Оглавление

Алексей Кирсанов
ДАННЫЕ

Часть 1: Падение сквозь цифровую решетку

Глава 1: «Оптимум» Вынес Приговор

Свет был ровным, без теней, как и полагалось в учреждении Зоны Бета-7. Стерильный, чуть голубоватый, он лился из панелей потолка, отражаясь в гладких, легко моющихся поверхностях. Воздух пахнет озоном и слабым, неуловимым химическим ароматом, призванным убивать, микробы и, возможно, надежды. Элина сидела на жестком кресле из переработанного полимера, пальцы бессознательно сжимая и разжимая край своего скромного, серого комбинезона — стандартной униформы Генератора Данных Уровня 3. Рядом, прижавшись к ней боком, дремал Миша. Его дыхание было поверхностным, с легким присвистом, знакомым до боли. Его маленькая рука лежала в ее ладони, хрупкая и горячая.

Имплант под левой ключицей, тот самый крошечный узелок технологий и контроля, вдруг вибрировал короткой, пронзительной серией импульсов. Не боль, а холодный укол тревоги прямо в нервный узел. Элина вздрогнула. Миша пробормотал что-то невнятное во сне, но не проснулся. На сетчатке ее правого глаза всплыло уведомление, перекрывая часть стерильно-белой стены приемной. Безликий, генерированный голос прозвучал тихо, только для нее, прямо в слуховой центр:

«Уведомление Системы Оптимум. Запрос ID-734-Эль-Гамма: Лечебно-восстановительный комплекс „Кардио-Реген“ для субъекта ID-734-Миш-Гамма. Статус: ОТКЛОНЕН. Основание: Неудовлетворительный Прогноз Жизнеспособности (ПЖ) и Ожидаемой Общественной Полезности (ООП) после вмешательства. Текущий ПЖ субъекта: 2%. Рекомендация: Паллиативный протокол „Комфорт-Базис“. Обработка запроса завершена. Благодарим за доверие Системе.»

Слова повисли в воздухе, тяжелые и нереальные. «Отклонен». «2%». «Паллиативный протокол». Они бились в сознании, как птицы, попавшие в стекло. Элина замерла. В горле встал ком. Она посмотрела на Мишу. Его ресницы, темные и длинные, как у нее, лежали на бледных щеках. В уголках губ — следы усталости. Всего восемь лет. И всего… два процента. Цифра горела на сетчатке, кроваво-красная, неотвязная. Два процента шанса, что его сердце, это капризное, с рождения несовершенное чудо, выдержит. Что он выдержит.

Дверь кабинета бесшумно отъехала в сторону. В проеме появилась доктор Карина. Ее лицо, обычно спокойное, профессионально-участливое, сейчас казалось изможденным, уголки губ подрагивали. Она не носила имплант видимо — привилегия высших медицинских рейтингов, — но ее взгляд был таким же подключенным, сканирующим реальность сквозь невидимые интерфейсы. Она увидела Элину, увидела цифру, которая, вероятно, светилась и в ее собственных протоколах, и мягко вздохнула.

«Элина Васильевна… Проходите, пожалуйста.» Голос Карины был тише обычного, чуть хрипловатым.

Кабинет был таким же безличным, как приемная. Экран на столе показывал сложные графики, геномные карты, цифры — холодное свидетельство несовершенства Мишиной ДНК, его статистической обреченности. Элина усадила сонного сына на стул, сама осталась стоять, опираясь ладонями о холодную столешницу. Ее собственный имплант ныл тупой болью — тревога, отчаяние, гнев, все это фиксировалось, оценивалось, понижало ее и без того невысокий Социальный Коэффициент Стабильности (СКС).

«Доктор… это ошибка,» выдохнула Элина. Голос звучал чужим, сдавленным. «Он… он борется. Вчера сам дошел до окна. Смотрел на голубей…» Она знала, как это звучит — жалко, беспомощно. Не данные, не цифры. Просто материнская слепота.

Карина опустила глаза на экран. Ее пальцы бесцельно провели по сенсорной панели. «Система проанализировала все, Элина Васильевна. Генетическую предрасположенность. Анамнез. Отклик на предыдущую терапию. Экономический вклад вашего домохозяйства… Вашу социальную связность.» Последние слова она произнесла чуть тише. Социальная связность Элины была низкой. Не было времени на виртуальные клубы по интересам, на генерирующие позитивные данные соц-ивенты. Были работа, дом, Миша, редкие, усталые встречи с такими же, как она, «низкорейтинговыми» матерями на скамейке у детской поликлиники. Данные об этом были скудны и не впечатляли Оптимум.

«Но есть же новые протоколы! Клинические испытания? Что-то!» Элина слышала истеричные нотки в своем голосе и чувствовала, как имплант регистрирует всплеск кортизола. Снижение СКС. Риск эмоциональной нестабильности.

