Екатерина Дей

Я однажды приду...

Часть II

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Екатерина Дей, 2018

«…Второй лабиринт я ещё осознавала, помню, как вошла, и как в огненном круге опять появилась дорога, остальные уже не понимала, просто шла и смотрела под ноги, чтобы не упасть. А потом под ногами стали попадаться острые как ножи камни, и я порезалась…»

18+

ISBN 978-5-4490-8275-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Я однажды приду...

1

Дом напоминал постройки известного, не то бразильского, не то мексиканского архитектора Нимейера — всё в изогнутых линиях. Этажи переходили один в другой, и невозможно было определить границу этого перехода. Окна тоже были изогнутыми, но при этом украшены прямыми полосами, ещё более усиливающими эффект кривизны рамы окна. Дополняла всё это крыша в форме дамской шляпы с большими полями, а трубы выглядели как перья шляпы. Весь футуристический вид дома был настолько чужеродным на фоне гигантских деревьев и удивительных цветников перед домом, что казался нарисованным ожившим кадром из фантастического фильма. И это — дом Аарона?

Нас встречал Самуил, он стоял на ступеньках лестницы, которая тоже смотрелась набором волнистых линий.

— Катенька, дорогая моя, как я рад тебя видеть, Глеб, наконец-то ты приехал. Охраны, конечно, много, но с тобой спокойнее. Наташенька уже тебя ждёт, она мне сразу после обеда сказала, что ты едешь.

Глеб остановился на лестнице и посмотрел на меня, высоко приподняв бровь. Самуил смутился, но уже сказал, деваться некуда, пришлось продолжить:

— Она всё о ней знает, что ты песню пела, что утром у тебя сердце от боли разрывалось. Глеб, я поэтому тебе звонил, спрашивал, как Катенька себя чувствует.

Глеб опустился на ступеньку ниже, и было непонятно — то ли хотел посмотреть мне в глаза, то ли собирался вернуться в машину и ехать домой. Глаза потемнели и скулы напряглись. А я уже была готова к тому, что он, не спрашивая, закинет меня в машину и отправит в сейф, а девочку уничтожит. Но Глеб спросил:

— И ты всё ещё хочешь с ней встретиться?

— Да, Глеб пойми…

— Я понял. Идём.

И что же заставило его так быстро со мной согласиться? Какая-то собственная мысль — он что-то для себя решил по дороге, поэтому и молчал.

К счастью, внутри дом был обычным, без этих гнутых линий. Всё в доме оказалось обставлено уютно, очень просто, и очень дорого. Мебель из непонятного дерева, я, проходя мимо стола, задела стул, и если бы Глеб меня не поддержал, то упала бы. Стул был как привинчен, настолько тяжёл, пожалуй, синяк будет. Глеб косо на меня посмотрел и взял на руки. С высоких потолков свисали люстры, состоящие из миллиона маленьких хрустальных, или бриллиантовых частичек, светящихся от собственного света. А со стен нас приветствовали величественные средневековые господа и дамы, борзые и прекрасные кони, сцены охоты и войны. Внутреннее убранство совершенно не соответствовало внешнему виду дома. Изящество непонятных линий снаружи и средневековая грубоватая простота внутри.

Когда Самуил повернул в боковой коридор, навстречу нам с громким криком выскочила Наташа:

— Катя, ты наконец приехала! Я знала — ты едешь!

Но резко остановилась, увидела меня на руках Глеба, и замолчала. Наташа рассматривала нас, наклоняя голову в разные стороны, то слева, то справа, а потом взлетела и опустилась мне на руки.

Конечно, для Глеба её вес вкупе с моим ничего не значил, но удивился сильно — ведь она его совсем не боялась. Он сделал лицо генерала, однако Наташа совершенно не обращала внимания на него, обняла меня за шею и зашептала на ухо:

— Хорошо, что ты приехала, мне тебе надо про тебя сказать. Ему тоже знать надо.

И небрежно махнула в сторону Глеба одной из рук. Надо сразу выяснить тревожащий Глеба вопрос, да и отвлечь его от взмаха руки перед носом, и я спросила:

— Почему ты сказала, что это мой приказ — привести Аарона к Норе?

— Но ты же хотела помочь Аарону найти его любовь, настоящую, навсегда, единственную. Ты сама это знаешь, только они ещё не знают. Ты сегодня разрывала своё сердце из-за него.

Она опять махнула ладонью в сторону Глеба, но он успел увернуться и в его глазах появился интерес.

— А он ещё ничего не понял, ему всё надо ещё понять, он только про себя думает. А этот, другой, большой, он думает о тебе, потому что любить хочет, а не знает кого. Он настоящую только тебя видел. А Нора совсем не знает ничего, но она будет его любить, я знаю. Только долго они понимать друг друга будут, она может не дожить, времени у неё мало без любви. С любовью больше.

Мы так и стояли в коридоре, Самуил присел на какой-то диванчик и смотрел на нас большими глазами, даже вздохом не смел прервать Наташу.

— А почему мало времени у Норы?

— Если любить он её будет, по-настоящему, пусть даже не скажет, она узнает и будет долго жить, ждать, когда он поймет всё. А с любовью совсем много времени, больше, чем у людей. Ты для этого её спасла, через своё страдание прошла, чтобы её спасти.

Она внимательно на меня посмотрела и вздохнула:

— Ты отдала очень много, сердце твоё ещё не наполнилось, кровоточит.

— Я что — продолжаю отдавать энергию?

— Да всем подряд! Подумаешь, кого пожалеешь, тому и отдаёшь, этому больше всех, только он не всегда чувствует.

Опять взмах руки в сторону Глеба, она так ни разу на него и не посмотрела.

— А как мне восстанавливаться? Меня сейчас каждый день энергией накачивают, несколько раз в день.

Наташа рассмеялась, весело так, колокольчиками.

— Да ты её за один раз сочувствия отдаёшь всю до дна. Ты сегодня, когда сердце рвала, совсем пустая осталась, но тебе мальчик помог и Али. Али молодец, он всё может, только ничего про себя ещё не знает. Я ему скажу потом, когда он ко мне приедет.

Глеб не выдержал:

— Он к тебе приедет?

— Ты сам его ко мне пошлёшь, скоро. Я вижу.

Она резко оттолкнулась от меня и полетела по коридору, от толчка я даже задохнулась и закашлялась. Глеб поставил меня на ноги, и Самуил помассировал спину, чтобы я смогла дышать.

— Интересная девочка.

Я не поняла, чего в тоне Глеба было больше — действительно интереса или подозрения. Когда я смогла дышать, Глеб обнял меня, и спросил Самуила:

— Катя отдает мне энергию?

Побледнев, Самуил даже не сразу смог ему ответить, таков был тон Глеба. Я попыталась шевельнуться в его руках, но Глеб только сильнее прижал меня к себе, и я решила не сопротивляться. Он ведь и без меня может учинить разнос Самуилу, без меня даже круче.

— Глеб, я не могу тебе этого сказать, мы давно Катеньку не обследовали на энергию, она чувствует себя хорошо, никогда не жалуется. Явных признаков не было, она сама регулирует передачу, тогда она увидела вас без сил и перестала у вас её брать, выбрала Али. Глеб, я не знаю, что делать, Нора здесь одна, её тоже надо лечить, и Кате нельзя сюда.

Самуил совершенно растерялся. Глеб не стал особо задумываться:

— Ты возвращаешься с нами. Дома полное обследование.

Нора его совершенно не интересовала. Я поняла, что он сейчас посадит нас в машину и увезёт домой.

— Глеб, я хочу увидеть Нору и Лею.

Точно, они уже не входили в его планы — по взгляду видно. Но сегодня Глеб много надумал, пока ехали сюда. Он повернулся к Самуилу и грозно приказал:

— Веди.

Самуил суетливо пошёл вперед. Ну, зачем так? Подумаешь, отдала сколько-то энергии, чувствую я себя очень даже хорошо, да и Андрей меня сегодня накачал по самую крышку.

Комната, в которой лежала Нора, оказалась очень светлой и уютной. В ней собрали самые разные мягкие пуфики, которые было странно видеть в этом доме, разноцветные подушки и стульчики. В центре стояла большая кровать, окруженная различной медицинской техникой и какими-то стойками. Наташа висела на руках где-то у потолка и улыбалась нам. Рядом с кроватью сидела худенькая девочка, но не бледная, с длинными светлыми волосами, её огромные прозрачные глаза сразу улыбнулись нам. Лея, как ей подходит это имя. Она встала и поклонилась нам, это было так странно, совсем не по правилам поведения в кланах, ну, я так думаю. Лея подошла ко мне и что-то сказала на неизвестном языке. Глеб вдруг наклонился к ней и ответил на том же языке, потом удивленно повернулся ко мне:

— Она знает древний арабский язык.

— Я и русский знаю, и ещё пять языков, мне нравится их изучать.

Она взяла меня за руку и неожиданно поцеловала её, чем привела меня в состояние шока. Я хотела отнять у неё руку, но не смогла, она держала очень крепко. Глеб положил свою ладонь на её руку и жёстко сказал:

— Отпусти.

— Ты не понимаешь, она совсем без энергии, скоро может умереть. Я ей помогаю.

У меня даже ноги подкосились, Глеб подхватил меня на руки, но Лея мою ладонь не отпустила, посмотрела бездонными глазами и предложила своим нежным голоском:

— Там кресло, положи туда.

Глеб усадил меня в кресло и Лея села рядом со мной, с потолка соскочила Наташа и тоже взяла меня за руку.

— Я же сказала, что всё отдала, а ты не верила.

— Наташа, я же хорошо себя чувствую, почему так?

— Ты себя обманываешь, хочешь его обмануть, а себя обманываешь. Тоже, испугалась за него, и решила опять ему отдавать, только отдаёшь больше, чем берёшь. Ты помни — если ты умрёшь, ему ещё хуже будет.

В меня вливался огненный поток, он бушевал внутри, и мне казалось, что я сейчас потеряю сознание от этого буйства энергии. Лея улыбалась милой улыбкой, но сила потока в её руках была значительно сильнее, чем у Наташи.

— Девочки, хватит, мне уже хорошо, у вас ещё Нора, ей больше надо.

— Ей достаточно пока, мы с ней, а ты уедешь. Нам не жалко, мы сильные, поедим и хорошо. А ты его не жалей, он сильный, сильнее, чем думает, только понимает мало, тебя не понял, пока тебя не поймёт, силу свою тоже не поймёт.

Наташа не обращалась к Глебу напрямую, она всё время говорила о нём в третьем лице, как будто его не было рядом. Глеб, бледный до синевы и с плотно сжатыми губами, внимательно слушал её, хотя взгляд был очень строгим и глаза приобрели стальной цвет. Самуил сидел на пуфике и не сказал за это время ни одного слова, я обернулась к нему и попыталась улыбкой приободрить его, но он только горестно покачал головой.

Лея улыбнулась мне своей нежной улыбкой, и я поняла — ничего в жизни не бывает случайным. Я могла не выбрать её в школе, а Глеб мог отказаться взять её в клан. А сейчас она спасала меня, держа за руку. Наташа тоже улыбалась — только, если лицо Леи было нежным, ещё совсем детским, то Наташа выглядела ребенком с очень взрослыми глазами, которые видели что-то своё, совсем не здесь. Мне стало жарко, и я сняла шубу, надеясь, что девочки уже не возьмут мои руки, но они продолжили, и я вскоре уснула.

Когда я проснулась, ни Глеба, ни Самуила в комнате не было, только Лея и Нора. Оказалось, Наташа свернулась калачиком на пуфике, и я её не сразу увидела. Лея, заметив, что я проснулась, улыбнулась мне:

— Они скоро придут, не переживай.

— Ты вообще ни о чём не переживай. Я знаю, он любит тебя, только боится, себя боится. Он много страдания тебе принёс и помнит об этом, простить себе не может. Вот тебя поймёт, сильнее станет. Только энергии ему не давай, не жалей его, убьёшь себя — убьёшь его.

Тяжело вздохнув, я встала и подошла к кровати. На ней лежало нечто, полностью обмотанное бинтами и какой-то странной серой тканью, гипсы на ногах и руках, даже лицо закрыто маской. Наташа перепрыгнула на стул рядом и погладила по тому, что должно быть руками.

— Завтра гипсы будут снимать, Самуил сказал.

— Так быстро?

— У неё всё хорошо заживает, быстро, энергии много, без гипсов ей будет лучше, всё быстрее будет оживать.

— Глеб хочет увезти Самуила, а кто гипсы снимет?

— Он нам всё уже показал и рассказал… мы сможем, Лея лучше, чем он сделает, он уже и не нужен. Хочешь на лицо посмотреть?

Увидеть будущую любовь Аарона очень хотелось, и я закивала головой. Наташа сняла маску и под ней оказалось лицо молодой женщины с впалыми глазами, явная блондинка, судя по бровям, но не белесая, а русая. Черты лица определить сложно, так как отёк разошелся по всему лицу. Глаза должны быть светлыми, но они были закрыты, и я решила уточнить у Наташи, вдруг она знает, но спросить не успела, она как прочитала мои мысли:

— Серые.

— Как это — серые?

— Не голубые и не зеленые, и не прозрачные. Серые.

Я пыталась вспомнить, но ужас перекрывал цвет — помнила огромные глаза, но не помнила цвет этих глаз.

— Я ей сказала, что ты её спасла.

— Она приходила в себя?

— Да, но она пока ничего не понимает, только потом вспомнит тебя.

— Это Глеб с Олегом её спасли, не я.

— Ты, они бы не стали её спасать, ты знаешь.

Не стали, она права. Но они убили тех, если бы Олег не поехал туда, то её бы убили. Следующая фраза Наташи подтвердила моё подозрение, что она читает мысли.

— Олег хороший, всё понимает, он всё понял, когда я ему сказала, он умный. Ты ему верь, он много боли видел, столько не могут вынести, он тебя понимает в твоей боли. Он и силу свою прячет, как этот, не хочет её использовать, ты её снова разбудила.

Она засмеялась своими колокольчиками, пролетела по комнате и приземлилась на кресле, махнула рукой в сторону коридора.

— Уже идут.

Вошли Глеб с Самуилом. На Глеба я только взглянула и поняла — недоволен всем, категорически. Самуил подошёл к Норе, вздохнул и обернулся к Лее.

— Лея, я тебе всё показал, ты сумеешь, я знаю, мы с Катенькой разберёмся, и я приеду. Норе сейчас нужен покой и помощь энергетическая, всё будет хорошо, Олег где-то близко, он поможет.

— Самуил, ты не переживай, Лея всё сделает, да и я помогу, всё хорошо, ты Катю спаси.

Глеб превратился в статую, недовольную всем статую. Он мрачно посмотрел на Наташу, потом на Лею. Нора для него не существовала, мне показалось, что он даже не посмотрел на кровать в центре комнаты.

— Поехали домой. Самуил, мы едем.

Наташа подбежала ко мне и обняла.

— Ты не забудь, пошли Али сюда, он сам поймёт, ты ему помоги понять, что Али надо сюда отправить. Лея всё правильно сделает.

Она чмокнула меня в щеку и отбежала, я подошла к Лее.

— Спасибо тебе за всё.

— Приезжай, я тебе помогу, береги себя, так больше не делись, можешь не выдержать.

Она опять, совершенно неожиданно для меня, поклонилась мне и поцеловала руку.

— Лея, я не понимаю, зачем ты мне руку целуешь, ты мне ничего ни за что не должна.

— Я помню твои глаза, когда ты в школу пришла. Ты за кого-то меня выбрала, жизнь мне изменила, я бы там погибла, я знаю. Ты тогда вину заглаживала, которой не было, ты так решила, но её нет, твоей вины. А меня спасла, я бы не была такой как сейчас, я знаю.

Глебу всё не нравилось, он подошёл ко мне и обнял.

— Поехали.

Ещё раз попрощавшись с девочками, я вышла, подталкиваемая Глебом. Чем же он так недоволен? Глеб для быстроты передвижения взял меня на руки и мгновенно оказался у машины, посадил меня и закрепил ремень безопасности. Это что — он думает, я останусь и никуда с ним не поеду? Он сел в машину и стал ждать Самуила. Ещё осталось двери защелкнуть, что он и сделал, как мысли услышал.

— Глеб, что опять случилось?

Он мрачно на меня посмотрел, отвернулся и стал смотреть в окно.

— Мне не нравится Наташа со своими предсказаниями.

— Но она пока ни в чём не ошиблась. Глеб, она предсказывает, но не решает судьбу. Если Нора была предназначена Аарону, то я тут не причём.

— Ты её спасла.

— Надо было там оставить?!

Он ничего не ответил, но мрачно насупился. Почти бегом появился Самуил и сел в машину. Не сказав больше ни слова, Глеб включил скорость истребителя.

Дело было не в спасении Норы. Наташа сказала, что он меня не понимает, поэтому ничего не получается. И ещё то, что я продолжаю терять жизненные силы и больше всего отдаю ему. Он обвиняет себя в этом — что я опять чуть не умерла, и он этого не заметил, а девочка-мутант заметила и спасла меня. Девочка-мутант, которую я выбрала взамен убитой им Алисы. Какой клубок неслучайных случайностей.

В своих размышлениях я даже не заметила, как мы добрались домой. Ужинать я не хотела и сразу заявила об этом Глебу. Он ещё больше помрачнел, кивнул и ушёл. Это была настоящая ссора от непонимания друг друга.

Полночи я прокрутилась на кровати: продумала всё, что думалось, триста раз вздохнула, десять раз вставала и снова ложилась в кровать. Так нельзя, завтра Глеб куда-нибудь уедет, чтобы энергию у меня не забирать, Самуил начнёт проводки ко мне присоединять и вздыхать от безнадежности. А мы опять с Глебом будем долго друг друга не понимать. Надо успокоиться и найти его.

Успокаивалась я долго. Продумывая наш разговор, я всё больше и больше волновалась. Неожиданно в комнату вбежал испуганный Самуил, и крикнул:

— Перестань, Катенька, перестань, ты не должна этого делать, ты опять всё отдашь, мы тебя можем не спасти!

Я смотрела на него удивленно и ничего не понимала — я же никому не передаю энергии, я просто думаю.

— Самуил, я не понимаю, о чём ты говоришь?

В комнату практически влетел Андрей и сразу взял меня за руки, побледнел и сказал:

— Когда ты успела?

— Что успела, о чём вы говорите?

— Да ты совсем без энергии, ты приехала нормальная, я чувствовал тебя.

А я поняла — волнение, я волновалась, представляя наш разговор с Глебом, и, видимо, в этот момент и разрядилась как батарейка. И отдала всё ему.

— Где Глеб?

— Да он как почувствовал тебя, сразу уехал, даже не знаю куда. Сказал: «Подальше».

Всё. Ничего у нас не получится, никогда. Истерика длилась совсем недолго, сил не было, и я просто сидела, закрыв глаза, а Андрей держал меня за руки. Он сначала пытался меня успокоить, но ничего не получилось, и он просто сидел рядом.

— Хватит Андрюша, мне уже хорошо, правда, я себя нормально чувствую, да и Глеба нет, он далеко уехал. Для вашего спокойствия можете Али позвать.

— Катенька, так его Глеб с собой забрал.

— Али? Зачем?

— Не знаю, как тебя почувствовал, сразу позвал его и уехал.

Зачем ему Али? И я только махнула рукой, уехал и уехал. Устала я сегодня, слишком много всего произошло за один день. Андрей ещё посидел немного, но видимо энергии уже было достаточно и он, пожелав мне спокойной ночи, ушёл. Самуил тоже почти сразу ушёл. Истерика помогла, я чувствовала себя значительно лучше, спокойнее. Завтра, всё завтра, будет день — будет радость.

Утром я долго не вставала с кровати. Проснулась очень рано, проспала всего несколько часов и чувствовала себя совершенно разбитой. Мир продлился один день, и то не весь. И как нам понять друг друга? Один выход остается — скотч. Навсегда. Если я и буду чего-то там мычать, то никто не поймёт. Обидно, зато безопасно для всех, кстати, для себя тоже. Только целоваться неудобно, но, пожалуй, меня тогда и целовать-то никто не будет: Аарон в бегах, а Глеб в обиде. Главное, я никак не могу понять, за что он на меня обиделся? Наташа не нравится, а обиделся на меня, правду она сказала, а я виновата. Вот тебе и замужняя жизнь. Может, сесть на диету и не завтракать, ужин я уже пропустила, почти голодание оздоровительное. Вот буду стройная и красивая, ещё пожалеет, что так со мной поступает.

В дверь постучали, и в комнату вошла Лея.

— Доброе утро.

— Доброе, как ты сюда попала?

— Меня Глеб привез.

— Глеб?

— Он сказал, что тебе плохо, оставил Али, а меня привёз.

Лея смотрела на меня своими бездонными глазами и улыбалась. Она быстро подошла ко мне и взяла за руку, огненный поток понёсся по венам.

— Тебе нельзя так, это плохо, думай в первую очередь о себе. Научись контролировать свои чувства, твой организм не выдержит таких мгновенных потерь энергии. Я знаю твою историю.

— Кто тебе сказал?

— Наташа, она всё знает. Она про тебя рассказала всё, только что будет, не говорит.

— Лея, ты тогда сказала, что я чувствовала себя виноватой, ну, тогда, в школе. Я действительно виновата. Из-за меня Алису убили.

— Глеб, я знаю, но ты не виновата, она сама такая была. Она не могла понять, как Глеб тебя выбрал, настоящей женой сделал.

Она опять улыбнулась, погладила меня по руке и отошла.

— Пока хватит. Отдыхай, лучше поспи. Я рядом буду.

И я сразу уснула. Ощущение полной жизни, так можно назвать мое состояние, когда я проснулась. Я выспалась, чувствовала себя как ребенок, который радуется от того, что проснулся. Со мной такого не было уже очень давно, даже не помню — когда.

Лея сидела рядом и задумчиво смотрела в окно. Она сразу обернулась ко мне и улыбнулась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Удивительно, так не было уже давно.

— В тебе силы остались, не ушли, поэтому ты чувствуешь себя так, как должна.

— И что теперь, мне так и лежать на кровати и экономить энергию, не видеть никого, Глеба в особенности?

— Он здесь был, сидел долго, но с тобой ничего не произошло.

— Глеб приходил?

Почему-то я была абсолютно уверена, что Глеб опять уехал далеко-далеко, и мне придётся долго вызволять его из добровольного заточения. Лия тихонько засмеялась, она даже смеялась тихо, как бы стеснялась своего смеха:

— Наташа ему сказала, что если он сейчас от тебя уйдёт, то потеряет навсегда.

Ох, эта Наташа, пошла на откровенный шантаж, она же знает — я его сразу прощу, надо ему только объяснить всё, он поймёт. Я радостно улыбнулась, Глеб дома, всё хорошо. Надо умыться, собраться и идти на завтрак. В дверь постучали, и вошёл Андрей.

— Доброе…

У него было такое лицо, будто его ударили по голове, и он пропустил этот удар, что в принципе невозможно. Он так и остался стоять у порога.

— Привет, Андрюша, ты с Леей не знаком?

Он даже не сразу понял мой вопрос, недоумённо посмотрел на меня, и снова повернулся в сторону Леи. Мне так понравилась эта сцена, что я рассмеялась. Вот так и рождается первая настоящая любовь. Он не отрывал глаз от девочки — тоненькой, как тростинка, с длинными распущенными русыми волосами и огромными, в пол-лица пронзительными глазами. Ну, это я решила, что любовь, жизнь покажет. Лея грациозно встала и протянула руку Андрею.

— Лея.

Андрей долго смотрел на изящную руку, пока догадался, что эту руку надо пожать, или хотя бы коснуться. Когда он это понял, то едва тронул пальцы Леи и с трудом проговорил:

— Андрей.

Лея улыбнулась своей мягкой улыбкой и отошла к окну. Андрей растерянно посмотрел на меня.

— Лея приехала мне помочь с энергией. Завтракать идём?

Он только покивал мне головой и исчез. Придётся идти самой без сопровождения.

— Лея, пойдём, посидишь со мной в столовой, пока я есть буду.

— Нет, я подожду тебя здесь.

— Почему, ты не хочешь ни с кем видеться?

— Мне хорошо в твоей комнате.

— Как хочешь, я скоро вернусь.

Она как-то странно посмотрела на меня и кивнула. Оказалось, Андрей ждёт меня в коридоре. Он сразу взял меня на руки, но пошёл спокойно, не понёсся как вихрь. Мне очень хотелось узнать, понравилась ли ему Лея, но я сделала вид, что совершенно этим не интересуюсь. Он сам не выдержал и спросил:

— А Лея надолго приехала?

— Пока мне не станет лучше, она Нору лечить помогает. Ты же её видел, мы с Глебом её вместо Алисы привезли.

Андрей помолчал, видимо вспоминая, потом сказал задумчиво:

— Она очень изменилась, совсем ребёнком была.

И я вдруг поняла, что он прав, это я её воспринимаю как ребёнка, а она изменилась, сильно изменилась. Она ещё не девушка, но уже не ребёнок. И Андрей, как самый молодой по их меркам возраста, сразу на это обратил внимание. Они очень подходят друг другу, оба нежные, спокойные, даже внешне похожие чем-то друг на друга.

Глеб сидел в столовой на диване и разговаривал с Самуилом, судя по лицу Самуила разговор был тяжёлым. Андрей усадил меня на стул и сразу исчез. Я сказала:

— Сезам.

Мне принесли завтрак, и я начала есть, не обращая внимания на занятых разговором Глеба и Самуила. В то, что Глеб меня не заметил, поверить было невозможно, Самуил, понятно — весь в разговоре, но Глеб всегда всё видит и чувствует. Здороваться с ними я не стала, не видят, значит, меня нет.

— Катенька, я не заметил, как ты вошла, доброе утро, дорогая моя, ты прекрасно выглядишь. Как ты спала? Вижу, что хорошо.

— Доброе утро, Самуил, всё хорошо, спасибо Лее.

И продолжила поедать кусок торта, как будто Глеба нет. Самуил засмущался, быстро допил свой чай и ушёл. Наступила напряжённая тишина. Я пыталась спокойно пить чай, но у меня это плохо получалось, как только ушёл Самуил и мы с Глебом остались одни, я сразу почувствовала напряжение Глеба. Но решила, что раз меня нет, значит — нет, опустила глаза и старательно доедала торт, который сразу стал невкусным.

— Доброе утро.

Голос Глеба оказался глухим, как будто он сильно волновался.

— Доброе утро, Глеб.

Он что, имя моё забыл? Напоминать не будем, забыл, так забыл.

— Как видишь, я исполнил поручение Наташи.

Глупый генерал, он её подозревает, он думает, что она это специально устроила чтобы мне плохо было, и он привёз Али, как она и предрекла. Чашками я ещё не кидалась, а сковородок, видимо, в этом доме нет, еда по волшебному слову появляется. Я долго рассматривала чашку — красивая, жалко бить, небось, какой-нибудь восемнадцатый век, судя по рисунку и фарфору. Ничего, новую купит. Я высоко подняла чашку и уронила её на пол, она разбилась на несколько осколков. Какое-то время я рассматривала их на полу, потом подняла глаза на Глеба.

— Глеб, я нарушаю твои непреложные принципы?

Он ожидал чего угодно, но не битья посуды и этого вопроса. У него были совершенно чёрные глаза, которые по мере осознания моего вопроса, сначала стали серыми, потом синими, и снова серыми. Многоцветный мыслительный процесс. Я сидела совершенно спокойная и ждала ответа на свой вопрос.

— Почему мои принципы?

— Наташа не давала тебе поручения, она лишь видит ближайшее будущее, моё будущее. Она знала, что я могу в любой момент отдать… неважно. Глеб, посади меня в сейф, будет легче всем, тебе в первую очередь, а ещё скотчем меня обмотай всю, вдруг ещё что скажу или сделаю.

Высказавшись, гордо встала, во мне всё кипело, вулкан извергался, и я поняла — надо молчать, а то ещё скажу чего-нибудь, и девочкам будет плохо. Неожиданно в столовую забежала Лея, схватила меня за руку и почти крикнула:

— Перестань, не нужно, перестань. Андрей!

Появился Андрей, схватил меня на руки и перенёс в комнату. Я не успела ничего понять, меня уложили в постель, и оба — Лея с одной стороны, а Андрей с другой, взяли за руки.

— У меня всё хорошо, Лея, всё хорошо! Андрей, скажи ей, зачем, я должна ему сказать, он не понимает.

Андрей вдруг улыбнулся и, взглянув на Лею, ответил:

— Что ещё ты можешь сказать? В сейф ты уже попросилась.

Лея не стала отвечать на его улыбку и была очень серьёзна.

— Катя, не нужно сердиться, волноваться и переживать, тебе это сейчас совсем нельзя. Ты опять ему всё отдала до дна, пустой сосуд. А ещё нам пыталась отдать, мне и Наташе, ты о нас подумала?

Я только кивнула головой.

— Глеб нас не тронет, он понимает, что мы сейчас тебе нужны, мы должны тебя спасти.

А потом? Что потом? Мою попытку встать Лея остановила громким криком:

— Катя, перестань, не смей! Твой организм этого не выдержит, ты понимаешь! Андрей, позови Самуила, надо укол сделать, пусть лучше спит пока.

Но Андрей даже не успел встать, как в комнату вошёл Глеб с Самуилом на руках.

— Катенька, что это, почему, что делать с тобой, так нельзя, вечно ты за других, ну почему, зачем? Всё будет хорошо, укол сделаю, и ты поспишь.

На Глеба я не смотрела, плотно закрыла глаза и ругала себя последними словами, опять истерику закатила, Самуил прав — уколы и спать, чем дольше, тем лучше. Глаза я так и не открывала, почувствовала укол и просто ждала, когда усну.

Просыпалась я тяжело: голова как чугун, мысли тоже примерно такие же, руки и ноги ватные. Надо открыть глаза, тогда будет легче, почему, непонятно, но я так решила. У кровати сидела Лея с той же ласковой улыбкой, у окна опустив голову, стоял Глеб.

— Привет.

Я сказала это, только чтобы показать, что проснулась. Глеб головы не поднял, а Лея ответила:

— Привет, ты долго спала, молодец. Теперь просто полежи, я скоро приду.

И она ушла, оставив нас вдвоём с Глебом. Он сразу поднял голову, и я быстро закрыла глаза.

— Теперь ты можешь перебить всю посуду в доме и сердиться на меня хоть всё время, даже побить.

От удивления я открыла глаза и увидела перед собой два совершенно синих глаза.

— Али перекрыл твою способность всем всё отдавать, мне тоже.

2

Глеб был спокоен, но не улыбался. Он наклонился надо мной, руки в карманах, а губы плотно сжаты.

— А посуды хватит?

— Хватит, я ещё из других дворцов привезу.

Резко выпрямился и отошёл к окну.

— Неси.

Он повернулся ко мне и переспросил:

— Что?

— Неси посуду.

Хитро взглянув на него, я улыбнулась: один раз комнату я уже разгромила, теперь наступила очередь посуды — скоро действительно переплюну Глеба в объёме разрушений. Глеб удивлённо смотрел на меня, он не ожидал от меня такой решимости настолько быстро, наверное, надеялся, что хоть до столовой дойду. Я медленно встала, ноги были совершенно недвижимые, я даже покряхтела, с трудом разогнула спину, сладко потянулась и ушла в ванную.

В воде я лежала долго, из комнаты не доносилось ни звука, может за шумом воды и не услышала, как Глеб ушёл за посудой. Выйду — а там горы посуды. Но в комнате был только Глеб, посуду не принёс, просто так же стоял у окна. Я была обернута полотенцем и не сразу поняла, что мне надо одеться, а он так и стоит, смотрит на меня своими синими озерами и улыбается.

— Где посуда?

— Ты здесь собираешься её бить?

— Да.

— По какому поводу?

— Сейчас придумаю, без посуды сложно повод придумать.

— Как придумаешь, сразу принесу. Хотя, вот ваза стоит.

Он показал на изящную вазу цветного венецианского стекла, в ней стоял букет цветов. Неужели эти цветы растут в нашем саду? Они были такие разноцветные — эти небольшие бутоны, ещё не совсем раскрывшиеся, едва выпустившие стрелки лепестков: белые, красные, фиолетовые, синие, жёлтые. А аромат! Надо спросить у Самуила, как они называются, это просто невозможно, что может создать природа. Я наклонилась над цветами и всем лицом вдохнула аромат.

— Жалко, цветы погибнут, пусть остаётся. Да и повод я не придумала.

Глеб взял букет в руки и цветы стали раскрываться на глазах, я широко открыла глаза от удивления — через минуту все бутоны раскрылись и в его руках уже был удивительный многоцветный букет с совершенно раскрывшимися цветами. Он его протянул мне и сказал, улыбаясь:

— Бей вазу, цветы я спасу.

Я взяла букет и полной грудью вдохнула усилившийся от скоростного развития цветов аромат.

— Глеб, как это у вас получается, какая красота, а пахнет…

Вазу бить не стала, в ней букет смотрелся удивительно, и я долго с удовольствием раскладывала цветы. Пусть стоят и меня радуют в неразбитой вазе. Рассмеявшись, повернулась Глебу и призналась:

— Повод пока не придумался.

— Тогда идем завтракать?

Но мне нужно одеться, а Глеб никакой попытки выйти из комнаты даже не делал, стоял и улыбался. Ах, так! Я скинула полотенце и повернулась к шкафу. От волнения руки почувствовала только тогда, когда Глеб взял меня за плечи и развернул к себе, даже перестала дышать, смотрела на него и ждала. Он не обнял меня, только смотрел мне в глаза, и я сразу утонула в этой синеве. Глеб вздохнул и провел пальцами по моей щеке, потом рука опустилась ниже, и пальцы коснулись шеи, затем, едва касаясь, груди. Он как бы пытался ощутить мою кожу, почувствовать её, а я вспыхнула и с трудом сдерживалась, чтобы не обнять его, не прижаться к нему всем своим пылающим телом. И вдруг пальцы, мягкие и нежные, стали как мрамор, твёрдыми и холодными. Глеб как- то длинно и тяжело вздохнул, отступил от меня, сжал кулаки и глухо сказал:

— Я смог.

Он медленно повернулся и вышел из комнаты. Смог — что? Я вся горела и дышала как паровоз, наконец-то смогла дышать. По мере успокоения моего организма мысли задвигались медленнее, и я стала их осознавать. Он смог удержаться, он изо всех сил сдерживался и смог. Только мне от этого какая радость? Я медленно одевалась, вся в сомнениях и в попытке успокоиться даже не поняла, что надела. И как мне себя с ним сейчас вести? Бить посуду? Сама спровоцировала, полотенце, видите ли, скинула перед мужем. Тяжело вздохнув, я встала с кровати, где сидела в задумчивости, и пошла завтракать.

Глеб стоял у окна в коридоре и ждал меня. Я подошла к нему и посмотрела в эти синие озера, смог да? Он поцеловал меня, удерживая мою голову и прижимая меня так, что я не могла двинуться, но объятия были нежными, очень мягкими. Когда он меня отпустил, тихо рассмеялся и сказал шёпотом:

— Я смог, я удержался.

И ещё несколько раз коснулся моих губ, совсем нежно. Я прижалась к нему всем телом, хотя умом понимала, что опять его провоцирую, но оторваться от него не могла, ну никак. Глеб сам медленно отнял мои руки от себя и опустил голову.

— Глеб, прости, я не смогла, прости…

Он поднял голову и покачал головой, попытался улыбнуться, но улыбка получилась грустной.

— Посуду будешь бить?

— Обязательно, завози.

Я счастливо улыбнулась и хитро на него смотрела.

— А теперь завтракать, целуешься ты хорошо, но есть я хочу всё равно.

— Хорошо?

— Изумительно, превосходно, бесподобно, но завтрак я отменять не буду!

Глеб схватил меня на руки и мгновенно оказался в столовой. Мы были одни и счастливо смотрели друг на друга. Интересно, насколько хватит этого счастливого мира и сколько посуды мне понадобится перебить, чтобы этот мир сохранить.

В столовую вошёл Самуил и радостно прижал руки к груди.

— Катенька, доброе утро, как хорошо ты выглядишь! Вот видишь, как стала энергию сохранять, так всё хорошо стало, молодец Али.

— Доброе утро, Самуил. А где Али, я хочу с ним поговорить, сказать спасибо.

— Он уехал к Норе, Лея же здесь, он сразу уехал.

— А как он это сделал, отключил меня от всех?

— Не знаю, это совершенная тайна, он подошёл к тебе, положил руку на голову и всё — поток прекратился сразу.

Самуил даже руками взмахнул от удивления, покачал головой и обратился к Глебу:

— Надо его обследовать потом, как он смог это сделать, откуда такое умение, раньше за ними такого не наблюдалось.

— А кто-нибудь их обследовал, пытался узнать их способности?

Самуил задумался и опять посмотрел на Глеба.

— Катенька, видишь ли, они ведь даже не бойцы, их только как охрану использовали, никто их в другом качестве даже не представлял. Это Наташа сказала, что он может, и так получилось, да, если бы она так не сказала, мы бы и не узнали никогда, что он так может, кто знает, как бы мы спасли тебя.

При упоминании Наташи счастливый взгляд Глеба потемнел, но он ничего не сказал, только голову опустил, чтобы я его взгляд не увидела. А я себе говорила — молчи, только молчи, может же Глеб себя сдерживать в своей гигантской силе, ну, хоть раз ты сама попытайся, молчи. Я сделала над собой героическое усилие и спросила Самуила напряжённым голосом:

— Как себя чувствует Нора, ты туда звонил?

— Хорошо, всё хорошо. Я говорил с Наташей, она сказала, что Лея пока не нужна, они с Али всё сделают, но я хотел бы туда съездить, сам посмотреть. Глеб, у Кати сейчас всё хорошо, да и Лея здесь, мне очень интересно поговорить с Али, узнать, что он сделал, анализы и исследования, надо узнать, да и Нору посмотреть…

Самуил говорил и говорил. Я слушала его, а сама смотрела на Глеба и видела, что он понял меня: заметил, как я сдержала себя и не стала говорить о роли Наташи в моём очередном спасении, и он рад этому. Мне очень хотелось показать ему, что настроение моего мужа мне важнее, чем обсуждение способностей Наташи, как бы я сама к этому не относилась.

— Самуил, а ты видел Лею?

— Они с Андреем что-то обсуждают, он ей программы показывает, пусть их, она сразу почувствует тебя, как что, так сразу почувствует, изумительная девочка, просто прелесть.

— Ты прав, Самуил, хорошая девочка.

Глеб сказал это улыбаясь мне и глаза оставались синими. Он действительно так думал, они не могут обманывать, эти глаза, не умеют, сразу цвет меняется, это не мы, люди, всё что хочешь можем сказать. А я удивлялась, когда увидела их вместе утром у моей постели.

У Глеба зазвонил телефон и он, продолжая улыбаться, ответил. Глаза изменились мгновенно и лицо закаменело. Он сказал несколько слов на английском и Самуил, уже вставший со стула, сел и прошептал:

— Нет, только не это…

И я испугалась сразу, страх пронзил меня как молния, хотя ещё даже не знала о чём речь. Неожиданно появилась Лея и взяла меня за руку. Я смотрела на Глеба и ждала — он должен мне сказать, что случилось, а он смотрел на меня и молчал. Самуил качал головой, говорить не мог, только закрыл рот ладонями.

— Аарон ушёл. Олег пытается его остановить. Андрей.

Глеб сказал это спокойно, как генерал, уже решивший, как будут двигаться войска. Андрей, оказывается, уже стоял рядом с нами.

— Ты здесь, полная охрана. Слухачи по периметру. Катя и Самуил в сейф.

Подумал немного и добавил:

— Лея тоже.

Андрей стоял как оружие, грозное оружие, и я уже не удивилась этой перемене.

— Глеб, дай мне минуту.

Я боялась, что Глеб не услышит меня или отмахнётся в своём стремлении, но он встал и кивнул Андрею, тот схватил Самуила на руки, и они все исчезли. Подойдя к Глебу, я прижалась к нему и прошептала:

— Береги себя, я буду тебя ждать.

— Не волнуйся, я сильнее его.

Он обнял меня, быстро поцеловал, мгновение — и я осталась одна. Я ещё чувствовала губы Глеба, когда появился Андрей и перенёс меня в комнату-сейф, там уже были Самуил и Лея. Уходя, Андрей широко улыбнулся, сразу превратившись в привычного нам всем Андрея, и сказал:

— Не волнуйтесь, это ненадолго, ужинать будем в столовой.

Он весело нам подмигнул и с лязгом закрыл дверь. Лея подошла ко мне и спокойно сказала:

— Ты не переживай, он очень сильный, сильнее сейчас никого нет. Наташа должна почувствовать опасность.

Но Самуил только покачал головой, странно на меня посмотрел и закрыл лицо руками. Я сразу заподозрила неладное, подошла и опустилась перед ним на колени:

— Самуил, что-то не так, правда? Он идет не к Норе? Он идёт ко мне…

Он убрал руки с лица и тихо ответил:

— Да, Катенька, он идёт сюда.

Вот и наступила битва титанов. Поднявшись с колен, я стала стучать в дверь и звать Андрея.

— Катенька, он тебя отсюда не слышит, отсюда ничего не слышно, не надо стучать. Катенька успокойся, не надо, он тебя никуда не пустит, поэтому и сейф.

Я обернулась к Самуилу.

— Катенька, дорогая моя девочка, как ты не понимаешь, Глеб нас сюда не от Аарона посадил, он не хочет, чтобы ты рванулась его спасать. Он его перехватит далеко отсюда, ко дворцу Аарон подойти не сможет, такая здесь охрана, что ему подземный ход копать придется. Они втроём смогут его остановить, я думаю, Виктор тоже в пути. Хотя Глеб его один сможет остановить, силы позволяют.

Меня силы покинули, и я опустилась на пол у двери. Лея сразу подошла ко мне, неожиданно легко взяла на руки и перенесла на диван, я даже не успела удивиться. Она улыбнулась мягкой улыбкой и сказала:

— Я сильная, очень сильная.

Думать о том, что сейчас может происходить за стенами дома, я уже не могла, и, стараясь отвлечься, через какое-то время спросила:

— Лея, а как ты попала в клан, ну, в школу?

— Меня продали родители, когда узнали о вирусе, они меня боялись с рождения. Тогда мне было три года, я очень сильная с детства, да и глаза им мои не нравились, я это всегда чувствовала.

Она говорила спокойно, тон совершенно не изменился, голос был таким же нежным. Как могут не нравиться эти глаза — ясные, совершенно прозрачные, добрые и такие ласковые? Лея погладила меня по руке и улыбнулась:

— Когда ты в школу пришла, мы все очень удивились, людей к нам никогда не пускали. А ты пришла, такая спокойная, нас не боялась, относилась к нам как к человеческим детям. Только ты вину чувствовала, боль какую-то, и меня вдруг выбрала.

Она опять поцеловала мне руку, и я поняла — ей ласки не хватает, обычной ласки, ребёнка никто никогда не гладил по голове, не целовал от радости, что он есть этот ребёнок. Поэтому она говорила, что погибла бы в этой школе, из неё делали бойца клана, в ней никогда не видели обычного ребенка, только силу и процент вируса. А то, что в клан её привела я, жена командора, дало возможность получить немного свободы и отдельное отношение, вот ребёнок и ожил хоть немного. Да и Элеонора обратила на неё внимание, я вспомнила наш разговор в примерочной. Поэтому ей было хорошо в моей комнате — это дом, не клан.

Лея перебирала мои пальцы и улыбалась, я погладила её по голове, и она замерла, окаменела вся.

— Хочешь, я тебе волосы заплету?

Она побледнела и только кивнула. Какие удивительные волосы, мягкие, густые, блестящие и коса получилась богатая, я ещё вспомнила пшеничное плетение и гордо продемонстрировала своё творение Самуилу. Он даже покачал головой от восхищения:

— Мастерица, Катенька, как ты всё умеешь. А ты, Лея, просто красавица!

С убранными в косу волосами глаза Леи стали ещё больше и выразительнее, и так большие, они стали совсем в пол-лица и сияли как драгоценные камни.

— Тебе нужна красивая лента в косу, а то расплетётся.

Недолго думая, я стала отрывать кружевную отделку с подола платья.

— Катенька, что ты делаешь?

— Ребёнку нужен бант, из кружева мы его и сделаем.

Бант получился очень красивым, даже по цвету подходил к волосам Леи. Я обняла её и прижала к себе, девочку-подростка, которая легко подняла меня с пола и обладает огромной силой. Девушку, которая поразила Андрея прямо в сердце, и он теперь не только нас с Самуилом защищает, а её тоже.

— О чём вы с Андреем разговаривали?

Ну, и куда я лезу? Зачем ввела ребёнка в краску, куда её спокойствие делось.

— Андрей у нас умница, хороший мальчик, добрый, а какой музыкант, Катенька, ты расскажи, как вы песни пели, романсы.

Лея смогла поднять голову:

— Он поёт?

— Лея, он играет великолепно, а голос какой, всё закончится, и он тебе споёт. Мы заставим, меня же он заставил петь, с полным отсутствием слуха и голоса.

— Катенька, ты зря, всё было очень красиво.

— Может и красиво, но звучало ужасно, как у русалок.

— Разве русалки некрасиво пели, откуда ты это знаешь, Катенька?

— Глеб рассказал, он с ними был знаком.

Самуил сделал такое лицо, что мы с Леей рассмеялись. Вот я и услышала её смех, оказывается, она умеет смеяться, не тихо улыбаться, а весело смеяться, откинув голову, звонко, до слёз. Бедный ребёнок, как это страшно, не смеяться в её возрасте. От нервного напряжения я боялась впасть в истерику от смеха, но голосок Леи вывел меня из этого состояния. Как был прав Глеб, поместив нас в сейф вместе с ней. Мне очень хотелось спросить, о чём они говорили с Глебом, пока я спала, но отказалась от этой мысли, мало ли что он мог ей сказать в раздражении. Но она как почувствовала, посмотрела на меня и сказала:

— Глеб очень любит тебя, он так переживал, всё спрашивал, как ты себя чувствуешь, хватит ли у меня энергии спасти тебя.

Самуил даже побледнел от такой вольности Леи, но ничего не сказал, просто отвернулся, дескать, не видел ничего и не слышал. А я замерла от этих слов, застыла вся, кровь отхлынула от лица, а сердце забилось сильно-сильно. Лея сначала заволновалась, даже взяла за руку, но потом поняла моё состояние, улыбнулась и просто пожала мне руку. Она оказалась очень мудрой, эта девочка. Наконец я справилась с собой и спросила:

— О чём вы ещё говорили? Кроме меня…

— Мы говорили только о тебе.

Она оглянулась на Самуила и прошептала:

— Он спрашивал меня, могу ли я продлить тебе жизнь своей энергией, но я не знаю ничего такого о себе. Я сказала ему, что жизнь тебе может продлить только он.

Она улыбалась весело и таинственно, как будто это был секрет, о котором кроме нас с ней говорить больше никому нельзя. Я опять замерла, он хочет продлить мне жизнь, чтобы я жила дольше, чем мне дано моей человеческой природой. Эта мысль поразила меня, он думает о будущем, нашем будущем, а я продолжаю сомневаться в нашем настоящем. Лихорадочно вздохнув, я опять поблагодарила про себя Глеба за то, что он отправил Лею с нами, иначе я никогда бы не узнала о его стремлении к нашему будущему. Погладив по голове, я поцеловала её в макушку. Лея опять замерла как статуя, а потом осторожно тронула меня за руку и прошептала, заглядывая мне в глаза и покраснев как маков цвет:

— Тебе уже хорошо, ты уже не болеешь, но можно мне ещё на день у вас остаться? Я не знаю… Глеб не согласится…

— Нужно, Лея! Не просто можно, нужно, девочка моя, я уеду сразу, как Глеб вернётся, а Катеньку оставить одну ну никак нельзя, опять придумает разборки, кто знает, во что это может вылиться, надо, чтобы ты была рядом.

Это Самуил перестал делать вид, что ничего не видит и не слышит, не выдержал.

— Конечно, оставайся, я поговорю с Глебом, он согласится. Концерт, ты должна послушать концерт, и может быть, даже я чего-нибудь рискну спеть. Кстати, а ты поёшь?

— Я не знаю, я никогда не пробовала.

— Надо с Андреем поговорить…

— Нет, зачем с ним, не надо…

— Лея, из нашей компании только у него есть настоящий музыкальный слух, только он может правильно напеть мелодию, меня слушать тебе нельзя.

— Можно, девочка моя, можно, Катя хорошо поёт, я слышал.

Я только махнула рукой — Самуилу всё хорошо, когда в доме мир, даже то, что моим пением называется.

Так мы и сидели в комнате- сейфе, вели беседы ни о чём, а мой мозг буравила одна мысль -, как там за стенами, что произошло. Я понимала, что Глеб сейчас силён как никогда и легко должен справиться с Аароном, но ушёл же он как-то от Олега. Или воспользовался правом непредупрежденной услуги? Меня аж холодом обдало от этой мысли: только так мог Аарон уйти, никак иначе я не могу объяснить его освобождение. На Глеба совсем непохоже, чтобы он мог устроить Аарону заточение, из которого тот смог уйти. И что теперь? Глеб убьёт Олега? И ещё больше похолодела, Лея настороженно на меня оглянулась, но я погладила её по плечу и снова задумалась. Нет, он знает о данном слове, значит, готов к возможной ситуации, и всё-таки оставил Олега присматривать за Аароном. Олег самый сильный после Глеба, только он сможет догнать его или просто удержать на какое-то время, пока Глеб не появится. Значит так, жена командора, ты не начальник штаба, ты только жена, сиди в сейфе и жди мужа, песню репетируй. А что, хорошая идея, только надо выбрать что-нибудь совсем простое по мелодии, здесь меня точно никто не услышит, кроме Самуила.

— Лея, сейчас песню будем петь.

Она вся напряглась.

— Я не сумею, я не знаю.. как.

— Слушай, я один раз спою тихонько, а ты запоминай слова, потом будем вместе петь.

И я негромко запела, обнимая Лею и поглаживая её по голове.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

Головой склоняясь до самого тына.

А через дорогу, за рекой широкой,

Так же одиноко дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине, к дубу перебраться.

Я б тогда не стала гнуться и качаться.

Тонкими ветвями я б к нему прижалась

И с его листами день и ночь шепталась.

Но нельзя рябине к дубу перебраться,

Знать, ей, сиротине, век одной качаться.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

Головой склоняясь до самого тына.

Лея сидела, замерев, мне кажется, она даже не дышала, так её поразила песня. Самуил тоже загрустил, сидел, уперев щёку, и задумчиво смотрел в одну точку. Как только я закончила петь, послышался лязг дверей и вошёл улыбающийся Андрей:

— Заточение закончилось, можно идти обедать или ужинать.

— Андрюша, нам надо с Леей пять минут, мы сейчас, ты дверь не закрывай, мы песню репетировать будем.

Лея категорически замотала головой, что петь не будет, но я подмигнула Андрею и сказала:

— Лея, ты не переживай, Андрей с Самуилом уйдут, а мы с тобой тихонечко, вдвоём, ты же хотела научиться петь, мы совсем тихо. Андрей уходи подальше и не слушай нас.

И опять подмигнула ему, он улыбнулся, понял меня, и сказал громко:

— Мы с Самуилом в сад уйдём, вас там не слышно.

И вышел, даже полязгал незакрытой дверью. Лея, убедившись, что Андрей вышел, смущённо посмотрела на меня.

— Я совсем не умею.

— Ты сначала просто повторяй слова и мелодию слушай, она совсем незамысловатая, и начинай звуки повторять, само и получится.

Но неожиданно для меня Лея запела сразу со второй строчки чистым, высоким голосом и я замолчала. Она запомнила все слова и со слухом у неё все в порядке, только учитель ей нужен другой. Песня лилась плавной рекой по всему дворцу, и Андрей должен был её услышать. Но услышал её не только Андрей: у входа в сейф стояли Глеб с Виктором. Я заметила их первой, грозно свела брови и покачала головой, Лея пела с закрытыми глазами, и я не хотела, чтобы они ей помешали. Лея закончила петь и вздохнула, так и не открыв глаза.

— Лея, тебе надо обязательно петь, у тебя удивительный голос, только не я тебя должна учить. Андрей найдёт для твоего голоса песни, у нас концерт скоро должен быть по заявкам, мы им такое приготовим с тобой, аншлаг будет!

Лея открыла глаза, хотела что-то у меня спросить и сразу увидела слушателей. Она вздрогнула всем телом и побледнела до синевы, я не ожидала от неё такой реакции на Глеба и попыталась прижать к себе, но она убрала мои руки медленным движением и встала, опустив глаза. Глеб смотрел на неё очень внимательно, но совершенно без угрозы, и чего она так испугалась? Я беспомощно посмотрела на Глеба, но он только улыбнулся.

— Хорошо, Лея, мне понравилось.

Она опять вздрогнула и подняла на него глаза, не веря словам, но он продолжал улыбаться. У меня появилась надежда, что он оставит её в доме, и я облегчённо вздохнула. Виктор, который стоял бледный до прожилок на лице, тоже, казалось, первый раз вздохнул.

— Катя, ты меня поражаешь и поражаешь, второй раз песня вернувшимся с войны мужчинам, нервы могут не выдержать.

Я увидела его серьезные глаза и поняла, что он не шутит — эта песня так же на него подействовала, как и прошлое моё действо, сильно подействовала.

— Ну, всё, пока концерт окончен, мы тут в ожидании вас весь день провели, есть пора. Как я рада вас видеть, вы не представляете.

Глеб подошёл ко мне и взял на руки.

— Обедать, так обедать.

Он шёл медленным шагом по дворцу и прижимал меня к себе, но на меня не смотрел. Мне хотелось спросить, что с Аароном, но его молчание останавливало, и я только положила голову на его плечо — сам расскажет.

Но и в столовой они с Виктором сели на диван и что-то долго обсуждали, пока мы с Самуилом ели. Самуил только пожал плечами на мой немой вопрос, он тоже ничего не понимал, но вопросы задавать генералу не решался. Я уже начала выбирать тарелку для разбития, когда Глеб ко мне обратился:

— Катя, а почему ты ничего не спрашиваешь?

— Тарелку выбираю.

— Глеб, а что, она уже тарелками кидается, я так много интересного пропустил за время своего отсутствия? Катя, тарелки, между прочим, из сервиза Марии Медичи, давай я из запасов Аарона тебе привезу. Там посуда значительно дешевле. Он и не заметит, когда вернётся, а сидеть ему ещё долго, всё равно забудет.

Виктор уже ослепительно улыбался и глаза сияли. Как мне не хватает его постоянного шутливого тона, иронии по любому, даже очень серьёзному поводу. Глеб улыбался, но глаза были серьёзными. Решив быть паинькой хоть на время, я мило улыбнулась:

— Как ваши мужские дела? Как себя чувствует Аарон?

— Всё хорошо, Аарон уже вне досягаемости, мы поговорили, и он вернулся к себе.

— Катя, он во всём честно признался, покаялся во всех грехах, клан мне сам поручил, говорит, только мне может доверить своих ребят, другим не доверяет, не справятся, мол. Олег согласился посидеть с больным, пока не поумнеет. А завтра я к нему в гости поеду, отчитаюсь за клан, бухгалтерию покажу.

Что-то было не так, я не понимала — что, но слишком у Глеба были глаза серьёзные, несмотря на улыбку. А вот и объяснение:

— Он тебе привет передавал.

Глеб сказал это как-то уж очень растягивая слова, у него не получилось спокойно.

— Какой привет?

— Он убьёт Нору и заберет тебя к себе. Он любит тебя и готов за тебя бороться.

Ну да, за этим и приходил. Я смотрела на Глеба и понимала, как ему было сложно это мне сказать, не стал говорить один, специально при Викторе как свидетеле.

— Мог сначала меня спросить, прежде чем борьбу устраивать.

— Так он, Катя, говорит, защиту тебе предлагал, даже поклялся тебе в вечной верности. Вот и решил, что отказать ты ему уже не сможешь.

Они договорились с Виктором, как себя вести, раз тот может себе позволить такой комментарий, чтобы я не подумала, что Глеб на меня давит, как на жену, мол, жена — никуда от меня не денешься. Опять он со своей свободой выбора: то говорит, не бросай, я без тебя не могу, вечность с тобой готов провести, а как сосед позвал, так и отдать готов.

— А как муж скажет, так и будет. Скажет — иди, куда денусь, пойду, а скажет не пущу, так я радостно дома и останусь.

Я говорила и смотрела прямо в глаза Глеба, хочу знать процесс многоцветного принятия решения. Но глаза были совершенного синего цвета, ни разу никаким другим цветом не замутнились. Неужели не сомневался во мне ни минуты, или уже готов был принять любое моё решение. К сумасшедшему Аарону идти? Неожиданно Глеб рассмеялся и сказал:

— А не пущу, сиди дома, жена.

— Неужели без битья тарелок обойдёмся? Катя, ты хоть одну разбей! Пожалуй, нет, я привезу другие, придётся подождать.

Виктор опять ослепительно улыбнулся, глаза посветлели, и я поняла — он рад вернуться домой, именно сюда, к нам всем, ему здесь хорошо. Думаю, что он сильно поработал в клане Аарона, по полной программе организации работы в кланах Глеба, но здесь ему хорошо, как нигде. Улыбаясь Виктору, я видела, как Глеб опять опустил голову и о чём-то сильно задумался, а допустить тяжёлых мыслей в этой голове я никак не могла.

— Глеб, мы так переживали за тебя, за вас всех, как всё было, встреча с Аароном. Виктор, я поняла тебя, но Глеб поменял костюм, значит, не так уж благостно прошла эта встреча.

Глеб поднял голову и удивлённо посмотрел на меня, такого вопроса он от меня не ожидал, да и Виктор тоже. Они переглянулись, и Глеб ответил:

— Встреча прошла несколько напряжённо на первом этапе.

— На сколько километров?

Виктор захохотал, хлопнул ладонями по коленкам, даже Глеб улыбнулся и покачал головой.

— Катя, там деревья чуть пострадали, кустов не осталось совсем, ничуть не лучше бывшего сада Аарона, то есть — голое поле. Я видел, правда, в это напряжение разговора вступить не смог, не успевал, Олег тоже, мы рядом постояли. Только когда Глеб своими доводами убедил Аарона успокоиться, мы с Олегом подошли.

И опять ослепительная улыбка Виктора, и напряжённый взгляд Глеба. Самуил всем лицом пытался дать мне понять, что это не моё дело, разбираться в военной стратегии, но мне на самом деле было интересно.

— Олег сдержал своё слово? Которое называется в переводе непредупрежденная услуга.

Они опять переглянулись, а Самуил даже привстал от возмущения на меня — зачем я опять лезу в мужские дела. Глеб кивнул головой:

— Сдержал.

Я облегчённо вздохнула, теперь ему уже ничего не грозит, больше Аарон ничего не сможет от него потребовать. А я оказалась права, иначе Аарон бы не смог выбраться из заточения, которое ему организовал Глеб. Теперь уже точно никуда не сможет уйти, пока Глеб не решит, что его можно выпустить на белый свет без опасности, что он нападёт на кого-нибудь, особенно на Нору. Лея, надо поговорить о ней с Глебом.

— Самуил, а ты поедешь к Норе?

— Да, Катенька. Глеб, я хотел с тобой поговорить… ты здесь, Кате хорошо, Лея тоже здесь, я бы съездил к Норе, Али обследовал, всего на пару дней…

Вот почему Глеб сразу решил, что это опять моя очередная авантюра? Смотрит на меня и пытается понять, зачем мне это нужно, хотя это желание самого Самуила. Улыбается своим синим сиянием, но молчит. Самуил заволновался, стал чашку двигать, лицо протирать, я этого не выдержала, и хотела уже сама обратиться к Глебу — сказать, что к решению Самуила не имею никакого отношения, как он ответил:

— Поезжай, но только на один день, ты мне будешь нужен здесь. Утром Виктор отвезёт, а вечером Олег привезёт домой.

А всё не так просто, как хочет показать Глеб, зачем Самуилу такая охрана? Не просто бойцы, которые его всегда сопровождают, а именно Виктор и Олег. Я подняла глаза на Глеба, он продолжал улыбаться, и глаза были спокойные. Может, я ошибаюсь и всё хорошо, просто испуг сегодняшнего дня ещё не прошёл? Нет, меня такое ощущение ещё ни разу не обманывало.

Виктор встал и официально обратился ко мне:

— Катя, я тут случайно про концерт услышал, прошу пригласить меня, очень хочется ещё раз тебя послушать.

— Виктор, сам слышал, у нас появилась исполнительница значительно лучше меня, я буду организатором концерта Леи и Андрея.

— Нет-нет, без тебя это уже не концерт, ты у нас прима, с тебя всё началось, деваться теперь некуда, остальные на подпевках.

Откуда он знает такие слова? Аналитик, оно, конечно, но слишком уж специфическое слово — подпевки. Глебу идея концерта нравилась изначально, и он согласно кивнул головой.

— Ты хотела петь завтра.

— Глеб, ты что? Песни надо выбрать, сначала самой спеть, без зрителей, Лее подобрать песни, нет, я сама назначу дату. Тем более, что Виктора не будет.

А вот и повод Лее остаться в доме, концерт — это очень серьёзно, судя по настрою Глеба. Хотя, как можно петь в этом доме без слушателей, когда все всё слышат? Я развеселилась и заявила:

— Мы с Леей придумаем настоящую программу из разных песен, у неё получится.

— Ты хочешь оставить Лею в доме?

Вопрос Глеба застал меня врасплох, я вдруг заволновалась, а имею ли я право на это — приводить в дом постороннего, ведь ещё вчера она была никто для всех. Для Глеба в особенности.

— Глеб, хотя бы до концерта, да и Самуил уезжает…

Неожиданно он улыбнулся, встал и подошёл ко мне:

— Жена, если тебе нужна эта девочка, пусть остается до концерта.

Вот так, ладно, пусть хоть до концерта и то хорошо, Андрей обрадуется, да и Лея тоже, и мне хорошо. Я с благодарностью посмотрела на Глеба и удивилась серьёзности его взгляда, несмотря на улыбку.

— А теперь тебе пора отдыхать, нам нужно кое-что обсудить с Виктором.

Он мгновенно перенёс меня в комнату, легко коснулся моих губ, обнял и сказал:

— Что бы ни случилось, ничего не бойся — ты в безопасности.

Я не успела спросить, что случилось, как он исчез.

3

Какое-то время я стояла посередине комнаты в задумчивости, потом решила найти Глеба и спросить, что же случилось? Но за дверью уже стоял шестирукий боец и настоятельно мне посоветовал никуда не ходить. Приказ командора. Как интересно, чутьё меня не обмануло. Они что, с Аароном на чужой территории разборку учиняли? Теперь надо расплатиться? А моя безопасность какое имеет к этому отношение? Я села на кровать и пыталась думать, но ничего из этого не получилось. Пищи для мыслей не было никакой. Никаких подозрений, Глеб на этот раз скрыл любую возможность мне понять угрозу. Никто ни одним словом не проговорился, я только почувствовала, но не поняла. Он не хочет, чтобы я понимала. Самуил ошибся, не для того нас Глеб посадил в сейф, чтобы я не рванулась его спасать — я бы и так не смогла выйти из дворца. Какая-то другая опасность нас поджидала за стенами, не только Аарон.

Походив по комнате в задумчивости, я так ничего и не придумала. Люди? Зачем им я? Или Самуил? Тем более — Лея. И какую могут представлять угрозу для Глеба и его боевиков люди? Что-то другое, опасность могут представлять только кланы и то в полном боевом составе, то есть все сразу. Но почему? Глеб же обещал защитить их от Аарона и сохранить его клан. Зачем приехал Виктор? Явно не для того, чтобы послушать моё пение, что-то они должны обсудить такое, что можно решить только лично, в сейфе. Клан Аарона взбунтовался? Но он без него не представляет опасности. И я вспомнила полки, которые видела. Нет, это тоже не та опасность. Глеб их может уничтожить сам или поручить кланам Элеоноры и Виктора. И вдруг я поняла, о чём думаю и, главное — как. Неужели это я? Полки, уничтожить, бунт и опасность. Я рухнула на кровать, не буду думать ни о чём, обещал мне безопасность, значит, будет безопасность. Останавливать его бесполезно, он не серый кролик, сотни лет так существовал и вышел победителем, а я пытаюсь понять его действия и как-то на него влиять! Слабая человеческая женщина, одумайся и молчи, от тебя требуется только не мешать генералу заниматься своим генеральским делом. Ты можешь только ждать и радоваться его возвращению.

А ещё целовать и обнимать, это то, что ты можешь ему дать, и что он ждёт от тебя. Стихи и песни, прав Виктор, как бы я их не пела, ужас какой, им важно само исполнение, что это им поют, для них читают. Они все как Лея — недолюбленные и недоласканные. Сегодня утром Глеб, может быть, впервые касался меня, моей кожи, пытаясь понять её ласку для себя, не страсть, когда внутренний огонь стирает ощущения, а именно нежность человеческой женской кожи. Как он тогда отреагировал на то, что я коснулась его волос, теребила их своими руками, он сразу потерял над собой контроль. И я теперь не касаюсь их, боюсь повторения этой неконтролируемой страсти. А может он ждёт, только не хочет просить, не умеет? Ну, какая же я глупая, даже не подумала об этом, я ведь только позволяю ему себя изредка коснуться. А сама?

Я уже двадцать раз легла и встала с кровати, обошла комнату неизвестно сколько раз. В дверь постучали и вошли Андрей с Леей. Ну, хоть кто-то! И сразу кинулась к Андрею.

— Что случилось?

— Катя, всё хорошо, ничего не случилось, Лея о тебе беспокоится.

Андрей улыбался, но я уже знала эти глаза и состояние грозного оружия, которое он ещё не умел скрыть так, как Глеб.

— Я ей говорил, что всё у тебя хорошо, но она тревожится, говорит, ты волнуешься.

— Андрей, говори, что случилось? Почему у двери охрана, куда Глеб уехал?

— Никуда не уехал, просто у нас гости.

— Гости?

— Ты не волнуйся, всё спокойно, не переживай ни о чём. Хочешь, Лея останется с тобой?

— Хочу, много гостей?

— Не переживай, всё хорошо, Глеб не один, да и один он мощная сила.

Он опять улыбнулся, быстро посмотрел на Лею и ушёл. Тяжело вздохнув, я села на кровать, хоть дома, уже хорошо. Может действительно, зря я всяких опасностей надумала и Андрей прав, всё хорошо. Лея села рядом со мной и взяла за руки.

— Ты не волнуйся, он сильный, его все боятся.

— Глеба боятся?

Лея засмеялась тихим смехом и погладила мои руки.

— Ты его совсем не знаешь, он так тебя бережет от всего, от себя тоже, что ты не понимаешь его. Он всегда был очень сильным, о нём ходят легенды, а сейчас он получил от тебя так много энергии, что равных ему уже нет. Наташа так говорит.

Она улыбнулась мне своей ласковой улыбкой, но в глазах затаился страх.

— Ты его тоже боишься?

— Да.

— Не бойся, он тебе ничего не сделает, ты будешь у нас до концерта, а дату назначаю я, поэтому, когда он будет, не знает никто. Я его не боюсь.

— Я знаю.

Но страх в глазах остался, бедная девочка, как мне тебя защитить от собственного мужа, которого оказывается все боятся кроме меня. Значит, будем бороться, а там видно будет.

— Не бойся, ты со мной, если надо будет, я упаду в обморок, и ты меня спасёшь.

— Нет, не надо в обморок, значит, я тебя плохо лечила, энергии тебе мало отдала, значит, я виновата.

Как мне это знакомо! Роза меня уколола, потому что я взяла не свою розу, значит — виновата! Ну, нет, я теперь совсем другая и я обещала быть сильной, значит буду.

— Лея, ничего не бойся, ты со мной и всё будет хорошо.

Она улыбнулась мне, но улыбка больше напоминала горькую усмешку, которую скрыть не сумела.

— Ты не переживай обо мне, я так здесь счастлива была, что мне уже ничего не страшно.

Она сказала это и покраснела так, что стало ясно, откуда столько счастья.

— А почему была? У тебя ещё много дней счастья, верь мне.

— Я тебе очень благодарна за всё… что ты меня выбрала, что послала Нору лечить, что в дом к тебе попала, за песню очень благодарна.

Я обняла её, стала гладить по волосам, и поцеловала в щёку. Она вздрогнула всем телом и окаменела, даже дышать перестала. Да что за родители были?! Свой же ребёнок, своя кровинка, пусть и с вирусом. Погладив по щеке, я ещё раз её чмокнула.

— Тебе Андрей понравился?

Она сразу пришла в себя и опять покраснела до яркого свечения, сказать ничего не смогла, только кивнула головой.

— А ты ему как понравилась, сразу видно по нему, он хороший мальчик.

Лея вдруг тихо рассмеялась, посмотрела на меня и выдала тайну:

— Ты говоришь мальчик, а он сейчас двух глав кланов одним движением остановил в коридоре. Когда мы к тебе двигались, они шли не туда, так ему показалось, Андрею.

Тоже улыбнувшись, я догадалась: он перед ней свою силу показал, главы просто под руку попались. Надеюсь, это поможет переговорам Глеба. Главам надо понять, что рядом с ним и соратники многого стоят.

— Тебе надо отдохнуть, уже ночь. Можно мне остаться с тобой? Я посижу у окна.

— Конечно, мне будет спокойнее.

Уснула я сразу и спала очень спокойно, Лея своим присутствием успокоила меня.

Проснувшись утром, я увидела Лею, так же сидящую у окна.

— Привет.

— Доброе утро. Как спалось?

— Очень хорошо. Как у нас дела?

— Всё хорошо, главы уехали, Виктор с Самуилом тоже. Глеб дома, они с Андреем сидят в сейфе с тех пор, как уехали главы.

Видимо, есть что обсудить. А мы, жена, готовимся к встрече с мужем, который командор и генерал. Я готовилась тщательно, наряд мы выбирали вдвоём с Леей и развеселились от этого процесса как две девчонки, как вдруг Лея резко выпрямилась и сказала:

— Глеб идёт сюда. Мне лучше уйти, можно я пойду к Андрею?

— Конечно, иди и ничего не бойся, всё будет хорошо.

Она грустно на меня посмотрела и ушла. Я огляделась в зеркале и осталась довольна своим внешним видом, насколько это возможно в моём возрасте и с моей мягкостью. Платье мне выбрала Лея, и я с ней согласилась. Светлое, с вышивкой по подолу, и рукавами до локтя из чистого кружева, очень тонкого и совершенно прозрачного. Когда вошёл Глеб, я пыталась изобразить чего-нибудь на голове, но мне всё не нравилось, и я уже собиралась причесаться как обычно.

— Привет.

— Привет, привет, как дела с утра?

— Ночь прошла, утро наступило.

Глеб смотрел на меня через зеркало и улыбался утренней улыбкой, обещающей поцелуй. Я обернулась к нему, обняла и подняла лицо для поцелуя. Он вздрогнул всем телом, когда я коснулась его волос, очень осторожно, как бы случайно, а потом погладила его по шее. Она произвела на меня большое впечатление. Я, конечно, знаю, что он очень сильный, но это был остов робота, представить, что это просто мышцы нельзя, хотя кожа была теплой, а потом даже горячей. Объятия стали сильнее, и я поняла, что эксперимент нужно заканчивать, иначе Лее придется меня очередной раз спасать, Самуил ведь уехал. Как только я опустила руки, Глеб остановился и отошёл от меня.

— Я сделал тебе больно?

— Нет, всё хорошо, только воздуха не хватило.

Я действительно тяжело дышала, но только от того, что легкие в таком зажатом виде дышать не могут. Остановиться в своём эксперименте мне было сложно, и я опять его обняла, прижалась к нему и постучала кулаком по спине.

