Валерий Федорович Красовский

Письма из прекрасного далека

Книга пятая. Возле города семи палаток

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Валерий Федорович Красовский, 2018

В книге как в художественной форме, так и в хроникально-документальном стиле описан период человеческих взаимоотношений на одном из полигонов в Семипалатинской области в период с 1973 по 1977 год.

16+

ISBN 978-5-4490-6499-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Письма из прекрасного далека

НАЧАЛО

Упаковав, приобретенные еще в студенческие годы атласы и прочие книги по хирургии, а также монографии по терапевтическим дисциплинам жены-однокурсницы, защелкнув замки на чемодане, поставив на него радиоприемник «Спидолу», Камский Игнат сел на тахту и стал ждать прибытия вызванного такси.

— Ничего не забыл? Диплом, паспорт? — глянув сочувственно на небогатый скарб молодых врачей, вчерашних интернов, спросила хозяйка трехкомнатной квартиры Елена Павловна тоже медик, работавшая в поликлинике гинекологом и сдававшая им одну комнату по доброте своей души. Когда ее муж Семен Исаевич вернулся из командировки и увидел в своей обители пополнение в лице Камского и его молодой спутницы жизни Сильвии, то тихо уже за полночь устроил своей половине головомойку. Выгонять все же квартирантов не стал, позволив им пережить оставшиеся два месяца зимы и три месяца весны, то есть до окончания обучения в интернатуре.

— Вроде бы нет, — ответил Игнат. — Вам спасибо за то, что приютили, иначе мы бы так и обитали с Сильвией по разным адресам.

— А как дела у нее? Сильвия. Имя то, какое редкое!

— Она уже у родителей.

— Когда у нее срок родов? — с профессиональным интересом поинтересовалась Елена Павловна.

— В начале осени.

В это время в соседней комнате зазвонил телефон. Послышался короткий разговор, затем вышел Семен Исаевич и сообщил:

— Звонили из диспетчерской, такси выслали.

Через минуту-другую в дверь постучал водитель. За один раз все связки книг Камскому не удалось забрать и ему пришлось еще раз возвратиться.

Ну, счастливой дороги! — пожелала ему напоследок хозяйка. — Долгой, интересной вам жизни и удач.

Миновав городские улицы и выехав на широкую магистральную трассу, «Волга» помчалась в сторону областного центра. Игнатом овладело сладостное ощущение свободы, душа его пела, фантазия рисовала картины счастья и он, поддавшись своим видениям, стал улыбаться.

— Судя по книгам, вы медик? — вывел Камского из ощущения блаженства таксист.

— Да, интернатуру по хирургии проходил в вашем городе.

— А где продолжите врачебную практику, если не секрет?

— В армию призывают.

— Вот как! — удивился собеседник. — И кем там придется служить? По специальности?

— Неплохо бы получить сразу хирургическую должность в госпитале, но обычно все начинается с работы в батальоне.

— А навыки не потеряете? — продолжал допытываться водитель. — Ведь хирург, как пианист, нуждается в практике.

— Думаю, что неподалеку будет медицинское учреждение, где можно будет ассистировать, кроме того буду заниматься амбулаторной хирургией и диагностикой.

— Я не полностью улавливаю смысл вашей профессиональной терминологии, но понятно, что у вас все уже продумано.

— Жизнь подскажет. А вы давно таксистом работаете?

— С полгода.

— А раньше?

— Инженером.

— Вот как! — удивился Игнат. — А почему переменили профессию?

— Деньги на квартиру собираю. На прежней должности для этого жизни не хватит.

— Да жилье — это главное для семьи, — согласился Камский.

— Ну, тебе не надо переживать по этому поводу. Офицерам в армии выделяют либо общагу, либо другое служебное помещение.

— Казарму что ли?

— Ну, сейчас не то время!

Но, как потом увидел лейтенант медицинской службы Камский, некоторым военным приходилось проживать с семьями в весьма трудных условиях, где казарменное помещение было на первых порах не худшим вариантом семейного быта.

Вскоре машина завернула на улицу, где находился дом родителей Сильвии, располагавшийся в частном секторе города среди множества других похожих строений. Это были в основном деревянные домики под двускатными крышами, покрытыми шифером, с печным отоплением. Домовладельцам в те годы о централизованном газоснабжении можно было только грезить. Зимой жилища обогревались дровами и торфяными брикетами. Что-то можно было приобрести в городском топливном хозяйстве по предварительной заявке и фиксированной цене. Но выделенного горючего материала, чтобы продержаться зиму, не хватало, поэтому запасались им кто как мог. Летом и особенно в осенний период по воскресеньям и в праздничные дни на улицах можно было часто видеть машины, груженные дровяными чурками.

— Остановитесь у калитки сразу за автобусной остановкой, — попросил Камский.

— Там, где березовые дрова лежат? — уточнил таксист.

— Да.

Игнат расплатился с водителем и выгрузил вещи. Таксист тут же уехал. Взяв чемодан и самую увесистую связку книг, Камский направился к дому, поднялся на крыльцо и нажал на кнопку звонка.

— Ну, с прибытием! — приветствовала его мама Сильвии.

— Здравствуйте, Вера Тимофеевна! — ответил Игнат и поставил на пол свой груз.

— А Сильвию положили на сохранение. Сегодня утром. Она тебе записку оставила.

— Что-то серьезное?

— Нет, но врач женской консультации рекомендовала.

Игнат знал, что роды на восьмом месяце беременности по статистике более неблагоприятны, чем даже на седьмом, поэтому понял озабоченность участкового специалиста.

— Я ей вкусненький суп сварила и собиралась навестить. Яблоки и ягоды приготовила.

— Вы оставайтесь дома, я сам все отнесу. У нее постельный режим. Вас в отделение могут не пропустить. У меня есть сменная чистая больничная спецодежда, и я пройду.

— Давай вначале пообедай.

— Я сыт. Вы все соберите для Сильвии, а я принесу оставшиеся вещи.

У Сильвии был старший брат, который только что переехал с двумя детьми в отдельную квартиру и звонкоголосый дом притих. Сильвия была вторым и поздним, поэтому любимым ребенком. Вере Тимофеевне было за шестьдесят, и она находилась на пенсии, правда иногда брала подработки в школе по предмету географии и смежным дисциплинам. Отец Сильвии Константин Николаевич еще продолжал трудиться в техникуме. Правда в последнее время сдал, часто жаловался на боли в сердце и состоял на учете у кардиолога.

Для Сильвии, когда она пошла в школу, выделили самую маленькую комнату в доме, в которой вначале была детская кровать, этажерка, специальный ученический стол с электролампой, приделанный к стене, со складной плоскостью для размещения тетрадей и книг и круглый винтовой стул. В этой комнатке она делала домашние задания и наполняла ее своими фантазиями. Когда Сильвия подросла, ей купили тахту, торшер и две навесных полки для книг. Впоследствии в своей комнатушке она изучала институтские дисциплины. Записка от Сильвии лежала на столе. Игнат развернул ее и прочел: «Игнат, извини, что не дождалась, пока ты приедешь. Но надо спасать нашего ребеночка. Появились неприятные чувствительные схватки. Наверное, переволновалась, готовясь к экзамену. Пришлось лечь в отделение патологии беременности. До встречи!»

— Здесь все, что она просила из туалетных принадлежностей и одежды, а тут продукты, — Вера Тимофеевна вручила Игнату два полиэтиленовых пакета. — О, чуть не забыла! Вот еще тетрадь и авторучка.

Игнат доехал на автобусе до роддома. В приемном отделении дежурной медсестре представился практикантом, переоделся и поднялся на третий этаж в отделение патологии беременности. На посту узнал, в какой палате находится Камская Сильвия Константиновна, и тихонько появился возле ее кровати. Сильвия обрадовалась. Игнат передал ей пакеты.

— Как ты доехал?

— Нормально. Все привез, оставил в твоей комнате.

— У нас здесь строгий режим и посещения запрещены, так что долго не задерживайся, — предупредила Сильвия, заметив любопытные взоры в их сторону внешне безразличных соседок по палате. Все передачи через приемное отделение.

— Когда тебя призывают?

— Пятого августа уже нужно быть в части.

— Так скоро! Может тебе попытаться взять отсрочку на пару месяцев?

— Я об этом думал. Пойду завтра в военкомат. Твои родители купили машину дров. Думаю, что за несколько дней поколю их и перенесу в сарай.

— Ладно, не задерживайся. Обход профессора приближается.

Игнат нежно обнял и поцеловал Сильвию, а затем бесшумно исчез за дверью.

Назад он решил возвратиться пешком. Шел по улице, потом свернул во дворы. В небольшом дворовом скверике сидел пьяный мужичок и что есть мочи орал песню: «Тот кто пиво пьет, с удовольствием живет, у того же, кто, винцо, очень красное лицо, потому милиция вся такая краснолицая…»

Похоже, что кто-то уже успел вызвать таковую, потому что к нарушителю тишины приближались двое в милицейской спецодежде: один в звании сержанта, у второго была ефрейторская лычка. Они подошли к мужичку. Ефрейтор приподнял его со скамейки. Мужичок стоял, пошатываясь. Затем он разразился длинной нецензурной тирадой в адрес державшего его за руку милиционера, начал вырываться, затем потерял равновесие и начал падать, увлекая за собой стража порядка, ударился головой и рассек себе кожу на лбу. Из ранки потекла кровь. Камский подошел к пьяному человеку.

— Посадите его на скамейку, я осмотрю, — сказал он милиционерам.

Пострадавшего приподняли и усадили.

— Вы врач? — поинтересовался сержант.

— Да.

Из окон посматривали любопытные пенсионерки. Ефрейтор по рации вызвал скорую помощь. Через несколько минут «певца» забрали медики.

Миновав площадь перед колхозным рынком, Игнат перешел улицу и сел на трамвай. На своей остановке, выходя из открывшейся двери, он чуть не наступил на лежащего человека, ноги которого располагались примерно в метре от трамвайного рельса, а вытянутая вперед правая рука в двух шагах от проезжей части автомобильной дороги. У доктора Камского опять сработал профессиональный инстинкт, и он присел на корточки возле лежачего мужчины, чтобы оценить его состояние. Человек сладко спал, похрапывая. Лицо его было покрыто младенческим румянцем, губы в такт выдоху мягко выстреливали: «Пу-у… Пу-у…». Зрачки были одинакового размера и живо реагировали на свет, повреждений на голове, туловище и конечностях Игнат не обнаружил. «Если он попытается встать, то может попасть, либо под трамвай, либо под автомобиль, — мелькнула мысль. — Надо бы его перенести вот на тот газон перед домом». Игнат встретился взглядом с мужчиной, ожидавшим нужный ему трамвай. Это был крепыш среднего роста, примерно пятидесяти лет, одетый в серые брюки и клетчатую рубашку на выпуск с коротким рукавом, на ногах его были коричневые потертые сандалии.

«На трамвайной остановке человек лежал в пыли…», — начал он весело декламировать какую-то прибаутку, но Игнат перебил его тираду:

— Давайте перенесем мужичка в тень на траву под теми кустиками возле дома.

Поборов секундное сомнение крепыш согласился. Они приподняли спящего, тот сразу обнаружил признаки сознания:

— Куды вы мяне тассыте? Я щас подымуся и сам пойду!

Но самостоятельное передвижение ему давалось с трудом. Вскоре человек на подпитии уже лежал в тени живой изгороди возле ближайшего дома. Над кустами висел балкон второго этажа, в котором стояла седая женщина, наблюдавшая сверху за всем происходящим.

— Зачем вы принесли его под мой балкон?! — громко возмутилась она.

Крепыш в клетчатой рубашке, глядя на даму на балконе, снова возвратился к лирике:

На трамвайной остановке

Человек лежал в пыли;

На троих он взял «зубровки»,

Ну, а двое не пришли.

Дама по-своему восприняла шуточную рифмовку:

— Так, значит это вы те двое, которые не пришли вовремя. Подвели своего товарища, а теперь проявляете заботу.

— Нет, мы совершенно случайные люди. Я врач, — ответил ей Игнат.

Женщина на балконе изобразила на лице гримасу презрительного недоверия.

Затем Игнат обратился к лежащему на траве в блаженной позе человеку:

— Сообщите, пожалуйста, свой адрес и номер домашнего телефона.

Только в процессе нескольких попыток удалось выяснить жизненные координаты подвыпившего существа. Крепыш возвратился на остановку.

— Вы не могли бы позвонить вот по этому номеру? — попросил женщину Игнат и назвал цифры.

— Мне что нечего делать? — возмутилась раздраженно женщина. — Пусть такими забулдыгами милиция занимается! — Но потом, посмотрев в лицо Игнату, неожиданно смягчилась: — Ладно, назовите еще раз, я запишу, а то у меня память плохая.

По тропинке между дворами с папкой под мышкой торопливо шел участковый милиционер. Последний акт жизненного представления он уже видел воочию, поэтому направился прямо в центр событий. Подойдя к лежащему на траве мужчине, он с досадой произнес:

— Ну, что Брыль, мне с тобой делать? Опять напился до невменяемого состояния.

— Это меня от жары разверезло, — с трудом ворочая языком, оправдывался лежащий человек.

В тот момент на балконе снова показалась седовласая дама.

— Я дозвонилась. Его жена ответила, что этот троглодит ей не нужен и за ним она не придет.

— Отправлю я тебя в медицинский вытрезвитель. Штраф заплатишь. Как ты на это смотришь? — продолжал участковый.

— Товарищ, начальник, не надо. — Начал приходить в себя Брыль. — Я же законно… законно.. послужной человек. Я пить брошу! Даю честное слово.

В это время к уже сидящему Брылю подбежал худощавый подросток:

— Отец, ты зачем опять напился? От аванса что-нибудь осталось?

— Да. Вот! — и глава семьи, достав непослушной рукой несколько смятых денежных купюр из грудного кармана, протянул их сыну, затем с его помощью поднялся и, опираясь на худенькие плечи подрастающего поколения, неуверенно зашагал к дому.

Утром следующего дня Игнат направился в городской военный комиссариат, из которого ему выслали предписание. В документе был указан географический район назначения и срок прибытия к месту приложения полученных в институте навыков.

— Товарищ подполковник, разрешите войти! — приоткрыв дверь к комиссару, спросил Камский.

— Заходи, лейтенант медицинской службы. Мне дежурный доложил, что ты по личному вопросу.

Что случилось?

— В начале августа я должен быть в части, а жена находится в роддоме. Ей через полтора месяца надо рожать.

— Так что ты хочешь от меня?

— Нельзя ли получить отсрочку на пару месяцев?

— У твоей жены родители есть? Да. Пенсионного возраста. Отец ее продолжает работать, когда не лечится в кардиологии.

— А где они проживают?

— В этом городе у них свой дом.

— Беременность жены не является уважительной причиной для отсрочки от призыва. Но давай поразмыслим. Ты закончил обучение…

— Интернатуру.

— Да, интернатуру. Тебя уволили. Подъемные сможешь получить только в части. На какие средства будешь жить сам, и содержать жену?

Игнат едва изобразил попытку сказать, как военком его перебил.

— Понимаю, что помогут родители твои, ее. Но ведь вы не иждивенцы, а вполне самостоятельные взрослые люди. Будешь присылать жене деньги почтовыми переводами. Через три-четыре месяца заберешь ее вместе с ребенком, а там, гляди, и в армии решишь остаться.

Военком задумался, затем встал и закурил.

— Приказ министра обороны я нарушить не имею право. Институтских выпускников не наш комиссариат призывает. Мы только выполняем указание свыше.

— Понятно. Придется ехать.

— Привыкай к сложностям жизни доктор. Желаю удачи!

Время отпуска пролетало стремительно. Игнат каждый день навещал Сильвию. В условленное время она подходила к окну и бросала ему записки. Женщины, которые лежали подолгу, чтобы не беспокоить чопорных и ворчливых санитарок приемного отделения своими просьбами, пользовались бечевками, на которых спускали из окон своим мужьям или родственникам, навещавшим их, пустую тару, а обратно втаскивали принесенные авоськи. Для Сильвии они также подняли несколько передач с дополнительным питанием.

В один из погожих дней Игнат навестил своих родителей, искупался в озере, а вечером снова вернулся в город. Сильвию отпустили на пару дней домой. У Игната в кармане уже лежал купленный билет на самолет из Домодедовского аэропорта. Почти всю ночь перед отъездом Игната они проговорили, обсуждая дальнейшие планы и возможные схемы развития событий. Было грустно.

Самолет приземлился в Семипалатинском аэропорту. На автобусе Игнат доехал до города. Затем отыскал пересыльный пункт. Там была оборудована гостиница казарменного типа для прибывающих военнослужащих. Это было совершенно неприметное здание, похожее на множество других строений. До эшелона, отравлявшегося на полигон, где была конечная остановка, еще оставалось несколько часов, и он решил прогуляться по ближайшим переулочкам. Было жарко и сухо. «За тридцать градусов, — прикинул Камский. — Надо было бы купить лимонада на дорогу». В одном из простеньких магазинчиков со скудным ассортиментом ему удалось утолить жажду газированной водой с сиропом и приобрести бутылочку «Ситро». Продавцом была тучная, круглая, как шар, женщина с лоснящимся от жирового налета матерчатым фартуком. Она работала, как автомат, отпуская товар с тупым и безразличным взглядом, в котором читалось: «Поскорее бы домой!» За стойкой в углу магазина распивал бутылку жигулевского пива худощавый мужчина с всклокоченными волосами на голове и одутловатым лицом, поросшим черной щетиной слегка окрашенной сединой. На его круглом столике лежала растерзанная на множество частей вобла.

— Присоединяйся! — взглянув на Игната, сказал любитель пива и двинул рукой пустой грязный стакан.

