Оглавление

Белый конь

Я родился и рос в деревне и с детства привык к домашнему скоту, особенно мне нравились лошади. Грациозные и сильные создания — я всегда ими восхищался. В деревне практически все работали на конюшне. Мы с моим лучшим другом часто бегали на пастбища.

Однажды мы, как всегда, прибежали на поле и увидели мирно пасущегося белоснежного коня. Он будто светился чистотой, это было необычное зрелище: таких лошадей в конюшне не было. Любопытство подталкивало нас к белоснежному животному.

Мой друг с ходу запрыгнул коню на спину, ухватившись за гриву, а я провёл ладонью по длинной шее, переходя на бок. Поглаживая мягкую шерсть, я вдруг застыл, поняв, что не почувствовал привычного стука сильного сердца. Холодок прошёл через мою ладонь и пробрал до самых пяток, я хотел было оторвать руку, но не смог.

Посмотрев на руку, я увидел, что она приклеена к боку коня чёрной смолой. Холод сковал мои мышцы, но я посмотрел на коня — и это была моя ошибка. Повернув шею под странным углом, от чего позвонки лезли сквозь тонкую кожу, конь смотрел на меня глазами-блюдцами. Белыми, невидящими, вылезшими из орбит, с красными прожилками — буквально прожигал меня. Зелёно-чёрная кожа обтянула череп, пасть исказилась кривым оскалом с острыми, похожими на лезвия ножей, жёлтыми зубами. Вывалившийся длинный язык источал зловоние.

Истошный крик моего друга оторвал меня от лицезрения этой маски ужаса. Чёрная смола облепила его ноги и подбиралась к груди. Он вопил, как свинья, когда её забивают. Я сталкивался с этим и знаю этот крик смерти. Я не помню, кажется, я тоже что-то кричал, пытаясь оторвать руку от уже не белого бока. Ноги стали ватными, когда я услышал булькающие звуки, издаваемыми монстром, звук был похож на смех.

В ту же секунду конь сорвался с места, и меня поволочило по земле с такой скоростью и силой, что показалось: сейчас у меня оторвётся рука. Но я был бы рад этому. Крики друга резали слух и заглушали грохот копыт, конь нёс нас к неглубокому пруду, куда приходили на водопой лошади. Я вспомнил про нож у себя в джинсах, как вдруг в лицо ударил зловонный холод.

Конь с огромной скоростью тащил нас на глубину. Его тело было как скелет, вместо задних ног вырос хвост, шея стала длинной, бока ввалились, а вместо шерсти стала сочиться чёрная смола. Я слышал, как друг, тратя последний воздух, вопил, выпуская столпы пузырей. Выхватив нож, я стал бить коня лезвием, но он будто этого и не замечал, утаскивая нас в темноту.

Стиснув зубы, я вонзил нож в сустав, где соединялось предплечье с кистью. Теряя силы, я продолжал наносить удары, дробя хрящи и разрезая мышцы. Вскоре рука сдалась, и, порвав последние связки, я оказался на свободе. Однако, кинувшись на помощь другу, я понял, что остался один в темноте и холоде. Последнее, что я видел, — искажённое ужасом лицо своего лучшего друга.

Не помню, как я выбрался на берег, но меня тут же подхватили взрослые. Я пытался объяснить, что произошло, но взрослые не поверили, посчитав всё фантазией испуганного ребёнка. В нашем районе часто случались нападения волков, и происшествие списали на них. Несколько недель я провалялся в бесчувственном состоянии, а друга или хотя бы его тело так и не нашли.

Спустя много лет моя культя зажила, и по иронии судьбы я занялся разведением лошадей. По ночам мне снятся кошмары про белого коня и моего друга, а утром, заправившись крепким алкоголем, я иду в конюшню — с замиранием сердца и молитвой, чтобы не встретить белого коня.

Корабль-монстр

Сапфировый океан искрился от лучей яркого солнца. Лёгкий ветерок наполнял белые паруса с огромным красным крестом на них. Морской бриз обдувал сухую и загорелую кожу матросов — в этот безмятежный час они занимались своими делами. По палубе не спеша прогуливался тучный человек в расшитом золотом камзоле, его голову покрывала широкополая шляпа, украшенная огромным плюмажем. Он горделиво проходил мимо моряков, изредка поглядывая на вздымающиеся волны. Кричащие чайки, планирующие на потоках ветра, держались рядом с кораблями: вдруг удастся выхватить у зеваки краюшку хлеба?

Человек с плюмажем всякий раз вздрагивал от крика птиц, но, крутя головой по сторонам, широко улыбался. Улыбку вызывали сопровождавшие его торговые суда — чуть ли не хорошо вооружённая армада. Тут были четыре линкора, три фрегата, пара бригов, множество канонерок. С такой защитой можно было не бояться ходить по водам, кишевшим пиратами. Только полностью безумный капитан посмеет посягнуть на столь серьёзный конвой.

Богатый торговец улыбнулся ещё шире, когда представил, как линейные корабли своими ядрами разрывают на щепки судёнышки этих жалких пиратов.

Снова раздался крик, но то был не крик чаек, кричал вперёдсмотрящий. Торговец тут же задрал голову, чтобы увидеть, куда показывает матрос, и его роскошную шляпу сорвал налетевший ветер. Тщетными были попытки вырвать у дикого ветра шляпу короткими ручонками. Гоняясь за «вором» по всей палубе, торговец в отчаянии бросался туда и сюда, но в пухлых пальцах остался только обрывок пера — теперь со шляпой играло море. Однако улетевшая потеря стала меньшим из зол.

Прямо в лоб на конвой под чёрными парусами двигалось с десяток судов. Нагло и бесстрашно они шли на верную смерть. Линейные ускорились, выдвигаясь вперёд, чтобы защитить вверенный им груз. Канонерки, как туча мошкары, полетели на добычу. Пираты вступили в бой, точно отбивались от кусающего гнуса. Охрана решила просто смести наглецов, похоронив их в море. Оставив торговые суда практически без защиты, они ринулись в бой, предвкушая лёгкую победу.

Но вдруг оставшиеся фрегаты были обстреляны зажигательными ядрами, огонь быстро распространялся по деревянным конструкциям. Пираты были не безрассудны, они выманивали хорошо вооружённые силы. Оставив грузовым кораблям минимум охраны, торговый конвой позволил пиратам зайти к ним в тыл, совершив непростительную ошибку. Заметив огонь, линейные начали закладывать на обратный курс, вальяжно разворачивая свои мощные тела, оставляя мелким судам добить противника, но не тут-то было: уцелевшие пираты начали быстро покидать свои корабли, перепрыгивая на массивный фрегат, что, прорвав кольцо, начал быстро отступать. Пираты покинули свои корабли, захватив корабли противников и взорвав свои.

Оставленные без команды шхуны и бриги одни за другими взрывались, разбрасывая тысячи свинцовых пуль, картечь вгрызалась в плоть кораблей и матросов, разрывая их на части. План пиратов увенчался успехом: разделяй и властвуй. И уже можно было бы делить добычу, но оставались три целых и один повреждённый линейные корабли, да ещё пара фрегатов пытались держать оборону. Раненый линейный с пробоиной на левый борт и рваными парусами обстреливал проходящих мимо пиратов, но те не обращали на него внимания, двигаясь к цели, только канониры в насмешку обстреляли пробитые борта. Пираты окружили оставшиеся корабли. Будто акулы, они сужали круг, обстреливая своих жертв. Фрегаты были взяты на абордаж, и в ход пошли сабли и мушкеты. Захватив управление, пираты на полном ходу врезались в противников, столкнувшиеся корабли не могли маневрировать, попадая под град ядерного залпа. Голубые воды стали рубиновыми от пролитой крови, чайки дождались своей трапезы, морские обитатели поспешили на зов свежей крови… И не только они.

