Оглавление

Благодарность

Осенью 2019 года я познакомился с человеком из мира Информационных Технологий — очень ярким и талантливым ученым-экспериментатором, чьи успехи в ИТ-бизнесе всегда основывались, исключительно, на его многолетнем опыте работы в предметной области, собственных неординарных идеях, научно-практических разработках и изобретениях.

Его зовут Александр Юрьевич Чесалов.

Я искренне хочу поблагодарить Александра Юрьевича за его неоценимую поддержку и помощь, в очень непростой для всех нас период пандемии COVID-19, благодаря которым был опубликован и издан этот роман, и мои другие произведения.

Александр Юрьевич является членом экспертной группы по вопросам цифровизации деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации, а также членом Экспертного совета при Комитете Государственной Думы по науке и высшему образованию по вопросам развития информационных технологий в сфере образования и науки.

Он не только крупный ученый, но и великолепный рассказчик, а также автор серии книг по информационным технологиям, таим как: «Моя цифровая реальность», «Цифровая трансформация» и «Цифровая экосистема Института омбудсмена: концепция, технологии, практика», «Как создать центр искусственного интеллекта за 100 дней», «Глоссариум по четвертой промышленной революции: более 1500 основных терминов для создания будущего».

Но самое главное в том, что из наших совместных встреч и бесед родился сюжет фантастического романа «#Цифровой_экономики.NET».

ГРОБЫ СПАСЕНИЯ

Гробы спасения

Гробовые деревья были открыты совершенно случайно. Как известно случайность -сопутствующий фактор многих великих открытий человечества, и обнаружение в одном из диких и почти неисследованных районов северо-восточного Тибета тенистой рощи Гробовых деревьев не явилось исключением.

Однажды на территории дружественной Монгольской Народной Республики один рядовой советский геолог, некто Сергей Кобзев, во время банкета, посвященного окончанию работы разведэкспедиции, напился до поросячьего визга и в этом сумеречном состоянии неожиданно предложил монголке-переводчице свои руку и сердце. Кривоногой, маленькой и коренастой, как и подавляющее большинство монгольских девушек, переводчице высокий симпатичный Кобзев давно уже нравился, и она ему, дура, поверила. С другой стороны, конечно, нельзя судить ее за это так строго — наивную доверчивую душу, урожденную жительницу бескрайних степей, ничуть не испорченную тлетворным влиянием современной цивилизации. Ей было двадцать лет, звали ее Бурта, и она никуда не выезжала из родного аймака за исключением трех поездок в Улан-Батор, — два раза с родителями, и один раз от школы за хорошую успеваемость. Русскому языку ее научил дедушка, воевавший еще в гражданскую войну в составе красногвардейской бригады, разгромившей барона Унгерна. Отец Бурты являлся председателем богатого аймака и в личном пользовании имел тысячу голов крупного рогатого скота, пять тысяч баранов и косяк в двести лошадей. Кобзев не мог об этом знать, и доверчивая Бурта восторженно выслушала его неожиданное предложение, ничего не зная о влиянии в большом количестве принятого алкоголя на мужскую психику. И, более того, в спонтанном экстатическом порыве любвеобильная Бурта незаметно сунула в правый карман куртки Кобзева пачку стодолларовых купюр — все что у ней было на тот момент с собою. Стремительно коченеющий Кобзев даже и не заметил этого великодушного жеста юной монголки. Как выяснилось позднее, Бурта подарила Сергею целых десять стодолларовых купюр — целую тысячу долларов!…

Дальше — хуже. Вдрызг пьяный Кобзев в категоричной форме потребовал от Бурты, чтобы она немедленно познакомила его со своими родителями. Бурта это требование сходившего с ума геолога восприняла с еще большим восторгом, правда, тут же заметила, что до родного аймака от экспедиционного лагеря чуть больше трехсот километров. Самое плохое заключалось в том, что в беседу молодых людей совершенно некому было вмешаться — во всем лагере к этому позднему вечернему часу последнего майского дня не оставалось ни одного трезвого человека. Как-никак, в этих глухих местах, в предгорьях Тибета, на самой границе между Монголией и Китаем, российской геологической партии после полутора месяцев напряженного труда и крайних бытовых лишений удалось разведать залежи молибденовых руд предположительно крупнейшего в Азии месторождения.

