Оглавление

Пролог

На них было бремя опасности, как и сейчас

Это цена, которую мужчины платят за почести.

Мери Рено

Теплый ветер шумел над головой, не давая по звуку определить путь отхода противника. Я раздвинул траву и, подтягивая карабин за гарпун, прополз чуть вперед.

— Стой! — Вовка ухватил меня за штангу боевого каркаса. — Заметят!

— Не учи ученого! — фыркнул я.

Новая позиция позволяла целиком разглядеть поляну, где по траве катились волны, как в океане. Таких ровных проплешин между деревьями было множество. Леся говорила, что они возникли от воздушных взрывов последней войны. Я ей верил хотя бы потому, что земля в подобных местах была утрамбована, а за пределами круга — рыхлая, часто изрезанная оврагами и промоинами.

Из-за облака выглянуло солнце и блекло отразилось в центре поляны.

— Кажется, мину оставили, гады, — повернулся я к Вовке.

— Идиот, — буркнул он и подполз ко мне ближе, отцепляя от каркаса бинокль. — Может, это оплавленный камень блеснул.

— Это у тебя вместо головы камень! — недовольно ответил я, выхватывая бинокль у него из руки.

Мина была самодельной, это понятно, но каждый охотник знает, что от такой штуки можно ждать любых гадостей, тогда как вылупившегося зверя можно обезвредить, узнав о нем по каталогу Вершинского.

— Ну, что там? — нетерпеливо заерзал Вовка.

— Вертится на месте. Железная.

— Понятно. — Он нахмурил брови, принимая у меня бинокль и придвигая окуляры к глазам. — Лазером щупает. Как только чиркнет по одежде, датчик отреагирует на пятнышко и активизирует детонатор.

Вовка по прозвищу «Лукич» был лучшим сапером в нашей команде, поэтому мне и в голову не пришло сомневаться в его теории.

— И что делать? — глянул я на него.

— Весла сушить. Это хорошая мина, и лучше ее обойти. — Он вновь приложил бинокль к глазам. — На краю поляны есть небольшой овраг. Можно пролезть по нему.

Идея с разминированием меня привлекала больше, но я не хотел перечить здравому смыслу. Мы тихонько перебежали к оврагу и поползли, вминая локтями влажную глину. Посредине овраг перегородила большая мутная лужа, и, переползая через нее, мы извозились, как черти. Вовка тихо бурчал, я двигался молча, цепляя гарпуном редкие стебли травы.

Вдруг я различил впереди тихий шлепок. Что-то упало в грязь.

— Засада? — вздрогнул я, готовый к обороне.

— Лежи! — Вовка вжал меня в глину. — Не вздумай поднять голову из оврага! Там мина!

Сердце у меня дрогнуло, как перепутанный зверек в клетке.

— Они знали, что мы полезем через овраг, — сквозь зубы прошипел я. — Надо было обезвреживать мину!

— Отходим, — шепнул Вовка, пятясь мимо меня. — Еще поглядим, кто кого сделает!

Получилось, что я прикрываю отход. Ползать задом у меня выходило плохо, а на корточках ничего, но это отнимало огромное количество сил, ноги моментально затекли и двигались заторможено. Зато я вовремя заметил противника.

— Лукич, они сверху! — крикнул я, разглядев на краю оврага тень человеческой фигуры. — Мина была обманкой!

— Вот гады! — с досадой выдохнул Вовка.

Я взвел карабин. Наша позиция оказалась не из лучших, но погоня была завершена, и теперь многое будет зависеть от нашей сноровки. Взяв на прицел тень на краю оврага, я был готов выстрелить, как только фигура появится на фоне неба.

Но их было двое — я услышал короткий хлопок, и мне в лицо полетели алые брызги с Вовкиного плеча. Вторая пуля попала ему в грудь и сразила наповал. Леденящий испуг овладел мной. Мне бы развернуться и всадить гарпун в неприятеля, а я рванул вперед, петляя по оврагу, словно заяц. Две пули мелькнули мимо меня, влажно вонзившись в глину.

Было понятно, что я обречен, что поверху бежать значительно легче, чем путаться в траве и вязнуть в грязи оврага. Но адреналин не позволял мне думать об этом, и я выжимал из организма все, на что был способен. Вновь за спиной хлопнуло, но и в этот раз пуля скользнула стороной. Мои нервы не выдержали. Не видя цели, я развернулся и дернул спусковой крючок карабина. Гарпун со звоном покинул ствол и ударил в грудь одного из противников.

— А-а-а! — протяжно выкрикнул он, соскальзывая на дно оврага.

Дрожащими руками я рванул с боевого каркаса второй гарпун и запихнул его в ствол. В общем-то, мне не оставили выбора — только драться. Грязный, перепуганный, я вылез из оврага, опасаясь в любой момент получить пулю из-за ближайшего дерева. Ветер кидал мне пыль в глаза, но, к моему облегчению, поляна была пуста. Дрожа от возбуждения, я шагнул к лесу, и тут же из ближайших кустов раздался характерный хлопок. Пуля чиркнула по листве и ударила меня в грудь, забрызгав красным вымазанную в грязи рубашку.

— Черт! — выкрикнул я, но решил не падать. Ни к чему театральные эффекты, когда ясно, что битва проиграна. — Это не честно!

— Что именно? — выглянула из-за кустов Леська, поигрывая ружьем.

— На самом деле должны побеждать охотники, а не пираты!

— Кто же виноват, что вы оба такие копухи? — пожала плечами Леська. — Меня раньше возьмут в охотники, чем кого-то из вас.

— Девок в охотники не берут, — буркнул я.

— Тебе-то почем знать?

— Не должны брать.

— Должны, не должны. Гадалка. Эй, Вадик! — она присела над краем обрыва, подавая руку своему напарнику, пораженному моим гарпуном. — Ты тоже хорош! От такого копухи гарпун получить!

— Да он драпал, как заяц! — Вадик был из нас самым старшим и проигрывал неохотно. — Кто мог подумать, что он пальнет с разворота?

— В бою некогда думать, — наставительным тоном заметила Леська. — Высовываться надо меньше, тогда не придется изображать дохлятину.

— Помогите кто-нибудь вылезти! — долетел снизу призыв Вовки.

Я подал ему руку, и он вскарабкался к нам, похожий на вылезшего из болота утопленника.

— Идемте на речку! — предложила Леська. — Все равно вам надо отмыться. И еще я знаю одну важную тайну.

— Как подманить охотников? — язвительно спросил Вадик.

— А если так, то что? — С хитрым прищуром она сунула руку в карман штанов.

— Попытка двадцать четвертая, — отмахнулся Вадик.

Две недели назад мы уже пытались подманить охотников, выйдя в море на надувном плотике. Леськина идея состояла в том, что, кроме охотников, вызволять нас будет некому, но вышло не так, как она задумала. Нашли нас муниципалы из Светлогорска, а мама взгрела меня так, что надолго отбила желание даже играть в охотников, не то что приманивать их.

— Никакая не двадцать четвертая, — надула губы Леська. — Вы даже не представляете, что я на этот раз выменяла у Молчуньи!

— Новый надувной плотик? — поддел ее Вовка.

— Вы оба дураки! Молчунья живет на острове!

— И что? — Вадик повесил ружье на шею и направился к речке.

— А то, что я выменяла у нее икринку!

Вадик замер. Вовка тоже остановился как вкопанный, а у меня ледяная волна пробежала по коже.

— Врешь! — Вадик неуверенно обернулся.

— А вот это ты видел? — Леська выхватила кулак из кармана и разжала ладонь.

Колышущийся зеленоватый шарик в ее руке наполнился солнечным светом, и мы рты раскрыли от неожиданности и удивления.

— Ни фига себе, — первым пришел в себя Вадик. — Откуда она у Молчуньи?

— Прибой вынес.

— Значит, дохлая, — облегченно выдохнул Вовка.

Меня тоже немного отпустило.

— Почему? — Леська нахмурилась.

— Сколько она в море пролежала и не вылупилась?

— А может, не пролежала? — Леська взяла икринку пальцами и поднесла к лицу. — На прошлой неделе во время шторма что взорвалось?

Той ночью я проснулся и закричал, не помня себя от страха. И мама тоже кричала, а занавески метались от ветра, врывавшегося через разбитые стекла. На следующее утро мы увидели в небе тяжелый гравилет охотников. Он направлялся на север, за горизонт.

— Мина взорвалась, — предположил я.

— Ромка хоть и копуха, но умный, — Леська одарила меня многообещающей улыбкой. — Что, кроме мины, могло взорваться?

