Оглавление

Пролог

Раздавшийся в нескольких кварталах к северу взрыв заставил задребезжать обрамленные деревянными рамами окна. Сточенный почти наполовину, карандаш лениво покатился по зеленому сукну стола, уступая всеобщему стремлению сдвинуться с места. Достигнув края, он на мгновение замер, а затем сорвался вниз, чтобы через секунду отстучать по паркету короткий, сухой щелчок.

Скованная в стоящем на ближайшей тумбе хрустальном графине вода начала свой разбег. Волны метались от стенки к стенке, бессильные найти выход и передать наружу полученный импульс.

Сидящий за столом мужчина не вздрогнул. Напротив, казалось, он ждал этого мгновения. Того самого, когда привычный мир придет в движение, а сигналом послужит озарившая утренний рассвет вспышка. Сторонний наблюдатель вряд ли смог бы определить, выражало ли его лицо нечеловеческую выдержку или спокойствие того, кто заранее знал о грядущем.

Проведя рукой по волосам, тронутым преждевременной сединой, он терпеливо отсчитывал секунды. Он ждал, когда за дверью послышится топот. Его предчувствие не обмануло и стук торопливых, но не переходящих в бег шагов, приближающихся по длинному коридору, не заставил себя ждать. Судя по частоте, обладатель этих надежных ботинок спешил, но все еще цеплялся за правила приличия.

Легкая усмешка тронула губы седовласого мужчины, когда массивная двустворчатая дверь содрогнулась от резкого стука. На улицах уже начинался хаос, пахнущий кровью, а его адъютант все еще стучался, веря в нерушимость этикета.

— Войдите, — прохрипел хозяин кабинета и тут же откашлялся, возвращая голосу привычную мягкость.

Двери распахнулись, и в кабинет вошел мужчина в коричневом мундире. Его шаг был отточенным и быстрым. На руке, чуть ниже плеча, красовалась широкая лента с вышитым символом — распахнутым глазом, знаком, внушавшим равный трепет и простому рабочему, и представителю высших эшелонов власти. Нарушитель спокойствия был всего на несколько лет младше хозяина кабинета, но выглядел моложе на целое десятилетие.

— Взрыв в правительственном квартале. Они добрались до арсенала крепости. Скоро будут здесь, — голос адъютанта, пребывающего в чине полковника, был удивительно спокоен, в нем не было и тени страха.

— Вы находите это удивительным? Этот котел рано или поздно просто обязан был взорваться. Теперь, у людей подобных нам есть лишь одна возможность спастись — притвориться частью кипящей внутри этого котла массы, скрывая, что все это время мы на самом деле были фрагментом покрывающей его крышки.

— Вы хотите сказать, что все кончено? Из верховной канцелярии пришел приказ усмирить бунт любыми средствами! Неужели мы не будем действовать? — адъютант не выдержал и, подойдя к графину, налил себе полный стакан едва утихшей воды.

— Идите домой, Вольфганг. Снимите форму, прежде чем покинете здание. Это даст вам хоть призрачный шанс. Поспешите к семье, обнимите жену и детей. И молитесь, чтобы никто из тех, кто сейчас заполняет улицы, не вспомнил ваше лицо, — глаза Штейна смотрели прямо на него, без гнева, но и без жалости.

Сам Штейн был облачен в строгий черный костюм. Шею стягивал тугой галстук, скрытый под жилетом, контрастирующим с белизной рубашки. Завязывая его несколько часов назад, он размышлял, что вскоре эту петлю, скорее всего, заменит другая. Оставалось лишь гадать, будет ли то веревка или струна от рояля.

— А вы? — прежде чем задать вопрос, адъютант залпом выпил воду до дна.

— В Чейнстоксе вряд ли найдется собака, не знающая моего лица. Слишком часто мое ненавистное им лицо красовалось на первых полосах. Не тратьте время, Вольфганг. Секунды, которые вы уделяете мне, могут стоить вам жизни.

Адъютант смутился. Штейн много лет не называл его по полному имени, а за последние минуты сделал это уже дважды. В его голову наконец пришло осознание, что это действительно конец.

— Для меня было честью, — он подошел к столу и склонился в низком, почтительном поклоне.

Они проработали бок о бок десятилетия, но Вольф так и не смог до конца понять сущность истинных замыслов своего начальника. Уже стоя на пороге, полковник бросил на него прощальный взгляд.

Терпеливо дождавшись, когда дверь закроется, седовласый мужчина откинулся на спинку кресла, позволив себе на мгновение расслабиться. Он знал, что больше его не потревожат. Со стороны улицы донеслись отголоски выстрелов, но они все еще были далеки, словно предгрозовой гул.

Потянувшись вперед, он взял со стола небольшой канцелярский нож для вскрытия писем. Острие лезвия поддело зеленое сукно, и он принялся методично, с почти хирургической точностью, отдирать ткань от полированной древесины. Работа заняла не больше пары минут, но за это время стрельба успела стать ощутимо ближе.

Сорвав полотно, он небрежно отшвырнул его на пол. Взору открылась поверхность стола, усеянная хаотичными линиями. Казалось, талантливый мастер, создавший этот шедевр, в последний момент безумия изуродовал собственное творение. Тем не менее, в хаосе вырезанных борозд угадывалась своя логика, недоступная постороннему взгляду.

Рука мужчины скользнула под пиджак, нащупав привычный вес в наплечной кобуре. Сухие пальцы отстегнули замок и коснулись прохладной рукояти револьвера. Он выхватил оружие, сдвинул скобу и откинул барабан. Пули, высвобожденные резким поворотом кисти, звонко посыпались на паркет. Не закрывая барабан, он положил револьвер на стол и отодвинул его от себя.

Это был осознанный шаг в попытке избежать двух соблазнов. Первый — пустить себе пулю в висок, уклонившись от суда толпы. Второй — рефлекторно оказать сопротивление, когда за ним придут. Он не знал, как поведет себя в решающий миг, и не хотел рисковать.

Стрельба гремела уже у самых стен. В общем хаосе теперь ясно различались отдельные крики. Горстка верных ему до последнего офицеров тщетно пыталась оборонять штаб-квартиру Видящих. Двор огласил первый стон раненого.

Штейн выдвинул ящик стола и достал оттуда прямоугольную картонную пачку. В этом картонном «гробу» оставалась одна-единственная сигарета. Он не курил много лет, с того дня, как врач озвучил ему смертельный приговор. Если бы не необходимость завершить начатое, он никогда не расстался бы с этой губительной привычкой. Теперь же он был уверен, что в гонке за право стать его убийцей пуля наверняка обгонит любой яд из табачного арсенала.

Щелчок зажигалки. Серебряный колпачок откинут, и пламя коснулось кончика сигареты. Тлеющий табак начал отсчет последних мгновений до появления бунтовщиков. С первой же затяжкой легкие ответили знакомым спазмом, заставив его закашляться. Ему почудилось, будто с них сходит омертвевшая кожа.

Поборов приступ, он уставился на открытую зажигалку. Затягиваясь, он несколько раз прокрутил барабан, призывая и изгоняя огонь. Абстрагировавшись от доносящихся из коридора звуков боя, он размышлял, как общество похоже на это нехитрое устройство. Можно сколько угодно крутить барабан, меняя скорость и нажим, но стоит единожды провернуть его против заданной траектории, и вся конструкция моментально полетит к чертям.

В коридоре послышались приглушенные голоса, а следом выстрел. Пуля пробила дверь, оставив в дереве аккуратное отверстие. Штейн резко крутанул барабан зажигалки против часовой стрелки, и хрупкий механизм сломался с тихим хрустом. Сделав последнюю затяжку, он совершил кощунство, придавив окурок о широко распахнутый глаз Видящих на корочке лежавшей на столе папки.

Двери с грохотом распахнулись, и кабинет мгновенно заполнился людьми. Их движения были резкими, а дыхание сдавленным от ярости. Штейн судорожно скользнул взглядом по их лицам и, не найдя того, кого надеялся увидеть, не смог сдержать горькой гримасы разочарования. Оценив обстановку и убедившись в отсутствии угрозы, стволы, направленные на него, нерешительно опустились.

— Время пришло, герр Штейн, — вышедший вперед командир отряда произнес это с презрительным пренебрежением, в котором одновременно сквозила и робость.

Ульрих Штейн знал его. В личном сейфе даже пылилось досье на этого человека. Когда-то, строя свою сложную игру, он размышлял, стоит ли устранить его заранее или еще можно использовать. Теперь эта, не стоившая внимания пешка, ставила точку в его великой игре.

— Я безоружен и готов следовать за вами. Прежде чем приговор будет исполнен, у меня есть последняя просьба. Мне необходимо встретиться с герром Хартманом, — пленник произнес эти слова с таким чувством внутреннего достоинства, что даже пропитанные ненавистью бунтовщики прониклись к нему легким уважением.

Отклонено, — отрезал лидер группы мятежников, после нескольких секунд замешательства.

Уверяю вас, это в наших общих интересах, — мягко, но настойчиво повторил Штейн.

С таким палачом, как ты, у нас нет и не может быть общих интересов! — в голосе зазвенел легкий намек на истерику.

Ульрих позволил себе слабую, печальную улыбку. Он поднялся и протянул руку к столу. Привычным, почти церемонным жестом он взял шляпу и так же плавно водрузил ее на седые волосы.

— Что ж, идем, — тихо прошептал он и уверенным шагом вышел из кабинета, не оглядываясь на конвоиров.

Спиной он ощущал их ненависть, тяжелую, как свинец. Осуждать их он не мог. Слишком долго они были свидетелями того, как Ульрих Штейн калечил их судьбы. Во дворе все еще слышались выстрелы, но их стройный хор говорил о том, что бой закончен и пришло время суда над теми, кто сегодня оказался в числе побежденных.

На повороте к лестнице один из конвоиров, молодой парень с перекошенным от гнева лицом, не выдержал и ударил его прикладом под лопатку. Штейн покачнулся, но удержался на ногах. Никто из конвоиров не сделал замечания, осуждающего импульсивность товарища.

Шестьдесят четыре ступени вниз. Он сосчитал каждую. Распахнутые двери впустили свежий утренний воздух, пахнущий дымом и порохом. Высокая арка, еще восемь ступеней, и их маленький отряд оказался во внутреннем дворе. Ульрих понимал, что следующая арка, ведущая в город, для него закрыта навсегда.

Его грубо развернули и прижали спиной к потрескавшейся кирпичной стене. Всего несколько часов назад она была безупречна. Рядом громоздилась груда тел. Среди мундиров выделялось одно, в гражданском. Распахнутые, невидящие глаза Вольфганга Зауэра смотрели в небо и говорили о том, что их прежний хозяин теперь где-то далеко.

Ульриха с силой прижали к кладке, заставив осыпаться кирпичную крошку из свежих пулевых отверстий. Расстрельная команда состояла всего из четырех человек, но этого было достаточно. Когда сегодняшние палачи и подсудимые занимали противоположные стороны, милосердия было куда меньше.

Он снял шляпу и отбросил ее в сторону. Его взгляд холодно оценил оружие в их руках — винтовки из арсенала внутренних сил. Качество хорошее, осечек быть не должно. Штейн видел, как дрожат их руки. Они еще не привыкли быть палачами. Для его убийства хватило бы и одного. Четверо были отобраны не для верности выстрела, а чтобы разделить груз вины за убийство.

— Зарядить оружие! — скомандовал руководитель карательного отряда.

Ульрих расправил плечи. В теле чувствовалась лишь невероятная, копившаяся десятилетиями усталость. Он сделал все, что мог и теперь заслуживал того, чтобы обрести покой.

