Книги, от которых невозможно оторваться

Увлекательнейшая история израильских спецслужб с детальным описанием побед и провалов разведки, убийств, политических интриг и межведомственной конкуренции. Натуральная бондиана, только этот шпионский триллер-боевик ещё и документальный. Там, например, есть совершенно чумовая история о том, как отчаявшийся «Моссад» решил-таки завербовать бывшего эсесовца и любимчика Гитлера, чтобы затормозить ракетную программу Египта, над которой работали немцы из ФРГ. И да, эта книга развернуто отвечает на большинство вопросов об истоках ближневосточных конфликтов.

Надо отметить, что до технического рывка 80-х, когда появились первые дроны, работа израильских спецслужб напоминала приключенческое кино об одиночках-авантюристах. Все эти розничные выходки ручной работы времён 40-50 годов в 80-х сменились дистанционными оптовыми ликвидациями, которые лишь закручивали спираль насилия. Параллельно с этим в Иране разворачивалась новая исламская доктрина, которой эти борзые ликвидации духовных лидеров террористов и вторжение в Ливан (вместе с непрерывным давлением на Израиль со стороны бездействующей, но крайне обеспокоенной Европы) лишь помогали в расширении собственного влияния. С каждой отрубленной башкой гидра терроризма только крепла и мутировала в нечто куда более страшное и радикальное.

«Крутой маршрут» Евгении Гинзбург вроде как не нуждается в рекламе — в списке лагерных мемуаров эта книга занимает одно из первых мест. Спойлер: заслуженно. Воспоминания Гинзбург подтверждают и дополняют мемуары Петкевич. Здесь те же кафкианские процессы, избыточный садизм вертухаев, непосильные нормы и дегенеративное соседство с блатарями. Та же ровно чехарда этапов, напоминающая перепродажу рабов, и даже та же доля чудес, приходящих на выручку в самые отчаянные моменты. Самые убийственные главы «Маршрута» — о работе в деткомбинате с детьми, рождёнными у заключённых. Всё, что Петкевич рассказывает по слухам, Гинзбург наблюдает своими глазами: разлука детей с матерями, неизбежное отставание в развитии, зашкаливающая смертность.

Но при этом текст Гинзбург дышит еле сдерживаемым сарказмом. К такой литературе подходишь, насупив брови и держа наготове носовой платок. Но никак не предполагаешь, что будешь утирать им слёзы, рыдая от смеха. Это не просто документ суровой эпохи, а отменная сатирическая литература. Тут очень много трагикомично-житейского, откровенно смешного. Юмор у Гинзбург висельный и сквозной как рентгеновские лучи. Там, где Петкевич обречённо вздыхает, Гинзбург наотмашь язвит. Даже страшный по сути рассказ о паранойе и мании преследования, которыми страдали все ссыльные, приправлен лёгким водевильным комизмом. А уж как расписаны столкновения с ортодоксальными сталинистами и смятение колымского начальства после смерти Сталина — обхохочешься. Самого Сталина Гинзбург называет не иначе как «Лучший друг детей, Гений, Вождь, Отец, Творец, Великий Литератор, Корифей» — и в этой желчи чувствуется запах того многолетнего страха, который даже спустя 20 лет после развенчания культа личности автоматически запускал у советских граждан механизм самоцензуры.
Горячо рекомендую к прочтению.

“Год в Провансе” неописуемо хорош. Но упаси вас Бог читать его натощак, потому что он на треть состоит из описаний завтраков, обедов и ужинов. Я даже не догадывалась, что дуэт слова и желудка может произвести на свет что-то более художественное, чем рецепт. Но вот он — гастрономический портрет региона, после которого желание посетить Прованс станет таким же навязчивым, как припев из песни Ёлки.

Питер Мейл — англичанин тогда ещё средних лет, прикупивший с женой домик в Провансе в конце 1980-х. Это время, когда Прованс вдруг стал популярным туристическим направлением: на приморских курортах уже было не протолкнуться, а жители деревень всё ещё с недоумением наблюдали за ростом цен на недвижимость и наплывом прожорливых иностранцев с суровых северных земель. Поселившись на год в деревне, Мейл начал с энтузиазмом дегустировать и постигать местные обычаи, наблюдая за соседями, чья жизнь полностью подчинена сельскохозяйственному циклу, в сердце которого — уход за виноградниками.

