Оглавление

Глава 1. Приговор

Я расскажу вам о своих приключениях в другом мире…

С чего бы начать?

С того, как встретил самую настоящую эльфийку, а она чуть меня не съела. Как лишился имени, отчего навсегда потерял волшебную силу, которой никогда и не имел. Или как вместе с неожиданными союзниками победил злобного архимага, тянувшего силы из разумных?

Вот вы скажите — «Что за бред?! Как можешь ты — целый кандидат и старший научный сотрудник верить в эдакую чушь?». Наверное, вы будете правы, я бы вот и сам себе никогда не поверил.

Впрочем, я не стану утомлять вас мой дорогой читатель долгими россказнями о работе учёных, мне в той жизни хватило её сполна. Не поведаю я вам, как и зачем мы открыли портал в другой мир, потому, что посторонним этого точно знать не следует. В общем, вы услышите мою историю не с самого начала…

***

— Юрий Андреевич, я пуст! — сквозь грохот выстрелов, услышал я голос Коли.

Не поворачиваясь, я проорал в ответ:

— Колька, уматывай отсюда!

Я полоснул короткой очередью по высунувшейся из-за угла твари. Её уродливую голову буквально разнесло, и тело рухнуло на бетонный пол. Из мертвого чудовищ растекалась лужа голубоватой жижи.

— Бегите, мы их здесь задержим, — снова прокричал я, не оборачиваясь назад.

У меня оставалось ещё три полных магазина и три патрона в этом. Ещё пистолет с двумя обоймами. Я зло матюгнулся на самого себя. Как же я теперь жалел, что пропускал занятия на стрельбище.

Под грохот очередей из машинного зала раздался грозный, то ли рёв, то ли вой.

— Ща попрут… — во внезапно повисшей тишине произнёс Георгич, его белый халат весь был вымазан в голубой крови тварей.

Я сменил опустевший магазин. Как говорил, командир в армейке — «если мы не стреляем, мы перезаряжаемся». Я глянул на забрызганные синей жижей бетонные стены. Сейчас в красном мерцающем свете, они выглядели особенно зловеще.

Всего секунду спустя, из-за угла высунулась уродливая голова, потом ещё и ещё. Я, не останавливаясь, палил по рвущейся с той стороны массе чудовищ. Определить, что они собой представляли, оказалось совсем непросто, то ли крабо-осьминоги, то ли рако-каракатицы. Твари пёрли прямо по телам своих погибших и живых собратьев, давя их без всякой жалости.

Я стрелял, стрелял и стрелял, даже возьми я калаш в руки первый раз, не попасть, я бы вряд ли смог. Весь коридор уже был завален трупами, а монстры всё не кончались.

— Андреич! — меня окрикнул Корнеев, наш безопасник. — Оставь калаш и бегом к изделию! Надо закрыть портал… — он тыкал в меня ключом.

— Лучше вы… — ответил я, стараясь перекричать грохот выстрелов.

— Нет! Я здесь прикрою, ты мажешь!

Да, как тут промахнуться-то?!

Я секунду колебался. Потом положил на пол рядом с двумя полными магазинами, опустевший АКМ и рванул назад по коридору. На бегу я проверил свой пистолет и чуть завозился, вводя код в терминал, расположенный на двери в обходную галерею.

Вдруг меня кто-то толкнул.

— Колька, ты, что тут делаешь, мать твою?! Вали отсюда, — я продолжал материться, пытаясь скользкими от крови руками набрать код.

— Девчонок наверх отправил, мне места в лифте не хватило. Давайте уж вместе! — проорал он, перекрикивая визг чудовищ и грохот очередей.

— Идиот, я иду изделие активировать, — голос мой предательски дрогнул.

— Нормально, ща как дербалызнет! — попытался изобразить веселье он.

Я наконец-то смог ввести комбинацию, и дверь отскочила в сторону, пропуская нас в галерею — длинный коридор, отделанный сероватыми пластиковыми панелями. В левой стене были проделаны окна, забранные бронестёклами.

Галерея шла вокруг всего машинного зала. Лестница на нижний уровень находилась, с другой стороны — в самом конце коридора. Я на секунду задержался, чтобы выглянуть вниз.

Посреди огромного помещения мерцала зловещим тёмно-фиолетовым сиянием мутная гладь портала, из которой, давя друг друга, лезли всё новые и новые твари. Я матюгнулся и рванул по галерее. Коля последовал за мной.

***

— Заключённый номер два восемь один три восемь шесть, статья триста восемнадцатая, пункт «б» — произнёс парень, встав с узких нар во всю длину его одиночки.

У открывшейся только что металлической двери стояли двое в незнакомой форме. У обоих на поясе висели короткие огненные хлысты, скрученные в кольцо. Тот, что был повыше ростом, глумливо улыбнулся и кивнул, указывая на коридор.

Парень шагнул к ним, протягивая руки. Те, вместо того чтобы надеть кандалы, скрутили его, заломив локти за спину. Только после этого на нём защёлкнули наручники. Потом те двое проверили номер ошейника-блокиратора и повели к лестнице.

У рунной решётки они остановились, впечатав заключённого в стену. Один охранник держал, а другой отпер дверь. Надзиратель вышел на лестничную клетку, затем обернулся к заключённому, которого напарник выволок туда же.

