Рарог Кривич

Дом Огненного Меча

Легенда I. Битва наследников

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки Дарья Евгеньевна Степанова

© Рарог Кривич, 2018

© Дарья Евгеньевна Степанова, дизайн обложки, 2018

«Битва Наследников» является одной из самых древних легенд во всем Аркхорне. Каждому жителю этих земель знакома история о юном жреце, который вынужден был взять в руки меч и отправиться навстречу заклятому врагу. Виной всему стало некое пророчество, много десятилетий хранимое жрецами севера, но известное каждому псу на юге Аркхорна. Тогда в битве за престол сошлись два наследника распавшейся державы. Но было ли их только двое в этой схватке, или в тени за всем наблюдал некто третий?

18+

ISBN 978-5-4493-6015-1 (т. 1)

ISBN 978-5-4493-6016-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Дом Огненного Меча
2. Предисловие
3. КНИГА I
   1. Пролог
      1. 33 год Четвертой Эпохи
   2. Глава 1. Последний Наместник
      1. Лето 142 г. Третьей Эпохи
      2. Осень 142 г.
   3. Глава 2. Приспешники Тьмы
      1. Зима 142 г. Третьей Эпохи
      2. Весна 143 г.
      3. Лето 158 г.
      4. Осень 159 г.
      5. Весна 163 г.
   4. Глава 3. Древнее пророчество
      1. Осень 181 г. Третьей Эпохи
      2. Весна 183 г.
   5. Глава 4. Царь бернов
      1. Весна 183 г. Третьей Эпохи
   6. Глава 5. Рождение Семерии
      1. Лето 184 г. Третьей Эпохи
      2. Лето 204 г.
   7. Глава 6. Храм Творца
      1. Осень 189 г. Третьей Эпохи
      2. Зима 189 г.
   8. Глава 7. Духовная столица змея
      1. Лето 205 г. Третьей Эпохи
   9. Глава 8. По стопам отца
      1. Осень 205 г. Третьей Эпохи
   10. Глава 9. Прогнивший город
       1. Лето 206 г. Третьей Эпохи
   11. Глава 10. И один в поле воин
       1. Весна 215 г. Третьей Эпохи
       2. Лето 230 г.
   12. Глава 11. Истинное лицо зверя
       1. Зима 231 г. Третьей Эпохи
       2. Весна 236 г.
4. КНИГА II
   1. Глава 1. Царство не знающее бед
      1. Лето 236 г. Третьей Эпохи
   2. Глава 2. Царица Мирина
      1. Лето 236 г. Третьей Эпохи
      2. Осень 236 г.
      3. Весна 237 г.
   3. Глава 3. Сражение под Алатыном
      1. Весна 237 г. Третьей Эпохи
   4. Глава 4. Покорение Тракии
      1. Лето 237 г. Третьей Эпохи
      2. Осень 238 г.
      3. Осень 240 г.
   5. Глава 5. Бернский Союз
      1. Зима 241 г. Третьей Эпохи
      2. Весна 243 г.
      3. Осень 247 г.
   6. Глава 6. Смерть великого правителя
      1. Осень 245 г. Третьей Эпохи
      2. Лето 246 г.
      3. Осень 246 г.
      4. Весна 97 г. Третьей Эпохи
   7. Глава 7. Битва Наследников
      1. Осень 249 г. Третьей Эпохи
      2. Весна 250 г.
      3. Лето 250 г.
      4. Весна 250 г. (несколькими сороковниками ранее)
      5. Лето 250 г.
      6. Весна 1 г. Четвертой Эпохи
   8. Эпилог
      1. Зима 33 г. Четвертой Эпохи (33 года спустя)
   9. Приложения
      1. Об известных народах Мероура в Третьей Эпохе
      2. О культуре ариантов в Третьей Эпохе
      3. О возрастах
      4. О царствах и городах
      5. О географии

Предисловие

Эта книга, дорогой читатель, познакомит тебя с одним из самых ярких и главных эпизодов в истории Мероура, который вошел в современные летописи под романтическим названием «Битва Наследников». Именно упоминание об этой битве, как одной из самых решающих для нашего прошлого, мы можем встретить, если откроем любой мало-мальски известный исторической справочник о древних временах Конфедерации Артании. События, произошедшие более тысячи двухсот лет назад, явились отправной точкой для образования нашей Конфедерации четырех царств. «Битва Наследников» является одной из самых древних легенд во всем Аркхорне. Однако и за пределами нашего материка слагаются песни о ней. Так лично я удостоился чести слышать пересказ тех событий многовековой давности из уст одного барда в Аониссе — столице Кемии, острова, что к востоку от Аркхорна. Поистине, то, что произошло тогда в конце Третьей Эпохи, повлияло на судьбы не только народов северной расы ариантов в Аркхорне, но и на племена расы темнокожих, златооких кхортов из Кемии. Событие то, стало поворотным и потому от него ведем мы новый отсчет времени — после Третьей Эпохи, именуемой также и Самой короткой Эпохой, мы начали счет Четвертой Эпохи.

Книгу свою, уважаемый читатель, я писал не один год и прежде, чем взять в руки перо, провел я немало исследований и лично проскакал весь Аркхорн вдоль и поперек встречаясь с теми из ведунов, кто наиболее точно сохранил в своих библиотеках предания о тех событиях. Считаю нужным также заметить, что данная книга является уже второй, дополненной и исправленной редакцией моего труда, вышедшего в свет годом ранее — в 1280 году 4Э. Погрешности в предыдущем издании возникли большей частью по причине того, что многие манускрипты древности в книгохранилищах разных храмов сохранили немного различающиеся между собой описания. Ныне же, проведя полную работу, я с абсолютной точностью смог установить какие из них являются выдумками, домыслами или же ошибками прочих исследователей прошлого, а какие все же отражают более точно действительность событий того времени.

Главным героем Битвы Наследников является молодой ведун из Семиводья (земли, что раскинулась на востоке Аркхорна и входит в состав одного из четырех царств Второй Конфедерации) по имени Таргитай. О нем за последнюю тысячу лет было сложено немало гимнов и сказаний, и стоит заметить, что многие из них являются плодом народной фантазии из-за любви к этому великому человеку (позволю себе заметить, что любовь и почитание его действительно оправданы). Так уж повелось в ариантском народе, что людям свойственно обожествлять своих далеких предков и приписывать им всевозможные чудеса и деяния, которых они даже могли и не свершать. Однако в этом своем труде я постарался свести к минимуму присутствие народных легенд и взял за основу своего повествования самые что ни на есть достоверные исторические факты (хотя, конечно, порой и сложно говорить о достоверности событий тысячелетней давности).

Прочитав эту книгу ты, мой любезный читатель, поймешь почему же Священные Рода, управляющие Конфедерацией, так часто приписывают в своих семейных легендах свое происхождения от ведуна Таргитая. Многие из них, кто не так давно сражался за власть в Конфедерации, заявляли о своем более тесном, нежели другие рода, родстве с Таргитаем. Таким образом современные наши цари и князья желают значиться потомками полу-мифических Яровиндлов. Этот древний род некогда, еще до Третьей Эпохи, в Эпоху Арты, управлял Конфедерацией Артой — предшественницей нашей Конфедерации. Потому-то, столкнувшись в новом противостоянии, Священные Рода вдруг стали вспоминать, кто из них ближе в родстве к Таргитаю — последнему по истине великому правителю из Яровиндлов. Нынешние же цари, хоть и зовут себя также Яровиндлами, но сугубо по моему личному мнению, вряд ли все из них могут претендовать на то, что бы причисляться к тому роду.

После прочтения этой книги моему читателю станет также ясна и причина не так давно произошедшего раздора между Священными Родами, ибо корень всего лежит именно там, в событиях свершившихся тысяча двести восемьдесят лет назад. И тогда, мой дорогой читатель, ты поймешь, что Битва Наследников не закончилась тогда, а длится и по сей день, раздирая Конфедерацию на части.

Рарог Кривич, 1281 г. 4Э

КНИГА I

Пролог

33 год Четвертой Эпохи

Царские палаты были залиты золотистым светом играющей у изголовья кровати свечи, через занавешенные шторы проникал ярко синий свет луны Ладалона, которая в ту ночь встретилась на небосводе с алым диском месяца, называемого Фаамон. Во всем огромном дубовом дворце, походившем на терем, пожалуй, это было единственным помещением где струился свет. Сложенные из бревен стены в покоях правителя были украшены яркими ткаными коврами с причудливыми узорами. Даже находясь уже столько лет в этих землях, старый правитель не мог забыть своих молодых лет, проведенных на юге, в жарких странах, где даже зимой достаточно было лишь накинуть тунику потолще и довольствоваться этим. Здесь же, среди холодных гор, зимы были всегда суровы, особенно в этом городе, который находился прямо у подножия самой высокой горы в этой стране. Гору ту именовали Алатур, а на вершине ее, вечно укрытой облаками, располагался Престол самого Творца, как гласили местные легенды и сказания. Потрескивание дров в благодатно истопленной печи придавал царским покоям некоего обычного, огнищанского уюта. Возлагающий под теплым шерстяным одеялом на ложе старый правитель, казалось, пребывал в мире снов и грез, его густая укрытая серебром борода слегка приподнималась при каждом вздохе мощной груди. Распущенные длинные седые, почти белесые волосы старика спускались по его плечам прямо до пояса, согревая его еще больше, чем все меха, в которые был укутан он. Единственная свеча у изголовья уже догорала в своем подсвечнике, а из слегка приоткрытого окна в комнату пробирался свежий зимний воздух. Неожиданно покой и умиротворенность помещения была нарушена легким поскрипыванием приоткрывающейся двери, занавески на окнах приподнялись из-за образовавшегося сквозняка, и входящий человек приложил усилия, чтобы не дать двери распахнуться с шумом: Великого Кохана, так называли правителя этой огромный державы, тревожить лишний раз не следовало. Хотя те вести, которые принес гонец и так уже должны были заставить правителя заволноваться сильнее, чем когда-либо прежде.

— Твое Сиятельство, — неуверенно пролепетал вестник, подойдя поближе к ложу старика, но при этом оставаясь все же на достаточном расстоянии от него.

Царь с усилием приоткрыл глаза: его потревожили, но на его испещренном морщинами лице не было ни единого признака раздражения — он всем своим видом излучал справедливую доброту, хотя взгляд его в тот час и был тяжелым:

— Я слушаю тебя, — спокойно произнес он, — молви.

— У меня нехорошие известия, Великий Кохане… — высокий худощавый человек в отдающем свежестью улицы кожухе замялся, теребя в руках меховую шапку, внезапно в его правой руке появился сверток, который, по-видимому, находился до этого в ней, — Прибыл гонец из Турана, — вестник протянул послание правителю, — он передал это письмо от твоего среднего сына… и, — тут доносчик опять скукожился, — и еще посылку…

Услышав о посылке, правитель насупил брови — этим жестом он был удивлен даже больше, чем письмом от, казалось бы, забывшего о нем сына. Седовласый царь аккуратно приподнялся в постели и, прищурившись, начал читать послание, жадным взглядом впиваясь в каждую его строчку. Чем ниже опускался его взор, тем озабоченнее и взволнованнее становилось выражение его лица. «Они не могли этого сделать…» — пролепетал еле слышно старик и поднял глаза на ожидающего у ложа человека. Тот заметив, что царь закончил чтение, поспешил молвить слово:

— Прикажешь внести посылку в покои? — дрожащим голосом вопросил он и уставился взглядом полным ужаса на старца — тот лишь одобрительно кивнул тяжелой главой.

Вестник два раза прихлопнул в ладоши и окликнул ожидавших за дверьми слуг, те же в свою очередь не замедлили внести в покои резьбленый сундук, украшенный дорогими самоцветами. Слуги поставили его подле ног вестника и поспешили отойти назад к двери. Правитель жестом приказал снять крышку, и его собеседник тотчас же повиновался: взору обоих предстал лик зрелого мужа, чьи золотые длинные, до плеч волосы теперь были беспорядочно разлохмачены и слиплись из-за крови, которой было измазано все его лицо; на его такой же соломенной, как и волосы, короткой бороде застыла запекшаяся бордовая кровь; взгляд его озерных глаз устремлялся куда-то вдаль… Лицо царя не выдало никаких внутренних переживаний при виде отрубленной головы его младшего сына, но глубоко в душе он с прискорбием осознавал, что все, за что он боролся, оказалось тщетным, и что его враг все-таки оказался куда-более могущественным чем он сам, ежели ему оказалось под силу ввести во искушение двух старших сыновей Великого Кохана и заставить их убить своего младшего брата — это значило лишь, что семя раздора было посеяно между братскими родами и в скором времени оно уже должно было быть взращенным и дать свои первые плоды.

