автордың кітабын онлайн тегін оқу Любовь всему верит
Людмила Толмачева
Мечты сбываются
Роман
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Людмила Толмачева, 2020
На праздник в загородном пансионате собираются гости. У каждого своя причина спрятаться в уединенном месте: одни надеются обрести семейный покой, другие — вечный. Но обстоятельства «путают все карты». Герои влюбляются, ревнуют. Жизнь сталкивает их то в ссорах, то в смешных ситуациях, а однажды объединит перед лицом серьезной опасности. За короткий срок они откроют в себе и партнерах много нового, обретут бесценный опыт, поймут, что только в любви вечный смысл и ключ к осуществлению мечты.
ISBN 978-5-0051-6995-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Мечты сбываются
На праздник в небольшом загородном пансионате собираются гости. У каждого своя причина спрятаться в уединенном месте: одни надеются обрести семейный покой, другие — вечный. Но обстоятельства «путают все карты». Герои решают нравственные задачи, делают нелегкий выбор, влюбляются, ревнуют. Жизнь сталкивает их то в ссорах, то в смешных ситуациях, то в исповедальных беседах, а однажды объединит перед лицом серьезной опасности. За короткий срок они откроют в себе и партнерах много нового, обретут бесценный опыт, поймут, что только в любви вечный смысл, спасение и ключ к осуществлению мечты.
* * *
Поезд набирал скорость. За окном двухместного купе то и дело менялись картинки городского пейзажа. Вот уже позади эстакады кольцевой дороги, и взору открылись заснеженные поля и перелески Подмосковья.
Подполковник в отставке Балашов, стройный мужчина средних лет, открыл чемодан и достал спортивный костюм — новенький, с эмблемой мирового бренда. Он мог позволить себе такие вещи — служба в специальном подразделении, да еще в горячих точках, имела приличный денежный эквивалент даже на пенсии.
Быстро переодевшись, Балашов устроился за столом и развернул газету, купленную на вокзале. Но чтение прервал шум отодвигаемой двери.
В купе вошел упитанный господин в очках и со вздохом облегчения плюхнулся на лавку.
— Уфф! Упарился. Представьте себе пробежку через весь состав, — доставая носовой платок, пожаловался он к Балашову.
— Опоздали?
— Угу. Уцепился за последний вагон. А проводница, черт ее возьми, давай билет требовать. А поезд идет, прикиньте!
— Ничего. Главное, едем.
— И то верно. Извините, даже не поздоровался. Олег Петрович, — привстал он, протягивая руку. — Можно просто Олег.
— Сергей, — ответил на рукопожатие Балашов, тоже вставая.
— Вот и чудесно, — резюмировал Олег, снимая дубленку. — Бог, как говорится, послал доброго соседа. А то, знаете, как бывает…
Попадется какой-нибудь зануда или, извините, алкаш, и маешься с ним всю дорогу, километры считаешь…
— А если я тот самый зануда и алкаш, — усмехнулся Балашов. — Откуда вам знать?
— Ну-ну. Не на того напали. Я, дорогой Сергей… как по батюшке?
— Владимирович.
— Сергей Владимирович, по профессии психолог. Меня на мякине не проведешь. Сразу вижу — нормальный человек передо мной или… так сказать, с тяжелыми комплексами.
— У-у, тогда это серьезно. Боюсь, всю подноготную раскроете, пока едем.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся психолог, открывая свой чемодан. — Такой цели у меня нет. Зачем мне лишняя информация? Человеческий мозг не бесконечен. Дай бог, с профессиональными задачами справляться, а с попутчиком хотелось бы просто человеческой беседы. Так сказать, разделить тяготы долгой зимней дороги. Кстати, куда путь держите?
— В Синеборск.
— Синеборск? — наморщил лоб Олег. — Извините, а где это?
— В зауралье.
— А-а. Не знаю тех мест. Мимо проезжаю. Мне значительно дальше. Новосибирск. Не бывали?
— Нет, не приходилось. Красивый город?
— Кому как. А для меня лучше нет. Родился там. Детство и юность прошли. Да что там прошли! Пролетели, как миг.
Он сел возле раскрытого чемодана и ностальгически вздохнул.
— Да-а… Юность… В семнадцать лет покинул родные стены и бываю там все реже. С тех пор как похоронил мать, пять лет не был.
Он снял очки, задумчиво протер их платком, снова вздохнул:
— Решил навестить могилу родителей. У них день свадьбы как раз в Новый год. Нынче пятьдесят лет стукнет. Золотая свадьба. Да-а…
Балашов сочувствующе кивнул.
— Они там, — вскинув глаза, продолжил Олег, — наверное, вместе. Как думаете?
— Все может быть, — пожал плечами Балашов. — Я законченный атеист, но временами верю в загробную жизнь и прочие чудеса.
— То есть, хотите сказать, были факты?
— Ну как сказать? Факты не факты, а странности были.
— Например?