История развития криминалистики, написанная как детективный сериал. Герои — авторы прорывных теорий и методик — проходят путь от насмешек и издевательств к международному признанию. Торвальд воссоздаёт историю их изысканий через криминальную хронику тех времён. Так что книга представляет собой сплав детективных загадок и производственной драмы. И читать это ужасно увлекательно. Хайли рекомендед!

За несколько лет до того, как Роберт Гараев написал документальную книгу “Слово пацана”, а Крыжовников снял по её мотивам сериал, ровно на эту же тему вышел отличный роман Шамиля Идиатуллина “Город Брежнев”. И это в сто раз лучше, чем книга Гараева (при всём уважении, Роберт, но ностальгическая художка от мастера пера выигрывает у твоих косноязычных спикеров со счётом 10-0).

События происходят в начале 80-х в отстраиваемых вокруг КамАЗа Набережных Челнах. 13-летний Артур едет в летний лагерь, где находит себе сенсея — молодого ветерана войны в Афганистане, тайно владеющего запрещённым в Союзе карате. Артур возвращается из лагеря с мятой тетрадкой азов боевого искусства, а тут как раз на улицах города начинается странный кипеш. Все ровесники Артура переодеваются во что-то вроде униформы (шапочки и телогрейки) и принимаются остервенело охранять свои районы, напрыгивая на всех, кто заблудился. Мама Артура вся в заботах по дому, папа носится как угорелый по КамАЗу, разруливая косяки и пытаясь вписаться в производственный план. И Артур, как примерно все его ровесники, оказывается полностью предоставлен самому себе и улице. Ему же ещё очень хочется попрактиковаться в искусстве «ки-я!», а тут такая оказия. И неглупый вроде мальчик из приличной семьи начинает бегать на стрелки и отхватывать пи**юлей, в том числе от родной милиции, у которой свои методы работы с молодёжью. Там есть всё: и дружба, и любовь, и предательство, и убийство, и настоящий триллер в финале. И набор персонажей примерно тот же, что в “Слова пацана”, включая папу на высокой должности и любовницу ветерана Афгана, живущую в общаге.

Дипли мэдли хайли рекомендед

Тема сталинских лагерей до сих пор отдаёт чем-то подпольно-сенсационным, и я, конечно, предвкушала, что это будет интересно. Но разрази меня гром, я никак не ожидала, что этот мемуар окажется настолько остросюжетным и литературно безупречным.
Тамара Петкевич была дочерью старого true большевика, партийного функционера и ветерана гражданской войны. В 1937 году Отечество отплатило ему за труды арестом и расстрелом, а Тамара, её мать и сёстры превратились в родственников “врага народа” и стали жить в страхе ссылки. Страх оправдался - в 1942 году, в разгар войны Тамару арестовали и, осудив по народной 58 статье, упекли в лагеря Коми на 7 лет. Кочуя из колонны в колонну, она умудрилась родить, влюбиться, пережить ужасные потери и расставания (впрочем, она их начала переживать ещё во время блокады Ленинграда) и даже построить какое-то подобие актёрской карьеры. Разъезжая по колониям с труппой “театрально-эстрадного коллектива”, или проще говоря, крепостного театра, Тамара Петкевич и её коллеги утоляли потребность вольнонаёмных работников в прекрасном - в музыкальных номерах и постановках по Чехову и Островскому. Этому повышению предшествовали землекопные работы и медленная смерть на лесоповале, откуда её, больную цингой с опухшими ногами, забрал сердобольный врач, впоследствие укравший у неё ребёнка.

В этом документе эпохи, оформленном как захватывающий драматический роман, содержится подробнейший ответ на вопрос о том, почему мы не знаем свои родословные дальше третьего колена. Спойлер: война тут совершенно не при чём.
Рабский труд, постоянная перетасовка зэков по колониям и милость судьбы в лице вольнонаёмных, которые подобно плантаторам, “перекупали” друг у друга приглянувшихся заключённых, спасая их от произвола вохровцев и дедовщины уголовников - всё это местами напоминает произведения о судьбе чернокожих рабов в Америке. В первую очередь, экранизацию романа Алекса Хейли “Корни”, где мотив подавления свободной личности перетекает в историю насильственного разрыва семейных связей.
Этот же разрыв стал одним из самых больших достижений советской власти, которая распарывала семьи на лоскуты, культивируя сиротство. Будучи огромной сектой государственного масштаба, Компартия была заинтересована в пастве безродных. Начали с раскулачивания: разобщённые, с корнем вырванные из своих деревень, разорённые, сосланные к чёрту на рога, разлучённые друг с другом и запуганные до смерти - такие люди больше никогда и никому не смогли бы организованно противостоять.
Лагеря довели этот эксперимент до совершенства: у живых матерей отбирали годовалых детей и отправляли их в сиротские приюты, где им светила гарантированная задержка в развитии. Людей загоняли в животное состояние, вместе с лишним весом и человеческим достоинством сдирая с них тонкую позолоту просвещения и культуры. Вытравливая способность кому бы то ни было доверять и трезво мыслить.