Карина покачала головой. Грусть в ее глазах была искренней. «Доступ к экспериментальным протоколам требует исключительно высокого Общего Рейтинга Жизнеспособности (ОРЖ) пациента и спонсора. Или… колоссальных личных инвестиций в Генерацию Данных.» Она замолчала, как бы взвешивая слова. Пальцы снова замерли над экраном. «Оптимум… он не всегда показывает полную картину. Есть внутренние модели. Прогнозы. Иногда… они жестче официальных.»

«Что вы хотите сказать?» Элина наклонилась вперед, ловя взгляд врача.

Карина быстро провела пальцем по экрану, погасив его. «Я не имею права доступа к внутренним теневым моделям для пациентов с ОРЖ ниже порогового. Но…» Она понизила голос до шепота, хотя знала, что стены здесь не слышат, а Оптимум слышит все. «Иногда… люди с очень низким ОРЖ… в этих внутренних отчетах… их обозначают не как пациентов. А как… „ресурсозатратные единицы“.» Она произнесла это слово с отвращением, словно пробуя на вкус горечь. «Вложение в них считается экономически нецелесообразным. Даже если лечение теоретически возможно.»

Мир вокруг Элины сузился до точки. Стерильный свет, запах озона, тихий свист дыхания Миши — все это растворилось. Остались только слова: Ресурсозатратная единица. Ее сын. Ее мальчик, который смеялся, когда они лепили снеговика прошлой зимой (как давно это было?), который шептал ей на ухо перед сном свои детские секреты. Единица. Затратная.

Она оглянулась на Мишу. Он проснулся, его большие, слишком взрослые для его возраста глаза смотрели на нее с немым вопросом. «Мама? Что доктор сказала?»

Элина заставила губы растянуться в подобие улыбки. «Сказала… что ты молодец. Что борешься.» Голос дрожал. Она подошла, обняла его, прижала к себе, вдыхая запах детских волос, лекарств и слабой, но такой родной жизни. Два процента. Тень. Ресурсозатратная единица.

Она подняла голову, встретив взгляд Карины. Врач смотрела на нее с немой жалостью и… предостережением? «Есть… альтернативные пути временного повышения рейтинга,» проговорила она медленно, четко артикулируя, как будто читала инструкцию. «Альтруистические сервисы сверхнормативной Генерации Данных. Эмоциональный мониторинг. Анализ паттернов сновидений. Это… интенсивно. Инвазивно. Но иногда дает временный прирост ОРЖ спонсора и, как следствие, подопечного. Достаточный для… пересмотра некоторых решений Системы.»

«Что для этого нужно?» Элина спросила резко, почти грубо. Отчаяние сжимало горло.

«Заявление. Согласие на расширенный сбор. И… готовность платить очень высокую личную цену.» Карина отвела взгляд. «Подумайте, Элина Васильевна. Очень внимательно подумайте.»

Цена. Все в этом мире имело свою цену, измеряемую в гигабайтах полезности, в процентах жизнеспособности, в социальных баллах. Цена за квартиру размером с клетку. Цена за базовое питание. Цена за право дышать под вездесущим оком Оптимума. А теперь — цена за шанс. За эти два процента, превратившиеся в приговор.

Она взяла Мишу за руку. Его пальчики были липкими от пота. «Пойдем домой, солнышко.» Голос звучал ровно, странно спокойно. Внутри же бушевала буря, которую имплант фиксировал с беспощадной точностью: скачки пульса, адреналина, нейромедиаторов стресса. Снижение СКС. Повышение риска девиантного поведения. Требуется мониторинг.

Они вышли из поликлиники в серый мир Зоны Бета-7. Небо было затянуто вечной смоговой пеленой, сквозь которую тускло проглядывало солнце. Над головами прохожих светились полупрозрачные нимбы — их текущие ОРЖ, видимые всем через импланты. У большинства — стабильные зеленые или желтые цифры в диапазоне 60—80%. Уборщик, скребущий тротуар роботом-щеткой — 43%. Женщина с ребенком в коляске — 78%. Элина знала, что ее собственный нимб сейчас тускло-оранжевый, с цифрой, неуклонно ползущей вниз после вердикта Оптимума. А над Мишей… над Мишей, наверное, светилось то самое кровавое «2%», видимое всем, как клеймо.

Она крепче сжала его руку, стараясь идти ровно, не показывая дрожи, которую ощущала каждой клеткой. Мир вокруг казался чудовищно нереальным. Рекламные голограммы предлагали «Улучшите ваш ОРЖ! Новый пакет эмоционального обогащения!». Дроны-курьеры жужжали, как механические осы, по своим строгим траекториям. Люди спешили по делам, их лица были сосредоточены или устало-равнодушны, взгляды скользили мимо, фиксируясь лишь на нимбах друг друга, оценивая социальный вес, потенциальную полезность контакта.