— Приклад к плечу! — вспотевшие от напряжения подушечки пальцев легли на курки, готовясь отправить стоявшего у стены мужчину в самый глубокий из возможных снов.

В последние секунды Ульрих Штейн думал о том, что если чудо есть и все пойдет по его плану, то этот выстрел станет концом не только для него, но и для всего старого мира. Единственный фонарь, освещавший двор, заставлял его отбрасывать длинную тень, кончик которой почти касался ботинок его убийц.

— Огонь! — услышал он прозвучавший приказ.

— Не стрелять! — новый, властный и запыхавшийся голос ворвался во двор, едва опередив залп.

Знакомый голос и появление в арке постороннего человека заставили вздрогнуть стрелков, нервы которых были натянуты до предела. Эхо двух выстрелов, сорвавшихся все же с курков, пронеслось под сводами арки и растаяло в городе.

Глава 1

Система защиты города доказала свою надежность, оперативно локализовав угрозу.»

⠀

Летнее полуденное солнце, пробивавшееся сквозь пыльные окна, было беспощадно. Оно выжигало последние остатки энтузиазма у учеников, запертых в душном классе. Сшитая из остаточных материалов форма липла к вспотевшим телам, вызывая раздражение. Подтяжки, удерживающие сшитые на вырост штаны, оставляли на пожелтевших рубашках влажные полосы.

Несмотря на все недостатки казенной одежды, сидевший за одной из задних парт Рихард очень ее любил. Форма выдавалась городом и была куда лучше тех обносков, что могли позволить себе жители периферийных кварталов Чейнстокса.

Фрау Дифенбах за учительским столом увлеченно о чем-то рассказывала, но мальчик ее не слушал. Все его мысли поглотила предстоящая авантюра, от которой живот нервно скручивало от смеси страха и нетерпения. Боязнь первым признаться в своем испуге решила исход дела — все молчаливо делали вид, что горизонт событий манит их куда сильнее, чем пугает.

Вылазку планировали на вчера, но Вил настоял на переносе. Его отец, инженер внешней Цепи, сегодня вместе со всеми коллегами должен был праздновать годовщину ее постройки. Это означало, что бутылки окажутся в руках рабочих раньше инструментов, и к полудню большинство обслуживающего персонала будет не в состоянии столь же бдительно исполнять свои обязанности.

По случаю праздника обычные уроки заменили часами, посвященными главной святыне Чейнстокса. Именно о Бегериде так оживленно вела свою речь фрау Дифенбах, покинув свой стол и расхаживая вдоль плохо вымытой доски. Несмотря на приятный тембр голоса и искреннее стремление донести знания, учительница славилась жестким характером. Рихард, как и многие другие, хорошо помнил каждую полосу, оставленную на теле ее розгами.

Впрочем, к физическому наказанию она никогда не прибегала без очевидных предпосылок. Каждый в классе считывал первое предупреждение, едва в ее голосе появлялись холодные нотки. В этот миг провинившийся ученик еще мог отступить, но разве хоть в какие-то времена это было в характере строптивых детей?

Рихард перевел взгляд на сидящего, а вернее, спящего рядом Уля. Его поражало спокойствие соседа по парте, положившего голову на сложенные руки. Рихард не мог уснуть всю ночь и был уверен, что не в состоянии сделать это и сейчас. Предвкушение прикосновения к запретному плоду заставляло время двигаться со скоростью улитки. Живой иллюстрацией этого эффекта служили настенные часы, безупречно работавшие все годы учебы Риха. Теперь их стрелки безвольно упали вниз и вот уже несколько часов неподвижно указывали на плавные линии цифры шесть.

Привыкшая держать класс в ежовых рукавицах, фрау Дифенбах в последнее время делала для Уля исключение. Причиной необычной мягкости была его мать. Полгода назад в поведении Гретхен начали проявляться первые признаки душевной болезни. Соседи и очевидцы шептались, что виной тому влияние запрещенного в Чейнстоксе культа «Освобождения».

Едва переступившая третий десяток женщина вдруг начала тихо, а затем и во всеуслышание утверждать, что все жители города являются пленниками. Муж тщетно пытался вразумить ее, но Гретхен была непреклонна. На все уточняющие вопросы она не давала внятных ответов. Улю было невыносимо больно смотреть, как еще недавно полная жизни мама увядала на его глазах. Грязные растрепанные волосы, запавшие глаза, исхудавшие щеки были совсем не тем портретом, к которому он привык.

Распространяемая ересь не могла остаться без внимания Видящих. Месяц спустя машина, полная людей в коричневых мундирах, появилась на улицах 267-го квартала. Вся окрестная детвора, включая Рихарда, сбежалась поглазеть на высоких гостей из самого центра. Первое, что отметил про себя Рих, было качество ткани, из которой была сшита форма Видящих. Хватало одного взгляда, чтобы понять, что эту одежду приятно ощущать на теле.

Молодые Видящие остались у машины, а двое старших поднялись в квартиру Уля. Несколько отчаянных мальчишек осмелились приблизиться к охранявшим транспорт офицерам. Те доброжелательно улыбнулись и даже разрешили потрогать капот столь редкой для окраин техники.

Было видно, что носителям эмблемы с глазом на повязке льстило внимание провинциальной детворы. Молодые люди недавно надели почетную форму и с удовольствием вкушали первые лавры своего положения.

Рихард был свидетелем приезда Видящих не в первый раз и, несмотря на их приветливость, знал, что ничего хорошего их визит не сулит. Скорее всего, через полчаса те же улыбающиеся люди выведут маму Уля, деликатно поддерживая под руки. Лицо Гретхен не будет выражать страха. Возможно, она тоже будет улыбаться не свойственной ей прежде, застывшей улыбкой. Шум мотора исчезнет за поворотом и Гретхен даже не обернется в последний раз взглянуть на близких сквозь заднее стекло автомобиля. Больше ее никто никогда не увидит.

Заплаканный Уль будет порываться броситься за ней, но крепкая хватка отца не позволит ему это сделать. Для них двоих все произойдет точно так же, как для любого другого наблюдателя этой картины. Встречи с Видящими всегда происходят один на один. Все время, что займет беседа, отец и сын будут молча стоять на улице у четырехэтажного дома и следить за каждым бликом окон своей квартиры, в которую им нельзя войти.

Но в тот раз все произошло иначе. Видящие покинули дом без своего трофея и усевшись в машину поспешили покинуть двор. Такое тоже случалось, но это вовсе не значило, что Гретхен может чувствовать себя в безопасности. Несмотря на свой юный возраст, Рихард готов был поспорить, что не пройдет и недели, как она исчезнет при загадочных обстоятельствах.

Привлеченные зрелищем зеваки тут же утратили интерес к происходящему и начали расходиться по своим делам, а через неделю, когда Уль вернулся из школы он обнаружил свою мать зависшей под потолком. Грубая простынь обвивала ее шею и закреплялась на чугунном крюке, прежде служащим в качестве держателя для люстры. Покачивающиеся ноги изредка касались ножек перевернутого табурета.

На стене позади было вырезано одно-единственное слово: «Освобождение». Надпись выглядела крайне небрежной, словно оставивший скупую предсмертную записку человек находился в состоянии истерии. Для ее создания Гретхен использовала кухонный нож, а когда тот пришел в негодность завершила дело при помощи обычных вилок. Помятые металлические «кисти» так и остались лежать у стены.

После случившегося фрау Дифенбах попросила Рихарда приглядеть за Улем. Мальчик и правда замкнулся в себе, и, не обладай он унаследованной от матери красотой и врожденным талантом к наукам, рисковал стать изгоем. Рихард, не будучи черствым, с готовностью взялся за порученное учителем дело. Он торжественно принял Уля в свою компанию, где до того состояли лишь Виланд и Рут. Прежде все трое воспринимали нового члена своего братства исключительно как неприятного зазнайку.

Прошло два месяца, и Рихард добился первой улыбки на лице своего подопечного. Он радовался прогрессу, но чем больше Уль возвращался к жизни, тем чаще Рихарду приходилось переживать из-за самого неожиданного повода. Дело было в Рут и ее увеличивающейся с каждым днем симпатии к новичку.

Рихарду было стыдно за чувство, боровшееся в нем с добродетелью. С одной стороны, он был по-детски счастлив, что смог вернуть Уля к жизни, несмотря на всю пережитую тем боль. С другой — юношеская ревность сжигала изнутри. Настигшая его в одиннадцать лет первая влюбленность вызвала небывалую сейсмическую активность в области сердца.

Покачиваясь на стуле и размышляя обо всем сразу, Рихард не заметил, как стал объектом пристального наблюдения фрау Дифенбах. Те послабления, что были введены для Уля, вовсе не распространялись на его соседа.

— Назови главные уникальные свойства Бегерида, — учительница не обратилась к Рихарду по фамилии, но весь класс мгновенно понял, к кому адресован вопрос.

— Анизотропия и электропроводность, — сразу же ответил ученик.

Он слегка расслабился, осознав, что фрау Дифенбах лишь хотела вернуть его с облаков на землю, а не устраивать показательную порку. Эти термины знал каждый житель Чейнстокса еще до того, как постигал их смысл.

— Верно! Несмотря на внешнее отличие от кристаллических форм, он обладает частью их свойств. Именно анизотропия — разный результат при изменении направления воздействия позволяет нам существовать в безопасности. Как именно, Анхельм?

— Цепи, — не менее уверенно, чем Рихард, ответил рыжеволосый мальчик.

— Да, Цепи защищают нас от того, что находится за стенами. Кому мы обязаны этой безопасностью? Рут?

— Исследователю Фридриху Кнеллеру, — тут же откликнулась девочка.

Рут была одной из лучших учениц, уступая лишь Улю. Если сосед Рихарда был обязан успехами врожденному таланту, то Рут достигала высот за счет невероятного упорства и усидчивости. Больше всего ей нравилась биология. Ее мама возглавляла группу по озеленению четырех ближайших кварталов и с детства привила дочери любовь к ботанике.

— Ученый-физик, он первым догадался, как обратить во благо то, что едва не поставило человечество на грань вымирания. Дом, в котором он жил, расположен к северу от Чейнстокской бухты и сейчас является музеем. Если повезет, в следующем году я постараюсь устроить для вас экскурсию. Вильгельм, расскажи, с чего он начал?

— Он предположил, что раз прежде Войды не выходили на поверхность, значит, их что-то сдерживало. Находясь далеко от эпицентра катастрофы, Кнеллер располагал временем, которого не было у других. Имея на руках образцы Бегерида, он начал эксперименты с использованием электрического тока.

— Продолжай, Рихард, — переключилась фрау Дифенбах.

— Он быстро выяснил, что Бегерид обладает потрясающей электропроводностью. Позднее убедился, что при воздействии тока с разных направлений эффект различен. При поперечном методе Фридрих подтверждал электропроводность, но настоящее открытие ждало его, когда он изменил подход.

— Именно! Продольный метод показал, что Бегерид не только пропускает ток, но и удерживает его часть, превращаясь в подобие излучателя. Бег-излучение стало тем щитом, что укрыл нас от охватившей мир напасти.

Рихард позволил себе едва заметно хмыкнуть. Слово «напасть» было последним, что стоило подобрать для описания апокалипсиса, случившегося более двух веков назад. В Чейнстоксе ещё жили люди, чьи предки помнили рассказы очевидцев той, прежней жизни.

Говорили, раньше люди были свободны в своём передвижении, а вся планета принадлежала наиболее приспособленному для выживания виду. Миром правили корпорации — гигантские конгломераты, сравнимые с государствами. У них были свои города, дороги, даже частные армии. Но истинными звёздами коммерческого небосклона стали компании по добыче полезных ископаемых. Допотопные буровые машины за каких-то полвека превратились в настоящие чудеса техники.

