Валерий Федорович Красовский

Письма из прекрасного далека

Книга шестая. Минуя озеро Байкал

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Валерий Федорович Красовский, 2018

Автор на примере героя своего повествования описывает жизнь военных медиков в период семидесятых годов двадцатого века. Книга проиллюстрирована фотографиями той поры, приведена эпистолярная подборка.

16+

ISBN 978-5-4493-8176-7 (т. 6)

ISBN 978-5-4493-8177-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Письма из прекрасного далека
2. МИНУЯ ОЗЕРО БАЙКАЛ
   1. ТАМПОН
   2. СОН
   3. МЕЧТЫ И БУДНИ
   4. НЕОЖИДАННЫЙ ФИНАЛ
   5. НЕОПРАВДАННАЯ ТЕРПИМОСТЬ
   6. НАКАНУНЕ
   7. ВСЕ, ЧТО СМОГЛИ
   8. ГРИБНОЙ МИРАЖ
   9. КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС И ЛЮБОВНЫЕ ПЕРЕТАСОВКИ
   10. ИСПЫТАНИЕ ИЗДЕЛИЯ
   11. КОНФЛИКТ
   12. ОТЛОЖЕННАЯ ПЕРСПЕКТИВА
   13. СЛУЧАЙ НА ПОЛИГОНЕ
   14. ЛЮБОВНИК
   15. КТО ТАКОЙ МЕККЕЛЬ?
   16. ПОЧТИ ЦИРКОВОЙ ТРЮК
   17. ОБМАНЧИВАЯ СИМПТОМАТИКА
   18. ПАМЯТНИК
   19. ПО САМОМУ КРАЮ
   20. АГРАВАНТЫ, СИМУЛЯНТЫ, ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛИ
   21. УТРЕННЯЯ ГИМНАСТИКА
   22. ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ
   23. ТАМ, ГДЕ БЫЛА КАЗАРМА КАВАЛЕРИСТОВ
   24. КОЧЕГАР
   25. ИЗ ТАБАКЕРКИ
   26. ПИСЬМО 02.10.1977
   27. ПИСЬМО 17.10.1977
   28. ПИСЬМО 20.11.1977
   29. ПИСЬМО 25.11.1977
   30. ПИСЬМО 04.01.1978
   31. ПИСЬМО 15.02.1978
   32. ПИСЬМО 25.02.1978
   33. ПИСЬМО 03.03.1978
   34. ПИСЬМО 21.03.1978
   35. ПИСЬМО 12.05.1978
   36. ПИСЬМО 22.10.1978
   37. ПИСЬМО НАТАШИ
   38. ПИСЬМО 02.01.1979
   39. ПИСЬМО 22.02.1979
   40. ПИСЬМО 30.07.1979
   41. ПИСЬМО 02.11.1979
   42. ПИСЬМО 28.12.1979
   43. ПИСЬМО апрель 1980
   44. ПИСЬМО 20.07.1980
   45. ПИСЬМО 17.08.1980
   46. ПИСЬМО 22.09.1980
   47. ПИСЬМО 02.11.1980
   48. ПИСЬМО 10.12.1980
   49. ПИСЬМО 18.12.1980
   50. ПИСЬМО 24.12.1980
   51. ПИСЬМО май 1981

МИНУЯ ОЗЕРО БАЙКАЛ

В повествованиях этого периода новые действующие лица, впечатления, умозаключения, практические выводы и, естественно, авторское присутствие. Если к фотоэтюдам миновавшего безвозвратно времени приложить сюжеты сохранившихся писем, то можно получить очарование воспоминаний.

ТАМПОН

Это была первая полостная операция старшего лейтенанта Шувалова Василия Фомича по прибытии в Забайкалье. Шел то ли второй, то ли третий день его адаптации к новой должности. Он с женой, то же врачом, расположился временно в одной из свободных палат для больных. Дочь они оставили у бабушки, так как заранее были предупреждены о возможных сложностях с проживанием. На утреннем строевом смотре к командиру батальона, соблюдая уставной регламент, обратился сержант-санитар из приемного отделения и сказал, что из ближайшей части доставлен заболевший. С трудом, поборов в себе внутренние сомнения и нежелание отпускать кого-либо из врачей на практическую работу прямо из замершей в ожидании шеренги, командир батальона, врач из когорты начальников известной строгой дисциплинарной категории, разрешил Шувалову покинуть мероприятие и осмотреть больного солдата. У поступившего была типичная клиника острого аппендицита с выраженными симптомами раздражения брюшины. Давность от начала болезни более суток. Шувалов остался оперировать больного. Отросток располагался в малом тазу, его пришлось удалять ретроградным способом. На это ушло время. В операционную зашел ведущий хирург медицинского батальона, его предыдущую должность заведующего отделением теперь занял Шувалов, и спросил:

— Помощь нужна?

— Нет, не нужна, — ответил оперирующий. — Скоро закончу.

Ассистировала на операции медицинская сестра, бурятка по национальности. Свое дело она знала хорошо.

Отросток был на стадии флегмонозно-гангренозного воспаления и, естественно, что окружающие ткани среагировали. Послеоперационную рану пришлось дренировать тампоном. Едва Шувалов успел закончить оформлять историю болезни, как в ординаторскую ворвался предыдущий ведущий хирург батальона в звании майора и начал кричать, можно было даже сказать орать на новенького:

— Немедленно убери тампон! Я приказываю!

Шувалов был ошеломлен. Такого отношения между врачами он прежде не встречал. Немного помедлив, чтобы овладеть собой и не нагрубить в ответ, отложив в сторону лист назначений, Шувалов спокойно ответил: — Я ничего убирать не буду, так как все сделал правильно. Если хотите, то можете это сделать сами, но это я отмечу в истории болезни.

Шувалов начал испытывать определенное волнение за исход операции, думая, что к больному направится этот человек, который недавно получил направление в медицинскую академию в клиническую ординатуру. К счастью он уже не имел должностного права делать этого. Высыпав еще несколько словесных тирад, покрывшись гневным румянцем, он некоторое время стоял в замешательстве от спокойной и стойкой убежденности Шувалова.

— Не, волнуйтесь! На шестые сутки я уберу дренаж, а еще через два-три дня закрою рану.

«Академик» посмотрел на храброго старшего лейтенанта с недоверием и некоторым удивлением, а затем куда-то исчез. Примерно через три часа в отделение приехал главный хирург округа, интеллигентный вежливый офицер. Он был в звании подполковника. Шувалов по просьбе прибывшего шефа снял несколько швов и показал ему ложе червеобразного отростка. Брюшина в том месте была багрово черного цвета. Вернувшись в ординаторскую, главный хирург оделся, пожал Шувалову руку и уехал, сказав:

— Все правильно! Без дренажа был бы риск развития абсцесса. До свидания! Желаю успехов.

Вскоре Шувалову стало известно, что накануне бывший ведущий хирург, а теперь убывающий в Ленинград, неудачно тампонировал рану. Дело закончилось развитием разлитого перитонита. Больной был переведен в окружной госпиталь, где долго лечился. С этим человеком Шувалову уже не доводилось больше встречаться. В период афганской кампании какое-то время он был в сороковой армии. Шувалов в это время занимался обеспечением этого контингента необходимыми диагностическими и лечебными средствами на основе человеческой донорской крови.

По истечении шестых суток у прооперированного солдата был извлечен дренаж, а еще через три дня, когда из раны уже ничего не выделялось, Шувалов окончательно ее зашил двумя стежками. Заглянувший в это время в перевязочную будущий питерский светила был явно под впечатлением от исхода операции и осуществленной лечебной тактики, и как показалось Василию Фомичу, на лице его даже читалась нескрываемая досада. Больной был выписан с выздоровлением.

Спустя годы, вспоминая об этом случае, Шувалов в душе все же был благодарен «академику», который, пригласив главного хирурга округа, тем самым подстраховал его. Течение болезни зависит от множества, часто непредсказуемых факторов, а для Василия Фомича исход первой операции являлся, можно сказать, тестом на его профессионализм.

СОН

Шувалову снился сон, что вдоль перрона по шпалам бежит человек в солдатской униформе и кирзовых сапогах. Двигаясь по тому же пути, его медленно настигал тепловоз, тянувший вереницу груженых вагонов. Машинист тепловоза отчаянно сигналил. Расстояние между бегущим солдатом и составом неуклонно сокращалось. Несколько человек, стоящих на перроне с ужасом наблюдали за происходящим. Через десяток метров перрон заканчивался, там можно было повернуть направо, чтобы спастись. Бегущему человеку не составляло труда отпрыгнуть влево. Между путями достаточно пространства, чтобы остаться невредимым. Но он боялся это сделать, видимо потому, что по соседнему пути двигался встречный состав. Колеса тепловоза не вращались из-за экстренного торможения и оставляли позади себя шлейфы искр. Состав замедлял движение. Когда до конца перрона оставалось всего-то пара метров, тепловоз сбил несчастного и протащил по рельсам, прежде чем остановиться. Путевые рабочие извлекли изуродованное тело из-под колес. Поезд двинулся дальше. Шувалов проснулся весь мокрый от холодного пота. До звонка будильника оставалось около часа, но заснуть он больше не смог.

Утренний развод проходил, как обычно. Было туманно. Стояла осень. Сопки были в багрянце. Перед глазами у Шувалова возникло лицо комбата. Шел строевой смотр перед комиссионной проверкой.

— О чем задумались, Василий Фомич? — спросил его Гуров.

— О чем еще думать, как не о работе, — уклончиво ответил Шувалов.

— Петлицу надо подшить, — показал пальцем комбат и перешел к следующему офицеру.

Утренний морозный воздух освежал и вскоре в голове у Шувалова исчез последний призрак ночного видения. Со стороны штаба строевым шагом через плац к Гурову подошел посыльный и, получив разрешение обратиться, сказал:

— Товарищ капитан, звонили с железнодорожной станции. Просят прислать медицинский уазик. Там кого-то сбил поезд.

Шувалов слышал сообщение, так как комбат стоял рядом.

— Василий Фомич, съездите на станцию! — обратился к нему Гуров. — Разберитесь в чем дело. Если потребуется окажите помощь. Строевой смотр вы уже прошли.

Подъехав к железнодорожной станции, Шувалов вышел из машины и направился выяснять у начальника станции причину вызова.

— Похоже, что погиб кто-то из военных, — сообщил тот.

С сопровождающими его путейцами Шувалов осмотрел место происшествия. Спасать было некого.

На железнодорожных путях в разных местах лежали: туловище пострадавшего, правая нога, обутая в кирзовый сапог, дальше левая с обнаженной стопой, голова была на своем месте, но раздавлена, лицо изуродовано. Все это напоминало продолжение ночного кошмарного сна. Останки собрали, погрузили в уазик. Шувалов доставил найденные части тела в военный морг для проведения экспертизы.

В отделении уже кипела работа. Василий Фомич переоделся в спецодежду и пошел оперировать очередного больного. Он не верил в вещие сны и посчитал это случайным странным совпадением.

МЕЧТЫ И БУДНИ

Когда командир медицинского батальона капитан Гуров медленно и грузно выходил, минуя сварное с небольшой калиткой ограждение штабного здания, спускался вниз к плацу по нескольким ступенькам, затем отмеряя шагами бетонные плиты, приближался к выстроившимся на утренний развод офицерам, выставив вперед свой массивный подбородок, подчиненные напряженное замирали, ожидая команды начальника штаба: «Сми-и-и-рно! Равнение… на… средину!» и последующего доклада. Затем следовало, как всегда:

— Здравствуйте, товарищи офицеры!

— Здравжлав твариш капитан! — слышалось в ответ.

В то утро ответ получился сбивчивым, разноголосым, без энтузиазма. Пришлось его повторить несколько раз, пока пожелание здоровья единоначальнику не выстрелило убойной очередью.

— Ну, вот теперь хорошо! — удовлетворенно сказал Гуров и мысленно представил себя едущим в автомобиле «Чайка» по Красной площади, где в ответ ему слышалось дружное: «Здражлавтав маршсовюза!»

Несмотря на сильные утренние морозы, распорядок дня не корректировался, а разводы продолжались до тех пор, пока стоящие в хромовых сапогах военные медики не начинали дружно пританцовывать. Смотреть эту лезгинку Гуров не любил и приказывал всем разойтись по рабочим местам.

Медицинский батальон был учебным, как и вся танковая дивизия. В батальоне готовились санитарные инструктора для последующей службы в частях Забайкальского военного округа. По штату было три роты по три взвода, где в качестве преподавателей выступали, как правило, лейтенанты, после медицинских факультетов. В медицинской роте трудились практические врачи, которые весьма неохотно ходили на построения в связи интенсивной загрузкой отделений. В дни оттепелей, когда утренние строевые смотры тупо затягивались, Шувалова Василия Фомича по предварительной договоренности с операционной медсестрой, вызывали в отделение, где работы всегда было предостаточно: запланированные и экстренные операции, перевязки, амбулаторный прием. Один единственный ординатор (позже, правда, дали второго) был то во врачебной призывной комиссии, то обеспечивал какое-нибудь из бесконечной череды учение. Работать Василию Фомичу иногда приходилось по несколько суток кряду, и он появлялся дома, как привидение. Дважды в год в дивизию поступали новобранцы изо всех районов Союза. Заболеваемость, в силу адаптационного синдрома, была очень высокой. У призванных солдат обострялись хронические процессы, частота возникновения пневмоний навевала мысли об эпидемическом характере этой болезни. Менингиты протекали с клиникой токсико-инфекционного шока.

НЕОЖИДАННЫЙ ФИНАЛ

Во время службы в Забайкалье старшего лейтенанта Шувалова в качестве врача на командно-штабные учения начальник медицинской службы дивизии брал с упорным постоянством, а это могло быть от двух до четырех раз в год. Шувалов за несколько дней перед началом этого мероприятия тщательно перепроверял медицинскую укладку, выбрасывал просроченные медикаменты и заменял их новыми. В те времена шприцы хранили в небольших металлических цилиндрических контейнерах, наполненных спиртом, закрывающихся крышкой с резьбой, которую надо было навинчивать настолько плотно, чтобы не протекало содержимое. Разовые медицинские изделия еще не получили распространения, за исключением скарификаторов и небольших игл, которые использовались для прививок. Момент начала учения, был строго засекречен, но, тем не менее, все знали благодаря «офицерской контрразведке», что это случится такого-то числа в четыре тридцать утра, поэтому спали не раздеваясь. Этот хронометрический рубеж в армии называется временем «Ч». И вот в динамиках оповещения в квартирах домов офицерского состава послышался сигнал тревоги. В полном мраке все пришло в движение. Свет зажигать было запрещено. Во дворах был слышен топот сапог многих ног, бегущих в сторону контрольно-пропускного пункта. Умудренные и дальновидные ветераны службы в ту ночь оставались на рабочих местах, не уходя домой, поэтому имели временную фору. Из боксов выводили технику и строили в походные колонны. Командиры вскрывали секретные пакеты с заданием. Медицинский батальон был представлен несколькими машинами, на одной из них, называвшейся автобусом санитарным, ехал начальник медицинской службы дивизии в кабине рядом с водителем. Шувалов расположился в кузове лежа на носилках рядом со своей лекарственной укладкой. Вскоре дивизионная колонна начала движение между забайкальских сопок. Учения были окружные, на которых были представители генерального штаба, поэтому чувство напряженности и нервозность не покидали начальствующий состав. Стоял сентябрь. Склоны сопок были в золоте и багрянце, которые вместе с вечнозеленым фоном елей, сосен и пихт создавали фантастический мозаичный рисунок. Над всем этим великолепием возвышались светло-желтые пирамиды лиственниц. По утрам и ночью было довольно холодно.

На одной из кратких остановок к Шувалову в санитарный автобус заскочил лейтенант из связистов и пожаловался на ноющую боль в животе, изжогу. Шувалов осмотрел его и признаков острой внутрибрюшной патологии не выявил.

— Это у тебя гастрит обострился. Большинство болезней желудка нейрогенной природы. Уедут проверяющие, закончится учение, сразу дела пойдут на поправку. Волнуешся?

— Не то, чтобы, но есть немного.

— Меньше взвода не дадут, дальше Забайкалья не пошлют, — привел доктор ему стандартное местное успокаивающее средство. — Давно служишь?

— Два месяца после училища.

— Женат?

— Да. Но жена осталась у своих родителей с маленьким ребенком.

— Понятно. Питаешься, как придется.

Шувалов дал ему спазмолитическое средство с содой и сказал, что в случае, если состояние не улучшится, прийти повторно. Потом кто-то порезал палец. Пришлось делать перевязку. Приходили клянчить спирт, но, получив ответ, что до конца учений эта тема закрыта, удалились. Потом в проеме дверей возник моложавый представитель особого отдела и, что-то пометив в лабиринтах своего расчетливого аналитического ума, исчез. Амбулаторный прием велся во время кратких остановок. Колонна дивизии двигалась весь день и ночь и только на рассвете достигла намеченного района сосредоточения. Место было живописным. Широкая долина, окаймленная таежными сопками, покрытая утренним туманом, едва подсвечивалась восходящим, еще скрытым за горами солнцем. Быстро расставлялись палатки, запускались полевые малогабаритные электростанции. Шувалов заглянул в штабную палатку. Там на двух складных столах ближе к центру лежала большая учебная карта. Командир дивизии и его начальник штаба что-то чертили на ней. Рядом находились представители служб. Один из солдат растапливал походную чугунную печь. Возле тента стоял небольшой столик с нарезанным хлебом и ломтиками сала. Аромат хлеба был неописуемым. Шувалов подошел к своему медицинскому начальнику с тюркской фамилией и доложил о принятых больных. На выходе удалось прихватить ломоть хлеба с салом, густо засеянный тмином. Сводило челюсти от желания тут же попробовать это лакомство. Среди зарослей кустарника уже дымила полевая кухня начальника продовольственной службы. Долину пересекала линия высоковольтной электропередачи. Ее поддерживающие мачты смутно начали выступать в утреннем тумане. Ожидалось прибытие вертолета с проверяющими офицерами из центра. Через несколько минут послышался слабый, но постепенно усиливающийся звук мотора. По району сосредоточения прошла легкая сейсмическая волна последних приготовлений. Неожиданно белый воздушный утренний туман осветился яркой вспышкой, послышался треск, затем звук взрыва. Наступила минута оцепенения. Место катастрофы тут же оцепили. Спасать было уже некого. Учения были свернуты. Началось расследование этого трагического случая.