— Хм. Сразу чувствуется профессиональная хватка. Я уже готов все тайны на блюдечке выложить.
— Ха-ха-ха, — весело рассмеялся Олег. — Не преувеличивайте мои возможности. Такое часто бывает именно в поезде. Не замечали? Открываешься соседу по купе с такой неудержимостью, словно только и ждал этого момента.
— Я знаю причину.
— Да?
— Мы с вами вряд ли встретимся еще. И тайны наши, никому не нужные, улетят в эту круговерть, — сказал Балашов, кивнув на окно, за которым разыгралась метель.
— Вы правы. Человеку порой остро не хватает исповеди. Идти с нею в церковь не каждому под силу, а под мерный стук колес, да еще в таком уюте, язык сам собой развязывается.
— Сам не сам, а под коньяк точно развяжется, — улыбнулся Балашов, извлекая из недр объемного чемодана бутылку «Наполеона».
— Как говорится, у них с собой было, — потирая руки, сострил Олег. — Ну, тогда и я свой вклад внесу. Вареная курица подойдет?
— В самый раз. Я, знаете, со сборами и поесть толком не успел.
— Вот-вот. У меня и пирожки с собой. Жена специально напекла. Говорит, нечего по ресторанам шастать. Дорого, да и отравить могут.
— Знаем, плавали.
В купе заглянула проводница.
— Чай будете?
— А как же! — бодро отозвался Олег. — Обязательно. И погорячее.
— Олег, вы еще не переоделись, — заметил Балашов. — Я пока выйду, а вы тут…
— Так сказать, в походное облачусь, — весело закончил тот.
Балашов вышел в коридор и встал возле окна, вглядываясь в снежную пелену. С ним творилось нечто похожее на природное явление, те же сумятица и волнение, отчего душе хотелось не то спрятаться, не то и впрямь открыться первому встречному.
* * *
На столе красовался аппетитный натюрморт из курицы, пирожков, нарезанного лимона и фруктов. Центром композиции была бутылка коньяка — из черного матового стекла в форме графина.
— Капитально собрались, — кивая на бутылку, сказал Олег.
— В смысле? — не понял Балашов, доставая из пакета влажные салфетки.
— Коньяк-то элитный.
— А-а. Это случайно. Сын презентовал. Он у меня бизнесом занимается, часто в разъездах. Есть возможность в дьюти-фри отовариться.
— Понятно. Ну что? По первой?
— Давайте за знакомство.
Они выпили. Не торопясь, смакуя изысканный букет французского напитка.
— Я не знаток таких вещей, — надкусив дольку лимона, сообщил Балашов. — В молодости предпочитал водку. Теперь на вино перешел. И даже, представьте, сделал открытие.
— Какое? Ин вино веритас? — пошутил Олег.
— Вот именно. Водка, она что? Сразу отключает разум или искажает его, трансформируя человека в животное.
— И это в лучшем случае, — поддакнул Олег. — Иные трансформируются в таких монстров, что никакое животное рядом не стояло.
— Так и есть. А вино, хорошее, выдержанное, возвышает душу.
— Ну не знаю, — усмехнулся Олег, качая головой.
— Я ведь о собственных ощущениях, — уточнил Балашов. — За все человечество не берусь судить.
— Тогда прошу прощения, если обидел.
— Не извиняйтесь. Ведь вы искренне усомнились.
— А вы психолог не меньше меня. Хотя по профессии, скорее всего, служивый человек. Офицер?
— В точку. От вас, смотрю, ничего не укроется.
— Здесь не надо быть академиком. Я сделал вывод из очевидного. Выправка, аккуратность, сдержанность и еще кое-что, именуемое «военной косточкой», — ваш внешний портрет.
— Военная косточка это, должно быть, педантичность?
— В том числе. И я бы добавил сюда умение разбираться в людях и подчинять их своей воле.
— Ого! Много же я о себе узнал, — наполняя стаканы, рассмеялся Балашов.
— Не скромничайте. Все вы прекрасно знаете и понимаете. Ведь я забыл упомянуть главное в вашем портрете.
— И что же? — поднимая стакан, поинтересовался Балашов.
— Глубокий ум. Он сквозит и во взгляде, и в вашей речи…
— Слава богу, что вы заметили это. А то образ Скалозуба мне мало импонирует.
— Тем не менее, скалозубов у нас хватает.
— Ну что, за умных профессионалов? — предложил тост Балашов.
— За них.
Они с удовольствием принялись за вареную курицу, на какое-то время забыв о коньяке и разговорах.
— Хороша! — похвалил Олег, прикончив ножку и крылышко. — Юля какие-то специи добавляет, когда варит. И вкус, и аромат… Просто волшебные.
— Это верно, — вытирая руки салфеткой, согласился Балашов. — Передайте супруге мою благодарность.
— Передам.
Глаза Олега затуманились, на губах застыла по-детски беззащитная улыбка.