Открытие Бегерида полностью перевернуло игру. Лёгкий, невероятно прочный, он мгновенно обесценил все прочие руды. Но главная его тайна крылась не в этом. Геологи обнаружили на образцах микроскопические частицы иного вещества — того, что могло многократно ускорить ход человеческого прогресса. Учёные лихорадочно строили гипотезы о новых видах энергии, источнике бессмертия, ключе к звёздам.

Одержимые грядущим открытием, люди стали относиться к самому Бегериду как к побочному продукту, красивой безделушке. Минерал расползся по всей планете, став материалом для домов, статуй и сувениров.

Оставалось лишь одно — создать бур, способный преодолеть не только земную кору и мантию, но и сам Бегеридовый слой. Началась технологическая гонка. Четыре корпорации вступили в схватку за право первыми добраться до сокровища. Рихард видел в учебнике истории выцветшие вырезки из газет того времени. Соперничество превратилось в грандиозное шоу с невиданной прежде ставкой.

В ход пошло оружие. Армии одной компании громили рудники другой. Изначально корпорации старались вести разработки вдали от густонаселённых районов. Но, потеряв ключевую шахту, компания «Рандголд» отчаялась и начала буровые работы прямо в своей столице.

Несмотря на потерю времени, учёные «Рандголда» первыми создали бур, способный пробить Бегеридовый слой. Они обогнали восточного гиганта «Дайхайку» на считанные часы, и эта победа стоила им всего.

Момент преодоления слоя должен был стать величайшим событием века. Всё руководство «Рандголда» в своих лучших костюмах собралось у пробуренной шахты, надменно позируя фотографам. В те времена фотоаппараты были громоздкими и неудобными, а снимки получались смутными и зернистыми, но войти в историю хотелось всем.

Посреди всеобщего ликования никто не заметил, как изменилось лицо главного инженера Адамса. Наблюдая за приборами на поверхности, он сначала обрадовался, увидев дёрнувшуюся стрелку. Это означало, что бур прошёл Бегеридовый слой и упёрся во что-то новое. Однако вместо ожидаемых показаний стрелка замертво упала на ноль.

Инженер понадеялся на неисправность прибора, но взглянув на резервные датчики убедился в произошедшем. Миновав бегеридовый слой, не встретивший преграду, бур провалился в пустоту. Сдерживая нарастающую панику, Адамс покинул пост и, скромно улыбаясь репортёрам, пробился к телеграфной станции. Он прогнал всех и самолично отбил сообщение, требуя от нижних уровней немедленного доклада.

Послание тут же пошло вниз через все проложенные узлы связи. Адамс закурил сигарету дожидаясь ответа и еще не подозревая о том, что его самые страшные представления окажутся жалкими перед лицом реальности. Ответа от ближайшего к буру узла он не получил. Только через две минуты дошло послание от рабочих, находящихся на два уровня выше текущих бурильных работ.

Тонкая лента бумаги медленно выползала из аппарата, неся одно-единственное слово: «КРИКИ». Адамс запросил разъяснений, но телеграф молчал. Ещё через минуту аппарат снова заработал и, словно брезгуя, выплюнул новый клочок. Дрожащая рука инженера потянулась к нему. Снова одно слово: «КРИКИ». Сигнальная лампа показала, что теперь сообщение пришло с уровня, расположенного еще на два ближе к поверхности.

Адамс закурил новую сигарету, пытаясь взять себя в руки. Внизу что-то случилось. Должно быть производственная авария. Бур поврежден и пострадали люди. Но рабочие, отправившие вторую телеграмму, физически не могли слышать крики с нижнего уровня. Он вздрогнул, когда аппарат заработал снова — на этот раз надолго.

Сообщения сыпались одно за другим. Первые два повторяли предыдущие. Затем они стали развёрнутее, но не менее жуткими.

«Что-то поднимается»

«Слышим внизу крики»

«Внизу крик»

«Смерть»

«Пуст»

«Беги»

Депеши приходили с разных уровней, но суть их была одинаковой. Автор предпоследней явно не успел дописать слово до конца. Адамс отчаянно ударил себя по щеке, пытаясь протрезветь от ужаса. Горняки не были трусами, но их что-то напугало. Что-то, чему они не могли дать названия. Будь это обвал или выброс газа, они бы написали прямо или использовали аварийный код.

Инженер вскочил и, захлопнув дверь, бросился к трибуне, где восседали директора «Рандголда». Он умолял их начать эвакуацию, но тщетно. Ослеплённые властью, они не могли поверить, что момент триумфа способен обернуться концом света.

Служба безопасности тут же увела его за трибуны, чтобы сумасшедший инженер не нервировал почётных гостей. А в это время стол телеграфной станции покрывался новыми и новыми депешами, полными отчаяния.

Первые вестники из подземного царства появились на поверхности пятнадцать минут спустя. Адамс, которого уже отпустили, сразу понял, что означало то незаконченное «ПУСТ» в одной из последних телеграмм. «ПУСТОТА». Именно это слово пришло бы ему на ум, увидь он этих существ.

Позднее их назовут Войдами. Какой-то астроном усмотрел в их облике сходство с космическими пустотами, чёрными провалами на фоне усыпанной звездами вселенной. Название прижилось, став лингвистически универсальным для всех уцелевших языков мира.

Столица «Рандголда» вымерла за несколько часов. Оставшись без руководства, город не смог оказать организованного сопротивления. Нужно отдать «Рандголду» должное — его сотрудники, находясь в секундах от гибели, успели разослать предупреждения конкурентам.

Получив телеграммы, две компании лишь отмахнулись, решив, что Рандголд использует хитрую уловку и желает затормозить ход работ. «Дайхайку», бывшую в шаге от прорыва, зловещая весть и вовсе не застала. Всего через час после трагедии в «Рандголде» их бур повторил судьбу предшественника. Им повезло лишь в том, что шахты находились вдали от городов, что позволило им уцелеть.

Появившись на поверхности, новый вид быстро завоевывал пространство. В какой-то момент возникла реальная угроза полного истребления. Но в каждой из уцелевших корпорации нашёлся свой Фридрих Кнеллер. В итоге человечество на долгие века оказалось заперто в городах-крепостях, защищённых Бегеридовыми Цепями. Три города-государства да разрозненные поселенцы западного архипелага — вот и всё, что осталось от прежней цивилизации.

Проблема была в том, что доступ к шахтам оказался утрачен. В распоряжении человечества остался лишь тот Бегерид, что успели добыть до Катастрофы. Желая расширить свои владения, люди пускали на переплавку дома и памятники, добывая ставший бесценным камень.

Размышления Рихарда прервала рука сидевшего впереди Виланда. Она потянулась назад и незаметно положила на парту сложенную в несколько раз записку. Ладонь Риха мгновенно накрыла запрещённый предмет. Следя за взглядом фрау Дифенбах, он медленно провёл рукой по столу и выдохнул, лишь когда смятый клочок бумаги оказался у него на колене.

Стараясь не производить шума, он развернул квадрат. На нем карандашом были начертаны хаотичные линии, понятные лишь их четверке. Придуманный Вилом шифр они учили несколько месяцев, и теперь у них был свой тайный язык. Со стороны эти каракули выглядели как бессмысленный плод творений скучающего школьника.

Дождавшись, когда учительница отвернется к окну, Рихард опустил взгляд и мгновенно расшифровал послание: «Всё в силе. После школы — вылазка». Его пальцы сжали бумагу. Ладонь вспотела. Записка исчезла в кармане за секунду до того, как взгляд фрау Дифенбах вернулся с солнечного пейзажа к классу.

Оставшиеся два часа урока оказались для Рихарда пыткой. Он все не понимал, как Уль, проснувшийся вскоре после опроса, сохраняет ледяное спокойствие. Тот тоже получил записку, но не от Вила, а от Кристы Фальк. Она не была зашифрована и, скорее всего, содержала признание в любви, но Уль даже не развернул ее, сунув в карман.

Рихард злился на него и за это. За прошедшие месяцы он узнал Уля лучше и понимал, что тот поступает так не из высокомерия, но со стороны это выглядело именно так. Криста была одной из самых красивых девочек в классе и как часто это бывает сделать первый шаг ей было особенно тяжело. Рихард видел, как потухли ее глаза, когда ее чистосердечное признание отправилось в карман, чтобы позже оказаться в мусоре.

Лекция фрау Дифенбах была отточена годами. Последние слова она произнесла за мгновение до того, как в коридоре прозвенели часы. Никто из учеников не посмел пошевелиться. Они слишком хорошо знали, как ценит их учительница порядок и как ловко орудует розгами.

Рихард и Уль поднялись из-за парт лишь тогда, когда фрау Дифенбах взяла тряпку и начала стирать с доски следы мела. Условный знак, означавший конец урока. Ученики поспешно покинули класс.

Двухэтажное здание школы было небольшим. В последние годы из-за низкой рождаемости в окраинных кварталах многие школы закрыли. Теперь, чтобы учиться, Рихарду и его друзьям приходилось каждый день пересекать границу квартала по мосту, проложенному над железнодорожными путями окружной линии. Пограничные кварталы Чейнстокса находились в зоне риска и оттого их периметры были буквально исчерчены Цепями.

Место, в котором жил Рихард насчитывало не больше двух дюжин трехэтажных домов, каждый из которых имел четыре подъезда. На почти две тысячи жителей квартала приходилось три десятка сотрудников жандармерии и один Видящий.

Сбившись в кучку, четверка направилась к дому. Впереди был пропускной пункт. Идя вдоль границы кварталов, они старались даже намёком не касаться в разговоре предстоящей вылазки. Тонкая, но непреодолимая трёхметровая стена из бетонных плит, увенчанная колючей проволокой, опоясывала периферийные кварталы. Через каждые пять метров в неё был инкрустирован Бегерид, а внутри, подобно артериям, тянулись передающие ток провода.

Попасть из одного квартала в другой можно было лишь через редкие пропускные пункты. Рихард с привычным интересом разглядывал солдат в синеватой форме. На плече у каждого висела винтовка. Как большинство мальчишек его возраста, он души не чаял в оружии и не упускал ни единой возможности им полюбоваться. В стоявших по бокам вышках располагались пулемётные гнёзда, но рассмотреть их как следует Риху никогда не удавалось.

Среди солдат можно было легко определить офицера — на его поясе висело множество разноцветных капсул. Рядом с ним из земли торчали пневмотрубки, служившие почтовыми каналами в разные точки города. На всех перекрёстках тоже виднелись прозрачные цилиндры. Эта система позволяла жандармам оперативно реагировать на правонарушения. Кроме того, любая улица имела как минимум один столб с репродуктором на вершине.

Рихард никогда не нарушал закон, но неосознанно испытывал страх перед этими безжизненными устройствами. Работали они нечасто, и поводов было всего два. Первый, как правило, радостный — обращение канцлера. Стук же метронома означал, что жандарм или Видящий вышли на охоту.

С детства Риха учили, что, услышав мерный стук, нужно замереть на месте и не шевелиться, пока репродуктор не замолчит. Система работала так, что при выявлении нарушения жандарм отправлял через пневмотрубку сообщение в участок. Дежурный офицер запускал репродукторы и в этот момент жизнь в квартале замирала. Услышав монотонное постукивание, можно было сделать лишь пять шагов, чтобы уйти с проезжей части на тротуар. Это правило не распространялось только на самих стражей порядка, матерей с малолетними детьми и рабочих у станков.