Там, где взорвались пиратские корабли и воды бурлили от кишащих голодных рыб, совершенно неожиданно поднялись волны, вода будто вскипела, образуя водоворот. Он рос, как огромная чёрная пасть, и вот она извергла чудовищно огромный корабль. Он, ударившись о воду, создал ещё большую волну. Его видели только те, что остались вне боя, а сражавшиеся не замечали ничего, кроме друг друга.

Разбухшие от воды доски покрывал слой прилипшего к ним серого ила. Увидевшие это судно моряки седели на глазах. Сломанные доски превратили нос корабля в некое подобие оскала, борта были выгнуты, будто рёбра кита, и вообще казалось, что судно дышало, что туман, плывший за ним следом, был чередой его выдохов. В рваных парусах на трёх мачтах, затянутых зелёными водорослями, играл ветер, но корабль будто бы мог двигаться без силы стихии. Он шёл, издавая скрежет, похожий на стон, точно сотни призраков создавали этот шум своими искалеченными телами и звоном цепей на кандалах.

Самые стойкие моряки бросились к орудиям, чтобы встретить нового противника в боевой готовности и дать ему отпор. Когда корабль оказался в зоне обстрела и фитили зажглись, те, кто сохранил рассудок, попрыгали за борт. Перед кораблём-монстром не все смогли устоять, а те, кто смог, — бросились к пушкам. Бывалые моряки застыли при виде ужасающей картины. На мостике и палубе вражеского корабля никого не было. Резким движением, словно огромная живая акула, а не деревянное судно, он бросился на раненый линейный и перекусил корпус огромной зубастой пастью.

Те, кто оставался на линкоре, погибли, но тех, кто покинул его, ждала не менее ужасная участь. Погрузившись под воду, моряки не смогли всплыть на поверхность — их хватали длинные щупальца осьминога с головками на концах, усеянные зубами, будто лепестками цветов. Открывшие глаза матросы в ужасе выпускали столбы пузырей, а некоторые умирали на месте и втягивались в расщепления в дне корабля. Увиденное под водой повергло матросов в ужас, и они погибали, пожираемые голодными до плоти щупальцами.

Капитан, закалённый в боях, боролся со схватившим его щупальцем, ловко орудуя наградной шпагой. Он практически освободил себя, но было слишком поздно: он оказался в темноте, и боль пронзила всё его тело, в него будто впился целый рой пчёл. Однако даже тогда капитан с криками размахивал шпагой, пока она просто не выпала из высохшей, высосанной монстром руки. Храбрый воин принял смерть в брюхе чудовища, исторгнутого самой морской пучиной.

Поглотив добычу, корабль издал довольный рык. Разинув свою пасть и оголив множество острых зубов, чудовище затем её сомкнуло, лязгнув челюстями, и, словно ядро, вылетевшее из пушки, понеслось к сражающимся. На полном ходу оно врезалось в ближайший корабль, бугшпритом, как рогом, распороло борт пиратского фрегата, щупальцами хватая и пожирая экипаж, мощными челюстями разламывая доски, превращая их в щепки, пожирая всех, кто попадался на пути.

Видавшие всякое моряки застыли, разинув рты, будто юнцы, впервые увидевшие морских тварей. Эту тварь доселе не видел никто.

Не успев сожрать фрегат, монстр щупальцами впивался в другие ближайшие корабли, пожирая и палубу, и всех, кто был на ней. Перед лицом такого врага былая вражда была забыта и заключён негласный союз. Теперь речь шла не о защите груза, а о спасении собственной жизни.

Линейные корабли, как единый организм, манёврами уходили от вездесущих щупалец, чтобы зайти на залп трёхрядных орудий. Корабли пиратов, лавируя, обстреливали чудище, давая линейным выйти на расстояние выстрела. Им удалось удержать противника, и тогда раздался оглушительный залп из более чем трёхсот корабельных пушек, включая и канонерские. Стреляли всем, чем успели зарядить: в чудище полетели ядра, зажигательные, разрывные и даже цепы. Снаряды вгрызались в гнилую деревянную обшивку корабля-монстра, она лопалась, как сухая кожа, извергая зелёный гной, доски не горели, а тлели, источая вонь горелого мяса.

Чудище издало такой ужасный крик, что кровь застыла в жилах моряков. Закрыв уши, они упали на колени, ноги их стали ватными, сердце оборвалось. Страх сковал экипаж кораблей. Монстр, истошно вопя, бился в агонии, молотя рыбьим хвостом по поверхности воды. Подняв волны, он начал тонуть, извергая тошнотворную жижу красно-жёлтого цвета.

Чудовище было повержено, и моряки праздновали победу, вода сомкнулась на мачте, унося в пучину порождение преисподней.

А что же делать дальше? Продолжить бой или разойтись в разные стороны? Эти вопросы отпали, когда один из линейных кораблей взмыл в воздух. Чудище вернулось, атаковав из-под воды. Держа огромное судно в мощных челюстях, монстр начал падать вниз, прямо на пиратские бриги, гигантской тушей раздавив боевые корабли, как спички. Перекусив линейный корабль, он пожрал всё, что было внутри, а щупальца тащили останки внутрь дыр в корпусе монстра. В брюхе перемалывалось всё: пушки, обшивка, люди.

Когда волны улеглись, глазам выживших предстал невообразимой красоты корабль: будто только что с верфи, он блестел лакированными бортами, широкой кормой и носовой частью, украшенной белым рогом нарвала. Прекрасные барельефы в виде голубых щупалец обрамляли бока.

Любоваться явно нечеловеческой работой можно было бы вечно, если бы не крики боли и мучений, раздававшиеся с трёх изящных мачт. Паруса корабля не имели цвета и были сшиты не из ткани, а из лоскутов человеческой кожи. Лица, застывшие в ужасе с раскрытыми ртами, издававшими тонкий стон… чернеющие пустые глазницы, как десятки тлеющих угольков, взирали на живой экипаж.

Тут искусно выточенная пасть на носу корабля словно лопнула. Сами собой открылись пушечные гнёзда, грохот и вой снарядов разорвали гробовую тишину. Ядра с яростью кромсали обшивку и деревянные перегородки, ломали мачты и кости экипажа. Ещё один залп, и чудище снова пошло в атаку, щёлкая зубами, разрывая попадавшиеся на пути фрегаты и бриги, оставляя на закуску линкоры.

Командир линейных отдал приказ на очередной залп, но только меньшая часть команды смогла подчиниться. С дикими воплями боцманы приводили в сознание матросов хорошей затрещиной или пинком. Кое-как, но пушки готовы были стрелять. Капитан поднял руку со шпагой, но опустить уже не смог — её откусило щупальце с отростком в виде пасти. Закричав от боли и отчаяния, капитан дал команду, и бомбардиры открыли огонь, но лишь ещё больше разозлили чудище.