Старик повернул свою седовласую главу в сторону приоткрытого окна:

— Ночь уже близко… — задумчиво произнес он и его темно-зеленые глаза начали постепенно меркнуть…

Глава 1. Последний Наместник

Лето 142 г. Третьей Эпохи

Поигрывающее своими лучами в чистом небе солнце припекало как никогда, чему были особенно рады всевозможные диковинные птицы, резвящиеся над просторами полноводной быстрой реки. Эта река, имевшая загадочный желтоватый оттенок, будто отражала в себе златистое солнце, стремящееся к горну, откуда каждое утро восходило солнце, ее потоки виляли среди горных долин сих просторов. Горы здесь встречались совершенно разные: были и незначительные холмики, взобравшись на которые, можно было бы без труда разглядеть все окрестности и наблюдать извилистый путь великой реки, а были и такие возвышенности, которые своими ледяными пиками доставали чуть ли не до небес и самого солнца, на котором по преданиям местных жителей обитали их древние Боги и предки, а также один из самых великих правителей сих земель — златоликий Сиан из расы ариантов, положивший начало правящему роду наместников Сиа. По преданиям местных жителей именно он пришел в сии земли с севера, к берегам Златой реки, и собрал воедино все разрозненные дикие племена народа с бронзового цвета кожей, имя которым ринцы. Он принес им мир и культуру, благодаря которым им открылся путь к душе. Много воды утекло с тех времен из великой реки, но к ней из года в год стало прибывать все больше и больше людей, жаждущих и ищущих лучшей и справедливой жизни, которая, как они все те странники были наслышаны, и была обещана всем страждущим на берегах той реки. Со временем и речку ту прозвали Злата, ибо как отражала она великое небесное светило, так и хранила память о тех древних временах, когда пришел к ним вестник с севера. Задолго до него же еще являлся ринцам и первый посланник Солнца, имя которому было Имир. Он считался отцом златоликого Сиана, и явился он в те времена, когда после великой Битвы Арты во всех землях наступила разруха. Имир был первым человеком, которому удалось благополучно вознестись к Престолу Богов и вернуться обратно на землю. С Солнца он принес с собой Золотые Коны, которые были записаны им на каменных скрижалях, тогда же обрел он и вечную молодость. Местные люди верили, что эти легендарные скрижали с тех пор находились на вершине одной из тех высоких гор, через долины которых и протекает сия великая река. К сожалению, история Имира закончилась довольно печально, ибо, возгордившись своим величием, он ступил на темную сторону и был низвергнут своим же братом Кайсаком, который отрубил ему голову и забрал с собой в западные Касские земли. Сущность же Имира разделилась на две равные части: светлая его сторона устремилась к Солнцу, темное же его начало ушло во Тьму. Но на земле Имир оставил своих кровных потомков — златоликого Сиана и великий род Сиа, который и продолжил управлять Ринией…

— …Твой отец, принял сию обязанность от своих предков, и ты, юный Таргитай, подобно своему отцу наследуешь сей титул — Наместника Ринии и будешь праведно служить своим Богам, — мощный седобородый старец в длинном сером одеянии из грубой ткани, украшенной серебряными нитями, улыбнулся и потрепал за русые волосы совсем еще маленького юнца, которому от роду было лет двенадцать.

— А мы, а мы, Ульгень? — встрепенулись вдруг сидящие напротив двое других ребятишек на вид помладше первого.

— А вы, близнецы, станете могучими воинами и верными помощниками вашего старшего брата, — похлопал по плечам старик и их.

Сидевшая между близнецами их мать обняла обоих и прижала к своей груди.

— А почему отец не с нами? — вопросил вдруг один из них.

— Он должен скакать впереди свиты, ведь он — наместник, — ответила молодая женщина, старик заметил как в ее изумрудно-зеленых глазах, сливающихся с шелковым платьем на ней, блеснула искра — она должна была поддерживать обережный круг вокруг своего мужа, ибо он как наместник каждый день подвергал себя опасности, вступая в очень близкие и доверительные отношения с местными людьми, которые у Миры никогда не вызывали доверия с тех самых пор, как она приехала в эти земли следом за своим возлюбленным. Свита, состоявшая из украшенной ярко-красными шелками кареты с царской семьей, менее богатой кареты, в которой находились важные державные советники наместника, и нескольких десятков всадников, медленно двигалась вдоль вытоптанной конями и повозками дороги по правому берегу Златой реки. С запада приближалась огромная черная туча, несущая в себе небесные воды, которыми собиралась умыть и освежить живые ярко-зеленые леса этой долины…

***

— Почему ты не хочешь прислушаться к моим словам? — взмолилась Мира и резким движением накинула себе на плечи пуховый платок. В покоях наместника как обычно было холодно и те несколько свечей, что стояли на камине, да и сам тусклый огонек внутри него придавали всей комнате лишь еще куда более холодящего антуража. Столица, как и построенный из сизо-голубого камня дворец правителя рода Сиа, находились немного севернее Златой реки и располагались высоко в горах, на склонах которых даже в такие знойные лета как это покоились снежные шапки. За окном уже опустилась ночь, отчего задувающий в приоткрытое окно ветер казался еще зябче.

— Но, душа моя, — приобнял Миру за плечи подошедший к ней статный муж одетый в черную кожаную накидку, — мы должны научиться приходить к взаимопониманию с ними, — мужчина запустил руку в длинные, волнами спускающиеся по спине, отливающие каштаном волосы своей любимой. — Да, они — варвары, но я же не держу их в конце концов в своем совете — я лишь пытаюсь завоевать их доверие, в целях всеобщей безопасности же, — встряхнул своими темно-русыми вьющимися до плеч волосами воин. — Ты же знаешь, что со времен Имира ринцы преклоняются перед нами лишь из-за страха — это рано или поздно может привести к предательству…

— И я о том же, Двоян, — посмотрела в его стальные глаза Мира, взгляд ее колдовских зеленых очей всегда завораживал и успокаивал Двояна Адвина. — С ними не получится установить мира, взгляни в их черные глаза — в них нет души, они всегда должны быть на расстоянии от нас…

— Ладушка моя, я понимаю тебя… — отошел к камину Адвин, — но и ты пойми меня: разве не успешны мои усилия хотя бы в том, что мы смогли объединиться с вождями племен у берегов Данайского моря? Весь наш длительный поход, который мы проложили к устью Златой реки и обратно, не был ли он напрасным по-твоему?

— О да! — выдохнула Мира и упала на мягкое ложе, — но зачем было их приглашать сюда, в наш дворец? Лишь Богам известно, что у них может быть на уме! Ведь они же прибыли сюда со своими воями, Двоян! — безысходно запричитала женщина.

Адвин подошел к кровати и присел рядом с супругой:

— Сим своим приглашением я указал им на то, что мое величие намного превозвышает их, так, что я даже не страшусь пустить их в самое сердце своей державы. Они должны чувствовать наше превосходительство! — голос Адвина звучал уверенно и строго, было ясно, что он не под каким предлогом не изменит своего решения, — А теперь пошли, любимая, — потянул он Миру к себе и смягчил долгим поцелуем в ее алые губы, — Нас уже дожидаются гости…

В тронном зале в тот вечер расставили крепкие дубовые столы, которые не должны были ломиться под всем тем объемом яств, приготовленных специально к визиту теперь союзных правителей из восточных земель Ринии. Зал каменного дворца был довольно просторным и, казалось, благодаря своим высоким потолкам мог вместить даже великанов волотоманов, которых уже давно не видали в этих землях. Если в обычные дни это помещение было крайне холодным и непрогретым, наподобие всех остальных комнат дворца, то сейчас оно буквально было переполнено жаром и испарениями, исходящими то ли от всевозможных горячих блюд на столах, то ли от такого огромного количества народа, собравшегося там, ведь в тот вечер во дворце Наместника Ринии встретились около двух дюжин правителей всех провинций мощной державы со своими прислужниками, семьями и воинами, а так же и несколько десятков новых вождей, в честь объединения с которыми, собственно, весь этот пир и был устроен. В зале стоял необычайный гам, которого обычно не бывало там даже в дни застолий и праздников, сейчас же вперемежку с Золотой речью здесь слышались и всевозможные причудливые наречия местных кхортских племен, со всех углов доносились песнопения различных бардов, которые исполняли свои гимны и песни как на Золотом языке, так и на Волчьем — так именовался язык расы кхортов и всевозможные наречия их племен, самыми многочисленными из которых в этих землях являлись ринцы.

Сам наместник восседал на своем отлитом из серебра троне, подле него ошуюю сидела его верная ладушка-жена Мира, ее темно-каштановые волнистые волосы украшала золотая тиара с самоцветами, одесную же находился седовласый старик с длинной бородой, который в своей стального цвета мантии с капюшоном натянутым на глаза выделялся из всей толпы людей и не походил ни на одного из присутствующих — это был Ульгень, главный советник Адвина, важнейший из мудрецов державы, а так же наставник детей правителя, рядом же со своей матерью восседали и юнцы: двенадцатилетний русоволосый Таргитай, который своими темно-зелеными глазами походил в Миру, но строгим и упрямым характером — весь в своего в отца; восьмилетний Порыш — светловолосый малец, который пытливым взглядом рассматривал всех собравшихся в тронном зале пришельцев — ему всегда было любопытно наблюдать за необычными меднокожими полудикарями-ринцами; третьим ребенком в семье Адвина был брат-близнец Порыша — Спорыш, который был так назван из-за того, что появился на свет на пять мгновений позже своего брата, его стальные глазенки так же стреляли по сторонам в поисках любопытных вещиц или людей.

Неожиданно в зале раздался громкий металлический звон: Адвин постукивал кончиком ножа по своей опустевшей серебряной чаше. Когда все смолкли, правитель поднялся, налил из деревянного бочонка в свою чашу медовой сурьи и молвил:

— Кхортлар! — громко обратился он на Волчьем языке к ринцам, его обращение эхом раздалось по тронному залу. — Я буду краток! — стряхнул невидимую пылинку со своего богато-расшитого и украшенного яркими самоцветами камзола Адвин. — Сегодня мы собрались в нашем дворце, дабы отметить знаменательное событие, а именно: согласие правителей восточных земель и морских побережий присоединиться к нашей великой державе и стать одним целым с Ринией! Теперь вы находитесь под нашим покровительством, и мы, даем слово рода Сиа, что пока мы живы, в наших землях не будет ни одной войны и соперничества за владение какой-либо весью! Так было, так есть и так будет! Славься Риния! — с этими словами Адвин поднял наполненную медовым напитком чашу.

— Славься Двоян! — закричали в ответ присутствующие и принялись жадно опорожнять свои кубки и рога, правитель последовал их примеру и пригубил божественный напиток.

Едва успел он сделать первый глоток, как ощутил, что горло его будто некто невидимый обхватил удавкой, незамедлительно за этим тут же раздалась невыносимая боль в животе, словно его пронзила тьма кинжалов. На устах правителя начала выступать белая пена. Адвин почувствовал, как его тело размякает, в глазах же у него начинало мутнеть. В мгновение ока его обессиленное тело упало на трон, откинув русоволосую главу назад. Все произошло на столько быстро, что Мира даже не могла сообразить, что происходит: она что-то кричала, била мужа по щекам, пыталась вытереть пену у его рта. Она уже не обращала внимания на то, что происходило вокруг — волна смятения и негодования прошла по всему залу, неожиданно часть ринских воинов выхватили свои мечи из ножен и набросились на стражей дворца, вокруг начали разлетаться брызги крови, отовсюду доносились ужасающие крики; младшие близнецы Адвина рыдали во всю, не понимая, что творилось вокруг, Таргитай же напротив сидел спокойно и наблюдал за всем с неким не присущим его возрасту беспристрастием. Мира все еще пыталась вернуть своего горячо любимого мужа к жизни, но все было тщетно. Внезапно словно ниоткуда возникший рядом с ней среди всего этого хаоса старик в серой мантии схватил находящуюся в отрешенном состоянии женщину, по щекам которой текли слезы, и буквально поволок ее куда-то, отдав жестом некий приказ находившимся позади мужам в таких же длинных одеяниях, которые послушно увели и не успевших опомниться детей наместника…

***

…Когда Мира уже пришла в себя, она обнаружила, что находится на ложе в собственных покоях: у тусклого камина сидели перепуганные дети, в плетеном кресле у кровати восседал длиннобородый старец в серебряной накидке, капюшон по-прежнему покрывал его глаза. Когда же он заметил, что Мира пришла в себя, то он привстал и подошел к ложу жены Адвина. Откинув капюшон назад, он заговорил:

— Княгиня, вам нужно бежать, — в глазах его читалась взволнованность, — и как можно скорее… — из глубин дворца все еще доносились звуки потасовки, которая, по-видимому, еще не закончилась, хотя масштабы ее и стали поменьше.