Любой, кто продолжал двигаться спустя пять секунд после включения метронома, мог быть законно убит. Кто-то назвал бы эти методы жестокими, но ещё несколько десятилетий назад Чейнстокс был охвачен преступностью, а суровые времена требуют решительных мер. Отыскать на опустевших улицах единственного движущегося человека для жандармов не составляло труда.

Как только преступник получал своё, репродукторы умолкали. Иногда воздаяние занимало минуты, но однажды Рихард простоял неподвижно почти три часа, едва не обмочив штаны. Когда он наконец смог пошевелиться, спина сильно болела от долгой статичной позы.

Оказавшись в своём дворе, компания остановилась, чтобы дать Вилу время уточнить обстановку на Цепи. Рут тут же направилась к единственному во всей округе дереву — древнему дубу, росток которого взошёл ещё до того, как люди перестали быть единоправными хозяевами поверхности планеты. К самой толстой ветви были привязаны качели. Рут ловко запрыгнула на них, а Рихард с замиранием сердца наблюдал, как ветер колышет её волосы.

Уль молча уселся на землю, прислонившись спиной к шершавому стволу. Рихард завидовал его умению не ощущать дискомфорта в тишине. Сам он всегда испытывал зуд, когда в разговоре возникала пауза. Ему казалось, что виноват в молчании именно он, а значит, он и должен его нарушить.

— Вы уверены, что нам стоит это делать? — полушепотом спросила Рут, остановив качели.

По её опущенному взгляду было заметно, что её одолевают те же сомнения, что и Рихарда. Он уже хотел её поддержать, чтобы найти лазейку из ловушки, в которую они сами себя загнали, но Уль опередил его.

— Разумеется. Разве вы не хотите посмотреть, как выглядит мир за чертой? Вы что, испугались? — Уль говорил уверенно, но также тихо.

Рихарду действительно было страшно, но признаться в этом при Рут он не мог. Принимать сторону Уля и оставлять её одну тоже не хотелось, поэтому он сделал вид, что вопрос риторический. К счастью, на горизонте показался Вил, и неловкая ситуация разрешилась сама собой.

— Техники уже с трудом отличают отвёртку от ключа. Патруль только начал обход. У нас есть окно минут в двадцать. Можем идти, — прошептал он заговорщическим тоном.

Риху пришлось заставить себя сделать первый шаг. Четвёрка благополучно миновала отделявшее их от Цепи пространство, не вызывая подозрений. Прямо у стены стояла ничем не примечательная будка. За её дверью таился спуск в подземные тоннели для обслуживания коммуникаций.

Вил безуспешно старался скрыть дрожь своих пальцев, когда его рука опустилась в карман и выудила из него небольшой ключ. Он стащил его у отца еще неделю назад, заставив того думать, что ключ тот потерял, когда в очередной раз решил провести вечер в компании с бутылкой. По протоколу следовало сменить замок, но Вил знал — отец никогда не признается в утрате, чтобы не схлопотать штраф. Отец договорился с товарищем, одолжил его ключ и через знакомых тайно изготовил копию.

Крупная ладонь Вила обхватила замок и вставила ключ. Поворот, и сжатая его тисками подкова отскочила. Аккуратно, словно их мог кто-то услышать, он снял замок и решительно ухватившись за ручку потянул ее вниз.

Дверь распахнулась, и четверых окатило мраком подвальной прохлады. Уль первым шагнул в темноту, начав спуск по ступеням. Рих дождался, когда все скроются внизу, и лишь тогда закрыл дверь, отрезав последний источник естественного света. На ощупь, отсчитывая ступеньку за ступенькой, он спустился вниз, пока его вытянутая рука не уперлась в спину Рут.

— Идем, — прошептал Уль, уловив возню позади и поняв, что все в сборе.

Контраст между знойным днем наверху и сырым холодом подземелья был так резок, что кожа Рихарда покрылась мурашками. Хотя он не мог с уверенностью сказать, что причиной тому был не охвативший его страх. Он впервые в жизни сознательно нарушал правила города.

Несколько поворотов и они оказались в длинном коридоре, где, к общей радости, горел свет. Одинокая лампочка метрах в двадцати впереди и несколько индикаторных огоньков освещали мрачный тоннель.

Рихарду и Улю пришлось приподнять Вила, чтобы тот дотянулся до верхней полки висящего на стене ящика. Дверца должна была быть заперта, но рабочие давно махнули на протокол рукой. Пальцы Вила на ощупь нашли отвёртку, после чего он дал знак, что его можно опускать.

Пройдя еще несколько метров вперед, он опустился на колени и ощутил на своем лице легкое дуновение ветра. Вентиляционная шахта осталась здесь с лучших времен, когда квартал, в котором вырос Рихард, еще не был пограничным. Раньше его дом и внешний мир разделял ещё один квартал, но тому не повезло — он подвергся Загрязнению.

Вил принялся выкручивать винты, удерживавшие решётку. Один за другим они со звоном падали на каменный пол, где их тут же подбирал Уль. Избавив преграду от оков, он ухватился пальцами за прорези и потянул на себя.

Две попытки ни к чему не привели, но в третий раз металл с пронзительным скрежетом поддался. В последний момент Уль и Рих успели подхватить решётку, не дав ей с грохотом рухнуть на пол. Перед замершей четверкой зияла пустота. Проём был тесноват для взрослого, но ребёнок средней комплекции вполне мог пролезть.

После минуты тягостного молчания, в течение которой каждый в последний раз взвешивал риск, Уль первым исчез во тьме. Пока остальные ползли на коленях, Вил ловко подпрыгнул и снял с нижней полки гаечный ключ. Перед тем как последовать за друзьями, он на мгновение задумался, брать ли инструмент с собой. Он единственный сообразил, что в конце пути их ждёт такая же решётка. Страх боролся с любопытством и проиграл. Спустя пару минут он догнал замыкавшую цепочку Рут. Расчёты Вила оправдались и вскоре Уль уткнулся в новое препятствие.

— Здесь тупик, — его голос в темноте звучал приглушенно и немного непривычно.

— Это не тупик. Здесь такая же решётка. Нащупай гайки. Я передам ключ, — выдохнул Вил, признаваясь в своей предусмотрительности, устраняющей последнее препятствие.

Инструмент передали по цепочке, пока он не оказался в руках Уля. В отличие от Вила, он держал гаечный ключ впервые, и работа заняла немало времени. Все это время Рихард пытался справиться с накатывающей паникой. Ему казалось, что стены шахты смыкаются. Он явственно чувствовал, как всё его тело, несмотря на прохладу, покрывается потом. Он был на грани истерики, но в этот момент ощутил на своей ноге прикосновение руки Рут. Ей было так же страшно, и она искала поддержки.

Уль справился с последней гайкой и с силой толкнул решётку плечом. Грохот заставил всех замереть, вжимаясь в холодный металл стен. Рихард судорожно прислушивался к звенящей тишине, будто ожидая, что созданный ими шум привлечёт чьё-то внимание.

Ничего не произошло. Набравшись духу, они продолжили путь. В бетонном гробу цилиндрической формы едва хватало места, чтобы вчетвером встать в полный рост. Почти в двух метрах над головами виднелась тонкая полоска дневного света. Какой-то старый плакат лежал на решетчатом люке, перекрывая большую часть солнечного света.

Рихард встал на плечи Вилу, взмыл вверх и ухватился за перила металлической решётки люка. Просунув пальцы в щель, он нащупал край и потянул. Поток ослепительного солнечного света ворвался в подземелье. Рих попытался приподнять крышку, но та, судя по весу, была чугунной.

Уль подсадил Рут на плечи, чтобы та помогла. Они оказались слишком близко друг к другу, и Рихарду потребовалось усилие, чтобы оторвать взгляд от её слегка раскрасневшегося лица и вернуться к задаче. Тяжёлый люк наконец сдвинулся и медленно пополз в сторону.

Рихард первым ухватился за землю и, подтянувшись, выполз на поверхность. Он мгновенно окинул взглядом окрестности, но мир за Цепью почти ничем не отличался от привычного. Рядом с отверстием лежал выцветший на солнце плакат, когда-то скрывавший люк. Присмотревшись, Рих не смог разобрать его содержание так как тот был уже очень старым. Наклонившись над провалом, он подал руку Улю. Следом на поверхность выбралась Рут. Она наотрез отказалась оставаться одна в мрачном подвале

— Мы найдем веревку, — негромко сказал Уль оставшемуся внизу Вилу.

Поиски не заняли много времени. В ближайшем дворе они нашли короткий трос, натянутый между двумя железными столбами — когда-то здесь сушили бельё. Вернувшись к люку, они привязали верёвку к ближайшему дереву, которых здесь было куда больше, чем в их квартале, и помогли Вилу подняться.

На его лице Рихард увидел то же разочарование, что испытал сам. Пространство за Цепью было овеяно легендами, но реальность оказалась будничной. Всё вокруг выглядело так, как выглядел бы их родной дом, оставленный лет на сто без присмотра.

Здесь не было следов борьбы. Казалось, люди в один день просто встали и ушли. В отсутствие человека квартал поглотила растительность. Деревья почти доросли до крыш. Конечно, здания обветшали и были непригодны для жизни, но больше всего Рихарда поразило отсутствие репродукторов и пневмотрубок. Он-то был уверен, что они в городе были всегда.

Четвёрка нерешительно приступила к исследованию открывшегося мира. Каждый боялся отойти слишком далеко от люка, который оставался единственной нитью, связывавшей их с привычной жизнью. Но с каждой минутой любопытство к неизведанному перевешивало голос осторожности.

Уль первым шагнул в подъезд одного из домов. Ступени крошились под ногами, оставляя чёткие следы в каменной пыли. На первом этаже Рихард заметил стойку, забитую газетами. Потянув за край, он едва не порвал хрупкую бумагу, рассыпающуюся в труху.

Второй попыткой ему удалось аккуратно извлечь стопку и разложить её на полу. Развернуть листы было невозможно, они прошли через столько циклов сырости и сухости, что были не прочнее снежинки.

Ребята столпились вокруг находки, с трепетом изучая артефакты прошлого. Пожелтевшие страницы не могли сообщить потомкам ничего существенного так как буквы расплылись в единые серые пятна. Лишь названия издательств ещё угадывались на первых страницах. Рихард с удивлением насчитал не меньше семи разных наименований. Всю свою жизнь он был уверен, что единственной газетой в городе был «Чейнстокский вестник».

Рих любил воскресенья именно за то, что в этот день почтальон разносил в расставленные на улицах стойки бесплатные экземпляры. После подавляющего числа страниц посвященных достижениям города, его планам на безусловно светлое будущее и сообщениям о происшествиях, шла небольшая колонка, посвященная рассказам для детей и подростков. В них юный читатель мог познакомиться с героическими образами, которые с детства должны были привить ему надлежащие нравственные ценности.

Конечно, тогда Рихард еще не считывал основной посыл и просто наслаждался талантливо построенными историями, захватывающими его так сильно, что под кроватью скопилась не одна стопка выпусков «Чейнстокского вестника» изданных за последние пару лет.

В силу своего юного возраста, он был уверен, что любимая им газета единственная в своем роде и так было всегда. Тем не менее, прямо сейчас перед ним лежало доказательство обратного. Не меньше семи различных наименований легко считывались со страниц отслужившей свой срок бумаги. Да, не все из них можно было разобрать побуквенно, но очертания позволяли убедиться в том, что представленные экземпляры точно не идентичны друг другу.

— Давайте поднимемся, — предложил Вил.