— Ну, допустим, мина, — нахмурился Вадик. — Что с того? Думаешь, она при взрыве мечет икру?

Кажется, его задела Леськина похвала в мой адрес.

— Вот именно! — Она вновь зажала шарик в руке. — Иначе зачем им взрываться? Скорее всего это у них такой акт размножения. Бац! И тонна шариков в море. Так что эта икринка не дохлая, а наоборот, очень свежая. Мы можем положить ее в воду и посмотреть, что будет.

— Хочешь вырастить настоящую мину? — напряженно спросил Вовка.

— А что? — задумчиво сказал Вадик. — Мы ничего не теряем. Если икринка дохлая, то похохочем над Леськой. Кстати, на что ты ее выменяла?

Вместо ответа Леська показала ему язык. Вадик проигнорировал это и продолжил:

— А если икринка живая, то вырастет мина. И за ней обязательно прилетят охотники. Мы их сами и вызовем, тогда они наверняка дадут нам направление в свое училище.

— А может, и медаль, — вставил я.

— Из репейника, — фыркнул Вовка. — А вдруг мина вырастет и жахнет? Вы об этом подумали?

— Раньше времени не взорвется, — успокоила его Леська. — Мы же расскажем взрослым, как только она вылупится.

— Тогда никаких охотников мы не увидим, — заметил я. — Пока мина маленькая, взрослые могут убить ее баграми или лопатами. Без всяких охотников. Или вмешаются муниципалы, как в прошлый раз. Приедут и расстреляют ее из ружей.

Леська не нашла, что на это ответить. Зато Вадик легко разрешил наш спор.

— Охотники все равно прилетят, — уверенно заявил он. — Даже если мину убьют без них. Они должны будут узнать, откуда она взялась и нет ли в речке других икринок.

— Не нравится мне эта затея, — признался Вовка.

— Никто тебе ее не навязывает. — Вадик, как всегда, перевернул все так, будто идея с икринкой принадлежала ему, да и сама икринка тоже. — Можешь катиться.

— И покачусь. — Вовка закинул карабин на плечо и двинулся через поляну.

Я представил, как ему влетит за вымазанную одежду.

— Зря ты его прогнал, — сказал я.

— Тебя тоже никто не держит, — фыркнул Вадик.

— Перестань! — вспылила Леська. — Икринка, между прочим, моя. Хватит уже корчить из себя командира! Надоел.

— Может, мне тоже уйти? — он прищурился и оглядел Леську с головы до ног.

— Ну и вали!

— А ты не боишься, что я заранее расскажу про мину?

— Валяй. — Леська по-мальчишечьи сунула руки в карманы и направилась в сторону речки.

— Нашла нового жениха? — кинул ей вслед Вадик.

— Не твоего ума дело, — не оборачиваясь, сказала она. — Пойдем, Ром, пусть этот предатель что хочет, то и делает. Подманим охотников, он будет первым локти кусать.

— Жених и невеста! — крикнул нам Вадики поплелся за Вовкой. — В кусты жениться пошли?

Мне захотелось догнать его и врезать как следует, чтобы Леську не обижал. Я даже дернулся было, но Леська сама удержала меня за руку.

— Зачем тебе этот дурак? — Спросила она. — Пусть думает, что хочет. Это они в грязи, а мы помоемся, и вернемся чистыми.

Мы направились к реке. Ветер тянул запах тины, а за деревьями виднелась прозрачная зелень воды.

— Мы не там вышли, — вздохнула Леська. — Коряга, с которой можно прыгать, вон там.

Я нарочно шел позади, чтобы глядеть на нее. Впервые судьба подарила мне возможность остаться с ней наедине, без Вовки, а главное без Вадика. Мне от нее ничего не было нужно, просто хотелось любоваться каждым ее движением. Даже в широких мальчишечьих штанах и в маскировочной куртке она выглядела грациозно и ладно.

«До чего же девчонки отличаются от пацанов!» — подумал я, ощущая, как разгоняется сердце.

Она была крупнее меня, но это не мешало мне в мечтах и снах обращаться с ней нежно. Возникло желание порадовать ее хоть чем-то.

— Можешь попрыгать у меня с коленок, — предложил я.

— Ты меня не удержишь, — беззаботно отмахнулась она и стянула военную куртку.

Навязываться было неловко. Прежде чем освободиться от рубашки, я ослабил ремни и уложил в траву боевой каркас, сделанный из негодного дедушкиного рюкзака. На него полетели рубашка и футболка, а Леська майку, как раньше бывало, снимать не стала. Я знал почему. За прошедший год у нее здорово изменилась фигура, выросла грудь, и Леська стеснялась этого.

— Может, тогда пойдем на станцию? — предложил я. — Икринку выпускать лучше там.

— Наверное, — закинув ружейный ремень на плечо, она закатала брюки выше колен и вошла в воду. — Речка сегодня теплая.

Поначалу я хотел избавиться и от брюк, но незапланированное уединение с Леськой зло надо мной подшутило — останься я в плавках, она бы сразу поняла, какие мысли бродят у меня в голове. Это было физиологически сильно заметно. Я покраснел и принялся закатывать штанины. Управившись с этим, я закинул на плечо карабин, шагнул с берега и побрел вниз по течению, догоняя Леську.

За поворотом реки показалась станция. Ее ржавый остов торчал против течения, напоминая раненое стальное чудовище, издохшее на переправе. Хребет моста топорщился шипами кронштейнов, на которых кое-где еще сохранились древние газосветные фонари. Решетчатый блок шлюзовых держателей напоминал ребра, а опорные сваи лапами упирались в дно и берега реки. Давным-давно, еще до войны, станция работала, давая тепло и свет множеству прибрежных городков. Но сократившееся население Земли уже не требовало прежнего количества энергии, и многие станции позакрывали. Теперь стальные опоры, мосты и сваи выполняли только одну функцию — декораций для наших игр.

Возбужденные ветром волны нагнетали воздух в порожние баки, заставляя их хрипеть и охать подобно живым существам. Пахло тиной, мокрой ржавчиной и застарелым безлюдьем. Я вздрогнул от близкого всплеска и чуть не пальнул из карабина на звук, но это прыгнула в воду одна из жирных лягушек, во множестве обитавших на станции.

— Давай взглянем на Светлогорск, — предложила Леська, ухватившись за поручень вросшего в дно трапа.

Мы давно придумали такой ритуал. Когда с крыши станции видны небоскребы, любое начинание этого дня ждет удача. Если Светлогорска не видно, то лучше задуманное не начинать. Мне идея не очень понравилась, поскольку при таком ветре воздух должен быть замутнен пылью и водяным паром. А мне хотелось подманить охотников. Почему-то я был уверен, что в другой раз такого шанса уже не будет.

— Может, не надо? — предложил я, карабкаясь по ступеням вслед за Леськой.

— Хочешь обмануть судьбу?

Грохот наших шагов по железному трапу смешивался с завыванием ветра и хрипом воздуха в баках. Мы вылезли через люк на крышу, и я сразу разглядел вдали пять тонких ярко-белых нитей, поднимающихся на трехкилометровую высоту. У них на верхушках виднелись более темные кубышки антигравитационных приводов Шерстюка, из-за чего небоскребы напоминали гигантские облетевшие одуванчики. А на севере штормило море, в которое метров на триста вдавалась желтая от взбаламученной глины река.

— Зря ты боялся, — улыбнулась Леська, усаживаясь на ржавый железный лист. — Город виден, значит, будет так, как мы захотим.

На самом деле видимость была не очень хорошей. Приземный слой воздуха замутил ветер, поэтому небоскребы различались только в верхней трети. Но я решил об этом не говорить. Все равно решение принимать Леське, ведь икринка ее.

— Я вас обманула, — она достала из кармана драгоценный шарик и положила у ног. — Это не икринка, а гелевый клапан от лодочного мотора.

— Зачем? — Меня расстроил не столько обман, сколько невозможность нашей затеи.

— Хотела узнать, кто не побоится со мной пойти. Это была проверка, понятно?

— И что? — Я не мог понять, к чему она клонит.

— А то, что я действительно кое-что выменяла у Молчуньи. Ее отец не всегда ловил рыбу с катера. Знаешь, кем он был после войны?

— Охотником?! — осенило меня.

— Вот именно. Молчунья научила меня, как наверняка попасть в их училище. Она знает.

— И на что ты выменяла такую тайну?

— Пообещала ей стянуть этот клапан из отцовского эллинга. Она пытается смастерить мотор.