— Ульгень, — пролепетала обессиленно Мира, — что это? Что происходит?

— Переворот! — с прискорбием произнес советник наместника.

— Как? Но кто?! — недоумевала женщина, теперь она уже присела на краю кровати и пыталась здраво оценить все только что произошедшее с ее еще недавно счастливой и целой семьей.

— Я думаю, это сделал кто-то из гостей, возможно правитель одной из волостей.

— Я же говорила ему, — простонала Мира, — я же предупреждала, что не стоит доверять этим варварам… Зачем он только позвал этих восточных главарей… Двоян считал, что покажет им свое бесстрашие таким образом, но к чему это привело… — одинокая слеза скатилась по щеке убитой горем жены правителя.

— Это сотворили не они, княгиня, — спокойно перебил девушку старик, — Мне донесли мои вороны: о заговоре знали до вашего прибытия с берегов Данайского моря, в нем участвовали и слуги сего дворца, как мне удалось выяснить.

— Нужно немедленно их всех казнить, если они знали и не предупредили! — воспылала вдруг праведным гневом Мира.

— Увы, девочка моя, власть теперь не в наших руках, — мудрец подошел к камину, где на шелковом ковре игрались дети, взгляд старика был устремлен куда-то сквозь догорающие угольки. — У нас, — кашлянул старик и поправился, — вернее, у вас, есть только один выход…

— Бежать? — отчаянно вопросила девушка и, встав с кровати, подошла к окну.

— Да, но на севере, на твоей родине небезопасно, — повернулся к Мире Ульгень.

— Куда тогда? — негодовала женщина.

— Ты не знаешь, так как это было личной тайной Трувора, отца Двояна… Но у твоего мужа есть незаконнорожденный брат.

— Как это может быть! — удивилась девушка, ибо помнила о строгих нравах старого наместника Трувора.

— О, это было давно, Двоян и его брат Один были тогда еще юны, а их отец Трувор оставался молодым и полным сил мужчиной. Как-то раз, когда он еще не вступил в право на престол, занимаемый тогда Сианом Златоликим, судьба занесла его в Семиводье. Там же он и нашел свое мимолетное увлечение — наивная девчонка-огнищанка родила от него сына, которого назвали Трояном. Он знал сына лишь одно лето — вскоре старый наместник Сиан, отец Трувора, отозвал его в Ринию, но брать с собой девушку с ребенком он не решился, ибо боялся гнева отца, и, стоит заметить, не напрасно, ибо Сиан был довольно скверного характера и строгого уклада человек… Когда-то мы учились с ним вместе… — на лице старика проступила улыбка и на мгновение взгляд его провалился куда-то в глубину веков.

— Так ты предлагаешь бежать в Семиводье?! — удивленно приподняла брови Мира, — Но это же южнее Чюдрокских гор!

— Троян правит теперь в тех землях. Я думаю, он сможет дать должную опеку своим племянникам и их матери. Столица его находится в горах, в Кологарде, и там вам будет находиться безопаснее всего.

— Что же, — вздохнула женщина, понимая всю безысходность сложившейся ситуации, — Твои советы всегда были мудры, и ты никогда не предавал наш род. Я верю тебе, так же как верил и мой муж, — Мира на мгновение замолчала, как будто вспоминала что-то, и потом продолжила, — Ты смог узнать, кто стоит за этим заговором? — ее зеленые глаза впились в старца.

— Прислужник, которого успели допросить мои вороны, назвал лишь одно имя, княгиня, — деликатно ответил Ульгень. Взгляд девушки сделался еще более пронзительным и внимательным, — Зохак…

Осень 142 г.

Город, в котором правил царь Троян не был похож на те остальные города, какие доводилось видеть Таргитаю за всю свою короткую жизнь, проведенную в далекой Ринии — стены его были возведены из цельных камней, вероятно, собранных в окрестных горных долинах, внутри же деревянные дома были выстроены ровно-вычерченными круговыми улочками, среди которых выделялись три самые широкие и просторные, вероятно, служившие границами в каком-то непонятном для молодого мальчика делении города. Когда он вместе со своей матерью и братьями только въехал за стены этого необычного поселения, то первое, что бросилось ему в глаза, была неописуемая красота резьбленых узоров на абсолютно каждом домике без исключения. Казалось, будто все эти жилища принадлежали лишь боярам и людям в достатке, в то время как в городах страны, которой правил его покойный отец, можно было отчетливо наверняка знать по внешнему убранству домов, кто в них обитал: бедняки, бывшие по большей части ринского происхождения, зачастую ютились в небольших, скромных избушках или вообще в землянках, сами же арианты могли позволить себе выстроить и достойные хоромы да терема, так же, как и те из ринцев, кои состояли на службе у наместника в качестве управителей, они и представляли то самое высшее сословие среди своих соплеменников. Вторым, что удивило сознание Таргитая, было то невероятно огромное пространство, которое занимал данный град, ведь у себя на родине малец никогда не видывал таких просторных селений, да еще и укрепленных столь мощными стенами. Проезжая верхом на своем коне по выстроенным кругами улицам сего нового для себя града, юный наследник Ринского престола не переставал дивиться странной слаженностью и красотой сего места: все словно было на своих местах, ничего лишнего невозможно было наблюдать на его улочках. Тогда же Таргитаю и пришла мысль, что возможно сей город и назвали Кологардом лишь из-за того, что возведен он был по такому необычному образу и содержал в своей основе круги. Хоромы правителя же должны были находиться где-то ближе к центру города, ибо свита, сопровождавшая малыша и его семью, никак не думала останавливаться и продвигалась все дальше и дальше вглубь града. Но уже совсем скоро вся колонна из лошадей плавно затормозила у порога знатного терема, сложенного из отборного дубового бревна, впрочем, как и все дома здесь, лишь размеры его заметно выделялись на фоне остальных, но это было оправдано — тут жил местный царь, и в сих хоромах частенько должны были собираться сонмы народа во время каких-либо важных событий. Гостей уже встречали: Мире учтивые вои подали руку и помогли слезть с коня; другой же высокий мужчина молодых лет подошел к лошади Таргитая, человек улыбнулся своими добрыми светло-карими глазами и на его черной жесткой щетине отразилось слепящее яркое солнце — это был сам Троян, он не замедлил поднять мальца за пояс и легким движением руки опустить его на землю, потрепав по русявой головушке; к близнецам, забавно гордо восседавшим на своих жеребцах рядом друг с другом, со спины внезапно подошел здоровый, широкий богатырь, который ловко словно перышки подхватил обоих неугомонно заливающихся хохотом юнцов себе под мышки и поднес их к самому крыльцу. Когда все уже ощутили землю под ногами, Троян, любезно распахнув широкие двери в свои хоромы, пригласил гостей проследовать внутрь. Успели только прибывшие войти в тронный зал, который не выглядел так богато, как зал в столице Наместника Ринии, но тем не менее отдавал своим тяжелым величием и древностью, как навстречу им выбежал белобрысый, почти белесый молодой человек: его недлинные курчавые волосы были взлохмачены и торчали в разные стороны, а розовое лицо мужчины искрилось радостью так, что от этого казалось даже блестел его гладковыбритый подбородок — видимо, он был наказан за какую-то провинность. Этим молодым человеком был Сам — сын Трояна.

— С приездом, Сиятельство! — воскликнул он приветственно Мире и расплылся в улыбке, завидев стоявших подле нее Таргитая с братьями.

— Проходите, мы давно ждали вашего приезда, и какова была наша радость, когда гонцы донесли нам сегодня, что ваша свита уже на подходе к городу! — начал провожать Миру с детьми по хоромам Троян. Сопровождавшие же семью наместника слуги и вои из Ринии были приглашены богатырями Кологарда в свое, военное, крыло здания.

— Ты не представляешь, как я счастлива, что наши скитания наконец закончились и мы теперь в безопасности! — выдохнула Мира упав на любезно пододвинутый ей Самом стул — гостей встречали небольшим семейным пиром. Сам же сын Трояна уселся напротив женщины, одесную своего отца, который уже успел занять свое место во главе стола. Внезапно двери, ведущие в царские покои, распахнулись и в зал вошли три совсем молоденькие девушки — жены Сама, которые, поздоровавшись с присутствующими, не замедлили присесть рядом со своим мужем.

— А Зорян где? — вопросительно уставился на одну из них черноволосый Троян, который со своими распущенными до плеч власами выглядел довольно грозным правителем, восседая на том самом дубовом троне. Еще большей суровости его лицу придавал вытянутый с горбинкой нос.

— Он сегодня захотел провести день со своей семьей, — поведала светловолосая девушка с ярко-голубыми глазами, на что Троян неудовлетворительно хмыкнул.

— В коем-то веке приезжает и дед, и родичи из Ринии, а он не удосужился явиться вместе с женой и детьми на семейный ужин… — в карих глазах правителя проскользнули нотки печали.

— Он уже взрослый, отец, ему двадцать семь лет и у него двое маленьких чад и беременная жена, которой он должен уделять много внимания в последнее время, — начал оправдывать беловолосый Сам своего сына.

— Что ж, прошу прощения, княгиня, за наш небольшой семейный разговор, — вновь заулыбался Троян. — Не стесняйтесь, налегайте на яства, ибо вы порядком изголодались в пути, — обратился он к Таргитаю с братьями и подмигнул им. Все принялись с огромным аппетитом явствовать добрые семиводские угощения.

Спустя некоторое время Троян, сделав большой глоток яблочного напитка из своего рога и утерев свои черные масляные усы, завел беседу:

— Итак, насколько мне известно, — многозначительно посмотрел он в зеленые глаза Миры, — вы были вынуждены бежать из Ринии после того, как моего брата предали и отравили местные правители. Почему, ты думаешь, это случилось?

Закончив дожевывать свою снедь и выпрямившись, Мира начала с тревогой в голосе излагать свою историю:

— Я всегда ожидала от этих дикарей какого-нибудь подвоха и много раз предупреждала Двояна, чтобы он не доверял им и не подпускал их на столько близко к себе… — неожиданно одинокая слеза покатилась по щеке девушки, жены Сама тоже приостановили свою трапезу и с грустными лицами внимали рассказу Миры, — И вот на том самом злосчастном пиру кто-то из них подсыпал ему яд в сурью… О, Боги! Его глаза… — всхлипнула женщина, — они застыли на одной точке, в них читался неописуемый ужас… Ульгень, советник моего мужа, сказал, что это сделал кто-то из особо приближенных Двояна, кто-то, кто жил бок о бок с нами на протяжении многих лет и исполнил сие по указу некоего Зохака, — неожиданно при упоминании этого имени на лице Трояна проступило беспокойство, — Ульгень и помог мне с детьми бежать… У меня единственная надежда на тебя Троян, хоть ты и не мой родич, но все же брат Двояна, прошу тебя, возьми хотя бы моих сыновей к себе, обезопась их. Я же смогу выжить сама. Но они, они еще совсем юны, чтобы терпеть скитания и нищету. Назад же нам уже пути нет… — уже смирившимся тоном договорила Мира.

