Оглавление

Как небо озарить, не знающее дня?

Как разодрать завесу ночи,

Тягучей, как смола, кромешной, без огня

Светил, глядящих людям в очи?

Как небо озарить, не знающее дня?

Шарль Бодлер «Непоправимое»

Эти стихи о том, как лежат на земле камни,

простые камни, половина которых не видит солнца,

простые камни серого цвета, простые камни,

— камни без эпитафий.

Камни, принимающие нашу поступь, белые под солнцем,

а ночью камни подобны крупным глазам рыбы,

камни, перемалывающие нашу поступь,

— вечные жернова вечного хлеба.

Камни, принимающие нашу поступь,

словно черная вода — серые камни…

Камни, на которых напишут: «свобода».

Камни, которыми однажды вымостят дорогу.

Иосиф Бродский «Камни на земле» 1959 г.

Глава 1 Горящий рубеж

Страшный грохот сотрясает стены дота… и рвет слух в клочья, заставляя все внутренности гудеть как от удара огромного колокола. Где-то сыплется камень. Сержант Гаврила Заболотный, поднимаясь и отряхиваясь, вновь припадает к гашетке крупнокалиберного пулемета, ловя в планке прицела наступающую немецкую пехоту. Акмонайские позиции 51 армии Крымского фронта изо всех сил сдерживают мощнейший натиск дивизий врага… Уже в первые майские дни контрнаступления немцев, становится трудно что-либо разобрать. Широко раскинувшаяся, бескрайняя крымская степь превращается в пепелище густого черного дыма, где все формы и очертания словно пропадают в бездонную пропасть…

Ураган из беспристанных авианалетов и сокрушительных ударов тяжелой артиллерии сносит почти все укрепления Красной Армии, полыхающие огромным костром в весеннем степном просторе. Зловещими темными металлическими тучами в вышине майского неба висят немецкие самолеты, расчерчивая воздух под облаками черными крестами фюзеляжей. Земля дико содрогается и горит. Кажется, разверзлась сама Преисподняя…

Полным ходом идет стратегическая операция Вермахта под кодовым названием «Охота на дроф». 8-й авиакорпус Рихтгофена перепахивает тоннами смертоносного тротила, словно вырвавшееся чудовище из древнегерманских мифов, все пространство Восточно-крымского полуострова от Акмонайского перешейка до Керчи…

Кровь и огонь, плавящееся Железо и смерчи вздыбленной земли — такой становится реальность, — беснующимся штормом адского пламени. Кажется, что ничего живого остаться уже просто не может.

Линия Акмонайских дотов пытается остановить натиск превосходящих сил противника. Но все плотней утопает в зареве разрывов…

Сержант Заболотин меняет ленту и оглядывается вокруг. Двое убитых и трое раненых лежат на бетонном полу. По бокам, лейтенант и рядовой держат соседние круговые амбразуры… Пол качается от сумасшедших разрывов, как палуба корабля. Все происходящее плывет как в чужом мутном сне…

— Как они прорвались? — выкрикивает сержант, давая длинную очередь по ползущей темным приливом пехоте, — мы же наступали!

— А хрен его знает… — откликается лейтенант, вытирая пот и копоть с лица, — я сам ничего понять не могу! Три армии пошли на взлом немецкой обороны, а это немало! И все в один миг в тартарары полетело… Теперь сами отбиваемся!

— Значит обхитрил нас фриц, — выдыхает Заболотин, передвигая ствол круто вправо, почти во фланг, — и очень даже не слабо… Наш командующий Козлов опять ни с чем остался…. Уже второй раз! Менять его надо.

— Потом разбираться будем, что к чему, — хмуро произносит лейтенант, — сейчас нам нужно рубеже удержать и фашистов назад отбросить. А там, глядишь, и дальше в наступление пойдем!