— Влетит же тебе!

— Влетит. Зато я знаю, почему у охотников темно-синяя форма. Она символизирует океан перед штормом.

— А пиратов они ловят или нет?

— Этого я не узнала. Садись. — Леська положила ладонь на теплое железо возле себя. — У охотников есть определенные правила. Зная их, легче поступить в учебку.

— Куда?

— Так называется их училище.

Я уселся на теплый металл, и, раскрыв рот, начал слушать Леськин рассказ.

Часть первая

Глава 1 «LESYA IN THE SKY WITH DIAMONDS»

Я свернул с бетонки и остановил открытый внедорожник у самого края обрыва, поскольку в тесных туфлях мне меньше всего хотелось идти пешком. Позади, размазанная маревом расстояния, возвышалась ажурная громада Симферополя, а впереди сверкало море — оттуда дул бриз, наполняя воздух запахом соли и пересохших водорослей. Над короткой травой висел звон цикад.

— Неужели тут можно спуститься? — спросила сидящая на правом сиденье Леся.

На ней были обтягивающие шорты и короткая маечка, а ветер мягко трепал мягкие каштановые волосы.

— Наверняка. — Я заглушил двигатель и выбрался из машины. — Следы машин редко ведут в никуда, значит, здесь должна быть тропинка.

Над капотом трепетало марево раскаленного воздуха, за которым солнце вычерчивало по воде сверкающую дорожку. Море неодолимо манило в прохладную глубину. Казалось, оно пахло именно глубиной, полутьмой и прохладой, оно рождало воспоминания о глубине и вынуждало мечтать только о ней. Но тут Леся соскочила в траву рядом со мной, и волшебство моря отступило на второй план.

— Идем? — Она посмотрела на меня.

— Идем.

Я скинул кремовую рубашку с нашивками курсанта и забросил ее на заднее сиденье, как дети забрасывают ранец в первый же день каникул.

— Здорово вас тут гоняют, — усмехнулась Леся, оглядев мое окрепшее тело.

Хорошо, что она не приехала на полгода раньше, когда нас заставляли стричься наголо. Но теперь моя прическа ничем не напоминала бритые головы салаг, так что за внешний вид можно было не беспокоиться. Мне захотелось поиграть мышцами, и я принялся рыться в багажном отсеке, медленно доставая рюкзак и проверяя, все ли я в него уложил.

— Ну что ты опять копаешься? — поторопила Леся.

Я закинул лямки рюкзака на голые плечи, подал Леське руку, и мы начали спускаться с обрыва. Узкая тропинка пологим зигзагом сбегала по отвесному склону. На середине пути послышался голос прибоя — мерный, словно дыхание, шелест волн.

— Наверняка и миллион лет назад здесь все было так же, — негромко сказала Леся, балансируя руками для равновесия. — Я чувствую себя Евой, честное слово. Словно до нас с тобой не было никаких людей.

Я не ответил. Подошвы курсантских туфель скользили в пыли, поэтому иногда приходилось садиться на корточки и хвататься за торчащие по краю тропинки стебли. Мне было не до красот.

— Давай я рюкзак понесу, — предложила Леся, легко перебирая ногами. — Мне в кроссовках удобнее.

— Вот еще, — пробурчал я, ощутив себя ужасно неловко от того, что Леська могла посчитать меня неуклюжим.

Минут через десять мы спустились на усыпанную крупной галькой полосу пляжа. По камням, в ложе из нанесенной глины, петляла хрустальная струйка родника, бьющего из-под склона. Но сам источник скрывали густые заросли тростника, его тонкие листья, опасные, словно бритва, шуршали от непрекращающегося ветра.

— Давай остановимся прямо здесь, — разуваясь, предложила Леся. — Все равно кругом ни единой души.

Я молча опустил рюкзак и сел на горячие камни, покрытые искрящейся пудрой соли. Снять туфли оказалось истинным наслаждением, я отбросил их и размял ступни, разгоряченные трудным спуском. Блеск моря резал глаза.

— С ума можно сойти, как тут красиво… — Леся закинула руки за голову и выгнулась навстречу солнцу. — Остаться бы здесь на недельку, вдали от цивилизации.

— Или на две, — согласился я. — Жаль, что у меня увольнение всего трое суток. Нельзя же не явиться на торжественный выпуск.

— Жаль, — согласилась Леся, стягивая с себя майку. — Давай окунемся, потом разберем рюкзак.

Не дожидаясь ответа, она скинула шорты, оставшись в едва прикрывающем тело купальнике. У меня замерло сердце. Мне захотелось подойти к ней и, не говоря ни слова, провести ладонью по ложбинке спины, по бедрам, по волосам, пронизанным солнечным светом. Леська показалась мне волнующе изменившейся — спортивность фигуры, раньше для меня не заметная, подчеркивала ее красоту. Не холодное совершенство, какое мы проходили на уроках искусства, а удивительную манящую силу, отстраняющую разум от управления телом. Одурманенный, я готов был встать и сделать все по велению незнакомого чувства, кроме того, во мне крепла уверенность, что Леся не станет противиться. Мне пришлось пинками разбудить парализованную волю, заставить ее вцепиться в мышцы и не дать мне подняться с места.

— Да, остудиться не помешает, — сглотнул я слюну и неловко стянул с себя брюки.

Под ними были стандартные купальные шорты, серебристые и гладкие, как рыбья чешуя. Они не могли полностью скрыть внешних признаков крепнувшего желания. Я, не разгибаясь, привстал, оттолкнулся и щучкой прыгнул в шипящую прибрежную пену. Такой прыжок был далек от совершенства, зато моментально смыл нахлынувший жар возбуждения. Открыв глаза, я проплыл под водой, наслаждаясь переливчатой игрой света на дне, затем вынырнул и повертел головой, отчего с волос слетели сверкающие бусинки брызг. На губах остался вкус моря. Сердце продолжало колотиться, как выброшенная на берег рыбешка, но задержка дыхания сделала свое дело — в голове прояснилось.

— Вода холодная! — сообщила Леся, зайдя по колено.

— Это кажется, — рассмеялся я. — Не стой, окунайся сразу.

— Подожди, дай привыкнуть.

— Да прыгай же! — Я широкими гребками направился к берегу, снова начиная воспринимать Леську как друга.

— Только не брызгайся! — предупредила она, видимо, уловив мое намерение, и тут же присела, погрузившись по шею. — Фух! До чего же тут замечательно!

Она зачерпнула воду ладонями и подбросила вверх, любуясь искристыми каплями.

— Теперь я понимаю выражение «небо в алмазах», — улыбнулась она.

Я перевернулся на спину и раскинул руки звездой, чуть покачиваясь на волнах. Леська, казалось, не обратила на этот трюк никакого внимания. Это меня задело.

— И долго ты так можешь лежать на воде? — Леся все же решила оценить мои усилия.

— Пока не замерзну, — ответил я, довольный ее реакцией.

— И что? — съязвила она. — Будешь ставить рекорды или все-таки искупаемся?

— Ты без издевок не можешь, — улыбнулся я. — Ладно, поплыли. Там возле мыса, если верить карте, есть песчаная отмель.

Леся оттолкнулась и брассом направилась вдоль берега. Мне без труда удалось ее догнать.

— Далеко? — поинтересовалась она, по-лягушачьи толкая воду ногами.

— Отсюда метров двести.

— Можно было пройти по берегу.

— По морю приятнее. — Я продолжал плыть на спине, лениво подгребая ладонями.

— Охотник, — фыркнула Леся. — А в воду прыгаешь, как кривая коряга.

— Это я маскируюсь, — смутился я, вспомнив состояние, загнавшее меня в море.

На какое-то время те же ощущения вновь овладели мной, так что пришлось перевернуться и тоже плыть брассом. Эта неконтролируемая физиология начинала действовать мне на нервы.

— Почему около мыса столько чаек? — спросила Леся.

Мне показалось, что она видит меня насквозь и специально задает вопросы о море, чтобы отвлечь. Но я не знал, как реагировать на такую заботу.

— На отмели рыбу лучше видно и легче ловить, — охотно пояснил я. — А тот плоский камень, судя по карте, назван Рыбачьим.

Леся перевернулась на спину, щурясь от солнца, но ей приходилось работать ногами, чтобы не погружаться. По сравнению с ней я парил в водной стихии.

Скоро мы доплыли до отмели.

— Здесь можно стоять, — сказал я и нащупал ногами дно.

Над песчаной косой летали чайки. Они не обращали на людей никакого внимания, занимаясь бесконечной охотой, из которой почти целиком состояла их жизнь. Их выкрики были для меня неотъемлемой частью моря.