Потом долго спускались. Явно дольше, чем должны были идти до первого этажа. Оказавшись в подвале, охранники впихнули парня в крохотную камеру, больше похожую на шкаф. Наручники с него снять даже и не подумали. Стоило двери закрыться, как заключённый три восемь шесть оказался в полной темноте и тишине.

Сколько прошло времени, он не знал, но дверь открылась и его грубо вытащили наружу, а потом, так же как раньше, повели по коридору, явно вырубленному в сплошной скале.

Они прошли совсем чуть-чуть и оказались у дверей укреплённой вязью незнакомых рун. Один из надзирателей распахнул створку, а второй с силой втолкнул парня в освящённый магическими фонарями зал. Он кубарем покатился по каменному по́лу.

— Заключённый номер два восемь один три восемь шесть Иван Кошкин — усталым голосом произнёс государев человек в форме сыскного приказа. — Вы обвиняетесь в убийствах, причинении вреда здоровью и сговоре с целью преступления — это сыскарь прочитал на листке, который вытащил из толстой пачки, лежавшей на столе перед ним. — Вы приговорены к лишению имени. — Парень с трудом поднялся на ноги и, выпрямившись, посмотрел на сыскаря. — Ваше прошение о замене наказания на смертную казнь суд не удовлетворил — всё тем же скучным голосом продолжил тот. — В связи с этим сегодня — в лето две тысячи пятьдесят четвёртое от Рождества Господа нашего, девятнадцатого числа пятого месяца вы будете лишены имени. Перед тем как приговор будет приведён во исполнение, я повторно спрашиваю, признаёте ли вы себя виновным в убийстве Ксении Лопухиной?

— Я Ксюшу… — он осёкся — да было… — продолжил заключённый.

— Может, хватит?

— Да, пошёл ты! — вдруг зло сплюнул парень.

Один из стоявших сзади охранников тут же с силой ударил его хлыстом по спине. Иван скривился от боли, но промолчал.

— Есть ли у вас, ещё что сказать, перед приведением приговора в исполнение? — всё так же скучно произнёс сыскарь.

— Нет…

Парню снова заломили руки за спину и поволокли в дальний конец зала. Через ещё одни рунные двери они попали в небольшую комнату, на по́лу, здесь зловещими тёмно-фиолетовыми сполохами мерцал сложный магический круг. Отсветы его бегали по дикому камню стен и людям, стоявшим вдоль них.

Парень с ужасом смотрел на всполохи, не в силах отвести взгляд. Один из охранников грубо сказал:

— Шагай…

Парня прошиб холодный пот. Он медлил, уставившись на круг. Колени его дрожали.

Надзиратель вдруг с силой подсёк его, одновременно с этим ловко, явно давно отработанным движением, толкнул вперёд, и парень полетел в переливающееся сияние…

***

Я бежал по галерее. Красный свет аварийных ламп смешивался с жуткими фиолетовыми отблесками портала. Они плясали на стенах, создавая нереальную атмосферу. Мне чудилось, что блики складываются в какие-то знаки.

Думать об этом времени не было. Я еле дышал и поминутно отплёвывался.

БАХ!

Что-то с силой ударило в бронестекло. Ещё удар, третий, четвёртый!

— Ходу! — крикнул я Коле, который отстал от меня, кажется, глядя в одно из окон.

Я припустил быстрее, удары приближались. Коля бежал чуть позади. Я на мгновение обернулся, чтобы поторопить его, и в этот момент окно лопнуло. В галерею хлынул поток осколков.

В мечущемся свете, мне показалось, что это искры. Словно в замедленной съёмке они полетели в сторону Коли. Парень инстинктивно попытался закрыться руками, от несущихся на него стекляшек, и тут же в галерею ворвалось что-то.

Это был полупрозрачный коготь, еле видимый среди осколков. Он ударил парня, а потом отскочил обратно. Коля полетел к стене. Я рванулся к раненому и, упав на колени, стал осматривать. Из крупной дыры в правой половине грудной клетки струёй вытекала кровь, на белом халате стремительно расползалось красное пятно.

Коля посмотрел на меня мутнеющим взором и прохрипел:

— А интересный эксперимент у нас получи…

Он затих. Глаза его закатились.

Меня всего трясло, гнев захватил всё моё существо. Я хотел подскочить к разбитому окну и пристрелить эту дрянь. Я не успел встать, как коготь ударил снова, на этот раз, попав в стену и разворотив пластиковые панели. Он почему-то задержался, то ли застряв, то ли ещё чего.

Потянуло палёным. Из машинного зала донёсся рёв, полный боли и ярости. Я инстинктивно рухнул на пол. Прямо в лужу крови.

Коготь был всё ещё здесь, я перевернулся, выхватил пистолет и разрядил всю обойму в лапу твари. Пули прошили полупрозрачную плоть, оставляя синие дыры, из которых полилась голубая кровь. Медь вместо железа, механически отметил я.

Я вскочил и рванул дальше по галерее. Чудовище продолжало реветь. Из того места, где его коготь вонзился в стену, валил дым. Аварийный свет мигнул и погас.

— Не суй пальцы в розетку, идиотина! — зло проорал я и тут же пожалел, потому что сбил дыхание и бежать стало тяжелее.

