Оглавление

Книга статей выдающегося ученого С. В. Жарниковой посвящена исследованию культуры и этнографии русского и других индоевропейских народов. Зарождению их обрядов и традиций. Открывает тайны истории.

Светлане Васильевне Жарниковой

Я знаю сам: она — посланник ветра

Гиперборейских сказок и легенд,

Которых век ещё не исковеркал,

Как выразился искренний студент.

Она — одна, её не понимают.

— Зачем Вам эта пыль, — ей кто-то говорит, —

Седых веков?.. Она сама не знает.

А может, знает, но уверенно молчит.

Наше время где-то на подходе

Новый сезон просветительского проекта областного департамента культуры и «КС» «Отрытая трибуна» начала лекцией об архаических корнях культуры русского Севера известный этнограф профессор Светлана Жарникова. Это было двойное открытие. Впервые встреча прошла в новом здании областной универсальной библиотеки на улице Марии Ульяновой, 7, старые стены которого помнят голоса Анастасии Вальцевой, Питирима Сорокина, Леонида Андреева и многих других корифеев русской культуры рубежа XIX и XX веков. Неподдельный интерес к проекту людей, заполнивших зал библиотеки, свидетельствует о том, что они ждут встреч с деятелями культуры, своими современниками.

— Есть большое, но тайное знание, что мы все — индоевропейцы с одной земли, от одного корня, с Русского Севера. Почему живем, не зная этого? Не знать спасительнее и комфортнее? Или об этом специально умалчивается?

— Еще в 19 веке не вызывало сомнений, что мы все от одного корня. Весь вопрос только, откуда? Долго считали, что весь свет идет с Востока. И особенно ярко эта тенденция проявилась в начале 20 века. Сейчас все возвращается, и снова мы вспоминаем Уоррена, Тилака, Санкритьяну и других исследователей, которые связывали исход индоевропейцев именно с русским Севером, с Приполярьем.

— Вне всякого сомнения, это знание существует и сейчас. Но почему оно засекречено?

— Мы, северяне, живем на одной седьмой части земной суши. Мы — всего четыре процента мирового населения. На нашей земле находится более шестидесяти процентов всех мировых полезных ископаемых, до двадцати процентов мировой пресной воды, около двадцати восьми процентов мировых лугов. И с глобальным потеплением очень многие из наших северных земель, до того не востребованных в сельскохозяйственном обороте, будут востребованы.

Ведь у нас вплоть до Печоры идут лессовидные суглинки, это аналоги южнорусских лёссов, уже съеденных на сегодняшний день. У нас в Грязовецком районе, где то пять-семь метров, а на средней Печоре до тринадцати метров лессовидных суглинков. То есть практически это будущая житница Европы. И чем меньше мы бу­дем об этом знать, тем легче нас будет освободить от терри­торий или территорию от нас, поскольку грядущее глобаль­ное потепление предполагает большое количество экологи­ческих катастроф в Централь­ной Европе и в Америке.

Здесь, у нас на севере, зем­ли будущего! Об этом еще го­ворили в начале 20 века. Криштофович, который был агентом земледелия в Северо-Американских Соединенных Штатах, и считал, что если говорить о землях будущего, то это земли Вологодской и Архангельской губерний.

— Получается, что даже внутри нашей богатой страны мы оказываемся на положении некоей элиты

— Совершенно верно. Мы чрезвычайно богаты. Наши реки текут по песку, в котором золота бывает больше, чем добывается промышленными драгами. В Архангельской области найдены кимберлитовые трубки, которые богаче алмазных якутских. Есть они и у нас в области. У нас есть золото, нефть, алмазы, лес. Мы доста­точно богаты, но богатство это не умеем ценить. А кроме нас есть еще девяносто шесть процентов мирового населения, которое тоже хочет жить.

— Почему это земля буду­щего, а не земля настояще­го? Почему наш народ живет, под собою не чуя страны? Хотя все еще потрясающе об­разован!

— Вопрос этот очень важен и ответ на него дал еще выдаю­щийся фольклорист 19 века Федор Буслаев, который в сво­ей речи в Московском универ­ситете сказал, что наиболее полное, ясное осознание основ­ных начал нашей народности является едва ли не главным вопросом не только русской на­уки, но всей русской жизни. Важно понять, кто мы и откуда? Выдающийся поэт Вале­рий Брюсов (кстати, он — пото­мок Роберта Брюса, первого шотландского короля), писал: «Не мы ль тот великий народ, чье имя не будет забыто? Чья речь и поныне поет созвучно с напевом санскрита».