— Какой мягкий песок… — Леся остановилась, часто дыша от приложенных во время заплыва усилий. — Прямо как бархат.

Вода доходила ей до шеи, почти не скрывая едва прикрытую купальником грудь с затвердевшими от прохлады сосками. Я снова отвел взгляд. Мысли спутались окончательно, и я промолчал, хотя мог, конечно, ответить что-нибудь подобающее.

— Почему ты все время отмалчиваешься? — сощурилась Леся. — Мы два года с тобой не виделись, а ты ведешь себя, как чужой.

— Устал. — Мне не хотелось отвечать честно. — Знаешь, какие у нас тренировки?

— Ты же говорил, они кончились неделю назад. Может, я зря приехала? — Леся пожала плечами и отвернулась к нависающему над морем обрыву.

— Нет, ты что, — я подошел к ней и робко взял за руку, как раньше.

Только вышло совсем не как раньше. Рука у нее была теплой и ласковой, от ладони струилось нечто похожее на ветерок, только ясно было, что никакого ветра под водой не бывает. Я понял, что мог бы так простоять тысячу лет и ни разу не шевельнуться.

— Честно? — она оглянулась через плечо.

Я испугался, что она могла угадать мои мысли, и поспешно ответил, глядя в ее глаза:

— Да, для меня твой приезд очень важен.

— Ладно, — она повернулась ко мне, вновь вызвав волну учащенного пульса. — Давай попрыгаем?

— Как? — до меня не сразу дошло.

— С коленок. Ты стал ужасным занудой в своей учебке!

Я вспомнил, как мы прыгали, когда сбегали с уроков на речку.

— Давай, — мне понравилась эта идея.

Леська взяла меня за руки, я присел, и она влезла мне на колени.

— Готова? — спросил я, приседая.

— Да!

Мои ноги распрямились, как рычаг катапульты, подбросив Леську в облаке сверкающих брызг.

«Lesya in the Sky with Diamonds», — переиначил я бессмертную строчку «Битлз».

Моя подруга кувыркнулась в голубых небесах и, распрямившись, пробила поверхность моря. Ее тень грациозно скользнула вдоль дна, а вода в месте удара зашипела, словно откупоренная бутылка газировки. Леся вынырнула и помотала головой, разбрасывая бисер брызг.

— Как хорошо! — воскликнула она. — Совсем не так, как в реке!

— Сравнила! — рассмеялся я.

Она шутливо брызнула мне в лицо, я ответил, и между нами завязался настоящий морской бой, только вместо орудийной пальбы звучали наш хохот и визг. Наконец мы устали и выбрались на рыбачий камень, блаженно распластавшись на его гладкой поверхности.

— У нас море совсем другое, — произнесла Леся, не поднимая век.

— Конечно. В нем не искупаешься.

— Не только. Оно вообще другое. У нас оно суровое, а здесь доброе. Правда?

— Наверное, — я не очень понял, о чем она ведет речь. — Расскажи, как там дома?

— Только месяц назад снег сошел.

Трудно было представить, что где-то может быть снег.

— А моя мама?

— За два года я говорила с ней всего пару раз. Да и то не лично, а по вифону. Если в общих чертах, то она очень недовольна твоим поступлением в учебку охотников. Она думает, что я в этом виновата.

— Узнаю свою маму. — Я вздохнул.

— Она отговаривала меня ехать сюда, не хотела, чтобы я тебя поддержала.

— Хорошо, что ты решила по-своему. — Я действительно был рад ее приезду.

— Мы ведь друзья. — Леська открыла глаза и тут же сощурилась от яркого солнца. — Хотя я тоже не в восторге от твоего решения.

— Почему? — от удивления я слегка приподнялся на локте.

— Я не буду поступать в учебку охотников, — ответила Леся. — Никогда.

— Ну и дела. — Я сел на камень и отряхнул со спины приставшие песчинки. — Что случилось?

— Ничего. Просто я поняла, что в романтике подводной охоты меня манило прежде всего море, а не опасность. Я подала заявление в океанический институт.

— Рыбок изучать? — насупился я. — Не ожидал от тебя такого.

И вдруг на меня накатила волна не обиды, а совершенно другого чувства — я осознал, что решение Леси может навсегда нас разлучить. Навсегда. Это слово больно толкнуло в сердце, и у меня нос зачесался от неожиданно подступивших слез. Кажется, она не поняла, отчего я умолк.

— Обиделся? — Леся подняла на меня взгляд.

— Нет, — вздохнул я. — Но как-то грустно все.

— Может, и не грустно. — Она отвела взгляд и устремила его в сверкающую морскую даль. — Все зависит от одного очень важного обстоятельства. Я приехала, чтобы выяснить это.

От странного предчувствия у меня захватило дух. И следующая фраза Леси прозвучала как во сне, как в самой смелой из юношеских фантазий.

— Скажи честно, я тебе нравлюсь? — спросила она. — Как девушка.

У меня ком застрял в горле, и мне пришлось с усилием его протолкнуть, чтобы ответить.

— Да. — Собственный голос мне показался чужим. — Очень.

— Тогда обними меня.

Я и думать не мог, что мою мечту мне поднесут вот так, на блюдечке с голубой каемочкой. Бери — не хочу. Но я хотел. Я просто сгорал от желания.

Когда моя ладонь коснулась ее плеча, по жилам пробежала волна пламени — ни в одной из моих фантазий не было ничего подобного. Я обнял подругу и ощутил дрожь в ее теле, обнял крепче, и она прижалась ко мне в ответ.

— Поцелуй меня, — горячо шепнула она мне в ухо.

Я прижал Лесю к себе и принялся целовать, сначала робко, но понемногу все больше входил во вкус, так что скоро мы слились в бесконечном головокружительном поцелуе. Это было похоже на вознесение в небеса и на падение в бездну одновременно — я перестал ощущать пространство вокруг, перестал слышать звуки, кроме биения двух разгоряченных сердец. Я пил этот поток ощущений, я захлебывался в нем, он тянул меня дальше, но я не знал, можно ли сделать следующий шаг. За меня его сделала Леся, двумя движениями освободившись от купальника, а третьим стянув с меня шорты. Она не столько отдалась мне, сколько сама овладела мной, будто я принадлежал ей по древнему матриархальному праву.

Когда все кончилось, я еще долго не мог вернуться в привычный мир ощущений — у меня свистело в ушах, глаза ничего не видели, но в то же время вся Вселенная легко умещалась у меня внутри, и я мог с легкостью разглядеть, что творится в любом из ее уголков. Я, словно с высоты полета чайки видел, как мы с Лесей лежим на камне в объятиях друг у друга, а вокруг ни души на десятки километров вокруг. Вне пространства время скользило наискось, и я понял, что в первую минуту после близости человек становится богом. Только первую минуту, потом все проходит. Я распахнул глаза.

— Я и не думал, что может быть так хорошо, — вырвалось у меня.

— Ты можешь отказаться от распределения, — негромко ответила Леся. — После учебки охотников тебя без конкурса возьмут в океанический. Нам всегда может быть так хорошо. Каждую ночь после работы.

Если честно, то я ожидал чего-то подобного и все равно не сразу нашелся с ответом.

— Это будет предательством, — пробурчал я.

— В отношении кого? — Леся села передо мной так, что на фоне солнца был виден только ее силуэт.

Но мои пальцы и ладони помнили ощущение от ее гибкого сильного тела, дрожащего от наслаждения.

— В отношении мечты. Нашей мечты.

— Ты дурак. — Она фыркнула и соскользнула с камня на песчаную полосу пляжа. — Упертый дурак.

Я не стал смотреть, как она надевает купальник. Мне стало стыдно, но я уже точно знал, что не отступлю.

— Никогда не видела такого упрямца. Ты сам себе придумал мечту и уперся в нее, как баран! Не видишь, что все изменилось, не чувствуешь…

Она хотела что-то добавить, но махнула рукой и пошла туда, где мы оставили вещи.

— Отвези меня на вокзал! — зло крикнула Леська, натягивая майку.

Я влез в шорты и поплелся к ней.

— Мы ведь хотели подикарствовать тут дня два, — попробовал воспротивиться я.

— Ты думаешь, я смогу пробыть рядом с тобой еще хоть час? Предательство, говоришь? Вот по отношению ко мне ты действительно предатель. Отвези меня на вокзал! Можешь ты сделать хоть эту малость?