Я нёсся, виляя, как заяц, тварь в машинном зале пришла в неистовство и молотила своими когтями по стенам и стёклам. Лупила тварь так сильно, что, казалось, сотрясался весь подземный комплекс. То тут, то там лопались бронестёкла. В галерею летели потоки осколков.

Мне показалось, что я бежал целую вечность. Хотя здесь вряд ли было дальше полукилометра.

На другой стороне нашлась такая же дверь, как и та, через которую вошёл. Код я помнил наизусть, но дрожащими, скользкими от крови пальцами не попадал по кнопкам. Наконец, мне удалось набрать нужную комбинацию, и дверь открылась, пропуская меня на лестницу.

Стоило войти, как створка её захлопнулась и наступила полная темнота. Основное освещение вырубил электромагнитный импульс при открытии портала. Резервное электропитание же сослужило нам добрую службу. Тварь попала когтем в кабель и мало ей явно не показалось.

Я вытащил из нагрудного кармана ручку-фонарик и, светя ей, кинулся вниз по лестнице. Я бежал как умалишённый, один пролёт, два, площадка, ещё один, два, ещё площадка…

Удары здесь слышались еле-еле, больше чувствовалось, как вибрирует стена, за которую я придерживался рукой. Когда лестница кончилась, я оказался на пятачке немного большего размера, перед ещё одной дверью.

Мне стоило немалых усилий отпереть её. Руки дрожали. Ключ скользил в них. Наконец, я с грехом пополам вставил его в скважину и трижды повернул по часовой стрелке, дождался щелчка и сделал пять оборотов в обратную сторону.

Замок лязгнул, и дверь открылась. Я оказался в длинном абсолютно пустом коридоре. Сейчас я ничего не видел, но отлично помнил, бетонные стены и потолок.

Темнота здесь стояла непроглядная, но заблудиться я бы вряд ли смог — ход был прямым. Я со всех ног рванул по нему. Фонарик я выключил, экономя заряд батареи. Удары здесь ощущались намного сильнее, и коридор сотрясался, словно его била мелкая дрожь.

Я споткнулся и кубарем полетел по бетонному по́лу. Порядком расшибся, по лицу текло что-то тёплое, но я, нащупав рукой стену, поднялся и похромал дальше.

Сил уже не было. Дыхание спёрло. В боку кололо.

Матеря все съеденные за жизнь булочки и макароны, я нёсся по коридору. Казалось, бежать я больше не мог, но умудрялся как-то заставить себя, стараясь, как можно ярче представить, что случится, если твари прорвутся наверх. Перед глазами вставали растерзанные трупы и разрушенные дома, превратившиеся в ловушки для их обитателей.

Сосредоточившись, я представил Лену и детей на пляже в тот страшный день, когда над ними рассы́пался кассетный боеприпас. Эта картинка вызвала дикую ярость, а та дала силы, и я бросился дальше по коридору.

Я бежал, как умалишённый, пока с разгону не впечатался в дверь. Удар был так силён, что вышиб из меня дыхание. По спине пробежала холодная змейка: «А вдруг я разбил фонарик». Я завозился, доставая его, но тот оказался цел.

Дверь запиралась на механический кодовый замок. Комбинацию клавиш я помнил наизусть и легко набрал её. Раздался щелчок, и я шагнул в небольшую комнатку, расположенную точно под порталом. Я прекрасно помнил её серые стены, нависающий куполообразный потолок и металлический цилиндр в центре.

Сейчас клетушку освещали фиолетовые всполохи. Они проникали сюда через широкую трещину в потолке. Оттуда словно бы торчал край мутного марева портала.

Я принялся читать молитву и ползком, чтобы не задеть завесы, двинулся к цилиндру. Расстояние было плёвым, но я видел, как сверху наползает мерцающий студень. Всего несколько секунд и вот оно изделие.

Система управления находилась у него на верхнем торце. Мне ничего не оставалось, и я, повернувшись набок, с силой толкнул цилиндр. Не с первого раза, но мне удалось наклонить изделие. Оно с грохотом повалилось набок и немного откатилось.

Молясь, я прополз ещё несколько метров, с ужасом глядя, на то, как марево медленно спускается, словно течёт из трещины. Добравшись до изделия, я замешкался. Мне вспомнилась судьба самоубийц.

Секунды ползли, а я медлил… По лицу разливался мерзкий холодный пот, во мне всё застыло. Даже воспоминания о том страшном дне выцвели. Я весь трепетал от страха. Я боялся смерти…

Я протянул руку и проверил пистолет, выкинул пустую обойму и вставил новую. Нашёл на поясе аптечку.

Мне удалось отвлечься, и в голову пришла мысль: ещё чуть-чуть, один маленький шажок и мы с Леной снова будем вместе…

Я сосредоточился и стал повторять слова молитвы.

— Да воскреснет Бог…

Вставил ключ.

— Да расточатся враги его…

Набрал первый код.

— Да бежáт от лица его, ненавидящие его…

Повернул ключ.

— Яко исчезает дым, да исчезнут…

Набрал второй код

— Яко таит воск от лица огня, тако да погибнут, беси от лица любящих Бога..

Ещё поворот ключа.