Любителям безжалостного натурализма нечем будет поживиться - Петкевич отправляет насилие и грязь в область бокового зрения. Но вот такого психологического садизма, выжигающего само понятие нормы в человеческих отношениях - в книге хоть отбавляй. И тем не менее, несмотря на все старания системы, политзаключённые находили людей своего караса и крепко держались за эти взаимоотношения, спасая друг друга от безумия и нравственного упадка. Берегли эту прокалённую в лагерях дружбу (какая бы порой “токсичная” она ни была) до конца жизни, не хуже государства понимая, что нет актива ценнее, чем человеческие связи.

Петкеивич родилась в 1920 году и прожила до 97 лет, засвидетельствовав столько “исторических событий” (например, её угораздило приехать в первый раз в Берлин в день падения стены - это ли не удача?) — что сводить ценность её мемуаров к лагерной теме было бы, мягко говоря, несправедливо. Это слишком Большая книга, а здесь не место для монографий, поэтому я могу лишь выдать резолюцию: “Рекомендовано к обязательному прочтению!!!”

Мемуары Вертинского напомнили мне мемуары Паустовского - тот тоже начинал чудовищно фальшивить, когда речь заходила о революции и советской власти. Вертинский, по понятным причинам, ставит советскую номенклатуру в один ассоциативный ряд с Родиной. Это Родина у него такая злопамятная, 25 лет никак простить не могла ему трусливый побег от кровавой бойни и голода революции. Паустовский-то, к слову, честно своё отголодал в Одессе. А Вертинский неплохо себя чувствовал даже в румынском околотке, да и вообще человек был до крайности удачливый и везде умел приспособиться. Но Родина-то ревнивая, не терпит такой удачливости в изгнании. Поэтому, срываясь на живописные натюрморты, Вертинский не забывает упоминать от случая к случаю о том, как застревали в горле бутерброды с кавьяр рюсс при одной только мысли о Родине. Сытые тоже плачут. Особенно ретроспективно, сидя в родном дефицитном отечестве, с тоской вспоминая дореволюционное домашнее меню и ужины на французском теплоходе Лафайетт. О таком кулинарном разврате советский человек читывал разве что в книгах Елены Молоховец, причём на вечно голодный желудок. И судя по ядовитой претензии Тарковского, человек злился и хотел кушать. Так что Вертинского, публиковавшегося в СССР, совсем несложно понять.
Но когда Вертинский отвлекается от гастрономических воспоминаний, начинается остроумная, местами беспощадная в точности суждений сказка о шансонье и русской эмиграции с гигантским количеством знаменитостей в главных и второстепенных ролях. Местами чувствуется полёт фантазии, предательство памяти, склонность к мистификации и талант к сочинению анекдотов. Без женщин, потому что самоцензура распространяется и на область интимного, и гусары Александра Николаевича молчат, плотно сжав губы. Но и без женщин хорошо. И как жаль, что так мало, и больше никогда не будет. Я в восхищении.

Имела неосторожность ассоциировать этот великий роман с экранизацией 1939 года, поэтому так поздно до него добралась. Если коротко, то это «Война и мир» здорового человека: без наставлений и батальных сцен, зато с юмором и трезвой критикой всего на свете.
Роман о дочери богатого плантатора, которая, пережив голод и нищету в годы Гражданской войны в США, всем сердцем полюбила деньги и дала себе клятву никогда-никогда с ними больше не расставаться. Людей она вроде бы тоже любила, но чуть меньше, потому что отличалась фантастической эмоциональной тупостью и в чувствах (чужих и собственных) разбиралась гораздо хуже, чем в перспективных стартапах и подсчёте прибыли. Поэтому на протяжении 11 лет она упорно ставила не на того мужика, игнорируя ценнейшего дядьку, который безоговорочно принимал её социально-неприемлемую натуру с искренним, хоть и язвительным восхищением.
В более общем плане - это яркий портрет общества, населявшего юг Америки в годы лихолетья. Обнищавшие аристократы, освобождённые негры, мародёрствующие янки, скоробогачи и прочая шушера, разжиревшая на крошках, упавших в трещину хаоса между старым и новым порядком. Роман написан с непопулярной точки зрения побежденных южан и придаёт объём мифу о священной войне Линкольна за свободу, равенство и братство.