— Не переживай, княгиня, я памятую, что эти мальцы все же мои племянники, и я даю тебе обет, что они и ты тоже будете находиться под нашей опекой, — мягким голосом сказал Троян, — Здесь, в Семиводье, княжит мой сын Сам, вы останетесь при нем. С собой же в Трою я вас взять не могу, ибо это весьма долгий и опасный путь, — закончив, царь повернул свою голову к Саму и его женам и отдал приказ. — Вы, девицы, примите Миру, приобщайте ее к вашим делам, помогайте ей во всем, а ты, Сам, воспитай из этих юнцов таких же воинов, каким я сделал тебя. И помни главное — никто не должен знать, что это семья Двояна, свергнутого Наместника Ринии. Пускай все считают, что они — наши родичи из Чюдрока, — Троян смолк и, задумавшись на несколько мгновений, туманно добавил, устремив свой взгляд куда-то вдаль:

— Не нравится мне, что шахиншах зашел так далеко…

Глава 2. Приспешники Тьмы

Зима 142 г. Третьей Эпохи

Зима в Семиводье почти не отличалась от тех двенадцати, которые успел застать Таргитай еще в Ринии. И если до появления первого снега мальчик ощущал себя еще не в своей тарелке, ибо все в этих землях было совершенно по-другому нежели у него дома, то с наступлением заморозков он практически даже начал забывать, что находился не в родных горах, а в далеких западных землях, которые так же, как и родина мальца, были полны разнообразных горных долин, достаточно высоких, как и там, где провел большую часть своего детства беглый наследник престола Ринии. Теперь же ему этот престол было не видать — после того, как предатели свергли его отца, они полностью взяли всю власть в тех землях в свои руки и усадили нового правителя на трон, который был ринского происхождения, всех же ариантов, как частенько слыхивал юнец из разговоров старших, они напрочь лишили всяких чинов и положений в обществе страны и даже начали гонения на представителей северного народа, многие из которых были вынужден укрыться в братских землях и в Семиводье в том числе. Конечно, не все из тех беглецов поселялись именно в Кологарде — семиводские земли были довольно просторными и занимали часть южных склонов Чюдрокских гор и обширные степные, озерные территории на полдень от тех гор, восточные же границы этой страны доходили вплоть до их юго-восточных склонов, за которыми дальше на восход солнца уже открывались просторы Ринии, тянущиеся вплоть до Данайского моря. Всю величественность Чюдрокских гор Таргитаю посчастливилось оценить во время их с матерью и братьями конного побега из столицы рода Сиа через чюдрокские земли к Семиводью. Уже в столь юном возрасте молодой ариант осознал насколько огромным является весь Мероур, до этого же момента он лишь мог представлять, что где-то далеко, за пределами Ринии могли существовать иные земли, населенные интересными людьми, полные всевозможных загадок и диковинных животных. Хотя до двенадцати лет Таргитай практически даже и не покидал пределов города своего отца и не имел даже представления о том, каковы были размеры их страны. Но малец пока еще не знал, какие обширные просторы раскидывались еще дальше в сторону заката солнца. Здесь же, в Семиводье, для него началась новая страница его жизни, именно тут он осознал, что детство его кончилось и пора было становиться сильным мужем. Отчасти это осознание также пришло и с потерей отца, с которым маленького Таргитая связывали очень сильные и необычные узы: он не был даже столь привязан к своей молодой матери, нежели к тяте, который дарил ему свою безграничную и суровую отцовскую любовь как своему первенцу. Его вьющиеся темно-русые волосы, почти такие же как у матери княжича, но покороче — лишь до плеч, и стального цвета очи придавали статному мужчине еще большей схожести с героем какого-нибудь древнего ариантского эпоса, как всегда казалось Таргитаю. Не мог также малец забыть и улыбки своего отца, особенно когда будучи еще совсем маленьким он играясь дергал его за бороду, предвкушая того момента, когда наконец и у него начнет пробиваться первая щетина, дабы еще больше быть похожим на папу. Адвин всегда мечтал, чтобы его сын стал первоклассным воином и достойно занял его место на престоле, а младшие же братья-близнецы ему бы в этом помогали, поэтому и воспитывал наместник Таргитая, Порыша и Спорыша в строгой ариантской воинской традиции, а для постижения ими в равной мере и сакральной мудрости их древних предков он также приставил к ним своего самого доверенного советника — Ульгеня, мудрее которого, по мнению Адвина, было не сыскать. Так в юного Таргитая было заложена сразу два зерна — для взращивания огненного тела и водяной души, становления, соответственно, искусным и велимогучим воем и образованным человеком. Здесь же, в Кологарде, военным воспитанием мальчика занялся Царь Семиводья Сам, который являлся двоюродным братом Таргитая, но был на порядок старше его самого. Искуснее воина, нежели Сам, в этих землях не было, и он по праву занял престол своего отца Трояна, который уже несколько лет как уехал далеко на юго-запад, где построил величественный град на берегу синего моря, в котором начал править. А со временем, как также слыхивал Таргитай из разговоров взрослых, вокруг того города разрослось и целое царство.

В один из зимних дней трое братьев уже возвращались со своих занятий военному искусству с Самом и любовались всей снежной красотой, которая придавала и без того сказочному городу еще большей чудесности и живости. Это утро действительно стало сюрпризом для мальчишек, ибо, проснувшись и выглянув в окно, они увидели толстые шапки снега, накопившиеся всего за одну ночь — их радости не было предела. И вот сейчас, завершив свои ежедневные практики, они бежали по просторным круговым улочкам Кологарда и задиристо кидались друг в друга снежками. Дом, в котором они теперь жили находился не так и далеко от военного двора, где тренировались все стражи и вои города. Братьев принял в свой терем сын Сама — молодой Зорян вместе со своей супругой. У них также имелось и двое деток — мальчик Славен и девочка Ильмера, они были помладше Таргитая и его братьев — Славену было пять лет, а его сестренке — всего три годика. Их-то трое юных воинов и встретили на подходе к дому. Оба закутанные в толстые медвежьи шубки детишки походили на косматых медвежат, весело резвящихся в сугробе у ограды. Завидев приближающихся Таргитая, Порыша и Спорыша, они тут же быстро перешепнулись о чем-то, и в руках обоих сверкнуло по комку снега. Успели только близнецы приблизиться к калитке, как в головы им тут же прилетело по снежку — немноголюдная улица заполнилась раскатистым детским смехом. К Таргитаю же младшенькие не решались задираться — все-таки он был старше их обоих более, чем в два раза. Старший же сын Адвина пребывал в прекрасном расположении духа, поэтому не замешкался и заступился за своих младших братьев, зарядив огромным снежком, ибо ручонка у него была уже побольше, в мелких проказников и сразив их обоих в сугроб. Повеселившись вдоволь, все пятеро гурьбой ввались через порог дома в сени и принялись счищать с себя остатки снега на своих дубленых шубках и вытаптывать снег с валенок. Первым с этим делом расправился Таргитай и поторопился скрыться в глубине дома, устремившись побыстрее к добротно вытопленной печи. Он уже было собрался отодвинуть занавес, перегораживавший одну комнату от другой, где находилась печ, как вдруг услыхал громкие крики — разговаривали взрослые. Таргитай не решился зайти внутрь и прерывать их и принялся ожидать за бархатной шторой. До его уха доносились речи Зоряна:

— О, Боги, Рада! С меня хватит этого всего! — молодой человек уже, казалось, был на пределе. — Мне надоели эти твои вечные: «Принеси то, сделай это!». Я не твой прислужник в конце концов!

— Но я же беременна, Зорян! А ты — мой муж! Ты обязан исполнять мои просьбы, не могу же я все делать сама в таком положении! — голос столь же молодой его жены выдавал в ней не привыкшую отступать от своего женщину.

— О, чем я только думал, когда заключал с тобой этот союз! — воскликнул он с иронией в голосе. — И как я смог вытерпеть рождение первых двоих чад! — на миг он смолк, но, будто что-то вспомнив, сразу продолжил. — Но ты не была такой в те разы, я не знаю, почему ты с каждым разом становишься все ершистее и ершистее!

— Да как ты смеешь так говорить! — из комнаты раздался отчетливый звук пощечины.

— Да поделом это все! Надоело! — взбесился мужчина. — Я может хочу, как настоящий мужчина жить, подвиги совершать, а не этой женской работой заниматься! Сегодня же я уезжаю отсюда! — резко отрезал вдруг Зорян.

— Ну и выметайся давай, катись ко всем бесам! — в порыве злости бросила Рада, хотя наверняка почти сразу же об этом и пожалела, ведь все знали, что она любила его больше всего на белом свете и не желала на самом деле его ухода. Однако мужчина, по-видимому, уже давно был настроен решительно, ибо ему, вероятно, надоело расплачиваться за ошибку своей молодости столь долго.

Бархатная занавеска марного цвета резко отдернулась и из комнаты словно пуля выскочил молодой человек двадцати трех лет, его светлые стальные глаза были налиты кровью, взлохмаченные земельно-рыжего цвета волосы его придавали ему еще более сумасшедшего вида, при его-то не таком уж и большом росте, вены на его мощных руках, казалось, пульсировали, а кожа на костяшках правой руки была содрана — видимо, в порыве гнева он разломал какую-то деревянную утварь, попавшуюся ему под руку. С такой же темно-рыжей, как и его волосы, щетины мужчины упала капля пота. Зорян, по-видимому, не заметил мальца, ибо проскочил дальше к сеням, даже не взглянув в его сторону. Было очевидно, что столь накаленная беседа между молодыми супругами длилась не один час, пока наконец терпение мужчины не лопнуло. Распахивая двери, ведущие в прихожую, он ненароком чуть не сбил четверых уже закончивших раздеваться ребятишек, чем немного смутил тех, хотя они особо и не обратили внимания на состояние главы семейства. В тот же день Зорян словно испарился в неизвестном направлении и к вечеру так и не вернулся домой.

Весна 143 г.

В этот первый весенний день в доме, где некогда главою был Зорян, а теперь же эту роль на себе взял его отец Сам, стояла шумная суматоха: все три жены Сама под водительством матери Таргитая метушились по дому в поисках то подходящего по размерам деревянного корыта, желательно целого, то чистых, стиранных пелен или рубах. Сам же правитель Семиводья находился во дворе вместе со своими внуками и юными потомками рода Сиа: Таргитаем и братьями-близнецами Порышем и Спорышем. Жена Зоряна, златовласая Рада, нагая пребывала в остывающей бане и готовилась дать жизнь новому человечку, который уже созрел и был готов войти в этот новый для него, грубый мир. Таргитай еще ни разу в жизни не присутствовал на таинстве рождения нового чада. Конечно, он не мог помнить тот день, когда его родная матушка рожала на свет близнецов, ибо ему было тогда только четыре годика, да и вряд ли он вообще присутствовал при этой мистерии, скорее всего он весело и беззаботно резвился во дворе их родового каменного замка, в то время как его младшие братишки появлялись на свет один за другим: первым увидал лик старой повитухи и своего отца серьезный Порыш, через пять мгновений уже на правой руке Адвина лежал крохотный Спорыш. Сейчас же они оба стояли по левую и по правую руку соответственно от своего старшего брата, облаченные в праздничные яркие одежды, и то и дело теребили его то за один рукав, то за другой, нетерпеливо задавая вопросы:

— А у Славена тоже родятся братья-двойняшки?

— Пока только Богам известно, кого они подарили царю Саму, — наставнически отвечал Таргитай, который после праздника Рожденного Солнца, приходившегося на зимнее солнцестояние, уже начал посещать Храм Вед, где старые длиннобородые ведуны Кологарда обучали его древней мудрости, сохранявшейся жрецами храма. Порыш и Спорыш же были еще юны для постижения глубин сакральной мудрости.

Сам же пребывал немного во взволнованном состоянии: то присаживался на березовую лавочку у входа в баньку, то вдруг резко вскакивал — казалось, радость и счастье просто переполняли его на столько, словно это на свет появлялся его сын, а не внук. Спустя несколько мгновений из терема показались жены царя, суматошно спешившие в баню со всем необходимым, за ними спокойным уверенным шагом проследовала закутанная в светлый платок зеленоглазая Мира, которая не замедлила, аккуратно прикрыв двери, скрыться внутри. Вскоре находящиеся на улице мужи услышали, как из глубин бани начали доноситься громкие крики: Рада начала достигать наивысшей точки наслаждения, давая жизнь новому, спускающемуся с Солнца Богу. Через несколько мгновений раздался последний протяжный возглас девушки, и до уха Таргитая донесся приглушенный, но яркий детский смех. Спустя мгновение двери бани распахнулись и на пороге показалась Мира, ее волнистые каштановые волосы были распущены, на руках у нее, укутанный в старую льняную рубаху своего деда покоился такой же, как и его старшие брат с сестренкой, златовласый с ярко-синими глазами младенец, его детская улыбка придавала ему некой солнцеликости.