Щупальца обвили линейный корабль, смещая корму и ломая мачты. Пока монстр разрывал корму на части, его огромный хвост переломил надвое корабль, пришедший на помощь товарищу. Боевые корабли с превосходным и закалённым в боях экипажем пали смертью храбрых и будут похоронены в брюхе кровожадного монстра.

Не дожидаясь расправы, торговые суда на полных парусах уходили далеко от места схватки. Тучный торговец, забившись под дубовый стол, молился и каялся, прося спасения от дьявольской бестии. Но молитвы зажиточного купца не были услышаны. В его каюту ворвались склизкие голубые щупальца. И как бы ни отбивался толстяк, его настигла та же участь, что и экипаж охранявших его судов. Обматывая его короткие ручки и ножки, щупальца медленно подбирались к голове. Торговец вопил, как резаная свинья. Но вот пара тонких щупалец залезла в его рот, чтобы затем выйти через нос и глаз, и под булькающие звуки тело торговца разорвалось на части.

Затем в пасть угодили все торговые суда, а набитый в трюмы товар мирно пошёл ко дну, чтобы покрыться тиной и илом и стать прибежищем для морских рыб.

Серый снег

Всё случилось так быстро и стремительно, что мозг просто не смог переварить и выдать результат, чтобы отдать приказ. Наш маршрут пролегал через сосновый лес. Возвращаясь с задания, мы попали в авиакатастрофу.

Был спокойный полёт в мрачном небе. Один из моих людей заметил внизу огромное тёмное пятно, по его мнению, похожее на живое чёрное озеро. Более любопытные подчинённые решили посмотреть. В этот момент самолёт тряхнуло, будто налетел на что-то. От удара повредило крыло, и из него полилось горючие.
Взрыв топлива разворотил фюзеляж, лейтенанта Смита и сержанта Андерсона выбросило за борт, остальных прижало к потолку. Пилоты пытались выровнять нос, но падение продолжалось.

Самолёт пузом скользнул по соснам, сделал попытку подняться, но металл разорвал огромные деревья, и потянули вниз. Падение было неизбежно, нужно было готовиться к жёсткой посадке. Падал он, ломал крылья, разрывая обшивку, в фюзеляже зияла дыра.
Врезавшись в огромную сосну, самолет раскололся на двое, пилоты погибли, хвост отвалился и, сделав кувырок, рухнул на землю.
Небольшая контузия не позволяла мне различить звуки, я оказался лицом в мягкой подушке мха, но щекой чувствовал липкое и тёплое. Постепенно звук вернулся, до меня доносился скрежет металла и скрип огромного ствола, раскачивающегося под тяжестью куска железа, что был некогда фюзеляжем военного самолёта. Перевернувшись на спину, я увидел всю катастрофу: искорёженный металл буквально сросся со стволом дерева вместе с телами пилотов.
Но нужно было волноваться о живых, если такие остались. Сделав ещё переворот, я смог подняться, ещё немного посидел, приводя голову в порядок. Сквозь шум я услышал крики помощи — это был голос единственной в нашей команде женщины, офицера первой категории Кристал. Ещё шатаясь, я смог дойти до хвоста, откуда раздавались крики. Кристал кричала на капрала Купера, что сидел над истекающим кровью вторым лейтенантом Такером. Девушка рылась в аптечке, требуя, чтобы молодой ещё для таких дел парень крепко сжимал артерию на ноге, а другой рукой удерживал тампон на животе, из которого торчала сосновая ветка. К его уважению Купер с ужасом в глазах, но руки держался стойко.

Спустя час Такера удалось остановить кровь и вытащить «занозу». Также наложили шину на сломанную ногу капрала. Ещё столько же, может, больше времени ушло на то, чтобы попытаться вызвать помощь, но высота сосен не пропускала, наверное, даже сигнал спутника, поэтому мы похоронили павших бойцов — чисто символически, так как найти их было невозможно.

Купер сообщил, что видел недалеко скопление домов, и поэтому стоит направиться туда, пока небо вконец не заволокло тучами уходящего дня. Решение было принято единогласно. Сделав носилки-сани, которые мы с Кристал смогли тащить, и забрав всё, что могло пригодиться, отправились вслед за хромающим Купером.

Я потерял хороших людей, прекрасных товарищей, и это давило на мои плечи тяжелее полной выкладки и рюкзака. Такер тихо постанывал, когда нам приходилось перетаскивать его через кочки и брёвна, но он стойко держался, не показывая слабость. Чем дальше мы уходили от места крушения, тем плотнее и темнее становился лес, будто сосны толпились вокруг нас, как забор из свежего частокола.

По пути к деревне нам пришлось остановиться на привал, чтобы проверить раны и перекусить — перекусить отвратительный армейский сухой паёк, который трудно прожевать, проглотить и ещё сложнее труднее.

Заев усталость, мы двинулись дальше. Несмотря на мой приказ соблюдать тишину, капрал Купер болтал без умолку, наверное, пытаясь разрядить гнетущую обстановку. Я не мог винить его за это, наоборот — был благодарен за его силы, в отличии, наверное, от моих.
Какое-то время мы бродили по лесу, и, когда силы были на исходе, вдалеке показался чёрный шпиль колокольни, наверное, прилегавший к церкви, вот только шпиль не имел креста. Тогда это было не важно, так как там виднелись струйки дыма. Прибавив шаг, мы, наконец, вошли в деревню. Стойким запахом сырости ударил в нос. Широкая улица и несколько скособоченных домиков, нависших над ней., стоявших друг напротив друга, образовывали деревеньку, что скрывалась в тени холма, на котором красовалась старая церковь с колокольней. Что больше приковывало внимание, так это крыши домов и маленькая главная площадь с колодцем из серого камня — всё было покрыто снегом, снегом серого как пепел цвета. Он не скрипел под ногами, даже не лип к ботинкам, снег был как песок, только лёгкий, от шага он вздымался, как пух.