— При таких корнях, с та­кой историей, мы абсолютно беспомощны в своей обыденной реальности. Почему?

— Трудно сказать, почему. Может быть, нужно время и новое поколение людей, кото­рое захочет жить и созидать нашу землю, быть хозяевами на ней. Но для того, чтобы прочувствовать все это, нужна точка опоры. Но!..

— А что для всех может быть точкой опоры сейчас?

— Мы очень странный народ. Есть несколько таких народов, которые считают своей миссией мессианство. Им недостаточно просто хорошо жить. Им нужно делать что-то такое, что важно для всех людей, для всей планеты. Такой космизм мышления у нас, у евреев и у немцев.

— Мы, как народ, печемся обо всем и обо всех. Почему же нас в мире так не любят? Те же греки согласны на любую прародину, только не на Россию.

— Но греки успокоились и согласились, что никуда от это­го не денешься. Ни бабушку, ни маму не выбирают. Так сложилось, что уходили отсюда не те, кто связан общинными свя­зями, а те, кто брал на себя ответственность за свою судь­бу. Индивидуалисты, в какой-то мере изгои. И, наверное, все равно остается обида на ту зем­лю, которая отторгла тех са­мых Иванушек, младших сы­новей, которые были вынуж­дены искать свою судьбу.

Как-то пришлось иметь дело с очень богатым человеком в Торово, недалеко от Черепов­ца. Мы разговаривали о том, что такое счастье. Он сказал: «Я бываю самым счастливым, когда помогаю сыну решать за­дачки по математике». Прой­дет время, и эта среда породит и поэтов, и писателей, и мыс­лителей. Как один из Рокфеллеров взял и отправился изу­чать антропологию.

— Но нам-то не дожить до этого времени прекрасного! А хотелось бы по-человечески пожить сейчас! Кстати, вы долго и счастливо жили в Во­логде, сейчас, перебрались в Санкт-Петербург. С нового ощутимого расстояния, что бы вы сделали, чтобы вологодская культурная жизнь стала еще богаче?

— Наверное, прежде всего надо обратиться к детям, на­шему будущему. К тем, кто учится сейчас в школах. Давать тем, кто учиться сейчас в школах. Давать им как можно больше информации. У людей должно быть чувство гордости за себя, за своих предков, за свой край. И только тогда они начинают держаться за эту землю, потому что «два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу — любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Вот когда появится это ощущение, а оно должно идти из дома или, по крайней мере, со школьной скамьи, то тогда многое будет меняться в жизни к лучшему. Тогда может, и мы успеем пожить по-человечески.

— Последние десять лет в нас культивируют некое общее чувство неловкости от принадлежности к великой стране и народу. Это сделано намеренно? От этого можно избавиться?

— Думаю это сделано намеренно, ибо, как я уже говорила, мы обладаем слишком богатой территорией. И, как кажется европейскому сообществу, нас слишком много, и не худо бы нас сократить до пятидесяти миллионов. Я прошла через это чувство неловкости и сейчас его у меня нет. Я знаю историю своего народа и я ею горжусь. И сталкиваясь с представителями других народов, я знаю, что никогда не позволю себя унизить.

— Древние греки особым образом строили арены для представлений, так чтобы искусство очищало народ. А как наш народ очистить от скверны, которую ему либо навязали, либо он сам взрастил в себе?

— Если бы сам народ не был бы так открыт скверне, никто бы ее не навязал. Надо уметь защищаться и надо любить жизнь и не портить ее самим себе. Даже из алкоголиков в Древней Греции делали здоровых нормальных людей, красивых и сильных. Наверное, и в нашей государственной политике должно что-то измениться, потому что так дальше продолжаться не может.

— Что подкрепляет Вашу личную надежду на наше светлое будущее?