НЕОПРАВДАННАЯ ТЕРПИМОСТЬ

Утренние разводы для врачей являются одним из моментов, когда можно опросить военнослужащих об их состоянии здоровья. Невзирая на строгие командирские указания о необходимости стойко переносить тяготы и лишения армейской службы и, порой, сержантский произвол, солдаты, как правило, своевременно обращались за медицинской помощью. Особенно заботливы были о своем здоровье призывники из Средней Азии и Кавказского региона.

Такое поведение можно было бы взять за эталон, если бы не эпизоды преувеличенного страха по поводу каждого вскочившего на коже прыща, а иногда и всплесков откровенной симуляции. Второй крайностью было, если не равнодушие к состоянию своего здоровья, то чрезмерная терпимость и скрытность. Такие проявления характера больше наблюдались у призывников со славянских республик. В автомобильном батальоне произошел один очень неприятный случай: солдат потерял сознание и упал во время построения в столовую. Когда его доставили к Шувалову на осмотр, то выяснилось, что он болеет уже несколько дней. Все это время его беспокоили боли в животе, были диспепсические расстройства. За медицинской помощью не обращался. При детальном обследовании у больного была выявлена запущенная паралитическая стадия перитонита. Ввиду тяжести состояния больного, после предварительной консультации с ведущими специалистами округа, он был срочно направлен в окружной госпиталь, который также находился в Чите. Несмотря на экстренно выполненную операцию спасти новобранца не удалось. Врач и руководство автомобильного батальона были наказаны. Шувалову запомнились на всю жизнь родители этого солдата. Они на несколько минут зашли к нему, чтобы более подробно узнать об обстоятельствах болезни своего сына. Шувалов рассказал им все, как было. Язвенный колит привел к перфорации толстой кишки и развитию затем воспалительного процесса, который распространился по всей брюшной полости. У их сына была довольно редкая группа крови. Доноров было мало и Василию Фомичу тоже пришлось дать свою кровь, так как его группа и больного совпадали.

НАКАНУНЕ

Следующие учения не заставили себя ждать. Не прошло и трех месяцев, как Шувалов вновь оказался в санитарном автобусе лежа на носилках, которые покачивались в такт дорожным ухабам. Стояла морозная забайкальская зима. Маршрут колонны пролегал по воспетым диким степям на юго-востоке Читинской области. Дул пронизывающий ветер, подкрепленный тридцатиградусным морозом. Во всех машинах работали обогреватели. Во время остановок в местах максимального возможного затишья за каменистыми уступами, где имелись снежные заносы, из кусков наста спешно строились сооружения для удовлетворения естественных нужд боевых организмов. Чтобы не повредить холодом то место, на котором боевая человеческая единица проводит большую часть своего жизненного времени, выполняя возложенные на нее общественно необходимые функции, ей приходилось действовать быстро и решительно. До самого горизонта простирался пустынный холодный заснеженный пейзаж. Случайные строения на пути движения из почерневшего от времени дерева, казались фантасмагорией, но в них жили люди. Заканчивался третий день учений. У одного из солдат Шувалов диагностировал острый аппендицит, и его пришлось отправить в окружной госпиталь по транссибирской железной дороге. От мерного убаюкивающего покачивания Шувалов вскоре задремал. Ему было приятно. Начали сниться сны вначале приятные, потом похуже. В последнем сне ему представилось, что он лежал на печи в своем давно миновавшем детстве. От кирпичей исходило приятное тепло. Он куда-то проваливался вниз. Летел, летел и не достигал тверди. Тошнота начала подступать к горлу. И тут послышался голос бабушки:

«Вставай, внучек! Я только что закрыла заслонку. Иди, погуляй на улице».

Он встал, надел зимнее пальто, валенки, шапку ушанку, варежки, взял свои лыжи и пошел кататься с горки. Мгновенно сознание из далекого прошлого вернуло доктора в координаты реальности. Шувалов открыл глаза. Перед ним был салон санитарного автобуса с рядами подвешенных носилок. И все же что-то было не так, как обычно. Изменилось его самоощущение. Голова была тяжелой, побаливала, перед глазами плыли желтые круги, изнутри к горлу подкатывал тошнотворный импульс. «Неужели угорел? — мгновенно мелькнула мысль самоосуждения. — Ведь я же единственный практикующий врач на учениях». Через силу приподнявшись, Шувалову удалось открыть вмерзшую боковую оконную створку. Холодный морозный воздух белыми клубами начал врываться внутрь. В глазах посветлело, исчезли желтые круги. «Иногда во время движения в туннелях возникает опасность отравления выхлопными газами, но вокруг открытое пространство, дующий сильно ветер, машины идут на дистанции друг от друга, — размышлял он». Когда продрог, Шувалов закрыл боковое окно и начал принюхиваться. В салоне пахло бензином. Поочередно обследовав все ниши и походные укладки, он, наконец, обнаружил источник своего плохого самочувствия. Водитель автомобиля оставил в салоне канистры и кроме них, несколько тряпок, пропитанных маслом и бензином. Испарения усиливали потоки теплого воздуха от обогревателя. От ветоши исходил, как тогда казалось Шувалову, тошнотворный запах. Он вновь открыл окно и выбросил в них найденные использованные замусоленные обрывки какого-то обмундирования. Кружилась голова и ему пришлось лечь на свое «излюбленное место». Длительных остановок не было до самого вечера, пока участники учений не прибыли в какой-то отдаленный гарнизон. Медицинский начальник Шувалова, подходящий к классификации великого Пирогова на все сто, открыл наружную дверь и голосом, не терпящим возражений, приказал выделить пару сотен граммов spiritus rectification какой-то дивизионной шишке из тылового обеспечения. Шувалову хотелось послать его куда-нибудь подальше, но через силу он сдержался.

— У меня спирт остался только в укладках, — ответил он, — а учения еще не закончились.

Видимо про пол-литровый флакон, изъятый у доктора днем раньше, он преднамеренно забыл, решив проверить на наличие излишков. Но таковых у Шувалова не имелось еще долго — до того времени, пока он не получил в свое распоряжение станцию переливания крови и всю соответствующую службу, но это уже в другое время и в другом военном округе. Прежде чем идти в столовую части на ужин, он прогулялся между казармами городка, пока не стало легче. Затем на ночь проглотил какую-то кашу и выпил стакан чаю. Трудоспособность восстановилась. После острых случаев отравлений или длительных хронических воздействий у некоторых людей появляется, если не аллергия, то сверхчувствительность к этим веществам. С утра следующего дня было тридцатое декабря. Все гадали — снизойдет ли руководство к простым служивым и да не завершит ли учения в срок, и да не позволит ли Новый год встретить со своими семьями. После подведения итогов дивизионная колонна стремглав рванула на Читу и к утру тридцать первого декабря к всеобщему ликованию без потерь достигла цели.

ВСЕ, ЧТО СМОГЛИ

Это случилось во время очередного утреннего построения. За забором части послышались громкие крики, ругательства. Похоже, происходила драка. Через какое-то время с контрольно-пропускного пункта к Гурову подбежал сержант и сказал, что принесли раненого ножом гражданского человека. Случился один из тех немногих моментов, когда командир батальона сам приказал Шувалову покинуть строй и оказать помощь. Раненого, держа за руки и ноги, несли три человека. Шувалов крикнул им:

— Несите сюда! — и рукой показал на дверь приемного отделения.

В палате интенсивной терапии Василий Фомич осмотрел доставленного мужчину примерно тридцати лет. Он был бледен, точнее сказать, бел, как лист бумаги и ни на что не реагировал. На левом бедре примерно на четыре-пять сантиметров ниже паховой складки имелась рана около полутора сантиметров длиной и шириной с полсантиметра. Рана не кровоточила, но диагноз был очевиден: ножевое ранение в верхней трети левого бедра, острое внутриполостное кровотечение; повреждена была, скорее всего, внутренняя подвздошная артерия. Анестезиолог-реаниматолог быстро поставил капельницу и определил группу крови. Дежурный врач вызвал городскую машину скорой помощи. Так как Шувалов был универсальным донором, то он сдал два флакона крови по двести пятьдесят миллилитров. Переливаемая кровь вернула раненому признаки жизни: он порозовел, на лучевых артериях появился пульс. Шувалов дал распоряжение срочно развернуть в оперблоке полевой стол и нести туда пострадавшего, но в это время прибыли гражданские врачи и забрали раненого на капельнице в дежурную больницу. Позже стало известно, что ранение оказалось смертельным, и пострадавший умер. Неизвестно, удалось бы военным медикам спасти этого больного или нет, если бы они взяли его в свою операционную, где шло плановое вмешательство, и единственная медицинская сестра была занята. Это происшествие побудило Шувалова развернуть второй стол и держать его наготове со стерильным комплектом белья для таких происшествий. Но этот второй стол, к счастью, так и не был задействован до момента перевода Шувалова в другое медицинское учреждение и в другую местность.

ГРИБНОЙ МИРАЖ

«Ах, лето красное, любил бы я тебя!» — думал Шувалов, если бы не очередное военно-учебное путешествие по степям и между сибирских северо-читинских сопок, которое длилось около недели. На этот раз «воевали» долго и с удовольствием. Высокое начальство успевало поохотиться и порыбачить. Три штабных учения чуть более чем за полгода — не курорт. Во время отсутствия Шувалова, как хирурга (он заведовал хирургическим отделением) его молодые коллеги все трудные случаи отправляли в соседний окружной госпиталь. Из Монголии на вторые сутки от начала болезни поступил больной с разлитым перитонитом. Его также отправили. Начальник медицинской службы дивизии, который сделал Шувалова своим неизменным попутчиком на всех армейских мероприятиях, получил выговор за плохую организацию диагностической и эвакуационной работы. К его несчастью и к благу Шувалова он в будущем уже оставлял его на базе, где тот брал на себя такие случаи, оперируя больных и ставя их на ноги. Но это в будущем, а тогда колонна подъезжала к паромной переправе. Часть техники прошла своим ходом, а пока не подошли инженеры понтонеры, кое-то переправился на пароме. Санитарный автобус тоже перекочевал на другой берег. Вода в реке была ледяная. Окунулось лишь несколько смельчаков. Над разноцветными камушками отмели стремительно бежали водяные потоки, в которых строго на одном месте, чуть пошевеливая плавниками, барражировали рыбешки. На крючки с наживкой они не реагировали, видимо, у них был какой-то особый жизненный транс полного равнодушия к окружающему. На военных выразительно посмотрела корова, которая тоже переехала вместе со своим хозяином, потом равнодушно отвернулась с обиженным видом. Один из солдат исправил оплошность и дал ей кусочек хлеба. Буренка в ответ облизала ему руку и напоследок хлопчатобумажную ткань гимнастерки. Паром работал в усиленном режиме, переправляя легковые машины местных жителей, телеги с лошадьми, мотоциклетные коляски. Рядом с солдатами весело переговаривалась группа студентов с рюкзаками за спиной, стояло несколько женщин с детьми, куда-то торопились геологи, везя оборудование и провиант на уазике в противоположном направлении. Было жарко, под тридцать. Шла вторая половина июля. По ночам часто шли дожди, но днем неизменно было солнечно. Когда все участники учений переправились, колонна вновь выстроилась в походном порядке и начала движение. До самого горизонта простиралась сложно рельефная типичная забайкальская местность: каменистые нагромождения, окруженные зелеными порослями травы, небольшие возвышения, потом ложбины и низменности с протекающими в них ручьями, иногда встречались сопки, покрытые хвоей и лиственными деревьями. К одному из таких ориентиров местности колонна в тот момент подъезжала. Сопка была пологая, у подножья окружена травой, имевшей настолько интенсивный зеленый цвет под солнечным освещением, что казалась изумрудной россыпью. Но иллюзорность исчезла, когда военные, охватив гору полукольцом машин, остановились. В душе Шувалова было какое-то трудно передаваемое ощущения блаженства от созерцания природной гармонии и пейзажного великолепия. В памяти трудно сохранить все тонкости сюжета, все оттенки красок, всю панораму местности. Шувалов вышел из машины. От свежего воздуха закружилась голова, но скоро организм адаптировался. Он заметил, что некоторые уже побывали на сопке и возвращались оттуда, неся, кто в чем, великолепные подосиновики. Ему пришлось поспешить, чтобы тоже собрать этих лакомых даров природы. Но, как оказалось, он зря волновался. Зайдя в поросль деревьев, он не поверил своим глазам: подосиновики после обильных дождей выросли в таком огромном количестве, что казались то ли искусственной плантацией, то ли природной аномалией. Они были везде: среди травы, между камней, возле деревьев, под ветками, между опавших прошлогодних тлеющих листьев… Шувалов нарезал, сколько смог унести, затем вернулся снова. С вершины сопки спускалось несколько знакомых ему офицеров-сослуживцев. Они несли в руках и самодельных туесах отборные боровики.

— Где вы их нашли? — спросил Шувалов.

— Там, повыше, где сосны и пихты, — ответил один из них. — Не торопись, их не меньше, чем подосиновиков.

Доктор спешно рванул по склону сопки наверх. Кустарники и лиственные деревья сменили хвойные породы. Столько белых грибов в одном месте Шувалов не видел никогда. Когда шок и потрясение прошли, он начал их срезать и складывать в матерчатую сумку. Когда все, набрали грибов, встал вопрос, как их сохранить. Придумали подвешивать их на нитях в салонах автомобилей, чтобы высыхали во время движения. До конца учения оставалось еще два дня плюс обратная дорога. Все походные заготовки к моменту возвращения, конечно же, стали несъедобными. Шувалову удалось выбрать из всего привезенного лишь на небольшую сковороду.

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС И ЛЮБОВНЫЕ ПЕРЕТАСОВКИ

Вновь прибывающие в учебную танковую дивизию младшие офицеры с семьями в очень редком случае могли сразу поселиться в квартире. Первое время им приходилось довольствоваться либо служебными кабинетами, либо казарменным помещением, где обычно выделялась и отгораживалась от общего пространства небольшая площадь.

Лейтенант медицинской и фармацевтической службы Казаков Виктор получил назначение на должность заведующего дивизионной аптекой. Он был только в начальном периоде своей молодости, и только приступил к постижению сложного жизненного опыта, однако уже успел жениться на ровеснице, которая родила ему сына пару месяцев тому назад. Казаков был невысокого роста, коренастый, размеренный в движениях, не склонный к налаживанию быстрых дружеских контактов и союзов. Знакомился он с сослуживцами только по необходимости исполнения служебных обязанностей. На построения выходил прямо из своего небольшого кабинета, поэтому от его обмундирования исходил легкий аромат лекарственный снадобий и летучих эфиров.

Аптека располагалась рядом с таким же одноэтажным зданием лаборатории, где трудился давно сложившийся небольшой коллектив из женщин, проживавших в поселке и работавших по вольному найму. Одной из лаборанток была дама в возрасте около тридцати лет с большим круглым лицом, с которого пытливо поглядывали серовато-синие глаза в обрамлении ресниц густо покрытых черной тушью. Казалось, когда она рефлекторно мигала, что тушь черным антрацитом полетит вниз, но та держалась. На ее голове была пышная, покрытая бесцветным косметическим лаком, прическа на основе шиньона. Щеки были щедро, даже избыточно, покрыты румянами. На полных, словно накачанных воздухом губах, в зависимости от настроения хозяйки появлялась то красная, то кирпичного цвета, то бирюзовая помада. Подбородок был мужского типа, но лица не портил. На мочках ушей колебались в такт поворотам головы легко сменяемые клипсы. Росточек у лаборантки был не большой, полнота умеренная. Она имела ребенка, девочку в возрасте первоклашки, которая появилась в ее жизни, то ли в результате замужества, то ли в результате краткой, но яркой страсти. Все это было покрыто непробиваемой тайной.

На небольшой территории медицинского батальона всегда происходило множество пересекающихся людских передвижений служебной необходимости, поэтому все знали друг друга в лицо. Встреча заведующего аптекой и лаборантки по теории вероятности была неизбежной, что и случилось в один из будничных дней. Они обдали друг друга стойко въевшимися в одежду ароматами: он аптекарским скомпонованным из природных трав и рецепторных компонентов, она лаборантским на основе кислот и щелочей. Равнодушно посмотрев друг на друга, он был почти юноша, она уже дама в возрасте, они спокойно разминулись. Но то, что не под силу сознанию, не составляет труда химии. Какие-то неосязаемые реакции в их душах все же были запущены. При каждой новой случайной встрече, они все более «принюхивались» и в итоге осознанно познакомились. Лаборантка стала искать повод в обеденное время наведаться в аптеку и заказать что либо для своего заведения, либо просто проконсультироваться по какому-нибудь медицинскому препарату. Утес супружеской верности в лице лейтенанта Казакова около месяца противостоял накатывающимся волнам любви, но в итоге был поглощен стихией бездны.