На улице никого не было, а массивные деревянные ставни были плотно закрыты, но чувство, будто на нас смотрят пристально и внимательно, не покидало мою спину, холодок не оставлял хребет. Казалось, что деревенька давно вымерла, но чужое присутствие ощущалось, и нужно было срочно кого-нибудь найти. Этот ужасный запах забивал нос и осадком оставался на язык. К нам вышел большой мохнатый человек, но было трудно сказать наверняка. Заросший бородой мужчина был одет в длинное грязную овчинную шкуру, в его руках были вилы.
Осмотрев нас, он прищурил глаза и махнул мозолистой рукой, прося следовать за ним. Мужчина привёл нас к двухэтажному дому некогда жёлтого цвета. Внутри запах сырости стал меньше, но морозь пробирала до костей. Пока мы возились, укладывая раненого на кожаную кушетку, мужчина исчез.
Было решено обыскать дом. Оставив Купера охранять Такера, мы с Кристал разошлись по комнатам. Дом был в запустенье, пол покрывал толстый слой пыли, а стены увешаны огромными паутинами. Быстро осматривая каждую комнату, я находил только пустые комнаты и пыль. Нос резал стойкий запах гниения. Всё это наводило мысль, что это какая-та деревня призраков, но мистику и негативное влияние я старался гнать от себя куда дальше. Купер громко позвал вернуться в гостиную. Я был последним, кто прибежал, и кто увидел высокого худого мужчину в чёрной одежде. Камзол средневекового лекаря. Мужчина, говорил монотонно, без эмоций. «Врач» заверил, что сможет поставить Такера на ноги, а затем осмотрит ногу Купера.
Почему я тогда согласился на его заверения, я не могу сказать, и даже сейчас я не знаю, почему поддался на это предложение. Я до сих пор не могу себе это простить.
«Врач» уверил, что мы можем отдохнуть и не беспокоиться. Бородатый проводил нас на второй этаж, и всё это бы как под гипнозом. Комнаты находились в конце длинного мрачного коридора. Купер настоял на том, что вахту первым будет нести он. Расселив нас, бородатый исчез, как по волшебству.
Сумерки быстро сменились наступившей тьмой, будто нечто огромное поглотило деревню. И эту тьму я видел из окна своей комнаты. Спать или отдыхать, во всяком случае, лёжа, не хотел и брезговал, хотя по долгу службы бывал в местах и похуже. Придвинув кожаное кресло ближе к двери, осмотрев автомат и пистолет, я, держал их под рукой, но почему-то отключился. Когда пытался проснуться, голова начинала ужасно болеть. Меня будто не отпускали, я слышал шёпот, проникающий прямо в мозг.
По моим ощущениям, прошло много чалов, я очнулся от того, что меня тормошит Кристал, она вывел меня из транса. Открыв глаза, я испугался виду девушки. Впервые вижу боевого офицера такой бледно. Она была испугана, и не на шутку. Кристал рассказала, что в голову закрадываются странные мысли, будто кто-то нашёптывает, стоя за спиной.

Я не успел сказать, что у меня было тоже самое, как услышали выстрелы. Очередь из автомата. Нужно было бежать, но встать на ноги было непросто — голову будто накачали свинцом. По бледному лицу Кристал я понял, что она чувствует себя так же. Мы смоли спуститься по лестнице, и где-то на середине спуска попался ковыляющий перепуганный Купер пытался объяснить, что Такера утащила косматая тварь. Он пытал помешать, но всё произошло слишком быстро.

Мы бросились в погоню, следы волочения привели нас к колодцу. Теперь же он был окружён уходящей вниз винтовой лестницей. Оставив капрала Купера и отдав по автоматной обойме, мы с Кристал включили фонари на автоматах и, держа под рукой фаеры, отправились вниз. Капрал остался прикрывать наш тыл, но это оказалось плохим решением.
Спуск был ужасно долгим, я много раз смотрел на часы, но ощущения и реальность сильно расходились. Стены колодца покрывал слой липких водорослей, кое-где их покрывала корка льда, перил у лестницы не было, и один неверный шаг мог отправить вниз. Чем глубже мы спускались, тем темнее становилось — даже фонари не могли пробиться сквозь плотную тьму, сгустившуюся вокруг нас. Свет выхватывал небольшие кусочки, всего на пару ступенек, а потом обрывался, будто упирался в стену. Брошенный вниз фаер исчез через пару метров, на красном огне сомкнулась пасть тьмы.
Наверное, спустя несколько часов мы достигли дна, где нас встречала догорающая фаер. Часы же показывали, что мы спускались всего несколько минут, даже компас не показывал север, стрелка вертелась как сумасшедшая; что касалось других электронных приборов — они просто не работали, наши локальные рации и те выдавали плотные помехи. Вся надежда была на спутниковый телефон, но для этого необходимо было взобраться на колокольню, только сперва нужно было найти при этом Такера и выбраться из катакомб. Весь путь Кристал жаловалась на голос в голове, и он становился сильнее. Я посоветовал принять пару таблеток, хотя сам страдал от щёкота.
Лестница заканчивалась длинным низким коридором. В какой-то момент коридор начал уходить вниз, а уклон с каждым шагом погружал ноги в холодную воду. Вскоре вода стала по колено, и иди было трудно из-за липкого ила на дне. Туннель оканчивался бело-голубым свечением. Шум, похожий на грубое гортанное пение, заставил нас двигаться быстрее.

Держа автоматы наготове, мы вошли в свет. Глаза долго не могли привыкнуть к такому, щурясь, я смог различить высокие фигуры, ходящие по кругу, синхронно вздымающие руки вверх и опускающие их. Голоса стали сильнее от чего кружилась голова и сильно мутило. Когда же глаза привыкли к яркому свету, я чуть не выдавил из себя сухпаёк, чего не скажешь о Кристал — её же вывернуло наизнанку. Девушка пыталась сдержаться, но, схватившись за живот, упала на колени и зажмурилась. Я не мог пошевелиться и оторвать глаз — я смотрел, как чересчур длинные люди в чёрных одеждах ходят по кругу, танцуя в такт своему устрашающему пению, похожему на завывания ветра в трубе. Много кругов, много людей, и у всех были неестественно вытянуты руки и ноги — в несколько раз длиннее обычной человеческой длины. Их ритуал сбивал с толку. Скажу так, было ощущение, как от свето-шумовой гранаты.
Пещера, в которой происходил обряд, походила на зеркальный шар — только зеркала находились внутри, от них веяло холодом. Три плотных кольца ходили вокруг белого пьедестала с вырезанными на нём загадочными орнаментами каких-то фигур и надписей. Пьедестал украшала большая овальная чаша; дна я не видел, перед чашей возвышался белый обелиск, на котором был прикован Такер.
Это было ужасно, он был ещё жив, когда, с него срезала кожу обнажённая высокая девушка с очень длинными чёрными волосами. Я видел, что он кричал, но крик заглушали песнопения; видел, как он бился в агонии, испытывая мучительную пытку. Девушка срезала с него кожу игриво и незатейливо, будто это было для неё обычным делом, как чистка картошки. Короткий острый нож с крюком на конце легко снимал сразу все слои кожи, оголяя мышцы и нервы. Кровь струилась по телу и стекала по вырезанным узорам, заполняя их. Мой боевой товарищ мучился, а я не мог и пальцем пошевелить… Я просто смотрел.

Всякий раз перед тем, как делать надрез, девушка опускала нож в какой-то сосуд, а когда вынимала, то его лезвие покрывала фиолетовая жижа, медленно стекающая по клинку. Затем — плавное движение руки, и очередной лоскут кожи был срезан и отправлен в гладкую перламутровую чашу. На нас никто не обращал внимание, все были заняты мерзким ритуалом. Боковым зрением я увидел Кристал, схватившись за голову, мотает ей из стороны в сторону, сдирая ногтями кожу и волосы. В какой-то момент, а именно когда «жрица» срезала большой кусок кожи с торса и паховой области, Кристал заорала так, будто это её сейчас режут. Такой истошный крик вернул мне способность двигаться. Девушка с длинными чёрными волосами обернулась, показав своё лицо. Это лицо я буду видеть в кошмарах и наяву.
Пара горящих жёлтых глаз со змеиным разрезом дополнялись ещё двумя парами красных на лбу, вытянутая нижняя челюсть, открытая, её украшали пара десятков острых, как иглы, зубов. Длинный змеиный язык нервно дёргался. Она кричала что-то и указывала на нас пальцем. Змеиная девушка рванула на мощном длинном хвосте.
Выстрелив из подствольного гранатомёта толпу и, подхватив Кристал под руку, побежал прочь. Я, бросил ручную гранату у входа, через который мы пришли, и увидел, как ледяные стены начинает трескаться, а сквозь трещины бежит чёрная как смола вода.