— Хотя бы то, что мы пришли к выводу: да, здесь начиналась наша история, да, на край — священный. И мне бы хотелось посоветовать просто посмотреть на карту Меркатора 1554 года у нас в областной библиотеке, в материалах по картографии. На ней изображен вологодский герб: это портал, в который вписана арка, к которой идут три ступени, раскрыты две створки дверей и сверху трезубец священный. Именно такое изображение находилось на храме Изиды. Двери открыты, входите и попробуйте для себя осознать то, что греки говорили в период архаики: «В Тартессе, в священной Гиперборее, в городе, где хранятся всего мира до тех пор, пока не придет время им выйти на землю к людям». Так вот я надеюсь, что это время где-то на подходе.

Наше время где-то на подходе: Беседа с вологодским этнографом, проф. С. В. Жарниковой. Беседовала Н. Серова. Красный Север (Зеркало). Вологда. 07.01.2004 г.

Ферапонтовская Мадонна

Ферапонтово! Удивительный уголок далекого Русского Севера. Покой и гармония наполняют здесь душу человека и кажется, что время не властно над этими холмами, озерами, лесами и лугами. Все здесь дышит удивительной чистотой, и поют свою потаенную тихую песнь вода, земля и небо. Эта песнь сопровождает путников, идущих по дороге к монастырю, вот уже 600 лет возвышающемуся на холме между двух озер, она звучит на ступенях храма Рождества Богородицы и мощным хоралом поднимается ввысь в сиянии красок великого Дионисия.

Здесь, в соборе, в удивитель­ном голубом, розовом и золотом сиянии словно оживают дивные строки Франческо Петрарки:

О всеблагая, благословенная,

Лествица чудная, к небу ведущая!

С неба ко мне преклони свои очи!

Воду живую, в вечность текущую,

Ты нам дала, голубица смиренная,

Ты солнце правды во мрак нашей ночи

Вновь возвела, мать, невеста и дочерь,

Дева всеславная, Миродержавная.

И таиница божьих советов!

Проведи ты меня сквозь земные туманы

В горние страны,

В отчизну светов!

(«Хвалы и моления Пресвятой Деве»)

Почему именно строки Петрарки, а не стихи Акафиста? Возможно, по­тому, что слишком близки друг другу по духу, по восприятию образа Бого­матери гениальный итальянский поэт XIV века и не менее гениальный рус­ский живописец, родившийся и творив­ший столетие спустя. И еще потому, что слишком напоены солнцем и све­том, слишком ренессансны эти строй­ные, изящные фигуры, нанесенные на стены северного храма великим мас­тером, спевшим здесь свою лебеди­ную песню. Да и изображения храмов и других строений, хотя до предела стилизованных, больше напоминают итальянские соборы и палаццо, неже­ли традиционные русские соборы и церкви.

Но, может быть, все это вполне за­кономерно и ничего странного в подоб­ных ассоциациях нет? Вспомним время, в которое жил и творил Дионисий, называемые современниками «мудрым и прославленным больше всех» и «началохудожником» (то есть художни­ком от Бога).

Это было время, когда набирала мощь деспотия Ивана III — «Ве­ликого Князя и Царя Всея Руси»; вре­мя религиозных смут, когда «все со­мневались и о вере пытали»; время грандиозного каменного строительства в Москве, для которого Иван III с уди­вительным постоянством приглашает только итальянских архитекторов.

И они ехали в Москву: Аристотель Фиораванти — архитектор и инженер — приехал в 1475; Пьетро Антонио Солари (Петр Фрязин) — архитектор и скульптор — в 1490 году; Алоизио ди Каркано (Алевиз Фрязин Миланец) — архитектор — в 1494 году; Алевиз Фрязин-Новый — архитектор — в 1504 году; Бон Фрязин — архитектор — в 1505 году. Каждый из них внес свой вклад в строительство Московского Кремля.

Алоизио ди Каркано строил три нижних этажа достроенного позднее Теремного дворца, стены и башни Кремля вдоль реки Негпинной, плоти­ну и мост на этой реке, ров вдоль стен Кремля со стороны Красной площа­ди. Вместе с Пьетро Антонио Солари он строит знаменитую Грановитую палату. Алевиз Фрязин Новый созда­ет усыпальницу Великих Князей — Ар­хангельский собор и, как свидетель­ствует летопись, строит еще 11 церк­вей. Бон Фрязин возводит колоколь­ню Ивана Великого.