— Рада захотела, чтобы ты назвал его Русом, — протянула Мира дитя Саму.

Тот же, трепетно приняв дар Богов в свои объятия и взглянув ему в его глубокие, как море, очи, молвил:

— Нарекаю тебя Русом, отныне таково есть твое имя! — повысив голос на последней фразе, молодой мужчина на вытянутых руках поднял чадо к небу — лицо младенца залили яркие лучи весеннего солнца.

— Он станет великим богатырем! — торжественно добавила зеленоокая молодая повитуха. — Он показал недюжинную силу, когда появлялся на свет.

— Дай посмотреть на братика, дедушка! — сразу зарезвились Славен с Ильмерой. Близнецы также проявили интерес к новорожденному ребенку, ибо все они в первый раз имели счастье наблюдать совсем маленького еще человечка.

— А почему у него какое-то пятнышко на левом боку? — изумился вдруг Спорыш, указывая пальчиком на еле заметное темное образование, размером с соловьиное яйцо, напоминавшее по форме некую птицу. Таргитай заметил, как Мира и Сам многозначительно обменялись взглядами…

Лето 158 г.

Оживленные звуки леса раздавались со всех сторон: можно было различить среди них отчетливое пение соловья, радующегося новому насыщенному событиями дню; жужжание спешащей к улью пчелы, несущей в своих лапках священный для всего ее пчелиного сообщества нектар; кое-где пролетал и здоровый пьяный шмель в поисках лакомого кусочка; с ветки на ветку перепрыгивала кукушка, пытаясь отсчитать возраст каждого дерева, на котором оказывалась, но, всякий раз сбиваясь перелетала на новое; час от часу из чащи слышались удары молота ведущего свои работы дятла по коре многовековых древ в поисках пропитания на день. Под ногами же творилась своя жизнь: из кустов в кусты перебегали пестрые ящерицы, играя друг с дружкой в догонялки, а их старшие собратья, змеи, притаившись в засаде, выслеживали очередную жертву-суслика, не чурались змеи и иногда цапать за ноги проходящих мимо зевак-людей, мешавших их охоте. Весь лесной воздух был насыщен ароматами хвои вперемежку с цветочными и ягодными запахами, отчетливее всего чувствовалась жимолость, отдававшая кислинкой. Еще большей загадочности этому летнему лесу добавлял легонький ветерок, который время от времени поглаживал листья дубов и берез, заставляя их перешептываться друг с другом и обдувая расслабляющей прохладой любого встречного, особенно в тот жаркий солнечный день, когда на небе невозможно было найти ни единого облачка. Статный молодой человек в белой рубахе с закрытыми глазами ступал по лесной тропе и наслаждался всею полнотой и обильностью лесной жизни всеми органами чувств за исключением зрения: он мог слышать, как шелестит листва толстенных древ, как пчелки-труженицы переговаривались между собой и как радовались жизни певчие птицы; обонял юноша и всевозможные насыщенные благоухания леса и даже мог прочувствовать парящую в воздухе жимолостную кислинку на кончике языка, которая перекликалась с привкусом хвойного листка; руками же человек обнимал каждое дерево, мимо которого проходил, и гладил мягкий мох своими тонкими пальцами. Его прямые темно-русые волосы шевелюрой спускались до плеч и гармонично сливались с такой же густой бородой, окутывающей все его горло. Несколько мгновений спустя молодой человек вышел на опушку леса, которая находилась на холме, а снизу до его уха доносились звуки уже человеческой речи. Его веки приподнялись и темно-зеленого цвета глаза юноши глубоким взглядом окинули действо, происходившее под холмом: на поляне у леса столпился огромный сонм народа, все как один были одеты в такие же белые льняные рубахи, как и молодой человек, всевозможные пестрые нити украшали их одеяния. Прекрасные светлые девушки были в длинных белоснежных платьях с узорами цветов и благоухающими венками на головах. Все были босые и, казалось, готовились к какому-то действу. Но молодой человек знал, что это за обряд должен был быть — в день летнего солнцестояния все собирались вокруг заплетенного колохода и устраивали празднество в честь Зрелого Солнца, которое длилось семь дней, всю неделю. Колоход же являлся неотъемлемой частью сего торжества. Он представлял из себя выложенную спиральным лабиринтом из камней тропинку, которая закручивалась в коло и раскручивалась обратно. Иногда же строились и весьма сложные колоходы, которые создавали довольно таки запутанные узоры на земле, и требовалось величайшая концентрация и внимательность дабы пройти сей колоход от начала и до конца. Некоторые же из таких колоходов возводились поистине грандиозными и уже не ограничивались лишь тропой, выложенной из камня, их уже строили высотою с человеческий рост из мегалитов, что делало их еще куда более таинственными, особенно если смотреть на них сверху. Это-то про себя и отметил молодой человек, находясь как раз на возвышенности, над поляной, где и был сооружен как раз один из таких редких, необычных колоходов. Вдруг в толпе людей юноша разглядел до боли знакомые, родные нежные черты лица русоволосой девушки. Даже очи ее он смог опознать из сотни иных глаз: небесно-голубого цвета, переливающиеся оттенками серебряного клинка.

— Таргитай! — вдруг громко крикнула она, тоже опознав своего возлюбленного. И они бросились на встречу друг другу: юноша — стремглав налегке спускаясь с холма, а девушка — расталкивая людей на пути, которые вовсе и не думали возмущаться, что их так, немного дерзко, обходит некая девица.

С Зариной Таргитай познакомился еще давно, будучи двадцатилетним юнцом, она же была тогда младше его лишь на год, но всегда относилась к нему, как к намного старшему и поражалась глубине его знаний. Их первое знакомство состоялось в Храме Вед, куда еще молоденькой девочкой Зара пришла со своим старым ослепшим отцом. Таргитай же уже в те годы был молодым учеником жреца при храме и взял молодую девушку на свое попечение. Он стал для нее настоящим учителем и наставником и всегда относился к ней, как к своей ученице. Девочка же в тайне от него хранила свою любовь и боялась признаться юному жрецу в своих чувствах. В те юные годы молодой человек еще не думал всерьез о женитьбе и о построении семьи, он решил полностью отдаться любимому делу — жречеству. Хотя в детстве он и провел большую часть времени за упражнениями в воинском мастерстве со своим учителем — Самом, и даже преуспевал в этом деле. Сам не раз говорил его матери, что из него вырастет отменный воин, ибо в нем, как и в роду Трояна, текла кровь самого Имира. Но, возмужав, Таргитай все же выбрал для себя другой путь. Его начали привлекать ведовские ритуалы, которые он часто наблюдал в исполнении жрецов Храма Вед, при котором обучался древней мудрости. И решил остаться в храме и по завершению обучения. Таргитай не ведал, были ли такие храмы на его родине, в далекой Ринии, ибо даже не мог уже и вспомнить тех золотых детских лет, проведенных на берегах реки Златы. Единственное, что осталось от детских воспоминаний юноши — образ его отца, Наместника Ринии Адвина, коим он навсегда и запомнился еще маленькому мальчику. Мать же Таргитая спустя несколько лет по прибытии в Семиводье вынуждена была вернуться на свою родину — в Чюдрок, когда окончательно уверилась в том, что в Кологарде ее сыновьям уже ничего не грозило и там они были в безопасности. Она была вынуждена пойти на такой шаг, ибо преследователи рано или поздно по ее местонахождению вычислили бы и ее детей. Таргитай не обвинял свою мать и не обижался на нее, он прекрасно понимал, что так было нужно. Когда же он повстречал Зару, то сразу заметил в ней что-то знакомое, напоминающее ему свою родную мать. Зарина была чиста и целомудренна и, по мнению юноши, была одной из самых идеальных невест всего Семиводья. Поэтому, чувствуя себя старшим братом для нее, он всегда относился весьма подозрительно ко всякому, кто приходил свататься к ней. Отец ее умер через год после того, как они прибыли в Кологард, и теперь кроме Таргитая у нее совсем никого и не было. Зара же расценивала эти его действия, как намек на то, что она ему была небезразлична как девушка. Со временем юноша и сам начал понимать, что у них было достаточно много общего: Зарина всецело разделяла жизненную позицию Таргитая, и он даже признавался порой самому себе, что именно о такой жене он всегда и мечтал. Но для начала он хотел крепко встать на ноги, а уже потом заводить семью. Теперь же, будучи двадцативосьмилетним парнем, молодой человек все-таки решился сделать Заре предложение на праздник Зрелого Солнца. Юноша понимал, что идеальнее жены для него и матери для его будущих детей ему было не сыскать, и что, возможно, это действительно была его судьба.

Наконец поравнявшись с возлюбленной, Таргитай заключил ее в крепкие объятия закружил в воздухе — яркий девичий смех раскатился по округе, но никто из присутствующих на праздновании не обратил на них внимания, ибо каждый был занят прояснением своих любовных отношений. Когда же все разбились по парам, главный жрец праздника попросил всех выстроиться в очередь у входа в колоход, в который поочередно юноши и девушки, держась за руки, должны были начать заходить, когда другой волхв принялся играть на причудливом музыкальном инструменте, представляющем из себя надутый мешок из шкуры животного с несколькими трубками, в которые, набирая полные легкие воздуха, играющий дул, выводя растяжную мелодию, погружающую всех присутствующих в дрему. Когда очередь наконец подошла к Таргитаю, жрец протянул ему длинную деревянную поварешку с неким волшебным питьем. Молодой человек пригубил снадобья и ведомый впереди стоящей девушкой скрылся в таинственных коридорах колохода, таща за собою, проделавшую ту же процедуру Зарину. Чередующиеся плавные и резкие повороты колохода заставляли юношу все глубже и глубже погружаться в дремучее состояние, уже через несколько мгновений ему захотелось опустить свои веки и полностью отдаться движению хоровода по причудливым закоулочкам колохода. В глазах пестро поигрывали всевозможные цвета, но Таргитай отчетливо начал ощущать, что солнце начало все ближе и ближе клониться к линии горизонта, преобладающие ярко-алые огоньки сменились марными, фиолетовыми отблесками, на мгновения проскальзывали и резвые, словно вспышка молнии, небесные цвета, которые тотчас же сменялись насыщенными зелеными красками и желтой точкой, которая как горошек скатывалась откуда-то сверху, уходила вниз, за переносицу и опять появлялась наверху, так повторяя свое движение до очередной вспышки. На фиолетовом фоне рисовались причудливые розовые картины и порой даже радужные разливы, но с большим заносом в темную, ультрафиолетовую, сверхмарную часть. Спустя неопределенное время Таргитай вдруг начал чувствовать, что не может ощущать земли под ногами: казалось, словно при каждом последующем шаге ноги его ступали все выше и выше, а под ними ощущалось некое мягкое и приятное, будто вода, пространство. Несомненно, эти ощущения было знакомо молодому человеку, ибо не первый раз участвовал он в колоходах на подобных праздниках. Но с каждым таким разом эти незабываемые ощущения усиливались, и открывались все новые и более яркие краски в осязании всего действа. Вскоре ощущение легкости наполнило все его тело, и он уже был готов открыть глаза — сплетаясь в причудливый узор все люди кружились в таинственном хороводе, паря в воздухе на высоте в сажень над колоходом. Внезапно Таргитай почувствовал, как девушка впереди него потянула его куда-то наверх, еще выше чем он был. С любопытством новорожденного ребенка юноша принялся вглядываться в другие части заплетенного хоровода и начал замечать, как некоторые из людей так же стали взмывать выше в воздух, нежели другие, при этом образовывая уже объемный хоровод, который продолжал свое плетеное движение, рисуя хитросплетенные круги уже не на плоскости земли, а в трехмерном пространстве. Вскоре весь этот объемный хоровод принял форму шара и Таргитай начал различать как по контуру этого шара начало излучаться сначала приглушенное, но становящееся все ярче и ярче с каждым мгновением марное свечение, которые начало укрывать собою всю округу, освещая дремучие леса. Юноша уже полностью погрузился в дрему и теперь мог даже наблюдать со стороны как выглядел их трехмерный, шарообразный хоровод со всевозможными сплетениями и переходами — этот огромный светящийся фиолетовый шар уже висел высокого над южными склонами Чюдрокских гор. Марное свечение, казалось, можно было наблюдать уже из любой точки Семиводья, но, скорее всего, даже потому, что таких хороводов в ту ночь взмыло над всеми степными и горными просторами страны сотни и тысячи. Теперь, находясь на достаточной высоте, Таргитай мог отчетливо разглядеть светлые очертания северных полуночных земель, все величие белых морей и рек, а также и всю окутанную тьмой таинственность полуденных южных территорий и созерцать глубины черных морей и впадающих в них рек. Необъятность просторов просто завораживала. Зара, казалось, думала о том же, о чем и молодой человека, ибо ее глаза передавали точно такие же переживания, какие испытывал в тот момент в своей душе и Таргитай. Неожиданно где-то на юге промелькнуло еле заметное червонное свечение. Это привлекло внимание юноши, и он решил посмотреть, что же это такое необычное было, чего он еще никогда доселе не видывал: далеко на юге высоко в темном небе сплелись в ядовитый клубок две ярко-алые огромные змеи, которые кусали друг друга за хвосты и невыносимо шипели — кто-то проводил темный хоровод. Вдруг, заметив Таргитая, одна из змей оттолкнула головой другую, и они уже вместе на мгновение ока уставились на молодого человека и внезапно резким движением рванули к нему издавая еще более ядовитые шипения, словно были разгневаны чем-то…

Очнулся молодой человек ранним утром, когда птички начали уже выводить свои райские мелодии, а пчелки опять устремились на цветочные луга за очередной порцией золотой добычи. Все вокруг еще спали, обнявшись парами, прямо на поляне, где вчера проходило празднество. Зарина сладко зевнула своими алыми губками, устроив головку поудобнее на груди Таргитая, но еще, по-видимому, не думала просыпаться. Таргитай приобнял возлюбленную и поцеловал ее в лобик — этой ночью они открылись друг другу…

Осень 159 г.