Глава 2 «НЕДОБРОЕ УТРО»

На плацу у наших ног трепетали пятнышки теплого света. В тридцати километрах на юге взгляд различал ажурные громады севастопольских небоскребов, так прозрачен был утренний воздух. Небо расчерчивали стрижи, хватая витающий тополиный пух.

— Вольно! — скомандовал командир отделения.

Его зычный голос вырвал меня из мира воспоминаний, сразу приблизив к реальности. Я закинул руки за спину и отставил левую ногу. Остальные девять человек в шеренге тоже расслабились. В тени деревьев еще витали остатки прохлады, воздух был легким и влажным, но на солнце уже начинало приятно припекать.

Командира мы звали Ушан. Не за уши, а за фамилию.

— Ремни к осмотру! — коротко рявкнул он, спугнув с ветвей отдыхающих воробьев и окончательно вытолкнув меня из полудремы.

Эта команда была для нас новой, поскольку сегодня после подъема нам впервые выдали настоящие кожаные ремни с бляхами. Форму тоже сменили с кремовой курсантской на темно-синюю, положенную охотникам по уставу. Не знаю, как других, а меня распирало от гордости, хотя брюки не были подогнаны по фигуре и висели мешком.

Я снял ремень, обмотав им ладонь, чтобы командир мог беспрепятственно осмотреть сверкающую бляху с чеканной Розой Ветров. Я натирал ее до блеска минут пятнадцать, прежде чем бронза пришла в надлежащий, зеркальный вид. Другие старались не меньше, но, несмотря на это, Витяй получил замечание за недостаточное усердие. Меня и Паса Ушан отчитал за неопрятность прически.

— Шею подбрить, — строго выговорил Ушан. — Виски подстричь. Кантик на затылке подровнять.

— Есть! — коротко ответил я.

Такого ответа требовал устав, хотя поначалу я совершенно не понимал, что именно необходимо есть в данном случае. Только позже, на уроке истории морского дела, нам объяснили, что этот ответ трансформировался из английского «Yes!», вполне логичного при ответе начальнику.

— Десять минут на устранение замечаний! — приказал Ушан. — Р-р-ра-зой-дись! Строиться через пятнадцать минут.

Мы рванули в кубрик.

— Витяй, отбей мне кантик! — на бегу попросил я.

— Мне бляху чистить. — Грохот ботинок по трапу сделал его ответ едва различимым.

Но я понял. Мог бы и сам догадаться.

— Толик!

— Я в гальюн.

— Пас, хоть ты помоги! — Мне удалось схватить за рукав бледного, щуплого парня. — Тебе ведь тоже велели шею подбрить?

Вообще-то его звали Сергеем, но сокращение от фамилии Постригань быстро преобразилась в удобную кличку.

— Ну? — Он остановился и глянул на меня, по привычке не ожидая ничего хорошего.

— Я тебе подбрею, ты мне.

— И все?

— Да. — Я старательно улыбнулся.

— Ладно, идем. Бритва есть?

— Есть, есть! — Мне удалось окончательно его успокоить.

— Только я за качество не ручаюсь, — честно предупредил он.

— Плевать! Вперед, а то времени мало.

Я вынул из рундука безопасную бритву, Пас взял свою, и мы уединились в умывальнике, сверкающем зеркалами и белоснежной полимерной плиткой. Со своей частью работы я справился в несколько быстрых движений, удалив с шеи Паса лишние волосы. Теперь мне предстояло подставить свой затылок, но Пас словно нарочно оттягивал время — аккуратно стряхнул и промыл свою бритву, так же аккуратно уложил ее в футляр и спрятал в карман.

— Слушай, чистюля, побыстрее нельзя? — не выдержал я.

— Мылить? — спросил Пас.

— Некогда. — Я отмахнулся.

Он положил мне ладонь на темя, и я склонился над раковиной. Сухое лезвие неприятно царапнуло кожу.

— Ты не боишься распределения? — осторожно спросил Пас, подбривая мне шею.

— Ну ты даешь! — Меня удивила такая постановка вопроса. — Если дрейфишь, зачем вообще поступал в учебку охотников?

— Мне говорили, что здесь все по-другому, — признался Пас.

— На базе будет легче. Вот увидишь. — Мне хотелось успокоить его, потому что бритва в дрожащих руках заставляла меня нервничать.

— Откуда ты знаешь?

Это был серьезный вопрос, поскольку из всех людей, с кем нам приходилось общаться, на базах служили только командиры взводов. Они приезжали на два года, вели курс, а после распределения убывали обратно. Но вытянуть из них достоверную информацию о быте охотников казалось немыслимым.

— Слухи, — честно ответил я.

— Понятно. — Пас вздохнул и принялся ровнять мне кантик. — Знаешь, чего я больше всего боюсь?

— Ну?

— Попасть на базу одному. Представляешь? Все новое, непонятное, ты ничего не знаешь, а вокруг все чужие.

— Так не бывает, — ответил я. — Есть закон, по которому на одну базу распределяют не меньше двух курсантов из одного отделения.

— Точно?

— Точно, — подтвердил я. — Толик разведал, когда дежурил по штабу.

Бритва скользнула по шее еще несколькими скребущими движениями, после чего Пас отошел на шаг и придирчиво оглядел дело рук своих.

— Кривовато, — признался он.

Да ладно! — Меня утомила неудобная поза. — Главное, чтобы Ушан не цеплялся.

— Очень криво, — уточнил Пас.

Это меня насторожило. Я попробовал оглядеть затылок в зеркало, но подробностей видно не было.

— Сейчас, подожди, — дрогнувшими губами попросил меня Пас и скрылся за дверью.

Я попробовал ощупать кантик, но ничего ужасного не обнаружил. Через минуту Пас вернулся и протянул мне компактное бритвенное зеркальце. Через него я без труда разглядел отражение собственного затылка в большом зеркале.

— Фу, напугал! — Я улыбнулся. — Ну, слева чуть подровняй, и будет нормально.

— Ты не сердишься? — Пас повеселел.

— С чего бы? Ровняй поскорее.

Конечно, руки у него были кривые, нечего сказать — другой справился бы со столь простой задачей и быстрее и лучше. Но у меня не было альтернативы. Пас высунул язык от усердия и поскреб бритвой левую часть моего затылка. Кожу начало пощипывать от раздражения.

— Что-то не очень хорошо получается. — Он вздохнул.

Я взял с полочки зеркальце и осмотрел работу — теперь левая часть кантика оказалась выше правой.

— Не расстраивайся. — Я постарался сдержать растущее бешенство. — Еще справа сними. Только чуть-чуть.

Так он ровнял меня минут пять, при этом линия волос на моем затылке стремительно поднималась, пока не достигла критической отметки.

— Стой! — я вырвал бритву из его руки. — Чтоб тебя!

Мой затылок был похож на синий подбородок лежачего больного, которого бреют раз в три дня. Кантик проходил по уровню верхней кромки ушей.

— Извини, — Пас опустил глаза.

— Катись отсюда! — В отчаянии я был готов наброситься на него с кулаками.

Он вырвал из моей руки зеркальце и скрылся за дверью. Я обреченно ощупал колкую щетину на затылке, и жизнь показалась мне прожитой зря. Это же надо! Ведь сегодня торжественный выпуск и отъезд на базу, а вид у меня такой, что рыбы засмеют. Мне пришлось потереть нос, чтобы не пустить слезу.

— Строиться на завтрак! — взревел на плацу Ушан.

Я сунул бритву в карман новых брюк и выбрался из жилого корпуса в прозрачный утренний воздух.

— Раз, два, три, — считал Ушан, отбивая такт левой ногой.

На счет «десять» всему отделению надлежало стоять по ранжиру, то есть по росту. Я занял привычное место и тут же услышал хихиканье за спиной.

— Десять!

Мы замерли, вытянувшись по стойке «смирно». Я почти физически ощущал, как шесть пар глаз буравят мой до неприличия обнаженный затылок. Наконец Влад не выдержал и фыркнул. От стыда и злобы кровь ударила мне в голову.

— Отставить смех! — рявкнул Ушан. — Нале-во! На камбуз шагом марш!

Мы тронулись. Ушан остался на месте, по обыкновению пропуская колонну вперед, а я, стиснув зубы, ждал, когда он заметит изменения в моей прическе.

— Стой! Раз, два, — наконец остановил нас он, в его голосе слышалось плохо скрытое удивление. — Савельев!

— Я! — вырвался из моей глотки уставной ответ.

— Тебе что было приказано?

— Подровнять кантик! — отрапортовал я.

