Оглавление

Начало

До сегодняшнего дня вы знали о четкой грани, между сказкой и реальностью. Может, довольно тонкой, но все же грани. Но мы реальность и задумайтесь на секунду: если есть мы, то, что еще может прятаться во тьме. Вы больше никогда не будете спокойно спать по ночам зная… что мы рядом.

Детский крик прорезал ночь. Ворвался в сон и порвал его в клочья своей истеричностью и невыносимым страхом. Не успев полностью проснуться, Сергей распахнул глаза. Свалился с постели. Выбираясь из комнаты, ударился о дверной косяк. Детский крик не стихал, с новой силой врезаясь в мозг. Камнев распахнул дверь плечом. Ворвался в комнату и бросился к сыну.

На кровати сидел пятилетний мальчик: с распахнутыми от ужаса глазами, взъерошенными ото сна волосами, в пижаме с машинками. Его взгляд был устремлен на стену с постером, на котором гоночный автомобиль пересекает финишную черту. Камнев схватил сына на руки и бросился с ним в ванну. Там включил воду и начал быстро отирать лицо ребенка. Мальчик кричал, уставившись перед собой, было видно, что он находится в другой реальности, где сон все еще имеет над ним страшную власть.

— Коля! Проснись! Проснись, сынок! — мужчина судорожно тер лицо малыша холодной водой, другой рукой потрясывая хрупкое тельце.

Крик прекратился также резко, как и начался, но за своим причитанием Сергей не сразу услышал это. Он продолжал умывать Колю холодной водой, пока тот не начал отталкивать его руку.

— Папа! — возмутился младший Камнев.

— Коля? — удивлено застыл Сергей, с занесенной рукой.

Вода быстро вытекала из ладони, образуя на полу лужу. В раковину била сильная струя воды. Мужчина несколько секунд изучал лицо сына, потом облегченно вздохнул и тяжело опустился на край ванны. Крепко прижал к себе ребенка.

— Ты проснулся, — устало прошептал он.

Малыш потрогал отца по небритой щеке, спросил осторожно:

— Я кричал?

Камнев немного отстранился, кивнул. Ополоснул руку под краном и провел по своему лицу. Выключил воду и в наступившей тишине взглянул на Николая. Мальчик смотрел на него не по-детски взрослыми глазами.

— Он опять приходил ко мне, — прервал тягостное молчание ребенок. Бросил взгляд в темный коридор и судорожно сглотнул.

— Кто? — не понял Камнев. — Кто к тебе приходил?

— Он, — повторил Коля и указал пальцем на черный зев коридора.

Света сжалась в комок и боялась пошевелиться. В углу было тесно, неудобно, в пятку впилось что-то мелкое, но девушка готова была просидеть в такой позе до самого утра. Крепко зажмурив глаза, она повторяла дрожащими губами молитву, которой ее научила бабушка: «Отче наш, Иже еси на небесех…». Вновь и вновь она проговаривала ее, чувствуя, как ледяной страх понемногу отпускает. Она сидела, обхватив колени и уперев в них лицо. Ласточкина боялась открыть глаза. Она чувствовала, что рядом с ней кто-то стоит, чувствовала, как ее рассматривают. По ноге скользнуло что-то холодной и Света судорожно отдернула ее, сильнее сжавшись.

— Уходи! — истерично закричала она. В ответ раздался смешок: противный, с издевкой, от которого мурашки пробегали по всему телу. — Отче наш, Иже еси на небесах! — громко начала читать девушка, пытаясь заглушить смех.

Холодное прикосновение проскользило по щеке, тронуло дрожащие губы и коснулось век. Ласточкина почувствовала, что глазные яблоки застыли, и она не может пошевелить ими. Смех раздался над самым ухом, заставляя девушку дернуться в сторону и закричать еще сильнее:

— Уходи! — но это только вызвало новую порцию издевательского смеха.

— Све-е-ета, — раздался протяжный голос. — Я тебя съем.

