стояли в магазине в очереди за хлебом (это так называлось). Каждый день они собирались в магазине с самого открытия. Только здесь можно было узнать все последние новости, которые произошли в деревне Горемыкино, за последние сутки. Это был деревенский «информационный центр». Здесь можно было узнать все: кто с кем гуляет, кто кому изменяет, и сколько было выпито самогона и съедено огурцов на поминках у конюха Семена.

Максимовна уверенной поступью ввалилась в магазин.

— Здрасте вам девочки! Ну что старые клячи, вам дома не сидится, — сказала Балалайкина, подзадоривая старух. — Хлебца свеженького захотелось, али по сто грамм?!

— Здоров «балалайка», — сказала Канониха. — А ты уже куда ходила, старая перхоть?!

— Да яс утра к Пипетке наведывалась.

— Ти, давление у тебя?! — опираясь на палку, спросила баба Клава, по кличке «Телескоп».

— Нет у меня никакого давления. Зубы болели спасу нет! Не видишь, мне все рыло на бок стянуло! — сказала Максимовна.

— За мной становись, — сказала ей Канониха, слегка потеснив очередь.

— А «коня» своего куда ты задевала — клизма старая? — спросила баба Таня, интересуясь где трость.

— Ты знаешь Тань, как — то стал неловок спасу нет! Я с самого утра к Пипетке пришкандыбала, да и говорю ей: «Света, у меня жуб страшно болит! Ты мне его быстрее тяни!» Светка меня на «вертолет усадила. Ноги мне как молодухе растопырила, а в рот глядит.

«Какой баба Маша, вам зуб тянуть?! Тут их столько — мама не горюй»! Вы впрямь как акула! Мне показалась, что фельдшерица умом тронулась. Девка, на мужиках совсем мозги потеряла! — сказала Максимовна.

Немного постояв, она стянула с головы натянутый под челюсть платок и, свернув его, положила в карман своей кротовой тужурки.

— Глянуть дай, — сказала ей Канониха, заглядывая ей в рот.

— А што рублей тебе на горелку не дать? Че зеньки свои зря пялить?! Не видишь горе у меня, а ты — глянуть дай!!!.

— Што рублей оставь себе. Водку чай уже по две шотенных давно продаю, — сказала Канониха, хвастаясь своими доходами. — Кто хочет пить, тот будет и по двести рублей её родимую куплять! Моя водка, чай не казенная- слеза ангела. Я её не с опилок делаю, как в нашей державе, а на ржаном солоде, собственного приготовления. И очищаю я свою горелку от сивухи не электролизом, а народным способом. Мою водку коли пьешь, то голова, светла, как лампочка Ильича. Не болит, и не требует опохмеления, — сказала Канониха, гордясь своим подпольным производством.

— Ой, бабы! У мене в роте опять что-то шевелится, — заверещала Максимовна, и, открыв рот, засунула туда палец. — Будто черваки меня грызут!!!

Баба Клава, по кличке «Телескоп», подошла к своей подруге и любопытства ради, заглянула сквозь линзы прямо старухе в рот. Любопытство было такое, что она возжелала лично удостовериться в наличии новых зубов.

— Ты, Максимовна, мялицу то свою шире разуй, да скажи мне «А», — сказал «Телескоп».-Глянуть хочу, может, брешешь ты нам, что у тебя новые зубы ёсь!

Максимовна, удовлетворив просьбу подруги, открыла рот, да как заорет на весь магазин:

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Клавка почти вплотную навела свои очки, с фантастическими диоптриями. С умным видом, наполненным любопытством и состраданием, она заглянула Максимовне в рот. Увиденное настолько потрясло её сознание, что она не удержалась на ногах и упала на пол, завалив стопку оцинкованных ведер, которые стояли на витрине. Ведра загремели. Бабы, хватаясь, кто за валидол, кто за прилавок отпрянули от Клавки, посчитав, что у неё случился удар.

— Скончалась, — завопила Канониха. — Не уверовав в чудо, тут же представилась!

Клавка «Телескоп» промычала, приходя в себя.

Максимовна склонилась над телом старухи, и, приложив ухо к груди, послушала сердечные ритмы. После недолгой паузы выдала:

— Сердце ёйное стучить! Сердечные ритмы вроде бы в норме. Давление я так предполагаю сто тридцать на девяносто.

— Батюшки господние, что это такое делается, — запричитала Клава, приходя в себя?!

— Все из-за тебя, старая клизма! Что не могла рот свой не открывать. Клавке же нельзя волноваться, — сказала Канониха, накинувшись на Максимовну. — Караул, тащите «пипетку», пущай укол старухе делает, не ровен час — помрет.

Тут бабы загудели, словно шмели над цветочной лужайкой. Вытянув из карманов мобильные телефоны стали всем скопом набирать номер скорой помощи. Кто кричал, что надо набирать ноль один. Кто орал, что ноль три. Все попытки связаться с дежурным доктором приводили к полному фиаско и как результат, к полному ступору всей сотовой связи.