— И знаменую…

В этот момент, инициирующие заряды взорвались. Энергия прошла сквозь металлические «линзы» и сжала плутониевые полусферы, мгновенно создав критическую массу, запустившую реакцию синтеза.

— …щихся крестным знамением…

Всё потонуло в невероятно ярком белом свете, словно загорелось новое солнце.

Вдруг оказалось, что я гляжу на себя со стороны. Вижу, как мгновенно обратился в прах. Я стоял и смотрел, как неумолимое термоядерное пламя разнесло бетон и испарило прорвавшуюся в наш мир нечисть. Как свет пошёл дальше, выжигая подземный комплекс, очищая его, освобождая всех, кто здесь остался.

Я с удовольствием наблюдал, как рухнули перекрытия, хороня под тоннами породы саму возможность того, что чудовища, прорвутся наверх.

Я перевёл свои новые свободные глаза на фиолетовое марево. Оно корчилось в термоядерном пламени, словно пыталось уползти, защититься, но спасения не было.

Я подумал: «Ну, вот и всё, наконец-то мы будем вместе» — но в этот момент откуда-то пришёл, нет, не голос, уверенность: «для тебя ещё есть работа, придётся подождать…»

Тут марево вдруг сжалось в крохотный шарик, из которого, мгновение спустя, вырвались протуберанцы всё того же жуткого фиолетового оттенка. Я с ужасом наблюдал, как одно из этих омерзительных щупалец метнулось ко мне. Я попытался уйти, увернуться, но оказалось поздно.

Протуберанец зацепил меня и с бешеной скоростью потащил к стремительно сокращающемуся фиолетовому комку. Всего миг спустя я попал в пустоту

Мгновение темноты, словно кто-то играл с выключателем, и я вновь очутился в комнатушке, заполненной фиолетовыми бликами. Только я теперь был кем-то другим.

Тот, иной я, слышал пение, хор негромко, равномерно вытягивал заунывную мелодию. От этого звука меня раздирала невыносимая запредельная боль. Из него… нет из меня. Из самого средоточия наших душ, что-то вырвали. Я бешено метался, сопротивляясь, но фиолетовые блики плотно держали.

Руки оказались скованы за спиной. В голову стремительно вливалась мучительная муть, я пытался кричать, но не мог. Боль становилась всё сильнее, разрывая всё моё существо.

Откуда-то, словно издалека вдруг стали появляться картинки.

Его, то есть здешнего меня раньше звали Иваном.

Вот он, то есть мы, нет я… дома. В большом, красивом особняке, там трудятся слуги. А ещё у здешнего меня целая толпа братьев и сестёр родных, двоюродных и даже троюродных. Они год за годом растут вместе. Все равны, все счастливы.

Вот здешний я уже старше и среди детей избраны первый, второй и третий наследники рода, но я — не один из них. Тот парень, который я, вообще мало чем выделяется на фоне остальных. Средний в учёбе, почти не способен к магии, только рукопашный бой даётся лучше, чем другим, но на что он здесь…

Стоп, какой ещё на хрен магии… Её же не существует! Это я… я — Виктор Андреевич — старший научный сотрудник НИИ №186 кричу, как сумасшедший, но крик мой тонет в наплывающих воспоминаниях.

Вот идёт время, я то есть он оканчивает самую обычную школу, скоро ему отправляться в академию, как и остальным аристократам. Здешний я не сильно-то этому рад. У него оценки так себе, да и магическая сила только на бумаге, не то, что у других.

Вот он тот страшный день. Отец приходит ко мне сам, невероятная редкость. Глава рода давно не обращает внимания на сына. Он долго говорит о чём-то.

Потом следует провал.

Затем почему-то был суд, совсем короткий два — заседания и Медногорская каторга для одарённых. Та самая, откуда не возвращаются. Малахит Медной горы вытягивает из людей жизненную силу, и прожить в подземельях дольше пяти лет не удавалось ещё никому.

На каторге мало охраны, надзирателям интересно, только то, чтобы все выходили на работу, и каждый сдавал норму малахита. Если кто-то отказывается трудиться, его помещают в магическую оболочку, через которую не передать ни еды, ни воды, и приковывают к стене.

Что происходило в жилых помещениях после отбоя, надзирателей не интересовало, пока зе́ков не осталось слишком мало. Значит, упала выработка малахита и не видать охране премии.

Вот тогда расследование оказалось очень простым и быстрым. Здесь отбывал наказание всего один заключённый с подтверждёнными навыками рукопашного боя, и блокировка магии ему лишь помогала.

Здешний я, и правда, был виноват в ранениях и даже паре смертей. Но он никогда не лез в драку сам. Будь расследование хоть чуточку справедливым, обвинить его ни в чём бы не смогли.

Всем, оказалось, плевать на то, что тот здешний я защищался. Вокруг этой истории организовали огромную шумиху. Меня теперь звали «Медногорским мясником».

Убитых, представили безобидными овечками, и вместо лёгкой смерти здешнему мне предстояло лишение имени, наказание, хуже которого в этом мире не существовало.

Во время этого ужасного обряда человека раз и навсегда лишали способности к волшебству. Для местных это было тоже, что для нас лишиться глаз, ушей и рук. Хуже того лишённый продолжал накапливать магическую силу, но тратить её больше не мог, что доставляло ему страдания, избавить от которых было уже невозможно.