— Металл, это не спина, это бетон.

— Что бетон?

— Твоя спина, ты даже не почувствовал, как я тебя колотила.

— Почувствовал. Я чувствую все твои движения, твои касания, но только твои.

— А остальных, в смысле людей?

— Биение сердца и ток крови.

— А ваших?

— Силу.

Как странно, мои касания он чувствует все, а у остальных только биение сердца и ток крови. Почему странно — пища, хищнику нет необходимости чувствовать касания жертвы.

— Но это я такой бетонный, и Аарон. Мы самые монстры.

Подняв голову, я долго рассматривала его, потом вынесла вердикт:

— Симпатичный. Даже красивый, очень. А другие, Андрюша, например, они чувствуют?

Глеб, весь напрягшийся от нашего разговора, посмотрел на меня внимательным взглядом.

— Ты о чём?

— Просто спрашиваю. Ну, про тебя я всё уяснила, монстр, так монстр, смирилась и не переживаю, давно, между прочим, это только тебя волнует, меня совсем нет.

Я хотела спросить, как он чувствовал Анну, но остановилась и замолчала, даже глаза опустила.

— Так что Андрей?

— Пусть не он, Виктор или Олег, они встретят себе женщину, не человека, из ваших, они почувствуют друг друга?

— Если уровень вируса невысок, да, они чувствуют. Ещё зависит от уровня агрессии.

Он провёл пальцами по моей щеке и вздохнул.

— Первое время я тебя совсем немного чувствовал, только слышал сердце.

— Я помню, когда ты меня почувствовал, сильное было впечатление в моём организме. Буря прошла, а потом мне стало хорошо, я сразу восстановилась.

Глеб вдруг рассмеялся облегчённо, видимо ждал, что я скажу о санатории.

— Я об Андрее спросил, что ты имеешь в виду?

— Вдруг он встретит девушку, когда-нибудь потом, в нём много вируса, он её будет чувствовать?

Зря я об этом заговорила, поторопилась на радостях — генерал, опять генерал. Но у генерала оказалось хорошее настроение.

— Когда концерт?

— Нескоро, ты не ответил.

— Его обратили, это иное, он будет чувствовать.

Меня это обрадовало, значит, у них с Леей будет всё хорошо, когда она вырастет. Пора идти завтракать, а то я не могу оторваться от Глеба и могу похудеть от голодания, мягкость уйдёт. Да и Глеба надо отвлечь от вопросов об Андрее.

— Завтракать я сегодня буду? Или так и будем стоять до обеда?

— Будешь.

Мгновение и мы уже были в столовой. Меня так и подмывало спросить, зачем приезжали главы кланов, если с Аароном уже всё в порядке, но я героически держалась, старательно набивала рот едой, чтобы молчать. Естественно, за чаем я не выдержала.

— У нас были гости?

— Лея?

— Она обо мне волновалась и по дороге заметила глав, а сам понимаешь, я устроила допрос, и она вынуждена была…

— Катя, не оправдывай, по дворцу везде стояли слухачи, и я знал все передвижения. Они пришли вместе с Андреем.

Он тяжело на меня посмотрел, но потом улыбнулся.

— Он по дороге двух глав чуть не прибил, я их потом успокаивал, объяснял, что Андрей их случайно чуть не убил. Ошибся.

Не гневается — уже хорошо, по глазам видно, по синеве. Пусть лучше меня подозревает, чем будет Андрея воспитывать. Я уже открыла рот, чтобы объяснить, что Лея волновалась за меня, но Глеб, продолжая улыбаться, сказал:

— От Андрея очень многое зависит в этом доме, вся безопасность на нём, твоя в том числе. Если он будет забываться из-за этой девочки, её не будет.

— Глеб, я не хотела, чтобы…

— Катя, это твоя безопасность.

Улыбки не стало, передо мной сидел генерал всех войск. Он не воспитывал меня, он меня предупреждал, хотя мог этого и не делать. Лея бы просто исчезла из моей жизни, из жизни вообще.

— Так нельзя, это его жизнь.

— От него зависит твоя жизнь. Андрей.

Я даже привстала, но Глеб так на меня посмотрел, что пришлось сесть и не двигаться. В столовой появился бледный до синевы Андрей.

— Ты всё слышал.

Андрей кивнул, потом справился с собой, выпрямил плечи, поднял голову и спокойным голосом сказал:

— Я всё слышал и всё понял.

— Ты знаешь всё.

— Знаю.

— Глеб, я…

— Катя, Глеб прав. Я готов.

Готов к чему?! Глеб что, сошёл с ума, это же Андрей! Я вскочила и встала перед Андреем.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего.

Обернувшись к Андрею, я уточнила:

— Что значит готов? К чему готов?

Андрей молчал. Смотрел на меня потухшим взглядом и ничего не говорил. Я опять повернулась к Глебу и крикнула:

— Глеб!

Неожиданно в столовую влетела Лея. Андрей весь встрепенулся, но не тронулся с места. Лея остановилась на мгновение рядом со мной, посмотрела горящим взглядом, стремительно подошла к Глебу, встала на колени и опустила голову как на казни. Я ужаснулась настолько, что не могла двинуться с места, только прошептала:

— Глеб, не смей.

Он даже не посмотрел на меня. Неизвестным мне голосом приказал:

— Встань.

Лея встала не сразу, она почти распласталась по полу, но потом медленно поднялась, опустив голову.

— Пока в доме. Ты знаешь, кто дал тебе жизнь. Иди.

Андрей облегченно вздохнул, но на Лею не смотрел, опустил глаза и превратился в статую. Лея ничего не ответила, повернулась и вышла из столовой, на нас она не посмотрела, так и шла, опустив голову. Тем же голосом Глеб отпустил Андрея:

— Свободен.

Андрей повернулся как солдат и исчез. А я начала падать, но сразу оказалась на руках Глеба. Сознание я не потеряла, хотя было страшное желание, хоть обморок, а лучше на пару дней. Глеб сел на диван, посадил меня на колени и попытался обнять, но я так отбивалась, что он решил не причинять мне физического ущерба и опустил руки. Говорить я не могла, поэтому только прошипела:

— Не смей меня трогать, никогда, как ты мог, это Андрей, наш Андрей, а Лея? Она меня спасла.

Даже плакать я не могла, ни одной слезинки, только ужас и возмущение. Глеб смотрел на меня серыми глазами и слушал, но мне казалось, что не очень слышал. Неожиданно он встал и мгновенно перенёс меня в комнату, уложил на кровать и голосом генерала сказал:

— Отдохни. Лея.

Через пару секунд, я даже не успела возмутиться, появилась Лея и встала у двери.

— Ты здесь до моего приезда.

Посмотрел на неё тяжёлым взглядом и приказал:

— Объясни все.

Оглянулся на меня без улыбки и ушёл. Я попыталась встать с кровати, но Лея меня остановила:

— Тебе нужно полежать, не вставай.

— Не хочу лежать, я что, у меня всё хорошо, никому ничего не отдаю и не отдам уже никогда.

— Не вставай, в тебе всё бурлит, я не знаю, каково воздействие Али, насколько оно действует.

Но меня остановили только её слова, сказанные почти шёпотом:

— Если тебе будет плохо, он меня убьёт.

Я так и замерла, до меня, наконец, дошло всё, что произошло сейчас в столовой. Самое главное — это моя безопасность и моё здоровье. Глеб за это убьёт кого угодно, в наказание и в назидание. И сразу всё поняла: эти главы шли ко мне, за мной, а Андрей их пропустил, он был с Леей, поэтому их пропустил. А Лея почувствовала что-то и заволновалась, по дороге Андрей смог их остановить, а может эти слухачи его уже предупредили. И Глеба тоже. Я закрыла лицо руками, меня задавил ужас, не страх за себя, а эта ответственность всех окружающих за мою безопасность. Лея оказалась рядом, мягко коснулась горячими пальцами, и мне пришлось открыть лицо и посмотреть на неё.

— Ты не переживай ни о чём, тебе надо себя беречь.

Покачав головой, я снова закрыла лицо, но взяла себя в руки и посмотрела на Лею.

— Что ты должна мне объяснить?

Она побледнела и встала с кровати. Безжизненным голосом, опустив руки и закрыв глаза, сказала:

— Андрей не обеспечил твою безопасность из-за меня, я ему помешала, поэтому должна понести наказание. По закону клана это карается смертью.

Лихорадочно вздохнула и продолжила, сжав кулачки:

— Приговор должен был исполнить Андрей, но я молила Глеба, чтобы это сделал он, чтобы он меня убил, а не Андрей.

Во мне всё окаменело — Алиса, он её убил за шипы на розе, за каплю моей крови. А за возможность реальной опасности? Только за возможность? Лея отвлекает Андрея от исполнения его задачи обеспечения моей безопасности и поэтому Лею надо убрать, Андрею же и убить. На это был готов Андрей? Я с ужасом смотрела на Лею, из-за меня её мог убить Андрей, для которого её появление в доме оказалось величайшим счастьем: видно же, он счастлив от одного её взгляда, только от того, что он знает — она где-то здесь в доме. А она? Девочка ожила, глаза светились, а как пела? А как относится к Андрею, краснеет как алый мак, в ней же всё поет от одного его присутствия.

— Ты меня опять спасла, если бы не ты, он бы не стал нарушать закон.

Да всё это из-за меня! Я смотрела на эту девочку и не знала, что делать, как спасти её, и Андрея спасти, ведь если бы он её убил, то всё — мальчик бы погиб, он бы не смог после этого жить. Почему готов, как он мог так сказать? А как теперь Лея его простит? А она его уже простила, сама его хотела спасти от этой боли, была готова умереть, но только не от его руки, она Глеба об этом молила. Взяв Лею за руки, я притянула её к себе и обняла.

— Я тебя спасу, ещё не знаю — как, но спасу.

Она покачала головой, слабо улыбнулась.

— Не надо ничего делать, ты не думай, это закон. Во всех кланах Глеба жизнь человека поставлена значительно выше наших жизней, и это правильно. Человеческая жизнь настолько хрупка и коротка, что её надо беречь от таких, как мы. Особенно твою, ты жена командора, ты дала ему энергию, и теперь он силён и сможет сохранить кланы и защитить их. Теперь он может продолжать спасать детей с вирусом и мутациями, как я. Он поверил мне, допустил меня так близко к тебе, он прав, я не оправдала его доверия.

— Я не понимаю, Лея, я тебя не понимаю. Ты так помогла мне, без тебя я бы уже пять раз погибла, ты дала мне столько энергии, если бы не ты…

Лея робко тронула мои волосы и, едва касаясь, погладила их.

— Это моя задача, мой долг, который я должна исполнить любой ценой. Такие как я не могут так близко подходить к людям, особенно к жене командора. Моя жизнь ничего не стоит по сравнению с тобой, если бы у меня их было много, я бы их отдала за тебя. Глеб прав, моё поведение могло привести к прямой опасности для тебя, а это недопустимо. Андрей не виноват, я его отвлекла от работы.

А Глеб придумал для Андрея за его отвлечение страшное наказание. Вот о чём они говорили в сейфе, чтобы Лея не слышала. Глеб пощадил её, не стал при ней Андрею условие наказания объяснять, она это только в столовой услышала, а Андрей уже знал, поэтому был готов. Весь разговор был для меня, чтобы я поняла свою ответственность, она жизней стоит — жизней Андрея и Леи. И ещё один момент я поняла: Глеб это ещё и кланы, сотни таких как Лея и Наташа, не будет его, не будет и их, а будут акции и ещё много того, что я даже представить не могу. Поэтому непреложный закон поведения для всех, для ближнего круга тоже. Он не стал убивать Андрея, понимая, что наказание страшнее, чем смерть. Это такой удар, который слабого убивает, а сильного учит жизни. Жизни в их мире.

А Лея молодец, я только сейчас осознала её поступок, она думала о чувствах Андрея, как он будет жить потом, поэтому молила Глеба, не за себя, за Андрея. Мне очень хочется думать, вопреки всему, что я понимаю и знаю, что Глеб не собирался на самом деле убивать Лею, что это просто показательный номер для меня. Только я опять точно знаю — это не так, я себя обманываю. Не смог бы он стать таким и спасти бы меня не смог. Только одинаковый закон для всех, для себя тоже, никаких ошибок, никогда. Я же не знаю, каким образом он решал те проблемы, которые образовывались из-за меня, и чем он занимается теперь. Он что-то слушал, когда я сидела у него на коленях, не меня, он слушал кого-то и вынужден был сразу уехать. А ещё Аарон, его клан, Нора, Самуил и я.

Лея так и стояла, обнимая меня и поглаживая по волосам. Я вздохнула и решительно встала.

— Ты посиди здесь, а я погуляю немного.

— Нельзя, пока Глеб не вернётся, тебя из комнаты не выпустят, там уже охрана стоит. Андрей сказал.

Молодец, Андрей, смог, да и Лея молодец. У них всё получится, они смогут, главное живы. От меня тоже многое зависит, правда, это уже сложнее, но я буду стараться.

— Лея, нам надо репетировать концерт, скажи Андрею, чтобы он подобрал для твоего голоса романсы, а сейчас про рябину ещё раз вдвоём, у меня голос ниже и хриплый, надо звучание подобрать. Война войной, а концерт генерал не отменял, приказ будем исполнять.

Лея удивлённо на меня посмотрела, но глаза посветлели, и она улыбнулась. Вот и хорошо, сколько бы ни было времени, оно наше. Охране тоже полезно иногда песни послушать, особенно когда жена командора поёт, хоть и ужасно, но зато статус позволяет любые звуки исполнять, и всем будет нравиться. Я несколько раз напела эту песню в разной тональности исполнения и с разной скоростью произношения слов, объяснила Лее, как от этого меняется смысл песни. Спела про виноватую, которую проорала Глебу от волнения, и тоже в двух вариантах: один, как тогда, только тише и мелодичней, а второй жалобный, страдающий. Занятая объяснениями о тональности песни, я не сразу заметила, что Лея насторожилась и отпустила мою руку, которую всё время держала. Только когда она встала и отошла к окну, я поняла — Глеб вернулся.

— Глеб вернулся?

— Да.

— Хорошо, ты же должна его здесь ждать, вот и сиди. Мы делом заняты, его приказ исполняем. Песни слышал?

Лея кивнула, показала два пальца, значит вторую, вот и хорошо, она ему полезна для понимания женской души. Да и пусть знает, мы работаем, от приказа не отлыниваем. Он, небось, надеялся, что мы тут в слезах и думах о тяжёлой жизни, а мы песни поём. Правда, тоже о страдании, но о любви, что страдаем о любви. Я даже решила ещё что-нибудь этакое исполнить, но не успела, вошёл Глеб. Он мельком глянул на Лею и приказал:

— Свободна.

Лея быстро вышла. Я села на кровать и опустила глаза. У меня промелькнула мысль устроить ему представление, но не решилась, слишком опасно, возьмёт и передумает Лею прощать. Будем покорной женой, как в гареме, решение султана — закон. Глеб оказался передо мной, наклонился и взял за руку.

— Посуду нести?

— Зачем?

— Бить на мелкие осколки.

— Нет, посуду я бить не буду.

Глеб поднял моё лицо и посмотрел в глаза, я была спокойна, песни помогли, поэтому выдержала его синий взгляд. Он вздохнул тяжело, ничего не сказал и встал.

— Глеб.

Решительно вздохнув, я спросила:

— Может меня действительно в сейф поселить безвылазно? Будете обеды с ужинами туда приносить, иногда в гости ходить. Я привыкну, я же из дворца и так редко выхожу, пространство ограничится, но я привыкну с годами. Да и песни мои никто слышать не будет, можно сколько угодно подвывать, даже громко.

Взяв его за руку, я погладила ладонь, приложила к своей щеке.

— Ты тоже иногда приходить будешь между своими войнами, я буду тебя ждать.

Он мгновенно опустился передо мной на пол и внимательно стал рассматривать.

— Что ты придумала?

— Ничего, правда, ничего. Я всё поняла, только ведь меня не изменить, понимаешь? Я уже такая, если бы мне было двадцать, то ещё можно перевоспитать как-то, а я уже взрослая. Даже старая. Кто знает, сколько мне осталось жить, я не хочу, чтобы в остатке этой жизни были погубленные из-за меня жизни, чьи бы они ни были. Особенно такие, как Андрей и Лея.

Глеб опустил голову, но я взяла его лицо ладонями, подняла и сказала:

— Я тебя понимаю, как тогда с Алисой, но допустить гибели Леи не могу, лучше посади меня навечно в сейф.

Слёз не было, хотя внутри меня всё разрывалось, сердце неслось как поезд и руки подрагивали. Если он сейчас меня не поймёт, тогда всё бесполезно — нам никогда не соединить два наших мира. Я провела пальцами по его глазам — синим невероятно, они, казалось, светились — он их закрыл, и я пожалела об этом, губам, но поцеловать не позволила, сразу убрала пальцы. Вздохнула и взяла его за руку:

— Пойдём.

— Куда?

— В сейф, проводи меня.

Но Глеб не встал, поцеловал мою руку, приложил к лицу, как будто вдохнул мой запах и тихо рассмеялся:

— Ты бесподобна, нет в целой вселенной другой… Хорошо.

Он резко встал, но остановил меня, положив руку на плечо.

— Лея.

Я вздрогнула от его голоса, так он изменился. В дверь постучали, и вошла совершенно белая Лея.

— Ты остаёшься в доме. Отвечаешь за мою жену. Личная ответственность за безопасность и здоровье.

Лея ничего не смогла сказать, только лихорадочно вздохнула и посмотрела на меня огромными совершенно прозрачными глазами.

— Свободна.

Она исчезла мгновенно. Я хотела встать, но Глеб опять не позволил.

— Андрей. Личная ответственность за Лею.

Посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся немного печально. А у меня сразу ноги отнялись, не могу встать и всё, я взяла руку Глеба и приложила к лицу, как бы повторила его жест, рука оказалась мягкой и тёплой, совершенно не соответствовала тону приказов. Он мгновенно опустился передо мной в невероятной позе и посмотрел в глаза.

— Такой как ты нет. Ты оказалась именно такой, о какой я мечтал все годы, и которая помогала мне в сумасшествии агрессии, когда уже казалось — осталось только найти способ убить себя, чтобы прекратить это существование. Ты такая хрупкая, что я боюсь тебя коснуться, но ты готова пожертвовать собой и это делает тебя невероятно сильной.

Неожиданно он улыбнулся и глаза стали ещё ярче, он взял меня за руки и поцеловал каждый пальчик, а я тихо заплакала от его слов, он признался мне в любви, по-своему, но это признание.

— Почему ты плачешь?

— Я думала, всё, теперь у нас нет шансов, никаких. Я, правда, понимаю тебя — наверное, в вашем мире нельзя иначе, но и погубить их жизни нельзя. Мы за них отвечаем, они рядом с нами, рядом с тобой у них есть возможность, а вот моё присутствие очень опасно для них. Это не вас надо бояться, сверхчеловеков, а меня.

Глеб странно на меня посмотрел, потом на лице появилось непонятное выражение, и он рассмеялся. Он радостно смеялся, негромко, как смеётся ребенок, которого родители обрадовали каким-то очень важным для него подарком.

— Чем я тебя так рассмешила?

Он провёл кончиками пальцев по моей щеке, едва коснулся губ и сразу опустил руку.

— Я совсем не рассчитывал, что ты меня поймёшь, думал, что никогда не простишь, и у нас с тобой нет шанса понять друг друга. Благодаря тебе в них проявляются человеческие качества, а я монстр и гублю их жизни.

Глеб опустил голову, и я не выдержала, обеими руками погладила эти густые блестящие волосы, нагнулась и коснулась их губами, а потом обняла эту прекрасную умную любимую голову.

— Ты не монстр, ты пытаешься меня защитить, и ты прав. Ты нашёл выход и все живы, теперь у меня появился ещё один защитник, защитница. Мы приготовим вам концерт, будем петь и радовать вас. Только всех подождем, Олега и Виктора.

Отпустив его голову, я подняла лицо к себе.

— Ты единственный в мире, только ты смог меня понять, как человек, настоящий человек. Поэтому ты монстр среди своих, потому что ты человек. Лучший в мире человек.

Ещё немного подумала и грозно заявила:

— Но посуду ты завози, как человеку тебе будет доставаться значительно больше, чем монстру.

Глеб замер, как только я коснулась его волос — казалось, он каждой клеточкой ощущает мои прикосновения, а от поцелуя, едва ощутимого, он вздрогнул и перестал дышать, как только я его обняла. Я не осознавала в этот момент, что прижимаю его к своей груди, думала только о том, что он настоящий человек, и за свою жизнь в человеческом мире я не встретила ни одного человека, хотя бы немного похожего на него. Но он услышал меня, хотя буйство в глазах показало, что и моё объятие произвело сильное впечатление. Хриплым голосом он повторил:

— Человек.

Я кивнула и поняла, что если я его сейчас не поцелую, то от этого человека останется только монстр. В свой поцелуй я вложила всё, что произошло за сегодняшний день: все свои страхи, особенно страх возможного одиночества, непонимания и ту радость, которая меня поразила. Непроизвольно, вся отдавшись поцелую, я продолжала теребить его волосы. И Глеб не выдержал — он вскочил и обнял меня так сильно, что я мгновенно задохнулась и застонала от боли. Он сразу разжал руки и подхватил меня, так как мои ноги не успели за его стремительным движением, и я стала падать. Глеб тревожно смотрел на меня, продолжая тяжело дышать, ещё находясь во власти огня страсти. Я улыбнулась ему и, едва дыша от боли и отсутствия кислорода, сказала:

— Если меня накормить, то сил будет больше, на второй поцелуй хватит.

Глеб нежно меня обнял и тихо рассмеялся.

— Тогда надо тебя чаще кормить.

4

Мгновенно перенеся в столовую, Глеб бережно посадил меня на стул. Я смогла ему весело улыбнуться, хотя, далось мне это с трудом — ребра болели сильно. Два поцелуя подряд они не смогут выдержать, пока. Глеб резко сказал:

— Сезам.

И я очередной раз поразилась этой его способности менять тон обращения. Генерал, опять генерал. Я старалась лишний раз не двигаться, Глеб это заметил, и куда делся генерал, тихим голосом спросил:

— Больно?

— Немножко. Глеб, учти, от поцелуев отказываться я не собираюсь, даже если ты от меня по дворцу бегать будешь, поймаю. Поэтому, никаких «прости, я больше не буду», посуду завёз? Всю перебью.

Глеб сидел на диване и улыбался, крепко сцепив руки на коленях. Явно идея второго поцелуя ему понравилась, но боль в моих ребрах его сильно останавливала, и рассчитывать на него было бесполезно. Пока не решит, что ребра уже зажили. Я ела всё подряд, даже не очень понимая, что ем и не сразу заметила, что Глеб сидит с таким странным лицом и задумчивым взглядом, что меня это стало тревожить. Закурив сигарету, я не выдержала и спросила:

— Глеб, что-то не так?

Он поднял на меня глаза, и я даже перестала дышать от синевы — таким синим может быть только небо, прозрачным и одновременно глубоким. Человек таких красок создать не может.

— Почему ты назвала меня человеком?

— Потому что ты человек, по жизни человек, независимо от твоей физической природы, масса людей на самом деле хищники пострашнее тебя будут. Я не говорю о твоих физических возможностях, это важно, но ничего не решает в определении. И самое главное — я так думаю, тебе этого мало?

Глеб рассмеялся, и я обрадовалась этому смеху, мне совсем не хотелось, чтобы он начал сомневаться в моих словах, не в определении понятия человека, а в моём отношении к нему. Но вот он опять задумался, и когда я уже хотела встать и подойти к нему, поднял на меня глаза и спросил:

— Тебе тяжело постоянно находиться во дворце?

— Почему ты так решил?

— Ты сказала, что редко выходишь.

— Нет, не очень, хотя иногда хочется прогуляться куда-нибудь с тобой.

Он задумался, но качнул головой и признался:

— Пока это нежелательно.

Вопросов я задавать не стала, только посмотрела на него встревожено.

— Переживать не о чем, но пока нежелательно.

— Кланы?

— Кланы, их встревожил побег Аарона.

— Поэтому они вчера здесь были?

— Да.

— А Олег? Они обвиняют его?

— Нет, его нет.

— А кого? Они же должны искать виноватого, раз ты обещал их от него защищать.

Глеб кивнул, но не ответил, и я поняла.

— Они обвинили тебя. И что теперь будет?

Ну, конечно же, он промолчал о самом главном, занимаясь мной и моими переживаниями, умолчал о такой мелочи, как война со всеми кланами.

— Глеб, не молчи, я насочиняю себе страхов и буду бояться за тебя. Лучше сразу скажи правду, чтобы я боялась настоящей проблемы.

— Ничего страшного, всё будет хорошо, переживать не нужно.

— Ты сказал им, что сам отпустил Аарона? Я правильно поняла, защищая Олега, ты принял огонь на себя? Раз ты за него отвечаешь, то только ты мог его отпустить. Он успел много, ну, кого-нибудь, по дороге сюда…

— Нет, Олег не позволил, но их заметили и сообщили в кланы. В доме тебе совершенно безопасно находиться, но выходить пока не стоит, на всякий случай. Я не смогу тебя сопровождать, может получиться так, что мне придётся срочно уехать.

Я встала и подошла к нему.

— Глеб, скажи правду, это очень опасно для тебя? Я верю, что ты самый сильный, умный и всякое такое, но когда толпа, тоже не слабых, а много толп, то совсем страшно таким как я.

Глеб ответил сразу, и я этого испугалась, поняла, что он что-то от меня скрывает.

— Для меня это совсем не опасно. Им придётся поднять всех боевиков и ещё кого-нибудь, а столько они без меня не соберут. Меня волнует другое.

Глеб решил поделиться со мной своим волнением? Я вся напряглась, это совсем на него не похоже.

— Я обещал Аарону, что позволю ему с тобой встретиться, когда это будет возможно.

— Конечно, если ты так решил, я поговорю с ним.

Глеб подозрительно посмотрел на меня, даже глаза прищурил. Он, что, ревнует меня? Я даже улыбнулась этой мысли. Подозрение в глазах Глеба усилилось.

— А ты сама разве не хочешь с ним поговорить?

— Глеб, я хочу с ним поговорить, но только тогда, когда он будет в состоянии понимать значение Норы в своей жизни. Слушать его измышления о любви ко мне я не хочу.

Мой ответ поразил Глеба — он долго смотрел на меня, пытаясь осознать моё откровенное признание в своём равнодушии к Аарону. В нём, видимо, ещё оставалось воспоминание о моём поцелуе в благодарность за камень. И то, что я не стала бросаться спасать его в борьбе со своей агрессивностью, тоже удивляло его. Я только что согласна была запереться навечно в сейф из-за совершенно незнакомой девочки, но не бросаюсь спасать Аарона. И я решила помочь Глебу понять меня:

— Аарон сам решил пойти на отказ от живой крови, он знал процесс, понимал все сложности. Ты прошёл это сам без чьей бы то ни было помощи. Говорить мне, что он сделал это из-за меня — слабость. Получается, что я виновата в его страданиях, должна оценить поступок и броситься ему на шею? Он знал, что я его не люблю, ценю его помощь, уважаю, но не люблю и не полюблю никогда. Обсуждать это с ним я не хочу. Но если будет необходимость, я скажу всё, что думаю.

Глеб рассмеялся несколько облегчённо, уж в этом он точно не сомневался. У него зазвонил телефон, и я опять напряглась, пора нервы лечить. Глеб слушал внимательно, но лицо не изменилось, значит не страшно, мне не страшно. Неожиданно Глеб рассмеялся и сказал несколько слов на каком-то языке, похожем на финский, или другой из скандинавских. Ну, наконец-то, он по телефону говорит, и лицо не меняется, даже смеётся, у меня на сердце стало легче. Действительно, когда он закончил говорить, то улыбнулся и весело сказал:

— Я сейчас уеду и вечером вернусь с гостем. Он не смог быть на нашей свадьбе и сейчас приехал поздравить нас. Мы заедем к Аарону. Не скучай.

Оказался рядом со мной, неожиданно страстно поцеловал и исчез. С трудом оправившись после поцелуя, я облегченно вздохнула — тот, кто приехал очень значим для Глеба. Впервые он так рад гостю, и этот кто-то должен был быть на нашей свадьбе, значит, ему можно доверять, очень хочется в это верить. Ещё одно радует, вечером вернутся Олег и Самуил. Итак, уже хорошо, что меня не отправили в комнату и не поставили охрану, значит, я могу поговорить с Леей и Андреем. Но мне надо собраться с силами для этого разговора, нет, пока я буду собираться, надумаю всякого, только хуже будет.

— Андрей.

Он появился сразу, как будто стоял у двери, подошёл ко мне, встал на колени и взял за руку.

— Андрюшенька, что ты, немедленно встань, не смей так делать, я…

— Катя, я хочу тебе сказать, что ты спасла меня, я бы не смог, Лею не смог, я виноват перед тобой и Глебом, но Лею не смог. Я это потом понял…

— Андрюшенька, дорогой мой мальчик…

— Катя, я должен тебе это сказать, выслушай меня. Глеб прав, он как всегда совершенно прав, иначе нельзя, в нашем мире нельзя, иначе всё равно смерть. Только так, с законом, который для всех одинаков, он тоже себя так держит. Когда он уходил, я просил его убить меня вместо Леи, это я виноват, не она, я их пропустил, а он отказал. Он как знал, что ты просить за нас будешь. Прости меня.

— Андрюша, ничего не произошло, ну посидела бы в сейфе, вам же легче было бы, проще, проблем меньше. Зато теперь у меня ещё защитница появилась, концерт будем готовить. Андрей, только береги Лею, а то Глеб посуду скоро завезёт, я тебя тарелками по дворцу гонять буду, если её обидишь. Ты меня и так всегда защитишь, я знаю, верю тебе. А этих глав я сама покусать могу, не переживай.

Андрей поцеловал мне руки и облегчённо рассмеялся. Бедный мальчик, боец силы невероятной, гений всех талантов, да как это можно допустить, чтобы он любовь свою своими же руками убил. А, оказывается, Глеб ждал от меня, что я кинусь их защищать — я не я буду. Правильно подумала, это была бы для него уже не я, уже другая, жена командора, для которой собственная безопасность дороже жизни мутанта. Андрей поднялся и ещё раз поцеловал мне руки. Чтобы остановить процесс покаяния я решила сразу направить его мысли в нужном направлении:

— Между прочим, я это серьезно требую, найди песни для Леи, я их сначала послушаю, нам концепцию — какие слова я говорю, ужас — концерта определить надо. Это серьёзное событие, может гости будут. Лея должна быть готова в любой момент что-нибудь исполнить, сам понимаешь, мне сложно, жена командора, это я своим могу вопли изобразить, а гостям такое нельзя.

— Катя, совсем неплохо ты поёшь, только нервничаешь, а когда ты в сейфе пела, то совсем хорошо, да и первый раз тоже.

— Подхалим.

Я ткнула ему пальцем лоб и заойкала:

— Точно, сталь, палец сломать можно. Иди, скажи, чтобы Лея пришла, мне с ней тоже поговорить надо.

Он кивнул и исчез. Лея появилась почти сразу, и я остановила её:

— Никаких коленопреклонений, не смей. Это Андрею можно, он мужчина, ему даже полезно, пусть тренируется. А тебе нельзя, особенно передо мной нельзя, я тебе не хозяйка, не барыня. Запомни это навсегда. Я для остальных, чужих, жена командора, а для тебя Катя, и только так, нам с тобой в одном доме жить, надеюсь, что долго.

Лея стояла передо мной, смотрела на меня своими огромными глазами, и вся дрожала, неожиданно прижала руки к груди и прошептала:

— Моя жизнь тебе принадлежит.

— Лея, твоя жизнь принадлежит только тебе. Ты меня только охранять будешь, ну, может, ещё иногда придётся меня из всяких болезней энергетических выводить, да песни слушать, деваться некуда — мы с тобой всего лишь две женщины в доме. Ты только Глеба перестань бояться, он, конечно, командор и генерал, это само собой, но бояться его не надо, ты свой страх из сердца изгони.

Она кивала головой, но я понимала, страх этот так в ней плотно поселился, что сделать это будет очень сложно.

— Лея, тебе на концерте петь придётся, как ты это сделаешь, если будешь Глеба бояться?

Глаза стали ещё больше, но в них появилась радостная, пока очень маленькая, звездочка.

— Я буду петь?

— Конечно, для всех, может и гости будут. Поэтому, пока Глеба нет, немедленно иди к Андрею, и ищите песни и романсы, вечером у нас гость, и я хочу, чтобы мы с тобой что-нибудь исполнили. Посмотрим по ситуации, но ты должна быть готова.

Она опять закивала головой, и я не выдержала, встала и обняла её, юную девушку, мою охрану и врача. Пусть лучше идёт и занимается делом, чем страдать из-за своей вины и, тем более переживать обо мне, как она передо мной виновата.

— Я тебя в комнату провожу как твоя охрана, а лучше отнесу.

— Ну, уж нет, провожай, но носить себя тебе я не позволю.

Ниоткуда появился Андрей и подхватил меня на руки:

— А мне позволишь?

— Молодым и интересным, всегда пожалуйста.

И остаток дня я благополучно проспала, успокоившись за молодежь и в ожидании Глеба. Мир в доме.

Лея разбудила меня, легко коснувшись руки.

— Привет.

— Привет, привет.

Она немного успокоилась, в глазах уже не было такого дикого страха.

— Ты песни нашла?

— Да, несколько даже напела.

Вот и хорошо, песни ей помогут изжить страх перед Глебом. Интересно, кто-нибудь уже явился к ужину и как мне одеться перед гостем, официально или по-домашнему?

— Кто-нибудь уже появился?

— Приехали Олег с Самуилом, Глеба пока нет.

Я быстро встала и собралась на ужин, оделась в простое льняное платье, раз Глеб не предупредил — будем домашней женой, а не женой командора. Только надела ожерелье Глеба, оно мне очень нравилось и подходило к платью.

— Катенька, дорогая моя девочка, как я рад тебя видеть, у меня столько новостей. Нора хорошо восстанавливается, но я её пока держу во сне, гипсы сняли и кости зарастают хорошо, Али с Наташей стараются. А Али, ты знаешь, у него оказалось столько возможностей, его надо срочно изучать, я хочу с Глебом поговорить.

Самуил говорил о необычных способностях Али и пророческом даре Наташи, хотя так ничего и не сказал, что она такого наговорила, а я наблюдала за Олегом. Он очень изменился — всегда мягкое выражение лица, очень спокойное, исчезло. Все черты стали резче, как высеченные из гранита, только взгляд остался прежним, спокойным, глаза продолжали улыбаться и очень диссонировали с жёстким выражением лица. Наконец, Самуил отвлёкся на еду, и я смогла спросить у Олега:

— Олег, если я спрошу, как дела, ты ответишь, что хорошо, если я спрошу, как там Аарон, ты тоже ответишь, что хорошо. Будем считать, что я это всё уже спросила, и ты ответил. Как надолго он в таком состоянии?

Олег улыбнулся, пожал плечами, неожиданно встал и подошёл ко мне.

— Этого не знает никто, процесс сложный, у каждого происходит по-своему. Но он пока ни разу не сорвался.

— Благодаря тебе?

— Нет, он держится сам.

Он помолчал, продолжая разглядывать меня странным взглядом.

— Он просил тебе передать, что надеется встретиться с тобой, когда всё закончится. Просит не бояться.

— Я его не боюсь, ты знаешь, я его никогда не боялась.

Олег усмехнулся и чуть изменившимся голосом сказал:

— Он сейчас другой, за себя не отвечает.

— Глеб же смог.

— Глеб. Да, он смог, Аарон тоже пытается.

И так странно произнёс имя Глеба, что я тоже встала.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Катенька, девочка моя, с Глебом совсем другая история, он же долго к этому готовился, он же другой, совсем другой.

Разглядывая Олега, я понимала, что он хотел сказать что-то мне, что-то очень важное, а я не поняла пока — что. Взгляд Олега неожиданно стал жёстким, и он взял меня за руку, я вздрогнула, но руки не отняла.

— Ты сказала Аарону, что приняла его клятву?

— Нет, ты что, Олег, никогда.

Почему он в этом засомневался? Он же сам тогда был и всё слышал. Олег держал меня за руку и внимательно смотрел в глаза. Он слушал моё сердце и читал мысли, пусть читает, непечатно я не выражаюсь, но и этих слов ему хватит! Олег улыбнулся и глаза помягчели. Он поцеловал мне руку и спокойно сказал:

— Прости.

И я закипела как чайник.

— Ты что, ему поверил, он что угодно с голода придумает, а ты и поверил!

Олег спокойно слушал мои вопли и продолжал держать меня за руку.

— Он мне картинку показал.

— И я на ней принимаю клятву, эту, в украшении которая?

— Да, клятву ассасина.

— Олег, да мы с ним вдвоём не были никогда, ну почти, и то в доме, все всё слышали!

Вот почему в глазах Глеба было подозрение и сомнение, Олег ему сказал.

— Ты сказал об этом Глебу?

— Нет, Глебу сказал сам Аарон. Он просит встречи с тобой.

И Глеб сразу согласился и заподозрил меня! Битва титанов продолжается, и любимый муж опять меня подозревает в непонятной измене.

— Олег, я никакой клятвы Аарона не принимала, ничего ему не обещала, Глебу сказала, что не хочу видеть Аарона, пока он мозги на место не поставит, и к его поведению не имею никакого отношения! Если Глеб мне не верит, это его дело, пусть думает, что хочет, если ему кажется, что я ему изменяю, пусть так и думает, мне всё равно! Ничего я ему доказывать не буду!

Я даже задохнулась от своей гневной тирады, и мне пришлось остановиться и попытаться отдышаться.

— Катя, что случилось?

Обернувшись, я увидела Глеба с гостем, как всегда, невовремя явился, но пусть слушает, ему это полезно, и пусть гость тоже знает про него всё! Но немного отдышавшись, я поняла, что пока гость увидел только сварливую тётку, учинившую непонятный скандал. От стыда я грозно посмотрела на Глеба, разборку решила отложить на потом и постаралась улыбнуться гостю, но улыбка у меня плохо получилась. И совершенно неожиданно для меня гость рассмеялся, громко, с удовольствием, не ехидно, от подсмотренной тайны соседа, а понимая суть вопроса, как муж, который это проходил многократно со своей женой. Я даже села от удивления и, наконец, рассмотрела гостя. Викинг, настоящий викинг, большой, высокий и сильный, с гордой посадкой головы. Блондин северным цветом волос, не русый, но и не альбинос, а именно блондин, короткая стрижка только это подчеркивала. Глаза синие, но не такие как у Глеба, а прозрачнее. И черты лица грубее, правильные, но как бы рубленые и подбородок жёстче.

— Глеб, познакомь меня с твоей очаровательной женой.

Голос тоже соответствовал викингу — глухой, но сразу понятно, что его будет слышно далеко в море. Немного ошалевший от неожиданной встречи Глеб, сначала удивлённо смотрел на меня, но потом махнул рукой, даже не пытаясь понять мой выпад, подошёл ко мне с гостем и представил его.

— Катя, познакомься, Олаф, глава клана из Норвегии.

Я уже успокоилась и смогла улыбнуться естественней, встала и руку подала величаво, пытаясь рассмотреть гостя подробнее.

— Катя, рада с тобой познакомиться.

— Олаф. Наконец-то я смог тебя увидеть и теперь понимаю, действительно, ты — необыкновенная женщина.

Скандал, который я учинила на пустом месте произвёл впечатление. Не зря говорят, настоящая женщина должна уметь из ничего создать скандал, обед и туалет на торжественный выход. Первое у меня получается лучше всего. Олаф поцеловал мне руку и оставил в своей ладони, слегка пожимая пальцы, я посмотрела на Глеба и с удивлением поняла — поступок гостя его не удивляет и не возмущает. Всё ясно, меня опять сканируют неизвестно на что. Драгметаллы исключаются за ненадобностью, значит на энергию. Её сейчас тоже с избытком. Подержав мою руку, Олаф оглянулся одобрительно на Глеба и снова поцеловал.

— Катя, ты поражаешь меня, но об этом я хотел бы поговорить немного позже, а пока позволь мне поздороваться с Олегом и Самуилом.

Он слегка наклонил голову и отошёл. Олаф поразил меня ещё и тем, что обнял Олега и Самуила. Они обнимались радостно, как друзья, чего я никогда не замечала с другими главами кланов, с которыми Глеб встречался. Гость начинал мне нравиться, он вёл себя как друг семьи, настоящий, человеческий. Он обернулся к Глебу:

— А Андрей в доме?

— Андрей.

Тот появился сразу и радостно заулыбался.

— Олаф, как я рад тебя видеть!

Андрей ещё скованно чувствовал себя в присутствии Глеба, но гостю обрадовался совершенно искренне, и Олаф тоже его обнял со словами:

— Возмужал, совершенный боец.

Самуил, встревоженный моей выходкой, наконец, пришёл в себя и гордо заявил:

— Олаф, ты ещё не знаешь, на что способен этот мальчик, муж практически.

— Догадываюсь, что твоими стараниями.

— Я помог немного, но он уже сам развивается.

Они радовались появлению Олафа в доме, а я с удивлением поняла, что я тоже довольна, несмотря на неприятную сцену, которую Олафу повезло лицезреть. Глеб подошёл ко мне и обнял. Он слегка коснулся губами моих волос и тихо прошептал:

— Я не думаю, что ты мне изменяла с Аароном. Я верю тебе, а не ему.

— Правда?

— Правда.

— А почему Олег так говорит?

— Олег говорил не так, я слышал ваш разговор.

Подняв голову, я попыталась заглянуть ему в глаза. Глеб, не обращая внимания на остальных, наклонился ко мне и поцеловал нежно-нежно, а потом спокойно сказал:

— Олег видел картинку, но я ей не поверил.

Я смутилась и спрятала горящее лицо у него на груди. А Глеб, обнимая меня, сказал Андрею:

— Андрей, приготовь все записи по передаче энергии для Олафа. Самуил, а ты всё по крови. У Олафа мало времени.

Андрей с Самуилом сразу вышли. Немного успокоившись, я посмотрела на гостя и не смогла двинуться с места. В глазах Олафа была такая пронзительная тоска, что у меня сердце сжалось. Непроизвольно я прошептала:

— Олаф, что с тобой?

— Катя, Олаф недавно потерял жену, она была человеком.

Неожиданно глаза Олафа изменились, и тоска исчезла.

— Ты неправильно сказал, Глеб, она ушла от меня.

Ушла, от него ушла жена? Жена-человек? Моё изумление даже развеселило Олафа.

— Катенька, почему ты удивляешься? Разве у людей жёны не бросают своих мужей?

— Бросают, но я не понимаю…

— Всё просто, она знала кто я, и решила, что такой муж ей не нужен. Она стала одной из нас.

— Она не была человеческой половиной для тебя?

И сама испугалась этого вопроса: если она уже не человек, то значит у Олафа нет шанса.

— Нет, она была обычной женщиной.

Олаф грустно улыбнулся, но глаза опять стали весёлыми, и он продолжил уже другим тоном:

— Катя, я узнал, что ты поёшь, можно ли мне тебя послушать?

— Олаф, это очень громко сказано, это пением назвать нельзя, случайно вышло и меня теперь все шантажируют.

— Олаф, Катя поёт хорошо, я могу это утверждать, у нас концерт готовится, я тебя позову.

— Глеб, как ты можешь позорить жену, вот Лея хорошо поёт, голос изумительный. Лея!

Я решила любым способом отказаться от пения, два позора за один день, это даже для меня много. Лея появилась совершенно спокойная и поздоровалась с гостем. Молодец, справилась с собой, и на Глеба без страха посмотрела.

— Лея, спаси меня, гость хочет услышать моё пение, а я не в голосе, совсем. Ты что-то хотела мне показать, что вы с Андреем подобрали, давай мы вместе послушаем.

Глеб провёл меня и усадил на диван, сам сел рядом, Олаф примостился с другой стороны, я ощущала себя как между двух колонн. Но мне было не до своих мыслей, я ободряюще покивала головой Лее и даже подмигнула, покажи им, что мы не лыком шиты. И Лея смогла, она опустила голову, вздохнула, сложила руки как оперная дива, и запела. По всему дворцу растеклись серебристые волны чистейшего звука, они переливались всеми цветами радуги, и даже грусть песни не смогла заглушить этой красоты.

В лунном сиянье снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится.

Динь-динь-динь, динь-динь-динь — колокольчик звенит,

Этот звон, этот звон о любви говорит.

В лунном сиянье ранней весною помнятся встречи, друг мой, с тобою.

Динь-динь-динь, динь-динь-динь — колокольчик звенел,

Этот звон, этот звон о любви сладко пел.

Помнятся гости шумной толпою, личико милой с белой фатою.

Динь-динь-динь, динь-динь-динь — звон бокалов шумит,

С молодою женой мой соперник стоит.

В лунном сиянье снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится.

Динь-динь-динь, динь-динь-динь — колокольчик звенит,

Этот звон, этот звон о любви говорит.

Лея так головы и не подняла, закончив петь, только опустила руки. Я подошла к ней, обняла, поцеловала в щёчку.

— Молодец, девочка, удивительный голос, просто восхитительный и песню подобрали с Андреем в соответствии. Молодцы.

Гордо обернувшись к сидящим на диване, я замерла. Два каменных изваяния, статуи греческих богов. Олаф, понятно, он Лею ещё не слышал, но Глеб? Он-то почему в статую превратился? Осознал, кого погубить хотел? Но они смотрели не на Лею, они оба смотрели на меня, опять как на приведение. На всякий случай я решила Лею отправить из столовой.

— Лея, спасибо, можешь идти.

Лея исчезла мгновенно, всё-таки много сил у неё ушло на выступление перед Глебом, я это поняла по едва слышному облегченному вздоху. Хорошо держалась девочка, не гость её пугал — Глеб. Первым в себя пришёл Глеб, усмехнулся и одобрительно улыбнулся мне.

— Хорошо, Лея.

Я подошла к нему.

— Спасибо Глеб, девочке это важно, я не хочу, чтобы она тебя боялась.

Олаф округлил глаза и смотрел на меня уже как на медузу-горгону, по крайней мере, мне так показалось. Мне ничего не оставалось, как вздохнуть и спросить потухшим голосом:

— Олаф, тебе совсем не понравилось? Она очень старалась, мне её голос нравится, она ведь петь начала только недавно, а как поёт, и слух идеальный, один раз услышит и уже поёт. Она даже после моего исполнения, без слуха и очень без голоса, и то может правильно спеть.

Олаф смотрел на меня и даже морщил лоб, пытаясь понять что-то во мне или для себя, но процесс проходил очень сложно, даже болезненно. Я посмотрела на Глеба, а он почему-то гордо улыбался. Наконец, Олаф встряхнул головой и сказал:

— Катя, я поражен.

От неожиданности я даже отошла на пару шагов, такая мощная энергия волной коснулась меня. Глеб сразу встал и повёл меня к столу, практически прикрывая своим телом. Но он не боялся Олафа, просто тоже ощутил поток этой энергии.

— Катя прости, Глеб я не ожидал, ты рассказал о Кате, но я не ожидал, что это так…

Он даже не смог сформулировать, что — так и как это — так, замолчал и снова глубоко задумался. Глеб держал меня за руку и слегка поглаживал пальцы, потом обнял и прижал к себе, мягко, но я ощутила его руки очень плотно. Так делают, когда подтверждают собственность: это моё, эта ценность моя. Олаф вскочил, но подходить к нам не стал, энергия от него была слишком сильной для меня, и он это понял, Глеб встал передо мной и опять прикрыл собой.

— Олаф, осторожней, Кате это слишком сильно.

Олаф сделал какое-то движение руками, и энергия исчезла, но глаза светились ярким синим цветом.

— Катя, я читаю мысли, ты действительно переживаешь за эту девочку-мутанта, за их любовь и ты бы ушла в сейф из-за них, себя бы с Глебом погубила, но пошла.

Глеб сильнее прижал меня к себе — не позволил бы, это он мне показал, что не позволил бы.

— Всё действительно так, жертвенность, то, что ты сама отдала свою жизнь Глебу. Таких я ещё не встречал. В твоих мыслях нет ни капли лжи, ни капли притворства, всё искренне, всё настоящее. Мне надо всё посмотреть, как происходил обмен, что было потом, как ты смогла выжить физически, прости, но твой человеческий возраст не позволяет тебя даже обратить, как ты смогла выжить, совершенно непонятно.

Неожиданно послышался голос Олега — странная способность, он как бы умудряется исчезать, растворяться в пространстве. У меня было ощущение, что он уходил, я его совсем не замечала с того момента, как появилась Лея, даже не помню его реакции на песню.

— Олаф, ты не знаешь ещё, что Катя нам сильно сочувствует и защищает. Виктора от рабства у Аарона спасла. А защищая меня тому же Аарону пощечину дала, не задумываясь, подошла и влепила. Между прочим, в подругах у неё мутант четырехрукий и друг Али из внешнего круга охраны.

— Из внешней охраны? Глеб, она видела внешнюю охрану?

— Да он меня спас! Если бы не Али, то я уже давно умерла. Ну и что, внешняя охрана, он же мне и отключил весь поток, я всем отдавала энергию, чуть всех не погубила.

Глеб улыбался и кивал головой, ему доставляло истинное удовольствие выражение лица Олафа. Он только сильнее меня прижал к себе, когда я возмутилась на слова про внешнюю охрану.

— Олаф, тебе лучше посмотреть на записи, проще будет понять. А выступление перед главами посмотри отдельно.

— Глеб, я не понял тебя.

— А что ты удивляешься? Катя у нас подвиги через день совершает, Глеб угрожает в сейф посадить, а она сама туда просится. Говорит: отдохните, пока я там посижу.

Неожиданно для меня Олег выдал это почти как Виктор, с улыбкой и иронией. Может это его мечта, на пару недель меня туда отправить, чтобы успеть с Аароном разобраться?

Олаф кивнул, видимо понимая, что мои подвиги со слов не понять, надо самому посмотреть. Он подошёл к нам, улыбнулся, взял меня за руку.

— Катенька, я пойду смотреть твои подвиги, мне придется забрать с собой Глеба, чтобы он мне объяснил некоторые моменты. Утром мы встретимся и сможем поговорить. Но подарок я хочу вручить сейчас.

Он достал из кармана костюма сложенный документ.

— Глеб, ты дворцы восстанавливаешь, поэтому я надеюсь тебе понравится небольшая крепость на севере Норвегии. Правда, я её уже восстановил по своему вкусу. Я очень надеюсь, что вам с Катей понравится.

И вручил Глебу документ. Крепость. Как раз для меня, на севере Норвегии. И далеко и крепость, и море вокруг. Северный Ледовитый Океан.

5

Утром я проснулась как от толчка. В комнате никого не было, вечером я отпустила Лею, не нужно меня охранять круглосуточно, Глеб в доме, Олег с Андреем, да и гость норвежский. Но меня что-то разбудило, я проснулась не сама. В дверь постучали, и вошёл Глеб.

— Привет.

— Привет. Как спалось?

— Хорошо. Как ваши дела, всё теперь обо мне Олаф понял?

Глеб рассмеялся и сделал такие глаза, что я тоже засмеялась. Приятно поразить такого, даже пока не знаю какого.

— Вы давно с ним знакомы?

— Лет сто. Он мне очень помог, я тогда по миру бегал, однажды к нему попал. Он отказался от живой крови раньше меня.

— А как это, тогда же не было институтов крови?

— Животные, верные слуги, он научился останавливаться, и они сами отдавали ему кровь. Никто не предал.

— А жена, ты её знал?

Глеб помрачнел, взял меня за руку, и молчал так долго, что я поняла, что говорить о ней он не хочет.

— Знал.

Не хочет говорить и не надо, какое мне дело до чужой жены. Но потом какая-то мысль заставила его говорить:

— Она его не любила. Признавала его силу, богатство, но не любила.

Значит, поэтому и ушла. Сама захотела быть сильной, как Анна. Олаф нашёл её и полюбил, а она только приняла его любовь.

— Хочешь посмотреть подарок Олафа?

— Хочу, а когда мы сможем туда поехать?

— Разберусь с кланами, и поедем, скоро. Олаф тебя ждёт, я зайду за тобой через пару минут.

Пока я принимала душ и одевалась, всё время думала о трагедии Олафа. Это трагедия, настоящая. Таким как Олаф и Глеб очень важно осознавать, что их любит именно человек. Судя по отношению Глеба к Анне, она сразу перестала для него существовать как женщина, как только стала одной из них. Для Олафа тоже — она ушла всего скорее потому, что он не захотел с ней быть. А может быть, действительно сама ушла, захотела быть свободной и сильной. Глеб прав, не любила.

Глеб появился с букетом необычных цветов. Они были на коротком стебле, но яркие, многоцветные, даже лепестки на одном цветке были разного цвета. А пахли! Аромат был несколько тяжеловатым, но необычным: немного апельсина, корицы, и ещё масса других незнакомых ароматов, соединённых воедино.

— И эта красота растёт в нашем саду?

— Нет, это Олаф привёз, но раскрылись они только утром, и он попросил меня вручить их тебе, как ты проснёшься.

— А почему сам не стал дарить?

Глеб косо на меня посмотрел, но потом улыбнулся, подошёл ко мне и обнял:

— В переводе с норвежского языка название этого цветка — поцелуй. Он сказал, что эти цветы дарит только муж, он их привез для меня.

Поцелуй. Действительно аромат поцелуя, страстного, нежного, робкого, властного, и ещё много какого. У нас получилось, поцелуй был достоин подарка Олафа. Глеб тихо рассмеялся.

— Кто отчитается перед Олафом?

— Придётся мне, ты же мне их подарил.

Ребра зажили, но на второй поцелуй Глеб не решился. Подождём.

Олаф сидел в столовой и что-то весело обсуждал с Олегом, они смеялись, и я поразилась, как Олег изменился за эту ночь. Передо мной был тот самый Олег, спокойный, умный и добрый. Жёсткость лица ушла, глаза светились.

— Доброе утро.

— Катя, доброе утро, прекрасно выглядишь.

— Доброе утро, Катя.

Они мне улыбались, но в глазах Олафа появилось что-то такое странное, что я понять не могла, а Олег смотрел на меня с улыбкой в глазах, как раньше.

— Олаф, спасибо тебе за букет, он нам понравился.

Так как я улыбалась, он понял, что я хотела сказать этими словами и тоже улыбнулся. Быстро встал с дивана и сел за стол, взгляд изменился, стал серьёзным.

— Катя, то, что я увидел, поразило меня, и это мягко сказано. Всё это могло произойти только с вами, именно такими, какие вы есть — ты и Глеб. Только такой как Глеб смог сохранить тебе жизнь, когда ты умирала, и только ты могла ему всё отдать и продолжать отдавать. Возможно, ты и дальше будешь подпитывать его энергией. Такого я никогда не видел, и думаю, больше никогда не увижу. Дело не в твоей крови, дело в тебе. Никакие анализы Самуила не смогут этого объяснить, как и то, как Глеб сумел удержать свою агрессию столько времени. Я думаю, он просто ждал тебя.

Он усмехнулся очень горькой усмешкой и не скрывал её. Глаза потемнели, но он справился и сразу улыбнулся.

— Я гематолог и врач, мы с Самуилом обсудили некоторые вопросы, и, пожалуй, найдём возможность продлить воздействие Али на тебя. Пока процесс непонятен. Ты береги себя, подвигов старайся не совершать.

Олаф рассмеялся неожиданно весело.

— Только посмотрев записи, я понял, что стоит за этим словом. Действительно подвиги. Олег прав, подвиги надо чередовать с сейфом.

Ну вот, опять сейф, и этого умудрилась довести, одними записями, между прочим, а что, если бы он остался подольше? Сам бы посадил? Виктора нет, тот бы сказал свое веское слово — про магму, например. Ой, Олаф же читает мои мысли, по улыбке поняла — читает.

— Катя, я, пожалуй, посадил бы тебя в сейф в некоторых случаях, но Глеб прав, именно такая ты ему нужна, в сейфе ты быстро завянешь, как цветок без солнца. Даже иногда лишать тебя свободы нельзя — ты птица, которая в клетке не поёт. Ты та птица, которая ещё и других петь заставит.

Олаф улыбался, но эта улыбка опять стала горькой, а глаза невозможно тоскливыми.

— Я никогда даже представить не мог, что мутант может так петь, как эта твоя Лея. Только потом понял — она поёт, потому что с тобой рядом. Ты сама можешь петь и её научила, а научить можно только в свободе, с тобой она свободна. Я видел запись твоего разговора с ней, вчерашнего.

А вот об этом я опять забыла, что кругом камеры и они всё фиксируют, ну и пусть, я ни о чём не жалею.

— И правильно, что не жалеешь. Ты могла поступить только так и никак иначе, ты подтвердила её свободу при тебе. И ещё на один момент я обратил внимание, просматривая записи: ты не помнишь о камерах, ты естественна всегда, а это совершенно не свойственно человеку, так свободно жить под постоянным наблюдением. Я с разрешения Глеба взял некоторые записи, мне нужно многое обдумать. Удивительно, но ты даже забываешь, кто мы по сущности, относишься как к людям. Это самое поразительное в тебе. Даже после того, что видела сама.

Значит, Глеб ему рассказал о Норе.

— Рассказал, я даже был у неё. Но, пожалуй, только ты можешь надеяться на то, что она останется жива, что Аарон будет бороться за неё, как Глеб за тебя и сохранит ей жизнь. Однако ты уже много чудес совершила, кто знает, может, ты и добьёшься своего. Мне нужно ехать, очень рад был с тобой познакомиться. Надеюсь, мы скоро увидимся, вы же приедете посмотреть свою крепость?

— Обязательно, я тоже рада была с тобой познакомиться.

Олаф встал и подошёл ко мне, обернулся на Глеба.

— Глеб, надеюсь, ты не убьёшь меня, если я обниму твою жену?

— Нет, тебе можно.

Олаф обнял меня, нежно, как младшую сестру, я ответила на его объятие, и мне было хорошо, очень спокойно. Глеб улыбался, и его глаза оставались спокойными, он был рад, что мы с Олафом понравились друг другу.

— Катя, я провожу Олафа, мы должны встретиться с некоторыми главами. Вернусь к ночи.

Глеб подошёл ко мне и обнял.

— Не скучай.

— Буду. Но отпускаю тебя. Прощай, Олаф.

— До свидания, Катя.

Они ушли, и мы остались с Олегом вдвоём. Он продолжал сидеть на диване и рассматривать меня, что и делал всё время моего разговора с Олафом.

— Олег, ты действительно веришь, что я могла принять клятву Аарона?

— Нет, но картинку он нарисовал очень правдивую — часть твоего разговора с ним он дополнил своей фантазией.

— Почему же вчера ты так сказал?

— Я спросил, но не утверждал, всё остальное ты додумала сама. Но дело не в этом. Находясь с Аароном всё это время, я ограничил для себя приём крови, частично. Вчера ты видела результат.

Вчера он был голоден. Я с ужасом посмотрела на него: все эти изменения физические и этот странный взгляд, жёсткий, которого я у него никогда не видела — это всё результат частичного голодания. А он держался, даже смог мне руку поцеловать и сидел весь вечер близко от меня.

— Я предупредил Глеба, но он посчитал возможным моё присутствие при тебе. Ты можешь не бояться, сегодня всё в порядке.

— Я тебя не боюсь, ты же знаешь. Но зачем ты это сделал?

— Мне нужно было всё вспомнить, заново всё осознать. Но полностью отказаться я сейчас пока не могу из-за Аарона. Хотя выйти он никак не сможет, я должен быть готовым.

— Ты будешь продолжать отказываться питаться?

— Да, какое-то время.

— Ты сказал, пока не можешь отказаться полностью, значит, ты предполагаешь это сделать. Зачем?

Олег долго молчал, опустив голову, но потом решительно посмотрел на меня.

— Ты заставила меня пересмотреть некоторые моменты моей жизни.

— Но ты можешь погибнуть!

— Нет, совсем меня отказ от крови не убьёт, лишь сделает физически слабым, таким как ты. Мне нужно это почувствовать, физическую слабость, понять ощущения. Вспомнить страх.

— Страх чего?

— Страх убийства из-за крови. Я должен заново его пережить. Вчера я ещё об этом не думал, хотя твоё присутствие меня уже начало волновать.

— Зачем ты мне это говоришь? Ты ничего просто так не делаешь, я что-то должна для себя понять?

— Ты должна нас бояться. Олаф прав, ты относишься к нам как к людям, а это совсем не так. Я всё пытаюсь понять, как Глеб при тебе держался, оставался один, без прикрытия. Иногда я вас сопровождал и видел, что он спокойно себя ведёт с тобой, хотя я представлял, каково ему, с его жаждой и агрессией. Вчера я тебе показал лишь самую маленькую часть нашей жажды, и ты её заметила. Но это не та жажда, которая возникает при появлении человека, когда ты по-настоящему голоден, до слабости.

Олег прав, я всё время забываюсь и отношусь к ним как к обычным людям. Они все при мне держатся, никто никогда не показал мне своей жажды, никогда я даже случайно пакетика крови не видела.

— Олег, я вас не боюсь.

— Значит, тебе нужно увидеть Аарона сейчас, потом будет уже другой, спокойный, умеющий себя остановить. Он сможет, это только вопрос времени. Олаф ему многое рассказал, как с собой бороться, да и Самуил постарался.

— Олег, вы меня не тронете, я знаю, верю вам, а чужие меня не достанут никогда. Кругом охрана, личная даже появилась.

Олег мгновенно оказался рядом со мной и, рассматривая меня внимательным взглядом, спросил:

— А ты уверена в своей личной охране? Только не говори, что она тебе не причинит зла, ты её не знаешь, не имеешь представления о её способностях сейчас и тех, которые в ней могут проявиться.

— Я верю ей. Даже если в ней проявятся непонятные способности, она сможет сдержаться, я знаю.

— Ты этого не видела, и знать не можешь.

— Олег, Лею я не отдам, не отдам и всё.

Он также мгновенно оказался на диване. Подумал и позвал:

— Лея.

Она появилась почти сразу и осталась стоять у двери.

— Лея, скажи мне, как ты себя держишь в присутствии Кати, как ты чувствуешь её сердце и ток крови, не энергии, а крови.

Она молчала так долго, что я хотела уже подойти к ней, но она остановила меня жестом.

— Я чувствую всё сосуды, силу тока крови и биение её сердца. Когда я сыта, то держусь свободно. Голода здесь не было, настоящего.

— Ты сможешь себя удержать, если будешь голодна? Удерживать себя и защищать её от других?

Лея молчала.

— Ты не будешь принимать крови два дня.

— Олег, мне не нужна эта проверка…

— Мне нужна. Глебу нужна. Лея, тебе нужна?

— Да, мне нужна эта проверка.

— Свободна.

Лея исчезла. Олег спокойно смотрел на меня, ничего в нём не изменилось, а я сникла.

— Катя, только так ты сможешь понять нас.

— Олег, я не хочу вас бояться, не хочу и не буду.

— Ты должна понимать, что мы не всегда можем совладать с собой. Ты должна быть к этому готова.

Он усмехнулся и глаза потемнели.

— Лее это тоже полезно, понять себя и свои силы. Ты не равняй всех с Глебом, вы оба явления уникальные, таких больше нет. То, что сделал Глеб — не сможет никто из нас, надеюсь, ты это поняла. Ты Андрея спроси, как он при тебе первые дни держался, он у нас самый молодой, неопытный. А Лея тебя совсем недавно рядом чувствовать начала, людей в школу никогда не допускают.

— Олег, мне действительно в сейф сесть придется, чтобы не провоцировать никого своим присутствием?

— Совсем не обязательно, да и Глеб не позволит, но помнить о нашей сущности и быть осторожной всегда.

Я тяжело вздохнула, мне было так хорошо и спокойно после приезда Олафа, а сейчас опять тревога и беспокойство.

— Олег, это невозможно совсем, да? Просто существование рядом?

Он долго молчал, опустив голову, но поднял неожиданно светлый взгляд.

— Исключения есть всегда, легенды у всех народов существуют. Вы с Глебом этому подтверждение.

Рассмеялся весело, даже подмигнул мне:

— Вы даёте нам всем такой шанс, которого не было никогда. Именно поэтому, Катенька, ты должна себя беречь, не лишай нас надежды, подумай о нашем возможном будущем.

И я поняла: если я выжила, не важно, каким образом, и если выживет Нора, а я за неё буду бороться, даже если придётся бить Аарона каждый день, то, может, у Олега с Виктором тоже появится шанс встретить своего человека и не убивать его. Это та самая возможность существования двух миров, о котором я говорю, но имею в виду только нас с Глебом, а вдруг это действительно возможно? А вдруг я смогу помочь им на самом деле, всем им?

— Олег, ты же понимаешь, я сейчас тебе пообещаю всякого разного про безопасность, а завтра выкину фокус и буду считать себя совершенно правой.

— Ты просто начни иногда об этом думать, и Глеба не изводи.

Я тяжело вздохнула очередной раз, почти как Самуил. Кстати, а где он?

— Он опять уехал к Норе и Али. Не выдержал, и Глеб решил его лучше отпустить туда, чем слушать его страдания. Гений, ничего не поделаешь, с тобой всё хорошо, Олаф подтвердил твоё состояние, как устойчивое, пока.

— Ты так легко стал читать мои мысли?

— Их сейчас читать не надо, всё крупными буквами на лбу написаны.

— А Олаф, он тоже силён, как Глеб и Аарон? У него такая энергия, меня чуть не сдуло.

— Нет, физически он сильно уступает им, он даже слабее нас с Виктором, но только физически. Он умеет управлять энергией, и тут ему нет равных. И клан у него очень своеобразный. Глеб создавал клан Элеоноры, договорившись с ним, они не совсем подобны, но близки по задачам. Глеб всех спасает, у кого позволяет агрессия, а Олаф — по энергетическим возможностям мутантов.

Олег опять улыбнулся, но она преобразовалась в жёсткую усмешку.

— Он сейчас некоторым главам популярно объясняет, что скоро переведёт сюда одну из своих школ, и чем это им полезно.

— Олаф сюда свою школу переведёт?

— Да, Глеб уже отдал ему один из своих укрепленных дворцов.

По усмешке Олега я поняла, что главы вряд ли сильно обрадуются идее Олафа.

— А они могут быть против?

— Могут попытаться, но твоё выступление произвело сильное впечатление на некоторых из них, я думаю, единства среди них нет, и школа будет создана. Да и Глеб веское слово скажет.

— Олег, я не поняла…

— Катя, тебе пока сложно понять какую революцию в умах ты произвела своей речью об отсутствии чуда в их жизни. Олаф вчера её три раза посмотрел. Некоторые записи он смотрел по пять раз.

Ладно, раз сложно понять, значит, и понимать не буду, а пять раз — что?

— Твои дни боли.

— Зачем ему, что они ему расскажут? Больно же было мне.

— Он пытался понять, почему ты потом не отказалась от Глеба и нас всех.

Мне было нечего ему сказать. И в голове пустота. Пусть изучает, будем надеяться, это кому-нибудь поможет. Не хочу думать о боли, я стараюсь вычеркнуть её из памяти, правда, пока плохо получается. Пойду смывать в бассейне тяжёлый разговор.

— Я провожу тебя.

— Ты будешь меня и в доме охранять?

— Пока не разберусь с Леей — да.

— Олег, я же в доме…

— Я надеялся, что ты хоть немного меня слушала.

— Хорошо, пусть будет так.

И весь день Олег ходил со мной и стоял у двери, пока я спала после обеда. Лею я не видела, хотела позвать, но потом передумала — пусть она пока сидит на диете, меня не видит, ей будет легче. Как всё страшно на самом деле, Олег прав, как и Глеб, человеку очень сложно рядом с ними, и им сложно рядом с человеком. Как соединить эти миры?

К ужину Глеб ещё не вернулся, и я сидела в столовой с молчаливым Олегом.

— Олег, а ты видел жену Олафа?

— Я с ней был знаком, пока она была человеком.

— И как она тебе?

Олег посмотрел на меня и неожиданно развеселился:

— Она подвигов не совершала, коллекционировала драгоценности и шубы. Очень красива, не уступала по красоте нашим женщинам.

— А зачем драгоценности, если ты в них выйти никуда не можешь?

— Ну, это ты не можешь как уникальный экспонат, она выходила в свет, чаще всего одна, без Олафа. Иногда с ним.

— А как она относилась к Олафу, она же знала кто он?

— Ей было вполне достаточно богатства и влияния Олафа. А сейчас она к этому добавила силу и долголетие.

— Но она же ушла от него?

— Олаф обеспечил её по контракту, ты у нас тоже богатая женщина.

— А почему Олаф так удивился, что я Али видела?

Олег смеялся долго и со вкусом, я даже не ожидала, что он так может смеяться.

— Никогда, понимаешь, никогда жена-человек ни у кого не видела внешнюю охрану, тем более с мутантами обниматься и учить песни петь. Это Глеб у нас тоже странный муж, только он мог додуматься тебе внешнюю охрану показать у Элеоноры и мутантов. А ты не испугалась, даже пожалела. Так что — легенды о вас уже написаны.

Я только рукой махнула, написаны, так написаны.

— А развод у них возможен, если она от него ушла?

— Брак аннулируется с момента обращения, она уже не человек.

— А ты был женат? Или гражданским браком?

— Был.

И опять это был сказано так, что больше ни о чём лучше не спрашивать. Был женат или гражданским браком? Что такое — был? Но по лицу понятно, что больше я о его семейной жизни ничего не узнаю. Олег посмотрел на меня и позвал Лею. Но прошёл всего лишь день, вряд ли она изменилась за такой короткий период.

Изменилась. Лея встала у двери и опустила голову.

— Подойди ко мне, Катю обойди по периметру.

Лея шла вдоль стен и не смотрела на меня, движения слегка замедленные, как у Виктора, когда он был без сил у Аарона.

— Что ты чувствуешь?

— Голод.

— Как ты чувствуешь Катю?

— Ток крови по сосудам, громкое биение сердца.

— Пой.

Лея спела один куплет песни про рябину, и голос уже не был таким чистым и ясным.

— Достаточно, сейчас мы вместе подойдём к Кате.

— Олег, не нужно, ей же уже плохо.

— Ты боишься?

— Нет, но зачем её мучить?

Лея шла спокойно, но очень медленно, Олег шёл рядом с ней, шаг в шаг. Она встала передо мной и подняла на меня глаза. Бедная девочка, всего день, а она уже побледнела и черты лица стали более жёсткими. Но стояла она совершенно спокойно, даже расслабленно. И взгляд оставался ясным. Неожиданно Олег ударил её, сильно ударил — она отлетела к стене и сразу встала, я даже не успела испугаться.

— Повторить.

Лея вернулась к нам, и походка стала увереннее. Взгляд изменился, стал жёстче, и в глазах появилась настороженность. Олег, конечно, успел её ударить, хотя она и пыталась увернуться, и она снова отлетела к стене.

— Повторить.

Лея вернулась уже мгновенно, как обычно двигалась по дворцу. Следующего удара Олега я даже не заметила, да и как Лея отлетела к стене тоже — она просто исчезла, встала у стены и мгновенно оказалась рядом со мной. Я успела лишь широко открыть глаза.

— Возьми Катю за руку.

Олег заметил, как я вздрогнула, и сразу спросил:

— Ты боишься?

— Нет, не боюсь.

Лея вся напряглась, глаза расширились, но она медленно взяла мою руку совершенно ледяными пальцами.

— Держи, отпустишь, когда я скажу.

Ну, зачем эта пытка? Лея уже превратилась в статую, глаза стали как два прозрачных озера, а лицо напряглось так, что, казалось, кожа лопнет. Но она удержалась.