Рука Рихарда легла на проржавевшие перила. Никто не договаривался, но все инстинктивно ступали так, чтобы не издать ни звука. На втором этаже перед ними предстал длинный коридор, уходящий в темноту, по обе стороны которого зияли проёмы когда-то жилых квартир. Двери сгнили и теперь безвольно висели на петлях словно висельники.

Неприкрытым оставался лишь один вход. Рихарда насторожило, что дверь отсутствовала вовсе, а вокруг косяка стена была изрезана глубокими трещинами. Уль первым нырнул в проём, на мгновение опередив Вила.

Гостиная выглядела так, словно по ней пронёсся ураган. Разбитый комод, разбросанные ножки стола, осколки стекла. Все это не было похоже на естественное разрушение. Рут подошла к лишённому стекла окну и увидела рядом с ним одинокий ботинок взрослого мужчины.

— Предлагаю взять что-нибудь на память и убираться отсюда, — выдохнул Рихард, озвучив мысль, посетившую в тот момент каждого.

Спорить никто не стал. Все засуетились, вглядываясь в груды хлама, но комната подверглась такому разгрому, что найти что-либо ценное не представлялось возможным. Даже детская фантазия не могла наделить смыслом эти бесформенные обломки, чтобы придать им значимости. В квартире была ещё одна комната, но от неё веяло чем-то тяжёлым и злым. Риху ужасно не хотелось туда заходить.

Понимая тщетность поисков, они нехотя обратили взоры к зловещей комнате. Четыре силуэта замерли на ее пороге. Все они чувствовали, что следующий шаг вперёд навсегда изменит их, но незримая сила подобно магниту, влекла их внутрь.

Вил поддался её чарам первым. Рихард, шагнув за ним, сразу ощутил, как изменился воздух — он стал спёртым, пыльным, с привкусом тления. Сама комната оказалась не такой страшной, как можно было ожидать. Большая кровать и перевёрнутая детская люлька выдавали в ней спальню.

Она пострадала куда меньше гостиной. Единственным свидетельством чужого вторжения был высокий шкаф. Его дверцы были сорваны с петель грубой силой. На боковинах с внешней стороны зияли глубокие вмятины, оставленные чем-то тяжёлым и безжалостным.

С порога Рихард не видел, что хранится в глубине шкафа, и желания выяснять это у него не было. Уль, набравшись смелости, первым обошёл кровать. Добравшись до шкафа, он замер, словно перестав дышать. Рих пытался разглядеть выражение его лица, но Уль встал так, что солнечные лучи, пробивавшиеся через выбитое окно, окутали его силуэт слепящим золотистым ореолом.

Почувствовав, что товарищу нужна поддержка, Рихард медленно подошёл к нему. Он старался не смотреть в сторону шкафа, сосредоточившись на лице Уля. Тот был на несколько оттенков бледнее обычного. Рих через силу заставил себя повернуться.

В лишённом дверок гардеробе нашли своё последнее пристанище два скелета. Один, крупный, прижимал к себе второй, маленький. Рихард не раз видел работу Видящих, но никогда смерть не была к нему так близка. Ноги предательски подкосились. Он хотел положить руку на плечо Уля, чтобы увести его прочь, но в этот момент краем глаза уловил движение. Каждый волосок на его теле встал дыбом.

Рихард рванул Уля вниз, заставив того присесть. Прижавшись к стене и едва не стукнувшись затылком о подоконник, он чувствовал, как сердце рвётся из груди. Пугали его не скелеты. До глубины души его испугало существо, словно сошедшее со страшной иллюстрации в школьном учебнике. За долю секунды он успел разглядеть нечто, всем своим видом кричащее о своей чуждости этому миру.

— Давайте уже возвращаться, — произнес ничего не подозревавший Вил.

Рихард не успел его остановить. Он почувствовал, как существо во дворе замерло, а в следующее мгновение сорвалось с места с немыслимой скоростью. Рих приподнялся как раз вовремя, чтобы увидеть, как оно начало огибать дом, направляясь к подъезду.

— Надо бежать! Немедленно! — крикнул он и первым вскочил на ноги.

— Что происходит?! — с дрожью в голосе спросила Рут.

— Войд! — это слово заставило побледнеть всех.

Рихард первым вскочил на подоконник и прыгнул вниз. В обычный день он никогда бы не отважился на такое, но страх перед тем, что шло за ними, был сильнее. Он удачно приземлился, лишь ободрав колено о небольшой камень, скрытый в высокой траве. Следом прыгнул Вил. Тот приземлился недалеко, но звук, который он при этом издал, не сулил ничего хорошего. Рихард раздвинул траву и с облегчением выдохнул — сломалась не нога Вила, а кость давно истлевшего скелета, на конце которой не хватало как раз одного ботинка.

Следом приземлилась Рут, и Рихард помог ей подняться. Последним спрыгнул Уль. К этому времени из подъезда уже донёсся грохот, говорящий о том, что их преследователь был близко. Не сговариваясь, они бросились к единственному пути к спасению.

Рих боялся оглядываться, каждую секунду ожидая, что его спины коснётся сама смерть. На площади он мельком увидел бесформенную груду, состоявшую из останков десятков тел. Раздумывать о причине столь массовой гибели было некогда. Добежав до угла, Уль выглянул из-за стены, проверяя путь. Не раздумывая, он рванул вперёд, увлекая за собой остальных. В тот же миг из соседнего двора вырвалась главная причина их паники.

Порой Войдов называли Пустотами и у этого были вполне объяснимые причины. Похожее на призрака существо и правда казалось пятном идеально чёрного цвета, не принадлежащим материальному миру. Оно не имело ни формы, ни конечностей в человеческом понимании. Казалось, оно безуспешно пыталось эту самую форму обрести. Из его основы во все стороны постоянно вытягивались и снова втягивались длинные, конические щупальца, словно ослабевающая и вновь натягивающаяся резина. Оно поглощало не только свет, но, казалось, и сам звук. Рихард мгновенно понял, что существо окажется у люка раньше них. Тем не менее, выбора не оставалось, и они бежали, надеясь, что хоть кому-то повезет.

Мгновение. За ним другое. И вот уже Рихард не слышит биения собственного сердца. Пятно втягивало в себя окружающее пространство, будто два мира боролись за право называться реальным. Одно из щупалец едва не коснулось Уля. Рих понял, что в следующий раз оно не промахнется.

Щупальце втянулось, готовясь к новому выбросу, но произошло нечто невероятное. Глаза Рихарда ослепила вспышка, а чёрное пятно резко сменило траекторию, отдаляясь от них.

Четвёрка остановилась, зажмурившись. Когда зрение вернулось, они увидели позади себя ещё одно такое же существо. Единственным его отличием был ослепительно-белый свет, который оно излучало. Рихард начал медленно пятиться к люку. Светящееся пятно дёрнулось. Иллюзии рухнули. Более сильный хищник просто отогнал конкурента от добычи и теперь намеревался забрать своё.

Рут и Уль первыми прыгнули в люк, едва не столкнувшись друг с другом. За ними последовал Рих, не думая о том, на что или кого может приземлиться. Проваливаясь в темноту, он увидел, как светящаяся пустота настигает Вила. Тот в последний момент прыгнул вперёд, словно ныряя в воду.

Успевший встать на ноги Рихард увидел в проёме его лицо и вытянутые вперёд руки. Он зажмурился, ожидая глухого удара товарища о землю, но его не последовало. Вил повис в воздухе. Его ноги, поднятые кверху, не касались ничего, кроме обволакивающего их света.

Глаза Вила распахнулись от ужаса, когда его потянуло вверх. Уль подпрыгнул и вцепился в его руки. Рихард тут же обхватил Уля за талию и изо всех сил потянул вниз. Через мгновение он почувствовал, как руки Рут обвили его за пояс.

Свет проникал через люк, поглощая Вила всё больше. Скоро Уль видел лишь его лицо, искажённое страхом. Мгновение и он застыл, увидев своё собственное отражение в глазах товарища. Его пальцы рефлекторно сжимали кисти Вила, но тянуть вниз он уже не мог. Хотелось зажмуриться, но свет парализовал его. Зрачки Уля буквально выцветали от обжигающего излучения.

Внезапно всё кончилось. Вил рухнул вниз, приземлившись на сбившуюся в кучу троицу. В отверстии люка ещё несколько секунд виднелись отголоски свечения, но вскоре они исчезли. Ребята расползлись по сторонам, ища опору в холодных стенах тоннеля. Реакция у всех была разной. Вил и Уль выглядели отрешёнными, словно свет выжег их изнутри, оставив лишь пустые оболочки. Рут, обхватив колени, билась в беззвучной истерике, её зубы выстукивали дробь.

Рихард и сам едва сдерживал дрожь, но именно он первым пришёл в себя. Он поднял Рут и буквально втолкнул её в узкую вентиляционную шахту. С остальными было сложнее. Оцепенение не отпускало их, они были похожи на манекенов.

Ему помог страх. Страх, что существо вернётся. У Рихарда не было объяснений, почему охотник отпустил свою добычу. Уперевшись ногой в стену, он схватил Вила и потащил вперёд. Тот покорно пополз. Вернувшись за Улем, Рихард навсегда запомнил его пустой, ничего не выражающий взгляд.

В узком тоннеле Рихард полз последним. Впереди него Уль двигался с раздражающей, механической медлительностью. Сложно было подобрать слова, чтобы описать то облегчение, что охватило Риха, когда он вновь увидел ту самую одинокую лампочку в техническом коридоре под Цепью. Оглядев друзей, он понял, что теперь только он может мыслить более-менее здраво.

Он подошёл к Вилу и Улю и, пошарив в их карманах, извлёк гаечный ключ и болты. В гробовой тишине он установил вентиляционную решётку на место и тщательно закрутил каждый винтик.

— Мы в безопасности, — прошептал он, больше надеясь, чем веря.

Они выглядели ужасно. Грязная одежда, ссадины, застывшая на лицах маска ужаса. Рихард подошёл к Рут и заставил её подняться. Нервными движениями он поправил её волосы и попытался разгладить мятое школьное платье.

— Вот что мы сделаем. Квартира Уля ближе всех, отец ещё на работе. У нас есть час. Отмоемся там. Если повезёт, нас никто не заметит, — сказал он, обретая уверенность, которой минуту назад у него еще не было.

Он никогда не видел себя в роли лидера, но сейчас никто из присутствующих не мог предложить кандидатуру лучше. Рут одобрительно кивнула, и её взгляд придал Рихарду сил. Остальные оставались безучастны. Вил что-то беззвучно шептал. Опираясь друг на друга, они поднялись на поверхность и зажмурились от яркого солнца.

Теперь Рут шла впереди, а Рихард замыкал шествие, следя, чтобы никто не отстал. Впереди уже виднелся их дом. Благодаря Видящим, Рихард никогда не считал его надёжной крепостью, но сейчас он больше всего на свете хотел оказаться за его стенами.

Он понял, что они попались, за секунду до того, как услышал первый стук. Расположенные на столбах репродукторы издали шорох, сравнимый с тем, что воспроизводит установленная на патефон пластинка, когда ее только коснулась игла. Метроном начал свой разбег, когда до дома оставалось совсем чуть-чуть.

Они успели добраться до густых кустов, росших у самого подъезда, но всё ещё находились на тротуаре. Пятый стук возвестил о том, что дальнейшее движение может быть расценено как преступление, наказанием за совершение которого будет смерть. Правило, вбитое с детства, приковало их ноги к асфальту прочнее цепей. Утешало лишь то, что даже Вил и Уль, погружённые в собственный шок, услышав мерный стук, замерли как вкопанные.

Рихард судорожно водил взглядом по округе. Поблизости никого не было, лишь метрах в пятидесяти, у поворота, стоял пожилой мужчина. Кажется, он отвечал за чистоту воды в канализационных трубах квартала.