Но самым первым из приглашенных на Русь итальянских архитекторов был Аристотель Фиораванти. Именно ему Иван III пору­чает проектирование и строительство предназна­ченного для пышных дворцовых церемоний Успенского собора. Надо думать, что приглашение Аристотеля Фиораванти было не случайным. Не стоит забывать, что Иван III был одним из богатейших и могущественных государей Европы, а «железного занавеса», отделяющего Русское го­сударство от других евро­пейских стран, тогда не было. Международные св­язи и пятьсот лет назад были достаточно интенсивны, в слава итальянских художни­ков и архитекторов огром­на. Ведь время Дионисия — это пора Высокого Возрож­дения в Италии. Это время, когда творили такие выда­ющиеся и такие разные ху­дожники, как Сандро Ботичелли и Андрея Мантенья, Филиппиио Липли и Леонардо да Винчи, Пьеро делла Франческа и Антонелло да Месима. Этот пере­чень можно продолжать еще очень долго. Именно во второй половине XV века и именно в Италии рождается великая и оптимистичес­кая утопия Возрождения, гласящая, что человек всесилен и велик. Эта идея была чет­ко выражена в трактате «О достоинстве и великолепии человека» Джаноццо Манетти (1452 г.) и в «Речи о достоинстве человека» Пико делла Мирандола (1417 г.). Отсвет идей Высокого Возрождения озарял тогда всю Европу, а Русь была не за семью морями. И когда Иван III приглашал итальянского архитектора и инженера, знаменитого Аристотеля Фиораванти, строить главный храм своей столицы, он твердо знал что храм бу­дет построен в срок, что он будет похож на Владимирский Успенский собор и что расписывать этот храм будет лучший из русских художников — «мудрый и прославленный больше всех», «художник от бora» — Дионисий. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понять, что архитектор и художник должны были познакомиться еще процессе строительства храма, ведь их творческий союз был предрешен волей «государя всея Руси», и самим статусом этих великих мастеров. Храм был построен и расписан, став жем­чужиной русской архитектуры XV века и украшением ансамбля Московского Кремля.

Но после этой грандиозной рабо­ты о Дионисии словно забыли. Его имя и его работы не упоминаются на про­тяжении конца 80-х и в 90-е годы. Об Аристотеле Фиораванти летописи со­общают, что в качестве военного ин­женера и начальника артиллерии он участвовал в походах Ивана III на Нов­город в 1477—1478 годах, на Казань а 1482 году и на Тверь в 1485 году. С 1486 года его имя также исчезает из русских государственных бумаг и летописей.

Итак, судя по всему, с конца 80-х годов оба — и архитектор, и худож­ник — в Москве не работают. Но тог­да где, же они? И почему именно пос­ле исчезновения из поля зрения летописей Дионисия и Аристотеля Фиораванти вдруг в 90-е годы XV века начинается самое настоящее палом­ничество итальянских архитекторов на Русь? Что это, случайность или зако­номерность? Ведь кто-то же вел в Италии отбор мастеров, кто-то их при­глашал в Москву и давал им гаран­тии. И здесь, думается, ответ кроет­ся в самом статусе «мудрого и про­славленного больше всех» Дионисия. Надо просто представить себе лич­ность Ивана III, этого жесткого и са­молюбивого государя, человека, ко­торый, утверждая свою власть огнем и мечом, сокрушил блестящее и бо­гатое Тверское княжество, утопил в крови Новгородскую республику. Его самолюбие требовало утверждения во всех сферах, и искусство не со­ставляло исключения. Конечно, он мог послать своего самого лучшего, са­мого прославленного художника на родину всех искусств, в Италию, «лю­дей посмотреть и себя показать». Тем более что такая практика существо­вала в Европе. Так, в 1494—1495 го­дах едет в Венецию Альбрехт Дюрер, чтобы постичь там премудрости ли­нейной перспективы и анатомически правильного изображения обнаженно­го человеческого тела. А от Нюрн­берга до Италии намного ближе, чем от Москвы.