— Свободна.

Лея медленно отпустила мою руку и улыбнулась.

— Молодец, девочка, ты справилась.

Олег мрачно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Лея исчезла. Увиденное сильно на меня подействовало, зачем он её бил так сильно, она ребёнок совсем.

— Она не ребёнок, она очень сильный мутант. И это всего лишь один день, посмотрим, что будет завтра. Она потратила энергию, а крови не получит.

Тяжело вздохнув, я решила идти к себе, кто знает, когда Глеб вернётся. Олег пошёл со мной и уселся в коридоре охранять.

Глеб вернулся утром, когда я уже приняла душ и выбирала платье, хотелось чего-то светлого и яркого. За этим занятием он меня и застал.

— Привет

— Привет, когда ты вернулся?

— Только что, мы задержались в клане. Олаф передал тебе привет.

Приветом оказался интересный камень, разноцветный с чёрными прожилками, основным цветом был розовый.

— Это что за камень?

— Молодой родонит. Он счастье сохраняет, надо только у постели положить или под подушку.

Покатав камень в ладошке, я положила его под подушку, пусть сохранит счастье. Осталось в это счастье окунуться. Завернутая в полотенце после душа, я обняла Глеба.

— Я соскучилась.

Он сразу меня поцеловал в доказательство того, что тоже соскучился. Глеб поглаживал меня по обнаженным плечам, и эти движения заставили меня сильнее прижаться к нему, за что я сразу и поплатилась помятыми плечами. Но, кажется, ничего не сломал. Когда он меня отпустил, то сразу поднял руки и застонал.

— Что я сделал, у тебя будут синяки, тебе очень больно?

Глеб подхватил меня на руки и уложил на постель. Хорошо, что Самуил уехал, вот разговоров-то было. Плечами двигать совершенно невозможно, ещё и распухнут. Надо в воду, желательно холодную, в ванну.

Я лежала в ванне, практически замерзала, но припухлость проходила, пора вставать. Глеб вошёл с огромным полотенцем и достал меня из ванны. Даже не вздрогнув от его рук, я только посмотрела на него и сразу согрелась. Он завернул меня в полотенце и признался:

— Я в ту ночь, перед свадьбой, так боялся тебя, боялся, что тебе неприятны мои прикосновения, но в какой-то момент ты вдруг совершенно успокоилась, сердце забилось ровно.

— Тогда ты ощущал меня?

— Нет, только биение сердца.

А я-то тогда… вот и непонимание.

— Но я мечтал тебя чувствовать, твою кожу, твою мягкость…

Он тихо засмеялся:

— …едва справился с собой, когда зашнуровывал тебе корсет.

— Да, как узелки развязывал, долго, я помню.

— А ты? Ты испугалась, когда я из ванны доставал тебя, сопротивлялась, но потом просто стояла и терпела мои прикосновения.

— Да я едва стояла, кипело всё внутри!

— А почему ты так неожиданно успокоилась?

— Я поняла, что всё только для свадьбы, для ритуала, а я для тебя только сосуд энергии.

Зачем я ему это сказала, он замер, и прижал меня к себе, но тут же отпустил, вспомнив о помятых плечах.

— Глеб, прости, но это так.

И как тогда, кипевший во мне огонь от его прикосновений угас. Он сразу это почувствовал и поднял моё лицо, но я опустила глаза и на него не посмотрела.

— Ты жалеешь, что вышла тогда за меня замуж?

— Нет, что ты, ни разу не пожалела, даже когда мы с тобой ругаемся я не думаю жалеть.

Подняла на него взгляд и увидела прозрачные глаза цвета льда. Почему? Из-за моего ответа?

— Ты меня никогда не простишь.

— Глупый, это было тогда, я даже помыслить не могла, что для тебя самого это важно, что ты на самом деле на мне женишься, а не просто безопасность обеспечиваешь.

— Ты мне не веришь.

— Я тогда тебе не верила, сейчас верю. А как я тебе могла поверить? Вы только меня спасали, и разговоры только о передаче энергии были. Ты сам не верил тогда, что я выжить могу, вот и женился, зная, что ненадолго.

— Это неправда. Я очень хотел, чтобы ты выжила, я сразу понял, что ты та самая и есть. В тот вечер, когда ты мелодию моря услышала.

Глеб потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но тронул мои плечи, и я поморщилась от боли.

— Прости. Придётся мне уехать на несколько дней, чтобы у тебя зажили все повреждения от поцелуев.

— Ни в коем случае! Руки только убери.

Я сама обняла его, наклонила голову и поцеловала. Глеб так и стоял, убрав руки за спину. Второй поцелуй за утро, уже достижение. Но Глеба такой вариант не очень устраивал, он всё-таки обнял меня, пытаясь не задеть плечи. Но второй поцелуй, это страсть уже разбуженная и удержаться ему не удалось. Я смогла только пискнуть, на большее у меня воздуха не хватило, благо, Глеб меня услышал и отскочил — я сразу стала падать в холодную ванну, но он невероятным образом успел меня подхватить у самой воды. Когда я отдышалась и смогла издавать звуки, то расхохоталась на весь дом:

— Глеб, это цирк, наши поцелуи, это цирковая гимнастика!

Он страшно побледнел и отпустил меня, поставил на ноги.

— Прости.

— Глеб, ты не понимаешь, у людей так тоже бывает, я ни за что и никогда не откажусь от твоих поцелуев, подумаешь, синяков пару штук наставил, это не страшно, зато у нас сегодня второй поцелуй за утро!

— И ты осталась жива.

Он сказал это таким тоном, что я поняла — это первый и последний второй поцелуй.

— Глеб…

— Я подожду тебя в коридоре.

Мы шли в столовую, и я пыталась ему доказать, что страшного ничего не произошло, в доказательство привела пример, как целовалась в молодости до синяков на губах. Глеб остановился на ходу и повернулся ко мне:

— С кем?

— Глеб, это сейчас уже совершенно не важно, прошло тридцать лет. Я даже не знаю, где он, всего скорее, женат и много детей.

Он смотрел на меня так, как будто я только что с кем-то целовалась за углом. Всё, ничего не буду доказывать и ничего объяснять, я обошла его и гордо пошла в столовую. Там сидел Олег и улыбался.

— Доброе утро, Катя.

— Доброе утро.

— Тебе перестали энергию давать, давай восстановим традицию.

Я только кивнула головой, Глеб мрачно сидел на диване и на меня не смотрел. Олег сел напротив и взял мою руку. Энергия лилась по руке огненным потоком, и мне стало лучше, спокойнее. Надеюсь, синяки заживут, потому что плечам сразу стало хорошо, боль ушла. Олег опять мне улыбнулся.

— Теперь лучше, в обед добавим.

Он сел на диван рядом с Глебом. Зрелище занимательное — два гиганта на диване, только один мрачный как туча, а другой мило улыбается. Но внимательно на меня посмотрев, Олег позвал:

— Лея.

6

Я сразу заволновалась: как она себя чувствует, может не стоит так девочку, зачем Олег придумал это испытание. Но вспомнив наш вчерашний разговор, и снова почувствовав боль в плечах, решила молчать.

Лея вошла совершенно спокойно, выглядела она даже лучше, чем вчера. Бледная, даже очень, двигалась она спокойно, но не замедленно.

— Подойди.

Тон Глеба был таков, что войска должны были вытянуться в струнку, не говоря уже о тоненькой маленькой девочке. Лея пошла к нему прямо, очень напряженно, по спине было заметно, проходя мимо меня, она не обернулась. Я не увидела, что сделал Глеб, но Лея исчезла, а я лишь широко открыла глаза и неожиданно Лея прошла мимо меня из-за спины. Она шла к Глебу так же спокойно, как и в первый раз. И так несколько раз — Лея исчезала, потом появлялась в разных углах столовой и опять шла к Глебу. Походка не менялась, спокойно, с напряжённой спиной, не оборачиваясь на меня. Глеб даже не смотрел на неё, он сидел, чуть опустив голову и, как мне казалось, даже не двигался, по крайней мере, никаких жестов я не успевала заметить. Олег смотрел на меня напряжённым взглядом, и я понимала, что он окажется рядом со мной, как только посчитает, что мне что-то угрожает.

— Подойди к Кате.

Лея повернулась ко мне, и я ужаснулась — казалось, глаз не было, чёрные провалы и лицо, обтянутое пергаментом. Она проявилась передо мной, и рядом уже стоял Глеб.

— Возьми за руку.

Всё произошло так быстро, что я не успела ничего понять, не говоря уже о том, чтобы заметить движения. Одно только я успела подумать — если она чуть двинется не так, он её убьет. Но сама я двигаться не могла, вся закаменела, тем более подать руку. Но Лея сама медленно взяла меня за руку совершенно ледяными пальцами и замерла как статуя. Сколько эта пытка продолжалась, я не поняла, моё сердце колотилось о больные ребра и пыталось выскочить наружу, в голове шумело, и я перестала дышать. В лице Леи ничего не менялось, тот же провал вместо глаз и пергаментная кожа, на меня она не смотрела.

— Отпусти, пой.

Петь Лея не смогла, голос звучал хрипло, и мелодия не получалась.

— Свободна.

Наконец я смогла дышать. Я не боялась Леи, но изменения, произошедшие с ней, сильно на меня подействовали, сутки без крови, и она уже похожа на скелет и петь не может. Но держится, она на меня не смотрела, но её пальцы ни разу даже не вздрогнули, пожатие не изменилось. А как тогда держится Аарон? Эта мысль впервые пришла ко мне, и я с ужасом посмотрела на Глеба, который уже устроился на диване. Он удивлённо приподнял бровь, а Олег улыбнулся.

— Катя, вот видишь, зрелище Леи уже помогло тебе понять состояние Аарона. Лея организм растущий, ей мало надо, но часто, Аарону много, хоть и реже.

Показательное действие оказало на меня сильное впечатление, я совсем сникла — а что будет вечером? Беспомощно посмотрев на Олега, я встала и медленно вышла из столовой. Я просто шла по дворцу, совершенно бездумно, подходила к портретам, смотрела на них, но в голове не появлялось ни одной мысли, и я продолжала идти дальше.

А вот и зеркальный зал. В большом зеркале передо мной стояла усталая, задавленная жизнью женщина с потухшим взглядом. Куда делась счастливая влюблённая, которая положила камень родонит под подушку для сохранения счастья в доме? Я задумалась, как пройти в комнату-сейф? Я сама доставлю радость всем жителям этого дома. Лею накормят, Аарона спасут, Олаф школу построит, а я буду песни разучивать для концерта и никому не буду мешать. На один вечер можно выйти без ущерба для обитателей на время концерта, а потом снова вернуться в безопасное место, для безопасности других. Тяжело вздохнув, я отвернулась от себя в зеркале, лучше не видеть этот ужас, надеюсь, в сейфе зеркала нет. Глеб стоял, опираясь на косяк, совершенно не характерная для него поза, как будто он устал, а он не устает никогда, значит я его довела. Я не стала подходить к нему, пошла дальше, он пошёл вслед за мной.

— Куда ты идешь?

— Я просто иду.

— Хочешь, я отнесу тебя в комнату?

— Нет, не хочу.

Я шла дальше, и не помнила, что Глеб идёт за мной. Действительно, куда я иду и зачем? Куда непонятно и зачем непонятно. Значит, остается только почему. Интересно, почему? Потому, что должна идти, я всегда должна идти, даже тогда, когда неизвестно куда и неизвестно зачем. Куда мы идём с Глебом? И идем ли. А зачем? Лея сегодня расставила все точки. Идти нам некуда. Мы можем только немного продлить своё совместное существование до тех пор, пока я жива, и пока меня кто-нибудь не достанет, даже не специально, просто потому что. Или случайно размахнётся, а я окажусь рядом, и меня не сдует насовсем. Как бы я не пыталась, у меня ничего не получится. Глеб даже не может поцеловать меня так, как бы ему этого хотелось сделать, это тоже может закончиться для меня кардинально.

Лею сегодня Глеб многократно бил энергией, а она вставала и вставала, даже обескровленная, а при полном питании? Я её не боюсь, но сравнивать с собой даже не стоит. Маленькая девочка, юная девушка. Я их всех люблю, но мне места в этом мире нет, не предусмотрено законом жизни. Зря я не погибла тогда, не было бы так больно сейчас, когда я нарисовала себе надежду и шла к ней, стараясь не замечать ничего вокруг. Всё правильно, Глеб совершенно прав, закон должен быть одинаков для всех. Вопреки всему я выжила, но жить мне закон не даст. Не может серый кролик жить среди тигров, а тем более любить тигра и заставлять любить себя. Я тот самый серый кролик, которого некоторые тигры пытаются защитить от других тигров, но кролик среди них всё равно не выживет, по закону, по определению. Да и жизнь кролика слишком коротка по сравнению с жизнью тигров, стоит ли ему за эту короткую жизнь бороться и портить жизнь тиграм? Пусть живут по своим законам и рассказывают легенды о бесстрашном сером кролике, который пытался жить среди тигров.

Я не заметила, что уже сижу на коленях у Глеба, и он качает меня как ребёнка. Он пытался меня целовать, но я никак не отвечала его губам, даже не замечала их. Я превратилась в «ничто», мое ничто думало о своём и не хотело ничего видеть и слышать. И мое «ничто» ничего не хотело. Зачем? На этот вопрос ответа у моего «ничто» не было. Появился Олег, долго держал меня за руку, но я ничего не чувствовала, моему «ничто» ничего не нужно. Потом меня отнесли в комнату и положили на кровать, мне было всё равно, «ничто» может лежать везде, место тоже не имеет значения. Появился Андрей, тоже держал меня за руку, и моё «ничто» никак не отреагировало на него. Бедный мальчик, как я ему испортила жизнь, чуть не погубила. Но теперь будет всё хорошо, «ничто» не может длиться вечно, оно — «ничто». Я погладила ему руку, улыбнулась, он весь встрепенулся, но я больше ничего не сделала и его взгляд потух.

А потом я заплакала тихими горькими слезами, это были слёзы обиды, тихой безнадёжной обиды на все усилия, потраченные зря, на своё непонимание закона природы. Глеб обнимал меня, что-то говорил, но мое «ничто» не слышало ничего кроме своей обиды, слёзы лились и лились. Моему «ничто» стало легче, когда вылились все слёзы, и я улыбнулась Глебу. Он обрадовался, что-то мне говорил, но мне было всё равно, ответа на вопрос «зачем?» я в его словах не услышала, я вообще ничего не слышала. «Ничто» не хотело ничем заполняться пока не получит ответа на вопрос «зачем?». Пришла Лея, тоже держала меня за руки, что-то говорила мне, но моё «ничто» не приняло и её, я ей улыбнулась, но слов не поняла. На меня надели какие-то драгоценности, они были очень тяжёлыми и давили, мне было неудобно, но я терпела, им же хотелось это сделать, пусть будет. Так я и лежала, вся в драгоценностях, а они стояли рядом и не понимали меня, моё «ничто». Глеб взял меня на руки и опять стал качать как ребёнка и прижимать к себе, целовать и что-то говорить. Я слушала его, пыталась понять, но мое «ничто» так и не находило ответа на вопрос, и я сразу забывала все слова. От слёз, тёплых рук Глеба я уснула.

Мое «ничто» не хотело просыпаться, но кто-то сильно тряс меня за плечи, и они болели. Наконец я открыла глаза и увидела Самуила. Он смотрел на меня страшными глазами и тряс за плечи.

— Самуил, мне больно, не тряси, больно, пожалуйста.

Услышав меня, он не сразу остановился, только когда я стала сопротивляться его рукам, тогда отпустил.

— Катенька, девочка моя, с Леей всё хорошо, со всеми всё хорошо, что случилось, скажи мне. Ты даже ни слова не сказала, молчала всё время, только плакала, что случилось? У тебя всё нормально с энергией, ты никому не отдаёшь и ни у кого не берёшь, просто плачешь, скажи мне, кто тебя обидел? Глеб? Олег? Для Леи это не страшно, она же мутант, очень сильный мутант. Это даже ей полезно, определить возможности физические, мы это делаем в школе, они все выживают, мы же не монстры какие, всё под контролем, Андрей за ней наблюдал, помогал ей всё правильно пережить. Катенька, дорогая моя, хоть слово скажи.

— Самуил, всё хорошо.

— Что хорошо? Тогда почему ты молчишь и плачешь? Не хочешь говорить никому? Мне скажи, я никому не скажу, я Глебу ничего не скажу, но скажи что-нибудь.

— Мне нечего сказать. Всё хорошо.

— Может, у тебя где болит? Мне Глеб только про плечи сказал, может он тебе ещё где больно сделал, ты скажи мне, я всё вылечу. Он не подойдёт к тебе никогда, никогда не сделает больно, ты его прости, он любит тебя, он не может без тебя, ты его прости.

— У меня нигде не болит, всё хорошо. Глеб ни в чём не виноват.

— А кто виноват? Почему ты молчишь?

— Я не молчу.

— Это Олег виноват, нельзя было тебе это показывать с Леей, зря он так, ты человек, ты это не можешь понять, нельзя, вот ты и не выдержала, я ему уже сказал, что зря он так с тобой…

— Самуил, он не виноват, он прав, и Глеб прав. Я не права.

— В чём ты не права, девочка, в чём ты можешь быть не права? Ты самая лучшая и удивительная в мире, таких нет, ты во всём права…

— Нет, Самуил, я не права, во всём, я знаю.

— Да скажи, в чём, в чём ты не права! Я тебя совсем не понимаю, что случилось, пока меня не было, Наташа как закричит, немедленно езжай, спасай, она одна, совсем одна, ей плохо, убьёт себя! Я даже не поверил ей сразу, как ты можешь быть одна, ты одна никогда не бываешь, просто не можешь быть одна. А она всё кричит, одна, совсем одна, спасай! Я уже ехал, когда Глеб мне позвонил. Катенька, скажи мне, почему одна, как ты можешь быть одна?

— Я одна.

— Катенька, девочка моя, как ты можешь быть одна, мы все рядом с тобой, Глеб и все, ты никогда не будешь одна, о чём ты говоришь, это неправильно говоришь.

— Самуил, я одна, Наташа правильно сказала. Вот и ответ.

— Какой ответ, что такое одна, я тебя не понимаю, почему?

— Не — почему, а — зачем.

— Что такое зачем? Катенька, расскажи мне всё, я тебя прошу, я не понимаю, совсем не понимаю.

— Всё правильно, одна, вот и ответ на — зачем.

Стремительно зашёл Глеб и опустился передо мной на колени.

— Ты не одна.

Я улыбнулась ему и погладила по щеке. Если бы у меня оставались слёзы, то от них мне было бы легче, но слёз уже не было.

— Ты ни в чём не виноват, ты есть, я знаю, но я одна и ничего в этом уже изменить нельзя, всё правильно, ты прав, и вы все правы.

— Катенька, скоро Нора поправится, ей уже совсем хорошо, вы будете вдвоём, две женщины-человека, тебе будет совсем хорошо. Она терпеливая, уже в сознание приходит, терпит всё, даже когда очень больно, терпит, всё делает, что скажу, она русский знает немного, я её учить буду, когда ты приедешь к ней, ты увидишь, она хорошая, тебе понравится.

— Она хорошая, я знаю. Но я всё равно одна. Нора для Аарона, закон.

— Ты для меня, а я для тебя, ты не одна, нас двое.

Горько улыбнувшись, я опять погладила его по щеке, прошлась пальцами по губам, он попытался их поцеловать, но я убрала пальцы.

— Мне жаль, ты не представляешь, как мне жаль, я даже поверила на какое-то время, но я ошибалась.

— В чём ты ошибалась? Расскажи мне, я пойму, я всё сделаю, только скажи.

Глеб смотрел на меня совершенно чёрными глазами, и я прикрыла их рукой, не могу на них смотреть, люблю я синеву, небесную синеву. Он понял, почему я их прикрыла, и застонал от бессилия, опустив голову. Как он это сделал, что он смог подумать и так в это поверить, чтобы поднять на меня свои синие бездонные озера?

— Прости меня, я не смогла, я долго верила, я думала, что смогу, но не смогла.

— Что ты не смогла? Девочка моя, что ты не смогла? Скажи Глебу, только не молчи.

Но я не могла ничего больше сказать, слов не нашла. Как объяснить им, что нет мне места в их мире, его никогда не было, это только я со своей наивностью и безоглядной любовью могла поверить, что у нас может быть жизнь, что мы сможем их объединить, эти два мира, наших мира. Я только вздохнула и провела пальцами по его губам, но убрать не успела, он их прижал рукой и поцеловал.

— Я тебя не отпущу, никуда не отпущу, не отдам твоей пустоте. Запомни навсегда — я с тобой, мы вместе, ты и я. Если не веришь ты — верю я.

Глеб меня понял, всё понял, только ничего сделать не сможет, верить надо вдвоём, одному не справиться. Но он был уверен, совершенно уверен в себе, в нас. Таких синих глаз не может быть в сомнении, они не лгут, просто им это не дано.

Он взял меня на руки и властно приказал:

— Андрей, машину, сопровождение. Олег с нами.

В бассейн Глеб меня бросил вместе с одеялом, я чуть не утонула, пока выплывала из-под него, а он стоял и смотрел на меня. Когда я, наконец, выбиралась из бассейна, он подал мне руку и сказал, произнося каждое слово очень чётко и жёстко:

— Я тебя не отпущу. Никуда, никогда. Даже не пытайся ничего придумать.

Глеб одевал меня сам, не позволил ничего, сопротивляться было просто бесполезно, да я и не успевала. Только когда уже шубу надевал, вдруг обнял и прошептал:

— Мы двое, навсегда вместе. Ты никогда не будешь одна, я с тобой.

От скорости купания, передвижения и одевания я ничего не понимала, но догадалась кивнуть. Попыталась спросить, куда мы едем, но голос меня не слушался, и я только на него вопросительно посмотрела:

— В гости.

Машин было много, сосчитать я не успела. Глеб меня посадил рядом с собой и сам закрепил ремень, значит истребитель, интересно к кому мы на такой скорости поедем? И вдруг совершенно неожиданно для себя я развеселилась: вот что думают простые обыватели, когда мимо них несётся столько огромных чёрных машин на такой скорости? Всего скорее — мафия, у правительства на такие машины денег не хватит. И полиция даже не пытается нас остановить, тоже думает, что мафия. А Глеб глава мафии и я с ним.

— Прости меня. Я действительно…

— Ты права, бороться надо вдвоём. Я был просто счастлив, я тебе не помогал, не понимал тебя. Теперь бороться буду я, даже если ты мне не веришь.

Я смотрела на него и пыталась поверить, но слишком во мне ещё много оставалось от моего «ничто», и я ничего не смогла ему сказать, только тяжело вздохнула.

— Ты не обедала, заедем в одно место. Тебе там понравится.

Есть не хотелось, но я кивнула. Это был небольшой ресторанчик по дороге и машины сопровождения встали вокруг него так, что казалось, будто ФБР или ЦРУ проводят задержание опасного преступника. Глеб, видимо, предупредил о нашем приезде, потому что в ресторанчике никого не было кроме хозяина, встретившего нас у входа. Он широко и радостно нам улыбался, говорил торопливо, но не подобострастно. Мы вошли вдвоём с Глебом, никто, даже Олег не пошёл вслед за нами.

Маленький, очень уютный ресторанчик, чистенький, с небольшими букетами цветов на столиках из настоящего дерева и стулья, а не скамейки. Хозяин сразу принёс большой поднос с полными еды блюдами. Я с ужасом посмотрела на Глеба: я, конечно, не Дюймовочка, но столько мне не съесть за неделю. А хозяин радостно улыбался, показывал мне на блюда, рассказывал что-то и весь светился от возможности меня накормить. Глеб устроился напротив, одним взглядом остановил хозяина и тот ушёл. Всё было очень вкусно, так вкусно бывает только тогда, когда готовят для своих и радостно. Судя по поведению хозяина, готовил он радостно.

— Ты его тоже от мафии спас?

— Спас, они в Италии везде, проезжал мимо, смотрю — бьют, решил помочь. Он знает, кто я, видел, как с мафией разговаривал.

— Теперь ты его охраняешь?

Глеб засмеялся, но ответил серьезно:

— Нет необходимости, проезжая мимо, я останавливаюсь иногда, для местных этого достаточно.

Ну да, на улице сейчас такое представление, местной мафии надолго хватит.

— К кому мы едем в гости?

— Это человек, женщина.

Интересно, я удивлённо подняла на него глаза. К женщине, человеку, мы едем с таким сопровождением и с такой скоростью?

— Мы едем во Францию, там чужая территория. Скоро граница, но мы пограничников обойдём, не переживай, у нас свои дороги.

Вот и Францию посмотрю. На скорости истребителя и за тонированными до черноты стёклами.

— Мы пойдём на бал, сходим в гости и пойдём на бал.

Бал? Какой бал? Я никогда не ходила на балы. Тем более во Франции, там же всякие богатые и знаменитые, мне надеть нечего, да и не знаю я как себя вести на балу. Глеб рассмеялся, опять у меня все мысли были написаны на лбу яркими красными буквами.

— Платье тебя уже ждёт, у Инессы там есть свой салон. Я хотел поехать немного позже, через неделю.

А я своими рыданиями и молчанием заставила выехать раньше, но у него уже всё готово, даже платье для меня пошито.

— Глеб, я не знаю… не надо думать, что я прошу у тебя балы и развлечения. Я сама не понимаю, почему это всё произошло со мной.

— Я знаю.

Но не стал объяснять, только посмотрел пронзительно и протянул зажигалку. Я курила и смотрела на него, понимала, что во мне ещё дрожит истерика, и я плохо воспринимаю действительность.

Границу я не заметила, Глеб не предупредил меня, что мы, мол, границу пересекли, и я так и не поняла, когда мы оказались во Франции. Глеб неожиданно остановился, предложил мне лечь на заднее сиденье и поспать там. Практически всю Францию я проспала.

Это была не моя постель. Не сразу я осознала, что лежу уже не в машине, а на кровати, очень мягкой и очень большой. В окна светило солнце, и я поняла, уже утро. В комнате не было никого, только из-за двери слышались приглушенные голоса. Вся мебель была белой, стены отделаны светлым гобеленом, с изображениями павлинов и других экзотических птиц. У одной из стен стояло нечто, напоминавшее трюмо, только значительно больше и сложнее по конструкции, но функция ясна — предназначена для наведения красоты с массой косметики на полочках. В комнату вошёл Глеб.

— Привет.

— Привет, как отдохнула?

— Хорошо, а сейчас утро?

— Утро, к твоему распоряжению ванна, бассейна здесь нет, гардеробная и завтрак на столе.

Ух, ты, вот это гардеробная, совершенно по требованиям французских женщин — много всякой одежды и обуви, сумочек и шубок. И это всё для меня? Мы что, во Францию навсегда? Я поняла, что такими темпами рассмотрения нарядов я не оденусь и к ужину, поэтому, закрыв глаза, выбрала первое попавшее под руку платье и надела. Оказалось, кремовое с коричневой отделкой. Из косметики я ничего даже не пыталась рассмотреть, просто постояла перед зеркалом, чтобы иметь представление, как выгляжу. Для такой дальней дороги очень даже хорошо. Для возраста тоже.

В соседней комнате, совсем небольшой, на двух диванчиках сидели Глеб и Олег. Вдвоём на одном диване они бы никак не поместились. Мне даже показалось, что они себя чувствуют неуютно от скромных размеров комнаты.

— Доброе утро, Олег.

— Доброе утро, Катя, как спалось во Франции?

— Не хуже, чем в Италии, надеюсь, я не спала неделю?

Оба рассмеялись, и напряжение, которое я чувствовала в присутствии Олега, спало.

— Нет, ты проспала всего ночь.

Уже хорошо, всё в норме. Теперь завтрак и гости, а может платье посмотреть? Нет, лучше сразу перед балом, вдруг Глеб ещё передумает идти на бал. Но он не передумал:

— Платье на бал доставят за два часа до начала.

Завтракала я круассанами, настоящими французскими. А кофе плохой, жидкий и невкусный.

— А мы долго здесь будем жить?

— Тебе что-то не нравится? Три дня.

— Кофе очень плохой.

Они вдруг дружно рассмеялись, и Олег признался:

— Я Глеба предупредил: кофе тебе не понравится, но он решил угостить тебя парижским кофе. Хочешь, я чай приготовлю?

— Конечно, очень хочу.

Олег исчез готовить чай, а Глеб подошёл ко мне и сел за стол. Он смотрел на меня и улыбался, глаза светились яркой синевой.

— Катя, сегодня у нас посещение графини Русиной Елизаветы Павловны, она потомок древнего рода из России. Очень интересная женщина, ей скоро восемьдесят лет, и она давно просила меня познакомить с тобой. Именно твоему приезду посвящен бал.

— Глеб, а как, а гости будут? Кроме нас?

— Русские и французы. Она любит устраивать балы, но, чтобы попасть к ней, нужны очень серьёзные рекомендации.

Он весело засмеялся, рассматривая мое удивлённое лицо.

— Не переживай, нас только представят, больше мы гостей интересовать не будем.

— А ваши там будут?

— Да.

Я напряглась, но он ответил спокойно, в его глазах ничего не изменилось:

— Никаких сложностей у меня нет с местными кланами, кое-кто был на нашей свадьбе, и я никогда не вступал с ними в конфликты из-за территории. Ты здесь защищена мной, графиней и несколькими кланами.

И опять засмеялся:

— С графиней местные кланы не будут ссориться даже ради тебя.

— Она человек и её боятся кланы?

— Уважают, её сыновья возглавляют самые сильные кланы. И сама она тоже не простая женщина. Лиза очень талантливый вирусолог, всю жизнь вирусом занималась. Самуил считает её единственным специалистом такого уровня.

— А как получилось, что она человек, а её сыновья…

— Её старшего сына, а их у неё трое, насильно обратили в детстве и продали в клан. Она сама обратила младших, они нашли своего брата, а потом создали свои кланы.

Олег принёс чай, и я с удовольствием выпила две чашки. Он был страшно доволен. Рассказ Глеба произвёл на меня сильное впечатление. Удивительная женщина, но как она смогла, сама обратила собственных детей и как теперь с этим живет? Я вздохнула тяжело и отвела глаза к окну. А я? Она боролась и до сих пор борется, сама их в этот мир привела и живет с ними в одном мире.

— Поедем?

Оказалось, Глеб уже стоит рядом со мной и держит меня за руку.

— А как к ней ехать, может надо как-то одеться подобающе?

— Она очень демократичная особа.

Особа? Это он о графине? Ладно, какая есть, такая есть.

Во дворе стояла шикарная чёрная машина, нечто среднее между лимузином и джипом. Олег сел на место водителя, а мы с Глебом сзади. В машине Глеб сразу взял меня за руку, а потом обнял и нежно поцеловал. Утренний поцелуй.

Окна в машине оказались не такими тонированными, и я любовалась улицами Парижа. Все куда-то шли, толпа как в обычном большом городе, даже Эйфелева башня казалась не такой уж и большой, а вот дома очень красивые. Мы выехали за пределы города и понеслись по трассе. Правда просто быстро, видимо, машина была без мотора истребителя, или полиция здесь другая.

Дом графини стоял на берегу небольшого очень живописного озера, вокруг росли берёзы, почти роща. Сам дом выглядел как усадьба помещика в центральной России: два этажа, колонны у входа и львы на ступеньках. Как будто я попала в среднюю Россию девятнадцатого века. Но хозяйка этого поместья, встречавшая нас на ступеньках лестницы, выглядела как современная француженка — в шубке, джинсах и футболке. Ей можно дать не больше шестидесяти лет: высокая, костистая, с короткой стрижкой, совершенно седыми волосами и милой улыбкой.

— Здравствуй Катенька, Глеб, я тебя когда просила приехать, а ты?

— Здравствуйте, Елизавета Павловна.

— Здравствуй, Лиза.

— Какая я тебе Елизавета Павловна? Ты что, умом тронулась, меня так никто по жизни не называл, ещё чего, я как была Лизка, так и осталась. Запомни.

И тут же обняла меня и крепко прижала к себе.

— Ты Глеб иди, там тебя мои пацаны заждались, чего-то они хотят от тебя, а мы в саду погуляем, посплетничаем.

И сразу повела меня в сад. Это был настоящий помещичий сад, с фруктовыми деревьями, большими дубами и берёзами, аллеями и беседками. Даже оказался небольшой водопад среди ивовых кустов.

К одной из таких беседок Лиза меня и повела.

— Давай здесь посидим, у меня тут глушитель установлен, чтобы не подслушивали, а то поговорить невозможно, всё ведь, паразиты, слышат. А Глеб твой ещё тот, с ним ухо надо держать востро, непростой.

Рассматривая её, я поражалась этой женщине, обычной человеческой женщине, которая не просто живёт в этом их жутком мире, не защищается от него — она им управляет. Лиза вдруг улыбнулась мне доброй, даже ласковой улыбкой, вздохнула и попросила:

— Расскажи мне девочка всё, как ты сама думаешь, не как они хотят, чтобы ты думала, а как ты сама всё видишь.

Я даже не знала с чего начать своё повествование. Поверила ей сразу, доверяла полностью, совершенно непонятно почему, может из-за своей вчерашней истерики, а может глазам поверила вдумчивым, женским, человеческим.

— Ты не думай, иначе не то скажешь, ты просто с первого дня мне всё расскажи.

И я ей всё рассказала с первого дня, с санатория. Она слушала меня очень внимательно, иногда просила что-то рассказать подробнее, иногда наоборот, просила пропустить, видимо была в курсе. Когда я в своём рассказе коснулась Норы, Лиза не выдержала, вскочила и стала нервно ходить по беседке.

— Ты посмотри, как повезло этому мерзавцу, бывает же такое… ты посмотри, этому гаду и так повезло.

— Почему гаду, Лиза, он мне очень помог, если бы не он, я бы не выжила, и камни Вавилона он мне подарил.

— Что?! Он тебе дал камни? Давай подробно, я чего-то не понимаю.

И я рассказала всю историю с потерей эмоций, камнями, и даже о поцелуе. А потом о своём беспамятстве, восстановлении, историю с Норой и отказе Аарона от живой крови. А вот этого Лиза ещё не знала, по лицу стало ясно, она сильно побледнела и даже осунулась.

— И что, держится?

— Пока да, Олег сказал, что он сможет, это только вопрос времени.

Какая-то своя тяжёлая мысль угнетала её, и решение Аарона как-то было с этим связано. Но она тряхнула головой и бодро спросила:

— А Нора эта, что она из себя представляет?

Когда я всё ей рассказала, как мы её нашли и в каком она сейчас состоянии, Лиза даже взмахнула руками.

— Глеб точно сошёл с ума! Я всегда знала, что он странный, но чтобы тебя туда везти, да чего же он думал, нормальная сразу бы свихнулась, должна была. Как ты смогла?

И тут я рассказала о шубе, что выбросила её из машины, чтобы Глебу было легче. Реакция была совершенно неожиданной для меня. Лиза бросилась ко мне и стала обнимать, в глазах даже слёзы появились.

— Ну, я скажу Глебу, я ему бошку-то отвинчу, и где он такую нашёл…

Неожиданно резко успокоилась и взяла меня за руки.

— А ведь ты его любишь, как человека любишь.

— Люблю, только ничего у нас с ним не получится.

Тут слёзы хлынули у меня из глаз, и я рассказала всё: про Лею, песни, стихи, и свою истерику. Я выпустила из себя все сомнения и страхи, которые мучили меня в последнее время, и никак не могла успокоиться, слёзы всё текли и текли, а я только всхлипывала и утирала их платком, который мне подала Лиза. Она обняла меня и стала гладить по спине, тихонько приговаривая:

— Дурак, вот дурак, мир таких не видывал, как он тебя не понял, как же ему повезло, моим бы так, я уже не знаю, что с ними делать.

Потом отодвинулась от меня и заглянула в глаза.

— Ты его тоже постарайся понять, они ведь не совсем люди… твой Глеб ещё хорошо держится, человеческое смог сохранить. Как он смог, я не знаю, все, кто как он в агрессию впадали, не удерживались никогда. Да и записи я видела, как у тебя всё было, этого он точно себе никогда не простит, он Сару до последнего спасал и так всё время и помнил её, а ты выжила, да ещё так. Не знаю. Я бы сама тебя глубоко в пещере спрятала под большим замком, только кормила да иногда на солнце посмотреть выводила. Любит он тебя, как женщину любит. Повезло дураку на старости лет. Другой бы ни на что не посмотрел, энергия есть и хорошо, пришёл, подпитался и снова под замок. А ещё лучше… ладно, не будем об этом. Ты его прости, но себя в обиду не давай, их в крутых руках держать надо. Гнилые у вас там, в Италии, кланы, Глеб их и так, и сяк, вырезал уже половину, а они опять… как Аарон, ну, посмотрим, может и поумнеет с голода. Ты сможешь Нору от него защитить? Если что, ко мне посылай, у меня отсидится, ко мне он не сунется, а потом что делать мы с тобой вместе подумаем.

— Её Самуил лечит, да и Наташа сильно помогает, энергию передаёт.

Пришлось мне и про Наташу с Али рассказать. Удивлению Лизы не было предела.

— Ну, ты и наделала делов, мутанты, внешняя охрана, а что? Надо подумать, а я удивляюсь, чего это Самуил мне не звонит, а он научным открытием занимается.

Она резко обернулась, посмотрела куда-то и засмеялась.

— Глеб никак не успокоится, всё вокруг ходит, переживает за тебя. Ладно, мы с тобой на балу ещё поговорим, ты здесь и останешься, платье Инесса сюда привезёт, я уже ей сказала. Пойдём, не будем больше Глеба нервировать.

Мы вышли из беседки, рядом со мной сразу появился Глеб и обнял меня:

— Почему ты плакала?

— И он ещё спрашивает, довёл до… потом отдельно скажу. Катя, идите в дом, ты проводи её, а сам приходи, я пока подумаю.

Глеб медленно повёл меня в сторону дома и ничего не спрашивал, просто шёл рядом и молчал. На границе сада, совсем рядом с домом, он остановился и нежно меня поцеловал.

— Не плачь.

— Не буду, всё хорошо.

Он кивнул, ещё раз поцеловал и повёл в дом. Олег стоял у входа и смотрел на нас, он улыбался, но глаза были серьёзными, даже грустными.

— Катя, тебя ждёт торжественный обед.

— А Лиза?

— Она редко ест, говорят, вчера уже ела.

Мой немой вопрос так и повис в воздухе, Олег рассмеялся.

— Она человек, только много экспериментировала над вирусом, кровью не питается.

Глеб вздохнул и сказал Олегу:

— Лиза позвала меня поговорить.

Олег кивнул и подал мне руку.

— Пойдём, заодно энергии немного возьмёшь, надеюсь.

Внутри дома было как в музее. Музей усадьба такого-то помещика или писателя XIX века. Светлая мебель, только изготовлена из дуба, по тому, как я не смогла отодвинуть стул, отделка стен ситцем в яркий цветочек, тюли, шторы, зеркала, картины, всё в соответствующем стиле. В центре гостиной стоял круглый стол и на нём сервировка человек на пять. Я посмотрела на Олега.

— Ещё будут гости? В смысле люди?

— Это всё для тебя.

Всё приготовлено по русским традициям, то есть разнообразно и много. И в центре графинчики с водкой и наливкой. Напьюсь. А бал? На бал нельзя в пьяном виде. Олег наблюдал за мной, как я обходила стол по кругу и рассматривала еду. Странно, но есть я не хотела совсем. Всё смотрелось ярко и вкусно, но я даже огурца не взяла.

7

Олег подошёл ко мне и взял за руку. Так мы и стояли у стола, заполненного едой, а я получала чистую энергию из рук Олега. Волна горячим потоком прошлась по мне и взорвалась в голове, я даже ослепла на пару секунд, хорошо, что Олег поддержал меня, чтобы я не упала.

— Всё хорошо, держись. Сейчас всё пройдёт.

Действительно прошло и мне стало лучше.

— А теперь ешь, скоро бал, там кормить не будут, только танцы, тебе нужны силы.

— Где будет бал, неужели здесь?

— За домом большой отдельно построенный зал, его уже украсили.

Потихоньку я набрала аппетит и перепробовала много вкусностей из русской кухни. Особенно хороши были различные пирожки. Глеба всё не было, интересно, о чём они говорят? Сложно Лизе, у неё проблемы с сыновьями, уж слишком сильно отреагировала на сообщение об отказе Аарона от живой крови. Но уже хорошо, что она предложила защиту Норе, действительно, мало ли что, можно будет её к Лизе отправить.

Олег сидел на широком диване, странно смотрел на меня и этот взгляд меня тревожил. Наконец, он заговорил:

— Я виноват перед тобой.

— Нет, Олег, ты совершенно прав, я не понимаю, не понимаю вашего мира. Я оказалась слишком слаба, чтобы его понять.

Он усмехнулся и покачал головой.

— Неправда, ты много сильнее нас. Никто не смог бы так как ты существовать с постоянным ужасом, каждый день, изо дня в день. И в этом ужасе находить человеческие отношения.

— Я не живу в ужасе. Вы всегда хорошо ко мне относились. Всё могло быть значительно страшнее, как раз именно вы относитесь ко мне по-человечески.

Олег опустил голову и, не поднимая глаз, спросил:

— Ты должна ненавидеть меня за Лею как человек, но считаешь, что я прав, почему?

— Ты много раз пытался мне объяснить, что я не знаю вашего мира, а я тебя не слышала, значит, надо показать. Ты показал, поэтому ты прав.

— И ты решила, что ты слаба?

— Я поняла, что моих сил не хватит, зачем бороться, если всё равно ничего не получится.

— У тебя уже получилось. Ни у кого не получалось, а у тебя получилось. Ты уже добилась того, что у нас у всех изменилась жизнь — она стала жизнью, а не борьбой за существование. А вот и Глеб, даже не сильно помятый.

Вошёл Глеб и сразу подошёл ко мне.

— Как ты?

— Хорошо, сыта едой и энергией.

— Привезли платье, девушки уже в комнате, они тебе помогут одеться. Олег, есть разговор.

Олег кивнул и остался сидеть, а Глеб провёл меня на второй этаж.

— Я зайду за тобой перед балом.

Сколько времени осталось до бала, мне никто так и не сказал, поэтому просто подождём. Просто не получилось — в комнате уже ждали четыре девушки, не говорящие на русском, поэтому со мной никто особенно не церемонился. Меня уложили в ванну неизвестно с чем, мяли массажем, делали какие-то манипуляции с лицом, мазали разной гадостью, маникюр, педикюр и так далее и тому подобное. Мне удалось отбиться только от косметики, категорически. Вскоре я была практически в невменяемом состоянии. Но когда открыли коробку с платьем, то оцепенела совсем. И это мне?

Бальное платье: корсет, плечи открыты, широкая многослойная юбка неизвестно из чего. Совершенно белоснежного цвета. Баба на чайник. Но оказалось, что это ещё не все. Была вторая коробка и в ней такая же белоснежная накидка, тоже неизвестно из какой ткани, полупрозрачная, украшенная по вороту маленькими бриллиантами. Платье в пол и накидка в пол. Я с ужасом посмотрела на девушек, может коробками ошиблись? Но они что-то прощебетали и начали на меня всё это пенное надевать. Одно радовало, корсет девушки натягивали не сильно, видимо, поняли, что я в моём возрасте и с моей мягкостью в обморок упаду сразу, не дожидаясь бала. В зеркало я смотреться не хотела, боролась до последнего, но девушки весело меня крутили, обсуждали, и мне пришлось на себя посмотреть. Как она это умеет, Инесса, несмотря на белоснежный цвет и многослойную юбку, я не смотрелась как колобок, ткань удивительным образом легла и только подчеркнула мой рост, а не расширила и так круглые формы. Корсет не утяжелил и не увеличил, а только подчеркнул и оформил грудь и чуть сузил то место, где у других талия. Я, конечно, не стала тростинкой, но и смотрелась неплохо, очень даже неплохо. Только сильно смущали совершенно открытые плечи, но есть накидка, она скроет мою не совсем юную красоту рук.

Одна из девушек достала ещё несколько ярких бархатных коробочек и стала открывать их передо мной, бриллианты, то есть украшения. Но критически посмотрела на меня и решила сначала заняться моими волосами. Вот когда меня настигла настоящая паника. Она открыла огромный чемодан, а в нём множество всяких инструментов, которые я бы парикмахерскими не назвала — орудия пыток, это ближе. Я едва пережила процедуру, удерживая себя из последних сил. Радовало одно, девушки уйдут и можно будет это всё зачесать. В зеркало я смотреться не стала, подошла к коробочкам с украшениями. Одно сразу привлекло моё внимание: большие изумрудные капли закреплены на золотой вязи широким треугольником, даже по шее как воротничок из камней поменьше. Вес, конечно, но больше меня ничего не привлекло, остальное было стандартом, никакой фантазии камня. Очень надеюсь, что бал продлится недолго. Девушки опять защебетали, потянули меня к зеркалу, и я увидела кого-то, только не себя. Как это можно было сделать с моими волосами? Как она их так уложила, как они вообще могут так держаться? Даже шея видна и ожерелье смотрится. Это не могу быть я, этого не может быть, это другая женщина. Пока я рассматривала незнакомку в зеркале, девушки быстро собрались, ещё раз пытались мне предложить косметику, я ещё раз категорически отказалась, и они ушли.

Бал. Я иду на бал в настоящем бальном платье с открытыми плечами, драгоценностями, прической и маникюром. В этом платье я даже присесть на стул боюсь, вдруг что помнётся или сдвинется. Постучали в дверь, и вошёл Глеб в смокинге.

Мне нельзя даже в этом бальном платье встать рядом с ним, я это поняла сразу. Кого-то удивительным образом меняет военная форма, делает стройнее, значительнее или что-то такое. А Глеб, не знаю, ему хорошо во всякой одежде с таким ростом и фигурой, но смокинг, это уже другой уровень одежды, особенно если он сшит Инессой. В смокинге человек становится таким, каков он есть на самом деле, как бы обнаженным изнутри. Смокинг, это тот костюм, за которым не спрячешься. Он подчеркивает всё, что есть в человеке — слабость, трусость, никчемность сразу видна, как несоответствующая костюму. И у Глеба смокинг подчеркнул всё: абсолютная уверенность в себе, сила, властность и красота. Красота такая, что слепит и смотреть на него я не стала, сразу отвернулась… к зеркалу. Он встал рядом со мной и улыбнулся.

— Жена, твоё кольцо.

Глеб взял мою руку и надел кольцо. Я лихорадочно вздохнула. Жена. Вся моя неуверенность в себе, все страхи рухнули и придавили так, что опустились плечи и голова. Глебу ничего о них не было известно, или он не хотел их замечать, но он поднял мою голову и поцеловал, нежно-нежно.

— Ты прекрасна, самая красивая женщина в мире.

Мне удалось только промычать что-то совсем нечленораздельное.

— Самая красивая женщина в мире моя жена.

— Самый красивый мужчина в мире мой муж.

— Ты действительно так считаешь?

От удивления я чуть не рухнула во всей своей красоте. О чём он говорит? И смотрит так серьёзно.

— А ты не знал?

— Не знал — что?

— Что ты красив как бог.

— Но ты же мне этого никогда не говорила, откуда я могу знать?

— А другие женщины, разве они этого не говорили?

— Они разное говорили, не интересно.

Он смеётся надо мной, стоит и улыбается, хорошо ему с такой внешностью, а мне что рядом с ним делать? Глеб неожиданно подхватил меня на руки и прошептал:

— Самая прекрасная женщина в мире, я тебя недостоин. Но я прошу прекрасная, милости королевской, подари поцелуй, чтобы я смог быть рядом с тобой на балу.

И где научился? Лиза по голове настучала, наверное. Я рассмеялась и поцеловала, сначала нежно, едва касаясь губ, но не удержалась и приникла к нему всем телом. Он был готов, только вздрогнул и чуть прижал меня к себе, но потом спокойно держал на руках и никаких повреждений тела не произошло. Это сильно меня приободрило, но Глеб второго поцелуя не позволил, опустил меня и сказал твёрдым голосом:

— Бал. Нас все ждут.

— Нас?

— Мы гости Лизы. Держись, это церемония.

— Может, не пойдём?

Глеб рассмеялся, даже головой покачал.

— Лиза нас не простит, она Венский оперный бал готовит, всякие простые к ней не попадают, а мы гвоздь программы.

— Мы? А ты уже был на её балу?

— Был.

Я вздохнула тяжело и поняла, деваться некуда, придётся идти на бал. Глеб опять засмеялся, подхватил меня на руки и закружил по комнате, даже ничего не уронил.

— Вальс будем танцевать.

— Вальс?! Глеб, я, конечно, что-то там умею, но сам понимаешь, это не для Венского бала, это для школьного вечера.

— Я умею, ты только держись за меня.

А за кого еще? Оказывается, это очень страшно — бал, настоящий бал в Париже. Глеб шёл уверенно и вёл меня за руку. Как он это умеет, со своим ростом идти так, что я не должна семенить за ним, а идти совершенно спокойно.

Гигантских размеров зал, в центре площадка для танцев, занимающая почти две трети зала, как раз для вальса, вдоль стен столики, а на них карточки с именами гостей. Все стены и потолок украшены живыми розами разных оттенков, и это придавало всему состояние праздника, не просто танцев, а торжества. Я так и не нашла оркестр, хотя музыка звучала отовсюду, запись на таком мероприятии в принципе быть не могла, значит, где-то оркестр, настоящий и судя по звучанию, полный. Глеб показал мне зал из-за кулисы, так как когда мы вышли из комнаты, к нам подошёл распорядитель бала, судя по карточке на костюме, и предупредил, что запланирован наш торжественный выход. И выход этот состоится с церемониальной лестницы. Глеб усмехнулся, сказал, что знает, как к ней пройти и распорядитель бала быстро ушёл. Мы подошли к лифту.

— Глеб, а что, эта церемониальная лестница где-то в другом месте?

Он внимательно на меня посмотрел и спросил:

— Ты высоты уже не боишься?

— Боюсь.

Лестницу я даже не сразу увидела. Удивлялась, как это повесили вазы с цветами так интересно, потом поняла — лестница стеклянная, совершенно прозрачная и начинается где-то на уровне третьего этажа. Я не смогу, никогда! Я уже упала бы, если Глеб меня удержит, то смогу вернуться к лифту. Но Глеб не дал мне возможности даже повернуться, он встал у меня за спиной и положил руки на плечи.

— Ты однажды сказала, что нельзя быть одному на такой высоте, мы вместе, ты со мной, ты не одна. Посмотри вниз.

Нельзя, смотреть вниз нельзя, я упаду сразу! Но Глеб так и стоял за спиной и поглаживал мне плечи, значит, не отпустит, только падать или идти. Внизу уже стояла целая толпа гостей, я была не в состоянии различить лица, только белые платья женщин и чёрные смокинги мужчин, белые и чёрные пятна. Где-то на середине лестницы стояла женщина в бальном платье, и я скорее догадалась, что это Лиза, чем узнала её. Она подняла руку в нашу сторону и громко сказала:

— Господа! Представляю вам своих гостей из Италии, Катерина и Глеб!

Глеб чуть пожал мои плечи и подтолкнул на миллиметр, потом ещё на миллиметр, и я подвинулась на эти миллиметры.

— Улыбайся.

— Не могу.

— Улыбайся, ты сильнее всех, ты можешь, вспомни, как ты била Аарона, ты же тогда не думала о его бойцах.

Причём бойцы Аарона? Я попыталась обернуться и посмотреть на Глеба, но он не позволил, положил руку мне на шею и опять подтолкнул меня, уже на сантиметр и поднял руку в приветствии. И совершенно неожиданно для себя я тоже помахала рукой гостям.

— Молодец, идём.

Как спустилась с первой ступеньки, я не знаю — нога совершила этот подвиг независимо от меня.

— Я могу взять тебя на руки.

— Нет!

Глеб обнял меня, и я пошла. Никогда я бы не сделала этого одна, упала бы сразу, но я чувствовала руку Глеба, понимала, что он в любой момент поддержит меня, подхватит, если только качнусь, и продолжала спускаться вниз. Мы как бы шли по воздуху, я не смотрела куда иду, просто опускала ногу, и она упиралась в стекло. Когда переставляла другую ногу, Глеб поддерживал меня рукой. Моё оцепенение прошло мгновенно, как только я осознала, что полностью доверяю рукам Глеба. Я же знаю его силу и скорость, как я могла сомневаться, что он допустит моё падение? Даже если только качнусь, он сразу подхватит меня на руки, и никто даже не успеет заметить, что я стала падать. Страх ушёл, растворился в цветах, воздухе, музыке и улыбках гостей. И я сразу увидела Лизу в шикарном бальном платье и сверкающем бриллиантовом колье, она напряженно смотрела на нас и улыбалась — она понимала мой страх и беспокоилась. Белые пятна превратились в лица гостей, удивлённые, восхищённые, поражённые, завистливые и ещё разные другие. Помахав рукой, я улыбнулась уже весело и гордо. Лиза удивлённо подняла брови и облегчённо кивнула мне головой. Она знала о моём страхе высоты, не догадывалась, а именно знала и ждала моей реакции на лестницу из стекла, движения по воздуху. Глеб тоже облегчённо вздохнул и слегка прижал меня к себе, он сразу почувствовал, что я пошла по ступенькам спокойно и уверенно. Уже поравнявшись с Лизой, Глеб неожиданно подхватил меня на руки и закружил на одной ступеньке, послышались восхищённые аплодисменты гостей и голос Лизы:

— Глеб, как ребенок, опусти жену, поставь, говорю!

Я засмеялась, Глеб поставил меня на ступеньку и поцеловал. Опять аплодисменты, но уже значительно тише и реже. Но Глебу было всё равно, он радовался моей смелости, и его волновало только это, все эти гости, люди и не люди, для него ничего не значили. Смокинг это показал сразу — абсолютная уверенность в себе, никаких оговорок и кивков в сторону кого бы то ни было. Для него в зале в этот момент не было больше никого, только я и моя смелость. Он счастлив, счастлив моим доверием ему, что я доверилась ему в своём самом большом страхе высоты.

— Ты смогла.

— Я верю тебе.

Глеб нежно коснулся моих губ, сказал очень тихо:

— Мы вместе, вдвоём, ты не одна.

И повернулся к Лизе.

— Когда будет вальс? Я хочу танцевать.

Глеб хочет танцевать? Он совсем другой, я опять не узнаю своего мужа, грозного генерала и сверхчеловека. Лиза радостно воскликнула:

— Вальс!

Мы танцевали в центре зала, и Глеб сделал так, что все остальные пары были вынуждены прижиматься к столикам. Он подхватил меня и вел в танце, я почти не касалась пола, но счастливо улыбалась и не боялась, что что-то делаю не так, впервые я чувствовала себя совершенно свободно под взглядами массы чужих людей. Моё доверие Глебу ещё властвовало во мне, и я не боялась ничего и никого. Синева глаз сияла, она закрывала всё остальное пространство вокруг меня, и я уже ничего не видела кроме этих счастливых глаз. Я чувствовала, что в этот момент и для него существую только я, он видит только мои глаза. Когда замолкла музыка, Глеб остановился прямо в центре зала и обнял меня:

— Это твой бал, ты королева бала.

А я спрятала лицо на его груди, счастье переполняло меня, и я боялась этого чувства, привычный страх быть довольной и счастливой неожиданно вернулся ко мне. Глеб сразу поднял моё лицо ладонями:

— Что?

Но я только покачала головой, говорить мешал этот вновь появившийся страх.

— Скажи мне.

С трудом мне удалось пролепетать:

— Я… мне так хорошо, ты даже не можешь представить как хорошо, но… я боюсь, боюсь, что всё будет плохо.

Глеб улыбнулся, потом низко опустил голову и обнял меня:

— Ничего не бойся, мы вместе и нам ничего не страшно. Ты веришь мне?

— Да. Я верю тебе. Только я… я себе не верю.

— Я верю за нас обоих. Я верю тебе.

К нам подошла Лиза.

— Глеб, ну, Глеб, я всегда знала, что ты такой, но что так, Катя, ты его как терпишь? Всё, иди, нам посплетничать надо, а то ты её как увезёшь стремительно, а я опять жди сто лет, когда приедете. Тут местные с тобой поговорить хотят, тоже сплетен много, от тебя узнать, из первых рук так сказать, они Катю не тронут, не переживай. Да и Цербер твой не даст.

Обернувшись, я увидела Олега, он стоял недалеко и улыбался мне. Однако, в смокинге Олег смотрелся как принц крови, точно знающий, что скоро будет королём. Откуда в нём это? Удивительно, что такая мысль пришла, никогда не думала, что так могу решить про него. Принц крови. Тайна, которая витает над ним, проявилась на балу, в смокинге. Может Лиза знает? Она подвела меня к столику, на котором не было карточек с именами гостей, стол хозяйки бала.

— Катя, как ты можешь всё это от него терпеть? Я как тебя наверху увидела, чуть сама не упала, ты же высоты боишься, сразу понятно. А этот, он знает, ходил по ней, ему что, он хоть по воздуху пройдёт.

— Глеб прав, мне надо со страхами своими бороться. Ты не знаешь, я по скале к морю пошла, чуть не умерла со страху, но прошла.

— Из-за него?

Я только кивнула.

— Нельзя одному на такой высоте стоять.

Глаза Лизы округлились, она качнула головой, но даже ничего сказать не смогла. И в этот момент к нашему столику подошла гостья, женщина лет тридцати, изящная блондинка с тонкими чертами лица и яркими голубыми глазами. Она томно обратилась к Лизе:

— Лиза, представь меня жене Глеба, я с ней давно хотела познакомиться. Как узнала, что Глеб женился, всё хотела посмотреть, кто это смог его заставить свою свободу променять на цепи.

Лиза замахала руками на неё:

— Мари, ты у нас женщина глупая, мозгов тебе не хватило, всё на внешность пошло, тебе с Катей говорить не о чём. Иди, милая, иди.

Меня рассмешила такая откровенность Лизы, а она мрачно окинула взглядом зал.

— А ты как думаешь, они же сегодня все на тебя смотрят, только и думают, чем ты Глеба так проняла, что он на тебе официально женился. Он в Париже личность известная в разных кругах. Эта Мари человек, она в Глеба давно влюбилась, да сразу, как увидела. Она его изводила так, что он, чтобы шею ей не свернуть от её наглости, уехал. А вот и Надин, это совсем сложно.

Лиза ослепительно улыбнулась подходящей к нам брюнетке. Гостья представляла из себя полный набор всех возможных драгоценностей, даже на платье были пришиты камни, ярко выраженного презрения и высокомерия. Она выглядела принцессой несмеяной, которую в очередной раз не смогли рассмешить, и она от этого только рассердилась. Непререкаемым тоном она заявила Лизе:

— Лиза, что это? Глеб уже ходил по этой лестнице с какой-то девицей, теперь вот жену привёл, да как он мог? Ты как могла его сюда пустить после всего, что он натворил в нашем городе?

Лиза даже глазом не моргнула, продолжая улыбаться, сказала таким же непререкаемым тоном:

— А ты какое отношение имеешь к моему балу? Тебе муж купил допуск, вот и танцуй, а Глеба не трогай, он с тобой не пошёл, вот ты и шипишь, как змея. Иди и молчи, слово услышу, скажу твоему мужу, что к Глебу приставала, и ты уже никогда из своего дворца дальше лестницы не выйдешь.

Надин гордо вскинула голову и ушла. Лиза рассмеялась:

— Твой муж пользуется большой популярностью в Париже, что поделаешь, красавец, терпи. За его глаза не одно личико поцарапали.

— Надин сказала, что Глеб уже ходил по этой лестнице.

— Не ревнуй, это было давно, я сама его попросила одну девочку вывести в люди, он и согласился, чтобы эти клуши отстали. Хорошая была девочка.

Она неожиданно загрустила, я открыла рот спросить, что случилось с девочкой, но Лиза сама объяснила:

— Сергей не сдержался, обещал отказаться, даже выпустили его уже, думали смог. Мой средний сын.

Я обмерла, он не сдержался и убил девушку. Лиза внимательно на меня смотрела, даже рассматривала.

— Я никак не могу понять, как Глеб держался тогда, да и сейчас держится. Он даже поцеловать тебя может. Да он всегда странный был… хотя своё взял. Ты смотри, помни об этом всегда. Нравишься ты мне, ты тоже другая, на обычных людей непохожа, сила в тебе, ты сама её не понимаешь. Поэтому и выжила.

Она тяжело вздохнула и сделала какой-то знак рукой подходящему к нам распорядителю бала, он кивнул и ушёл. Пары кружились в танце, Олег стоял у стены и смотрел на меня странным взглядом, он слышал весь разговор. Да и другие, наверное, тоже. Пусть слушают, тайн меньше будет, пусть думают, что я такая уникальная для Глеба, только для него. Олег улыбнулся и кивнул мне, значит, согласен. Оглянувшись вокруг, я не увидела Глеба, куда он мог уйти без меня?

— А Глеб ушёл?

— Они в комнате с глушителем разговаривают, всем интересно как Аарон, это важное дело. Кто знает, ещё и как сам Глеб решит жить, он теперь силён и кланы у него стали такие, что его в друзьях надо иметь. Ты не думай ничего, он тебя как солнце и луну охраняет, Олег вон глаз не спускает с тебя. Как ты только с ними со всеми умудряешься существовать? У меня люди долго не держатся, уходят всё, боятся.

Она опять тяжело вздохнула и погладила меня по руке.

— Ты смогла его к себе привязать собой, характером своим. Он ведь и Сару берёг, Самуил рассказывал, но она никакая была, как тень. А ты можешь держать удар, борешься. Я слышала, как он предложил на руках нести, а ты дрожишь вся, но пошла сама, молодец. А как ты Аарона проняла, это уже совсем тайна, этот совсем дубовый, он только силу всегда и понимал, что-то ты ему такое сделала, одна пощёчина чего стоит, да ещё и не за себя. А Нору спаси, не сможешь сама, меня позови. Я ему мозги вправлю, Аарон меня знает, я ему вторую мировую устрою. А вот и сыновья.

К нам подходили трое мужчин, молодые совсем, не старше тридцати лет, кажется, что близнецы, так похожи друг на друга: все трое светловолосые, темноглазые и высокие. Они мне улыбнулись и представились — Василий, Сергей и Матвей. Имена Лиза явно по русским корням выбирала. Несмотря на улыбку, взгляды мне их не понравились, это конечно не взгляд голодного волка, но слишком жёсткий для бала. Они поцеловали мне руку, но разговора не получилось, и Лиза махнула им рукой, мол, идите, не мешайте нам говорить о нашем, о женском.

— Мне бы с Самуилом поговорить, вирус мутирует, всё идет не так, не знаю, что делать.

Она тяжело вздохнула, но сразу одумалась:

— Да что это я, бал ведь. Ты смотри, кто к нам идёт, Олег молодец, не надо тебе с этой встречаться.

Оглядевшись, я увидела, как Олег подошёл к молодой женщине, направляющейся к нам, нежно взял её под локоток и что-то прошептал на ушко. Она побледнела и грозно свела брови, но Олег только улыбнулся и повел её к выходу. Ниоткуда появился Глеб и подошёл к нам.

— Катя, извини, ты скучаешь. Лиза, а помнишь, ты лет пять назад меня приглашала на бал зимой, тогда ещё известный музыкант выступал, пианист. Танец под его исполнение был, хорошая мелодия.

— Был такой, русский.

— Оркестр сможет повторить тот танец?

— О чём ты, сейчас сделаем.

Она встала и быстро ушла, а Глеб сел рядом со мной, взял за руку.

— Ты скучала?

— Мы поболтали с Лизой, она представила мне своих сыновей.

Взгляд Глеба изменился, но не почернел.

— Мы даже не говорили, она их сразу отправила. Зато я узнала некоторые твои тайны.

— Тайны?

Сделав паузу, я внимательно посмотрела на него. Ничего не изменилось в этой синеве, даже руки не напряглись. Настолько уверен в себе и своём прошлом, или считает, что Лиза не скажет ничего из настоящих тайн?

— Мари и Надин хотели со мной познакомиться.

Глеб рассмеялся, но несколько облегчённо, всё-таки переживал.

— Я думаю, Лиза их к тебе не допустила.

— Не допустила, категорически. Теперь я точно знаю, что ты пользуешься большой популярностью среди женщин.

Глеб хотел ответить, но заиграл оркестр, он меня сразу подхватил и повёл в танце. Удивительно русская мелодия, немного грустная, но очень прозрачная, с переливами и коленцами, танцевать сложно, но Глеб вёл меня как в обычном медленном танце. Интересно, ему самому нравится танцевать или он меня развлекает?

— А кто была та женщина, которую вывел Олег, не делай вид, что ты не знаешь.

— Она глава клана, здесь во Франции, мы были знакомы ещё… давно.

— Ты любил её?

— Нет, никогда.

Он молчал несколько кругов по залу, потом признался:

— Но отношения у нас были.

И зачем спросила? Сама загнала себя в трудную ситуацию. Ему неизвестно сколько сотен лет, красив как бог, и что, он должен был быть монахом? Сама всегда говорила, что мне не интересно как он жил раньше, а теперь допытываюсь о его отношениях с женщинами.

— Прости, я не должна была спрашивать.

Неожиданно он меня обнял и засмеялся:

— Да я счастлив, что тебя интересуют мои отношения с другими женщинами, значит, тебе не всё равно на меня. Ревнуй.

Я стукнула кулачком по его железной груди и тоже засмеялась. Нахал, ну, какой нахал.

— Глеб, а зачем ты меня в бассейн кинул?

— Я не знал, как тебя вернуть, решил, что ты любишь воду, она тебя остудит, вымоет твои мысли.

— Ну, теперь я знаю, как заставить тебя вывезти меня на бал. Буду молчать.

— Не нужно молчать, лучше сразу скажи, что ты хочешь. Между прочим, ты никогда не говоришь, ничего никогда не просишь, а я не знаю, что тебе предложить и ты вынуждена жить с нами без всяких развлечений.

— А что ты можешь мне ещё предложить в Париже? Только не нужно больше балов, ожерелье мне уже оттянуло шею, и я три раза запуталась в юбке.

— Мы можем уйти.

— Пошли.

И музыка закончилась. Глеб поцеловал мне руку и повёл к столику, где сидели Лиза с Олегом.

— Лиза, мы уходим. Спасибо, мы ещё заедем к тебе.

— Глеб, я буду ждать Катю, не забудь и не исчезай. Катя, я так рада с тобой познакомиться, очень хочется ещё с тобой поболтать, ты ему скажи, что он обещал.

— Хорошо, до свидания Лиза.

Олег сразу встал и тоже попрощался с Лизой. Когда мы уже выходили из зала, к нам подошла интересная девушка лет двадцати и попросила Глеба, который сразу встал практически передо мной:

— Глеб, познакомь меня со своей женой, я так давно тебя не видела, думала, ты заедешь в гости когда-нибудь.

Не многовато ли для одного городка пассий Глеба? Он демонстративно обнял меня и сказал властным голосом:

— Энн, я не буду знакомить тебя с моей женой, не набирай на свой клан проблем. Уходи.

— Я любила тебя! А ты меня прогнал!

Больше она не успела ничего сказать, появились два дюжих молодца и практически вынесли её, причем один из них зажал ей рот. К нам подошла Лиза и извинилась:

— Прости Глеб, её не должно было быть. Она как-то узнала, что ты приехал. Катя, не обращай внимания, она простой боец, Глеб её готовил когда-то, а она влюбилась.

Я только кивнула головой, не повезло с внешностью моему мужу, все сразу влюбляются, я, кстати, тоже сразу влюбилась. Может в Италию вернуться и посидеть во дворце пару лет безвылазно? Олег рассмеялся, чем вызвал гневный взгляд Глеба.

— Глеб, Катя уже обратно в Италию хочет, от твоих подружек подальше.

Глеб растерянно посмотрел на меня.

— Глеб, просто многовато для одного вечера. Я теперь понимаю, почему ты во дворце прячешься.

— Катя, ты что, он от них бегал рысью, а они за ним, едва успевал. Ты не думай, он всегда скромный был… ну, иногда, сама понимаешь…

Глеб совсем рассердился и взял меня на руки.

— Лиза, прощай.

Обратно мы ехали в полном молчании. Глеб попытался взять меня за руку, но я изобразила взгляд оскорбленной невинности и он, вздохнув, отвернулся к окну. Олег только посматривал в зеркало и улыбался.

8

Утром я проснулась бодрой и довольной. Вечер удался: бал, танцы, стеклянная лестница, мой гордый вид, когда мы вернулись с бала, а продолжение было совсем восхитительным. Неожиданно для себя, я, выйдя из машины, сказала:

— Спасибо за вечер, я спать, устала немного.

Олег сделал лицо консьержа и открыл передо мной дверь с шутливым поклоном, Глеб остался стоять с ошалелым видом. А это тебе за мои страхи и сцену перед зеркалом.

Но как я снимала платье! Самым страшным была шнуровка на спине, её я никак не могла достать, уже думала лечь в платье и надеяться на завтра, когда в комнату постучали, и вошёл Олег.

— Катя извини, ты очень громко думаешь. Я Глебу ничего не сказал, но можно тебе помочь, я не буду смотреть, глаза закрою, на ощупь развязывать буду.

Можно подумать, а кто меня голую из бассейна доставал?

— Тем более, но ты теперь замужняя женщина и Глеб мне голову оторвет с полным правом.

Ну да, и тот ничего не слышит, находясь в соседней комнате. Я рассмеялась и разрешила:

— Тебе я доверяю полностью.

Олег хмыкнул, сделал лицо евнуха в гареме и подошёл ко мне. Расшнуровывал он так же медленно, как Глеб зашнуровывал перед свадьбой. И что там такого интересного на моей спине?

— Всё, помочь снять?

— Не надо, я сам.

В дверях стоял Глеб. Олег усмехнулся и сразу вышел. Глеб подошёл ко мне и помог снять корсет и юбку. Мне было очень сложно удержать строгое выражение на лице, я не выдержала и улыбнулась. Глеб не поддался моей улыбке, и это ещё больше меня развеселило — не смог, даже Олегу не смог довериться, а я значит должна весь вечер знакомиться с его бывшими подружками и мило им улыбаться. Я произнесла недоуменный звук, вроде как удивилась, пожала плечами и стала укладывать платье в коробку, даже не пытаясь надеть ночную рубашку. И кто же это зрелище сможет выдержать? Да ещё после такого бала. Я даже не успела понять, как оказалась на руках Глеба. Его глаза сверкали, и он поцеловал меня, страстно, как муж у постели. И я сдалась, обняла его изо всех своих сил и ответила его губам, отдаваясь им, как может отдаться мужчине только любящая его женщина. Я впервые гладила его плечи и голову в страсти, отдавая свой огонь, и принимая огонь его рук, которые обнимали меня и гладили по обнажённому телу, впитывая мой огонь и отдавая свой. В моём организме образовался вихрь, и я в пылу жарких объятий представила, как мой огонь соединяется с огнём Глеба и образуется единый огненный вихрь. И они соединились, эти два энергетических потока.

— Нет! Не смей!

Я просто обмякла на руках Глеба, совершенно без сил, не ощущая ничего, даже рук Глеба, от меня осталась только оболочка. И даже не поняла, когда появился Олег, как Глеб положил меня на кровать. Прошло много времени, прежде чем я стала ощущать тепло от рук Олега, потом это тепло стало всё жарче и жарче, наконец, в моей голове взорвался фейерверк.

— Олег, всё, я в норме.

И ужаснулась — Олег был бледен, глаз практически не видно и совершенно пергаментная кожа. Он улыбнулся и сказал:

— Не переживай, всё в порядке.

