Эта книга написана в 2021 году, когда тамиздат еще казался историей.
Строго говоря, ни «Реквием», ни «Софья Петровна» не являлись свидетельствами о лагерях, что тоже закрывало им путь к публикации в возглавляемом Твардовским журнале. «Софью Петровну» и «Реквием» скорее можно назвать «несвидетельскими нарративами», где лагеря и тюрьмы предстают как оруэлловская «комната 101, куда страшится проникнуть воображение». В отличие от подробно изображенного изнутри лагерного быта, окружающего Ивана Денисовича, «Софья Петровна» и «Реквием» ограничены «знакомыми их авторам лиминальными пространствами», то есть очередями, в которых ждали женщины, за пределами тюрьмы [449].
«Советская русская литература» (Soviet Russian Literature) 1951 года Глеб Струве выразил сомнение, что эти стихи вообще написаны Ахматовой [385], а Владимир Марков, специалист по футуризму и авангарду, в предисловии к антологии русской поэзии за железным занавесом, изданной в 1952 году, даже заявил, что «после долгих лет забвения, невзгод и потерь, Ахматова из молчаливого символа отрицания советской литературы стала фактом не только этой литературы, но и литературной политики». Ее «Слава миру», писал он, звучит «как речь обвиняемого на московском процессе», но «очень возможно, что она не писала этих стихов» [386]. Г
Если перенести знаменитый афоризм XIX века в советский контекст, вся лагерная русская литература вышла из солженицынской телогрейки
Логотип издательства — запряженный лошадьми дилижанс, взятый с гравюры Владимира Фаворского, — отсылал к знаменитой фразе Пушкина: «Переводчики — почтовые лошади просвещения». Однако в случае «Ардиса» этот образ приобрел гораздо более буквальный смысл, который Пушкин едва ли мог предвидеть: прежде чем перевести и опубликовать
«Ардис» не только унаследовал название придуманного Набоковым поместья «в мифической стране с чертами и России, и Америки[,] преображенного любовью Набокова к русским усадьбам своего детства» [81], но и перепечатал произведения Набокова, написанные на русском, — самую желанную в Советском Союзе литературную контрабанду.
Общественное порицание «недопустимых явлений» не заставило долго себя ждать: неделю спустя Владимир Маяковский заявил, что, хотя он «повесть о „Красном дереве“ Бориса Пильняк (так, что ли?), впрочем, и другие повести
лучшего термина, статус «первого заметного русского текста в самиздате
Когда рукописи на тему ГУЛАГа вывозили из Советского Союза, публиковали, читали и рецензировали за рубежом, нередко выяснялось, что от их авторов ждут, в сущности, чего-то подобного требованиям соцреализма на родине. Не только в России, но и за рубежом «Иван Денисович» оказался своего рода мерилом художественного достоинства контрабандных рукописей, попавших на Запад после публикации Солженицына в России.
Мы заряжены в России, а здесь только крутимся, крутимся и скоро станем.
Свинцовые листы аккумуляторов обратятся в одну только тяжест