С течением времени информация об этой любовной связи, став уже устаревшей для всего батальона, достигла кабинета замполита. Лейтенант Казаков был вызван на обстоятельную беседу, но, как оказалось, она эффекта не возымела. Жена Казакова, то ли по женской интуиции, то ли по случайно дошедшей информации, срочно покинула своих родителей и прилетела с маленьким сынишкой в суровое Забайкалье, а если точнее с коляской прямо в кабинет к своему законному супругу. Что происходило в этом реакторе страстей в течение последующих дней, осталось в глубинах душ действующих лиц.

Иногда утром, но чаще в обеденное время, Шувалов, проходя мимо аптеки, видел молоденькую девушку с коляской, в которой мило спал малыш. Лицо у девушки было красиво своей молодостью, но грустно. Казалось, что она вот-вот расплачется. Ведущий дивизионный хирург здоровался с ней, пытаясь приободрить. Она отвечала на приветствие, изображая необходимую в таких случаях улыбку. Через две недели к ней приехала мать, взяла дочь и внука и увезла на свою родину.

ИСПЫТАНИЕ ИЗДЕЛИЯ

Есть такой фразеологизм: «изобретать велосипед», смысл которого всем известен. Тем не менее, зачастую тщеславно пытливый, пронырливый, ищущий и вечно неудовлетворенный человеческий ум не останавливается в своих странствиях, добывая знания и, предлагая иногда парадоксально удивительные перевоплощения уже изобретенных вещей. Военная медицина, пусть и отстает в развитии методов спасения от стремительного взлета средств уничтожения, но тоже движется вместе с прогрессом.

Хирургия на первый взгляд кажется довольно консервативным разделом медицины, где однажды освоенные приемы и методики остаются незыблемыми. Это действительно имеет место, но доводка и улучшение качеств «велосипеда» продолжается. Каждый практикующий врач — главный оппонент, критик и оценщик всех новых веяний.

Когда спал трудовой ажиотаж первой половины дня, были проведены плановые операции и сделаны перевязки, сняты перчатки, маски, бахилы, шапочки и халаты и всей душой хотелось окунуться в нирвану обеденного покоя, Шувалова вызвал командир части.

— Нужно испытать одно новое изделие и дать заключение о перспективах его применения, — без предисловий начал разговор майор Гуров.

Так как Василий Фомич был постоянно загружен практической работой, его редко привлекали для экспертных работ по новой технике. Последний раз это случилось в прошлом году при испытаниях машины под названием автомобильная перевязочная.

— А когда надо начинать? — поинтересовался Шувалов.

— Сразу после обеда.

— В какие сроки требуется уложиться?

— В одну неделю. Распоряжения все даны, команда скомплектована. От вас требуется участие в качестве специалиста. Сбор в пятнадцать ноль-ноль на плацу.

Больше никаких пояснений не последовало.

Позволю себе небольшое отвлечение. Если обратиться к истории изобретений зеркал, то оказывается, что этот предмет существует уже несколько тысяч лет. О свойстве зеркальных поверхностей отражать не только свет, но и тепло узнали позже. Эта способность используется в термосах.

В назначенное время участники испытаний собрались на плацу. Было солнечно. На сопках расцветал багульник. На полигон шли налегке. Только у командира учебной роты капитана Зотова была медицинская сумка через плечо. Шувалов ожидал увидеть на месте прибытия очередное техническое изделие медицинской направленности, но там было пусто. Зотов остановился, снял сумку и положил ее на траву. Неподалеку росли сосны и были нагромождения валунов.

— Ну, что приступим! — послышался голос Зотова и он, расстегнув сумку, достал из нее небольшие пакеты, размером с блокнот в упаковке светло-серого цвета и раздал всем участникам. Внутри оказалась синтетическая пленка, с одной стороны которой было какое-то металлическое напыление, отражавшее изображения, как зеркало, со второй беловатое синтетическое покрытие. Как оказалось, все было банально просто. В эту пленку предполагалось в зимнее время укутывать раненых при транспортировке отражающей поверхностью внутрь, а летом, наоборот — отражающей поверхностью наружу. Испытуемые из числа курсантов заворачивались в эти пленки и превращались в ослепительно сверкающие свертки. «Прекрасная цель для вражеской стороны», — подумал Шувалов. Изделие оказалось прочным на разрыв, правда резалось и прокалывалось, не горело, а только плавилось. Шувалов поместил ладонь между отражающими поверхностями, и сразу почувствовал тепло. Курсанты еще несколько дней в послеобеденное время терзали эту пленку. Поврежденные экземпляры, а по завершении испытаний, и все оставшиеся, были розданы желающим из числа любителей охоты и рыбалки, чему те были весьма рады.

КОНФЛИКТ

«Только смерть освобождает от политзанятий!» — такой лозунг был на вооружении у молодого заместителя командира медицинского батальона по политической работе старшего лейтенанта Демьянова Николая Владимировича. Врачи медицинской роты вызывали в нем раздражение с первых дней пребывания его в этой должности. Они были постоянно заняты, вечно ссылались на необходимость осматривать поступающих больных. Заведующий хирургическим отделением капитан Шувалов Василий Фомич, временно исполнявший обязанности также ведущего хирурга, как казалось замполиту, поощрял такое поведения у своих подчиненных. У Демьянова зрело убеждение, что врачи «злоупотребляют» своей практической занятостью, уклоняясь таким образом от его правильного идеологического воздействия. Николаем Владимировичем его называла только штабная секретарь-машинистка, а остальные обращались, или упоминали, называя звание или должность. Принадлежность к партийной элите он любил демонстрировать даже во взаимоотношениях с командиром части, что создавало вокруг него ауру официоза. Надо отдать ему должное — до снобизма он не возвышался, умел вести грамотно беседы, проводя в массы рядового, сержантского и офицерского состава единственно правильную линию партии. За деятельностью врачей хирургов и одного офицера терапевта он по своим налаженным каналам организовал контроль, но к его досаде накопать ничего существенного не удавалось. Перенос же спланированных им занятий был равнозначен вырыванию из его рук куска хлеба, ароматного, свежеиспеченного, мягкого, греющего своей теплотой. С врачами из учебных взводов у него не возникало проблем. Все работали, как винтики, мечтая когда-нибудь перейти на практическую работу, а без положительной, вернее, безупречной партийной характеристики шансов осуществить эту мечту не было. На воображаемые им весы добродетели, где превалирование груза его обязанностей было неоспоримо, иногда падала песчинка сомнения в пользу его противников, особенно когда ему представлялся портрет бородатого античного врача Гиппократа, висевший в ординаторской у хирургов. У него в кабинете на стене был величественный портрет генсека.

Утром в положенное время в учебный класс прибыли офицеры из медицинской роты — хирурги и единственный имевшийся по штату терапевт. Анестезиолог остался готовить больного с разлитым перитонитом на операцию. Едва старший лейтенант Демьянов начал свое идеологическое внушение, как в дверях, словно провидение возник посыльный из операционного блока и сказал:

— Просили передать капитану Шувалову, что больного уже подали в операционную.

Демьянов с гримасой недовольства прервал чтение и спросил:

— Что у вас там за больной?

— Прободная язва. Недавно поступил. Я осмотрел его и дал команду готовиться на операцию. Еще один больной находится в приемном отделении. Тоже придется оперировать.

— Вы понимаете, что срываете мне политзанятие.

— Понимаю, но делать нечего.

— И подчиненных забираете?

— Да, потребуются ассистент.

— Все свободны! — не скрывая раздражения, проговорил, глядя куда-то вниз в свой конспект, Демьянов. — Но я обязательно разберусь. Капитан Шувалов! Когда освободитесь — ко мне в кабинет.

Операция по поводу прободной язвы желудка прошла без осложнений. Перфорация на передней стенке была ушита и тампонирована большим сальником. А вот с больным острым аппендицитом пришлось повозиться. Отросток располагался в под печенью и был с гангренозными изменениями. Шувалову пришлось приложить все свое умение, чтобы тщательно удалить воспаленные ткани. Оформив истории болезни, Шувалов вышел на улицу и присел на скамейку у входа в отделение, чтобы глотнуть свежего воздуха. В это время к нему подошел один из выздоравливающих в больничном халате и сказал, что зовут к телефону.

— Алло! Капитан Шувалов. Слушаю.

— Я жду вас в своем кабинете, — послышался голос Демьянова и следом короткие гудки.

Шувалов переоделся и затем напрямик через плац направился к штабу части. На улице было тепло. Стояло солнечное забайкальское лето. Зеленели сопки, скрывая вершины в туманной дымке.

— Разрешите! — произнес Шувалов и переступил порог в кабинет старшего лейтенанта Демьянова.

— Так вы понимаете, что сорвали проведение политических занятий? — приступил сразу к делу, не пригласив даже присесть, Демьянов.

— Это не срыв занятий. Мы просто выполняли свои должностные обязанности.

— А у меня, значит, нет должностных обязанностей по вашему убеждению?

— Наша работа носила экстренный характер. В жизни приходится постоянно определять приоритеты. Занятие можно перенести.

— А вы знаете, что график проведения политической подготовки утвержден в округе и не может быть изменен.

— Я согласен, что это относится к учебным частям, а мы же оказываем экстренную медицинскую помощь. Мне кажется, что вы пока не улавливаете эту тонкую разницу.

— Не намекайте на мой непрофессионализм. Мне думается, что вы преднамеренно затеяли всю эту срочность.

— Не верите — можете ознакомиться с историями болезни.

— Что даже час повременить не было возможности?

— Течение болезни могло бы осложниться.

— Ну, это же не кровотечение!? Я за вами давно наблюдаю и вижу, что вы всегда ищите повод, чтобы скрыться в своей хирургии.

— Мы там не скрываемся, а работаем.

— Это мы еще проверим.

— Нас проверяют разные комиссии практически ежедневно.

Демьянову хотелось в душе крикнуть: «Молчать, когда с тобой замполит разговаривает!», как на строптивого солдата, вступающего в пререкания. Но перед ним стоял старший по званию офицер с высшим образованием и, по отзывам, хороший специалист, уверенно разбивающий доводы оппонента. Раздражение у старшего лейтенанта нарастало. Он чувствовал слабость своей позиции, но отступать не собирался и решил прибегнуть к «запрещенным» приемам давления.

— Может быть, вы также против Советской власти?

— Если против вас, так уж сразу и против власти. Нет, против Советской власти я ничего не имею. А вы даже не власть, а только наняты ею для идеологической работы.

— Не власть? Да я с вами что захочу, сделаю! — Демьянов начал терять спокойствие.

— Это вам не тридцать седьмой год и не те времена, когда…

— Да я так сделаю, что ты никогда не уедешь из Забайкалья и сгниешь в отдаленном гарнизоне.

Разговор приобрел нелицеприятный характер, и Шувалов решил прервать его:

— Извините, у меня еще много работы в отделении, — сказал он и быстро покинул штаб.

Минули сутки. На утреннем построении Шувалову передали, что его вызывают в политотдел дивизии.

— Ну, проходи! Присаживайся! — обращаясь к Шувалову, сказал начальник политотдела подполковник Мельников. — Я на тебя получил петицию от старшего лейтенанта Демьянова. С такой телегой даже в тюрьму не берут. Ты что действительно против Советской власти?

— А он разве мой ответ не привел? Я ведь определенно высказался.

— Нет тут твоего определенного ответа.

— Я за Советскую власть. За власть Советов. У меня разногласия возникли с конкретным человеком, который все преувеличил и перевернул с ног на голову.

— Так, теперь давай не спеша мне все расскажи.

Шувалов вкратце рассказал о сути конфликта. Чем дальше слушал начальник политотдела, тем более мрачным становился.

— Ну, в общем, я все понял. Знаю, что ты хороший специалист, оперируешь без осложнений, от больных только положительные отзывы. Окружные медики тоже довольны твоей работой. Молодец. Справляешься. Иди в часть и спокойно работай. Ничего не бери в голову. Но, я хотел бы напомнить, что в нашей дивизии служил офицером танкистом в молодости генеральный секретарь. По этой причине служба здесь считается престижной и на виду.

Один из полков учебной танковой дивизии был расквартирован в поселке Песчанка. Это в пятнадцати километрах юго-восточнее Читы. В этой части в одна тысяча девятьсот тридцать пятом и тридцать шестом годах служил Леонид Ильич Брежнев, вначале в качестве курсанта, а затем политрука танковой роты и получил первое офицерское звание лейтенанта.

И еще между нами: Демьянов является дальним родственником одного из членов политбюро. Этот конфликт не пойдет на пользу ни ему, ни тебе. Вам следует примириться и не заниматься больше полемикой. Понятно?

— Да, понятно.

Примерно через неделю на окружную партийную конференцию от медицинского батальона поехали несколько человек, среди которых были Демьянов и Шувалов. При встрече они пожали друг другу руки. Демьянов был заметно сконфужен, Шувалов наоборот флегматичен и вежлив. Все же настороженность между ними сохранилась на весь небольшой период их совместной службы в этой части.

ОТЛОЖЕННАЯ ПЕРСПЕКТИВА

Капитан Шувалов Василий Фомич отработал уже год в должности заведующего хирургическим отделением, когда его вызвал командир батальона и с выражением доброжелательства и участия на лице сообщил, что он подал документы о выдвижении его на должность ведущего хирурга батальона, так как Вячеслав Старков убывал в другую местность. Для Шувалова это было приятной неожиданностью.

— Я принял это решение, потому что понаблюдал за твоей работой. Ты справляешься, осложнений нет, отзывы хорошие, — говорил, сидя за столом, комбат. — Брать же кого-то со стороны всегда есть риск. Характеристика это одно, а реальная практика совсем другое. У меня и без вашей лечебной работы хватает проблем. Я когда-то также думал быть лечащим врачом, но после командного факультета решил идти по другому пути. Но к хорошим специалистам всегда отношусь с уважением. Надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие.

— Мне нужен хотя бы один из ваших офицеров в ассистенты из учебных подразделений. Старков уезжает, а я остаюсь один.

— Есть кто-нибудь на примете?

— Да, есть. Командир учебного взвода лейтенант Теплов ассистирует у нас часто в операционной. На экстренные вызовы по ночам тоже приходит.

— Ладно, разберемся. Все, можешь идти. Комбат начал с кем-то разговаривать по телефону.

Потом у Шувалова случился конфликт с замполитом части старшим лейтенантом Демьяновым, поездка на партийную окружную конференцию. Служебные и трудовые будни напоминали конвейер.

В один из августовских дней Шувалов, прооперировав одного за другим двух солдат с паховыми грыжами, направлялся на поликлинический прием. Ему на встречу со стороны штаба двигался командир батальона капитан Гуров, в сопровождении старшего лейтенанта худощавого телосложения среднего роста.

— Капитан Шувалов, вы мне нужны. Представляю нашего нового ведущего хирурга медицинского батальона: старший лейтенант Паркс Сергей Эдуардович! — Гуров выразительно посмотрел на Шувалова и добавил, — направлен из отдела кадров округа. Будете работать вместе. Когда освободишься, зайдешь ко мне.

Шувалову потребовалось некоторое время, чтобы осознать новую реальность и овладеть своими противоречивыми чувствами. «Выходит Гурову не удалось отстоять его кандидатуру, — размышлял он. — Что ж можно продолжить работу и на своей прежней должности. Интересно, насколько Паркс подготовлен теоретически? Какая у него практика? Старков не мешал в работе, потому что у него были и стаж, и опыт, и уже желание уйти от постоянных ночных вызовов и психологических нагрузок, связанных с оказанием экстренной помощи. Как же поведет себя новый ведущий хирург?»

Представив прибывшего коллегу коллективу, Шувалов ушел на амбулаторный прием. Из воинских частей доставили около десятка курсантов с гнойничковыми заболеваниями. Прооперировав последнего больного с панарицием и направив его в стационар, Шувалов прибыл к Гурову.

— Вы меня просили зайти.

— Да, есть небольшой разговор. Я ознакомился с документами на Паркса Сергея Эдуардовича. Характеризуется он с положительной стороны. Но дело в том, что у него нет достаточной практики в хирургии, так что тебе придется отвечать не только за себя, но и за этого парня. Ты же заведующий отделением, поэтому весь спрос с тебя. Понятно?

— Да.

— Ординатора тебе дадим. Все. Вопросы есть?

— Нет.

— Тогда свободен.

Вспоминая спустя многие годы о том времени, сравнивая диагностические возможности тогдашние и нынешние, иногда ловишь себя на мысли: «Как это удавалось правильно диагностировать и совершать минимум ошибок!» В то время у нас не было ультразвуковых методов исследований, гибких эндоскопов с волоконной оптикой, лазерных приборов, компьютерных рентгеновских и магнитно-резонансных томографов и не перечесть чего еще, что есть сейчас. К сожалению, промахи у врачей случаются и ныне. Новое поколение докторов увлечено использованием техники, поэтому больных осматривают вскользь — приборы все покажут, да еще в цвете. Опытные специалисты по видеосвязи из других стран и континентов ставят диагнозы, консультируют, помогают найти верный прием при проведении трансплантаций и других сложных операций. Эндоскопическая хирургия избавила людей от обезображивающих телесных шрамов. Использование стволовых клеток обещает прорыв в лечении онкологических заболеваний и многих других патологий.