Игнат отрицательно покачал головой и вышел на улицу. Жара снова дохнула в лицо. Жилые корпуса, которые можно было назвать «многоэтажными небоскребами» находились в центре. Асфальтовое покрытие было только на основных магистралях. Когда машины сворачивали в проезды и переулки, то вздымались клубы пыли. Набравшись впечатлений, Камский возвратился в гостиницу. Он взял у дежурного ключ, зашел в свою комнату, подошел к выделенной для него кровати и прилег на несколько минут. Когда усталость прошла, достал и открыл чемодан. В глаза сразу бросилось, что вещи лежат не так, как он их укладывал. Мелькнула мысль о воровстве. Но все было на месте. В это время в помещение вошел офицер в звании капитана.

— Рудаков, — представился он и протянул руку.

— Камский, — ответил ему Игнат, пожимая шершавую ладонь капитана.

— На службу?

— Да, на два года.

— Поздравляю. Значит припахали. А что заканчивал.

— Медицинский институт с военной кафедрой.

— Значит уже в офицерском звании. А по профилю кто?

— Хирург.

— О, серьезная профессия! А на какую должность, если не секрет?

— В предписании указана только часть.

— Номер не помнишь?

Игнат назвал.

— Так это к нам, в строительное управление. Скорее всего, будешь батальонным врачом. Ну, в общем, ты не прогадал. Зарплата, плюс звание, плюс полигонные надбавки… Московское снабжение. С жильем особых проблем нет.

— О хирургии можно забыть, я так понимаю.

— Ну почему? У нас есть гарнизонный госпиталь.

— И какие операции там делают.

— В этом вопросе я не «Копенгаген», — стандартно пошутил собеседник.

Затем Рудаков достал из-под соседней кровати точно такой же чемодан, как у Игната, открыл и начал укладывать в него купленные вещи.

«Наверное, перепутал с моим баулом,» — подумал Камский, усмехнувшись своим подозрениям.

Потом была посадка в специальный поезд. Билеты и документы проверялись серьезно, тщательно, внимательно, скрупулезно. Вскоре за окном поплыли полупустынные пейзажи. Через несколько часов на границе бескрайнего полигона, огражденного несколькими рядами колючей проволоки, поезд остановился, и состоялась еще одна проверка. Те, кто случайно по каким-то причинам не был внесен в списки, высаживались из вагонов в небольшое зданьице контрольно-пропускного пункта среди бескрайней степи до выяснения всех обстоятельств.

Двухгодичники

Министерство обороны через областной военный комиссариат прислало заявку в медицинский институт на пятьдесят человек. Именно столько врачей должно было быть призвано на двухгодичный срок, чтобы восполнить дефицит в кадрах. Строгая и придирчивая комиссия проверяла здоровье студентов шестого курса мужского пола. Женщин в те времена к армейской службе в качестве контрактников привлекали редко. Два года срок не большой, но, тем не менее, он ломал жизненные планы. Дети из династических фамилий, как исторически повелось с незапамятных времен, уже забронировали себе места на кафедрах, в клинической ординатуре или клиниках. Рангом пониже должны были заполнить вакансии городских и центральных районных больниц. А выпускники без роду и племени занимали все остальное в глубинках нашей необъятной родины. У сыновей из династических фамилий как то вдруг проявились династические болезни, а вместе с ними и негодность к воинской профессии. Призывали после интернатуры, а это уже было благом. В кармане вместе с дипломом врача общей практики все-таки имелся документ, подтверждающий наличие квалификации по избранной специальности. Но теперь терять, с таким трудом приобретенную практику, по причине двухгодичного перерыва в работе никому из молодых врачей не хотелось.

Гофман был умен, здоров, обаятелен, но надевать погоны категорически не хотел. Когда сдавал анализы, то в мочу сыпнул сахарку, чуток не рассчитал. Был скандал. Дело замяли.

Татьяничев на здоровье тоже не жаловался, но его ждала клиническая ординатура. Надо было срочно искать выход из сложной ситуации. При тщательном анализе родителями детской поликлинической амбулаторной карты была обнаружена положительная реакция Манту. Этот факт и оказался спасительной соломинкой. В последующие годы Татьяничев добился значительного отрыва в научной и практической работе от призванных на армейскую службу «неудачников».

Таких, кто не смог вспомнить о перенесенных в детстве заболеваниях и подтвердить их документально, а также по воспитанию принципиальных личностей, желающих хлебнуть военной романтики, набралось сорок шесть человек. Девять из этой когорты мобилизованных врачей волей случая были направлены в Среднюю Азию на один из военных полигонов в качестве врачей военно-строительных отрядов.

Карелин Леонид был женат на однокурснице Анне. Они при распределении выказали желание трудиться в родных местах, и были направлены в районный центр. У них родился ребенок, девочка. К моменту призыва отца ей еще не исполнился год. Карелин отслужил положенный срок и вернулся домой.

К Иванникову на полигон через несколько месяцев приехала жена, также однокурсница. У них вскоре родилась дочь. Иванников продлил контракт армейской службы.

Романчук не был официально женат, но через некоторое время получил телеграмму о рождении у него сына. По окончании двух лет уволился.

Вересов приехал на полигон сразу с женой и полуторалетним сыном. Два года прижили в общежитии и вернулись на родину.

Марченко не был женат. В одной из частей познакомился с женщиной, у которой был ребенок, и оформил с ней брак. Продлил контракт.

Благинин прибыл к месту службы, оставив жену с сыном у родителей. Через несколько месяцев был вместе с частью переведен на север. Через два года уволился.

Новоселов, оставив жену дома, отслужив по контракту, уволился.

Кононов романтически добился ответных чувств у однокурсницы, женился. Привез спутницу жизни на место службы. Вскоре у них родился сын. Продлил контракт.

У Камского спустя месяц после призыва родилась дочь. Через полгода семья переехала на полигон в Среднюю Азию. Продлил контракт.

Я рассказываю о событиях, связанных с реальными людьми, но фамилии действующих лиц изменены. Если кто-то из читателей найдет нечто личное в этих повествованиях, то прошу это считать случайным совпадением. Перед вами текст художественного произведения, а не летопись.

На конечной остановке состав опустел, и пассажиры стали рассаживаться по машинам. Вновь прибывших офицеров, среди которых был и Камский, отвезли в общежитие. Игнат сразу же встретился с Карелиным и Романчуком. Однокурсники за годы совместного обучения сближаются и становятся одной духовно-идейной командой. Те же, с которыми довелось обитать в одной комнате общаги несколько лет кряду, начинают числиться наравне с родственниками. Поэтому понятна и объяснима взаимная радость при встрече таких людей. Вскоре все из призванных однокурсников, кто не был в командировке, собрались в комнате у Вересовых и организовали веселое застолье с воспоминаниями и шутками. И лишь, когда маленькую дочь гостеприимных хозяев стало клонить ко сну, все тактично разошлись.

В пять часов утра в офицерском общежитии послышались первые осторожные шорохи и стуки. Молодые командиры взводов из числа лейтенантов по уже устоявшемуся жизненному регламенту должны были прибывать в подразделения за несколько минут до подъема, чтобы, как говорили их старшие товарищи, видеть воочию морально-боевой дух и физическую готовность своих подразделений. Подъем, по их мнению, это тест. Недаром бытует выражение: «не с той ноги встал». Врачам столь раннее прибытие к месту службы не было обязательным, но доктор Камский решил сразу ознакомиться с суточным жизненным циклом части, в которую был направлен. Командир части подполковник Шустов Иван Дмитриевич и начальник штаба капитан Фомин Николай Павлович уже были на месте.

— Лейтенант медицинской службы Камский. Прибыл для прохождения службы в вашу часть, — представился Игнат и вручил документы Шустову.

— Ну, здравствуй, доктор! — развернув удостоверение и прочитав предписание, доброжелательно произнес Шустов. Значит Камский Игнат Павлович. Мы тебя уже ждали. Фомин, поставьте на все виды офицерского довольствия. А вас, доктор, прошу ко мне.

Игнат последовал за подполковником Шустовым. Кабинет командира части был по-деловому прост. В нем были два стола один впритык к другому в виде буквы «Т», стулья, металлический грубой работы сейф, узкий шкаф наподобие серванта для книг, папок с документами и нескольких кофейных и чайных чашек. Сразу слева от входа стояла переносная металлическая самодельная вешалка на трех ножках. На стене висели портреты генсека, министра обороны и масштабная карта Средней Азии. На столе стояли три телефонных аппарата.

В это время зазвонил один из них:

— Подполковник Шустов у телефона.

Был длинный монолог телефонной трубки и краткое завершение Шустова: «Есть, товарищ полковник!» Командир части на минуту погрузился в размышление, что-то написал в отрывном календаре, затем подошел ближе к прибывшему врачу и спросил:

— Когда закончил академию?

— Я после медицинского института. Окончил в прошлом году.

— А чем занимался это время.

— Проходил интернатуру.

— Это что такое?

— Годичная специализация по хирургии.

Игнат предъявил удостоверение о присвоении квалификации врача-хирурга.

Прочитав документ, Шустов вернул его и сказал:

— Это хорошо, но у нас специфика работы будет другая. Даю тебе три дня на ознакомление с частью, документацией и жду подробного доклада. И последнее. Твое семейное положение.

— Женат. Через месяц должен родиться ребенок.

— Да… Непростая ситуация. А супруга по профессии кто?

— Терапевт. Она моя однокурсница.

— Выходит вместо одного мы сразу двоих специалистов получили.

Лицо Шустова, принявшее озабоченное серьезное, выражение после разговора с начальством, только теперь посветлело.

— На утреннем построении я тебя представлю личному составу. Ну, и вперед! За работу!

В прямом подчинении и лейтенанта медицинской службы Камского был опытный фельдшер прапорщик Сюртук Вадим Аркадьевич и санитар Ерошин Александр. В части за ним укоренилось прозвище Сашка. Мать его была чувашка. Отца он своего не помнил. Звали его якобы Николай. Со слов матери их кормилец погиб на стройке. Возможно, что это была легенда, а на самом деле он просто сбежал от сложностей семейной жизни. Кто знает? После медицинского училища Сашку сразу же призвали в армию. Он был маленького роста, лицо веснушчатое с узко посаженными глазами и выступающим вперед горбатым носом, немножко сутулый, ходьба выдавала наличие плоскостопия. Ну, куда такого? Ни в воздушно-десантные войска, ни в морскую пехоту, ни в мотострелковые части, ни в танкисты, куда он просился, его не взяли, а вот стройбат — в самый раз. Он был исполнительным, терпеливым и не гнушающимся грязной работы солдатом, нареканий со стороны Вадима Аркадьевича не имел.

Игнат обратил внимание, что на прием пришло около десятка солдат с гнойничковыми заболеваниями кистей рук. У некоторых из обратившихся за помощью военнослужащих ранки и ссадины превратились в изъязвления, длительно не заживали. Медицинские солдатские книжки были заведены не на всех. Со слов прапорщика Сюртука солдаты часто теряют свои медицинские документы, или забывают их возвращать после консультаций в госпитале или гражданских специалистов. Не у всех была проведена флюорография, осмотрены стоматологом единицы, сведения о прививках не полные. Офицерские медицинские книжки вообще отсутствовали, так как были розданы их владельцам. В летний период времени эпидемиологическая обстановка в гарнизоне и частях полигона накалялась. Случалось, что развертывали в степи инфекционные палаточные госпитали для изоляции военнослужащих рядового и сержантского состава, заболевших кишечными инфекциями. Медицинский контроль работы столовой был налажен, повара по записям в их санитарных книжках обследованы. «Ну, хоть тут все оформлено правильно, — подумал Камский.

В течение дня он получил обмундирование, аванс, стал на продовольственное обеспечение, устроился в общежитии. Это была комната на двоих. Его соседом оказался однокурсник Эдуард Марченко. Вечером Игнат написал письмо Сильвии и сходил на почту, отправил часть аванса, заказал телефонный разговор. Эта процедура напоминала подготовку к радостному ритуалу. Желающие поговорить с родней оповещали родственников о дате, времени и месте соединения телеграммой с уведомлением о вручении, а затем приходили к условленному времени и ждали, иногда более часа, мгновения, когда телефонистка объявит о начале соединения.

БОЛЬНОЙ ОФИЦЕР

На утреннем разводе Игнат уже был в летней форме одежды, как и другие офицеры, выделяясь разве что новизной обмундирования. Незаметно пролетело несколько дней. С отдаленных точек периодически на короткое время возвращались группы военнослужащих, чтобы отдохнуть, помыться в бане и подготовиться к новой командировке на одну из площадок. На одном из построений лейтенант Камский обратил внимание на высокого худого командира взвода младшего лейтенанта по фамилии Хусаинов и подошел к этому офицеру.

— Здравствуйте! Доктор Камский, врач вашей части, — Игнат протянул офицеру руку.

— Добрый день! Хусаинов Ринат, — ответил тот. — Я сам собирался к вам обратиться, да все нет времени.

— Воспользуемся моментом. Идемте в наш лазарет.

Ринат был ростом один метр девяносто пять при весе пятьдесят восемь килограммов. Подробно расспросив о самочувствии и сопоставив все симптомы, Игнат сказал Хусаинову, что тот серьезно болен. Скорее всего, у него язва двенадцатиперстной кишки, осложненная стенозом, срочно требуется дополнительное обследование.

— Тянуть нельзя.

— Меня командир роты не отпустит.

— Не волнуйтесь, я все решу с Шустовым.

Через день Камский привел Хусаинова в рентгеновский кабинет гарнизонного госпиталя.

— Милый мой! Как же ты истощал, взглянув на вошедшего пациента, воскликнула лаборантка.

Наверное, старослужащие довели.

— Он офицер, — пояснил Камский.

— Неужели! Как же можно дойти до такого состояния? А, вы кто? Что-то раньше я вас не видела.

— Я батальонный врач. Недавно прибыл. Мне нужен ваш заведующий.

— Роман Геннадиевич! Здесь вас спрашивают, — позвала она своего начальника.

Закончив описание снимков, выплыл тучный, с животом, переливающимся то в одну, то в другую сторону, с лоснящимися щеками заведующий рентгеновским отделением. Он был полной противоположностью Хусаинову.

— Лейтенант медицинской службы Камский, — представился Игнат. Вот привел на обследование офицера. Подготовлен.

— А сегодня ваш день?

— Да.

Просмотрев списки частей и, убедившись, что все правильно, Роман Геннадиевич пригласил Хусаинова.

— А вы погуляйте. Через час приходите за результатом.

Доктор Камский решил обойти территорию гарнизонного госпиталя. За годы от момента его развертывания до текущих событий прижились и выросли деревья, различные декоративные кустарники. Почти у каждого растения виднелась водопроводная поливочная система. Пешеходные дорожки были тщательно выметены, бетонные бордюры побелены. Но сухость витала в воздухе. Листья зелени были покрыты тонким слоем пыли. После орошений земля у стволов быстро высыхала и покрывалась трещинами. Над входом в одно из строений Игнат, прочтя надпись «хирургическое отделение», вошел внутрь. К нему тут же подбежала одна из дежурных медицинских сестер и спросила:

— Вы к кому.

— Мне нужен ваш заведующий или ординатор.

— По личному вопросу?

— Нет, я хочу проконсультировать одного больного офицера.

— Николай Иванович и Надежда Викторовна сейчас на операции. Но они уже заканчивают. Подождите вот там, — и медсестра показала на стол и несколько стульев, стоящих рядом с входом.

Долго ждать не пришлось.

— Николай Иванович освободился. Проходите в ординаторскую, — сообщила медсестра.

Санитарка подала накидку поверх одежды и специальные укороченные бахилы для обуви.

— Разрешите! — приоткрыв дверь ординаторской, произнес Игнат.

— Заходите! — услышал в ответ Камский.

Заведующий хирургией внимательно и оценивающе посмотрел на вошедшего человека, ординатор же Надежда Викторовна только приподняла веки с тонким слоем туши, быстро взглянула и опять занялась оформлением истории болезни, лежащей перед ней на столе. Она так усердно работала авторучкой, что было слышно шуршание бумаги и легкое постукивание пишущего прибора по плоскости стола.

— Я хотел бы проконсультировать у вас одного больного.

— Слушаю.

Лейтенант Камский кратко изложил историю болезни.

— Судя по лексике, вы специализировались по хирургии и прибыли с группой врачей призванных на два года. А вы уверены, что ему понадобится операция?

— Да. По клинике у него запущенный стеноз привратника с почти полным нарушением проходимости.

— И что, никто в части не обратил внимания на этого офицера.

— Выходит, что так.

— А вы сколько отслужили? — Сомов Николай Иванович ко всем, даже санитаркам, обращался, как заметил Камский, исключительно на вы.

— Две недели.

— Хорошо приводите. Я жду.

Игнат быстрым шагом вернулся в рентгеновское отделение.

— Да, доктор, вы правы. У вашего пациента стеноз привратника, — подавая снимки и заключение, произнес Роман Геннадиевич, затем шумно выдохнул воздух и отер пот со лба.

Несмотря на открытое окно, затянутое марлей, в комнате было душно.

Через несколько минут Камский привел Хусаинова в хирургическое отделение. Сразу после осмотра его и госпитализировали, была назначена дата операции.

— А можно я его прооперирую? — вдруг попросил Камский Николая Ивановича.

Надежда Викторовна удивленно вскинула веки и остановила авторучку.

— Я не сомневаюсь, что ты владеешь техникой операции, и соответствующий документ у тебя есть, подтверждающий квалификацию, но ты не в моем штате, поэтому могу предложить только ассистировать.

Сомов перешел на дружеское ты, и это польстило Игнату.

Камский, уже два месяца не державший в руках скальпель, был рад и этому.

— У меня есть книга Навроцкого И. Н. «Ушивание культи двенадцатиперстной кишки», одна тысяча девятьсот семьдесят второго года издания, — сообщил он.