Сегодня вечером Димка был дома один, так как родители отправились в гости и до сих пор не пришли. Поэтому подросток вытащил кассету, которую отец прятал у себя глубоко в шкафу, вальяжно устроился на постели и включил телевизор.

Несколько минут спустя Дима издал приглушенный протяженный стон и облегчено откинулся на подушки. Грудь тяжело вздымалась, глаза были закрыты в истоме, вздыбленное небольшим холмом одеяло медленно опускалось. Парень нащупал рукой пульт от телевизора и нажал кнопку питания. Чернота захватила экран, убрав с него порно-сцены и погрузив небольшую комнату в темноту, которую слегка разбавлял свет из окна, за которым светила большая луна. Некоторое время парень в блаженстве лежал, вспоминая будоражащие молодой мозг сцены, с сожалением поднялся, вытащил кассету из магнитофона и вернул ее на место в шкаф. После этого он направился в ванну.

Непонятный шум вывел Дмитрия из собственных мыслей. Подросток недоуменно выключил воду и прислушался, однако в квартире было тихо. Он вновь включил воду и несколько секунд спустя сквозь шум душа, прорвался отчетливый дверной скрип и что-то похожее на негромкий смех. Парень резко выключил воду, распахнул штору и уставился на дверь. Та была приоткрыта, хотя Димка точно помнил, как закрыл ее на шпингалет, который сейчас безвольно болтался на одном шурупе. За дверью послышались шаги, и что-то мелькнуло в темном проеме.

— Мам? Пап? — неуверенно позвал Дима.

В ответ раздался ехидный смешок, и что-то ударилось в дверь. Парень вздрогнул и запахнул штору. Вжался в угол душевой, испугано вглядываясь в полупрозрачную завесу. Димка чувствовал, как быстро колотиться сердце, а руки мелко дрожат, но после удара в дверь повисал тишина. Несколько минут подросток прислушивался к звукам в пустой квартире, но только стук собственного сердца нарушал ночной покой.

Парень устало закрыл глаза и облегчено выдохнул. Скрип открываемой двери резанул по ушам и в мозг ворвался ехидный смешок. Дмитрий распахнул глаза. Ледяной страх сковал его, из глаз потекли слезы, когда за полупрозрачной занавесью начала вырастать темная массивная лохматая фигура с пронзительно желтыми глазами.

Думаете, вы все знаете о нашем мире? Знаете, что и кто в нем живет?.. Вы ошибаетесь. Мы всегда рядом с вами… в скрипе половиц… в шуршании штор… в тенях на стене. Каждую ночь мы проводим рядом с Вами, и стоит вам только закрыть глаза, как мы выходим из своих укрытий и приближаемся к вам. Протягиваем свои руки. Вы чувствуете наше холодное прикосновение. Но не открываете глаза… иначе увидите НАС.

Бармен, сто грамм

— Я бы на вашем месте этого не делал.

— Да, а что будет? — хищно поинтересовался бугай.

Илья нервно сглотнул, поглядывая на перекатывающиеся под футболкой, мышцы.

— Плохо будет, — произнес он неуверенно.

Несколько человек улыбнулось, а парню показалось, что это гиены оскалились.

— А мы рискнем, — бугай хрустнул котяшками пальцев и сделал шаг к Севастопольскому.

Илья отскочил и уперся в барную стойку спиной. Он понимал, что сейчас его будут бить: сильно, страшно, может даже с увечьями. Ему ничего не оставалось.

— Последнюю просьбу можно? — умоляюще взглянул он на мужиков.

Лысый улыбнулся, согласно кивнул.

— Последнюю? — посмотрел на остальных. — Последнюю, можно.

Илья обернулся к застывшему парню за стойкой, голос прозвучал обреченно.

— Бармен, сто грамм.

Севастопольский Илья с рождения был хилым ребенком. Еще в детстве ему поставили диагноз — слабый мышечный тонус. Маленький Илюша смог пойти только в год с небольшим, но до двух лет ему нужна была поддержка, чтобы на что-то опираться при ходьбе, иначе он начинал заваливаться и падал.