— Что- то я сомневаюсь насчет скорого перелома и нашего наступления! Исходя из мощи удара немцев, обилию техники и живой силы. Все очень серьезно. Потери у нас огромные, тут аналитиком не надо быть, достаточно вокруг оглянуться! Мы их конечно тоже хорошо месим, но перевес несопоставим… Там вон на горизонте, просто горная лавина из брони и огня несется! И сверху бомбы сыпятся, как майский дождь. Может наша бетонка и выдержит…

— Ничего! Выстоим! Стены надежные, боезапаса хватит. Хоть год можно сидеть… Но, до этого не дойдет. Сейчас мы им прыть-то поубавим! — лейтенант жмет на спуск, и пулемет в его руках бьется огнедышащим зверем, — полезли опять, как саранча! И откуда их столько в Германии расплодилось? Твари! Отведайте красного огонька! Все здесь поляжете…

— Главное штурмовые группы с огнеметчиками близко не подпускать, — говорит Заболотин, — а то зажарят нас живьем, как пирожки в бабушкиной печке!

Сверху неожиданно раздается оглушительный режущий вой сирены самолета. По крыше дробью стучат пули…

— «Штука» («Юнкерс») пикирует, — зло сплевывает лейтенант, — из пулеметов по окопам сечет… и по нам зацепило!

— У нас башня крепкая, надо постараться, чтоб пробить! А вот пехоте в окопах сейчас не сладко…

Как в подтверждение его слов, тяжело ухает взрыв авиабомбы, сотрясая стены дота.

— Как в «полуторке» на ухабах трясемся, — натянуто улыбается лейтенант, — до печенок продирает! Сколько ж у них бомб, когда кончатся? Сутки не прекращается…

Неожиданно в двери врывается солдат в опаленной изорванной гимнастерке.

— Товарищ лейтенант! Танки в тылу! Нас окружают…

— Вашу мать! Как они проскочили мимо нас? Возьми пулемет, держи пехоту на дистанции! Они залегли, не давай подняться! Сержант, за мной!

Лейтенант бросается к ящику в углу, открывает, набирает в подсумки гранаты.

— Сейчас посмотрим, что там творится! Гаврила, набирай игрушки и пошли!

Сержант, также вооружившись гранатами, ныряет в темный дверной проем вслед за командиром.

Снаружи все напоминает гигантскую печь — воздух раскален до предела… Дышать трудно из стелящейся везде едкой гари и пороховых газов. Всюду вспыхивают разрывы снарядов и бомб, свинцовыми стаями пронзительно свистят пули. Один неверный шаг может оказаться роковым.

К удивлению вышедших из дота красноармейцев, окопов как таковых уже нет. Все перепахано в безобразные хаотические ямы, из которых как сломанные ребра, торчат бревна и искореженные железные остатки техники и оружия, и где вперемешку с землей, дымятся окровавленные трупы солдат… В отдельных очагах вспыхивает выстрелами упорное сопротивление. В целом, взору предстает причудливо изорванное обугленное черное поле, затянутое сизой дымкой сгоревшего пороха….

— Ну и дела, — восклицает сержант, соскальзывая в глубокую рытвину, — всего час назад все было по-другому! Позиции как надо. Сейчас просто мутная каша какая-то…

— Все в порядке! В каком-то смысле это нам даже на руку, — задумчиво говорит лейтенант, внимательно разглядывая разрушения, — противник потеряется и увязнет здесь, если с умом подойти.

Рядом раздается взрыв, осыпая красноармейцев землей. Осколки свистят над головой.

— Фриц никак не угомонится! Не на шутку разошелся, — произносит Заболотин, осматривая автомат и подсумки с гранами, — где танки?

— Вон там слева, идут как на параде, шесть штук насчитал. Сейчас по той траншее подберемся ближе и запалим, хотя бы часть…

— Наша пехота тоже зашевелилась, похоже бронебойщики уже бьют!

— Вот и хорошо! Надо тылы дотов прикрыть, а то в кольце окажемся… Тогда туго придется. Давай за мной, берем вон те два крайних. Сначала под гусеницу, потом мотор… А дальше экипаж добиваем! Сильно не высовывайся, все, пошли!

— Есть! Сработаем как надо…

— Смотри, три наших дота с правого фланга разворотило! Дым клубами валит, все выжгло…

— Да, ребята наши… Все в пепел превратились! Сейчас черным дымом к небу летят… Эх, как же так получается? Был человек и все, ничего не осталось…

— Ничего, наша еще возьмет! Сейчас мы этим гадам фашистским устроим кадриль. Покружим так, что мало не покажется!