Картинки больше не наплывали. Всё вдруг стало удивительно чистым. Боль пропала. Я с трудом разлепил глаза, но почему-то вокруг больше не было того жуткого фиолетового света. По комнате разлилось мягкое белое сияние.

Пение остановилось. Люди в балахонах стояли молча, не верящими глазами глядя на меня. Один даже рот открыл. Я вдруг почувствовал, что руки мои свободны и больше меня ничего не держит. И мы, то есть я встал, удивлённо оглядываясь по сторонам.

В тот момент я… а как меня зовут?.. Я, я… я… я не помню. Остался только нынешний я — безымянный. Затем была вспышка невыносимой боли и темнота.

Глава 2. Пустошь

В себя я пришёл на грязной соломе в товарном вагоне поезда. Свет пробивался сквозь узкие щели между досками. Я лежал там, мучаясь невыносимой головной болью и тошнотой. Мы ехали ещё долго, наверное, целый день.

Потом меня и троих заключённых выгнали из вагона. Мы оказались на небольшой площади зажатой между кирпичной стеной высотой в пятиэтажку и несколькими пакгаузами из красного кирпича. Нас по очереди подводили к плите из полированного гранита, в нижнем правом углу которой, находилось схематическое изображение кисти.

Повинуясь неясному наитию, я приложил к нему руку. В этот момент гладкой поверхности плиты зажёгся значок, изображавший череп на фоне двух сложенных крест-накрест кос, вписанных в тонкий круг, ярко горевший зелёным.

Я отошёл, пропуская следующего, и вдруг буквально наткнулся на взгляд миловидной девушки. Она носила строгое платье, а обеими руками держала сумочку. Что-то в ней было мне явно знакомо, но я не мог вспомнить что.

***

Таня вперила взгляд в убийцу сестры. Гад, как там его звали-то… приходился им троюродным братом!

Они выросли вместе! Чёртов ублюдок прирезал Ксюшу зачарованным ножом. И как ему только это удалось, он же был почти бессильный.

Ему никто не говорил, но все знали, что мальчишка — выродок. Магия в семье главы выдохлась, и его дети мало отличались от простолюдинов. А всё из-за этих глупостей о том, что аристократ сам волен выбирать, как и с кем жить. Учились они, видите ли, вместе… Какой бред!

Неудивительно, что наследниками рода стали двое племянников, а один вообще приёмный.

Родственничка, она сразу даже и не признала. Всего за пару лет в Медногорске парень разительно изменился. От полного сил и здоровья юноши не осталось почти ничего.

Теперь убийца оказался болезненно худ и бледен, а на щеках обозначился нездоровый румянец. Когда-то чёрные волосы приобрели мышиный оттенок, и в них поблёскивала седина.

Вокруг глаз залегли тяжёлые тени. Парень слегка сгорбился. Да и вся повадка его неуловимо изменилась.

Одет убийца был в чёрную робу, поверх которой носил замызганный ватник. В руках он мял неуместную в это время года ушанку. Если бы Таня не знала его всю жизнь, то подумала бы, что ему к пятидесяти.

Да ещё и взгляд, этот спокойный, оценивающий, совсем не такой, бегающий, как у остальных. Его первым подвели к небольшой калитке. Там уже ждал сыскарь. Он окинул убийцу взглядом и произнёс:

— Слышишь, меня?

— Да, — пожал плечами тот.

— Хорошо! Тебе запрещено появляться в обитаемых землях за исключением города Выборга. Там ты можешь бывать только пока на небе солнце. Если нет, купол убьёт тебя. Понимаешь?

— Что ж здесь непонятного?! — произнёс убийца. Голос его напоминал скрип какого-то механизма.

— Хорошо! Тогда второе: ты обязан прибыть в Выборг не позднее тридцатого июля сего года. Там будешь учиться в академии.

Тут Таню затрясло. Какого чёрта! Почему подонка отправляют именно туда, где она работает. Плевать, что на её памяти ещё никто не дошёл. Какого чёрта!

— Так, я ж это… колдовать больше не могу и не смогу никогда. Зачем? Я уж на природе лучше… — проскрипел убийца, кажется, растерявшись.

— Твоё дело, но мой тебе совет, приходи, — твёрдо сказал сыскарь. — Будешь жив и не придёшь — ваш род ждёт наказание. Понимаешь?

— Понимаю… — эхом ответил он.

Мужчина протянул ему плоскую сумку.

— Твои документы, здесь приговор, постановление об условно-досрочном освобождении, и отношение в академию, там же адрес в Выборге, где должен будешь отмечаться.

Потом сыскарь достал откуда-то папку с листами, и положил один из них на сумку.

— Здесь распишись — он ткнул в нижнюю часть документа рядом с замысловатым вензелем.

— А как? Я же никто… — снова удивился парень.

— Как хочешь, так и пиши, и помни: прав ты лишён, но обязанностей никто с тебя не снимал. Смекаешь?

Таня не видела, как расписался убийца, но сыскарь глянул и криво ухмыльнулся.

— А где мы? — проскрипел этот мерзавец, пока отпирали калитку.

— Дибуны там… — указал на стену сыскарь, уже шедший к другому заключённому.