Выстрел. Резкий, сухой, как щелчок розг. За ним короткий, обрывающийся на высокой ноте женский крик. Ещё один выстрел, и воцарилась тишина, которую нарушал только монотонный стук метронома. Рихарду было страшно, но он мысленно благодарил судьбу, что в этот раз охота велась не за ними.

Но время шло, а маятник не умолкал. Выстрелы зазвучали снова и теперь уже со всех сторон. Некоторые раздавались так близко, что, казалось, доносились из соседнего подъезда. Сердце Рихарда едва не остановилось, когда из-за угла показался жандарм.

По длине волос и плавности движений можно было понять, что это женщина. В её руках лежала винтовка. Она остановилась напротив замершего у поворота мужчины, и сама на несколько секунд превратилась в статую. Потом, с невообразимой резкостью, ствол взметнулся вверх. Выстрел. Мужчина дёрнулся, будто от внезапного оклика, и на следующем ударе маятника плавно осел на землю.

Вся четверка к этому моменту уже прекрасно понимала, что происходит нечто ужасающее. Тот мужчина не совершал преступления. Рихард первым осознал, что лучшей тактикой будет стать невидимым. Вместе с Рут они втолкнули Вила и Уля в гущу кустов, прежде чем жандарм смогла их заметить.

Сердце Рихарда бешено колотилось. Чем ближе она подходила, тем знакомее становились её черты. Когда она поравнялась с их укрытием, Рихард едва не вскрикнул, узнав в стрелке свою мать. Никогда прежде он не видел в её глазах такой смеси животного страха, боли и покорности судьбе.

Из ближайшего подъезда выбежала женщина. Увидев жандарма, она бросилась назад. Меткий выстрел настиг её. Тело рухнуло на тротуар, а выброшенная вперёд рука безжизненно упала на проезжую часть. Рихарду хотелось кричать, но сейчас в матери он видел не любящего человека, а угрозу. Рут, словно угадав его порыв, крепко сжала его руку и взглядом приказала молчать.

Оглядев двор, жандарм скрылась в подъезде. Вокруг творился ад. Крики, мольбы, выстрелы — всё слилось в единую симфонию ужаса. Осознав, что оставаться здесь смертельно опасно, они решили пробиваться к школе. Им почему-то казалось, что фрау Дифенбах, их главный школьный страх, сможет их защитить от страха новоприобретенного.

Перебежками, от куста к кусту, они двигались к границе квартала. Рихард, привыкший, что Вил бездумно следует за ними, упустил момент, когда тот остановился. Остальные уже укрылись в зарослях сирени, а Вил так и остался стоять посреди дороги.

— Папа, — прошептал он, глядя на мужчину, бегущего к нему.

В глазах инженера Цепи не осталось и следа утреннего опьянения, лишь чистый, нечеловеческий ужас. Выстрел. Он не добежал до сына метров десять. Ноги подкосились, и он тяжело рухнул на асфальт, оказавшись на коленях. Вил рванулся к нему, пытаясь помочь подняться. Рихард сделал движение, чтобы выбежать, но Рут снова удержала его.

Выстрел. Алая краска брызнула на лицо Вила. Тело отца безвольно обмякло. Видя, что мальчик не способен бежать, жандарм медленно приблизился, накрыв его своей тенью.

— Мне жаль. Хотел бы я быть на твоём месте. Я сделаю это быстро. Ты даже не поймёшь, — прозвучал усталый, печальный голос.

Вил равнодушно поднял залитое кровью лицо навстречу дулу из которого выглядывала его смерть.

— Хорошо, — только и сказал он.

Выстрел оглушил Рихарда. Тело Вила отбросило назад, как тряпичную куклу. Рут судорожно вдохнула, чтобы закричать, но Рихард успел зажать ей рот ладонью. Он почувствовал, как её зубы впиваются в его кожу, и едва сдержал стон. Уль же просто смотрел в пустоту, не меняясь в лице.

Они уже собрались бежать дальше, когда на улице появился ответ на главный вопрос. Жандарм, только что застреливший Вила, сам стал добычей. Он отступал, паля из винтовки в чёрное пятно, неумолимо плывущее за ним. Пули проходили сквозь пустоту, не причиняя ей вреда. Приблизившись, Войд будто превратился в магнит для плоти.

Спина жандарма выгнулась, его начало втягивать в черноту. Раздался оглушительный хруст ломающихся костей и нечеловеческий вопль. Через секунду пятно выплюнуло его обратно — высохшую, бесформенную оболочку, отброшенную за ненадобностью.

Картина была ужасна, но теперь всё вставало на свои места. В Цепи произошёл разрыв. Войды проникли внутрь. Квартал признан загрязнённым и подлежал очистке. Рихард отчаянно надеялся, что их вылазка не стала тому причиной. Иначе, выживи он сегодня, этот груз вины он понесёт с собой до гроба.

Дождавшись, когда Войд скроется, они побежали к границе. Этот путь до школы Рихард проделывал сотни раз, но сегодня он казался бесконечным. Самый страшный кошмар стал явью, и пробуждения ждать не приходилось.

Они добрались до последнего дома, когда за ним загрохотали пулемётные очереди. Им пришлось продолжить свой путь, ведь другого плана у них попросту не было. Тем не менее, все они понимали, что пути из квартала нет.

Согласно протоколу, при прорыве Цепи квартал немедленно закрывался на карантин, что на языке властей означало «полное очищение». Сначала эту работу выполняли жандармы. Если они не справлялись, к делу подключался институт изучения Бегерида. Капсула пневмопочты давно должна была дойти, а значит, грузовик без окон уже мчался к их блокпосту.

Рихард выглянул из-за угла и замер. На небольшой площади перед пропускным пунктом столпились люди. Некоторые, судя по неестественным позам, уже предприняли попытку прорыва и полегли под огнём пулемётов на вышках. Маятник всё отбивал свой такт, но обречённым уже было не до правил. Лишь немногие оставались на месте, и среди них Рихард с ужасом узнал фрау Дифенбах.

Она не походила на железную леди которую они знали. Это была просто напуганная женщина. Она жила в том же квартале, где находилась школа, и сегодня после уроков зашла к одному из отстающих учеников. Не пройдя и тридцати метров по 267-му кварталу, она услышала маятник. Вернуться не успела. Её острый, привыкший подмечать любое движение взгляд, поймал знакомую тройку. Она смотрела на Рихарда, пытаясь что-то сказать без слов, но он отказывался понимать.

Увлекшись разгадкой невербального послания, Рих не заметил, как из-за стены появился молодой жандарм. Проходя между Рихардом и его учителем, он смотрел точно прямо и кого он заметит первым было большим вопросом.

— Ну, и долго я еще буду ждать, герр Нойманн? — громко и властно, как на уроке, неожиданно произнесла фрау Дифенбах.

Жандарм вздрогнул и резко развернулся, поднимая винтовку, но, узнав голос, опустил ствол.

— В чем дело? Вы забыли о долге? Забыли всё, что я вбивала в вашу пустую голову годами? — ее голос срывался.

— Я… — плечи юноши бессильно обвисли.

Приглядевшись, Рихард узнал в нём недавнего выпускника их школы. Форма на нём была совсем новой.

— Не мямли! В конце концов, ты делаешь мне одолжение, — её голос вновь приобрёл стальные нотки.

Звук выстрела заставил Рихарда вздрогнуть. Они не стали дожидаться развязки этой добровольной казни, истинной целью которой было выиграть им время. Покинуть квартал было невозможно, и они, повинуясь стадному инстинкту, поползли вдоль бетонной стены, держась поближе к границе. Рихард сжимал руку Рут. Какой же глупой сейчас казалась ему его недавняя ревность и неуверенность.

Уль шёл позади, и казалось, весь окружающий ужас его не касается. Рихард тоже ушёл в себя и потому не заметил тени, упавшей на них из-за угла старой мастерской. Проходя мимо, он не успел среагировать. Крепкая рука больно впилась в его плечо. Рихард попытался вырваться, но хватка была стальной.

— Да успокойся ты, черт возьми! — знакомый голос, и звонкая оплеуха вернула Риха к реальности.

Перед ним стоял его дядя Эберард — брат покойного отца. Он бывал у них редко, но Рих всегда радовался его визитам. Мать относилась к нему с теплотой, но их жизненные пути разошлись слишком далеко. Дядя Эб давно балансировал на грани закона, ведя весёлую и рискованную жизнь.

— Идите за мной, — его тон не допускал возражений.

Рихард с готовностью уступил ему лидерство и послушно перебирал ногами стараясь не отстать.

— Что нам делать? — спросил он, не отрывая взгляда от спины дяди.

— Слушать и не перечить. Есть одно место, о котором не знают ни жандармы, ни даже всевидящие Видящие. Я давно пользуюсь им для своих дел, — он остановился у широкой, ржавой трубы, уходившей вверх и скрывавшейся за стеной.

Эб присел и похлопал по поросшей мхом кочке. Ухватив пучок травы, он дёрнул. Холмик оказался искусственным, под ним скрывалась дверная ручка. Маскировка была сделана из старой автомобильной покрышки, обсыпанной землёй. Случайный прохожий никогда бы не заподозрил подлог.

Дёрнув за ручку, Эб открыл узкий лаз. Слишком узкий для взрослого. Рихард понял, что дядя для своих тёмных, контрабандистских делишек нанимал кого-то поменьше, но своего племянника до поры до времени берег.

— Прячьтесь. Внутри найдёте верёвку. Карабкайтесь наверх, не раскачиваясь. Доберётесь — ползите через железнодорожные пути. Сидите там до утра, потом вылезайте с другой стороны. Прикиньтесь беспризорниками, не беглецами из 267-го. Тогда есть шанс, — слова лились из него пулеметной очередью.

— А ты? Ты найдешь нас? — вырвалось у Рихарда.

Дядя не сдержал снисходительной улыбки и положив руку на голову племянника потрепал его непослушные волосы.

— Обязательно найду, — последние слова Рихард прочитал уже по губам.

Голос Эба странно прервался. Он резко обернулся, выставив перед собой странный цилиндрический предмет с куском Бегерида на конце. Одна из щупалец чёрного Войда, вырвавшаяся из-за угла, почти коснулась его, но он успел нажать кнопку. Ток в несколько ампер встретился с минералом, и щупальце, уткнувшись в невидимый барьер, расплющилось. Эб обернулся к детям. Он пытался крикнуть, но звука не было. Впрочем, он был и не нужен.

— Бегите! — беззвучно крикнули его губы.

Дважды просить не пришлось. Рихард, проваливаясь в лаз, в последний раз увидел дядю, удерживающего тёмное пятно на почтительной дистанции. Он не знал, насколько хватит заряда в этом странном устройстве.

Второй раз за день он оказывался в подземной трубе. На этот раз пространства было ещё меньше. Протиснувшись в узкую щель, он оказался внутри. Когда-то труба служила для коммуникаций, но проржавела, и власти сочли дешевле построить новую, чем ремонтировать старую.

Ухватившись за верёвку, Рихард начал подъём. Он старался не задевать стен, но один раз всё же оступился сильно ударив носком ботинка по металлу. Зажмурившись, он ожидал, что последует грохот, но вместо этого его окружала тишина, говорящая о том, что Войд все еще близко.

Добравшись до изгиба, он дождался Рут и Уля. Ползли молча, приглушённо шурша по ржавчине. По тому шуршанию, что издавали их ноги при соприкосновении с поверхностью стало понятно, что источник всех бед человечества удалился на достаточное расстояние. Труба была старая, во многих местах проржавевшая насквозь. Отдышавшись, каждый нашёл себе «окно» и прильнул к нему глазом. Внизу лежали железнодорожные пути окружной дороги, а прямо перед ними та самая площадь с блокпостом.