— Мы ведь с ней еще студентами поженились, — вдруг заговорил он после паузы. — Сначала в общаге ютились, потом комнату получили…
Балашов слушал, откинувшись на спинку дивана. Чтобы перебороть желание закурить, он медленно потягивал остывший чай с лимоном.
— Она у меня настоящая красавица, — не без гордости заявил Олег.
— А фото есть с собой?
— Есть, — оживился попутчик и полез в карман дубленки. — Вот, посмотрите.
Вынув фотографию из бумажника, Олег протянул ее Балашову. Тот
с интересом смотрел на милое лицо незнакомки, отмечая неправильность черт и немолодой возраст. Было в нем что-то неуловимо женственное и по-своему привлекательное, оттого, наверное, возвращая снимок, он совершенно искренне заметил:
— Очень милая женщина.
— Как точно вы сказали, — благодарно подхватил Олег. — Милая. Она, конечно, не королева красоты в общепринятом смысле. Но… Понимаете…
Голос его дрогнул. Судорожно сглотнув, он замолчал, очевидно, чтобы успокоиться, а затем продолжил:
— У нее была онкология. Пять лет назад сделали операцию. Сказали, что дают гарантию на пять лет, а потом…
И вновь волнение не позволило ему говорить.
Мужчины молчали, и лишь однообразный стук колес царил в замкнутом пространстве купе, успокаивая и баюкая пассажиров.
— Пять лет гарантии. Откуда эта цифра? — внезапно заговорил Олег.
— Это усредненная цифра, — твердо произнес Балашов. — Но существует конкретный человек с индивидуальными характеристиками организма. Я знаю людей, которые после операции прожили до глубокой старости.
— Вот и она верит… А я…
Он безнадежно махнул рукой и отвернулся к окну.
Балашов потянулся к бутылке, плеснул в стаканы по пятьдесят граммов.
— Давайте выпьем, — предложил он. — За Юлию.
Олег молча взял стакан и залпом осушил его.
— Сейчас бы закурить, — морщась, пожаловался он.
— Я тем же страдаю.
— Ладно, потерпим, — как бы приказав самому себе, сказал Олег и взял со стола яблоко.
— Вы счастливый человек, — неожиданно сказал Балашов.
— Вот те на! — изумился Олег, забыв надкусить яблоко, которое держал возле рта.
— Да-да, и не спорьте. Вы любите свою жену. И она вас, судя по всему. У вас это взаимно. Такое редко бывает. А вот мне не повезло…
Олег пристально смотрел на попутчика, удивляясь перемене, произошедшей с его лицом. Невозмутимо-спокойное, оно вдруг обрело черты горькой безысходности.
— Страшно признаваться в этом в пятьдесят лет, когда молодость позади, — продолжал Балашов, опустив глаза. — Но это данность, и от нее никуда не денешься. Не было в моей семейной жизни такого трепета, как у вас. Таких близких отношений.
Он посмотрел в глаза соседу, и тот внутренне содрогнулся от метнувшейся на него тоски, застарелой, незалеченной.
— Ирины уже нет. Умерла от сердечного приступа год назад.
Мы тоже молодыми поженились. Я курсант, она студентка первого меда. Вначале ее капризы и эгоизм казались забавной игрой. Но шли годы, а она не менялась. А если и менялась, то в худшую сторону.
— Вы любили ее?
— Теперь не знаю. Скорей всего, была молодая страсть. Она хорошенькая была. Природная блондинка, с фиалковыми глазами.
— Редкая красота.
— Да, редкая, — равнодушно подтвердил Балашов. — Такая же редкая, как и ее больное самолюбие. Она выросла в семье профессора и оперной певицы. У них были слуги. Ирина берегла руки для игры на фортепьяно. Но когда мы оказались в гарнизоне, где воду брали из единственного колодца, а печь растапливали соломой… Короче, большую часть домашней работы делал я. Она не работала, а по дому лишь кое-как готовила обед. Когда родился сын, то и готовить пришлось мне. Нет, я не хочу все свести к пошлым упрекам… Хотя, сами понимаете, после двенадцати часов работы в экстремальных условиях как-то по-особому хочется домашнего уюта и женской заботы. И все же не в этом дело. Мы все больше отдалялись друг от друга. Она плакала, упрекала меня во всех ужасах быта, в том, что она губит себя в этой глуши, а я не могу потребовать у начальства лучших условий. Мы перестали разговаривать. А потом и… Одним словом, и в сексе мне было отказано.
Балашов нервно разорвал салфетку, сложенную вчетверо, посмотрел в синеву надвигающихся сумерек, и продолжил:
— После моего повышения жизнь потихоньку наладилась. Так мне казалось первое время. Ирина работала по специальности, по вечерам играла в полковом оркестре, в офицерском клубе. В гарнизоне были бытовые удобства, а в городе — магазины, развлечения. Она красиво одевалась, была самой элегантной среди женщин. Однажды я вернулся из командировки и застал Ирину с командиром полка…