Тут виновница приключившегося конфуза Балалайкина Машка, вырвалась в лидеры. Плюнув на телефоны, она открыла двери, и дунула в сторону фельдшерского пункта, словно спринтер на короткую дистанцию. Бабы, увидев удаляющуюся спину Максимовны, оторопели от невиданной прыти.

— Гля, гля бабы, балалайка поперла! Во — дает старая!!! Максимовна реактивная! Нам за ней до смерти не угнаться, — сказала Семеновна, глубоко вздыхая.

— Ты, Клавдия Германовна, какого черта в обморок падала? Народ в округе весь переполошила. Максимовна глянь, как дунула, будто не пенсионерка, а пуля!

Клавка, достав из кармана таблетку валидола, положила её под язык, а баночку завязала в носовой платочек и сунула в карман своей «душегрейки». Слегка отдышавшись, она осмотрела переполошившихся старух и сказала:

— Видно не время мне еще помирать, погожу малость. Хочу глянуть, как Машка своими новыми зубами будет морковку грызть. Во же старая перхоть, наверное, себе протезы вставила, а нам тут на уши лапшу вешает, что будто у неё новые зубы выросли.

— Ты Клавочка дурочка, — сказала Канониха. — Какие в её годы могут расти зубы?

— Молочные, — кто-то крикнул из очереди, и старухи звонко засмеялись.

— Зубы я у балалайки лично видела, — сказала Клавочка, — вот только я не поняла, вставные они или и правда сами собой растут.

С этого дня Балалайкина, стала объектом пристального изучения.

С каждым часом морщин на лице Максимовны становилось все меньше и меньше, они будто разглаживались прижатые горячим утюгом. Седые, редкие волосы старухи наливались здоровьем и блеском, приобретая приятный золотистый оттенок, как когда-то в молодые годы. Все эти метаморфозы с телом настолько беспокоили старуху, что она начала бояться выйти из дома. На третий день после победы над внеземными захватчиками седина с головы вовсе исчезла. Рот Максимовны заблистал белоснежной голливудской улыбкой так, что глядя на себя в зеркало, «старуха» не узнавала себя. Её жизненный век по каким-то причинам начал свой стремительный отсчет в обратную сторону. Еще вчера кожа на её руках была дряблая и до ужаса тонка. А сегодня- сегодня она прямо дышала молодостью и первозданной красотой. Три ночи к ряду стали ей сниться удивительные сны, о которых она уже забыла лет сорок назад. Эти природные инстинкты еще больше стали донимать молодую женщину, стараясь разрывать ее сердце любовной страстью.

Как-то утром, после очередного эротического сна Максимовна, взглянула на себя в зеркало, и чуть не потеряла сознание. Там, напротив, в жалком и холодном куске стекла стояла красивая девушка лет двадцати пяти. Машка робко скинула с себя старую льняную самотканую рубаху и панталоны с начесом и, увидев свое обновлённое тело, потеряла дар речи. Груди, словно половинки наливного яблочка, высились на женской груди, придавая ей настоящую женскую аппетитность. Кожа стала упругой и бархатной, а ноги, несколько лет страдавшие подагрой, выправились так, что даже шишки на суставах рассосались, не оставив и следа от былой и мучительной болезни.

— «Боже, что это, — промолвила Максимовна. — Это как?!» — хотела спросить себя Балалайкина. В этот миг из ее рта вырвался на удивление чистейшей воды звук.

Собственный голос, обновленный вид настолько испугал старуху — молодуху, что она, закрылась в хате. Занавесив все окна старыми одеялами, чтобы из соседей никто её не видел, она спряталась за стенами, чтобы пережить свалившиеся на неё метаморфозы.

— «Боже мой! Стыд какой! Бабы глазам своим не поверят» — сказала она сама себе, расхаживая по дому в обнаженном виде. В этот миг она поняла, что нравится сама себе настолько, что ей не хочется возвращаться в старое и разбитое болезнями тело. Целый день она с удивлением любовалась своей фигурой, которое прямо на её глазах набирало необычайную сочность и привлекательность. Её ягодичный отдел приятно округлился, а все тело вытянулось, словно морковка сорта амстердамская.

Недельное отсутствие Максимовны в сельпо насторожило в округе всех местных жителей. Недобрый слушок о покупке гроба, который пустил столяр Мирон, прокатился по всей деревне и такими деталями, что народ понял — Максимовны больше нет. Не дожидаясь скорбных новостей, бабы порешили, всем пенсионным коллективом идти к Балалайкиной, чтобы достойно придать её тело матушке земле. Опираясь на палки, старухи, словно лыжная сборная по биатлону двинулась по улице в сторону дома возмутительницы спокойствия.