Выживших согнали в её центр. Сменив точку обзора, Рихард увидел, как в соседнем дворе ещё один Войд забирает очередную жизнь. Он заставил себя оторваться от леденящего душу зрелища и вернуться к главной картине. Люди на площади разделились на две группы. Жандармы в синей форме выстроились в ровную линию. Гражданские сбились в бесформенную, дрожащую толпу.

Резкая команда, не долетевшая сквозь толщу металла. Залп. Толпа вздрогнула и резко поредела. Четыре секунды на перезарядку. Ещё залп. На этот раз стрелки сами влились в толпу, добивая штыками и прикладами тех, кому не повезло умереть сразу.

Одна из немногих женщин-жандармов в квартале стояла особняком. Её руки бессильно опустили винтовку. Даже на таком расстоянии было видно, как она дрожит.

Покончив с живыми во дворах, Войды устремились к последнему скоплению людей. Их было четверо. Они вышли из разных подъездов почти синхронно, словно действуя по единому плану. Увидев надвигающуюся пустоту, мать Рихарда не побежала и не попыталась выстрелить. Вместо этого она подняла винтовку и уперла дуло себе под подбородок.

Рихард отвернулся. Глухой выстрел прозвучал для него как хлопок двери в соседней комнате. Когда он снова посмотрел, найти её в груде тел уже не удалось. Она стала частью безликой массы. В груди у него что-то оборвалось, оставив после себя ледяную, звенящую пустоту. Тело била мелкая дрожь, но слёз не было. Он смотрел, как Войды выворачивают оставшихся жандармов наизнанку, и не чувствовал ничего.

Разделавшись с живыми, Пятна ринулись к блокпосту. Но, приблизившись к стене метров на пять, они врезались в невидимый барьер. Цепь всё ещё работала, а на встречу им вышел Отряд. Рихард сразу узнал главных героев патриотических рассказов из «Чейнстокского вестника». Закованные в некое подобие плотно прилегающих к телу составных доспехов, их «латы» были инкрустированы бегеридом. Увесистый аккумулятор, висящий за спиной, обеспечивал бесперебойную подачу тока для подзарядки драгоценного минерала.

Войды попытались дотянуться до них, но их щупальца разбивались о невидимую защиту. Командир отряда поднял странную винтовку, от которой к его доспехам тянулись провода в гибких шлангах. Несмотря на близость стрелка и пятна, Рихард смог расслышать выстрел. Бегеридовая пуля прошла сквозь мглу подобно одинокому лучу света и Рих впервые стал свидетелем крика самой Тьмы.

Остальные тут же разбежались, но тот которого ранили утратил свою прежнюю скорость. Члены отряда окружили его, сомкнувшись плечом к плечу. Их индивидуальные поля слились в единый купол. Войд явно испытывал страх и, как показалось Риху, страх смерти у этого существа был куда сильнее человеческого.

Ещё один синхронный шаг. Круг сжался. Существо начало распадаться. Клочья чёрной материи отрывались и, не долетая до земли, растворялись в воздухе. Вскоре от него остался лишь маленький светящийся шарик, цветом напоминавший того Войда, что едва не забрал Вила.

Командир отряда сделал последний шаг. За его спиной строй мгновенно сомкнулся. Сняв с пояса тубус, явно покрытый изнутри Бегеридом, он накрыл им то, что осталось от Войда, и щёлкнул замком.

Рихард откинулся на спину и закрыл глаза. Сегодня он пережил слишком много, чтобы удивляться чему бы то ни было. К нему подползла Рут и, вцепившись в его рубашку, прижалась изо всех сил. Её тело содрогалось от беззвучных рыданий.

Он дал ей выплакаться, пока она не рухнула без сил, погрузившись в забытьё. Рихард приподнялся, чтобы проверить Уля. Тот сидел, прислонившись к стенке трубы, глаза были закрыты. Стараясь не думать ни о чём, Рихард позволил себе провалиться в чёрную яму небытия.

Проснулся он последним. Рут уже бодрствовала и тщетно пыталась разговорить Уля, но тот оставался безучастен, глядя в одну точку. Рихард почувствовал звериный голод. Он уже собрался предложить двигаться дальше, когда Уль молча достал из внутреннего кармана свёрток, завёрнутый в полотенце. Несколько хлебцев из стандартного пайка. Такие ему собирал на обед отец, с тех пор как не стало матери.

Рихард слабо улыбнулся. Значит, его друг не совсем превратился в пустую оболочку. Они молча поделили скудную пищу.

Подкрепившись, они поползли до конца трубы и по найденной внутри верёвке спустились вниз. Рихард толкнул потайной люк. Он не знал, что ждёт их наверху, насколько милостив окажется к ним этот жестокий мир, и есть ли в нём ещё место для троих детей, у которых не осталось ничего, кроме друг друга.

Глава 2

образовательные центры»

⠀⠀⠀ ⠀

Рихард из последних сил удерживался на ногах, вцепившись в края раковины. Из разбитого носа неостановимо текла кровь. Багровые капли падали в канализационный сток, а те, что задерживались на фаянсе, растекались длинными полосами. Его привычно растрепанные волосы сегодня были живым воплощением хаоса.

С момента Загрязнения 267-го квартала прошло пять лет, но воспоминания о том дне оставались свежи, будто всё произошло вчера. Воспользовавшись лазом контрабандистов, их троица продолжила следовать плану дяди Эберарда. Пробравшись в школу, они привели себя в порядок и переоделись в оставленную для уроков физкультуры форму. Рих старался не думать ни о близких, ни о фрау Дифенбах.

Покинув здание, они быстро поняли, что не вызывают подозрений. Несколько часов они слонялись по улицам, слушая причитания соседей о постигшей квартал трагедии.

— Нам нужно двигаться к центру. Чем дальше от дома, тем больше шансов, что жандармы поверят нашей легенде, — впервые за долгое время заговорил Уль.

Рихард радостно обернулся, но лицо друга источало такое равнодушие, что его преждевременное ликование мгновенно испарилось. Он переглянулся с Рут, и та молча дала понять — донимать Уля расспросами не стоит. Тем не менее, Рихард должен был признать, что его слова имели смысл.

Теперь их бесцельное блуждание обрело направление. Переходя от квартала к кварталу, они с удивлением отмечали перемены. Уже через два района дома выглядели иначе, люди одевались лучше, в магазинах был богаче ассортимент, а на улицах периодически встречались личные автомобили.

К полудню их троица привлекла внимание жандармов. На допросе все трое упорно твердили, что ничего не помнят о своём прошлом, называя лишь имена. Сидевший напротив жандарм нервно курил, один за другим разбивая бычки о пепельницу-шестигранник. Рихард не сомневался, что тот им не верит, но это было неважно. Главное, чтобы страж порядка не заподозрил в них беженцев. К тому времени они ушли достаточно далеко, чтобы эта версия казалась невероятной.

Они провели на допросе около трёх часов, когда за ними явились представители Фонда молодёжного воспитания. Тогда случилось то, о чём никто из них не подумал. Детские дома Чейнстокса были раздельными — для мальчиков и для девочек. Рут вцепилась в руку Рихарда, и взрослым пришлось применить силу, чтобы оторвать их друг от друга. Рих вырывался изо всех сил, даже укусил за кисть одного из жандармов, но всё было тщетно. Он до сих пор злился на Уля, что тот не помог ему в ту минуту.

Детский дом стал их новым пристанищем — местом, где выживание было единственной учебной программой. Первое время оно казалось Рихарду почти приемлемым. Он мог бы влиться в ряды местной «элиты», возглавляемой Хорстом Планком, и жизнь потекла бы спокойнее. Но врождённое чувство справедливости, помноженное на всепоглощающее чувство вины, не позволяло ему пройти мимо, когда сильные обижали слабых.

Вглядываясь в своё отражение в потрескавшемся зеркале над раковиной, он в который раз давал себе слово — это в последний раз. В конечном итоге это не помогало ни ему, ни тем, кого он пытался оградить от опасности.

Охваченный мечтой когда-нибудь вступить в ряды Отряда, Рихард уделял много времени тренировкам и был в прекрасной форме. Но противников всегда было больше. Он игнорировал это неравенство, боясь глубоко задуматься над мотивами своих поступков. Но ответ, пробивавшийся сквозь толщу подавленных эмоций, был прост: вина. Страшная, гложущая вина за гибель 267-го квартала.

Эта мысль посетила его не сразу. Обсудить её с Улем и Рут до задержания не получилось. Позже, когда первый шок прошёл, Рихарда накрыла такая лавина осознаний, что он едва не сошёл с ума. Главная из них намертво засела в сознании: Войды проникли именно тогда, когда они совершили свою вылазку. В этом он не сомневался. Все последующие смерти были на его совести и на совести его друзей. Мозг изо всех сил пытался не дать этой мысли стать всепоглощающей, но не всегда справлялся. Рихард брал на себя ответственность за всё вокруг, лишь бы не нести её за один-единственный, самый страшный проступок. Этим и объяснялась его неистребимая потребность защищать других.

На Уля в его постоянных битвах рассчитывать не приходилось. Они уже несколько лет даже не здоровались. К концу первой недели в приюте Уль снова заговорил, но это был уже не тот человек, которого знал Рихард. Он словно старался изо всех сил походить на обычного парня. Стал душой компании, отличником, спортсменом, мастером находить общий язык. И лишь Рихард видел, что всё это только блестяще сыгранная роль.

Только с ним Уль нарочно избегал любого общения. В конце концов Рих сдался, решив, что его старый друг просто пытается жить дальше, забыть о трагедии, а сделать это без рядом идущего соучастника было куда проще.

В отражении зеркала Рихард заметил движение дверной ручки. Он быстро провёл рукой по глазам, смахивая подступающие слёзы, и с облегчением выдохнул, узнав в госте герра Майера. Заметив состояние юноши, тот приветливо улыбнулся, и во взгляде его Рихард уловил столь редкое для этих стен сострадание.

Карл Майер вскоре должен был перешагнуть седьмой десяток, но на свои годы не выглядел. Морщинки в уголках глаз выдавали в нём человека, любящего улыбаться. В приюте он работал завхозом и за прошедшие годы стал для Рихарда одним из самых близких людей.

— Опять подрался? Сколько их было на этот раз? — спросил герр Майер, доставая из своей вездесущей тележки перекись водорода.

— Четверо, — равнодушно ответил Рихард, пока тот откручивал крышку.

— Ничему тебя жизнь не учит, — произнёс Карл, но в его словах не было и тени осуждения.

Двумя сухими клочками ваты он заткнул Рихарду ноздри, чтобы остановить кровь. Прикосновение смоченной перекисью ваты к разбитой брови заставило юношу невольно отпрянуть.

— Вступить в драку с четырьмя головорезами это норма, а от клочка ваты бежим в страхе? — не сдержал саркастической улыбки Карл.

— Не люблю врачей и всего, что с ними связано, — пробормотал Рихард, возвращаясь на место.

— Тогда тебе придется несладко, Хартман. Завтра из центра приедет комиссия — осматривать подведомственных медсестре Урслер учеников, — отчеканил Карл, цитируя полученную на прошлой неделе телеграмму.

Услышав обращение по фамилии, Рихард испытал двойственное чувство. Он так и не привык к этому чуждому сочетанию букв, данному им в приюте, чтобы стереть прошлое. Было горько осознавать, что, возможно, до конца жизни ему придётся носить чужую фамилию.