— А ты что сделал? У тебя голова теперь на небритую жопу похожа!

Отделение грохнуло смехом.

Честно говоря, в тот момент я бы очень обрадовался, если бы провалился сквозь землю.

— Ладно, — Ушан насмешливо сощурился мне в лицо. — После завтрака разберемся. Отставить смешки! Отделение! Шагом марш!

Колонна тронулась с места. Я шагал, еле сдерживая слезы стыда и отчаяния.

По уставу в день торжественного выпуска завтрак и обед должны содержать праздничные элементы — шоколад, конфеты, фрукты и сладкие булочки. Но главным праздничным блюдом, которое обсмаковала вся учебка, была, конечно, моя полувыбритая голова. Мне кусок не лез в горло, но встать и выйти с камбуза я не мог. Ушан делал вид, что не замечает всеобщего воодушевления, хотя его эпитет, охарактеризовавший мою прическу перед строем, моментально сделался крылатой фразой и с хохотом передавался из уст в уста.

Ребята, которые за два года стали казаться мне друзьями, превратились в толпу, живущую по своим, не вполне человеческим законам. Я заметил, что многие смеялись не от веселья, а от страха выпасть за пределы общей эмоции, ведь любой сочувствующий моментально оказался бы на моем месте. Но были и те, кто получал удовольствие от чужой беды. Кто-то из них, как бы невзначай, заехал мне половником по затылку.

Захотелось вскочить, схватить обидчика за грудки и шарахнуть лицом о стол, так, чтобы тарелки полетели на пол. Я знал, что накопившейся во мне ярости хватит на расправу с десятком самых горячих голов, а остальные не сунутся, опасаясь быть отчисленными. Но в то же время мне было ясно, что такая победа обернется для меня поражением. Хотя бы потому, что первым отчислят меня самого.

Я решил не обращать внимания на провокации и поднес ко рту стакан с молоком. В тот же миг кто-то, уже не стесняясь, толкнул меня в спину. Содержимое стакана выплеснулось на новенькую темно-синюю форму. Все на камбузе дружно покатились от хохота.

Моя реакция на такой поворот событий для меня самого оказалась несколько неожиданной — дотянувшись до салфетки, я промокнул рубашку и рассмеялся в ответ. Прошла секунда, и мой хохот уже звучал в полной тишине — остальные умолкли. Я заметил, как испугался Ушан, встретившись со мной взглядом. От этого мне стало еще смешнее.

Больше всего я веселился от того, что понял, каким дураком был вчера, не согласившись с Леськиным предложением. Мне достаточно было отказаться от распределения и вернуться домой, тогда Пас не изувечил бы мою прическу, не было бы этих насмешек и не возникла бы ситуация, в которой мне придется кого-то убить. А так я твердо решил это сделать, поскольку ребята, забавляясь, перешли границу того, что я мог им простить.

Я промокнул салфеткой заслезившиеся от смеха глаза, вынул из бачка с кашей увесистый половник и встал, глядя в лица бывших друзей. Некоторые опускали глаза, но большинство не сводило взгляда с половника, прекрасно отдавая себе отчет, что в моих руках он может стать смертельным оружием.

И тут новый приступ хохота согнул меня пополам, я бросил половник обратно в бачок, сел на место и закрыл содрогающееся лицо ладонями.

— Закончить прием пищи! — наперебой закричали командиры отделений. — Встать, выходи строиться!

Ушан цепко оглядел меня и приказал:

— Савельев, сразу после завтрака прибыть к командиру взвода.

— Есть! — ответил я, не в силах справиться со спазмами смеха.

Остальные покидали камбуз в полном молчании.

Я был уверен, что меня отчислят, хотя не мог представить формулировку, по которой это можно сделать. За подъем из-за стола без команды полагалось максимум два наряда по кубрику, а за намерение, не перешедшее в действие, в учебке никого не наказывали.

— Стой! Раз, два, — скомандовал Ушан, когда мы вернулись на плац. — Полчаса личного времени. Всем готовиться к торжественной церемонии. Р-р-ра-зой-дись! Савельев, к командиру взвода!

— Есть. — Мне не удалось ответить сдержанно, но Ушану было без разницы.

Он утратил ко мне интерес.

Ребята бросились к дверям кубрика, а я направился в противоположную сторону. На краю плаца, неуверенно сбившись в кучу, ждали построения салаги, приехавшие вчера. Бритые, в мешковатой кремовой форме, они походили скорее на выводок мокрых котят, чем на будущих охотников. Меня они разглядывали со смесью почтения и страха. В общем-то, их можно было понять. Я вспомнил, как два года назад, по пути сюда, мои одногодки из уст в уста передавали рассказы о зверствах старших курсантов и командиров. Из-за отсутствия достоверной информации приходилось верить всему услышанному, так что у нас вид был точно такой же. Униженно-испуганный.

Проходя мимо салаг, я расслышал глухой шепоток за спиной.

— Видали, как он башку выбрил? — сдавленно просипел один.

— Это у них основные так помечаются, — тоном знатока ответил другой. — Самое зверье.

— Тише вы! — одернул их третий. — Знаете, какой у них слух вырабатывается за два года?

Голоса сделались еще тише, и я перестал их различать.

На первом этаже командного корпуса мне без труда удалось отыскать кабинет командира третьего взвода. Я позвонил.

— Старший курсант Савельев? — хрюкнула изношенная мембрана динамика. — Заходи.

Дверь сдвинулась в сторону, и я шагнул за порог. Тут же замер, вытянулся по струнке и рявкнул, тщательно скрывая всякие признаки интеллекта:

— Старший курсант Савельев по вашему приказанию прибыл!

Дверь с шипением встала на место. В кабинете воцарилось молчание, заполненное шорохом листвы за открытым окном и писком стрижей, рассекающих небо. Вдоль стен располагались стеллажи с сувенирами и трофеями — кораллы, морские звезды, сушеные рыбы фантастических форм. Другую стену украшали не очень профессиональные рисунки, в которых бушевала настоящая страсть. На одном вздымались пенные волны, на другом шла схватка охотника с торпедой, а на третьей, в темной морской глубине, притаилась донная пусковая платформа. Этот рисунок впечатлил меня больше других. Художнику с большой достоверностью удалось изобразить хищное ожидание этой твари — в переплетениях жгутовых ферм чудилось натяжение жил готового к прыжку зверя. Платформа была изображена настолько вольно, что определить ее класс я бы не взялся. Это не «Эльза», поскольку у той шестнадцать запорных мембран, а у этой лишь восемь. Похожа на легкую «Марину», но у нее их четыре, так что тоже не то. «Катрин» и «Регина» держатся за грунт совершенно иначе. Чушь, короче. Просто платформа. Вольная интерпретация на тему. Технические подробности художнику были не очень важны, он стремился передать именно ощущение опасности, исходящее от спрятанного в глубине чудовища.

Прямо передо мной находился стол, переделанный из командирского боевого пульта. Отсветы монитора на столе говорили о том, что электроника, по крайней мере частично, сохранила свои рабочие функции, несмотря на слепые гнезда разъемов, ведущие в никуда.

За столом в тяжелом гидравлическом кресле сидел командир.

— Вольно, — сказал он, оторвав наконец взгляд от экрана.

Он положил ладони на подлокотники и впился в меня глазами.

Из-за множества бородавок на лице и лысом черепе его звали Жабом. В принципе, это и лицом было трудно назвать — натуральная лягушачья морда, высунувшаяся из темно-синего воротника. Даже ресницы и брови у него отсутствовали. Хорошо хоть кожа не зеленая.

Я отставил ногу и закинул руки за спину.

— Мне доложили об инциденте на камбузе. — Голос у командира был дребезжащим и чуть клокочущим. — Почему ты поднялся из-за стола без команды?

— Меня кто-то толкнул, когда я пил молоко. Я хотел выяснить, кто это сделал.

Жаб задумчиво почесал лысую кожу на черепе. Видно было, что на затылке она собирается в три внушительные складки. Эта рыхлая лысина пугала в его облике больше всего, заставляя всех без исключения курсантов испытывать по отношению к Жабу почтение, смешанное с изрядной долей страха. Как выглядели командиры других взводов, мне видеть не приходилось, а трое ротных были обычными сухопутными крысами, похожими на школьных учителей.

— И что было бы, если бы ты узнал своего обидчика? — В его голосе невозможно было уловить эмоции.

— Не знаю, — ответил я.

— Понятно. — Он прищурился и вдруг рявкнул: — Кру-гом!