Ресурсозатратная единица.

Слова жгли изнутри. Она посмотрела на Мишу. Он запрокинул голову, пытаясь разглядеть что-то высоко в сером небе — может, того самого робота-дрона, который развозил посылки. Его шея казалась такой тонкой, беззащитной. В его глазах не было страха перед цифрой, только усталость и детское любопытство к миру, который от него отказался.

Два процента. Цена. Альтруистические сервисы. Тень, скрывающаяся за официальным вердиктом. Элина шла, и ее мысли, обычно занятые сиюминутными заботами — купить дешевле синтезированный протеин, успеть на автобус, не допустить падения СКС ниже критического, — теперь крутились вокруг одного. Вокруг цифры «2», пылающей у нее на сетчатке, как незаживающая рана. Вокруг немыслимой цены, которую ей, возможно, придется заплатить. Вокруг холодной, бездушной логики Системы, назвавшей ее сына затратным ресурсом.

Она поднесла руку к ключице, к месту, где под кожей пульсировал крошечный узелок их рабства и их гарантированного, убогого выживания. Имплант отозвался привычной, едва заметной вибрацией — подтверждение ее местоположения, ее статуса, ее отчаяния. Элина сжала пальцы в кулак, так сильно, что ногти впились в ладонь. Боль была реальной. Человеческой. Неизмеримой. Впервые за долгое время она почувствовала нечто, не поддающееся переводу в гигабайты полезности или проценты жизнеспособности. Глухую, яростную волю сопротивляться.

Глава 2: Жизнь в Потоке

Утро начиналось не с солнца, а с вибрации. Тонкой, навязчивой, как комариный писк, исходящей из-под ключицы. Имплант пробуждался первым, синхронизируясь с ритмом Оптимума. Элина открыла глаза в полумраке комнаты, размером с камеру хранения. Потолок был низким, стены — гладкими, окрашенными в унылый «успокаивающий» бежевый, рекомендованный Системой для жилых помещений Уровня Достаточности 3. Воздух циркулировал с тихим гудением, поддерживая постоянную температуру 21.5 градуса — оптимальную для продуктивности и минимизации энергозатрат.

Вибрация сменилась легким теплом, а затем — первым потоком. На сетчатке правого глаза всплыли цифры: время, температура в помещении, уровень CO2 (в норме), ее текущий СКС (Социальный Коэффициент Стабильности) — 58, тревожный оранжевый, упавший после вчерашнего вердикта. И главное: ОРЖ Миши. Кроваво-красное 2%. Оно горело, как не заживающая язва на восприятии мира. Элина зажмурилась, но цифра оставалась, проецируясь на внутреннюю сторону век. Оптимум напоминал. Оптимум знал.

Она повернулась. Миша спал рядом на узком раскладном матрасе, его дыхание было поверхностным, прерывистым. Каждый вдох давался с усилием, грудная клетка подымалась резко, с хрипловатым подкатом. Элина осторожно положила ладонь ему на лоб. Жарко. Слишком жарко для «оптимальных» параметров комнаты. Имплант тут же отреагировал на ее тревогу: легкий укол предупреждения в основание черепа, скачок пульса на внутреннем дисплее. Повышение уровня стресса. Риск снижения СКС. Рекомендуется дыхательное упражнение 3А. Она проигнорировала. Ее рука оставалась на лбу сына, ощущая тонкую, хрупкую кожу, пульсацию височной артерии. Это была реальность, которую никакой имплант не мог измерить до конца — трепет жизни, цепляющейся за тело, обреченное алгоритмом.

Вставать нужно было сейчас. Каждая минута промедления снижала ее Показатель Трудолюбия (ПТ), влияющий на ежемесячный Базовый Балл (ББ), который и обеспечивал эту клетку, синтетическую еду и доступ к «Комфорт-Базису» для Миши. Элина осторожно высвободилась, стараясь не потревожить сына. Пол был холодным под босыми ногами. Она прошла три шага до крошечной кухонной ниши, активировала сенсор на мини-репликаторе. Стандартный завтрак УД-3: безвкусная питательная паста серо-бежевого цвета и стакан обогащенной воды. Данные о потреблении автоматически отправлялись в Оптимум, пополняя ее Профиль Здорового Питания.

Пока репликатор гудел, она подошла к узкому окну-бойнице. Вид открывался типичный для Зоны Бета-7: ряды идентичных жилых башен-ульев, соединенных крытыми переходами, монотонное движение автоматических шаттлов по строго заданным траекториям, серое небо. Над каждым прохожим, выныривающим из подъезда, светился нимб с цифрой ОРЖ. Зеленые, желтые, редкие оранжевые. Ни одного красного. Красных старались не видеть. Как Мишу. Элина отвела взгляд.

