Глава 2

От кордонной речки ехали, мчались, а кое-где и едва ползли шагом. Ночевали на постоялых дворах, их полно на перекрестках дорог. Придон все дивился: в этой проклятой стране колдунов и подлых людей такие же стада скота, такие же гуси прут на озеро, а их мерзкие пастухи щелкают кнутами так, что не отличишь от щелканья кнута артанина.

Вдоль дороги ровной стеной вздымаются ухоженные деревья, словно нарочито посаженные так, что закрывают поля от взглядов проезжающих. Придон загляделся на красивую, как игрушечную, елочку, но Тур, перехватив взгляд, тут же проворчал наставительно:

– Тупое дерево! Не может отличить зимы от лета!

Придон не нашелся что сказать, но услышал Вяземайт, возразил:

– Зато красивое.

Тур раскрыл рот.

– Э-э… чем?

– Верное, как артане. Никогда не изменяет богам весны и лета. Гордо носит свой зеленый наряд, когда все остальные струсили, покорно разделись… Ее ненавидят за то, что осмелилась бросить вызов, не покориться. Я люблю ее! Она – частичка моей гордой непокоренной родины. Елочка, соловьи, водопады, прекрасные цветы… намного прекраснее тех красавиц, с которыми их сравнивают!

Аснерд прорычал:

– Ты прав, хоть и сменил топор на жезл! Ель в самом деле частица нашей гордой родины. И везде, где растет, наша земля. По праву! Подлые куявы лишь временно захватили эти земли и укрепились на них с помощью подлой магии и черных колдунов!

Вяземайт кивнул, но глаза неотрывно следили за Скиллом, что с проводником вырвались далеко вперед. Далеко на горизонте заблистала дивная искра. Проводник оглядывался, его руки взлетали к небу, как крылья мельницы, а Придон с замиранием сердца всматривался в то, что издали выглядит осколком слюды.

– Куяба? – спросил он с жадностью.

– Красиво? – поинтересовался Аснерд.

– Очень!

– Это Белая Вежа, – сообщил Аснерд с усмешкой, – заурядная каменюка. Ничего особенного. Человек сто воинов за ее стенами. Таких в Куявии сотни. Если не тысячи. А Куяба… о, ты еще раскроешь пасть так, что стая ворон влетит.

Придон привставал в стременах, крепость проплывает далеко от их дороги, немыслимо огромная, даже более огромная, чем понял сразу, ибо из веж белая только одна, ее и заметил сразу в ярком солнечном свете, а остальные башни и толстые стены сложены из темных и серых камней. Все это поросло зеленым мхом, и на фоне зеленой долины крепость теряется так, что можно с разбегу удариться мордой.

– Таких в Куявии много?

– Много, – вздохнул Аснерд. – Этот трусливый народ не понимает таких красивых мужских забав, как удалые походы, сражения, набеги!.. А страшатся их так, что… сам видишь, как отгораживаются.

Вяземайт добавил наставительно:

– Куявы – ленивый народ. Им хоть горы ворочать, лишь бы лежа…

Еще несколько дней земля гремела под копытами, встречный ветер охлаждал разгоряченные лица. Однажды Аснерд крякнул довольно, его толстая, как бревно, рука повелительно указала вперед.

Сердце Придона учащенно забилось. Далеко-далеко на самом горизонте появился нещадный блеск, словно там поднималось второе солнце.

– Куяба?

– Она, – ответил Аснерд с некоторой торжественностью. – Жемчужина этой проклятой страны… Но пройти к ней непросто, слишком много на пути крепостей. А подъедем ближе, увидишь две черные башни.

Придон сжал кулаки. О страшных черных башнях любят рассказывать ночами у костра бывалые воины. Некоторые сами видели, как чародей может одним заклятием обратить целое войско в лед, еще больше слышали про их чудовищную мощь. Больше всего черных башен в горах, там что-то связано с самой магией, а на равнине только две башни, обе оберегают Куябу.

Сердце сразу пошло бить в ребра зло и требовательно, горячая кровь хлынула по жилам кипящей волной. Не могут колдуны свысока смотреть на мир, не могут быть выше и сильнее благородных воинов!

Кони все еще шли вскачь, далекая Куяба разрасталась, блистала на чистом синем небе, похожая в ярком солнечном свете на раскаленный до оранжевого блеска слиток. А сам слиток, уже видно, если прищурить глаз, окружен такой же сверкающей, просто снежно-белой стеной.

Коням передался трепет всадников, пошли наметом, став похожими на низко летящих над верхушками травы птиц. Город приближался, разрастался, стали отчетливее видны стены, ворота, золотые крыши дворцов. Придон чувствовал, как на загривке начинают шевелиться волосы. Город с такими стенами не взять штурмом никогда и никому!

Блистающий белым камнем город, расположенный посреди изумрудно-зеленой долины, показался ему утонувшим в разноцветном артанском борще. На ровной зелени, почти закрыв ее собой, торчат нелепые кочки шатров, крохотные фигурки людей еще неразличимы, но сама людская масса уже гадостно пестрая, яркая, словно все разом превратились в скоморохов.

Да куявы и есть скоморохи, сказал Придон себе презрительно. Кони все еще идут наметом, ветер треплет волосы и свистит в ушах, копыта стучат дробно и часто, как будто на деревянный пол сыплется горох из порванного мешка. Долина от края и до края запружена пестро одетым людом, эти яркие цветные шатры тянутся за горизонт, всюду выносные лавки с товаром, множество знамен и прапоров с гербами, эмблемами, слышен зов труб, крики зверей, рев скота, пригнанного на продажу…

Ярмарка, напомнил себе Придон, – самый важный праздник для этого торгашеского люда! Куявы – народ, который продаст отца и мать, если на этом заработает хотя бы медную монетку. И как боги терпят на земле таких людей?

Вяземайт сказал наставительно:

– Они полагают, что они, куявы, богаты. Но беден не тот, у кого мало, а кому надо много. Мы, артане, богаты! У нас есть все, что нам нужно. Мы умеем наслаждаться скачкой на горячем коне, а куяв остается несчастным в огромном дворце из золота…

Аснерд услышал, крикнул на скаку:

– Причиной бедности чаще всего бывает честность. А куявы никогда в честности замечены не были!

Конь несся вдоль побережья, за поворотом еще не открылась обширнейшая гавань, но Придон уже увидел целую щетину мачт, похожих на обглоданный лес, где прошла гусеница загульника. Даже ему, степняку, показалось, что мачт чересчур, чересчур… Тоже прибыли на ярмарку, торговые души! Нет мужчин в Куявии, ибо настоящие предпочли бы праздник Танца с Мечом или же кровавое жертвоприношение чужаков свирепой богине Табитс.

Каменная гряда медленно уползала в сторону. Взору открылся залив, где в беспорядке перемешались огромные корабли людей с юга: в бортах по два ряда весел, быстрые и свирепые боевые корабли северян, эти предпочитают ходить под парусом, хотя и на веслах им нет равных, но больше всего кораблей презренных куявов: толстые, с раздутыми, как у коров, боками, забитые товаром, пусть даже самым никчемным, вдобавок эти куявы снуют на лодках между большими кораблями, что-то предлагают, покупают, выклянчивают, торгуются…

Дальше ярмарка с долины сомкнулась с той частью торгашей, что устроили торг прямо в гавани. Придон вынужденно перевел коня на шаг, чтобы не подавить этих жонглеров, скоморохов, торговцев шелками, сладостями, цветными бусами, серьгами, душистыми маслами и притираниями, снова разноцветными платками и ожерельями, будто в этой стране совсем нет мужчин.

Впрочем, в одном месте увидел лавку оружейника, тот выложил на широкий стол искусно выкованные мечи, остро наточенные и хорошие по форме, но с такими яркими и неудобными рукоятями, что Придон презрительно засмеялся, словно заржал его конь, дал шпоры и поскакал к городу, уже не заботясь, если кого собьет или стопчет.

Конь Вихряна едва передвигал ногами, хотя песиглавец менял их у каждого сторожевого поста. Он с завистью посматривал на огненных коней спутников: с сухими мышцами, горячие, без единой капли жира, даже без подков, ибо от крохотной прибавки в скорости зависят жизни, тугие и выносливые, и сейчас выглядят так, словно только-только вышли на прогулку.

На расстоянии выстрела из лука от ворот придержали коней, Вихрян громко возблагодарил богов, а шестеро молча смотрели на стену, на город.

Куяба окружена просто чудовищной стеной, а по верху, говорят, могут проехать два всадника стремя в стремя. Сам город на возвышении, и целый ряд дворцов, башен и дивных многоэтажных строений, устремившись к чистому синему, почти артанскому небу, сумел высунуть крыши над верхом стены. Под заходящим солнцем крыши домов знати горят расплавленным золотом, есть – серебром, а у тех, кто победнее, – красной черепицей. Багровое солнце блестит и в окнах, где вставлены прозрачные пластинки слюды, тонкие, как кленовый лист, а то и еще тоньше.

Скилл молча повел дланью, указывая на южную часть города, там река, берег со стороны Куябы поднят, весь в ровных каменных плитах, как спина гигантской черепахи, и кажется, что сама городская стена уходит в далекие темные глубины воды и даже земли.

Аснерд хмыкнул:

– Хорошо укрепились, ничего не скажешь.

Олекса и Тур, что всегда следовали за спинами, молчаливые, как тени, заворчали, Тур сказал негромко:

– Трусы. Стены города – доблесть его жителей.

Придон со смешанным чувством смотрел на город, там тесно, великолепнейшие здания толкаются, то лезут вверх, то чуть ли не через стены, являя собой дивное богатство и красоту. Почему боги такую красоту и богатство дали презренным куявам?

Аснерд проговорил с затаенной гордостью:

– Что умеют куявы, так это строить!.. Как муравьи, копают, роют, тащат в свои норки. А потом и вовсе уже не норки, а купола над норами… В этом городе столько мрамора и черного гранита, целую гору можно сложить! А тащили издалека, представляешь?

Придон невольно повернулся в седле в сторону далеких, очень далеких гор. Как из такой дали тащить хоть одну глыбу, видно же, из каких брыл сложены стены?

– Не морочь ребенка, – проворчал Вяземайт. – Мрамор ломали вблизи, покажу заброшенные каменоломни. Гранит, правда, издалека, верно. Но это ж куявы, для защиты своих трусливых душ чего не сделают!.. Будто за стенами можно отсидеться.

На самой вершине гигантского пологого холма со срезанной верхушкой – величественный дворец, крыша блестит червонным золотом, стены из белого мрамора, три этажа, вдоль окон последнего, третьего, идет широкий балкон, можно пробежать вокруг всего здания, заглядывая в окна и вламываясь в двери.

– Дворец Тулея, – объяснил Аснерд. – Тцарский, построил еще Видевдат, потом, правда, перестраивали, расширяли, украшали…

Вяземайт хмыкнул:

– Расширяли!.. Твой Видевдат построил мелкий курятник! Из камыша, если вообще… не при коне будь сказано. Вспомни, какое время было.

Аснерд подумал, почесал в затылке, взгляд стал задумчив.

– Да, подзабываю…

Над главными воротами, распахнутыми во всю ширь, распростер крылья бронзовый дракон. На каменных стенах справа и слева от ворот во всю высь каменные рыла разъяренных драконов. Аснерд уважительно покачал головой, Вяземайт придержал коня и всмотрелся с холодноватым отрицанием, а Придон стиснул челюсти в немом бешенстве.

Скилл сразу уловил перемену в настроении брата, в глазах засверкали веселые искорки.

– Брось, – сказал он легко, – на всю Куявию не найдешь сотни человек, которые бы видели живого дракона! Это все спесь, спесь…

– Знаю, – процедил сквозь зубы Придон. – Это и бесит.

Скилл расхохотался.

– Пусть убогенькие гордятся. Мы-то знаем настоящую цену.

Придон хмуро промолчал. Драконы живут только в дальних отрогах Рипейских гор, нашлись безумцы, что приручили… Не так, как люди собак, собаки – преданные друзья, а как приручают быков или лошадей, но теперь это гордость всей Куявии. Мол, ни один народ не настолько отважен, чтобы вступить в союз с драконами! Однако же быков или коней используют по всей Куявии, а драконы и сейчас живут сами по себе, в войнах их не видели, а все, что удавалось куявам, – это пролететь раз-другой на спине дракона. Но непонятно, что потом. Может быть, дракон потом съедает наездника.

Из ворот медленно выдвигались, словно город выдавливал тесто, одинаково тучные, неповоротливые люди. Все в цветных одеждах, свободных, похожих на женские, все неторопливые, будто плавающие в теплой воде. Вперед, как облако, выплыл на коротких толстых ногах непомерно тучный мужчина с выпирающим животом. Он отдувался на ходу и вытирал потное лицо широким рукавом.

Артане пустили коней шагом, а когда до встречающих оставалось не больше пяти шагов, Скилл вскинул руку ладонью вперед. Это было небрежное приветствие и одновременно приказ своим остановиться.

Толстый человек с натугой поклонился. Его мясистое лицо сразу налилось кровью, а толстые складки на необъятной шее побагровели.

– Меня зовут Черево, – сказал он придушенным голосом. – Черево, наместник земель Лесогорья, бер из рода Улиновичей. Великий тцар благословенной Куявии, блистательный Тулей, велел мне встретить дорогих гостей и вообще… показать город. Если надо, помочь, дабы не претерпели неудобств.

Скилл захохотал:

– Неудобств? Я сам умею расстегивать портки.

За его спиной загоготали. Черево снова поклонился, но уже чуть-чуть, развел руками.

– Мир между нашими странами едва-едва установлен. Малейшее нарушение обычаев… даже по незнанию… и новая бойня? Хочешь ли этого ты, старший сын тцара?

Скилл внезапно стал серьезным.

– По крайней мере, – ответил он суховато, – не сейчас. Но поспеешь ли за нами, бер?

Черево щелкнул пальцами. Из ворот бегом вывели красивого коня под дорогой попоной и с расшитым золотом седлом. Уздечка и вся сбруя блистали как жар, украшенные золотыми и серебряными бляхами. Один воин поспешно опустился на колено, а еще два помогли Череву взобраться на коня. От усилий вельможа побагровел еще больше, лицо и толстая шея едва не лопались от прилива дурной крови.