Ну, а теперь вернемся обратно в прошлое.

СЛУЧАЙ НА ПОЛИГОНЕ

Прошел дождь, глинистая полигонная земля стала скользкой, налипала на гусеницы танков, образовались глубокие колеи. Молодые танкисты — будущие сержанты осваивали науку вождения. Два танка один за другим начали преодолевать эскарп. Экипаж первой машины проделал это удачно и остановился на самом верху, чтобы посмотреть, как это удается его товарищам. Второй танк застрял на горизонтальной площадке бруствера.

— Денис, подцепи! — крикнул водитель застрявшего танка, увидев, что на броне первого показался его друг.

— Серж, лови трос! — и Денис бросил тяжелое пружинистое проволочное плетение вниз, предварительно защелкнув один его конец на буксировочном кольце.

Но длины троса не хватило примерно на метр. Сергей газанул, но продвинуться удалось только на несколько сантиметров.

— Денис, дай назад!

Танк на верху эскарпа начал медленно сдавать назад. Сергей вылез из люка и приготовился защелкнуть свой конец троса. Неожиданно верхний танк начал скользить вниз и солдат оказался сдавленным между броневыми корпусами танков. Смерть была бы мгновенной, но танки сошлись под небольшим углом, и Сергею сдавило только левую половину грудной клетки. От боли он сразу потерял сознание. Когда верхний танк рванул вперед, Сергея освободили, и он тут же пришел в сознание.

— Что со мной? Я буду жить? — с трудом дыша, проговорил он.

Его на руках спустили с эскарпа, вынесли к дороге и на уазике доставили в медицинский батальон.

Закончив операцию, Шувалов вышел в предоперационную, снял халат, перчатки и маску. Открылась дверь и в проеме появился санитарный инструктор из приемного отделения:

— Привезли танкиста! Танком сдавило! — возбужденно передал он.

— Там кто-нибудь из врачей есть?

— Да, Сергей Эдуардович ему оказывает помощь.

— Я сейчас подойду.

Шувалов позвал уже освободившегося анестезиолога, и они вместе пошли в приемное отделение. Пострадавший лежал в палате интенсивной терапии на специальной многофункциональной кровати. Паркс, сделав анестезию на месте прокола грудной клетки, взял в руки троакар, чтобы на месте прокола затем ввести дренирующую трубку по Бюлау. Шувалов заметил, что у больного интенсивно нарастает эмфизема, подкожная крепитация определялась на груди, шее, левой руке, животе.

— Сергей Эдуардович, надо срочно пунктировать во втором межреберном промежутке слева! Имеет место клапанный пневмоторакс, — наклонившись к ведущему хирургу, тихо проговорил Шувалов.

Однако Паркс не придал значения словам заведующего отделением, ввел троакар, а затем дренирующую трубку.

— Владимир Антонович, приготовьтесь к интубации! — обратился Шувалов к реаниматологу.

— Я всегда готов! — бодро ответил тот.

У больного начались кашлевые подергивания, шея, а затем лицо стали раздуваться, веки утолщаться. Пострадавший приоткрыл глаза, а затем спросил, задыхаясь:

— Есть здесь кто-нибудь русские, — и стал всматриваться в стоящих рядом людей в белых халатах. Его глаза и Шувалова встретились и застыли, словно передавая друг другу какую-то душевную информацию. Отек нарастал, веки сомкнулись, больной потерял сознание. Реаниматолог произвел интубацию и перевел травмированного солдата на искусственное дыхание. В это время подъехала бригада хирургов из окружного госпиталя. Была произведена операция и удалена разорванная нижняя доля левого легкого. Странгуляция от сильного давления была четко заметна на сердце. Имелся множественный перелом ребер, был поврежден позвоночник. Шувалов вызвал доноров резерва и занялся обеспечением переливания крови. Больной прожил лишь несколько дней и, не приходя в сознание, скончался.

ЛЮБОВНИК

Надо сказать, что Паркс Сергей Эдуардович оказался инициативным, ищущим и постоянно работающим над собой хирургом. Особенно ему удавались травматологические вмешательства. Проводил он их успешно. Несколько слабее Сергей Эдуардович себя чувствовал в диагностике заболеваний органов брюшной полости. Гуров сдержал свое обещание и дал возможность перейти на практическую работу поочередно двум врачам из учебных подразделений. Шувалов мог, наконец, вздохнуть облегченно и заняться в качестве заведующего отделением не только экстренной патологией, но и плановыми вмешательствами. Так как команда у него, да и сам начальник, подобралась молодая и дерзающая, он постоянно был на подстраховке и не позволял себе расслабляться. В те годы в армии поощрялось изобретательство и рационализация. Не минуло это и войсковую военную медицину. В большинстве своем предлагаемые новшества носили позитивный характер. Но некоторые «рацпредложения», наоборот, создавали сложности и даже таили в себе опасность.

Батлай Жалсанов получил увольнительную на два дня за хорошее освоение боевой техники и добросовестное исполнение остальных обязанностей. Он собирался съездить к своим родителям, благо Агинский Бурятский автономный округ находился недалеко от места его службы. Но перед поездкой Батлай решил заглянуть к женщине, с которой недавно познакомился. Ей уже было за тридцать, но она не только не потеряла своей девичьей привлекательности, а наоборот возрастные черты, как казалось Жалсанову, приобрели магическую силу притяжения. Как это случается не редко, Батлай влюбился с первого взгляда. У его почитательницы оказался сын шести лет, который гостил в это время у дедушки с бабушкой в таежном селе. Зайдя в гости к своей пассии на пять минут, Батлай задержался до полуночи, до стука в дверь.

— Кто там? — спросила хозяйка.

— Открывай, Полина! Это я! — послышался грубый мужской голос из-за двери.

Это был ее любовник Григорий. Возможно, он был не единственный, кем украшала свой досуг гостеприимная хозяйка, но терять денежного друга ей не хотелось.

— Иди на балкон и спускайся вниз! — скомандовала Батлаю Полина голосом, не терпящим возражений. — Тут не высоко, второй этаж. Внизу клумба.

Батлай схватил свое обмундирование, торопливо оделся и полез через балкон. Когда Полина услышала, что тело беглеца глухо ударилось о грунт, она ответила Григорию, не открывая двери:

— Да ты же пьян! Не впущу! За полночь уже.

— Ну, малость выпил, — ответил Григорий.

— Когда протрезвеешь, приходи. А сейчас впусти тебя, сразу заснешь и еще храпом весь дом разбудишь.

— Сейчас дверь сломаю!

— Ты это брось, не то последний раз сюда пришел…

Григорий потоптался за дверью, потом сел на ступеньку лестничного пролета, прислонился к стене и вскоре заснул.

Батлай, повисел несколько мгновений, держась за металлические прутья балкона, потом разжал пальцы и приземлился левой ногой на небольшой бордюрчик, сделанный в виде кольца вокруг клумбы. Почувствовав резкую боль в левом бедре, он упал и ударился при этом грудной клеткой. Он самостоятельно еще прошел несколько метров, а патом упал. Кто-то из прохожих сообщил в медсанбат, что на дороге валяется солдат то ли пьяный, то ли травмированный. Когда его доставили в приемное отделение, оказалось и то и другое. Батлай дышал перегаром, у него было вывихнуто левое бедро. Уже в операционной Паркс, сделав лапароцентез, выявил в брюшной полости кровь. На операции обнаружили краевой надрыв селезенки, кровотечение остановилось самостоятельно, из брюшной полости было удалено пятисот миллилитров крови. Сергей Эдуардович дал команду готовить переливание крови. Шувалов высказал свое возражение, сказав, что при такой кровопотере в этом нет необходимости и достаточно промышленных медицинских растворов и препаратов. Паркс был настойчив и как старший по должности приказал второму ординатору Дробышеву вызвать доноров, взять кровь и перелить ее пострадавшему. Оперировали Паркс и Теплов. Шувалов, наблюдал за ходом операции и был готов в любой момент прийти на помощь товарищам. Дробышев начал переливать кровь. Удалив селезенку, хирурги ушли в ординаторскую оформлять историю болезни. Шувалов вышел также. Но тут его догнал взволнованный анестезиолог Владимир Антонович и с испугом на лице произнес:

— Шеф! — Когда срочно требовалась участие Шувалова, он к нему всегда так обращался. — Шеф! С больным что-то не то. Сыпь какая-то на теле.

Шувалов возвратился в операционную. На коже у больного по туловищу и кое-где на конечностях появились багровые пятна и отечное выбухание в этих местах.

— Пока прекратите переливание крови! — скомандовал Шувалов.

Анестезиолог отсоединил систему.

— Я выясню обстоятельства и скоро вернусь, — сказал заведующий и направился в ординаторскую.

Увидев Дробышева, Шувалов обратился к нему:

— Скажи, пожалуйста, ты определял группу крови у больного?

— Так лаборатория же определила, что вторая! — и Дробышев показал приклеенный в истории болезни листок с записью Жалсанов Батлай, группа крови А (ll) вторая, резус-положительная.

— Это я видел. Ты сам определял? — продолжал допытываться Шувалов у ординатора.

— Нет, не определял. Срочно же потребовали, — и Дробышев посмотрел на Паркса.

— Плохо, что не определял. Срочности никакой не было.

— У доноров группу крови определял?

— Определял.

— А из флакона перед переливанием?

— Определял.

— Пробу на групповую и резус совместимость делал?

Не дождавшись внятного ответа, Шувалов попросил показать диагностические сыворотки, с которыми работал Дробышев. Тот принес самодельное устройство, сконструированное Парксом Сергеем Эдуардовичем. На шприцах тюбиках, наполненных сыворотками, были четко видны надписи групп крови, но цвет во второй группе был красный, а в третьей синий.

— Здесь перепутаны сыворотки! — сказал Шувалов. — Кто наполнял их?

В ординаторской воцарилась гробовая тишина. Лицо у Паркса приняло обреченный вид.

— Я наполнял, — уткнувшись взглядом в стол, ответил он.

Вошедший в это время в ординаторскую анестезиолог, умоляюще посмотрел на Шувалова и с каким-то трагедийным юмором воскликнул:

— Все понятно. Шеф, спасай!

— Флакон с кровью сохрани для анализа. Сейчас быстро ставь физиологический раствор.

— Уже капается.

— Веди антигистаминные препараты.

— Уже ввел.

— Еще добавь преднизолон внутривенно.

— Сейчас сделаю.

— Скажи сестре, чтоб приготовила шприц и новокаин для паранефральной блокады. Я иду следом.

В это время Дробышев с досадой произнес:

— Как это я не догадался! Мне же один из доноров сказал, что у него третья группа крови была, а теперь почему-то стала вторая!

Эта врачебная оплошность для больного, к счастью, не имела никаких последствий. Он сразу же после наркоза пришел в сознание, сыпь на коже быстро прошла, почки пострадавшего функционировали безукоризненно, анализы были идеальны. Так как у Жалсанова был удален орган под названием селезенка, то его уволили на гражданку, чему он был несказанно рад. Его несколько раз навестила Полина. А доктора запомнили на всю жизнь, что препараты крови и диагностические средства можно использовать только из того флакона, который поступил для использования от предприятия изготовителя.

КТО ТАКОЙ МЕККЕЛЬ?

Уже после окончания официального рабочего времени Шувалов повторно осматривал в палате госпитализированного им же больного. Симптомы раздражения брюшины в правой подвздошной области не давали сомнения в необходимости оперативного вмешательства. И все же предшествующий опыт на грани интуиции осторожно подталкивал к размышлению. Он дал команду готовиться к операции и назначил себе ассистента. Едва Шувалов начал обрабатывать руки, как подошел Паркс, и сказал, что будет сам оперировать. Такой бесцеремонности заведующий не ждал, был раздосадован, но подчинился старшему по должности. Когда Паркс с Тепловым стали делать анестезию, Шувалов заглянул в операционную и сказал:

— У больного дивертикул Меккеля!

Хирурги удивленно посмотрели на Шувалова, подумав, что это шутка, и ничего не ответили.

— Я буду дома. Если возникнут проблемы, то звоните, — добавил заведующий и направился к выходу.

— Сами справимся! — услышал он уже за дверью голос Теплова.

Из-за постоянной занятости Шувалов уже успел отвыкнуть от семейного общения и сейчас совместный домашний ужин был настоящим наслаждениям. Потом он проверил домашние задания у дочери школьницы, посмотрел по телевизору отрывок фильма и лег отдыхать. Раздавшийся телефонный звонок прервал его блаженство.

— Шувалов. Слушаю, — подняв трубку, устало проговорил он.

— Вас срочно вызывают в операционную! — послышался грубоватый осипший голос дежурного офицера по штабу.

«Ну, что там еще? — подумал Шувалов. — Хотя бы одну ночь дали нормально отдохнуть».

Увидеть в операционной Паркса и Теплова Василий Фомич никак не ожидал, но они там были.

— Дивертикул Меккеля! — будто не своим голосом произнес Паркс. — Что делать?

— Дайте глянуть! — Шувалов подошел ближе. — Надо удалять.

— А как? — спросили оба молодых хирурга.

— Наложить на дивертикул два раздавливающих зажима один навстречу другому, под ними эластичные кишечные также, отсечь и ушить дефект поперек кишки, — проговорил Шувалов и собрался уходить.

— Вы останьтесь, пожалуйста! — каким-то не командным, а человеческим дружеским голосом попросил его Паркс.

Шувалову пришлось остаться и подсказывать по ходу операции.

Надо сказать, что после этого случая поведение Паркса изменилось — апломб начальника у Сергея Эдуардовича по отношению к заведующему отделением исчез.

ПОЧТИ ЦИРКОВОЙ ТРЮК

В армии есть немало людей, которые виртуозно владеют оружием, боевой техникой, приемами рукопашного боя. Тренированные военнослужащие демонстрируют образцы выносливости при совершении марш бросков. Десантники на показательных выступлениях бьют кирпичи, ломают доски, исполняют почти акробатические трюки в единоборствах. Армейские спортсмены устанавливают рекорды на спортивных соревнованиях. Некоторые способны поднимать, особо не напрягаясь, большие тяжести. Карьерный дух соперничества также является движущей силой в армейской среде. Известна поговорка: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!»

Умение пить спиртное в веселой компании и при этом не терять голову также относилось и относится к достоинствам человека в погонах. Однако надо знать, что возможна непереносимость алкоголя, которая может быть унаследованной и приобретенной. Одни способны без проблем поглощать «бордо» и «менделеевские настойки», другим же достаточно нескольких глотков шампанского, чтобы почувствовать себя плохо. Однажды, отчитывая опоздавшего на утренний развод старшего лейтенанта, отметившего накануне получение звездочки, командир дивизии произнес шутливую, но запоминающуюся фразу: «Выпил бы свой литр водки — и пошел на службу! Так нет же — напился!» У тех, кто злоупотреблял алкоголем, несмотря на молодость, начинали проявляться первые признаки нарушения функции печени в виде капиллярных расширений на лице, особенно приметных на носу.

Утреннее построение затягивалось.

— Лейтенант Шестов, что у вас сегодня по плану? — спрашивал командир батальона Гуров очередного командира учебного взвода.

— Занятие на полигоне. Поиск раненых, погрузка на транспортеры переднего края, уазики, санитарные автобусы.

— Так. А у вас старший лейтенант Калинкин?

— У нас зачет по стрельбе, потом по химзащите.

— Правильно.

Ответы Гуров сверял с учебным планом, держа его перед собой в кожаных перчатках. Морозец был за двадцать, и строй пришел в движение, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, последовала команда:

— Разойдись! По рабочим местам!

Григорий Ломов был на должности начальника снабжения медицинского батальона. Ему уже было далеко за тридцать, но все еще ходил в старших лейтенантах. Это был офицер невысокого роста, но как говорят кряжистый: массивный торс, большие руки, широкоплеч, когда расставлял ноги, то казался двойной опорой козлового крана. Нижняя челюсть была сконструирована генами с запасом прочности, лоб с надбровными дугами придавали его черепной коробке вид, будивший в сознании доисторические образы наших предшественников. Но его особой приметой был нос солидного размера, имевший цвет кожи не то, что рубиновый, но близкий к этому окрасу.

К Шувалову по дороге в отделение подошел Теплов и вполголоса сказал:

— Василий Фомич, хотите посмотреть, как Ломов одним глотком выпивает бутылку водки?

— Так это же невозможно!

— Если вы дадите на ноль пять, он это продемонстрирует.

Шувалов достал пять рублей и протянул Теплову.

— Я мигом! — сказал тот и метнулся в магазин за территорией части.

Через несколько минут Теплов возвратился. Бутыль московской была мастерски спрятана в шинели.

— Идемте. Ломов нас ждет за аптекой.

Начальник снабжения, увидев Шувалова с Тепловым, растаял от удовольствия.

— Закусить прихватил? — обратился он к Теплову.

— Да! Вот! — ответил Теплов и, достав из кармана шинели пару бутербродов с колбасой, протянул их Ломову, затем была извлечена запрятанная за обшлагом бутылка водки.

С помощью ловкого движения большого пальца правой руки Ломов стрельнул алюминиевой пробкой бутыли в снег, широко расставил ноги, снял шапку-ушанку, глубоко вздохнул и театрально произнес:

— Исполняется смертельный номер! Всех слабонервных прошу покинуть зрелище! Остальным присутствующим просьба не пытаться меня копировать!