Встал и вышел из комнаты. Глеб сидел у окна, смотрел на меня и улыбался. Я не ожидала улыбки и таких синих глаз после того, что произошло со мной, после этой неожиданной очередной передачи энергии. Он подошёл ко мне, взял за руку, опять улыбнулся и сказал:

— Всё хорошо, ты быстро восстановилась и больше мне ничего не отдаешь.

Он замолчал, даже прикрыл себе губы рукой, чтобы не сказать ещё что-то, и это что-то было радостным, глаза сияли не только от бушевавшей в нём моей энергии, что-то радовало его помимо этого.

— Чему ты так радуешься?

— Тебе. Я радуюсь тебе, я чувствовал тебя всю, всё твоё тело, каждое твоё движение по своей коже и смог сдержаться. На тебе нет никаких повреждений, я смотрел.

И тут уже я расхохоталась до слёз, наверное, тоже от избытка энергии Олега в себе. Глеб улыбался, глаза сверкали синевой, он наклонился ко мне и прошептал:

— У нас всё получится, мы муж и жена, у нас всё будет.

Нежно меня поцеловал и ушёл.

Утреннее солнце сверкало в окне, а во мне всё пело, Глеб уверен в нас, сам сказал, что у нас получится и всё будет, мы муж и жена. И даже прикрылась одеялом от смущения, опять вся покраснела. В дверь постучали, и вошёл Глеб, я быстро спряталась под одеяло. Неожиданно почувствовала, что меня подняли вместе с одеялом и куда-то несут.

— Глеб, ты куда?

— Бассейна здесь нет, в ванну.

— Глеб! А одеяло, пусти, мокро же пусти, тону!

Но он уложил меня в ванну, включил воду и залил водой вместе с одеялом.

— Ну и как я буду спать ночью?

— Высохнет.

Но одеяло он достал, бросил на пол и включил душ. Ему хотелось касаться меня, и это было не чувственным прикосновением, а просто узнаванием вчерашних ощущений. Он улыбался, глаза светились, прикосновения доставляли ему удовольствие физическое, он прикасался ко мне кончиками пальцев и слушал свои ощущения. Глеб поливал мою кожу тёплым душем, а потом сразу прикасался к этому месту, он как бы слушал ток энергии, исходящей от моей кожи. Я смотрела на него и поражалась, он здесь другой, а может я стала другой, и он это почувствовал? Ведь я доверилась ему вчера на лестнице и изменилась, внутренне изменилась, допустила до себя, до своего сердца. Глеб касался моих рук, плеч, неожиданно коснулся коленки, высунувшейся из воды, и поцеловал её. Тихо засмеялся, снова поцеловал и встал.

— Я буду ждать тебя в столовой.

Выдержка закончилась, глаза стали совершенно прозрачные, только чёткий зрачок. А может нам к утреннему поцелую добавить целование коленки? В ванне. Пожалуй, мне не хватит выдержки, может, всякие сверхчеловеки и смогут, я точно нет. От этих мыслей я чуть не утонула, сползла в воду и пыталась хихикать.

В столовой сидели оба, совершенно восстановившийся Олег и совершенно счастливый Глеб.

— Доброе утро, Олег, как ты?

— Доброе утро, всё хорошо.

Он мне хитро улыбнулся и спросил:

— Али тебе не объяснял действие своего отключения?

— Нет, я была без сознания.

Глеб, продолжая счастливо улыбаться, заявил:

— Всё будет хорошо, только Катя, ты должна представить крышку на своей голове и никому ничего не отдавать. Олег один, я тебе ничего не могу дать, ты не берёшь, ты мне только отдаёшь. Никаких эмоций.

— Я что, в Париже буду сидеть в доме? Может, хоть к Лизе поедем?

— Сегодня она занята, мы к ней поедем завтра. А сегодня Париж.

Поездка по Парижу превратилась в прогулки по набережным Сены, хоть и холодно, но очень красиво. Олег остался в машине и медленно ехал за нами. Я заявила, что шубу надо выгулять и Глеб терпеливо ходил со мной, не очень понимая прелести такой прогулки. Наконец, он не выдержал и заявил, что я замёрзла и мне пора обедать. А обедать он повёл меня в ресторан, принадлежащий одному из сыновей Лизы. Отдельные номера для своих, и кормят только по предварительной договоренности, нас уже ждали и обед был вкусным, но непонятным — то ли рыба, то ли мясо. Глеб с Олегом что-то обсуждали на своём неизвестном языке, сразу заявив, что это дела кланов сыновей Лизы и мне будет совсем неинтересно. Сказали так, что стало ясно — интересно мне будет, но они не скажут.

А после обеда мы пошли смотреть Версаль. Лучше бы не ходили. Версаль действительно оказался значительно меньше нашего Зимнего, и комнатки такие маленькие, во дворце Глеба и то побольше будут. Видимо, я уже чувствую себя специалистом по жизни во дворце. Вывод один — в Версале жить было неудобно. Конечно, красиво, много картин и золота, но не так уж и со вкусом. Все короли что-то достраивали и добавляли, появилась мешанина стилей комнат и коридоров, во дворце Глеба значительно удобнее и со вкусом всё нормально. Олег только пожимал плечами на мои замечания, а Глеб резонно заявил, что королям всегда не хватало денег, все деньги на войны уходили и с налогами были проблемы, а у него они есть всегда благодаря финансовому гению в лице Андрея. Смотреть парковый комплекс Версаля Глеб категорически отказался, заявив, что холодно и смотреть там особо нечего — фонтаны не работают.

Ужинали мы в том же ресторане, и всё повторилось: кормили непонятно чем из непонятно чего, и Глеб с Олегом тайны кланов сыновей Лизы мне не раскрыли.

Одеяло заменили. Я лежала на кровати и слушала, как в соседней комнате Глеб в полголоса что-то обсуждал с Олегом. Мне было очень спокойно от этих голосов. Они решают какие-то свои важные мужские дела, не допуская меня до них просто потому, что я женщина и меня не следует ими беспокоить. В моей прошлой жизни я всё всегда решала сама, свои и чужие проблемы, и мужчины считали это совершенно нормальным. Вот это было одиночеством. А сейчас мужчины отбиваются от моего любопытства и решимости участвовать во всех делах. Я хрустальный сосуд, меня берегут, и счастливы только от того, что я есть, такая, какая даже сама не знаю.

Глеб нежно меня поцеловал, укладывая в постель, и сказал:

— Отдыхай, завтра поедем к Лизе, она ждёт тебя.

— Глеб, мне хорошо с тобой.

— Мы вдвоём, помни об этом всегда.

Ещё раз поцеловал, нежно-нежно, и ушёл.

Утро было ясным и светлым, каким-то совершенно прозрачным, так в большом городе бывает очень редко. Я стояла у окна, любовалась домами, солнцем и наблюдала за прохожими. Оказывается, мне очень не хватало во дворце Глеба этой возможности посмотреть из окна. Только сейчас я поняла — там я как в сейфе, не нужно даже никуда заходить отдельно, абсолютно закрытое пространство для меня. Мне стало грустно, с одной стороны, я к нему уже привыкла, но сейчас, вернувшись из Парижа, мне будет не хватать этой простой возможности выглянуть в окно и посмотреть на сад или море.

В дверь постучали, и вошёл Глеб.

— Привет.

— Привет, тебя не было в доме?

— Я только вернулся. Хорошо спала? Ты бледная.

— Хорошо.

— Завтрак на столе и Олег уже заварил свой чай.

За завтраком Олег не сказал ни слова, только внимательно на меня смотрел. Энергией он напитал меня сильно, но грустное настроение осталось. Неожиданно Глеб спросил меня:

— Катя, ты хочешь посмотреть на замок? Который подарил Олаф.

— Он же нам крепость подарил.

— Он имел в виду укрепленный замок, я видел его.

— Хочу. Когда мы сможем поехать?

— Завтра.

— Завтра? Мы туда поедем завтра? А твои дела в Италии?

— Дела делаются сами. Там Андрей, Виктор и Самуил, они всё сделают. Так ты хочешь в Норвегию?

Я только закивала головой, мне хотелось продолжить путешествие. Глеб посмотрел на Олега и тот только кивнул, значит, подготовка уже идёт. Мои грустные мысли сразу испарились, и я выпила ещё чашку удивительного чая Олега. Мы поедем в Норвегию, я увижу заливы и скалы, бушующее море, я даже лихорадочно вздохнула от такой перспективы. Олег странно посмотрел на Глеба и что-то сказал, Глеб удивлённо поднял бровь и ответил несколько слов.

— Одевайся, мы тебя подождём.

Когда я вышла полностью одетая, они продолжали разговаривать, и Глеб выглядел поникшим.

— Глеб, что-то случилось?

— Нет, это так, дела.

Но в машине он был задумчив, поцеловал руку несколько раз, так и держал её всю дорогу в своих ладонях, слегка поглаживая. Олег ему что-то сказал и Глеба это расстроило. Мне они ничего не скажут, лучше не спрашивать.

Лиза ждала нас на лестнице, как в прошлый раз.

— Не обманул, приехали. Олег ты с Глебом сходи к моим, они опять натворили глупостей, вправьте им мозги, а я пока с Катей поболтаю в беседке. Ты, Глеб, молчи, я сама знаю о чём с ней говорить, не переживай, о твоих амурных делах ничего рассказывать не буду.

Она меня обняла и повела к беседке, хотя эта идея не очень понравилась Глебу. Сначала мы погуляли по саду вокруг беседки, и Лиза молчала. Я не стала ничего говорить, раз молчит, значит, думает, не будем прерывать её в тяжёлых мыслях, захочет, сама расскажет. А то, что мысли тяжёлые, было понятно по глазам. Наконец, Лиза вздохнула, и мы зашли в беседку.

— Катя, когда вы вернётесь в Италию, ты к Аарону пойдёшь?

— Мы сначала поедем в Норвегию и когда будем в Италии, я не знаю. Глеб обещал Аарону, что я встречусь с ним, но решать будет он.

Лиза кивнула, ничуть не сомневаясь в решении Глеба.

— Молодец, Глеб, развлекает тебя, вывозит, он думает о тебе постоянно, хочет тебе понравиться.

Она опять вздохнула и посмотрела на меня.

— Катя, скажи, а кровь ты сама Глебу предложила? Я ведь не поверила Самуилу, когда он это мне рассказал.

— Сама. Я не могла смотреть, как Глеб мучается, он отказывался, но потом Аарон его убедил, он ожерелье принёс для меня, а Глебу какой-то ободок на голову.

Лиза удивилась, но только покачала головой.

— И как Глеб тебя не убил? Почему?

— Они его держали сначала, а потом он ушёл.

— Да нельзя его было удержать, понимаешь — нельзя! Он и так был самый сильный, а после передачи в десять раз сильнее стал, нельзя такого удержать!

Она даже сникла после этого взрыва, взяла меня за руку.

— А ты, ты что чувствовала?

— Ничего, просто пришла в себя, это потом уже плохо было, когда мы с ним встретились.

— Что?!

— Я у Аарона была, а когда вернулась, мы с ним встретились. Когда он ушёл, тогда мне плохо и стало.

— Катя, этого просто не может быть, не могут они себя держать при человеке, если он жив остался, он всё равно должен был тебя убить. Это закон, он всегда работает, на всех.

Она даже меня за плечи встряхнула, потом опять сникла.

— Но Глеб смог. Он меня потом спасал, когда мне плохо было.

— Да, смог, это только он может. Он и сейчас может, даже целует тебя, я вижу, спокойно держится. Но как он сразу удержался, всё равно не понимаю.

— Он лабораторию Самуила в порошок разнёс, я видела, но ничего, лицо конечно, перекошенное, но не так уж и страшен.

— Ты что, видела его в этот момент? Как ты могла, ведь ты…

— Он мне запись показал.

А вот это Лизу добило. Она побледнела, потом покраснела, долго пыталась вздохнуть, широко открывая рот. Я даже испугалась за неё, но она взяла себя в руки и прошептала:

— Как запись? Тебе? Зачем?

— Когда я потеряла память, он решил меня отпустить от себя и долго доказывал, что он монстр и я свободна. Они мне все говорили, чтобы я ушла, и что они мне обеспечат безопасность от себя, даже Аарон.

— Этот… а он почему тебе… как Глеб мог допустить…

— Глеб надеялся, что, если я увижу Аарона, может смогу что-нибудь вспомнить. Аарон тоже говорил, чтобы я ушла.

— А ты? Почему не ушла? Почему осталась?

Она внимательно на меня смотрела, прямо в глаза заглядывала.

— Я, когда записи про себя смотрела, поняла, что любила Глеба таким, какой он есть, до потери памяти я же знала, кто он. Как я могла уйти? Мне только надо было эту любовь вспомнить, и я вспомнила всё.

Лиза молчала долго, казалось, то, что я ей рассказала, никак не укладывалось в её голове. Она погладила меня по руке, потом встала и походила, села и снова взяла меня за руки.

— Понимаешь, только Глеб это смог, можно уйти от человека, не убить, самому умереть. Но находиться рядом в агрессии… он долго держался, другие так не могли… и с тобой встречаться, когда он от одного запаха твоей крови с ума сходит, за сотни километров тебя чувствует, это тебе не понять никогда. А потом получить твою кровь и опять рядом быть, это…

Она махнула рукой, объяснить невозможно.

— А ты, ты как смогла остаться, когда всё произошло? И потом, когда всё вспомнила… он как смог тебе всё показать, почему не ушла, не понимаю.

Лиза качала головой, взмахивала руками, хлопала себя по коленям.

— А как ты боль эту выдержала? Столько дней выдержала, почему ты потом не ушла? Он богат, Глеб, у него дворцы и кланы.

— Я знаю, он по контракту чего-то там мне отписал, дворцы и счета.

Она смотрела на меня, не моргая, и качала головой.

— Это Глеб и ты, ты и Глеб. Только у вас, больше ни у кого, только вы.

Она помолчала несколько минут, я не решилась нарушить это молчание. Мне нечего было ей сказать, столько всего произошло за последнее время, что я уже не знаю, что на самом деле держит нас вместе с Глебом. Моя ли любовь, моё одиночество, энергия, или, может, одиночество самого Глеба в этой его мощи и в этом его мире. А то, что у нас получилось, о чём она мечтает для своих сыновей, пока невозможно для них, они ещё не прошли свой путь одиночества, они не готовы к нему. Заставить понимать то, что ты не понимаешь, не прошёл своей жизнью, своей болью, невозможно. А без этого понимания невозможно удержать таких как они, поэтому погибла эта девушка — Сергей не был готов к таким мукам, он не хочет менять свою сущность, она его вполне устраивает на данный момент.

Лиза тяжело вздохнула и попросила:

— Катя, ты к Аарону когда поедешь, Глеб раз пообещал ему, отвезёт, он слово всегда исполняет, посмотри как он держится. Ты человек, сразу поймёшь, это видно.

— Аарон всегда при мне держался, я его никогда не боялась.

— Это он сытый был настоящей кровью, а теперь он другой.

Вспомнив Лею, как она изменилась за сутки, я согласилась с Лизой.

— Может, я приеду к нему, но мне важно, что ты думаешь. Олаф у него ведь был?

— Был, Олег сказал, что Олаф ему сильно помог.

— Олаф да, он всё знает, только делать самому надо, а мои ничего делать не хотят, им и так весело жить. Ладно, пойдём обедать, да и Глеб уже круги нарезает, совсем сердитый.

Мы вышли из беседки, сразу ниоткуда появился Глеб, обнял меня и обратился к Лизе:

— Лиза, прости, но мы уезжаем, на обед не остаёмся.

На её удивлённый взгляд лишь сообщил:

— Мы завтра уезжаем в Норвегию, а у меня ещё дела в Париже.

Лиза пожала плечами, дела так дела, с Глебом не поспоришь. Она обняла меня и постояла так, ей действительно было тяжело оставаться со своими думами о несбыточном.

Олег уже сидел в машине и кивнул Глебу, что-то готово, я это поняла. И мы поехали неизвестно куда по делам. Это оказался ресторан на корабле, который медленно двигался по реке, можно было рассматривать красоты Парижа и обедать.

— У тебя встреча в ресторане?

— Нет, это для тебя. Тебе понравилось гулять по набережной, и я подумал, что обед на реке доставит тебе удовольствие.

Мы сидели в отдельной кабинке, со всех сторон окружённой стеклом и берега проплывали перед нами вместе с домами, дворцами и набережными. Иногда я даже забывала есть, так всё было красиво, с погодой благо повезло. Я впитывала все картинки и говорила себе — запоминай каждый дом, мостик, всё, будешь вспоминать, выглядывая в непрозрачные окна дворца.

Олег долго говорил по телефону и отчитался перед Глебом:

— Для поездки всё готово, самолёт ждёт, окна есть. Сопровождение прибудет паромом.

— Окна, это как?

Он посмотрел на меня, усмехнулся, но ответил:

— Ты можешь выбрать время отъезда. У нас есть три времени вылета для самолёта.

Я удивлённо посмотрела на Глеба, он улыбался почему-то немного грустно. Появившаяся утром грусть так и осталась в его глазах, хотя они были совершенно синими. Грусть, не гнев, не раздражение или недовольство, а именно грусть. Что так его волнует?

— Значит, я могу сейчас сказать «сезам» и мы полетим в Норвегию?

— Говори.

— А твои дела?

— Ты моё дело. Но у меня для тебя есть сюрприз, поэтому предлагаю вылететь ночью.

Вопрос был готов сорваться с губ, я широко открыла глаза, но решила ничего не спрашивать, пусть будет сюрприз. Мы долго плыли на корабле, и мне удалось увидеть много интересного, поэтому, когда стали причаливать, я даже грустно вздохнула — хотелось плыть и плыть, рассматривая красоты. Поднимаясь по трапу на берег, я поймала тревожный взгляд Олега, они переглянулись с Глебом и посмотрели на меня.

— Что, что-то не так?

— Тебе понравилось?

Вопрос Глеба застал меня врасплох, он спрашивал напряжённо, не так, как спрашивают после экскурсии.

— Очень, так бы и плыла, всё красиво, но почему ты спрашиваешь?

— Я рад, просто волновался, вдруг не понравится.

Он действительно улыбнулся и обнял меня, прижал к себе и в машине опять держал за руку. Мы ещё какое-то время кружили по городу. Мне было приятно, что не было тонировки на стеклах машины, и я могу увидеть прохожих, маленькие уличные сценки, даже уловить разговоры, и, хотя я их не понимала, но чувствовала тональность и почти догадывалась, о чём они говорят. Иногда я замечала, что Глеб внимательно на меня смотрит, но он ничего не говорил, и я тоже молчала, просто радовалась возможности понаблюдать за улицами Парижа.

Сюрприз меня поразил, никогда не могла себе представить, что можно такое изобразить огнём. Мы приехали на какую-то поляну, был поздний вечер и уже темнело. Олег поставил машину у дерева, и Глеб помог мне выйти из машины. Он никуда не пошёл, встал за моей спиной и обнял, как бы прикрыл меня собой. Олег встал рядом. Я показалась сама себе такой маленькой рядом с ними, как с тем деревом, у которого мы стояли. И почувствовала силу, которая исходила от них, они её кому-то демонстрировали специально. Может из-за темноты, а может, действительно среди тех, кто собрался на поляне есть их враги, но они стояли как два боевых танка, нет, что-то больше, крейсера. Какая темнота, они же всё видят.

На поляну вышли молодые девушки и парни с факелами в руках и началось. Всё сверкало и искрилось, факелы летали по всей поляне, крутились колесом и взлетали высоко вверх. Собравшаяся толпа вскрикивала и взрывалась аплодисментами, свистом и отдельными фразами. Потом они ушли и в центр поляны вышли рыцарь и принцесса. Они держали в руках какие-то цепи, на концах которых тоже был огонь. Я не поняла: то ли принцессе не нравился рыцарь, то ли рыцарю не нравилась принцесса, но они чуть не подожгли друг друга. Потом были всадники, едва удерживавшие своих коней, но очень красиво, какие-то композиции и всё с пылающим огнем. Я даже иногда не дышала от восторга, во мне всё трепетало от магии огня. Продолжалось это действо достаточно долго, и у меня начали замерзать руки, я попыталась их согреть, разминая пальцы, Глеб заметил мои движения, завернул их в свои ладони, мне сразу стало тепло и спокойно. Неожиданно наступила темнота, и зрители не сразу поняли, что всё закончилось.

Олег сказал Глебу несколько слов и исчез. Мы продолжали стоять у дерева, Глеб даже не сделал попытки сесть в машину. Я не то, чтобы испугалась, чувствовала, что Глеб спокоен, но темнота давила и тревожили голоса.

— Олег уже идёт. Он уходил поздороваться со старыми знакомыми.

Интересно, это они им показали свою силу? Или они так приветствуют друг друга? Глеб погладил меня по плечам и тихо спросил:

— Тебе было хорошо в Париже?

— Очень, мне всё очень понравилось, и бал, и поездка по Сене, прогулка, а это действо с огнём просто поразило.

— Тебя привлекает огонь?

— Это что-то внутри меня, страсть к воде и огню. Огонь в костре всегда меня волновал, ты становишься не собой, кем-то древним, это уже не ты, а какая-то часть этого огня. Ещё ночь и темнота, что-то поднимается во мне и волнует неизвестностью. Смешно, да? Я и древний костер.

— Не смешно, это ты, в тебе осталась древнее чувство огня, ты его понимаешь, чувствуешь его энергию. Как чувствуешь море, слышишь его песню.

Он сильнее обнял меня.

— Тебе понравится в Норвегии, там сейчас сезон штормов.

Да, шторм, это мне должно понравиться. Подошёл Олег, и мы поехали в аэропорт. Дворцы у меня уже есть, каменьев самоцветных даже не знаю сколько, теперь личный самолёт. А ещё машины, которые истребители.

Если, например, за штурвал сел Андрей, я бы, наверное, не удивилась, но Олег? Самолёт был большой, но всего с одним салоном, который больше моей квартиры и оборудован всем, что требуется для жизни. Даже массой еды, которую я и поедала половину пути, нагуляв аппетит в лесу, под сияние огней факелов. Закурив сигарету, я спросила:

— Глеб, а вы все самолеты водите?

— Кроме Самуила. Все виды транспорта, у меня есть яхта, пара теплоходов и несколько катеров. Только их Андрей как-то использует, я давно в море не выходил. Хочешь прокатиться на яхте?

— Нет, на яхте не хочу, я боюсь больших пространств. Лучше смотреть на океан с берега.

Глеб рассмеялся, он курил, смотрел на меня очень довольный, и грусти в глазах уже не было.

— Почему ты сегодня грустил, я же видела. Что случилось? Я что-то сделала не так?

Он покачал головой, эта грусть опять промелькнула в его глазах, но ушла, и синева восстановилась.

— Я понял, что ты во дворце, как в сейфе.

— Глеб, я ничего не прошу…

— Тебе плохо, и ты ничего не говоришь, пока не упадёшь. Чтобы тебя понять, я должен хотя бы иногда знать, что ты хочешь на самом деле. Я в своих привычных делах оставляю тебя одну, ты права, ты остаёшься в закрытом пространстве, постоянно в напряжении. Не говоря о сложности существования с нами.

— Хорошо, я буду встречать тебя со списком моих желаний. Только учти, там может оказаться полёт на Луну.

Глеб пожал плечами и рассмеялся:

— Недалеко от Венеции есть остров с таким названием, совершенно круглый, состоит из нескольких огромных булыжников. Можем съездить.

У меня вытянулось лицо, вот и пожелай чего-нибудь — окажется остров из булыжников. Глеб странно на меня посмотрел и неожиданно признался:

— Я провёл на нём много времени.

— Почему?

Но он не ответил, отвернулся и стал смотреть в иллюминатор. Я поняла, что ответа не получу, взяла сигарету и замерла с ней в руке: Глеб там с собой боролся, чтобы от людей подальше, никого не видеть, не чувствовать, только он один. Какие мысли к нему там приходили, в полном одиночестве и дикой ярости, сумасшедшей агрессии? И как он смог себя побороть, вернуться в жизнь, к людям и продолжать жить?

— Как ты смог? Что дало тебе силы?

Он посмотрел на меня и улыбнулся грустно:

— Мечта. Когда рассудок отказывал, и всё кругом чернело от ярости, я старался представлять тебя — какая ты, о чём ты думаешь в этот момент, что ты делаешь.

— Но ведь это мог быть и ребёнок, или мужчина, кто угодно. Твоя человеческая половина.

Глеб отрицательно покачал головой:

— Я всегда знал, что это будет женщина. Мать мне сказала, что придёт женщина и изменит меня. Человеческая женщина. Я искал тебя, боялся, что тебя уже нет, что ты попала уже под…

Он замолчал и побледнел до прожилок на висках. Но справился с собой и поднял на меня глаза, и я удивилась синеве, он говорил о страхе и ужасе, а глаза остались синими.

— И когда я понял, что это ты, я даже сначала не поверил. Не ожидал, что моя мечта так сбылась, так невероятно. И ты оказалась именно такой, какой я тебя представлял, во всём, в каждой мелочи: как ты говоришь, как смотришь, как ты сердишься, как ты слушаешь… вот как сейчас.

Глеб опять надолго замолчал, просто смотрел на меня, а я замерла от этого взгляда, полного любви и нежности. Любви, которая навсегда, которой живут.

— Я выбрал твой санаторий в последний момент, уже перед вылетом. Судьба привела меня к тебе.

Он смотрел на меня, а я думала, что судьба привела меня к нему, к такому, о котором боялась даже мечтать.

— Я попала в санаторий совершенно случайно, решилась поехать в последний момент. Судьба.

Глеб взял мою руку и целовал пальцы, один за другим, нежно, как хрустальные. Удивительное спокойствие растеклось во мне, у нас есть всё, потому что у нас есть мы. Но нельзя оставлять его в таких мыслях о судьбе, кто знает, к каким выводам он придет.

— Судьба женщина: твоя мечта оказалась вздорной, толстой, немолодой…

— Моя мечта оказалась удивительной, прекрасной, мягкой, очень весёлой.

И мы рассмеялись оба, он понял, что я кокетничаю и ему это нравилось. Олег объявил по рации, что мы приземляемся и весёлым голосом добавил:

— Глеб, не забудь о ремнях.

Какие ремни? Разве в таком салоне нужны ремни? Но Глеб улыбнулся и встал, взял меня на руки, сел на диван и обнял.

— Это что и есть ремень безопасности?

— Да, я для тебя ремень безопасности, навсегда, везде.

— А почему Олег об этом сказал?

— Перед посадкой немного трясет.

Действительно, самолет начало трясти, и Глеб обнял меня сильнее, а потом поцеловал и посадку я не заметила.

9

Норвегия встретила нас холодом и сильным ветром, Глеб донёс меня до машины на руках, ни разу не качнувшись. Машин опять было много. Как они добрались так быстро, да ещё и на пароме? Хотя, чему я удивляюсь, они же с мотором истребителя, да и ещё без такого груза как я. Вот развлеклись, по всей Европе на такой скорости, небось полиция разных стран до сих пор выясняет, кто так по их дорогам пронёсся. В машине я уснула. Глеб сразу меня уложил на заднее сиденье, закрепил широким ремнем, поцеловал в щёку и сказал:

— Отдыхай, нам далеко ехать.

Когда я проснулась, поняла, что машина стоит, но я сама ни за что не смогу выбраться из-под этого ремня, придётся ждать, когда Глеб обо мне вспомнит. Глеб сразу открыл дверь и с улыбкой сказал:

— С приездом, жена, принимай владения.

Владением оказался замок, примостившийся на самом краю скалы, далеко выступающей над морем. К замку вела широкая дорога. Глеб остановился, не доезжая до замка, чтобы я смогла посмотреть на него со стороны. Своим расположением замок напоминал нос гигантского корабля, украшенный стенами из валунов и башнями с бойницами. Если перекрыть дорогу, то подойти к замку невозможно, и, судя по торчащим из воды камням, подплыть тоже. Олаф прав, это настоящая крепость.

Для того, чтобы войти внутрь необходимо опустить мост и открыть толстенные ворота, что нам и продемонстрировали, когда мы подъехали ближе. Ни одного скрипа или лязга металлических частей, всё действовало как швейцарские часы — бесшумно и точно. Мост просто опустился, и двери открылись, был только слышен шум волн и вой ветра. Мы въехали в небольшой внутренний дворик и машины едва в нём поместились, пока не открылись ворота в помещение, похожее на конюшню и машины встали ровно, как боевые кони. Глеб повёл меня по широкой лестнице из очень широких досок и высоких ступенек, эта лестница для таких как Глеб, гигантов, он это понял и взял меня на руки. А обратно мне придётся соскакивать или сползать.

Но когда мы вошли в зал, я простила Олафу лестницу. В зале могла поместиться целая дружина викингов: столы и лавки были сделаны из морёного дерева, везде на столах расставлена посуда в соответствии с эпохой, а в дальнем углу на возвышении стоял огромный стол вождя и два трона в центре. У меня было стойкое ощущение, что вот откроется дверь напротив и оттуда с шумом войдут викинги с мечами во главе со своим вождем, конунгом. Глеб стоял рядом и наблюдал за мной, как я рассматриваю всё, практически не дыша. И вдруг по стенам вспыхнули огни — это зажглись вставленные в специальные кольца факела. Настоящий огонь, он горел и слегка чадил, как в те средние века. Я обернулась к Глебу:

— Как, как это сделали? Как они все сразу сами зажглись?

— Олаф любит сюрпризы. Я тебе покажу кнопку, тебе интересен процесс, или достаточно знать, как это включить?

Мне достаточно знать кнопку. Но зрелище было непередаваемым. Пройдясь между столами, установленными в три ряда, я подошла к столу вождя. Здесь посуда отличалась от остальной: больше золота и камней в качестве украшения, но интересно — тарелки вождя не отличалась от тарелок его жены. Они были равны в положении.

— Мы можем принимать здесь гостей.

Глеб сказал это совершенно серьёзно. В этом музее? Мой вопрос повис перед его лицом. Он усмехнулся и пригласил меня к одной из дверей в стене. Кухня, кухня большого ресторана, с современной техникой и посудой. Можно принять хоть сто человек и накормить их, причём людей. Олаф поразил меня, он реставрировал замок как настоящее жилище людей. Я даже открыла холодильник, он был пуст, но работал. Зрелище пустого холодильника навело меня на мысль — а меня здесь будут кормить? С этим вопросом я и обратилась к Глебу.

— Олаф решил, что ты вряд ли будешь есть в тронном зале, пойдём в столовую.

Второй этаж оказался шикарной гостиницей. Было всё: номера с несколькими спальнями и ванными комнатами, столовая на десять человек, даже небольшой бассейн. Всё современное и очень удобное. Я уже выбирала номер для себя, когда Глеб взял меня за руку и сказал:

— Комнаты хозяев на третьем этаже.

А на третий этаж вёл лифт. Вернее, он насчитывал почему-то пять этажей, но где остальные, я решила выяснить потом. От открывшегося зрелища я даже не сразу смогла выйти из лифта. Всё мягкого кремового цвета, нежного, какой бывает у только что раскрывшейся розы. Обои с вышивкой такого же оттенка, ковры на полу, мебель из дерева, изящная, но не тонкая и не массивная. Это была гостиная, а вся стена напротив лифта оказалась из стекла. Мне сначала даже показалось, что там ничего нет, сразу море. Медленно я подошла к краю и долго стояла перед удивительным зрелищем бушующего моря у ног. Тяжёлые тучи нависали над волнами и встречались с ними на невидимой границе, то волны доставали до туч, то тучи опускались в волны. Во мне всё трепетало и отзывалось на эту встречу двух стихий, по телу прошла дрожь, и я лихорадочно вздохнула. Глеб положил мне руки на плечи и медленно увёл от этого зрелища.

— Глеб, ты не представляешь, как это красиво, как это, я не знаю, как выразить, во мне всё дрожит.

Он обнял меня и держал в своих объятиях, пока я не успокоилась. Именно так, сочетание не сочетаемого: с одной стороны нежный цвет раскрывшейся розы, не белоснежный, а тёплый, солнечный, и цвет бушующего моря, не серый, а многослойный, от зелёного, до практически чёрного. И невероятного цвета небо, тоже многослойное, состоящее из различных цветов и форм.

— Хочешь посмотреть нашу спальню?

Нашу? Глеб улыбнулся и повёл меня к одной из дверей. Да. Это спальня. Место страсти, безудержной, яркой. Всё было в красных тонах: стены, диванчики, пуфики и гигантская кровать в центре, с собранным прозрачным балдахином. Даже камин отделан каким-то красным камнем. Глеб нажал кнопку в стене, и неожиданно зажглись многочисленные свечи, как оказалось расположенные в самых невероятных местах. Я беспомощно обернулась на Глеба, покраснела и отвернулась. И как здесь спать? Может мне устроиться на диванчике в гостиной? Глеб произнёс какой-то звук, и я подняла на него глаза, он улыбнулся, нажал ещё какую-то кнопку и цвет изменился. Неизвестное мне освещение изменило всё, — яркость ушла, вокруг стало чуть темнее и мягче, спокойнее, жёлтый цвет свечей добавил душевности, а если ещё зажечь камин, то получится совсем домашняя обстановка. Я облегчённо вздохнула, может, когда и будем мы с Глебом здесь возлежать, но пока до этого как до Луны, надеюсь, что до острова.

— Для тебя есть ещё один сюрприз, но тебе придётся переодеться.

На мой испуганный взгляд Глеба рассмеялся и обнял меня.

— Это твой любимый бассейн.

— А купальник?

Он широким жестом открыл одну из панелей, и там оказалась гардеробная.

— Я подожду тебя в своём кабинете.

Теперь уже удивлённый взгляд порадовал его, но он ничего не сказал и вышел из спальни. Я быстро переоделась в купальник и халат, кабинет Глеба, интересно. А где он? Может, придётся искать по всему замку, ушёл и ничего не сказал. Нет, далеко от спальни он уйти не может.

Дверь в кабинет была открыта — он оказался напротив спальни. Как Олаф смог собрать такие разные стили, и они сочетаются все? Это просто кабинетом вообще-то назвать нельзя, небольшой космический пульт управления. Гигантский дубовый стол и на нём компьютеры, аппараты неизвестного назначения, экраны и ещё что-то, что моему уму ни с чем сравнить не удалось. Кресло соответствовало, даже в подлокотниках установлены какие-то кнопки и рычажки. Космос. Глеб отсюда может управлять целой империей, и как смешно я смотрюсь в своём халате и тапочках на фоне этого космоса. Глеб стоял у окна, вернее стены, и смотрел на море. Он сразу обернулся на меня и улыбнулся, радостно блеснул яркой синевой глаз. Удивительно, но я ему нравилась в халате и тапочках. Он стремительно подошёл ко мне и поцеловал, не удержался, в спальне смог, а в кабинете нет. Хотя, он прав — в спальне значительно рискованней.

В бассейн мы ехали на лифте, и Глеб нажал на цифру ноль, значит, мы едем в другой бассейн, не тот, который среди номеров. Мне казалось, что сегодня меня уже ничем нельзя удивить. Бассейн выходил в море. Я не сразу заметила стеклянную стену на всю ширину бассейна и даже отступила на несколько шагов внутрь лифта — гигантская волна неслась мне навстречу. Глеб положил мне руки на плечи и слегка погладил.

— Твоя мечта?

Я лихорадочно вздохнула и пошла вперёд. Стена из стекла уходила глубоко вниз, в темноту, возможно до дна. Было полное ощущение присутствия волн в бассейне, я не могла себе объяснить, как это возможно. Вода оказалась тёплой, но это была морская вода и она волновалась, так же, как и снаружи, конечно, без штормового буйства, но сильно. Купаясь в море, я боялась тёмного, непрозрачного дна, а здесь что-то со мной произошло — я стала нырять вглубь бассейна, в самую темноту, насколько хватало воздуха, меня туда влекло. В воде болтало из стороны в сторону, но я не боялась этого волнения, оно меня только увлекало. Глеб не выдержал, когда я, очередной раз отдышавшись, собралась нырнуть снова, он оказался в воде и сказал:

— Золотая рыбка, пора покидать бассейн, а то мне скучно без тебя.

Как он был прав, поняла только когда после небольшого сопротивления, я выбралась из бассейна. Силы покинули сразу. Глеб завернул меня в полотенце, взял на руки и сел на край бортика.

— Ты рыба.

— Нет, я сама себе удивляюсь, понимаешь, я люблю плавать, но здесь всё иначе. Я как в своей стихии. Но спасибо, достал ты меня вовремя, иначе я бы утонула, поэтому я не рыба, рыбы не тонут. А ты совсем не плаваешь? Вы никогда не плаваете в бассейне, хотя умеете, судя по тому, как ты меня достал из воды, даже очень хорошо.

— Вода. Я её не чувствую, в ней странное сопротивление, я технически умею плавать, но удовольствия не получаю. Это, наверное, зависит как-то от вируса. Андрей сначала плавал, но потом тоже перестал со временем. А ты точно рыба, зачем ты ныряла на дно?

— Не знаю, меня туда прямо тянуло. Обычно я на глубину никогда не плыву, ну, когда тёмная глубина, а здесь волнение воды затягивало, сила какая-то, это зов шторма. Посмотри, какая красота, какая сила, волны сумасшедшие, а небо, ты посмотри, какое небо!

Но Глеб смотрел на меня, как я не пыталась повернуть его голову в сторону этой красоты, у меня ничего не получилось, металл подвинуть невозможно. Он смотрел на меня странным взглядом, глаза были синими-синими, и в них горела маленькая звездочка, едва заметная на фоне этой синевы. Он неожиданно встрепенулся от этого взгляда, даже потряс головой.

— Ты, наверное, голодна и вся мокрая, пошли.

Сопротивление я оказать не успела, лифтом Глеб тоже не воспользовался, я просто оказалась в спальне. Всё время пока переодевалась, я думала об этой звездочке в глазах Глеба, он о чём-то думал, и я была в этой думе. Рассматривая одежду, я задалась вопросом: Инесса шьёт только для меня, или успевает ещё кому-нибудь хоть юбку сшить? Надеюсь, Глеб платит ей за мои наряды во всех городах Европы, или она тоже его клан? Надо спросить. Глеб переодел свой чёрный костюм, весь промокший от моего доставания из воды, на светлый лёгкий и я решила не спрашивать об Инессе, на лишнюю юбку ей времени точно не хватает.

В столовой сидел Олег и разговаривал по телефону. Он как Фигаро, занимается всеми делами сразу, осуществляет общее руководство.

— Катя, как тебе бассейн?

— Как рыбе. Очень понравилось.

— Олаф переживал, что тебе может не понравиться глубина.

— Это именно то, что надо.

Он приподнял бровь, как будто сам измерял глубину дна, и она его поразила.

— Ты достала?

— Не успела, Глеб помешал.

— Катя как рыба, едва смог из воды достать.

Олег посмотрел на Глеба так же, как на меня, и бровь опустил. Глеб его удивлял, по глазам было видно, но он не Виктор, иронизировать по этому поводу не может.

Видимо, в Норвегии кормят как в России, много и вкусно, особенно всякая рыба. После дальней дороги и длительного купания в бассейне, я поедала всё подряд с большим удовольствием. Глеб смотрел на меня и улыбался — понимал, что с таким аппетитом моя мягкость останется при мне. Олег посматривал на меня с интересом, продолжая обдумывать мой ответ о глубине бассейна.

— Катя, а шторм тебя не пугал?

— Так за стеклом же, а волны просто восторг, я никогда не смела на таких волнах купаться, а здесь великолепно, мечта.

Олег кивнул, видимо, причислил купание к моему очередному подвигу.

— Глеб, а мы здесь надолго?

— Ты с бассейном не можешь расстаться?

— Зависит от времени, если завтра, то я пойду ещё прямо сейчас.

Хотя вряд ли, утону от переедания. Глеб переглянулся с Олегом и ответил:

— Два дня. Мы уедем через два дня.

— Тогда завтра с утра пойду в бассейн на весь день.

— Завтра нас ждёт Олаф.

Да, с Олафом мне тоже хочется встретиться, посмотреть, как он живёт. Задумалась и решила, что как вернёмся от него, то сразу в бассейн на всю ночь, Глеб всё равно не спит. А я уснула прямо на руках Глеба.

Неожиданно после такого шторма наутро светило яркое солнце. Я проснулась от солнечного луча, игравшего на моём лице, открыла глаза и сразу увидела Глеба. Он стоял у окна и смотрел на меня.

— Привет.

— Привет, солнце тебя разбудило. У тебя есть час на бассейн.

Я была готова через минуту. Солнце играло в воде и мне хотелось выплыть дальше из бассейна, туда к волнам, которые разбивались о стекло и лишь медленным отражением колыхались в бассейне. Но больше всего меня поразили рыбы, я чуть не утонула, когда одна из них вдруг появилась передо мной и я не сразу поняла, что она за стеклом. Мы плавали вместе, она была большая и все время что-то мне говорила, широко разевая пасть. Она двигалась за мной медленно, но всегда успевала: я направо, и она направо, я налево, и она налево. Потом появилась стайка меленьких рыбок, они быстро плыли прямо на меня, и я испугалась, что они разобьются о стекло, но в последний момент стайка резко развернулась и уплыла обратно в море. Я взахлеб рассказывала это Глебу, который стоял рядом с бортиком и смотрел за мной, готовый в любой момент броситься спасать. Он едва достал меня из воды, только угроза, что мы не поедем к Олафу, заставила выбраться из бассейна. Глеб проворчал, утирая меня полотенцем:

— Рыба, килька какая-то.

— Откуда знаешь про кильку?

— Самуил иногда так на своих врачей ругается, рыба-килька.

— Нет, я не килька, я рыба-кит.

Смех Глеба перекатывался по всему замку еще долго, про кита знает точно.

Что же надеть? Мне хотелось чего-то яркого, весёлого, итальянского. Молодец, Инесса, то, что надо. Когда я вошла в кабинет Глеба, он говорил по телефону, но увидев меня, замер и положил телефон на стол. Совершенно цыплячий цвет платья подчеркивался тонким красным кантом по всем швам, благо их было совсем немного. Для довершения образа я добавила ожерелье Глеба. Мне стало неудобно от его взгляда, он так долго молчал, что я стала поправлять на себе платье, потом развернулась и выскочила из кабинета. Но Глеб меня опередил, поймал и сразу обнял.

— Так ужасно, я совсем толстая, да, некрасивая, я хотела…

— Глупышка, ты как солнце, совсем такая, какая ты есть, совсем такая.

Он целовал меня нежно, перебирал губами мои губы, это не был поцелуй страсти, это нежность, которая переполняла его, нежность любви и обожания. Странное слово, почему я так подумала, его никогда не было среди моих слов. Поцелуй Глеба, такой удивительный, успокоил, осушил слёзы, готовые выплеснуться из глаз.

— Почему ты так долго молчал и ничего не говорил?

Глеб провёл рукой по моей щеке, нежно коснулся губами, и тихо сказал:

— Ты как луч в темноте, яркий, зовущий, спасающий. Ты не даёшь темноте сомкнуться вокруг.

— Что-то случилось?

— Нет, когда ты вошла, я говорил с Олафом, он ждёт нас.

Он долго молчал, рассматривая меня. Но потом вздохнул и всё же пояснил:

— Олаф просматривал записи твоей боли, ты не должна была выжить физически. Он пытается понять, как это получилось.

Разговор с Олафом вернул его в те дни моего и его ужаса.

— Только честно, как мне в этом платье, я не толстая?

Глеб рассмеялся и подхватил меня на руки:

— Ты бесподобна!

Мы ехали долго, но дорога была восхитительной. Скалы, заливы, пещеры, длинные тоннели, полные черноты и освещённые лишь маленькими лампочками. И удивительная белизна пятен снега на скалах. Мне казалось, что снега должно быть больше в это время года, но потом поняла — всё сметает ветер, который дул как в трубе. Постепенно мы выехали на равнину, там уже было много снега, и появились небольшие поселения, которые всего скорее были фермами. Но мы проносились мимо них, не останавливаясь, и я только успевала немного рассмотреть дома, большие, из крупного дерева и камня.

Когда мы въехали в небольшой городок, скорость сразу стала обычной, почти пешехода, хотя на улицах людей почти не было. Это был старый город, дома насчитывали несколько столетий, судя по архитектуре и размерам камней у основания, и расположен на склоне скалы. Как в Италии в центре на площади стояла небольшая церковь, с высоким шпилем и совсем крохотным крестом на верхушке. А вот и дом Олафа, мы въехали в гигантские ворота.

Во дворе стояли рыцари в полном боевом снаряжении: латы, мечи, секиры и пики. Они стояли по периметру и приветствовали нас взмахом руки с оружием, да ещё и громогласным криком средневекового приветствия. Я вздрогнула от этого крика, но Глеб обнял меня, предупредил:

— Это только начало, Олаф обязательно должен тебя поразить, поэтому готовься.

А дом! Настоящий дом из огромных валунов, как монастырь на Соловках. Но это дом, не крепость. Три этажа, широкие окна, не бойницы, высокие и широкие двери, каменная лестница и перила из того же камня. На каждой ступеньке стояли молодые девушки в длинных платьях и светлыми волосами, заплетёнными в косы, они держали в руках по маленькому букетику цветов. Двери открылись, и стремительно появился Олаф. Мы вышли из машины и Олаф подошёл к нам:

— Катя, как я рад тебя видеть, ты совсем итальянка, солнышко, настоящее солнышко, Глеб, ты прав, во всём прав! Но это вечером, прошу зайти в мой дом. Олег, приветствую тебя.

Мы поднимались по лестнице и девушки бросали мне букеты под ноги, только мне и я шла по цветам. Глеб держал меня за руку и улыбался. Тот же цвет, всё в холле было того же тёплого чуть кремового цвета, как в гостиной нашего замка. Современная обстановка, всё очень удобно: несколько кожаных диванов, столики из светлого дерева, светильники везде, а на потолке небольшие люстры в форме цветка с множеством лепестков разной длины, отражающих свет. Олаф взял мою шубу из рук Глеба и предложил пройти пообедать. Столовая оказалась за дверью, и я взяла Глеба за руку от удивления, сразу за дверью начинались ступеньки на борт древнего корабля.

— Олаф, неужели это драккар? Настоящий корабль викингов? Ты его воссоздал, их же всего два, или даже один, как ты смог?

— Откуда ты знаешь о драккарах? Глеб, она знает драккары, этого не может быть!

— Олаф, мне всегда были интересны викинги, книжек много читала. Драккар это корабль вождя, боевой, для набегов.

На этом мои познания закончились, но Глеб был горд, а Олаф поражён. Мы прошли между скамеек гребцов, весла сушились, то есть стояли вертикально вдоль корабля. Широкие доски были загнуты невероятным образом, образуя низкий борт корабля, но этот борт мог удерживать многие сотни килограммов грузов, воинов, пленников и не переворачивался в самый сильный шторм. На стенах уже знакомо зажглись факелы, свет выключился, и стало совсем как на настоящем корабле. На том месте, где находился вождь, у какого-то столба на носу корабля, стоял стол и несколько стульев, а на столе… рыба. Большая, со всех сторон уложенная овощами и всякими другими вкусностями. Глеб рассмеялся:

— Катя, это не твоя знакомая из бассейна?

— Похожа, даже очень.

Олаф удивлённо ждал объяснений.

— Понимаешь, Олаф, Катя сегодня познакомилась в бассейне с рыбами, одна из них очень похожа на эту, на столе. А вчера весь вечер пыталась достать до дна бассейна.

— Вчера был шторм, ты купалась?

— Олаф, это восторг, сбылась моя мечта, если бы Глеб меня не вытащил из бассейна, насильно, представляешь, то я достала бы до дна. А сегодня рыбы отвлекли. Олаф, отсюда не видно, а какая на носу корабля фигура? Там обязательно должна быть фигура женщины.

Олаф не смог мне ответить сразу, находясь в состоянии лёгкого замешательства после моих слов о купании в шторм и попытке достать дно бассейна. Потом покачал головой и ответил:

— Да, там есть фигура, но она не совсем для твоих глаз, она, скажем так, слишком натура… Глеб видел. А как ты не побоялась искупаться в шторм, там же волна, и вода уже совсем морская, там фильтры открываются во время шторма?

— Я не почувствовала холода, но в волну ещё лучше, мне очень хотелось добраться до дна, дно меня притягивало, и волна звала. Сегодня шторма нет, я попытаюсь, хочу посмотреть, что там внизу.

— Катя, там пятнадцать метров!

Многовато, столько мне не осилить, вовремя меня Глеб достал из воды. Ладно, буду просто купаться и с рыбами разговаривать. Олаф смотрел на меня с восторгом, а Глеб таким взглядом, что я поняла — за бассейн придётся бороться. Или Глеб изменит глубину дна, сделает метра два, или метр. Рыба оказалась очень вкусной, а ягоды! А пирог с визигой! И ещё много чего, названия которого я не знаю, но очень вкусно. Ну да, скоро я буду не плавать, а как поплавок держаться на воде, какие ныряния на дно?! Олаф с Глебом смотрели на меня, как я это всё поедаю, и умильно улыбались под мерцающий свет факелов.

Когда я уже закурила, Олаф спросил меня:

— Вечером у нас небольшое представление для вас, а сейчас я хотел бы тебе предложить посмотреть моих учеников, я думаю, Глебу тоже будет интересно. Глеб, это совсем новые, ты их ещё не смотрел. Ты же видела мутантов, можно тебе показать?

— Олаф, конечно, мне интересно, я видела-то всего нескольких.

— Но они…

— Олаф, Катя не испугается.

Глеб сказал это очень уверенно, совершенно не сомневаясь во мне. Олег, не сказавший за всё время ни слова, просто следовавший за нами и молча наблюдавший за нашим разговором, только хмыкнул и сделал большие глаза, мол, попробуй, найди то, чего я испугаюсь.

— Кстати, Олег, твоя протеже делает успехи удивительные, энергетика совершенно непонятная, но контролируемая. Глеб, не волнуйся, всё будет под контролем.

Глеб никак не отреагировал на слова Олафа, но именно то, что он ничего не ответил, говорило — он сам всё будет контролировать, раз дело касается мутантов. Я с интересом посмотрела на Олега:

— Протеже, это — кто?

Глеб взглянул на Олега и сразу опустил глаза, улыбка едва заметно коснулась губ. Что-то совсем интересное было за этой улыбкой. Я смотрела на Олега и ждала ответа, он сначала сжал губы в ниточку, но рассмеялся и ответил:

— Я шёл по улице Неаполя и заметил, как трое парней напали на юную девушку, решил спасти. Спасаться пришлось самому.

Глеб с Олафом весело рассмеялись, а Олег поднял на меня глаза и тоже смеялся. Олегу пришлось спасаться?! Они разыгрывают меня, такое просто невозможно даже представить, от кого пришлось спасаться — от парней?

— Катя, я едва ушёл от девушки, парней размазало по мостовой.

Теперь они смеялись втроём уже от выражения моего лица. Олег качал головой, сам удивляясь случившемуся.

— А как она к Олафу тогда попала, как ты её смог поймать?

Они ещё больше развеселились, даже Глеб хохотал в удовольствии от воспоминания. Олег махнул рукой и продолжил:

— Пришлось Глеба с Виктором звать на помощь, мы её долго по всему Неаполю искали, пропала и всё — нигде нет, даже запах отсутствовал. Оказалось, она в архиве работала, в подвале, мы её никак не могли вычислить, она и жила в подвале, в комнатке рядом. Выходила вечерами в магазин, однажды случайно на нас и нарвалась, испугалась троих в темноте и нас опять чуть не сдуло, только Глеб догадался, как её можно нейтрализовать. Глеб, расскажем, как было, или общими словами?

Все опять развеселились, Глеб искоса на меня посмотрел, но махнул рукой, мол, что делать, рассказывай.

— Он энергией ей блузку снёс, она прикрылась руками и энергетика сбилась. Ну, а потом пришлось долго ей объяснять, что мы хорошие, девушку не обидим, предложили помощь, а уже потом я её к Олафу привёз.

— Этим ты один занимался как психолог.

— Глеб, неужели она действительно так сильна? Чтобы вас и сдуло?

— Она может кратковременно генерировать очень сильный поток энергии, потом мы поняли, что это больше фактор неожиданности. Сдуло, не сдуло, но удар был действительно силён.

Они веселились, вспоминая эту историю, хотя я думаю, что всё было значительно проще и жёстче, но как ситуация, отличающаяся от обычного поиска мутантов, она их веселила, особенно в связи со снятой блузкой. Представить, что их сдуло, особенно их троих, я всё-таки не могу — может, качнуло слегка.

— А как её зовут?

— Софи.

— Она человек, в смысле мутант?

— Да, вируса в ней нет. Она человек. Раньше могла генерировать энергетический поток только от страха, сильного страха, теперь может его контролировать и ей уже не нужно пугаться, чтобы энергия появилась, слабее, но появляется. В жизни она обычная девушка двадцати пяти лет.

Олаф повёл нас на второй этаж по широкой винтовой лестнице, которая оказалась за кораблем. Я с удовольствием коснулась пальцами дерева, погладила крепления, остановилась у щита, закрепленного на боку корабля, но не поняла знаков, выбитых в центре на металлической пластине, а Олаф ничего не объяснил, так как они с Глебом отстали и что-то тихо обсуждали между собой. Олег взял меня под локоть и повёл дальше.

— Олег, а эта девушка, Софи, она ещё что-нибудь может, как мутант? Хочет ли сама развивать свои способности? Может ей всё это не нужно?

— У неё нет выхода. И так странно, что ни один из кланов так долго её не нашёл, она дожила до взрослого состояния и сумела скрыть свои способности. Практически мы её здесь спрятали, Олаф изучает её, но никак не использует в своих целях. Они здесь все свободны, этакий детский сад для одарённых мутантов разных возрастов.

— А как тогда он может их защитить от других кланов?

— Глеб своё крыло над ним распростёр. Раньше у Олафа была своя служба охраны, но скажем так, слабовата, в постоянных нападениях он терял своих мутантов, даже его энергия не всегда спасала. Сейчас Виктор готовит в своём клане его же мутантов, других, с вирусом, и Элеонора ему из школ передает тех, у кого способности энергетические.

Олег мрачно на меня посмотрел и, вздохнув, попросил:

— Ты только здесь подвиги не совершай, вспомни Лею.

Я вздрогнула, но Олег плотно держал мой локоть и его взгляд требовал ответа.

— Не буду, правда, не буду.

Олег мне не поверил, но покивал головой. Мы вошли в зал, и я опять поразилась, уже в который раз за этот день. Кругом зеркала, но не такие, как во дворце Глеба, а металлические, медные, и ещё какие-то, всё что угодно, но только не стекло. Они все были оформлены в рамы из резного дерева, всего оплетенного тонкой металлической проволокой в сложную вязь. В одно я даже посмотрелась — видимость как в обычном зеркале, всё очень четко и ясно отражалось. А пол! Я даже остановилась от удивления. Ровные квадратики из камня необычайной красоты, синего и красного цветов, уложенные в тонкую металлическую окантовку. Квадратики формировали различные геометрические фигуры, иногда создающие необычные композиции: пирамиды из треугольников или квадраты из прямоугольников различных размеров. Пока я любовалась этой красотой, ко мне подошёл Глеб и объяснил назначение зеркал:

— Отражатели энергии, поворот зеркала отражает направленную энергию, а пол её преобразует.

Ну вот, всё оказалось проще, но всё равно очень красиво. Нас посадили за широкий стол в удобные кресла, и представление началось. Маленькие девочки летали, не так как Наташа, она больше планировала, а эти девочки передвигались по воздуху, как бестелесные духи, и было видно по радостным улыбкам и светящимся глазам как им это нравится. Потом юноши в костюмах как кожа, устроили битву на мечах. Из этого действа я только успела заметить, как они встали и поклонились нам, потом иногда сверкание мечей, и всё. Глеб неожиданно приказал:

— Скорость один, два меча.

Юноши исчезли и практически сразу появились уже с двумя мечами. И я увидела танец — сверкающие мечи и пластичные тела, которые зависали над полом, а иногда даже взлетали к потолку. Никто никого не порезал, и я облегчённо вздохнула.

Девушку я узнала сразу, не знаю почему, но поняла, что это и есть Софи. Итальянка, настоящая, брюнетка с большими голубыми глазами, оформившаяся как женщина и понимающая это, теперь мне стала понятна история с блузкой. Взгляд, которым она нас окинула, сразу мне всё показал. Она легко жонглировала различными предметами, не касаясь их и постоянно утяжеляя: сначала цветы, потом вазы, мечи, какие-то предметы, непонятные мне, а затем и рыцари в доспехах. Рыцари поднимались в воздух и перемещались по сцене в разном направлении, а потом от одного её взмаха рукой рассыпались и превратились в горку доспехов. Она поклонилась нам, потом неожиданно взмахнула руками, и в нашу сторону полетели цветы, они двигались медленно, как живые, но долететь до меня им не удалось — Глеб положил руку на стол передо мной, и цветы упали, не долетев до стола. Он поднял на неё глаза и спокойно сказал:

— Спасибо, Софи.

Она улыбнулась, но даже не побледнела, лишь искоса посмотрела на меня. Да, детский сад, ничего не скажешь. Но следующее выступление меня заставило всё забыть. Вышли настоящие мутанты, то есть физические, и я поняла — в клане Элеоноры мне показали далеко не всё. Они летали по сцене, перемещались в воздухе, и я не сразу смогла заметить их удивительные тела. Среди них была девочка-русалка, с красиво переливающимся рыбьим хвостом, мальчик с торсом из дерева и корнями, какой был у Элеоноры, двое были как Али, но с детскими лицами, и девочка-змея, с руками и маленькими ножками. Но больше всего меня поразила девочка с четырьмя глазами, чёрными, пронзительными, с длинными ресницами, от которых ложилась тень на лицо. Она взмахивала ими, и казалось, что вокруг образовывался вихрь. Мальчики как Али красиво жонглировали цветными шариками, находясь в разных концах сцены, а между ними остальные жонглировали цветными палочками или булавами. Зрелище необыкновенное, и все улыбались нам. Глеб так и держал руку передо мной на столе. Когда дети ушли со сцены, я погладила его руку и улыбнулась ему в благодарность за защиту, чем сильно удивила Олега.

Нам показали ещё несколько номеров, и все они были объединены одним — энергия и варианты её использования, возраст самый разный, и определение Олега про детский сад больше имело отношение к использованию их возможностей. Видимо Глеб поставил перед Олафом условие — минимум возможного воздействия, чтобы обеспечить мне безопасность. Даже мне было понятно, что все эти мутанты могут много больше, чем показали. Но и то, что я увидела, произвело на меня сильное впечатление.

Олаф предложил мне выпить чая, гордо заявив, что его чай не уступает тому, который готовит Олег. Мне всегда интересно наблюдать за ними, когда они говорят о человеческой еде. Олафу действительно важно моё мнение, чей же чай вкуснее. Я думала, что мы вернёмся на корабль, но Олаф повёл нас в соседнюю с залом комнату. Её можно назвать прибежищем ведьмы: по всем стенам висят травы, какие-то части костей, колбочки и книги, книги везде. Но при всём этом внешнем хаосе всё лежало в удивительном порядке, книги отдельно от трав и колбочек, и в стеклянных коробках, как в витрине музея. Среди всего этого буйства предметов и запахов в углу комнаты у камина стояла пожилая женщина и готовила на огне варево. А вот вам и ведьма. И к этой ведьме стремительно кинулся Олег с криком:

— Сельма! Он тебя привёз, конечно, куда уж мне до твоих волшебных напитков!

10

Сельма обернулась к нам и оказалась доброй бабушкой из мультфильмов. Вся круглая, с большими светлыми, добрыми глазами и мягкой улыбкой. На голове у неё странным образом повязан цветной платок, полностью закрывший волосы, а одета была в длинное тёмное платье и совершенно чистый белоснежный фартук. Она обрадовалась Олегу, взмахнула руками и заговорила на финском языке, медленно, но очень чётко произнося слова. Олег подхватил её на руки и обнял. Никогда я не видела Олега таким — он как ребёнок радовался появлению этой Сельмы, обнимал её бережно и глаза светились.

— Олаф, это подарок, спасибо, как ты смог её уговорить? Сельма, ты решилась, теперь ты здесь, и я очень рад, буду в гости приезжать.

Сельма улыбалась ему, тоже очень радостно, даже счастливо, хлопала его круглой ручкой по животу, ростом оказалась совсем маленькой, едва доставала ему до груди. Глеб обнял меня и прижал к себе, он знал Сельму и тоже был рад, но именно Олега что-то связывало с ней, что-то очень важное для обоих. Сельма посмотрела на нас своими лучистыми глазами и на чистейшем русском языке сказала:

— Здравствуй Глеб, здравствуй Катя. Наконец-то я тебя увидела, Олаф говорил о тебе.

Она подошла к нам и взяла меня за руку, её пальцы были очень мягкими и тёплыми, какими-то очень добрыми. Что-то изменилось в её глазах на мгновение, но потом они стали опять чистыми и ясными.

— Я тебе чай приготовила, знаю, ты любишь.

Сельма подошла к камину и налила в большую кружку из маленького котелка странный напиток, густой, тёмный, тягучий. Глеб непроизвольно напрягся, когда Сельма подала мне кружку, и она, улыбнувшись, сначала отпила глоток сама.

— Глеб, ты не волнуйся, я, конечно, ведьма, но никого ещё не отравила, этот чай Кате обязательно надо выпить, он силы восстанавливает.

Она почему-то радовалась напряжению Глеба, не обиделась, а как бы даже довольна была его волнению за меня. Я взяла кружку и удивилась тому, что она оказалась холодной, хотя Сельма наливала прямо из котелка, висящего над огнём. И напиток оказался в меру горячим, не кипяток, как ожидалось. А вкус определить совершенно невозможно: травы, много трав, пряных и кисловатых, острых, но не жгучих и это в комплексе создавало необычайный букет ощущений. Под внимательным взглядом Глеба я выпила всю кружку. Олег с Сельмой улыбались, а Олаф грустно на меня смотрел.

— Необычно, но вкусно. Только это не чай.

Сельма весело рассмеялась от моего определения.

— Я тебе в дорогу дам, сама поймёшь, когда его пить надо, ты поймёшь. Глеб, ты мне нужен, удели время. Катя, мы с тобой ещё поговорим, а пока погуляй по моей библиотеке, тебе будет интересно, Олаф, проводи. Олег, тоже останься.

Напиток странным образом действовал на меня — я успокоилась, и при этом стала бодрее, во мне заиграла энергия, но спокойно, без буйства. Сельма взяла меня за руку и сказала:

— Всё хорошо, это твоё проснулось.

Потом повернулась к Олафу.

— Ты гравюры Кате покажи.

Ещё одна мечта, мечта любого историка. Целая комната древних книг, альбомов гравюр, аккуратно переложенных калькой и ещё чем-то, похожим на неё, полки и столы, заставленные книгами. Я рассматривала книги, среди них были и древнерусские, которые считались в России навсегда потерянными. Одну я раскрыла и прочитала несколько страниц, поняла не весь текст, но буквы вспомнила и догадалась, что повествование касается походов князя Игоря. Олаф внимательно наблюдал за мной, и когда я ему зачитала несколько строк на древнерусском, запинаясь на каждом титле, поэтому получилось несколько нараспев, он только покачал головой от удивления.

— Катя, как ты это умеешь, откуда?

— Олаф, у меня образование базовое такое, да и мне всегда было интересно. Смотри, какие водяные знаки на бумаге… это уже позже, это уже шестнадцатый век, а вот и скоморох, это совсем редкость.

И я от гордости за свои познания стала рассказывать о водяных знаках, отличающих каждый вид бумаги, какие тексты можно было переписывать только такими чернилами, а какие совсем другими, а красную краску делали с добавлением ртути, поэтому переписчики умирали молодыми. Потом вспомнила о печатном станке Гуттенберга и появлении уже печатных книг в Европе. Дальше развить тему я не успела, так как вошёл Олег. Олаф сразу восхищённо поделился своим удивлением:

— Катя знает древнерусский, она мне читала на нём рукопись и про водяные знаки рассказала! Ей это интересно, Олег, она знает, она понимает.

Олег кивнул, но взгляд был очень серьёзен, и он сразу подошёл к Олафу.

— Ты должен был ей показать гравюру.

Олаф подошёл к полке с большими папками и достал одну из них. Гравюра была старой, и явно перерисовка с более древней, судя по линиям, и некоторым пробелам текста. Но рисунки перерисованы полностью и очень чётко: большие люди — для сравнения роста в правом верхнем углу был нарисован обычный человек рядом с большим — пили кровь человека. Они пили кровь и убивали человека, потом становились ещё больше, крупнее, это показано пунктирной линией, чтобы было понятно, что прежний большой человек стал ещё больше. Несколько рисунков, объясняющих, что это может быть ребенок, мужчина или женщина. Технология передачи энергии. Олег внимательно на меня смотрел, даже мрачно.

— Олег, я это знаю.

Он перевернул гравюру, там оказалось продолжение. Женщина достает своё сердце и отдаёт большому человеку. Я подняла глаза на Олега, это уже было, значит, не я одна такая, это уже было, значит — это возможно?

— Это пророчество. Смотри дальше.

Ниже был рисунок поменьше. На нём женщина лежала на руках большого человека, он её поднимал, и таких несколько: она падает, а он её поднимает. Она на всех рисунках с пустым сердцем, как на рисунке Наташи. Заканчивается гравюра знаками огня и воды: две волнистые линии и костер. Подранивающими пальцами я коснулась рисунка, это уже было, я так решила, так уже было и у нас с Глебом есть шанс. Только осталось разобраться с огнём и водой.

— Тебе с твоим пустым сердцем сначала надо разобраться.

— Олег, у меня всё хорошо, ничего не болит, энергии много, бассейн, прогулки и балы.

В библиотеку стремительно вошёл Глеб, сразу подошёл ко мне и обнял, как будто я исчезала на многие годы. Он прижимал меня всё сильнее, но потом осознал, что делает больно и опустил руки. Глаза совсем черные, и он прикрыл их, вздохнул и глухим голосом сказал:

— Сельма тебя зовёт.

Я испугалась его чёрных глаз, таких в последние дни у него не было, чего такого сказала ему Сельма, чтобы он так изменился, и явно сказала обо мне. Крепко сжав кулаки, я вздохнула и улыбнулась — подумаешь, и не такое проходили.

Сельма сидела у огня на маленькой табуретке и когда я подошла к ней указала мне рукой рядом с собой, мне пришлось опуститься на пол и сесть у её ног.

— Катя, дай мне твою руку.

Она долго мою ладонь рассматривала, перебирала пальцы, потом что-то прошипела и неожиданно резко сунула её в огонь, я даже испугаться не успела. Но боли не было, только испуг — огонь как будто обтекал мою руку, не касался её, я даже жара от углей не почувствовала. Сельма улыбнулась и отпустила мою руку.

— Молодец, не испугалась.

— Испугалась, сильно испугалась.

Облегчённо вздохнула и посмотрела на руку, на ней даже следа копоти не было.

— Как это, почему я не обожглась?

— Огонь тебя принял, он тебя знает, чувствует. У тебя в предках язычников не было?

— Все, даже с приходом христианства все оставались немного язычниками. Мы всегда говорим «спасибо» лесу, полю, дереву, они для нас живые. Огню тоже и воде. Сельма, почему на гравюре вода и огонь?

— Не знаю, это с очень древнего изображения перерисовывали. Но ты чувствуешь воду и огонь, значит это про тебя. Сердце только вернуть надо, иначе Глеб тебя всё равно убьёт.

Сельма сказала это очень просто, ласково посмотрев мне в глаза.

— Хорошо, что у тебя зелёные глаза, они силу могут принимать отовсюду, от воды и огня тоже. А силы тебе надо много, очень много.

— Глеб меня не убьёт, он держится, я ему верю.

— Я вижу, что держится, он сильный, ты ему нужна, ему в первый раз за все его сотни лет так кто-то нужен. Ты ему душу вернула из полной темноты, сердце ему сама отдала, но без своего сердца ты долго не проживёшь, он тебя вытянет всю. Даже если на край света сбежит. Вашу связь уже не разорвать, вам вместе быть.

Опустив голову, я поникла, опять никакой надежды.

— Сельма, я, когда ему кровь отдавала, была уже готова умереть, сколько будет, пусть столько и будет.

— Нельзя так говорить, никогда так не говори. Сил тебе дано много, очень много, только их надо разбудить и всегда помнить — умрёшь ты, умрёт он.

Она погладила меня по голове и опять взяла за руку.

— А жизнь у тебя по руке долгая и счастливая. Я Глебу всё сказала, что надо делать.

— А мне, мне что делать?

— Быть собой, никто не сможет тебе сказать, что делать. Ты сама всё знаешь и можешь. Поплыла же ты в шторм, воду почувствовала и в огонь руку дала. Твой мозг всё знает и умеет, ты ему не мешай, делай, что придумаешь, на Глеба сильно не смотри, он тебя всё равно спасёт. Ты знаешь всё. Олаф мне как про мутантов рассказал, что ты спасать их кинулась, я поняла — ты чувствуешь их, знаешь, кто тебе нужен. Они потом тебе помогали, правда? Ты своей силой в них способности открыла. Олега вот разбудила.

— Олега?

Сельма покачала головой, но как-то скорбно.

— Он был совсем другой, когда я его последний раз видела, пустой весь, душой пустой. А ты в нём силу его подняла, душу разбудила. Глеб его спас, а ты душу разбудила. Он теперь жив, может, простит всё.

— Что с ним произошло?

Она тяжело вздохнула, но отрицательно покачала головой:

— Такое только он сам может рассказать, когда будет готов.

Мне хотелось ещё спросить у неё про Олега, но она встала и дала мне знак встать. Мы подошли к столу, и Сельма дала мне бутылку с давешним напитком.

— Ты почувствуешь, когда его пить, Глебу ещё дала, пусть бережёт. Я теперь у Олафа буду, захочешь поговорить, приезжай. Олаф тебе праздник приготовил, я ему сказала какой, почувствуешь, хорошо, значит, сердце твоё оживить можно. Только ты можешь почувствовать, пока никому не удалось. Олаф, заходите.

Они сразу зашли, и Глеб опять обнял меня. Я прижалась к нему всем телом, а потом опустила руки и обернулась к Олегу.

— Олег, прости, это не простое любопытство, я хочу тебе помочь. Прости, я больше не буду ничего спрашивать.

Олег кивнул, но на меня не смотрел. Глеб кивнул Сельме и сразу вывел меня из комнаты. Мы прошли всю гостиную, и зашли в комнату с кораблем. Зачем он меня сюда привёл? Глеб не стал включать свет, и я ничего не видела, просто шла за ним. Неожиданно он остановился и обнял меня, сильно, как-то лихорадочно, но потом опустил руки и тяжело вздохнул.

— Я продолжаю тебя убивать.

— Глеб, я…

— Я даже не могу уехать, чтобы тебя спасти.

— Глеб! Слушай меня!

Я даже ногой топнула, изо всех сил стукнула кулаком по бетонной груди, нужно его остановить в этом его страдании и самобичевании.

— Поцелуй меня немедленно! Потом можешь убегать, уезжать, улетать хоть на Северный полюс!

Ещё несколько раз ударила его по груди, но стало больно, и я замахала рукой.

— Бетонный монстр! Даже побить невозможно, не буду же я посуду Олафа бить, вот приедем домой, увидишь!

Договорить я не успела, Глеб взял моё лицо в ладони и поцеловал. Он целовал меня, потом обнимал, потом снова целовал, целовал глаза, покрывал поцелуями всё лицо, а я приговаривала:

— Глупый, глупый Глеб.

Когда он крепко обнял меня и вздохнул облегчённо, я изрекла:

— Ты слышал, Сельма сказала, что во мне силы неизвестные и их много. Ещё посильнее вас буду, понял?