Хронологически роман охватывает период службы князя Матвея Петровича Гагарина в должности губернатора Сибири (начало 18 века). Пока Пётр I рамсит с Карлом XII, строит флот и бар-музей на болоте, пополнение худеющей казны ложится на плечи Гагарина. Предприимчивый Гагарин попутно решает сделать Сибирь great at once. Он щедро спонсирует строительные работы в Тобольске, организует кампанию по обращению язычников в православие, беспощадно дерёт налоги и имеет жирный доход от торговли с Китаем. Воюющий с джунгарами за Лхасу Китай посылает в Россию дипломатическую миссию с тем, чтобы получить от Петра военную поддержку в конфликте со степняками. Но Пётр игнорирует запрос. В приватной беседе с китайским послом Гагарин узнаёт, что ценой царского игнора может стать запрет на въезд русских торговых караванов в Китай. От таких новостей у Гагарина начинают сильно болеть карманы. Сложив в уме экономические интересы отечества, собственное благополучие, занятость Петра, расстояние от Москвы до Сибири и хреновое состояние коммуникаций, губернатор решается на опасную авантюру. Обманом стравить русских с джунгарами. И в этот момент неспешное повествование о том, как жили-поживали на Тоболе русские, пленённые шведы, бухарцы, татары, остяки, вогулы, раскольники, ссыльный соратник Мазепы, языческие демоны и Христос, превращается в таёжно-степной галлюциногенный экшн-триллер.

Молодой и знаменитый как рок-звезда писатель Маркус Гольдман тщится закрепить успех своего блестящего дебюта и написать великий второй роман. Но довольно быстро отвлекается на воспоминания о какой-то страшной Драме, которая несколько лет назад произошла в семье его дяди Сола — известного зажиточного адвоката из Балтимора. Всё детство и юность Маркус, принадлежавший к нищей ветви “Гольдманов из Монклера”, завидовал лоснящимся от пригожести и богатства членам семейства “Гольдманов из Балтимора”. А в частности — к кузенам-одногодкам Гиллелю и Вуди, взаимная крепкая привязанность которых запускает упомянутый цикл процветания и деградации. Собственно, умный рахитичный Гиллель — единственный и долгожданый ребёнок Гольдманов из Балтимора. А Вуди — непоседливый детдомовец с развитой мускулатурой и повышенным чувством справедливости — совершенно случайно становится полноправным членом семейства, своевременно выступив в роли школьного телохранителя затравленного Гиллеля. Маркус, регулярно гостивший в шикарных особняках дядюшки и тетушки, хоть и тешит себя мыслью о полноправной принадлежности к “банде Гольдманов”, всё же, в силу чисто территориально-экономических причин остаётся, по сути, её почетным гостем и сторонним наблюдателем. Но как это часто бывает, живя свою не столь блестящую и яркую жизнь, тихой сапой срывает самый большой куш.
Большая часть книги посвящена описанию взросления попугаев-неразлучников Гиллеля и Вуди (и это прям лучшее, что здесь есть), но анонсированная в начале книги “Драма”, в результате которой ветвь “Балтиморов” на генеалогическом древе Гольдманов стремительно отсыхает, окутывает эти позолоченные детские воспоминания дымком грусти и невозможной тоски. Диккер заворачивает эту семейную сагу о катастрофическом недопонимании в такие крутые вензеля, которые позволяют ему бомбардировать читателя серией развязок до самой последней страницы. Весьма захватывающая и грустная история о неоправдавшихся больших надеждах, в которой, самое, пожалуй, ценное — размышление о ложном восприятии отношений внутри семьи. Здесь все друг друга ревнуют, завидуют и слишком заглядываются в сторону, не обращая внимание на то, что их собственная жизнь чего-то да стоит.