Убийца на мгновение задержался и двинулся в калитку. Прямо на съедение тварям. В тот момент ликование наполнило душу Тани. Наконец-то сестра отомщена, а выродка ждёт достойная его участь!

***

Километров восемь я прошёл без проблем, и вдруг на меня из кустов, словно смерч, бросилось что-то серое. Лишь чудом я успел подставить руку в кожаном наруче, и зубастая пасть вцепилась в него, а не в моё горло.

Я со всей силы жахнул кулаком по продолговатой голове, потом ещё и ещё. Тварь и не думала отцепляться. Прокусить голенища она не смогла, но сдавила предплечье с такой силой, что мне послышался хруст костей.

Выставив согнутую руку перед собой, я резко упал вперёд, стараясь налечь на тварь всей массой. Удар получился сокрушительным и просто разбил ей голову. Подхватив с земли камень, я собирался добить тварь, но та вдруг расслабилась и отпустила. Я вскочил и несколько раз с силой ударил её подошвой ботинка, буквально вбивая чудовище в покрытую мхом землю.

Заяц!

Да, это был грёбаный заяц, наконец-то издох. Он оказался такой грязный, тощий и облезлый, что мне на мгновение, даже стало его жаль.

Близился июнь, и на северо-западе — а я совсем недалеко ушёл от Петрограда — уже входили в свои права белые ночи. Я шёл через смешанный лес. Чаще всего здесь попадались сосны, но встречались и другие деревья.

Почему-то в пустошах было удивительно тихо. За весь путь я ни разу не слышал пенья птицы.

Есть мне почему-то совсем не хотелось, то ли из-за грёбаного обряда, то ли сказывалось нервное перенапряжение последних дней, но я не сомневался, скоро мне потребуется пища.

Я провозился с полчаса, но смог-таки осколком стекла разрезать зайцу артерию на шее и выпустил кровь. Потом помучался ещё порядком и выпотрошил ему живот, и только затем сунул косого в сумку. Её я прикрепил к верёвке, служившей мне поясом.

Сыскарь не соврал. Нас, и правда, выгнали в руины посёлка. Остатки домов снесли, чтобы в них не могли прятаться твари, и теперь на несколько километров от стены протянулся пустырь, заваленный строительным мусором.

Среди хлама я быстро смог найти осколок стекла. Им я отпорол от сумки с документами плотный тряпичный ремень. Потом распустил один его конец на нитки и сплёл их в крепкие шнуры, а ими привязал подходящий камень.

Этому трюку здешний я научился в тюрьме. Кистень сокрушительно эффективен, если, конечно, уметь им пользоваться, а попрактиковаться в этом пришлось порядком.

В пустошах я оказался около шести вечера, и у меня оставалось ещё несколько часов до заката. Я потратил время с пользой и теперь, кроме кистеня, у меня были наручи из голенищ, найденных по дороге старых сапог.

О судьбе остальных зеков, я знал мало. Двое остались возле стены. Один сидел и что-то бессмысленно лепетал, качаясь вперёд-назад, второй молча лежал, глядя куда-то. Как я не пытался растолкать их, у меня ничего не вышло.

Третий же держался на расстоянии. Почти сразу он подхватил с земли деревяшку, явно намереваясь использовать её как дубинку. Мы разошлись у реки, он двинулся вниз по течению к развалинам Дюн, так здесь звали Сестрорецк, а я переплыл на другой берег и пошагал в сторону Курносовки. Там я собирался выбраться к заливу и идти дальше по берегу.

Меня всего трясло. Воспоминания превратились во мне в лохмотья. Постоянно наплывали какие-то сцены, смысла которых я не понимал. Зато очень яркой оказалась жизнь в другом мире.

Как, однако, впечатляюще! Кажется, мне порядком настучали по голове, и я многое забыл. Мозг же, недовольный пустотой, заместил настоящую память выдуманными картинками.

Если не ошибаюсь, это называется конфабуляция. Вот ведь! Это слово я, кажется, сам же и выдумал…

Всё произошедшее казалось каким-то диким кошмаром, и единственная соломинка, за которую я цеплялся, чтобы не свалиться в безумие, была уверенность в том, что у меня есть работа. Именно эта убеждённость и гнала меня дальше. Благодаря ей, я теперь жил.

Местность по которой я шёл ни чем не отличалась от привычных мне лесов Карельского перешейка. Это был в основном сосновый лес, но иногда встречались ели осины, берёзы и совсем редко дубки. Почва большей частью была покрыта мхом, глушившим звуки.

Хрясь!

Мой самодельный кистень ударил по уродливой голове. Тварь заскулила и резко остановилась, а потом отскочила назад. Я немедленно принялся снова раскручивать своё оружие.

Волк, а может собака… Нет, скорее всё-таки волк. Он был тощий. Грязная шерсть на нём свалялась и свисала клоками, обнажая розоватые пятна лишая. Из пасти вырывался пар. Зубов у него порядком не хватало. Одно слово, изголодавшийся…

Так вот, он стал медленно обходить меня, пытаясь зайти с фланга. Я притворялся, что это ему удалось, повернув голову в другую сторону. Мне не хотелось рвать дистанцию самому.

Долго ждать не пришлось, и серый бросился, явно собираясь свалить меня на землю. Я был готов и резко повернувшись, впечатал ему головку кистеня прямо в рёбра. В тишине белой ночи послышался хруст ломающихся костей.