Лейтенант проворно, как ящерица, скользит по изрытому грунту, выбрав направление, и скрытый в дыму, подползает близко к одному из танков, и выждав момент, резко бросает гранату… Стальной монстр, вздрогнув на месте от неожиданного взрыва, замирает, и начинает крутиться на месте, разматывая разорванную гусеницу. Еще две гранаты летят в корпус… Танк вспыхивает и коптит густым черным факелом. Из люка башни появляется темная фигура танкиста, выпрыгивает, потом еще одна…

Лейтенант вскидывает автомат и быстро срезает весь экипаж, одного за другим. Поворачивается, чтобы осмотреться, хочет что-то сказать… Но пулеметная очередь откуда-то из плотного дымового тумана распарывает лейтенанту грудь и бросает на бруствер… Он медленно оседает с удивленно остекленевшим взглядом вниз.

— Черт! Сволочи… — кричит сержант, — стремительно бросаясь к соседнему танку, — сейчас я вас поджарю!

Заболотин поспешно кидает гранату, и та, ударившись о корпус, отскакивает, и взрывается в стороне, лишь окатив стальную машину фонтаном темной земли. Танк разворачивает башню… Стреляет по одному из дотов. Взрыв разносит укрепление у входа. Над головой Заболотина секут пули. Он проползает вперед, метает вторую гранату. Она разрывается у корпуса, не причинив серьезных повреждений. Бронированный монстр упрямо движется вперед.

Сержант перекатившись, готовит третью гранату, но вдруг танк вспыхивает…. Кто-то из пехотинцев поджигает его бутылкой горючей смеси. Заболотин поднимает свой ППШ-а, беря на мушку выходящий откинувшийся люк…

Но тут сильный взрыв отбрасывает его в сторону… Неизвестно насколько, он теряет сознание, а когда приходит в себя, видит, что из его дота вырывается неистовое пламя. Над головой с оглушающим ревом проходит звено немецких самолетов, сбрасывая свой смертоносный груз дальше на еще сопротивляющиеся позиции. Земля содрогается до основания, и кажется, проломится и увлечет вниз все что есть, как водный поток. Толчки от взрывов подбрасывают все в воздух как мяч… Верх и низ смешиваются. Реальность лопается и куда-то утекает, превращается в какую-то вязкую муть несвязных обрывков…

Сержант уже не понимает, жив он или мертв… Все знакомое окружающее трескается и исчезает. Из чумного забытия его выводит бодрый голос, прорвавшийся сквозь безумную завесу, появившегося вдруг из порохового смога офицера:

— Жив, браток? Вставай и ходу! Быстро…

Заболотин выкарабкивается из под завала земли и обломков укреплений, поднимается и осматривается. Перед ним стоит высокий, подтянутый пехотный капитан с пистолетом в руке, за ним около трех десятков красноармейцев разных родов войск. Видны нашивки артиллеристов, связистов, пехотинцев и танкистов.

— Куда? — хрипло выдавливает сержант, — оборону держать надо!

— Да нет уже обороны! Фашисты прорвались и уже ушли вперед… — с горечью произносит капитан, — Мы последние, кто остался на этом участке. Остальные все в земле лежат.

— Доты наши… — сипло вытягивает из себя Заболотин, — они еще сражаются! Мы можем сдержать…

— Нет больше твоих дотов сержант, — сочувственно произносит капитан, — все кострами горят… Со всеми, кто там был!

— Как же так? Там все наши…

— Не раскисай! Мы должны фрицам еще показать, кто здесь хозяин… Есть мысли! Пошли с нами, а то сгоришь тут живым факелом под бомбежкой. Я — капитан Васинев Михаил Федорович, собираю всех, кто уцелел, чтобы продолжить борьбу.

— Куда идти то? Горит все кругом!

— Все, да не все! — лукаво усмехается капитан, — есть тут одно местечко, о котором фрицы не догадываются, которой ни огонь, не возьмет, ни бомбы… Вот мы ему сюрприз и организуем.

— Да тут же степь голимая… Все открыто, как не сельхоз выставке!

— Это только с виду, а внутри очень даже интересно… Так что, давай, шевелись сержант, если еще повоевать хочешь и отомстить за всех товарищей наших!