Если все было так, как мы пред­полагаем, то в Италии Дионисий дол­жен был окунуться в совершенно новую для него атмосферу восхищения человеком. Он мог читать трак­тат Леонардо Бруни, утверждавше­го, что разум человека сопричастен божественному разуму и является световой субстанцией, a сам человек, «следствие этого, является как бы «смертным богом». Он мог любо­ваться фресками Фра Анджелико и Мазаччо, восхищаться образами Сандро Ботичелли и Пьеро делла Фран­ческа, изучать работы Андреа Мантеньи и Леонардо да Винчи, штуди­ровать обнаженную натуру как Лука Синьорелли. И, наконец, он мог видеть фрески первого мастера Ренес­санса, гениального живописца рубе­жа ХIII — XIV веков Джотто на тему жизни Богоматери. Подобный вывод напрашивается при сравнении падуанских фресок Джотто и росписей Дионисия в соборе Рождества Бого­родицы Ферапонтова монастыря. Именно, в Италии во второй половине XV века с широким распространени­ем идей неоплатоников, свет в инте­рьерах храмов, использовался как та­ковой, в его нематериальной сущно­сти. Именно здесь можно было встретить его образное воплощение в виде сияющего голубого фона фресок и алтарных композиций. Все эти приемы были использованы Дио­нисием впоследствии в соборе Рож­дества Богородицы в Ферапонтове. Но, восприняв и прочувствовав вы­сочайшую живописную культуру Ре­нессанса, Дионисий остался верен тем канонам, по которым творили его со­отечественники, по которым работал он сам. Сложное, абстрагированное, глубоко философичное искусство русской иконописи и фрески давало ему огромные возможности для со­вершенствования своего искусства. Знакомство с творчеством величай­ших гениев Возрождения отшлифо­вывало почерк художника и обогати­ло его палитру. Он поднялся на но­вую ступень. А потом он вернулся домой в Москву.

Здесь же за время его отсутствия многое изменилось. «Сомневающихся и пытающих о вере» осталось не­много: одних сослали на Север, дру­гих казнили как еретиков. Свободо­мыслие и тирания власти — две вещи несовместные. Незыблемость приня­тых церковью установок отстаивалась теперь всеми доступными государ­ству средствами. Опасность, которую таили в себе ренессансный гуманизм и искусство, отвергавшие режим подавления человеческой личности и непросвещенной деспотической власти, государственные институты Руси на­чала XVI века осознавали достаточно ясно. И отсюда в Москву устреми­лись многие из тех, кому идеи гума­нистов Возрождения казались «отвра­тительными» и «безбожными». Имен­но в Москву, после пострига на Афо­не, приехал знаменитый Михаил Триволис. некогда входивший в круг дру­зей и приближенных Пико делла Мирандола. Став на Руси Максимом Гре­ком, он обрушился с гневными про­клятиями на «языческое нечестие» итальянских гуманистов и нашел при дворе великого Князя полную под­держку.

Ну а Дионисий? Дионисий сказал — нет! Нет — мракобесию, нет — попра­нию человеческого достоинства, нет — невежеству! Он был уже стар, мудр, он знал, что есть истинные, а что мнимые ценности в этом мире и не собирался отказываться от своих идеалов. Он предпочел быть свобод­ным и удалился с сыновьями на Се­вер, в вологодские леса. И здесь за два лета 1502—1503 годов создал он свой шедевр — свою Ферапонтовскую Мадонну. Гимном свету, доб­ру, жизни звучат и по сей день эти росписи. Гимном женщине — матери, невесте, дочери! Той, что проводит «сквозь земные туманы в Горние страны, в Отчизну Светов». Образом светозарной горней страны, где сия­ет вечный день, где воздух напоен теплом, где нет страдания и венец бо­жьего творения — Человек — раскры­вается во всей своей красе и мощи, где женщина — Держательница Мира — несет в чаше «живую воду в веч­ность текущую». И сегодня предста­ют перед нами фрески гениального русского художника, возвестившего на Руси гуманистическую идею Ренессанса.

Пятницкий бульвар. №7. 2003 г. Вологда.

Проблемы локализации прародины индоевропейцев

Проблема локализации прародины индоевропейских народов стоит перед наукой достаточно давно. Еще в середине 18 века было отмечено языковое родство европейских народов, а в 1767 году Керду указал на близость ряда языков Европы к санскриту, языку священных текстов Древней Индии «Вед. «Решающим для зарож­дения индоевропеистики было открытие санскрита, знакомство с первыми текстами на нем и начавшееся увлечение древнеиндийской культурой, наиболее ярким отражением чего была книга Ф. фон Шлегедя «О языке и мудрости индийцев» (1808 год), — пишет В. Н. Топоров. Ф. фон Шлегель, первым высказавший мысль о единой прародине всех индоевропейцев, поместил эту прародину на террито­рии Индостана. Однако вскоре была доказана ошибочность этого предположения, т.к. до прихода арийских (индоевропейских) племен Индию населяли представители другой языковой семьи и другого разового типа — чернокожие дравиды.