Оглянулся на артан, те наблюдали с издевкой во взглядах, пробурчал:

– Ничего не понимаете… Для счастья любой женщины нужен мужчина, а для полного счастья – полный мужчина. Не какой-нибудь обрубок дерева, как… гм, словом, следуйте, если сумеете, за мною…

Придон косился с гадливостью. Белое жирное тело, похожее на кожу червяка, что роется в толще земли и никогда не зрит солнца, жирные складки на щеках, шее, на боках выпирают целые валики. Это не воин, не работник, вообще не мужчина.

Медные врата города, толстые и с выступающими драконами из начищенной меди, Придону показались створками гигантской раковины. Он почти ожидал увидеть за ними мягкое рыхлое мясо перловицы. За воротами в самом деле открылось пестрое, неопрятное – рыхлое и гадкое мясо дешевого базара, пахнуло нищими, больными и чем-то гадким, гнилостным, что может существовать только за такими вот высокими и непродуваемыми стенами.

Скилл ехал впереди, Аснерд и Вяземайт по бокам, приотстав на полкорпуса, а Придон, так и не найдя себе места, тащился сзади, даже за Олексой и Туром, зато можно глазеть по сторонам, никто не одернет.

За воротами копыта застучали звонче. Придон почти со страхом увидел брызги оранжевых искр из-под копыт их коней. Всюду, куда достигал взор, вместо земли блестят каменные плиты. Мальчишки с разбегу плескали на них воду, смывая пыль, солнце отражается в мелких лужицах и мокром камне.

Черево придержал коня, Придон не слышал, что проводник говорит Скиллу, с жадностью стрелял глазами по сторонам, в то же время стараясь держать лицо суровым и неподвижным, а смотреть, как и надлежит мужчине, красиво, гордо и только прямо перед собой.

С внутренней стороны к городской стене лепятся дома, но неопрятные, хоть и каменные. Много нищих, зато дальше дома добротные, улицы чистые, а народ одет богато, не по-мужски ярко. Встречались мужчины, женщины, много детей, все останавливались, с испугом и суеверным восторгом начинали рассматривать мускулы проезжающих гостей Куябы. Качали головами, в глазах ужас и детское удивление.

Придон чувствовал, что среди этих одетых с ног до головы, словно больных людей они выглядят как сказочные герои. Могучие, рослые, на таких же огромных могучих конях, обнаженные до пояса, с блестящей на солнце здоровой кожей сильных мужчин, смотрятся как шесть быков среди стада коз.

Странно, он не ощутил со стороны куявов вражды или страха. Он сам почувствовал бы вражду к человеку, который едет вот так, как они: разведя плечи, напрягая мышцы, играя мускулами, это же вызов, но куявы только таращили глаза, качали головами, а когда артане проезжали, Придон еще долго чувствовал на спине пораженные и опять же восторженные взгляды.

Из большого богатого дома выпорхнула стайка молоденьких девушек. На ходу смеялись, сплетничали, но, увидев проезжающих Скилла, а за ним страшноватых даже для артан Аснерда и Вяземайта, могучих Олексу, Тура, Придона, замерли, как испуганные степные зверьки. Их большие блестящие глаза провожали статные фигуры артан с непонятным выражением.

Придон поспешно выпрямился в седле. Плечи красиво развернуты, а когда девушки повернулись и стали смотреть на него блестящими любопытными глазами, вскинул руку и поправил медный обруч, что прижимает волосы на лбу. При таком движении мышцы могучей длани играют особенно красиво…

Он знал, что кожаные брюки плотно обтягивают его сильные икры, а сапоги сшиты лучшими умельцами Артании. И еще он знал, что со своим устрашающе суровым лицом с тремя шрамами пугает женщин и в то же время притягивает их взоры, как притягивает иной раз пропасть или темный омут.

Щеки молодых куявок заалели, но все рассматривали в упор без привычной застенчивости артанок, а когда поравнялся с ними, одна задорно показала язык, а вторая громко пожалела, что он на таком красивом коне обнажен только до половины, какая жалость, она бы тогда за таким красавцем бежала до тех пор, пока бы он не остановился…

Придон ощутил, что теперь покраснели щеки уже у него самого. Он проехал мимо надменный и неподвижный, не зная, что сказать и как отреагировать, и только страшился, чтобы еще не покраснела и спина под их взглядами.

Черево, проводник, вел их по главной улице, а с соседних доносились запахи свежего хлеба, сырых и уже выделанных кож, горьковатый аромат горелого железа, сырой и обжигаемой глины – из-за высоких заборов слышалось конское ржание, надсадный рев верблюдов, блеянье коз.

Придон покосился на двух богато одетых мужчин, что остановились так внезапно, словно их дернули сзади. Не бездельничающие торговцы, явно богатые горожане, вельможи. Сразу вперили удивленные глаза в проезжающих артан, Придон ощутил их острые как булавки взгляды.

Один сказал потрясенно:

– Ты смотри!.. Я таких здоровяков еще не видел.

– Да, – согласился второй, – у них мышцы, как у… даже не могу припомнить!

– У Гертонда?

– Пожалуй, Гертонд будет послабее, – сказал второй.

Придон чувствовал, как взгляд вельможи скользит по его могучему телу, инстинктивно напряг мышцы. В теле разливался жар, кровь кипела и раздувала мускулы, и без того толстые, могучие.

– Ты прав, – согласился первый. – Гертонд рядом с ними мальчишка.

– Да, это просто быки, а не люди!… Я даже не подберу слов.

– Смотри-смотри, у них даже волхв…

– Да что волхв, ты взгляни на этого мальчишку!.. Его плечи двумя руками не обхватить!

Остались далеко позади, но Придон чувствовал, как взгляды разодетых, как селезни, вельмож скользят по его бугристой от мышц спине, широченным плечам, и велел мускулам вздуться еще больше. Пусть считают его мальчишкой, но даже артанский мальчишка справится со взрослым куявом.

Здания тянулись по обе стороны высокие, от стен несло полуденным жаром. Копыта коня Черева звенели звонко и чисто, искры выскакивают быстрые, но все же заметные даже в солнечный день, а что будет вечером или ночью? Проклятые куявы уродуют коней этими бронзовыми штуками, что приколачивают к копытам, в то время как артанские кони вольно скачут по степи без всякой тяжести на ногах.

Проезжая мимо переулка, он увидел, как двое обнаженных до пояса людей тащат тяжело груженную телегу. Оба потемневшие от беспощадного солнца, крепкие, жилистые. Собственно, одеждой им служат разве что набедренные повязки, словно оба направляются на состязания в честь Волшебного Меча.

Придон догнал Скилла, спросил:

– Это что, артане?

Скилл повернулся, Придон успел увидеть гнев в лице старшего брата, успел подумать, что плохо придется тем, кто держит вольных артан в плену, но Скилл лишь бросил короткий взгляд на впряженных в телегу, отвернулся с ледяным безразличием.

– Нет. Поехали, поехали!

Придон пустил коня следом, но не выдержал, оглянулся. Оба одетых так не по-куявски все так же тащили телегу, уже в гору, мышцы вздувались на руках, плечах, по всему телу, а голые ноги стали похожи на обвитые толстыми корнями стволы деревьев.

– А кто?

– Да так, – отмахнулся Скилл. Он настороженно всматривался вперед. – Поехали, не отставай!

– Не отстаю, – крикнул Придон сердито. – Ты чего? Тебя как зачаровали! Я брат тебе или не брат?

Скилл оглянулся, в глазах мелькнуло виноватое выражение.

– Прости. Там чуть дальше дом одной… гм… знакомой… отца. А муж ее в это время обязан бывать у тцара. Прости, брат!.. Но эти жалкие люди недостойны твоего внимания. Это всего лишь рабы. Там дальше их будет намного больше. А если проедем мимо каменоломен, то там и вовсе, как муравьев…

Он некоторое время сдерживал коня, терпел ради брата, но конь сам, чуя нетерпение хозяина, перешел с шага на грунь, затем на рысь. Придон ехал сзади. Некоторое время двигались за Черевом, сокращая путь, по улочкам настолько кривым и тесным, что два таких широких всадника обдерут бока о стены, а надо еще и местный народ не пораздавливать… плечи обвисали все больше. Его сильный и мудрый старший брат едет все так же: гордо выпрямившись, могучие плечи разведены, грудь вперед, смотрит свысока, солнце играет на плотной, как у быка, коже, коричневой от жаркого солнца, обветренной… как у тех двух несчастных, что тащат повозку.

Теперь он по-другому расценивал взгляды куявов. Кто-то из этих жалких людей в самом деле смотрит как на героев, но кто-то… Те двое вельмож с крашеными бородами рассматривали не как героев. Скорее, как особо могучих рабов. Которых хоть в каменоломню, хоть на ловлю диких зверей…

Конь под Скиллом уже перешел в веселый галоп. Любой бы всадник пригнулся к конской гриве, но старший брат все такой же ровный, гордый, с надменно разведенными плечами и гордо вскинутой головой. Ему плевать, что о нем думают и как на него смотрят жалкие куявы.

Придон сжал челюсти, мысленно воззвал к Роду. Вообще-то Рода почитают как верховного бога и в этой Куявии, даже в загадочной Славии, но артане прекрасно знают, что только они, народ воинов, достойны внимания Рода! Остальные так… даже у великих родителей бывают неудачные дети. Род их любит, конечно, он всех детей любит, даже кривеньких, но все надежды возлагает на славный народ Артании.

Аснерд успел показать огромные дворцы беров Волога и Плеска, знатных наместников Нижней и Северной Куявии, что годами не показываются в Куябе, но дворцы по размерам, богатству и пышности соперничают с тцарским. Злые языки говорят, что и превосходят. Такую наглость ни в одной стране не потерпят, но нынешний тцар совсем выпустил вожжи из рук…

Придон рассмотрел еще с десяток удивительно красивых, богатых домов, сердце стучало часто и взволнованно, но дорога пошла с холма вниз, да и солнце заходит, нещадный блеск на крышах гаснет, на мир начала опускаться тьма, только город удивительнейшим образом засиял, словно на него одного продолжает светить солнце.

Аснерд проворчал:

– Я ж говорю, богатый город, богатый!.. Дорогого масла не жалеют, совсем не жалеют. Ишь, освещают даже улицы.

Вяземайт указал на высокий и длинный серый дом на перекрестке дорог.

– Постоялый двор. Заночуем.

– Еще ведь совсем рано! – взмолился Придон.

– А что нам ночью в этом протухшем городе делать? – хладнокровно сказал Вяземайт.

В восточной части города прозвучали трубы. Придон встрепенулся, более чистых звуков не слыхал: боевые трубы артан всегда ревут хрипло и зло. А других труб, не зовущих к кровавой битве, не бывает, просто не должно быть: зачем они?

Его пальцы сжали рукоять топора. Скилл хмыкнул, и Придон, устыдившись, отдернул пальцы.

Трубы чисто и звонко прозвучали ближе, потом еще ближе. Артане видели, как с той стороны города вдоль улицы понеслись всадники в дорогих одеждах. Народ разбегался, прятался в дома. Мать выскочила и поспешно увела играющих детей.

Черево вскрикнул умоляюще:

– Вам нельзя здесь стоять!.. Вернемся обратно… там, в переулке, переждем за углом…

Придон вспыхнул до корней волос от стыда и унижения. Воины заворчали, Скилл обронил веско:

– Мы останемся.

Черево вспикнул, торопливо соскочил на землю. Скилл фыркнул, но знатный бер, бросив коня, начал пятиться, пока не очутился за крупами артанских коней. На площади народ не бежал, у торговцев здесь лавки, товар, но все становились на колени, опускали головы, как покорные рабы, которым отрубят головы.

Скилл сидел в седле неподвижный, надменный. Конь превратился в скалу – такой же могучий и несокрушимый, только чуть помахивал хвостом, чуя, как в зад дышит испуганный куяв, но лень поднять ногу и треснуть копытом. Придон, подражая все знающему брату, тоже выпрямился и сделал лицо каменно недвижимым, хотя внутри все бурлило и клокотало.

Трубы прозвучали совсем близко: звонко, предостерегающе. В дальнем конце опустевшей улицы показались легкие носилки с красным покрывалом сверху и голубыми занавесками со всех четырех сторон. Носилки легко держали на плечах четверо крепких мужчин, все обнажены до пояса, все широкоплечие и широкогрудые, мышцы вздуваются красивые, выпуклые.

Придон ощутил смутное желание не то съежиться, не то вообще укрыться под какой-нибудь одеждой. Но, как истинный артанин, раздвинул плечи шире, выпятил нижнюю челюсть и постарался смотреть как можно неприятнее.

За спиной визгливо причитал Черево, вдруг умолк, как свинья с кляпом во рту. По обе стороны носилок тяжело бухали в землю сапогами на толстой подошве очень богато одетые воины. Настолько богато, что Придон ощутил в этом странную красоту: пышные перья на железных шлемах, нагрудные латы, украшенные фигурами диковинных зверей, руки и ноги закрыты железными щитками, а зазоры искусными кузнецами сделаны такими незаметными, что даже лезвие ножа не просунуть! Таких только боевым молотом, чтобы всмятку, как птичьи яйца…

А при одном взгляде на обувь сердце Придона дернулось от зависти. Легкая, из тонкой кожи, но с виду очень прочная, хороша и в степи, и в лесу, и на горных тропах…

Носилки приближались, воины начали поглядывать на неподвижных артан угрожающе. Кое-кто опустил ладонь на рукоять меча слева на поясе, на ходу прожигал этих дикарей ненавидящим взором. Впереди носилок на красивом и богато украшенном коне ехал немолодой человек, весь в золотых пряжках, кольцах, цепочках, в широком брыле, даже сапоги блестят золотыми набойками. Конь тоже с золотыми бляшками на узде, золото на стременах, подпруга и та украшена золотым шитьем.

Всадник угрюмо и с неприязнью покосился на артан, на лице отразилось колебание, но конь мерно двигался давно известной дорогой, и его хозяин, такой же немолодой и умудренный жизнью, похоже, решил проигнорировать дикарей.

От носилок исходил свет, настолько ткань чистого небесного цвета, радостная, словно смех осчастливленного ребенка. Этот свет падал на носильщиков, достигал охранявших носилки великолепных воинов, явно из знатнейших семей беричей, а то и беров. Придон невольно тронул коня, неосознанно стремясь, чтобы этот свет, эта небесная благодать пала и на него.

Носилки проплывали мимо всего в пяти шагах. В щели между занавесками показалась белая нежная рука, тонкая и с множеством колец на пальцах, отодвинула на короткий миг… На Придона взглянуло удивленное девичье лицо.