Врачей Рихард не любил с той самой поры, когда из-за врачебной ошибки умер его дед. Лечащий врач халатно отнесся к своему долгу, считая, что доживающий свой век старик не стоил особых усилий. Мать Риха пыталась использовать рабочие связи, чтобы призвать нерадивого медика к ответу, но тот оказался родственником одного из Видящих, и дело быстро замяли. На следующий день дядя Эберард подкараулил того врача. Рихард до сих пор помнил, как дядя вернулся домой с окровавленными костяшками пальцев. Больше того врача в их квартале никто не видел. Ходили слухи, что после «восстановления» он сам попросился на перевод.

— Пойдем, есть кое-что, что я хочу тебе показать, — Карл махнул рукой, приглашая Рихарда следовать за ним.

Бредя по знакомому до боли коридору, Рихард с тоской водил взглядом по стенам. За годы, проведенные в приюте, он изучил каждую трещину на штукатурке. Многие из этих повреждений появились благодаря ему и его неистребимому желанию вступаться за слабых. О ремонте не могло быть и речи. Финансирование урезали настолько, что вместо туалетной бумаги приходилось использовать пожелтевшие страницы архивных выпусков «Чейнстокского вестника». Это было рискованно — кто-то мог счесть такое использование осквернением официального издания, но суровая правда заключалась в том, что до сирот никому не было дела.

Рихард не помнил, когда к ним в последний раз приезжала проверка или наведывался чиновник из центра для формального смотра. Иллюзий никто из обитателей приюта не питал. Их растили с одной-единственной целью — дожить до совершеннолетия и пополнить ряды «доблестной армии Чейнстокса» на южном или восточном фронте.

Сколько он себя помнил, у города всегда был главный враг. Он мог меняться, но сам факт его существования оставался неизменным. Кто-то постоянно угрожал благополучию Чейнстокса, и это заставляло его жителей отрекаться от личных желаний, посвящая жизни общей цели.

Рихард знал, что рано или поздно окажется в одном из бесчисленных окопов. Он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что героические истории с последних страниц «Чейнстокского вестника» имели мало общего с реальностью. Большинство его товарищей по приюту потеряли на фронте отцов. Письма с передовой, конечно, досматривались, но отследить весь поток было невозможно, и горькая правда тонкими ручейками сочилась в семьи.

Проходя мимо одного из редких окон, Рихард понял, что провел в уборной немало времени. Солнце уже клонилось к закату, и высокие пики ограды отбрасывали на землю длинные, косые тени.

Герр Майер жил в небольшой пристройке к основному корпусу и по ночам исполнял обязанности сторожа. По приюту ходили слухи, что в молодости он был одним из Видящих, но Рихард в это не верил. У человека, не раз лишавшего других жизни, не могло быть таких добрых глаз.

Они прошли мимо будки сторожевого пса, которого боялся, кажется, каждый в приюте. Исключением был лишь Карл. Это казалось необъяснимым, но свирепый зверь в его присутствии становился ласковым и послушным. Возможно, именно это в конечном итоге и заставило Рихарда проникнуться доверием к старому завхозу. Юноша видел странную схожесть между собой и этим псом — оба они были одиноки и, за редким исключением, презирали людей.

Оказавшись в маленьком домике, Рихард привычно устроился в своем кресле. В жилище Карла царил идеальный порядок. Даже книги на многочисленных полках были расставлены в строгом алфавитном порядке. На всех корешках красовался штамп, подтверждающий одобрение изданий литературным советом городской канцелярии.

Рихард был уверен, что Карл хочет похвастаться очередной новинкой из мира публицистики, но тот вышел в соседнюю комнату и вернулся через несколько минут с предметом, лишь отдаленно напоминавшим книгу. Придвинув к креслу Рихарда небольшой столик, хозяин уселся на табурет рядом.

Юноша не мог не заметить перемены в поведении Карла. Всегда спокойный и расслабленный, сейчас он выглядел непривычно сосредоточенным. Его сухие, но все еще крепкие пальцы бережно открыли обложку. На первой пожелтевшей от времени странице была наклеена фотография. На ней был изображен их приют, но выглядел он куда опрятнее и ухоженнее.

— Мой первый день на этом посту, — тихо и с легкой печалью произнес Карл.

Рихард с трепетом разглядывал изображение. До этого он видел фотографии лишь на страницах газет, да и то, как ему казалось, появляться они там начали уже при его жизни.

— Я никогда не спрашивал, как ты здесь оказался? — спохватился Рихард.

— Многие верят, что приходят в этот мир с определенной целью. В какой-то момент я понял, что именно здесь смогу принести городу наибольшую пользу, — уклончиво ответил Карл.

Пока Рихард перелистывал страницы, Карл отошел на крохотную кухню, чтобы приготовить чай. Чайник засвистел как раз в тот момент, когда юноша добрался до последней страницы. Большинство снимков были сделаны в приюте, но чаще других на фотографиях появлялась одна и та же светловолосая девочка, запечатленная в разном возрасте.

Карл вернулся с подносом, на котором стояли две чашки. Внезапный приступ кашля заставил его остановиться. Он изо всех сил старался удержать поднос ровно, но судорожный позыв заставил его расплескать немного чая.

— Старость… Единственный рубеж, который боишься перейти и одновременно ужасаешься, что можешь до него не добраться, — проговорил он извиняющимся и слегка назидательным тоном.

— Кто это? — Рихард указал на девочку лет двенадцати с одной из последних фотографий.

— Моя дочь, — лицо Карла озарила теплая улыбка.

— Ты никогда не говорил, что у тебя есть дети. Где она сейчас? Чем занимается? — Рихард тут же запнулся, испугавшись, что молчание Карла связано с тем, что девочки уже нет в живых.

— С ней все хорошо. Она нашла свое призвание, и это заставляет меня испытывать и гордость, и страх. Ей удалось перебраться в центр Чейнстокса незадолго до того, как ты попал в наш приют, — успокоил его Карл, словно прочитав мысли.

Он не сдержал улыбки, увидев восхищение в глазах юноши. Жить в центральных районах было заветной мечтой любого обитателя окраин. Рихард почувствовал на себе пристальный взгляд Карла, будто тот пытался проникнуть в самые потаенные уголки его души.

— Но это еще не все. Я хотел показать тебе кое-что другое, — спохватился Карл, помедлив.

Он снова вышел и вернулся с небольшой коробочкой, которую с видом заговорщика поставил на стол прямо перед Рихардом. Сияющая улыбка Карла не оставляла сомнений в ценности этого предмета. Рихард даже не сразу решился прикоснуться к нему.

Металлический корпус аппарата был почти полностью обтянут кожей — вероятно, чтобы крепче держался в руках. Лицевая сторона была украшена круглым стеклом в золоченой оправе. Сверху располагалось несколько кнопок и дисков управления, каждый уникальной формы и размера. Перевернув аппарат, Рихард обнаружил на задней стенке замок. Не удержавшись, он попытался поддеть крышку ногтем, но его руку тут же перехватил Карл.

— Нет! Засветишь пленку! — негромко, но резко воскликнул он.

— Это… аппарат для съемки? Фотоаппарат?

— Не просто фотоаппарат, а последняя модель. Его мне дочь прислала, — не без гордости произнес Карл.

Рихард внимательнее присмотрелся и заметил многочисленные царапины и вмятины. Судя по всему, Карл был далеко не первым владельцем, но огорчать единственного человека, всегда относившегося к нему с добротой, Рихард не хотел.

— Дорогая, наверное, штука.

— Дорогая? Эта «штука», как ты выразился, бесценна! Такие есть не у каждого эксперта в жандармерии.

Рихарду стало даже немного не по себе от того страстного огня, что вспыхнул в глазах старика. Он, хоть и был юн, уже сомневался, что когда-нибудь в жизни испытает подобную страсть к какому-либо увлечению.

— Вставай, я сделаю несколько снимков, — скомандовал Карл, забирая аппарат.

Рихард поднялся, и Карл подтолкнул его к стеллажу с книгами. Едва юноша занял указанное место, как раздался щелчок. Рихард замер в ожидании, гадая, откуда появится фотография, но ничего не произошло.

— Кадр запечатлен на пленку. Чтобы проявить его на бумаге, потребуется время и особые условия, — пояснил Карл, предвосхитив его вопрос.

Аппарат слегка потрескивал, когда герр Майер прокручивал небольшой рычаг перемотки.

— Пленка статична. Чтобы перемотать ее на следующий кадр приходится делать это вручную, — пояснил он.

После следующего щелчка Рихарду разрешили вернуться на место. Следующие полчаса он слушал увлеченный рассказ об истории фототехники, пока Карл не спохватился, взглянув на часы.

— Уже поздно. Фрау Урслер прибьет нас обоих, если завтра во время визита комиссии ты будешь выглядеть неидеально. Иди, тебе нужно как следует выспаться.

Оказавшись в общей спальне, Рихард тоскливым взглядом окинул стоявшие в ряд двухъярусные кровати. По возрасту он уже принадлежал к старшей группе, и время отбоя для них было нестрогим. Кровати были до смешного коротки, и, бредя в полумраке, Рихард старался не задеть чьи-нибудь торчащие из-под одеял ноги. Проходя мимо койки Уля, ему показалось, что его глаза были широко открыты и смотрели в потолок.

Добравшись до своего матраса, Рихард разделся до трусов и с наслаждением прижался лицом к прохладной подушке. Лишь расслабившись, он в полной мере ощутил всю полноту боли от побоев. Фрау Урслер и впрямь будет недовольна — завтра его лицо вряд ли будет обладать здоровым оттенком.

Ночью он проснулся от возни, доносившейся из другого конца зала. Не открывая глаз, Рихард понял, что происходит. Он сам видел, как за обедом парень по фамилии Бунге имел глупость взять последнюю котлету прямо перед носом у Хорста Планка. Необдуманный поступок. Теперь его самого превращали в отбивную. Вскоре к глухим ударам присоединился противный, хлюпающий звук означающий, что пролилась кровь. Рихард не выдержал и поднялся с кровати.

— Заканчивай, Хорст. Парень свое уже получил, — произнес он, обращаясь не только к главарю, но и ко всей его свите.

— Тебе сегодня было мало, Хартман? — из темноты прозвучал голос одного из прихвостней Планка.

Рихард почувствовал, как, потеряв интерес к Бунге, несколько теней начали окружать его. Страха он не испытывал. Он знал, что его не убьют. Да и Бунге бы не убили. В городском приюте можно было делать с друг другом все что угодно, главное, чтобы жертва в итоге дышала. Местные «авторитеты» научились чувствовать эту грань с инстинктивной точностью.

— Отстань от него, Магнус. С них обоих на сегодня хватит. Пойдем, перетрем, — неожиданно сказал Хорст, направляясь к выходу.

Рихард наклонился над телом Бунге и, на всякий случай, убедился, что тот дышит. Под приподнятым краем жесткого матраса он нащупал и достал пачку сигарет. Проверив, что внутри еще остались «бумажные апостолы смерти», он сунул ее в карман. Собственные запасы у Риха кончились, а Бунге вряд ли сможет курить ближайшие пару дней.

Следуя за Хорстом, он не был уверен, что впереди его не ждет засада, но сегодня Планк, похоже, был настроен на разговор. Тот стоял в полумраке выложенного некогда белой плиткой помещения, и его лицо изредка озарялось тлеющим огоньком сигареты. Увидев Рихарда, он протянул ему свой «бычок», чтобы тот мог прикурить. Рих с благодарностью принял дар. Спички здесь тоже были в дефиците.

— Извини за сегодня. Ничего личного, — первым н