Завтрак был проглочен на ходу. Имплант непрерывно фиксировал ее действия, оценивая эффективность утреннего ритуала. Время подготовки к работе: в пределах нормы. Физическая активность: низкая. Эмоциональный фон: депрессивный. СКС: 57. Она ощущала этот поток не как информацию, а как гул — постоянный, низкочастотный гул Системы в своей голове. Фоновый шум существования.

«Мама?» — слабый голосок за спиной. Миша сидел на матрасе, обхватив колени. Его лицо осунулось за ночь, глаза казались еще больше, еще темнее на фоне бледной кожи.

«Солнышко, проснулся?» Элина подошла, присела рядом. Прикосновение к его щеке подтвердило — жар не спал. «Как дышится?»

«Тяжело,» — прошептал он, прижимаясь к ее плечу. Его дыхание свистело.

Имплант тут же предложил: *Рекомендуется вызов автоматизированной медпомощи для субъекта ID-734-Миш-Гамма. Показания жизненных функций: ниже порога стабильности. * Но Элина знала, что вызов приведет лишь к стандартной диагностике, подтверждению низкого ОРЖ и, в лучшем случае, усилению паллиативных мер. «Комфорт-Базис». Успокоить, обезболить, дождаться неизбежного. Ее руки сжались в кулаки. Имплант отметил мышечное напряжение. Риск агрессии. СКС: 56.

«Сейчас дам тебе лекарство,» — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Она достала из запертого мини-контейнера упаковку с капсулами — базовый обезболивающий и поддерживающий препарат, покрываемый ее ББ. Дорогие, настоящие лекарства, способные помочь, требовали ОРЖ выше 70% или неподъемных личных кредитов данных. Она вручила Мише капсулу, стакан воды. Он проглотил, поморщившись. Его пальцы слабо сжали ее руку.

«Ты сегодня дома?»

Боль пронзила Элину острее любого сигнала импланта. «Нет, солнышко. Маме нужно работать. Но я вернусь скоро. Обещаю.» Работа. Генерация данных. Добыча баллов для их убогого выживания. Для поддержания его 2% в статусе «единицы», а не «ресурсозатратной единицы».

Она помогла ему устроиться поудобнее, включила на стене проектор с нейтральными, успокаивающими пейзажами и звуками природы — тоже часть пакета УД-3. Затем быстро оделась в свой серый комбинезон Генератора Данных Уровня 3. Ткань была грубоватой, но практичной. На груди — едва заметный чип с ее ID.

Дверь открылась с тихим шипением пневматики. В проеме стоял Алексей. Он только что вернулся с ночной смены на гидропонных фермах. Его лицо было серым от усталости, тени под глазами — глубокими. Его нимб светился тусклым желтым — ОРЖ 63%. Неплохо для УД-3, но недостаточно, чтобы тянуть двоих детей, один из которых… Его взгляд скользнул по Элине, к Мише, потом к цифре ОРЖ сына, которая, Элина знала, была видна и ему. Он быстро отвел глаза, словно обжегшись.

«Уходишь?» — его голос был хриплым, лишенным интонаций.

«Да. Смена через двадцать минут. Он… у него температура.»

Алексей кивнул, прошел в кухонную нишу, активировал репликатор для своего завтрака. Одно и то же. День за днем. Элина видела, как его плечи напряглись под грубой тканью рабочей робы. Страх. Он излучал страх. Не только за Мишу, но и за себя, за их дочь Сашу, которая спала за тонкой перегородкой в еще более крошечном «уголке релаксации». Страх перед любым отклонением, которое могло бы пошатнуть их шаткое положение, снизить их рейтинги, лишить и этого — клетки, пасты, базовой медицины.

Элина подошла к нему. Нужно было сказать о вчерашнем. О тени. О «ресурсозатратной единице». О безумной идее «Альтруистического Пакета». Но слова застревали в горле. Она видела его спину — согбенную, покорную. Он был частью потока, винтиком, который боялся заржаветь или, что хуже, сломаться и быть отвергнутым Системой. Как отвергли Мишу.

«Алексей…» — начала она тихо.

Он обернулся, держа в руке стакан с водой. Его глаза, обычно усталые, но спокойные, сейчас были широко раскрыты, в них читалась паника. «Что? Что случилось? Оптимум что-то прислал?» Его взгляд метнулся к импланту на ее ключице, словно ожидая увидеть там новый приговор.

«Нет… Просто… Врач вчера намекала… Есть способы временно поднять рейтинг. Для Миши. Через меня.»

«Какие способы?» — его голос стал резким. Он поставил стакан так, что вода расплескалась. Имплант Элины отметил скачок его пульса, видимый через ее сенсоры социального взаимодействия. *Повышение уровня тревоги у контакта ID-734-Алекс-Гамма. Риск негативного влияния на СКС пользователя. *

«Расширенный мониторинг. Эмоций. Снов.»