Глава 3

Он выронил повод, обе руки ухватились за грудь. Вдруг взбесившееся сердце пыталось разломать свою темницу и, вырвавшись на свободу, броситься под эти носилки. Кровь вскипела, в ушах раздался грохот, словно понесся табун в сто тысяч голов. Ноздри раскалились от горячего дыхания, а губы сразу пересохли и покрылись коркой.

Занавески опустились, тонкие пальцы исчезли, словно последние лучики солнечного света. Носилки проплыли, удаляющиеся подошвы сапог мерно бьют в каменные плиты. За носилками еще с десяток пеших воинов, тоже одеты так, что за одну пряжку на одежде можно купить стадо скота, но Придон ничего не видел, не ощущал, кроме того, что носилки уходят, уплывают, удаляются, уносят там, за этими занавесками, его воспламененное сердце.

Сильная рука старшего брата с такой силой натянула повод его коня, что Придон едва не вылетел через конскую голову.

– Куда собрался?

Придон вскрикнул:

– Кто это был? Брат, кто это…

Скилл сдвинул плечами, оглянулся. Из-за коней вынырнул Черево, бледный, глаза навыкате, губы дрожат. Суетливо отряхнулся, ибо какой-то из коней, воспользовавшись остановкой, вывалил ему на одежду и сапоги груду теплых пахнущих каштанов.

– Повезло! – вскрикнул он счастливо. – Просто повезло!.. Нам нельзя было даже смотреть в ту сторону!

Скилл обронил спокойно:

– Артане без страха смотрят в лица даже богам.

– Вы не понимаете, – проговорил Черево торопливо. – Это Итания, дочь тцара! Она так нежна, что если мимо пролетит даже самая крохотная в мире бабочка, то Итания мерзнет от взмахов ее крыльев! Если в ее комнату ворвется солнечный луч, то мгновенно обожжет ее кожу!.. Она…

Придон слышал и не слышал, перед остановившимися глазами все еще та откинутая занавеска, а прямо на него смотрит девичье лицо с высоко подведенными бровями. Она казалась удивленной. Придон ощутил себя так, как если бы его в солнечное сплетение лягнул конь.

Черево прав, что там боги, разве их можно равнять с Нею? Богов множество, а она – Единственная.

Могучая рука с такой силой тряхнула за плечо, что лязгнули зубы.

– Что с тобой?.. – спросил Скилл резко, Придон уловил в голосе брата глубоко запрятанную нежность и тревогу. – Тебя не околдовали?

Придон сказал хриплым голосом:

– Брат мой… Разве это дочь тцара?.. Нет, это само солнце… Я ослеплен, я ничего не вижу, кроме ее лица, кроме ее глаз!

– Проклятые колдуны, – пробормотал Скилл люто. Пальцы его метнулись к боевому топору. – Уже навели порчу!.. Держись, брат. Мы – сильные. Им нас не сломить, не запугать.

Аснерд и Вяземайт сделали отгоняющие знаки, а Черево посматривал на артан с испугом. По мясистому лицу снова покатился пот, а щеки обвисли еще больше. Скиллу даже показалось, что толстяк побелел от страха.

– Я не хочу, – прошептал Придон, – чтобы от меня отводили эту порчу…

– Это Итания, – повторил Черево торопливо. – Ваше счастье, что вы – артане! Любой куяв уже поплатился бы головой. Никто не смеет на улицах смотреть на дочь тцара даже искоса, даже украдкой. А ты, дерзкий, смотрел в упор! Не удивлюсь, если на ее нежной коже будут кровоподтеки.

Придон воскликнул воспламененно:

– От моего взгляда?.. Да я всю кровь отдам, только бы ни пылинка ее не коснулась! Я… я…

Он сам поперхнулся горячим потоком, что фонтаном вырывался из души. Скилл засмеялся, похлопал по широкой спине брата ладонью. Звук был такой, словно шлепал коня по крупу.

– Ах вот оно что, – сказал он с облегчением. – Это колдовство мы все знаем. Ты сам готов стать той занавесью, что защищает ее от солнца, ты сам готов убить всех носильщиков и носить ее сам, ты многое… даже все готов! Но сейчас утри слюни и сопельки, прими надлежащий вид. Мы едем не просто зреть погрязшие в роскоши земли, где скоро будут пастись наши кони. Нам надлежит увидеть и услышать больше, чем удается узнать торговцам и не совсем торговцам, что ходят здесь под личиной торговых людей. Мы – сыновья тцара! Значит, должны видеть и понимать больше.

Голос его накатывался, как могучие волны. Когда дует южный ветер, вода поднимается на высоту двух копий, жители прибрежных сел бросают все и бегут, но Придон сейчас превратился в тот утес, что даже не замечает этих волн. Целое море прокатывается мимо, оставив на камне клочья пены, а он все такой же, смотрит поверх волн на далекое золотое облачко.

– Брат, – прошептал он.

Голос дрогнул, Придон со страхом и стыдом ощутил в горле тугой комок. Только дважды он проглатывал этот ком: когда умерла любимая собака и когда видел умирающую мать. Сейчас же никто не умер, напротив – он увидел самую красивую… да что там красивую, нет слов, чтобы выразить то, что увидел… но в груди тоска, глаза щиплет, душа в тревоге, словно оказалась на краю пропасти.

– Брат, – повторил Придон с трудом, – брат мой… Я ничего не понимаю. В один миг простой и ясный мир кто-то смел одним ударом… как проигравший игрок сбрасывает доску с костями! Я околдован, ослеплен и ничего… ничего не понимаю, что ясно знал раньше! Все не так, все не так. Но одно точно: я жил… я существовал не там, где должен!

Скилл проворчал уже с некоторой тревогой:

– Придон, ты что-то не то говоришь.

– Да все то, – сказал Придон смятенно, – теперь я здесь, с тобой. Потому что эта Итания здесь, в этом мире. Мы с ней ходим под одним солнцем. Брат мой, я ничего не вижу, кроме ее лица!.. Я не слышу, о чем говорят, в ушах звучит ее волшебный голос. Прости, но я не смогу ничего запомнить и рассказать на Совете.

Скилл хмыкнул:

– Но о тцарской дочери рассказать же сможешь? Кстати, как ты услышал ее голос, да еще волшебный?

Придон смотрел растерянно, за спиной Тур хмыкнул:

– А ведь ротик не открывала, все верно!

– Все равно, – прошептал Придон. – Я слышу… Даже сейчас.

Аснерд довольно гоготнул. Вяземайт сочувствующе качал головой, Олекса и Тур откровенно пялили глаза. Придон сказал растерянно:

– Нет. На свете нет таких слов… Их еще не придумали! Брат, я схожу с ума, но я умру, если завтра же ее не увижу. Не знаю, что со мной, но я прошу тебя… Иди к куявскому тцару, проси отдать ее за меня! Проси, уговаривай, умоляй. Я не могу без нее жить, дышать, смотреть…

Скилл хмуро молчал. Аснерд громыхнул:

– Да, разбежался!.. Так и отдаст!

Скилл после долгого молчания вдруг сказал:

– А почему нет?

Воевода уставился во все глаза.

– Ты чего?

– Ее отдать могут, – сказал Скилл. – Мы разве не тцарская кровь?.. Кроме того, Куявия всегда в страхе перед нашей растущей мощью. А этот брак мог бы укрепить союз. Если не союз, то все-таки родство! А это обязывает.

Аснерд скептически хмыкнул:

– Как будто родня не режет друг друга! Еще как… Но если говоришь так, то, наверное, правильно. Ну что, поедем?

Он подобрал поводья, толкнул коня под бока каблуками. Скилл смотрел с сомнением.

– Вот так на коне во дворец? Боюсь, эти тупые куявы не поймут наших шуток. Хотя, конечно, хорошо бы вот так подъехать к трону, сообщить тамошнему тцару свое решение, девку поперек седла и – в родную Степь!

– Хорошо, – сказал Аснерд убежденно. – Так едем?

Скилл вздохнул:

– Куявы будут против. А с этими свиньями придется считаться. Пока что. Мы на их земле, а когда договаривались о торговле и свободном проезде, то клялись соблюдать обычаи друг друга.

Аснерд промолчал, но обидчиво вскинулся Вяземайт:

– Так наши обычаи правильные, их все должны соблюдать! Но почему мы должны блюсти их дурости?

Черево слушал их с ужасом, мясистое лицо побелело, а толстые губы съежились.

– Что вы говорите? – вскричал он. – Как вы можете?.. Вы же знаете, что это невозможно! Вам плевать, что мне голову снимут, но вы сами вызовете войну! Что, к вашему тцару можно вот так на коне… в шатер? Или в шалаш, что там у вас? Вы же понимаете, как трудно вообще…

Аснерд тяжело громыхнул:

– А трудности надо преодолевать!

Черево огрызнулся:

– Только артане преодолевают трудности. Куявы их обходят.

Он волновался, хрипел, брызгал слюной. Скилл брезгливо подал коня в сторону. Аснерд покосился на тцаредворца и покачал головой. Вяземайт смотрел поверх крыш в сторону храма куявских богов.

Скилл поморщился.

– Ты прав, но только чуть-чуть. Если чужеземцы просят нашего тцара о встрече, тот обычно допускает их. Не сразу, это неприлично, но через день-другой…

Черево всплеснул короткими, как у уродца, ручками.

– Так я о чем и говорю! Дайте время. Я сегодня должен рассказать тцару, что встретил вас и определил в доме, где вас и коней покормят, одним – овса, другим – мяса… вы только напомните, кому из вас овес, а кому мясо, а там в разговоре передам вашу просьбу…

Вяземайт рыкнул:

– Просьбу?

Скилл похлопал волхва по плечу. Тот засопел и отвернулся. Черево продолжал, но глаза пугливо поворачивались в орбитах в сторону свирепого артанского волхва:

– Думаете, только у вас блюдутся какие-то приличия? Простолюдину велят, а к тцарам обращаются с просьбами. Я вам предложил возможность, а вы… а вы…

Скилл сказал успокаивающе:

– А мы не такие дураки, чтобы отказываться. Только насчет дома и корма, это ты зря. В Куябе есть постоялые дворы? Вот там и остановимся. У нас есть чем платить за ночлег и еду.

Черево развел руками. Посмотрел на Скилла, снова развел руками.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Как хотите. Что я могу?.. Только проводить до постоялого двора, который выберете, конечно же, сами. Вам же надо выказать свою независимость? Ну вот. А мне надо знать, где и под каким столом вас искать.

Скилл кивнул, обратился к друзьям:

– Видите, все понимает! А вы говорите, тупые куявы, тупые…

Аснерд ехал впереди, все такой же влитой в седло, недвижимый, но теперь указывал кивком или глазами на дворцы, улицы, площади, называл, рассказывал, объяснял: он бывал в Куябе в молодости часто, знал где и что.

Он и привел к постоялому двору, где, по его словам, кормили почти по-артански, что значило – хорошо кормили. Придон издали увидел дом в два этажа, весь задвинут в глубину широкого двора, ворота гостеприимно распахнуты. Конь радостно ржанул, бодро тряхнул гривой, мол, совсем и не устал, просто интересно зайти, посмотреть на этот постоялый двор.

Вяземайт насмешливо скалил зубы. Аснерд перехватил его взгляд, кивнул, соглашаясь, да, перебор, у этих жалких куявов нет ни достоинства, ни чувства меры. Придон проследил за их взглядами: намалеванные драконы на стене, дракон из дерева на крыше, еще глаза царапнули два толстых столба на въезде в постоялый двор – поднявшие к небу морды драконы ждут приказа богов броситься на обидчиков.

Аснерд сказал насмешливо:

– Видишь? У этих крылья с крючьями на концах. Ну как?

Вяземайт коротко хохотнул.

– А ты не заметил дом бера, что мы проехали… нет, по ту сторону базара! Там дракон во всю стену. Так вот у него на голове гребень.

– Как у петуха?

– Да. Только во всю спину.

Оба захохотали. Придон подумал завистливо, что ветераны умеют замечать такие тонкости, что сразу хвастливых куявов на чистую воду. Если одни изображают драконов так, а другие иначе, то, значит, драконов попросту не видели.

– А какие драконы у них на щитах? – спросил Вяземайт.

– Думаешь, не заметил? С ящериц делали. Для куявов и ящерки – драконы!

Двор широкий, с длинной коновязью, конюшней и тремя пристройками к главному дому. Из одной несутся мерные удары молота, из другой пахнет свежим хлебом, в третьей торгуют горшками из красной глины. Когда Придон еще только въехал во двор, на прилавке было три горшка, но затем один сдвинулся, и Придон понял, что это не горшок, а огромная красная рожа горшечника, такая же круглая, огромная, с торчащими, как ручки, оттопыренными ушами.

Он вздрогнул от могучего шлепка по голой спине. Аснерд смотрел пристально, на широком окаменевшем лице проступила некая озабоченность.

– Очнись, Придон!

Придон пробормотал:

– Да я что, я ничего…

– На свете есть лишь одна женщина, – проговорил Аснерд наставительно, – предназначенная тебе богами. И если ты не встретишь ее, ты спасен.

Придон спросил настороженно:

– А если встречу?

– Погиб, – ответил Аснерд просто.

Придон смолчал, отвел взгляд в сторону. Аснерд снова шлепнул по спине, но уже иначе, как шлепнул бы идущего на гибель.

Олекса и Тур переглянулись, Олекса сказал хмуро:

– Любовь – это умопомрачение. Лечение только одно: палкой по голове.

– Если бы, – ответил Тур. – Думаешь, наш батя его уже не врезал бы? Как кроля между ушей?

Куявская корчма, как показалось Придону, почти ничем не отличается от артанской, разве что сложена не из обожженной глины, а из добротных каменных блоков. Это уже на века, снести лихим набегом артанской конницы непросто. Чем-то напоминает куявские дома, тот же камень, та же манера прятать дом в самой что ни есть глубине. Сам двор весь впереди, тут и колодец, и коновязь, и всякие пристройки вроде кузницы или пекарни. Здесь сразу видно, что корчмарь старается разрастить свое хозяйство до крупного постоялого двора, чтобы не только простолюдье, но и песиглавцы, а то и беричи не проезжали мимо.