Канониха, как закадычная подруга Балалайкиной, вырвалась в лидеры и шла первая, увлекая за собой вереницу старух. Приблизившись к хате, она стала стучать своей клюкой по стенам, чтобы «пробудить» хозяйку или изгнать привидение Максимовны.

— Эй, старая! Ти жива ты, ти не? — орала Канониха, переходя местами на истерику. Она, что есть силы, грохотала в дверь дома. Каждый раз, прислушивалась к любым шорохам, которые должны были исходить из хаты. Но все было таинственно тихо…

Машка, отодвинув шторку, увидела, как к ней в гости идет толпа озабоченных её отсутствием старух и местных алкоголиков, которые любили подрабатывать рытьем могил и доставкой тел для упокоения. Что было делать, Балалайкина в эту секунду не могла себе представить. Была возможность спрятаться в подполье, но тогда было бы не понятно, каким образом дом закрыт изнутри и куда делась хозяйка. Вскрыв сундук, Машка влезла в него с головой, стараясь подобрать себе более носимые наряды, которые лежали еще со времен её молодости, но её гардероб был жалок и скуден. Схватив первое попавшее платье времен покорения целины, Машка надела его на свое обновленное тело и на скорую руку, накинув на плечи Павлово- Посадский платок, предстала перед зеркалом в образе деревенской простушки, изгнанной из столицы на сто первый километр. Теперь можно было не спешить. В таком виде её вряд ли бы кто узнал. Накрасив красным карандашом губы, Балалайкина улыбнувшись, подмигнула себе и, потрогав налившиеся соком груди, услышала крики и стуки в двери.

— Давай Прохор, ломай двери! Руби скорее, чай Максимовна, наверное, уже перед господом представилась! — орала Канониха, вытирая катившие по лицу слезы.

Прохор, держа топор наперевес, словно разбойник, поднялся на высокое крыльцо. Перекрестившись, он сказал, будто с трибуны мавзолея:

— Бабы! Бабы, да простит меня господь! Не ради любопытства праздного, а истины ради, творю я сие беззаконие! Не держите на меня зла! Участковому подтвердите, что не ради злого умысла, а ради спасения тела усопшей Марии Балалайкиной, пришлось мне портить частную собственность.

Только он замахнулся, чтобы ударить в дверь, как за ней послышался звук падающих ведер. Здоровый русский мат, перемешанный с проклятиями, послышались из дома. Прохор бросил топор и, крестясь, слетел с крыльца, будто собственными глазами увидел воскресшего покойника.

— Свят, свят, свят, — молился он, стоя на коленях.

За дверью кто-то зазвенел железным засовом. После небольшой паузы они распахнулись, и на пороге возникла молоденькая девушка. Она грызла яблоко, и ехидно улыбалась.

— Шлюха, — заорала Канониха, видя красный Павлово — посадский платок и алые, как ягоды клубники губы.

Бабы в страхе отпрянули назад.

— Это кто тут шлюха?! — заорала Машка, и швырнула в Канониха недоеденный огрызок. Это я что ли шлюха?! Чаго хату ломаете?! Не видите, сплю я, — сказала Балалайина. Может мне участковому вашему позвонить, да сообщить о погроме?

— А ты нас участковым не пугай! Пуганые мы! Ты откуда такая взялась, — завопила Канониха, переводя свои тощие руки в положение боксерской стойки.

Держа проверенный временем антигуманоидное оружие под названием ухват, Машка спустилась с крыльца и, стиснув от злости зубы, замахнулась на митингующих.

— Цыц — старые клячи! А ну-ка разбежались по норам! А то я вам сейчас устрою бойню под Фермопилами, — сказал Машка, — Эх, я сейчас, вас…Уф!

Старухи крестясь, отпрянули от хаты, давая себе оперативный простор для бегства. Канониха, была не робкого десятка, и, закрыв баб своей грудью, пошла вперед, чтобы дать незнакомке достойный отпор.

— Ты, кто такая, чтоб нас тут допытывать?! — спросила она, подбоченясь.

— Я может быть, тут квартирую! — сказала Максимовна, видя, что ее никто не признает.

— А где Максимовна?! Где подруга наша Балалайкина?! — спросила Канониха, напирая на квартирантку.

— Максимовна ваша, два дня назад как укатила в Бормотухин. Навсегда от вас уехала. Нашла там какого-то деда и поехала, за него замуж выходить. Меня на свое хозяйство кинула, чтобы такой, как этот огузок с топором, ее хату не раскрал, — показала Балалайкина на Прохора, который сидел на земле, открыв рот от удивления.

— Ведь, брешешь же! — сказала Канониха, и топнула своей босой ногой.