Сколько врачи не старались поднять его на ноги: физиотерапия, массаж, электрофорез и прочие необходимые процедуры, но Илья оставался таким же чахлым ребенком. Нина Васильевна — мама, каждый день занималась с ним специальной гимнастикой, растирала его ножки и ручки всевозможными кремами. Во многом благодаря такой заботе Илья смог пойти в детский сад в четыре года.

Да, он мог двигаться самостоятельно, но было видно с каким трудом, порой даются ему движения, особенно если мальчик начинал нервничать. Движения становились резкими, угловатыми, рванными, нередко Илья терял равновесие. К тому же не смотря на физическую»«нормальность»» Севастопольский был очень худым, из-за чего заработал очередной диагноз — дистрофия.

Все это сильно сказалось на его психике. Мальчик был тихим, замкнутым в себе, но легко возбудимым. Из любой»«мухи»» он мог создать такого»«слона»», что тот не умещался в детской головке и начинал выбираться наружу, нервными беспокойствами, стрессами, страхами.

Конечно, такого ребенка надо бы держать дома, под непрестанной опекой, но жизнь сложилась так, что кроме родителей у Ильи никого не было. До трех с половиной лет он жил под материнским крылом, но судьбы было угодно, чтобы отец и муж — единственный кормилец в семье погиб под колесами автомобиля, владелец которого не справился с управлением на заснеженной дороге. Погоревав, Нина Васильевна приняла решение отправить Илюшу в детский сад, а сама устроилась на работу.

Для любого ребенка первый день в детском саду испытание, тем более для такого как Илья. Дети быстро понимают, кто на что способен и с кем стоит дружить, а кого можно и подавить своим маленьким, но уже появившимся авторитетом.

Ужасом для хрупкого мальчика стал Васька Хлопушкин: высокий крепыш, которому на вид было лет семь, а поставленный удар тянул на десятилетнего.

Оставив мальчика на попечение воспитателя, Нина Васильевна устремилась на работу, а Елена Георгиевна, взяв Севастопольского за руку, отвела в первую группу.

— Дети, познакомьтесь, это наш новый воспитанник — Илья, — представила она паренька остальным. С этого момента для ребенка началась новая жизнь, которая оказала сильное влияние на всю его дальнейшую судьбу.

Дети быстро понимают, кого стоит бояться, а кого можно записать в «слабаки». К сожалению, Илья относился ко второй группе. Нет, его не били, особо не обижали, но Севастопольский был последним, кому доставались игрушки, на тихом часе он спал возле батареи: летом там было жарко, а зимой из-под подоконника дуло холодом. У него могли отобрать игрушку, или выгнать из песочницы, только потому что он мешал.

Илья не возражал, не шумел, как другие воспитанники, не дрался только потому что у него забрали лопатку или машинку. Он безропотно отдавал, сносил тычки и уходил, замыкаясь в себе еще сильнее. Илья понимал, что он никогда не сможет дать сдачи, возразить или, что совсем невероятно, отобрать игрушку у другого ребенка. В реальной жизни не может, но изоляция, в которую погружали его дети, заставила Севастопольского научиться мечтать и фантазировать.

Детский разум представлял себе, что он супергерой, которого боятся плохие дети. Илья, как никто другой хотел скорее встать взрослым, тогда он сможет делать все, что захочет и никто не сможет у него отнять игрушку или пихнуть.

Прошло несколько лет. Как и хотел хрупкий паренек, он повзрослел и уже смотрел на детсадовских детей с высока своих девяти лет. Однако вырос не только он, но и группа, с которой когда-то ходил в одну песочницу.

С некоторыми из них Илья теперь учится в третьем классе и вроде бы все идет хорошо: детские обиды забыты, игрушки никому не нужны, да и делить песочницу ни кому не надо. И все же в бочке с медом оказалась огромная ложка дегтя под именем Васька Хлопушкин.