Ломов так запрокинул голову, что его рубиновый нос стал самой верхней точкой тела, затем затормозил глоток и, перевернув стеклянную емкость надо ртом, словно над жерлом вулкана, стал опорожнять в глотку содержимое. Водка текла булькающей струей, пузыри воздуха скользили по стеклу вверх… Когда стремнина падающей вниз жидкости перешла в капельки, Ломов выпрямился, шумно выдохнул, подал пустую тару Теплову и начал жевать бутерброды. Лицо его зарумянилось, глаза увлажнились.

— Благодарю, товарищи офицеры-медики! Подлечили! — произнес Ломов и отправился заниматься снабжением.

ОБМАНЧИВАЯ СИМПТОМАТИКА

В части была запланирована поездка в тайгу для офицеров и членов их семей за ягодами на ближайший выходной день. Шувалов более года ничего не видел, кроме работы и учений, поэтому он написал свою фамилию и жены в общий список. Выехали рано. Солнце только взошло. Долго ехали по извилистой таежной дороге. Миновали какое-то селение и вскоре остановились. Естественно все были в гражданской одежде, кроме водителя и старшего, сидевшего в кабине рядом с ним. Некоторые уже посещали эти места, поэтому как знатоки сразу повели всех за собой. Голубики было много, невозможно было ступить ногой, не раздавив несколько ягод. Воздух был необычайно чист, его хотелось вдохнуть и не выпускать из груди. Вскоре все наполнили свои ведра, кошелки и корзинки, начали подтягиваться к машине. Кто-то начал собирать грибы. Больше всего попадалось груздей. Затем открыли свои туески с едой, подкрепились, уселись в машину и поехали обратно. До квартир добрались под вечер. Шувалов решил сходить в отделение, благо дом располагался в пяти минутах ходьбы от места работы. В ординаторской сидел в одиночестве Сергей Эдуардович. Увидев Шувалова, он отвел взгляд и, как показалось заведующему, что-то с мрачным выражением на лице начал писать в истории болезни.

— Как дела? — спросил Шувалов.

— Все в порядке. Одного больного с прободной язвой прооперировал.

— Понятно.

Шувалов переоделся и пошел осматривать больных. В послеоперационной палате лежал прооперированный солдат. Состояние его было удовлетворительным, он дремал. Шувалов убрал одеяло и посмотрел состояние повязки. Но их оказалось две: одна в правой подвздошной области, как при операции по поводу аппендицита, а вторая по срединной линии в верхней части живота. «Понятно, почему у Сергея Эдуардовича мрачное настроение», — подумал Шувалов. Течение прободной язвы иногда напоминает симптом Кохера при остром аппендиците: боль начинает локализоваться в правой подвздошной области в результате того, что излившееся содержимое желудка стекает по правому боковому каналу и раздражает брюшину. Он вернулся в ординаторскую и спросил у Паркса:

— Отросток удалили?

— Да, удалили, — ответил Сергей Эдуардович, — продолжая писать.

— Не измененный?

— Катаральный.

— Моя помощь не требуется.

— Нет.

— Тогда до завтра!

В приемном отделении был Дробышев. Он осматривал привезенного из полкового медицинского пункта солдата.

— Думаю положить под наблюдение, — увидев заведующего и ощупывая живот больного, проговорил ординатор.

— Госпитализируй. Утром передам тебе монографию «Диагностика и лечение острого аппендицита» под редакцией Василия Ивановича Колесова. Если у Сергея Эдуардовича нет этой книги, передай ему. Но с возвратом! Спокойного дежурства.

ПАМЯТНИК

Неисчислимое количество каменных глыб разной формы и величины разбросано волей случая по нашему неповторимому сверкающему разумными огнями вселенскому шарику, имеющему столько имен, сколько народностей. Камни не живые сущности в нашем понимании, но они структурно помнят все, что происходило не только с ними, но и по соседству, а время их существования доступно только математике. Всякий камень — это скрижаль. Мы привыкли к их немому присутствию, и привлекают они наше внимание чаще всего необычностью своей геометрии или уникальной способностью преломлять свет. Человек когда-то давным-давно, возможно случайно, взгромоздил один камень на другой и осознал, что это приметно. Вмешательство людей дало возможность большим валунам, а также их собратьям меньшего размера, всевозможным полевым шпатам и гранитам приобрести новые возможности в передаче и хранении информации. В архитектуре камню приходится соглашаться с творческими мечтаниями художников, и участвовать в создании удивительных картин человеческих поселений.

Кто-то из людей первым научился отсекать от каменных глыб «ненужное» вещество, придавая им определенный вид, чаще всего человекоподобный. Люди умирают, а их отображения в камне продолжают жить. Для чего же ставят памятники? Чтобы увековечить чей-то неповторимый лик? Это, конечно же, делается по причине большой любви, но главная цель создания памятника в том, чтобы донести до следующих поколений суть и смысл определенных событий, связанных с конкретной личностью. История — это противоборство, где есть победители и побежденные. Прошедшего не изменить, его можно только осмыслить и воспринять. А возможно ли взять исторический реванш, исказив фактический материал? Увы, все, что построено на лжи, не имеет фундамента и неизменно рушится. Люди, которые увечат и оскверняют памятники минувшего, подобны тварям, кусающим свое тело от бессильной и бессмысленной злобы.

Агрессивная внешняя среда с ветрами и перепадами температур не щадит ничего. Памятники приходится реставрировать, иногда в силу разных причин вовсе убирать или перемещать в другое место.

Скульпторы сопричастны к истории по особенному, как никто. Правда еще есть функционеры, от которых зависит материальное обеспечения труда над изваяниями. Мне вспоминается одна армейская ситуация. Скульпторы, как известно, от службы в армии не освобождаются и обязаны наравне со всеми нести воинскую повинность. Один из молодых талантливых и перспективных авторов в этом творческом направлении был призван в ряды защитников отечества. Это было по весне, когда в Забайкалье морозы беспокоили только по ночам, а днем было солнечно и тепло. Не закаленный организм призванного таланта не совладал с непривычными климатическими проявлениями и новым часовым поясом. Новобранец заболел пневмонией и был срочно госпитализирован в терапевтическое отделение медицинской роты. В учреждениях медицины таланты художников и лиц, обладающих хорошей каллиграфией, всегда ценились из-за необходимости выпуска множества санитарных бюллетеней. Маляры, плотники, специалисты по газовым ключам и прочие ремесленники тоже были на счету. Но в данной ситуации на лечении оказался скульптор. Выздоровление шло успешно. Для каждой конкретной патологии, или проще, болезни определены средние сроки лечения в стационаре и потом в амбулаторных условиях. Первое в армии обеспечивается грамотно и полностью специалистами, а вот второе грешит массой издержек, так как командиры считают: если выписан, — значит здоров. По этой причине создавались команды выздоравливающих из солдат после полостных операций, тяжелых пневмоний и прочее. Они выполняли функции помощников штатного персонала и одновременно проходили реабилитацию. У скульптора с трудотерапией что-то не ладилось: он делал все, что его просили, но с выражением безучастности и мужественной необходимости на лице, пока к главе медицинского подразделения не пришла идея.

— Рядовой, Аксенов Андрей, к командиру медицинской роты! — зайдя в палату, передал распоряжение дежурный. Он был в больничном халате с повязкой на рукаве, обозначенной медицинской эмблемой в виде красного креста.

«Наверное, на выписку», — подумал больной, которого вызвали, и с чувством досады встал со своей кровати.

Это был наш скульптор, о котором в данный момент идет повествование, а командир его вызывавший, — один из моих коллег по профессии.

— Товарищ капитан, рядовой Аксенов по вашему приказанию прибыл! — представился вызываемый начальнику.

— Присаживайся, Аксенов.

Когда тот присел на указанную мебель, представлявшую собой нечто среднее между стулом и креслом, добротно сделанное армейскими умельцами, командир медицинской роты Паркс Сергей Эдуардович продолжил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Что-то беспокоит?

— Слабость, иногда покашливаю… Но я уже могу быть в подразделении.

— Нет, выписывать мы тебя не собираемся. Наоборот, продлим твое пребывание у нас. Правда, с одним условием, — Паркс потянул паузу, возбуждая любопытство у рядового Аксенова. — Ты же скульптор по художественному направлению, если так можно сказать?

— Да, я окончил ремесленно-художественное училище. Проходил практику в мастерской у городского скульптора.

— Вот и замечательно. Нам нужно возле медицинской роты сделать памятник. Сможешь?

— Смотря какой. Если типа бюста, то смогу.

Сергей Эдуардович в одном из журналов выбрал фото скорбного лица, высеченного из цельного камня, и сейчас продемонстрировал его начинающему скульптору.

— Это сделано из гранита. Нужен специальный инструмент… Тут и за месяц не управишься.

— Нам можно и проще.

— А какие материалы у вас есть.

— Лучше скажи, что тебе нужно.

— Потребуется специальный пластилин, дерево, цемент…

— А гипс не нужен?

— Из него можно сделать что-то, но только для выставления в холле.

Аксенов, хоть и был начинающим скульптором, но прекрасно понимал, что в таких условиях, с таким материальным обеспечением ничего высокохудожественного сделать не удастся, но согласился на эту работу, так как нужно было полностью восстановить здоровье и, что главное, ему не хотелось опять ползать в грязи танкового полигона.

Работа не закипела, но суету вызвала. Несколько солдат из команды выздоравливающих при участии фельдшера приемного отделения сделали бетонный постамент около метра высотой, а на нем косо усеченный параллелепипед, где должен был покоиться скорбящий лик. Аксенов аккуратно лепил лицо. Врачи были заняты своим делом и к этой затее относились скептически, но не осуждали трату материалов: «Все-таки памятник сооружается!» После нескольких неудачных попыток была готова гипсовая маска, в которую залили специальный цементный раствор. Потом сняли маску, и взору предстало изделие. То, что это было лицо, возражений не было, но что оно скорбящее, — мало кто согласился. После окончательной доводки и шлифовки материальное воплощение скорби было прикреплено на бетонное основание. Капитан Паркс оповестил своих подчиненных и командира медицинского батальона майора Гурова о том, что в обеденный перерыв состоится торжественное открытие «монумента». В назначенное время перед входом в медицинскую роту была выстроена команда из нескольких солдат свободных от процедур и работ, вышли скульптор и его вдохновитель в лице Сергея Эдуардовича и еще ординатор Теплов. Остановились поглазеть несколько солдат из числа привезенных на поликлинический прием. Осознав, что больше никто не придет, командир медицинской роты запустил торжественный процесс. Он сказал несколько фраз о минувших испытаниях, о работе военных врачей, возвращавших раненых и больных в строй, и возложил маленький букетик полевых забайкальских цветов рядом с лицом воплощенным в бетоне, которое символизировало всех раненых и пострадавших.

Гуров, как передали очевидцы Парксу, накануне осмотрел внимательно творение, ничего не сказал и ушел расстроенным.

Судьба у памятника не сложилась. Его облюбовали и регулярно навещали залетные местные птахи. Дежурные постоянно смывали следы их присутствия. Потом начались ночные морозы, и цемент стал трескаться, лицо превратилось из символа скорби в картину ужаса. Капитан Паркс перевелся на службу в один из госпиталей.

Спустя несколько лет, уже будучи в других краях, Шувалов узнал, что был снесен не только памятник, пришедший в полную негодность, но и само здание медицинской роты из-за несоответствия санитарным требованиям. Позже была расформирована и знаменитая учебная танковая дивизия.

ПО САМОМУ КРАЮ

Все ли гладко было в практической работе у Шувалова? Есть ли вообще такой идеальный хирург, у которого не имелось бы осложнений? Заведующий отделением не являлся счастливым исключением. В трудных случаях в роли помощников, советчиков и страховщиков выступали коллеги из окружного госпиталя.

Шувалов осмотрел доставленного больного, уверенно поставил диагноз острого аппендицита и сказал дежурной операционной медицинской сестре готовиться к операции. Отросток оказался воспаленным, и операция была оправданной морфологически. Проблемы возникли с удалением воспаленного аппендикса. Он располагался в малом тазу, лежал над внутренней подвздошной артерией и параллельно ей, да так близко, словно прирос, разъединить их было крайне трудно. Но Шувалов успешно справился с этой проблемой, работая ювелирно. У основания отростка брыжейка все-таки была, хотя и очень короткая, а с середины исчезла вовсе. На этом участке аппендикс пришлось убирать, оставив его фасцию. Шувалов, заканчивая операцию, решил проконтролировать гемостаз. Ничего подозрительного он не заметил. Там, где на культе брыжейки выступили легкие петехии, он подержал марлевый шарик, зажатый в зажиме. Петехии переставали выступать. Все было чисто. Шувалов закончил операцию и ушил рану наглухо. Послеоперационный период протекал вначале без проблем, но ко времени выписки у больного появилась субфебрильная температура и легкое, как показалось заведующему, вздутие живота. У больного был хороший аппетит, а физиологические отправления не нарушены. Но бурав сомнения начал сверлить мнительную душу практического хирурга. Он до мельчайших подробностей восстанавливал в памяти ход операции, пока не зацепился за краткий момент проверки гемостаза. «Все-таки у других пациентов капиллярное кровотечение останавливалось быстрее», — подумалось ему. Василий Фомич позвонил коллегам из окружного госпиталя и договорился о консультации. Доставленного больного осмотрел вначале старший ординатор, потом заведующий отделением неотложной хирургии, наконец главный хирург округа.

— Ну, что ты от нас хочешь? — ощупывая живот доставленного солдата и глядя на Шувалова, спросил главный хирург. — Подержи несколько дней, а потом выписывай. Может быть, ты там забыл что-нибудь?

— Нет, это исключено!

— Так что тебя смущает? С субфебрилитетом пускай терапевт разберется.

— Все же у больного немного вздут живот, имеется слабость, он несколько бледноват, правда гемоглобин на нижней границе нормы. Капиллярное кровотечение из ложа отростка, как мне показалось, прекращалось медленнее, чем у прочих оперированных больных.

— Если начинает казаться, надо креститься! — посоветовал главный. — Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю пойти на лапаротомию. Начнем с лапароцентеза.

— Хорошо. Старший ординатор Ковалев будет оперировать, а ты у него ассистентом. Если ничего не найдете, получишь выговор.

На операции у больного в брюшной полости было обнаружено около двухсот миллилитров жидкой крови. Ложе отростка находилось в идеальном состоянии. Ковалев даже попытался вызвать петехии, поводя по нему марлевым шариком на зажиме, но все было спокойно.

После завершения операции главный хирург, обратившись к Шувалову, спросил:

— Василий Фомич, скажите откровенно, что побудило вас проявить такую настойчивость в отношении больного? Может быть, вы что-то сделали не так? Возможно, надо было сразу дренаж поставить?

Шувалов ничего не ответил.

— Ладно, выговор отменяется, — подытожил разбор этого случая главный хирург.

Через пару дней Шувалов узнал, что у больного при лабораторном обследовании был выявлен скрытый дефект свертывающей системы крови.

АГРАВАНТЫ, СИМУЛЯНТЫ, ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛИ

Служба в учебной танковой дивизии для новобранцев после домашнего уюта и свобод, таких естественных в гражданской жизни, не могла не казаться ограничением их личных прав. Но большинство из них четко осознавало, что служба в армии это испытание на духовную и физическую стойкость, что это естественный и конституционный долг мужчины проявить себя в роли защитника. Необходимость подчиняться, выполнять приказы и распоряжения своих командиров, старших по званию и прочих начальников была для курсантов, прибывших в учебные подразделения, новой формой бытия. После стартовой армейской иерархической ступеньки им присваивались звания сержантов. Затем новоиспеченные младшие командиры убывали в другие части округа. Умение постоять за себя в противоречивой, консервативной и сложной армейской среде, не теряя достоинства, одновременно выполняя должностные обязанности, причислялась к жизненной мудрости и профессионализму. Новобранцам помимо освоения военных дисциплин приходилось выполнять всю другую работу: от чистки картошки в столовой до мытья полов в казармах и дезинфекции туалетов. Способы уклонения от несения военной службы путем симулирования, членовредительства и аггравации, то есть преувеличения признаков заболевания, весьма разнообразны, исторически прослеживаются с древнейших времен. Врачи полковых медицинских пунктов были весьма искушенными специалистами в области дифференциальной диагностики между истинным заболеванием от природы и рукотворным. Поэтому в медицинский батальон направлялись только те заболевшие, которые нуждались в квалифицированной помощи и в проведении специальных исследований для выяснения причины недуга, но так бывало не всегда.

1. Панариций

Шувалов вел поликлинический прием. Фельдшер из отдаленного полкового медицинского пункта представил больного с перевязанной рукой.

— Ершов Савелий Павлович? — спросил его Василий Фомич.

— Так точно, курсант Ершов! — вяло ответил тот.

— Снимайте повязку, — сказал Шувалов санитарному инструктору, просматривая медицинскую книжку доставленного курсанта.