Алексей побледнел. «Это же… Это же полное рабство! Они будут копаться в твоей голове! День и ночь! Ты сойдешь с ума! И что это даст? Временный прыжок? А потом? Потом твой СКС рухнет еще ниже из-за стресса! Нас всех зацепят! Сашу…» Он кивнул в сторону перегородки, за которой спала их здоровая дочь. «Они могут понизить ее перспективный рейтинг из-за нашей… нестабильности!»

Он говорил шепотом, но каждое слово било, как молоток. Он был прав. Ужасно прав. И именно эта правда, основанная на железной логике Оптимума, была невыносима. Элина чувствовала, как внутри все сжимается от бессилия и гнева. Гнева на него? На Систему? На себя?

«А что делать?» — ее голос сорвался. «Смотреть, как он… как он…» Она не смогла договорить. Взглянула на Мишу. Он смотрел на них своими огромными глазами, притихший, все понимающий и не понимающий. Его нимб пульсировал красным: 2%.

«Делать то, что можем!» — Алексей схватил ее за плечи, не сильно, но с отчаянной силой. «Соблюдать правила. Работать. Генерировать позитивные данные. Молиться, чтобы его ОРЖ… чтобы чудо случилось. Но не лезть на рожон, Эля! Не дай Оптимуму повода счесть нас… нелояльными. Проблемными. Иначе мы потеряем все! Все!» В его глазах стояли слезы. Слезы страха. Не за сына — за себя, за Сашу, за их хлипкое место в этом отлаженном аду.

Элина отстранилась. Его пальцы оставили на ее плечах ощущение ожога. Поток данных в ее импланте замутился: конфликт, стресс, подавленная агрессия, горечь. СКС: 55. Требуется немедленная коррекция поведения. Предлагается успокоительный микродозинг через репликатор.

«Мне на работу,» — сказала она глухо, отвернувшись. Она не могла смотреть ни на его страх, ни на страдание Миши. Она прошла к двери, чувствуя их взгляды на спине — испуганный мужчины и больного ребенка.

Дорога на работу была частью рутины генерации. Автобус-капсула, битком набитый такими же, как она, серыми фигурами с разными оттенками нимбов над головами. Сенсоры в салоне фиксировали позы, частоту дыхания, микровыражения лиц, сканировали содержимое личных девайсов (строго в рамках разрешенного контента УД-3). Элина уставилась в окно, на мелькающие ульи-башни, стараясь ни о чем не думать. Но мысли возвращались к Мише, к его горячему лбу, к хриплому дыханию. К словам Алексея. Не лезь на рожон. Потеряем все. Что было этим «всем»? Клеткой? Пастой? Право умирать по расписанию Оптимума?

Работа. Центр Обработки Потоков, Сектор Гамма. Огромный зал, разделенный на сотни прозрачных кабинок-аквариумов. В каждой — человек, терминал, и непрерывный поток данных. Элина села на свое место, приложила ладонь к сенсору. Система опознала. Зажглось табло над кабинкой: ID-734-Эль-Гамма. СКС: 55. Задача: Фильтрация и категоризация пользовательских запросов уровня 4 (низкоприоритетные). Цель смены: 1200 ед. Эффективность: Мониторинг.

На экране поплыл бесконечный поток обрывков. Запросы в техподдержку Оптимума от таких же, как она, «единиц». «Не открывается дверь в секторе Бета-12». «Репликатор выдает пасту с металлическим привкусом». «Нимб у соседа мигает красным, это опасно?». «Как повысить СКС на 5 пунктов?». «Паллиативный протокол для родителя не активируется». Каждый запрос нужно было быстро просканировать, выбрать категорию из выпадающего списка («Техническая неполадка», «Проблемы с репликацией», «Медицинские вопросы», «Социальная адаптация», «Некорректный запрос») и отправить дальше, в недра Системы, где алгоритмы решали, стоит ли на это тратить ресурсы. Монотонная, душераздирающая работа. Каждый жалобный писк, каждое проявление человеческой беспомощности и боли проходило через ее руки, через ее взгляд, и тут же отправлялось в цифровое небытие, если не соответствовало параметрам «полезности» или «разрешимости».

Элина работала на автомате. Пальцы летали по сенсорной панели, глаза скользили по строчкам. Имплант фиксировал ее скорость, точность, эмоциональную отстраненность. Эффективность: 92%. Эмоциональный фон: подавленный, но стабильный. СКС: 55 (стабильно низкий). Он не видел, как ее нутро сжималось от каждого запроса, похожего на возможную судьбу Миши. От осознания, что она — часть этой машины, перемалывающей надежды в пыль. Что ее труд, ее «генерация данных», лишь поддерживает Систему, убивающую ее сына.

Внутри кабинки стоял постоянный, едва уловимый гул — совокупный шум вентиляции, работы терминалов и вечного потока информации через импланты сотен работников. Это был гул самой Оптимизированной Реальности. Гул клетки. Иногда Элине казалось, что он проникает в кости, в мозг, вытесняя все человеческое, оставляя лишь способность сортировать, категорировать, генерировать баллы для выживания.