— А у меня нет. Как тебе удалось ее купить? Тираж был мизерный по союзным меркам.

— Пришла всего одна книга на город, но я первым заказал и первым прибыл в книжный магазин. Другие хирурги продавщицу потом до слез довели.

— Принеси пролистать перед операцией. Не волнуйся, я книги всегда возвращаю, — усмехнулся Сомов, заметив тень сомнения на лице Камского.

Операция прошла успешно. Была произведена резекция желудка. Культя двенадцатиперстной кишки сформирована по методу улитки. Через две недели Рината выписали, и он получил отпуск по болезни. Хусаинов решил не увольняться, а продолжить службу.

ТЕЛЕГРАММА

В один из дней, когда уже чувствовалось дыхание осени, а лейтенант Камский вел прием больных в лазарете, во врачебный кабинет заглянул посыльный из штаба части и сообщил;

— Товарищ лейтенант, вас вызывает подполковник Шустов.

Камский снял медицинский халат, шапочку и направился в кабинет командира части.

— Лейтенант медицинской службы…

— Держи! Это тебе! — Шустов прервал вошедшего доктора и с загадочной улыбкой на лице протянул ему телеграмму.

Неожиданно помимо воли дрогнувшей рукой Игнат взял листок и прочел: «Поздравляем рождением дочери!» Далее шел обратный адрес родителей Сильвии. В те времена еще не было совершенных ультразвуковых диагностических методов исследования, позволяющих определить пол ребенка до его появления на свет, по сей причине интрига ожидания в день родов достигала своей кульминации.

Командир части, наблюдая за Камским, видел, какие бурные чувства сейчас тем владеют. Сердце у Игната забилось в бешеном ритме, ему стало жарко, хотелось одновременно и засмеяться от радости и затанцевать от восторга, и расплакаться от непонятной горечи. Внешне это проявилось только в секундном замешательстве.

— Прими также мои поздравления! А теперь давай обсудим сложившуюся ситуацию, — выводя доктора из душевной экспрессии, продолжал Шустов. — Ты прослужил уже больше месяца. До конца года осталось еще три с половиной. За каждый месяц службы положено два дня отпуска. Итого в конце декабря у тебя будет десять дней. В это время я имею право предоставить тебе оплачиваемый отпуск. Плюс дорога поездом туда и обратно. Итого две недели. Если полетишь самолетом, то выиграешь несколько суток. Других вариантов я не вижу. Подъемные ты, конечно, жене отправил?

— Большую часть и аванс за этот месяц.

— Значит, денег у тебя даже на поездку поездом нет.

— За оставшееся время, а это целых три зарплаты, приобретешь финансовую устойчивость и спокойно отправишься к семье. Ты согласен с моими доводами?

— Да.

— Ну, а сейчас иди, занимайся своими медицинскими делами.

Вечером в общежитии Игната поздравили бывшие однокурсники, и была шумно распита бутылка шампанского.

НЕ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

На руках у Камского осталась только ручная кладь, чемодан уже был сдан. Грузчики, люди грубые и простые, как сама жизнь, с вещами пассажиров обходились весьма жестко, перебрасывая их с одного транспортного устройства на другое. Коричневый чемодан Игната, прочертив подобно болиду в воздухе дугообразную траекторию, с коротким тупым звуком внедрился между прочими баулами. «Рейс Семипалатинск-Москва задерживается по техническим причинам на два часа» громко послышалось в динамиках аэропорта сообщение диктора. Время словно остановилось. Игнат вернулся в зал ожидания и сел на свободное место. Он на некоторое время закрывал глаза и медленно считал про себя. Затем смотрел на часы — проходило всего две-три минуты. Он повторил этот прием несколько раз. Вскоре Игнат довел слепой период ожидания до пяти минут. Когда он смежал веки, ему представлялся домик и сад, где жила Сильвия, ее комната, она сама и спящая запеленатая новорожденная девочка с выражением лица, как на фотографиях, которые он получил в последнем письме. В доме с печным отоплением и сквозняками Дарья несколько раз температурила, и к Сильвии приходил участковый врач. Какая-то внутренняя скрытая тревога не отпускала Игната. Она таилась в области сердца, порой расширялась, захватывая всю грудную клетку, подступая к горлу, мешая сосредоточиться. Он вытянул правую руку, разжал пальцы и заметил, что они дрожат. Игнат проделал то же с левой рукой — результат был аналогичным. «Странно, я никогда так не волновался», — подумал Камский. Прошло два с половиной часа. Вновь голос диктора: «О времени посадки в самолет Семипалатинск-Москва будет объявлено дополнительно». Эхо сообщения тут же угасло в углах здания аэропорта и сменилось звуковым фоном передвижений и реплик пассажиров. Иногда этот фон пронзал детский плач и команды женщины, орудовавшей шваброй. Наконец опять нужная информация: «Вылет самолета Семипалатинск-Москва задерживается до двадцати одного часа». Напротив Игната сидел мужчина, также ожидавший рейс на Москву.

— Да, просто экипаж решил отоспаться в гостинице! — раздраженно прокомментировал он сообщение из репродуктора и взглянул на лейтенанта Камского. Затем, не дождавшись поддержки или опровержения своей версии, продолжил. — Со своими стюардессами расслабляются, а мы тут торчи!

— А, может, самолет неисправен? — предположил Игнат.

— Наш самолет давно прибыл и стоит возле взлетной полосы. Я видел со второго этажа, как его заправляли.

— Вы так уверенно об этом говорите!

— Потому что сам работаю в гражданской авиации.

Наступила молчаливая пауза. Некоторые из пассажиров подходили к окну дежурного по аэропорту и начинали изливать свое недовольство и раздражение по поводу задержки вылета. Дежурной была молодая женщина в форменной одежде с погонами. Она спокойно и с высоким летным достоинством успокаивала возбужденных людей. Игнат начал прохаживаться по зданию аэропорта, внимательно изучая все надписи, плакаты, изображения, орнаменты, витрины. И тут радостное: «Пассажиры рейса Семипалатинск-Москва приглашаются на посадку!» Игнат еще с тенью сомнения в душе направился в зону посадки и встал в очередь. И вот он уже стоит вместе с массой попутчиков в помещении, названном странным неодушевленным словом «накопитель».

Подошел автобус и отвез всех к трапу самолета. Было холодно, ветрено и темно, мела поземка, мелкий падающий снежок завивался ветром и повисал на архитектурных излишествах строений. В салоне самолета Игнат оказался рядом с человеком, с которым разговаривал накануне. Тот сидел слева рядом с иллюминатором. Справа от Камского расположилась пожилая дама с париком на голове. Вышла молоденькая стройная стюардесса и объявила: «Уважаемые пассажиры, пожалуйста, пристегните ремни!» Затем, проверив исполнительность, исчезла за перегородкой. Самолет вырулил на взлетную полосу, притормозил, присел, дал керосина двигателям, затем начал быстрый разбег и легко поднялся в воздух. Снаружи была непроглядная тьма ночи. Вскоре пассажиры задремали. Игнат, утомившись за день, уснул мгновенно. И вдруг через какое-то время он почувствовал перемену в обстановке. Открыв глаза, Игнат увидел, что с левой стороны в иллюминаторы льется странный оранжевый свет. «Неужели солнце!?» — подумал он и нагнулся к стеклу. Левый двигатель самолета был объят пламенем. Поток воздуха сбивал огненные языки и они, дрожа и прижимаясь к корпусу двигателя, ускользали к крылу. Нечаянно Игнат задел руку работника гражданской авиации и тот проснулся. Заметив, что его сосед неотрывно смотрит в иллюминатор, он тоже повернул голову к источнику свечения за бортом самолета. В одно мгновение его лицо приобрело зловещее выражение посмертной маски, но быстро овладев собой, и, взглянув на Игната, он приложил указательный палец правой руки к губам. Показалась стюардесса бледная, как лист бумаги. Пассажиры спали. Она встретилась взглядом с Игнатом. В ее взоре было отчаяние, страх и, возможно надежда. Она тоже сделала жест, означавший необходимость соблюдения молчания. «Странно, — подумал Игнат, — меня весь день терзало какое-то холодное щемящее сердце предчувствие, а сейчас его нет». В душе была спокойная уверенность. Все происходящее казалось будничным и банальным. Он снова стал смотреть в иллюминатор. Сквозь пламя начали пробиваться белые, пушистые, как пена или сахарная пудра, сгустки, полосы, они сливались между собой, вытесняя огонь в пустоту пространства. И вскоре тот погас. В момент вспышек сигнальных огней на корпусе двигателя и крыле были видны черные пятна и полосы, оставленные пламенем.

Снова вышла молоденькая стюардесса. Она была напряжена, но щечки порозовели, в глазах появилась уверенность.

«Товарищи, пассажиры!» — громко произнесла она.

Салон встрепенулся и открыл глаза. Послышался детский плач и успокоительные слова мамы ребенка.

«Товарищи, пассажиры, наш самолет совершает вынужденную посадку в аэропорту города Уфы. Пристегните ремни!»

Самолет начал снижение и вскоре приземлился. Вдоль посадочной полосы слева и справа стояли красные пожарные машины с включенными проблесковыми маячками. Пожарники держали в руках брандспойты. У самого аэровокзала расположилось несколько машин скорой помощи. Пожилая дама в черном парике уверенно предположила: — Наверное, учения проводят.

Вскоре Камский получил свой чемодан, сдал в кассу билет и ему вернули часть денег. На улице было темно. Игнат почувствовал, что по-настоящему проголодался. Работал ночной ресторан. Раздевшись в гардеробе и оставив там же вещи, он подошел к свободному месту у одного из столиков, где мирно беседовали двое мужчин.

— Это место свободно? — поинтересовался Игнат.

— Присаживайся, лейтенант! — ответил ему один из мужчин с пролысиной на голове и роскошными бровями. Волосы на его бровях росли во всех направлениях, а затем изгибались. На вид ему было около пятидесяти лет. Лицо выражало добродушие и участие. Глаза были голубоватые. У его товарища, примерно такого же возраста, было смуглое лицо, на голове черные с сединой волосы, лицо узкое с выступающим горбатым носом.

— Откуда в наших краях? — поинтересовался второй.

— Наш самолет совершил вынужденную посадку.

— А вот почему понагнали пожарных и медиков! — снова подключился к разговору первый. — А что случилось?

— Двигатель загорелся.

— Да. Повезло вам. Никто не пострадал.

— Нет, все целы.

— За это надо выпить.

— А куда летел?

— До Москвы, а потом еще дальше надо.

Смуглый человек с горбатым носом, похожий на грузина подозвал официанта и попросил принести рюмку. Игнат заказал фирменный салат, котлету с жареным картофелем и стакан сока. Все выпили за удачу. Игнат с аппетитом проголодавшегося человека быстро начал поглощать блюда. Мужчины вполголоса продолжили свой разговор. Расплатившись и взяв вещи из гардероба, Камский пошел на автобусную остановку. Вскоре он оказался на железнодорожном вокзале. Билетов до Москвы не было. Игнат решил ехать с пересадками. Ему удалось купить боковое место в плацкартном вагоне до Пензы. В поезде он забросил чемодан на полку, взял у проводницы комплект постельного белья, расстелил матрац, повесил китель и шинель на крючок, затем блаженно уснул. Какая-то внутренняя пружина пробудила его. Было светло. Большинство пассажиров уже не спали, а сидели. Игнат вспомнил, что деньги, вырученные от сдачи авиабилета он оставил в боковом кармане кителя вместе с удостоверением личности. Он засунул руку в карман — денег не было, но удостоверение осталось на месте. Игнат тут же переложил документ в грудной карман рубашки. «Какой-то благородный вор оказался, — подумал Игнат. — Спасибо ему — пожалел наивного лейтенанта». В Пензе вышло немало пассажиров. Среди них был и лейтенант медицинской службы Камский.

Пассажирский состав, прибывший на вокзал города Пензы, был гораздо длиннее перрона. Общие вагоны находились в хвосте поезда. Несколько человек первыми рванули со своими баулами в том направлении. Вместе с ними побежал и единственный в толпе лейтенант. Он был моложе многих бегущих. Через несколько секунд движущаяся толпа людей стала напоминать штормовую волну, идущую в атаку на скалистый берег. С шумом возгласов волна достигла ближайшего рифа — тамбура первого общего вагона, ударилась об него и частично растеклась. Это был нужный Игнату вагон. Какой-то счастливчик с рюкзаком схватился за поручни и начал карабкаться внутрь. Игната мощными человеческими силовыми всплесками то подносило к входу, то отдаляло. Вместо того, чтобы организоваться в очередь, пассажиры дико и с остервенением толкались, мешая друг другу. К счастью шинель была сшита добротно, потрескивала, но выдерживала нагрузки. В один из моментов Камский понял, что, если удастся сделать рывок, то есть шанс. Он отодвинул от себя чемоданом вправо и плечом влево двух конкурентов и сделал рывок. Левой рукой он намертво схватился за поручень и повис. Волна поняла, что это серьезно, и ослабила напор. В этот момент он левой ногой встал на ступеньку вагона.

— Отпусти мой чемодан! — проорал в лицо какому-то верзиле Игнат.

— Не могу, на меня давят! — услышал он в ответ.

— Ну, тогда, дружок, извини.

Игнат вначале коленом, а потом и стопой начал отдавливать в сторону верзилу. Тот понимающе терпел. Наконец удалось вырвать из народных объятий и чемодан. Лейтенант Камский ласточкой влетел в тамбур, где его победного аккорда уже ждала кондуктор.

— Ваш билет, пожалуйста! — сказала она и протянула руку.

— Вот. — Игнат достал из внутреннего кармана кусочек счастья и протянул его женщине.

— Хорошо. Проходите. Только пока мест нет. Придется постоять. На ближайшей остановке что-нибудь освободится.

Однако стоять пришлось довольно долго, пока прямо над головой Игната с третьей полки не слез молодой парень. Игнат тут же водрузил на эту полку чемодан, на него положил шинель, затем забрался сам и, поджав ноги, улегся. Под потолком было душно, но выбирать не приходилось. Только перед Москвой внизу появилась возможность сесть на свободное место. Поздним вечером Камский добрался до Белорусского вокзала. Прямой поезд, нужный Игнату, уже ушел. Пришлось ехать через Оршу.

Можно представить с каким воодушевлением он стремился поскорее прибыть к родным. Чтобы не тревожить Сильвию он не стал предупреждать ее об аварийной посадке самолета. Последние метры перед домом он уже бежал, забыв про дорожную усталость. И вот она знакомая до мелочей дверь веранды, кнопка звонка. Послышались шаги. Щелкнул замок. Возникла Вера Тимофеевна. Взглянув на нее, восторг ожидания встречи в душе Игната мгновенно погас.

— А где Сильвия? С ней все в порядке? С ребенком? — видя безрадостное лицо тещи, спросил он.

— В больнице они. У Дарьи воспаление легких, — сухо ответила Вера Тимофеевна и добавила: — Проходи. А почему так долго? Мы тебя ожидали увидеть еще двумя днями раньше.

— Самолет совершил вынужденную посадку в Уфе. Дальше пришлось с пересадками. А где Константин Николаевич?

— На работе?

— Сегодня же выходной!

— Начальство попросило выйти. Раздевайся. Сейчас я тебя покормлю.

Игнат открыл чемодан и выложил подарки. Затем перекусил, привел себя в порядок и отправился в детскую больницу, куда была госпитализирована Сильвия с Дарьей. В приемном отделении он передал записку, лекарства, соки, детское питание. Узнав, в какой палате находится Сильвия, он еще по студенческой памяти сориентировался, вышел в больничный двор и встал перед окнами. Через некоторое время в окне второго этажа показалась Сильвия с ребенком. Она приветственно помахала ему рукой и, как показалось Игнату, устало улыбнулась. На улице было холодно, мела метель, дул пронизывающий ветер. Видимо, из щелей рамы окна сквозило, поэтому Сильвия, что-то сказала, сделала жест рукой и отошла от окна. Игнат вернулся в приемное отделение, дождался ответной записки и ушел. Когда до конца краткого отпуска Игната оставалось пару дней, Дарью выписали. Расставание было грустным и нервным из-за будущей неопределенности.

«Здравствуйте, мои дорогие родители, бабушка, Славик!

Из писем, которые я написал Эльвире, вы, конечно, знаете, что у меня все в порядке. Сейчас я работаю в другой части в окружении многих километров безлюдных степей. Но ездить в общежитие имею возможность почти каждый день, так как туда ходит автобус. А пользуюсь я этой привилегией не более двух раз в неделю с целью более экономного расходования времени… Ведь подучить немецкий — эту затею я пока не оставил. Был у нас период крепких морозов. Сейчас в конце января вновь потеплело.

Что у вас нового? Пишите! Поддерживайте морально мою впечатлительную, милую жену. Я в последнем письме написал ей, чтобы она приехала ко мне в конце мая, побыла здесь мной со некоторое время. А потом из отпуска (во время моего отпуска) поедем куда-нибудь. Скорее всего назад в Белоруссию, а потом может в Клайпеду или к югу дней на 10—15.

Как обстоят дела с работой у Эльвиры? Пообсуждайте то, что я вам написал! Пишите сейчас по новому адресу, пока не знаю постоянному или нет. 49022, г. Семипалатинск-22, в/ч 41617 врачу части Красовскому В. Ф.»

НОЧНАЯ БЕСЕДА

Лейтенант медицинской службы Камский Игнат Павлович внимательно читал таблицу-схему о порядке оказания неотложной медицинской помощи, затем выдвигал один из ящичков в тумбе, напоминавшей библиотечный каталог, и сверял содержимое с описью и требованием инструкции. Когда что-то не совпадало, делал запись в блокнот, лежавший на столе. Шел одиннадцатый час, в части уже был произведен отбой. Медицинский пункт был пуст. Но тут открылась входная дверь, и вместе с шумом ветра в помещение вошел офицер в звании майора с повязкой дежурного по части на правой руке. Это был заместитель командира части по тылу Хлебников.