Навстречу выбежал мальчишка, настолько услужливый и предупредительный, что явно сын хозяина, а не слуга. Он суетился, бестолково и храбро хватал коней под уздцы, пытался одновременно отвести их к коновязи и помочь гостям слезть на землю. Уже потом, когда Придон сидел в корчме, он вспомнил, что так и не рассмотрел услужливого мальчонку в лицо.

Аснерд с сожалением миновал корчму, сразу понес вещи в отведенную им комнату. Комната как комната, за одну серебряную монету – клетушка с ложем на дубовых чурбанах, стол и две длинных лавки. Тараканы, крупные и черные, как поспевший чернослив, с любопытством смотрели на новых постояльцев изо всех щелей. Усики шевелились, ловили запахи, а заодно тараканы сплетничали и перемывали новоприбывшим кости.

– Вяземайт на ложе, – распорядился Аснерд, – он у нас старый, у него эти… кости… Вы двое – на лавках.

– А ты?

– Я у двери на полу, – гордо сообщил Аснерд. – Кто-то должен первым быть на варте?

Олекса сказал возмущенно:

– Обижаешь, батя… За что?

А Тур лишь сверкнул глазами исподлобья. Аснерд отмахнулся.

– Там за стеной еще комнатенка. Здесь не поместимся. Вам туда.

Вяземайт сказал обидчиво:

– Почему не я на полу? У меня кости не тоньше твоих.

– Зато внутри пустые, – пояснил Аснерд. – Вон, как у кур. Еще у гусей с виду кости толстые, а внутри… Эт чтоб летать легче. Из таких костей свиристелки делать хорошо. И всякие разные дудки, сопелки. Ты ж променял топор на жезл? Променял. Значит, кости у тебя пустотелые.

– А у тебя голова, – огрызнулся Вяземайт.

Аснерд постучал костяшками пальцев по лбу, прислушался. Постучал еще. Лицо стало задумчивым. Придон и даже Скилл остановились, смотрели заинтересованно. Наконец Аснерд сказал хладнокровно:

– Брешешь.

– Почему?

– Литая, – сообщил Аснерд гордо. – Без всяких пустот.

Он неторопливо прохаживался по комнате, похлопывал ладонью по голому животу. Звук был такой, словно поленом постукивали в каменную стену. Вяземайт смотрел выпученными глазами. В другое время и Придон ломал бы голову над связью пустотелых костей с магией, но сейчас поспешил сбросить перевязь с топором и повернулся к Скиллу:

– Пойдем обедать?

Скилл расхохотался.

– Уже проголодался?

– Не совсем, – ответил Придон смущенно, – я только…

Аснерд пророкотал благодушно:

– Не дразни мальца. Ему все в диковинку. Должен посмотреть мир!

– Да, – сказал Скилл со странным выражением, – корчма… как раз и есть мир.

Придон быстро взглянул на старшего брата, выискивал в глазах искорки смеха, но лицо Скилла оставалось совершенно серьезным.

Они заперли за собой дверь, да не войдет никто другой, уши ловили гул голосов снизу, а ноздри трепетали от возбуждающих запахов жареного мяса. Пахло еще чем-то странным, волнующим, но эти ароматы Придон не знал, ноги сами несли по ступенькам вниз, говор все громче, долетели песни, хохот, выкрики…

Большое помещение открылось полностью, он остановился на лестнице, одним взглядом охватывая корчму. Стены не из бревен, а из красного обожженного кирпича, такие простоят дольше, да и далековато отсюда лес, а глина везде под ногами, потолок и стены черные от копоти, с потолочных балок свисают черные космы, паук бегает лохматый и черный, зато на уровне спин стены блестят, собрав пот и жир со всех приезжих, гостей и местных гуляк.

На стенах вместо дымных факелов чаши светильников, в воздухе плавает запах бараньего жира. Хорошо, не рыбьего. Между столами тот же вертлявый парнишка, и снова Придон не рассмотрел его лица. А тот ловко проныривал между столами, на подносе что-то коричневое, три глиняные кружки, слышен пряный запах…

Сейчас, когда он обвел взглядом всех, сидящих за столами, артане всей необъятной страны Артании показались родными братьями, настолько похожи друг на друга, в сравнении с этими людьми. Здесь белокожие и смуглые, одетые так же легко, как артане, и укутанные в меха, словно и среди лета мерзнут, одни в легких накидках, другие в лязгающем и громыхающем железе, кто-то ест мясо и рыбу, другие поглощают только пучки травы, словно и не люди вовсе, а какие-то козы, одни выглядят нищими бродягами, другие – тцарами в изгнании, ибо за кольца и браслеты на их руках можно купить целые города или нанять огромную армию.

Скилл с артанами уже выбрали пустой стол и призывно махали оттуда руками. Придон наконец очнулся, заставил деревянные ноги двигаться, проломился сквозь пар, дым, испарения, громкие голоса, крики, хохот, пьяные песни.

Аснерд прогудел довольно:

– Ну что, тряхнуло?

Придон прошептал потрясенно:

– Откуда… откуда столько дивных людей? Из каких стран?

Скилл отмахнулся.

– Да это все куявы.

– Но как же…

– Да так, – сказал Скилл еще равнодушнее. – Просто, как вороны, любят наряжаться. Вот и тащат в гнезда все яркое и пестрое, и на себя тоже цепляют. Как женщины… ну, им можно, так и мужчины.

– Что совсем стыд, – проскрежетал зубами Вяземайт. – Это позор, это оскорбление для мужчин! Такие люди должны быть уничтожены. А их землю должен заселить достойный народ.

Олекса и Тур переглянулись, волхв не сказал какой, но кто из артан не знает, какой из народов на свете самый достойный?

Подошел толстый мужик, одетый как луковица. Из-под одной одежды торчит другая, а из-под этой – третья. К тому же чувствовалось, что есть еще и четвертая, что сразу наполнило душу Придона неимоверным презрением. Тут же хлестнула волна страстного желания схватить Итанию на руки и увезти на быстром коне в вольную чистую степь, где чистый воздух, чистые реки, сильные мужчины и гордые женщины.

– Что будете есть? – осведомился мужик сиплым голосом.

Скилл покосился на Придона, губы раздвинулись в загадочной улыбке.

– Знаешь, – сказал он, – неси мясо… но зажаренное по-куявски… Неси сыр, но только тот, что привозят с гор…

Мужик кивал, спросил:

– Какое вино? Есть очень достойное, прямо от винодела, что поставляет прямо во дворец…

Придон вспыхнул от оскорбления, а Скилл сказал мягко:

– Разве не видишь, что мы – артане?

В голосе старшего брата Придон ощутил угрозу. Ощутил ее и мужик. Побледнел чуть, торопливо поклонился:

– Да, но… вдруг вы на службе великого тцара… Нет-нет, я не хотел оскорбить, просто на службу тцару нанимаются самые разные люди…

– Но не артане, – сказал Скилл, он говорил все еще мягко, но как-то с нажимом, даже за соседними столами ощутили угрозу. – Да и мясо, как ты понимаешь, мы едим не всякое, так что будь осторожен… Но, чтобы ты повеселел, можешь принести нам рыбу, что плавает только высоко… Понимаешь?

Аснерд добавил:

– И не ту, что в горных озерах, хотя и она божественно хороша, а ту, с красными перьями, что только в быстрых реках, в водопадах. Я видел, как скачет через камни…

Хозяин сказал испытующе:

– Вы же знаете, та рыба очень дорогая.

– Неси, – распорядился Скилл.

– Эту рыбу доставляют живой, – добавил хозяин. Он не двигался с места. – А чтобы доставить с высоких гор, приходится везти в чане с водой, куда каждые полчаса бросают колотый лед…

Скилл засмеялся.

– Прекрасно! Давай эту дивную рыбу. И постарайся, чтобы хватило на всех. Учти, мои люди жрут так, что коня съедают за мгновение ока.

Он бросил на стол горсть золотых монет. Хозяин неверяще смотрел на блестящую россыпь, схватил один кругляш, попробовал на зуб, расплылся в улыбке.

– Вы получите лучшую рыбу, которую ест только сам тцар!

Сгреб, исчез, тут же появилось множество челяди, стол еще раз вытерли, застелили чистой скатертью, перед каждым артанином поставили пустое блюдо и положили ножи и двузубые вилки. Придон вспыхнул от оскорбления, это намек, что его нож за поясом недостаточно хорош? – но следующая вереница слуг тут же начала перегружать им на эти пустые блюда жареное мясо, различных животных, зажаренных птичек, кровяные колбаски, и он забыл возмутиться громко и с достоинством.

Ноздрей достиг волшебный запах, он осторожно отрезал своим ножом кусок мяса и отправил в рот. Приятно обожгло, мясо оказалось сочным, просто тает во рту, это не по-мужски, но он внезапно ощутил, что сок уже потек по гортани, влился в жилы, в голове разом прояснилось, а усталость улетучивается с каждым мгновением. Он снова силен и бодр, настолько бодр, что готов подпрыгнуть до потолка. Просто так, взять и подпрыгнуть…

Скилл кивнул Аснерду на раскрасневшегося Придона:

– Смотри, что делают пряности с нашим мальцом.

– Зажгли огонь в крови, – подтвердил Аснерд. – Я тоже помню, как в первый раз…

Ели с удовольствием, быстро, но степенно, переговаривались, посмеивались, поглощали это дивное мясо, хватали жареных птичек и тоже отправляли целиком в рот. Аснерд предупредил, что полагается жевать, а комок выплевывать, там же косточки, но сам ел целиком, и Придон тоже ел целиком, какие там косточки у таких крохотных птичек, мельче воробья…

А потом подали ту самую рыбу. Придон еще издали ощутил ее приближение, по необычному запаху, что донесся из раскрытых дверей кухни, да и все за столами насторожились. Даже песни за дальним столом оборвались, все провожали взглядами самого хозяина, что торжественно нес на вытянутых руках широкое блюдо.

За хозяином двигались повара, сами, без слуг, перекладывали на стол знатных гостей дорогую рыбу, заодно поглядывали любопытствующе, кто же может позволить себе такое дорогое удовольствие, роскошество даже.

Придон жевал эту божественно нежную рыбу, вкус необыкновенный, а глаза то и дело поворачивались в орбитах. За столом у окна в окружении четверых мужчин сидит и спокойно отхлебывает из кубка необычно одетая женщина. Да и вся она выглядит необычно, начиная с того, что находится в корчме. В Артании, самой правильной стране, ни одна женщина не позволит себе зайти в корчму. Даже те, кто путешествует, все же завтракают и обедают обязательно в своей комнате, а не в окружении мужчин и под взглядами множества мужчин…

…которые, к удивлению Придона, вовсе не таращили глаза на эту женщину, не пытались приставать, а ели, пили, горланили песни, бахвалились, затевали борьбу на локтях. Женщина перехватила жадный взгляд Придона, ее тонкие брови чуть приподнялись, затем отхлебнула вина и, слегка отвернувшись, преспокойно продолжала обсуждать что-то со спутниками, больше не замечая Придона, его друзей, вообще мужчин в корчме и саму корчму.

Придон со жгучим интересом всматривался в ее фигуру с гордо приподнятыми плечами. Воротник стоймя, тонкая элегантная шея, круглое милое и одновременно строгое лицо, густые, но гладко уложенные снежно-белые волосы. Такие волосы, и в то же время темное от загара лицо, он впился взглядом в ее глаза, по телу пробежала дрожь. Ощутил, что не в состоянии оторвать взора. Впервые видел глаза цвета светлого меда, желтые, почти оранжевые. Чистые алебастровые белки и крупная радужка желтого цвета, где в самом центре крохотные черные точки зрачков…

Он снова и снова пробегал по ней взглядом, стараясь делать это не чересчур открыто, что выглядело бы вызовом. Ладная крепкая фигура, очень женственная, но в то же время фигура сильной женщины. Он бы даже сказал – женщины-воина, если бы такое дикое сочетание было возможным. Наконец сообразил, что его поразило больше всего: впервые увидел женщину в мужской одежде. Правда, одежда так ушита и подогнана по ее фигуре, что не выглядит грубой мужской, вот крупная грудь оттопыривает спереди, но жакет от самого горла, расстегнута только верхняя пуговица, а от нее до груди далеко, ни хрена не видно, так что она не старается привлечь внимание мужчин своей доступностью или нежностью кожи…

Он скользнул взглядом по ее ногам, плотно втиснутым в хорошо выделанную кожу. Чуть ниже колен начинаются сапоги, такие же плотно сидящие, как только и натягивает, двойная подошва, приподнятый каблук…

– Кто это? – шепнул он в сторону Скилла, словно женщина могла услышать. – Почему она…

– Тс-с-с, – ответил Скилл. – Если не кричит свое имя, значит – предпочитает неузнанность. Придон, в Куявии больше разнообразия, чем в Артании, как в гниющем трупе всегда больше червей, чем на чистой лужайке. Но и пожирающие трупы черви нужны, иначе те своим смрадом задушили бы весь мир!.. Ты только в одной Куябе увидишь столько всякой дряни, сколько никогда не встретишь во всей необъятной Артании. Но здесь попадаются и драгоценные жемчужины, которых у нас тоже, увы, не встретишь…

Голос его на краткий миг стал печальным, даже в глазах промелькнуло нечто, но Придон не успел среагировать, на свободное место вышла молодая красивая женщина, за ее спиной выстроились музыканты, женщина гордо вскинула руки, музыканты разом ударили по струнам, задудели в деревянные и медные трубы, рожки, пищалки, а женщина начала танец.

Придон встрепенулся, музыка звучит непривычно, но в груди сразу же отозвалось что-то, дрогнуло, а потом сладко заныло. Сквозь ряды музыкантов протиснулся подросток, вскинул лицо к закопченному потолку и запел. Придон вздрогнул, по всему телу прошла дрожь, волосы зашевелились. Мальчишка пел, подняв лицо, такое чистое и серьезное, словно видит сквозь все этажи чистое небо, а на нем небожителей…

Да каких небожителей, мелькнуло в голове смятенное. Небожители – это грозные и свирепые воители, их лица перекошены яростью, в глазах огонь битв, голоса подобны грому, а взгляды высекают молнии. Этот же поет настолько сладко и щемяще, что в груди началось какое-то задыхание, сдавило, сперло. Придон прижал ладонь к сердцу, оно дергается не в лад, словно раненый зверек, что попал одной лапой в капкан и в ужасе старается освободиться.