Помолчала, потом решилась сказать:

— Глеб, сколько бы нам не было отмерено времени, оно наше, понимаешь — наше. Надо этим жить. Разница между нами в том, что короткая человеческая жизнь заставляет нас ценить время счастья. Сколько бы его ни было, секунда, минута или годы.

— Катя, я хочу быть честным перед тобой, чтобы ты знала.

— Ты слышал, Сельма мне сказала. Но это ничего не меняет. А что она тебе ещё сказала?

Глеб засмеялся, сначала тихо, потом захохотал.

— Ты неподражаема!

Мы долго стояли в темноте, и я была счастлива. Как держался Глеб, я даже не задумывалась. Наконец, он вздохнул и мрачно проговорил:

— Олаф ждёт. Может, не пойдём?

— Сельма сказала, что я должна чего-то там сделать, никто не делал, а я сделаю, помнишь?

— Не хочу я твоих подвигов.

— Ты меня спасёшь. Только не сразу спасай, подожди немного, вдруг у меня получится?

Вот как Глеб так может? Я смутилась, когда мы вышли в гостиную, где сидели Олаф с Олегом, а он совершенно спокойно уточнил:

— Где будет действие?

Олаф смотрел на нас таким тоскливым взглядом, что мне стало физически больно в груди, и Глеб сразу на меня обернулся:

— Что с тобой?

— Всё хорошо, куда едем или идём?

Олег смотрел на меня странным взглядом, в его глазах была даже не тоска, что-то другое, непонятное совсем. Олаф повёл нас за дом, прямо к скалам, вдоль тропинки стояли невидимые в темноте кто-то с факелами. Глеб держал меня за руку и шёл чуть впереди, за мной шёл Олег. Совершенно неожиданно мы вышли в большую пещеру, дно которой уходило вниз, в темноту. Олаф произнёс слово, и пещера начала освещаться огнями, засверкали факела, какие-то огненные круги, различные фигуры из огня. Красота необыкновенная, всё ярко сверкало в полной темноте, и когда в одно мгновение наступила полная темнота, мне показалось, что я ослепла. Но почти сразу в воздухе появилась фигура девушки, практически состоящей из огня, она летела и взмахивала руками, как огненными крыльями. Она то поднималась на невероятную высоту, то опускалась в тёмное дно пещеры, и была видна огненной точкой. Где она и исчезла, исполнив свои пируэты. Потом появились огненные светлячки — фигур исполнителей не было видно совсем, только большие факела, которые метались по всей пещере и образовали огненный хаос. Действие захватило меня, если бы не руки Глеба на плечах, я сразу бы спустилась вниз — всё во мне трепетало, казалось, огонь буйствовал в моей крови, как факела. Темнота и огонь, это не костер, это полная темнота в большом пространстве и сверкающий огонь везде.

Неожиданно всё закончилось. Темнота заполнила всё и стала давить на меня всей своей тяжестью. И вдруг на самом дне пещеры появилась огненная точка, она стала подниматься наверх, и оказалось, что это огненная дорога, которая время от времени закручивалась в лабиринт, снова поднималась наверх, потом опять лабиринт, и снова дорога выходила из лабиринта, поднималась всё выше. И так семь лабиринтов на пути. Огонь остановился в двух шагах от Олафа, и он повернулся ко мне. Глеб сразу обхватил меня, я лихорадочно схватилась за его руки и постояла так, вцепившись в него изо всех сил. Олаф сказал:

— Ты можешь не делать этого.

— Мне нужно дойти.

— Босиком.

Я с ужасом посмотрела вниз и облегчённо вздохнула, нужно идти по земле, не по углю, между огненными полосами было метра два. Правильное платье я утром выбрала: не широкое и подол недлинный.

— Глеб, я пошла. Не скучай, я скоро.

Вздохнула и с трудом разомкнула руки Глеба. Оборачиваться я не стала, а он ничего не сказал. Скинув на ходу туфли и шубку, я встала на дорогу, дорогу к моему сердцу, так Сельма сказала, пройду — и будет надежда. Страшно было до первого лабиринта, очень страшно: как только встала на дорогу, огонь вспыхнул и стал выше меня, я шла между двух огненных стен. Мне казалось, что я уже превратилась в поджаренную сосиску, так было жарко. Но удивительно, волосы не загорались, и кожа не покрылась волдырями, просто жара. Перед лабиринтом остановилась и вспомнила слова Сельмы, что я всё знаю и всё могу, закрыла на секунду глаза и пошла, спокойно пошла за своими ногами, я доверилась им, решила, что они лучше знают, как спастись. Выход из лабиринта появился совсем неожиданно для меня, просто в огненном кольце появился кусочек темноты и дорога. Второй лабиринт я ещё осознавала, помню, как вошла и как в огненном круге опять появилась дорога в темноте, остальные уже не понимала, просто шла и смотрела под ноги, чтобы не упасть. В горле пересохло, я дышала со свистом, слёзы лились из глаз, ноги горели от напряжения и раскаленной земли, как шла дальше не понимала совсем. Просто передвигала ноги, шаг за шагом, один шажок, ещё один шажок, всё медленней и медленней. А потом под ногами стали попадаться камни, острые как ножи, и я порезалась. Первый порез был очень болезненным, но останавливаться не стала, понимала — если остановлюсь, сразу упаду, поэтому шла дальше и порезов уже не чувствовала. Всё, выхода нет, кругом огонь, я даже несколько раз обошла вокруг и поняла — тупик, кругом огонь. От ужаса я подняла голову и посмотрела вверх, хотела закричать, но увидела звёзды, яркие звёзды на тёмном небе. И меня накрыла чернота.

Мне было больно, очень больно, ноги горели в огне, я пыталась сбить огонь, но кто-то мешал, удерживая ноги. Пришлось открыть глаза и посмотреть. Сельма, она мазала мои ноги мазью и что-то говорила, но слов я не разобрала. А ноги держал Олег, плотно схватив за колени. Он сразу заметил, что я открыла глаза и улыбнулся.

— Потерпи, совсем немного, сейчас будет легче, ты немного порезалась.

Действительно, стало легче, огонь стал мягче, потом совсем прошёл, и по коже разлилась прохлада. Сельма улыбнулась мне, но продолжала намазывать ноги мазью и приговаривать непонятные слова. Я свистящим шёпотом спросила:

— Прошла?

— Прошла, до конца прошла.

Олег улыбался мне и чуть покачивал головой, поражаясь моим подвигам. Я задала немой вопрос, и он сразу ответил:

— Глеба Сельма к тебе не пустила, он за дверью… ждёт.

Тут уже я улыбнулась, сильно, наверное, ждёт. Интересно все ли живы от его ожидания? Оказалось, что от моего платья остались только обгорелые тряпки, и Олаф принёс мне странную тунику из холста. Зрелище было самое, что ни на есть сказочное — в холщовой рубахе девица прошла все царства, и ноги об острые камни отбила, потому как мои были забинтованы теми же холщовыми повязками. В таком виде я предстала перед Глебом, когда Сельма разрешила ему войти. Он не сразу смог подойти ко мне, постоял у двери, опустив глаза, потом спросил у Сельмы:

— Сельма, что нужно ещё сделать?

— Ничего, можешь везти. Я приеду завтра. Глеб, отнесёшь Катю в машину, вернись.

Глеб, так и не подняв глаза, завернул меня в шубу и быстро перенёс в машину, уложил на заднее сиденье, закрепил ремень и ушёл. Я совершила подвиг, дошла, ноги оттоптала, среди камней шла, порезалась вся, а он слова не сказал!

Когда вернулся Глеб, я дошла до верхней точки кипения и решила молчать. Все слова я себе уже сказала, Глебу ни слова не осталось. А он их и не попросил. Машина взревела и только не взлетела от скорости, а разговаривать в таком гуле просто невозможно.

Проснулась я от солнечного лучика, который настойчиво светил в глаза. Я сначала махнула рукой, но лучик не испугался и продолжал светить, пришлось открыть глаза. Синева светилась так же, как лучик, ярко и настойчиво. Я забыла все свои решения, принятые вчера и сказала:

— Привет.

— Привет. Сельма уже приехала, тебе нужно сделать перевязку.

Всё вспомнив, я грозно свела брови, но сказать ничего не успела, Глеб приложил палец к моим губам.

— Потом, всё потом. Сейчас перевязка.

Глеб взял меня на руки, перенёс в гостиную и положил на диван, а сам отошёл к окну, сразу из его кабинета вышла Сельма.

— С пробуждением, хорошо, что ты так долго спала.

Она подошла ко мне и взяла за руку, улыбнулась:

— Всё хорошо, ты совершенно здорова, твой организм справился. Ты прошла огонь, и он тебя принял, пропустил. Расскажи, как ты шла?

— Ты же мне сказала, что я всё могу, вот я и решила довериться своим ногам, перестала думать, когда зашла в лабиринт. А после второго вообще ничего не помню, я даже не смотрела, куда иду, просто шла.

Сельма кивнула головой, как бы подтверждая какую-то свою мысль, подняла глаза на Глеба и сказала с мягкой улыбкой:

— Вот видишь, всё правильно, осталось ждать.

Потом погладила меня по щеке.

— Ты прошла все лабиринты огня, не остановилась, когда порезала ноги, ты их не видела, там кожи не было, свою кровь отдала огню, и он твою жертву принял. Теперь только от тебя самой зависит, когда ты силу свою разбудишь.

— А что я должна для этого сделать?

— Никто не знает.

Тогда безнадежно, ноги лучше меня самой всё знают, с руками сложнее, а с головой — безнадежно.

— Сельма, тогда ничего не получится.

Она рассмеялась тихим смехом, от него её совершенно круглое лицо всё сморщилось и стало совсем как в мультфильме.

— У тебя уже получилось столько всего, ты сама подумай, никто не выжил, а ты выжила. А с мутантами что делаешь? Сквозь огонь только жрецы огнепоклонников проходили, а ты у нас кто?

Сельма опять рассмеялась и погладила меня по щеке.

— А с этими друзьями что делаешь? Давай ноги твои посмотрим.

Лучше не смотреть. Хорошо, что я вчера сразу уснула в машине — как шла, на ногах не могла, это точно. То есть я увидела уже шрамы, глубокие шрамы по всем ступням.

— А почему всё так быстро заживает? Это твоя мазь?

— Катя, я ведьма, всё ведаю, всё могу. Скоро и шрамов не останется, только ты несколько дней не ступай на ноги. Глебу я уже сказала, но купаться можно.

А вот это меня порадовало, хорошо, что Сельма сама об этом сказала, Глеб добровольно меня в бассейн бы не пустил. Я посмотрела на него и показала язык, вот так, мне ведьма прописала! Он только вздохнул и опустил голову. Сельма опять намазала мне ноги непонятной мазью и шептала слова на непонятном языке, но огня не было, только лёгкая прохлада.

— Сельма, а почему холст на повязку?

— Он лучше всего держит заговоры, им можно всё вылечить. Я мазь оставлю, Глеб тебе завтра поменяет повязку сам. Заговоры завтра уже не нужны.

Она погладила меня своей мягкой тёплой ладошкой по щеке и повторила:

— Слушай себя, ты всё знаешь и можешь. Глебу я всё сказала. Сейчас он уже может быть с тобой рядом, и целоваться очень полезно.

Окончание фразы меня удивило, Сельма хитро на меня посмотрела, как заговорщица. Совсем не простая ведьма, ох, не простая. Глеб не удивился, судя по улыбке. А что значит — может быть рядом? Но задать этот вопрос я не успела, Сельма встала и попрощалась со мной, предлагая приезжать в гости. Уходя, она подмигнула мне, как молодая девушка. Глеб ушёл её проводить, и я осталась одна. Мне очень хотелось посмотреть в окно на море, и я уже решилась встать, как вошёл Олег.

— Не советую тебе этого делать, рано. Через три дня, не меньше, Сельма так сказала.

Он взял меня на руки и подошёл к окну. Яркое солнце освещало море и отражалось в нём миллионом огоньков, удивительно тихая погода для сезона штормов.

— Олег, а такая погода в это время здесь часто бывает?

— Сейчас сезон штормов и солнце редкость, все удивляются. Для тебя, наверное, иначе объяснить нельзя.

— Олег, вот погодой я ещё не управляю!

— Но скоро будешь, я уже не сомневаюсь. Я шёл вдоль твоей огненной дороги, твоё сердце забилось так ровно после первого лабиринта, что я решил, что что-то случилось, но ты двигалась совершенно спокойно, на одной скорости. До камней.

Он замолчал, а я лихорадочно вздохнула, он шёл рядом, если бы я знала, мне было бы легче.

— Неужели ты думала, что Глеб тебя одну отпустит в огонь? Ему нельзя было идти, Сельма запретила, он мог отнять у тебя энергию в любой момент, поэтому ему нужно было быть совершенно спокойным

Глеб на меня не смотрел вчера, не хотел, чтобы я видела его глаза. Я бы сразу поняла, что с ним что-то не то и стала допытываться.

— Поэтому он на тебя и не смотрел. Твое любопытство могло всё сбить. Но сердилась ты очень эффектно.

— Ты ему показал?!

— Что? Ты лежала и молчала.

— Ты сказал, что я до камней дошла спокойно, а потом? Я кричала, да?

— Нет, ни звука, только стонала каждый раз, когда резалась. И сердце твоё я перестал слышать, совсем. Только по стонам понимал, что ты жива.

— А как это? Я что, умерла тогда?

— Не знаю, но биение сердца и ток крови я услышал, только когда ты вошла в центр круга, оно забилось совершенно ровно, без сбоев.

— Может, оно у меня уже включилось, в смысле я его вернула?

— Сельма сказала, что это огонь тебя принимал так.

Ну да, огонь выключил сердце, посмотрел, подумал и решил — сойдёт. Олег рассмеялся, покачал головой и сквозь смех предупредил:

— Не надо так шутить с природными силами, могут не понять.

— Олег, я ничего не помню, после второго лабиринта совсем выключилась, только шла, не понимала, что делаю, совсем. Помню только жар, слёзы и боль в ногах. А ещё тёмное небо и звёзды.

— Катя, там каменный свод.

Это сказал Глеб. Олег повернулся к нему и передал меня с рук на руки.

— Как это свод каменный? Я же видела звёзды!

— Пора завтракать, или обедать, на твой выбор.

— Есть, поедать, кушать! А звёзды я видела!

— Я знаю.

Глеб занёс меня в спальню, спокойно снял с меня ночную рубашку и открыл дверь гардеробной.

— Что ты хочешь надеть?

Натянув на себя одеяло, я пролепетала:

— А ты теперь всегда одевать меня будешь?

— Три дня.

Мрачно посмотрев на него, я решила пока не спорить и указала:

— Вот то, зелёное. Остальное я сама!

Глеб усмехнулся и вышел. Ну да, я же была в холщовой тунике вечером, а проснулась в ночной рубашке, не Олег же меня переодевал. Три дня! Ни за что, он что, меня по всем местам на руках носить будет? Ему станется! А мне как это пережить? Надо что-то придумать и хоть иногда ходить на ногах, или научиться ходить на руках, или на голове. Буду ползать. Пойду, наконец, рыдать буду от боли, но пойду!

В дверь постучали, и вошёл Олег.

— Рыдать не надо, опасно для нас.

— Олег!

— Всё понял, подожди меня пару минут.

Хоть Олег меня понимает, я с надеждой кивнула и стала надевать платье. Он принёс ходунки, совсем как детские, только побольше, и крепились они на взрослого человека. Олег долго мне объяснял инструкцию по пользованию данным аппаратом, и я с трудом, но разобралась в конструкции ремней и креплений. Мы с Олегом так увлеклись этим сложным процессом, что я вздрогнула, когда услышала голос Глеба:

— Это что такое?

— Техническое доказательство свободы человека.

Олег удивился моему определению конструкции, но кивнул головой и сказал Глебу, объясняя свой поступок:

— Катя попросила.

— А ты и плавать в этом будешь?

— Нет, в бассейн меня отнесёшь ты. Если я смогу это снять.

Они оба расхохотались, и Олег повернул меня к зеркалу. О, ужас! Вся в ремнях, с задранной юбкой, я на этих ходунках смотрелась как жук, запутавшийся в паутине. Зато свобода передвижения! Ещё бы Олег объяснил, как на этой конструкции двигаться, когда ноги не достают до пола.

— Мы тебя катить будем.

Я сердито посмотрела на Олега — справлюсь, научусь, вот поем и научусь. На завтрак Глеб нёс меня на руках вместе с конструкцией, правда, долго примерялся, как меня на руки взять. Олег получил массу удовольствия, всё советы давал.

Ела я стоя. Глеб наблюдал за мной с улыбкой, а Олег только головой покачивал. После обеда, или завтрака, я закурила сигарету и заявила, что теперь пойду тренироваться двигаться на ходунках, а потом бассейн. Глеб тяжело вздохнул и кивнул Олегу, тот сразу ушёл.

— Давай я тебя избавлю от этой конструкции, нести неудобно.

— А как я тренироваться буду?

— Я потом принесу.

Пришлось согласиться, Глеб несколькими движениями снял с меня все ремни и унёс в комнату. В комнате сидела Лея.

— Лея! Как ты здесь оказалась? Как хорошо, что ты здесь!

— Здравствуй. Я всё время была рядом.

— Как рядом?

Лея оглянулась на Глеба, и он кивнул, рассказывай, а сам ушёл.

11

Оказалось, Лея всё время находилась в машине сопровождения, а вчера стояла недалеко от Глеба и видела мой поход в огонь. Как я была ей рада, но Глеб, ни разу не проговорился, что Лея здесь, и Олег тоже, конспираторы те ещё.

— Глеб поставил мне задачу контролировать твоё состояние и сразу сказать ему или вмешаться при необходимости. С тобой всё было хорошо, до вчерашнего вечера.

Она замолчала и лишь погладила меня по руке.

— Но всё прошло, ноги целы, сердце на месте. Ты мне сейчас нужна, не хочу, чтобы Глеб эти три дня всё время меня носил на руках.

Лея улыбнулась, и я сразу обратила внимание, как она изменилась. Неужели они так быстро растут или это я хотела видеть в ней маленькую девочку? Передо мной сидела невысокая стройная и симпатичная, даже очень, девушка.

— Ты так изменилась за эти дни, повзрослела.

— Так бывает, Самуил что-то мне дал в дорогу, укол сделал, и я стала расти. Теперь я стала ещё сильнее.

Она взглядом попросила разрешения и легко подняла меня на руки. Я облегчённо вздохнула, теперь я уже спокойно могу идти плавать в бассейн. То есть Глеб отнесёт, у меня к нему много вопросов. Лея помогла мне переодеться, и я позвала Глеба.

— Глеб, хочу в бассейн купаться.

Он появился практически сразу и сказал тоном генерала:

— Лея, пост один.

Лея вытянулась как солдат. Тоненький солдатик, правда, силы невозможной для человека. Уже по дороге в бассейн, а Глеб шёл медленно, спокойным шагом переступая все ступеньки, я спросила:

— Почему пост один?

— Ты пост один. Главный. Она будет в твоей спальне.

— А мы никуда не поедем, пока у меня не заживут ноги?

— А ты бы хотела остаться?

— Если есть возможность по твоим делам, ещё хотя бы на день.

— Море?

— Море, здесь такой бассейн, и Сельма сказала, что можно.

— Хорошо, полетим завтра вечером.

Глеб посадил меня на скамейку и стал осторожно снимать повязку на ногах. Мазь впиталась и рубцы стали уже не такими красными. Ведьма есть ведьма, пошептала и всё излечилось. Глеб осторожно коснулся кончиками пальцев красной кожи рубцов, а потом стал целовать их, нежно-нежно, едва касаясь губами. Мне очень хотелось обнять его, поцеловать, но я сдерживала себя, как он сейчас держал себя. Я поражалась ему, его внутренней силе, силе способной сопротивляться его природной сущности. Мой поступок вчера казался мне уже и не подвигом совсем по сравнению с тем, как Глеб каждый день борется с собой.

Он поднял на меня глаза:

— Как ты смогла?

— Не знаю, я просто шла, нельзя было остановиться, нельзя и всё. Я почувствовала только первые порезы, а дальше шла уже… даже не знаю, как. А звёзды я видела, это я точно помню, потом потеряла сознание.

— Я знаю.

Удерживая мои ноги на руках, он чуть поглаживал их пальцами.

— Больно?

— Нет, сейчас совсем не больно. Всё уже заживает, на мне всё хорошо заживает, как на кошке. А когда ведьма лечит, то ещё быстрее.

Глеб засмеялся, но очень грустно, в глазах плескались боль и тоска.

— Всё хорошо, всё уже прошло, но я хочу тебе признаться: до первого лабиринта я так боялась, еле шла от страха, внутри всё колыхалось, как огонь рядом сверкал, волнами. А потом страх ушёл, как перестала думать куда идти, доверилась ногам, и они сами пошли. Представляешь, мои ноги умнее меня.

Он замер, потом расхохотался так, что эхо разнеслось по всему замку, даже голову откинул назад.

— Это же твои ноги, значит это ты, ты умная вместе с ногами. У тебя даже ноги умные.

Ну да, если голову отключить, думать приходится ногам и думают они лучше головы. Я погладила его по волосам и Глеб замер. Глаза стали синими и прозрачными, а когда я провела по щеке рукой, он поднялся, взял меня на руки, поцеловал долгожданно, соскучившись по моим губам, по мне, как будто меня долго не было, и мы только встретились. Он целовал мое лицо, волосы, опять губы и как будто не мог остановиться, он действительно скучал, будто потерял, а теперь встретил, и вся его тоска сейчас изливалась на меня. Но вот Глеб тяжело вздохнул и опустил меня на скамейку, а сам отошёл и отвернулся. Я молчала и ждала, когда он справится с собой и вернётся ко мне, но он так и стоял, не оборачиваясь.

— Глеб, что случилось? Скажи мне, я пойму, только скажи.

Его плечи опустились, и он как-то весь сжался.

— Я забыл тебя.

Во мне всё замерло, только что целовал, и вдруг забыл, как это возможно? Зачем?! Что такого произошло, пока я подвиг совершала, что он меня забыл? А сейчас тогда что было? И зачем? А, может, как я память потерял? Но он же меня помнит, Олег рассказал? А вдруг уже надоела? Со всеми своими разборками и сложностями? После Парижа? Все эти мысли пронеслись в моей голове за мгновение, а сама я сидела как статуя Адеодаты, не в состоянии что-либо сказать. Глеб обернулся и мгновенно оказался у моих ног, он смотрел мне в глаза, пытаясь что-то увидеть в них, что-то такое, очень важное для себя, без чего ему жизни нет. Я даже испугалась этого взгляда.

— Как забыл? Почему?

— Сельма сказала, что я могу тебя погубить в огне. Таких как я огонь не принимает, только людей.

— И ты смог меня забыть? Совсем, а сейчас что было? Я теперь тебе не нужна совсем, никогда?

Слёзы хлынули из глаз потоком, я задохнулась в них и закрыла лицо руками от бессилия. Глеб взял мои руки и стал целовать.

— Сельма предупредила меня, что если я буду думать о тебе, то погублю в огне. И я заставил себя забыть.

Как это — забыть? Как можно заставить себя забыть? Но он же целовал меня перед огнем, в столовой, в темноте. Он целовал в темноте и прощался со мной, перед тем как забыть. А потом никак не отреагировал на то, что я пошла в огонь, ему уже было всё равно. Я встала со скамейки, но Глеб сразу подхватил меня на руки.

— Тебе нельзя, не вставай на ноги.

— Опусти меня в воду. Пожалуйста, Глеб, я прошу тебя, отпусти меня.

Он постоял, прижимая меня к себе, но потом бережно опустил в воду. И я сразу пошла ко дну, солдатиком, даже не пытаясь сопротивляться, пока руки Глеба не дернули меня за плечо и не достали из воды. Я не успела захлебнуться, потому что не дышала. Глеб положил меня на скамейку и стал разминать грудь, чтобы я стала дышать. Ниоткуда появился Олег и сильно меня встряхнул за плечи, ударил по щеке, я застонала и задышала.

— Прекрати истерику, подумаешь, утопиться захотела, не в первый раз, опыт есть. Глеб, давай дно поднимем, полметра оставим, пусть ползает. Всё, дышишь, хорошо, только на ноги не вставай.

И я пришла в себя, задышала хрипло, тяжело, взахлёб и замахала руками, пытаясь себе помочь дышать. Когда я немного отдышалась и смогла говорить, то сразу спросила:

— И надолго ты меня забыл?

Олег даже на пол упал от хохота, и Глеб облегчённо засмеялся.

— Катя, тебя забыть просто невозможно, ты зря топилась — надо было ногам дать возможность сначала подумать, а ты голове позволила. Глеб, у меня большой опыт доставания Кати из бассейна.

— Она уже пыталась?

— Было дело, только тортом можно спасти. Катя, я пошёл чай заваривать и торт у нас есть.

Олег встал и мгновенно исчез. Глеб сидел рядом и смотрел на меня взглядом полным боли. А я действительно успокоилась, вода смыла все страхи.

— Глеб, всё, всё прошло. Теперь расскажи мне, как ты меня помнишь?

— Странное ощущение, я сегодня уже лучше помню. Может, не все события, но я помню, как ты мне дорога. Когда ты с Сельмой разговаривала, я много что сразу вспомнил, она, наверное, что-то сделала, хотя на таких как мы не действуют заговоры. И когда утром коснулся твоих губ, сразу вспомнил, что целовал тебя.

А я сразу вспомнила её слова.

— Поцелуй меня.

Ах, Сельма, молодец, не могла прямо сказать. Глеб поднял на меня глаза и долго смотрел, потом осознал, что поцелуй — не просто поцелуй и сразу взял меня на руки, стал целовать и прижимать к себе всё сильнее, пока я не обмякла в его руках от боли во всём организме. Глеб вздрогнул, сразу остановился, разжал объятия и с волнением посмотрел на меня, я слабо улыбнулась, теперь не только ходить, стоять и лежать будет больно. Придётся дозировать возвращение памяти, во избежание.

— Я помню это, помню, но я опять сделал тебе больно, прости.

— Глеб, опусти меня в воду, мне будет легче, не так больно.

Но он меня не отпускал, так и сидел, держал меня на коленях.

— Глеб, я больше не буду топиться, честное слово, я просто побуду в воде, рядом с бортиком, а ты мне всё расскажешь. Ну, Глеб, я не буду топиться, после такого поцелуя не топятся.

Глеб мрачно на меня посмотрел, вздохнул, всё равно уже мокрый, да и захочет достать из воды — достанет.

— Глеб, ну прошу тебя, Сельма разрешила.

Он решился и медленно опустил меня в воду, а сам сел на бортик с твёрдым намерением сразу меня схватить, если я только сделаю попытку уйти глубже, чем он считает возможным. Чтобы уж не сомневался во мне, я взяла его за руку и сразу спросила:

— А разве это возможно, самому решить, что забыть в своей жизни? Ты забыл всё-всё, как я?

— Нет, не так. Мы можем исключить из памяти, как бы стереть часть жизни. И я стер всё, что касается тебя. Пока мы шли по тропинке, когда вспыхнула дорога, уже не помнил, кто ты.

— Но ты меня обнял, когда появилась дорога.

— Этого я не помню.

— И теперь как всё вернуть?

— Олег тебя принёс, всю в крови, и сказал, что эта женщина самое дорогое, что есть в моей жизни. И картинку показал.

— Какую?

— Как ты мне кровь отдаёшь. Я понял, что должен всё вспомнить.

— Что он тебе ещё показал?

— Многое, всю ночь картинки смотрел. Вылезай, Олег чай пить зовёт.

Глеб одним движением достал меня из воды, причём успел обнять прямо в воде.

— Катя, я всё вспомню, я знаю практически всё, что смог мне показать Олег, остальное вспомню. Не бойся меня.

Я постучала кулачком по его глупой башке.

— Никогда я тебя не боялась, ты это вспомни, никогда.

Пока я переодевалась, Глеб у себя в кабинете долго говорил по телефону, и мне даже пришлось его ждать.

— Ты была в ярком жёлтом платье в тот день?

— Да, ты назвал меня лучом в темноте. Ты вспомнил?

Глеб кивнул и сразу подошёл ко мне, но вспомнил о моих помятых плечах и остановился.

— Я тебя поцеловал.

Мне осталось только кивнуть головой.

— Лея, как у Кати с энергией?

Лея, сразу вставшая у окна, как только вошёл Глеб, ответила.

— Всё хорошо, я немного добавила, но всё хорошо.

Глеб подхватил меня на руки и пошёл в столовую. Ему нравилось нести меня на руках, или он вспоминает свои ощущения?

— Почему ты идёшь медленно?

— Мне нравится, я помню, как носил тебя на руках. И мне нравится тебя целовать.

Не останавливаясь, он коснулся моих губ, потом тихо засмеялся:

— Мне есть что вспомнить, я знаю.

А я постучала кулачком по его груди:

— Вот не буду тебе помогать вспомнить, сам вспоминай.

Глеб хитро на меня посмотрел, посадил на ступеньку, приподнял подол платья и поцеловал коленку. Долго смотрел на меня и провел пальцем по шее. Синева буйствовала в его глазах, он действительно вспомнил — коленку, душ, своё восприятие моего тела. А меня? Помнит ли он меня? Эта мысль обожгла, он знает, что я люблю его, но как он теперь на самом деле относится ко мне? У меня уже появилась надежда, что Глеб любит меня, он сам говорил, что я его сбывшаяся мечта, а теперь? Что теперь? Синева глаз была прежней, но что теперь за этой синевой? Благодарность за спасение? За возможность ощущать жизнь в виде моей коленки? Он опять поцеловал её, погладил ладонью и неожиданно крепко сжал, но быстро убрал руку и опустил глаза. Глеб тяжело вздохнул, поднял меня на руки и мгновенно перенёс в столовую. Там уже сидел Олег с чайником своего удивительного чая. Он нам улыбнулся, но сразу почувствовал напряжение и ничего не сказал, только налил мне чай в чашку и подал сигарету. Он долго молчал, о чём-то раздумывая, потом вдруг улыбнулся:

— Катя, ты помнишь, как мы тебя убеждали, что ты на самом деле вышла замуж за Глеба, тогда тебя только платье и впечатлило.

Глеб сидел напротив меня и смотрел не мигая, казалось, что он меня не видел, думал о чём-то своем. Неожиданно он вскочил и исчез. Мы с Олегом переглянулись, он тоже не понял, что произошло, как Глеб снова появился с полотенцем в руках, подумал, подхватил меня на руки и перенёс к бассейну.

— Катя, мне нужно почувствовать одно воспоминание.

Я не успела уточнить какое, как Глеб опустил меня в воду, только намочил, не отпуская с рук и сразу достал. Не успев даже охнуть, я сидела перед ним совершенно мокрая, а он смотрел на меня.

— Платье, не было платья…

— Глеб!

Мгновение и платья на мне не было. Он обернул меня полотенцем и взял на руки.

— Я вытирал тебя полотенцем перед свадьбой. Самое яркое впечатление, я тебя не чувствовал, но страстно желал. Мечтал о том дне, когда ты захочешь моего поцелуя. Ты моя мечта, невероятная мечта, которая сбылась.

Его слова меня поразили, неужели он так быстро всё вспомнил? Глеб держал меня нежно, но очень властно, как муж.

— Ты всё вспомнил?

— Ещё не всё, я вычислил главное, остальное придёт.

Генерал. Он вычисляет свои чувства ко мне, как движение войск противника, тоже мне стратег, а мне что с его стратегией делать? Я попыталась пошевелиться на его руках, но ничего не получилось, он держал меня слишком крепко.

— Ты для меня единственная, мечта, и я эту мечту никому и никогда не отдам, даже не пытайся от меня уйти.

— Ты сам предлагал мне свободу, когда я теряла память.

— Да, Олег мне показал.

И всё, никакого комментария своего поступка. Пожалуй, сейчас он не стал бы мне предлагать никакой свободы.

— Ты меня сразу в сейф посадишь? Как домой приедем?

— Зачем?

— Чтобы я никуда не делась.

— Нет, никакого сейфа не нужно.

И опять никакого продолжения мысли, стоит и о чём-то думает. Что он вспоминает, и чем мне это грозит, очередным купанием? В лучшем случае.

— Глеб, я не допила чай, давай вернёмся, только мне надо переодеться.

— Тебе было плохо во дворце?

— Почему, хорошо…

— Плохо, тяжело. Мы переедем в другой.

И опять я не успела ничего ответить, как он мгновенно перенёс меня в спальню и приказал Лее:

— Переодень.

А сам исчез. Практически в шоковом состоянии я сидела на кровати и думала о том, что надо как-то научиться жить с новым Глебом. Посмотрела на Лею и спросила:

— Он что, всегда такой?

— Какой?

— Генерал.

— Он всегда командор.

Значит, этого только я не замечала. А, может, он прав, и действительно нам пора начать новую жизнь на новом месте? Генерал, оно конечно — генерал, но мы тоже не лыком шиты, не такого Глеба видали. Когда он вернулся за мной, я была ещё не одета, сидела в задумчивости перед тремя разложенными платьями.

— Ты ещё не одета?

— Никак выбрать не могу, хочу тебе понравиться, а выбрать не могу. Скажи, тебе что на мне…

Взгляд, который Глеб бросил на Лею, остановил меня.

— Глеб, Лея не причём, она не может мне помочь в выборе платья. Его выбираю я, а я пока ни на каком из них не остановилась. Так что тебе больше нравится?

Ты, конечно, генерал, вот и командуй. А я смотрела на него совершенно невинными глазами, это вам, сверхчеловекам, не повезло, глаза сразу выдают, а мы обычные, всё можем. Глеб указал на одно из них, даже не посмотрел.

— Хорошо, подожди минуточку, я скоро.

Скоро не получилось, а украшение? А волосы? Жаль, я косметикой не пользуюсь, ещё на пару часов бы хватило. Когда я всё-таки была готова, несмотря на все старания, и позвала Глеба, он зашёл и со смехом пригласил на ужин. А ведь, понял все мои хитрости, теперь, пожалуй, весь этот невероятный ум будет направлен на меня во всей своей мощи. Может, и поймёт что обо мне, потом мне же и расскажет. В столовой нас ждал Олаф.

— Катя, добрый вечер, рад тебя видеть.

— Здравствуй Олаф.

— Как твои ноги?

— Всё хорошо заживает, спасибо Сельме. Уже, пожалуй, завтра буду ходить.

— Послезавтра.

Тон Глеба был непререкаем, но Олаф только улыбнулся, понимал, что всё между нами двумя непредсказуемо.

— Я пришёл высказать тебе своё восхищение. То, что ты смогла сделать не просто поражает, тебя единственную на моей памяти принял огонь, больше никто не смог пройти, все погибали в первом лабиринте. В тебе есть древняя сила, и эта сила помогла пережить передачу энергии Глебу. Теперь я в этом уже не сомневаюсь. Сельма говорит, что тебе нужно эту силу осознать и вся твоя энергия восстановится.

— Только с этим проблемы, Олаф, с осознанием. Я не имею никакого представления как её осознать.

Олаф улыбнулся, потом рассмеялся, посмотрел на мрачного Глеба:

— Катя, ты такой интересный человек, неожиданный, я таких не встречал. Тебе не страшно ничего, ты всё сможешь. Осознание — процесс индивидуально… парный.

Он опять с улыбкой посмотрел на Глеба, который пытался понять странное определение осознания, даже лоб наморщил. Я рассмеялась, поняла намёк Олафа.

— Олаф, мне очень понравились все выступления твоих воспитанников, я понимаю, они могут значительно больше. Когда-нибудь, когда я осознаю свои силы, я надеюсь, мне удастся ещё раз посмотреть на них в полной их красоте.

Глеб высоко приподнял бровь, выражая этим своё сомнение в самой возможности такого поступка. Посмотрим, посмотрим, я уже сама хочу осознать свои непонятные силы.

— Сельма просила передать тебе — с лечением торопиться не нужно, пусть всё заживает само всяким лечением.

Олаф опять улыбнулся, и я поняла, о чём он — лечение Глеба в его забытье. Ну, здесь всё сложнее, генералы они сами пути движения войск определяют.

— В лечении всегда помощь важна, даже если это просто прикосновение.

Глеб внимательно смотрел на Олафа и продолжал думать. Хорошо, пусть думает, ему это полезно. Мне думать вредно, Виктор не раз об этом говорил. Будем слушать свои эмоции, они чаще всего оказываются правы, ноги ещё, они тоже знают куда идти, смотришь — по частям и соберу свои силы. Олаф удовлетворенно кивнул, я всё поняла.

— Вы завтра уезжаете, мне Глеб сказал. Может получиться так, что я скоро приеду к вам по делам школы.

— Я буду рада тебя видеть, как раз подготовим концерт, а то пока некогда было им заниматься, вернусь и снова с Леей начнём подготовку.

— И я услышу твоё пение.

— Олаф, это очень громко сказано, так, изображение, но что-нибудь может быть я и спою.

— Ты давно обещала спеть.

Глеб сказал это неожиданно мягко, совершенно не как генерал, как обычный, знакомый мне Глеб. И я неожиданно для себя решилась.

Я о прошлом теперь не мечтаю, и мне прошлого больше не жаль,

Только много и много напомнит эта темно-вишневая шаль.

В этой шали я с ним повстречалась, и любимой меня он назвал,

Я стыдливо лицо закрывала, а он нежно меня целовал.

Говорил мне: «Прощай, дорогая, расставаться с тобою мне жаль,

Как к лицу тебе, слышишь, родная, эта темно-вишневая шаль».

Я о прошлом теперь не мечтаю, только сердце сдавила печаль,

И я молча к груди прижимаю эту темно-вишневую шаль.

И я молча к груди прижимаю эту темно-вишневую шаль.

И что такого в моём пении, это же так, почти речитатив, без музыки, я и мелодию-то едва удерживаю, и то не очень правильно, сама слышу, где привираю. Они сидели как две статуи: Глеб бледный, почти прозрачный, даже прожилок на лице не видно, а Олаф совсем глаза закрыл, как будто слова впитывал, как энергию.

— Глеб, ты мне когда-то шаль дарил, только белую, она меня от всякого зла должна уберегать. Вот я этот романс и вспомнила.

Он встрепенулся от своей недвижимости, странно на меня посмотрел и сказал голосом генерала:

— Лея, шаль.

Лея появилась почти мгновенно, протянула мне шаль и исчезла. Я чуть со стула не упала — он возит везде, по всем Европам эту шаль?

— Ты её возил с собой?

— Она всегда была в нашей машине.

— Значит, ты помнишь, когда ты её мне дарил?

— Нет, пока нет, я нашел её в машине, понял, что она должна что-то значить для нас, и показал Лее.

Вот это организация мышления. Интересно, надо посмотреть, что там ещё есть ценного, я никогда не заглядывала в багажник, оказывается — зря не заглядывала. Он всё кругом посмотрел, проанализировал, сделал выводы и теперь действует. А я в своём беспамятстве даже дворец толком не обошла. Хотя в замке было тепло, я с удовольствием завернулась в шаль, пусть от всего оберегает.

— Олаф, ты теперь понял, что моё исполнение совсем не так интересно, как говорили, мне лучше помолчать лишний раз, чем звуки издавать.

— Ты совсем не права, в твоём исполнении есть энергия, чувство, ты сердцем поёшь.

Опять в его глазах появилась эта пронзительная тоска, и я решила его хоть немного отвлечь от грустных мыслей. Вспомнила одну песенку современной певицы и решила её напеть, правда не знала всех слов, и получился совершенный экспромт.

А знаешь, всё ещё будет, южный ветер ещё подует

И весну ещё наколдует, и память перелистает.

И встретиться нас заставит, и встретиться нас заставит,

И ещё меня на рассвете губы твои разбудят.

Счастье, что оно, та же птица, упустишь и не поймаешь,

А в клетке ему томиться тоже ведь не годится,

Трудно с ним, понимаешь.

Понимаешь, всё ещё будет, в сто концов убегают рельсы,

Самолёты уходят в рейсы, корабли снимаются с якоря.

Если б помнили это люди, если б помнили это люди,

Чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали.

Последний куплет я совсем не помнила, что-то вроде куда-то отпущу и будем праздновать встречу. Я рассмеялась и честно призналась, что последний куплет не помню. Олаф улыбнулся, понял, что это я его пытаюсь развеселить.

— Олаф, только ты не воспринимай мои песенки с точки зрения исполнения, я эту песню так переврала в мелодии, что лучше бы просто текстом прочитала. Вот на концерте Лея петь будет, это уже совершенно другое, она правильно поёт, ты же слышал, голос исключительный.

Глеб смотрел на меня и так плотно молчал, что воздух вокруг него загустел. Олаф на него несколько раз искоса посмотрел, но мне улыбнулся ободряюще, мол, всё правильно, так действуй.

— Мне пора. Катя, я очень надеюсь, что мы с тобой скоро встретимся.

— До свидания, Олаф, мне очень понравился твой подарок, здесь мне хорошо. Мы будем сюда приезжать иногда, правда, Глеб?

— Будем.

Глеб таким тоном это сказал, что, пожалуй, мне за это придётся бороться. Но Олаф никак не отреагировал на тон Глеба, только улыбнулся понимающе.

— Лея.

Она сразу появилась и уже хотела меня взять на руки, но Глеб её остановил:

— Будь здесь.

А сам ушёл проводить Олафа. Даже в собственном замке, где охраны неизвестно сколько, это которую я не вижу совсем, где он сам рядом, где-то Олег, а где Олег?

— Лея, ты не знаешь, где Олег?

— Нет, он уехал. Ты так хорошо пела.

— Лея, даже не думай этот ужас повторить, Андрей найдёт тебе нормальное исполнение.

— Олаф прав, ты сердцем поёшь, мне так никогда не спеть. От тебя энергия идёт в этот момент, я помню. Дай руку.

И сразу вскинула на меня глаза.

— Лея, нет, не может быть. Всё хорошо, я чувствую себя хорошо.

— Ты потеряла много энергии, когда пела.

— Значит, петь пока Катя не будет.

Я только тяжело вздохнула.

— Значит, будем купаться. Глеб, я в бассейн.

Он мрачно смотрел на Лею, и этот взгляд мне не понравился.

— Глеб ты меня отнесёшь или Лея?

— Я.

Лея сразу исчезла. Он нёс меня, бережно прижав к себе, очень медленно, о чём-то думал. Неожиданно остановился и спросил:

— Катя, что я сделал в нашем прошлом, что ты не хочешь его вспоминать? Кроме передачи энергии.

— Глеб, это слова романса, он написан двести лет назад.

— Я чувствовал тебя, ты страдала, когда пела.

— Мы не всегда понимали друг друга, но я не отдам ни одного мгновения из нашего прошлого.

Он так и стоял, не двигаясь, замер от какой-то мысли или воспоминания.

— Почему ты плакала в зеркальном зале?

— Когда?

— Ты плакала, давно. Я тебе потом о вирусе рассказал.

Не сразу я вспомнила этот давний момент, а когда вспомнила, то не знала, как объяснить ему свои слезы. Глеб стоял и ждал, он смотрел на меня сверху синим взглядом и ждал. Зачем ему это?

— Ты уже так далеко помнишь?

— Да. Так почему ты плакала? Я тебя обидел?

— Нет, ты ни в чём не виноват, это я сама.

— Что — сама, просто так заплакала?

— Я тогда поняла, что такой как ты…

— Какой? Монстр? Убийца? Какой?

— Нет, совсем не то! Я никогда о тебе так не думала, никогда, понимаешь! Я тогда увидела нас в зеркале рядом и поняла, что ты никогда не сможешь полюбить меня! Просто полюбить, как женщину, что я для тебя навсегда останусь сосудом с энергией!

Я почти кричала, потом сразу сникла и спрятала лицо на его груди. Во мне всё дрожало, страх, который я тогда испытала, вернулся страшным ледяным комом, но не успел задержаться в груди, Глеб лихорадочно вздохнул и поцеловал меня. Он прижимал меня к себе и целовал, обнимал всем своим телом, как бы прикрыл меня собой. Ещё пара секунд и я стану маленьким кусочком шницеля, но Глеб смог остановиться и расслабил свои объятия.

— Прости.

Обычный голос, тот самый, который уже говорил так после поцелуя.

— Сильно больно?

Едва дыша, я не знала, как собрать руки и ноги, зажатые руками Глеба, с трудом прошептала:

— Спасёт только вода.

12

Я плавала уже долго, Глеб только считал время, сидел, опустив ноги в воду.

— Ты даже не рыба, я это помню, не пугайся, ты сама вода, какая-то её часть, поэтому ты в ней как в себе.

— Ты понял, что сказал? Как я могу быть сама в себе?

Очередной раз нырнув, я поплыла в темноту дна, и очередной раз Глеб достал меня, не дав возможности погрузиться глубже, чем он рассчитал.

— Если ты не хочешь, чтобы этот бассейн заасфальтировали совсем, даже не пытайся. И тебе пора отдыхать.

Спорить было уже бесполезно, пять споров о времени купания довели Глеба до состояния генерала. Он посадил меня на скамейку и обернул полотенцем. Теперь полотенце для него стало предметом эротического воспоминания, ну я так решила, потому что он замер и стал меня целовать, стараясь не трогать плечи. Я обняла его за шею, прижалась к нему, и полотенце съехало, Глеб резко встал и прижал меня к себе так сильно, что я застонала от боли. Пришла в себя я уже в воде, Глеб держал меня на руках и как-то умудрялся не тонуть. Он облегчённо вздохнул и сказал:

— Придется поцелуи отменить, пока. Ненадолго.

И сразу поцеловал, только очень нежно, едва касаясь. И мы ушли под воду, во время поцелуя он тоже не может собой владеть, хоть и сверхчеловек. Как он выбрался из воды, я так и не поняла, мы просто вылетели и сразу оказались за бортиком, все забрызгав вокруг водой. Я расхохоталась от брызг, поцелуев, рук Глеба, его безнадежной попытки отказаться от поцелуев.

Лея долго держала меня за руки и убеждала, что петь мне пока нельзя, ещё что-то нельзя, список оказался большим.

— Лея, а дышать можно? Ты только… ну да, он уже слышал.

Я решила не переживать о том, что Глеб придумает на завтрашний день, хотя догадываюсь, что это будет постельный режим на весь день, до отъезда. Но ведь постельный режим может быть и в бассейне, там даже удобнее.

Лея закрыла шторы, чтобы солнце не могло меня разбудить, и я проспала до обеда. Меня разбудил Глеб.

— И ещё тебя на рассвете губы мои разбудят.

Утренний поцелуй. Он вспомнил, значит, всё хорошо.

— Завтрак ждёт, потом мы выезжаем.

— А…

— Бассейн отменяется. У нас окно вылета. Я зайду за тобой через пару минут, тебе ещё перевязку надо сделать.

Все эти пару минут я кипела как чайник, но сопротивляться Лее, которая помогала мне одеться, не могла. Она может из-за меня пострадать, это я уже понимала. Но высказать то, что думала, я могла:

— Конечно, из Парижа три окна вылета было, а тут одно, и только сейчас, завтра уже никак нельзя. И спала я полдня, разбудить не мог, сказал бы, вставай, искупайся, а то вылетаем рано! Сейчас привяжет к машине и понесётся как крейсер, а мне опять спи! Даже в окно машины посмотреть не могу, как в сейфе еду, темнота одна!

— Катя, что такое случилось, пока меня не было?

Олег стоял у двери и улыбался.

— Олег, только не говори мне, что окно одно, и вылететь позже мы не можем.

— Ты вчера накупалась на год вперед. Сколько раз ты пыталась достать до дна? Всё, лимит, пожалуй, вышел… ну, так Глеб решил. Тебе силы нужны до дома добраться: если что, как мы тебе бассейн с такой водой найдём? Разве только посередине моря выбросить из самолета. Ты умеешь прыгать с парашютом?

— С вами спорить, а ты где был?

— Дела.

Можно было не спрашивать, Олег только улыбнулся. Почти сразу вошёл Глеб:

— Лея, свободна.

Олег тоже сразу вышел. Я плотно сжала губы, но Глеб меня остановил одной фразой:

— Катя, я всё слышал и знаю твоё мнение, но мы вылетаем именно сегодня.

Он сел на пол, достал из кармана баночку из непонятного золотистого металла и посмотрел на меня, мне пришлось подать ногу. Ведьма, Сельма действительно ведьма. Вчера я решила не снимать повязки во время купания, и они удержалась на ногах, хотя никаких видимых креплений на холсте не было. И высохли повязки очень быстро. Удивительно, прошло всего два дня после моего огненного путешествия по камням, а раны практически зажили. Глеб проводил пальцем по каждому шраму, целовал его, только потом намазывал мазью, пахнущей невероятно вкусно, но совершенно непонятно чем. Утренний поцелуй ног, почти как поцелуй коленки в ванне, пережить сложно, если ты слабая человеческая женщина, а не сверхчеловек. Забыв все свои претензии, я только пыталась удержать себя и не прижаться к этой голове, нагнувшейся к моим ногам. Глеб завернул последнюю полоску холста и поднял на меня глаза:

— Как ты смогла пройти, как такую боль выдержала?

— Не знаю, не думала тогда ни о чём, просто шла, знала, если остановлюсь, всё — упаду.

— Я бы не смог смотреть, как ты идёшь в огонь, Сельма права, я бы тебя погубил.

— Всё закончилось, ноги заживают, может и сила моя невероятная когда-нибудь во мне проявится. Вот тогда я уже…

— Тогда и посмотрим. Пошли обедать, скоро выезжаем.

Глеб стремительно подхватил меня на руки и перенёс в столовую. Олег уже ждал, и чай был готов. Они долго обсуждали что-то, иногда посматривая на меня, а я даже сердиться на них не могла. Глеб был тот же, и в то же время совершенно другой. Я, наверное, действительно не знала его, и пока даже не очень понимаю, как к этому новому Глебу относиться. Все говорили мне, что он меня бережёт от их мира и от себя тоже, не хочет показать себя настоящего, я имею в виду не монстра, как он пытался мне доказать, а именно сегодняшнего Глеба — командора и генерала всех войск. И сейчас у меня есть, пусть маленькая, возможность на него такого посмотреть. Пока он ещё не всё помнит, и пока не определился в своём истинном отношении ко мне — поэтому он таков, какой есть на самом деле.

Странно, но более жёсткий взгляд, напряжённое лицо и властный голос только подчеркивали его красоту. Глеб сидел на диване совершенно расслабленно, но при этом так, что мог вскочить мгновенно в любом направлении, я поняла это женским чутьем, даже не потому, что знаю его возможности, это была поза воина. Он абсолютный воин во всём — как говорит, как смотрит, как думает. В последнее время, в Париже и здесь в Норвегии я совершенно забыла о нём как воине, а он им является всегда. Хотела видеть влюблённого мужчину, и видела такового, хотела видеть и видела. Смокинг в Париже подчеркнул это, но я тогда больше думала о своих чувствах и опять же, хотела видеть только влюблённого мужчину, не воина. Я сразу представила его в смокинге, свои мысли тогда, о невозможности стоять рядом с ним даже в шикарном бальном платье, таков он был настоящий. И эти мысли, а, может, воспоминание о сцене в зеркальном зале, когда я совершенно чётко поняла, что он никогда не сможет полюбить меня как женщину, опять придавили большой бетонной плитой. Он стал чувствовать меня физически, целуя меня сейчас, он вспоминает свои ощущения, восстанавливает чувственность и пока это работает только на мне. Пока.

— Катя, о чём ты так задумалась? Ты даже мой чай не пьёшь, что случилось?

— Всё хорошо, так, мысли.

— Когда ты говоришь, всё хорошо, значить не хочешь сказать. Что случилось?

Глеб очень внимательно смотрел на меня, пытаясь понять, о чём я думаю, ожидая ответа на свой вопрос. На этот раз даже Олег не смог прочитать мои мысли, по глазам поняла, беспокойным.

— Не расстраивайся, в Италии тоже хороший бассейн, всего день подождать и снова как рыба будешь плавать. Глеб углубит тебе бассейны во всех дворцах, будешь переезжать и измерять глубину.

— Я не расстраиваюсь. Глеб, мне нужно переодеться в дорогу. Как долго мы будем ехать?

— Несколько часов.

— Хорошо. Пять минут, и я буду готова.

Они переглянулись, не понимая, откуда во мне вдруг такая покорность и чем она им грозит. А мне стало всё равно — ехать, так ехать. Глеб пока нёс меня в комнату, попытался поцеловать, но я прикрыла ему губы пальцами и спокойно сказала:

— Я не хочу.

Он даже остановился:

— Из-за бассейна?

— Нет, просто не хочу.

— Катя, если ты…

— Глеб, мы едем… ничего не случилось, просто не хочу.

Я действительно не могла сейчас с ним целоваться, не могла и всё, во мне всё сопротивлялось ему. Никакого объяснения этому не было, может только одно — сцена перед зеркалом. Всё вернулось на круги своя: мне понадобилось самой потерять память, вернуть её, а потом увидеть Глеба новым, без страдания о моих страданиях, чтобы понять — два мира это проще, сложнее мужчина и женщина. Такой мужчина и такая женщина. Глеб больше ничего не сказал и не пытался поцеловать, постоял молча, а потом мгновенно перенёс в спальню.

Лея помогла мне переодеться в джинсы и свитер, даже шубу надела, зачем, я сама не знала, в машине же тепло, но почему-то так. Она посматривала на меня, но ничего не спросила. Вся в своих печальных мыслях я сидела на кровати, ждала Глеба. Никогда нам с Глебом не лежать на ней вдвоём предаваясь страсти, зря Олаф старался. Может, потом когда-нибудь и проведёт здесь ночь Глеб, но с кем-нибудь другим, не со мной.

Вошёл Глеб и сразу спросил:

— Как энергия?

Лея посмотрела на меня, но ответила спокойным голосом, без испуга:

— Всё хорошо.

— Ты в машине сопровождения. Катя, если ты хочешь, то Лея может ехать с нами.

— Нет. Лея, встретимся в Италии.

Она улыбнулась мне, поняла, что я не хочу для неё проблем с Глебом, и ушла. Глеб сразу опустился передо мной на пол и спросил:

— Что случилось? Что ты себе надумала? Катя, скажи мне, я хочу понять.

Он смотрел на меня очень внимательно, синева глаз слепила, а я не знала, что ему сказать.

— Глеб, всё хорошо, ничего не случилось. Мне надо подумать.

— О чём подумать?

— О нас. Не так, обо мне. И о тебе.

— Почему не о нас?

— Потому что.

— Потому, что я тебя забыл?

— Нет. Это всё правильно, ты прав, всё правильно. Но мне надо подумать.

— Катя, почему ты не хочешь поговорить со мной? Скажи мне свои мысли.

— Олег же прочитал.

— Нет, он ничего не смог прочитать. Темнота, он сказал только темнота.

Плотно сцепив пальцы, я сложила свои руки на коленях. Глеб положил мне на руки свою ладонь, но я достала их из его ладони.

— Почему? Что мне сделать? Объясни.

— Глеб, я не могу тебе сейчас ничего сказать. Мне надо подумать. Подумаю и скажу. Потом.

— Катя, когда потом? Почему потом? Почему не сейчас?

— Я не могу тебе ничего объяснить.

— Но тебе плохо, я чувствую. Почему опять темнота? Откуда она? От твоих мыслей, скажи мне их.

— Нет. Глеб, нет, я тебе сейчас ничего не скажу. Поехали, пусть будет дорога, всё лучше.

— Лучше, чем — что? Чем говорить со мной?

Он задавал мне вопросы, а глаза не менялись, та же синева и внимание, он уже не пытался коснуться меня, просто сидел передо мной и смотрел. Вздохнув, я опустила голову, смотреть в эту синеву и внимательный взгляд, обращенный на меня, не могла.

— Сейчас — да, я не хочу говорить. Ни о чём, ни с кем.

Глеб вскочил, взял меня на руки, подошёл к двери, но вдруг обернулся и включил освещение, то самое, которое поразило меня в первый день — цвет безудержной страсти.

— Мы сюда вернёмся, ты и я. Я тебе это обещаю.

А вот это зря, ведь он всегда выполняет свои обещания, и это может оказаться первым невыполненным.

В машине Глеб посадил меня рядом с собой, сам закрепил ремень, и я приготовилась опять к скорости истребителя, но он ехал спокойно, и тонировку не включил. Сразу отвернувшись от него, я стала смотреть в окно. Постепенно мрачные мысли ушли, и я уже с удовольствием рассматривала скалы, заливы и небольшие фермы. Очень красиво, благо сезон штормов почему-то изменил себе и светило яркое солнце.

— Глеб, спасибо тебе за эти поездки, в Париж и сюда, в Норвегию.

Он обернулся на меня и, не сбавляя скорости, быстро поцеловал. Я не успела даже как-то отреагировать, просто почувствовала его губы.

— Я рад, что тебе понравилось.

Что-то ещё сказать оказалось опасно, может, он теперь за каждое моё слово целовать будет, поэтому я решила молчать. Ехали мы действительно долго, и я уснула.

Самолёт уже взлетал, когда я открыла глаза.

— Мы уже летим?

— Почти, взлетаем. Если хочешь, можешь поужинать.

Я подумала и уснула. Когда проснулась, мы ещё летели, значит, летим сразу домой. Почему подумала домой, а дом, это что? Дом, это место, где тебе хорошо, где радость и счастье. Где живут те, с кем ты хочешь жить под одной крышей. И где мой дом? В очередном дворце Глеба? А ведь я действительно буду рада снова встретиться с Самуилом, Андреем, Виктором, Леей. Но самое главное, там будет Глеб — вот кто мне нужен на самом деле, нужен каждую секунду, но я хочу и чтобы я ему была нужна! И тот же риторический вопрос: почему я не могу просто принимать ситуацию и жить по ней? Сейчас я Глебу нужна, как энергия и восстановление чувственности, вот и пользуйся, целуйся, радуйся его присутствию, не приставай с вопросами и живи себе в удовольствие, купайся в бассейне. А потом будет, что будет. Может, а он действительно может дождаться естественного конца, с его многолетием это совсем не сложно. Значит, ведём себя правильно и ждём конца.

— Привет.

— Привет. Ты проснулась? Будешь дальше спать или поешь?

— Поем, уже проголодалась.

Правильная мысль всегда помогает жить, я встала бодрой и спокойной. И ела с удовольствием, поедала всё, что было предложено и запила чаем Олега. Как он его заварил, если ведёт самолет? Глеб сидел напротив меня и смотрел тем же внимательным взглядом, как будто и не выходили из красной спальни. Но надеюсь, вопросов не последует, я же обещала ему всё сказать потом. Когда-нибудь.

— Я могу тебе всё объяснить.

— Что?

— Всё. Глеб, когда я потеряла память, ты предлагал мне свободу от себя. Теперь моя очередь. Ты совершенно свободен от меня. Я помогу тебе восстановить чувствительность, ты можешь меня целовать в любое время, когда захочешь. Буду отдавать тебе энергию, всю, какая у меня осталась, делать всё, что потребуется. Но ты не обязан ко мне относиться как к женщине, не нужно вспоминать наши с тобой отношения, пытаться их вернуть. Я знаю тебя и верю, что ты не посадишь меня в подвал, я буду свободна в пределах определенной тобой территории, надеюсь, там будет бассейн, большего мне и не нужно.

Глеб смотрел на меня тем же синим взглядом, и ничего в нём не изменилось, он даже ни разу не изменил позы, рукой не повёл, пальцем не шевельнул. Командор, я теперь понимаю, что это значит — абсолютное владение собой.

— Это ничего не объясняет. Я хочу знать, почему ты так решила.

— Решила и решила. Ты мне тоже ничего не объяснял, пока я сама не догадалась, кто вы.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Я буду сам думать.

Интересно, как он додумается до моих мыслей? Ему такое даже представить невозможно с его внешностью, столетиями и командорством. Я почему-то надеялась, что Глеб сразу воспользуется возможностью и начнет меня целовать, но он продолжал сидеть и смотреть на меня. Думает, ладно, пусть думает, хоть вопросы не задает, уже хорошо.

— Ты говорила, что любишь меня, почему сейчас готова отказаться?

— Я не отказываюсь, сейчас не важно, как я к тебе отношусь… я хочу, чтобы ты был свободен, сам сделал выбор и шёл с той женщиной, которая тебе будет нужна. Тебя сильно впечатлили мои страдания по передаче энергии, а так как я громогласно объявила, что люблю тебя, ты был вынужден принимать мою любовь. Ты честен во всём, пытался быть честным и со мной. Сейчас ты свободен от этого, ты такой, какой есть, командор и всё такое, сильный и настоящий. Поэтому ты свободен от меня. Я осталась жива вопреки закону, и буду жить столько, сколько мне будет отпущено этим законом, может даже силы какие-то там во мне откроются, но это не имеет никакого отношения к любви. Я не отказываюсь от своей любви к тебе, но это моё дело, ты имеешь право на свободу выбора. Когда-то один поэт написал стихотворение, которое поразило меня своей правдой, правдой отношений.

Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе слово для любви и для молитвы.

Шпагу для дуэли, меч для битвы каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе щит и латы, посох и заплаты,

Меру окончательной расплаты каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя. Выбираем тоже — как умеем.

Ни к кому претензий не имеем. Каждый выбирает для себя![1]

Я удивлялась сама себе, совершенно не это я хотела сказать Глебу, но получилось значительно честнее и прямее. Это говорила не я, это говорила моя любовь, не та мгновенная влюблённость, которая была в первые дни, а настоящая любовь взрослой женщины, которая выстрадана многими случайными и неслучайными событиями, страданием и болью, душевной и физической. Возможно, я ещё сама не понимала всё, что происходило со мной, но именно так и не иначе. Глеб должен сделать свой выбор сознательно, без мыслей о прошлом, хорошем или плохом, такой, какой он есть, каким пришёл к нашей встрече.

Он сидел и молчал, внимательно смотрел на меня, чуть опустив голову, хоть какое-то движение, а глаза не изменились, остались синими-синими, но совершенно никакими. Как будто что-то закрылось в глазах, осталась только обложка синего цвета. Я закурила сигарету и заметила, что руки у меня подрагивали, не просто далось мне это стихотворение и эти слова, хотя на душе было пусто и никакого движения мысли в голове. Так мы сидели долго, Глеб тоже закурил, у него руки, в отличие от меня, не дрожали, он был внешне спокоен, и никаких попыток со мной заговорить не делал, даже отвернулся к иллюминатору.

Я уже выпила весь чай и выкурила немереное количество сигарет, когда Глеб повернулся ко мне и спросил, и в его глазах опять ничего не было, кроме синевы с обложки:

— Неужели после всего, что ты мне сказала, ты сможешь меня целовать?

А вот к этому вопросу я оказалась не готова, у меня не было на него ответа. Я молчала слишком долго, и Глеб снова отвернулся к окну.

— Ты можешь меня целовать, для тебя важно вспомнить физические ощущения, пока они работают только на мне, но потом всё изменится и войдёт в норму.

Не оборачиваясь ко мне, он низко опустил голову и спросил глухим голосом:

— Ты только поэтому меня целовала в эти дни?

Покраснев так, что, казалось, уши загорелись, я пролепетала.

— Нет, но я…

— Скажи мне, о чём ты подумала на самом деле? Почему ты решила от меня отказаться? Я же помню наш разговор, ты сказала, что любила меня раньше, и будешь бороться за свою любовь… что произошло?

И этот вопрос задал уже другой Глеб: командор, опять спокойный и уверенный в себе.

— А я и сейчас тебя люблю, я не отказываюсь от неё, но ты не должен на это обращать внимание. Ты свободен в выборе.

— Выбирает султан?

Он действительно всё вспомнил. Но на этот раз я не стала ему отвечать, просто смотрела на него, не отводя глаз. Неожиданно он процитировал:

— Счастье, что оно, та же птица, упустишь и не поймаешь.

Моя выдержка рухнула, и я вздрогнула, закрылась от него руками, но слёз не было, только отчаяние до боли в груди и спазмов по всему телу. Превозмочь это отчаяние помогли шрамы на ногах — они вдруг заболели так сильно, что я не знала, как справиться с этой болью и застонала. Глеб тут же схватил меня на руки и пересел на диван:

— Не молчи, скажи что-нибудь.

Но я только корчилась от боли и пыталась махать ногами. Неожиданно боль прошла, и я облегченно вздохнула.

— Я не знаю… что-то с ногами, шрамы заболели.

Он прижал меня к себе и стал поглаживать мои ноги по холсту, я почувствовала тепло, и шрамы отозвались на его энергию легким зудом.

— Глеб, я действительно хочу, очень хочу, чтобы ты был счастлив, ты достоин настоящего счастья, я помогу тебе всем, я тебе всё отдам, всё, что у меня есть. Ты не думай, я тебя буду любить всегда, и твою жену тоже.

— Ты моя жена.

— Глеб, это уже не имеет никакого значения. Ты совершенно свободен, в вашем мире человеческая жена никогда не имела никакого значения, она просто источник энергии, и ты тогда женился на мне… только чтобы защитить и никогда этого не скрывал. Ты всегда был честен со мной, и я это очень ценю.

— Почему?

— Что почему?

— Почему ты полюбила меня?

— Это происходит и всё, просто понимаешь, что ты за него готов отдать жизнь. Или за неё.

— Поэтому ты отдала мне кровь сама?

— Да. Я верю, что ты встретишь ту единственную и неповторимую на все времена, и вы будете жить долго и счастливо.

Я не плакала, ни одной слезинки не было в моих глазах, и говорила я совершенно серьёзно. Глеб продолжал поглаживать мне ноги и ни разу не сбился в движении, он смотрел перед собой и был спокоен, никаких эмоций, портрет маршала. Почему он так изменился, когда спрашивал о поцелуях и почему опять стал таким холодным? Может, стоит его поцеловать, но я тут же поняла — не могу, не знаю почему, но не могу и всё. А обещала ему всё отдать и любить его жену. Ага, хорошо, что у них детей не может быть, а то ещё и их бы пришлось воспитывать. Утоплюсь, как только он приведёт в дом новую любовь, надеюсь, Олег всё поймет и спасать не будет. У меня самой есть дворцы и счета, уеду к себе, мешать не буду. Я тяжело вздохнула.

— Глеб, всё будет хорошо, ты всё поймешь, когда осознаешь значение, когда её увидишь. Вот Андрей увидел Лею и сразу… не важно.

Он посмотрел на меня искоса, но ничего не сказал. Уже хорошо, зачем я это сказала, кто знает, как он к их отношениям теперь будет относиться. Приложив ладонь к его груди, я положила на неё свою голову.

— Глеб, ты всё почувствуешь, когда её увидишь, правда. Она будет такой… красивой… молодой… умной, справедливой, и ещё всякой-всякой, главное — единственной. И ты будешь счастлив. И я от этого тоже буду счастлива.

Наверное, может быть, никогда. Умру сразу, тихо угасну за один день, как только пойму, что он её действительно нашёл. Если такую, как Юлия, то ничего, останусь жить и наблюдать за счастливой семейной жизнью, а вот если настоящую, то всё — конец.

— Ты обещала мне всё отдать.

Голос Глеба вывел меня из состояния мечтаний о его будущей семейной жизни.

— Да.

— Поцелуй меня.

Сама напросилась, но делать нечего, обещала помогать ему всё почувствовать — восстанавливай его страстность для будущей жены. Он наклонился надо мной и смотрел прямо в глаза очень серьёзно, ни проблеска радости или какого-либо чувства, пустые глаза. Я коснулась его губ пальцами, провела по щеке, и стала целовать, очень осторожно, пытаясь вспомнить наши прежние поцелуи. Он не отвечал мне, его губы были холодны и спокойны, никакого огня, ему не нужен мой поцелуй, это только испытание моего обещания. И что мне теперь доказывать свою любовь, если она ему не нужна? А не буду ничего доказывать — ему не нужна, мне нужна, иначе нечем в этой жизни держаться. И я поцеловала его так, как когда-то целовала в порыве страсти в Париже у постели. Он такого не ожидал, не знаю, о чём он думал в этот момент, но, когда я коснулась его волос и обняла, прижалась к нему всем телом, он не выдержал и ответил на мой поцелуй — губы стали горячими, а руки обняли и прижали к себе. Он целовал меня, и я чувствовала огонь в его крови, он пытался его скрыть, но поцелуй всё показал — он не справился с собой, тело выдало его, оно стремилось ко мне, как и моё к нему. Пусть так, хоть иногда, в качестве восстановления чувственности для другой женщины, но я буду его целовать и чувствовать огонь в его крови от моего поцелуя.

Но то, что я сказала потом, логического объяснения не имеет. Глеб обнимал меня, пытаясь сдержаться, не сломать как тростинку, наконец, он смог разжать руки, и я снова опустилась на его колени. Отдышавшись, я взяла его за руку и выдала:

— Тренируйся, пока я жива, чтобы потом доказать жене, что ты умеешь целоваться.

Всё, он сейчас меня убьёт, судя по взгляду. Мне удалось сохранить серьёзное лицо, благо глаза я сразу опустила.

— Ты расписание поцелуев вывесишь у меня в спальне? Или экспромтом будешь целоваться? Извини, я неправильно сказала. Это я тебя буду целовать по приказу.

А ведь я буду за него бороться до последней секунды своей жизни. Да, выбор за ним, но я не буду стоять в стороне и ждать, когда он встретит свою единственную, я буду участвовать в этом процессе. Мне уже невозможно превратиться в прозрачную тень дворца, слоняющуюся от тоски, пусть ищет, выбирает, а я буду рядом, всегда рядом, а там посмотрим. Надо встретиться с Аароном, навестить Нору, переговорить с Самуилом. Да и Виктора хочется увидеть, насладиться его иронией и ехидством, он умеет всё расставить на свои места одним предложением или взглядом. Не посадит же меня Глеб действительно под замок, сам сказал, что нет необходимости сажать в сейф. Да и концерт готовить надо, он всё равно будет, Андрюша нам с Леей поможет. В общем, есть чем заняться, пока Глеб будет свою единственную искать.

Я так и не подняла глаза посмотреть на реакцию Глеба, держала его руку и любовалась. Длинные пальцы, но не пальцы музыканта, слишком оформленные мышцами и ладонь шире, кожа мягкая, тёплая, но я уже знаю, как быстро она может превратиться в холодный мрамор. Глеб так и не ответил мне на вопрос, смотрел, как я перебираю его расслабленные пальцы, поглаживаю их, чуть склонив голову.

— Мы будем жить в другом дворце.

— Хорошо, пусть будет другой. Где?

— Это тоже рядом с Венецией, он восстановлен совсем недавно.

Неожиданно он поднял моё лицо и посмотрел в глаза своими совершенно чёрными глазами.

— Скажи мне, что ты придумала? Зачем ты хочешь от меня уйти? Я знаю, ты это умеешь — быть рядом и очень далеко.

— Я никуда не уйду, буду рядом.

— Ты уже не рядом, я чувствую тебя, сейчас ты не рядом. Ты только во время поцелуя была со мной, сейчас нет.

— А это и есть свобода, ты свободен от меня. Можешь жить своей жизнью, делать, что хочешь в любое время, независимо от меня. Физически я буду всё время с тобой, куда я денусь, но сам по себе ты свободен, я лишь дополнение к энергии и чувственным ощущениям. Орудие или сосуд… не так сказала… я инструмент восстановления тебя. Это правильно.

Глеб замер, а вот и мыслительный процесс стал заметен: буйство цвета выдало, чернота ушла, но и синева была странной, то светлела, то становилась совсем плотной, непрозрачной. У командора выдержки не хватило, слишком сложным оказался путь к себе, я мешаю, не понимает себя, ох, не понимает. Я смотрела на него спокойно, уверенно — в отличие от него я чётко понимала, чего добиваюсь. Когда я потеряла память, Глеб предлагал мне физическую свободу от себя, и то сомнительно, на сколько километров он бы меня от себя отпустил, если обещал безопасность обеспечить, а я ему сейчас даю настоящую — свободу ума. И немножко тела, пока он чувствует только меня с этим сложно, но пусть надеется, что и это тоже возможно, свобода от меня физическая.