Танька Канониха была из той породы русских баб, которые в целях экономии, всю жизнь ходят босиком. Обувь она одевала лишь по праздникам, или тогда, когда снег ложился на землю. Снимала, когда апрельское солнце своим теплом разгоняло зимние осадки, перетапливая их в воду. От того, в сундуках Канонихи всегда была новая обувь. Здоровье у неё было такое, что в свои восемьдесят лет, она ни разу не болела и даже не ведала, какие лекарства пьют от простуды.

— Я вам бабы, точно говорю, нашла Максимовна деда и уехала к нему в город. Там будет свой век доживать. Может, еще вернется за своим приданым, а может, и нет, — сказала девка, запирая хату изнутри.

Бабы, постояв еще пару минут, собирались с духом и не спеша стали расходится по домам. Не удавшиеся «похороны» подруги, совсем расстроили всеобщее настроение. Все старухи считали, что Балалайкина предала их. Что она не просто предала, она разрушила веру в бабскую солидарность.

Канониха была удручена. Как самая близкая подруга она знала о любовных пристрастиях Балалайкиной и почти не удивилась. Весть о её новом замужестве никого не трогала. Девка, квартирующая в ее хате, подозрений вызывать не могла. Мало ли Максимовна брала раньше квартирантов из числа студентов, приезжавших покорять сельхозугодия местного колхоза.

Как только бабы покинули двор, Машка перевела дух и заплакала. В этот миг вся её жизнь пролетела перед глазами и она вспомнила каждую из этих старушек с которыми бегала в сельский клуб на танцы. Вспомнила каждую. Теперь их судьбы разделились, и было непонятно, каким образом она должна жить. Сняв с груди «Нубирит» Машка пристально посмотрела на него и почувствовала его космическую силу, способную безмерно творить добро и дарить людям здоровье и вечную жизнь.

— «Ах, вот ты какой загадочный, «лунный камень», — сказала она сама себе и, потерев его вафельным полотенцем, опять повесила себе на грудь. Машка, уставилась в зеркало, и пристально рассмотрела свою похорошевшую физиономию. Она вновь была молода и желанна, как многие годы назад.

— «Эх, мужика бы», — сказала сама себе Максимовна, и потянулась до хруста шейных позвонков.

В тот же день, истопив жарко баню, Максимовна чисто помылась, попарилась, как в былые годы. Испив горячего и крепкого чая, она устроилась на кровати, чтобы перебрать семейный архив. Она достала «гробовые», документы, награды, разложила все по мере надобности в дамскую сумочку времен Никиты Хрущева, и умчалась на велосипеде в город Бормотухин. Жизнь, выкинув подобный фортель, не могла продолжаться в том же русле. Надо было окончательно изменить свой образ до неузнаваемости и одеться в соответствии с реалиями современной жизни.

Как обычно в четверг, в районном городке Бормотухин был день большого базара. Народу на это мероприятие собиралось всегда великое множество. Яблоку упасть мне было некуда. За годы старости Машка отвыкла от подобных мест, и все ей было в диковинку. Она заметила, что никому не было дела до какой-то двадцатилетней девчонки, кроме местных молодых мужчин, которые не сводили с неё своих глаз. На данном этапе жизни Машку Балалайкину эта проблема вовсе не волновала. Она хотела жить. Хотела учиться, чтобы раз и навсегда покончить с деревенским образом мышления. Прожив на этом свете больше восьмидесяти лет, она была настолько искушенной в делах амурных, что знала все коварство русских мужиков. Кто бы мог подумать тогда, что пенсионерка Мария Балалайкина, так быстро сможет адаптироваться к своему новому образу, что это было похоже на какое-то сумасшествие.

Глава 3

Как пришельцы вернулись на Землю

Пришельцы, как позже прозовут в народе инопланетян с планеты «Нубира», появились в деревне нежданно и негаданно. Обычно так появляются скупщики антиквариата и икон в период перемен в государственном обустройстве. Отойдя на орбите от шока, они вернулись на Землю с твердой уверенностью вернуть на свою планету символ вселенской власти даже ценой межгалактической войны. На Земле вряд ли кто мог знать, что этот символ миллионы лет назад был послан на избранную планету великим властителем вселенной, который видел в её жителях носителей прогресса, цивилизации и демократии для тысяч соседних галактик.

Ошибка возвращения пришельцев на Землю была очевидной. «Нубирийцы» еще не знали с каким «коварным» и безжалостным врагом предстоит встретиться лицом к лицу. Разве могли инопланетяне знать, что именно в новогоднюю ночь их высадки на Землю, все жители планеты Земля будут праздновать очередной новый год. Операция по возвращению символа вселенской власти изначально окажется провальной. Земляне не примут условия владыки. Даже под угрозой «межгалактической войны» люди встречая новый год, будут радоваться, и веселиться.