За столам продолжали есть и пить, но разговоры умолкли. Все смотрели на танцующую женщину, слушали музыкантов и поющего подростка. Лица их оставались спокойными, лишь некоторые начали в ритм постукивать рукоятями ножей по столу.

Скилл и остальные артане слушали с явным удовольствием. И на танцующую женщину смотрели с удовольствием. И продолжали есть с тем же удовольствием.

Придон слушал.

Слушал.

Слушал…

За столами негромко пристукивали в такт, подросток пел чисто и звонко, женщина танцевала ритмично, красиво, а музыканты дудели и звенели струнами слаженно, сплетая сильную прекрасную мелодию, от которой сдавило, как тисками, сердце, а в глазах защипало.

Внезапно сквозь этот шум и звонкий цокот сапожек женщины Придон уловил негромкий, на грани слышимости, голос бога. Он сразу ощутил, что это голос бога, ибо все в нем встрепенулось, по телу пробежал огонь, обжег все нервы. Голос бога звучал едва слышный, но могучий, это было похоже на голос морского прибоя, что надвигается медленно и неотвратимо, бьет в берег так, что содрогается земля, откалывает целые скалы, а для моря это вовсе не усилие, просто сам бог говорит тихо, ему нет необходимости повышать голос, он – бог, его услышат…

Придон вслушивался, потрясенный, по телу пробегала судорога восторга. В груди что-то пробуждалось иное, неизвестное, могучее, и вдруг изнутри зазвучал такой же голос, пусть не такой могучий, но тоже… голос не человека, а голос бога!

– Что со мной? – вскрикнул он. Он дрожал, руки покрылись гусиной кожей, его бросало то в жар, то в холод. – Я не хочу…

Но уже сам чувствовал, что не в силах противиться тому, что пробудилось в нем. Но что это за голос? Чего от него требует бог? И что то, которое внутри, у него в груди, ответило этому богу?

Он перехватил внимательный взгляд Скилла. Старший брат смотрит участливо, но без тревоги. Знает, внезапно подумал Придон, что опасность мне не грозит, иначе уже вскочил бы с топором в руке. Но, судя по его взгляду, он тоже ощутил, что со мной заговорил бог!

– Мне странно, – прошептал Придон. – У меня… все перевернулось.

Скилл молчал, Аснерд прогудел благодушно:

– Это все перченое мясо.

– Да и рыба, – сказал Вяземайт с ухмылкой, – что-то в рыбе такое, даже не скажу что, но кровь вскипает, а с глаз падает пелена…

– Горькие травы, – отрезал Олекса. – Все – они, проклятые! Горячат кровь без надобности. Это куявам необходимы, у этих жаб кровь уже застывает, а у нас и без того кипит, а жилы плавятся!

Тур смолчал, только оглядел корчму налитыми кровью глазами. В глубине зрачков сверкали яростные огни, пора бы уже и подраться. Куявы поспешно опускали глаза в миски и тарелки, в чашки и кружки.

В корчме появились женщины, полураздетые и ярко накрашенные. Не разобравшись, но завидев на столе перед крепкими мужчинами самую дорогую рыбу, сразу подошли и предложили свои услуги. Придон опешил, он даже не думал, что можно вот так просто, ведь завладеть женщиной – всегда невероятно трудно…

Скилл сказал легко:

– Птички, вы не заметили, что мы – артане?

А воевода добавил невозмутимо:

– И что у нас на столе нет вина?

Женщины переглянулись, скорчили хорошенькие мордашки в гримаски и проскользнули дальше. Придон не поверил глазам, когда одна преспокойно села на колени гуляке, а тот, ничуть не смутившись, одной рукой обнял за талию, другой потянулся за кружкой с вином.

Скилл с усмешкой заметил:

– Любовь, конечно, пьянит и куява, но вино дешевле.

– Мечта куява, – сказал со вздохом Вяземайт, – чаще всего похожа на жену соседа. И никаких тебе расшибаний лбом стен…

Отяжелевшие от сытной еды, поднялись в свою комнату, Придон сразу устало рухнул на указанное ему место. Под ним оказалось нечто вроде одеяла, свалявшееся и плоское, как блин, даже такое же замаслившееся, впитавшее пот многих постояльцев, но Придон не принюхивался, свой артанский запах что угодно перебьет, с наслаждением лег и вытянул гудящие от усталости ноги.

Помыться бы, мелькнула несвойственная для степняка мысль, потом отмахнулся: пусть моются те, кому лень чесаться.

В комнату вошел, сгибаясь под тяжестью седла, другой парнишка: серьезный, медлительный, как медвежонок. Придон указал, куда положить, мальчонка с облегчением свалил тяжесть, поклонился степенно и вышел так же молча.

Артане переговаривались, но Придон закрыл глаза, и сразу же ярко и отчетливо возникло лицо прекрасной Итании. Ее брови высоко вздернуты, в глазах немой вопрос, и снова Придон ощутил, как застучало сердце, в груди нарастает щем, а в ушах неожиданно зазвучал голос бога.

Теперь этот голос звучал громче, отчетливее. Придон даже начал разбирать слова, которые произносил бог.

И все эти слова были об Итании.

Глава 4

Он проснулся, распластанный, как выпотрошенная рыба. В ушах все еще звучали медленно гаснущие слова. Душа оставалась наполнена чем-то огромным, как ночь, тяжелым, подобно горам, и могучим, как море. Он непроизвольно повторил эти слова вслед за богом, звучат странно, так не говорят, но разве можно говорить об Итании привычными словами!

Аснерд уже расспрашивал Вяземайта о вещих снах, Вяземайт начал было отвечать серьезно, но Аснерд свернул на баб, мол, снились так и эдак, Олекса и Тур злорадно захохотали, а Скилл распорядился:

– Все вниз!.. Перекусим да пойдем смотреть город.

– И подеремся, – сказал Тур.

– Размечтался, – ответил Аснерд.

– А что не так?

– Куявы не дерутся, – объяснил Аснерд.

– Но как же, – опешил Тур, – если в морду…

– Зовут стражу, – объяснил Аснерд с неимоверным презрением в голосе.

У Тура отвисла нижняя челюсть. Они с шумом и шуточками расселись в по-утреннему пустой корчме, на столе появились широкие миски с гречневой кашей, подали свежий хлеб и зачем-то пирог с пышной коркой. Еще не глядя на пирог, Придон уже знал, что такие вот булыжники пекут загодя и сберегают подолгу именно для таких, как он, сильных и проголодавшихся, что иначе в нетерпении изгрызут стол.

Толстый хозяин отправил к ним снова то же вертлявое, и на столе возникла культяпками вверх жареная тушка упитанного гуся.

Ели по-мужски, даже по-артански, что умеют наедаться впрок. Это, судя по лицу хозяина корчмы, привело его в благоговейный ужас. Потом, когда уже седлали коней, во двор вкатила коляска, запряженная тремя лошадьми. Черево едва не вывалился из дверцы, заорал:

– Куда собрались?

– А чё, – ответил Аснерд, – надо спрашивать?

Черево повернулся к Скиллу, но сын тцара игнорировал знатного бера, не к лицу высокородному отвечать, когда спрашивают без должного почтения.

Черево вылез, пыхтя, из коляски. Похоже, он в самом деле торопился, раскраснелся и взмок, хотя взмокнуть должны были кони.

– Где бы я вас искал? – спросил он сварливо. – Я ж так торопился!

Измученный Придон весь превратился в слух. Черево объяснил торопливо:

– Вы не поверите, но я всего добился!

– Да ты прям молодец, – сказал Аснерд поощрительно. – Эй, ребята, дайте ему чё-нить!

Черево скривился, его угодья, было написано на его обрюзглом лице, богаче всей Артании, но вслух сказал суховато:

– Наш великий и пресветлый тцар вас примет…

– Так поехали же! – вырвалось у Придона.

Скилл бросил на него суровый взгляд, Придон съежился. Аснерд спросил с интересом:

– Но где твое «но»? У куявов ничего не делается вот так сразу, как у людёв.

Черево сказал раздраженно:

– Вы даже не понимаете, как многого я добился! Вы ведь не к тцару приехали? Нет. Он и не должен вас принимать. Вы приехали смотреть, чем и как торговать. Самим посмотреть цены, чтобы вас не обжучили. Вот зачем вы приехали! Да еще посмотреть, где у нас войска, какой толщины стены, как охраняем дороги… Что, не так? А я еще и добился, что наш пресветлый тцар вас примет.

Олекса и Тур выглядывали из-за спины отца, одинаковые, как молодые дубы, очень похожие на отца, молчали, а воевода спросил, казалось, сразу за всех троих:

– На каких условиях?

– Вот сие дельный вопрос, – сказал Черево быстро. – Вы приехали не для встречи, потому будете приняты не как высшие особы. Иначе это будет урон достоинству и чести тцара!.. Но вам ведь главное встреча, не так ли? Вы народ храбрый и мужественный, на приличия вам плевать, как и на всю культуру, а встреча состоится послезавтра…

Придон воскликнул отчаянно:

– Послезавтра? До послезавтра я умру! Сгорю в этом огне…

Скилл сказал, поморщившись:

– Не вопи. Послезавтра так послезавтра. Мы все одно собирались здесь пробыть дня три-четыре. А завтра съездим поглядеть на их стойла для драконов. Говорят, их выращивают, как мы коней.

Черево сказал виновато:

– Драконов не покажут. Разве свои секреты не оберегаете? Зато вам это… лучших танцовщиц! Услышите несравненную Лорну, она сразу тремя голосами… Впрочем, вам неинтересно, но для таких дорогих гостей пригласим клоунов и дураков. Кривляются так забавно, со смеху умрете.

Воевода с готовностью хохотнул, подтвердил:

– Да, это у вас здорово! Я ржал, как конь.

Скилл заподозрил подвох, смолчал. Придон вообще ничего не видел и не слышал, ни о чем не думал, кроме как суметь прожить эти два бесконечных дня. Никакие кувыркающиеся дураки в одежде навыворот и с размалеванными сажей и киноварью рожами не сократят дни и бессонные ночи.

– До послезавтрашнего дня, – сказал Черево на прощанье, – отдыхайте, развлекайтесь!..

Он отбыл, артане отправились в город. На постоялом дворе намекали, что лучше бы пешком, с седла хоть и видно дальше, но не войдешь в дома, даже по тесному базару не проедешь. Скилл заколебался, но Вяземайт молвил властно:

– Мы артане или не артане?

Так и выехали вшестером верхами. Скилл и Придон, как дети тцара, впереди, Вяземайт и Аснерд следом, как наставники и советники, а Олекса и Тур из приличия в хвосте, как телохранители на отдыхе.

Скилл ехал напряженный, выпрямившись, лицо застыло в той болезненной гримасе, которую только не знающие его могли бы назвать надменной. Придон заметил, что старший брат бросил пару очень быстрых взглядов на высокий роскошный дом, красивый и странно воздушный, хотя построен из тяжелого белого мрамора.

За домом огромный сад, над верхушками летают дивные птицы, таких не увидишь в суровой Артании, где даже природа не утруждает себя лишними украшениями, но Скилл изменился в лице, когда из дома вышла женщина.

Придон слышал, как из груди старшего брата вырвался сдавленный вздох, но дом уплыл, покачиваясь, за спины, Скилл все так же суров и неподвижен, не покачнулся, и Придон решил, что ему почудилось.

Ехали, ошарашенные многолюдьем, пестротой, от которой кружится голова, а от гвалта звенит в ушах. Со всех сторон лавочники зазывают к прилавкам, кричат и бранятся покупатели, накатываются мощные запахи целебных трав, конского навоза – смотря через какую часть улицы проезжают.

На улице хлебопеков все шестеро едва проломились через душистое облако ароматов свежего хлеба, настоящего сдобного хлеба, а не просто хлебных лепешек. Придон угадывал душистые травы, что пошли на добавки, даже мог назвать с десяток, но молчал, только нервно раздувал ноздри. Запахи тревожили, пьянили, наполняли душу восторгом и странным щемом.

Когда двигались через ряды кожемяк и мастеров по коже, все артане ахали. Придон видел восторг даже в глазах всегда невозмутимого Аснерда. Запахи выделываемой кожи слышны издали, но, когда ехали по улице, могли окосеть, настолько разбегались глаза. Стен не видать под висящими тесно на колышках седлами, ремнями, кожаными латами, цельными и наборными доспехами, боевыми рукавицами, пращами, конской упряжью… И все разное, все сделано умело, добротно. Проклятая страна уже давно не воюет, может отшлифовывать доспехи, в то время как артане, что дерутся друг с другом, рады любому оружию…

Навстречу то и дело попадались телеги и фургоны, доверху наполненные товаром. Скилл начал хмуриться, Аснерд недовольно пыхтел. Совсем редко попадались стражи, обычно ходят парами, одетые чересчур пышно, даже богато, если на взгляд артан.

Только однажды попался отряд воинов: шли прямо посредине улицы, человек тридцать, горожане поспешно уступали дорогу. Все как один в одинаковых доспехах: кожаные латы с нашитыми металлическими пластинами, у каждого настоящий шлем из темной бронзы, на поясе короткий меч, в руке копье острием вверх, а на локте левой руки как будто прирос круглый щит. Конечно же, с драконом во всю ширь, очень искусной чеканки.

Скилл не подал коня в сторону, ехал все такой же суровый и надменный. Сердце Придона всколыхнулось, он бросил быстрый взгляд на Аснерда. Воевода восседает на своем богатырском коне невозмутимый, но Придон заметил, как напряглись его плечи, а пальцы сами по себе проверили, на месте ли рукоять боевого топора.

Впереди отряда вышагивал крупный человек в металлических доспехах с головы до ног. Даже шлем полный, с выступами по боках, спасающий щеки от ударов острым железом, и с забралом. Впрочем, забрало поднято, на артан уставились злые глаза.

Скилл направил коня прямо. Командир отряда поколебался, но отступил в сторону, потом вовсе поднялся на тротуар. Солдаты поспешно расступались. Придон ехал замыкающим, по коже прошла дрожь. Злость и ненависть куявов чувствуется так, будто на голую спину плеснули ведро колодезной воды.

Скилл внезапно натянул поводья, конь остановился прямо посреди отряда куявов.

– А где здесь, – спросил он, глядя в пространство, – притоны для блудящих женщин?

Солдаты медленно обтекали конных воинов, их командир прошел по тротуару, на артан старался не смотреть.

– Не знают, – протянул Скилл разочарованно. – Что за страна, где мужчины не знают, куда по ночам ходят их жены?