Первый палец правой кисти был резко отечен, багрово-красного цвета, на его конце имелась гноящаяся рана, ноготь расплавился и держался на небольшом кусочке кожи у ногтевого валика. В окружении желтого гноя была заметна кость фаланги. Шувалов написал направление на госпитализацию и приказал срочно сделать рентгеновский снимок. Закончив прием, он отправился в рентгеновский кабинет. Просмотрев все снимки, которые уже были описаны специалистом, он достал из фиксажа последний. Костная структура первого пальца была изменена, а первая фаланга оказалась полностью разрушенной воспалением. Так как больной был правша, то в случае ампутации фаланги изменилась бы степень годности его к строевой службе. Василю Фомичу однажды пришлось удалить в сходной ситуации часть первого пальца и сформировать культю. Врачебная комиссия признала солдата негодным к службе в танковых частях, но Шувалову пришлось ответить на несколько неприятных вопросов перед экспертами и главным хирургом округа. Его действия были признаны правильными, но осадок на душе и внутренние сомнения остались. Он взял больного на перевязку. Медсестра подала пинцет. Оказалось, что кость свободно плавала в гное и ни за что не держалась. Был вызван анестезиолог.

— Можно начинать? — спросил его Шувалов, облачившись в халат и надев стерильные перчатки.

— Да, Василий Фомич, начинайте!

В течение нескольких минут Шувалов сделал надрезы, дренировал гнойные затеки, промыл рану, наложил повязку. Свободный костный фрагмент он положил во флакон с пробкой и дал распоряжение хранить в формалине. На повторном снимке было видно, что от фаланги остался только хрящевой слой у основания. Оказалось, что курсант был уже дважды оперирован по поводу панариция этого же пальца ординаторами Шувалова и выписывался с полным выздоровлением, как значилось в записях. Этот случай не судил ничего хорошего ни врачам, занимавшимся с ним, ни больному. Можно было думать как о врачебных дефектах, так и о членовредительстве. Василий Фомич решил взять эту проблему на себя.

— Ну, дружок, я тебя не выпишу, пока не решу этот кроссворд, и будешь ты у меня под присмотром! — проговорил он в маску так, что никто не услышал.

Только чуткая медсестра обратилась к Шувалову:

— Вы, что-то сказали, Василий Фомич.

— Нет, это не вам. Я так, про себя.

Шувалов предупредил своих ординаторов Теплова и Дробышева, что будет сам делать перевязки и наблюдать за ходом выздоровления. Рана быстро очистилась от гноя, отек спал, палец приобрел вполне нормальный вид. Шувалов незаметно наблюдал во время своих манипуляций за выражением лица и вазомоторными реакциями Ершова. Чем успешнее шло восстановление пораженных тканей, тем задумчивее становился Ершов.

— Доктор, скажите, вы меня на комиссию будете отправлять? — однажды, не выдержав неопределенности, спросил он Шувалова.

— А зачем? — задал ему встречный вопрос заведующий.

— Вы же мне сказали, что удалили из раны сгнившую кость.

— Да, удалили, но палец у тебя цел, даже ноготь начинает отрастать. Ну-ка подвигай им. Так. Сгибай! Сгибай! А сейчас разгибай! Не больно?

— Нет.

— Значит воспаление прошло. Сейчас надо разрабатывать.

— А как долго?

— Пока функция полностью не восстановится.

Но Ершов оказался не настолько простым, как казалось с первого взгляда человеком. Он написал о своем состоянии здоровья родителям, а те связались с военкоматом, проконсультировались с экспертами, начали переписку с командованием округа. Замполит медицинского батальона Демьянов естественно был в курсе. Такие ситуации особенно интересовали нашего идеолога. Врачи не занимались вымыслами и давали объективные данные о больных, которым оказывали помощь. Шувалов был не в восторге от действий агентурной сети Демьянова, но и не мешал ему.

Примерно через полтора месяца от начала лечения Ершова Шувалов сделал очередной контрольный снимок и, наконец, дождался того, чего хотел. Когда он чистил гнойную рану, то удаляя разложившуюся фалангу, максимально сохранил надкостницу и хрящевое основание, как источники для остеобластов. Процесс восстановления пошел довольно быстро, и структура кости приняла прежний естественный вид. Надо сказать, что Шувалов даже сам был удивлен регенераторными возможностями организма. О комиссовании уже не было речи. Когда он рассматривал снимок, ему сообщили, что его вызывают в штаб по поводу рядового Ершова.

В кабинете Гурова находился также Демьянов.

— Василий Фомич расскажите, как идет лечение Ершова? На мой адрес пришло еще одно письмо от его родителей.

— Он излечился и может быть выписан.

— Как выписан!? — удивился Гуров. — У него же ампутировали фалангу на первом пальце правой кисти. Он правша?

— Ему ничего не ампутировали, кость же полностью восстановилась. Шувалов подробно рассказал о ходе проведенного лечения и показал снимок. Гуров и Демьянов с любопытством принялись рассматривать изображение на рентгеновской пленке.

Затем Демьянов сказал:

— Мне доложили, что Ершов пытался вновь вызвать воспаление на пальце.

Шувалов не стал интересоваться, как это стало известно замполиту, а только ответил:

— Я осмотрю его и побеседую.

— Беседовать с ним буду я, — возразил Демьянов.

Шувалов умозрительно представил ход этой беседы…

2. Огнестрельное ранение

В ординаторской раздался резкий телефонный звонок. Дробышев поднял трубку:

— Старший лейтенант Дробышев. Слушаю…

— Салахов! — раздалось в трубке. — Где Шувалов?

— Сейчас позову.

— Василий Фомич, вас к телефону. Салахов.

— Шувалов у телефона.

— Сейчас к тебе привезут солдата с огнестрельным ранением. Разберись. Если возможно оставь у себя. Командование не хочет огласки. Понял?

— Да. А куда ранение?

— В бедро.

— Я осмотрю раненого и сразу же вам позвоню.

— Все. Жду звонка.

— Василий Фомич, с огнестрелом привезли! — возбужденно сообщил дежурный фельдшер из приемного отделения, ворвавшись в ординаторскую.

— Перекладывайте! — распорядился Шувалов, увидев в приемном отделении лежащего на носилках раненого.

Солдата переместили на каталку.

— Когда это случилось?

— Двадцать пять минут назад, — глянув на часы, ответил Шувалову доставивший пострадавшего врач.

— Снимайте сапог! Осторожно! Так, а теперь возьми ножницы и разрежь обмундирование. Мне надо осмотреть рану, — обращаясь к дежурному фельдшеру, сказал Василий Фомич.

Рана оказалась сквозной. Входное отверстие располагалось на передней поверхности левого бедра, выходное — на противоположное стороне, больше кнаружи. Шувалов начал осторожно снимать жгут. Убедившись, что кровотечения нет, он полностью его ослабил. Пульс на артериях стопы четко ощущался под пальцами.

«Значит, магистральные сосуды не повреждены, — подумал Шувалов. — Это хорошо. Больного можно будет оставить в отделении».

— Как это произошло? — спросил раненого Шувалов.

— В оружейной комнате случайно зацепился и произошел выстрел, — пояснил тот.

— Ты же мог убить своих сослуживцев.

— Все вышли, и я был один, задержался магазин перепроверить.

— Подавайте в операционную, но вначале сделайте рентгеновский снимок, — приказал Шувалов своим помощникам.

Минут через десять он зашел в рентгеновский кабинет:

— Ну, что там?

— Краевой перелом бедренной кости, — ответил рентгенолог.

— Удачно отделался!

— Самострел?

— Говорит, что случайно.

Затем Шувалов позвонил Салахову вызвал анестезиолога и ушел в операционную делать хирургическую обработку.

Когда Шувалов развел края раны, в нос ударил резкий запах пороховых газов. Струей теплого физиологического раствора с помощью резиновой груши он промыл, насколько было возможно, раневой канал, пинцетом удалил обрывки одежды и несколько свободно лежащих костных фрагментов, а в заключение наладил проточное промывание раны специальным раствором с добавлением протеолитических ферментов. Выздоровление проходило успешно, и раненый вскоре был выписан в часть, где стал дожидаться экспертного решения окружной комиссии.

3. Головоломка

Этот случай к повествуемой теме не относится, но я решил вставить его в эту сюжетную подборку.

К Шувалову зашел врач полкового медицинского пункта и попросил проконсультировать одного больного. Курсант был на хорошем счету, добросовестно исполнявший все обязанности, отличник по боевой и политической подготовке, но он постоянно обращался в медицинский пункт, так как у него на ладони уже длительное время не заживала рана.

— Ну, заводи своего больного!

Когда курсант вошел и снял повязку, Шувалов осмотрел рану. Она располагалась на ладони напротив мизинца, была округлой формы размером около трех миллиметров.

— Руку не травмировал? — спросил он курсанта.

— Вроде бы нет.

— А сколько времени уже не заживает?

— Да почти три месяца.

— Многовато.

— Сходи на снимок, — Шувалов подал ему направление.

На рентгеновском снимке инородных тел обнаружено не было. Шувалов позвал Теплова и распорядился заняться этим больным в стационаре. Прошло что-то около недели. Рана на все старания хирургов лечению не поддавалась.

— Что будем делать? — спросил на обходе Теплов заведующего.

— Берите в операционную. Надо сделать ревизию.

После анестезии Шувалов развел браншами зажима воспаленные края раны. Неожиданно из нее показался какой-то цилиндрической формы предмет и стал расти прямо на глазах.

— Ой, что это такое!? — испуганно вскрикнула медсестра.

А цилиндр все рос и рос, пока не упал на стерильную пеленку, которой была укрыта рука больного.

Шувалов взял выпавший предмет, затем скальпелем поскреб по нему.

— Дерево. Как мог кусок дерева оказаться в твоей руке. Давай, вспоминай! — обратился он к курсанту.

Тот некоторое время помолчал, не зная, что ответить, затем его, как осенило:

— Вспомнил! Мы с другом фехтовали указками в учебном классе. После этого я заметил кровь на руке. Это как раз было месяца три назад.

Все участники этой процедуры весело комментировали ситуацию. Рана в течение нескольких дней зажила.

4. Иглоглотатели

Один, два раза в месяц в хирургическое отделение приходилось госпитализировать военнослужащих из числа новобранцев, которые «случайно» проглатывали швейные иглы, во время пришивания подворотничков или пуговиц на обмундировании. Как правило, иголки благополучно преодолевали лабиринты кишечника и выходили наружу естественным путем. Но иногда дело принимало нежелательный оборот.

В приемном отделении сидел очередной «шпагоглотатель» — рядовой Сироткин Яков Савельевич.

— Ну, что случилось, Сироткин? — спросил его Дробышев.

— Иголку проглотил, — жалобно проговорил, как проскулил, щуплый новобранец. — Что со мной теперь будет?

— Ну, и как ты это умудрился сделать?

— Подшивал петлицу сержанту, а когда закончилась нитка, я иголку зажал губами, начал искать катушку, а потом нечаянно глотнул.

Дробышев направил неудачника на снимок. Иголка уже миновала желудок и находилась в проекции двенадцатиперстной кишки. Пришлось оформить историю болезни и оставить солдата под наблюдением. Следует знать, что назначение слабительных таким больным противопоказано из-за усиления перистальтики и возможной вследствие этого перфорации. Необходима диета на основе продуктов богатых клетчаткой: протертые супы, каши, пюре…

Прошло несколько дней. К Шувалову в кабинет зашел ординатор Дробышев.

— Василий Фомич, иголка стоит на месте в поперечно-ободочной кишке. Вот последние снимки.

— Да, похоже, зацепилась за складку, — просмотрев все изображения на пленке, резюмировал заведующий. Оформи согласие и оперируй.

Если все оставить на самотек, то даже не медику понятно, чем все могло закончиться.

Едва успели выписать Сироткина, как доставили очередного военнослужащего с гауптвахты с инородным телом в желудке. Этим инородным телом оказался огромный гвоздь длиной около ста пятидесяти миллиметров. Имущество воинской части было извлечено из желудка в окружном госпитале с помощью эндоскопа.

Поступали также больные из числа военнослужащих проглотившие бритвенные лезвия, вилки, ложки, монеты, значки. Хирургическая история инородных тел желудка и кишечника довольно богата на факты и хорошо описана, как в художественной, так и в специальной литературе.

5. Два градусника

Капитан Белоногов Николай Григорьевич заведовал терапевтическим отделением. В осенне-зимний период нагрузка была запредельной. Койки стояли в два яруса. Число пневмоний возрастало. Наиболее тяжелые больные, которым требовались капельные вливания, лежали внизу. Как только они становились транспортабельными, их старались перевести в окружной госпиталь.

— Николай Григорьевич, обратите внимание на этот снимок, — рентгенолог показал негатив с изображением пораженной легочной ткани. — Участки уплотнения не выражены и напоминают перистую облачность. Какая-то странная пневмония. На туберкулез тоже не похоже.

— Как его фамилия?

— Лопухов.

— Вчера поступил. Его Юрова ведет. Снимки описал?

— Да.

— Дай мне его историю болезни.

— Да забирайте все сразу.

Белоногов взял пачку историй болезни и пошел в ординаторскую.

— Максим, приведи ко мне рядового Лопухова на осмотр, — увидев дежурного фельдшера, дал указание Белоногов.

У больного держалась повышенная температура. Анализы крови и мочи были в пределах нормы. При исследовании экскрементов лаборант обнаружил яйца нематод.

— Ну, заходи, глистопер! — увидев Лопухова, позвал его Николай Григорьевич. — Кроме воспаления легких придется тебя еще и от паразитов избавить.

К своеобразной лексике Белоногова его коллеги привыкли, а больной от услышанной фразы покрылся румянцем смущения.

— Раздевайся. Снимай пижаму и рубашку.

Белоногов тщательно прослушал все легочные поля, методом перкуссии определил границы печени, затем многозначительно произнес свою излюбленную фразу:

— Интересно девки пляшут, — и скомандовал: — Снимай штаны и ложись.

— Это зачем? — поинтересовался больной.

— Температуру буду мерить.

— Так уже измеряли!

— Если точнее, ты сам измерял.

— Я держал градусник целых десять минут.

— Сейчас только пять минут подержишь, но два градусника.

Белоногов вынул из стакана с дезинфицирующим раствором два градусника и один из них аккуратно поместил в подмышечную впадину. Лопухов поднял вторую руку.

— Не надо поднимать. Второй градусник должен быть в твоем заднем месте.

Николай Григорьевич подозвал санитарного инструктора в резиновых перчатках, и они поставили второй градусник.

— А сейчас засекаем время.

Через пять минут оказалось, что температура на первом градуснике, стоявшем в подмышке, была незначительно выше, чем на втором, показавшем норму, а должно было быть наоборот.

— Ну, что дружок, косишь?! А сейчас выкладывай, как температуру поднимал, как воспаление легких сделал?

Лопухов артистически изобразил саму невинность и всячески отрицал свою причастность к возникшему заболеванию. Изменения в легких постепенно прошли. От паразитов его избавили. В ходе расследования, проведенного в части, выяснили, что заболевание было вызвано сахарной пудрой, которую изготовил по тюремному рецепту и вдыхал симулянт. Все тайное когда-то становится явным. Командир части, не желая портить статистику, по-отечески ограничился суровым внушением и репрессивными мерами местного характера.

6. Зубная паста

Роман Ходоркин стоял в умывальнике, смотрел на свое печальное отображение в зеркале и намыливал руки хозяйственным мылом. Вода из крана текла холодная и чтобы пальцы не немели, он пустил ее тоненькой струйкой. Кожа на кистях потрескалась, трещины были воспалены и болезненны, чернота с ладоней не смывалась. В медицинском пункте накануне его осмотрел батальонный фельдшер, санитарный инструктор смазал ссадины и цыпки зеленкой, дал тюбик с какой-то мазью. Сегодня их учили ремонтировать поврежденную гусеницу танка и заменять траки, потом было вождение. В ночь он должен был идти в наряд со своими товарищами по отделению. В лазарете медицинского пункта он встретил своего знакомого Вениамина Мандрика, у которого несколько дней назад поднялась температура, и его направили на лечение. Он уже поправился, но так как умел хорошо рисовать, то сумел задержаться на несколько дней для оформления санитарных бюллетеней. Мандрик выглядел свежим и бодрым.

«Везет же людям, — грустно подумал Ходоркин. — Плохо, когда никаких талантов нет».

Через несколько дней во время кросса с полной боевой выкладкой он натер сбившейся портянкой ногу и получил вместе нагоняем от командира взвода врачебное освобождение от строевой подготовки на период лечения. К сожалению Романа, припухлость и воспаление быстро прошли, и все вернулось на круги своя. После отбоя молодой усталый организм Ходоркина обычно отключался почти мгновенно, но в тот вечер интеллект Романа отсрочил благо отдыха на некоторое время, так как боролся с угрызениями совести.

— Василий Фомич! — обратился к Шувалову его ординатор Теплов. — Я осмотрел в приемном отделении рядового из числа курсантов и решил его направить в отделение. У него на обеих голенях резкая отечность, болезненность, покраснение кожи, в общем, все признаки воспаления. На стопах имеются только старые мозоли. У него также повышена температура. Я думаю, что его надо госпитализировать.

— А как с местами?

— Придется второй ярус оборудовать, как в казарме. Тех, кто готовится на выписку, повыше.

— Хорошо, госпитализируй. Что-то в последнее время выросло число гнойных заболеваний. Надо сделать статистику по частям и анализ.

— Еще я обратил внимание, — продолжал Теплов, — что как то странно воспалились сразу две ноги. Обычно одна. Или, по крайней мере, одна бывает воспалена больше, а другая меньше. Тут же две симметрично и одинаково.

— Думаешь, членовредительство!?

— Не исключено.

— Точечных повреждений на коже не заметил?

— Нет ни малейшего. Слюну через соломинку, похоже, не вводил.

— Значит что-то новенькое, а это плохо, когда не знаешь причину заболевания.