— Доктор, к тебе можно зайти? — увидев в соседней комнате лейтенанта Камского, спросил он.

— Проходите.

— Чем занимаешься?

— Сроки годности препаратов проверяю.

— Ну, если ты занят, я сейчас уйду.

— Нет, я уже все закончил.

Камский задвинул последний ящик, поместил в полевую сумку тетрадь и вышел к майору Хлебникову.

— Нужна кому-то медицинская помощь? — поинтересовался он.

— Нет, все в порядке. Просто заглянул на огонек.

— Ну, тогда давайте ко мне в кабинет. Я чайку заварю. Согреетесь.

— Сегодня мороз под двадцать да с ветерком. А крепче чего-нибудь не найдется?

— Есть.

Хлебников оживился:

— Ну, так доставай!

Когда Камский достал из сейфа бутылку коньяка и тарелку с закуской Хлебников не смог сдержать эмоций:

— Не думал, что будет такое приятное дежурство.

Игнат поставил две кружки.

— Ну, нет! Такой драгоценный напиток надо пить из маленьких сосудов. У тебя же должны быть небольшие стаканчики.

Камский заменил кружки на мензурки.

— Ну, вот совсем другое дело.

— За знакомство! — произнес Хлебников и медленно поглотил янтарное содержимое.

— Иван Сергеевич, а почему вы оставили партийную работу? — спросил Игнат, наливая в кружку очередную дозу армянского пятизвездочного коньяка «Арарат».

За окнами медицинского пункта мела метель. Периодически из туч выныривала луна, чтобы вдохнуть холодного зимнего воздуха, кратковременно осветить казармы части и безжизненный степной ландшафт до самого горизонта, а затем вновь исчезнуть в пучине.

— Ты лучше скажи, где такой коньяк достал?

— Санитарный инструктор угостил. Он из дома посылку отправил на мое имя.

— Акопян?

— Да. Он фельдшер по образованию.

— А зачем на твое имя? Ах, да! Иначе в роте бы все оприходовали сослуживцы, — усмехнулся Хлебников. — Молодец Акопян. Хорошо придумал.

— А за что такая благодарность?

— За то, что из нескольких человек я выбрал его для работы в медицинском пункте.

— Ну, и как? Не просчитался?

— Нет. Исполнительный, грамотный. Претензий к нему нет.

— А это он тоже прислал? — спросил Хлебников, отправляя в рот небольшой кусочек подсушенного мяса, обильно посыпанного красным перцем и еще какими-то специями.

— Да. И еще несколько гранатовых плодов.

— Ну, так угости!

— Уже все раздал.

— А ты почему на выходной не уехал в гарнизон?

— Взял с собой несколько книг по хирургии, а также иностранный язык штудирую. Хочу сдать кандидатский минимум.

— В армии не планируешь остаться?

— Пока нет.

В части, кроме ротных дежурных офицеров, всегда кто-то был еще от штабных работников.

— Хорош коньячок! С таким ароматом никогда не пробовал.

Хлебников взял бутылку и перевернул. На дне была видна в стекле надпись «Арарат».

— Фирменный! — поставив емкость на стол, произнес заместитель по тылу, а затем опорожнил содержимое мензурки в рот. — Я сейчас пройдусь с проверкой, а затем продолжим разговор.

Примерно через полчаса он вернулся.

— Все в порядке. Так на чем мы остановились? Ах, да! Ты спрашивал, почему я ушел с партийной работы? С точки зрения человека обеспокоенного своим благополучием, карьерным ростом, привилегиями я поступил неразумно. Партийный аппаратчик это главный представитель власти. Фактически все в подчинении, кроме вышестоящих идеологов. А ты случаем не от других служб? — вдруг насторожился Хлебников.

— Да, специально призвался в армию, чтоб с тобой познакомиться, — расплылся в добродушной улыбке Игнат.

— Ну, наливай!

Закусив с нескрываемым наслаждением, Хлебников продолжил разговор.

— Не обижайся! Я пошутил. Так, вот. Меня не отпускали. За плечами у меня была партийная академия. Вся родословная рабоче-крестьянская. Но чем глубже я изучал историю, труды основоположников и чем тщательнее сопоставлял постулаты с реальностью, тем больше у меня появлялось вопросов и сомнений. Кстати, ты беспартийный?

— Да. Мне еще можно несколько месяцев побыть комсомольцем.

— А ты походи на открытые партийные собрания, послушай. Потом определишься. Скажи, с какими трудами Ленина знаком?

— Наш вуз из-за обилия идеологических дисциплин в шутку называли «Институтом марксизма-ленинизма с медицинским уклоном», поэтому изучение работ классиков входило в обязательную программу. Читал «Государство и революция»…

— Хорошо остановимся на этой работе. Так что же будет с государством?

— В перспективе отомрет.

— А как, по-твоему, человеческое общество усложняется, или упрощается.

— Это же очевидно. Оно становится более сложным.

— Не только более сложным механизмом, но и более опасным, непредсказуемым в своих переменах. Оно интегрируется, требует соответствующих механизмов регуляции. Получается, что государственные институты должны развиваться, а не отмирать. Ленин гениальный практик, разрушивший одно государство, чтобы на его месте построить другое, в котором отмирание не предусматривалось, по крайней мере, в столетней перспективе по Владимиру Маяковскому. Давай-ка организуй по чашечке кофе, а коньячок оставь для другого раза.

За окнами посвистывал ветер, шуршала снежная крупа.

— Вот кофе, — Игнат пододвинул чашку Хлебникову и поставил рядом тарелку с печеньем.

— Разделяй и властвуй! Слышал о таком принципе?

— Да, им пользуются правители с древних времен. Римляне, британцы в Индии…

— Это стратегия прихода к власти и ее последующего удержания. Владеть этим приемом может только личность искусная, образованная, знающая историю, политическую науку и человеческую психологию. Вначале нужно было породить недоверие к царскому правлению в «монолите» племен и народностей, а затем, придя к власти, поддерживать взаимное недоверие и разобщенность. Владимир Ильич убедительностью своих трудов возбудил ненависть между богатыми и бедными. Но для победы этого было мало. Плюс вражда между верующими и атеистами — это уже кое-что. И, наконец, национальный порыв сделал свое дело. Империя рухнула.

— Ну, а дальше.

— Дело в том, что большевики были большинством только на известном съезде, но не в народном представительстве. Командовать большинством народа меньшинство может только репрессивными способами и древним принципом «разделяй и властвуй». А перед страной и властью в то время стояла задача выживания, и цена человеческой жизни отошла на второй план.

— А как же индустриализация, коллективизация, культурная революция? Ведь был же пафос, порыв! Вера в светлое будущее.

— Конечно же, был, иначе мы бы здесь сейчас не философствовали.

— Нам преподаватели в вузе на первом курсе читали лекции по истории партии, вкратце рассказывали о репрессиях, культах личности, перегибах в коллективизации, но не углублялись. И эта двусмысленная недоговоренность ощущалась.

— Зри в корень! Есть такая поговорка. А если это грозит утратой веры в идеалы. А если это сук, на котором сидишь.

— То есть вы решили опуститься на землю с ветки, на которой восседали, и не ждать, пока она обломается.

— А ты догадливый, доктор, хоть и молодой.

— Ветка была крепкой. Просто я не хотел быть ханжой.

— Но марксистско-ленинское мировоззрение ведь не религия.

— Вот я и не согласился делать его религией. Теперь занимаюсь простыми насущными житейскими делами.

— Вы остались в партии?

— Когда я менял профессию, после одного из жестких разговором с парторгом гарнизона оставил партбилет у него на столе, но он мне его вернул. Ладно, спасибо за угощение. В другой раз продолжим наш диспут. Если ты коньячок сохранишь…

— Договорились.

— Ну, бывай.

Хлебников вышел из медицинского пункта и зашагал в сторону казарм. Дул сильный ветер, луна скрылась, блестело несколько одиноких звезд. Игнат закрыл дверь, погасил свет и тут же уснул на диване в своем врачебном кабинете.

НАРКОМАНЫ

Игнату показалось, что не прошло и мгновения сна, как раздался решительный стук в дверь медицинского пункта. Доктор мгновенно вскочил, обулся и, подойдя к входной двери, открыл ее. В помещение врывался холодный воздух, тут же превращавшийся в белые клубы пара.

— Товарищ, лейтенант, вас вызывает Мельников в казарму третьей роты! — быстро проговорил, не заходя в помещение, посыльный в серой солдатской шинели с ефрейторскими лычками и шапке с завязанными клапанами.

— Что случилось?

— Там двое солдат без сознания.

— Сейчас буду.

— Разрешите идти! — проговорил посыльный и, получив утвердительный ответ, взял под козырек, развернулся и бегом исчез в направлении штаба части.

Камский взял медицинскую укладку и направился в третью роту. Там уже находился майор Мельников и фельдшер младший сержант Акопян. Они стояли в проходе между двух кроватей. На первой слева лежал рядовой в обмундировании поверх одеяла с бледным лицом и приоткрытыми глазами, глазные яблоки спонтанно двигались слева направо, потом обратно справа налево, иногда замирали в крайней верхней точке, обнажая под веками белую роговицу. На противоположной стороне также в солдатском обмундировании и также поверх одеяла лежал второй солдат, но на правом боку.

— Док! — так Мельников всегда обращался к Камскому, когда испытывал по какой-нибудь причине внутреннее волнение и ситуация была неординарной. — Это наши наркоманы со стажем. Где-то опять наширялись. Но, чтобы до потери сознания, это впервые. Кого только не набирают в стройбаты! Они осеннего призыва. Я смотрел их учетные карточки. Там есть отметка о склонности к употреблению наркотических средств. Отслужили всего-то пару месяцев. И где умудряются эту заразу добывать?

Лейтенант Камский начал осмотр первого рядового, который был в более тяжелом состоянии.

— Это Елисеев Семен, — указывая на лежащего наркомана с плавающими движениями глазных яблок, пояснил Мельников.

Игнат приподнял веки рядового Елисеева и отметил, что реакция зрачков на свет имеется, хотя и ослаблена. Была резко снижена болевая чувствительность. Пульс учащен, артериальное давление повышено. Дыхание поверхностное, но ровное. На левой руке в области предплечья имелось свежее повреждение кожи точечного характера.

— А кто второй? — обратился Камский к Мельникову.

— Это Звонарев Савелий. Из трудовой семьи, а надо же! — заместитель по тылу сокрушенно вздохнул.

Состояние Звонарева не вызывало опасений. Повреждений на коже не было. Он даже что-то пытался бормотать и сопротивлялся осмотру.

Личный состав роты сладко спал. Тишина иногда нарушалась похрапыванием и редким возгласом из яркого сновидения какого-нибудь солдата.

Лейтенант Камский распорядился перенести обоих в медицинский пункт. К рассвету Елисеев после капельницы, а Звонарев без лечения пришли в себя и начали перебрасываться шутливыми репликами.

Вскоре прибыл командир части подполковник Самусев и сразу же вызвал к себе лейтенанта Камского.

— Ну, доктор, доложи обстановку!

Камский подробно рассказал о случившемся.

— Надо срочно изолировать этих наркоманов! — резко произнес Самусев. — Вот что, доктор, звони с моего телефона своему начальнику медицинской службы, объясни ситуацию, а потом передашь трубку мне.

Все сказанное командиру части Камский с некоторыми профессиональными дополнениями и уточнениями повторил своему гарнизонному медицинскому начальнику, а затем передал телефон подполковнику Самусеву.

— Иван Дмитриевич, мне очень необходимо, что бы вы договорились о госпитализации в психиатрическую больницу Семипалатинска двух моих рядовых на сегодня, — командир назвал фамилии наркоманов. — Нет, не как получится, а на сегодня, иначе ответственность нам придется нести вместе. Один сегодня ночью мог скончаться. В психбольнице нет мест?! Звоните в областной отдел здравоохранения. Я знаю, что у вас дел невпроворот. Если вы мне до двенадцати ноль-ноль не позвоните, я буду докладывать генералу…

На противоположном конце провода разговор был прерван. Подполковник Самусев был возбужден.

— Пусть только не решит мне этот вопрос! — командир части подразумевал начальника медицинской службы военных строительных отрядов. — Ты, доктор свободен. Готовь машину к поездке в Семипалатинск.

И действительно, около половины двенадцатого пришла телефонограмма- разрешение на госпитализацию в областную психиатрическую клинику двух военнослужащих.

История болезни №1

Рядовой Елисеев Семен призвался в армию из славного города Одесса и был коренным одесситом уже в нескольких поколениях. Отец его Аркадий Адамович как начинающий молодой актер находился только в начале пути к славе и широкой известности. Мать Шахова Валентина Павловна работала в заводской бухгалтерии. Через несколько лет эмоциональной экспансивной творческой артистической натуре Аркадия Адамовича стало тесно в окружении строгой математики его супруги, и он, оформив развод, затерялся на гастрольных просторах большой Родины. Валентина Павловна вырастила сына одна, получая скудные алименты от малоимущего артиста. Семен унаследовал отцовский габитус. Он был выше среднего ростом, худощав, веселого нрава, подвижен, общителен, всегда стремился стать душой кампании. Обучаясь в старших классах, освоил несколько торгово-практических иностранных диалектов и вместе с проверенными товарищами по парте использовал эти знания для общения с зарубежными представителями в лице матросов с кораблей, останавливающихся в одесском порту. Контакты с рабочим классом иностранных судов носили сугубо практический характер. Семен и его друзья приобретали у гостей импортный дефицит, включавший жевательные резинки, косметику, одежду, бижутерию и прочее, перепродавая затем все это на стихийных народных рынках. Валентина Павловна своей все пронзающей, как рентген, интуицией контролировала инициативного отпрыска, но не мешала его становлению. Какую-то часть заработанных подпольной торговлей денег Семен отдавал матери, остальные тратил по своему усмотрению. Заканчивался экзаменационный цикл, приближался выпускной бал, совершеннолетие и призыв в армию. Семен и несколько его дворовых друзей решили сходить в ночной ресторан для иностранцев. Весело болтая по-английски и дав швейцару пару долларов, они вошли внутрь и заказали недорогой коктейль. С их группой вскоре познакомился мужчина, хорошо говоривший на русском языке с едва уловимым акцентом. Он всех угостил тонкими сигаретами с ароматным дымом. После нескольких затяжек Семен почувствовал прилив душевного восторга, ему хотелось веселиться, петь, танцевать, летать. Нечто похожее испытали и его друзья. Один из официантов подозрительно посмотрел на развеселившуюся кампанию, а затем пригласил администратора. Молодые люди, решив не испытывать судьбу, поспешили удалиться. Утром у Семена болела голова, он чувствовал себя разбитым и ослабленным. После нескольких чашек кофе он начал готовиться к последнему экзамену.

Через несколько дней, уже после выпускного вечера, к Семену заглянул один из его одноклассников, также бывший в ночном ресторане.

— Привет, Семен!

— Привет, Эдик!

— Какие планы на сегодня?

— Пока еще не придумал, — ответил Семен, продолжая лежать на диване.

— Твоя мать дома?

— Нет, а работе.

— Закурить хочешь? — Эдик достал из кармана пачку сигарет и открыл ее. — Помнишь того ирландца в ресторане? — продолжал он.

— Да. Какую-то наркоту нам подсунул. У меня после этого голова целый день болела.

— Это у тебя от коктейля. А у меня все было нормально. Держи! — Эдик вынул из пачки одну тонкую сигарету и протянул ее Семену.

После некоторых колебаний тот тоже закурил. Через несколько минут друзья уже были веселы и безучастны к будущим трудностям. Они витали в облаках грез. Как раз в это время возвратилась с работы мать Семена и застала неестественное веселье друзей в самом разгаре. Глаза их блестели, комната была полна дыма.

— Семен, я же тебе запретила курить! И ты дал мне слово. — Затем Валентина Павловна подозрительно нюхнула воздух несколько раз и с испугом в голосе спросила: — А что это вы курите?

Она вырвала сигарету из руки сына. Пустая пачка лежала на столе. Молодые люди сидели в креслах с безучастным блаженным видом. Страшная догадка пронзила Валентину Павловну. Она глянула в лицо сыну, затем его другу. Они спали с открытыми глазами, периодически бормоча что-то несвязное. Перепуганная женщина вызвала скорую помощь.

— Наркотическое отравление, — констатировал врач, осмотрев молодых людей.

— Ой, что же теперь делать? Они жить будут?

— Будут. Но я заберу их в токсикологическое отделение. Там разберутся.

Валентина Павловна была вне себя и рукой периодически касалась области сердца.

— Ранее вы замечали что-нибудь подозрительное в поведении сына? — продолжал спрашивать врач.

— Да нет же. Он школу с хорошими и отличными оценками закончил.

Уходя, доктор забрал с собой остатки сигарет для исследования, а санитары отвели в машину накурившихся зелья молодых людей.

На следующий день, когда Семен вернулся дом, то увидел постаревшую осунувшуюся мать. А на столе в своей комнате он обнаружил повестку в военкомат.

История болезни №2

Семья Звонаревых прошла все естественные трудности жизненного становления. Поначалу она в составе Романа и Зинаиды проживала в общежитии, потом в коммуналке, через несколько лет после рождения ребенка они переехали в однокомнатную квартиру, выделенную мурманским портом. После рождения второго, а затем третьего дитяти они увеличивали свою жилплощадь, доведя ее до четырех комнат. Первый сын Савва уже достиг совершеннолетия и числился в призывниках. Дочь Ирина и младший член семьи Аркадий были школьниками. Роман Филиппович Звонарев всю жизнь проработал крановщиком в порту и другой работы для себя не представлял. По своим стопам он хотел направить и старшего сына Савелия. Роман Филиппович был заядлым курильщиком. По настоянию своей супруги пытался несколько раз бросить, но из этой затеи ничего не вышло. Не сильно он огорчился, заметив, что Савелий тоже пробует курить.