Он тронул коня, тот всхрапнул, бодро двинулся вперед. Аснерд сказал в спину довольно громко:

– Да и днем тоже… Я в прошлый раз… гм… потом расскажу, чем хороши!

Пальцы Придона дрожали, так ему хотелось метнуть их к рукояти топора, чтобы опередить куявов, еще надо успеть закрыться щитом вот от этих, справа… но, к его удивлению, облегчению и даже странному разочарованию, никто так и не выхватил меч, даже не выкрикнул боевой призыв расправиться с врагами.

Солдаты, ругаясь вполголоса, снова встали плотной толпой и двинулись, мерно топая подкованными сапогами. Их сотник пошел впереди, не оглядываясь, даже не посматривая по сторонам.

Придон кое-как догнал Скилла, спросил дрожащим голосом:

– Зачем ты их так?

– Как? – спросил Скилл.

– Ну, оскорблял! Даже их женщин… как только стерпели!

Скилл переглянулся с Аснердом. Воевода широко улыбнулся, глаза довольные. Скилл тоже посмеивался. Придон снова придержал коня, давая им выйти вперед. Похоже, это старший брат сделал для него. Все еще учат, воспитывают!

Но в самом деле чувствовал, как презрение к мужчинам, которые не защищают своих женщин от таких слов, распространяется и на всю Куявию.

Аснерд обратился к одному куяву:

– Эй ты, рыло!.. Как пройти к базару?

Куяв, почтенный господин в сопровождении хорошо одетых слуг, поморщился, бросил неприязненный взгляд на артан, сказал сквозь зубы:

– По этой дороге прямо до второго поворота. А тогда снова прямо, не сворачивая.

– Хорошо сказал, рыло, – одобрил Аснерд. – Коротко, почти как человек.

Когда проехали, Скилл сказал с легкой насмешкой:

– А что, обязательно его было так называть?

– Как?

– Ну, так неуважительно.

– Это рылом-то? Так у него и есть рыло. И сам рыло. Не люблю таких. Так и хочется дать в рыло!

Он захохотал, довольный, Олекса и Тур тоже захохотали, гордые удалью родителя. Аснерд и Вяземайт посмеивались, ехали, гордо выпрямившись. Придон спросил неожиданно:

– А тебе не приходило в голову, что кто-то из куявов захочет дать в рыло тебе?

Аснерд так удивился, что едва не упал с коня.

– Мне? А мне-то за что?

Несколько раз попадались лавки, где торговали бесполезными вещами, артане их так и называли – безделушки, но куявы почему-то покупали эти глиняные и медные изображения животных, богов, героев. Особенно много драконов: крылатых, бескрылых, разъяренных или спящих, толстых и худых. Но наибольшим спросом пользовались, как заметил Придон, фигурки дракончиков, детенышей драконов, толстеньких и крупноголовых, похожих на крупных потешных жаб.

Он приотстал, зацепившись жадными глазами за богатство лавки оружейника. У того в глубинах лавки по углам связки пик, дротиков, мечей. Грудой свалены металлические панцири, а самые дорогие и красочные горделиво красуются на стене.

То и дело останавливались куявы, чаще всего мужчины-воины, иногда и простые горожане, все восторгались умелой ковкой, хитроумным сплетением колец, умелой состыковкой сочленений, настолько умелой, что составной панцирь выглядит цельнометаллическим, лезвие ножа не просунуть… но куявы, поговорив, отправлялись дальше, покупателей нет, оружейник наконец заметил могучего артанского воина, издали с высоты седла через головы рассматривающего его богатства, крикнул насмешливо:

– Что, в вашей Степи таких нет, артанин?

Придон вспыхнул, хотел ответить резкостью, но неожиданно для себя судорожно вздохнул, ответил честно:

– Ничего похожего.

Оружейник несколько мгновений разглядывал его испытующе. Лицо его омрачилось.

– Жаль, – сказал он горько, – наши законы запрещают продавать оружие артанам. Плохо для дела, вы за хорошее оружие и цену даете хорошую. Я еще помню времена, когда мы торговали… Вы платили столько, что у наших глаза на лоб лезли!

Придон поерзал в седле, сказал упавшим голосом:

– Нам тоже запрещено покупать у вас… куявов. Чтоб не богатели. Но мы сейчас приехали как раз говорить о торговле. И я попрошу брата, чтобы он позволил мне купить у тебя оружие!

Оружейник скользнул взглядом по широким золотым бляхам на конской сбруе, посмотрел на позолоченные стремена, усмехнулся:

– Надеюсь, брат для тебя нарушит устаревший закон.

Придон вскинул руку, прощаясь, не кланяться же простому ремесленнику, поторопил коня. Высокие фигуры артан маячили среди пестрой толпы, как пятеро туров среди крикливых коз, уже чуть ли не на другом конце базара.

Впереди громко и назойливо стучал бубен. Народ стоял полукругом, на деревянном помосте танцевала хрупкая молодая женщина. Толстый бородатый мужчина играл на куявской бандуре, что отличалась от артанской лишь добавочной струной да широким ремнем через плечо, благодаря чему куявы могли играть даже при ходьбе, что вообще-то презираемо для хорошего певца…

Артане ехали мимо, лица суровые и надменные, лишь Аснерд благодушно щурился, взрыкивал, даже показал танцующей женщине большой палец кверху, она испугалась и сбилась с ритма.

Сердце Придона стучало все чаще. Тело тряхнуло, он ощутил холодный озноб, затем огненный меч пронзил тело, рассек сердце. Из груди вырвался болезненный вопль, в небе очень быстро начало разрастаться солнце, приблизилось, обрушилось всей огненной тяжестью.

Огромная рука бога взяла его и ссадила с коня, повела к площадке, к танцующей женщине. Народ расступался перед громадным полуголым артанином, у которого лицо искажено непонятным страданием, а за плечами громадный боевой топор.

Женщина двигалась все медленнее, глаза стали совсем испуганными. Она остановилась, попятилась. Музыкант взмахнул еще пару раз рукой, струны ответили вразнобой, и тоже застыл. Придон взял у него бандуру. Могучая рука бога развернула лицом к застывшей массе…

…Затем бог вошел в него. Придон смутно чувствовал, что его руки, повинуясь чужой воле, ударили по струнам. Вместо собравшихся смутно видел некую массу, они его не интересовали, он играл, а потом ощутил, что из него рвется не то крик, не то призыв, но не воинский клич, а новое, не менее страстное, кричащее, сотрясающее мир…

Он не знал, сколько это длилось, мир застыл, время остановилось. Человеческая масса казалась похожей на огромный срез пористого творога, а он кричал этой массе, пальцы, повинуясь чужой воле, били по струнам.

…Затем бог начал медленно уходить из его тела. Бандура потяжелела, тело налилось свинцом. Он вздрогнул, умолк, огляделся непонимающе. Он все там же, в сторонке застыли бледная женщина и бородач. Толпа оставалась застывшей, словно плита из спрессованной и замороженной рыбы. Все взгляды на нем, только на нем.

Он поспешно сунул бандуру бородачу, спрыгнул с помоста и торопливо подошел к коню. Аснерд держал повод, глаза были темные, как лесные озера. Придон хотел вскочить в седло, как обычно, не касаясь стремени, но ощутил, что все тело стало как у тяжело больного старика. Артане и вся толпа смотрели, как он вставил ступню в стремя, оттолкнулся другой ногой от земли и уселся в седло.

И только в этот момент грохнуло, лед рассыпался, толпа задвигалась, заговорила. Женщина поспешно сбежала с помоста и пошла по кругу, держа в руках широкополую шляпу бородача. Туда щедро бросали монеты, кто-то срывал с пальцев кольца, а одна женщина быстро сняла серьги и опустила в шляпу.

Вяземайт заметил, сказал с неприязнью:

– Вот как за один вечер становятся богатыми!

Придон поравнялся со Скиллом, тихо сказал, сгорая со стыда:

– Брат, прости меня…

– За что? – спросил Скилл.

– Я не знаю, что со мной случилось, – ответил Придон. – Я не знаю, что в меня вошло, не знаю даже имени этого бога!

Скилл смолчал, но Придон видел, как переглянулись все пятеро. Даже Олекса и Тур, беспечные и веселые, ехали по обе стороны с вытянутыми лицами. В глазах Аснерда было угрюмое и озабоченное выражение. Придон ощутил, что знают имя неведомого для него бога, но, видимо, этот бог чересчур силен и беспощаден, если ему даже не решаются сказать.

– Кто это был? – спросил он. – Это куявский бог?

Скилл покачал головой.

– Артанский? – ахнул Придон.

И снова Скилл покачал головой.

– Чей же? – спросил Придон горячечно. – Неужели бог славов?

Аснерд сказал тяжелым голосом:

– Придон… этот бог заставляет служить себе куявов, артан, славов и все-все народы на свете. Он даже богами помыкает, как мальчишками на побегушках. Так что не скрипи зубами. Посильнее тебя были исполины.

Кони шли ровно, уверенно, но Придон чувствовал себя на утлой лодочке посреди бушующего моря. Исполинские силы швыряли его, как щепку. Он ухватился обеими руками за луку седла, перед глазами все кружится, а голос задрожал, когда он спросил сиплым сорванным голосом:

– Но что же делать?.. Что делать, Аснерд? Что делать, брат мой?

Скилл угрюмо смолчал. Аснерд пожал плечами и тоже смолчал. Придон перехватывал на себе их взгляды, сочувствующие и наполненные странной жалостью. Так смотрят, он уже видел, на смертельно раненных воинов, хорошо сражавшихся, заслуживших любовь, но которых уже не довезти даже до кромки поля битвы.

Наконец со спины подал голос Тур:

– А ничего не делать.

Он догнал Придона, в его глазах был живейший интерес и не было жалости или сострадания.

– Почему? – спросил Придон.

– Не знаю, – ответил Тур беспечно. – А разве он что-то тебе сделал?.. Да ничё. А вот ты тряхнул их всех!.. Еще как тряхнул.

– То был не я!

– Да знаю, – отмахнулся Тур. – Как будто я не знаю, что ты никогда бы не взял в руки ту гадость… Но, Придон, расскажи, каково это… ну, когда в тебя вселяется бог?

Придон зябко передернул плечами.

– Даже не… я просто не могу вспомнить! Это было… просто мною завладела некая могучая сила. Я чувствовал, что вот-вот лопну, ибо она чересчур велика. Я не знаю, как меня не на куски… Я чувствовал, что в моих силах одной рукой ухватить за небо, другой – за землю и столкнуть их вместе!

Теперь уже Тур содрогнулся всем телом.

– Представляю, какой был бы грохот!

Глава 5

Не скоро Придон понял, что не заблудились вовсе, не кружат, как зачарованные, на одном месте, а их просто выносит из одного базара на другой, ибо все улицы куявской столицы – базар, по обе стороны широких площадей торгуют все и всем, как ручейками соединяя эти болота, такие смрадные и такие красивые.

Дважды останавливались перекусить куявскими сдобными лепешками, чересчур мягкими и сытными, побывали у храма богов Перуна и Хорса, куявы чтут их превыше всех богов, Аснерд на всякий случай положил в жертвенную чашу по мелкой монете, Вяземайт ревниво заворчал, Аснерд сказал резонно:

– Да ты чё?.. Богов чту, я не нынешняя молодежь…

– Не тех богов чтешь, – сказал ревниво Вяземайт. – Наш верховный вождь – Даждьбог, превыше он всех, и ему первому треба!..

– Ты жрец, – прогудел Аснерд, – тебе виднее.

– Не жрец, а волхв! – возразил Вяземайт уже обозленно. – Пора запомнить, каменюка!

– Да какая разница?

– Огромная!

Скилл посматривал с усмешкой, но, когда наставники ссорятся, не следует вмешиваться даже сыну тцара. Конечно, Артания – превыше всех стран и народов, ибо само слово «арта» на древних и потому священных языках означает «Истина, Правда, Верный Путь», и в самом деле артане умерших и погибших хоронят в курганах и могильниках, а побережные кладут в ладью и отправляют в море, в то время как в дикой Куявии, Славии или Вантите трупы сжигают, оскорбляя священный огонь.

С другой стороны, у всех трех стран одни и те же боги, только в одной больше чтят Велеса и жену его Мокошь, это в Славии, здесь, в Куявии, судя по всему, поклоняются Перуну и Хорсу, в то время как они, артане, превыше всех чтут Даждьбога, после него – Радегаста, но приносят жертву и противнику Радегаста и Даждьбога – Чернобогу, ибо силу и доблесть надо уважать даже у противников.

Придон богов ни разу не видел, даже не встречал тех, кто с ними встречался хоть раз, потому даже с коня не слез перед храмами, перед глазами стоит нежное девичье лицо с удивленно приподнятыми бровями, глаза смотрят вопрошающе, но что он может сказать? Возьми мое сердце, а мне дай твое?

Он только слышал, как его мудрый брат Скилл сказал, обрывая спор воеводы с волхвом:

– Перестаньте! Пора бы знать, что устами Вяземайта то и дело глаголет истина…

– И такое при этом несет! – поддакнул Аснерд лицемерно.

Храмы и последний базар наконец остались за спиной, неспешно ехали через город уже по широкой, вымощенной булыжником улице. Артане негромко переговаривались, Придон не понял, то ли делают вид, что ничего особенно не случилось, то ли в самом деле забыли о его выходке. В этом дивном городе столько всего необычного, глаза разбегаются, голова кружится от обилия красок, в ушах звенят веселые крики, песни, музыка, колокольчики, бубенцы, слышен крик верблюдов, ослов.

Наступал тихий вечер, за северной стеной города огромная башня из черного камня зловеще пламенела под красными лучами заходящего солнца. В небе застыли подсвеченные снизу облака, похожие на повязки, пропитавшиеся свежей кровью. Багровые блики медленно, по мере того как опускалось солнце, всползали по блестящим стенам к зубчатой плоской крыше. По коже пробежал недобрый холодок, пробрался вовнутрь. Придон ощутил всеми внутренностями несокрушимость башни, и все естество возмутилось этим вызовом, в груди начало нарастать злобное рычание, а пальцы сжались на рукояти топора.

– Как туда забираются? – спросил он зло.

Вяземайт бросил короткий взгляд, на лице не отразилось вроде бы ничего, но Придон хорошо знал старого волхва, тот эту башню ненавидит давно, ненавидит люто. Но заставил себя не замечать этот вызов, ибо принять и ответить не может.