На центральной площади Кологарда, прямо у царского терема столпились огромные сонмы народа. Так как город сей будучи столицей всего Семиводья не был таким маленьким как иные, то и на вече собиралось немало копных мужей, тем более, что были и те, которые приезжали с посланиями или прошениями в стольный град от своего вече. По обычаю, вокруг костра этим вечером сложили несколько кол из березовых лавок. На лавах в ближнем к огню кругу восседали царь Сам, его верные советники и многомудрые старцы-волхвы, а также жрецы из главного храма города — Храма Вед. Места в среднем кругу занимали все достойнейшие главы своих родов, которые имели право называться роданами — копными мужами, что указывало на их здравомыслие и компетентность в решение вопросов, выдвигаемых на уровень копы. Третье же коло составляли главы менее слабых родов, которые были не столь успешны в поддержании достатка в своем роду, но тем не менее право голоса на городском вече они также имели, а вот на державном уровне учитывались только решения, принятые исключительно копными мужами, которые доказали обществу свою состоятельность и рассудительность. Царь должен был прислушиваться к мнению копы и в обязательном порядке исполнять возложенные этой самой копой на него задачи, советники же его лишь могли подсобить ему мудрой мыслью по поводу того, каким образом можно было бы лучше и добротнее выполнить ту или иную задачу. Старцы же на вече решающего голоса не имели, но к их слову прислушивались и их совета спрашивали в необходимых случаях, они также, подобно и жрецам, следили за тем, чтобы вече проходило в согласии с древними конами и его ход не нарушался. Гостям же с ходатайствами и посланиями из иных волостей и весей всегда были отведены места среди копных мужей, ибо в стольный град могли послать только надежного человека, с хорошей репутацией, таким образом он зачастую являлся главой одного из достойных родов тех мест, откуда прибывал. И обычно же, когда на стольном вече присутствовали гонцы из других волостей и весей, то это, за исключением, конечно, экстренных и чрезвычайных случаев, уже являлось державным вече, на котором обсуждались вопросы касательно продвижения дел во всей державе. Такие вот посланники еще во время их поездок в стольный град по каким-то важным заданиям были обеспечены всем необходимым из мирской казны: в какой бы город они не явились по надобности, там их обязаны были накормить, дать кров над головою и предоставить им возможность заниматься своим делом, которое, конечно же, должно было идти на пользу всей веси, волости или державе.

Вот так и в тот осенний вечер на главной площади у колокольни Кологарда собралось очередное вседержавное вече, и оттого там присутствовало так много народу, что собрались и мужи из других волостей. Особенно важным было поднятие вопроса безопасности границ страны, которые за последнее время довольно часто нарушались войсками южного правителя. Вече уже было в самом разгаре и Сам с одобрения копы уже вынес немало мудрых решений касательно дальнейшего державного курса и планирования по таким вопросам, как: благосостояние народа, что касалось накопление добра и распределение его в городских и родовых общинах волостей; опять-таки безопасность для тех весей и волостей, что находились на рубежах с южными землями; построение новых храмов и основание новых поселений в степных местностях страны и другие насущные дела. Где-то в середине второй части вече, которая уже проводилась под покровами темноты, когда лишь костер в центре площади освещал лица копных мужей, очередь молвить свое слово наконец дошла до взволнованного мужчины средних лет в украшенном золотыми нитями коричневом кафтане:

— Уважаемые копные мужи, роданы, — начал он, выйдя на центр, — Твое Сиятельство, царю! — повернулся он и к Саму. — Здравия вам всем! — обвел он рукой присутствующих на вече. — Я прибыл из небольшого городка, расположенного на берегах Касского моря. Я являюсь представителем одного из мощных родов тех земель и прискакал я в стольный град, в такую даль для того, чтобы сообщить о бесчинстве и беззаконии, которые происходят в нашем городке и распространяются по округе.

— Что ж, поведай, родан, нам о несчастье, постигнувшем твою весь, — кивнул белобрысой головой Сам, который теперь с отпущенной белесой щетиной и собранными в хвост длинными кучерявыми волосами стал более походить на опытного, мудрого правителя и могучего богатыря, коим он и являлся.

— Давеча, несколько недель назад, в наше местечко прибыли заморские купцы. Ладьи их были выполнены весьма добротно, и на первый взгляд мы и не могли подумать ничего дурного о наших гостях. Конечно, явились они слишком спонтанно и неожиданно для нас, но вскоре показали себя с самой лучшей из своих сторон, и мы согласились приютить сих людей. К тому же они привезли с собой с полуденных берегов Касского моря диковинные товары на обмен. Так торговались они с нами три дня на ярмарке, которую князь нашей волости не преминул устроить по данному поводу. В третью ночь же проснулись мы от переполоха великого — гости наши похватали свое оружие, неведомо откуда взявшееся у них, и захватили князя с его семьей в его же доме, что на холме возвышается над городом. И вот уже третья неделя идет, как они грабят наш город и всю волость. Оказались те заморские купцы, как мы осознали потом, разбойниками, прибывшими из южных земель. Посему просим мы всей волостью помощи твоей, царю, ибо не ведаем даже того жив ли наш князь иль уже казнили его захватчики, — завершив доклад, человек упал на колени подле Сама и ударил челом оземь.

— Поднимись! — строго ответил правитель и встал, выпрямившись во весь свой немалый богатырский рост. — Я тотчас же отдам приказ и отправлю часть своего войска с тобою в обратный путь, человече, и выедете вы завтра на рассвете! — громко объявил царь, потом подошел к послу от волости и уже обычным голосом спросил. — Были ли те пришельцы инородцами или нашего рода-племени?

— Глаза их были черны, а кожа смугла, но Золотой речью владели они неплохо, — взволнованно протараторил посланник. Лицо царя на мгновение приняло задумчивое выражение, и он продолжил:

— Что же, сие уже есть нарушение нашей державной границы! Давно уже никто не решался нарушить целостность порубежных земель Семиводья, следует преподать преступникам урок! — глас Сама звучал величественно, как того и подобало настоящему царю.

Внезапно, стоявший все это время за пределами последнего круга роданов и наблюдавший за происходившим статный златовласый юнец начал бесцеремонно расталкивать всех локтями дабы пробраться к центру площади, где стоял его дед. Сам сразу же узнал в этом амбициозном и упрямом парне своего внука, который будучи еще довольно юным не имел права присутствовать и гласить на собраниях копы. Русу только недавно стукнул шестнадцатый год, но он уже проявлял недюжинную сноровку в военном искусстве и намного опережал всех своих сверстников. Своим могучим телом он уже походил на былинных богатырей и героев, но его еще гладкий подбородок и по-детски синие глубокие глаза выдавали его истинный возраст. Рус, будучи царского рода, всегда рос с осознанием того, что ему должно быть дозволено немного больше, чем остальным его одногодкам, которые обучались вместе с ним военному делу. Еще с восьми лет он начал твердо держать меч в руках и уверенно сидеть в седле, но чем старше он становился, тем больше росла его сила и к четырнадцати годам уже ни одна лошадь и ни один конь не могли удержать на себе веса юноши. Именно благодаря своей такой необычной силе он и ощущал свое превосходство над другими своими сверстниками и считал это наследием, которое досталось ему от великого царского рода, к которому он принадлежал. Хотя в сих землях уже несколько сотен лет не рождались такие поистине могучие богатыри. И мощь Руса заключалась даже не в объемах его мышц, которые хоть и были в форме, но не придавали ему вида огромного неповоротливого медведя — все пропорции сочетались в юноше идеально. Сила его крылась еще, видимо, и в необычайно крепком духе его, который и подпитывал парня. Все это Рус унаследовал от своего отца — Зоряна, а от матери же ему достались, как юноше бывало рассказывал дед, необычайно красивые синие очи с длинными ресницами и золотистые волнистые волосы. Сам же Рус свою маму уже и не помнил, ибо потерял ее еще в детстве — она погибла во время прогулки со своими детьми, когда на них напал дикий зверь. Весь удар на себя приняла самоотверженная мать, успев лишь крикнуть Славену, чтобы он хватал своего младшего брата и бежал. Царь Сам, потом, конечно, поехал в горы и разобрался со зверем, подобных которому в этих местах не видывали уже много лет доселе. Так Рус воспитывался лишь своим дедом Самом и братом Славеном. Сестру же Ильмеру он тоже уже практически и позабыл, ибо, как только ей исполнилось двенадцать лет, Сам решил отправить ее обучаться женскому знахарству к жрицам Озерной долины, что в просторных степях Семиводья. Так Рус не по дням, а по часам вырос велимогучим богатырем, подобно своим предкам. Женского же воспитания у него и вовсе не было, от чего, возможно, он и стал таким грубым и упрямым юношей, который не церемонился ни с кем и был слегка горделив, но эту его гордыню мог усмирить лишь Славен, который сумел привить богатырю с детства чувство совести, которое и не позволяло Русу стать заносчивым и самодовольным воином, который мог в одиночку разбросать уже в свои шестнадцать небольшое сторожевое войско, что он и намеревался сделать. И об этом своем намерении он и хотел сообщить деду на вече, нагло расталкивая собравшихся копных мужей, дабы пробраться к середине.

— Я готов идти в поход к Касскому морю! — выкрикнул он из толпы, еще не приблизившись к центру площади, люди же шарахались от него в стороны, ибо ведали, что его самый легонький толчок рукой мог значительно покалечить попавшегося на его пути зеваку.

— Что? — удивленно воскликнул Сам. — Ты не должен здесь… — хотел было возразить правитель, ибо никогда не желал выделять своего внука среди других юношей уважаемых родов Семиводья и давать ему какие-то привилегии, но громогласная речь юноши заглушала голоса всех присутствующих на вече:

— Я смогу разделаться с разбойниками одной левой, дед! — самоуверенно заявил молодец, уже наконец высвободившись из толпы и очутившись в центре внимания. — Сколько их там засело? — обратился он к гонцу, не дав царю даже возразить ни слова.

— Э-э-эм… — замялся посланник, — порядка полсотни, — неуверенно заявил тот.

— Дайте мне только дюжину воев и одну ладью, — обратился к копным мужам Рус. — Мне этого хватит, — коротко отрезал юноша.

— Ты еще юн для таких походов, — сурово запротестовал Сам не столько из-за заботы, ибо в действительности он не сомневался в силе внука, сколько из-за того, что никак не хотел нарушить сложившиеся за тысячелетия коны, за почитанием которых следили беспристрастные старейшины. — Я — царь и твой дед, и я запрещаю тебе участвовать в этом! — строго заявил правитель, он был серьезен и строг как никогда.