Сбитый с траектории волк полетел в сторону и мерзко заскулил, ударившись о поваленную сосну. Он попытался подняться, но поздно. Я стегнул по его уродливой голове. Раз, другой, третий. Волчара затих. Я снова и снова лупил его кистенём, пока до меня не дошло, что он подох.

Тяжело дыша, я стоял, глядя на тварь. Мне вообще повезло, что смог его вовремя заметить. По дороге я старался выбирать максимально открытые участки, без подлеска, чтобы противникам труднее было подобраться, и эта тактика себя оправдала.

Во мне стало подниматься чувство победы, наполняя всё моё существо восторгом. Я поднял лицо к небу и выкрикнул:

— РИКИ-ТИКИ-ТА!

Этому кличу я научился когда служил по контракту. Наш гранатомётчик — Киплинг любил сравнивать себя с мангустом. Глядя на горящую машину он поднимал свой РПГ вверх и орал «РИКИ-ТИКИ-ТАНК».

В этом его кличе было столько победного торжества, что им заражались все окружающие. Его убило ВОГом, сброшенным с дрона, а мы до самого дембеля так и продолжали поднимать автоматы к небу посреди взятого опорника, крича в едином порыве «РИКИ-ТИКИ-ТА».

Однако мне пора возвращаться к моей истории.

Пустошь звалась так потому, что здесь отсутствовал естественный магический фон, необходимый всем, кто дышал в этом мире. Животные без него болели и начинали искать лишь одного — восполнения волшебной силы, а достать её здесь можно было единственным способом — сожрать разумного. Именно этих тварей и звали изголодавшимися.

Подобное в пустошах случалось и с людьми. Когда их запас магической силы опустевал, они приходили в исступление и готовы были без любых сомнений и сожалений убить кого угодно, чтобы вновь заполнить его.

Изголодавшиеся чуяли людей и концентрировались близко к границам нормальных территорий, которые прикрывали так называемые купола. Что-то вроде плёнок, непреодолимых для тех, у кого совсем не осталось магии. Они не позволяли людям и зверям просто сбежать из пустошей, чтобы жить спокойно.

Я двигался, ориентируясь на остатки железнодорожной насыпи, она, как я помнил из своего мира, шла, то есть должна была идти, почти прямо, а, следовательно, это был кратчайший путь к последнему оплоту человечества перед великой пустошью.

Самым трудным было перебираться через речки. Они были неглубоки, но тёмная торфяная вода в них текла стремительно и к тому же была буквально ледяной.

Совсем в темноте я вышел к руинам Белоострова. Задерживаться здесь я не собирался. Пустошь поглотила посёлок относительно недавно. Здешний я до тюрьмы слышал, что не прошло и десяти лет. В городке ещё оставался какой-то магический фон, а значит, руины просто кишели изголодавшимися. Они, конечно, были поспокойнее, но всё же соваться туда я не решился.

Кроме того, даже издалека я легко мог разглядеть, что из домов вытащили буквально всё. Не оставили ни дверей, ни даже оконных рам, не говоря уже о стёклах. Между домами уже поднимались маленькие сосенки, делая руины ещё опаснее.

Посёлок этот оказался меньше того, что я помнил из моего мира. Да, да, моего личного мира. Я его придумал, а значит, я его полноправный хозяин… Не так уж и плохо быть сумасшедшим!

Я остановился в сотне метров от первых домов. Потом несколько вернулся в лес и стал обходить посёлок, отклонившись от железки в сторону залива.

Когда начало светать, я удалился от Белоострова ещё вёрст на пять — шесть. Лес в этот момент весь был пронизан красными лучами солнца. Почему-то некоторые думают, что это красиво. Мне же показалось, что вокруг всё: сосны, мох, камни и песчаные осыпи — залито кровью.

Я покрепче сжал кистень и двинулся вперёд. Изголодавшиеся, подобно всем страдающим нервными болезнями, спали днём, а выходили на охоту ночью. Потому я на секунду почувствовал облегчение.

Идти вдруг стало веселее. Я повернулся, чтобы глянуть на встающее солнце, и в красном сиянии увидел нёсшийся на меня тёмный силуэт. Тварь бежала абсолютно беззвучно, легко ступая по мягкому мху.

Я прыгнул в сторону и попытался достать её кистенём, но та с удивительной лёгкостью уклонилась и, чуть отступив, снова двинулась ко мне.

Теперь я смог рассмотреть её. Поджарое тело покрывали клочья рыжей шерсти. На одном ухе остался крупный пучок грязных волос. В солнечном свете пятна лишая неприятно поблёскивали. Это была рысь, размером побольше немецкой овчарки. Сейчас она ощерилась, демонстрируя жёлтые клыки.

Я раскрутил кистень и начал не спеша сокращать дистанцию, готовясь атаковать. Кошатина вдруг резко мотнулась в сторону и прыгнула. Лишь чудом я смог уклониться от неё. Попытался ударить, но она ловко отскочила. И снова бросилась на меня. Вновь и вновь я атаковал, но она была слишком быстрой.