Кристал всё никак не могла прийти в себя, и поэтому пришлось сбросить часть амуниции, оставив растяжку преследователя, и взять на спину раненого бойца. Ещё один взрыв прогремел позади, накрыв нас липкой, смолянистой водой, но я не останавливался. Меня подгоняли крики и вопли, я вскочил на лестницу, перепрыгивая через ступеньки.
Когда же я выбрался из тьмы, Купера окликнув капрала, но вместо ответа этого со всех сторон раздавались гневные возгласы, мало чем похожие на человеческую речь. Услышав выстрелы, я бросился туда, таща Кристал на плече. Прячась за каменными заборами, я пытался найти источник выстрелов. Осмотревшись по сторонам, было так темно, что будто мы и вправду внутри какого-то монстра. Глянув на бледное лицо Кристал, к своему ужасу, понял, она не дышит.

Благо разум смог взять вверх над паникой, выхватив из подсумка шприц, я вколол его Кристал. Шприц адреналина вернув мне напарницу. Кристал вскрикнула и резко вскочила, пытаясь ухватиться за что-нибудь руками, этим что-то были мои плечи и шея, я крепко обнял её, чтобы помочь успокоиться и прийти в себя.
Но времени на нежности не было — нужно было найти Купера и выбираться из этого места. Этот момент в доме напротив прогремел взрывы, освещая деревню ярким оранжевым светом. Я видел, как Капрал яростно расстреливал одичавшую толпу. Огонь начал разгораться сильнее, легко пожирая старые доски. Выбравшись из укрытия, мы открыли огонь по толпе. Разорвав ещё одну гранату, Купер начал отступать под прикрытием нашего огня.
Внезапно из пожарища вырвалось сильное пламя, поглотив Капрала. Когда пламя отхлынуло я увидел, как Купера схватила девушка-змея. Обвив его двойным хвостом, она выворачивала ему руки, что всё ещё крепко держали оружие. Купер орал от боли и пытался вырваться, но это делало его пытки ещё болезненными. Я прицелился и выстрелил, но ствол автомата схватили, и пуля не попала в цель. Ударив схватившего автомат, руку пронзила боль будто ударил в стену, перед мной стоял живой Такер, но мгновение заминки, и я получил сильнейший удар в лицо.

Пока я, приходя в себя после удара, Такер напал на Кристал, схватив её за шею. Мой солдат был покрыт блестящей змеиной кожей и казался намного крупнее чем прежде. Выхватив пистолет и, разредил его в своего бывшего товарища, я освободил сержанта от мёртвой хватки. Такер был ранен, но всё ещё на ногах. Кристал оправившись, она швырнула в толпу гранаты и открыла огонь по Такеру. Взглянул на Купера, я невольно отвернулся. Эта тварь распотрошила его, как цыплёнка, закричав я расстрелял автоматную обойму в змею, пули разорвали её тело и голову. Всё змееподобное тело содрогнулось в конвульсиях, отпустив уже мёртвого Купера, что упал в серый снег.

Хвосты выворачивались кольцами, тело девушки выгибалось в агонии смерти. Не дожидаясь, пока она прекратит свой предсмертный танец, я схватил Кристал за руку и поволок к церкви. Такер тоже был мёртв. Нужно было вызвать сюда уже не помощь, а бомбардировку — это единственное, о чём сейчас я мог думать. Пробивая дорогу к церкви, я не переставал думать — вернее, пытался думать о том, что делаю и что должен делать, поэтому сейчас я стараюсь проговорить всё увиденное и сделанное мной за эти сутки.

Пробивая путь сквозь деревенских жителей, я заметил, что их лица напоминали восковые маски, обвисшие и склизкие, как расплавленные свечи. Мы с трудом прорвались к воротам, оставляя за собой тела мёртвых людей, но их не становилось меньше. Кристал всю дорогу тормозила, падала и спотыкалась, автомат она потеряла, держась за голову и громко стонала.
Минуя сломанные ржавые ворота, мы смогли взобраться на холм, а там забежали в старую церковь и забаррикадировали дверь скамьями. Толпа подпёрла снаружи, тарабаня в дверь, пытаясь сломать её. С таким упрямством и напором вскоре ветхое дерево не выдержит. Несмотря на усталость, я быстро поднимался на колокольню, в отличии от Кристал, измождена и еле передвигала ноги, но шла за мной следом. Она постоянно кашляла и жаловалась на сильную головную боль, и слабость во всём теле, а ещё голос, что всё громче говорил в голове. Ничего не оставалось, кроме как сделать привал и осмотреть напарницу. Лицо Кристал было не просто белым, а имело синеватый оттенок, сквозь кожу пульсировали вздутые вены. Она была холодной, как лёд, но утверждала, что её мучает жар. Дав ей обезболивающее, я взял её на руки и побрёл вверх. Лестница кончалась люком с обитым железом. Распахнув его, мы выбрались на воздух. Уложив Кристал у стены, я закрыл тяжёлую задвижку и хотел перевести дух, а потом попытаться вызвать штаб.

Холодный осенний ветер дал вздохнуть полной грудью, тут не чувствовался смрад деревни и думать было легче. Осмотрев деревню с высоты, я увидел то чёрное озеро, которое первым заметил Купер. Это озеро действительно будто шевелилось, и это были не волны; оно нагоняло страх вперемешку с трепетом. Пытаясь перевести взгляд, я посмотрел на бесконечное море зелёного соснового леса, кругом одни деревья и ничего больше. Посмотрев вниз, я увидел копошащихся людей — они были как муравьи, и муравьи яростно хотели покарать того, кто убил их королеву.

Сказав Кристал, что нужно наладить связь, я посмотрел на напарницу и только успел закрыться рукой, чтобы она не вонзила свои почему-то ставшие длинными и острыми зубы мне в лицо. Рука была прокушена насквозь. Уперев ногу в живот Кристал, я пытался не дать ей порвать меня, длинными когтями. Она смогла повалить меня и разорвала грудь когтями, оттолкнув Кристал ногой, я смог перекинуть обезумевшую напарницу через себя, и она перелетела через невысокие перила, а поскольку зубы всё ещё были в моей руке, потащила меня за собой.

Рука хрустнула, в глазах потемнело, но я выдержал. Заняв устойчивую позицию, уперев ноги в перила и достав пистолет, нацелился, но нажать на спусковой крючок не смог. Моё замешательство стоило мне дыры в животе Кристал воткнула когти, и я выстрелил ей в лицо. Пуля вошла в плоть, я не открывал глаза, и поэтому слышал, как хрипит смертельно раненая девушка. Руке стало легче, я поднял её, там были длинные, почти прозрачные клыки, как у какой-то хищной рыбы.
Вниз я не стал смотреть, сел и, облокотившись на холодную стену, потом просто смотрел на чёрное небо и выковыривал клыки. Немного залатав себя, но так и не остановив кровь, я сейчас диктую весь свой рассказ надеясь, что спутниковый сигнал дойдёт из этого проклятого места.

— Я капитан Раин Ленокс — единственный из группы моих людей, кто выжил. Пускай не по уставу, но я постарался описать всё, что произошло за эти часы, чтобы вы знали с чем нам пришлось нам столкнуться и вот почему нужно уничтожить это место.