Начальник экспедиции одним из первых упал под стол, чем фактически дал команду подчиненным отпустить тормоза и расслабиться на полную катушку. Сергей Кобзев не являлся исключением и, услышав от Бурты, что до ее дома триста километров, немедленно предложил ей лететь туда на экспедиционном вертолете «Ми-8». Постоянный собутыльник Кобзева — командир экипажа вертолета, пилот второго класса Николай Осадчий отозвался на просьбу геолога резко положительно.

— За три часа обернемся туда и обратно! Никто и не узнает, что мы туда слетали! — уверенно заявил он, и вся троица направилась к винтокрылой машине, стоявшей на импровизированной площадке с полными баками. Из пустыни как будто потянуло легким ветерком, но едва заметное движение в ночном воздухе, обычно предвещавшее пыльную бурю, заметила одна лишь трезвая Бурта, не сделавшая, однако, из этого должных выводов.

В общем, они благополучно взлетели, но через пять минут после необходимого набора высоты произошло две вещи, предопределившие, в конечном итоге, дальнейший ход более чем удивительных событий данного повествования, тесно связанных с судьбами двух ветеранов Второй Мировой войны, один из которых скучно доживал свой век в провинциальной России, а другой — в Бразилии, на берегах величайшей реки мира Амазонки, в ее среднем течении. Во-первых, началась знаменитая Гобийская пыльная буря, а во-вторых, неожиданно уснул беспробудным пьяным сном пилот второго класса Николай Осадчий. В результате вертолет сбился с курса и вскоре вторгся в воздушное пространство Китайской Народной Республики и со скоростью «пятьсот километров в час» полетел прямиком в сторону Тибетского нагорья.

Что конкретно произошло дальше с вертолетом, Осадчим и Буртой, Кобзев не помнил — он очнулся под куполом парашюта-крыла (сам ли он надел парашют или кто-то ему помог, он этого тоже не помнил) от свиста ледяного ветра в ушах и от дикого холода, пробравшегося, казалось, в каждую клеточку его большого тренированного тела. Сначала внимание Сергея привлекла полная круглая луна, сиявшая посреди звездного безоблачного неба, а затем — вечные снега горных вершин, осиянных полной луной и проплывавших у него далеко под ногами.

— Мама дорогая! Да как же это меня угораздило?! Зарекался же я больше литра не пить и не смешивать самогонку с пивом! — Кобзев, если бы умел, то обязательно бы заплакал.

Решив не предаваться бесполезному отчаянию, он сосредоточился на решении самой актуальной загадки: где он может находиться?!

Мозг его работал вхолостую, а между тем, парашют начал резко снижаться. Вскоре прямо перед геологом возникла крутая отвесная пикообразная скала, и ему оставалось лишь горячо молить Бога о том, чтобы парашют успел его перенести через эту скалу, а не забросил умирать от голода, холода и жажды на ее бесплодную вершину. Суровый тибетский Бог услышал мольбу российского геолога и дал его парашюту необходимый запас кинетической энергии перелететь через скальный кусочек филиала ада на Земле и опуститься прямо посреди райского сада.

Во всяком случае, геологу так твердо показалось, когда намокший парашют перенес его, едва не задевшего вершину скалы рифлеными подошвами тяжелых ботинок, в уютную котловину, защищенную от ветра сплошной стеной утесов.

Там глубоко внизу на Кобзева пахнуло странным, почти домашним теплом и густым ароматом незнакомых цветов. Лунный свет щедро проливался на дно котловины и десятками тысяч призрачных огоньков зажигал белые лепестки крупных цветов, усыпавших кроны высоких раскидистых деревьев. Их стройные прямые стволы покрывала светлая желтоватая кора, заметно выделявшаяся среди ночного мрака.

Сергей мягко приземлился в густую траву, а сверху на него плавно опустилась отяжелевшая шелковая ткань парашюта. «О, Боже — как иногда бывает прекрасен мир!» — мелькнула в похмельной голове Кобзева светлая и легкая, как перышко лирохвоста, мысль. Он с жадностью вдохнул полную грудь прохладного чистого воздуха, напоенного мятным ароматом цветов и трав, головная боль сразу ушла, и Кобзев мгновенно уснул безмятежным сном младенца на опушке тенистой рощи деревьев, еще не занесенных в энциклопедию растений.