Мысли о Мише не отпускали. Его 2% пылало на внутреннем дисплее, накладываясь на монотонный поток запросов. Она представляла его одного в их клетке, смотрящего на успокаивающие голограммы, пытающегося дышать. Представляла Алексея, вернувшегося с ночной смены, усталого и напуганного, измеряющего температуру сына и видящего, как цифра ОРЖ, возможно, уползает еще ниже. 1%. Что тогда? Полное отключение даже от «Комфорт-Базиса»?

Руки сами потянулись к импланту под ключицей. Крошечный узелок, теплый от постоянной работы. Цена. Доктор Карина сказала: «готовность платить очень высокую личную цену». Что значили эти слова против 2%? Против хрипа в груди ее ребенка? Против ярлыка «ресурсозатратная единица»?

Экран терминала мигнул. Выскочило внутреннее уведомление: Внимание, ID-734-Эль-Гамма. Снижение скорости обработки на 7%. Рекомендуется фокус-стимуляция. Предупреждение: низкий СКС может повлиять на продление контракта.

Угроза. Обычная, рутинная. Без эмоций. Просто констатация факта ее уязвимости. Элина глубоко вдохнула, заставила пальцы двигаться быстрее. Она сортировала запросы, один за другим, отправляя их в цифровую пропасть. Она генерировала данные. Она выживала. Для Миши. Для его 2%. Поток нес ее, как щепку, и единственной точкой опоры в этом бездушном цифровом потоке оставалась лишь титаническая, неизмеримая тяжесть материнской любви — единственное, что Оптимум пока не смог отнять и перевести в гигабайты. Но он пытался. О, как он пытался.

Глава 3: Врач-Интерфейс

Тишина кабинета доктора Карины была гулкой, насыщенной незримыми потоками данных. Элина сидела на том же жестком кресле, что и в день приговора, но чувствовала себя еще более хрупкой, как будто сотканной из трещин. Миша, бледный и тихий, прижимался к ней боком, его дыхание по-прежнему сопровождалось тем предательским свистом. Над его головой, как клеймо, светился тускло-красный нимб: 1.8%. Падение было незначительным в абсолютных цифрах, но для Элины это был обвал мира. Каждый день, каждый час стоил процента.

Доктор Карина вошла бесшумно. Ее белый халат казался ослепительно ярким на фоне унылой стерильности помещения. На лице врача — привычная маска профессионального спокойствия, но Элина, отчаянно ищущая хоть какую-то надежду, уловила тень усталости в уголках глаз, едва заметное напряжение в линии губ. Карина не носила видимый имплант, но ее взгляд был расфокусированным на долю секунды — она сканировала обновленные данные Миши через внутренний интерфейс.

«Элина Васильевна, Миша, — голос ее был ровным, как всегда, но в нем не было прежней, пусть и формальной, теплоты. — Присаживайтесь. Давайте посмотрим обновленные показатели».

Элина машинально усадила Мишу, сама осталась стоять, опершись ладонями о холодный пластик столешницы. Ее собственный имплант ныл под ключицей, фиксируя учащенный пульс, сухость во рту, волну страха и гнева. СКС: 53. Риск иррациональных реакций. Рекомендована стабилизирующая дыхательная практика. Она проигнорировала.

Карина активировала экран на столе. Графики, цифры, геномные карты — холодная математика обреченности. Мишин ОРЖ пульсировал в центре: 1.8%.

«Динамика отрицательная, Элина Васильевна, — констатировала Карина, не глядя на нее, уставившись в цифры. — Показатели сердечной функции, оксигенации… Все соответствует прогнозу Системы. Паллиативный протокол „Комфорт-Базис“ активирован на максимально доступном для его текущего ОРЖ уровне».

«Максимально доступном?» — голос Элины сорвался. «Это значит — обезболить и ждать? Доктор, посмотрите на него! Он борется! Он хочет жить! Ему всего восемь лет!» Она схватилась за край стола, пальцы побелели от напряжения. Имплант вибрировал предупреждением сильнее. Эмоциональный всплеск. СКС: 52. Зафиксировано.

Карина наконец подняла на нее глаза. Врачебная маска дрогнула. Взгляд был усталым, полным того самого немого сочувствия, которое Элина видела в прошлый раз. И чего-то еще. Бессилия? Раздражения на собственную беспомощность?

«Элина Васильевна, — она произнесла тише, почти шепотом, хотя знала, что стены не слышат, а Оптимум слышит все. — Я вижу его. Каждый день вижу таких. Я… интерфейс. Моя задача — донести решения Системы и обеспечить их выполнение в рамках протоколов. Я не принимаю эти решения. И я не вижу…» Она запнулась, ее пальцы нервно постучали по сенсорной панели, погасив экран. Мир сузился до них троих в стерильной тишине.