– Там живут, – буркнул Вяземайт.

– Но как же… – начал Придон, потом догадался, – вход заделали?

– Да.

– Но как же… у колдуна что, еды и воды на сто лет?

Вяземайт бросил на башню хмурый взгляд, голос стал неприятным:

– Им носят еду только первый год. За это время проклятые колдуны что-то там накапливают…

– Так все ж протухнет!

– Нет, не еду копят, а свою подлую магию. Еда им уже ни к чему. Как-то обходятся… Или как-то сами. Словом, колдуны с тех пор уже не спускаются. Потому и замуровываются.

Придон пристально смотрел на башню.

– Не поверю, чтобы ни разу не спускались.

Вяземайт сказал с неудовольствием:

– Кто знает? Может, и сейчас невидимыми среди нас бродят.

Придон ощутил болезненный укол в правое плечо. Удержался от инстинктивного желания ухватиться за раненое место, скосил глаза, держа голову по-прежнему прямо, а лицо надменно каменным.

У одинокой лавки торговца всякой дрянью перебирал на прилавке пучки трав высокий старик в халате до земли и в высокой шляпе. Седые волосы падают на плечи, халат разрисован хвостатыми звездами, а рядом мальчишка лет десяти, он как раз и смотрит на Придона неотрывно, зло. В странно бесцветных глазах клубится туман, застилает все лицо.

Внезапно Придон ощутил себя в черном мире. Все стало черным: дома, люди, а на черном небе страшно горит, разбрасывая длинные космы, еще более черное солнце. Исчезли звуки, даже конь ступает бесшумно, не слышно поскрипывания сбруи, звяканья удил, стремян.

Он стиснул зубы, надеясь, что лицо высокомерное, а взгляд направлен вперед. Чернота взорвалась ярким светом, все стало контрастным, рельефным до рези в глазах. Он мог различить всех муравьев, бегающих по плитам, видел у старого колдуна выпавшую ресницу, прилипла на щеке, ноздри выворачивает от наплыва моря запахов, ароматов – он чувствовал с удесятеренной силой все, что на расстоянии полета стрелы, и, глядя в удаляющуюся широченную спину Аснерда, мог перечислить, что воевода ел, пил, какой рукой чесался и какую именно служанку сгреб в сенях корчмы.

Стараясь не менять выражения лица, он опустил ладонь на рукоять топора, повернул голову. Мальчишка смотрит неотрывно, в блестящих глазах лютая ненависть, губы что-то шепчут, а пальцы дергаются, рисуют в воздухе, выхватывают незримое, но скользкое и дергающееся, видно по усилиям…

Придон стиснул рукоять, медленно потащил топор из петли. Глаза цепко держали врага, он мысленно представил, как брошенный топор вырвется из руки, сделает полный оборот и с хрустом врубится точно в середину лба. Надо только слегка придать кончику рукояти движение вверх, чтобы вращалось быстрее, ибо до цели всего двенадцать шагов, может ударить обухом.

Глаза мальчишки остекленели. Он побледнел, отшатнулся. Кажется, даже вскрикнул, ибо старик оглянулся, его взгляд скрестился со взглядом Придона. Старик все мгновенно понял, дрожащая рука с растопыренными пальцами моляще взлетела в воздух, а другая повелительно метнулась к мальчишке. Придон видел, как с пальцев сорвалась короткая страшная молния, как будто на миг появился узкий кинжал с блестящим лезвием.

Мальчишка рухнул, раскинув руки. Изо рта брызнула струйка крови, словно в грудь лягнул копытом здоровенный конь. Придон удержал топор в замахе, лезвие только рассекло воздух и замерло над головой. Старик кивнул с жаркой благодарностью, а Придон, поколебавшись, отправил топор обратно за спину.

Сердце колотилось, как испуганная мышь в берестяной коробочке. Он проехал мимо с тем же надменным лицом, только краем глаза видел, как старик стоит над распростертым мальчишкой и что-то выговаривает. Начала собираться толпа, старик указал на багровое солнце, мол, напекло мальцу голову, страшная жара…

Мальчишка, трепыхалось в черепе, всего лишь мальчишка! Не колдун, а всего лишь ученик, которого взяли собирать травы, растирать кору, толочь камни и кормить коней колдуна! Но что, если рассердить самого колдуна?

Артане уже оставили далеко позади последний ряд базара, когда их догнал Придон. Он пристроился позади, ехал смиренный, тихий. Впереди широкая улица, дома по обе стороны двухэтажные, а впереди широкая площадь, вымощенная серым камнем, в середине огороженный невысоким каменным заборчиком фонтан. Струи бьют высоко, ветер несет водяную пыль мелким туманом, прохожие пугливо сторонятся.

Друзья все же посматривали украдкой в его сторону, Придон отводил взгляд. В глазах глубокое сочувствие, как к умирающему от смертельной раны, которому не может помочь даже волхв.

– Да что вы все? – вырвалось у него. – Я что, уже не человек, что ли?

Вяземайт с натугой улыбнулся, пошутил тем же натужным голосом:

– Да кто теперь знает…

Но шутка прозвучала странно, повисла в воздухе. И хотя кони после базара пошли вскачь, ветер треплет волосы, срывает с губ слова и оставляет их далеко за спиной, но эти как прилипли, летят вровень, размахивая невидимыми крыльями.

Придон вскрикнул:

– Аснерд, что он мелет?

Аснерд на скаку повернул голову, перевел бег на шаг, выехали на площадь. На Придона взглянуло немолодое серьезное лицо. Воевода попытался улыбнуться, но получилась скорее гримаса.

– А вдруг он прав, – ответил он почти серьезно. – Любовь – восхитительный цветок. Самый удивительный и ценный на свете. Но требуется нешуточная отвага, чтобы подойти и сорвать на краю ужасающей пропасти. Ибо такой цветок всегда растет только над пропастью. Ты ж не считаешь меня трусом?

У Придона вырвалось:

– Боги, нет, конечно!

– Так вот… я мог бы однажды…

Придон затаил дыхание:

– И что же?

– Не рискнул, – ответил воевода. Лицо потемнело, а голос стал хриплым, сдавленным. – С тех пор я с боевым топором в руке прошел всю Артанию, собрал отряд удальцов, делал набеги на Куявию и соседей… Я первым вступаю в бой, последним выхожу из боя. Теперь вожу войска всей Артании. Я не проиграл ни одной битвы, ни одного даже пустякового сражения. Я считаю, что поступил правильно! И все так считают!

Он пришпорил коня, Придон пораженно смотрел вслед. Воевода унесся, как выпущенная из огромного лука стрела. В ушах Придона еще звучал его злой, сорванный в битвах голос. Никогда еще Придон не слышал в голосе мудрого и отважного Аснерда столько горечи. А сейчас скачет так, как будто обратился в бегство… Впервые в жизни.

Нет, сказал себе тихо, не впервые. Но как он сказал про цветок на краю пропасти!

Вечер тянулся медленнее, чем густой вишневый сок выползает из поломанной ветки. Придон сгорал, таял, как свеча, как воск на жарком солнце. Он снова слышал голос неведомого бога, повторял за ним странные слова, сердце подпрыгивало, стучало торопливо, захлебываясь, стараясь сказать нечто, чему не находило слов.

Ночью не мог заснуть, выбрался на веранду и точил там топор. У него особый топор, топор героев, выкован из особого железа, что падает с неба. Колдуны клянутся, что у него магические свойства, но пока хватит и того, что лезвие остается без зазубрин даже после ударов по каменной глыбе. Проверено не раз, а если отточить до остроты бритвы, то лезвие таким и останется…

Пока это топор, просто топор, еще не пролил кровь врага и потому не имеет права на имя. Остальные топоры, какие уцелели, остались дома на стене, как напоминание о былых подвигах. Но что-то подсказывает, что очень скоро у этого топора появится свое имя. Красивое и страшное!

Утром перекусили в корчме, снова в город, на базаре тщетно искали хоть что-то из драконьей кожи, безуспешно пытались выспрашивать о магах. Над ними посмеивались, наивные хитрости артан прожженным куявам видны за версту.

Теперь часто слезали с седел, оставляя коней по очереди на Олексу или Тура, входили в храмы, везде совали свои носы, в лавках толкались и спорили с купцами о товарах, рассказывали, что привезут, интересовались ценами…

Развеселившийся Аснерд повел их в главную куявскую баню. Когда они, испробовав все ее прелести, наконец вышли на улицу, распаренные и разомлевшие, Вяземайт гневно призывал все громы небесные на таких порочных нечестивцев, Олекса помалкивал, ему понравилась общая баня, где мужчины и женщины моются вместе, Тур брезгливо морщился, а старший сын тцара смолчал, смолчал…

Придон засмотрелся на группу солдат, их с десяток, они, шагая в ногу, прошли до городского фонтана, где куявы берут воду, потопали на месте, разом остановились. Шаловливый ветер тут же понес в их сторону водяную пыль. Она осела на металлических шапках, на доспехах и даже на лицах мелкими крапинками, но никто не пошевелился. Это было красиво, Придон признал, в последние пару дней стал как-то уж чересчур чувствителен ко всему красивому, но все же нелепо и унизительно для взрослых мужчин быть такими вот похожими друг на друга, одинаковыми. Даже двигаются одинаково, будто и не люди вовсе.

За два шага перед солдатами точно так же дергался и бил в каменные плиты толстыми подошвами красивый щеголеватый начальник этого отряда. В позолоченных латах, с пышными перьями на гребне шлема, при длинном узком мече на поясе. Сапоги из тонкой кожи беззвучно топают на месте, в то время как солдаты гремят толстыми подошвами с железными подковками, словно они тоже куявские кони.

Начальник отряда направился к артанам, морщился, кривил лицо, но было видно, как усиленно тянется, едва не идет на цыпочках, чтобы выглядеть таким же высоким. И остановился за пять шагов, чтобы контраст в росте не был так заметен.

– Артане, – заявил он безапелляционным голосом, – вам надлежит явиться к достославному беру Череву.

Вяземайт вскипел от наглого тона, а Скилл, напротив, с великим интересом разглядывал пестрого, как петух, воина.

– Вот как? – переспросил он.

– Да, – подтвердил начальник отряда и еще больше вытянулся. – Так!

– Слышь, ты, гусь, – сказал Скилл, – ты ничего не перепутал?

Начальник отряда вскипел.

– Я командую дворцовой охраной!.. Я двадцать лет… И никто не смел…

– Гусь, – сказал Скилл благодушно. – Гусь разряженный… Ибо человек прежде всего называет себя, свое имя, род и кто он вообще.

Начальник отряда испепелял его свирепым взглядом. Придону почудилось, что в тишине скрипнули зубы.

– Меня зовут Свей, – выдавил он. – Начальник дворцовой стражи Свей. Вам надлежит…

По свирепому виду Вяземайта Придон понял, тот вот-вот рявкнет, что пусть приказывает своим куявчикам, но Скилл положил ладонь на плечо волхва, предостерегающе сжал. Глаза его не отрывались от лица начальника стражи. Тот побагровел, выдавил, задыхаясь от гнева:

– Я… двадцать лет… беспорочно… Я – Свей, берич Свей из рода Оннунгов.

Голос Скилла прозвучал почти равнодушно:

– Что нам надлежит?

– Вам надлежит отправиться со мной к управляющему делами дворца достославному беру Череву.

Сердце Придона подпрыгнуло, вот и пришли за ними, наконец-то, сейчас побежим. Скилл подумал, посмотрел на небо, долгим взглядом измерил облака, а то и пересчитал, сказал в задумчивости:

– Почему нет?.. Сейчас соберемся и отправимся.

Аснерд уже с высоты коня поймал его взгляд, ухмыльнулся, видно было, с какой непривычной медлительностью слез на землю, похлопал коня по крупу, тот обиделся и попробовал наступить воеводе на ногу. Тот отпрыгнул, ткнул кулаком в пузо. Конь сделал вид, что даже не заметил, слабеет, мол, хозяин.

Аснерд подвел коня к каменному заборчику фонтана, очень внимательно порассматривал бассейн, наконец что-то сказал коню, тот охотно перепрыгнул заборчик. Взлетели тучи брызг. Аснерд перелез на ту сторону заборчика, в руках воеводы появилась щетка.

– Да, – долетел его озабоченный голос, – да…

– Что там? – крикнул Скилл.

– Набрались грязи на этом куявском базаре! – крикнул Аснерд. – А если еще и блох?

Вяземайт ахнул:

– Блох? Клещей?.. Бедные наши кони!

Не слезая с седла, он пустил коня к фонтану. Придон увидел вскинутый зад жеребца, новый сноп брызг, лишь тогда волхв слез, тоже вытащил из седельной сумки щетку, принялся чистить коня, брызгать на бока водой, скрести щеткой усердно и старательно.

Аснерд на миг оторвался от чистки своего зверя, спросил весело:

– Кони? А людев не жалко?

– Какие люди? – удивился Вяземайт. – Там одни куявы.

Аснерд поднял голову, помахал рукой:

– Здесь отыщется место еще для двух коней!

Вяземайт, нагло усмехаясь, неспешно скреб щеткой конские бока. Свей смотрел, выпучив глаза, потом щеки покраснели, подбородок вызывающе выдвинулся.

– И долго это будет длиться?

Скилл удивился:

– А у вас коней нет?.. Вы на козах ездите?

Придон ощутил сладкое чувство мести. А Скилл ответил чересчур доброжелательно, чтобы оно было искренним:

– Кони должны блестеть, как твои доспехи! Или хочешь, чтобы явились во дворец на грязных конях? Ты этого хочешь?.. Ладно, мы так и скажем.

Свей явно ощутил некоторое неудобство, переступил с ноги на ногу, даже оглянулся на солдат, не прислушиваются ли.

– Ладно, – процедил он, – чистите своих животных…

– Ну, – сказал Скилл издевательски, – спасибо за разрешение. Мы так и скажем, что ты нам разрешил.

Он подмигнул Придону, оба соскочили и повели коней под уздцы. Придон покосился на растерянное лицо начальника стражи. Молодец Скилл, умеет разговаривать и с друзьями, и с противниками. Не то что он: топор в руки и дуром на обидчика…

Холодная вода приятно обожгла ноги. На голову тут же обрушились брызги, струя фонтана двигается под натиском ветра, дождик поливал всех без предупреждения. Аснерд весело вскрикивал, Вяземайт ворчал на эту гнусь, эти фонтаны, эти мелкие камешки под ногами, мелкие монеты, шныряющих рыбешек. Освобождая место, оба подали коней на другую сторону фонтана. Теперь струи чаще падали на плечи Придону и Скиллу. Олекса и Тур терпеливо ждали своей очереди.

