Евгений Николаевич Чириков
РУСАЛКА
«Русалка» — произведение русского писателя, драматурга и публициста Е. Н. Чирикова (1864–1932).***
Рассказ впервые был напечатан в ежемесячном литературном, научном и политическом журнале «Современный мир» в 1911 году. Он носит автобиографический характер. Из жизни писателя взяты факты его увлечения общественной деятельностью, студенческие беспорядки, исключение из университета, переписка с девушкой. Однако характер у героя рассказа иной, чем у автора. Он более восторженный, поверхностно-романтичный и в целом трусливый. Название рассказа также объясняется особыми пристрастиями Чирикова. Прозаик считал, что русалка — наиболее поэтичный персонаж славянской мифологии, и был убежден, что «в нашей чертовщине вообще русалкам отведена незначительная роль». Возможно, поэтому и был написан рассказ, пронизанный «русалочьим» мотивом.
Перу Чирикова принадлежат и такие произведения: «Зверь из бездны», «Юность», «Инвалиды», «Бродячий мальчик», «В царстве сказок», «Блудный сын».
Коротенький зимний день догорал, печально заглядывая в комнату. Мы сидели вдвоем молча, словно тяготились присутствием друг друга. Меркнувший свет и надвигающиеся сумерки будили в наших душах что-то далекое, неясное и милое, что убежало в вечность так же, как и этот прожитый день… Вот пройдет еще несколько минут, и огонь лампы убьет последние лучи дневного света. Мы впервые встретились после долгой разлуки; расстались юношами, а встретились почти стариками… Весь день мы вспоминали свою юность, рассказывали друг другу о пройденных путях жизни и вдруг, с наступлением сумерек смолкли… Казалось, что в наступившем молчании мы оба подводили итоги всей прожитой нами жизни… Я смотрел на опустившего голову друга юности и думал: «Где твои крылья?..» На широком открытом лбу его резко обрисовывались морщины, глубокие тени ползали по его лицу, и печально и сумрачно смотрели прекрасные глаза его в одну точку…
Обо всем переговорили за день. Обо всем вспомнили. Обо всем погрустили… Но осталось между нами что-то еще, недоговоренное, интимное, куда не хотелось пускать друг друга. И это чувствовалось обоими нами, и от этого в сумерках и тишине вырастала между нашей близостью темная стена и тяготила нас обоих… Оба мы чувствовали потребность перейти за эту стену и боялись увидать там то, что каждому хотелось бы спрятать…
— Да, все-таки жизнь прекрасна, и если бы можно было начать ее сызнова, я не повторил бы многих ошибок, которые сделал… Я взял бы себе другую роль… Не ту, которую сыграл на сцене жизни… — вздохнув, проговорил вдруг долго молчавший друг.
— Твоя жизнь прошла недаром… Тебя есть чем помянуть людям…
Собеседник махнул рукой и тихо бросил:
— Я говорю о личной жизни.
Он встал, откинул кистью руки назад волнистые, уже серебрящиеся сединой пряди волос и начал большими шагами ходить по комнате от угла до угла, собираясь заговорить о чем-то очень для него важном.
— Я не испытал в своей жизни того счастья, на которое имеет право каждый человек…
— Ты говоришь о любви к женщине?
— Да.
Опять долгое молчание, и вдруг смех, страшно поразивший меня своей неуместностью в тихом лирическом настроении, только что владевшем нашими душами.
— Говорят «ужас жизни», «трагизм человеческих страданий»… Но жизнь не только трагик, она — величайший комик и юморист!.. Уж если она вздумает пошутить, поострить, так создаст такой шедевр искусства, о котором нечего и мечтать нам, людям…
— Ты женат или… вообще…
— Я холостяк… Меня выбрала жизнь объектом одной из своих шуток в этой области… Впрочем если ты спросишь меня, был ли я счастлив, — я не сумею тебе ответить: ведь говорят, что счастье — в недостижении, а ко