Предполагавшиеся в разное время в качестве прародины индоевропейцев (на это сегодня народы 10 языковых групп: индийской, иранской, славянской, балтийской, германской, кельтской, романской, албанской, армянской и новогреческой): Индия, склоны Гималаев, Центральная Азия, азиатские степи, Месопотамия, Ближний и Средний Восток, Армянское на­горье, территории от Западной Франции до Урала между 60° и 45° с.ш., территория от Рейна до Дона, черноморско-каспийские степи, степи от Рейна до Гиндукуша, районы между Средиземноморьем и Алтаем, в Западной Европе — в настоящее время по тем или иным причинам большинством исследователей отвергаются.

Необходимо отметить, что советская историческая школа до начала 30х годов 20 века исходила из определения прародины индоевропейцев основанных на трудах А. А. Шахматова и Л. И. Нидерле. Прародина индоевропейцев на основании естественно географических факторов помещалась ими в Моравию и Силезию. При этом прародину восточных индоевропейцев (славян, албанцев, лето-литовцев, армян, индо-иранцев) размещали в Московской и Тверской области, в верховьях Днепра. Балтов в Минской и Витебской областях. Прародина славян размещалась ими от Пруссии до Пскова, по берегам Немана, Двины и Рижского залива. Предполагалось, что позже восточные индоевропейцы отошли по Днепру на юг, в Причерноморье, где сформировались арийцы -индоиранцы, которые затем ушли с Дона в Иран и Индию. Славяне перешли в Польшу и далее на Балканы, Карпаты и Украину.

Подобные научные гипотезы тиражировались тогда в частности в выпушенном Госиздатом в 1928 году массовым тиражом «Русском историческом атласе» К. Кудряшова. Несмотря на принципиально разные научные взгляды, эту работу поддержали и одобрили академики М. Н. Покровский, С. Ф. Платонов, С. В. Вознесенский, Б. Д. Греков, Н. С. Державин, Ю. Г. Оксман, П. Ф. Преображенский, А. Е. Пресняков, О. Н. Сербина, А. В. Шебалов.

Но затем, в 1929 году, сама «русская история» была признана контрреволюционной, а в 1932—36 годах теория прародины была объявлена коммунистическими идеологами — не большевистской, фашисткой и антинаучной.

Среди гипотез, сформулированных в последние годы хотелось бы наиболее подробно остановиться на двух: В. А. Сафронова, пред­ложившего в своей монографии «Индоевропейские прародины» кон­цепцию трех прародин индоевропейцев — в Малой Азии, на Балканах и в Центральной Европе (Западная Словакия), и Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова, которым принадлежит мысль о Переднеазиатской (точнее, находящейся на территории Армянского нагорья и примыкающих к нему районов Передней Азии) прародине индоев­ропейцев, обстоятельно изложенная и аргументированная ими в фундаментальном двухтомнике «Индоевропейский язык и индоевропейцы».

В. А. Сафронов, обращаясь в работе Н. Д. Андреева, подчеркивает, что на основании раннеиндоевропейской (далее РИЕ) лексики можно сделать вывод, что «раннеиндоевропейское общество жило в холодных местностях, может быть в предгорьях, в которых не было больших рек, но речушки, протоки, родники; реки, несмотря на быстрое течение, не были препятствием; переправлялись через них на лодках. Зимой эти реки замерзали, а весной разливались. Были и болота… Климат РИЕ прародины, вероятно, был резко континентальный с суровой и холодной зимой, когда перемерзали реки, дули сильные ветры; бурной весной с грозами, сильными таянием снегов, разлитием рек, жарким засушливым летом, когда пересыхали травы, не хватало воды». У ранних индоевропейцев существовали ранние фазы земледелия и скотоводства, хотя не потеряли значения охота, собирательство и рыболовство. Среди прирученных животных — бык, корова, овца, коза, свинья, лошадь и собака, которая охраняла стада. В. А. Сафронов отмечает, что: «Езда верхом практиковалась ранними индоевропейцами: какие объезжались животные, не ясно, но цели очевидные: приручение». Земледелие было представлено мотыжной и подсечно-огневой формой, обработка продуктов земледелия производилась измельчением зерен.

