К выходу нового романа Гузель Яхиной «Эйзен» перечитали мемуары Сергея Михайловича и составили подборку книг с комментариями великого режиссера — о колоссе Джойсе, железнодорожном Гоголе и болезненно неприятном Захер-Мазохе.
«…Джойс — воистину колосс, чье величие переживет и моду, и нездоровый успех скандала от чрезмерно откровенных страниц «Улисса», и цензурные запреты, и затишье моды, и временное невнимание к его памяти».
Улисс
·
18+
«В «Американской трагедии» Драйзера меня очень пленяла игра рока.
В своем treatment для «Парамаунта» я всячески выпячивал эту линию.
Клайд идеально обставляет убийство Роберты.
Затем совершается пресловутый «change of heart», перемена его намерений на лодке.
Вслед за этим — действительно несчастный случай, в котором гибнет Роберта.
И неумолимые зубчатые колеса раз пущенной в ход машины злодеяния, которые уже дальше в цепь улик обращают против Клайда все то, что было им предпринято в плане совершения убийства.
Раз пущенная в ход, роковая машина преступления автоматически идет своим ходом — хочет ли или не хочет, противится ли ей или избегает ее раз пустившее ее в ход преступное намерение.
Своего рода джин с черепом и костями на бутылке, из которой он вырывается».
В своем treatment для «Парамаунта» я всячески выпячивал эту линию.
Клайд идеально обставляет убийство Роберты.
Затем совершается пресловутый «change of heart», перемена его намерений на лодке.
Вслед за этим — действительно несчастный случай, в котором гибнет Роберта.
И неумолимые зубчатые колеса раз пущенной в ход машины злодеяния, которые уже дальше в цепь улик обращают против Клайда все то, что было им предпринято в плане совершения убийства.
Раз пущенная в ход, роковая машина преступления автоматически идет своим ходом — хочет ли или не хочет, противится ли ей или избегает ее раз пустившее ее в ход преступное намерение.
Своего рода джин с черепом и костями на бутылке, из которой он вырывается».
Американская трагедия
·
«Мизераблей» Виктора Гюго я читал совершенно запоем.
Мне их прислала уже покинувшая нас матушка, кажется, в период моего перехода из второго класса в третий.
Книги прибыли в разгар экзаменов, и я ухитрился на совершенно фантастический «тур де форс» за месяц экзаменационной сессии я не только сдал все экзамены, но целиком проглотил этот многотомный и необъятный роман от доски до доски!
Л’аббе Мюриель и его канделябры, благородный Жавер, исчезающий в момент своего высшего триумфа, крепкая рука беглого каторжника, помогающего маленькой Козетте нести ведро воды, «господин Мадлен», плечиком подымающий запрокинувшийся на старика воз с сеном, блуждания по канализационным лабиринтам под Парижем — все это прорезало собою арифметические задачи, страницы учебников истории и географии, закона божьего и русского языка в эту памятную и, конечно, единственную в своем роде экзаменационную сессию моей школьной биографии».
Мне их прислала уже покинувшая нас матушка, кажется, в период моего перехода из второго класса в третий.
Книги прибыли в разгар экзаменов, и я ухитрился на совершенно фантастический «тур де форс» за месяц экзаменационной сессии я не только сдал все экзамены, но целиком проглотил этот многотомный и необъятный роман от доски до доски!
Л’аббе Мюриель и его канделябры, благородный Жавер, исчезающий в момент своего высшего триумфа, крепкая рука беглого каторжника, помогающего маленькой Козетте нести ведро воды, «господин Мадлен», плечиком подымающий запрокинувшийся на старика воз с сеном, блуждания по канализационным лабиринтам под Парижем — все это прорезало собою арифметические задачи, страницы учебников истории и географии, закона божьего и русского языка в эту памятную и, конечно, единственную в своем роде экзаменационную сессию моей школьной биографии».
Отверженные
·
«Вполне последовательно и эволюционно очень красив тот факт, что исторически первый чистый образец жанра (наравне с «Похищенным письмом» того же автора) — «Убийство на улице Морг» дает одновременно как принцип, так и его непосредственное предметное (ситуационное) воплощение. Таким образом, предпосылочный фонд воздействия остается за ситуацией «выхода на свет божий» («вывода»), а надстроечно на нем разрабатываются более или менее остроумные пути этого выхода (интересно, что и в этой части в термине «распутывания клубка» интриги мы имеем тот же мотив «нити», с помощью которой герой выбирается из «лабиринта».
Убийство на улице Морг
·
«Прокат лодки стоит 3 руб. 50 коп.
В обществе Тиссэ и Александрова мы катаемся по туманному порту, как по бескрайним садам цветущих яблонь.
«Трое в одной лодке».
У Джером Джерома к такому заглавию приписано: не считая собаки.
В нашем случае — не считая кинокамеры.
Наша кинокамера, как верный пес — неотлучно при нас».
В обществе Тиссэ и Александрова мы катаемся по туманному порту, как по бескрайним садам цветущих яблонь.
«Трое в одной лодке».
У Джером Джерома к такому заглавию приписано: не считая собаки.
В нашем случае — не считая кинокамеры.
Наша кинокамера, как верный пес — неотлучно при нас».