«НЛО», вынырнув из-поднебесья, сделала круг над деревней и бесшумно приземлилась в заснеженный огород, словно на посадочную полосу аэродрома. Скользнув по девственной снежной глади, она проехала несколько десятком метров и уперлась в изгородь. Целый пролет деревянного забора, не выдержав напора, завалился на проезжую часть, открыв народу взор на «бескрайние» владения великой самогонщицы.

Тем временем, когда пришельцы покоряли снежные заносы, баба Таня, несмотря на свой перезрелый возраст, занималась любимым делом — она гнала самогон. В радиусе ста километров её «Чудотворный бальзам» был известен как брэнд колхоза имени «Карла Маркса».

По традиции землян в каждом доме к двенадцати часам уже стояла украшенная елка. Закуска томилась в русских печах, ожидая своего часа стать праздничной пищей на столах жителей деревни Горемыкино. По многолетнему советскому обычаю в сельском клубе шли последние приготовления к новогодней дискотеке, которая должна была состояться именно благодаря символу вселенской власти.

Машка Балалайкина, прикинувшись беженкой от деспота мужа, заняла пустующее место директора клуба, которое лет десять было вакантно. Используя свой жизненный опыт и пристрастия к Художественной самодеятельности, она развернула на почве культуры небывалую активность. Администрация Бормотухинского района, посчитала её появление, как подарок судьбы. Новогодний карнавал должен был покорить все население района костюмированным конкурсом и дефиле. Забытые традиции новогоднего карнавала смело возвращались под крыши сельских клубов, получая государственную поддержку. Раззадоренные премиальными выплатами за призовые места, деревенские мужики и бабы с энтузиазмом строителей первых пятилеток принялись шить себе карнавальные наряды. В виду отсутствия самобытных деревенских актеров, Машке пришлось совмещать многие должности. Как заправский режиссер и актер в одном лице, она расхаживала по сцене, принимая облик Снегурочки. Узнать в ней старую бабу, которая пару недель тому назад купила себе гроб, было невозможно. А народ мало беспокоило исчезновение взбалмошной старухи.

Краснопахарьский колхозный инженер Колька Крюков по кличке «Крюк», влюбился в Машку с первого взгляда. Забросив все дела, он так проникся к современной культуре, что буквально за десять дней выбился в ведущие актеры горемыкинского сельского театра. Не сводя глаз со Снегурочки, Крюк так вживался в роль «Деда Мороза», что сопли, замерзали в его носу и превращаясь в сосульки. Его сердце словно граната рвалось от любви к новому завклуб. Чтобы покорить её, он так выкладывался на сцене, что после репетиции еле волочил ноги. Крюк не мог упустить возможности не быть рядом и даже дышать с Балалайкиной одним воздухом. Он, словно влюблённый Ромео, постоянно держал Машку в поле своего зрения, чтобы вовремя пресечь попытки других воздыхателей. В свою очередь Максимовна, к Николаю была равнодушна. Она знала Коленьку еще с младенчества. С его бабушкой они были закадычные подруги — не разлей вода. Не могла Балалайкина даже представить своих отношений с человеком, который вообще- то был моложе её больше чем на шестьдесят лет.

Спрятавшись за занавесом, она сквозь щель наблюдала за Колькой, считая своим долгом, дать ему правильный вектор его культурного развития. Не заметил Николай, когда злой «Купидон» тайно подкрался на дальность прямого выстрела и влепил, ему промеж лопаток каленую «стрелу». Пронзив его сердце, она застряла груди и ежедневно ныла и ныла, выворачивая наизнанку его душу.

— Дедушка Мороз, Дедушка Мороз, выходи! — говорила по тексту Максимовна, а Колька, раздвинув занавес деревенского театра, постукивая посохом, кряхтел как заправский дед и выползал на сцену, топая по ней старинными валенками.

— Вот и я, ваш Дед Мороз, я подарки всем принес!!! Шел я снежными полями! Шел оврагами, лесами, чтобы вовремя прийти, радость в дом вам принести!!!

Максимовна нагибалась, клянясь в пояс Деду Морозу, и продолжала дальше:

— Здравствуй, здравствуй, Дед Мороз, от чего твой красен нос? Борода твоя седа? Ты откуда? Ты куда?

— К вам, друзья, мой путь лежал! К вам на лыжах я бежал! На оленях я скакал! Ох, как внученька, устал! — говорил Колька и, скрючив физиономию, хватался за спину, будто в то мгновение его били по спине совковой лопатой.

Максимовна всовывала тетрадь с текстом под мышку и, достав из-за занавеса стул, ставила его Кольке под зад и говорила:

— Ты, дедуля, посиди! Да на нас, ты, погляди! Будем мы сейчас плясать, тебя будем забавлять!

В это время, когда Максимовна репетировала новогодний вечер, пришельцы, по прибору вычислив место положения «нубирита», стояли под окнами клуба в надежде провести операцию по его захвату. Они царапали когтями, дули горячим дыханием на промёрзшие стекла и всматривались вовнутрь, стараясь отыскать хранительницу вселенской власти.

