Полка беспорядочного чтения

Часто пишу, что прочитал какую-то книгу с опозданием, но в случае с Аксаковым очень рад, что дошел до Семейной хроники только сейчас. На каком-нибудь условном втором курсе я бы ничего не понял — и сослал бы в мысленный шкафчик с надписью «тягомотина». А сейчас получил настоящее наслаждение — неторопливым, спокойным повествованием о неторопливой, спокойной жизни.

Прочитал еще до начала войны. В войну, кажется, еще актуальнее.

Я, наверное, опоздал с прочтением этой книги лет этак на 20 — и поэтому сложно ее сильно полюбить. Хотя понятно, за что ее можно любить — и как классно вместе с автором фантазировать о его волшебном мире.

По-моему, идеальный роман для экранизации в формате дорогого блокбастера — разве что экшна не очень много, зато как классно можно было бы сделать этот мир, показать этих колесников и гоблинов. Сцену уничтожения драконом музея я так и просто себе представил до деталей.

Восхитительная легкая книга про Вторую мировую. Я, в принципе, знал, чего ожидать от Капы — не по из-за фотографий даже, а из-за их авантюрного путешествия со Стейнбеком по СССР в конце 40-х (с этой книжкой, в свою очередь, случилась мистическая история: я купил ее в Озоне, чтобы подарить Мите на день рождения, и посылка пропала, причем внутри дома). Есть в Капе какая-то притягательная, кхм, довлатовщина (Хемингуэй, кстати, одно из действующих лиц книги) и простота. Идеальная книга для какого-нибудь путешествия или просто долгой дороги.

Когда читал (неприлично поздно, конечно), думал, почему мы (я имею в виду поколение в целом) так плохо знаем историю войны. Потому что она реприватизирована государством? Потому что она боль? Потому что споры о Гитлере и Сталине были какими-то даже неприличными? Потому что официальной истории не веришь, в неофициальной и нет совсем?

Красил говорит, потому что она очень сложная, просто невозможно все уместить в голове. Наверное, и это тоже.

Владимов подчёркнуто классический, это роман из 19 века, сознательно отсылающий сразу в нескольких местах к Войне и миру (иногда нарочито, иногда красиво); окружение генерала тоже сделано по толстовской мерке — видимо, художественный язык о войне будет и дальше именно таким. Но за пределами этой художественной рамки мне уже неуютно — автор спорит с кем-то, чьей позиции я не знаю, полемизирует, я чувствую это, но не понимаю.

Люди важнее танков. С той и другой стороны воюют люди. Чекисты — зло.

Всегда думал, что Ниеми — автор одной книги (та что про популярную музыку из Виттулы; читал ее очень давно, ничего не помню, кажется, хорошая), а тут вышла Дамба.

Интересная, увлекательная, легко читается, но ощущение, что посмотрел первую серию сериала, такой замах: несколько непересекающихся линий героев, большующая катастрофа, экстремальная ситуация — замах на эпическую картину, а не на тоненькую книжку.

И ещё ощущение какого-то этюда, честно выполненного домашнего задания, а не самостоятельной книжки, чего-то добротно сделанного, но необязательного.

В качестве исключения хочу написать о двух книгах, которые, видимо, никогда не прочитаю до конца, но которые давят на меня своим грузом. Это вынесенная сюда «Дальневосточная республика» и еще «Грузия» Дональда Рейфилда. У книг разная цель и статус, но их объединяет одна штука — если ты просто наивный, не слишком погруженный в тему читатель, который хочет что-то понять про тему, вынесенную в заглавие, то эти книги не для тебя.

Из тысячи лет истории Грузии (даже больше; я дошел до 18 века) я уяснил только то, что в Грузии постоянно воевали, границы постоянно менялись, правители тоже (хотя имена у всех похожие) — и еще трупы, трупы, трупы, трупы, и больше ничего. Сложно полюбить такую Грузию, тем более понять.