— Мы слышали тебя сынок… -Раздался голос на той стороне.

— Спасибо. Капитан Раин Ленокс доклад закончил…

***
Раненый солдат прикрыл глаза, отдавшись холодному верту, безумная толпа ворвалась в церковь и уже неслась по лестнице. В небо устремились тонкие струйки дыма; они поднимались буквально из каждого дома. Пожар уже догорел, оставив после себя чёрное пепелище, что резко контрастировало с серым снегом. Дым поднимал, сливаясь со свинцовыми облаками, а те выдавали пушистые хлопья снега. Теряя остатки сил солдат, смотрел как серый снег обретает ужасающую форму. Это была последняя капля, солдат увидев существо закрыл глаза.

После доклада Раиона Ленокса, у генерала разболелась голова и он покинул командный пункт, так и не отдав приказ о бомбардировке.

Статуэтка

Поезд — то место, где незнакомым людям приходится проводить долгое время вместе. Так произошло и с Дуаном Хертом, молодым учителем. Он несколько дней назад окончил университет и, попав под распределение, отправился в путь до места работы. Молодой человек, полный энергии и энтузиазма, сел в поезд с мечтами о будущем. Несколько дней он был в купе совершенно один и потому шатался по немногочисленным вагонам в поисках интересных бесед. Он не был разговорчивым, но любил слушать, поэтому всегда искал собеседника. За пару дней пути Дуан перезнакомился со всеми пассажирами и порядком им надоел: люди начали сторониться его неуёмного любопытства.

Тогда юноша решил бросить своё рвение на великолепное произведение инженерной мысли, на котором ехал, на этого огромного стального зверя на паровой тяге, без устали несущегося вперёд с неимоверной скоростью. На одной из станции Херт очень долго рассматривал большие колёса, блестящие цилиндры, мощные поршни, что под действием пара заставляли бежать паровоз вперёд, зубастые шестерни, видневшиеся из-под металлических кожухов. Дуана даже чуть не ошпарило сброшенным излишком пара. Величественный бак блестел на осеннем солнце, отбрасывая яркие блики и ослепляя всех, кто осмелиться посмотреть на него. Херт так увлёкся осмотром чудо-машины, что едва не опоздал, когда поезд начал отправление.

Но даже в пути Дуан не оставлял попыток больше узнать о поезде. Сделал пару вылазок к машинисту, правда, не смог преодолеть грузового вагона с углём, даже чуть не сорвался на землю. Он бросил это дело только после ясного намёка одного из служащего поезда, чтобы пора наконец угомониться.

Херт был огорчён и больше не выходил из купе: читал книги, смотрел в окно, любуясь пейзажами. Они сменялись один за другим, как картины в галерее, и были настолько красочны, что Дуан отложил книгу и стал описывать то, что видит.

Стояла середина осени, деревья меняли свою одежду на более пёструю. Учитель одержимо описывал деревья — жёлтые, красные, оранжевые, делая их золотыми, рубиновыми и янтарными. Красочными фразами он пытался передать красоту яркого листопада, иногда перерастающего в вихрь. Скорость поезда позволяла запечатлеть на бумаге переодевание природы в осенние краски.

Он был так увлечён делом, что не заметил, как на очередной станции в купе вошёл мужчина средних лет, слегка плотного телосложения и с большими пшеничными бакенбардами: это была, наверное, единственная яркая в его внешности черта. Правда, и тот не обратил на попутчика внимания, его больше интересовало, куда положить большой обшарпанный чемодан из коричневой кожи.

Наконец, забросил чемодан на верхнюю полку и, сняв кожаный плащ, завесил им свою поклажу. Управившись с другими сумками, он заметил уткнувшегося в бумаги молодого человека. Кашлянув, он привлёк внимание попутчика и добродушно протянул ему руку. Кашель отвлёк Дуана, и тот от неожиданности вскочил, ударившись о светильник головой, а потом растерянно в свою очередь протянул руку. Нового знакомого звали Лутер Форд.

Вскоре формальное знакомство переросло в жаркую дружескую беседу, речь плавно перетекла от обсуждения живописи в спор о мистическом. Соседи разговаривали почти до рассвета. Лутер рассказывал о существах, способных переселить свой разум в тело других людей и управлять ими, он говорил о многих весьма страшных вещах и был настолько убедителен, что стойкий скептик, правда, с богатой фантазией, начал живо представлять себе все эти описываемые ритуалы и ужасных существ.

Дуан очнулся от громкого шёпота, похожего на шипение. Подняв голову, он осмотрел купе: оно было пусто, даже Форда не было, его постель была нетронута или идеально заправлена. Солнце высоко висело в небе, догоняя поезд ярками лучами, а по духоте в купе можно было понять, что уже полдень. Открыв дверь, Херт впустил в купе свежий воздух и глубоко вздохнул. Вчера он не заметил, как уснул, и после странного разговора болела голова.

Выйдя в коридор, Дуан высунулся в открытое окно, проветривая голову. Вот только он не обнаружил того пейзажа, что хотел увидеть: деревья утратили свои пёстрые наряды, приобретя болотного цвета голые ветки, покрытые серым висячим лишайником, тут и там вздымались кочки, будто сама земля дышала, а небо сливалось с землёй в тошнотворном тёмно-зелёном цвете.

Херт был так испуган, что отскочил от окна и упал в купе между койками. Через силу молодой человек поднял голову: его ослепило яркое солнце, всё было нормально. После некоторого раздумья учитель направился в вагон-ресторан. Там, к своему удивлению, он обнаружил Форда в обнимку с початой бутылкой виски. Когда Дуан поприветствовал разговорчивого соседа, тот посмотрел на него остекленевшим взглядом: он не узнавал Дуана и вообще смотрел через него. Несмотря на это, Лутер предложил ему выпить, и тот не стал отказываться, так как хотел стереть из памяти то, что видел в окне.

Дуан очнулся поздно ночью, у него раскалывалась голова ещё больше, чем с утра, в купе стоял запах алкоголя, на соседней кровати храпел Форд, на столе и на полу валялось много пустых и недопитых бутылок. Пришлось открыть окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.

В купе ворвался обжигающе холодный ветер, лицо сразу начало гореть, но Херт не стал закрывать окно снова, а, закутавшись в одеяло, начал вспоминать прошедший день. Он вспомнил, что попутчик в пьяном бреду говорил про какую-то жуткую статуэтку, которую он нашёл при раскопках в Северной Африке, по описанию она напоминала клубок сплетённых змей. Статуэтка была живо представлена воспалённой фантазией. Дуан вздрогнул вновь, вспомнив шипящий клубок.

После нескольких часов алкоголь окончательно выветрился из головы. Закрыв окно, Херт закутался в одеяло с головой, попытался согреться и уснуть. Сон пришёл вместе с теплом, поглотив трепещущее сознание, как рыба наживку.

Утром, точнее, уже днём, Дуан Херт очнулся. Голова гудела, будто колокол, соседа не было в купе, и в затхлом воздухе снова стоял тошнотворный смрад перегара. Нужно было срочно вздохнуть, поэтому он бегом вылетел из душегубки и растянулся на полу.

В коридоре было свежо, даже прохладно, но валяться долго на узорчатом мягком ковре было стыдно, а если бы кто увидел? Вскочив, Дуан поправил одежду и, приведя себя в порядок, пошёл в вагон-ресторан. В этот момент поезд сбавил ход, а затем и вовсе остановился на станции.