— Хочу! Я этим нацистским собакам глотку рвать буду! За всех… за наше подразделение. Я что, один остался?

— Может и так! Ну все, пошли, а то фашисты засекут…

Красноармейцы, где бегом, где ползком, двигаются под обстрелом, к берегу моря, в сторону от горящих позиций. Достигают глубокого оврага и соскальзывают вниз… Там перед ними открываются едва заметные темные дыры подземных проходов.

— Что это? — спрашивает Заболотин, — пещеры что ли?

— Каменоломни Акмонайские — отвечает капитан, — здесь укроемся и подумаем, как дальше фрица бить!

— Чудно! Катакомбы… я о них слыхал немного. Как-то не по правилам. Кто ж под землей воюет? Там же ни света, ни маневра… Темень, сырость и ходы запутанные.

— Это То, чего фашисты не ожидают, смекаешь? Ты на позициях тоже весь в камне сидел, и ничего? А тут, почитай сооружение побольше будет… в десятки, если не сотни раз! Целый форт или крепость готовая! Здесь таких дел наворотить можно, фриц ахнет предсмертным криком! Если еще разбитые части собрать в единый кулак! Так что тевтонцам скоро явно не поздоровиться…

— Да, но… Там же нет ничего! Ни коммуникаций, ни продуктов, ни боеприпасов, ни элементарных условий быта. Что это за крепость? Дикие неизученные заброшенные пещеры! Мы там долго не протянем.

— А мы и не собираемся там засиживаться! Обстановка прояснится, фронт стабилизируется и погоним немчуру назад! Так что вперед и с песней, под землю, товарищи!

Солдаты осторожно пробираются в лазы, уходящие глубоко вниз… во мрак подземелья. С первых же метров их обдает чужим затхлым запахом и непривычным остро пронизывающим холодом. Ступать приходится осторожно, из-за обилия рассыпанных острых обломков камней под ногами…

Капитан Васинев и еще два бойца зажигают фонарики. Бледные, дрожащие лучи слабо пробивают густой смолянистый мрак, трепетно ощупывают причудливо изломанные стены с желтоватым отливом…

Кажется, что сейчас в бескрайней липкой тьме пробудится какое-то ужасное разъяренное чудовище… Ледяное, затаившееся Безмолвие погружает в совсем другой, нечеловеческий мир, словно они переступили роковую запретную Черту…

Перед взором сразу открывается паутина каменных ходов, ставя в тупик… Куда идти? Где нужная тропа? Из десятка ошибочных вариантов, спасительным может быть только один.

Капитан внимательно осматривает потолок и стены, словно что-то соображая… Потом дает сигнал и аккуратно ступает дальше. Вдруг как гром небесный из темноты раздается гулкий протяжный голос с акцентом:

— Стой! Кто идет?

— Свои, полегче…

— Пароль? — чуть насмешливо, с нотками превосходства гремит таинственный голос.

— Какой к херам собачьим пароль? — вскипает Васинев, — Мы прямо из пекла, из под бомбежки, чудом уцелели! Очумели вы тут что ли? Кто здесь?

— Кто надо… Эээ, какой невежливый!

— Отвечай ты! А то мы…

— Тихо! Я знаю, что наверху творится, поэтому и спрашиваю, кто вы? Нам диверсанты не нужны! Если что, вы все на мушке, враз положим, ахнуть не успеете!

— Ого! Герои… Своих стрелять будете? Не передергиваешь, солдат?

— Надо разобраться, кто свои, а кто нет. Оружие на землю, все к стене!

Капитан отступает назад, плавно опуская руку к кобуре… В темноте клацает затвор.

— Это не разговор, нам нужно прояснить ситуацию, — тянет время Васинев, — а палить в друг друга мы всегда успеем.

— Погоди, Гия… — раздается с другой стороны звонкий мелодичный женский голос, — я его знаю! Он из нашей 224-й дивизии, капитан Васинев, все в порядке, это наши.

— Уверена?

— Еще бы! Он к нам в часть приезжал, я помню…

— Ну тогда, милости просим, гости дорогие! — из смоляной темноты выплывает статная фигура грузина в военной форме, — значит, будет пополнение.

— Вы кто? — спрашивает Васинев, — как здесь очутились?

