Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) — одна из ключевых фигур Серебряного века, оригинальный и влиятельный символист, создатель совершенной и непревзойденной по звучанию поэзии и автор оригинальной «орнаментальной» прозы, высшим достижением которой стал роман «Петербург», названный современниками не прозой, а «разъятой стихией». По словам Д.С. Лихачева, Петербург в романе — «не между Востоком и Западом, а Восток и Запад одновременно, т.е. весь мир. Так ставит проблему России Белый впервые в русской литературе».
циркулировал он в бесконечность проспектов, преодолевал бесконечность, без всякого ропота – в бесконечном токе таких же, как он, – среди лёта, грохота, трепетанья пролеток, слушая издали мелодичный голос автомобильных рулад и нарастающий гул желто-красных трамваев (гул потом убывающий снова), в непрерывном окрике голосистых газетчиков. Из одной бесконечности убегал он в другую; и потом спотыкался о набережную; здесь приканчивалось все: мелодичный глас автомобильной рулады, желто-красный трамвай и всевозможный субъект; здесь был и край земли, и конец бесконечностям
Сосредоточиваясь в мысли, Николай Аполлонович запирал на ключ свою рабочую комнату: тогда ему начинало казаться, что и он, и комната, и предметы той комнаты перевоплощались мгновенно из предметов реального мира в умопостигаемые символы чисто логических построений; комнатное пространство смешивалось с его потерявшим чувствительность телом в общий бытийственный хаос, называемый им вселенной; а сознание Николая Аполлоновича, отделясь от тела, непосредственно соединялося с электрической лампочкой письменного стола, называемой «солнцем сознания». Запершися на ключ и продумывая положения своей шаг за шагом возводимой к единству системы, он чувствовал тело свое пролитым во «вселенную», то есть в комнату; голова же этого тела смещалась в головку пузатенького стекла электрической лампы под кокетливым абажуром. И сместив себя так, Николай Аполлонович становился воистину творческим существом. Вот почему он любил запираться: голос, шорох или шаг постороннего человека, превращая вселенную в комнату, а сознание – в лампу, разбивал в Николае Аполлоновиче прихотливый строй мыслей. Так и теперь. – «Что такое?» – «Не слышу…» Но из дали пространств ответствовал голос лакея: – «Там пришел человек».
Одна из любимых книг из университетского списка. По количеству отсылок и связей почти что постмодернистский роман, действие которого произносит в пространстве между реальностью и иллюзией
Кажется, что где-то вглубине Петербургских линий ГГ нашел что-то, чего не вынес его разум: это хуже черной мессы и козла Мендеса, это - террор. Неоднозначно, как красное домино. И, на мой взгляд, проблема отцов и детей выражена намного более остро, чем в пресловутом "Отцы и дети".
Монументальный роман, ожившая панорама Петербурга начала XX века. Было очень интересно созерцать столичную жизнь того времени, подробно переданную А. Белым. Отдельно отмечу систему комментариев в данном издании - она позволяет полнее уловить смыслы и раскрывает нюансы того времени, незнакомые современному читателю.