Ему снился удивительный сон… А быть может, это был и не сон, а действительно с ветвей цветущих деревьев спустилась прекрасная зеленоволосая дриада, забралась под шелк парашюта к зябнувшему геологу, крепко и нежно обняла его и нашептала на ухо удивительную сказку про деревья, чьи семена прилетели из дальнего-предальнего космоса…

«…Над северо-восточным Тибетом одной майской ночью, примерно десять миллионов лет назад, разразилась страшная гроза. Ливневые струи, толщиной в мизинец взрослого мужчины, хлестали несколько часов подряд под аккомпонемент грома и молний. Перед рассветом ливень резко прекратился, небо очистилось от туч. На нем, как новенькая, засияла яркая луна, и в свете луны на хорошо увлажненную землю уединенной горной котловины просыпались несколько сотен тысяч продолговатых крепких семян, каждое из которых достигало величины дубового желудя.

Некому было восхищаться феерическим зрелищем их падения, и никто не радовался серебристым всходам, которые дали семена через несколько дней после достопамятной грозовой ночи…».

Сергей Кобзев видел только одно зрелище: в свете луны, сверкая и переливаясь всеми оттенками серебра, сыпались космические семена, таившие в себе неведомые на Земле виды энергий…

Кобзев проснулся на рассвете, и глазам его предстало зрелище, достойное кисти пейзажиста фламандской школы — роща стройных деревьев со стволами, покрытыми гладкой золотой корой. Во всяком случае, кора вспыхивала под лучами утреннего солнца настоящими золотыми бликами. А между тем, среди деревьев стоял тенистый полусумрак, наполненный сверхъестественной тишиной и неподвижностью — по ветвям золотоствольных деревьев не бегали деловито на коротких лапках и не выискивали вредных насекомых мелкие певчие птички, а по стволам не шныряли то вверх, то вниз пушистые тибетские белки и колонки. Все в этой странной роще напоминало Кобзеву кладбище, и у него в голове вдруг сама собой возникла мысль-убеждение о том, что из этих деревьев нужно напиливать доски, а из этих досок сколачивать гробы для хороших людей. Мысль прилетела неожиданно и выглядела настолько свежо-оригинальной, что Кобзев не сдержался и глупо широко улыбнулся, даже не улыбнулся, а осклабился — мерзко, чисто по лошадиному. Тут же он испугался, что сходит, просто-напросто, с ума. Но, идиотская мысль о существовании несомненной связи между этими деревьями и гробами не упорхнула наружу через правое ухо мотыльком, как это обычно бывает со случайным бредом, а еще сильнее укрепилась не только в уме геолога, но и в его сознании. Причем невольно всплывающие в воображении гробы не вызывали, как это обычно бывало раньше, вспышки острой тоски по изначально утраченной родом людским возможности жить вечно.

Сергей освободился от парашютных строп и осторожно пошагал по направлению к роще Гробовых Деревьев (так он их стал почтительно величать). Причем после первых двух шагов выяснилось, что у него сильно поврежден коленный сустав правой ноги. Повреждение он получил, очевидно, при приземлении. Сергей задрал порванную штанину и увидел, что правая коленка безобразно опухла, а ее кожные покровы приобрели синюшно-багровый цвет. Кобзев еще удивился — насколько мало встревожило его это печальное обстоятельство и, перестав нервировать себя видом обезображенной коленки, похромал по направлению к роще, причем каждый шаг отдавался острой болью в порванных связках и мениске.

Когда он пересек незримую границу Гробовой Рощи, в коленке что-то громко щелкнуло, и внутри ее полыхавшего огнем воспаления суставе начались бурные ремиссионные процессы. Кобзева мягко обнял ароматный полусумрак, в толще которого ярче вспыхнуло золотое сияние гладкой древесной коры, чьи-то невидимые губы ласково шепнули ему на ухо «обними меня скорей!», и, подчиняясь ненавязчиво высказанной просьбе, он подошел к ближайшему стволу, протянул руки и крепко прижал ладони к золоту отполированной наждаком самой природы коры. Ствол дерева оказался теплым, и на прикосновение человеческих ладоней он, как это ни показалось Кобзеву парадоксальным, ответил приветственной дрожью, горячей волной пробежавшей от глубоко спрятанных под землею корней до самой верхушки кроны, купавшейся в мареве лучей рассвета.

Землю меж