Ближе к полуночи, когда самогонка уже текла рекой, в клуб стал подтягиваться костюмированный деревенский люд. Кто тянул бутылку мутной русской сивухи, кто соленых огурцов, а кто и шмат ароматного сала с чесноком и перцем. Молодежь, нарядившись в костюмы ряженых, с нетерпением ждала начала карнавального дефиле. Тем временем, потягивая, как принято на светских раутах через трубочки коктейль местного разлива, изготовленного из самогона с клюквенным морсом.

Когда все было готово, грянула музыка. На сцене, в лучах софитов переливаясь и искрясь стразами от Сваровски, блесками и импортным люрексом, появилась великолепная Мария Максимовна Балалайкина. Статная девушка с ногами, растущими из подмышек, в облике Снегурочки, вылетела на сцену. Весь зал, восхищенно посвистывая, дружно зарукоплескал.

— Добрый вечер вам друзья, вас поздравить рада я — декламировала она со сцены, улыбаясь односельчанам. — С новым годом поздравляю! Счастья, радости желаю!

Сквозь проталину в замерзшем стекле пришельцы опознали Максимовну, рассчитав на компьютере эффект её омоложения и вычислив математическую модель образа. Внешний вид Машки и фотографии полученной «нубирийцами» методом анализа на сто процентов совпадал с её внешностью.

В это время кузнец Прохор, изрядно накушавшись спиртных напитков, выполз из-за угла деревенского клуба. Шапка на его голове торчала в разные стороны развязанными ушами, а тулуп, ввиду бушующего внутреннего жара, был расстегнут, и развевался полами в разные стороны. Глаза горели, словно угли, а во рту торчали клыки вампира, купленные у Нинки в сельпо за десять рублей в придачу к старой ржавой селедке. Тут и встретились нос к носу две цивилизации. О том, что это пришельцы, Прохор узнал намного позже. Спутав их с чертями, он перекрестил гуманоидов, и, убедившись, что они не поддаются воздействию силы крестного знамения, нанес удар в первую же физиономию, которая смотрела на него черными космическими глазами.

Враг был повержен! Пришельцы ошеломленные «радушным» приемом землян, подхватив тело своего соплеменника, бросились бежать прочь, чтобы не попасть под горячую руку русского богатыря.

— Это кому ты Прохор, так вломил, — спросил Шумахер, подойдя поближе к пьяному кузнецу. — Так помчались, даже снег до самой земли протаял, и даже подснежники заколосились.

— Черти, — ответил Прохор. — Я иду, а они в окно смотрят. Ни табе здасте, ни вам добрый вечер! Я человек вежливый и культурный поздоровался. А они на меня смотрит сквозь черные очки, словно какие шпиёны. Вот я им по этим очкам и залимонил с левой, чтобы не убить.

— Пошли брат, сказал Шумахер, — концерт в разгаре. — Споем, спляшем и выпьем!

— А может, выпьем, а потом, споем и спляшем, — перебил его Прохор, и заржал словно конь.

Кузнец по-дружески положил Шумахеру руку на плечо, и запел.

— Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним, и отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю!

— Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь он бескрайний, — подхватил Шумахер, — я тебе его дарю!

— Эгей, — завершил Прохор, и подбросил свою шапку вверх.

Новогодняя дискотека была в самом разгаре. Елка сияла огнями, а вся молодежь дружно плясала, топая ногами по полу в такт музыке.

Прохор и Шумахер ввалились, обнимая друг друга, словно кровные братья. Народ веселился, прыгая в пылу хмельного угара. Всем было хорошо, и ни кто не обратил внимания на их приход.

— Что скачите убогие?! Там «чужие» обложили клуб! Меня хотели в плен взять, но я живым не дался!

На крики пьяного кузнеца никто внимания не обратил. Народ знал, что Прохор любитель наводить тень на плетень, особенно тогда, когда его голова заполнена парами ядреной деревенской сивухи с карбидом и куриным калом для крепости и убоя.

Следом за Прохором в клубе появились и осмелевшие пришельцы. Они робко вошли в храм культуры, держа могучую фигуру кузнеца в поле своих бездонных глаз. Они остановились, около входа, переминаясь с ноги на ногу в такт музыке, и опасаясь нападения землян. Их спокойствие было недолгим. Местные девчонки, приняв одежду пришельцев за карнавальные наряды, затянули их вкруг, не подозревая, что перед ними не ряженые мужики из соседней деревни, а полноценный инопланетный разум из далекой галактики, планеты Нубира. Повторяя движения землян, пришельцы постарались влиться в общую людскую массу. Они беспечно закружились в вихре карнавального танца, радостно щебеча, словно канарейки.