Народ начал останавливаться, собираться кучками. К фонтану близко не подходили, опасались то ли брызг, то ли грозных артан. Придон торопился, уже бы можно и вылезать, ведь Черево приведет во дворец, а там… Сердце его, мгновенно отрастив крылья, взмывало в облака, верещало и кувыркалось в синеве, подобно жаворонку, потом вдруг камнем падало в бездонную черную пропасть: а вдруг там не увидят Итанию?

Однако чистили коней под бдительным надзором воеводы долго, старательно. Даже кони удивились, никогда их хозяева так бережно не расчесывали им гривы, не выпутывали колючки из хвостов, не осматривали копыта. Вяземайт так и вовсе озабоченно присвистнул, держа на ладони широкое копыто своего каурого.

– Что там? – крикнул Аснерд.

– Да вроде трещина…

– Вон там кузня, – указал Аснерд. – Нет, там плохой кузнец, жулик. Лучше проедь дальше, в сером доме с двумя воротами живет мастер получше… У него там во дворе целая мастерская.

Вяземайт перелез обратно через заборчик, мокрый и блестящий, конь как пес выпрыгнул и, подобно громадному псу, отряхнулся. Брызги веером полетели во все стороны. Народ с воплями шарахнулся, а солдаты Свея жмурились, но терпели. Сам Свей, багровый от гнева, стискивал кулаки, сверкал в бешенстве глазами, едва не грыз подбородочный ремень шлема.

Вяземайт не стал влезать на мокрую конскую спину, а конь потрусил за ним неспешно, пофыркивал, останавливался почесаться, а Вяземайт тоже останавливался и терпеливо ждал.

Скилл засмеялся им вдогонку:

– Ты указал правильную дорогу?

Аснерд ответил тоже со смешком:

– Была у меня мысля послать на другой конец города. Там есть один… кузнец хороший, но одну подкову кует по две недели. Да нет, я не этого разряженного петуха пожалел! Посмотри на своего младшего братца, на нем лица нет.

Придон поспешно отвернулся. Он знал, что выглядит жалко, не по-мужски. Холодная вода в этом бассейне уже нагрелась от их раскаленных тел, и, хотя фонтанные струи поливают их без перерыва, все равно на плечах не голова, а котел в огне, мысли носятся, как муравьи по горячему песку.

Вяземайт исчез, словно в воду канул. Придон не находил себе места, а в боку коня едва не протер дыру, тот уже дергался, пытался выпрыгнуть из бассейна. Наконец Придон вообразил, что волхв уговорил кузнеца сперва сковать для его любимца какие-то особые гвозди.

Свей ярился, солнце опускалось к городской стене, но он и его солдаты все еще находились на залитой солнцем части площади. Скилл подмигнул Придону, мол, Вяземайт может вообще-то договориться сперва с купцами о закупке железной руды, чтобы выплавить железо, из которого скуют гвозди, а то и вовсе пошлет людей копать эту руду…

…Но Вяземайт появился на площади довольно быстро. Конь шел за ним как пес, угрюмо поглядывал на куявов, грозно щерил огромные зубы, не по-лошажьи острые, с длинными клыками.

– Все в порядке!.. – крикнул он весело. – Это не трещина. Так просто, почудилось!

Скилл поинтересовался:

– А чего ж там торчал так долго?

– Да он столько всего знает, – объяснил Вяземайт. – Как начал рассказывать про способы ковки мечей!.. А потом, понятно, про баб. Он всех свободных в этом квартале знает, а здесь нравы попроще, чем у нас. Дикари, понятно…

Скилл покосился на Свея. Несмотря на солнцепек, начальник стражи из багрового стал смертельно бледным, задыхается, будто на горле сильные артанские пальцы.

– Ладно, – решил Скилл, – потом все перескажешь. В самом деле пора ехать! Подготовьте сбрую, чтоб не стыдно во дворец въехать, и – по коням.

Но сбрую чистили, смазывали маслом, полировали еще долго, старательно, так что солдаты за спиной Свея едва не валились с ног. Тот все же не выдержал, прорычал:

– Что за варварские шуточки?.. Вам было сказано ехать! Вам и надо ехать!

Придон дернулся, разрываясь надвое: и прав этот щеголь, надо ехать, даже не просто ехать, а бежать, лететь, мчаться, но и за такой тон надо убивать на месте гада.

Скилл на этот раз посмотрел на командира стражи довольно надменно, поинтересовался:

– Ты ведь не простолюдин, верно?

– Я старший сын бера Эрмана! – заявил Свей гордо. – Наследник его земель и владений!

– Вот и хорошо, – сказал Скилл зловеще, – а то мне негоже скрещивать оружие с простолюдином… Я – сын тцара Артании, снисхожу до поединка с тобой. Ты разговариваешь с нами непочтительно, грубишь… Похоже, ты очень хочешь скрестить со мной оружие, верно?

Никогда Придон не видел, чтобы мужчина мог так быстро и смертельно поменять цвет лица. Только что лицо начальника стражи было бледным, словно отхлынула вся кровь, но вдруг исхудало до желтизны покойника, кровь ушла неведомо куда, он весь стал меньше ростом, съежился, а с синих губ сорвалось:

– Я при исполнении… Меня послали… Меня поторопили…

Скилл критически оглядел его с головы до ног. Сам сын артанского тцара был огромен, неожиданно свиреп, от всего мускулистого тела вдруг повеяло быстрой и неумолимой смертью. Придон с уважением и любовью смотрел на старшего брата, который умеет меняться так сразу.

– Жаль, – наконец процедил Скилл, – ну да ладно, петушок. Если тебе, петушок, вдруг покажется, что мы как-то тебя обидели, то ты, петушишка, скажи сразу же!.. Понял, ворона? Я в любое время готов. Хоть прямо здесь, хоть на площади.

Свей краснел, бледнел, кадык его дергался, каждое слово било как стрела, за спиной десяток солдат, все слышат, сволочи, но он не тупой артанин, чтобы броситься в драку: лучше быть живым петушком, чем сраженным волком, ибо что волк против льва?

Глава 6

По дороге Свей попробовал артан окружить солдатами, но Скилл усмотрел намек: ах, под арестом? – разъярился, ухватился за топор. Свей поспешно увел компактную группу далеко вперед, а шестеро героев ехали неспешно, поглядывая по сторонам, Аснерд весело заговаривал со всеми молодыми и немолодыми женщинами, что выглядывали из окон. Ему трижды бросили цветы, в последний раз – вместе с горшком, Придон успел заметить мужскую руку бросавшего.

Дома расступились, открылся залив, а слева блистал, как огромная глыба льда, сказочный дворец. Багровое солнце после затененных улиц сумело напоследок ударить в глаза с силой полуденного. Но ветерок со стороны моря, воздух свеж, чист, прохладен, чувствуется холод огромных масс воды.

В тени последнего в ряду дома ожидали роскошные носилки. Полуголые носильщики застыли неподвижные, как каменные столбы. При виде обнаженных до поясов мускулистых артан зябко передернули плечами.

Конские копыта стучали по плитам глухо, как стучит кость по камню, но за шелковыми занавесками явно услышали, из глубины носилок раздался стон. Занавеска колыхнулась, показалась пухлая белая рука.

Черево высунул голову, глаза болезненно мигали, как у старой больной совы, которую вытащили на яркий свет.

– Приветствую героев из страны героев! – сказал он слабым голосом. – Простите, что не вылезаю, чтобы приветствовать, но после вчерашнего приема посла из Славии…

Лицо его в самом деле было опухшее, помятое, глаза совсем заплыли, а под глазом виднелся явно закрашенный кровоподтек.

Артане без спешки, сохраняя достоинство, приблизились к носилкам. Спешно можно только к водопою, но не к человеку. Тем более куяву. На опухшее лицо дворцового вельможи посматривали с брезгливой жалостью.

– Это уважительная причина, – ответил Скилл за всех. – Ты хотел нас видеть, мы пришли. Ты хочешь нам что-то сказать, мы тебя слушаем.

Придон задержал дыхание. Черево слабо шевельнул белой рукой.

– Ох, моя голова… Дрова на ней кололи, что ли?.. Я договорился о приеме. Не о вашем, понятно. Тцар меня примет, понятно?

Придон ахнул, Скилл предостерегающе сжал младшему брату плечо.

– Но мы идем с тобой? – спросил он полуутвердительно.

– Точно, – ответил Черево, – вы ж мои гости… черти б вас побрали! Когда куява зовут в гости, он приходит один и вовремя. Когда в гости зовут артанина, он приходит на сутки позже, да еще не один, а с оравой приятелей. Вот мы и явимся… по-артански.

Вяземайт спросил с сомнением:

– К тцару?

– Но вы же артане? – спросил Черево. – Вы ж не понимаете разницы.

– Не понимаем, – согласился Скилл. – Поехали?

– Да, – ответил Черево. – Только старайтесь без ваших артанских штучек…

С каждым словом голос слабел, Черево отодвигался в глубину носилок. Занавеска вырвалась из ослабевших пальцев, лицо исчезло. Носильщики ухватились за отполированные ручки, подняли рывком. В глубине носилок охнуло.

Аснерд откровенно расхохотался, даже Вяземайт хмуро улыбнулся. Знатный бер им ровесник, если не моложе, но уже едва передвигается, а пустяковая попойка длиной всего в одну ночь валит с ног. Слабый народ эти куявы!

Придон вдруг вскрикнул:

– Подождите чуток! Я сейчас…

Они ехали мимо их постоялого двора, конь под ним рванулся, опережая приказ. Вихрем ворвался во двор, Придон бегом вбежал в корчму, там в переходе к комнатам для гостей зеркало, в нем отразилась перепуганная физиономия с трясущимися губами и большими, как у морского окуня, глазами.

Он сам чувствовал, что его трясет. Впервые в жизни стало страшно: а в то ли одет, так ли, и не нужно ли набросить на себя что-то иное, лучше, более приятное для ее глаз? На всякий случай метнулся к бочке с водой, непривычно долго плескал в лицо воду, снова разглядывал этого молодого, теперь совсем не сурового воина, тер щеки очищающей глиной, подперши щеки изнутри языком, выпячивал нижнюю челюсть и смотрел в зеркало то грозно, то вызывающе, то с красивой надменностью, но сам видел, что сквозь лицо каменного истукана, каким надлежит быть герою, проглядывает что-то щенячье, чуть ли не повизгивающее.

Когда выскочил на крыльцо, а потом уже на коне выехал из двора, на него смотрели с удивлением и беспокойством не только артане. Даже Черево высунул голову, слабым голосом поинтересовался, не заболел ли доблестный Придон, чья воинская слава достигла берегов Куявии?

Аснерд оглядел Придона внимательно, буркнул Вяземайту:

– Ты прав: женщина – слабое, беззащитное существо, от которого невозможно спастись.

Через город ехали долго, Придон в нетерпении решил, что Черево нарочито водит их по самым роскошным кварталам, дабы сразить богатством и могуществом. Взглянул на небо, солнце уже опустилось, стиснул зубы – нет, двигаются в самом деле по прямой, лишь иногда огибая дома.

Ехали по непривычно широким улицам. Придону все время чудилось, что его конь ступает в непомерно большой комнате. Копыта стучат по широким гранитным плитам, ими вымощен весь город, разве что на самых окраинах просто утоптанная земля, а здесь даже неловко на коне, будто в непомерно огромном храме…

Он покосился на спутников, едут с надменными лицами, им все здесь обрыдло, судорожно вздохнул и с усилием выпрямился, расправил плечи и заставил себя смотреть орлом или хотя бы соколом.

Вечереет, улицы освещены скудно, только пурпуром закатных облаков, но, когда подъехали к центру, еще задолго до дворца вступили в море огней. На стенах факелы, светильники, то и дело выскакивают слуги с факелами в руках, дома из светлого мрамора, камень ловит огни и бросает обратно с такой силой, что удесятеряет блеск.

Перед самим дворцом площадь залита светом. Солнца давно нет, кровавый закат медленно угасает, но блеск дворца слепил, заставлял щуриться глаза.

– Мать богов, – выговорил Вяземайт, – мать-перемать всего сущего!.. Здесь живут люди?

Занавеска отодвинулась, Черево сказал почти бодрым голосом:

– Можешь считать, что боги. Ведь куявы с богами в родстве, в то время как артанцы в родстве с… гм… ну, мы приехали.

Носильщики опустили носилки. Черево выбрался, с натугой разогнул спину. Багровое лицо все еще носило следы ночного пьянства, но бер на глазах изумленных артан выудил из нагрудного кармана халата сушеную травку, размял в ладонях, понюхал, и багровая нездоровость исчезла прямо на глазах.

Глаза заблестели, Черево выпрямился, расправил плечи.

Аснерд спросил пораженно:

– Если у тебя такая волшебная травка, то чего ж терпел? На тебе ж рожи не было!

Черево отмахнулся.

– За все приходится платить… Пойдемте.

Появились молчаливые люди, одетые богато и пышно, взяли коней под уздцы. Черево нетерпеливо оглядывался с мраморных ступеней. Придон первым догнал, Скилл и воевода с волхвом двигались с раздражающей неспешностью, останавливались, беседовали, Аснерд даже начал было рассказывать, как он ловил рыбу в горном озере на кордоне с Куявией.

Черево с Придоном ждали вблизи массивных врат. Это был еще не дворец, как понял потрясенный Придон, а всего лишь вход в сад при дворце, а сам дворец, как постоялый двор, где-то далеко, отгороженный садом с роскошнейшими розами, фонтанами, дорожками для прогулок, ажурными беседками, а также массивными небольшими павильонами, где можно укрыться от дождя или солнца, общаться с гостями, неспешно принять послов или массажистов.

Огромные как горы воины молча скрестили перед ними копья, каждое размером с корабельное весло. Скилл воинственно выдвинул нижнюю челюсть, плечи пошли в стороны, а спина и грудь вздулась могучими шарами мышц.

– В чем дело? – прорычал он надменно.

Черево оглядел их, хлопнул себя ладонью по лбу.

– Я так привык к вам, что даже забыл… Во дворец нельзя с оружием. Ни