Ранние индоевропейские племена жили оседло, у них были разные типы каменных и кремневых орудий, ножи, жилья, скребки, топоры, тесла и др. Они обменивались и торговали. В раннеиндоевропейской общности имело место различие родов, учет степени родства, противопоставление своих и чужих. Роль женщины была очень вы­сока. Особое внимание обращалось на «процесс генерации потомства», что выражалось в ряде корневых слов, перешедших в раннеиндоевропейский язык из бореального праязыка.

В раннеиндоевропейском обществе выделилась парная семья, управление осуществлялось вождями, существовала оборонитель­ная организация. Существовал культ плодородия, связанный с зооморфными культами, был развитый погребальный обряд.

Из всего вышеизложенного В. А. Сафронов делает вывод, что прародина ранних индоевропейцев находилась в Малой Азии. Он отмечает, что такое предположение единственно возможно, т.к.: «Центральная Европа, включая Карпатский бассейн, была занята ледником».

Однако данные палеоклиматологии свидетельствуют о другом. В то время, о котором идет речь, т.е. в период заключительной стадии вал­дайского оледенения (хронологические рамки которой устанавливают­ся от 11000 до 10500 лет назад) харак­тер растительного покрова Европы, хотя и отличался от современ­ного, но в Центральной Европе были распространены арктические тундры с березово-еловым редколесьем, низкогорные тундры и альпийские луга, а не ледник. Редколесье с березово-сосновым древостоем занимало большую часть Средней Европы, а на Большой Среднедунайской низменности и в южной части Русской равнины преобладала растительность степного типа. Палеогеографы отмечают, что на юге Европы влияние покровного оледенения пойти не ощущалось, тем более это касается Балкан и Малой Азии, где влияние ледника не ощущалось вообще. Время к которому относится культура малоази­атского Чатал Гаюка, связываемая В. А. Сафоновым с ранними индоевропейцами, отмечено потеплением голоцена.

Уже 9780 лет назад в Ярославской области появляются вязы, 9400 лет назад в Тверской области липы, 7790 лет назад в Ленинградской области дубы. Тем более маловероятно наличие холодного климата в Малой Азии. Здесь хотелось бы обратиться к выводам Л. С. Берга и Г. Н. Лисициной, сделанным в разное время, но, тем не менее, не опровергающим друг друга. Так Л. С. Берг в своей работе «Климат и жизнь» (1947 г.) подчеркивал, что климат Синайского полуострова не изменился за последние 7 тысяч лет и что здесь и в Египте, «если бы и было изменение, то скорее в сторону увеличения, а не уменьшения атмосферных осадков». Он отмечал, что: «Бланкенгорн считал, что в Египте, Сирии и Палестине климат в общих чертах остается постоянным и подобным нынешнему со времени окончания плювиального периода; конец же последнего Бланкенгорн относит к началу межледниковой эпохи» (130—70 т. д. н. э.).

В работе 1921г. Бланкенгорн пишет, что «От рисс-вюрмского межледниковья (mousterien Западной Европы) и до современности (на этих территориях) сухой пустынный, а на севере полу­пустынный климат, подобный современному, прерываемый коротким влажным временем, соответствующим вюрмскому оледенению». К аналогичным выводам приходит и Г. Н. Лисицина, которая пишет в 1970 году: «Климат аридной зоны в Х-VII тысячелетиях до н.э. мало чем отличается от современного». У нас нет оснований считать, что климат запада Малой Азии, где в настоящее время растут дафна, вишня, барбарис, маквиса, калабрийская сосна, дуб, грабинник, хмелеграб, ясень, белый и колючий астрагал, живут также животные как мангуст, гинета, шакал, дикообраз, муфлон, дикий осел, гиена, летучие мыши и саранча, а «снег выпадает не каждый год, снежный покров, как правило, не образуется», в 8—7 т.д.н.э. столь значительно от­личался от современного, чтобы она могла быть похожей на ту суровую прародину ранних индоевропейцев, которая ре­конструируется на основе их лексики.

Кроме того, В. А. Сафо­нов пишет: «Глубокое родство бореального с тюркскими и уральскими языками, по мысли Н.Д.Андреева, позволяет лока