С «Дальневосточной республикой» я не продержался и до 1912 года — многочисленные революционные, но безликие люди, которые действуют в нескольких отдельных городах, наукообразный язык и отсутствие интересных деталей — не так я представлял нонфикшн про такую потрясающую историю как ДВР. Впрочем, есть и плюсы — автор часто повторяет термин «Северная Азия», который я раньше не встречал, но который сразу же полюбил. Теперь только так буду говорить!

Прочитал, чтобы со смыслом посмотреть фильм — и поначалу, первые 100-200 страниц, в основном ругался. Очень сложный вход для фантастики, сложные имена и названия, сложное устройство мира с большим количеством разных сил (думаю, кстати, что тем, кто не читал, вообще ничего непонятно).

Потом, конечно, втянулся, хотелось дочитать побыстрее, включился механизм «давай, сюжет, двигайся уже, интересно, чем дело закончится» — ну странно было бы, если бы в фантастике он не включился.

Еще в фантастике интересно искать не будущее, а прошлое, то время, в которое писалась книга. Навскидку думал, что это ранние 80-е, но оказалось, что вообще середина 60-х (наркотики! железяки! освоение пустынь! свободные независимые люди!) — ну, наверное, про это целые диссертации написаны.

Когда-то прочитал 12-томник Чехова подряд (только письма не прочитал) — и про себя думаю, что читал всего Чехова, а как заходит разговор, особенно про какой-нибудь конкретный рассказ, понимаю, что беседу поддержать не могу.

Прочитал О любви, Крыжовник и Человек в футляре в один присест — как-то было нечего читать, и алгоритмы Букмейта подсунули. Не могу сказать, что как-то задела смысловая часть, даже наоборот, как-то разозлила чуть-чуть скрытым резонерством и нелюбовью ко всем персонажам (ну, это уж точно не я первый заметил). «Все будет так, исхода нет».

Но вот то, что Чехова должны преподавать на любых курсах литературного мастерства — очевидно. В уроках по композиции, по емкому описанию персонажей, по конструированию циклов из деталей, по лаконичности художественных приемов. Наверное, и преподают, я никогда на литературных курсах не был (кроме 7-го класса).

Книга, над которой я последнее время много думал. В ней поразительны две вещи.

Мастерство автора. То, как лихо Боря перемещается между советскими «эпохами» — вот 80-е, а вот уже и 30-е, тут где-то между 50-е; то как не боится сложных композиционных приемов (и, например, убивает одну из главных героинь в середине книжки, а потом во второй части она еще действует вполне живая, но уже как второстепенный персонаж других историй) вызывает зависть.

Еще большую зависть вызывает внутренняя свобода автора. Во время, когда о войне нельзя сказать ни одного живого слова, когда тут — буквально тюремный срок, тут — кампания каких-то пригосударственных опарышей и псевдоученых, тут «освободительный поход» на Польшу в 1939 году, Боря умудряется рассказать о войне так, будто всего этого нет, персонажей сделать некартонных, не «за» и не «против», не «великий подвиг», не «трусливый Сталин», а живых, настоящих, своих.

И при всём том я, когда читал, не мог отделаться от мысли, что такие книги интереснее писать, чем читать. Что это такая мастерская, искусная конструкция, которая не бросается в глаза и раскрывается тебе только, если сделать усилие, если начать разбираться, если попасть и совпасть с настроением и заботами книги.

Давненько тут ничего не было! Но это всё потому, что вынужденно переключился на несколько книжек, которых нет в Букмейте (например, в первый раз в жизни прочитал «Над пропастью во ржи»; отличная книга!). Про «Трудно быть богом» вспомнил случайно, потому что кто-то произнес впроброс — «ну, трудно быть богом». И я понял, что механизм не щелкает, а надо, чтобы щелкал.

На раздолье для современного кино любопытно было бы взглянуть с другого ракурса и прочертить линию от Собачьего сердца к Трудно быть богом, но я эту мысль, признаться, недодумал. Разве что вот: само по себе существование Булгакова в довоенное советское время так же поразительно, как и существование Стругацких в послевоенное. Не очень тянет на глубокомысленный вывод, ну да ладно.