Трое в лодке, не считая собаки
·
«Разговор шел о Лоуренсе — авторе «Любовника леди Чаттерлей». Мальро пишет предисловие к французскому переводу.
Меня интересует английский подлинник, как известно, запрещенный в Америке и Англии. Читать я его буду несколько месяцев спустя, отдыхая от парижских треволнений на палубе парохода «Европа», переплывая Атлантический океан в Америку.
«Европа» — пароход немецкий — «экстерриториальная твердь», не подчиненная законам Франции, Англии и Америки.
И первое, что нам предлагается приобрести, конечно, — «Любовник леди Чаттерлей», если не считать равно запретного для англосаксонских стран «Улисса» Джойса».
Меня интересует английский подлинник, как известно, запрещенный в Америке и Англии. Читать я его буду несколько месяцев спустя, отдыхая от парижских треволнений на палубе парохода «Европа», переплывая Атлантический океан в Америку.
«Европа» — пароход немецкий — «экстерриториальная твердь», не подчиненная законам Франции, Англии и Америки.
И первое, что нам предлагается приобрести, конечно, — «Любовник леди Чаттерлей», если не считать равно запретного для англосаксонских стран «Улисса» Джойса».
Любовник леди Чаттерли
·
«Когда-то, читая впервые «Нана» Эмиля Золя, я, нарвавшись на это слово, долго и тщетно искал его по словарям.
Я был очень молод. Не знал этого слова по-французски. И вовсе не догадывался о том, что слово это из тех, что живут за пределами крышек академических словарей, но не попадают и в словари «арго» ввиду их крайней общеизвестности.
Слово бьет как молот по головам.
«Merde! Merde! Merde!»
Я был очень молод. Не знал этого слова по-французски. И вовсе не догадывался о том, что слово это из тех, что живут за пределами крышек академических словарей, но не попадают и в словари «арго» ввиду их крайней общеизвестности.
Слово бьет как молот по головам.
«Merde! Merde! Merde!»
Нана
·
«Память хранит бесчисленные впечатления от первых встреч. [...]
Первая вдова великого писателя — Анна Григорьевна Достоевская. Для этой встречи я даже впервые, еще мальчиком, специально прочел «Братьев Карамазовых», чтобы было о чем говорить с великой вдовицей. Однако разговор не состоялся, встреча ограничилась только встречей: я променял разговор на гигантский кусок черничного пирога, уведенный со стола угощений, и партию тенниса…»
Первая вдова великого писателя — Анна Григорьевна Достоевская. Для этой встречи я даже впервые, еще мальчиком, специально прочел «Братьев Карамазовых», чтобы было о чем говорить с великой вдовицей. Однако разговор не состоялся, встреча ограничилась только встречей: я променял разговор на гигантский кусок черничного пирога, уведенный со стола угощений, и партию тенниса…»
Братья Карамазовы
·
«С самого нежного возраста меня упрятывали вечером в вагон в городе Риге, а продирал я глаза утром в Петербурге.
Всегда брал с собой для чтения книжки.
Самой первой был «Вий» Гоголя.
«Старосветские помещики», «Иван Иванович и Иван Никифорович», «Заколдованное место» и, конечно, «Страшная месть» — в издании Павленкова с картинками —
были моим первым железнодорожным «чтивом».
Книге сопутствовал кулек леденцов: либо зеленоватые, прозрачные, как оникс, «дюшес», либо пестроцветная «малютка».
Часто засыпал с книжкой в руках и леденцом в зубах.
Утром щемило за щекой, где за ночь полурастворялся остаток леденца.
Передвижение и книга — неразрывны».
Всегда брал с собой для чтения книжки.
Самой первой был «Вий» Гоголя.
«Старосветские помещики», «Иван Иванович и Иван Никифорович», «Заколдованное место» и, конечно, «Страшная месть» — в издании Павленкова с картинками —
были моим первым железнодорожным «чтивом».
Книге сопутствовал кулек леденцов: либо зеленоватые, прозрачные, как оникс, «дюшес», либо пестроцветная «малютка».
Часто засыпал с книжкой в руках и леденцом в зубах.
Утром щемило за щекой, где за ночь полурастворялся остаток леденца.
Передвижение и книга — неразрывны».
Вий
·
«Разбор пушкинских поэм (и прозы) доказывает совершенно такую же точность описания совершенно реальных зрительных образов, которые можно восстановить, воссоздать по его изложениям.
Перекладывать пушкинское изложение в систему монтажной смены кадров — абсолютное наслаждение, потому что шаг за шагом видишь, как видел и последовательно показывал поэт то или иное событие.
«Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
“За дело, с Богом!” — Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр».
Постепенность «подачи» Петра замечательна. Сперва — это голос.
Затем — это толпа, среди которой уже Петр, но Петр еще незримый… И только потом раскрывается Петр как таковой, или, вернее, «весь как Божия гроза».
Перекладывать пушкинское изложение в систему монтажной смены кадров — абсолютное наслаждение, потому что шаг за шагом видишь, как видел и последовательно показывал поэт то или иное событие.
«Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
“За дело, с Богом!” — Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр».
Постепенность «подачи» Петра замечательна. Сперва — это голос.
Затем — это толпа, среди которой уже Петр, но Петр еще незримый… И только потом раскрывается Петр как таковой, или, вернее, «весь как Божия гроза».
Полтава
·