Он повторил:

— Инструмент…

— Да, я лишь инструмент. Можно ещё как-нибудь меня назвать, я не очень понимаю техническую терминологию.

— Инструмент с песнями и стихами, плавающий как рыба и проходящий сквозь огонь, а ещё танцующий вальс и целующий.

— Тебе повезло. Правда, староватый немного, ну что ж, зато ненадолго беспокойство, в этом тоже есть плюс.

— Я не понял, в чём плюс?

— Инструмент, говорю, староватый, поэтому для тебя по времени моё присутствие будет как один день, ну неделю.

Я смотрела в его меняющиеся глаза чистым и ясным взглядом. Эта мысль меня уже не тревожила, я осознала её очень давно, и передумала столько раз, что теперь могла говорить совершенно спокойно. Он понял — телом своим почувствовала, синяками будущими, а может поломанными костями.

— Глеб! Мне больно! Сломаешь ценный инструмент!

Он резко отвёл руки и опустил голову, я заохала и попыталась встать, но Глеб сразу подхватил меня на руки и посадил к окну.

— Тебе нельзя ходить.

Всё тело болело, и я практически сползла с кресла, но Глеб меня подхватил и уложил на диван. Улыбаясь сквозь боль, я прошептала:

— Глеб, мало того, что инструмент старый, так он ещё и очень хрупкий. Самуил будет опять на меня сердиться.

— Не будет.

Глеб сидел рядом со мной на полу и смотрел мрачным, тяжёлым взглядом. Ну, конечно, как ещё, командор растерян, он ничего не может сделать, тронуть нельзя без моего согласия — понял уже разницу между моими «хочу» и «не хочу» — а что скажет, так сразу ещё хуже от моего ответа. А теперь ещё и помял инструмент.

Голос Олега сообщил:

— Идём на посадку.

13

Мне было больно, но я улыбнулась Олегу, когда он вышел с нами из самолета. Он смотрел на меня тревожным взглядом и несколько раз по пути к машине переглянулся с Глебом. Сопровождение было впечатляющим, а ещё говорят у Глеба нет армии — нас встречал эскорт машин и почётный караул с оружием. Да, мы вернулись в Италию. Глеб не обратил на них никакого внимания, ну, мне так показалось, но генерал: все прямо вытянулись в струнку, и всё смотрелось как кино. Удивительно, Глеб ехал спокойно, окна не тонировал, и я по дороге с удовольствием осматривала местность, хотя шёл дождь и на небе висели тяжёлые тучи.

Когда мы выехали к морю, я даже вздохнула от удивления, ветер буйствовал и вспенивал волны так высоко, что казалось, что мы опять в Норвегии и сейчас подъедем к замку. Но мы въехали на территорию большого парка, очень ухоженного, с большими деревьями, даже проехали мимо небольшого озера с красочной беседкой, обвитой остатками какого-то вьющегося растения. А вот и дворец.

Это дом, конечно, дворец, но на самом деле это дом, я поняла это сразу. Глеб остановил машину, не доезжая до крыльца, дал возможность посмотреть на дом чуть со стороны. Высокий, белоснежный, с большими окнами из цветного стекла и колоннами на крыльце, он стоял на небольшом возвышении уверенно, демонстрируя собой силу и красоту. Удивительно, но именно силу, у меня сразу появилось ощущение безопасности, хотя я ещё не переступила его порога.

На крыльцо вышли Андрей и Самуил, они помахали нам рукой, и Глеб сразу поехал.

— Катенька дорогая моя девочка, как же я рад тебя видеть, как я по тебе соскучился, как тебя не хватает…

— Самуил, полное обследование, Андрей связь.

Андрей только успел мне сказать:

— Здравствуй, Катя.

И сразу исчез. Самуил остановился в своей приветственной речи и быстро поднялся на крыльцо, а Олег открыл перед нами высокие двери. Я дома, и, как всегда, всё начинается с полного обследования и палаты в лаборатории Самуила. Практически ничего не заметив, Глеб двигался стремительно, я оказалась в светлой палате, заполненной различной техникой. Да, Самуил подготовился к встрече меня. Дальнейшее происходило как всегда — меня обследовали по полной программе. Интересным было только лицо Самуила, когда он увидел синяки на моих руках, плечах и некоторых других частях тела, за время дороги они расцвели и заполнили собой всю меня. Он замер и посмотрел на меня с ужасом, но я остановила его:

— Самуил, всё хорошо, это мелочи, ты ещё ноги мои не видел.

Самуил сразу стал трогать мои ноги, вдруг они поломаны на мелкие кусочки. Шрамы произвели сильное впечатление, даже то, что я ему рассказала о лечении Сельмы, не сильно его обрадовало. Он побледнел до полной прозрачности, казалось, что сейчас упадет.

— Катенька, что это? Как это? Олег мне сказал, что ты порезала ноги, когда шла через огонь, но, чтобы так, да как ты вообще шла, это же… совершенно невозможно, это… мышц на ногах нет, это же ужас, как ты смогла выдержать, нервные окончания везде, это с ума можно от боли сойти!

— Самуил, у меня уже есть опыт такой боли, да и не чувствовала я ничего, вернее, сначала чувствовала, потом нет. После второго лабиринта уже ничего не понимала.

— Катенька, боюсь спросить, а сколько их было, девочка моя?

— Семь.

— Сколько?! Семь?! А ожоги где? Где ты сгорела, покажи мне, где…

— Самуил, я не обожглась совсем, только ноги, огонь меня не тронул, а камни да, они меня резали, их было много и такие острые. Но видишь, Сельма меня вылечила, шрамы почти зажили.

Самуил взял меня за руку.

— Катенька, я не знаю, очередной раз не понимаю, как ты всё это выносишь, это человек не может пережить, понимаешь, я тебе это как врач говорю.

— Самуил, я просто шла, не думала ни о чём, смотрела под ноги и шла. Я теперь точно знаю, что у меня ноги очень умные.

Он грустно улыбнулся и махнул рукой, про синяки ничего спрашивать не стал, сам понимал, откуда они по расположению на теле, чьих рук эта красота.

— Самуил, хватит обо мне, расскажи, как вы здесь жили без меня? Как Нора, Аарон? Виктор так и сидит с ним?

— Виктор приезжал один раз, и то на пару часов, с Андреем переговорил и снова уехал. Аарон хорошо, он уже почти спокоен, держится, молодец, а Нора какая, конечно, не так как ты, но всё терпит. А Наташу Глеб в клан вернул, вчера позвонил и приказал отправить в клан. Норе уже хорошо, всё заживает, Али с ней, она его не боится совсем. Только, Катенька, она молчит, практически не разговаривает ни с кем, Наташа пыталась, но не получилось ничего, она ей не отвечает, смотрит только и молчит.

Посмотрел в сторону, вздохнул и осторожно сказал:

— Я теперь, конечно, не знаю, но тебе надо с ней попытаться поговорить, может, она с тобой будет разговаривать. Русский она знает, я с ней разговаривал только на русском, ну и помог Андрей, он ей программу какую-то написал. Ничего, смотрит, значит учит. Скоро ей уже можно будет ходить.

Опять вздохнул, посмотрел куда-то наверх и спросил:

— А как вы съездили?

— Хорошо, я на балу была в Париже, прошла по стеклянной лестнице, представляешь, это с моим-то страхом высоты. А в Норвегии такой бассейн был, прямо в море, я там с рыбами познакомилась, а у Олафа такие воспитанники, у них возможности удивительные!

— Катенька, дорогая моя девочка, я их видел, а вообще, как всё прошло?

И опять наверх посмотрел, даже подмигнул, вернее, поморгал глазами.

— Самуил, всё хорошо, всё просто замечательно. Инструмент работает.

— Какой инструмент? Я не понял тебя.

— Я инструмент по восстановлению Глеба.

Самуил схватился за голову, сел на стул, закачал головой и грустно посмотрел на меня.

— Ты не переживай, всё правильно, всё будет хорошо. Я справлюсь.

Он так и покачивал головой, когда обследовал меня на своих непонятных аппаратах, вздыхал, размахивал руками, но было уже хорошо, что молчал и не высказывал страдание по поводу моих повреждений. Мне хотелось поскорее закончить все медицинские процедуры и пройтись по моему дому. Как, однако, я подумала. Но он действительно мне сразу понравился, я уже его полюбила, приняла ещё тогда, когда разглядывала из машины.

— Самуил, я хочу посмотреть дом, как скоро всё закончится?

— Практически всё уже, удивительно, после всего, что с тобой произошло, ты здорова, совершенно здорова, только вот синяки по всему телу, так страшно, просто ужас.

— По всему телу?

Прикрытая только простыней, я вздрогнула от голоса Глеба — Самуил раздел меня до белья для своих обследований — сначала сильно смутилась, но потом решила, что инструменту не стоит стесняться и успокоилась.

— Глеб, ты, наверное, держал Катеньку на руках, обнимал, наверное, вот и получилось по всему телу. Они пройдут скоро, я ей укол сделаю, через несколько дней пройдет всё, и будет красивое, нежное… ну да, в общем, всё пройдет скоро.

Глеб одним движением снял простыню и внимательно осмотрел моё тело, казалось, он считает синяки или определяет, как его руки так могли повредить инструмент, а, может, не поверил, что так могло получиться. Я сама удивлялась своему спокойствию, может на меня так действовала медицинская лаборатория Самуила, или действительно свыклась с мыслью, что я всего лишь инструмент. Но уж слишком долго он этот инструмент рассматривает, поражён красотой? Самуил тихо стоял рядом и только вздыхал. Наконец, Глеб аккуратно прикрыл меня и отвернулся, уже у порога сказал Самуилу:

— Ходить нельзя до завтра. Катя остаётся здесь до утра.

Вот и походила по дворцу, вот и познакомилась со своим домом. А кормить меня хоть будут, хоть чаю нальют? Накормили и чаем напоили. Андрей заскочил на минуточку, радостный, и весь засветился, когда я как бы между делом рассказала ему о Лее. Он даже мне руку поцеловал и опять убежал по генеральским делам Глеба. Самуил на удивление был молчалив, только иногда закрывал лицо руками и так сидел у моей кровати. Я решила его развлечь и рассказала о великолепном бассейне в замке. Но получилось наоборот — он сразу испугался моих попыток достать пятнадцатиметровое дно.

— Самуил, а здесь есть бассейн?

— Есть, но его глубину ещё никто не измерял, Катенька, девочка моя, не надо, я надеюсь, здесь нет пятнадцати метров, зачем ты так рискуешь собой, ты и так всего настрадалась.

— Самуил, мне понравилось, я сама себе удивляюсь, как понравилось.

— Катенька, а ты действительно собиралась с Аароном встретиться?

— Да, Глеб говорил, что обещал ему встречу со мной, если он уже адекватен, почему нет, можно поговорить. А Виктор с ним о Норе говорил?

— Не знаю, Виктор так был занят делами кланов, что даже звонит редко, а приезжал на минуту совсем. Он очень занят. Спи, моя девочка, хочешь, я тебе укол сделаю?

— Нет, не надо, я хорошо себя чувствую, и я дома.

Я уснула сразу, как только вышел Самуил. Проснулась от прикосновения, и открыла глаза. Глеб стоял рядом со мной, он уже успел убрать руку с моего совершенно синего обнажённого плеча.

— Я тебя разбудил.

Что он здесь делает? Я ещё не совсем проснулась и смотрела на него одним глазом, второй ещё не совсем открылся, поэтому я, наверное, и не сразу среагировала на его движение. Он меня поцеловал в этот нераскрывшийся глаз, нежно, не давая ему открыться. И практически не отрывая губ, произнёс:

— Прости.

За что? За синяки по всему телу, или за не раскрывшийся глаз? Глеб опять провел пальцем по моему плечу, нежно касаясь моей кожи, и я поняла — он её чувствует. Потом пальцы поднялись выше, к шее, коснулись щеки и губ. Он коснулся губ так нежно, что я едва ощутила прикосновение, и сразу поцелуй — властный, жёсткий, очень страстный. Глеб удерживал мое лицо руками и не давал возможности даже двинуть головой, и ему не нужна была моя реакция: он целовал сам и чувствовал меня. Я открыла глаза и посмотрела на него, его глаза были закрыты, он весь отдался этому поцелую и своим ощущениям от него. Пожалуй, утренний поцелуй отменён, будет ночной. Задохнуться я не успела, он отпустил меня и опять провёл пальцами по моим вспухшим губам. Тихо, едва слышно засмеялся и ушёл. Генеральский поцелуй.

Утром меня разбудил Самуил.

— Катенька, пора вставать, Глеб уехал, будет вечером. Нас ждёт вкусный завтрак и экскурсия по дворцу. Пожалуй, тебе уже можно ходить, но девочка моя, ты сразу скажи, если будет больно, шрамы, конечно, зажили, но боль терпеть нельзя.

Я радостно встала на ноги и объявила, что ничего не болит, и я готова идти в бассейн. Самуил с сомнением в глазах выдал мне купальник и халат с тапочками.

— Самуил, а где бассейн? Он далеко, я смогу сама его найти?

— Катенька, он рядом, но ты ничего не знаешь, я тебя провожу.

Интересно, кто раньше жил в этом доме? Все так… нежно. Комнаты, по которым мы прошли с Самуилом, были очень светлыми, в окна попадал мягкий свет, и я не сразу поняла, что вижу в них деревья.

— Самуил, окна прозрачные…

— Да, Катенька, мы можем в них видеть, они, конечно, какие-то бронированные, технологии какие-то, Андрей знает, но мы в них видим… я иногда наблюдаю.

Мягкие тона обоев и гобеленов, кремовые, салатные, персиковые казались даже как бы прозрачными, мебель воздушная, хоть и позолоченная, но не кричащая, а праздничная. А обивка! Это был шёлк, настоящий китайский шёлк с павлинами и цветами, я пощупала один диванчик, даже представить невозможно, как можно сидеть на таком. А потолок! Я так и замерла, подняв голову, небо, чистое ясное утреннее небо. Быстро перейдя в другую комнату, обнаружила, что и там небо, только с маленькими почти прозрачными облаками. А вокруг весёлые маленькие амурчики со стрелами, направленными на меня. Я весело рассмеялась, вот уж не ожидала их увидеть в доме Глеба, хотя, он же восстанавливал его по эскизам или картинам, или ещё как-нибудь. На картинах различные пейзажи, пока ни одного портрета, только леса и поля, или море, иногда даже с корабликами.

— Катенька, дорогая моя, мы никогда не дойдём до бассейна, а потом ты плавать будешь до обеда, пойдём, девочка моя, пойдём, потом всё посмотришь.

У двери в бассейн я остановилась и долго не могла войти. На стенах кругом очень живо нарисована зелень и цветы, а в центре озеро, большое голубое озеро и стеклянная стена в сад. И стекло на потолке, небо видно. Наконец, я подошла к бортику, сняла халат и вошла в воду. Только когда Самуил заявил, что он позвонит Глебу, и тот прикажет своим бойцам достать меня из воды, я смогла заставить себя выбраться из бассейна. Ну, уж, такого удовольствия я Глебу не доставлю. К себе в комнату я шла уже быстро, особо не отвлекаясь на осмотр комнат, решила, что осмотрюсь после завтрака.

И это моя комната? Самуил быстро ушёл, сказав, что потом за мной зайдёт. Кровать с большим пологом из прозрачной ткани стояла в центре небольшого зала и была гигантской во всех направлениях. И как в бассейне одна стена оказалась полностью из стекла, я сразу подошла к ней, долго стояла и рассматривала парк, озеро и небольшую беседку на берегу. Я буду здесь жить, это мой дом. Все стены в шикарных, мягких гобеленах с павлинами и другими экзотическими птицами, а на потолке утреннее небо с отблесками рассвета. А люстра! Какая люстра, она занимала половину потолка и состояла из множества хрустальных пузырьков, капелек и непонятной формы образований. Мне даже удалось найти кнопку выключателя, и всё сразу заискрилось по всей комнате, стало весело и очень уютно. Персиковый цвет гобеленов стал прозрачным, появилось ощущение солнечного света.

Но голод давал о себе знать, и я стала искать гардеробную, по очереди пытаясь открыть панели в стене. Одна из них, наконец, поддалась, и я опять замерла на пороге. Глеб что, думает, я буду ходить на балы к соседям, или на выходные ездить в Париж? Мне это не износить никогда, особенно, если выходить на улицу пару раз в год. Я надела первое попавшееся в руки платье и подобрала обувь. Всё, можно идти завтракать, а может, уже обедать. А как мне до столовой дойти? И Самуил не приходит. В дверь постучали, и вошёл Глеб.

— Привет.

— Привет, мне Самуил сказал, что ты вернёшься только вечером.

— Я освободился раньше.

Глеб стоял и рассматривал гигантскую кровать, руки в карманах брюк, очень задумчивый вид. О чём можно так долго думать, стоя перед такой кроватью? Она явно рассчитана на таких гигантов как он, я там потеряюсь.

— Как твои синяки?

— Заживают.

Зря я решилась завернуть рукав платья — синяк после бассейна стал ещё больше, расплылся до ладони и расцвел всеми цветами радуги. Я быстро опустила рукав и повторила:

— Заживают… это после бассейна так.

— Дно измерила?

— Нет, решила оставить на вечер, а то Самуил сильно волновался, что я утону.

Не рискнув подойти к нему, я так и стояла у двери в гардеробную. Он повернулся ко мне, и я поразилась синеве его глаз, совершенно прозрачной, той синеве, которая так всегда меня поражала.

— Положи под подушку.

И протянул мне камешек родонит, который подарил Олаф. Я подошла к нему и осторожно взяла камешек. Он должен хранить счастье в доме, непроизвольно я тяжело вздохнула и поняла, что на такой кровати камешек сразу потеряется. Глеб усмехнулся и поднял матрас.

— Клади.

Матрасов было два, я долго ползала, выискивая середину кровати, наконец, определилась и торжественно положила камешек. Глеб осторожно вернул матрасы на место. Только как такой маленький камешек сможет сохранить счастье, которое мы с Глебом старательно строим? Это что я такое подумала? Но удивляться этой мысли Глеб не дал, взял на руки и скомандовал:

— Обедать.

Дорогу в столовую придётся искать заново, я просто оказалась в очень уютной столовой. Один большой стол, но не гигантский, мягкие стулья с большими удобными спинками — нечто среднее между стулом и креслом, а вдоль стен широкие мягкие диваны. Большие окна давали много мягкого света, а люстра была похожа на ту, которая в моей спальне, только занимала почти весь потолок, и лишь иногда сверху свисали хрустальные капли на золотой подвеске, зрелище удивительное. А обивка стульев и диванов! Когда Глеб усадил меня на стул, я даже сначала неуютно чувствовала себя — как можно на такой красоте сидеть, на натуральном китайском шёлке. Глеб спокойно уселся на диван и сказал:

— Сезам.

Мне было приятно слышать пароль как раньше, и я улыбнулась. Обед был великолепен, повар видимо тот же.

— А Самуил уже ел?

— Завтракал и обедал, не дождался тебя.

Глеб улыбался, но глаза были серьёзными.

— Ты уже весь дворец посмотрела?

— Не успела. Сейчас и пойду.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Естественно, если бы я шла своими ногами, то было бы дольше, но не так же стремительно, я даже не поняла, в каком направлении Глеб меня перенёс. Всё, что угодно, но не зеркальный зал. Я не сразу поняла, что он другой, пару минут простояла в состоянии шока. Только присмотревшись, осознала, что зеркала в этом зале оправлены в тонкую золотую оправу, которая только подчеркивала полотно зеркала, но не мешала. И между зеркалами достаточно пространства, но оно было оформлено тонким шёлком с небольшими цветами, и казалось продолжением зеркала. На полу не оказалось вставок, но он был покрыт плитами из светлого серого камня и тоже казался прозрачным. Зеркала собирали весь попадавший в зал свет и передавали друг другу — несмотря на пасмурную погоду в зале было очень светло. Свет отражался и в многочисленных светильниках, красиво расположившихся по стенам и потолку, сверкая зеркальными капельками. Зеркала были вставлены в пространства между окнами до потолка, стояли на небольших подставках у стен, а одно занимало всю стену, противоположную окнам.

И опять прожгла мысль, которая уже однажды довела меня до слёз и понимания ситуации. Зачем ему это надо? Ну вспомнил, я сама ему сказала, что думала в этот момент, теперь зачем меня сюда так демонстративно приводить? Глеб подвёл меня к зеркальной стене и встал рядом. Тёмный костюм и синяя рубашка, ну хорош, красив, как бог, властный взгляд и плотно сжатые губы только подчеркивали красоту и силу. А я хоть увидела, что на себя надела. Подумаешь, платье светлое, и выгляжу как… всё равно красавица. Да, бассейн на волосах сильно сказался, даже причёсываться не обязательно, сделать ничего нельзя — волосы дыбом стоят по своей независимой ни от чего воле. Одно хорошо, что не рыдаю, и от возмущения глаза светятся ярким зелёным светом. А ведь в прошлый раз я обратила внимание только на его красоту, а сейчас и силу, даже не физическую, хотя это сразу видно, а именно внутреннюю — во взгляде, посадке головы, всей позе. Я увидела генерала, Глеба настоящего, с кланы и боевиками, от одного взгляда которого все подтягиваются, а от слова замирают. И я рядом с ним — сильно мягкая, до плеч уже совсем не достаю ростом, волосы дыбом и в светлом платье. Колобок с пушком на голове и зелёными глазами. Но взгляд не испуганный, не сильно радостный, даже тоскливый, но испуга нет.

Не сразу, занятая своими мыслями, я увидела, что Глеб улыбается, даже глаза смеются. Я мрачно на него посмотрела, но никакая умная мысль не посетила, и пришлось промолчать.

— О чём ты думаешь?

— Я ни о чём не думаю, молчу.

Глеб расхохотался, видимо, обрадовался, что я добровольно молчу даже мыслями.

— Тебе нравится дворец?

— Нравится, очень… он как дом.

— А бассейн, он без выхода в море.

— Очень, как в озере и можно на лес полюбоваться, и солнце видно… то есть небо.

Сил не хватило смотреть на этот семейный портрет, и я отвернулась, но Глеб взял меня за плечи и снова повернул к зеркалу.

— Ты моя жена, ею и будешь.

И хоть бы чуть любви в глазах! Ведь я уже знаю, как они смотрят в обожании, это приказ мне, чтобы помнила: я его жена, шаг в сторону- расстрел. Я промычала что-то и кивнула головой.

— Я не понял тебя.

— Да, жена.

И что?! Наверное, я очень красочно на него посмотрела, он даже голову склонил от удивления.

— Ты не хочешь быть моей женой?

— Хочу, почему бы и нет. Живу во дворце, купаюсь в бассейне, кормят, иногда выгуливают. А ты уже начал искать ту, единственную? План разработал?

— Зачем план?

— Как ты её будешь искать? Надо же где-то встретиться? Ты куда ночью ездил? Встретил кого?

Задавала вопросы, а сама боялась ответа, вдруг сразу скажет — да нашёл. Наконец, вопросы закончились, и я замолчала. Глеб смотрел на меня с искренним непониманием в глазах.

— Кого искать?

— Ну, ту… которую любить будешь.

Глеб изменился мгновенно — жёсткий взгляд, плотно сжатые губы. Он молчал так долго, стоял и смотрел на меня через зеркало, что я уже хотела развернуться и уйти, но он продолжал держать руки у меня на плечах, едва касаясь, но мне бы их пришлось убрать, прежде чем уходить. Когда я подняла руки к плечам, он неожиданно сам развернул меня к себе и сказал:

— Я был в нашем прежнем доме.

Был, так был, я кивнула головой. Почему-то сразу развеселилась и попросила:

— Покажи мне дом.

Он продолжал смотреть на меня — странно, как-то удивлённо. Наконец, кивнул, взял меня за руку и повёл. Всё светло, очень красиво, нет никаких портретов, только природа, пуфики, диванчики, лёгкая позолота и везде удивительные люстры и светильники.

Когда мы вернулись в столовую, я закурила сигарету и спросила молчавшего всё время Глеба:

— А кто здесь раньше жил?

— Никто, он не был достроен.

— А как тогда его восстанавливали?

— Я выбирал понравившиеся мне эскизы других дворцов.

— Ты? Это ты выбирал?

Этого просто не может быть, потому что быть не может. Везде такие спокойные тона, всё так светло, очень тонко и изящно.

— А когда ты его восстановил?

— Отделку закончили практически перед нашим отъездом в Париж, а сам дом весной.

Он отвечал на мои вопросы, внимательно за мной наблюдая, взгляд изменился, стал спокойным, задумчивым. Интересно, а кровать тогда для кого? Для гостей? Они же не спят. Видимо, вопрос прорисовался у меня на лбу или в глазах, потому что он улыбнулся и ответил на него:

— Для тебя, эскизы я выбирал, когда ты уже была. Дворец я восстанавливал для тебя.

Для меня, эта кровать …для меня? Следующий вопрос я проглотила сразу, чтобы он даже буквой не проявился на моем лице. Быстро кивнула и спросила:

— Ты обещал Аарону встретиться, когда поедем?

Неудачный вопрос, глаза сразу потемнели, но на лице ничего не отразилось.

— Ты хочешь с ним встретиться?

— Ты сам ему обещал, если он уже не сильно буйный, можно и поговорить. Но мне нужно сначала поговорить с Норой, посмотреть на неё.

— Зачем смотреть на Нору?

— Она его человеческая половина, значит, я должна его убедить оставить её в живых. А перед разговором с ним мне нужно поговорить с Норой.

— Это дело Аарона.

— Нет, это не только его дело, она человек, значит надо дать ей шанс выжить. Он мне такой шанс дал.

Я посмотрела на него так, что он сразу понял, что шутки закончились. Одно дело нам с ним разборками между собой заниматься, любит — не любит, другое -человеческая жизнь. Глеб усмехнулся, даже бровь приподнял, видимо, мысль о посещении Норы ему совсем не понравилась, да и сама встреча с Аароном тоже энтузиазма не вызывала. Но подумав, неожиданно решил:

— Хорошо, едем, это недалеко.

Зачем он сам меня перенёс в мою комнату? Для скорости? Решил, что я опять буду два часа идти и три собираться? Но вопреки подозрениям Глеба я собралась быстро, только шубу долго выбирала: хорошо, когда выбор отсутствует, ходишь и ходишь в одном, а тут пять и все разные. Надела бежевую, зверь непонятный, но красота такая, что я не выдержала. Она была длинной, в пол, с большим капюшоном и тонким кожаным вертикальным кантом, получилось очень красиво. Перчатки лежали в коробочках, и на них был указан цвет, поэтому я сразу поняла какие к этой шубе. Потом пересмотрела все перчатки, на каждой прикреплён маленький бриллиант, такой веселый и кокетливый.

Глеб меня уже ждал, стоял у окна и смотрел на озеро, когда я вышла, он обернулся и сказал:

— Тебе было сложно всегда находиться в закрытом помещении. Ты должна была мне сказать.

Я только натянула глубже капюшон и пошла вперед. А кто меня спрашивал — все занимались своими делами, а я то память теряла, то в приступах отсутствия энергии лежала. Но сам понял, уже хорошо. В удлиненном чёрном пальто Глеб тоже хорошо смотрится, интересно, а такое кашне ему Инесса посоветовала, или он сам выбирал? Зеркальный зал ещё долго будет портить мне настроение.

Когда я выбирала шубу, совершенно не думала, как в ней садиться в машину. Со стороны смотрится очень смешно, когда приходится поднимать подол, заворачивать его, держать рукой и ещё как-то ногу выставлять. У меня не получилось. Глеб держал дверцу и внимательно наблюдал за моими манипуляциями, потом не выдержал и рассмеялся:

— Я тебе помогу.

Не успела даже ничего сказать, движение было настолько быстрым, что я уже сидела в машине, не пришлось даже шубу поправлять. Хорошо иметь такого мужа, хоть и веселится надо мной, но помогает в сложных ситуациях. Ехали действительно недолго, и всю дорогу Глеб улыбался, история с шубой явно подняла ему настроение, а я делала вид, что не замечаю его улыбки.

Глеб Нору перевёз, это уже был не тот непонятный дом с крышей в виде дамской шляпы. Замок, огромные глыбы положены друг на друга у основания и образуют первый этаж, второй из гигантских бревен с окнами как бойницы, крыша из широченных досок. Средневековый замок. Мы даже на мгновение не остановились, ворота открылись перед нами и сразу закрылись, как только мы въехали во двор.

Нас встречала охрана замка из похожих друг на друга бойцов: высоких, в чёрной одежде, очень опасных, что-то было в них такое — вокруг них как бы пространство менялось. И я поняла, что это боевики, те самые. Они стояли ровными рядами вдоль дорожки, вытянувшись, руки на ножах. Глеб вёл меня, обняв за плечо, шёл медленно и спокойно, я только мельком посмотрела на него и поняла — я его не знаю, вот такого не знаю. Какого такого, сформулировать не смогла, только чувствовала: сила, внутренняя и физическая, полный набор, перед которым и вытянулись эти боевики, на которых и посмотреть-то страшно. Почему гордо подняла голову и изобразила взгляд королевы, я поняла только когда мы уже поднялись по высокой лестнице — это мой страх перед ними так выразился. У двери стоял Али.

— Али, как я рада тебя видеть!

— Командор, объект один под охраной, происшествий нет, здоровье под контролем.

И только потом поклонился мне, низко опустив голову и убрав мечи:

— Приветствую тебя, жена командора.

Мне показалось, что он улыбнулся под маской, судя по тону Глеба, он тоже заметил улыбку:

— Веди.

Али сразу повернулся и вошёл внутрь дома. Это настоящий медицинский центр, вотчина Самуила, очень чисто, практически стерильно, светло, бело, но очень уютно, кругом цветы, значит есть люди. И никого нет, пустые коридоры. Из-за нас, никого нет из-за нас с Глебом. А вот и палата Норы.

Она полулежала на большом диване у окна и читала книгу. Большая светлая комната с диваном у окна, кроватью, оборудованной всякой техникой, как та, на которой я лежала дома, пуфиками, креслами и огромным телевизором на полстены. Когда мы вошли, она обернулась и вздрогнула, испугалась Глеба, меня даже не увидела, только Глеб. Лица не осталось, огромные глаза полные ужаса, но не закричала, даже рукой не двинула, замерла, окаменела. Али посмотрел на Глеба, тот кивнул, и Али подошёл к Норе:

— Нора, командор и его жена.

Но она не двинулась, ужас только больше её наполнял. Я решительно встала перед Глебом.

— Тебе придётся выйти, ты всё услышишь. Глеб, я знаю, что делаю. Али, ты тоже уходи.

Глеб посмотрел на меня, потом на Нору, взгляд был никакой, совершенно серые глаза, потом кивнул Али и вышел. Али тронул руку Норы, прежде чем выйти из комнаты, Нора встрепенулась от этого прикосновения, но не успела взять его за руку. А я вздохнула тяжело, на самом деле совершенно не знала, о чём говорить с Норой. Всё усложнилось страхом Норы перед Глебом. Он её спас, она это видела — я помню, что она была тогда в сознании — а сейчас такой ужас в глазах. Она знает, кто он и боится именно поэтому. Или не только поэтому? Но только я могу с ней поговорить, попытаться объяснить. И что ей объяснить? Что она человеческая половина Аарона, и он готов её убить, чтобы получить энергию ещё на столетия? И что именно для этого её спасли?

Медленно я подошла к ней и села на диван рядом. Нора вся сжалась и отодвинулась от меня, насколько позволили спинки дивана и ноги в лангетах, руки были просто забинтованы. Наконец, я решилась.

— Нора, меня зовут Катя, я жена Глеба, командора, и я человек.

Она продолжала с ужасом смотреть на меня и, казалось, не понимала моих слов. Несколько секунд я продолжала на неё смотреть, потом попыталась взять её за руку, но она сразу убрала её. Как же мне достучаться до неё? И я тихонько запела, первым романс о тёмно-вишневой шали, потом про ворона, ещё несколько, все, что смогла вспомнить. Нора постепенно поддалась звучанию слов, как бы плохо я не пела, от волнения перевирала все мотивы, мне так показалось, но спокойное звучание всё-таки подействовало. Она увидела меня, глаза из мутных от страха стали светлыми, даже голубыми, очень интересный цвет. Наташа сказала серые, нет, они светлые, прозрачные, ясные. И черты лица очень приятные, какие-то домашние: прямые брови, не белесые, а русые, чётко очерченные губы, пока бледные, но это от болезни, высокий лоб, впалые щёки, но это тоже пока. Но самое главное глаза — чистые, ясные, когда в них нет страха.

— Нора, меня зовут…

— Я знаю, кто ты.

И голос такой приятный, очень мягкий, бархатистый. Я облегчённо вздохнула и улыбнулась.

— Ты уже говоришь на русском? Я другого не знаю, поэтому всем приходится его изучать.

— Самуил только так со мной разговаривал и Али. Ещё программа есть, обучающая, я уже хорошо говорю. Только в песне не всё поняла.

— Ничего страшного, ты скоро сама петь будешь. На каком языке захочешь.

— Я не пою.

— Я тоже, эти звуки песней назвать нельзя, но иногда себе позволяю. Всем приходится слушать, ничего, терпят.

Про Лею я пока не решилась говорить, неизвестно ещё, как Глеб отнесётся, да и сама Нора.

— Ты меня спасла, я знаю, Наташа сказала. Зачем?

— Тебя спас Глеб.

— Ты, я знаю.

— Если бы они туда не поехали, ты бы погибла. Они всегда стараются спасти людей, всегда и везде. Они другие.

Она мне не поверила, глаза заледенели.

— Нора, тебе многое надо узнать о них. Этот мир, их мир, очень жесток, но ты сама знаешь — наш мир тоже не такой уж рай. Я тебе помогу.

— Зачем? Зачем мне его узнавать? Меня всё равно убьют.

Действительно, выдержка у неё железная. Ни тени волнения, хотя понятно, что она много думала о себе все эти дни.

— Никто убивать тебя не собирается, ты это должна очень чётко для себя осознать. И не бойся никого и ничего, Али же ты не боишься. Я, когда первый раз увидела таких, как он, чуть в обморок не упала со страха, а ты молодец.

— Ты ничего не боишься.

— Я? Да десять раз за день, темноты знаешь, как боюсь, а высоты? Список такой, что бумаги не хватит.

— А их?

— Глеба? Нет, они другие, ты его не бойся, он сейчас тебя защищает от всего на свете, и всегда будет защищать. Нора, ты прости меня за то, что я тебе сейчас скажу.

Я тяжело вздохнула, но делать нечего, по-другому не получится.

— А твой муж? Ты же в Италию приехала после того, как он тебя чуть не убил. И он человек. Среди всех народов есть люди и не люди, кем бы они ни были.

Мы долго молчали, пусть подумает сама. Я взяла её за руку и слегка поглаживала, она не сопротивлялась.

— Ты ещё приедешь?

— Обязательно, мы с Глебом будем к тебе приезжать.

Мне казалось, что она скажет, чтобы я без Глеба приезжала, но она только кивнула головой.

— В следующий раз я привезу некоторые записи, и мы их вместе посмотрим, так тебе будет яснее.

— Зачем ты это делаешь?

— Затем.

— Я не знаю этого слова.

— Это мое слово. Нора, ты нужна всем нам, ты, такая какая есть, красивая и умная, веселая…

— Я не веселая.

— Я знаю, что ты веселая, ты ещё этого сама не очень знаешь, а я знаю.

— Ты… Наташа мне сказала, что тебе надо верить… но я не знаю, зачем, почему я должна тебе верить.

— А ты просто верь.

Вошёл Глеб, и Нора сразу напряглась, но глаз не опустила. Сила характера, однако.

— Катя, нам пора.

— Нора, я ещё приеду, а ты русский учи, песни слушай. Выздоравливай, Самуил сказал, что ты уже почти готова ходить, будем гулять и сплетничать о мужчинах.

Она слабо улыбнулась мне, я пожала ей руку и позвала:

— Али.

Он сразу зашёл.

— Али, смотри, пусть быстро выздоравливает, я скоро приеду.

Великан наклонил голову:

— Жена командора, Нора получает полноценное медицинское лечение.

Я помахала Норе рукой и вдруг Глеб сказал:

— Нора, до свидания. Мы скоро приедем.

Она вся сжалась, но глаз не опустила и медленно кивнула головой.

14

Ноги мне отказали сразу за дверью, я просто сползла по стене, Глеб меня подхватил на руки.

— Тебе плохо?

— Нет, всё хорошо…

Просто на меня рухнуло всё: все мои воспоминания, страхи, мысли, оттуда, когда я сама каждый день ждала. Как сейчас ждёт Нора. Глеб держал меня на руках и смотрел глазами серого льда, как тогда. Он направился в сторону выхода, но я его остановила:

— Подожди, я сама, отпусти меня.

— Почему, тебе больно?

— Нет, я пойду сама, я должна перед ними идти сама.

— Перед кем?

— Перед твоими боевиками.

Глеб удивился так, что даже приподнял меня.

— Я их уберу.

— Нет, это надо мне, Глеб, это надо мне самой, я их не боюсь, но я должна пройти перед ними рядом с тобой.

Думаю, они слышали меня, но их лица оставались такими же как были — маски без единого проблеска какой бы то ни было эмоции. Зачем мне это было нужно, не понимала сама, может, надеялась, что Нора увидит в окно, как я иду рядом с Глебом сквозь строй этих боевиков, и поймёт, что человек может выжить в их мире, не знаю. А может, это я сама продолжаю изживать из себя страх перед этим миром. Я шла, высоко подняв голову, спокойно рассматривала их, и страха во мне не было. Глеб шёл рядом со мной и держал за руку, лишь пару раз посмотрел на меня. Уже в машине сказал:

— Ты не боялась, я бы почувствовал. И туда шла без страха.

Я лишь улыбнулась ему, не хочет, чтобы я боялась его боевиков, чтобы вообще боялась. Но разговаривать не могла, все силы ушли на гордый вид. Оказалось, я всё помню — до последней своей мысли, каждый день, вовремя зашёл Глеб, ещё немного и у меня началась истерика. На крики и вопли я уже не способна, но разговаривать с Норой я бы уже не смогла. Сказала ей, что покажу записи, но что я ей покажу? Как я Глебу энергию передавала? Так она сразу с ума сойдёт, и вопрос «зачем» сразу будет понятен. Что я могу ей объяснить, если она всё видела, как это происходит — их питание, сама была пищей. Мне может помочь только Глеб, надо чтобы она поверила ему, она мне не поверит, что бы я ни сказала, я человек. Если она перестанет бояться его, то можно будет и с Аароном познакомить. А как с ним разговаривать, я подумаю потом. Нору надо спасти любым способом. Теперь, когда Аарон знает о ней, просто спрятать её уже не удастся. Одна надежда на Глеба, что он не допустит его до неё, не зря он поставил её охранять не простых бойцов, а боевиков и переселил в свой дом.

Оказалось, что мы уже приехали и машина стоит. Глеб смотрел на меня задумчивым взглядом, вся в своих мыслях я совершенно ничего вокруг не замечала.

— Что ты хочешь ей показать?

Вздохнув, пожала плечами:

— Она словам не поверит, мне не поверит. И будет права. Я бы тоже не поверила в первые дни.

И отвернулась к окну, не хочу, чтобы Глеб видел мои глаза, слишком много сейчас в них было боли и воспоминаний.

— Посмотри на меня.

Я только отрицательно покачала головой, не могу.

— Ты не простила меня.

— Глеб, дело не в нас с тобой, я любила тебя с первого дня. Мне было чем жить тогда, я ждала встреч с тобой, каждый день ждала, ты это чувствовал по моему сердцу.

— Я слышал твоё сердце, но не знал, не понимал. Думал, ты боишься меня.

— Норе некого ждать. Она не понимает, почему её оставили в живых после того, что она видела. Она может ждать только большего ужаса.

— Передачи энергии, которую не переживёт.

— Глеб, я не знаю пока как, но она должна остаться живой. Она очень сильная, если уже смогла выжить после того, что с ней случилось, значит, у неё есть шанс.

Сложность ситуации состояла и в том, что нельзя было отказать в шансе и Аарону. Я опять вздохнула и решилась взглянуть на Глеба. Он не просто смотрел на меня, казалось, он рассматривал как какое-то странное существо.

— Ты хочешь всех спасти.

— Хоть попытаюсь.

Он неожиданно улыбнулся, и глаза оказались синими-синими, лёд растаял. У Норы он тоже всё вспомнил, заново самого себя тогда, каков был в своей агрессии и моей непонятности.

— Тебе пора ужинать.

Дорогу к себе в комнату я нашла сама, Глеб задумчиво шёл рядом, только один раз поправил направление, хотя мне казалось, что он ничего не видит в своих думах. Он помог мне снять шубу и задержал руки на моих плечах, очень осторожно, помнил о синяках.

— Я никогда у тебя не видел такого ужаса в глазах, как у Норы.

— Потому, что я вас не боялась.

— Почему? Я так и не понял, почему ты нас не боялась?

— Не знаю, наверное, в один момент всё для себя решила, потом уже не было страшно. Я знала, за что плачу своей жизнью. Нору просто убивали: сначала муж потому, что она была физически слабее, потом как пищу. Я пока не знаю, как я ей смогу сказать, чтобы она мне поверила, что надо жить, жить вопреки всему, что она видела.

В столовую мы шли также, задумчивый Глеб поправлял меня, когда я пыталась повернуть не в ту сторону или уводил из особенно понравившейся комнаты или коридора. А я поражалась вкусу Глеба: как всё спокойно и изящно, ни одного кричащего цвета, даже когда встречался красный или чёрный, они были как дополнение к основному цвету и только подчёркивали спокойный основной тон. Картины с видами природы и моря, удивительные виды Венеции и Неаполя, те, которые я узнала, невероятные светильники и потолки, везде небо, иногда в сопровождении амуров. Он опять понял меня, мой вкус, создавал этот дом именно для меня, и сделал так, что я чувствую себя в нём дома, в полной безопасности.

— Спасибо тебе за дом, мне в нём хорошо, спокойно.

Глеб остановился и долго смотрел на меня, очень странно смотрел, синева светилась, но за ней что-то было, я так и не поняла, что это. Он коснулся моей щеки, шеи и остановился у ворота платья. А я замерла, не знала, как себя вести, это другой Глеб, прежнего могла поцеловать сама, а этого не решилась. Но ничего не произошло, он опустил руку и пошёл дальше.

Ужинала я в компании Самуила, он долго говорил о Норе: что я догадалась разговорить её пением, что теперь всё будет хорошо, и она скоро уже будет ходить и неплохо бы мне чаще её навещать. В спальню я решила идти сама и потерялась — не туда повернула. Ходила по комнатам, иногда останавливалась и смотрела на темноту за окном, поражаясь своему спокойствию. Но всё-таки надо дойти до спальни, только бы знать в каком направлении идти и как выглядит дверь. Глеб издалека тихо сказал:

— Не пугайся.

Надо было давно его позвать, я облегчённо вздохнула. Он взял меня за руку и повёл.

— Почему ты меня не позвала?

— Я гуляла, удивлялась себе, как мне не страшно в темноте.

— Ты сказала Норе, что боишься темноты.

— Здесь не боюсь, в других местах очень боялась.

— Почему не боишься здесь?

— Здесь ты, вы все, с вами ничего не страшно.

Глеб сразу остановился и встал передо мной.

— Катя, ты теперь никогда не поцелуешь меня сама?

Я не знала, что ему сказать. Что я едва сдерживаюсь в темноте? Он же чувствует моё сердце, что оно несётся как паровоз. Что не знаю, нужны ли ему мои поцелуи на самом деле, именно мои, а не просто восстановление ощущений.

— Глеб, я не знаю.

— Не знаешь?

— Не знаю.

Отвернулась от него и пошла неизвестно куда, правда недалеко. Глеб подхватил на руки и отнёс в спальню. Встал перед кроватью, и я уже приготовилась лететь, когда он сказал:

— Я знаю, что я хочу.

Медленно положил меня на кровать и поцеловал, как муж на постели целует свою жену, страстно, удерживая мою голову и не касаясь плеч и рук. Но мои руки сами обняли его за шею, и я ответила на его поцелуй, со всей страстностью жены на постели. Он издал глухой стон и чуть не свернул мне шею, практически отлетел от кровати и встал у стены. Надо срочно поменять кровать, или устроиться на диванчике в коридоре — было моей первой мыслью, как только я смогла о чем-нибудь думать. Глеб так и стоял у стены, мне не было видно его лица в темноте, только фигура на фоне светлого гобелена. Я осторожно пошевелила головой, вроде двигается, а когда снова посмотрела на Глеба, его уже не было.

Утром в столовую меня проводил Андрей. Когда я уже оделась, выбрала платье с воротом в виде шальки, намотав как можно выше, чтобы Самуил не увидел новых синяков, уже на шее, он осторожно постучал и пригласил меня на завтрак. Я потребовала от него не помогать мне в дороге, иначе так и не запомню путь, он только сделал лицо и предложил провожать меня весь день, так как Глеб уехал и будет только ночью, или завтра утром. Ну, да, хоть чуть-чуть успеют зажить повреждения моего организма.

— Андрюша, а Лея уже приехала?

— Да, они прибыли ночью, и Глеб взял её с собой.

— Глеб? Куда?

Андрей только покачал головой, командор ему не отчитывается. Но был спокоен, или не показывал мне своего беспокойства. Он изменился за эти дни, видимо, история с Леей перед нашей поездкой очень сильно на него повлияла. Взгляд стал строже, несмотря на улыбку, и он как бы повзрослел. Я шла и убеждала себя, что Глеб не сделает ничего Лее, он должен был мне сказать, если собрался вернуть её в клан, он помнит о концерте, понимает — без Леи он не состоится.

В столовой сидел Виктор.

— Катя, доброе утро, наконец, солнце посетило и наши туманные края, а то всё в Европах светит и Скандинавию обогревает. Мы уже без тебя замёрзли совсем, это ты у нас по огненным лабиринтам гуляешь, ножки свои стаптываешь, дно Северного Ледовитого океана достаёшь, а мы тут по-простому, скучно и неинтересно живём.

— Виктор, как я рада тебя видеть, мне тебя тоже не хватало в Европе, я, между прочим, ещё и на балы ходила, по Версалю гуляла, на пароходе по реке плавала.

Виктор подошёл ко мне и церемонно поцеловал руку, даже изобразил сложный поклон с воображаемой шляпой в руке. Ага, энергии достаточно, судя по довольному лицу, он даже не смог скрыть удивления.

— Катя, ты что, в Норвегии всех мутантов Олафа выкачала? Или это так на тебя океан подействовал? Бал! Я понял, это всё бал, ты встретила некоторых, как бы это сказать помягче, знакомых Глеба, и в тебе все твои женские силы поднялись, теперь тебе уже не страшны ни боевики, ни мутанты.

Вот нахал, ничего и никого не боится, даже Глеба. Видимо Олег отправлял ему отчет о наших передвижениях. Виктор вернулся на диван и ослепительно улыбался, а Андрей с удовольствием нас слушал.

— Виктор, расскажи, как Аарон, в каком он состоянии?

— Жив, несмотря на мои старания. Я ему одно испытание за другим, а он о тебе вспомнит — и давай подвиги совершать, мол, слабая женщина может, и я могу. Я ему говорю: ты всё равно так не сможешь, Катя у нас личность уникальная, ты только думаешь, как этот подвиг совершить, а она ещё пару штук между делом, никак не успеть догнать в количестве. А он всё старается.

Мы с Андреем расхохотались от рассказа Виктора, вот вроде бы ничего особенного не сказал, а стало ясно — держится Аарон, не изменил своему решению, или Виктор не позволил. И что обо мне ещё не забыл, вопрос только в одном, как он обо мне думает, надо объяснить, как правильно думать.

— А кланы, они успокоились?

— Катя, да после того, как вы по всей Европе со свистом и громом пролетели, они сразу успокоились. Они же не знали, что Глеб тебя просто проветриться на бал повёз, за новыми нарядами по бутикам пройтись. Они сразу решили, что Глеб очередную пакость им придумал, а он у нас непредсказуемый, вычислить нельзя, вот и испугались. Ты не переживай о них, Глеб сейчас им популярно всё объяснит, что он ничего не забыл, кто в какую сторону смотрел, или хотел посмотреть.

Представить вот такого Виктора главой клана по подготовке бойцов для охраны других кланов, а сейчас главой клана Аарона, было совершенно невозможно. Он ещё долго развлекал нас всякими новостями из жизни кланов и особенно клана Аарона. Пожалуй, Аарон не узнает его, когда вернётся.

— Катя, скажи, а ты свой подвиг очередной как совершала? Мне Олег как показал, я пожалел, что Аарону так не могу, но я ему рассказал, в подробностях, особенно ножки расписал в кровавых ранах.

— Виктор, зачем? Аарону совершенно не обязательно было о моих ножках рассказывать, всё прошло, огонь меня не тронул, в бассейне замка я тоже не утонула, обошлось.

— Ну, да, только Глеб от ужаса память свою чуть не потерял, едва нашёл, до сих пор картинки раскладывает. Ты уж не очень, перерыв небольшой сделай, пусть сначала разберётся, а потом новые подвиги начинай придумывать. Только приехала, а уже сразу Нору спасать от Аарона, он даже ещё и не видел её, вдруг любовь с первого взгляда на них рухнет, нам же и придётся его от неё спасать.

— Как Глеба от меня спасали?

— Да.

Виктор неожиданно стал серьёзным и внимательно посмотрел на меня своими пронзительными глазами.

— Пока Аарон ждёт только тебя.

Повернулся к Андрею:

— Принеси запись.

Андрей кивнул и исчез.

— Виктор, что ты мне хочешь показать? Глеба я уже видела… в гневе.

Он ничего не ответил, только грустно на меня посмотрел. Андрей принёс ноутбук и включил запись: Глеб провожает меня до двери столовой, это дворец в Неаполе, значит, самое начало, Олег уводит меня, Глеб… оседает на пол и корчится, а Виктор и Андрей держат его за плечи. Вернее, пытаются, он их раскидывает и исчезает. Я замерла, превратилась в статую, мне понадобилось много времени, чтобы собрать силы для вопроса:

— И так каждый раз, когда он меня видел?

— Он чувствовал тебя за сотни километров, даже на Луну летал.

— Остров, я знаю.

Виктор удивился, но понял, что только сам Глеб мог мне рассказать, и кивнул.

— Он хорошо знает эту планету, всегда уходил туда, когда совсем плохо было.

— А сейчас…

— Катя, сейчас он уже… почти совершенно владеет собой. Судя по твоему шарфику.

Заметил, чему я удивляюсь — они всё видят, всё слышат и всё понимают. Я подняла на Виктора глаза, и что теперь делать с Норой?

— Катя, погоди расстраиваться о чужой женщине, ты сначала подумай, как твой муж отнесётся к тому, что лучший друг полюбил его жену.

— Виктор, да не любит он меня, сам подумай, он меня не знает совсем. Так, поговорили на общие темы, да в гости приезжала пару раз.

— А пощёчина? А поцелуй? А прогулки под луной со стихами? Такому, с африканской кровью, очень горячей, кипяток практически, вполне достаточно. Ты ещё ему песню спой. Колыбельную.

Неужели Глеб меня ревнует к Аарону? Нет, Виктор ошибается, не хочет, чтобы я с Аароном встречалась, а, может, Глеб ему приказал поговорить со мной, отговорить от встречи. А потом сказать Аарону, что я отказалась. Но подумав, поняла: Глеб на это не пойдёт, он понимает, что я хочу встретиться с Аароном из-за Норы. Виктор молчал, не мешал мне думать, Андрей закрыл ноутбук и ушёл.

— Катя, Глеб не все картинки ещё разложил в голове в правильном порядке.

Этого мне ещё не хватает — битвы титанов, даже если один из них прикован к скале, как Прометей. А я ещё к Глебу пристаю с требованием немедленно найти ту единственную, которую он любить будет. Потому, что сама могу к Аарону уйти?

— Виктор, если у Аарона стало совсем плохо с пониманием, то это уже его дело, я только благодарна ему за помощь. А Глебу придётся самому раскладывать картинки, как разложит, так и будет. Я лишь инструмент по восстановлению жизненных функций командора.

Чёрные глаза Виктора стали огромными, в пол-лица, он даже головой потряс, пытаясь осознать мои слова, но они никак не хотели складываться.

— Я слишком много серий пропустил. Катя, ты подробней, пожалуйста, особенно про инструмент.

— Аарону придётся осознать, что только любовь Норы сможет его спасти на самом деле. И ему придётся добиться её любви, надеюсь, диета поможет.

— Ну… ага… есть надежда, если ты так думаешь, то да, может быть, когда-нибудь, наверное. Хотя… я её видел, ничего интересного.

— Ну да, а я? Можно подумать, Виктор, я прямо сразу поразила тебя своей красотой и умом. Она ещё вас всех удивит.

Виктор смотрел на меня примерно так же, как вчера рассматривал Глеб.

— Катя, ты не объяснила про инструмент.

— Виктор, ты как Аналитик должен понимать, что именно сейчас Глеб такой, какой он есть, и он сам должен решить…

— Катя, ты долго обо этом думала? Пока по лабиринтам бегала или когда среди льда купалась? Или это экспромт? Боюсь, что так — за мгновение обиды решила судьбу.

— Не было обиды, только холодный расчёт.

— Ты и холодный расчет?! Брошу кланы, уйду в монастырь. Пусть Олег сам вместе с Аароном сидит на диете, а я буду поклоны бить, грехи замаливать.

А я вся сникла, разговор с Виктором очередной раз показал мне безнадежность моей затеи. Нору спасла, а Аарон может её убить, Глеб отвернётся от меня, будет искать свою единственную. Виктор достал свою гигантскую сигару и закурил. Вот и Виктора довела, глаза закрыл, думает.

— Давай будем точны. Ты нас поразила сразу своим поведением — наглым спокойствием перед монстрами. Про остальное ты сама знаешь.

Я лишь мельком посмотрела на него и вздохнула. А теперь Глеб ищет другую, сама предложила, найдёт и всё, никому не буду нужна, может, Самуилу для опытов. О чём я думаю, откуда во мне опять эти мысли? Это вчерашнее воспоминание так на меня подействовало, да куда они без меня? Глеб пока только меня чувствует, Аарон только меня и ждёт, и вообще лабиринт прошла значит — всё могу.

— Ну, наконец-то нормальный взгляд, уже на себя стала похожа, бедный Глеб, ну пусть картинки складывает, сам уже разобрался, а картинки сложатся.

Пожалуй, Виктор поторопился с выводом о том, что Глеб разобрался, уехал же на целый день. Не только из-за моих синяков, не можем мы целый день целоваться с повреждениями моего организма, по делу уехал, очень важному и Лею с собой взял. Раз Виктор говорит, что с кланами всё в порядке, значит, что-то другое.

— А Самуил где? Тоже уехал?

— Он к Норе поехал чего-то там снимать.

— Теперь Олег будет с Аароном?

— Он сам так решил, хотя особой необходимости нет — Аарон уже достаточно владеет собой, чтобы его Олег охранял.

— Олег опять решил сесть на жёсткую диету?

— Да.

И это «да» напомнило самого Олега, чётко и вопросов не подразумевает.

— Катя, я так и не понял, почему инструмент? Пожалуйста, объясни.

Зачем это Виктору? Всё же понятно давно. Но он упорно смотрел на меня, и в его пронзительных глазах ничего не осталось от иронии, только вопрос.

— Я Глеба люблю и хочу для него настоящего счастья, сейчас в нём говорит только благодарность и чувственность. Виктор, дай мне сказать, ты хотел ответа, слушай.

Он уже открыл рот, чтобы что-то мне возразить, но кивнул головой и замолчал.

— Сейчас он такой, какой есть на самом деле — со всей своей силой, умом и сердцем, которое есть, несмотря на физическое отсутствие. Я всего лишь слабая человеческая женщина, которой отмерено мало времени и сил, как бы ты не иронизировал по поводу моих подвигов. Глеб встретит ту, которая будет ему соответствовать, и он будет любить её, как мечтал. А я выполню своё предназначение в соответствии с законом. Виктор, нам надо было однажды забыть всё, чтобы понять, посмотреть с другой стороны. То, что ты мне сегодня показал, ещё раз убедило меня в том, как сложно далось Глебу его возрождение и сохранение моей жизни, поэтому я всё для него сделаю и исчезну.

Говорила я спокойно, без слёз и эмоций, сама удивлялась, взрослею.

— Ты зря удивляешься, это действительно холодный расчёт, я многое поняла в Норвегии и осознала — дело не в том, что Глеб заставил себя забыть меня, чтобы спасти в огненном лабиринте. Я на нас посмотрела другими глазами, очищенными огнём…

Горько усмехнулась, вздохнула и всё-таки продолжила:

— …и водой. Закон прав, убивая человека, не может быть ничего между жертвой и хищником, кроме жизни и энергии. Мы с Глебом пытаемся этот закон обойти, но каждый из нас должен через слишком многое переступить в нашей сущности, жертвы и хищника. Каждый из нас должен понимать совершенно ясно для себя, без каких-либо сомнений, за что борется. Я понимаю свою роль в нашей истории, осталось понять Глебу. Ему сложнее, физически сложнее.

Опустила воротник с шеи, хотя Виктор и так догадался, что я под ним прячу, и повторила:

— Глебу сложнее.

Виктор долго молчал, опустив глаза. Он всё понял — Глебу не справиться со своей сущностью, как бы он не пытался себя держать, если им не будет управлять что-то значительно сильнее этой сущности.

— Сельма сказала, что связь между нами не прервать никаким расстоянием, ему не обязательно уезжать. Поэтому я инструмент, можно назвать меня иначе как-нибудь, но роль от этого не изменится — хороший, правильный, но очень хрупкий для вашей силы.

Я встала и улыбнулась, не так все плохо.

— А у Норы и Аарона будет свой опыт. Сам говоришь, парень африканский, может быть поймет всё быстрее и почувствует всё правильно. И наш опыт смогут использовать.

Виктор не улыбался, он действительно всё понял, даже то, что я не смогла сказать. Любовь может изменить сущность Глеба. Только тогда он сможет не сдерживать себя при мне, а существовать рядом, не оглядываясь на свою силу. Только тогда руки будут обнимать меня без повреждений, когда я перестану для него быть добычей, пищей. Это уже было в Париже, он меня целовал и обнимал как обычный мужчина, он меня любил тогда, и поэтому сила, а, значит, и его сущность, отступила. Даже когда я всю свою энергию отдала в страсти, сила никак не проявилась, потому что я была не пищей, я была любимой женщиной. Вот о чём говорила Глебу его мать.

— Виктор, всё хорошо, у меня есть какое-то время, какие-то силы, говорят даже необычные, правда их ещё надо разбудить, что-то я успею.

Виктор стремительно встал и подошёл ко мне.

— У тебя всё получится, ты сможешь, больше, чем ты никто не сможет сделать, помочь ему всё понять можешь только ты.

— Я знаю.

Виктор поцеловал мне руку и спросил:

— А что ты Аарону скажешь? Прости, не люблю?

— Примерно в этом духе, скажу: люблю мужа, иди к своей наречённой. Ты надолго, а то Самуил говорит, что занят сильно?

— Теперь, когда я сдал пост, могу и тебя развлечь.

— До обеда у меня по расписанию бассейн.

— А кто расписание составлял?

— Я.

Виктор засмеялся, и я поняла — даже он со своим аналитическим умом был очень напряжён во время нашего разговора.

Я героически сама пошла искать бассейн, тут же потерялась, и пришлось звать Андрея, но пришёл Виктор и провёл меня коротким путем, по дороге рассуждая о талантах женщин, в которые не входит географическое ориентирование на местности. Он так и остался — сидел на скамеечке, курил свою сигару и обзывал меня нерпой, которая живёт в озере. Я выспрашивала его почему они не любят воду, а он лишь отшучивался, мол, мокрая. Потом расстроился, что не догадался посадить Аарона в море на пару недель, вдруг быстрее бы образумился. Виктор говорил о нём жёстко, несмотря на иронию и было понятно, что он совсем не забыл поступка Аарона и сейчас — понятно, что в пределах приказа Глеба — пользуется его состоянием. Он шутил о моих подвигах в лабиринтах, заявил, что я теперь буду у них главным пожарным и мне нужно потребовать от Глеба дополнительного содержания. От хохота я чуть не утонула — куда уж больше, одних драгоценностей пуд, на что Виктор резонно объяснил мне, что содержания много не бывает, женщина всегда может потребовать вместо синих булавок зелёные и купить обновок в цену дворца. Причем, по моему мнению, его собственный белый костюм стоил примерно цену того самого дворца.

За обедом я спросила Виктора:

— Мне показалось, что ты знаком с театральной богемой?

Виктор искоса на меня посмотрел, качнул головой.

— По одному слову вычислила. Была история одна, театральная. Я не Андрей, для меня музыка всегда была лишь шумом, но актрисы иногда привлекали моё внимание.

Кто бы сомневался — с его щегольством, судя по костюмам и сигарам.

— Так вот, был я знаком с одной примой, давно, тогда ещё были экипажи. Интересная особа, говорят, пела хорошо, но разоряла всех поклонников до полной нищеты. И меня пыталась — подарки я ей дарил неплохие, а мне просто было нужно сопровождение женщины в городе, она подходила. Наши отношения длились какое-то время, но потом я заметил интересную девушку в хоре, на подпевках, а прима сразу её убрала, выгнала из театра, я был слишком лакомым куском для неё. Так ей казалось.

Думаю, она сильно ошибалась, эта прима.

— Девушку я нашёл, перевёз в другой город и устроил в театр примой. Только ничего у неё не получилось, так и осталась на подпевках, не смогла.

— А прима?

— Мне она уже была не нужна, я встретил другую.

Терпеливо повесив перед ним вопрос, я ждала пояснения, и он ответил:

— В этом театре, куда я устроил девушку, была женщина, уже не молодая по меркам театра, но пела… вот как ты, душой, энергией. Собирала целые залы, когда исполняла маленькие роли, большие ей не давала моя протеже.

Он замолчал, и я поняла, что история закончилась плохо, трагично.

— Я уехал надолго, а когда вернулся, узнал, что её отравили.

Мне даже не хотелось спрашивать — кто, почему-то сразу подумала на его протеже.

— Она так и осталась подпевкой: ни характера, ни таланта, одна внешность куклы. Не смогла пережить, что Мира пела лучше её.

Её звали Мира, и он до сих пор её помнит, судя по реакции на моё исполнение.

— Я её убил в тот же день, как узнал, что это она отравила Миру.

Жёсткий взгляд, изменившееся лицо говорили о том, что он винит себя в гибели Миры. Он ошибся, помог подпевке, а не защитил настоящий талант, женщину, которая оказалась ему очень важна. Правда, понял он это слишком поздно. Неожиданно своим пением я напомнила ему эту Миру, всколыхнула давние переживания.

Виктор тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя тяжёлые мысли и ослепительно улыбнувшись, спросил:

— Когда концерт?

— Виктор, как ты можешь спрашивать у меня про концерт, я же вернулась только, Лею Глеб с собой забрал, а она со мной петь будет.

— Олег сказал, что ты пела для Олафа.

— Виктор, я не в голосе, вернее, я всегда не в голосе, только, то громче, то тише.

Виктор расхохотался, вскочил с дивана и встал передо мной на колено:

— О, Катерина, спой!

И я тоже рассмеялась — куда деваться с таким. Что такое ему спеть, чтобы без особого мотива и не сильно голосом?

— Виктор, ты только не слушай меня как оперную певицу, мне совсем не хочется выглядеть перед тобой…

— Я слушаю как тебя.

И сел передо мной на пол.

Луны волшебной полосы нам льются с высоты.

Давай споём в два голоса ту песню, что любишь ты.

Сядь поближе, гитару настрой. Будут плакать волшебные струны.

Мы одни в этой тьме голубой, и мы сердцем так радостно юны.

В тиши ночной нам слышится призыв души сильней.

И лунный луч колышется на кружева ветвей.

Сядь поближе, гитару настрой. Будут плакать волшебные струны.

Мы одни в этой тьме голубой, и мы сердцем так радостно юны.

Конечно, я исполнила этот цыганский романс в сильно облегчённом, салонном варианте, больше похожем на вальс. Виктору понравилось — напряжение, которое оставалось в глазах, постепенно ушло, и он просто слушал меня.

— Виктор, вот так я и поверю с вами, что могу петь.

— Ты можешь, только сама в это не веришь. Внеси в своё расписание исполнение песен, между бассейном и обедом, или ужином, и подольше.

Виктор так и сидел передо мной на полу, я не выдержала и взъерошила ему волосы, нарушила тщательно уложенную прическу. Виктор рассмеялся:

— Такой вольности со мной давно уже никто не позволял.

— Я жена командора, мне можно.

Он неожиданно стал очень серьёзным, глаза вернули свою пронзительность.

— Тебе всё можно, ты не просто жена командора, хотя это тоже немаловажный фактор, ты Катя, и этим всё сказано. Мои клятвы в силе.

— Виктор, это твоё решение, я его уважаю, хотя считаю, что ты и так сделаешь для меня всё, если вдруг мне что-нибудь понадобится. Но будем надеяться, мне не придётся призывать тебя на помощь.

— Ты только скажи, всё, что пожелаешь.

В столовую вошёл Самуил и не дал мне возможности изречь желание, которое, кстати, я так и не придумала. Виктор сразу встал и переместился на диван.

— Катенька, здравствуй дорогая, может, чай попьём, а потом я тебе укол сделаю для заживания синяков.

— Как Нора? Всё нормально, она сможет ходить?

— Всё хорошо, но пока ещё не сняли лангеты, Глеб решил, пусть пока полежит.

Я удивлённо посмотрела на Самуила — неужели теперь Глеб решает, когда снять лангеты на ногах?

— Глеб у Норы?

— Да, он приехал вместе с Леей ещё ночью. Я только обследовал её, всё хорошо, но Глеб сказал, пусть полежит, подумает, там Лея, она ей поможет. Нора молодец, она держится, спокойная. Ты, Катя, смогла её разговорить, она теперь не молчит, Али так рад, вы как уехали, так она и стала с ним говорить.

Подняв на Виктора глаза, я поняла — он знал, куда уехал Глеб, и, видимо, понял зачем.

— Катенька, Глеб поздно вернётся, может, даже завтра, будем ужинать без него.

— Так он и сейчас у Норы?

— Да, он так и сказал, что им надо многое обсудить.

Глеб обсуждает с Норой что-то такое, о чём не хочет говорить при мне?

15

Время до ужина я не заметила. Виктор сразу после чая предложил мне ещё что-нибудь спеть, но я только покачала головой, и он ушёл. Самуил выпил две чашки, посетовал, что это, конечно, не чай Олега и предложил проводить до комнаты, но я отказалась — пора самой находить дорогу. А укол Самуил решил сделать после ужина.

Я гуляла по дому, дорогу в свою комнату нашла, но решила ещё походить, посмотреть, может, путь к бассейну тоже смогу запомнить. Как всё красиво, гобелены, пейзажи, прекрасный паркет на полу, а диванчики в коридорах, я даже посидела на одном, с удовольствием рассматривая вид в окне. Так уютно, даже не хочется вставать, спокойно, очень спокойно. Мысль о том, что делает Глеб у Норы, я сразу отсекла, приказала себе не думать. Уехал и уехал, он командор, имеет право, куда хочет, туда и едет. И странно, действительно не думала об этом — ни о чём не думала, была спокойна, время шло, а я сидела на диванчике и наблюдала погоду за окном. На улице было холодно, ветер срывал целые ветки с деревьев, иногда в стекло широким веером бились капли дождя. Но всё это происходило в полной тишине, ни одного звука не проникало внутрь, немое кино. Какие-то технологии, абсолютная защита.

Что-то происходит со мной, я изменилась, и сама пока не знаю, как к этому относиться. Такое чувство, что меня стало две, старая ещё есть, она ещё не совсем ушла, но уже родилась другая. Они обе, в смысле «я», существуют пока мирно, но кто знает, может, начнут делить территорию во мне, в моих мыслях и поступках. Особенно ярко одна из них, новая, проявилась в разговоре с Виктором. Когда я определила себя как инструмент, или что-то подобное, я ещё не совсем чётко понимала себя, во мне не было понимания почему. Это было совершенно спонтанное решение, так мне показалось, но сегодня выяснилось, что всё правильно, всему нашлось логическое объяснение. Эта новая «я» всё понимала и приняла совершенно правильное решение, а старая «я» не сразу поняла. Только в разговоре всё уложилось и стало понятно самой. Изо всех своих сил я пытаюсь расстаться с ролью жертвы, любыми способами доказываю себе и окружающим — я не хищник, но и не жертва, вплоть до гордого шествия среди боевиков Глеба. Только как это Глебу доказать? Он пока не понимает, что на самом деле сам относится ко мне как к добыче, судя по повреждениям. Я непроизвольно провела рукой по шее, инструмент слегка повреждён. Глеб меня продолжает завоевывать, не понимая, что в этом стремлении становится хищником, которым и является по сути. Сельма права, он меня вытянет, все силы заберет, или сломает в страсти. Может, эта вторая я и есть мое возвращённое сердце? Может, всё получилось? И теперь я уже могу по-настоящему бороться за нас? Но ветер за окном не дал мне ответа, и только дождь залил окно крупными каплями.

На ужин меня позвал Андрей, он был задумчив, не сказал ни слова по дороге, и я поняла — Лея не вернётся в дом, она останется с Норой, пока Глеб не решит, насколько она нужна здесь. И нужна ли вообще.

Самуил сделал мне укол и радостно сообщил, что завтра он едет к Аарону на несколько дней.

— Самуил, а он далеко отсюда?

— Нет, на их скорости всего пару часов на машине, это на берегу, море совсем рядом. Катенька, ты же понимаешь, у них всё близко.

— А давно ты его видел?

— Неделю назад, он хорошо держится, процесс сложный, с его силой это непросто, совсем непросто, но я ему помог, да и Олаф тоже, у него богатый опыт. Катенька, тебе у него понравилось? Сельма к нему переехала, она долго не соглашалась, жила в своей пещере, колдовала, а теперь согласилась с его мутантами работать, она очень мудрая ведьма, много знает. Она не зря тебя в лабиринты послала, она силу почувствовала в тебе, так бы посылать не стала. Глеба она уважает, сильно, он ей помог, ну да это он сам, может, расскажет.

Подумал немного, странно на меня посмотрел, вздохнул и всё-таки сказал:

— Катенька, ты его об этом не спрашивай, он может и не рассказать.

— Не буду, ей Олег очень обрадовался.

— Да, Олег да, они…

— Самуил, не переживай, об этом я тоже не буду спрашивать. Сельма мне уже не сказала.

Самуил вздохнул, тяжело ему с тайнами, ему бы наукой заниматься, обследовать всех и научные открытия делать. Кстати, о науке.

— Самуил, ты выяснил, у всех, ну, таких как Али есть способности?

— Катенька, понимаешь, странно, но только Али имеет разные способности, я их многих посмотрел, но ни у кого нет ничего подобного, может такие редко рождаются, мы их не наблюдаем совсем. Он сам не знает, как смог тебе энергию остановить, Наташа ему сказала, что можешь, он и сделал, а сам не понимает. Но на самом деле много может, вот и Норе помогает, она его лучше принимает, Наташу она боялась. Теперь всё хорошо, она совсем поправляется, в обычной жизни быстро не заживает такое количество повреждений.

Неожиданно замолчал, посмотрел на меня, кивнул головой и рассмеялся:

— Катенька, я совсем забыл, Наташа просила тебе передать, что Глеб всё поймёт и перестанет тебя бояться. Ты понимаешь что-нибудь из этого? Я ничего не понял, как это Глеб тебя боится? Он никого не боится, никогда не боялся, а почему он должен тебя бояться?