Учитель не особо удивился, увидев пьяного соседа на том же месте, но пока Херт думал подойти к попутчику, в вагоне появились люди в чёрных костюмах. Всё случилось быстро, но Дуану показалось, что люди были похожи друг на друга. Они заметили Форда, и времени на раздумья не осталось, так как люди напали на Лутера, пытаясь силой его увести. Недолго думая, Херт бросился отбивать друга. В пылу драки он ударил одного преследователя в лицо и ужаснулся: нос, верхняя губа и щека вмялись внутрь, как будто он ударил в мокрую глину. Замешательство дало время противнику ответить на удар, он уложил учителя на пол, а дальше Дуан наблюдал возню, в которую вмешались вдруг откуда ни возьмись полицейские.

Лутер Форд был спасён, странные люди исчезли так же быстро, как и появились. После недолгих расспросов археолога отпустили, и поезд тронулся дальше.

Форд заперся в купе и пустил Дуана только после долгих уговоров. Внутри царило такое напряжение, что можно было резать ножом. Сосед сидел перед столом, сложив пальцы в замок, он бил о кулаки лбом и что-то бормотал себе под нос. Херт, обеспокоенный душевным состоянием друга, пытался его растормошить, но всё тщетно — тот не реагировал, только громче бубнил. Учитель даже смог разобрать несколько незнакомых слов, похожих на заклинание. Так продолжалось до самого вечера, а когда наступили сумерки, Форд замолчал и с горящим, бешеным взглядом бросился на дремлющего соседа. Он кричал, пытаясь что-то объяснить, хватая его за плечи. Дуан не на шутку испугался; закрывая руками голову, со всей силы пнул нападавшего в живот. Мужчина отлетел, ударившись о верхнюю полку головой, и затих. А когда пришёл в себя, извинился за свой безумный поступок, попросил выслушать его и не перебивать.

Археолог говорил много часов о весьма ужасных вещах, которые ему довелось испытать. Информацию будто насильно впихивали в голову. Не понимая большинства терминов, Херт старательно слушал, хоть и не по своей воле. Будто Лутер старательно избавлялся от каких-то улик посредством ушей учителя. В итоге Дуан не помнил, как заснул, и очнулся от слепящего яркого солнца. Вскочив, он огляделся: купе было пусто, а вещи соседа разбросаны. Херт нашёл вагонного, попросил убраться в купе, а сам, приведя себя в порядок, отправился по привычному маршруту: позавтракать и увидеть своего соседа.

Но в этот раз на прежнем месте не было Форда, его вообще нигде не было. Даже начальник поезда не знал, куда делся пассажир. Сначала возник большой переполох, но вскоре утих, и поезд пошёл как обычно.

Без Лутера стало совсем тихо, спокойно и даже скучно. Пару дней Херт пытался описывать природу за окном, вот только на листке бумаги вместо красивых слов о деревьях и крутых холмах вырисовывались рассказы о кровавых ритуалах с разными уродами и змееподобными людьми, пляшущими вокруг зелёно-синего пламени. Он исписывал лист за листом, и описания были всё страшнее и страшнее, пока рукопись не переросла в мерзкие картинки, которые были смяты и отправились в открытое окно. Дуан не заметил, как пришла ночь, а за ней и сон, весьма красочный и беспокойный. Херт, будучи крайне впечатлительным и с богатым воображением человеком, ясно видел всё, что ему рассказал Форд, будто попав в мир из рассказа археолога.

Тёмное пятно занимало место солнца на зелёном небе. Серые облака плыли над головой, под ногами земля ходила ходуном, вздымая кочки, как батут в приезжем цирке в далёком детстве Дуана. Тёплый ветер приносил запах тухлых яиц и тихое пение где-то издалека. Херт, как заворожённый, шёл на это пение. Жуткие деревья, покрытые лишайником, не могли остановить ведомого любопытством молодого человека, шаг за шагом Дуан углублялся в лес. Становилось всё темнее, а песня громче. Лес сгущался, стало трудно пробираться сквозь кривые ветки, они, как костлявые руки, цеплялись за одежду и тело. Херт упрямо полз к своей цели, именно полз, потому что не мог идти прямо. Уставший и измотанный, он выбрался из леса и перед его взглядом открылась зелёная поляна с ядовитого цвета травой. Но что поистине привлекало внимание, так это идеально белый обелиск. Монолит величественно светился чистотой, возвышаясь над мрачным и скудным пейзажем. Учитель, восхищённый этой красотой, пожалел, что у него нет под рукой бумаги и карандаша. Не отрываясь от обелиска, он пошёл к нему, а песня становилась сильнее. Чем ближе подходил Херт, тем разборчивее становились вырезанные на обелиске письмена на неизвестном языке, ниже располагалась чаша, на ней изображались танцующие фигуры. Подойдя к чаше, Дуан заглянул в неё: там была рубиновая жидкость, но по металлическому запаху было понятно, что это не вино. Скривив лицо, Херт отвернулся, краем глаза заметив что-то тёмное на дне чаши. Закатав рукава, он, ведомый любопытством, опустил руки в жидкость. Сразу же поднялась багровая муть, вот только предмет был слишком глубоко, и ничего не оставалось, кроме как перевалиться через край.

Дуан погрузился в алую жидкость, и металлический запах ударил в нос и отпечатался на языке, но предмет был пойман. Херт вынырнул, отплёвываясь от жижи. Только сейчас он задал себе вопрос, зачем он это сделал. Одежда промокла и неприятно липла к телу, по лицу стекала красная зловонная жидкость, но при всём этом улыбка расползлась до ушей. Дуан внимательно смотрел на шарик, спокойно умещавшийся в ладони. Это был клубок белых сплетённых шнурков в палец толщиной, но, когда эти «шнурки» начали двигаться и шипеть, перепуганный молодой человек хотел было бросить клубок в чашу и бежать прочь. Стоило ему швырнуть шарик, его схватили за руку, а когда он поднял глаза, из чаши на него набросилась девушка с длинными спутанными волосами и одним рывком утащила за собой.

Дуан вскочил, держась за клокочущее сердце, его била мелкая дрожь, холодный пот заливал глаза, он тяжело дышал, осматриваясь по сторонам. Проснулся он в своём купе. Здесь приятно пахло и в окно не по-осеннему ярко светило солнце. Всё было хорошо, за исключением промокших до нитки пижамы и постельного белья, а самое главное — Херта не покидало чувство, что его до сих пор крепко держит за запястье черноволосая девушка. Для успокоения он закатал рукав, но тут его бросило в жар: на запястье виднелись синяки в виде пяти пальцев.

Горячий душ отогнал дурные мысли, а крепкий кофе и вкусный завтрак приободрили и прибавили сил. Дуан с удовольствием поедал яичницу, но стоило ему поднять голову, как он понял, что все, кто находился в вагоне-ресторане, странно на него смотрят, будто у него на лице горчица от сэндвича. Херт растерянно улыбнулся и стал вытирать губы и щёки салфеткой, правда, это не возымело эффекта, люди по-прежнему пялились на него, хоть и пытались это скрыть. Смутившись, Дуан встал из-за стола и быстрым шагом направился в уборную.