Однако первой Зинаида, затем и младшие дети обратили внимание на то, что Савелий приходит порой от друзей в приподнятом настроении, с румянцем на лице, блеском в глазах. В такие моменты он с желанием делает рутинную домашнюю работу, делается каким-то неестественным. Затем его приподнятое настроение сменяется угрюмостью.

— Савелий, а ты часом наркотой не балуешься? — как-то спросил его отец.

— Ты че, батя! Не!

— Ну, может, травку какую-нибудь «безобидную» покуриваешь для подъема настрою. А с того все начинается. И не заметишь, как втянешься. А потом — кранты. Помнишь такого Хромова?

— Это тот, который на каре работал в твоей бригаде?

— Да. Так вот, он помер в больнице.

— А отчего?

— Наша фельдшерица сказала, что от наркоты. Он все какие-то сигаретки поначалу потягивал. Какой здоровяка то был! За пару годов сгорел человек. Скажи мне откровенно: пробовал какое-нибудь зелье?

— Ну, пацаны пару раз давали потянуть какую-то самоделку.

— Савелий, под любым предлогом отказывайся, если хочешь жить! Дай мне слово, что не прикоснешься к наркоте!

— Батя, обещаю!

По воле неумолимого случая рядовые Елисеев Семен Аркадьевич и Звонарев Савелий Романович попали в строительный батальон, дислоцировавшийся на площадке «Орион».

Уазик с красным крестом уже стоял возле медицинского пункта, в нем сидели рядовые Елисеев и Звонарев, за рулем был водитель.

— Доктор, если ты до двадцати трех ноль-ноль на обратном пути ты не пересечешь КПП полигона, мы вынуждены будем начать поиски. Будь осторожен. Зима, степь. Сам понимаешь! — напутствовал подполковник Самусев лейтенанта Камского.

Ехали по степной накатанной дороге, которую успел изучить водитель за полтора года службы. Мороз ослаб, но было ветрено. Примерно через четыре часа пути достигли цели и заехали на территорию областной психиатрической больницы. Оформлял больных дежурный врач. Камского поразило, с какой невероятной скоростью психиатр покрывал чистые листы бумаги. На одну страницу у него уходило не более одной минуты. Когда выехали обратно, уже смеркалось, а вскоре стало совсем темно. Свет фар прорезал мрак. Заиндевевшая дорога искрилась, словно млечный путь. Неожиданно машина, чихнув пару раз, заглохла и остановилась.

— Что случилось? — поинтересовался Камский у водителя.

— Все в порядке, — ответил тот. — Бензин закончился. Сейчас залью из канистры.

Через несколько минут поехали дальше и без четверти до условленного часа уже были на КПП полигона. Лейтенант Камский дозвонился до дежурного, сообщил, что солдат госпитализировал и скоро приедет.

Уже по весне пролеченных Елисеева и Звонарева забрал из клиники один из офицеров, ездивший в Семипалатинск по делам части.

СЛУЧАЙ НА ГРЕЙДЕРЕ

Игнат ждал с нетерпением очередного отпуска. Командир части обещал дать его в марте, когда станет теплее. От Сильвии он получал то радостные, то грустные, иногда с упреками письма. Они решили быть вместе, и Камский договорился о выделении комнаты в общежитии.

На консультацию в Семипалатинск на медицинском уазике везли четырех рядовых: двоих в неврологию, одного к онкологу, еще одного в наркологическое отделение. Старшим автомобиля был капитан медицинской службы Харитонов. Сопровождал больных фельдшер лазарета старшина Гурко. Лейтенант Камский ехал за медикаментами, которые должен был приобрести для воинской части на аптечных складах. Стоял февраль, самый снежный месяц в году. Восточно-казахстанские степи были открыты всем ветрам, и белые барханы кочевали по степным просторам, задерживаясь только в естественных складках местности, создавая в отдельных местах заносы толщиной в несколько метров. Грейдер, так называли насыпную автомобильную дорогу, начинался от станции «К» и, минуя Чаган, летел к областному центру имени семи палаток.

— Не торопись, дорога скользкая! — периодически сдерживал молодого водителя капитан Харитонов.

— Да дорога-то пустая! — возражал тот.

— Тем более. Случись чего и помощи не дождешься.

Встречные машины попадались редко. С правой южной стороны грейдера снега не было и дорога в одном месте полого, в другом круче переходила в степное пространство. С левой стороны грейдер, создав собой препятствие, затормозил движение снега. Его намело столько, что кое-где заносы возвышались над полотном дороги. Кабина в уазике отделялась от пассажирского салона двумя раздвижными шторками, представлявшими собой металлические рамки со вставленными стеклами. Игнат сидел в салоне позади старшего автомобиля, за ним через вход двое солдат: первый грузный с тупым безразличным выражением лица, страдавший от наркотической зависимости, и второй с опухолью на шее. На другой стороне салона дремал фельдшер и двое рядовых с неврологическими нарушениями. Пейзаж был однообразным и скучным, а путь не близким. Предстояло преодолеть пространство около ста пятидесяти километров туда и потом обратно.

Колонна военных машин двигалась со скоростью около пятидесяти километров в час. Это был плановый марш по подготовке молодых водителей. Возглавлял колонну «Урал», старшим в его кабине сидел майор Зубов. Было раннее утро, стояло морозное марево, шли с включенными фарами.

— На этом ровном участке добавь газа, а перед поворотом, видишь вот там впереди, притормози, — распорядился Зубов.

Рядовой Пашков послушно исполнял все распоряжения. Неожиданно на дороге возник медицинский уазик, которого занесло на скользкой дороге, и теперь он стремительно приближался к колесам «Урала» своей правой стороной на которой виднелся красный крест. Столкновение было неизбежным.

— Тормози, бля…! — только и успел крикнуть Зубов, ожидая звона бьющегося стекла и железного скрежета.

Но уазик внезапно исчез, как и появился перед этим. «Урал» проехал еще несколько метров, прежде чем остановиться. Колонна прекратила движение. Майор Зубов вышел из кабины и начал осмотр местности. Следов дорожного происшествия не было, как не было и самого уазика. «Ну, не померещилось же мне все это!» — подумал Зубов. Он начал внимательно всматриваться в снежный занос, вначале отдаляясь, затем, приближаясь, к месту возможного столкновения и, наконец, заметил на снежном плато рыхлый квадрат размером примерно полтора на полтора метра. В то же мгновение квадрат ожил — кто-то открывал заднюю дверь автомобиля. Зубов и еще несколько подбежавших военных бросились на помощь. Вскоре из уазика вытащили четырех рядовых, одного сержанта. Они были невредимы. Следом самостоятельно выбрался лейтенант медицинской службы. Лицо у него было в крови. Кровотечение продолжалось из ранки на левой брови. Кровь стекала на шинель. Выйдя на дорогу, лейтенант зажал пальцами ранку. Кто-то достал из автомобильной аптечки бинт и подал ему.

— Там в машине еще двое, — сказал лейтенант, — капитан Харитонов и водитель.

Помогли выбраться также им. У них повреждений не было.

— Машину техпомощи сюда! — распорядился Зубов.

Затем подцепили уазик и вытащили его на дорогу. Повреждений на нем не было. Даже стекла остались целы. Послышался гул удивления. А когда уазик завелся с половины оборота, гул удивления перерос в восторг. Кровотечение из раны на брови у лейтенанта Камского прекратилось, ему помогли вытереть лицо. Затем он снял шинель и очистил ее с помощью снега. Еще минут через пятнадцать счастливчики продолжили путь. Зубов построил личный состав колонны и что-то эмоционально говорил.

— Пересядь на другую сторону! — приказал грузному наркоману лейтенант Камский.

Во время дорожного происшествия тот нечаянно рукой сильно толканул голову офицера, тормозя свое падение, в результате Игнат распек бровь о раздвижную створку автомобиля.

Водитель уазика при заносе с испуга, вместо торможения еще сильнее нажал на педаль газа, колеса успели в самый последний момент зацепить твердую почву и бросить машину в рыхлую снежную подушку.

И вот он месяц март и полноценный очередной отпуск. Самолет на Москву вылетел без задержек, благополучно приземлился в Домодедово, затем Игнат переехал в Быково и через несколько часов был в родном городе. Встретила его Сильвия сдержанно и суховато, сообщив, что маленькая Дарья температурит и ей предложено снова лечь в больницу, потому что в крови ребенка был обнаружен стафилококк. Снова лечение. Когда температура у Дарьи нормализовалась, Сильвия выписалась под расписку и молодая семья рванула судьбе навстречу в Восточный Казахстан.

Игнат с Сильвией и маленькой Дарьей благополучно поездом добрались до Москвы, потом на такси переехали в аэропорт Домодедово. Вылет самолета несколько раз откладывали. Наконец ночью вылетели, а утром уже были в Семипалатинске. Переехали на пересыльный пункт. Там дождались поезда и в предвкушении скорого окончания пути расположились на своих местах.

— Как долго ехать? — поинтересовалась Сильвия.

— Со всеми проверками часа четыре.

— Скорее бы.

Уже заканчивались вторые бессонные сутки. Дарья вела себя спокойно всю дорогу. Несколько раз попыталась заплакать, но ее быстро успокаивали, предлагая попить, поесть или меняя пеленки. Личико у ребенка после всех болезней было бледное, вокруг глаз на веках просматривалась синева. При посадке проверили паспорта и другие документы. Накануне Игнат связался по коммутатору с частью и сообщил повторно вдобавок к посланной накануне телеграмме, что едет с семьей.

— Вот эта последняя остановка. Часа через полтора будем на месте, — сказал Игнат Сильвии, когда поезд остановился в пустой степи. Из окон был виден пустынный степной пейзаж с рядами колючей проволоки, уходивших к горизонту. Игнат заметил, что по лицу Сильвии пробежала тень ужаса, но взглянув на него и других пассажиров, среди которых были женщины, она быстро овладела своими чувствами.

Началась проверка документов. Лейтенант Камский протянул свое удостоверение, паспорт жены, свидетельство о браке, свидетельство о рождении ребенка. Сержант, проводивший проверку вагона, все внимательно изучил, а затем сообщил:

— Вашей жены в списках нет.

— Да не может этого быть! — воскликнул Игнат. — Я же давал телеграмму, звонил с пересыльного пункта.

— Ваша фамилия в списках есть, а жены нет, — опять повторил сержант.

Взглянув на сержанта и его рядовых помощников, Игнату показалось, что они испытывают какое-то внутреннее удовлетворение от таких властных полномочий, но он быстро прогнал эту мысль.

— Зовите вашего начальника! Мы везем ребенка прямо из больницы и не намерены рисковать его здоровьем.

— Собирайте вещи, мы вас высаживаем! — повторил настойчиво сержант.

Один из его помощников взялся за ручку коляски.

В это время из соседнего купе плацкартного вагона вышел офицер в звании подполковника и, подойдя впритык к ретивому сержанту, сухо и с выражением произнес ему в переносицу:

— Чтоб через две минуты здесь был ваш командир. Время пошло.

Один и рядовых метнулся из вагона и быстро возвратился с капитаном заместителем начальника контрольно-пропускного пункта. Тот был непреклонен. Пришлось собираться на выход. Сильвия понимала, что вышла случайная накладка, но она была не на шутку встревожена. В ее взгляде чувствовалась и ласка, и материнская нежность, и покорность, и какая-то жесткая и холодная сила сопротивления тому, кто попытается причинить вред ее дитяти. На пути у этой силы стоять было бессмысленно и опасно. Артем чувствовал себя виноватым. Дежурный наряд услужливо подавал коляску, чемодан и другие мелочи. Их временно разместили в небольшой комнате ожидания для лиц, которых снимали с поезда. Больше там никого не было.

— Делай же что-нибудь! — неожиданно зло и холодно сказала она Игнату.

Лейтенант Камский направился к начальнику КПП, представился и попросил позвонить в часть.

— Фомин, слушаю! — ответил начальник штаба.

Игнат изложил обстановку.

— Да, не может такого быть! Я же все оформил. Пусть поищут у себя на КПП. Ладно. Я сейчас продублирую. Через десять минут получишь. И еще, пролистай журнал телефонограмм у «ефрейтора Пупкина», — так майор Фомин называл нерадивых исполнителей из числа солдат. — Я посылал заявку позавчера.

Игнат у писаря потребовал нужный журнал и через минуту обнаружил необходимый документ, где была указана его фамилия и состав семьи. Затем он направился к начальнику и предъявил запись.

— Бывает… Накладка вышла, — прочитав текст, ответил начальник.

В это время в дверь постучали.

— Да, заходите.

Вошел писарь.

— Товарищ майор на лейтенанта заявка пришла! — сообщил он радостно.

— Хорошо. Можешь идти, — сухо ответил он своему нерадивому подчиненному.

Когда Игнат возвратился к Сильвии в комнату для задержанных пассажиров, то встретился с ее тревожным вопрошающим взглядом.

— Ну, что там? — спросила она и по веселому бодрому облику Игната тут же поняла, что все в норме.

— Да нашлась и старая заявка, и уже новая пришла, и машину за нами выслали!

Сильвия быстро промокнула платочком набежавшие слезинки в уголках глаз и улыбнулась. Неожиданно Игнат заметил на ее лице при мимических движениях мышц несколько морщинок, которых ранее не было, но они быстро исчезли, как легкие облачные полоски на солнечном небе.

В общежитии для семьи лейтенанта Камского комендант тут же освободил комнату, уплотнив холостяков, живших поодиночке в апартаментах на двоих.

— О, даже горячая вода есть! — открыв кран умывальника, воскликнула Сильвия.

В это время к ним в дверь постучали.

— Да, входите! — ответил Игнат.

Это были жены его однокурсников Екатерина Иванникова и Галина Вересова. Сколько неподдельной радости производят такие встречи.

— Вадим Аркадьевич на лазаретном автобусе выехал встречать вас на конечной остановке, но не нашел. Заезжал в общежитие, чтобы узнать, в чем дело. А вас, оказывается, с поезда сняли, — тараторила Вересова.

— Какая глупость — снять жену офицера с маленьким ребенком! — поддакивала ей Иванникова.

— А кто такой Вадим Аркадьевич? — спросила Сильвия.

— Фельдшер с твоим мужем в одной части работает, — проинформировала Вересова. — А как себя малышка чувствует.

— Да вот прямо из больницы и сюда, — ответила Сильвия.

— Правильно сделали, что рискнули. Здесь климат сухой, не то, что наша слякоть. Девочке здесь будет лучше.

— Врачи в детской больнице также говорили. Я не думала, что в общежитии будет так тепло, — сказала Сильвия и сняла свитер. — И вода горячая есть. Это же здорово.

— Бедняжка! Намаялась, наверное, одна с ребенком да еще в доме без удобств, — сочувственно сказала Вересова.

Иванникова промолчала, так как тоже до этого жила с родителями в частном одноэтажном деревянном секторе города.

— Вот тут для вас несколько детских вещичек, — Иванникова протянула Сильвии пакет.

— А мы вам от ваших родственников тоже подарки привезли, — сообщила Сильвия.

Игнат достал из чемодана два небольших свертка и передал однокурсницам.

— Спасибо. Вы отдыхайте. А мы завтра зайдем, — подытожила разговор Вересова.

Когда гости ушли, Камские начали приводить в порядок комнату: мыли, чистили, драили, начиная от раковины и заканчивая оконными стеклами.

— Если бы удалось достать колибактерин, да подавать его с молоком, может быть, у ребенка аппетит появился бы, — сказала Игнату Сильвия, когда тот рано утром уходил на службу.

— Я обязательно раздобуду его, если не сегодня, то через несколько дней.

Игнат ушел, а Сильвия смотрела на бледное личико дочери и не могла уснуть. Вечером того же дня Игнат принес коробку драгоценного препарата.

— У врача одной соседней части оказался в наличии, — сообщил он.

Сильвия растворила в воде содержимое ампулы и добавила в молоко. Запах у смеси был специфический.

«Выплюнет», — подумал Игнат, когда Сильвия поднесла к губам ребенка чайную ложку приготовленной еды.

Дарья вначале слизнула несколько капель с губ, помедлила, как бы обдумывая и взвешивая все за и против, а затем, как птенец открыла рот и баз передышки поглотила все приготовленное. Игнат смотрел, затаив дыхание.

— Молодец, моя маленькая! — проговорила Сильвия, вытирая салфеткой личико ребенка.

Через три недели прибыл контейнер с холодильником и книгами. Холодильник «Минск» был в упаковке и дошел в целости и сохранности а, вот книги, которые Игнат в спешке, не обернул бумагой, запылились. Их пришлось очищать. Семейный быт начал налаживаться. Глаза у Дарьи сразу по прибытии были без блеска радости, щечки бледные, она почти не улыбалась. По вечерам держалась субфебрильная температура. Однажды вечером, когда Игнат пришел домой, Сильвия ему сообщила:

— А у нас сегодня температура нормальна! Вот так!

Игнат заметил, что ребенок смотрит прямо на него, как бы изучая. Он подошел ближе и наклонился над коляской. И тут Дарья улыбнулась и четко произнесла:

— Гу-у…

Прошло еще несколько дней. В комнату к Игнату и Сильвии заглянула Галина Вересова со своим двухлетним мальчиком Сашей и сообщила, что в доме офицеров идет веселая музыкальная комедия.

— Я присмотрю за вашей девочкой, а вы с Игнатом сходите в кино, — предложила она.