Глеб меня боится? Странно, но Наташа никогда не ошибалась, всё, что она предрекала, происходило. Значит, я его ещё испугаю, утром, например, неумытая и нечёсаная. Хотя, видел уже всякую. Получается, что ещё совершу очередную… неожиданность, которая его совсем испугает.

— Я не знаю, Самуил, ты сам понимаешь, я могу кого угодно испугать, значит, пришла очередь Глеба.

Самуил побледнел и воззрился на меня большими глазами:

— Катенька, боюсь спросить, что-то уже случилось?

— Пока нет, но Наташа знает, что говорит, значит, я что-то такое совершу, что даже ваш хвалёный Глеб ужаснётся.

— Катенька, почему ваш, а не твой? Ты мне скажи, ты не молчи, я переживать начинаю, когда ты так молчишь. Сегодня Виктор с тобой поговорил, а потом как сел в кресло и молчал, так молчал, сильно.

— Самуил, да он после романса в моём исполнении так молчал, всё никак из ушей вытрясти не мог.

— Катенька, не шути, я знаю Виктора, он так молчать не может, это не Глеб. Виктор всегда при деле, чтобы он так сидел, никогда, он никогда так не сидит.

Пожалуй, Виктору было о чём подумать. Но я не стала ничего говорить Самуилу, пусть спокойно занимается своими медицинскими делами.

Ночью проснулась от присутствия Глеба, но в комнате никого не было, я даже свет включала. Значит, успел исчезнуть. Спать расхотелось, и я решила искупаться, правда немного сомневалась, найду ли бассейн. Нашла, зря Виктор над моим географическим ориентированием шутил.

Странно, всё странно. Раньше я бы от одной мысли одной купаться ночью в бассейне в таком гигантском доме, даже не могу себе представить, как испугалась. А сейчас с удовольствием лежу на воде в совершенно тёмном бассейне, свет я не стала включать, и мне хорошо. Что-то изменилось во мне — совершенно другой человек.

— Привет.

Этот совершенно другой человек, то бишь я, чуть не утонул от одного слова. Но Глеб не прыгнул меня спасать, так и остался стоять у бортика, смотрел на меня в темноте, какая для него темнота, как я пытаюсь вернуть на место сердце и всё тело. С трудом уравновесившись в воде я ответила:

— Чуть не утопил, привет.

— Ты рыба, утонуть не можешь.

— Я рыба сухопутная.

— Тогда вылезай на сушу.

Но я выбралась не сразу — ещё чего, командуй над своими войсками, я женщина, сразу приказы не исполняю. Он терпеливо ждал, смотрел, молчал. Только плавать стало неинтересно, и я всё-таки решила выбраться из воды, Глеб подхватил меня сразу, как только я коснулась рукой бортика. Я каждый раз удивляюсь его физическим возможностям — он умудрился одним движением, не замочив даже краев рукава, поднять меня из воды не за руку, она бы оторвалась, а всю меня. Правда костюм я ему подмочила собой, он меня обнял, мягко прислонил к себе и даже голову прижал рукой.

— Я был у Норы, ты знаешь.

— Самуил сказал.

— Она тебя завтра ждёт.

Я обняла его, мне не хотелось спрашивать, о чём они говорили, пусть всё будет завтра.

— Она сказала, что не боится меня, но я чувствую её страх. Лея осталась у неё, сама.

Он помолчал, слегка поглаживая мои мокрые волосы, потом вздохнул и признался:

— У меня не получилось, она всё равно боится меня.

— Страх, такой, как у Норы, за один день не уйдёт, так не бывает. Она должна почувствовать спокойствие при тебе, для неё сейчас спокойствие — это Али. Он добрый и он всегда с ней.

— Али добрый?

— Для Норы — да. Он всегда был с ней, когда ей было плохо.

— А я убийца.

— Нет, но она тебя видела только там, в этом ужасе. Должно пройти время, чтобы эта картина стерлась в её памяти.

— Но ты меня тоже видела в ужасе.

— Меня никто не бил никогда, как её муж. И никто не пил моей крови.

По телу Глеба прошла странная дрожь, он теснее меня прижал к себе, но сразу одумался и отпустил совсем.

— Как твои синяки?

— Заживают.

Глеб включил свет, и я в зеркале увидела себя, Глеб тоже. Плечи, руки, ноги у бедер были жёлтыми с синими и красными переливами, а шея ярко синела.

— Я тебя бью.

Неожиданно я расхохоталась на весь дом, даже на колени стала падать, но не успела, Глеб подхватил меня и взял на руки. Я размахивала руками, пытаясь успокоиться, но у меня ничего не получалось, и я продолжала хохотать. Глеб громко позвал:

— Самуил!

Он не слушал меня, когда я сквозь хохот пыталась ему объяснить, что не сошла с ума, мгновенно перенёс в лабораторию Самуила, а Виктор почти сразу появился с сонным Самуилом на руках.

— Катенька, что такое, что случилось, опять, не может быть!

Мне удалось, наконец, немного успокоиться, и я опять замахала руками:

— Самуил… всё хорошо…. Глеб не понял моего смеха… правда, это я на самом деле смеюсь… не сошла с ума… простите меня.

Виктор улыбнулся и унёс пытавшегося сделать мне укол Самуила. Глеб посадил меня на кровать и грозно спросил:

— Чем я тебя так насмешил?

И я опять засмеялась, но уже тише:

— Глеб, ты понял сам, что сказал? Да если бы ты только пальцем замахнулся на меня, то даже моих молекул не собрали бы в воздухе. А ты говоришь — бью, там бы этих, как там, в физике, нейтрино не нашли.

Я продолжала хихикать, никак не могла остановиться, нервы за день нашли такой смешной выход. А Глеб превратился в статую, совершенно белую статую. Постепенно успокоившись, я несколько раз лихорадочно вздохнула от недостатка воздуха и только потом смогла сказать с улыбкой:

— Ты лучше меня не бей, не собрать будет, я сразу в безвоздушное пространство превращусь. А вот мне можно тебя бить. Только предметами, руками очень больно, в смысле мне больно. Ты посуды сюда много завез?

Но он не отвечал, смотрел на меня чёрными глазами и продолжал стоять мраморной статуей. Я опять вздохнула и провела ладонью по его щеке, она не отозвалась на моё прикосновение, тогда я провела пальцами по губам, и они потеплели, стали мягче, наконец, он поцеловал мои пальцы. Но глаза оставались совершенно чёрными, без проблеска синевы. Он ожил, чуть тряхнул головой и спокойно сказал:

— Тебе пора отдыхать.

Мгновенно перенёс меня в спальню, поставил рядом с кроватью и исчез. И что теперь? А ничего, спать.

Утром я проснулась от ощущения радости, странно, но мне было легко и спокойно, наверное, приснился хороший сон, а я его просто забыла. На столике стояли цветы, Глеб решил возобновить традицию. Восхитительный букет белоснежных роз, откуда в такое время года? Такие яркие и воздушные, совершенно снежного цвета, с чуть голубоватым оттенком. Пока я собиралась, несколько раз подходила к букету и вдыхала восхитительный аромат. Я сразу оделась так, чтобы ехать к Норе, Глеб сказал, что она меня ждёт.

В дверь постучали, и вошёл Глеб.

— Привет.

— Привет, когда мы поедем к Норе?

— После завтрака, мне нужно с тобой поговорить.

— Я слушаю тебя.

Глеб подошёл ко мне, сцепив руки за спиной, боялся не удержаться и обнять меня, но теперь это запретная тема, после моего вчерашнего хохота он не будет ко мне прикасаться. Внимательно посмотрел на меня, коснулся высокого ворота свитера, который прикрыл всю шею, после бассейна синяк растёкся до гигантских размеров и расцвел всеми цветами радуги.

— Ты думаешь, Нора не догадается, что ты прячешь за этим?

— Надеюсь, что нет.

— Заметно, если повернешь голову, сразу будет заметно.

— Мне не ехать? Ждать, когда всё заживет? Может сказать, что ударилась?

Глеб сжал губы в ниточку, одним движением снял с меня свитер и повернул к зеркалу.

— А это?

Я только вздохнула, многоцветная красота. Глеб коснулся моих плеч кончиками пальцев.

— Почему ты вчера смеялась? Неужели ты над этим смеялась?

Мое хихиканье он совсем не ожидал, глаза расширились, и он опять побледнел.

— Глеб, это действительно очень смешно — ты и вдруг меня бить. Я не только представить не могу этого, чисто физически это невозможно, я исчезну мгновенно, ты даже не успеешь понять, как от меня эти, нейтрино, останутся. Слово красивое, нейтрино, значит, даже в распылении я буду красивой.

Глеб смотрел на меня своими синими озерами и не понимал, может, я опять сошла с ума: стою полураздетая перед зеркалом, вся в синяках и кокетничаю о своей красоте в состоянии нейтрино.

— Я поеду к Норе, не нужно её недооценивать, вашу силу она уже знает, пусть поймёт свою. А синяки, что ж, поцелуй стоит синяка на теле, это счастье, поцелуй это кусочек счастья.

Мне пришлось долго тянуть свитер из руг Глеба, он держал его в руках, смотрел на меня и не отдавал. Неожиданно улыбнулся и предложил:

— Я тебе помогу.

Однако, вот уж совсем не ожидала, что свитер можно одевать так долго. Тщательно, но мягко разглаживая на моем теле ткань, Глеб коснулся меня почти на каждом сантиметре, а потом вдруг завел руки под свитер и обнял. Я широко открыла глаза от удивления: это как понимать, одевание-раздевание, или как? Такого себе он со мной никогда ещё не позволял, голую одевал, было такое, но руки под одежду? Это как муж утром. Глеб смотрел на меня немного странно, в глазах не было страсти, лишь нежность и ещё что-то, немного грустное.

— Подари мне кусочек счастья.

Он взял меня на руки, посадил на кровать, а сам встал передо мной на колени, при этом руки оставались под свитером и поглаживали мою спину. Недолго же продержалось решение не прикасаться ко мне, несколько минут. И я поцеловала его, нежно касаясь губ, стараясь не поддаться страсти, но сам ведь ласкает мою кожу, и она очень, даже очень, реагирует на его руки. Он так неожиданно страстно ответил на мой поцелуй, что я испугалась этой страсти, впервые он так отреагировал, кровь кипела в нём, он стал таким горячим, что руки обжигали, а объятия стали такими, что ребра заскрипели. Глеб отстранился сразу, как только я вздрогнула от собственной мысли о ребрах, опустил голову и прошептал:

— Я не могу остановиться, не могу не целовать тебя, и не могу себя сдержать.

Моя спина побаливала, но я держалась ровно и улыбалась.

— Тебе не нужно уезжать, Сельма сказала, что расстояние не изменит ничего, ты слышал.

Провела рукой по его волосам и подняла лицо ладонями.

— Глеб, поцелуй стоит пары синяков. А теперь завтракать и в путь, я хочу прогулки, обещал выгуливать — выгуливай.

— Я убиваю…

— Глеб, я тебя люблю, и люблю твои поцелуи, твои руки на своём теле, люблю твои глаза синие. Пусть я инструмент и сосуд с энергией, хоть кто, ты мне нужен рядом всегда. Поэтому выгуливай. Виктор сказал, что я должна потребовать у тебя дополнительного содержания после огненных лабиринтов, поэтому… гулять. Я хочу выгуляться в красивой шубе, представляешь, их пять! Я хочу выгулять все!

Глеб смотрел на меня и пытался что-то увидеть в моих глазах, что-то очень важное для себя, я уже видела этот взгляд, но сейчас, почему сейчас? Он резко встал и подал мне руку.

— Ты права.

Шубу я выбрала тёмную, блестящую и короткую, то есть значительно короче той, в которой ездила в прошлый раз. А машина! Длинная, чёрная, она сама смотрелась богато и как-то опасно, как пантера, даже фары смотрелись как глаза. И Глеб в чёрном удлинённом кожаном пальто смотрелся рядом как равный ей.

Я так и не спросила у него, о чём он говорил с Норой, как пытался убедить её не бояться его. Раз не говорит, значит, не хочет, чтобы я знала. Но сам по себе поступок удивителен, а ещё Лея, он взял её с собой и оставил там. Глеб сказал, что она сама осталась, значит — спросил, удивительно, совершенно удивительно для командора.

Глеб вёл машину опять как истребитель, мы чёрной стрелой проносились по дороге, умудряясь обгонять машины, на секунды разминувшись со встречной. Окна оставались прозрачными, и я всё видела. Глеб иногда оборачивался на меня, совершенно не сбавляя скорости, и я улыбалась ему, скорость меня не пугала.

— Ты не боишься?

— Андрей сказал, что у вас машины такие, можно из танка бить.

Он рассмеялся и покачал головой, моё спокойствие было обоснованным.

— С тобой я ничего не боюсь.

— А я тебя не…

— Поцелуй меня.

Машину Глеб всё-таки остановил, заехал на боковую дорогу и остановился у каких-то огромных деревьев. Помог мне выйти из машины и с тревогой посмотрел на меня, стоит ли ко мне прикасаться.

— Глеб, посмотри, какая красота, деревья, дождя нет, ветер и ты.

Ткнув пальцем ему куда-то на уровне груди, я подняла на него глаза.

— Целуй.

А сейчас он смог сдержаться, хоть и не готов был, целовал нежно и обнимал мягко, лишь придерживая плечи.

— А теперь веди гулять по саду, или по полю, куда-нибудь.

— Мы едем к морю.

Удивительный маленький ресторанчик на краю берега, недалеко от какой-то деревушки. Вся стена, выходящая в сторону моря из стекла, столиков десять, и как обычно — никого кроме нас. Кругом чучела различных рыб, они были прикреплены на стенах, свисали с потолка, стояли на подставках на столах.

Перед обедом мы долго гуляли по берегу, смотрели на море и просто стояли обнявшись.

— Глеб, а вы тоже мёрзнете?

— Нет, одежда нужна, чтобы не выделяться среди людей. Тебе холодно?

— Да, как-то стало прохладно и голодно.

— Обед готов, идём, лучший рыбный ресторан в этих местах, запись на месяцы.

— Ты за месяц сюда записался на обед?

— Перед отъездом Андрей позвонил.

— Муж, ты мне нравишься.

Глеб нежно чмокнул меня в щёку, а потом поцеловал. Тренируется? Получилось без повреждений.

Видимо, хозяин ресторана ожидал большого наплыва гостей, судя по количеству приготовленных блюд, я даже не смогла всё попробовать. Вкусно очень, а уж какие рыбы я ела, спросить было не у кого — Глеб исключает любую возможность присутствия кого-либо на остановках в пути. Сам он сидел напротив и с улыбкой смотрел, как я ем.

Когда мы вышли из ресторанчика, у нашей машины стояли ещё три больших джипа, совсем как броневики, и Глеб не удивился, наверное, так должно быть, опять сопровождение. Как только мы появились в дверях, из двух машин вышли боевики с оружием и встали рядом полукругом значит — это не сопровождение. Пожалуй, к хозяину этого ресторанчика мафия тоже будет относиться очень уважительно после такого зрелища.

— Катя, я обещал Аарону, что он встретится с тобой, ты готова?

— Сейчас?

— Он в машине.

— Хорошо.

Мог бы и предупредить, а что бы изменилось? Я бы только нервничала и переживала, и кто знает, что Глеб сейчас думает о моём отношении к Аарону. Глеб кивнул и из машины вышел Олег, а потом Аарон.

Он так изменился, что я не сразу поняла, кто это. Аарон как бы высох, стал меньше, даже ростом стал смотреться ниже, а кожа как пергамент, бледная и тоже усохшая, много морщин на лице. Одни глаза как яркие звезды, только совершенно чёрные, странно, чёрные и горящие. Глеб встал рядом со мной и сказал голосом генерала:

— Аарон, я обещал тебе встречу с Катей. Говори.

— Здравствуй, Аарон.

Я не ожидала, что так буду волноваться, голос стал хриплым и чуть дрожал.

— Здравствуй, Катя, рад тебя увидеть, я об этом мечтал, увидеть тебя.

Олег встал чуть впереди Аарона и тоже смотрел на меня, я мельком посмотрела на него и ужаснулась — он выглядел чуть посвежее Аарона, но уже сильно изменился со времени нашей поездки. Аарон смотрел на меня и молчал, от его взгляда мне стало тяжело, и я решилась спросить:

— Как ты держишься?

— Думаю о тебе.

У меня мало времени, а сказать надо всё, что я решила, ещё немного и Глеб меня просто увезёт, судя по тону, он привёл меня только поздороваться с Аароном. И гордо вскинув голову, я сказала уже своим голосом, чётко произнося слова:

— Аарон, не надо думать обо мне, я тебя не люблю, и никогда не любила. И любить не буду. У тебя другая судьба, она уже ждёт и всё зависит от вас двоих. Если ты сможешь быть сильным, у тебя будет шанс, Нора ждёт тебя, но ты должен быть достоин её. Пока есть время, подумай об этом.

Глеб издал непонятный звук, будем считать, что это одобрение. Я вздохнула и продолжила:

— Аарон, когда ты сможешь удержать себя и чувствовать уверенно в присутствии человека, когда ты поймёшь, что Нора для тебя не добыча, а женщина, только тогда ты сможешь с ней и со мной встретиться. Олег, как ты меня сейчас чувствуешь?

— Пока я ещё не хочу тебя убить.

— Пока. Вот видишь, Аарон, даже Олегу сложно при мне удерживаться, я верю в тебя, никогда тебя не боялась, но Нора ещё не готова.

— А ты? Ты сейчас меня боишься? Почему ты говоришь только о ней?

— Хочу, чтобы ты думал и мечтал о Норе, только она может тебе помочь и спасти. А тебя я не боюсь, и никогда не боялась, ты это знаешь. И не любила никогда, это ты тоже знаешь. Так получилось, что ты первый раз увидел именно во мне не просто добычу, литры крови, а женщину.

В глазах Аарона была такая мука, что мне стало больно в груди, и я сжала плечи. Глеб сразу обнял меня и сказал:

— Прощай Аарон.

— Катя, я люблю только тебя, только о тебе думаю, не нужна мне никакая другая! Я убью её!

— Тогда я убью тебя.

Я сказала это таким жёстким тоном, что Олег, сразу схвативший Аарона за руки, удивлённо поднял брови, а Глеб тихо засмеялся.

— Катя может, я это теперь знаю.

Аарон весь сник, плечи опустились, и он склонил голову.

— Прощай, Аарон, от тебя зависит, когда мы снова встретимся.

Глеб стремительно взял меня на руки, посадил в машину и сразу поехал.

Говорил ли что-нибудь ещё Аарон, я не услышала, да и не хотела больше ничего слушать. Какое-то время сидела, отвернувшись к окну, неожиданная встреча с Аароном потрясла меня. Я всё время забываю, что они так зависимы от крови человека, а я, если я посижу на диете из одних овощей, например, во что превращусь я? Ну, мне-то это полезно, стану стройной и звонкой. А Олег? Всего два дня, а взгляд уже другой, жёсткий, совсем другой Олег. Как тогда сказал Самуил: чем больше силы, тем сложнее. Аарон поймёт, ему только надо пережить мой отказ, понять — то, что он принял за любовь, на самом деле стремление к любви. Я тяжело вздохнула, и что я скажу Норе? Аарону сказала, что Нора его ждёт, с ума сошла совсем. Она о нём даже ещё не знает, боится всех кроме Али, а я сейчас приеду вся в синяках и буду убеждать её полюбить Аарона, который пока ещё только убить её стремится.

— Ты ещё хочешь поехать к Норе?

Тяжело вздохнула и посмотрела на Глеба:

— Да.

Он выглядел так, как будто получил подарок, даже не знаю какой, у него всё есть, счастлив, сидит, улыбается, и синие глаза светятся. Может, я что-то пропустила в своих мыслях, не заметила же, что машина стоит.

— Ты удивительная, Катя, самая удивительная.

— Чем, что объявила Аарону…

— Этому я даже не удивился, ты можешь, на самом деле можешь.

— Ну да, словом и взглядом. Поразительная для вас сила.

— Самая та сила, которая нас может поразить. Сама понимаешь, физической нас не победить.

И опять улыбается.

— Чему ты радуешься?

— Тебе. Ты удивительная.

Улыбка стала ещё шире. И глаза ярче. Тряхнул головой и поехал. Всю дорогу я пыталась понять, что так могло развеселить Глеба, и поняла — то, как я прямо и откровенно заявила Аарону, что не любила, не люблю, и, главное, никогда не буду любить его. И это его обрадовало, значит, действительно волновался, странно, неужели ревновал, на самом деле ревновал всё это время? Я улыбнулась своим мыслям: битва титанов за обычную человеческую женщину, из плоти и крови, пищу.

Глеб продолжал улыбаться даже тогда, когда мы шли сквозь строй боевиков, и я уже так не сжалась, как в прошлый раз, встреча с Аароном занимала все мои мысли, не до каких-то солдатиков. На крыльце рядом с Али стояла Лея и улыбалась, чистый взгляд, ни капли страха перед Глебом. И всё-таки, о чём вчера с Норой говорил Глеб? И причём Лея?

Нора так же полулежала на диване и улыбнулась нам, когда мы вошли. Боится, даже я поняла — Глеба она боится.

— Нора, здравствуй. Катя, у меня дела, когда решишь ехать домой, скажи Али.

— Здравствуй, Нора.

— Здравствуй, Глеб. Катя я так тебя ждала.

Она даже побледнела от волнения, пальцы лихорадочно перебирали кисти тонкой шали. Я присела рядом на диван и взяла её за руку.

— Как твои ноги, когда снимут лангеты?

— Самуил сказал, что вернётся от какого-то Аарона и снимет. Странное имя, звучное.

— Я его сейчас видела. Он пока болен, но старается вылечиться, борется со своей болезнью.

— Как я?

— Ему хуже, у него проблемы с кровью.

Нора сразу побледнела и сжалась.

— Он из них?

— Да, он борется с собой, Самуил ему помогает. Нора, они другие, поверь мне, они никогда тебя не обидят. Аарон сильный и добрый, потом я познакомлю вас, когда у него всё получится.

— А синяки у тебя на шее от их доброты?

Я замерла, Глеб прав, она сразу заметила.

— Нора, я жена Глеба и люблю его, я его сразу полюбила и ни разу об этом не пожалела, Глеб не дал мне повода пожалеть. Он женился на мне по всем законам, их закону и официальному. Но у нас силы немного не равны и в поцелуях он несколько перестарался.

Так как я говорила истинную правду, то смотрела на Нору честными глазами с лёгкой улыбкой. Нора не верила мне, глаза опять стали серыми, она вся напряглась и даже чуть отодвинулась от меня. Только через некоторое время проговорила:

— Глеб вчера приходил.

— Я знаю.

— Он тебе сказал?

— Да. Почему ты удивляешься?

— А что он мне показывал, тоже сказал?

— Я верю ему, он не сделает ничего плохого ни мне, ни тебе.

Хотя сомнение зародилось в моей душе, я продолжала уверенно смотреть Норе в глаза, она должна понимать, что Глеб ей не враг. Она покачала головой, опять стала перебирать кисти шали.

— Лея о тебе много говорила. Она тебя… как это, когда как бога?

— Боготворит. Но это неправильно, так не надо обо мне говорить, я обычная женщина.

— Глеб тоже… боготворит.

А это уже интересно, теперь я точно хочу знать, что он такого ей наговорил.

— Почему ты так решила? Он мой муж и относится ко мне хорошо, но вряд ли боготворит.

— Он сказал, что ты изменила его жизнь, что сильная, сильнее, чем они.

Нора помолчала, опустив голову, потом подняла на меня глаза.

— Как ты можешь быть сильнее их? Я не понимаю, хотя Глеб говорил на английском, я его лучше знаю. Он сказал, что ты много из-за него пережила и выдержала там, где они бы не смогли. Почему?

— Нора, всё сложно, был момент, когда мне пришлось помочь Глебу, и действительно всё было очень тяжело. Но всё прошло, Глеб жалеет меня, ему кажется, по сравнению с их силой мы совсем слабые, что я не могу многое сделать, но мы, женщины, можем значительно больше, чем мужчины. Правда?

Я улыбнулась ей как заговорщица, а сама подумала: ты ещё не знаешь, что тебе предстоит, и что тебе пока знать не нужно.

— Ты сама выжила в невозможной ситуации и теперь здорова, Самуил сказал, а ему можно верить. И не испугалась Али, он мутант и Лея мутант, но они же хорошие, правда?

Она кивнула, но странно посмотрела на меня.

— Али лечил меня энергией и Наташа тоже. Поэтому я так быстро вылечилась?

— Да. У тебя самой сильная энергия, ты всё можешь, воля к жизни удивительная, иначе ты бы в этом ужасе не выдержала.

— А почему ты была там? Я тебя видела.

Это объяснить труднее, и я задумалась, не скажу же, что Глеб захотел показать мне своё истинное лицо монстра.

— Когда Олегу сказали, что там боевики и люди, то они с Глебом сразу туда поехали, а я была в машине Глеба, мы ехали в другое место.

— Наташа права, если бы не ты, они бы меня не стали спасать.

Зря она это Норе сказала, прав Глеб, что отправил её в клан.

— Они бы тебя спасли, Наташа не права. Но сейчас не думай об этом, ты жива и это самое главное.

— Зачем? Кому это нужно? Я для них простой кусок мяса.

А вот это мне очень знакомо.

16

— Я себя называла шницелем.

— Что? Я не знаю такого слова.

— Кусок мяса.

Нора удивлённо посмотрела на меня и как-то облегчённо вздохнула, вот теперь она мне поверит.

— Нора, я через все твои мысли прошла по полной программе отчаяния. Я так же, как и ты, ждала каждый день, когда за мной придут. Поверь мне, Глеб не позволит никому тебя обидеть. Он командор, а я жена командора. А как жена я страшная сила.

Я рассмеялась от своего определения, и Нора тоже слабо улыбнулась. Вот и хорошо, постепенно она поверит в свою безопасность, а потом и Аарон в себя придёт.

— А этот Аарон, он кто? Я просто спрашиваю, имя интересное.

Судьба, всё-таки это судьба. Я рассказывала Норе об Аароне, и сама верила в то, что говорю, Глеб прослушает запись — а то, что здесь всё записывается, я не сомневалась — долго удивляться будет. А уж что будет с Виктором даже представить невозможно. Значит, Аарону придётся стать белым и пушистым, хотя бы для неё. Потом надо дать ему эту запись, чтобы знал, каким он должен стать.

— Катя, неужели ты действительно любишь Глеба?

Нора спросила, и было видно насколько она поражена моим признанием.

— Люблю, я влюбилась в него, зная, кто он.

— И у вас не бывает ссор, ты не боишься его?

— Да десять раз на день! Знаешь, как ему со мной сложно — я даже посуду бью, ругаюсь разными словами и совсем его не боюсь.

Она мне поверила сразу. И всё-таки, что же ей показал Глеб? Но Нора больше не возвращалась к этому, а спрашивать, значит, подвергать сомнению поведение Глеба.

— А Лея, как вы с Леей? Она хорошая девушка, мне она очень помогла.

— Да, мне с ней хорошо, а она здесь ещё останется, Глеб позволит?

— Позволит, если сразу согласился, то она остаётся с тобой. Ты попроси её спеть, у неё удивительный голос, мы когда-нибудь подготовим концерт, поэтому ты тоже должна что-нибудь спеть. Подумай и порепетируй, Лея тебе поможет.

— Я совсем не умею петь.

— А я? Ты слышала, хуже уже не будет, но все слушают, им деваться некуда.

В дверь постучали, и вошёл Глеб.

— Катя, я свободен, можем ехать домой.

— Нора, я ещё приеду, выздоравливай и учись ходить, мы с тобой будем гулять. До свидания.

— До свидания, Нора.

Нора уже без страха посмотрела на Глеба и попрощалась:

— До свидания Глеб. Катя, приезжай ещё, если сможешь.

Кивнув ей, я улыбнулась и вышла, Глеб обернулся и что-то сказал на английском, Нора ответила.

Уже в машине я вопросительно посмотрела на Глеба, он усмехнулся и перевёл:

— Я сказал, что ей сегодня снимут лангет.

— Но Самуил же уехал?

— Он уже едет сюда. Ты хочешь с ней гулять, я правильно понял?

— Ты всё слышал.

Он сделал такое лицо, что я рассмеялась, ну конечно, как он сможет пропустить такой разговор.

— Мне запись разговора сразу Аарону показать? Или позже?

Я рассмеялась, Глеб не выдержал и тоже засмеялся.

— Ты удивительная оптимистка, я таких не видел, и при этом ты всегда добиваешься своего. Но если Аарон станет таким, каким ты его описала для Норы, мне придётся стать лучше его?

— Придётся. На самом деле ты уже такой, даже лучше. Ты меня как муж совершенно устраиваешь.

— И при этом мы с тобой десять раз на день ссоримся?

— Это я с тобой ссорюсь, а ты даже не замечаешь.

— Когда?

— Да я уже не помню, видишь, какой у меня добрый характер? Практически идеал.

— Согласен, идеал.

Мы на такой скорости ехали, что я решила не смотреть на дорогу, опустила глаза и стала думать. Я дала надежду Норе, она её почувствовала, поверила мне, несмотря на синяки, и Аарон её заинтересовал, особенно после того, что я о нём наговорила. И что теперь? А буду гулять с ней, разговаривать, Глеб скоро займётся своими генеральскими делами, и я опять останусь одна.

— Почему ты загрустила?

— Всё хорошо.

— Катя, когда ты говоришь всё хорошо, значит, не хочешь говорить.

Глеб остановил машину и повернулся ко мне.

— Говори.

Я смотрела в эти сияющие синие глаза и ничего не могла сказать. Как я его люблю? Как я боюсь, что скоро всё закончится, а он не успеет меня полюбить? У Норы с Аароном всё впереди, они только начинают свой путь друг к другу, а мы с Глебом? Это я ему говорила, что надо относиться не как к добыче, а как к женщине, а он не понял. Казалось, Глеб слушает мои мысли, он смотрел на меня и не требовал объяснений, просто смотрел.

— Как бы я хотел иметь записи твоих мыслей.

А я тихо засмеялась — вот, запутался бы сразу, пришлось бы многократно слушать, чтобы хоть что-нибудь понять.

— Зачем? Я всё тебе говорю.

Глеб усмехнулся, но мрачным был недолго, вдруг рассмеялся и сказал:

— Поехали домой.

И чему он так радуется? Он улыбнулся мне и опять поехал как истребитель.

— Ты будешь купаться перед ужином?

— Да, я хочу в воду.

Он опять этому обрадовался, и мы уже летели над дорогой.

Глеб принёс меня в комнату и спросил, найду ли я дорогу к бассейну сама, я кивнула, и он исчез. И как это понимать, очередной сюрприз?

Оказалось, что я запомнила дорогу хорошо и шла к бассейну уже совершенно спокойно. У двери остановилась, услышала тихие звуки, как будто музыка звучит. Весь бассейн был заполнен розами, неизвестно откуда звучала нежная музыка, а вдоль бортиков стояли свечи. И это Глеб? И это для меня.

Большие цветные свечи стояли вдоль бортиков бассейна и у стен, отблески огня играли на стенах и тёмном стекле, звучала нежная музыка. И вся поверхность бассейна покрыта розами самых различных цветов. Я лихорадочно вздохнула, оказалось, что не дышала. Наверное, я не умею плавать в бассейне, заполненном розами, но стоит попробовать, вдруг получится. Ещё раз вздохнув, я скинула халат и медленно стала входить в воду, розы уступали мне дорогу и качались на лёгкой волне. Белые, красные, жёлтые, всякие-всякие они плавали вокруг меня, и вся вода наполнилась ароматом роз, благоухание витало над бассейном. Блики огня, аромат роз и вода создали невероятный эффект, и в какой-то момент мне даже показалось, что теряю сознание, но всё прошло, и я опять ощутила восторг. Вода удивительным образом держала меня, и я спокойно лежала на спине и перебирала цветы, которые меняли оттенок от отблеска огней. Почувствовала присутствие Глеба и обернулась:

— Привет.

— Привет. Тебе понравился бассейн?

— Я не знаю, что сказать, это так восхитительно, у меня даже мурашки по коже… музыка, цветы, огонь. Спасибо.

Глеб тихо засмеялся и спросил:

— Ты теперь никогда не выйдешь из воды?

— Я останусь навсегда среди этих роз.

Засмеявшись, я собрала целую охапку роз, нырнула и держалась под водой насколько смогла задержать дыхание, оказалось, долго, потому что меня из бассейна достал Глеб. Розы из рук я не выпустила, так и стояла перед Глебом с букетом в руках. Он радостно засмеялся и обнял меня:

— Ты рыба с розами.

— Розы не помни!

Но он меня уже не слышал, гладил мои волосы, взгляд изменился, страсть бушевала в нём, и объятие стало крепче. Он целовал мне глаза и что-то шептал, но так тихо, что я не понимала слов, прижимал к себе всё крепче и целовал, целовал лицо, шею и волосы, и наконец добрался до губ. Поднял меня на руках и целовал, опять глаза и лицо и губы, шею и я смеялась тихо-тихо, счастливо, обнимала и целовала его, глаза, лицо, губы. Глеб прижимал меня к себе всё сильнее, уже не владея собой, и я успела только застонать от боли, как неожиданно отлетела через весь бассейн, ударилась о стеклянную стену и упала в воду.

Сознание возвращалось медленно, какими-то урывками, я видела то лицо Глеба, то розы кружились перед глазами, то Андрей улыбался, то Лея пела песню, а потом огонь лабиринта завихрился разными цветами и больше ничего — только огонь. Огонь потух неожиданно, именно потух, не исчез, а затухал. И я открыла глаза.

Глеб сидел рядом со мной, опустив голову на мою руку, сразу встрепенулся и посмотрел даже не чёрными глазами, а провалами на лице. Глухим голосом спросил:

— Катя, как ты себя чувствуешь?

— Чувствую, пока не знаю… как.

Попыталась улыбнуться, но поняла, что чувствую не важно, голова сразу закружилась от движения. Глеб провел пальцем по губам:

— Всё, молчи. Я был уверен, что всё получится, что мне уже не нужно сдерживаться.

Он приложил мою ладонь к лицу и поцеловал, тяжело вздохнул.

— Прости меня, я ошибся.

Я хотела погладить его по голове, но сразу потеряла сознание. Когда пришла в себя, рядом сидел Самуил.

— Катенька, девочка моя, как ты себя чувствуешь? Сегодня уже второй день, а ты никак не приходишь в себя, всё лежишь без сознания, у тебя всё хорошо, и с энергией всё хорошо, почему без сознания, я не понимаю.

Он взмахивал руками и так бледный, он побледнел ещё сильнее, даже лицо закрыл руками. Потом решительно встал.

— Катя, я не знаю, что с тобой, как ты опять жива, ты трещины не видела в стекле. Андрей говорит, что такое стекло разбить нельзя, а ты так ударилась, что трещины пошли, потом в воду и не утонула, голова даже не разбита, только шишка. И воды в легких совсем нет, а Глеб тебя не сразу достал, пока смог в себя прийти, только потом понял, что ты в воде, а воды в легких нет, неужели ты так долго не дышала? Катя, скажи мне, что случилось?

— Самуил, Глеб меня поцеловал…

— Катенька, Глеб сам ничего не понял. Он говорит, что не почувствовал своей силы, разомкнул руки, когда осознал, что делает тебе больно, и ты вдруг улетела. Но винит во всём себя.

— Где он?

— Уехал сегодня утром, ничего не сказал, уехал и всё. Я ему сказал, что у тебя всё хорошо с организмом, и не знаю, почему ты не приходишь в сознание. Катя, он, наверное, решил, что опять из-за него ты без сознания.

— Самуил, скажи, что всё хорошо, я пришла в сознание, пусть возвращается.

Он только отрицательно покачал головой.

— Катенька, Глеб всегда сам решает, что ему делать, я, конечно, ему позвоню, но не знаю, не знаю.

Ну, почему, почему он всегда уходит? Почему думает, что мне без него лучше? Почему не верит в нас, в себя, в меня? Я закрыла лицо руками, но заплакать не удалось, слёз не было, отчаяние, даже гнев, но не слёзы.

— Самуил, я встаю и иду есть. Что сейчас, утро?

— Вечер, Катенька, вечер, ужин уже.

— Значит, ужинать.

Самуил кивнул, но на всякий случай спросил:

— Ты сама встанешь, до столовой дойдешь?

— Самуил, я всё сейчас уже могу, всё хорошо.

Вздыхая и оглядываясь, он всё-таки ушёл. Зачем я так тщательно одеваюсь на ужин? А мы ещё и драгоценности наденем. Но сначала посмотрю на порушенный мною бассейн. Всё чисто, никаких роз и свечей, а стекло действительно в трещинах. Даже если бы меня шарахнуло об обычное стекло, я должна была сильно удариться, спина бы точно поломалась, а о такое?

— Катя, я не понимаю, как ты вообще осталась цела, стекло я проверял, сломать не смог. Я не смог.

За моей спиной встал совершенно обалдевший Виктор.

— Виктор, главного героя нет, спросить невозможно. И я тоже ничего не понимаю, может я теперь сильнее вас?

— Катенька, я ведь тебя никогда не обижал? Мы же с тобой никогда не ссорились?

Он шутливо заглядывал мне в глаза и улыбался.

— Я уже ничего не понимаю, может это моя какая-то сила проснулась, мне в бреду всё время огонь казался. Наговорила опять, да?

— Ты молчала, стонала иногда, но ни слова не сказала. Олег вчера был, пытался твои мысли услышать, тоже ничего не получилось, сказал — только темнота. А сейчас ты как?

— Совершенно здорова, даже голова не кружится, только шишка побаливает.

Виктор полюбовался на мою шишку, даже потрогал, но ничего особо интересного не нашёл.

— Обычная человеческая шишка. Катя, пойдём ужинать, вот поешь сладенького, и тебе сразу умная мысль придет.

Вздохнув, я только пожала плечами и пошла за ним. В столовой сидели Самуил с Андреем. Полный набор, только Олега нет, он на диете, не ужинает. А командоры по делам уехали.

Ужин прошёл в дружеской обстановке, Виктор всех развеселил перечислением грехов каждого из них и наказаний, которые от меня последуют. Мы смеялись над моей проснувшейся силой, и Виктор только расстраивался, что Аарон не видит разбитое стекло бассейна, сразу бы поостерегся мне в любви признаваться. Я только покачала головой, надеюсь, он не знает подробностей нашей встречи. Но больше всего досталось моей шишке, как сказал Виктор, она теперь центр моих умных мыслей и её нельзя лечить, иначе мыслям будет негде собираться. Даже Самуил расхохотался, а я практически легла на стол, а когда встала, поняла — Глеб вернулся. Все улыбались, но уже значительно спокойнее.

— Привет, все смеются над моей шишкой, говорят, у меня там мысли собираются, представляешь?

Но Глеб лишь кивнул мне и чуть улыбнулся.

— Андрей, общая связь, Виктор ты мне нужен. Самуил, завтра ты едешь к Норе.

Разогнал всех, я осталась одна в столовой. И как поверить в бассейн с розами и свечами? Может это я в бреду придумала, а сама просто ударилась о дверь? Или ещё обо что-нибудь твёрдое?

Я шла к себе в комнату и думала о странностях наших отношений с Глебом. Ничего нового не придумала, шишка мыслей тоже не выдала, и я решила лечь спать. Уже переодевшись, долго стояла у окна и смотрела в темноту, иногда в ней видны были проблески с озера, и едва светилась беседка.

В дверь постучали, и вошёл Глеб.

— Привет.

Прежде чем ответить я долго молчала, рассматривая его жёсткое лицо. И что ты там надумал в своей прекрасной голове?

— Привет.

— Я уеду на несколько дней.

А что я могу с этим сделать, только пожать плечами.

— Я понимаю, у тебя дела.

Он стоял передо мной и смотрел сверху вниз, а я опустила голову и думала о том, что совсем не могу плакать, слёзы куда-то исчезли. Глеб взял меня за подбородок и посмотрел в глаза.

— Я не смогу устоять перед тобой и убью, или сильно…

— Это я разбила стену, я не знаю, что это было, но это не только ты. Это уже я, понимаешь, это — я. Как ты представляешь, что после такого удара, от которого треснуло стекло, а Виктор не смог его сломать, я получила только смешную шишку?

— И два дня без сознания. Ты даже не бредила, только стонала.

— Ну, восстанавливаюсь я так, в бреду у меня был огонь, я всё время его видела, но мне не было больно. Вот приедешь, а я тут всё порушила!

Ударила его кулаком по бетонной груди, а потом трясла от боли, даже подула. Глеб рассмеялся, и тоже подул, сразу легче стало. Он взял мою руку и поцеловал в ушибленное место, просто целовал, каждый пальчик, ладонь, вдыхал запах, а потом обнял.

— Я не могу просто находиться рядом с тобой, понимаешь?

— А ты возьми меня с собой.

Глеб даже отодвинулся и с удивлением посмотрел на меня.

— В клан Аарона?

— Я там уже была. Ты будешь генерал, командор, ещё кто-то, а я сопровождающее лицо. Буду сидеть тихо-тихо, как мышка.

Никаких сомнений в том, что Глеб меня не возьмёт, у меня не было, просилась так, ради шутки. А он вдруг улыбнулся:

— Ты будешь сидеть тихо в машине?

— Да.

— Не будешь ни во что ввязываться?

— Не буду.

— Будешь молчать?

— Как рыба.

— В Норвегии ты с одной рыбой долго разговаривала в бассейне.

— Мы же с ней на рыбьем языке разговаривали, в клане его никто не понимает.

У меня затеплилась надежда, и я умоляюще посмотрела на него.

— Хорошо.

Я обняла его и прижалась всем телом. Глеб замер и осторожно погладил меня по волосам, осознав свою ошибку, я опустила руки, отошла на пару шагов, встала по стойке смирно, приложила руку к голове как солдат и сказала:

— Уважаемый командор, жена готова вас сопровождать в инспекционной поездке.

Глеб сначала удивлённо смотрел на мои манипуляции, а потом захохотал, схватил меня на руки и закружил по комнате. Остановившись, чмокнул меня в лоб и приказал:

— Выезжаем после завтрака. Если хочешь ехать, бассейн отменяется, всё равно стена сломана. Я ждать тебя не буду, боец.

Я только счастливо кивнула головой, и он исчез.

Когда я вышла вместе с Глебом, Виктор только широко улыбнулся, чуть тронул на себе место, где у меня была шишка, и развёл руками. Нахал, ужас, какой нахал. Интересно, это из-за меня такое серьёзное сопровождение, или командоры так и ездят на инспекции?

Несколько машин, нечто среднее между джипом и автобусом, чёрных, с фарами, как прожекторы и совершенно затенёнными стеклами. Мы сели в ту же как пантера, длинную чёрную машину и поехали в центре кортежа. Правительство на выезде или мафия, круче.

В машине Глеб улыбнулся и тихо сказал:

— Опять ты меня поразила.

— Чем?

— Ты едешь в клан сопровождать мужа, такого не делали даже наши женщины.

— А ты согласился, такого ваши тоже не делали.

— Тебе скучно дома?

— Мне скучно без тебя.

Глеб помолчал, думал, по плотно сжатым губам было заметно.

— Я не очень весёлый собеседник.

— Ты тот собеседник, который нужен мне, мне важно всё, что ты говоришь, как ты говоришь. Только ты редко со мной разговариваешь.

Он опять долго молчал, наконец, спросил:

— Что тебе интересно?

— Всё: как ты ко мне относишься, ну это даже бесполезно спрашивать, про кланы тоже. Как ты жил, мелочи какие-нибудь, не секреты: какая была Венеция, что ты делал в гареме, про женщин не надо, хотя бы про султана что-нибудь, ты так много всего видел, даже как ты восстанавливаешь дворцы. Почему ты это делаешь, как ты выбирал дворцы, почему для меня ты выбрал именно этот недостроенный, почему так отделал, в такие цвета.

Пока я перечисляла вопросы, Глеб сначала весь напрягся, но потом понял, что на действительно важные вопросы я не требую ответа, и рассмеялся:

— Венеция была грязным криминальным городом. Дожи, лучше не вспоминать, продавали всё и всех, за должность убивали друг друга, это было наше время.

И опять мрачно замолчал, идея с Венецией оказалась неудачной.

— А султан был интересным человеком — астроном, врач, знал несколько языков, крупный военачальник.

Глеб тихо засмеялся:

— Но женщин не любил, они скучали.

— Ты их веселил, развлекал, чтоб не скучали.

Он продолжал улыбаться и чуть кивнул головой, на меня не посмотрел.

— Султан обиделся, когда узнал, что я посещаю иногда его гарем, хотел казнить, но не поймал.

Перестал улыбаться и опять замолчал надолго.

— А девушек казнили. Вот видишь, за мной кровавый след тянется. Нечего рассказывать. И я сам не из пакетиков питался.

И я решила задать самый нейтральный вопрос:

— А дворец, почему для меня ты выбрал именно этот дворец?

Пожалуй, это тот самый вопрос, Глеб сразу улыбнулся и посмотрел на меня.

— Я хотел, чтобы твой дворец был чистым, никто своей жизни там не оставлял. Его начали строить в начале пятидесятых годов, но не смогли достроить, не давалось место, так строители говорили. Несколько раз пытались разные хозяева, но ничего не получалось. А я как место увидел, сразу понял — надо восстанавливать, вернее строить. Тебя тогда ещё не было, просто строил.

— И он строился, место позволило?

— Быстро и легко, даже Андрей удивлялся.

Глеб посмотрел на меня и глаза синели радостью.

— А когда ты появилась, я понял, для кого строил этот дом. Когда прояснялось сознание, я выбирал для тебя отделку, как понимал.

— Мне всё очень нравится, это мой дом, в нём очень спокойно, я даже в темноте чувствую себя хорошо.

— Я рад, что тебе понравилось.

Мне хотелось ещё один вопрос для себя уяснить, но только я открыла рот, чтобы его задать, как Глеб сказал:

— Приехали, ты обещала.

— Командор, неужели ты сомневаешься во мне?

По взгляду Глеба поняла, что очень. Он даже засмеялся какой-то своей мысли. Я надулась и отвернулась к окну. Вот это да! Пока мы разговаривали, в окно я не смотрела и только сейчас увидела, что уже подъехали к крепости. Почему-то я решила, что мы приедем к тому дому, в котором я была, а это была крепость: высокие стены, из-за которых видны корпуса и конические крыши католической церкви. Монастырь?

— Это монастырь?

— Так легче собрать под одной крышей мужчин разного возраста без подозрений со стороны людей. Это официальный монастырь доминиканцев.

— Святого Доминика?

— Его самого. Обычный мужчина, а стал святым.

— Ты и его знал?

— Нет, слышал о нём.

Ворота открылись, и мы въехали на небольшую площадь. Пожалуй, я сама не выйду из машины. Наверное, это часть той армии, которую я уже видела однажды, когда уезжала от Аарона. Все в чёрном, непонятная одежда: но не рясы, что-то похожее на одежды восточных воинов, все с мечами, ни одного мутанта, явного, как Али. Я сложила руки на коленях и улыбнулась Глебу, покорная жена, молчу как рыба. Даже мыслями. Он рассмеялся, сделал вид, что поверил и вышел из машины, что-то щёлкнуло, и дверцы закрылись. Это чтобы я не передумала быть покорной. К Глебу сразу подошёл Виктор и даже не обернулся в сторону машины, где я сидела. Но со спины было видно, как он изменился — мягкая кошачья походка, все движения выказывали силу и уверенность. А Глеб шёл совершенно спокойно, в нём ничего не изменилось, казалось, он вышел на прогулку, движения почти расслабленные. Окна в моей машине были не затененными, но я не сразу обратила внимание, что рядом с машиной появились боевики и встали как изваяния, мечи наперевес. Ну, это, что бы я совсем помнила, что я молчаливая рыба. А, может, это Глеб клан от меня защищает, чтобы было, что вернуть Аарону? Я тихо хихикнула про себя.

Тем временем Глеб с Виктором вышли в центр площади и Глеб что-то сказал, тут же строй изменился, но я не очень поняла — как, вот если бы смотрела не из машины, а из окна здания, тогда бы что-нибудь поняла. В следующий раз надо попросить Глеба завести меня внутрь и дать возможность наблюдать сверху. Ага, вот так он и будет возить меня везде, жди. Я только поняла, что теперь перед Глебом проходят отдельные бойцы, и он смотрит на них. Иногда он делал движение рукой, и боец просто отлетал от него, Глеб что-то произносил, и шёл следующий. Потом они показывали владение мечом, и, видимо для меня на скорости один. Глебу не понравилось, не знаю, как, но я это поняла, и как оказалось правильно. В центр встал Виктор с мечом, и они все, много, кинулись на него. Да, такого Виктора я не знаю совсем, он никогда не демонстрировал так свою силу, весёлый, ироничный балагур. Даже в Андрее я уже почувствовала эту опасность их силы, а Виктор как-то умудрялся быть обычным, хотя я понимала, что он тоже очень силён, но вот так — ещё не видела. Даже не могу его ни с кем сравнить, что-то красивое, изящное и очень опасное. Клинок, он весь как клинок, совершенно неуловимый. Если Глеб как меч, совершенное и грозное оружие, то Виктор более изящен, но не менее опасен. Это даже не танец, это балет, но от этих балетных па кругом летела кровь. Он поразил всех, если бы я не знала, что сейчас все встанут и восстановятся, можно было подумать, что произошло побоище, и в действительности победитель был один. Глеб не двинулся с места, так и стоял, и смотрел, когда Виктор к нему подошёл с окровавленным мечом, только кивнул головой. Неожиданно я подумала, что это для меня па исполнял Виктор, без меня всё бы закончилось быстрее и жёстче.

Глеб вернулся, сел в машину, был мрачен, но сразу улыбнулся.

— Ты не скучала?

— Нет, смотрела на тренировку. Ты недоволен?

Он усмехнулся, покачал головой.

— От тебя ничего не скроешь. Посиди ещё немного, я скоро, на пару слов.

Да, те слова мне слушать совсем нельзя, то тону понятно. Он вышел, закрыл меня в машине, и сразу вокруг встали ещё боевики, окружив со всех сторон, и в руках появились автоматы. Не доверял Глеб местным бойцам, категорически, поэтому машины с боевиками в сопровождение, и охрана меня, сам бы он так не поехал, ему никто из них не страшен. Они с Виктором зашли в здание, а поверженные бойцы медленно вставали и ковыляли в разные стороны. Фильм ужасов, вся площадь в крови и шатающиеся раненые, которые, собственно говоря, были убиты. Почти сразу появились некто в плащах и стали по периметру обходить площадь, и вскоре она была совершенно чиста. Чистильщики? Как тогда, когда Глеб наказал глав кланов, напавших на меня, вернее, пытавшихся.

А я поняла, что очень устала. От кровавого танца Виктора, расползающихся раненых, залитой кровью площади, боевиков вокруг машины. Они стояли как статуи, ни одного движения, я специально наблюдала за ближайшим ко мне боевиком, казалось, что он даже не дышал. И в то же время понимала, что эта недвижимость ни о чём не говорит, мгновение — и он превратиться в стрелу с автоматом в руках, или мечом, или тем и другим. А я не успею даже заметить, как и куда он исчезнет. Другой мир.

Глеб действительно вскоре вышел из здания и что-то продолжал говорить Виктору, а тот рукой махнул раздражённо, тоже недоволен. Тяжёлая задача удержать клан Аарона в подчинении, даже Виктор с трудом справляется, или нововведения не проходят. Да, трудно будет Аарону на первых порах, когда он получит свой клан обратно. Глеб подошёл к машине, не заходя, что-то сказал боевикам, один из них достал карту, и они вместе смотрели её на капоте, боевик кивнул и все, кто окружал машину, исчезли. В боковое зеркало я увидела, как одна из машин сопровождения на большой скорости выехала из ворот. Когда Глеб сел в машину я вопросительно посмотрела на него, не очень ожидая, что он ответит.

— Три бойца покинули монастырь.

Мрачно посмотрел на меня, но продолжил:

— Павел опять собирает наёмников. Виктор остаётся здесь. Не бойся, тебе ничего не угрожает.

— Я не боюсь.

Неожиданно Глеб улыбнулся, как и не было мрачного вида.

— Есть хочешь?

— Много и вкусно.

Когда едешь на такой скорости, чувство времени совершенно меняется. Мне казалось, что прошло всего ничего, а уже обед. И какой обед! Ради этого стоило посетить клан Аарона и посмотреть балет Виктора.

Мы заехали в маленький городок, где проходил праздник какого-то святого, может, того же Доминика, и все ели мясные блюда в очень большом количестве и разнообразии. Хороший был святой, его изображения висели везде, и он весело наблюдал за всеобщим буйством. Прямо посередине улочки стояли столы, и все сидели, ели из больших, даже гигантских, блюд и запивали вином. И я… ну, не напилась, конечно, но отказываться не стала. Тем более, что Глеб только отрицательно покачал головой и все от него отстали. Молодцы итальянцы, всё весело, шумно как в амфитеатре, все едят, подкладывают тебе, чтобы ты попробовала что-то совершенно особенное, наливают пять бокалов, чтобы все вина оценила. А уж размеры тарелок и бокалов такие, что можно ещё пару человек накормить. И песни, удивительные итальянские песни, мелодичные, на все голоса и любое исполнение. Пели все, радостно, от всей души, кто как может, но очень искренне. Когда Глеб понял, что к блюдам, вину и песням ещё и поцелуи прилагаются, а целовались тоже все, радостно и вкусно, то сразу решил, что пора домой. Правда, пару поцелуев я всё-таки подарила каким-то особо красивым голосам. Когда мы уже садились в машину все кричали нам вслед тоже что-то очень радостное и махали руками, хорошо, что Глеб оставил машины сопровождения где-то на подъезде к городу, не испортил праздник.

Глеб остановил машину в какой-то совершенно пустой улочке, одни стены, ни одного окна, вывел меня из машины и спросил:

— Мне тоже спеть, чтобы ты меня поцеловала?

— А ты поёшь? Почему я никогда не слышала?

Но Глеб не стал петь, просто решительно прижал меня к себе и поцеловал. Может, мне всегда напиваться перед поцелуем?

17

Возможно, когда-нибудь Глеб и будет разрешать мне вино, но пока даже изумительный поцелуй без повреждения организма не способствовал добавлению в мой рацион вина. Всю дорогу домой я пыталась объяснить ему, что вино полезно для человеческого организма, моего в особенности, но он только улыбался и отрицательно качал головой.

— Глеб, ну почему? Я же не прошу литры, бокал вина на ужин.

— Я видел много людей за свою долгую жизнь, которые…

— Я прошу один бокал!

Но он опять покачал головой, а потом засмеялся.

— Катя, сейчас для тебя это праздник, а потом может превратиться в болезнь.

Логика железная. Никакого, даже возможного повреждения моего организма, даже теоретического, даже в далеком будущем.

— Ты никогда не пробовал вина, поэтому не знаешь, как это приятно иногда выпить бокал. Тебе не понять, не с чем сравнить.

Глеб так изменился лице, что я испугалась — и что я такого сказала? От его молчания стало тесно в машине, казалось, ещё немного и его энергия меня выдавит через дверь.

— Глеб, прости, но я не понимаю, что случилось?

Он резко остановился, вышел из машины и что-то сказал, машины сопровождения пронеслись мимо. Глеб вернулся и опять долго молчал. Вдавившись в кресло, я ждала, как-то он должен объяснить, чего такого ужасного я сказала. Наконец, он с трудом расцепил губы, и сказал:

— Мы уже почти дома, я отправил их ловить бойцов Аарона.

И та же тишина, от которой меня размазывало по машине.

— Глеб, давай выйдем из машины, ещё немного и я…

— Прости.

Глеб вышел из машины и пошёл в лес, я едва его догнала. Он стоял у дерева и смотрел, как я подхожу к нему, страшные чёрные глаза и мраморное лицо. Я хотела его обнять, но он не позволил.

— Катя, не надо.

Совсем странно, я встала рядом с ним, касаясь рукой, но он сразу отодвинулся. Я смогла только прошептать:

— Прости.

Глеб так вздохнул, что, казалось, вся мировая скорбь собралась в этом вздохе.

— Я боялся этого разговора, всегда боялся.

— Ничего не говори, если тебе тяжело об этом говорить, не говори, я не хочу ничего знать, прости меня.

Но он резко повернулся и встал передо мной, и это был другой Глеб, совсем незнакомый мне, лицо, вызывающее ужас: взгляд страшный, как у волка, даже цвет глаз изменился, появился желтоватый оттенок, и плотно сжатые губы. Навис надо мной и спокойно сказал:

— Для нас самое сильное чувство опьянения дает кровь младенца и ребёнка. Я был пьяницей.

Все потемнело перед глазами, и я сползла по стволу дерева. Нет, нет, только не это, только не это, всё, что угодно, только не это. В себя я пришла уже в машине, Глеб сидел рядом и на меня не смотрел. Почему у меня нет слез, я не могу плакать, было бы легче, со слезами ушла бы боль, она меня терзала изнутри, но выйти не могла, не было слёз её из меня вывести. Я пыталась собрать мысли и убедить себя понять: что это было давно, что я знала кто он, что взрослый человек тоже человек, но ничего не получалось. Мысли протекали мимо и не уносили с собой боли, она выжигала меня изнутри, и не было слёз её потушить. Какая страшная месть Глебу — ведь я пыталась спасти именно детей, отдавала свою жизнь взамен их жизней.

Глеб почувствовал, что я пришла в себя, но на меня не посмотрел, отвернулся к окну. Я прошептала:

— Поехали домой.

Не оборачиваясь ко мне, он спросил:

— Может быть, ты хочешь уехать в другой дом?

— Поехали домой, я хочу домой.

Так на меня и не оглянувшись, Глеб завёл машину и медленно поехал. Я смотрела на него и думала: я его всё равно люблю, самое странное состоит именно в этом — всё знаю, вернее, многое знаю такого, от чего можно сойти с ума, но я его люблю.

Глеб принёс меня в спальню, положил на кровать прямо в шубе и повернулся уходить.

— Не уходи.

Он остановился, но продолжал стоять спиной ко мне.

— Глеб, не уходи, пожалуйста.

Мгновенное движение и он оказался у кровати на коленях. Я протянула ему руку и попросила ещё раз:

— Не уходи, я прошу тебя, ты опять уйдёшь, а я останусь одна со своими мыслями и страхами.

— Страхами? Ты боишься?

Он не смотрел на меня, опустил голову и голос звучал глухо. Я погладила его прекрасную шевелюру.

— Я боюсь, что мы с тобой расстанемся, не поймём друг друга, не хватит чего-то, терпения, мудрости, я не знаю, чего ещё. Что ты однажды не вернёшься, решишь, что не стоит тратить силы на борьбу, с собой, со мной, обстоятельствами, ещё не знаю с чем.

Глеб поднял голову и посмотрел на меня совершенно чёрными глазами.

— Ты боишься, что я уйду?

Кивнув, я смотрела в эти глаза с внутренним ужасом, о чём он сейчас думает, какие страсти в нём кипят с такой силой, что глаза никак не могут вернуть свой прекрасный цвет. В них что-то менялось, но цвет оставался чёрным.

— Почему ты так говоришь? Как я могу от тебя уйти? Куда?

Я пожала плечами, куда-нибудь.

— Ты от меня можешь уйти, отвернуться от меня и уйти. Я знаю, как ты это можешь сделать, быть рядом — и не здесь.

— Я с тобой.

— Нет, тебя сейчас рядом со мной нет. И не может быть.

Резко встал и вскинул голову.

— Глеб, прошу тебя, не уходи.

Он только отрицательно покачал головой и исчез. И тогда я заплакала, наконец слезы появились и потекли настоящими ручьями, но облегчения душе не принесли. Глеб был прав, я была не с ним, не могла, во мне всё заледенело от его признания, и я не знала, как растопить этот вновь появившийся лед. Но и он не услышал меня, не понял, что я хочу быть вместе всегда, и вместе найти путь друг к другу. Слезы закончились, и я так и пролежала без сна и без мыслей до утра.

Утром я встала, когда решила, что надо хоть умыться, привела себя в порядок. Есть я не хотела, поэтому просто ходила по комнатам дома, иногда садилась на какой-нибудь диванчик и бездумно смотрела в окно. Никто ко мне не подходил, я так и прогуляла по дому весь день в полном одиночестве. Как будто все почувствовали, что я не хочу никого видеть и сказать мне нечего. Лишь вечером появился Самуил и тихо подошёл ко мне.

— Девочка моя, Катенька, пойдём ужинать, тебе надо поесть, так нельзя, пойдём, пойдём.

И я пошла с ним, хотя есть так и не хотела. Я ковырялась вилкой в еде, но ни одного кусочка так и не съела.

— Катенька, надо поесть, Глеб скоро вернётся, вы поговорите и всё будет хорошо. Ты… у тебя…

Продолжить свою фразу он так и не смог, только грустно покачал головой. Я так и ушла, не съев ни крошки, ничего, мне полезно. Глеба не было пять дней, пять ужасных дней. Я слонялась по дворцу, иногда Самуилу удавалось накормить меня чем-нибудь, приходил Виктор, но не смог ничем меня развеселить и тоже качал головой. Стену в бассейне починили, и я много плавала, Самуил сидел на скамеечке и вздыхал.

Однажды ко мне подошёл Андрей и взял за руку.

— Катя, позволь мне поговорить с тобой.

— Я слушаю тебя, Андрюша.

— Он вернётся.

— Я знаю.

— Если ты хочешь, можно куда-нибудь выехать погулять, можно к Норе съездить.

— Нет, я никуда не хочу ехать, а к Норе в таком состоянии совсем нельзя, ей помочь надо, а я сейчас не помощник. Как там Лея?

— Они подружились, Лея спрашивает, может ей сейчас к тебе приехать?

— Спасибо, но она нужна Норе, пусть остается с ней.

— Катя, что для тебя сделать?

— Ничего не надо, всё хорошо.

— Глеб сказал, что ты вольна в своих поступках, охрана тебе будет обеспечена, если хочешь, я могу поехать с тобой.

А вот и свобода — делай, что хочешь, только без меня.

— Андрюша, а этих, из клана Аарона, поймали?

— Поймали в тот же день.

Я кивнула головой, кто бы сомневался, зачем спросила, не знала сама, зачем мне об этом знать?

Глеб приехал на шестой день и не один — её звали Агата.

Когда послышался голос Глеба, я лежала у себя в комнате, встрепенувшись, вскочила с кровати и бросилась к двери, но открыть её не успела. Поняла, что Глеб кому-то показывает дом, надо переодеться.

— А в этой комнате живёт моя жена-человек.

Глеб говорил спокойным, даже весёлым голосом и я замерла, он сказал не «в доме», а «в комнате». Он меня не предупредил о гостях, просто указал моё местонахождение и не зашёл, пошёл дальше, рассказывая кому-то о строительстве дома. Не в состоянии двинуться с места я так и стояла перед дверью. Глеб не зашёл ко мне, даже не поздоровался, прошёл мимо. Мне стало трудно дышать, и я на негнущихся ногах вернулась к кровати.

Он назвал меня жена-человек, без имени. Как он тогда сказал: ты не можешь быть рядом со мной, вот оно, он понял для себя, что я никогда не смогу быть рядом с ним. Инструмент, он, наконец, это осознал, и я теперь для него только жена-человек. Мысли неслись в голове, и я с трудом понимала их, сердце забилось как птица в клетке, лихорадочно, но продолжалось это недолго. Совершенно неожиданно я успокоилась, встала и пошла приводить себя в порядок. Наряд выбирала очень тщательно, кто бы ни был гостем, надо соответствовать. Вот оно, то что нужно: светлое платье из льна с небольшими вышитыми узорами по подолу, рукавам и вороту, итальянская вышивка, нежная, многоцветная, состоящая из растительного орнамента. А в качестве украшения выбрала ожерелье Глеба — капельки на тончайших золотых нитях. И босиком, почему-то именно босиком, я сама не понимаю, что это значит, но ноги категорически отказывались надевать обувь. Значит, босиком, кому какое дело, как ходит жена-человек.

В дверь постучали, и вошёл Андрей.

— Доброе утро, Андрюша.

— Катя, доброе утро. Глеб приглашает тебя в столовую, у нас гость, вернее гостья.

Я кивнула и пошла за ним, решительно заявив, что пойду сама. Андрей удивился, что я босиком, но ничего не сказал. Значит, гостья, пусть будет гостья.

Всё-таки во мне проснулись какие-то силы, иначе я бы просто рухнула на пороге столовой. Глеб целовался с женщиной у окна. Андрей мягко положил мне руку на плечо и этим движением привёл в чувство. Я беспомощно посмотрела на него, он был удивлён не меньше меня, судя по глазам, но держался спокойно.

— Глеб, Катя пришла.

И что он делает? Прерывает командора в страстном поцелуе?! Но Андрей был спокоен, его рука лежала на моем плече и помогала стоять, он легонько подтолкнул меня и повёл к столу. Глеб обернулся на нас, чуть приподняв бровь, и строго посмотрел на Андрея, но тот никак не отреагировал на его взгляд, помог мне сесть за стол и сразу ушёл. Не оглянувшись на Глеба, я тихо сказала:

— Сезам.

Мне сразу принесли завтрак, и я взяла печенье дрожащей рукой.

— Агата, познакомься, это моя жена-человек, зовут Катерина.

Он не знакомил нас — он показывал меня ей. Как гобелен, или картину, мол, посмотри, что у меня ещё есть. Но реакция женщины меня поразила, она стремительно подошла ко мне и представилась:

— Агата. Давно хотела с тобой познакомиться. Я наслышана о тебе, все только и говорят, что ты осталась жива, хоть и передала энергию Глебу. Просто поразительно, расскажи мне о себе.

Я подняла на неё глаза и поняла — всё, вот теперь действительно всё. Он нашел её, ту единственную, настоящую. Агата не человек, судя по росту и грации движений. Очень красивая брюнетка с длинными вьющимися волосам, яркими синими глазами, почти как у Глеба, правильными чертами лица и приятной улыбкой. И взгляд доброжелательный, я её действительно интересовала. Она взяла меня за руку.

— Ты не бойся меня, вся дрожишь, я как Глеб, давно из пакетиков, не бойся.

Агата поглаживала меня по руке и пыталась успокоить. Наконец, я сказала тихим голосом:

— Я тебя не боюсь.

И всё — всё прошло мгновенно, Агата даже удивилась моему преображению. Она заметила, как я выпрямила спину и, видимо у меня изменился взгляд, потому что отпустила мою руку и чуть отодвинулась от меня.

— Как странно, Катерина, ты действительно меня не боишься.

Она даже бровь приподнимает, как Глеб! Уже своим голосом я спросила:

— Что тебя интересует?

— Всё. Как ты жила до того, как попала к Глебу, чем ты интересуешься, что ты любишь, мне всё интересно о тебе. На самом деле я редко вот так встречаюсь с людьми, живу себе в своём доме в Тунисе, среди пустыни. Иногда Глеб заезжал, новости привозил, а сейчас о тебе все говорят, гостей было много.

Глеб сел на диван и закурил сигарету, и я посмотрела на него как бы спрашивая разрешения на рассказ, он не ожидал от меня такого и побледнел, но кивнул.

Мой рассказ был долгим, мне ещё принесли чай, я курила и рассказывала Агате о своей жизни до Глеба, что считала нужным, как я к нему попала, как передавала энергию, не скрыла роль Аарона, но ни слова о любви, своих отношениях с Глебом. И ни разу больше на него не посмотрела.

Агата слушала меня очень внимательно, живо реагировала на удивительные для неё моменты, и она на самом деле не знает жизни людей — мне пришлось очень подробно ей рассказать, что такое санаторий, команда гимнасток и ещё многое из жизни человека. Я лишь мельком коснулась дней боли при передаче энергии, но она вернулась к ним.

— Я не могу понять, как ты смогла это пережить?

— Мне это тоже непонятно, но так было. Теперь я о них не вспоминаю.

Я не сказала, что сама предложила свою кровь Глебу, но Агата поняла — не знаю, почему она сделала такой вывод, но неожиданно спросила:

— Ты сама ему предложила свою кровь, правда, почему?

— Почему бы нет, у людей есть доноры, ничего плохого мне Глеб не сделал, содержал хорошо, если ему нужна была кровь, почему и не отдать.

Она долго молчала и смотрела на меня, а я опустила глаза и курила. Я была спокойна, она чувствовала моё сердце и тоже понимала, что разговор меня совсем не волнует. Как она красива, добра, глаза добрые, даже ласковые и улыбка очень доброжелательная, она слушала меня, как слушают дети, чуть наклонив голову, иногда взмахивала руками при сильном волнении. Настоящая женщина. И одета как мне нравится: спокойные цвета, интересное платье, о фигуре даже не буду думать, возраст не старше тридцати, а может триста.

— Ты любишь его.

А это уже интересно, я посмотрела на неё, и увидела глаза влюбленной женщины. Она всё поняла именно потому, что сама любит Глеба, давно любит и ждёт. Ну, что ж, вот и дождалась.

— Люблю, но это не имеет никакого значения. Я инструмент для восстановления, и понимаю свою роль.

Вот и всё, всё сказано и решено. На Глеба я не смотрела, только на Агату, в её яркие синие глаза, лучистые, она совсем не хищник, что-то в ней совсем другое, человеческое что ли. Хотя, что я могу знать о них, сколько с ними знакома, а каждый раз удивляюсь чему-нибудь. Или ужасаюсь.

Глеб резко поднялся с дивана, и сказал Агате:

— Я обещал показать тебе одну интересную статую, поехали.

На меня он не смотрел. Агата встала и улыбнулась мне:

— Катя, я очень хотела бы с тобой ещё поговорить, можно?

Я лишь пожала плечами, как хозяин решит, так и будет. Он повёз показывать ей Адеодату, нашу Адеодату, перед которой мы поклялись соединить два наших мира. Не получилось.

Не в состоянии двинуться с места я долго сидела в столовой. Закономерный результат действия закона, тавтология. Всё предрекла сама, вроде шутя, а получилось как в жизни. Она достойна его — я это поняла сразу по улыбке, лучистым добрым глазам, не по красоте, а именно по тому, как она поняла, что я люблю Глеба.

Топиться я не стала, обещала ему во всём помочь, буду помогать. Чувственность у него восстановилась, судя по поцелую у окна, значит, мои прикосновения ему уже не нужны. Осталась только энергия. Всё вернулось на круги своя.

Бассейн успокоения не принёс, и я вернулась к себе в комнату, легла на постель. В дверь постучали, и вошёл Андрей с застывшим на лице выражением удивления.

— Катя, прости, что потревожил, но Глеб просил тебе передать, что завтра он прибудет с Агатой к ужину и назначает концерт. Завтра после ужина.

Он смотрел на меня вопросительно, как будто я могу всё изменить и назначить концерт на другое время, или совсем отменить.

— Пусть Лея приедет, и ты с ней посмотри, что она будет исполнять.

Кивнув, он уже отошёл к двери, постоял задумчиво и вернулся:

— А ты, что тебе приготовить?

— Мне не надо ничего, я не буду петь.

Андрей вздохнул:

— Катя, ему не нужна Лея.

Он прав, не будем подставлять девочку, Глеб может вернуть её в клан, Нора уже чувствует себя хорошо, и он её уберет, а Андрей будет страдать.

— Хорошо, я подумаю. А ты, может, и ты что-нибудь споёшь? Андрюша, ты понимаешь, мне просто не вытянуть много, ну три-четыре, потом осипну.

— Я посмотрю какие-нибудь романсы.