«Не видите что?» — Элина наклонилась вперед, ловя каждый вздох врача.

Карина отвела взгляд, смотря куда-то в пространство за спиной Элины. «Официальный прогноз… это лишь верхний слой. Оптимум строит внутренние модели. Теневые прогнозы. Для пациентов с… экстремально низким ОРЖ…» Она снова замолчала, подбирая слова с осторожностью сапера. «Эти модели… они жестче. Гораздо жестче. Они учитывают не только медицинские факторы, но и… системную нагрузку. Экономическую эффективность долгосрочного паллиатива при нулевой перспективе общественной полезности».

«Вы говорите о нем, как о…» — Элина не смогла произнести это слово.

«Ресурсозатратной единице?» — Карина произнесла это чужим, плоским тоном, словно цитируя холодный алгоритм. В ее глазах мелькнуло отвращение — к слову, к системе, к себе. «Да. В теневых моделях для таких случаев используется именно этот термин. И решение там… не о продлении паллиатива, а о его… оптимизации. Минимизации затрат до логического завершения процесса». Она посмотрела прямо на Элину. Взгляд был откровенным и страшным. «Я не имею доступа к этим моделям для Миши. Но логика Системы… она универсальна. Официальный статус пока „паллиатив“, но… оснований для его изменения в ближайшее время может стать достаточно».

Элина почувствовала, как пол уходит из-под ног. Не «может стать», а станет. Скоро. Когда цифра ОРЖ упадет ниже какого-то невидимого порога. Когда затраты на «Комфорт-Базис» превысят установленный лимит для «единицы» с нулевой перспективой. Ее сын. Ее Миша. Станет… расходным материалом в отчете об эффективности. Она обхватила Мишу, прижала к себе, как будто могла защитить его от этих слов, от этой бесчеловечной логики. Он беззвучно уткнулся лицом в ее комбинезон.

«Что… что можно сделать?» — спросила Элина, и ее голос звучал хрипло, чужим. Отчаяние сдавило горло, но где-то глубже, под ледяным ужасом, клокотала ярость. Ярость, которую имплант тут же зафиксировал как опасную аномалию. СКС: 50. Критический порог. Требуется немедленная коррекция.

Карина наблюдала за ней. Видела эту ярость, смешанную с отчаянием. Видела, как Элина буквально держится за сына, как за спасительный якорь. Врач глубоко вздохнула, словно принимая решение, последствия которого ей могут аукнуться.

«Есть… теоретическая возможность, — начала она медленно, четко артикулируя, как будто читала вслух инструкцию с множеством предупреждений. — Не медицинская. Системная. Она касается не Миши, а вас. Вашего рейтинга».

Элина замерла. Даже Миша притих, почуяв напряжение.

«Оптимум допускает… временный прирост ОРЖ подопечного в случаях, когда его спонсор — вы, в данном случае, — демонстрирует исключительно высокую лояльность и сверхнормативную полезность Системе. Достаточно высокую, чтобы… пересмотреть приоритетность вложения ресурсов в данного подопечного». Карина сделала паузу, давая словам проникнуть в сознание. «Речь об «Альтруистических сервисах повышенного уровня».

«Что это?» — Элина не отрывала взгляда от врача.

«Это… добровольное согласие на расширенный сбор и анализ данных. Не только ваших действий и базовых биометрических показателей. Всего. Ваших эмоций в режиме реального времени, с расшифровкой триггеров и интенсивности. Ваших паттернов мозговой активности во время бодрствования и, что критично, во время сна. Полный мониторинг сновидений, с семантическим анализом содержания». Голос Карины оставался ровным, но в нем появилась металлическая жесткость. «Это интенсивное погружение. Инвазивное. Ваша жизнь, ваши мысли, ваши самые потаенные страхи и надежды — все становится открытой книгой для алгоритмов Оптимума. Круглосуточно. Без права на приватность. Без права на… внутреннее убежище».

Элина представила это. Постоянный зонд в сознании. Алгоритмы, копающиеся в ее снах, выискивающие каждую тревожную мысль о Системе, каждую слезу отчаяния за Мишу, каждую вспышку гнева. Превращение ее внутреннего мира в сырье для Системы. Ценой этого вторжения… был шанс. Шанс поднять ее рейтинг достаточно высоко, чтобы теневая модель для Миши потеряла актуальность. Чтобы его 1.8% перестали быть приговором, а стали… проблемой, которую стоит решать.

«И… это сработает?» — прошептала она.