— А в котором часу сеанс? — поинтересовалась Сильвия.

— Есть в три часа. Вы еще успеете.

— Это замечательно! — подключился к обсуждению Игнат. — Мы, как поженились, еще никуда не ходили.

— Дарья в это время спит. Мы тебе оставим ключ, а ты периодически посматривай. Ладно?

Сильвия запеленала Дарью, убаюкала и отдала ключ от комнаты.

Время сеанса пролетело мгновенно. Игнат с Сильвией торопливо вернулись в общежитие.

— Ну, как там у нас обстановка, — спросил Игнат, забирая ключ.

— Недавно смотрела. Спит.

Когда Камские вошли в свою комнату, то были весьма удивлены тому, что увидели. Коляска непостижимым образом отъехала от стены, где стояла между кроватью и столом, и приблизилась к входной двери. В коляске лежала веселая розовощекая распеленатая, улыбающаяся во весь рот, Дарья и выдувала пузыри.

— Любопытно, а как это коляска проехала сама почти два метра? — вслух подумал Игнат.

В это время Дарья приподняла сазу две ноги и с силой ударила ими о подстилку. Коляска сразу продвинулась на несколько сантиметров вперед. Все стало сразу понятно.

— Милая моя, доченька, ты поправилась! Это же надо — сама распеленалась! — сказала Сильвия и подняла малышку на руки. Слезы брызнули у нее из глаз, плечи вздрагивали.

Камский на несколько месяцев был откомандирован на одну из площадок. В субботу он возвращался домой, а в понедельник рано утром снова уезжал. Однажды, завершив служебные дела, лейтенант Камский шел домой. Впереди он заметил идущего навстречу улыбающегося офицера богатырского телосложения с женщиной под руку. Когда они поравнялись лейтенант, остановился вместе со своей спутницей.

— Доктор, а вы меня узнаете?

Внимательно присмотревшись к стоящему перед ним человеку, Игнат узнал в нем недавнего пациента:

— Хусаинов! Неужели это ты? Ну, и раздался! Богатырь прямо!

— А это моя жена, — представил он женщину. — Если бы не вы, меня, возможно, уже не было бы.

— Ну, ладно не преувеличивай! Николай Иванович удачно сделал операцию. Ты к нему заходил.

— Да. Он тоже меня сразу не узнал.

— Ты настолько изменился, что не удивительно.

— А когда вы возвратитесь в часть?

— Как только новый врач прибудет на площадку, я сразу же вернусь.

Здравствуйте, мои дорогие родители, бабушка, братишка Славик!

До Москвы мы долетели благополучно. Наташа перенесла воздушные ямы гораздо легче, чем мы. В Москве автобусом доехали из аэропорта Быково в Домодедово. Некоторые хлопоты доставляли вещи. Примерно в 12.30 были в Домодедово. Удалось устроиться в гостинице, где мы и ждали время вылета самолета, стирали ползуны… Я в буфете аэропорта доставал молоко, но оно оказывалось не совсем хорошим, несмотря на этикетку о свежем происхождении. Вылетели в Семипалатинск в 00.15. Наташа вскоре уснула, несколько раз замачивала пеленки, а один раз основательно наложила, испортив воздух целому салону. Но мы довольно успешно ликвидировали очаг. И в новых чистых ползунах Наталья вновь уснула. Приземлились в аэропорту г. Семипалатинска утром. До города добраться не было возможности, так как началось праздничное шествие демонстрантов и все улицы были перекрыты. Отсиживались в комнате матери и ребенка. Пытались кое-чем накормить дочку.

По окончании торжественных шествий мы на такси доехали до железнодорожного вокзала. Поезд отходил в 17.00, времени оставалось часов пять Я сходил в магазин, закупил молочных продуктов. Эльвира и Наталья устроились в местной комнате матери и ребенка. Наконец едем поездом и глубоким вечером были на месте с некоторыми приключениями. Первые дни прошли в суете и устройстве. Очень пригодились ваши 100 р для закупки кастрюлек, черпаков, плитки и прочих бесконечных бытовых необходимостей.

Я ездил в Семипалатинск на базар, купил картошки, морковки, лука, редиску. Морковки здесь нет сейчас, а на базаре 1 кг стоит 1 рубль. Хорошо, если бы выслали нашей белорусской сочной морковки!

У нас стоит, как обычно, теплая солнечная погода, около 25 градусов тепла, сухо. Я достаю молоко в соседней деревушке. Беру ежедневно по 3 литра вечером. Путевой обходчик держит несколько коров и продает излишки молока. Кроме того улучшилось снабжение молочными продуктами и в самом городке. Дочка немного пополнела, но дней через шесть после приезда появилась на коже сыпь. Начали давать морковный сок, поливитамины, искупали в риваноле несколько раз. Стало лучше. Наташа веселится, как обычно, без устали дрыгает ногами. По вечерам, лежа в коляске, делает это так сильно, что коляска движется по полу сама и отчаянно скрипит. купили ей несколько детских книжек. Изорвала их в один вечер. Продукты и молоко храним у Иванова (это мой однокурсник) или в общественном холодильнике.

Об остальных подробностях быта напишу в очередных письмах.

До свидания!

Валерий

мой адрес: 490021, г. Семипалатинск-21, ул. Курчатова, д.19

Красовскому В. Ф.

Здравствуйте, мои дорогие родители, Славик, бабушка!

Спасибо большое за посылку и, особенно, за наличие в ней белорусской сочной морковки. Она нам будет нужна и в дальнейшем в небольших количествах. Наташа любит морковный сок и пока ест его с удовольствием. Картошка здесь продается в магазине в неограниченном количестве, правда, по качеству гораздо худшая, чем синицкая.

Я уже два раза был в городе на «зеленом рынке», покупал редиску, лук, морковку, орехи земляные, по вкусу ничуть не отличающиеся от лесных; по форме они похожи на стручки фасоли. Пришел в двадцатых числах контейнер. Все вещи целы, но изрядно запылились и потерлись. В дороге их основательно потрясло. Холодильник работает, что для нас чрезвычайно необходимо в летних жарких условиях. Сейчас здесь не жарко, а скорее прохладно, очень похоже на наш европейский климат: прохладно, чуть сыровато, хоть дождя не было ни капли уже целый месяц.

Вещи из контейнера я перевез в общежитие и лишь только диван-кровать оставил у Некрасова В., нашего доктора, моего однокурсника. Возможно, скоро получим квартиру однокомнатную, ориентировочно середина — конец июня. В последние дни у меня было много работы с молодым пополнением майского призыва. Для врачей военных — это медицинские осмотры, прививки, часто новые больные.

Наташа уже хорошо стоит в кроватке. Держится за металлическую рейку и при этом вся ходит ходуном: дергается взад и вперед, хохочет, что-то кричит на своем непонятном языке. Иногда, так стоя, накладывает в свои ползуны, тогда начинает кричать недовольным нетерпеливым голосом. Но стоит еще не долго 5—10 минут, а потом устает и падает, если ее не успеют подхватить, на подставленные с боков подушки. В мае ей исполнилось 8 месяцев. Эльвира возила ее в поликлинику, показала врачам, которые здесь представлены в лице молодых, неопытных девчёнок-выпускниц.

«Здравствуйте, мои дорогие родители, Славик, бабушка!

У нас все нормально. Наташа хорошо сидит и стоит уже подолгу. У меня на работе спадает напряжение, возникшее в связи с призывом молодого пополнения.

Погода сейчас теплая, даже жаркая, то есть настоящее лето. На следующей неделе, возможно, перейдем на свою квартиру, но предстоит еще ремонт.

Получили от вас вторую посылку картофеля. Больше высылать не надо. Здесь его тоже полно в магазинах, как и в Белоруссии 14 копеек за килограмм. Неплохо было бы, если бы вы выслали морковки. Много не нужно. лучше килограмма 2—3, а то она здесь успевает высыхать. от длительного лежания.

Вчера Наташа неплохо танцевала, что-то похожее на краковяк, и да же вприсядку, когда я ее поддерживал подмышки и ставил на ноги. При этом она звонко хохотала.

Сегодня суббота. В магазинах у нас появились помидоры и огурцы. Вчера продавали свежую капусту, правда, по блату.

Пишите, что у вас нового? Как дела у Славика? Валерий»

ЭПИДЕМИЯ

В то лето эпидемия кишечных инфекций приняла угрожающие масштабы. Нетронутыми этой заразой оставалась только ближайшая площадка «Орион» и сам гарнизон, располагавшийся на окраине города атомщиков. Наверное, Игнат в какой-то момент пожалел о том, что согласился оставить свою часть, расквартированную на базе, и на какой-то срок прибыть на «Орион», вместо убывшего оттуда врача. Все строительные части работали напряженно и нервно. Нужно было выполнять план по вводу объектов. За срывы графика командиры сразу же лишались должностей.

— Доктор, говори, что еще надо сделать, чтобы не было вспышки?

Вечером в кабинете подполковника Самусева были все его заместители, политработники, командиры рот. Санитарное состояние в столовой и казарменных помещениях было доведено до идеального, мытье рук солдатами перед приемом пищи лично контролировали офицеры. Стекла окон были покрашены синькой. В помещениях были развешены липучки для случайно залетевших мух. Доктор Камский на утреннем построении объявил, что все у кого имеются хоть малейшие подозрения на расстройство пищеварения, должны прибыть в медицинский пункт для осмотра. Таких набралось пятнадцать человек. У семерых своей хирургической рукой Камский выявил урчание слепой кишки и повышенную чувствительность при надавливании. Затем, приказав санитару взять лопату, он вывел всех обратившихся к туалетам и предложил справить нужду. Подозрительным стул оказался у двоих. Все же лейтенант Камский решил изолировать всю семерку. Возвратившись в медицинский пункт, он заметил своего фельдшера куда-то направляющегося с набором медикаментов.

— Ты куда?

— Подполковник Самусев приказал дать лекарство, у кого подозрение на дизентерию.

— Отставить! Медицинскими вопросами здесь занимаюсь я, а не командир части.

— Где медицинский уазик? Водитель?

— Возле третьей роты хлорную известь разгружает.

— Давай его и всех семерых из изолятора сюда. Сколько у нас пустых чашек Петри?

— Много.

— Упаковывай все, что есть. Быстро. Нет времени.

В полевом инфекционном госпитале лейтенант Камский оставил несчастную семерку, а сам направился в санитарно-эпидемиологический отряд, где после краткой беседы с начальником, убедил его выдать триста чашек Петри со специальной средой для тотального обследования личного состава части. Взамен были оставлено такое же количество пустых чашек, привезенных с собой. Игнат на своем медицинском уазике тут же отправился обратно в часть, не имея времени заглянуть к жене с дочкой, которых не видел уже неделю.

Едва Камский открыл дверь медицинского пункта, как примчался посыльный от командира части с распоряжением немедленно прибыть в штаб части.

— Давай, доктор, доложи обстановку, — сказал ему командир части, когда Камский вошел в его кабинет.

Внимательно выслушав медицину, Самусев сокрушенно произнес:

— А вообще зря ты сразу семерых отвез. Возил бы по одному или по двое. В гарнизоне все на ушах: «На „Орионе“ вспышка кишечных инфекций!». Было масса звонков от начальства всех родов и видов. В общем, завтра нас приедут пытать. Тебе, доктор, тоже мало не покажется, хоть ты и прикомандированный. Ладно, говори, что ты там еще надумал.

— В дополнение к тому, что мы делаем, нужно провести полное обследование личного состава части на предмет бактериального носительства. Офицеров тоже.

— А ты, доктор, себя будешь обследовать? — поинтересовался заместитель по снабжению.

— Я регулярно контролирую состояние своего здоровья.

Наступила напряженная тишина.

— А когда начнем? — нарушил молчание Самусев.

— В медпункте все готово.

Представители Центрального военно-медицинского управления прибыли на армейском вездеходе. Их было двое. Оба в звании подполковников. Один высокий и худощавый с флегматичным выражением лица, второй маленький, быстрый, подвижный. Они решительно приближались к входу в медицинский пункт части, где в это время лейтенант Камский проводил обследование личного состава. Прошло уже более двухсот человек.

— Лейтенант медицинской службы Камский! — представился Игнат высокой проверяющей комиссии.

Инспектор, шагавший первым, ростом с циркового «Карандаша», с элегантной высокой фуражкой на голове, по осьминожьи побагровел. Видимо это соответствовало историческому моменту.

— Как ты посмел допустить эпидемию кишечных инфекций в части! — грубо закричал он на стоящего перед ним лейтенанта Камского.

— Эпидемии… — попытался было возразить доктор.

— Это должностное преступление. Ты понимаешь, что ваша площадка последняя перед гарнизоном и городом. Чем вы тут все занимаетесь? — и он обвел взглядом вышедших из штаба части командира и его замов. — Погоны оборву!

Московский инспектор подпрыгнул, словно взлетел, и вцепился правой рукой в левый погон лейтенанта медицинской службы. Рубашка затрещала, но погон не отпустила. Вторую попытку, обещавшей быть более успешной, маленькому воинственному ревизору не дал осуществить высокий подполковник. Он произнес нечто неуловимое слухом, и шустрый штурмовик, сразу же заглушил мотор и повернулся назад. Игнат уловил только последнее: «… шем счету». Штурмовик неожиданно стал дирижаблем. Совершенно спокойно, как будто ничего и не было, он спросил.

— Ну, ладно! Расскажи подробно, что сделали и что делаете.

Чтобы поддержать своего врача в один из драматических моментов его жизни, офицеры, даже те, кто поначалу отказывался, прошли, поборов сомнения, обследование.

Уезжая, маленький инспектирующий подошел к доктору Камскому и сказал:

— Мне стало известно, что ты собираешься остаться в Вооруженных силах. Желаю успехов.

Через трое суток были получены результаты анализов. Было выявлено несколько бациллоносителей и направлено на санацию. Воинская часть до следующего сезона забыла о слове эпидемия. Лейтенант Камский вскоре возвратился к прежнему месту службы.

«Здравствуйте, дорогие родители, Славик, бабушка!

Получили от вас письмо и посылки со свежей картошкой. Спасибо! Я не успел дать Васе Красовскому поздравительную телеграмму, потому что конец июля и начало августа был безвыездно на площадке и вел усиленную борьбу с дизентерией, которой в этом году неожиданно много во всех частях. Это, скорее всего, связано с жарким засушливым летом. Эльвира также была все время занята, так как Наташа взрослеет и требует к себе все больше внимания.

Вы мне не написали на какой Наталье женился Василий… Я пока живу в догадках… У нас в основном все нормально. В отпуск очередной поеду не раньше, чем через 10—11 месяцев. В армии я намерен остаться. Где-то нужно работать и начинать. А в Витебске придется, именно, начинать с ноля. А здесь уже не с исходной, так как положение более устойчивое и материально, и квартирно, и морально — только жаль, что не климатически.

Очень трудно найти бабку в нашем городке. Они здесь на вес золота и то не хватает. Может скоро что-нибудь найдем (кого-нибудь). В ясли Наталью отдавать не будем — жалко.

Из Россон пока никакого ответа. Завтра буду давать главному врачу телеграмму, чтобы ускорил высылку документов.

К вам просьба — постарайтесь купить для Наташи шубку самого маленького размера (на 1 год). Здесь ее достать очень трудно. На районе они могут быть, или в Витебске. Если купите, то дайте телеграмму. Еще для Натальи нужны валенки мягкие маленькие, носки шерстяные, варежки тоже шерстяные — две последних вещи можно с гарантией на вырост.

У нас сейчас жара спала, стало прохладней, а по ночам даже холодно.

P.S. Шубку покупайте на 1—2 года. Я не знаю, может быть есть шубки и для месячных, поэтому самую маленькую не имеет смысла.

Пишите, как у вас дела? Как отгуляли Васино торжество? Кто там был из наших общих знакомых?

До свидания!

Валерий

10.08.1974.»

УЧЕБА, НАУКА, ИНТЕРЕС

Как пчелы собирают нектар, так и люди науки добывают драгоценные крупицы знаний, исследуя «расцветшее» природное проявление, стараясь извлечь из него всю возможную информацию. На полигоне и в самом городке были открытые и замаскированные, доступные и засекреченные исследовательские лаборатории. В первый год службы лейтенант Камский не имел намерений задерживаться на военной службе, хотя ему о такой возможности уже несколько раз настойчиво намекал командир части. Переворот в жизненных планах Камского произошел после одного знакомства. К нему в медицинский кабинет однажды вошел высокий под два метра старший лейтенант с эмблемами инженерных войск на петлицах представился и попросил лекарственный препарат для лечения заболеваний печени. Таковой оказался в наличии. Фамилия военного инженера была Забелин, имя Павел. Он сообщил Игнату, что тоже был призван на два года, что в институте занимался исследовательской работой. Уже служа в армии, узнал, что есть инженерная адъюнктура. Отправил туда документы и результаты своих изысканий. Пришел положительный ответ. Он сдал вступительные экзамены на удовлетворительно, но после собеседования был принят в инженерную академию, где ему предложили продолжить свои разработки и защитить кандидатскую. Сейчас он готовился к отъезду.

У Камского интереса к чистой науке не было. Научные поиски ему были любопытны только в увязке с хирургией. «На данный момент я занимаюсь совершенно не тем, о чем мечтал, и чему посвятил столько лет подготовки», — почти с отчаянием в душе подумал Игнат. Он с семьей жил в общежитии, но командир части сказал, что, если будет рапорт о дальнейшей службе в армии, сразу дадут квартиру, на первых порах однокомнатную. В беседе с женой Камский рассказал о возможных перспективах и получил уклончивый ответ, мол, решай сам. Игнат представил, как они возвратятся в родные места. Снова придется снимать квартиру, подыскивать место работы…

— Знаешь, Сильвия, я решил остаться на военной службе.