Больному назначили противовоспалительное лечение, антибиотики, ногам придали возвышенное положение, через несколько дней, когда начали спадать отеки добавили физиотерапевтические процедуры. Однако подъемы температуры у него не прекращались. При детальном обследовании в окружном госпитале был заподозрен сепсис.

— Ходоркин Роман! — обратился во время обхода к больному Шувалов. — Мы переводим тебя для дальнейшего лечения в госпиталь. Все весьма серьезно. Мне надо будет с тобой поговорить наедине. Через полчаса зайди ко мне в кабинет.

— К вам можно, осторожно приоткрыв дверь, спросил Роман?

— Заходи. Я тебя позвал, чтобы сообщить: придется еще длительное время лечиться в госпитале.

На лице Ходоркина едва заметно проявилось удовлетворенное выражение, смешанное с чувством тревоги.

— Дело в том, — продолжал Шувалов, — что течение болезни у тебя осложнилось, инфекция идет внутрь. Мне надо точно знать, отчего могла начаться твоя болезнь.

Роман покрылся румянцем, глаза увлажнились, он некоторое время собирался с мыслями, наконец, преодолев сомнения, произнес:

— Я это не специально.

— Верю. Так, что не специально?

— Я решил ногти на ногах почистить. Они почернели от грязи.

— Надо было отмыть с мылом.

— Не отмывались.

— Ну, дальше! — побуждал его Шувалов. — Чем отчистил?

— Зубной пастой. Пацаны посоветовали. На следующий день ноги отекли. Мне за это ничего не будет?

— Ты и так себя уже наказал. Иди, готовь личные вещи.

В хирургическом отделении госпиталя Ходоркин длительно лечился от сепсиса, а позже был оперирован по поводу абсцесса печени. Он выжил, но здоровье его было серьезно ослаблено.

УТРЕННЯЯ ГИМНАСТИКА

— Больного с прободной язвой привезли! — сообщил Шувалову его старший ординатор Теплов. — Надо срочно оперировать!

— Пойдем вместе посмотрим, — ответил заведующий, и они отправились в смотровую палату приемного отделения.

Больной стонал, скорчившись от боли. Ноги его были притянуты к животу, он был беспокоен.

Мышцы брюшного пресса были напряжены, болезненны, определялись симптомы раздражения брюшины. Часть, в которой служил солдат, была по соседству, поэтому от начала болезни прошло всего несколько минут. На рентгеновском снимке свободного воздуха в брюшной полости не определялось.

— Ну, что? Говорить сестрам, чтоб готовились к операции? — спросил Теплов.

— Да, оперировать срочно нужно. Но анестезиолога у нас нет. На учения с начальником медицинской службы дивизии поехал.

— Я позвоню в окружной госпиталь.

— Я сам позвоню, а ты иди в операционную и больного готовьте.

В окружном госпитале был операционный день.

— Все хирурги и анестезиологи заняты! — ответила Шувалову дежурная постовая медсестра, так как параллельный телефон в ординаторской никто не поднимал.

Отправлять больного с неотложной патологией без договоренности — было смертельной потерей времени.

В это время подошел Теплов и сказал:

— Шеф, все готово. Будем под местной анестезией делать?

— Придется. Меня только смущает то, что больной беспокоен, меняет положение тела. Ну, да ладно оперировать все равно нужно срочно.

Под прикрытием нейролептической анальгезии в сочетании с местной анестезией хирурги произвели верхнесрединную лапаротомию. В тот же момент у больного начались судорожные потуги. Из раны начали выходить петли тонкого кишечника. Анестезия брюшины и корня брыжейки прервала этот процесс. Заворот нескольких петель тонкого кишечника не вызывал сомнений. После устранения заворота на артериях брыжейки появилась полноценная пульсация, висцеральная брюшина стала нормального красноватого цвета. Однако было обнаружено несколько крупных лимфатических узлов. Необходима была полноценная ревизия брюшной полости.

— Передайте в приемное отделение и командиру батальона — пусть звонят в госпиталь. Нам нужна помощь! — распорядился Шувалов.

Окружная бригада прибыла примерно через полчаса. При ревизии брюшной полости под наркозом новой патологии обнаружено не было. По завершении операционного вмешательства больной сутки отсыпался и чувствовал себя относительно хорошо. На вторые сутки Шувалов, зайдя в палату к прооперированному пациенту, с ужасом увидел, что тот стоит возле кровати и делает физическую зарядку, приседая и вставая. В вене руки стояла система, соединенная с капельницей. Чтобы не нарушить процесс переливания, больной аккуратно выставил правую руку и держал ее горизонтально на весу.

— Что ты делаешь! Кто тебе позволил встать да еще зарядкой заняться?!

— Никто. Я сам.

— Немедленно ложись.

Шувалов начал помогать больному лечь.

В тот момент в дверь послеоперационной палаты вошла медсестра с новым флаконом для переливания и застыла с удивлением на лице:

— Я же предупреждала его, что вставать нельзя!

При осмотре раны Шувалов к своему огорчению обнаружил расхождение швов на апоневрозе или, как говорят хирурги, подкожную эвентрацию. Больной был срочно прооперирован. Через несколько дней его перевели в окружной госпиталь, где он находился до принятия экспертного решения и выписки.

ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ

Детей учат писать сочинения с младших классов. В перечне тем есть и такая: «Как я провел день?» Мне тоже пришлось старательно перенести на бумагу сюжет одного из прожитых дней. Все, о чем я писал, быстро затерялось в памяти среди множества других событий. Когда же мне случайно спустя некоторое время на глаза попалась тетрадь со школьным творчеством, и я ее прочел, то был удивлен тем, как много улетучивается из памяти и как удивительно легко восстанавливается. Я пытался делать памятные зарисовки, но это получалось только эпизодически. Дневниковые откровения сродни письмам самому себе в будущее, они позволяют оживить забытые душевные впечатления. Дневник — незаменимый путеводитель по стране воспоминаний, он палочка-выручалочка в моменты творческих неудач, когда на взлет вдохновения не хватает душевной энергии.

Я всю жизнь увлекаюсь фотографией и никогда не задавал себе вопрос: «Зачем я это делаю?» Мне это просто интересно, как и много другое в жизни. Занятие литературой в том же формате: это дает удовлетворение в познании возможностей языка самовыражения, позволяет обмениваться мыслями с другими авторами и читателями.

А теперь умозрительно возвратимся в прошлое.

Шувалов проснулся и взглянул на часы: было без десяти шесть утра. Он встал, умылся, оделся и стал разогревать чайник. Вчера он прооперировал больного с разлитым перитонитом, которого доставили из Монголии на третьи сутки после начала болезни. По вскрытии брюшной полости стало ясно, что причиной болезни стал аппендикс. К тому времени он ампутировался самостоятельно, держался только на своей брыжейке и плавал среди белого гноя, заполнившего все пространства между петлями кишечника. Василий Фомич удалил отросток, наложил швы на слепую кишку, тщательно промыл все карманы брюшной полости, наладил фракционный диализ, зашил рану. Больного перевели в послеоперационную палату. Шувалов собирался до утреннего развода успеть осмотреть пациента и при необходимости сделать ему перевязку с дежурным фельдшером. Выйдя на улицу и, ощутив колючий холод, он подумал: «А сегодня за сорок, как и передавали!» Котельные работали на полную мощь, и в воздухе стоял терпкий запах гари. Место службы было в пяти минутах ходьбы. Желтые фонари, плававшие в морозной дымке, подсвечивали дорогу. Миновав входные ворота части, Шувалов пошел напрямик через плац к зданию хирургического отделения. В это время он заметил двух бегущих солдат. У одного на правой руке было намотано полотенце, обильно пропитанное кровью. Своей левой рукой раненый фиксировал полотенце, предупреждая его падение. Второй солдат держал нечто странное. Когда он приблизился, Шувалов увидел, что это оторванная кисть, висящая на обрывках мышц и сухожилий, как парашютист на стропах. В такт бегу, кисть то опускалась, то приподнималась. Бежавшие солдаты скрылись за дверьми приемного отделения. Шувалов срочно поспешил за ними.

— Товарищ майор, а руку можно пришить? — спросил пострадавший Шувалова, когда после перевязки его направили в рентгеновский кабинет.

— Нет, это невозможно. Все ткани размозжены. А кожный лоскут пересадить попробуем.

У пострадавшего были полностью оторваны фаланги на четырех перстах, а на большом пальце осталась только основная кость. Солдат работал в хлебопекарне и по неосторожности сунул руку в тестомешалку.

Срочно вызвали операционную сестру и, пока она накрывала стол, Шувалов осмотрел и перевязал прооперированного служивого из Монголии. Состояние его было стабильно тяжелое. Шувалов сделал и продолжал делать все от него зависящее, чтобы больной выжил. В таких случаях хирурги иногда иронично говорят, что теперь вся надежда на деревню, намекая на то, что деревенские ребята покрепче городских и быстрее выздоравливают. Забегая вперед, скажу, что солдат быстро пошел на поправку, и все закончилось благополучно.

Пока Шувалов формировал культю кисти у хлебопека, начался развод. Посыльный от командира части заглянул в операционную и, удостоверившись, что ведущий хирург действительно оперирует, поспешил на доклад. Потом последовал звонок от начальника медицинской службы дивизии, визиты командира роты и самого комбата, где служил пострадавший. В общем, все, как обычно.

День близился к завершению и Шувалов, поговорив с дежурным врачом, направился домой.

В это время в ворота части въехал медицинский уазик и завернул к приемному отделению. Василий Фомич возвратился, чтобы выяснить, кого еще привезли. Доставленный сержант был ранен в левое бедро пулей из автомата. Пришлось возвратиться и готовиться к хирургической обработке. Одному дежурному хирургу здесь было не справиться.

Ранение было сквозным. Когда Шувалов развел края раны, в нос ударил запах пороховых газов. Рентгеновские снимки подтверждали целостность кости, которая была задета только по касательной. Из раневого канала Юрий Фомич удалил инородные тела в виде фрагментов одежды, нежизнеспособные ткани и сгустки крови, наладил проточное промывание. Через трое суток, когда промывной раствор стал светлым, дренаж был удален.

Вот так минул еще один день армейской службы у моего действующего лица.

ТАМ, ГДЕ БЫЛА КАЗАРМА КАВАЛЕРИСТОВ

Медицинская рота располагалась в приспособленном помещении, в котором были развернуты приемное, хирургическое, терапевтическое и реанимационное отделение, состоявшее из одной палаты интенсивной терапии на два места. В конце здания находился рентгеновский кабинет и аптека. Как гласит историческая хроника, это и другие соседние здания были построены в одна тысяча девятьсот четвертом году как госпитальные бараки. Поселок именовался Антипино. Получил он свое название от небольшой таежной речки, больше напоминающей ручей. Железнодорожная станция с таким же названием располагалась на расстоянии шести километров от станции Чита два. Во время русско-японской войны она обозначалась как разъезд номер пятьдесят девять. После того, как выздоравливающие покинули бараки, их передали военному ведомству под казармы. Было построено также несколько каменных казарменных помещений. В январе одна тысяча девятьсот шестого года в Антипино была размещена пятая Восточносибирская стрелковая дивизия, переведенная из Харбина. В послевоенные годы в поселке появилось несколько предприятий, что послужило стимулом для роста народонаселения и строительства жилья.

Врачи медицинской роты оказывали экстренную и плановую медицинскую помощь личному составу учебной танковой дивизии. Личный состав в ней менялся каждые полгода, а это около десяти тысяч человек. Новобранцы прибывали из разных регионов Союзного государства, не все достаточно хорошо приспосабливались к забайкальскому климату, поэтому заболеваемость была высокой. Острых пневмоний за холодный период времени бывало более семисот случаев. Около двух десятков курсантов госпитализировалось с менингитами, которые иногда протекали тяжело с клиникой токсико-инфекционного шока. К счастью молодые организмы справлялись с патологическими процессами, и смертельные случаи были исключительно редки. В теплый период времени отмечались вспышки эпидемического гепатита и дизентерии. Было немало больных с острой хирургической патологией. Когда поток поступающих на лечение нарастал, кровати ставились в два яруса. Сверху лежали выздоравливающие и с легкими формами заболевания, внизу те, кто требовал более интенсивного лечения, наблюдения и ухода.

Водоснабжение по меркам Забайкалья было организовано нормально. В каждой палате имелся умывальник и металлическая эмалированная раковина, собиравшая воду и переправлявшая ее в канализационную трубу, которая в свою очередь впадала в бетонный желоб, располагавшийся под досками пола на протяжении всей длины здания. Бетонный желоб был закрыт деревянным настилом, который быстро выходил из строя. Прогнившие деревянные элементы попадали в общий сток и часто забивали его. В здании постоянно витал характерный запах, особенно ощутимый после захода со свежего воздуха. Но через пару часов пребывания в помещении наступала блокада обонятельных луковиц, и все становилось прекрасно. Когда Шувалов занял место ведущего хирурга, то решил покончить с этими ароматами в экстренном хирургическом порядке, благо представился очень удобный случай. Он прооперировал заместителя командира дивизии по материально-техническому обеспечению. Тот, в частности, обеспечивал учебные полигоны листовым железом, уголками, трубами, швеллерами для изготовления мишеней для стрельбы. То, что не было израсходовано, списывалось и уходило на разные цели, в том числе и на строительство дач и гаражей. По договоренности к медицинской роте были доставлены водопроводные трубы нужного диаметра и сварены по длине здания для одной и второй стороны. Дело осложнилось с приобретением канализационных чугунных труб. Их на полигонах не использовали. Но выход был найден на одной из строек города Читы. Среди нагромождений грунта, бетонных обломков и арматуры немало валялось лишних канализационных труб. Девать эти трубы строителям было некуда, и они даже обрадовались, когда Шувалов попросил их продать ему эти издержки производства для ремонта в медицинском батальоне. Рассчитавшись своей заначкой и частично «жидким долларом», Шувалов на армейской машине с несколькими солдатами из команды выздоравливающих пациентов привез имущество к зданию медицинской роты. Прерывать лечебный процесс никто бы не позволил, поэтому к урочному часу все было тщательно подготовлено, в том числе канализационный колодец. И вот несколько сварщиков одновременно обрезали соединения проржавевших водопроводных труб с обеих сторон здания. Через пробитые дыры в фундаменте солдаты вытащили эти трубы, взамен них втолкнули новые. Сварщики тут же начали приваривать к ним новые фрагменты в местах расположения раковин. Одновременно через уже вскрытый пол вычистили, бетонный желоб и обработали его хлорной известью, уложили канализационные чугунные трубы со вставками для приема стоков и в течение суток завершили работу. Уже ставший привычным канализационный запах начал с каждым днем ослабевать, а воздух помещений приобретать иные уже аптекарские оттенки трав, сборов и спиртов.

КОЧЕГАР

Ефрейтор Петр Лабуш ждал очередного ночного дежурства по котельной, гревшей казармы гарнизона, с предчувствием блаженства и с возрастающим нетерпением. В его потайном кармане на обмундировании была аккуратно свернута в виде рулончика небольшая заначка, прощупать которую на поясе мог только тот, кто знал ее точное местоположение. Эти конспиративные приемы ему пришлось применить, имея на то веские основания: переводы от родителей нещадно ощипывались сержантами, а прапорщиком роты, иногда сразу ополовинивались, оставшаяся скудная часть по широте его благодушной натуры испарялась, как дым, при дружеском общении. Иногда предки присылали в письмах небольшие купюры по три или пять рублей. Однако два письма в минувшем месяце почтальон вручил ему уже в распечатанном виде без денежного содержимого, а в январе весточек из дома вообще не было. Но то, что с трудом копилось в заначке, было только его собственностью — и никого больше. Оно предназначалось к использованию в моменты острой жизненной необходимости. Петр неплохо играл на гитаре. До службы в армии даже пробовал себя в молодежном струнном квартете. До битлов их ансамбль не дотягивал, поэтому популярность сотворенных ими музыкальных попурри сумела распространиться лишь на часть городского квартала и несколько подворий в частном секторе, то есть на район проживания их самих и группы поддержки. В свободное время сослуживцы любили послушать вечерние концерты Петра. «Кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда», — эта и другие, большей частью грустные, мелодии звучали в его импровизации.

Работу котельной обеспечивали гражданские специалисты. Солдаты из числа кочегаров подвозили уголь к топкам на специальных тележках или тачках, выгребали шлак и высыпали его неподалеку от котельной. Горка шлака за период отопления вырастала в объеме и весной уже свысока посматривала на близлежащие сопки.

— А, вот и ты, Петр! Молодец, что не опаздываешь! Уголек заканчивается. Давай-ка бери тачку и за работу, чтобы на всю ночь хватило! — сразу озадачил Петра Дробышев Трофим Павлович.

— Павлыч! — так к Дробышеву обращались служивые. — А ты не забыл о моей просьбе?

— Не забыл! — ответил Трофим Павлович. — В тумбочке стоит.

Петр улыбнулся, возникшему призраку счастья, схватил за рукоятки тачку, в которой уже лежала шухля, так на кочегарке называли большую совковую лопату, и поехал за антрацитом. Он трудился до тех пор, пока Дробышев не сказал:

— Пожалуй, достаточно! Самое время поужинать.

Лабуш достал из кармана заранее приготовленные два рубля восемьдесят семь копеек и протянул их Трофиму Павловичу.

— Не надо! — возразил тот и оградился своей широкой мозолистой ладонью от протянутой худощавой руки солдата. — Я сегодня угощаю.