На мгновение над площадью нависла тишина, лишь успокаивающее потрескивание дров в костре и пение сверчков разряжало обстановку. Рус не собирался так просто упускать свой шанс проявить себя впервые как настоящий и полноценный воин:

— Копные мужи! — сделал он многозначительную паузу, обведя всех присутствующих своим, кажущимся не таким уж и юным, взглядом. — Я обращаюсь к вам, ибо вы — копа, и вы вынесете окончательное решение. Рубежи нашей державы были нагло нарушены каким-то чужеземным племенем! Те люди пришли и захватили одну из наших волостей, у них хватило сил одолеть войско тамошнего князя и пленить его! Всего с полсотни разбойников уже третью неделю держат не только весь, но и большую часть волости в подчинении. Представьте себе, насколько могучими являются они воинами и насколько мощным должно быть их вооружение, чтобы их до сих пор никому не удавалось выгнать из тех земель. И я не думаю, что, послав на битву пускай даже и многочисленную дружину, вы не избежите крупных потерь! Вы хотите этого? Желаете, чтобы ваши братья, сыновья, внуки, которые, быть может, и окажутся теми дружинниками, коих направят в поход, не вернулись вовсе? Мне же хватит лишь дюжины воев, которых я отберу сам, дабы завершить все это беззаконие! Многие из вас ведают, какой силою обладаю я, — молодец взглянул на своего деда, — посему прошу вас, чтобы вы позволили мне возглавить сей поход, и клянусь вам: каждый из двенадцати дружинников вернется домой живым и невредимым.

Когда юноша закончил свою речь, копные мужи и старейшины начали оживленно переговариваться между собой и в воздухе повис гул. Спустя некоторое время все совещающиеся замолкли и один из них поднялся с места и обратился к царю:

— Твое Сиятельство, копа с одобрения старцев приняла решение: мы считаем необходимым послать сего юнца, не смотря на его лета, в поход против захватчиков.

Рус опять повернулся к Саму и заметил сильное неодобрение на его лице, которое при этом выражало и смирение:

— Что ж, раз копа решила, то так тому и быть! — с печалью в голосе произнес правитель.

***

Утро в этих местах было довольно туманным. Да и сам воздух на протяжении всего дня казался каким-то влажным. Все это было весьма непривычно для Руса, да и, скорее всего, для его спутников. Ведь там, откуда они прибыли, такая погода была редкостью, хотя высоко в горах бывало и выпадали туманные деньки. Но, все-равно, молодой воин ощущал некий дискомфорт находясь в совершенно иных землях, хоть они и были частью его страны. Это был первый поход юноши и вообще его первый выход за пределы долины, где располагался Кологард. В это раннее утро Рус уже бодрствовал, ибо не мог полноценно выспаться здесь. Возможно, все дело было в том, что находились они сейчас в низовьях реки, совсем недалеко, в паре верст, от моря, отчего, как казалось парню, и было столько влаги вокруг. Даже росы на траве было столько, что ее можно было в буквальном смысле пить. А когда босыми ногами тем утром он ступал по зеленому ковру, устилающему землю, то чуть ли не по щиколотку утопал в воде. Юноша стоял, обратившись лицом к виднеющемуся вдалеке Касскому морю. За спиной его, на востоке, солнце еще и не думало показываться, хотя было уже довольно светло вокруг. Неподалеку в разбитом шатре еще похрапывали двенадцать воинов, отобранных лично Русом для данного похода. Критерии, которыми довольствовался молодец при выборе своих спутников не были многочисленными: во-первых, это были только те ребята, которых он сам лично хорошо знал и в силе духа которых не сомневался; во-вторых, они должны были побороться с ним, и, конечно же, одолеть Руса в честном бою один на один ни у кого не удалось, но тем не менее юноша мог оценить у кого какая хватка и кто был ловчее и прытче иных. Также в этот военный поход с Русом отправился и его старший брат Славен, которому на тот момент уже было двадцать два года, и он уже мог участвовать в таких мероприятиях, как полноценный воин. На самом деле Славен не особо любил воинское дело и никогда хорошим воином и не был вовсе. Его увлекала совершенно иная стезя — он еще с детства поставил обучение военному искусству на второй план и отдал предпочтение изучению мудрости и углубился в науку мысли. Но еще будучи ребенком, когда умерла их мать, он дал себе обещание, что никогда не бросит Руса и будет всегда ему верным наставником и помощником. Именно поэтому он отправился на юг вместе со своим братом. Была и еще одна причина — их дед Сам настоял на том, чтобы за старшего был Славен и присматривал за вспыльчивым и бесшабашным, чересчур самоуверенным мальцом. Так Славен убил сразу двух зайцев: и поручение деда выполнил, и свой обет сдержал. Он был полной противоположностью своего младшего брата: спокойный, уравновешенный и не по годам умудренный он все же больше походил на свою мать. Даже волосами различались юноши: безмятежный Рус обладал вьющимися волосами, ниспадающими на плечи, Славен же носил прямые, но такие же золотистые, как во всем их роду, власы, которые подобно деду подбирал в короткий хвост на затылке. Большей серьезности ему придавала и его недлинная, но густая бородка. Так в этом тандеме двух братьев если Рус несомненно был силою, то Славен мог по праву считаться разумом. В то утро он тоже как ни странно проснулся раньше остальных и, найдя своего братца на поле на вершине холма глядящим в морскую даль, подошел к нему. Откуда-то снизу доносился периодический стук дерева о камни — это была небольшая ладья, на которой воины спустились по реке из горных долин в низовья. Теперь же она стояла пришвартованная к берегу и видимо и ударялась из-за течения реки о прибрежные подводные камни.

Рус очередной раз втянул носом запах свежей травы и уселся на склоне холма. Он даже и не заметил, как сзади к нему подошел Славен.

— Зря ты все-таки, братишка, затеял этот поход в одиночку.

— А? — резко повернул голову юноша. — Это ты, Славен, — улыбнулся он, узнав брата. — Что теперь говорить — мы уже здесь. Да и что тебя так смутило-то, а, братец?

Славен опустился на траву рядом со своим братом и продолжил:

— Ты же сам видел, что все местечко обнесено каменной стеной в две сажени, да и захваченный разбойниками дом князя мало того, что находится на возвышенности, так и еще тоже окружен частоколом. Рус, это — почти неприступная крепость. Я боюсь, как бы ты не сгубил двенадцать семиводских витязей, да и сам не погиб в сражении, — его голос звучал взволновано.

— Их всего с полсотни людей, — усмехнулся юноша, — я же и не стольких могу запросто раскидать.

— В честном бою, Рус, в честном и равном. А здесь, — махнул Славен в сторону моря, где располагался городишко, — у них явное преимущество, да и будут ли они, эти преступники, сражаться в честном бою!

— И что ты предлагаешь, брат? Уйти и вернуться в Кологард ни с чем, с позором?

— Нет, братишка… Есть у меня одна мысль касательно сего, — задумался Славен.

— Какая же?

— Я, кажется, читал когда-то об этом племени акалианцев. Они давно пришли с западного полуострова Акалиании и осели в южных землях и ведут полудикий образ жизни, отчего у них и нету единого правителя или князя. Они сами по себе, живут стаями, подобно волкам. И в каждой такой стае есть свой вожак.

— И что же? — перебил уже потерявший терпение Рус своего брата.

— А ты слушай дальше! — строго заметил Славен, — Хоть и живут они разрозненно, но есть у них один обычай, который почитаем во всех стаях: тот, кто сумеет одолеть вожака, сам им и становится. Это выгодно и для них самих — встречаются две такие стаи, скажем, и один из вожаков убивает другого и становится главарем уже двух стай, которые объединяются в одну, более мощную.

— То есть ты предлагаешь прийти к ним не как семиводское войско, а как такая же шайка? — осенило вдруг юношу и на его лице заиграл румянец. Солнце тем временем уже начинало краснеть на горне.

— Только так у тебя появится возможность сразиться с ними в честном бою и без значительных потерь для обеих сторон.

— Особенно для их стороны! — развеселился юнец.

***

Вожак инородного племени выглядел довольно огромным и мощным воином, что заметно выделяло его на фоне остальных членов его стаи, хотя они тоже всем своим видом выглядели устрашающе. Что делало главаря еще более страшным, так это угрожающие татуировки, которых было значительно больше, чем у его сородичей на его теле и остриженной наголо голове. Все эти узоры извивались причудливым образом, словно пародируя телодвижения пустынных змей и повторяя те рисунки, что они оставляли после себя на раскаленном песке. Песку же подобно была такая же медного оттенка кожа пришельцев, которые сейчас столпились во дворе княжеского дома, полностью окружив прибывших к ним воинов, не догадываясь о том, кем они являлись на самом деле. Рус же и их вожак находились в самом центре, который был специально очерчен для проведения поединка между двумя главарями. Юноша оценивающе проводил взглядом по своему конкуренту и отдал должное многочисленным шрамам на руках и лице соперника, поверх некоторых из них даже не росла безобразная смоляная щетина дикаря. Такие же черные его глаза сверкали злобой, его соплеменники поддерживали его какими-то непонятными улюлюканьями на своем языке, хотя и Золотой речью они владели недурно, что не без удивления отметил про себя юный богатырь. Его противник расхаживал по имитированному рингу словно павлин и заводил толпу своих поклонников. Его бесстрашие или безрассудство еще подчеркивалось и тем, что никаких доспехов на нем и в помине не было: лишь грубые, сшитые из кожи некоего животного штаны, торс же его был полностью обнажен. Неожиданно вожак дикарей наглой походкой, словно являлся хозяином всех тех мест, подошел к Русу и ткнул указательным пальцем в червонные латы юноши, намекая на то, что он должен был их снять. Главарь чувствовал себя действительно вальяжно и явно считал, что преимущество было на его стороне, ибо он даже не удосужился произнести свою просьбу на Золотом языке, а обратился к богатырю жестом, словно тот был холопом или недалеким человеком. Самолюбие Руса было задето, но он тем не менее удержал себя в руках и послушно снял всю свою броню, оставшись в плотных просторных штанах и рубахе. На мгновение ему даже стало жалко и своей расшитой рубахи, поэтому он решил на всякий случай снять и ее, отдав одному из своих дружинников и обнажив свою мускулистую грудь. Вожак тем временем не церемонился, и как только Рус оказался без одежды сразу же зарядил ему первый удар по ребрам. Такое бесчестие уже полностью вывело юношу из себя и, выпрямившись, претерпевая боль, он набросился на противника со всею накопившеюся ярью. Такого ожесточенного и длительного поединка не видывали давно даже сами разбойники, ибо их главарь всегда довольно быстро одерживал победу над своими соперниками, выводя их из ориентации первым же, но мощным и неожиданным ударом и затем сворачивая им голову. Но Рус был не из робкого десятка, и, став лучшим на своей родине, он наконец нашел себе противника по силе, настоящего конкурента, который все же не всегда придерживался правил честного сражения.

Уже около часа длился их бой, но сдаваться не собирался ни один из них. Лицо и тело юноши уже украшали всевозможные ссадины и кровоподтеки, не меньше отхватывал от тяжелой руки богатыря и чужеземец. Внезапно Рус почувствовал, что его противник начинает терять свою мощь и его удары начали ослабевать. Собравшись со всеми оставшимися силами, молодой воин навалился на разбойника и повалил его наземь, прижав его своим же весом к земле и обездвижив — противник был повержен, это была справедливая победа. Зрители, наблюдавшие за сражением, одобрительно заулюлюкали, намного меньше оказалось недовольных результатом поединка. Рус встал с проигравшего и подал ему руку, тот уже полностью обессилев вцепился правою рукою в предплечье богатыря, но неожиданно кто-то из толпы выкинул кинжал на землю рядом с противниками — вожак не думал так просто отдавать свое лидерское место — свободной рукой он схватился за рукоять и воткнул кинжал в бок юноши. Все произошло слишком быстро, Рус даже не успел ничего осознать, как вдруг ощутил резкую боль в боку. Опустив свой взгляд, он видел, как фонтан крови начал хлыстать из глубокой раны. Богатырь упал на локти, вожак же тем временем, уже набравшись сил, встал и занес кинжал над головой Руса. Молодой воин собрал всю свою последнюю волю в кулак и несмотря на режущую боль резко приподнялся и головой протаранил грудь главаря свалив его на землю. Удар затылком на время оглушил дикаря, кинжал отлетел куда-то в сторону. Выпрямившись, Рус подошел к телу соперника и упал на колени рядом с ним — сердце главаря еще билось — он был жив и его веки начали медленно приподниматься. Рус уже пылал ярью и что было силы замахнулся своим массивным кулаком — раздался хруст костей — черепная коробка дикаря треснула и по его лбу медленно побежала бурая струя крови. Юноша наклонился к уху еще живого чужеземца и шепотом промолвил:

— Так будет со всяким, кто придет в наши земли.