Игнат увидел, как на мгновение просветлело лицо спутницы его жизни. В этом, едва уловимом движении чувств он заметил, сдержанную радость перспективы покинуть общежитие и устроиться на работу в городке, где требовались врачи. Река жизни несла вперед миллионы судеб и все старались пристать к ее берегам. Для Камских первым причалом оказался городок атомщиков в окружении бескрайней казахской степи.

Вечером того же дня лейтенант Камский принес командиру части подполковнику Шустову Владимиру Романовичу рапорт о желании продолжить службу в вооруженных силах. Командир прочел бумагу и, не скрывая своего удовлетворения, подписал ее, затем, вызвав начальника штаба, передал ему документ, приказав заняться оформлением. Через несколько дней семье Камских предложили однокомнатную квартиру в одном из домов на первом этаже. Семейное трио было радо этому известию, а особенно маленькая Даша, еще не умевшая говорить, но хорошо ловившая общее настроение. В квартире, которую предложили Камским, проживал их однокурсник Марченко, решивший связать свою судьбу с армией одним из первых. Он нашел себе в городке спутницу жизни с маленьким ребенком и после женитьбы получил право на передислокацию в жилье уже из двух комнат.

Гарнизонное общежитие, где проживали молодые семьи и вновь прибывающие офицеры после училищ, было четырехэтажным типовым зданием. На каждом этаже имелось по двадцать комнат, по десять с каждой стороны, разделенных длинным коридором, кухня и туалет. Душ был только один общий на все здание, рядом прачечная с сушилкой. Эти помещения располагались в подвале. Комендант общежития, дородная средних лет женщина с пухлыми щеками, отечными верхними веками глаз и толстыми губами, покрытыми яркой кирпично-красной помадой, назначала женские и мужские банные дни для своих постояльцев. На первом этаже также был небольшой читальный зал.

Еще одной примечательной особенностью дома совместного проживания было множество тараканов в нем, точнее несметное их число, одним словом «тьматаракань». Они лезли во все щели, и особенно любили накапливаться в бытовых приборах. Однажды Игнат, еще до приезда Сильвии, придя в свою комнату со службы, открыл чехол электробритвы. Неожиданно оттуда выскочил коричнево-черный живой шевелящийся, разбегающийся во все стороны тараканий клубок. От неожиданности Игнат отпрянул и выронил бритву на пол. К такому соседству приходилось привыкать, потому что на этих насекомых ничего не действовало. Жильцы тщательно заделывали все щели в полу, плинтусах, везде, где только было возможно, но неудержимые насекомые преодолевали все преграды. Проще было примириться с существованием этой параллельной жизни, чем постоянно дышать средствами для дезинсекции.

Семейный осмотр предложенной квартиры показал необходимость ремонта, и Камский в обеденные перерывы стал шпаклевать, красить и белить новое жилье. После приведения в порядок потолка, стен и окон тараканьи усики рядами торчавшие через щели в дощатом полу были успешно закрашены. Когда выветрился запах краски, Камские перевези вещи и начали задумываться о дальнейшей перспективе.

В городке подразумевалось московское снабжение, поэтому дефицита мяса, рыбы и круп не было, но с молочными продуктами дело было туго, поэтому семьи с детьми заблаговременно в отпусках запасались сухим молоком на весь срок его годности. Не хватало также овощей и фруктов. Игнату родные регулярно присылали в посылках чеснок, лук, морковку, сушеные яблоки, тыквенные семечки, сало, варенье…

Жизнь Камских постепенно налаживалась. Игнат купил велосипед, и появилась возможность ездить по вечерам за молоком в соседнее казахское селение, или аул, как называли его местные жители.

Здравствуйте, мои дорогие родители, Славик, бабушка!

Сегодня получили от вас письмо датированное 22 октября, из которого узнали, что вы здоровы — это самое главное, что Анастасии Григорьевне приходится много работать, что Федор Иванович приобретает новую техническую специальность, а наш Славик (уже почти Вячеслав Федорович) стал денежным человеком. У нас простая стипендия была 28, а в случае сдачи на отлично — 35 рублей: студенчество стало обеспеченней — это вполне естественно.

Валенки и рукавички для Натальи пришли вовремя. Она в них прогуливается С Эльвирой по свежему морозному воздуху. У нас неожиданно наступила почти зима: мороз до минус шестнадцати, снег, метель, а накануне было 15—20 градусов тепла. Но сегодня уже второй день, как тает выпавший снег. Погода солнечная

В день наступления холодов я ездил в Семипалатинск за одним больным. В этот же день в Витебск, в краткосрочный отпуск уехал Юрий Жуков, которому я отдал медикаменты — гливенол для Федора Ивановича (его применяют с целью профилактики тромбофлебитов, трофических расстройств, при болезненных ощущениях в ногах, связанных с венозным застоем; применяют его по 1 т (0,2 г) 3 раза в день во время или после еды; курс лечения 2—3 недели; и там же мы передали метиндол для Нины Ивановны. Жуков оставит лекарства у Артеменко Н. И., а вы постарайтесь забрать. Капсулы или таблетки гливенола глотают не разжевывая.

Я в последнее время, чтобы не забыть хирургическое дело, похаживаю в местный госпиталь, веду несколько больных, смотрю или участвую в некоторых операциях и т. д.

Наташа уже вовсю бегает по комнате, лазит во все закоулки, особенно в места куда ей запрещают. И если скажешь, что туда нельзя, поднимает писк и возмущение. Стоит только оставить ее на минуту одну, как она или разбросает все свои ползуны по комнате, или уже тащит из мусорного ведра пустую консервную банку, или рвет какую-нибудь монографию известного автора. Об интеллектуальном развитии судить пока трудновато, так как говорить и выражать свои мысли человека еще не может, но многое понимает (идти к маме, нельзя, где мишка, где кукла Соня и т.д.) А вот кормление превращается в семейные концерты, в итоге которых половина пищевого продукта оказывается лежащим на полу, а Наташка вымазанной до пят. Кормим мы ее в специальном стульчике металлическим, к которому приделан маленький столик; вся эта система складывается в случае необходимости в походное положение. Когда Наталья бегает по комнате, то кажется большой, а однажды мы попробовали посадить ее в мою сумку, так торчали только уши и пятки, а сама при этом добродушно улыбалась, пока это ей не надоело. Еще очень любит газеты и журналы рвать на мелкие кусочки и совать их в рот.

Хорошо, если вы вышлете чеснок, он здесь весьма дорогой — 4 рубля за килограмм; а сало — здесь его совсем нет, такого, как у нас в Белоруссии. Эльвира, если есть у вас, просит выслать с полкилограмма брусники.

До свидания! Поздравляем вас с наступающим праздником Великого Октября!

Валерий 1974.11.4.

Здравствуйте…

Мы получили от вас уже несколько писем, посылки с калиной, чесноком, деньги… У меня последнее время было немало работы в связи с декабрьским призывом молодого пополнения.

Сегодня первое декабря, мороз свыше тридцати градусов. Вчера утром был 33, днем меньше.

Наташа развивается нормально, но говорит пока одно слово «мама». Все, что ни увидит: я прихожу — говорит «мама», чужие заходят — тоже, на улице увидит кого-нибудь — также «мама». Вокруг одни мамы. Вчера ее измерили — 77 см, что соответствует ее возрасту. Часто бегает по комнате, хватает все подряд. Ничего от нее невозможно спрятать. Вчера разорвала свой пододеяльник и мою наволочку… Найдет маленькую дырочку, а затем протирает ее пальцем до больших размеров и следующим этапом все трещит по швам. Таким способом она уже начала разрушать своего медведя, вероятно, с желанием узнать, что у него урчит внутри.

Телевизор после небольшого, примерно 2—3 часового ремонта по гарантии, сейчас работает отлично. На деньги, которые вы выслали второй раз, мы купим швейную машинку. Она в быту — просто первейшая необходимость. Тем более, что Эльвира может Наташке, да и себе, хорошо шить. А пока есть время, до весны еще три месяца…

Кормим Наталью четыре раза в день: утром обычно манная каша, затем в два часа борщ или суп, в шесть часов что-нибудь, на ночь немного молока. Последнее время ест неплохо, но при этом нужно отвлекать ее всевозможными вещами, подсовывая их в руки, чтобы она не отталкивала ложку. А отталкивает она с непревзойденным мастерством… То одной рукой, то второй, то голову отвернет, а вчера умудрилась вынуть ногу из стульчика и не пускала ложку в рот ногой.

Все здоровы на первое декабря 11.00. 1974 года.

До свидания!

Валерий»

Здравствуйте…

Мы переехали на новую квартиру с несколько большим перечнем бытовых удобств. Есть электроплита. Главное — две больших комнаты, отдельные ванна и туалет, горячая вода. В общем все, что нужно для нормальной жизни. Сейчас у меня несравненно прибавилось работы: необходимо сдать старую квартиру, отремонтировать ее и довести кое-что в новой до жилой нормы.

На работе все по-прежнему, ежедневно в основном повторяется одно и то же.

Наташа после приезда Нины Ивановны немного приболела. У нее полезли два новых зуба и к тому же начался стоматит. Но сейчас чувствует себя неплохо. Говорить ленится. Нужно долго упрашивать, чтобы она сказала какое-нибудь слово типа: «дай, Наташа, на, кот».

Эльвира работает врачом-лаборантом на 0,5 ставки. С первое апреля едет на двухмесячную специализацию.

Получили вашу посылку с салом, письмо от Славика и от вас. Читали все.

Сегодня 8 Марта. Наташа сейчас спит; я пишу вам письмо, Нина Ивановна — в Витебск, Эльвира красит ногти.

Ночью у нас морозы, днем тепло. Снег начинает потихоньку таять.

Забыл написать, что квартира располагается на втором этаже, есть балкон.

Адрес: 490021, г. Семипалатинск-21, ул. Курчатова, д. 39, кв. 24

Красовскому В. Ф.

Поздравляю тебя, мама и бабушку еще раз с праздником! Желаю всем вам крепкого здоровья!

Валерий»

«Здравствуйте…

У нас все в порядке. Приехала погостить Нина Ивановна. Побыла около двух недель и 9 апреля уже уезжает обратно. Наташа здорова. Сама ест взрослую пищу.

На работе все идет обычным чередом и у меня и у Эльвиры. В отпуск собираемся в середине-конце июня месяца. Новостей особых нет. Передаем всем привет. Высылаем также фотографии Натальи.

Желаем всем вам крепкого здоровья и всего наилучшего!»

Здравствуйте…

Около недели назад получили от вас письмо с последними Синицкими новостями. Мне почему-то все не достает времени писать вам периодически. Наверное, в связи с тем, что свободное время появляется не по графику, а тем более желание.

Вы пишите о намерении нашей мамы бросить работу, а вместе с ней и обременительный школьный участок… Я полностью за это.

Эльвира с первого апреля находится на специализации, которая продлится два месяца — апрель и май. Нина Ивановна согласна побыть только апрель, но, может быть уговорить удастся задержаться еще на месяц. Вообще это женщина с капризным тяжелым характером, но делать нечего, спасибо и за то, что приехала и во многом нам помогла. Наташа, как я вам писал раньше, переболела стоматитом, сейчас себя чувствует неплохо. Говорить пока не научилась, кроме отдельных слогов. На машину в окно показывает пальцем и говорит: «би… би… би». Говорит также «ты», знает, как лает собачка — «гав-гав-гав». Пробует нечленораздельно говорить стихотворение: «Наша Таня громко плачет…» В конце марта мы с Эльвирой отвели ее в парикмахерскую и остригли наголо. Сейчас бегает по комнате и блестит голой макушкой. Я прозвал ее «Котовским», что, ей «видимо», нравится. Когда я сажусь что-либо писать, то она сразу бросается ко мне и настойчиво требует посадить на колени. Затем отнимает у меня ручку и начинает писать на всем подряд. А вообще пишет не только за столом… Если найдет ручку, то пол, стулья и стены, или собственные ползуны превращаются в удобный холст для рисования, может даже «рисовать» на собственных ладонях и предплечьях; вся изрисуется, если вовремя не отнимешь карандаш или ручку.

Сегодня суббота, 5 апреля. Вчера вечером приехала Эльвира. Сейчас она со своей матерью пошла по магазинам, а я остался с Наташей. Она настойчиво не дает писать мне письмо.

В части дела у меня в основном нормальны. Собираю рекомендации, так как хочу подавать заявление о приеме меня кандидатом в члены КПСС. Понемногу учу немецкий, хотя времени совсем в обрез, и это получается часто чисто символически. Вот в общем и все.

Пишите как дела обстоят у вас, как и чем занимается наш Славик? Выслал ли Шиленок В. характеристику и прочее из НСО (научное студенческое общество). Адрес сейчас у нас другой (Курчатова 39—24). Вы уже знаете из предыдущего письма, что жилищные условия у нас стали значительно лучше.

До свидания! Передавайте привет всем моим друзьям и общим знакомым.

5.04.75.

P.S. Пришло письмо от нашего Славика. А следом за ним принесли заказное с характеристиками. Спасибо! Может быть, когда-нибудь пригодится.

6.04.75. А сегодня получили еще одно послание из Синиц. На этот раз от мамы. Очень хорошо, что удалось неплохо отдохнуть в санатории и немного подлечиться нашей маме-бабушке.

Насчет вопроса о дальнейшей учебе я пока только мечтаю, но в какой-то степени шанс поступать есть у любого офицера-медика, в том числе и у меня. А вот поступить безусловно шанс один из тысячи. Но сказанное вам Надеждой Ивановной о сроках возрастных и о необходимом звании для поступлении в адъюнктуру является в какой-то степени дискриминацией. Можно поступать до 35 лет и с любым званием. Только нужно не менее двух лет отработать по специальности, или пройти специализацию.

До свидания!»

Здравствуйте…

Это мое первое письмо после отпуска. Сегодня получили от вас посылку с книгами. Они дошли благополучно и в сохранности. Дома, на своей квартире, мы были 27 вечером. В Москве просидели лишние сутки из-за сильного снегопада. Съездили на Красную площадь, зашли в ГУМ, купили вафельницу электрическую за 17 рублей, Эльвире варежки. Было очень мучительно сидеть и ждать самолета на неудобных сиденьях. Дремали урывками минут по тридцать. Мест в гостинице не было. В буфетах громадные очереди, не все дети могли устроиться в комнате матери и ребенка, даже грудные; толчея в аэропорту Домодедово была невообразимая. И без того сильный шум дополнялся бесконечными объявлениями диктора, ревом уборочного агрегата, протиравшего мраморные плиты раствором хлорамина. Когда, наконец, объявили посадку (27 ноября в 9.00), то это был счастливый момент. Через 3 часа 40 минут были в Семипалатинске; дальше ехали попутной машиной, которая встречала прилетевших родственников одного военного. На данном этапе, можно сказать, повезло. Примерно к семи часам местного времени добрались до теплой квартиры и горячей воды, где можно было по-настоящему поспать. На следующий день, 28 ноября, Эльвира ушла на работу, а я после обеда сходил в часть и доложил о прибытии.

В субботу выслали в Витебск одеяло для Натальи, качели, куклы… занимались уборкой квартиры, ремонтом электроосветительных приборов и т. д.

В настоящий момент дежурю по лазарету и пишу вам письмо. Дежурство спокойное, вызовов мало. Поцелуйте за нас Наташу. Скучновато без нее, особенно Эльвире.

До свидания!

Валерий

30 ноября 1975 года».

«Здравствуйте…

Сегодня 5 января нового 1976 года; только что получили от вас письмо. Вчера мы переговаривались по телефону с Витебском, с Обыденными, и узнали последние новости, но в связи с тем, что слышимость была очень плохой, многое воспринялось отрывочно, а ваше письмо восполнило упущенные моменты разговора. Очень рады, что Наташа здорова, и, что уже хорошо разговаривает, и печально, что по-прежнему плохо ест. Это главная причина, приводившая к ее простудам и болезням, когда она была в яслях Чтобы ее накормить, нужно порядочное терпение и настойчивость.

Мы праздник отмечали дома. У нас также были гости — Юрий Жуков и его жена Смолина Галина, Ивановы — Наташа и Александр с дочкой Юлией. (Юлия всю новогоднюю ночь проспала в Наташиной кроватке, а мы до 6.00 утра смотрели телевизор и умеренно употребляли шампанское и проч.) А утром, едва успели отдохнуть, как к Эльвире пришли поздравить ее с днем рождения две подруги по совместной работе в лаборатории со своими семьями.

Второго января начались рабочие будни. Вот пока и все. Пишите, как идут дела у нашего Славика? Получили ли вы гливенол, который я выслал отцу лечить варикозное расширение вен? А Славику аптечку. Пишите, как ваше и бабушкино здоровье? Зима в Белоруссии, как стало известно из вашего письма, вновь мокрая и зябкая, ревматоидная… У нас на улице небольшой морозец, 5—10 градусов, солнечно, сухо, пыльно, т.е. гораздо более приятная и легче переносимая, исключая десяток морозных дней, погода, чем у вас.

Обнимаем всех вас, а вы нашу Наташу обнимите и скажите, что мы ее любим и очень хотим увидеть. Пусть растет послушной девочкой и хорошо кушает.

До свидания!

5.1. 1976

9 января Письмо раньше опустить забыл. 8 января дежурил по лазарету. Оформляю документы на участие в конкурсных экзаменах в адъюнктуру. Завтра день политических занятий (суббота). Готовлюсь. Тема: Итоги девятой пятилетки.

До свидания!»

«Здравствуйте, дороги родители, Славик, бабушка!

Мы получаем от вам все ваши письма регулярно. Спасибо!

Сегодня пришла открытка-извещение на книги, завтра их возьму.