Я выполнил команду четко, как на плацу. Звонко щелкнули каблуки. Теперь передо мной была дверь. То ли нервы у меня окончательно сдали, то ли с губ Жаба действительно сорвался смешок.

— Кругом, — гораздо тише произнес он.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Не повезло тебе, охотник, — змеиным шепотом протянул Жаб. — Прозвища вроде Небритой Жопы прилипают надолго, по себе знаю.

Мне с трудом удалось сдержать улыбку — его голова, на мой взгляд, имела больше общего с задницей, чем мой полувыбритый затылок. И в то же время ощущение создавалось такое, будто опасность грозит именно моей заднице.

Легкий бриз, проникая в кабинет, трепал уголки рисунков. Командир задумчиво пробежал глазами по монитору и снова поднял взгляд на меня.

— Здесь список распределений всего взвода, — сухо сообщил он.

Мне этого знать точно не полагалось. Мало того, многие из тех, кто недавно смеялся надо мной на камбузе, сплясали бы голыми на столе за возможность заглянуть в этот файл.

— Хочешь посмотреть?

На самом деле мне хотелось ущипнуть себя за бедро, но я сдержался.

— Так точно, — ответил я, стараясь ни в чем не отклониться от уставных отношений с начальством.

В принципе предложение командира почти наверняка означало мое отчисление, поскольку с такой информацией в голове мне вряд ли будет позволено перемолвиться с бывшими товарищами хотя бы десятком слов.

— Можешь взглянуть.

Я не очень уверенно обогнул стол и осторожно бросил взгляд на экран компьютера. Внутри у меня все трепетало, словно мне предложили заглянуть в файл с описанием моей судьбы, включая точную дату смерти. Взгляд выхватил лишь самое важное: Роман Савельев, уровень допуска первый, база «D-26», Тихий океан. Со мной должны были ехать Влад, двое ребят из его прихвостней и четверо из другого отделения. Их я почти не знал.

— Доволен? — чуть насмешливо спросил Жаб.

— Никак нет, — набравшись смелости, ответил я.

— Не сложились отношения с ребятами? — Тонкие губы взводного вытянулись в подобии улыбки.

— С этими не сложились.

— Ну, после твоей утренней стрижки вряд ли что-то улучшится. — Жаб повернулся в кресле. — Если кто-то из недругов попадет с тобой на одну базу, ты до самого увольнения останешься посмешищем. Или до самой смерти. Как повезет.

Об этом я был способен догадаться и сам.

— Вы хотите меня отчислить. — Я решил произнести эту фразу без вопросительной интонации. — Пытаетесь выставить это благом для меня. Не надо.

Я умолк, стиснув кулаки, иначе все эмоции выплеснулись бы из меня наружу.

Жаб придвинулся ближе ко мне. Он наклонился так, что мое лицо от его лягушачьей морды отделяло не больше тридцати сантиметров.

— Я командир и сам способен решить, что надо делать, а что нет. — Он понизил голос до угрожающе вкрадчивого шепота. — Но сейчас, охотник, я хочу тебе самому дать возможность принять важное решение. Причем не только за себя, но и за другого человека, который о нашем разговоре понятия не имеет.

Я еще не понял, о чем пойдет речь, но холодок страха уже пробежал по моей спине. Бриз дунул в окно сильнее. Запахло морем.

— Ты можешь выбрать один из двух путей. — Голос Жаба клокотал почти в самое мое ухо. — Либо отправиться согласно штатному расписанию на базу «D-26», либо через двадцать минут погрузиться на транспорт, идущий в Атлантику, на базу «С-34». Там не так горячо, как у берегов Японии, и медаль, скажу прямо, заработать будет непросто. Точнее, почти невозможно, если не случится стихийное бедствие. Но с кличкой Небритая Жопа ты ее не заработаешь и на «D-26». До конца службы просидишь помощником кока на камбузе.

Он был прав. Я долго не раздумывал:

— Я поеду в Атлантику.

Жаб довольно сощурился и занял в кресле прежнее положение — откинулся на спинку и расслабил плечи. Гидроамортизаторы зашипели, мягко принимая на себя его вес. Мерцание монитора отсвечивало на его голых надбровных дугах.

Пух от тополя влетел в окно и медленно закружился по кабинету. В детстве мы верили, что, кто поймает такую пушинку, на следующий день получит письмо. Но мне это не грозило. Не от кого.

— Теперь осталось выяснить, чью еще судьбу ты сейчас решил. — Жаб потер ладони и положил пальцы на клавиатуру. — Есть предложения?

— В смысле? — не понял я.

— База «С-34» не входит в список распределения, — пояснил Жаб. — Туда никого не собирались отправлять. Но я сам оттуда, поэтому имею право привезти с собой пополнение.

Мне стало ясно, в чем заключалась проблема.

— Вы не можете взять меня одного? — спросил я.

— Да, есть такая буква в Уставе. Понимаешь, база «С-34» не из лучших. Скучно там, а молодые охотники стремятся совершать подвиги. С тобой все ясно, ты свой выбор сделал, а вот загнать ни в чем не повинного курсанта в океанскую глухомань мне представляется не совсем этичным.

— Сергей Постригань был бы рад попасть в спокойное место! — сразу произнес я.

— Ты думаешь?

— Так точно!

— Расслабься, — насмешливо фыркнул Жаб.

— Да, я уверен. — Мне пришлось чуть понизить голос.

— Почему?

— Он сам сказал, когда подбривал мне шею.

Я спохватился, что сболтнул лишнего, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Вот как? — кожа на лбу Жаба сморщилась от удивления. — Тоже мне, Постригань! Не то что постричь, кантик подровнять не может. Похоже, ты решил с ним поквитаться?

— Нет, — ответил я, с трудом поборов въевшийся рефлекс говорить с начальством исключительно уставными фразами, в данной ситуации человеческий ответ показался мне намного уместнее. — Он просто рохля. Да еще и чистюля в придачу. Ему будет трудно на боевой базе.

Витающая по комнате тополиная пушинка зацепилась за край рисунка с ракетной платформой.

— Ладно. — Жаб на секунду задумался. — На жаждущего мести ты действительно не очень похож. — Он нажал кнопку селектора и пророкотал в микрофон: — Дежурный!

— Я! — донеслось из динамика.

— Немедленно доставьте мне в кабинет вещи старшего курсанта Савельева из первого отделения и прикажите явиться с вещами старшему курсанту Постриганю.

Я не знал, как себя вести. То ли вернуться к двери и принять стойку «вольно», то ли остаться рядом с командирским креслом. Второй вариант казался мне теперь неуместным, а первый подразумевал передвижение в кабинете начальника без команды.

— Разрешите вернуться на место? — помучившись, спросил я.

— Да, если хочешь, — безразлично ответил Жаб и снова нажал кнопку селектора. — Дежурный!

— Я!

— Через десять минут мою машину к воротам.

— Есть!

Сердце у меня забилось так, что жилки запульсировали на шее. Буря чувств нарастала во мне — смешанных, противоречивых. Я понял, что вот-вот навсегда уеду отсюда. Это походило на отпущение грехов, ведь все, что здесь случилось со мной, все мои ошибки, неточности, неловкие ситуации, покинут меня за дверью этого кабинета. Но в то же время неизвестность, ожидающая за тем же порогом, все сильнее начинала меня пугать. Наверное, Пас попросту был более чутким, он ощутил то же самое раньше.

Жаб потер лоб ладонью, взглянул на меня и снова вдавил кнопку селектора. С удивлением я понял, что он тоже нервничает перед отъездом.

— Дежурный! — произнес он в микрофон.

— Я! — По интонации курсанта явственно слышалось, что именно он думает о столь частых вызовах.

— Свяжитесь со старшиной взвода. Пусть он доставит мне новую уставную рубашку размера «четыре-шесть». Немедленно!

— Есть!

Уже через пару минут старшина принес рубашку в кабинет. На его лице читалось вполне объяснимое удивление.

— Доставлено по вашему приказанию, — доложил он, положив сверток на край стола.

— Спасибо, свободны! — Жаб коротко кивнул.

Старшина развернулся кругом и покинул кабинет.

Я переоделся, в принесенную рубашку, ощущая себя змеей, меняющей кожу. Казалось, грязное молочное пятно вобрало в себя все неприятности, случившиеся со мной за два года. Включая и горечь расставания с Лесей. В кармане грязной рубашки осталась стереофотография, на которой мы с ребятами сгрудились в парке — я, Леська, Вовка Лукич, Милка и Рита с Вадиком. Я хотел вытащить снимок, но не решался проявлять телячью нежность при командире.