Неожиданно главарь, явно сквозь боль, но с огромными усилиями, прошептал на Золотом языке:

— Ты одолел меня… но Зохак… уже рядом… — с этими словами дикарь испустил дух. Его же соплеменники восторженно закричали что-то на своем языке, а потом и перешли на тот, который могли понимать все. Один из них вышел к Русу и помог ему подняться.

— Теперь ты наш вожак! — молвил он. — Веди нас о, сильнейший из волков! И прими этот дар — коня, обуздать которого будет под силу лишь тебе! — чужеземцы расступились и за узду вывели поистине крупного и массивного вороного скакуна, принадлежавшего ранее предыдущему вожаку. Рус, отказавшись от помощи, залез на спину подаренного ему скакуна и с неприкрытым удивлением и радостью отметил, что тот сумел выдержать его на себе. Юноша схватил своего коня за гриву, пришпорил его и стремглав помчался к морю, заставляя людей в панике разбегаться:

— Несись, Рах, несись! — склонился парень к уху жеребца. — Теперь мы вместе до скончания времен!

Весна 163 г.

Наконец-то этот день в жизни Таргитая настал. Все свои тридцать три года жизни он шел к этой цели и вот сегодня он все же должен был пройти посвящение и стать полноценным жрецом. Уже полгода отсутствовал молодой человек дома и пребывал в горах далеко на востоке от города, в котором вырос и прошел обучение. Еще осенью прибыл ученик старого жреца Храма Вед в эти далекие от Семиводья земли. По достижению определенного возраста любой достойный ведун мог пройти посвящение и принять титул жреца, дабы хранить и передавать мудрость при каком-либо храме, зачастую именно в том, где и проходил свое обучение. Для Таргитая это было чем-то особенным, он как никто другой с самых ранних лет своего нахождения в Семиводье понял, что именно этому он должен был посвятить всю свою жизнь — нести свет вед людям, призывая их к миру, а не к вражде. В последнее время именно козни и злобы наполнили сердца большей части людей за пределами Кологарда, даже в самом Семиводье внутри одного племени могли возникнуть разногласия, которые в свою очередь приводили даже к междоусобным битвам. Конечно, войнами это назвать было сложно, ибо все же никто не осмеливался покуситься на целостность державы, но тем не менее обстановка становилась все более и более накаленной. В детстве, живя еще в Ринии, Таргитай и подумать бы не мог, что когда-либо столкнется со столь суровой правдой жизни — ему казалось, что он жил в абсолютно чистом обществе, что в Мероуре не было места вражде, и что его окружали кристально честные люди, которые не таили внутри себя никакого злого умысла. Эта твердая детская вера в бесконкурентное добро было разрушена в довольно раннем возрасте — предательство местными управителями его отца Адвина и убийство его заставили еще маленького мальчика совершенно по-иному взглянуть на реальность. О своем золотом детстве юный наследник ринского престола помнил немного, но два противоборствующих воспоминания засели в его детской душонке глубоко: искренняя улыбка его отца, которого переполняла радость при каждой встрече с маленьким сыном, и смерть Адвина на собственном троне. Эти два образа никогда не покидали подсознания маленького человечка и их он сохранил в своей голове аж до зрелых лет, стоя именно в этот момент посреди бескрайних горных лугов и прокручивая эти воспоминания в своей голове с преднамеренной детальностью — Таргитай от всего сердца желал понять, что же двигало теми людьми, которые столько лет могли выдавать себя за близких друзей, но в итоге всадить нож в спину. «Что могло заставить человека изменить своему обету и своей чести?» — этот вопрос не давал покоя молодому ведуну.

Находящееся в чистом небе в зените солнце прогревало землю совсем слегка, несмотря на то, что со стороны могло казаться, будто вовсю уже цвела и благоухала всеми возможными цветочными ароматами весна. В этих местах теплые времена выдавались только в отдельные летние сороковники — ныне же на склонах некоторых гор еще лежали толстые шапки снега. Долина, в которой сейчас пребывал Таргитай, являлась одним из самых его излюбленных мест в этих горах. Местные жители называли ее долиной Ярл, а все из-за необычайного обилия удивительных цветов, красоте и запаху которых можно было внимать буквально на каждом шагу на просторных лугах сей долины, окруженной с трех сторон не менее причудливыми горами. На некоторых их склонах до сих пор лежал снег, но большая их часть уже была раздета и Таргитай мог часами наслаждать пестрым разнообразием красок, которыми отдавали, возможно, диковинные породы составляющие сии горы, которые отнюдь не были поросшими многовековыми дремучими лесами и пущами, подобно иным горам в округе. Именно эта экзотическая загадочность тех мест и привлекала молодого человека более всего, из-за чего все свое свободное время он старался проводить, изучая каждую ровную сажень этой долины. Самый ближайший поселок от сих мест находился далеко на северо-западе, за лесистыми склонами гор и таинственными озерами, на берегах которых Таргитай также успел побывать еще осенью и потом один раз зимой вместе со жрецами. Жрецы же обитали в самом чудесном месте сих гор — недалеко, на юге возвышалась величественная и полностью белоснежная, от самого своего подножия и до вершины, гора, которую сами жрецы именовали Вторым Храмом Мероура. Она считалась сокровенным центром мудрости всего Мероура и колыбелью народов, хотя была она так названа, по заявлениям тех же жрецов, в честь куда более древнего храма. Таргитая всегда привлекали подобные рассказы и сказания, особенно те из них, что в красках описывали ту жизнь, которую вели рода ариантов до древней войны, названной Битвой Арты. И тот ушедший в глубину веков мир всегда преподносился, как идеальный, в котором не было мест войнам, до определенного момента. Именно этот момент волновал молодого Таргитая больше всего — именно там лежал ответ на мучающий его все эти годы вопрос. Вскинув свою косматую главу вверх, ведун прищурился от ослепляющих лучей солнца и отметил про себя, что оно уже перешагнуло точку зенита и начало свое неуклонное движение в сторону горизонта — это был знак. Именно в этот час жрецы и ожидали его в своем храме. Таргитай торопливо сунул свой варган в суму и двинулся в сторону белой горы…

…Взобраться на нее казалось невозможным со стороны, ибо уже за несколько верст при подходе к ней весенняя погода резко менялась на суровую зиму, а молодой человек был одет лишь в длинное льняное жреческое одеяние до пят. Но Таргитай уже был научен старцами, как проходить сквозь морозные преграды храма. В самый первый раз, как юноша сюда явился, он был укутан в несколько медвежьих дубленых шкур, что все-равно не особо-то и спасало его от холода. Тогда ему казалось, что храм скорее всего находился где-то у подножия горы, ибо добраться до вершины казалось вообще невозможным. Велико было удивление Таргитая, когда он узнал, что представлял из себя сей храм на самом деле: давным-давно, еще до Битвы Арты и войны между правящими родами Яровиндлов и Курасов, эта гора являлась рукотворным гигантским куполом высотою в девять верст; она и была тем самым Вторым Храмом Мероура и являлась одним из самых главных культовых мест для всех жрецов ариантских народов, многие правители древности приезжали поклониться величественным золотым кумирам Богов, выставленным в главном зале храма. Множество различных жрецов: ведунов, чаклунов, знахарей, чародеев, волхвов — ежедневно прибывало и покидало стены сего грандиозного храма — жизнь когда-то кишела в сих местах, и не всегда здесь круглый год стояла зима; во время последнего сражения между двумя враждующими родами Курасов и Яровиндлов обеими сторонами было использовано древнее мощное колдовское оружие, которые до того момента охраняли от людей в Асилиуме вечномолодые кудесники ясны, дабы никому не досталось оно; тем не менее Ярену, герою той войны, удалось убедить их дать ему то страшное оружие, ибо иного выхода усмирить разбушевавшегося противника уже не возможно было найти; не могли ясны допустить того, чтобы породнившиеся с инородными акалианцами Курасы распространили свою власть по всей Великой Арте. Это был последний раз, когда ясны, дети Духов-Сваоров, вмешались в дела людей. Подобное оружие тем не менее оказалось и у Курасов, переданное кем-то неизвестным. Так в итоге финального сражения Битвы Арты, когда обе стороны использовали это мощное оружие, произошло великое землетрясение, из-за чего на юге происходили многие потопы, извержения вулканов, некоторые территории полностью смыло и на их месте остались лишь бескрайние пустыни, как те, что по рассказам, которые доводилась слыхивать и читать Таргитаю, находились к югу от Семиводья, не избежал злой участи и Второй Храм Мероура — из-за ужасного землетрясения вершина купола была напрочь разрушена и с тех пор сей край погрузился в зимнюю тьму, остатки же купола надолго оказались сокрыты жрецами от людских глаз под толстыми слоями снега; отныне лишь немногие удостаивались чести войти в древний храм.

Повидавшие многое на своем веку старинные проходы-лабиринты храма таили в себе немало загадочного: все их стены были исписаны какими-то непонятными уже покрывшимися пылью символами, насколько Таргитай был осведомлен — это был один из древнейших видов письменности, используемых жрецами, и именовался Волхарем. К своему великому сожалению, молодой человек не имел возможности обучиться понимать сии знаки и часами с факелом в руках пытался разгадать зашифрованные на стенах рунические послания древности, которые ему никак не хотели даваться. Жрецы же становились довольно не разговорчивыми, когда пытливый ведун пытался завести речь о сей таинственной письменности. Но напротив, жрецы были и крайне любезны, предоставив Таргитаю возможность поизучать древние пураны и манускрипты, написанные другими видами письма — Образарем и Торгарем соответственно. Эти формы письма были распространены и среди обычных образованных ариантов, но только уровень прочтения, который им был доступен являлся неглубоким, а вот жрецы, напротив, могли читать все сорок девять слоев текста. Разница же между Образарем и Торгарем состояла в том, что черы, значки первого, писались правой рукой, называемой пурасом, слева направо, а арфы, символы второго — левой рукой, манусом, справа налево. Первое было письмо творчества, выражения чувств и глубинных образов, а второе являлось письмом торговли, науки и логики.

Вскоре древние освещенные тусклыми факелами коридоры храма кончились, и молодой ведун очутился в залитом золотым светом просторном зале с высоким сводом. По периметру сего помещения величаво нависали статуи Богов — для чего-то они не стояли на полу, а были неким образом врезаны в стены зала, доставая так своими макушками почти до самого свода, словно подпирая его. Недаром этот храм величали еще и Престолом Богов. В центре у алтаря собрался круг самых уважаемых и мудрых жрецов. Все они были в длинных, полностью белоснежных одеяниях, капюшоны которых были натянуты на лица и покрывали очи старцев, подобно тому, как зачастую скрывал свой лик и Ульгень — главный советник Наместника Ринии Адвина, его правая рука и первый учитель маленького Таргитая. Именно образ этого старого мудреца явился в голове молодого человека, как только он вошел в центральный зал храма.

— Мы уже давно ожидали тебя, — поднял голову один из девяти жрецов.

— Проходи, присаживайся, — указал иной из них рукой на десятый пустующий гранитный трон, замыкающий круг.

— Итак, Таргитай, — продолжил первый жрец, когда ведун занял свое место, — идет уже четвертый сороковник как ты прибыл к нам. Пришел ты с одним лишь волнующим тебя вопрос и в поиске решения к нему. Мы сочли тебя достойным пройти во Второй Храм Мероура и дали обет перед Богами помогать тебе чем можем и чем дозволено на пути к твоей цели. Прямых ответов ты не получил и являешься глупцом, если вообще ожидал их найти. Но мы тебе дали ключи, ключи к тем вратам, за которыми покоится ответ на тревожащий тебя вопрос. Что же делать с обретенными тобою ведами, решать тебе.

— Я с благодарностью принял ваши дары и действительно ключей, данных мне вами, явилось предостаточно, дабы понять всю глубину происходящего с ариантскими родами. Но что же делать мне со всем этим? — вопросил Таргитай. — Хватит ли одних знаний, дабы вразумить людей? Или же мне следует прибегнуть к неким иным орудиям?

На какое-то мгновение мудрец насу