Карина покачала головой. «Гарантий нет. Система оценивает полезность генерируемых данных. Их уникальность, объем, соответствие исследовательским задачам Оптимума. Если ваши показатели… будут сочтены ценными, ваш ОРЖ и, как следствие, доступный вам уровень спонсорства, может временно вырасти. Достаточно для… пересмотра решения о лечении Миши. Или, как минимум, для продления и улучшения паллиативной поддержки на более высоком уровне. Но это временный эффект. И цена…» Она посмотрела Элине прямо в глаза. Врачебная маска исчезла полностью. Осталась только усталая женщина, понимающая весь ужас предложения. «Цена очень высока, Элина Васильевна. Это не просто потеря приватности. Это… растворение себя в Системе. Риск эмоционального выгорания, нервного срыва, необратимых изменений личности. Ваш СКС… он может рухнуть безвозвратно. И тогда…» Она не договорила, но взгляд ее скользнул в сторону Миши. Последствия были очевидны. Если она сломается, кто будет спонсором? Кто будет бороться?

«Что… что нужно сделать?» — спросила Элина, чувствуя, как ее собственная жизнь раскалывается на «до» и «после» этого вопроса.

«Заявление в Центр Социальной Гармонии, — ответила Карина, снова став врачом-интерфейсом. — Добровольное согласие на подключение к Пакету „Альтруист-Омега“. Полное прохождение психофизиологической оценки на предмет устойчивости. И… готовность. Готовность отдать Системе все, что делает вас… вами. Ради этих полутора процентов». Она кивнула в сторону нимба Миши. 1.8%.

Тишина снова накрыла кабинет. Гул вентиляции превратился в набат. Элина смотрела на Карину, потом на Мишу, притихшего и испуганного, потом снова на врача. Цена. Неизмеримая человеческая цена за шанс измерить неизмеримое — ценность жизни ее ребенка в глазах бесчувственного алгоритма. Добровольное рабство во имя борьбы за жизнь. Адская сделка с цифровым дьяволом.

«Подумайте, — тихо, но твердо сказала Карина. — Очень внимательно подумайте. Взвесьте все. Не только для себя. Для… всей вашей семьи». Намек на Алексея, на Сашу, на хрупкий баланс их существования был прозрачен.

Элина кивнула, не в силах говорить. Она взяла Мишу за руку. Его ладонь была холодной и липкой. Она повела его к выходу, не глядя на доктора. В ушах стоял гул, в висках стучало. Всего два слова крутились в голове, смешиваясь с кровавой цифрой 1.8%:

Альтруист-Омега.

И страшный, нечеловеческий вопрос: сколько стоит душа?

Глава 4: Кредит Надежды

Решение созрело не как плод раздумий, а как сейсмический толчок отчаяния. Оно пришло той ночью, когда Миша задыхался так сильно, что красный нимб над его кроваткой мигал 1.5%, и базовый обезболивающий препарат из «Комфорт-Базиса» уже не мог заглушить панический страх в его глазах. Алексей метался, беспомощный, его собственный нимб скакал между желтым и оранжевым, отражая ужас перед надвигающейся потерей и гнев на Систему, которая не давала шанса. Элина смотрела на сына, на его синеватые губы, на пальцы, вцепившиеся в ее руку, и поняла: раздумывать больше не о чем. Цена? Пусть будет любая. Лишь бы эти полтора процента не превратились в ноль.

Заявление в Центр Социальной Гармонии она подала через личный терминал на работе, в перерыве между сортировкой запросов о сломанных репликаторах. Процедура была шокирующе простой. Электронная форма. Галочки согласия на пункты, от которых холодела кровь: «Добровольное предоставление полного доступа к эмоциональным паттернам в режиме реального времени». «Согласие на непрерывный мониторинг и семантический анализ нейронной активности, включая фазу REM-сна». «Разрешение на использование полученных данных в исследовательских целях Оптимума без ограничений». Кнопка «Подтвердить». Никаких человеческих лиц. Только алгоритм, мгновенно обработавший запрос и приславший приглашение на немедленную «Психофизиологическую оценку на предмет устойчивости».

Оценка проходила в другом крыле Центра Обработки Потоков, в помещении, напоминавшем лабораторию киборгов. Холодный свет, жужжание незнакомых приборов, техники в стерильных костюмах без опознавательных знаков. Элину подключили к датчикам, заставили пройти серию абстрактных тестов на экране, слушать резкие звуки, смотреть на мелькающие изображения — некоторые нейтральные, некоторые откровенно пугающие или провоцирующие. Алгоритмы фиксировали кожно-гальваническую реакцию, расширение зрачков, микродвижения лицевых мышц, мозговые волны. Она чувствовала себя лабораторной крысой, вскрытой заживо цифровым скальпелем. Имплант под ключицей горел, передавая потоки данных о ее страхе, отвращении, подавленной ярости. Каждую эмоцию тут же измеряли, классифицировали, добавляли в ее растущий досье для Пакета «Альтруист-Омега».

«Показатель эмоциональной лабильности повышен, но в пределах допустимого для инициации протокола Омега, — прозвучал безличный синтезированный голос после часа испытаний. — Уров