— В утилизатор, — рявкнул Жаб, заметив мое замешательство.

«В утилизатор, так в утилизатор», — подумал я.

Сердце на миг защемило, но тут же отпустило — я окончательно осознал, что с прошлым меня не связывает более ничего. Скомкав рубашку вместе со снимком, я швырнул ее в контейнер возле стены. В одну реку нельзя войти дважды. Захотелось наголо выбрить всю голову.

— Разрешите пройти в уборную! — мне показалось уместным вновь перейти на язык уставных фраз.

Слезы подступали к глазам.

— Ступай. Бритва есть?

— Так точно! — я хлопнул себя по карману.

— Тогда вперед, охотник!

Глава 3 «ЗА ЧЕРТУ ГОРИЗОНТА»

Когда я смывал остатки мыла со своей гладко выбритой головы, кто-то с шорохом протиснулся в приоткрытую дверь туалета. Отфыркавшись, я разглядел рядом Паса.

— Извини. — Он неуверенно пожал плечами и потер переносицу. — Жаб меня вызвал и сообщил, что забирает нас с тобой на свою базу в качестве пополнения.

— Знаю. — Я закрыл кран.

— Он сказал, что база очень спокойная.

Мне было трудно понять, какие эмоции вызвало у него это известие.

— Это правда, — ответил я.

— Почему ты попросил именно меня? — Пас остановил на мне изучающий взгляд.

— Ты что, откажешься отправиться в спокойное место без Влада?

— Нет. Спасибо. — Он снова опустил взгляд. — Но я был уверен, что ты возненавидишь меня после того, что случилось.

— Сделанного не вернешь. — Я миролюбиво отмахнулся. — Это мелочи по сравнению с глубиной океана.

— Да, — ответил Пас, поднимая взгляд.

В его глазах я заметил огонек решимости.

— Хочешь, я тоже побрею голову? — внезапно предложил он.

— Зачем? — удивился я.

— Тогда над тобой никто не будет смеяться. Как будто в учебке был карантин, и весь выпуск заставили выбриться наголо.

— Как хочешь. — Я не знал, что еще можно на это ответить.

— Тогда подожди в коридоре, ладно? — Он вынул из кармана футляр с бритвой.

Я пожал плечами и вышел.

Неподалеку, за пультом дежурного, сидел на телефоне младший курсант. Судя по двум желтым нашивкам на рукаве, до выпуска ему оставался еще год. Он украдкой бросил на меня взгляд, в котором не было и тени насмешки, и я отвернулся, сделав вид, будто разглядываю плакаты со схемой кровообращения в жаберных полостях сверхглубинных скафандров. Неуверенность в моей душе сменилась жаждой перемен и восторгом ожидающей впереди стихии.

«Барракуда меня дери! — подумалось под нарастающие удары сердца. — Скоро я буду стоять на палубе посреди океана!»

В коридор вышел Пас. Уши на его выбритой голове забавно оттопыривались, но у меня это вызвало не насмешку, а чувство почти братской солидарности лысого к лысому. Я не удержался и хлопнул его по плечу.

— Вперед, охотник!

— Вперед! — Пас расплылся в улыбке. — Мы теперь с тобой два лысых хрена.

— Точно! — подхватил я. — Может, создадим братство хреноголовых?

— Давай, — согласился Пас. — Только ты председателем.

Мы двинулись по коридору в кабинет Жаба. Дойдя до двери, я нажал кнопку звонка.

— Где вас носит так долго? — пророкотал в ответ динамик.

Дверь с шипением сдвинулась, и мы увидели Жаба, собирающего в сверкающий кейс личные вещи со стола. Он показался мне более устрашающим, чем обычно. И хотя росту в нем было меньше, чем во мне, зато он был грузным и широкоплечим — я бы не рискнул сразиться с ним в рукопашную.

— Готовы? — Он окинул нас оценивающим взглядом.

— Так точно! — отрапортовал я, заметив у стены два походных рюкзака с нашими фамилиями.

Мне показалось, что перед отъездом Жаб волнуется не меньше меня. Он захлопнул кейс, и щелчок замков повис в воздухе, как красная ракета сигнала к атаке.

— Вперед, охотники! — рявкнул Жаб хрипловатым клокочущим голосом и покинул кабинет в несколько широких шагов.

Мы подхватили рюкзаки и бросились по коридору следом за ним. Раньше наш взводный передвигался по училищу чинно, с достоинством, а сейчас бежал, не оглядываясь, словно, как и мы, старался поскорее отделаться от двух прожитых в учебке лет. Мы вырвались наружу, в теплый ветер, наполненный шелестом тополей. Тени стрижей метались под ногами, расчерчивая плац быстрыми, словно торпеды, следами.

Я разглядел машину, поджидавшую нас у ворот. Боги морские, что это была за машина! Настоящая бронированная амфибия океанского класса «KS-8». Штурмовой вариант. Направляясь к ней, я впервые ощутил себя не курсантом, а настоящим охотником. Это было исполнением мечты, ее воплощением в самом прямом смысле слова.

Возле входа, ожидая построения, глазели на броневик наши сокурсники. Я скосил глаза, читая в их взглядах плохо скрытую зависть. Лишь кто-то из прихвостней Влада выкрикнул нам вслед:

— Куда драпаете, сыкуны?

Влад тут же отвесил ему подзатыльник.

— Они уходят за горизонт, идиот…

Это было последнее, что я услышал в учебке. Мы шагнули за ворота, словно в другой мир. Да так оно и было, на самом деле. Взревел силовой агрегат амфибии, выпуская из выхлопных труб тугие струи белоснежного пара. Подвеска напряглась, чуть приподняв машину над дорожным покрытием, сухо зашипели тормозные колодки, отпуская огромные колеса из литой рифленой резины.

— В отсек для десанта! — скомандовал Жаб.

Сам он направился к кабине водителя, где располагалось командирское кресло.

На учениях нам приходилось взаимодействовать лишь со старичками морского класса «ММ-25», «Мымрами», как мы их называли. А эта амфибия в сравнении с ними выглядела как кашалот рядом с катраном — броневой утес в тумане выхлопного пара. Я сбросил рюкзак на землю, нащупал руками шершавую скобу лестницы и влез в распахнутый боковой люк. Пас подал мне рюкзаки и неуклюже забрался следом. Люк с завыванием встал на место. Внутри пахло горячим металлом, амортизаторной жидкостью и застоявшимся воздухом — так может пахнуть только боевая машина. Свет исходил из зарешеченного плафона на потолке, сверху свисали брезентовые петли — за них удобно держаться во время качки. В нише на стене был устроен чемодан автономного медицинского модуля.

— Готовы? — прохрипел динамик внутренней связи голосом Жаба.

Мы уселись на длинную скамью вдоль борта и поставили ноги на рюкзаки.

— Так точно! — рявкнул я, по умолчанию взяв на себя обязанности старшего группы.

Мотор взревел громче, и машина тронулась с места.

У меня замерло сердце. Я зажмурился, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами. Броневик медленно двигался по дорожке училищного городка, иногда притормаживал, иногда разгонялся, раскачивая нас на скамье.

У меня над ухом лязгнул металл. Это Пас додумался открыть герметичные шторы стрелковой амбразуры. Порыв свежего ветра ворвался в отсек, я открыл глаза и развернулся, прильнув к щели. За ней уплывали назад тополя, волейбольная площадка и буфет, в котором мы, вечно голодные, отъедались печеньем и сметаной. Рокочущий двигатель вспугнул воробьиную стаю, и через минуту мы набрали крейсерскую скорость, покидая оазис училищного городка. За бортом потянулась бесконечная крымская степь, и вскоре нам надоело пялиться в амбразуру. Броневик мягко покачивало, как на волнах.

— По-моему, имеет смысл подремать. — Я поставил ноги на рюкзак и уперся в переборку голым затылком. — А то барракуда его знает, что будет дальше.

До умопомрачения приятно было сидеть с закрытыми глазами и представлять, будто не едешь по земле, а летишь по небу или плывешь по волнам. Иногда вдоль дороги попадались длинные ряды тополей, от которых солнечный свет на опущенных веках мелькал алыми сполохами, как на тренировках по ночной стрельбе.

Так мы ехали до самого вечера. Порой мне надоедало сидеть с закрытыми глазами, и я устремлял взор в амбразуру, при этом набегающий поток воздуха врывался в нее, непривычно щекоча кожу на голове. Местность вокруг почти не менялась, однако становилась все более дикой. С трудом верилось, что лет двести назад здес