Я медленно пятился, рисуя кистенём перед собой в воздухе восьмёрку. Рысь всё увереннее наступала. Так продолжалось довольно долго, и я стал ощутимо уставать. В один момент мы вышли к песчаной осыпи, довольно круто спускавшейся куда-то.

Здесь фланг у меня оказался закрыт, и я попытался перейти в атаку. Раскрутил свой кистень и с силой толкнул его в сторону рыси. Та стала отскакивать, но не успела.

Мне уже хотелось праздновать победу, когда камень выскочил из державших его шнуров и влетел рыси в бок. Та не удержалась и кубарем покатилась по осыпи. Я остался наверху с куском полотняного ремня в руках.

Всего секунду спустя грёбаная кошка оказалась на лапах и рванула вверх по склону. Мне ничего не оставалось, как спасаться бегством. Я припустил так быстро, как только могли нести меня ноги, стараясь держаться ближе к осыпи. В крайнем случае, я бы соскочил с неё, чтобы оторваться от преследования.

Рысь кинулась за мной. Ей, похоже, порядком досталось, и она разъярилась, почище моей благоверной при упоминании служебной командировки. Я еле держался на ногах, но желание жить вливало в меня силы. Мне, наверное, никогда ещё не доводилось бегать так быстро. Увы, это всё равно было недостаточно, рысь постепенно догоняла меня.

Я обливался потом, в боку кололо. В голову лезли воспоминания из выдуманной прошлой жизни. Мне бы сейчас ружье. Да хоть нож бы, но это слишком большая роскошь.

Осыпь уже кончилась, и мы сломя голову, неслись через редкий сосняк. Солнце поднялось над горизонтом не менее чем наполовину, и теперь стало намного светлее. Я лавировал, стараясь не запнуться о кочки.

Рысь, вообще-то, охотится из засады и долго бегать не может. Только ей про это, кажется, сказать забыли, и она неслась за мной словно долбаная лошадь.

Я уже совсем выдохся, когда впереди показался решётчатый забор. Часть секция накренилась, но другие остались на своих местах. Страх придал мне сил. Оказавшись перед оградой, я подпрыгнул, вцепился руками в верхнюю перекладину и, подтянувшись, перемахнул через неё.

Не дожидаясь, пока рысь переберётся через препятствие, я рванул дальше. Впереди маячило довольно крупное здание. Я побежал к нему, рассчитывая, забаррикадироваться где-нибудь и вновь обзавестись оружием.

Я оказался у самого дома, когда заметил, что рысь отстала. Не будь я так напуган, обязательно бы осмотрелся, но я вместо этого, как умалишённый, рванул в здание. Крупный кирпичный особняк в стиле классицизма стоял посреди обширного и абсолютно голого участка. Штукатурка во многих местах со стен отвалилась. Окна первого этажа закрывали толстые решётки.

Дверь, к моему удивлению, оказалась на своём месте. Она была хоть и деревянной, но весьма крепкой, и выбить её ударом плеча не удалось. Этому я очень обрадовался.

Я отошёл чуть в сторону. Возле крыльца дождевая вода размыла штукатурку, обнажив выщербленную кладку. В том состоянии мне, оказалось, легко взобраться по ней на балкон второго этажа. Дверь не с первого раза, но поддалась мне, и я вошёл в дом.

Глава 3. Проклятый старый дом

Глядя снаружи, я, признаться, подумал, что это какая-то усадьба, но оказавшись внутри, понял, что ошибался. Здание скорее напоминало лабораторию. Коричневый кафель на по́лу, белый на стенах, коридоры, освещаемые небольшими окнами, расположенными сверху дверей.

Уж чего-чего, а лабораторий, я повидал на своем веку более чем достаточно. Так что меня было не обмануть ни балконом, ни лепниной, ни даже бальной залой в центральной части постройки.

В здании имелись два крыла. На балкон, как ни странно, можно было попасть из левого. Все комнаты здесь оказались одинаковыми и совершенно пустыми. Разве, что в одной обнаружился остов металлического шкафа, вмурованный в стену и пол.

Центральный зал, имел когда-то стеклянный купол вместо крыши. От него остался только остов, и теперь дождь и снег свободно проникали сюда. Паркет на полу́ вздыбился, а лаги под ним очень нехорошо прогибались и скрипели.

После всего, что случилось, я ходил крадучись. Я миновал зал, двигаясь вдоль стены, и вошёл в правое крыло. Здесь снова не нашлось ничего интересного. Всё те же вездесущие кафель и пустота.

В конце коридора обнаружилась дверь на неширокую лестницу. Перила, видимо, тоже сочли ценными и вывезли. Я спустился на первый этаж и снова прошёлся по коридорам. Всё те же пустые комнаты.

Разве что нашлась кладовка, дверь, в которую чудом сохранилась. На дощатом по́лу валялась гора тряпья. Здесь было сухо и пыльно.

Просто идеальное место для сна!

Зал на первом этаже оказался почти такой же, как на втором. Разве что весь он был завален обломками штукатурки, обсыпавшейся с потолка и стен. Глянув вверх, я аж присвистнул. Балки перекрытий совсем сгнили и частично выкрошились.

В самой дальней от лестницы комнате в правом крыле, я нашёл толстый металлический пруток, почти метр длиной, с двух сторон на железке имелась резьба. Причём один конец был косо спилен, образуя нечто вроде острия.