— Да так же как и вы, товарищ капитан, — отвечает солдат, опуская винтовку, нашли военную пристань в том хаосе, что наверху творится! Рядовой Гия Рикадзе!

— А ты, красавица?

Призрачный свет фонарей вырывает из черноты подземелья хрупкую изящную женскую фигуру, словно прекрасную фею из мрачной сказки…

— Что тут делаешь?

— Полевой госпиталь, товарищ капитан! — бодро отвечает молодая девушка, — Левицкая Елена, у нас тут десятки раненых скрыты от фашистских бомб… А джигиты из грузинской части из защищают!

— Понятно — улыбается капитан, — а кто же тогда главный джигит?

— Я! — гулко раздается голос из конца тоннеля, — Джано Гегелашвили, старший лейтенант…

Из мрака вырастает человек крепкого сложения, заросший, с пробивающейся клочками бородой, в офицерской шинели.

— Мы тут уже не одни сутки сидим… Здесь был склад и госпиталь, тыловой объект, еще до наступления, а когда нашу часть разбили, мы вышли из окружения и здесь заняли оборону. Больше некуда было пробиться, степь ровная кругом. А бежать и отступать мы не стали. Это не наше…

— Сколько вас? — спрашивает Васинев, довольно улыбаясь, — и как с оружием?

— 263 солдата и медсанчасть, которая здесь была, сейчас в составе 8 сотрудников. Еще раненые около сотни. Оружия пока хватает, есть… Но только стрелковое, минометов и пушек нет.

— И нас 34 — добавляет капитан, — вполне можно немцам праздник испортить! Что ж, будем воевать вместе! А ты, красна девица, главврач, или заместитель подземной клиники? Уж очень бойкая, я смотрю…

— Медсестра я… — отвечает Левицкая, — врачи погибли и большая часть медперсонала тоже. Но я, да… теперь главная! Пришлось стать.

— Вот и отлично! Значит хорошо мы заглянули сюда, я прямо как чувствовал… Теперь погуляем!

— А больше и некуда здесь заглядывать, — улыбается Гегелашвили, — на десятки километров степь кругом, а там верная смерть!

— И как вы тут? — спрашивает Заболотин, — не заблудились в галереях этих бескрайних? Фашист не беспокоит?

— Нет! Обживаемся потихоньку, — отвечает Гия Рикадзе, — у нас целая система охранная, на случай проникновения. Кто сунется — пожалеет…

— Место надежное, пока, — добавляет старший лейтенант, — обустраиваемся как можем, чтобы было подобие крепости.

— Я об этом и думал, когда сюда шел, — говорит Васинев, — полагал одни будем, а тут такой подарок судьбы!

— Судьба — дама капризная, — улыбается Гегелашвили, — она как этот подземный лабиринт, чуть свернул не туда, и из мрака уже не выберешься! С ней надо быть начеку…

— В нашей ситуации, это лучшее, что может быть, — озирается вокруг капитан, — а там посмотрим.

— Да нам всем повезло, — констатирует Левицкая, — мы живы и продолжаем борьбу! Еще послужим Родине.

— Родина — это святое! Это выше нашей жизни, — подхватывает Гегелашвили, — и мы сделаем все, чтобы ее защитить от лютого фашистского зверя!

— Выходит у нас теперь подземный фронт? — восклицает Заболотин, — чего только не бывает!

— Какая разница — воздушный, морской или подземный, — воодушевленно говорит капитан, — лишь бы фашистов бить с исключительной силой! А все остальное не важно.

— Это мы и будем делать здесь! У нас тут особое пространство открывается, — улыбается в бороду старший лейтенант, — непредсказуемое не для кого! Добро пожаловать к богам Аида, друзья!

Глава 2. Путь под землю…

— Ну, что? Показывай свои владения, грузинский Царь! — улыбается капитан Васинев, — насколько они громадные и какие у тебя тут хранятся сокровища и секреты…

Уже на следующий день командиры стоят с факелами, на выступе скалы одного из больших подземных залов, от которого в разные стороны замысловато разбегаются мрачные тоннели…

— В принципе все просто. Начнем отсюда, — Гегелашвили плавным взмахом руки описывает огненную дугу, освещая пространство, — это своего рода Центр… Здесь