Высокий, крепкий, с толстыми губами и широким носом, с непослушными волосами и хорошо поставленным ударом. Васька выглядел лет на двенадцать и в первую же неделю устроил в классе переворот, показав остальным, что отныне он здесь главный. Мало кто мог возразить парню, который возвышался над остальными на целую голову, а бил так, что синяк не сходил неделю. Всем доставалось от хулигана, даже учителя порой стонали от его проделок, но единственное, что они могли: пугать директором и бесполезно вызывать родителей в школу.

Сильнее всех от хулигана доставалось хрупкому, тихому пареньку, который на перемене предпочитал сидеть подальше от одноклассников и что-то писать в тетради. Васька быстро вычислил, что «хлюпик» ничего ему не сделает, никому не скажет, а если и скажет то «останется без зубов». Некогда спокойные школьные дни превратились в ужас. Буквально каждый день Хлопушкин терроризировал Севастопольского своими придирками, идиотскими вопросами, «случайными» тычками и откровенным насмехательством.

Вроде бы ничего страшного не происходило, Василий хоть и был хулиганом, но отнюдь не дураком: он понимал, что не стоит оставлять на парне синяков, иначе могут быть неприятности, но давить на него психологически — порой это было приятнее, чем ударить кулаком.

Илья не знал, куда спрятаться от парня и все чаще он старался прогуливать школу, чтобы не встречаться с противником в жизни, а в мечтах часто уничтожал его различными способами. Нина Васильевна не подозревала, что творится в душе сына, ведь тот никогда не жаловался на школу, учеников, одноклассников. Она, видя, что мальчик занимается уроками не приставала с расспросами, думая, как ей повезло, что у нее такой прилежный сын. Лишь когда ей позвонила классная руководительница Ильи, уточнить, почему мальчик так часто не приходит на уроки, она забеспокоилась.

— Илюшенька, сынок, — мягкая рука легла на голову, — у тебя что-то случилось?

Севастопольский поднял глаза от тетради с примерами, посмотрел на встревоженную мать. Отрицательно покачал головой.

— Нет.

— Тогда почему ты не ходишь в школу? Светлана Ивановна звонила, сказала что ты…

— Я просто не хочу, — в голосе ребенка прозвучала настойчивость.

Нина Васильевна была растерянна: она никогда не заставляла сына делать что-то против воли. Женщина понимала, что ее ребенок не такой как обычные дети и ему нужен определенный уход, но Илья давно ведет самостоятельную жизнь, и он никогда ни на что не жаловался.

— Сыночка, ты скажи — тебя обижают? — мама сглотнула, представив эту картину.

Шариковая ручка замерла над исписанным аккуратным почерком, листом. Сейчас в Севастопольском боролись два желания и одно из них хотело рассказать матери все, а другое уговаривало молчать.

— Нет.

— Тогда, что происходит?

— Ничего.

Нина Васильевна так и не смогла добиться от сына нормального ответа. Последующие несколько недель она внимательно наблюдала за мальчиком: проверяла, нет ли у него синяков, может он из-за плохих оценок так переживает, а может что-то другое происходит — она не знала. Синяков не было, в дневнике красовались оценки «отлично» и «хорошо», а сын больше молчал, уходил к себе в комнату и долго сидел за столом. К тому же ребенок вновь начал регулярно посещать школу и учителя хвалили его.

Такое возросшее постоянство объяснялось тем, что Васька Хлопушкин заболел. Заболел сильно и, кажется, надолго. Илья слышал, что говорили пацаны в классе. Некоторые утверждали, что хулиган ограбил кого-то и теперь в тюрьме. Другие говорили, что он в драке со старшеклассниками сломал руку. Но Светлана Ивановна рассказала, что Хлопушкин сломал ногу, неудачно спрыгнув с крыши веранды в детском саду, что располагался недалеко от школы.

— Месяца два его не будет, — произнесла она и тут же добавила облегчено: — Хоть отдохнем… Горшков к доске!