Петр ощутил, как внутри его возбудилось теплое чувство благодарности к своему работодателю. Он спрятал деньги обратно в карман, затем провел рукой по обмундированию, чтобы проверить местоположение своих финансов и с нескрываемой интонацией радости проговорил:

— Спасибо, Павлыч! Должником буду.

— Я неимущим людям в долг не даю, я им помогаю, — прокомментировал свою жизненную позицию Дробышев. — А что у солдата!? Все казенное. Жизнь токи своя.

Трофим Павлович достал из сумки узелок со снедью, развязал его и аккуратно начал все размещать на столе. От сала шел аромат чеснока и тмина, ломти еще не остывшего свежего черного хлеба парили, огурчики легли ровными колечками, а домашняя колбаса обжаренными цилиндриками. Петр следил за действиями Павлыча горящими глазами, давя в себе желание, схватить что-нибудь со стола, так как знал, что Дробышев терпеть не мог такую самодеятельность.

— Возьми на полке две рюмашки, ополосни их и поставь на стол!

Петр вымытые стограммовые ребристые стаканчики разместил рядом с поллитровкой.

— А Валюша заглянет к тебе нынче?

— Нет, она сегодня дежурит.

— Понятно. Значит оба при делах.

Петр представил, как в душе кочегарки моется Валентина. По ее лицу, по длинным волосам, по спине и ягодицам, по ногам текут струйки воды. Он подходит ближе, его возлюбленная поворачивается, смотрит своими небесными глазами, улыбается и говорит: «Иди ко мне!»

— Ты чего задумался?

— Да так…

— Ну, что? Давай за стол!

За разговором, периодически подбрасывая уголек в топки, под хорошую домашнюю закуску они распили бутылку водки.

— Пойду, подышу свежим воздухом, — сказал Петр и встал с табуретки.

Он надел ватный бушлат, ушанку и направился к двери.

— Не вздумай, выпивши к своей телефонистке идти. Минут через десять надо будет топки подкормить, — услышал он вслед.

Было морозно. На небе светился млечный путь. От горы шлака шло легкое тепло. Петр прошелся вдоль шлаковой насыпи, в одном месте было небольшое углубление. «Сяду здесь», — решил он и мягко расположился в выемке, как в кресле. Посидев несколько минут, прилег и неожиданно для себя уснул.

— Вставай! Просыпайся! Ты же дымишься! Вставай! Ты меня слышишь? — возбужденно кричал Трофим Павлович и тормошил лежащего Петра.

Лабуш открыл глаза.

— Живой! Слава Богу! Я тебя уже минут двадцать ищу, на коммутатор звонил. Подняться сможешь?

Петр попытался встать, но застонал от боли. Тогда Дробышев подхватил его на руки и принес в кочегарку. Бушлат на спине дымился и тлел. Трофим Павлович снял его и затушил. Затем позвонил в медсанбат, который был по соседству. Пришли санитары с носилками, но Лабуш отказался на них ложиться и пошел пешком.

Пострадавшего госпитализировали в хирургическое отделение. Площадь ожога третьей степени составила около восемнадцати процентов. Петру пояснили, что предстоит длительное лечение, чреватое осложнениями в результате интоксикации и гнойно-септических проявлений. Ему вводили обезболивающие препараты, производили капельные вливания растворов, применяли антибиотики, пересаживали кожу. Врачи делали все, что могли. Из терапевтов за ним наблюдала Тайская Елена Александровна, которая вместе с мужем была из местных, забайкальских. При электрокардиографическом исследовании и по результатам анализов крови она выявила у обожженного солдата воспаление сердечной мышцы или по медицинской терминологии миокардит.

— Петр, то, что я скажу, ты должен хорошенько осмыслить. Такие ожоги редко протекают гладко. У тебя на травму среагировало сердце, поэтому категорически нельзя курить, выпивать спиртное и физически себя нагружать, пока полностью не выздоровеешь. Ты меня понял?

— А как долго? — вопрошал он Елену Александровну.

— Не менее года.

— Что так все серьезно.

— Да, очень серьезно. Я уже договариваюсь о переводе тебя в окружной госпиталь.

Его периодически навещали друзья по службе, приносила передачи телефонистка Валентина, а он им иногда давал маленькие концерты под гитару.

Как то к нему вечером заглянул сослуживец.

— Так ты говоришь, что тебя переводят в госпиталь?

— Да, на следующей неделе.

— А чего тут не лечат?

— Ожог дал осложнение на сердце.

— А как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Может быть, доктора сказали, чтоб тебя припугнуть.

— Нет, я им верю.

— Теперь тебя комиссуют.

— Не знаю.

— А нас уже по другим частям распределяют. Прощай, учебка! Слушай, у меня вот тут, — и его товарищ постучал пальцем по фляжке, — кое-что имеется. Может по чуть-чуть? А? Чистейший…

— Нет мне нельзя.

В коридоре за столом сидел дежурный фельдшер и просматривал истории болезни.

— Он не догадается, — кивнув в сторону дежурного, сказал однокашник, — подумает, что водичку хлебаем.

Затем отвинтил пробку на фляжке, сделал глоток и заморгал, сдерживая слезы: — Ух, хорошо! У меня тут пара бутербродов есть.

— Дай-ка попробовать! — не выдержал Лабуш.

Так они по очереди приложились к фляжке по нескольку раз, затем на улице покурили и расстались. Петр вернулся в палату и заснул. Когда фельдшер пришел делать укол, то обнаружил бездыханное тело. Реанимационные мероприятия были безуспешными.

ИЗ ТАБАКЕРКИ

Шувалов уже полгода был ведущим хирургом медицинского батальона, и теперь имел свой кабинет. Нагрузка не уменьшилась в целом, но теперь она распределилась между ним, заведующим хирургическим отделением и двумя ординаторами, которые, если не было учений, занимались как амбулаторным обслуживанием больных, так и работой в стационаре. Стояло тихое забайкальское утро. Легкий морозец бодрил. Над сопками разливалось небесное сияние, и туманная дымка рассеивалась. Природа дарила весеннее восприятие мира. Шувалов в приподнятом состоянии духа шел к месту службы.

— Товарищ майор, вас просит зайти капитан Демьянов, — сообщил ему на контрольно-пропускном пункте дежурный сержант.

Взаимоотношения с замполитом у Шувалова после их конфликта теперь имели осторожный, предусмотрительный, официально деловой характер. В отделениях медицинской роты работа была отлажена, происшествий и осложнений на текущий момент не имелось.

«Любопытно, с какой целью я понадобился Демьянову?» — задал сам себе вопрос Шувалов и повернул к штабу.

— Василий Фомич, заходите и присаживайтесь! — дружелюбно улыбаясь, произнес Демьянов.

Шувалов поймал себя на мысли, что сегодня какой-то странный день. Дочка радостная помчалась в школу на утренник. Жена в приподнятом настроении ушла в поликлинику. Встречные солдаты на территории части лихо козыряли. Демьянов был неестественен в своей вежливости.

— У меня к вам одна просьба. — Демьянов сделал многозначительную паузу, затем посмотрел в упор на Шувалова и продолжил: — Нужно госпитализировать на пару недель одного человека.

Заметив, что на лице Шувалова проявилось внутреннее напряжение, Демьянов поспешил прояснить ситуацию.

— Это не мой осведомитель, как вы подумали. Вы же знаете, что у нас иногда проходят краткосрочные военные сборы деятели культуры. Недавно была группа писателей. Сейчас прибыло несколько работников театра. Так вот это один из них. Он уже ждет вас в отделении. Только оформите, пожалуйста, историю болезни сами.

— Хорошо, я займусь им, — с внутренним недоумением ответил Шувалов.

— Все. Вы свободны.

Представителя театральной интеллигенции в приемном отделении не было. Шувалов заглянул в ординаторскую, надеясь обнаружить его там.

— Вы кого-то ищите, Василий Фомич? — спросил его Теплов, с какой-то загадочной ухмылкой.

— Да. Ищу.

— Если того, кого замполит направил, то он у вас в кабинете.

«Как стал ведущим, обо всем стал узнавать последним, — поймал себя на скорбной мысли Шувалов. — Сейчас они на передовой, а я в тылу».

Василий Фомич вошел в свой кабинет…

За его столом, в его кресле по-хозяйски сидел… Олег Табаков. Он расплылся в добродушии так, как могут это делать только актеры. Его лицо представляло собой улыбающееся солнце. Казалось, что ничего более веселого в природе не может существовать.

— Здравствуйте! — пытаясь овладеть собой, поприветствовал гостя Василий Фомич и стал переодеваться. Когда Шувалов облачился в естественную для себя одежду, а именно в белый халат и шапочку, гость вежливо спросил:

— Вам уступить место?

— Нет, можете сидеть. Я сейчас все равно иду на обход.

Когда Шувалов вернулся в кабинет, Табаков продолжал сидеть в кресле ведущего хирурга, сосредоточенно вчитываясь в страницы воинского устава.

— Интересная книга! — поинтересовался Василий Фомич.

— Очень необходимая. Со своим уставом в чужой монастырь не суйся! — так ведь в народе говорят.

— Да, вы правы — устав нужно знать. Мне нужно оформить на вас историю болезни.

— Давайте! — охотно согласился человек, похожий на Табакова.

— Ваша фамилия…

— Свиридов, — не дав закончить фразу Шувалову, представился собеседник, — Иван Павлович.

— Но… вы прямо-таки двойник Олега Табакова.

— Меня с ним в «Табакерке» постоянно путают.

— Вы вместе работаете?

— Да, он меня взял в свою студию.

— Сколько вам лет?

— А сколько вы дадите мне на вид? — в свою очередь поинтересовался Свиридов — Табаков.

— Лет тридцать.

— Ну, вот столько и пишите.

— Место работы.

Задумавшись на мгновение, хозяин кресла ответил:

— Московское театральное управление.

Шувалову много чего еще хотелось выяснить, но лишние вопросы задавать он не решился.

Свиридова по его просьбе расположили в общей палате. Через несколько дней он обратился к Василию Фомичу и сказал, что может помочь в оформлении документации отделений, но Шувалову ничего больше в голову не пришло, как попросить написать несколько конспектов по марксистской и ленинской подготовке, которую строго курировал Демьянов. В начале следующей недели Свиридов выразил желание выписаться. Кем был на самом деле тот человек, напоминавший знаменитого актера, так и осталось загадкой.

ПИСЬМО 02.10.1977

Здравствуйте, дорогие родители, Славик с семейством, бабушка!

Я уже приступил к службе в медсанбате в черте города Читы. Квартиру пока не дают, а лишь обещают «скоро» дать. С работой Эльвиры также туговато. Живем прямо в хирургическом отделении медсанбата в одной из палат. Пишите по прежнему до востребования. Сообщите о здоровье Наташи. Пишите, сообщайте о ваших делах лучше чаще, чем помногу. Здесь холодно. Зима на носу. Пишу сидя на почтамте.

Всего хорошего!

До свидания! Валерий

2.10.77 г.

Письмо из Синиц, написанное 28.09., получили 2.10.77 г.

ПИСЬМО 17.10.1977

Здравствуйте, мои дорогие родители, бабушка, Славик и т. д.

Получили от вас телеграмму, из которой узнали, что Наташа здорова. Мы находимся пока на прежнем месте. Приказ о моем переводе медленно проходит административные этапы. За это время я уже почти полностью отремонтировал квартиру, получил обходной лист и обошел целый ряд заведений, указанных в нем Но все равно свободного времени много. Читаю. Смотрим телевизор. Ходим с Эльвирой в кино. На улице стоит прозрачная голубая расцветающая осенняя пора.

Вы о нас не волнуйтесь. Я свою жизнь связал со службой в армии, а это переезды и целый ряд особенностей, отличающих военных от гражданских лиц. Конечно, мне хочется, порой даже очень, побывать дома, увидеть вас, поговорить о жизни, пофилософствовать… и т. д. Но приходится считаться с обстоятельствами и откладывать эту мысль до очередного отпуска. (На 1978 год планирую отпуск на апрель-май, или июнь) Так что скоро увидимся.

Часы электронные идут. Только жаль, что плохо считать по ним пульс у больных.

ПИСЬМО 20.11.1977

Здравствуйте, дорогие родители, бабушка, Славик с семейством!

От вас получаем регулярно подробные письма о нашей дочурке. Спасибо! Сегодня, т.е. 20.11. также получили от деда сообщение о его визите к внучке. Хорошо бы было, если бы вы пару строк уделили и Славикову семейству. Как живут они? Как учеба, работа?

Эльвира уже дома. Два дня назад выписалась из гинекологии. Чувствует себя неплохо. Завтра, 21.11.77 г, выходит на работу.

Забрать Наташу я практически смогу с первых дней 1978 года. Сообщите ваши соображения, мысли на этот счет. Насколько трудно вам с ней? Ремонт квартиры мы в основном закончили за исключением некоторых покрасочных работ, которые придется оставить на потом.

Погода у нас стоит хорошая: сухая, солнечная, небольшой морозец. Сопки припудрились немного снегом. Котельные, которых в Чите немало, изрядно коптят воздух, и поэтому постоянно стоит дымка и пахнет гарью, когда нет ветра. При ветреной погоде дым почти не ощущается и дышится легко.

Вот вкратце и все события минувшей недели.

До свидания!

Желаю всем крепкого здоровья, хорошего настроения.

Валерий

ПИСЬМО 25.11.1977

Здравствуй, дорогой брат Славик! Привет также всему твоему семейству!

Нас с тобой разделяет уже больше года времени и около 6,5 тысяч километров — неплохие габариты. Ты успел уже произвести сына и создать своей семейный треугольник. Молодцы. Хоть и трудновато вам придется на первых порах, но зато это существенно. Давно я не получал от тебя «первоисточников», я имею ввиду писем, а о твоей жизни узнавал от родителей, Эльвиры, тещи и т. д. Думаю, что ты будешь сообщать о главных перипетиях витебской жизни, о последнем годе учебы, как растет сынишка, что нового у наших родственников и наших общих знакомых.

О себе… Перешел на лечебную работу, что в армии сделать очень трудно. Мне пришлось для этого отправиться в Забайкалье. Сейчас работаю хирургом и использую книги по назначению, которые я удачно собирал несколько лет. Передай отцу, чтобы он постарался мне выслать оставшиеся книги по хирургии в Синицах. Все они пригодятся.

Живем в пределах города Читы, но на окраине. Кругом сопки, вокруг города Читы, покрытые лесом. Если бы не обилие дыма из массы мелких котельных, то было бы не плохо. А так, когда дышишь гарью, настроение портится. Стало холодно. Ожидаются в декабре сорокаградусные морозы. В медсанбате много больных с пневмониями, что в большой степени затрудняет хирургическую работу.

Эльвира работает на участке терапевтом в микрорайоне, который называется «Сосновый бор». Работы много и к месту работы добираться далековато; мне до места службы гораздо ближе…

Окончание этого послания не сохранилось.

ПИСЬМО 04.01.1978

Здравствуйте, дорогие родители, Славик с семейством, бабушка! У нас все нормально. Работаем. Я получил от вас книги по хирургии. Большое спасибо. (2 посылки). Новый год мы отмечали у соседей Тепляковых: Александра, который также кончал мединститут в г. Витебске, вернее учился, а потом после четвертого курса ушел на факультет, и его Жены Галины.

Вообще здесь много наших земляков.

Первого января в 9.00 я заступал на дежурство, поэтому праздновал очень умеренно и довольно рано, около 3.00, мы ушли к себе домой.

Праздничное дежурство было напряженным: много больных и днем приходило, и ночью. Третьего января у меня был день отдыха: хорошо отоспался за предыдущие бессонные ночи. Сейчас все вошло в рабочее русло.

Привет нашей Наташульке от папы с мамой.

До свидания!

4.1.78 г.

ПИСЬМО 15.02.1978

Здравствуйте, дорогие родители, бабушка, Славик с семейством!

Я сегодня приехал с учений, которые были у нас около пяти дней, где я выполнял, как и всегда, миссию врача. Сегодня прочитал ваши письма, которые пришли несколько дней назад… Я вам не писал уже более месяца. Последнее время был загружен работой, но это же конечно не оправдание — время свободное у меня было. Но вот о чем писать? Этот вопрос стоит в каждом письме, которое я пишу вам, так как много непохожего, но однообразного. Например, прооперировал больного с аппендицитом или прободной язвой, — для вас и вообще это типично, стереотипно; с небольшими индивидуальными отклонениями (для меня); прошел очередной день, — больные, прием в поликлинике, перевязки… Опять же какое то повторение ежедневного. Это было и в вашей учительской работе, и в работе каждого. Это однообразие можно, мне кажется, ликвидировать лишь творческим элементом. Я это и стараюсь по мере возможности делать. Тем более, человек больной иного подхода, пожалуй, от врачей и не примет. Каждая операция, даже самая обычная, всегда отличается от предыдущих в чем-то. Я за это люблю хирургию, как профессию. Вы, конечно же, находили себе новое в каждом уроке, который проводили со своими учениками, несмотря на неоднократное повторение. Это я как-то пытаюсь вам выразить свое отношение к работе, как к главной человеческой потребности и необходимости, и, пожалуй, как к главному источнику счастья и т. д.

Досуг. Что касается этого, то в январе месяце играл за нашу часть. Старался, но сыграл неважно. Желательно было бы лучше. Едва подтвердил свой второй разряд. Однако благодарность от замполита части не за результат, а за участие получил. Очень хорошая игра в шахматы. Воспитывает многие положительные качества характера. Попытаюсь в следующем году попасть в финальную часть первенства.