Все было бы хорошо, но русские были бы не русскими землянами, если бы уже через пятнадцать минут, они не напоили пришельцев знаменитой «огненной водой». Деревенские мужики и бабы бросились в интернациональном порыве лобызать «внеземной разум», требуя от них к себе уважения и безграничной межгалактической любви.

— Елочка, зажгись! — орал Прохор.

Он прицелился в елочную игрушку из конфискованного у инопланетян бластера, который был похож на детский пистолетик и нечаянно нажал на курок. Голубая молния с треском вылетела из инопланетного «плазмометателя» и срезала с неё все ветки вместе с игрушками, которые с грохотом посыпались на пол.

— Вау! — прокричал Прохор, глядя на голый ствол дерева, наверху которого все еще продолжала гореть, покосившаяся на бок, красная звезда.

Народ замер в оцепенении. Музыка стихла и над танцполом, повисла угрожающая тишина. Кузнец, почувствовав, что за испорченный праздничный реквизит придется отвечать, бросил «плазмоидный» бластер на пол и стал медленно продвигаться к выходу, озираясь по сторонам на опешивших односельчан.

— А че я? Я ничего, оно само стрельнуло, — стал оправдываться он, протискиваясь к выходу.

Народ был в шоке. Участники карнавального дефиле глядели, то на голый ствол, то на улепетывающего Прохора, который в позе уползающего рака двигался прочь из клуба. Оцепенение было не долгим. Сообразив, что виновник должен быть, наказан, кто-то из жителей села Горемыкино громко проорал, ввергая публику в управляемый Гзаарс.

— Бей гада! Он нам праздник испортил, — молодежь одержимая чувством справедливости бросились на Прохора с кулаками и ногами.

— Только не по голове! — кричал кузнец. — Только не по голове! Завернувшись в расстегнутый полушубок, он завалился возле выхода, продолжая кричать:

— Только не по голове!

На его мольбы о пощаде, следовал один за другим удары ногами, обутыми в валенки.

— Получай, гад! Извращенец, — орал кто-то из толпы. В эту секунду авторитет кузнеца Прохора, как мастера молотка и огненной стихии рухнул ниже плинтуса. Свернувшись в позу вареной креветки, он заполз в самый угол помещения, оставив для нанесения побоев, только мышечную зону ягодичного отдела. В такой позе Прохор лежал пару минут, пока кто-то из односельчан не увидел, валящуюся пластиковую челюсть «графа Дракулы».

— Люди вы что звери, — заорал истошный женский голос. — Да вы ему все зубы выбили.

Толпа в ужасе отпрянула от лежащего на полу тела, образовав окружность. В эту минуту Прохору было, как никогда больно. Больно не телом, больно было душой. Он даже не мог понять за что добропорядочные односельчане так поглумились над ним.

— Что же вы делаете, волки?! — прокричал он. — Вы же завтра ко мне придете, чтобы я вам плуг к «Запорожцу» пристроил.

— Молчи, урод! — ответил народ. — Ты своими дурацкими штучками, нашим деткам испортил праздник. Завтра у них утренник, а елки нет! Вот глянь один стебель стоит.

Максимовна, поняв, что сельчане могут забить кузнеца насмерть, бросилась спасать бедолагу. Встав на колени, она приложила голову к его груди, желая услышать угасающее сердцебиение. Народ в тот миг оторопел. Все смотрели на своего кузнеца, гадая, будет он жив, или к утру, испустив дух, предстанет перед вратами рая.

— Крякнул? — послышался голос из толпы.

— Нет, еще не крякнул! Прохор живуч! Не зря он в графа Дракулу рядился!

— Раз не крякнет, пошли плясать! Оклемается, зараза, навалим потом еще! Ишь, что учудил, алкаш хренов, — сказал кто-то из членов клуба кулачного боя.

После этих слов сельчане вновь бросились в пляс. Взяв за руки «нубирийцев», они стали кружиться вокруг голого ствола, совсем забыв о деревенском кузнеце, который лежал на полу и стонал, будто попал под асфальтовый каток.

Все что произошло в те минуты, шокировало пришельцев до самых их внутренностей. Постоянно озираясь на кузнеца, они прыгали вокруг бывшей ели, прикинувшись в ту секунду беленькими и пушистыми зайчиками, которые на празднике жизни землян оказались совершенно случайно. Инстинкт самосохранения диктовал инопланетянам правила поведения во враждебной цивилизации, и они лезли из кожи вон, чтобы их в тот момент никто не распознал. Они, прыгали под звуки музыки, не сводя глаз с Максимовны, которая, усадив кузнеца на скамейку, вытирала ему разбитый нос.

Символ вселенской власти, который им был так нужен, сейчас болтался на шее Балалайкиной и будоражил их внутренние чувства. Заветный предмет был почти рядом. Казалось, протяни руку, и можно лететь, исполнив свою миссию на этой бренной Земле. Но видя, что земляне сделали со здоровенным кузнецом Прохором, они в эту минуту не решались даже приблизиться к Машке.