Глянув в зеркало, Херт осел на пол, ведь отражение было не его, а покойного молодого человека, очень на него похожего. Под глазами образовались огромные чёрные мешки, кожа приобрела молочный оттенок, проступили скулы, кожа сильно обтянула череп, а виски подёрнулись серебром. Это было неприятное, если не сказать страшное, зрелище.

Так не закончив завтрака, Дуан заперся в купе и практически не выходил из него до своей станции. Он старался не спать, выпивая по несколько чашек кофе, от чего выглядел ещё более разбитым. Покинув поезд в спешке, Херт старался скрыть свой облик от окружающих, натянув серую кепку и отогнув воротник чёрного короткого пальто.

Железнодорожный вокзал — людской муравейник, впускающий и выпускающий людей столько, что хватило бы на приличных размеров город. Тут были благородного вида дамы в роскошных, дорогих платьях, не очень подходивших для поездок, таких обычно сопровождали гувернантки с маленькими собачками, вереницей чемоданов и гурьбой носильщиков, идущих за ними хвостом. И пожилые банкиры в модных брюках в тонкую полоску и лаковых штиблетах с белыми гамашами поверх них. Смотрелось это не слишком уместно в сочетании с вечерним фраком или френчем, но как понять молодившихся стариков? Рядом с этими путниками сновали сутулые худые молодые люди в очках с такими линзами, что можно разглядеть камешки на луне, — секретари или казначеи, в зависимости от возраста и угла наклона спины. Простые люди носили туда-сюда свои обшарпанные большие коричневые чемоданы — наверняка храня там все свои пожитки. В небогатой одежде, зачастую очень потасканной, они искали в разных уголках страны лучшую жизнь и, скопив денег на билет, верили, что простая бумажка со штампом и отрывным язычком дарует им чудо. Рабочие слонялись по площади, делали вид, что что-то делают. Полисмены сильно выделялись из всей этой пёстрой массы. Но главными тут были мальчишки. Босые, в лохмотьях, доставшихся им от старших братьев или отцов, они шастали, как воробьи, и выхватывали у зазевавшихся людей карманные часы, дорогие ручки с золотым пером или, если очень повезёт, портмоне. Над скоплением разномастного люда высился сам вокзал. Он совместил в себе чугунную узорчатую старину в виде литых лестниц, переходов со спиральными перилами, украшенными коваными розами, ограждения новаторского дизайна и стеклянную крышу, сквозь которую виднелось серо-голубое небо. Чудесное сочетание уходящего парового века и подступающего века электрического, а главным символом стал поезд, уходящий и приходящий чуть ли не каждую минуту.

Херт ошалело влетел в толпу и потерялся в ней, как иголка в стоге сена. Его толкали, пихали, наступали на ноги… Но из этого водоворота его выхватила чья-то сильная рука. Она принадлежала встречавшему его водителю, который был прислан из небольшого городка, где молодой человек намеревался преподавать. Водитель был упитанным мужчиной средних лет, с мягкой рукой, пышными усами и добрыми, весёлыми глазами. Крепко пожав руку новому учителю, он улыбнулся, представившись Джоном, фамилию не назвал, даже когда Херт попросил. Забрав чемоданы, Джон погрузил их в багажник старенького, испачканного грязью «форда» и, пригласив немного растерянного учителя сесть рядом на пассажирское место, тронулся в путь. Джон или вежливо не заметил, или просто не обратил внимания на странный вид попутчика и всю дорогу болтал без умолку, рассказывая о месте, где прожил всю свою жизнь.

Дуан слушал водителя вполуха, он всё думал о Форде и о его находке. Вскоре городской пейзаж сменился бесконечными полями и редкими фермерскими домиками, воздух стал чище и свежее, ласковый ветерок приободрил вялого Херта и унёс плохие мысли прочь. Как творческий человек, Дуан мгновенно увлёкся пейзажами, что будто переносили его в средневековье. Он даже представлял на месте разбросанных по жёлтому полю камней старинный замок со рвом, подъёмными воротами, смотровой башней — и солдат в доспехах, несущих свой дозор. И всё же чувство, что за ним кто-то пристально наблюдает, не покидало Херта.

Рьяное увлечение книгами, в особенности жанрами фантастики и только зарождавшегося фэнтези, сделали его вечно летающим в облаках. Он быстро переключался от одного дела к другому, так и не закончив предыдущее. И сейчас Дуан занялся фантазиями о рыцарях, магических существах и неприступных замках, совершенно забыв про своего попутчика и страшный сон. Может быть, эта черта и спасала его от апатии.

Спустя три часа «форд» прибыл в городок N, где будет жить и работать в школе учитель классической литературы Дуан Херт. Город был относительно небольшим, всего три улицы и три перекрёстка, на которых дежурили постовые и плохо работали уличные огни. Водитель объяснил это тем, что здесь часто бывают перебои с электричеством из-за старой гидроэлектростанции, рассчитанной как минимум на село, но не на город, и посоветовал запастись свечками. Он остановил машину у жёлтого здания в два этажа, по форме напоминавшего кирпич или чемодан. Дом стоял впритирку к остальным, но имел хорошо заметный окрас жёлтого цвета, тогда как другие были серыми с примесью белых камешков.

Джон выгружал чемоданы, не позволив выгрузить их Дуану самостоятельно и дав возможность осмотреть город. Где-то строился дом, похожий на тот, у которого они остановились; пахло свежим асфальтом; где-то недалеко укатывали дорогу; трое мужчин в синих комбинезонах устанавливали уличный фонарь тёмно-зелёного цвета, фонарь имел четыре ответвления под плафоны, что лежали на тротуаре. Рассмотреть форму Херту не дал оклик Джона. Он приглашал его следовать за ним для знакомства с хозяйкой пансиона. Город был молодым и буквально вырос из пары домиков, когда неподалёку нашли нефтяные залежи и сюда хлынул народ с друзьями и семьями. Поэтому всё в спешном порядке пришлось обустраивать, кое-что ещё работало в штатном порядке, но люди ехали за деньгами, за новой жизнью, за острыми ощущениями.

На пороге жёлтого дома уже встречала путников хозяйка пансиона. Немолодая женщина приятно улыбалась, а когда Дуан и Джон поднялись на ступени, сделала реверанс по всем правилам этикета: взяла тремя пальцами подол серого платья с белым передником и, отодвинув его в стороны, немного приподняла, а потом поклонилась. Мужчины сняли головные уборы, вытянулись по струнке и тоже низко поклонились. Хозяйка ещё раз улыбнулась и представилась миссис Айдой. Она пригласила войти внутрь, пропуская мужчин вперёд.

Внутри здание соответствовало своей пёстрой по сравнению с остальными домами внешности. Красный ковёр, слегка выцветший, простирался по всему длинному коридору, а другой такой же поднимался вверх по лестнице, что примыкала к стене и начиналась практически на пороге. Почти все стены были увешаны картинами разных размеров и на всех изображались цветы в вазах или без, в букете и россыпью, на полях или на клумбах. Между собой их объединяли массивные рамки, которые не всегда были к месту и попросту портили картины, отвлекая от самого главного. Но картины были не столь любопытны для Дуана, он приметил над самой дверью большую голову кабана с двумя похожими на кривые индийские кинжалы клыками. Хозяйка заметила, что молодой человек увлёкся чучелом и совершенно её не слушает, поэтому громко кашлянула, привлекая внимание, и пообеща