На работе все нормально. Шестого февраля сопровождал больного из хирургического отделения в Алма-Ату в окружной госпиталь. В этот же день возвратился обратно. Больного доставляли самолетом. Эльвира работает на полторы ставки. Дома занимается кройкой и шитьем… Очень рады, что у Натальи все хорошо, что не болеет и что весела. Мне кажется, что очень часто не надо баловать ее игрушками. Иначе это может стать для нее нормой и она будет требовать каждый раз новую. Нужно любить и старые игрушки и беречь их.

У нас сейчас стоит очень снежная пуржистая погода, но довольно тепло. По вечерам смотрим передачи из Инсбрука о ходе зимней олимпиады. По субботам и воскресеньям выбираемся в кино.

Пишите, как Славик сдал сессию? Как дела у него с Натальей?

Привет нашей маленькой дочке. Пускай и дальше не болеет и крепнет. Скажите, что папа и мама хотят ее любят и хотят увидеть. Может быть, Славик сможет сделать пару фотографий.

Всего вам доброго!

До свидания!

Валерий» 9.02.76.

ПОЕЗДКА В КЕМЕРОВО

Доктор Камский Игнат Павлович спал, как может спать человек после напряженного дня, и, которому исполнилось недавно тридцать лет. Его молодой организм спешил восстановить силы к предстоящим нагрузкам армейской службы. Будильник был заведен на пять часов утра, так как доктор собирался проверить работу столовой части и убедиться, что там все в порядке. Погружение в нирвану отдыха было полным, даже сновидения не вмешивались в этот блаженный покой, но какой-то внутренний импульс заставил армейского врача открыть глаза. Осторожно, почти бесшумно, чтобы не разбудить остальных членов семьи, он открыл дверь соседней комнаты. В окно влетали откуда-то из-за соседних домов розоватые сполохи, напоминавшие зарево рассвета.

«Что это может быть?» — внутренне задал сам себе вопрос Игнат.

На часах было три с четвертью. Тут же раздался решительный стук в дверь и послышался голос посыльного:

— Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает командир части!

Камский вышел на лестничную клетку.

— Что случилось?

— Пожар на стройке. Распишитесь, что я вас оповестил.

— Пострадавшие есть?

— Я не знаю.

— Давай журнал.

Игнат поставил свою подпись и указал время. В новых квартирах телефонов еще не было.

— Разрешите идти.

— Да, свободен.

Посыльный быстро развернулся и застучал сапогами по лестничному пролету вниз.

На улице было морозно и ветрено. Спустя десяток минут Камский прибыл к командиру части.

Увидев своего врача, показавшегося в двери кабинета, подполковник Шустов тут же распорядился:

— Доктор, сейчас поедешь со мной на место пожара.

Увидев, что Камский держит в руке медицинскую укладку для оказания экстренной помощи, командир добавил:

— Пожалуй, помощь там будет некому оказывать.

Через несколько минут машина остановилась на пепелище, которое продолжало дымиться после работы пожарной бригады. Из-под обуглившихся балок и досок сторожевой времянки извлекли тело погибшего. Вскоре установили его фамилию, имя отчество. Это был один из крановщиков. После опроса свидетелей и его друзей выяснилось, что сгоревший солдат выпил накануне спиртного и решил заночевать на стройке. Чтобы согреться топил металлическую печь. Возле нее нашли пустую, покрытую копотью канистру для солярки, а также в золе две пол-литровых стеклянных бутыли. Как иногда горько подшучивают военные: сто пятидесятый основной кандидат в двухсотые.

Несмотря на ежедневные инструктажи, доводившиеся под роспись до личного состава части и разъяснительные беседы чрезвычайные происшествия в гарнизоне происходили то в одной, то в другой части. Командиры благодарили небо, если в течение года не было случаев со смертельным исходом. В этот раз не пронесло.

В течение следующего дня были собраны необходимые деньги, сварен саркофаг из оцинкованного железа и назначены сопровождающие для организации ритуала похорон военнослужащего на его родине. Старшему лейтенанту медицинской службы Камскому Игнату Павловичу поручалось возглавить все эти хлопоты. В помощь ему были подчинены один ефрейтор по фамилии Лудихин и рядовой Заронов из тех же мест, откуда и погибший, а именно из Кемеровской области. Путь по железной дороге занял несколько суток. Были довольно длительные стоянки пассажирского состава. Камский через начальника поезда связался с областным военкоматом города Кемерово. Было обещано содействие. Двое сопровождавших солдат поначалу вели себя исправно, но с приближением к месту назначения начали устраивать самоволки. На станции Зима после стоянки они не вернулись в состав, только через несколько часов объявились и сообщили, что случайно отстали. Догнали с помощью скорых поездов, которые шли быстрее. При появлении они были пьяны. Камский, с мягкой душой медработника, все же был возмущен и сказал, что об их поведении будет все доведено до подполковника Шустова.

Во время этого нелицеприятного разговора появился человек разносивший обеды. Камский заказал на троих и рассчитался из выделенных ему на эти цели денег.

— Может быть, пива желаете? — поинтересовался разносчик у старшего лейтенанта.

Ефрейтор и рядовой оживились.

— Товарищ старший лейтенант, возьмите бутылочку! — умоляюще попросил ефрейтор.

Камский нехотя с каким-то внутренним сомнением согласился и заплатил за пиво.

В Кемерово саркофаг был снят с поезда. Вскоре подъехала грузовая машина из военкомата и армейский уазик. Дальше колонна из двух машин с траурным грузом и личным составом двинулась на север Кемеровской области.

Отцу погибшего солдата Камский рассказал все, как было, но тот попросил никому из сельчан не рассказывать правду, чтобы не портить репутацию семьи. Уже до приезда похоронной команды была запущена легенда, что его сын погиб при старте ракеты.

— Пусть будет так, — согласился Камский.

После церемонии похорон с ружейными залпами Камский и его команда двинулись в обратный путь. Уже в части доктор подробно все изложил командиру. Еще через пару дней его вызвал к себе Шустов и сообщил:

— Мне ефрейтор Лудихин сказал, что они не отлучались без команды. Повторите все, что вы мне сказали при нем.

Камский в присутствии лживого ефрейтора рассказал, как исчезали в неизвестном направлении его помощники, а на станции Зима отстали от поезда и появились только через несколько часов. По этому вопросу пришлось даже обращаться к начальнику поезда. По внешнему виду их было видно, что употребили алкоголь.

Лудихин слушал, склонив голову.

— Ну, что ты на это скажешь? — поинтересовался у него командир части.

— А старший лейтенант нас пивом угощал! — неожиданно послышалось в ответ.

— Ну, да купил одну бутылку по их просьбе к обеду. Но это уже на следующий день после того, когда они догнали наш состав, перед прибытием в Кемерово.

Увидев, что врач явно сконфужен, Шустов подвел итог:

— В этом ничего предосудительного нет. Вы, доктор, свободны. А вот кое с кем мне придется заняться воспитательной работой.

После решения не поступать повторно на стезю научно-прикладной деятельности в медицине я решил полностью посвятить себя тому ремеслу, к которому лежала душа, от которого получал жизненное удовлетворение, ради которого многие годы покупал монографии и возил их с собой, то есть хирургии и сейчас ждал перевода на соответствующую должность. Вторым моим увлечением по душевным устремлениям была литература. В те времена книги раскупались быстро, так как средств информации на уровне нынешнего двадцать первого века не было. В гарнизонном магазине я успел своевременно ухватить два тома сочинений Владимира Маяковского и затем с огромным удовольствием перечитывал некоторые его вещи по нескольку раз. Потом сделал выписки, распечатал их на машинке, которую приобрел в магазине, а тексты выучивал наизусть. Поэт новатор и трибун до настоящего времени числится среди моих любимых авторов. В газетах и журналах того времени предлагались читателям разнообразные творческие состязания, в некоторых я также рискнул принять участие. С этой целью написал несколько стихотворений и отправил их по центральным издательствам. Из газеты Красная звезда пришел стимулирующий отзыв с подробным разбором присланного мной текста, остальные адресаты просто отписались для галочки. Поучаствовал я и в конкурсе фантастических рассказов. Призового места занять не удалось, но пришло доброе утешительное письмо.

Времени для второго увлечения было крайне мало. Оно появилось только после увольнения в запас. Это был одна тысяча девятьсот девяносто третий год.

СТЕПНАЯ БАЛЛАДА

Поэмы, эта и последующая, написаны мной примерно в 2003—2007 годах на основе воспоминаний и жизненных впечатлений и не содержат в себе четко обозначенной исторической достоверности. Реальных прототипов действующих лиц произведения не существует. Разрозненные события я попытался связать в единое целое.

То было в далекой степной стороне,

В краях Прииртышья, уже по весне,

Когда зеленеют холмистостей склоны

И сыплются с неба веселые звоны,

Когда зацветают тюльпаны и маки

А к солнцу торопятся сочные злаки.

В предгорьях я видел руины селений,

Где дух обитает былых поколений,

И сини являет собой эталон,

Парящий над горным хребтом небосклон.

В просторной долине на пастбищах гурта,

Как исстари, вновь появляется юрта.

В ней чтят Магомета и праздник байрам,

Готовят целебный напиток айран;

Без прихотей быта семья кочевая

Живет там, отары свои пополняя;

С медлительной мудростью старый казах,

Гостям повествует о прошлых годах.

Холодные даты

Штампует зима,

И в стужу стройбаты

Возводят дома.

Палатки, бараки,

Степные ветра.

Тут сдюжит не всякий —

Глухая дыра.

Но в пасть котлована

Вливают бетон,

И вертятся краны

Под грохот и звон.

Чертеж все предметней,

Он весь наяву.

На улице Летней

Косили траву.

На Зимнем проспекте

Гулянье ветров,

Но к сроку инспекций

Был город готов.

Из мест всевозможных большого Союза

Сюда прибывали контейнеры груза.

А кто-то стремился за длинным рублем,

Не связанный бытом, но сказ не о нем.

Везде наши дети

Являлись на свет.

Фиалки в букете

Им слали привет.

Рождались средь джунглей

И знойных песков,

В пещерах, где угли

Дымились костров.

В саваннах и тундре,

Средь стона болот,

Где цепко и трудно

Держался народ.

На мятой соломе,

В духмяном стогу

И вовсе не кроме,

А в иглу в снегу.

В телегах и хатах,

Не счесть — в поездах,

В машинах крылатых,

Что мчат в облаках.

И на пароходах,

И на кораблях,

И даже в походах…

Теперь в роддомах.

В межзвездные дали

Спешит акушер,

Чтоб мир постигали

Мы дальний теперь.

И здесь, где кипела союзная стройка

Все чаще звучало знакомое «горько».

В соседнем поселке, сколь помнят, одна

В колхозе и дома, порой, до темна

В заботах извечных своих неустанных

Хозяйство вела Тихомирова Анна.

А дочь — загляденье, стройна и мила!

От предков и стать, и обличье взяла.

Успешно окончила среднюю школу,

Наметила планы в мечтаньях веселых.

Людмила, так юную девушку звать,

Спокойным характером выдалась в мать.

Средь строящих город залетных бригад

Немало на выбор встречалось ребят.

И так получилось,

Что Люда влюбилась,

Однажды всерьез, не шутя,

И ждать она стала дитя.

Но друг у нее оказался лжецом

И не согласился быть рядом отцом.

В страстях и рассудок-

Барьер на пути.

Вне времени суток

Интрига летит.

Судьба повторилась, как вычерчен круг.

Малышка родилась в преддверии вьюг.

По метрикам Ксения, ласково — Ксюша.

Ей любящий папа, конечно, был нужен;

И в душах соседок ревнивых — гроза,

О, как вдохновенны Людмилы глаза!

Прекрасная внешность ее и улыбка

Завистливым женам была словно пытка.

Но Люда с ребенком гуляла одна

Спокойна и внешне всегда холодна.

Она жизнелюбкой,

Как мама, была,

Сомненья поступка

В себе не несла.

В ближайшие ясли

Дитя отвела,

При воинской части

Работу нашла.

И дни полетели…

А Ксюша росла,

Уже на качелях

Качаться могла.

Как гальку веками

Шлифует прибой,

Так быт притирает

Нас между собой.

Все станет привычно,

Сойдет новизна,

В общении личном

Забота важна.

Однажды вечернею тихой порой

Людмила с дочуркой спешила домой.

Навстречу, из новеньких, шел лейтенант;

Теперь офицер он, — вчерашний курсант.

Любовь начинается с первого взгляда,

Она с интуицией творческой рядом.

Они разминулись и дальше пошли,

Но жить друг без друга уже не могли.

И был уж судьбою, наверно, намечен

Маршрут их к грядущим нечаянным встречам.

На картах не значился тот городок,

Но многих событий там крылся исток.

За прочным забором штабы и казармы,

И флаг развевался над ними державный.

Поодаль стояли жилые дома,

Была не страшна в них с ветрами зима.

И в этой далекой суровости быта

Семья молодая отнюдь не забыта.

Для маленьких — ясли, кто старше — детсад.

Дни тянутся медленно, годы — летят.

Армейские нормы

Диктует устав

От знаков на форме

До личностных прав.

Артем, лейтенанта приезжего имя.

Людмила и Ксюша ему по душе,

Живет он семьею единою с ними

В служебной квартире с полгода уже.

Воскресной порою они на «Ракете»

Любили проехаться вверх по реке,

Степной обдувал их ласкающий ветер

И гасла волна на прибрежном песке.

Пейзажи менялись: то низкие поймы

С зеленою порослью лоз и травы,

То берега скальные склоны вдруг стоймя

Небесной касались вверху синевы.

Свой отпуск у моря средь волн и веселья

Они провели. По дороге домой

Другой увлеклись уже жизненной целью;

Ведь планы рождаются сами собой.

Всю долгую зиму поездку потом

Они вспоминали, листая альбом:

Вот здесь загорают в шезлонгах на пляже,

Есть фото, где едут они в экипаже,

Катается Ксюша на пони верхом,

По южному парку гуляют пешком.

Из пенной волны бирюзовой пучины

В игривых прыжках вылетают дельфины.

Когда был от службы свободен Артем

С Людмилой они отправлялись вдвоем

В степные, хмельные от солнца просторы,

Где цветом тюльпанов взошли косогоры.

Порой в разговорах веселых и спорах

До ближних они доходили предгорий,

Ручьи миновали по горной тропе,

Потом ночевали в знакомой избе.

Влюбленные чувствами очень близки,

Тревоги и радости — их маяки;

Вновь мудрое утро торопит к делам,

И Ксюша лепечет всем: «Бабушка, мам…»

А что об отце наша лира расскажет?

Всю жизнь он в разъездах с нехитрой поклажей,

Работал наскоком, любил кутежи,

Романов случайных крутя виражи.

Подельники были ему и друзья,

И за неимением — просто семья.

Людмила училась наукам заочно,

Работая в штабе одной из частей.

Заказы у жизни стремительной срочны

На знания, счастье, любовь и детей.

Однажды с дежурства вернувшись привычно, —

Был в кратком отъезде в то время Артем, —

Ей мать сообщила взволнованно, лично

О встрече случившейся ранее днем:

«Ты знаешь, твой бывший у нас объявился,

Увидеть хотел, ждать не стал — торопился.

Не выбрит был, в грязной пришел спецодежде,

Я вовсе не знаю, каким он был прежде,

Но, Люда, прошу я, его избегай,

Как жил он доселе, живет так нехай».

Но в сумерках вечера нагло во двор

Пришел, объявив: — Есть один разговор.

Людмила решила, что с этим дотошным

Сама разберется, как с горестным прошлым.

Она появилась решительно, бойко.

Поодаль шумела соседняя стройка.

Она говорила сурово слова,

От боли кружилась ее голова:

«Во мне только память осталась горька,

И страсть, что случилась, теперь далека.

Я долго ждала, я страдала, молила…

Желание счастья в себе я убила.

К тебе я теперь навсегда холодна.

Во всем, что случилось, твоя лишь вина.

На встречи с тобой я, как птица летела,

А ты разыграл все привычно, умело.

Была я в отчаянье, часто в слезах,

Все выжжено в сердце, не тронь этот прах!

Люблю я, любима и счастлива, знай!

И ты моим чувствам теперь не мешай!»

Ответную комкая скверную речь,

К себе он ее попытался привлечь

И начал похотливо шарить рукой…

Людмила уйти поспешила домой…

Вскипев, выдыхая арака угар,

Насильник нанес ей коварный удар…

И та, что была его чувствам желанна,

Упала на землю бледна, бездыханна.

Степные сверчки лишь тревожили ночь

Осталась без мамы сироткою дочь.

Средь жизненных бурь и душевных экспрессий

Печальнее нет похоронных процессий.

Оркестр солдатский и замерший строй,

Высокого неба разлив вековой.

И мнится что в каждом смертельном прощанье

Сокрыты невиданные расстоянья.

В пустынях погосты — песок да кресты,

Иссохшие травы от зноя, кусты…

Была она мертвая также прекрасна.

И все представлялось ошибкой ужасной.

Густые ресницы и брови черны,

Лиши синие тени на веках видны…

И русые волосы возле чела.

Красавица спящая также мила…

И черное платье, объявшее грудь,

И ветер, желавший помочь ей вздохнуть,

И пышные, нежные красные розы,

И матери горькие, горькие слезы.

Назад возвращаясь в угрюмом молчанье,

Зашли мы в буфет, в придорожное зданье,

Усопшую грустно все там помянули

И будто из прошлого к жизни шагнули…

А мать посмотрела в лицо капитану,

И взор ее полный хмельного тумана,

Горящий какой-то безумною страстью,

Поник вдруг, покорно смирившись с несчастьем.

Однажды случилось: всего на денек

Рассказчик попал в тот степной городок.

С момента отъезда минуло лет десять,

Хотел он знакомых кого-нибудь встретить.

Опять на земле колдовала весна,