— Так, босота, всем дрыгаться до потери пульса! Сейчас Колька Шумахер пойло привезет. Никто не расходится, будем водку кушать до самого Урала, — проорал скотник Сашка по кличке Зек. После слов, сказанных бывшим уголовником и ярым хулиганом, народ загудел еще сильнее в предчувствии общенародной халявной пьянки.

Пришельцы, видя, что народ вновь радостно засуетился и заликовал, тоже, как и земляне, воспрянули духом. Они, посчитали, что случилось какое-то всеобщее счастье, и божественная благодать спустилась на эту забытую правителем вселенной планету.

Пришельцам даже в голову не могло прийти то, что случилось буквально на их глазах. Вряд ли кто из гуманоидов даже не в кошмарном сне мог представить себе, что их погоня за символ межгалактической власти обернется для них чуть ли не войной с враждебным колхозным социумом. Даже телепатические возможности их высшего инопланетного разума не могли вскрыть затуманенного водкой русского сознания.

— Что, мужички, чирикаете, сейчас в честь Нового года будем водку откушивать! Колян, поехал ваш тазик на металлолом сдавать! — сказал Зек, и похлопал одного гуманоида по плечу.

Тут Зек вышел на сцену и начал свой рассказ:

— Братва! Лупим зенки на мою персону! Мы тут с Шумахером за «самогнетом» катались. Смотрим, а возле дома Канонихи лежит какой-то странный бак, — сказал Зек. — Шумахер попробовал, а он железный. Колька потащил его к Гутенморгену на металлолом сдавать! Так что господа фермеры, не расходимся! Гуманитарный конвой со спиртными напитками уже вышел по месту нашего веселья!

— Ура! что есть мочи заорал собравшийся народ!

Балалайкина, перехватила микрофон у Саши Зека и ласковым голосом сказала:

— А сейчас господа, мы подведем итог конкурса карнавального костюма. Первое место, по мнению жюри, присуждается коллективу дома культуры Худолеевского сыроваренного завода. Ребята потрудились на славу и представили нашему вниманию костюмы представителей внеземной цивилизации. Поприветствуем номинантов на первое место, — сказала Максимовна и захлопала в ладоши.

Тут Балалайкина вспомнила эти странные лица, которые занимались хищением на её огороде сельскохозяйственной продукции. Она поняла, что гуманоиды вернулись ни с целью участия в конкурсе карнавального костюма, а с целью вернуть тот предмет, который стал её трофеем. Желания возвращать им лунный камень у нее не было. Это была компенсация за капустные кочаны, которые раздавил их инопланетный таз. Пока она была среди людей, вряд ли пришельцы отважились напасть на неё. Да к тому же влюбленный Коля по кличке Крюк всегда был с ней рядом, и вполне мог защитить слабую женщину от посягательства этих странных существ.

— Жюри награждает представителей Худолеевского сыроваренного завода, ценными подарками. Так поздравим же номинантов бурными аплодисментами, — сказала Машка и захлопала.

Народ, последовав её примеру, зарукоплескал. Бурные аплодисменты уже через несколько секунд перешли в нескончаемые овации, и все как один обратили свой взор на представителей Художественной самодеятельности «Худолеевского» заводского клуба.

— Ну что стоим?! Кого ждем, — обратился Саша Зек к «нубирийцам». Похлопав одного инопланетянина по плечу, он пригласил пройти на сцену.

Коля Крюк в образе деда мороза вынес на сцену огромный красный мешок. Кряхтя по Станиславскому, он достал из него три коробки с часами китайского производства и подал Балалайкиной. Машка вручила каждому гуманоиду по коробке, после чего, сказала:

— А теперь по русской традиции номинанты на первое место, должны испить русского напитка. Клюквенную настойку в студию, — сказала она. На сцену вышла Светка-пипетка. Она держала на подносе три граненых стакана с красной как кровь жидкостью. «Нубирийцы» прижимая коробки к груди, молча переглянулись.

Зал вновь загудел, вызывая пришельцев на бис. Из общей массы звуков, послышалось до боли знакомые русские слова.

— Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна! — призыв этот нарастал лавинообразно, подключая к многоголосию еще больше и больше участников. И вот уже стекла в клубе затряслись от хорового исполнения русского заклинания.

— Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна!

Пришельцы поняли чаяния землян, и взяв с подноса стаканы, принялись в знак уважения к аборигенам глотать клюквенный самогон. Максимовна, не теряя времени даром, взяла этот процесс под свой контроль.

— До дна господа! До дна, — повторила она, придерживая каждого за локоток. После того как гуманоиды осушили посуду, народ грянул громкое — ура!

Глава 4

Как Коля «Шумахер» продал НЛО…

Звук трактора и свет фар в окнах заставил Семена «Гутенморгена» оторваться от торжественного то

...