Это стало отличной новостью за весь учебный год. Два месяца без врага — это самый лучший подарок. А если учитывать, что через полтора месяца начинаются летние каникулы, то до сентября можно не думать о хулигане.

Казалось, что до сентября так далеко и за это время может случиться многое… Случилось. К всеобщей радости Хлопушкин так больше никогда и не появился в этой школе. Светлана Ивановна сказала, что родители перевели его в другое учебное заведение.

Для Ильи наступила обычная жизнь. Та, к которой он привык: быть одиночкой, последним на переменах и в спортивном зале. Быть тем, кого принимают за мебель, но он уже свыкся с этим, и где-то даже это нравилось Севастопольскому — главное, что никто не лез к нему…

Окончание школы стало для Нины Васильевны большой радостью и даже неожиданностью. Она не могла поверить, что одиннадцать лет пролетели так быстро, ведь еще только вчера Илюша сказал первые слова, сделал первые робкие шаги, пошел в детский сад.

Еще меньше женщина могла поверить, что ее сын пойдет на выпускной бал. Школа специально арендовала концертный зал для такого радостного событий и ее Илюша, сегодня будет там.

— Только будь осторожным, — наставляла она, завязываю юноше галстук. — Я понимаю, что ты уже взрослый, но прошу — не пей.

Илья, в который раз снисходительно посмотрел на маму.

— Ты же знаешь, что я не пью, — он обнял Нина Васильевну за плечи. — Не волнуйся все будет хорошо. Я учился с этими людьми одиннадцать лет, уж один вечер я как-нибудь продержусь, — улыбнулся.

Все же женщина волновалась и как оказалось не зря. Материнское сердце чувствует, когда с ребенком должно произойти что-то плохое.

В арендованный концертный зал, казалось, согнали всех выпускников близлежащих школ. На сцене выступали местные коллективы, под зажигательные ритмы двигалась разноцветная масса в сотню человек.

Как ни старались учителя и родители, но кто остановит ученика, тем более выпускника, когда у него на душе праздник. Скоро стало понятно, что кому-то удалось пронести в зал спиртное.

Однако это мало беспокоило Илью, он скромно стоял в дальнем темном углу, там же неспешно двигался в такт громкой музыки. Юноша по-своему был счастлив: школа почти закончилась, скоро будет поступление в институт, книга, которую он пишет уже второй год, тоже подходит к своему завершению — главный герой вот-вот победит злодея и спасет мир от нависшей угрозы.

Казалось, что все складывается удачно, но видимо судьбе надоело однообразие в жизни своего подопечного, и она решила внести в нее свои коррективы.

— Привет, хлюпик! — на плечо рухнула тяжелая ладонь с такой силой, что Севастопольский присел под ее напором. — Что, думал, не узнаю тебя в костюме? — раздался насмешливый голос и Илью мгновенно пробил холодный пот.

Перед юношей стоял высокий парень в джинсах и футболке с коротким рукавом. Даже в приглушенном свете зала было видно, как под одеждой перекатываются мышцы. Илья сглотнул, но ответил, стараясь не выдать волнение голосом:

— Здравствуй… Василий.

— Узнал, — в голосе слышалась напряженная радость. — Что, хлюпик, не ожидал меня здесь увидеть?

Севастопольский отрицательно покачал головой. Он даже в страшном сне не мог представить, что на выпускном вечере окажется… Хлопушкин.

Бывший хулиган по-братски обнял юношу за плечи, встав рядом. Оглядев зал, произнес с презрением:

— Сам не ожидал, что дотяну до такого. Посмотри на этих придурков, скачут, чему-то радуются, — Васька посмотрел на притихшего Илью. — А чему радоваться, когда жизнь — дерьмо?

Хлопушкин отпил из бутылки, которую держал в руке, дыхнул в сторону собеседника. Севастопольский ясно почувствовал запах алкоголя, так пахла водка, которую мама использовала, когда ставила ему банки.

— Нечему, — на всякий случай с