За обедом мы с Андреем решили, что они с Леей сами выберут репертуар, а я спою то, что уже пела, а он будет играть на рояле, голос мой он знает. А если вдруг я решу что-то изменить, то он успеет до завтрашнего вечера подобрать мелодию.

Всё правильно, так и должно быть, прощальный концерт, обещала всем, только Олафа не будет, но ничего, простит. До ужина я пыталась вспомнить какие-нибудь песни, совершенно нейтральные, чтобы ничего не напоминало о наших отношениях, даже думала не исполнять романс о шали, но потом решила — ничего, это уже было, было и прошло. Вспомнила одну простую песенку из фильма, Андрей нашёл мне текст и помог разучить, ему понравилось. Сам сказал, что пока выбирает, что будет исполнять, ничего не показал, голос у него очень хороший, пусть поёт, что захочет.

Ночью я долго не спала, ни о чём особенном не думала, просто лежала в темноте. Да, именно она, Агата, совершенная женщина для него. Хороша, умна, соответствует его представлениям о женщине, доброжелательна, и она из их мира. У них впереди много счастливых лет в полной гармонии, они понимают друг друга, они сделаны из одного теста, никаких тебе разборок и непониманий. И не нужно сдерживать себя постоянно, и думать: что говорить, а о чём лучше промолчать. А Норе они помогут, Агата всё поймёт и поможет, может быть ей даже легче будет объяснить всё и ей и Аарону. А я после концерта всё и отдам Глебу, что у меня осталось, всю энергию и жизнь. Закон прав, их законы, это законы самой природы, поэтому не могут быть нарушены, только я этого всё не хотела понять.

После бессонной ночи я проснулась поздно, почти к обеду и была этому рада, быстрее время пройдёт до ужина. Надо последний раз искупаться в бассейне, только не нужно вспоминать свечи и цветы, поцелуи и счастье. Особенно разбитую стену.

Я замерла ещё у двери, музыка, опять музыка. Может, это Андрей включил, чтобы поднять мне настроение? А цветы тоже он? И свечи? Зачем Глеб решил сейчас мне напомнить о возможном счастье, когда уже нет никакой надежды, он уже сам сделал выбор и всё решил. Цветы благоухали и касались меня своими лепестками, нежно-нежно, ни одного шипа, только яркие разноцветные лепестки и зелень листьев. Свечи мерцали в полумраке, за стеклом лил дождь, ветер иногда веером разбрасывал капли по стеклу, а я плавала среди роз и мне хотелось утопиться, не дожидаясь концерта. Олег оказался на страже.

— Здравствуй, Катя.

— Здравствуй, ты пришёл в очередной раз меня спасать из воды? Я не буду топиться — слишком красивая смерть, при свечах и розах, под такую музыку.

Он выглядел хорошо, как обычно, как будто и не сидел на диете, может, подготовился к встрече со мной чтобы не напугать. Или уже отказался от эксперимента, кто знает, спрашивать я не стала, а он молчал.

— Я приехал на концерт, Глеб пригласил.

Глеб, что, зрительный зал заполнить хочет? Мне хотелось ехидно уточнить, а Аарона не позвал случайно в качестве оздоровительной процедуры, но вовремя одумалась, слишком жестоко по отношению к Аарону, да и к Олегу тоже.

— Ты будешь разочарован, знаешь же, как я пою, вот Лея…

— Я приехал к тебе.

Странная поза, я его никогда не видела в таком раздражении, желваки на скулах, глаза прищурены, руки в карманах. Даже покачивается слегка с носка на пятку. Я вышла из бассейна и встала перед ним.

— Ты бить меня пришёл?

— Тебя? Нет.

— А почему такой злой?

Он отвернулся от меня и встал у стены, ещё немного и ударит по ней кулаком, опять ремонт придётся делать, только, пожалуй, всего дома. Но Олег бить стену не стал, когда я уже надела халат и закурила сигарету, подошёл ко мне.

— Не делай глупостей.

— Я? Ты что, я сама мудрость и спокойствие, вот концерт состоится, петь будем. Правда, Олег, ты чувствуешь моё сердце, оно спокойно бьётся. Всё правильно, так и должно быть, закон един для всех, Глеб должен быть счастлив.

И тут я чуть не закричала от боли, шрамы на ногах пронзили меня огнём.

— Олег, я не понимаю, так ногам больно, невозможно, как будто я опять по огню иду. Я утону, ты что делаешь!

Олег кинул меня в воду, поднялась волна цунами и всколыхнулась за борта бассейна вместе с розами. Пока я барахталась в воде, боль прошла, но халат тянул на дно, и я чуть не захлебнулась, пришлось всё-таки Олегу меня спасать. Он сел у бортика, посадил меня на колени и опустил мои ноги в воду остывать.

— Олег, почему так, они зажили совсем, почему иногда такое происходит, невероятная боль, как ножом по шрамам.

В доказательство я достала ногу и показала, один из заживших шрамов даже кровоточил.

— От неправильных мыслей.

— Олег, я теперь думаю редко и только правильно.

Он провёл рукой над моей ногой и шрам сразу затянулся, а я поняла свою ошибку слишком поздно — свежая кровь, что я делаю!

— Прости, я не подумала.

Олег усмехнулся и покачал головой, что со мной поделаешь, но лицо изменилось, стало спокойнее и мягче. Неожиданно он обнял меня и тихо сказал:

— Не смей ничего с собой сделать.

Уткнувшись ему в мокрую грудь, я прошептала:

— Ты опять читаешь мои мысли?

— Нет, я тебя знаю.

Так мы и сидели у края бассейна, Олег меня бережно обнимал и даже провёл рукой по моим мокрым волосам. Его раздражение прошло, он о чем-то напряжённо думал. Голос Виктора нарушил молчаливую идиллию:

— Здравствуйте, золотая парочка, красиво смотритесь, только мокро очень и воду из бассейна зачем-то выплеснули, лужи кругом.

Но сам тут же опустился на одну из луж и примостился рядом.

— Катя, я на концерт приехал, Глеб говорит, приходи, я и приехал.

А я вдруг поняла — он смущён, даже шутить не может, не получается. Виктор не знает, как себя вести! Он смотрел на меня и его глаза были какими-то потухшими, в них не было той пронзительности, которая меня всегда поражала и восхищала.

— Мальчики, всё хорошо, что вы, сейчас я пообедаю, горло прочищу и петь для вас буду, сами попросите остановиться, потом из ушей будете долго мои песни вытряхивать.

— А ты нам сейчас что-нибудь спой. Только для нас.

Олег тоже попросил:

— Спой.

Я улыбнулась, что ж, перед концертом нужна репетиция, сами напросились.

Когда простым и нежным взором ласкаешь ты меня мой друг,

Необычайным цветным узором земля и небо вспыхивают вдруг.

Веселья час и боль разлуки хочу делить с тобой всегда.

Давай пожмем друг другу руки — и в дальний путь на долгие года.

Мы так близки, что слов не надо, чтоб повторять друг другу вновь,

Что наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше, чем любовь.

Веселья час придет к нам снова, вернешься ты и вот тогда,

Тогда дадим друг другу слово, что будем вместе, вместе навсегда.

Мой голос звучал неожиданно звонко, эхом отражался от воды и был слышен по всему дому. Виктор поцеловал мне руку.

— Катя, впервые мне нечего сказать, только вопрос, совершенно глупый исходя из ситуации, но имею я право один раз в жизни задать глупый вопрос?

— Имеешь, у меня большой опыт задавания глупых вопросов, поэтому я пойму.

— Куда это — на дальние года?

— Виктор, это песня ко мне отношения не имеет.

— У тебя всё имеет. Олег, скажи, она по-простому никогда и ничего не говорит. Особенно это её «всё хорошо, нет проблем». Судя по тому, что ты весь мокрый и вода везде, ты её уже из бассейна спасал.

— Он сам меня туда бросил! Ноги успокаивать.

— А причём ноги?

— Катя неправильно думает, поэтому у неё шрамы на ногах открываются.

— Я ещё раз спрашиваю, куда это на дальние года без нас?

— И без меня.

Андрей стоял у двери и был серьёзен. Со всех сторон обложили, как кролика. Только Самуила ещё здесь не хватает, лучше не надо, а то я буду рыдать у него на плече.

— Мальчики, никуда я на годы не собираюсь, всё хорошо, я тут вам много беспокойств уже доставила своим буйством и несносным характером, теперь я стала совершенно спокойная, покорная, ласковая…

— Это мы про тебя все знаем, даже больше, чем ты думаешь, особенно твою покорность.

— Олег, я вас всех люблю, вы меня всегда спасаете, от моих глупостей и непонимания, всё хорошо, никуда я не уеду, куда мне деться? Буду сидеть в доме, может, к Норе поеду, всё хорошо…

И опять уткнулась ему в грудь, спрятала пылающее лицо, всё моё спокойствие рухнуло, но слёз не было. Они всё поняли, догадались, но ничего изменить уже не смогут, от меня самой им меня не спасти. Андрей сказал:

— Кате надо пообедать и отдохнуть перед концертом.

Олег посмотрел на Виктора и согласно кивнул, невероятным движением вскочил и перенёс меня в спальню.

— Переодевайся, я зайду за тобой.

— Олег, я дойду сама, мне надо походить.

— А ноги?

— Ну да, я забыла.

Я обедала удивительно вкусно, мне всё нравилось, настроение неожиданно поднялось, хотя Олег сидел мрачнее тучи.

— Олег, неужели тебе не понравилась песня, которую я вам спела?

— Понравилась, даже очень.

Наконец он улыбнулся и сказал просто:

— Я тебе не дам умереть.

— Олег, я не собираюсь умирать, у меня много дел, а вас я как оставлю?

Я ещё что-то говорила, но Олег меня не слушал, смотрел на меня чёрными глазами и не верил ни одному моему слову. После обеда я действительно уснула и проспала почти до ужина, встала бодрая и довольная. Надо выбрать концертное платье и посмотреть в чём будет Лея. Платье я выбрала быстро, не так чтобы концертное, но мне понравилось: длинное, зелёное под цвет глаз, и ожерелье Глеба с капельками. Позвала Лею.

Молодец Андрей, всё продумал. Лея выглядела как белоснежный цветок, только раскрывающийся бутон экзотического цветка. И странно, она совсем не волновалась, была спокойная и уверенная в себе.

— Ну, что Лея, идём поражать публику.

Она улыбнулась.

— Идём.

— А что ты приготовила? Хотя у тебя всё изумительно звучит, мне будет радость тебя послушать, не говори, пусть будет сюрприз.

18

В столовой сидели все, даже Самуил, не было только Агаты и Глеба — они ещё не подъехали — поэтому я решила спокойно поужинать, чтобы голос лучше звучал. Это у меня? Но Виктор уже пришёл в себя и начал рассказывать, как я поедала торты и от этого у всех поднималось настроение, а если не ела, то это был настоящий кашмар, так и сказал — кашмар. Я обвинила его в своей мягкости, а он обещал посадить меня на тортовую диету на пару лет. И так дальше и в том же духе, все развеселились, даже Олег стал улыбаться.

Когда появились Глеб и Агата, веселье было в полном разгаре: Виктор приставал к Лее научить его петь и так её изображал, что хохотали все, даже Лея позволила себе звонкий смех. Глеб даже не улыбнулся, Агата обрадовалась такой весёлой обстановке, поздоровалась со всеми, а мне ласково улыбнулась.

— Я так рада услышать тебя, Катерина, не знала, что ты поёшь.

Значит, Глеб не говорил ей о моих певческих талантах, боюсь, её ждет разочарование. Все сели полукругом: Глеб с Агатой на диване, остальные на пуфики, Андрей за рояль. Мы с Леей остались за столом.

Концерт открыла я:

Слушайте, если хотите, песню я вам спою.

И в этой песне дивной открою всю душу свою,

Мне так отрадно с вами носиться над волнами,

Что в безвозвратную даль умчаться мне было б не жаль.

И этой дивной ночью, когда кругом всё спит,

Не дремлет моё сердце, оно сильнее стучит.

В душе же так тревожно, боюсь, что невозможно

Ещё когда-нибудь мне эту ночь вернуть.

Я смотрела на всех и ни на кого, особенно не смотрела на Глеба. Агата слушала, улыбалась, но не была удивлена. Конечно, чему тут удивляться, жена-человек развлекает соратников командора. Побледнели Олег с Виктором. Песня лёгкая в исполнении, голоса особенно не требует, поэтому я сразу исполнила романс о шали и почти аншлаг, Виктор даже произнес «браво», но я только махнула рукой и представила Агате Лею. А вот это уже удивило её, искренне, она, конечно, поняла, что Лея мутант, но не ожидала, что мутант может петь — особенно в доме командора. Агата даже обернулась на Глеба, но тот только кивнул головой и ничего не сказал.

Удивительный голос Леи высоко звенел песнями о колокольчиках и вечной разлуке, которая подруга, и я встретилась глазами с Глебом, смогла ему улыбнуться, но сразу опустила голову. Лея исполнила ещё два романса на высокий голос, которые я даже не слышала, молодец Андрей, поразительное совпадение звучания. Агата не ожидала такого и даже захлопала в ладоши, глаза засветились.

— Лея, я никогда не думала, как красиво, удивительно, как звучит твой голос. Глеб, она просто поражает, я ещё никогда такого голоса не слышала.

Но он опять никак не отреагировал на её обращение к нему, только посмотрел на Лею. И она не испугалась его взгляда, даже улыбнулась. Я представила следующего исполнителя, Андрей встал и поклонился как в театре. И откуда он этот романс только нашёл, будем считать, что это он о себе и Лее.

День и ночь роняет сердце ласку, день и ночь кружится голова

День и ночь взволнованною сказкой мне звучат твои слова.

Только раз бывает в жизни встреча, только раз судьбою рвётся нить.

Тoлько раз в холодный зимний вечер мне так хочется любить!

Гаснет луч пурпурного заката, сединой окутаны цветы.

Где же ты, желанный мой когда-то, где же вы, уснувшие мечты.

Только раз бывает в жизни встреча, только раз судьбою рвётся нить,

Тoлько раз в холодный зимний вечер мне так хочется любить!

Какой у него голос, бархатный, чувственный, и романс звучал настолько страстно, что Виктор даже поднял бровь и сделал лицо, а Олег улыбнулся. На Глеба я больше не смотрела, старалась даже всем корпусом повернуться в сторону Андрея. Но когда он проиграл вступление следующего романса, я побледнела. Они всё продумали, втроем.

Нет, не тебя так пылко я люблю, не для меня красы твоей блистанье:

Люблю в тебе я прошлое страданье и молодость, погибшую мою.

Когда порой я на тебя смотрю, в твои глаза вникая долгим взором:

Таинственным я занят разговором, но не с тобой я сердцем говорю.

Я говорю с подругой юных дней, в твоих чертах ищу черты другие,

В устах живых уста давно немые, в глазах огонь угаснувших очей.

Агате понравилось, надеюсь, она не будет вникать особенно в слова, всё-таки она не знает о наших отношениях с Глебом, я для неё лишь жена-человек, источник энергии. А Олег остался очень доволен, вдруг заулыбался, даже немного похлопал Андрею. Андрей поклонился и передал эстафету мне.

— Сейчас я спою вам песенку из старого фильма, она не сложная в исполнении, как раз для меня.

Ваше благородие, госпожа разлука,

Мы с тобой друзья давно, вот какая штука,

Письмецо в конверте, погоди, не рви.

Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа удача.

Для кого ты добрая, а кому иначе.

Девять граммов в сердце, постой, не зови.

Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа чужбина.

Крепко обнимала ты, да только не любила.

В ласковые сети, постой, не лови.

Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа победа.

Значит моя песенка, до конца не спета.

Перестаньте черти клясться на крови!

Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Какой удар приготовила для всех, я поняла, только повторив куплет и вдумавшись в слова. Вот что значит шарахнуться об стену — я же песню выбирала по простоте исполнения, в слова не вдумывалась. Но даже не запнулась, Андрей слышал её, он-то понял всё, но решил меня не останавливать, значит, будем петь. Побледнели все, даже Агата, она удивлённо покачала головой, а Самуил закрыл лицо руками и опустил голову, прости дорогой, так получилось. На Глеба я не смотрела, улыбнулась бледному, но почему-то очень довольному Андрею и кивнула, сейчас будет петь Лея.

И она тоже! Надо было всё-таки поинтересоваться, что они будут петь. Своим звенящим, как весенний ручей, голосом она запела:

Отговорила роща золотая березовым, веселым языком,

И журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком.

Стою один среди равнины голой, а журавлей относит ветер в даль.

Я полон дум о юности веселой, но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно, не жаль души сиреневую цветь.

В саду горит костер рябины красной, но никого не может он согреть.

Как только Лея закончила петь, Андрей сыграл попурри и сразу запел. Здесь не обошлось без Виктора, тексты явно выбирал он.

Не пробуждай воспоминаний минувших дней, минувших дней,

Не возродить былых желаний в душе моей, в душе моей.

И на меня свой взор опасный не устремляй, не устремляй;

Мечтой любви, мечтой прекрасной не увлекай, не увлекай!

Однажды счастье в жизни этой вкушаем мы, вкушаем мы,

Святым огнем любви согреты, оживлены, оживлены.

Но кто её огонь священный мог погасить, мог погасить,

Тому уж жизни незабвенной не возвратить, не возвратить!

Может быть, я зря волнуюсь, и на самом деле никто особенно не обращает внимания на слова. Так я себя уговаривала, но на Глеба не смотрела, не могла даже глаза на него поднять, посмотреть в сторону дивана, только улыбалась Андрею. Но всё равно, пора заканчивать, ещё один романс мне не осилить, даже слушать уже не могу, слёз нет, но могу просто потерять сознание.

Как только Андрей проиграл последний аккорд, неожиданно встал Олег и обратился к Глебу. Я посмотрела на него и поняла: слова слушал, по совершенно чёрным глазам и плотно сжатым губам я поняла, что Глеб слушал. Но как понял? Мне это уже не важно, я тоже для себя всё решила.

— Глеб, как я понимаю, концерт закончился?

— Да.

И голос глухой, как будто буря внутри. Олег кивнул, и они втроём — он, Андрей и Виктор, подошли ко мне. Взгляд Виктора был опять пронзительным, а улыбка ослепительная, Андрей был очень серьезен, но мне улыбнулся. Я вся замерла от их готовности, ничего хорошего это не предвещало. Глеб тоже напрягся, значит, он не знал? Командор не знает, что приготовил его ближний круг? А я смотрела на них с внутренним ужасом, зачем, явно сделают что-то, что Глебу совсем не понравится, и они сильно рискуют. Агата удивлённо смотрела на всё происходящее, но, когда она обернулась спросить Самуила, тот махнул рукой, встал и тоже подошёл к Олегу. Олег мягко улыбнулся и сказал Самуилу:

— Только мы, прости.

Самуил вздохнул и вернулся на свой пуфик, Агата не стала у него ничего спрашивать, и только смотрела удивлённо. Я беспомощно оглянулась на Глеба, но он мрачным тёмным взглядом смотрел на троицу рядом со мной. Олег улыбнулся ему и сказал:

— Глеб, по закону Катя твоя жена. Но есть один пункт в законе, по которому мы, давшие ей клятву верности и жизни, можем дать ей клятву ответственности за неё.

Олег, ещё продолжая говорить, повернулся и надел очень тонкое золотое кольцо мне на мизинец, оно сразу практически вросло в кожу. Он сделал это так быстро, что Глеб, вскочивший с дивана, не успел его остановить. Виктор уже спокойно надел мне на палец свое кольцо и ослепительно улыбнулся Агате. Андрей сначала поцеловал мне руку, только потом надел кольцо. Глеб стоял как статуя ужаса, глаза сверкали, кулаки сжаты, вся поза говорила об угрозе, но троица стояла спокойно. Мне, естественно, никто ничего не объяснил, только на мизинце появилось три тонкие золотые полоски. И что, теперь у меня ещё три мужа появилось? Самуил сидел совершенно недвижимый, Агата тоже побледнела и напряглась, она явно понимала, о чём речь. Я шёпотом спросила:

— Олег, что это значит?

— Катя, если ты умрешь, Глеб нас убьёт.

— А… если… я … сама …мне…

— Независимо от причины.

И тут я вскочила и закричала:

— Олег, как ты мог, зачем, как вы могли, это моё право, Андрей, а Лея? Виктор, как ты мог, зачем? Глеб, не смей, их не смей!

Лея подбежала ко мне, лихорадочно обняла, прошептала:

— У меня нет такого кольца, но я отдаю тебе свою жизнь! Андрей прав!

Я её обняла и стала успокаивать:

— Лея не говори так, девочка, всё будет хорошо, я не хочу этого, никаких клятв мне не надо, зачем они? Твоя жизнь только твоя, никогда так не говори!

Неожиданно передо мной возник Глеб, и Лея исчезла, выскользнула из моих рук. Глеб взял меня за плечи и спросил, грозно сверкая своими чёрными глазами:

— Что за право? Ты сказала — это моё право, какое право, о чём ты?

Но я опустила голову и молчала, плотно сжав губы, Глеб даже потряс меня за плечи:

— Отвечай!

Гордо посмотрев на него, получилось гордо, потому что пришлось высоко смотреть, я ответила:

— Инструмент выполнил свою функцию.

По его лицу прошла странная судорога, но он с ней справился и спокойно сказал:

— Теперь от тебя зависят их жизни, всех троих.

Усмехнулся и добавил:

— И Леи тоже, раз она так хочет отдать за тебя свою жизнь.

Он странно погладил мои плечи, как будто хотел обнять, но опустил руки и подошёл к Агате:

— Агата, извини, семейные дела. Я провожу тебя.

Мне удалось удержаться на ногах, пока они уходили. Агата не сразу встала навстречу Глебу, она смотрела на меня своими удивительными синими глазами и в них почему-то была боль, она была такой сильной, что я её почувствовала в своей груди, как боль Аарона. Проходя мимо меня, она остановилась и, улыбнувшись, взяла меня за руку:

— Ты действительно такая, как о тебе говорят, даже ещё удивительнее. Я рада, что Глеб нас познакомил, надеюсь, ты приедешь меня навестить.

Из последних сил я пожала плечами и кивнула. Я стала падать, как только она повернулась ко мне спиной, Олег не позволил мне рухнуть на пол, поймал и помог сесть за стол. То, что Глеб обернулся, я поняла по взгляду Олега, он стоял рядом со мной и смотрел на него спокойно и уверенно. Так смотрят короли вслед другим королям или командорам.

Самуил почти бегом принёс мне чашку чая.

— Катенька, девочка моя, ты не переживай, ты помни, что мы с тобой, мы всегда с тобой, ты чаю попей, сразу лучше будет.

Я выпила две чашки, прежде чем смогла говорить.

— Олег, зачем вы это сделали, я же вас знаю, вы будете верны своей клятве. А вдруг я, даже не знаю, я много глупостей могу сделать, а вы тут причём?

— Твои глупые мысли только кардинально лечить можно.

Виктор уже был в форме и язвительность полностью восстановилась. Он закурил свою гигантскую сигару, уселся на диван и глубокомысленно изрёк:

— Всё, теперь ты дышать должна правильно, ходить медленно, думать, прежде чем через что-то перешагнуть, лучше попроси кого-нибудь перенести, вдруг упадёшь. А купаться в бассейне только со спасателями, лучше двумя, подвиги категорически отмени, кушай вовремя, торты не забудь.

— А кольцо можно как-нибудь снять? Я же могу и не принять вашей клятвы, не приму и всё.

— Ты уже приняла.

— Олег, как ты можешь говорить такое, ты сам мне его на палец надел!

— Пока бы я объяснял условия пункта закона, ты бы успела всю энергию отдать Глебу, я правильно понял?

— Да-да, Катя, ты и с энергией будь осторожней, сильно не раздавай, вдруг сразу всю отдашь, не рассчитаешь.

Андрей только улыбался и, удивительная смелость — положил руку Лее на плечо, а она вся зарделась. Я вздохнула: утопиться не дадут, энергию отдать тоже, а этой клятвой пожизненно повязали меня со всеми.

— А концерт, все забыли о концерте, хоть немного он вам понравился?

Хор из пяти голосов произнёс:

— Да!

И засмеялись все. Как я счастлива, что они все есть рядом со мной, а Глеб пусть делает, что хочет! Но подумав немного, я спросила Олега:

— Глеб категорически недоволен, у вас могут быть проблемы?

— Это наш выбор, закон его позволяет, он не может ничего изменить. И ещё — любой из наших теперь будет знать, что ты под ответственной защитой.

— Но вы и так меня защищаете, зачем ещё и это?

— Катя, да каждый из наших от одной мысли, что ты жена Глеба уже тебя плохо видит, а теперь ты как в парандже. Это так, для дураков, или совсем слепых, такие среди наших тоже встречаются.

Виктор ослепительно улыбался, явно слово паранджа ему понравилось, или знакомо очень близко. Олег странно посмотрел на меня и сказал:

— Они ушли.

— Кто ушёл?

— Глеб с Агатой оставались в доме, только ушли.

— Они что, всё слышали?

Олег кивнул, я посмотрела на Виктора, он только развел руками — мол, хозяин дома, что хочет, то и делает. Зачем Глеб всё слушал? Ожидал какой-то реакции от меня? Какой? Зачем позволил Агате всё слышать? А, может, хотел узнать, как поведёт себя троица, так демонстративно выступившая со свободой клятвы? Они знали, что Глеб в доме и вели себя со мной так, как посчитали нужным, никак не оглядываясь на его присутствие. Интересно, Виктор подразумевал Глеба, когда говорил о дураках и слепых? Пытаясь спрятаться от вопросов, я закрыла лицо руками. Олег неожиданно сказал:

— Катя, это Агата попросила остаться в доме.

— Агата? Зачем это ей?

— Тебе этого не понять, нашего одиночества. Мы одиночки как все хищники, даже сбиваясь в стаи, большие кланы, мы остаёмся одиночками. Ты заставила нас почувствовать себя рядом с тобой другими, мы вдруг стали нужны тебе, и не только из-за Глеба, которого ты любишь как мужчину. Каждому по-своему ты доказала, что он нужен тебе, не за что-то, а просто потому, что он рядом с тобой. Ты странным образом забываешь, кто мы по своей природной сущности, не хочешь её видеть и относишься к нам как к людям, борешься за нас, даже против Глеба выступаешь.

— Да, как ты на него сегодня крикнула, Агата едва с дивана не упала, на командора! На мужа! Из-за каких-то обычных боевиков, пусть даже ближнего круга. А мутанту из клана заявить, при командоре, между прочим, твоя жизнь принадлежит только тебе? Катя, ты столько привычных для нашего мира отношений сегодня перед гостьей порушила, что ей это на пару сотен лет обдумывать хватит. А сколько всего она не знает о твоих подвигах? Ты себя береги, когда ещё такая в нашем мире появится, можем не дожить.

Виктор мне ослепительно улыбнулся и продолжил:

— Ей это полезно, спряталась в своем Тунисе, ни в один клан не пошла, всё свою печаль холит, ничего не делает, слоняется по пустыне, страдает.

Я не стала спрашивать, о чём страдает, и так понятно.

— Она добрая, глаза ясные и Глеба любит.

— Да с ней Глебу через два дня скучно становилось — ни тебе разборок, ни обмороков, ни дела никакого, ей ничего не нужно, патока сплошная. А с тобой тако-о-й цирк! Жена- ч-е-л-о-в-е-к ездит вместе с командором с инспекционной проверкой клана! Охрана в обмороке всю дорогу ехала, чуть дорожные знаки не снесли, мечтали, хоть бы кто напал — порвали бы всех в пределах досягаемости. Как я догадываюсь, сама напросилась?

— Но согласился же Глеб меня с собой взять, мог и не брать.

— Нет, тебя одну в доме оставлять нельзя, вернёшься, а ты весь дом порушила на кирпичики, такую стену сломать, это надо, такую стену. Андрей, надеюсь, новая покрепче будет?

— С усилением, прямой ракетный удар выдерживает.

Андрей ещё не договорил, как по всему дому разнесся громкий мужской хохот и звонкий смех Леи, даже Самуил засмеялся. Надеюсь, эту запись Глеб посмотрит.

Мы веселились ещё долго, пока Самуил не заявил твёрдым голосом:

— Катеньке пора спать, вы что, вам хорошо, сон вам не нужен. Виктор, ты сам говоришь, её теперь ещё сильнее беречь надо, всё Катенька, всё, спать, спать.

Виктор подхватил меня на руки и заявил:

— Спать, Катя, спать. Я тебя сам отнесу, вдруг Олег не донесёт, запнётся, уронит, я сам.

Я успела только кивнуть всем, как оказалась в своей спальне. Виктор осторожно положил меня на кровать, несмотря на моё слабое сопротивление.

— Виктор, скажи мне, ну почему вы это сделали? У вас такие кардинальные клятвы, ужас, я бы и так не стала ничего делать. Надо было сказать и всё.

— И всё? И ты бы послушалась? А завтра по новой? Нет, это с тобой надо кардинально, теперь ты за нас отвечаешь, чихнуть тебе нельзя без нашего разрешения. Некоторым тоже надо начинать понимать действительность.

— Нельзя заставить любить, а я совсем глупая, не могу с собой ничего поделать.

— Тебе не нужно ничего делать, оставайся собой.

Виктор стал очень серьезным, даже глаза изменились, превратились в прозрачные провалы в другое пространство.

— Олег прав, так ещё никто за меня не переживал. Просто потому, что это — я, не Аналитик, боевик и тому подобное.

Он взял мою руку, подержал, потом нежно поцеловал.

— Ты действительно не понимаешь значимости своих поступков. Когда ты у Аарона выскочила из спальни меня спасать, я даже не сразу понял, что ты хотела мне свою кровь отдать. Сама мне, обычному боевику, дело даже не в том, что боевик — монстр, кровопийца. И ты, человек, спасала меня, потому что это я, просто Виктор, готова была отдать мне свою кровь, не оглядываясь ни на что. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе что-то с собой сделать?

— Убедил, только не надо больше никаких таких клятв, Виктор, ты же можешь подойти ко мне и сказать: глупая, одумайся.

Виктор тихо засмеялся, уткнулся мне в руку лбом как мальчишка. Отсмеявшись, сказал:

— Ну да, подойду к Глебу и скажу: отойди на пару минут, я этой глупышке мозги вправлю, так что ли?

Представив эту картину, я тоже рассмеялась, такой вариант точно не пройдёт. Виктор поднялся с колен, сказал:

— Отдыхай, сегодня был трудный день. Мы рядом.

Исчез он мгновенно, оставив меня со своими мыслями. Их было столько, что я решила обо всём подумать завтра. Действительно, день был трудным, нервным, но с другой стороны и радостным. Все они — Олег, Андрей, Виктор были рядом, сразу бросились спасать от меня самой, моей решимости уйти от них, не только от Глеба, а от них. И сделали так, что я должна буду всегда помнить, что их жизни зависят от меня, значит, мне надо жить, независимо от того, любит меня Глеб или нет. Они меня любят, я им нужна, такая, какая есть, без всяких условий. На этой мысли я уснула.

Утром я вставала долго: вставала, снова ложилась и снова вставала. Мысли не давали успокоиться. Они собрались за ночь и требовали серьёзных раздумий. Но о чём бы я ни думала, ни к какому выводу это не приводило. Как мне сейчас вести себя с Глебом? Что бы ни говорил об Агате Виктор, Глеб привёл её в дом, демонстративно целовался с ней у меня на глазах. Он не мог не чувствовать меня, значит, знал, что я увижу его с ней, назвал меня лишь женой-человеком, сосудом энергии. Сама клятва об ответственности за мою жизнь, принятая без указания мужа, тоже вряд ли его обрадовала, они поступили слишком самостоятельно, даже если закон это позволяет. Понял ли Глеб, почему они это сделали? Насколько серьёзно воспринял моё решение и как к нему отнёсся, тоже непонятно. От этих вопросов, на которые не было ответа, у меня заболела голова, и я решила пройтись по саду перед завтраком, подошла к окну посмотреть погоду и увидела Глеба.

Я не сразу увидела, с кем он разговаривает, кто-то невидимый мне стоял за беседкой, но разговор явно очень напряжённый, судя по позе Глеба. Он был в одном костюме, и на фоне деревьев смотрелся грозным чёрным мечом. Мне не было видно выражения лица, но то, что он держал руки в карманах — говорило о крайней степени раздражения, он себя явно сдерживает. Из-за беседки вышел Олег и встал практически вплотную к Глебу, он говорил ему что-то спокойно, судя по расслабленной позе, но уверенно. Это они вчерашнее обсуждают, я вся сжалась, мне не было страшно за себя, но я понимала, что такой разговор между ними может привести к большим последствиям для всех. Я оделась так быстро, как смогла, даже сапоги застегивала уже на ходу, совершенно не думала, что буду говорить, да и не знала, дождутся ли они меня, но попытаться должна была. Нельзя допустить такой крупной ссоры между ними, никак нельзя.

Они почувствовали моё появление сразу, как только я вышла на крыльцо, обернулись оба, и я сказала в надежде, что они меня захотят услышать:

— Привет, примете третьей?

Шубу я просто запахнула, а ветер оказался очень сильным и холодным, он сразу распахнул полы, и я едва не улетела как на крыльях. Они проявились рядом со мной одновременно, но Олег чуть дальше, дал возможность Глебу застегнуть на мне шубу.

— Ой, чуть не улетела, Глеб, ты пуговицей ошибся, да вот так, спасибо. Хорошо вам, не мёрзнете совсем, а я решила голову проветрить перед завтраком, смотрю, вы стоите, может, проводите даму до беседки, всё хочу её рассмотреть.

Щебетала всё, что приходило на ум, не очень понимая, что говорю, а сама смотрела на них умоляющим взглядом. Олег улыбался мне, а Глеб смотрел очень серьёзно, но глаза были синими. Я взяла его за локоть и спросила:

— Пройдёмся?

Олег опустил глаза, но сказал спокойным, ничего не выражающим голосом:

— Катя прости, дела, встретимся за завтраком.

И исчез. Я облегчённо вздохнула про себя — бой отменился, хотя, может, просто перенесён на другое время. Глеб постоял минуту, потом спросил:

— Олега спасать выбежала?

— Почему ты так решил?

— Я чувствовал твоё сердце, ты была спокойна, потом заволновалась и видимо побежала.

— А, может, я к мужу выбежала?

Он повернулся ко мне, но локтем удерживал мою руку крепко. Не отрывая глаз от меня, иронично спросил:

— Из-за которого вчера хотела умереть? Ты никогда не обманывала меня, всегда говорила правду, почему сейчас…

— Я тебя не обманываю! Я действительно увидела вас, как вы ссоритесь и решила, что из-за меня. Глеб, я не хотела этой клятвы, мне она не нужна. Они сами так решили, я ничего не подозревала, правда.

Глеб чуть тронул мою руку на своем локте, но сразу убрал пальцы.

— Я знаю, ты бы на это никогда не согласилась. Я не об этом.

А вот об этом я не знала, что ему сказать. Картинка целующегося с Агатой Глеба стояла передо мной, вернее, между нами. И мы оба очень плотно замолчали, я даже плотнее, чем Глеб.

Беседка оказалась очень красивой, смотрелась невероятно воздушной. Конструкция из какого-то светлого дерева, остатки вьющегося растения уже сняли, и она сияла первозданной красотой. Поражала даже крыша беседки: тонкие пластины, украшенные изящной резьбой и колонны с выпуклым растительным орнаментом. Внутри стояли скамеечки и посередине столик, летом можно пить чай.

Глеб завёл меня в беседку и усадил за стол, почти стол переговоров. Но переговоров не получилось — никто не смог начать первым. Когда я совсем замерзла и стала растирать пальцы, Глеб встал и заявил голосом командора:

— Ты замерзла, я тебя отнесу в дом.

Почему я не согласилась, неизвестно никому, и Виктора не было рядом, чтобы наставить на путь истинный.

— Я сама, не надо меня нести, я сама.

И гордо пошла в дом, заледенелая телом и душой. Глеб остался сидеть в беседке. Как шла — даже не помню, только старалась спину держать прямо и не запнуться на ходу обо что-нибудь.

Хотя в доме было тепло я никак не могла согреться, продолжала мёрзнуть, как будто всё ещё стояла на ледяном ветру. Даже наплававшись в бассейне, где вода хоть и была прохладной, но я плавала долго и должна была согреться от движения, выбралась как из Ледовитого океана. Может потому, что роз и свечей с музыкой не было.

В столовой сидел только Олег.

— А где остальные?

— Самуил уже давно завтракал, не стал тебя ждать. Виктор с Андреем над чем-то колдуют, я так и не понял, что это.

Ага, так я и поверила, что Олег и не понял: самолёты, значит, водить можем, а что-то там понять не можем.

— Разговора не получилось.

Олег не спрашивал — он всё понял по мне, моему лицу и замёрзшему виду. Ну и по тому, что я пришла одна.

— Не получилось. Олег, я надеюсь, что между тобой и Глебом не будет из-за меня проблем? Я тебя прошу, я не хочу и не могу допустить, чтобы вы так ругались.

Он улыбнулся своей мягкой улыбкой:

— Мы не ругались, как ты говоришь. Я ему кое-что объяснял.

— И что ты ему такое объяснял, если он даже руки держал в карманах?

Олег рассмеялся, глаза прямо светились от смеха.

— От тебя ничего не скрыть.

Но ничего говорить не собирался, сидит, смеётся довольный, как будто и не довёл командора до нервного срыва своим объяснением.

А я продолжала мёрзнуть, уже две чашки горячего чая и пирожок, а я всё мерзну. Олег заметил это, появился рядом и одним взглядом оценил моё состояние:

— Ты вся горишь. Самуил!

19

Это была самая настоящая нервная горячка, которой болели барышни девятнадцатого века. Так сказал Самуил. Мой организм решил, что ему достаточно нервного напряжения и просто уложил меня в постель. Выдал все удовольствия для барышень: повышенная температура тела, бред, слёзы, и многое другое, что потом тот же Самуил и процитировал из какой-то книжки. Лечится постельным режимом и порошками, ужасными на вкус, но приносящими облегчение. Хуже всего то, что энергией эта болезнь не лечится, может, конечно, только у меня.

Когда я уже смогла сдерживать себя и не рыдать от одного произнесённого в моём присутствии слова, ко мне стали приходить допущенные Самуилом гости. Он торжественно ставил перед ними песочные часы на пять минут и сразу выгонял из комнаты, когда высыпалась последняя песчинка. Так как я уже давно не падала в обмороки, не теряла энергии и ничем другим никого не пугала, Самуил лечил меня самозабвенно всеми возможными способами. А в тот день, когда я ему категорически заявила, что всё, пора вставать, он выдал список, чего мне нельзя. Жить по этому списку точно невозможно. Бассейн исключался первым пунктом, туда я сразу и пошла под громкое возмущение Самуила и хихиканье Виктора. Глеб не приходил.

Откуда Глеб мог знать, что именно в этот день я встану с постели и решу купаться? Или каждый день бассейн меня ждал вот так — со свечами, розами и музыкой? В действительности я была ещё очень слаба и пошла плавать больше в пику списку Самуила, поэтому села на бортик бассейна и опустила ноги в воду. Я собирала розы в букет и складывала рядом, цветок за цветком, а они подплывали и подплывали ко мне. За дни болезни я опять выплакала все слёзы на годы вперед и сейчас плакать не могла, только вздыхала.

— Как ты себя чувствуешь?

Глеб стоял рядом, и когда я стала поднимать голову, чтобы посмотреть на него, меня качнуло — я чуть не упала в бассейн. Он подхватил меня, но сразу отпустил, поставил рядом и отошёл на несколько шагов. Мне пришлось сесть на скамейку, чтобы остановить головокружение.

— Хорошо, вот видишь, уже пришла купаться.

— Самуил говорит, тебе ещё нельзя.

— По списку Самуила мне можно только дышать и то через раз. Ещё немного и я приросту корнями к кровати.

— Ты лежала всего неделю, не так много.

— Вполне достаточно для разрастания корневой системы.

О чём мы говорим?! Опять как тогда в беседке?!

— Глеб, присядь, пожалуйста, мне высоко на тебя смотреть, голова упадёт, пока она плохо ещё держится.

А это что?! Что я говорю?! Какая голова?! Но Глеб действительно присел на корточки передо мной и плотно сцепил руки, аж костяшки пальцев побелели.

— Ты уезжал?

— Нет, я был в доме.

— А почему ни разу ко мне не пришёл, пока я болела?

— Я приходил, стоял за дверью.

— Почему не зашёл? Я тебя ждала.

Глеб вскинул на меня глаза, в них было столько боли и отчаяния, что я задохнулась.

— Ты меня ждала?

— Ждала каждый день, с того момента, как прекратился бред. Кстати, Самуил мне так и не сказал, что я там наговорила в бреду. Ты слышал?

Кивнув, он сразу опустил голову, спрятал глаза — не хотел говорить.

— И что интересного я сказала?

Глеб лишь отрицательно покачал головой.

— Но это же я сказала, значит, мне нужно знать. Мой мозг сделал выводы, я эти выводы хочу знать.

Когда он поднял голову, и я увидела, что глаза уже почернели.

— Ты говорила обо мне.

— И что такого я говорила о тебе?

Глеб молчал долго, даже лицо закрыл руками, потом решительно посмотрел на меня:

— Ты права, тебе нужно знать выводы, которые сделал твой мозг. Ты говорила, что отпускаешь меня, что я свободен, ты уже умерла и я свободен. Зачем ты это хотела сделать? Неужели ты думала, что я смогу тебя потерять? Я… поступил неправильно, но я не знал, что делать. Мне казалось, что когда ты увидишь меня с Агатой, поймёшь… не так, я хотел…

Неожиданно вскочил и отошёл к стене, упёрся в неё спиной, убрал руки в карманы и продолжил:

— Ты сказала, что боишься, что я уйду… я хотел, чтобы ты боялась меня потерять.

Он смотрел на меня странным взглядом, в его глазах что-то переливалось, как бы проходила волна.

— Я не мог находиться рядом с тобой, когда ты не хотела, не могла быть со мной. Но я таков, каков есть, и ты это знаешь.

Впервые Глеб так откровенно говорил о себе, объяснял свои поступки, и я даже дышать боялась.

— Я был таким, каким меня создала природа, и сейчас таков.

— Нет, Глеб, нет, сейчас ты уже другой, совсем другой, но я не смогла сразу с собой справиться, прости меня, я забываю…

— Катя, ты хочешь относиться ко мне как к человеку, но это не так.

Замолчал и опустил голову. Мне захотелось обнять его, но пока я собиралась с духом, он посмотрел на меня и тихо сказал:

— Я не человек, я убивал людей ради собственного существования и не могу не помнить об этом. И ты случайно выжила, я должен был тебя убить тогда, продолжаю убивать сейчас. Я хотел уйти, но я не могу без тебя, я не живу, когда тебя нет рядом. И Агату я вёз сюда с сумасшедшей мыслью, что ты решишь, я нашёл ту, о которой ты говорила, единственную… и забудешь меня. А когда увидел тебя… понял, что на самом деле я хотел обратить на себя твоё внимание. Вопреки всему, своей сущности, своей вине перед тобой, невозможности твоего прощения, невозможности всего. Я хотел, страстно, до темноты в глазах, чтобы ты боялась меня потерять. Почему ты хотела умереть? Так ты хотела уйти от меня?

Окаменев от напряжения, я сидела как изваяние, мне уже казалось, что ещё немного и стану статуей на самом деле. Как глупо — я чуть не убила себя от безысходности, что Глеб нашёл ту единственную и я ему не нужна уже, а он хотел обратить на себя внимание. С трудом разлепив губы, я спросила:

— Вы к Адеодате ездили?

— К Адеодате? Почему… нет, я показывал Агате новую скульптуру олимпийца, вернее, её нашли недавно, и я её купил, Андрей купил.

И ещё одна моя глупость, действительно, как я могла подумать, что он ей покажет нашу Адеодату, я тогда сошла с ума от ревности, просто сошла с ума.

— Ты её целовал.

— Целовал.

Глеб смотрел на меня и молчал.

— Я не могла, я не хотела стать для тебя… ничего не значить, не так, перестать надеяться… Глеб, я слишком тебя люблю, чтобы жить… и быть никем. Я уходила не от тебя, я уходила от себя… себя без тебя.

Глеб мгновенно оказался у моих ног и хотел взять за руку, но вдруг остановился в движении и спросил:

— Можно?

Улыбнувшись, я протянула ему руку. Он как будто касался меня в первый раз, робко, нежно, едва касаясь кожи. Потом опустил голову и признался:

— Был только один поцелуй у окна, иначе бы ты не поверила.

— А что Агата? Она же любит тебя.

Глеб усмехнулся и поднял на меня глаза, яркие, сверкающие.

— Она сказала, что это поцелуй недовольства собой.

Я тихо рассмеялась, она действительно умная и любящая женщина.

— Глеб, давай договоримся, говорить друг другу всё, как бы ни казалось что-то невозможным сказать. И попытаться понять друг друга, хотя бы молчать, но рядом.

И показала мизинец с кольцами.

— Видишь, что мы наделали? Пришлось им за нас жертву приносить.

Он долго рассматривал мой палец, едва коснулся губами.

— Олег мудрый, настоящий король, только этим он успел тебя остановить.

— Глеб, ты же…

— Закон требует, я хочу, чтобы ты об этом помнила.

И сразу другой взгляд, губы касались моей руки, а взгляд другой — командора. Но через минуту объяснил:

— Если с тобой что-то случится, я не понадоблюсь, они сами выполнят свою клятву.

Глеб провёл моим пальцем по своему лицу, но не коснулся губ, я сама провела по ним, как я скучаю без его поцелуев и объятий.

— Но они не должны так, понимаешь, не должны.

— Это их право, показать тебе, как ты им нужна.

Но он уже плохо понимал, что говорит — глаза сверкали, он смотрел мне прямо в глаза, и я в них утонула, в этой удивительной синеве. Поцелуй прощения, нежный в первые прикосновения губ и более страстный в каждую следующую секунду. Как он меня целовал, за каждую минуту отсутствия, за каждую мою слезинку, за каждый момент непонимания друг друга. И не было необходимости сдерживаться, Глеб обнимал меня, и я чувствовала каждое прикосновение, это было обычное объятие, крепкое, но без этой невероятной силы, ломавшей меня прежде. Он не мог остановиться, подхватил меня на руки и целовал, целовал, целовал. Чувство свободы действия полностью захватило его, он меня ощущал, и не было необходимости себя сдерживать, чтобы не причинить мне физического ущерба, и это свобода давала ему ощущение счастья, счастья единения со мной. Я отвечала ему и обнимала, но мой организм ещё помнил боль от его рук и в какой-то момент Глеб это понял — ощутил внутреннее вздрагивание от его объятий. С трудом он оторвался от моих губ, ещё несколько раз мягко коснулся их и опустил меня на скамейку, а сам сел напротив и взял за руки. Говорить мы не могли и только смотрели друг на друга. И я хотела от него уйти, умереть, оставить его, даже не пытаясь бороться, просто поговорить? И он решил уйти к нелюбимой, не нужной ему, даже не пытаясь понять моё состояние? И если бы Олег и все, Виктор, Андрей, Лея, не остановили нас, то неизвестно чем бы всё закончилось ещё в тот вечер.

— Катя, обещай мне, никогда, слышишь, никогда не делать ничего с собой, даже если будешь ненавидеть меня, прогонишь от себя, я хочу знать, пусть не рядом со мной, но ты есть, ты живёшь.

Он смотрел на меня с такой мукой в глазах, что у меня заболело сердце.

— А ты никуда от меня не уходи, даже если прогонять буду.

— Даже если будешь бить посуду?

— Тем более, самый подходящий момент выяснить — почему я это делаю.

Глеб расхохотался, громко, в голос, я даже не помню, смеялся ли он так когда-нибудь, так счастливо. Мы сидели ещё долго, говорили о разных мелких глупостях и смеялись, пока не пришёл Самуил и не сказал грозным голосом:

— Глеб, твоя жена ещё больна, она ещё только встала с постели, ничего не ела уже давно, ты сам понимаешь, ей надо поесть хоть немного, а тут бассейн, хотя я категорически запретил, никакого бассейна, никакого, не плавать, не напрягаться…

— Самуил, дорогой, клянусь, я сейчас пойду завтракать!

— Обедать, Катенька, обедать уже давно!

После обеда — я съела совсем немного, на самом деле не хотела — под бдительным оком Самуила и блаженной улыбкой Глеба, было решено уложить меня спать. На мои речи, что я не хочу и уже совсем здорова, Самуил обещал сделать укол, а Глеб только улыбался. Я согласилась, и Самуил ушёл, а Глеб сел у кровати и взял меня за руку.

— Спи, я буду рядом, я здесь.

И я уснула. Меня разбудил вздох, кто-то тяжело вздохнул рядом со мной, и я открыла глаза. Глеб лежал рядом и смотрел на меня, это он вздохнул так тяжело.

— Привет, что тебе снилось?

— Не помню, просто спала.

— Хочешь прокатиться?

— Хочу.

— Я обещал Самуилу, что ты не выйдешь из машины, тепло оденешься и вернёшься не поздно.

— Можно рано, в смысле рано утром.

— Бедный Самуил, какая у него больная непослушная, сразу в бассейн, потом гулять.

— А муж такой, к счастью, всё позволяет.

— Я зайду за тобой, и ты поужинаешь, а потом мы поедем.

Ужином меня кормил Самуил, он сел напротив и заявил, что, если я не съем всё, что стоит передо мной, он как врач запретит Глебу меня выводить из дома. Пришлось есть.

Если бы Глеб со смехом не схватил на руки и не вынес из комнаты, то Самуил надел бы на меня ещё одну шубу. Про тёплый свитер, джинсы, сапоги я уже не говорю, всё было проверено, прощупано на случай: а вдруг ты промокнешь, или Глеб решит выпустить тебя погулять из машины, с чем категорически не согласен. И хотя Глеб убеждал его, что в машине тепло, никуда он из машины выводить меня не собирается, Самуил всё твердил, что мне простывать нельзя, барышни девятнадцатого века и так далее и тому подобное. Глеб не выдержал и похитил меня.

Машина была техническим шедевром, я не знаю, как это назвать, но у джипа оказалась стеклянная крыша, вся из стекла вогнутой формы.

— Глеб это что, как красиво, но зачем, так интересно…

— Лучше будет видно.

— А что будет видно?

— Потерпи немного.

Так интересно ехать в такой машине, на улице было уже темно, звёзды пробивались сквозь облака и я, откинувшись, смотрела вверх на небо через удивительную стеклянную крышу машины. Глеб ехал медленно и всё оборачивался на меня, улыбался на мои восторженные восклицания.

— Удивительно, на тёмном фоне такие яркие звезды… посмотри, это облако так похоже на слона, а это точно как пантера в прыжке, смотри, у неё хвост полетел в другую сторону, а жаль, такая красавица. Глеб, такая красота, спасибо тебе, за время болезни я так устала, а сейчас во мне всё поёт, такая удивительная звездная красота.

Глеб тихо засмеялся, неожиданно увеличил скорость движения, и звезды сразу унеслись куда-то.

— Глеб, ну зачем, так красиво было.

— Смотри!

Он остановил машину на берегу моря. Берег был очень крутой, и море двигалось тёмной массой, волны едва угадывались в темноте, но сила чувствовалась даже без звука, огромная тёмная масса, соединяющаяся где-то на горизонте с тёмным звёздным небом.

— Катя, я решил, что море поможет тебе.

Море, я даже не могла ничего сказать, меня пронизывали струи силы этого удивительного волнения — тяжёлого, массивного движения гигантских масс воды. Я зачарованно смотрела в темноту и ощущала это движение каждой клеточкой своего тела, чувствовала, как во мне всё отвечает на это волнение воды, сияние звёзд и отблески луны на волнах.

Глеб немного опустил моё кресло и тихо прошептал:

— А сейчас сюрприз от Андрея.

Прямо над нами среди звёзд стали появляться полупрозрачные фигуры: дома, даже действующий фонтан, разбрызгивающий вокруг себя множество струек воды, сверкающих яркими брызгами. Среди домов поплыли гондолы, появились фигуры в плащах и дамы в длинных платьях.

— Глеб, это Венеция, это точно Венеция!

Потом был восточный город с минаретами, восточными красавицами и султаном на троне, за ним последовали Париж с Эйфелевой башней и Лондон с часами и крепостью, какие-то другие дома и замки, а последним был Тадж Махал, памятник любви великого могола к своей жене. Наконец, наступила темнота.

— Тебе понравилось?

— Это совершенно невозможно как красиво, у меня нет слов, просто восхитительно, как он это сделал? Наши лазерные представления только прямоугольниками ограничиваются, а это, это чудо, просто чудо, настоящее волшебство. Андрей колдун, современный технический колдун.

— Он его уже давно готовил, Виктор тоже приложил руку. Всё для тебя.

Я настолько была поражена увиденным, что у меня перед глазами всё ещё стояли прекрасные видения. И вдруг небо опять осветилось многочисленными брызгами огня, они сверкали на фоне тёмного неба и создавали невероятную картину огненных волн, переливающихся, переходящих одна в другую. Огненное море заполняло всё больше пространства и, казалось, что сейчас оно встретиться с морем воды и произойдет взрыв, но огненные волны постепенно начали терять свою яркость и медленно затухать. И опять темнота.

Глеб держал меня за руку и смотрел не в небо, а на меня, а я вся была там, в небе, среди буйства огня и бушующих волн. Во мне самой, где-то внутри моего тела бушевали огонь и вода. Они полностью овладели мной, и я уже не знала — где я и что я. Прошло много времени, прежде чем я начала ощущать действительность и почувствовала руки Глеба, оказалось, что сижу у него на коленях. Потом мы полулежали на заднем сиденье и смотрели в тёмное небо, Глеб обнимал меня и гладил по волосам.

— Глеб, я не знаю, я… что-то такое, что словами не передать, во мне что-то происходит, что-то меняется, я становлюсь другой, когда огонь и вода, вот так невероятно, волшебно. Точно, Андрей колдун.

— А ты кто?

— Я? Я просто я.

— Ты самая- самая ты.

Вот о чём говорил Олег, что Виктор с Андреем что-то готовят, они готовили это волшебство. Для меня.

— Ты сказал, что Олег король, мудрый настоящий король.

— Спроси его об этом сама, но он действительно королевской крови.

Олег король, как в сказке, принц крови, а что, похож. Почему и нет, если учесть, что неизвестно сколько ему сотен лет, всё возможно. Главное — мудрый. Продолжить мысль о короле в нашем доме я не успела, Глеб меня поцеловал, и я сразу забыла все мысли. Это не был поцелуй страсти, это была нежность, радость от присутствия, возможность просто коснуться моих губ, глаз, лица. Он касался меня и ему доставляло удовольствие само ощущение меня рядом с ним — он нежно гладил мне руки, прикасался к шее и удивительным образом продолжал целовать. Поразительно, как может меняться его тело: то оно как бетон, руку можно разбить, то как сейчас, обычное сильное тело мужчины, с тёплыми и мягкими руками, горячей кожей, плотными, но не бетонными мышцами. Ему не нужно сдерживать себя, тело забыло о своей невероятной силе, оно только чувствует, ощущает и радуется, оно любит, а в любви сила не нужна.

Глеб почувствовал, что от поцелуев у меня начали распухать губы, легонько провёл пальцами и тихо сказал:

— Прости, я всё-таки причинил тебе боль.

— Мне не больно, правда, мне так хорошо.

Обнимая его, я прижалась головой к его груди, в которой не билось сердце. Удивительное спокойствие растеклось по моему телу. Могла ли я подумать несколько месяцев тому назад, что буду лежать рядом с Глебом в машине и обнимать его, совершенно счастливая от его поцелуев. Что сам Глеб будет счастливо улыбаться в темноте от присутствия меня рядом, моих рук на его груди и моего дыхание на его губах. Мы столько всего прошли вместе и по отдельности, каждый своим путём сомнений, страхов, ужасов непонимания, просто возможности физической гибели. Я сильнее прижалась к нему, и он тоже обнял меня плотнее. Хорошо ни о чём не думать, смотреть на тёмное небо, любуясь проблесками луны и капельками звезд.

Как странно, все мои страхи обычной жизни, когда я боялась всего и всегда, считала себя жертвой, неожиданно исчезли именно среди них, самых страшных хищников. Они оказались самыми верными, самыми честными, настоящими. Когда мы с Глебом запутывались в своих отношениях, и я совершала невероятные глупости, он никогда не пытался обвинить меня, заставить что-то сделать силой, как бывало в моей человеческой жизни. Он принимал меня, пытался понять мои поступки даже тогда, когда я сама их не очень понимала. Впервые у меня ощущение безопасности стало привычным — не временным явлением, дома под замком — а каждое мгновение. Когда я спокойно купалась ночью в бассейне и гуляла по тёмному дому, я поняла, что с ними я не боюсь ничего, они всегда где-то рядом со мной. Такое ощущение безопасности проявляется не только от физической защиты, оно может быть только тогда, когда ты свободен как личность. Когда никто на тебя не давит, не попрекает всем на свете и не заставляет делать что-то нужное кому угодно, кроме тебя. Даже когда Олег обманным путем заставил меня принять их клятву, он делал это для меня, для нас с Глебом, подставляя свои жизни как условие моей жизни.

— Катя, Самуил уже, наверное, ругается, надо ехать домой.

Глеб сказал это, но не двинулся, только поцеловал мои волосы и плотнее прижал к себе.

— Надо.

Я взяла его руку и приложила к своему лицу. Пальцы были мягкими и теплыми, сейчас невозможно представить, что они в мгновение могут превратиться в мрамор и обладают невероятной силой.

— Спой мне что-нибудь.

Голоса нет, губы опухли, ночь на дворе, что за звуки я смогу издать? И я негромко, почти без мелодии пропела песенку, которую мы в школе напевали на разные мотивы.

Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне,

Будто принц за мной примчался на серебряном коне.

И встречали нас танцоры, барабанщик и трубач,

48 дирижеров и один седой скрипач.

Хоть поверьте, хоть проверьте, это был чудесный бал,

И художник на манжете мой портрет нарисовал.

И сказал мудрец известный, что меня милее нет.

Композитор пел мне песни, и стихи слагал поэт.

Хоть поверьте, хоть проверьте: так плясала я кадриль,

Что тринадцать кавалеров отдышаться не могли,

И оркестр был в ударе, и смеялся весь народ,

Потому что на рояле сам король играл гавот.

Глеб даже не дышал, замер, как только я запела и, хотя песенка была шутливая и весёлая, он слушал очень внимательно и лишь когда я протрулялякала в конце, тихо засмеялся.

— Говоришь тринадцать кавалеров?

— Ну да, в песне, Глеб, в песне.

— Мы давно не танцевали, пожалуй, надо вспомнить, как это делается.

— Бал? Мы поедем к Лизе?

— Почему к ней, есть и другие балы. Поехали домой.

Но, прежде чем ехать домой, он ещё долго меня целовал, нежно, помня о моих распухших губах. Приехали мы под утро.

20

Встала я к обеду, и сразу пришёл Самуил с категорическим требованием обследоваться, с трудом разрешил пообедать, но никаких бассейнов. Пришлось согласиться — обижен был сильно за ночную прогулку.

Глеб зашёл, когда я уже была готова.

— Привет, как спалось?

Ответить я не успела, поцелуй не дал возможности. На обед мы задержались.

Виктор с Олегом что-то обсуждали и тихо смеялись на диване, когда мы вошли.

— Катя, добрый день.

Олег даже слегка наклонил голову, приветствуя меня. Виктор изобразил милую улыбку и сказал:

— Доброе утро в обед.

— Добрый день в обед. Виктор, а где Андрей? Как всё вчера было восхитительно, это так красиво, просто волшебно. Спасибо вам, я была счастлива.

— Я рад, что тебе понравилось. Андрей с властями разбирается, второй час на телефоне, пытается объяснить, что у нас был день рождения — правда мы пока не решили чей — поэтому и устроили небольшое шоу. Власти решили, что небо и море принадлежат им, сильно обиделись.

Они с Олегом опять засмеялись.

— А чему вы так веселитесь?

— Да Андрей уже им столько законов перечислил, что они сами никогда их не знали, а ему что — он книжку вчера прочитал и цитирует теперь постатейно. Обещал в следующий раз написать заявление на использование небесного пространства, только у них нет… как это… цены на квадратный метр неба. Развлекается мальчик.

Как обычно, Виктор объяснил всё одной фразой. Олег тоже был весел, глаза светились, и они с Глебом таинственно переглядывались. Мир в доме, и всем хорошо.

Самуил обследовал меня по полной программе, решил, пока я совсем не сбежала от него и числюсь больной, выяснить всё о состоянии моего организма. Оказалось, что всё хорошо, и он даже не знал, радоваться ему или огорчаться по этому поводу. Но продлилось действо до ужина.

За ужином доблестная компания в полном составе веселилась над Самуилом, требуя от него обследования своих организмов, так как с моим появлением он не обращает на них никакого внимания. Самуил сначала честно оправдывался, потом понял, что они шутят над ним и тоже рассмеялся.

— Олег, конечно, я подготовил для тебя некоторые новшества, так тебя нет никогда, я просил на несколько дней, всего несколько дней, а ты некогда и всё. Один Андрей всё сделал как надо, хоть он дома, Глеб, ты посмотри его возможности, просто поразительно, что они с Леей вытворяют, а Лея, удивительная девочка…

Самуил замолк, ожидая реакции Глеба на свою инициативу, видимо, разрешения он не получал. Я сразу напряглась, вдруг он будет против, всё-таки Лея обычный мутант. Но настроение у Глеба оставалось хорошим, он тоже смеялся со всеми и спросил весело:

— Лея теперь летает под облаками и поёт там как птица?

Посмотрел на меня, мол, о твоей протеже говорим. Самуил сразу оживился:

— Глеб, да она теперь на мечах как боевик, они с Андреем такой бой показали, ну, пока тебя не было, я очень удивлялся. Она стала энергией управлять, Андрей как улетел от неожиданности…

И опять замолчал, оглянулся вопросительно на Андрея, тот засмущался, даже покраснел. Глеб поднял бровь, обернулся на Андрея, с улыбкой спросил:

— Далеко летел?

Все захохотали, громче всех Виктор, сквозь смех он спросил Самуила:

— Может ты его летать научил, а он ещё не знает об этом?

Тут и Андрей засмеялся, хоть и пытался оправдаться:

— Я не ожидал такой силы, она оказалась очень направленной, едва увернулся.

Но все дружно продолжали смеяться под красочное описание Виктора, как огромный Андрей ужом крутится перед хрупкой Леей и летит в кусты. Отсмеявшись, Глеб неожиданно серьёзно сказал Андрею:

— Подготовь Лею, я посмотрю.

Олег с Виктором удивлённо переглянулись, что-то важное стояло за этими словами командора. Андрей сначала покраснел, потом побледнел. Я сразу перестала смеяться и решила уточнить, всё равно мне никто сам ничего не скажет:

— И что потом, ты её посмотришь, а потом?

Глеб рассмеялся под улыбки Виктора и Олега:

— Не переживай, просто хочу знать её способности.

Но я не убрала вопрос от Глеба и продолжала настойчиво на него смотреть.

— Если всё действительно так, и она может отправить в кусты Андрея, оставим её в охране дома. Проверять буду сам, завтра. Андрей, свободен.

Тот сразу исчез, а я облегченно вздохнула, Глеб сказал — охране дома, не внешней охране, а дома, значит, она останется с Андреем. И рядом со мной.

После ужина Глеб предложил мне опять прокатиться, и я быстро оделась, пока Самуил не успел заметить.

Машина была обычной, и ехали мы на космической скорости в полной темноте, Глеб даже не включил фары.

— Куда мы едем?

Но он ничего не сказал, только тихо засмеялся. Это оказалось представление танцоров в маленькой деревеньке. Глеб практически бесшумно подъехал к крайнему дому, откуда была видна небольшая сцена на берегу моря. Она освещалась фонарями и факелами, поэтому на фоне тёмного неба и невидимого моря действие было очень хорошо видно. Людей оказалось много, видимо, приехали из других мест, судя по большому количеству машин. Все стояли вокруг сцены и что-то пели, очень похожее на гимн сильными и красивыми голосами. А потом началось состязание танцоров. Я представить себе не могла, что так много желающих выйти на сцену и танцевать один и тот же танец. Только через какое-то время стала понимать, чем один танцор отличается от другого и действо меня захватило. Зрители то поддерживали танцора, то освистывали, в зависимости от исполнения. Мне нравились все своей искренностью, какой-то страстностью исполнения, костюмами, похожими на пиратские.

— Это что, конкурс танцоров?

— Они сегодня должны выбрать того, кто на празднике очередного святого будет исполнять этот танец в его честь.

Весёлый народ итальянцы, они дарят своим святым песни и танцы, свою радость жизни, свою любовь.

Глеб попросил меня посидеть в машине, а сам исчез в темноте, естественно закрыв на все замки. Я даже не поняла, как долго его не было, увлечённая зрелищем, лишь услышала щелчок открывающейся двери, и увидела, что Глеб держит в руке корзинку с едой и бутылкой вина. Он торжественно вручил мне корзинку и объявил:

— Пикник.

И не стал дожидаться конца праздника, объяснив мне, что, когда выступит последний танцор, они будут до утра выбирать лучшего и победит тот, за кого громче крикнет толпа. Мы стремительно удалялись от деревни, а я сидела и думала о том, что Глеб сегодня счастлив, он помнит наш пикник у моря, рядом с домом Адеодаты, и сегодня ему захотелось опять почувствовать тот вечер.

Мы приехали к какому-то маленькому домику, в нём была только одна комната и настоящий очаг, обложенный камнями и вокруг него небольшие скамейки. Глеб неожиданно быстро и очень умело разжёг огонь из подготовленных поленьев, а я разложила продукты на небольшом камне рядом с собой. В корзине оказалась даже кружка для вина, и вино было светлым. Как он прав, выбрав светлое вино, никакого напоминания о крови, ни для него самого, ни для меня. Несмотря на ужин, я поедала вкуснейший сыр и ветчину в огромном количестве, запивала вином, объясняя свой аппетит последствием болезни, мол, мне надо восстанавливаться. Глеб только курил и посмеивался, наблюдая за мной через пламя очага. Мы смотрели друг на друга, смеялись непонятно от чего. А потом я чуть не устроила пожар, разлив вино и Глеб меня спас, сразу очутившись рядом, и обнимал меня, пока пламя очага не успокоилось.

— Это жертва богу огня — то вино, что я разлила.

— Что он тебе сказал? Вы же с ним знакомы ещё с лабиринта.

— Он приветствует нас.

— Я с ним не знаком как ты.

— Но ты со мной, значит, он приветствует и тебя, ты его разжёг, воспламенил. Кстати, откуда ты умеешь так разжигать огонь?

— Я умею многое, что умеют люди, всегда старался научиться действиям людей, чтобы ничем не отличаться от них.

— Что ты ещё умеешь?

— Целовать.

И мы целовались у очага, сначала Глеб просто обнимал меня, потом он постелил своё пальто, усадил меня на колени, и мы целовались в честь огня, как сказал Глеб — в благодарность за мою жизнь в походе по лабиринтам. А когда я допила оставшееся вино, мы целовались во славу его, потом я уснула на груди Глеба и проснулась уже утром, в своей постели.

Я долго лежала, вспоминала вечер, танцы, пламя костра, счастливое лицо Глеба, сияющие синие глаза, постоянную улыбку на лице, и не могла поверить, что это всё происходит со мной на самом деле. Даже тронув ещё вспухшие после поцелуев губы, я думала — неужели это меня так страстно вчера целовал Глеб во имя огня и вина, обнимал, прижимая к себе, гладил волосы и шептал что-то на непонятном языке, когда решил, что я уже уснула. Признавался в любви? И на него подействовало колдовство огня, его странные блики, непонятные отблески на стене, тени невероятных форм, потрескивание поленьев, подчеркивающее таинственность происходящего.

В дверь постучали, и вошёл сам герой моих мыслей со счастливой улыбкой на лице.

— Привет.

— Привет, неужели это ты?

— Ты в этом сомневаешься?

Глеб медленно подошёл к постели и достал из-за спины огромный букет невероятных красных цветов, похожих на орхидеи, но с большим количеством лепестков.

— Самой удивительной женщине в моей жизни.

Положил букет рядом со мной и чуть тронул мою щёку пальцем.

— И сказал мудрец известный, что тебя милее нет.

Рассмеявшись, я обняла его за шею, притянула к себе и поцеловала настоящим утренним поцелуем жены в постели. Глеб сразу подхватил меня на руки вместе с одеялом, и букет рассыпался по постели яркими красными брызгами. Губы остановились, когда я вздрогнула от слишком крепкого объятия, мне не было больно, но я вздрогнула, и Глеб сразу опустил меня на постель, коснулся моих губ цветком. Он не сказал ничего, но мы оба поняли, почему не удался утренний поцелуй.

— Я тебя не боюсь.

— Я знаю.

— Прости.

— Не надо просить прощения, это не ты, это твоё тело меня боится, слишком много я ему причинил боли, всё правильно.

Я испугалась, что он сейчас опять уйдёт, но он сел рядом с кроватью и улыбнулся.

— Твоя Лея действительно стала сильна. В кусты, конечно, Андрея закинуть она не сможет никогда, но вполне достойна охранять дом. Я её сегодня достаточно…

Искоса на меня посмотрел и улыбнулся на мой испуганный взгляд:

— …проверил, Самуил поработал хорошо, у мутантов таких возможностей не бывает. Хотя, может это из-за тебя она стала такой? Сельма же сказала, что ты меняешь всех, кто тебя окружает.

Обрадовавшись за Лею, я обняла его и чмокнула в щёку.

— Спасибо, я всегда знала, что она хорошая, что у неё всё получится, и вообще, она сама такая, Самуил просто ей помог раскрыться.

Глеб рассмеялся и тоже поцеловал меня в щёку.

— Ты неисправима в своей вере… пусть так, только Самуилу об этом не говори, он старался.

Он помолчал какое-то время, покрутил в руке цветок, который я ему вручила на радостях, и спросил:

— Золушка, хочешь на бал?

— Дорогой принц, я мечтаю попасть на бал.

Куда делся грозный командор? Огонь очага настолько его изменил, что я даже не знала, как себя с ним вести. Золушка и бал, это было так не его, и то, как он говорил о Лее, как не ушёл от меня, когда понял, что моё тело продолжает его бояться. Что-то с ним вчера произошло у огня, он как бы от чего-то освободился, чего-то внутри него, что сковывало и не давало жить полной жизнью. Огонь это что-то сжег и освободил его.

Но такой Глеб был только при мне, при нас — радостный, весёлый и счастливый. Мы опять смеялись за завтраком, теперь уже над Виктором, который честно признался, что клан Аарона он скоро сам уничтожит, чтобы меньше хлопот было всем, а Аарону наберёт своих бойцов, не меньше, чем было, благо тот уже не помнит общее количество. Глеб тоже смеялся, но предложил Виктору умерить пыл, а лучше заняться воспитанием бойцов, что вызвало ещё больший смех, так как Виктор сделал такое лицо, как будто его заставляют воспитывать благородных девиц.

Когда зазвонил телефон Глеба, все замолкли и насторожились, особенно Виктор, в ожидании очередной неприятности от бойцов клана Аарона. Глеб слушал спокойно, в лице ничего не изменилось, ответил лишь короткой фразой на английском. Но глаза на меня поднял уже командор, и я сразу спросила:

— У нас гости?

— Да. Виктор, всю информацию по клану Аарона, к нам едет Пол.

Виктор напрягся, лицо стало строгим, даже жёстким, взгляд изменился, и губы плотно сжались в тонкую линию. Олег внимательно посмотрел на меня и спросил Глеба:

— Катя?

Глеб тоже посмотрел на меня, неожиданно улыбнулся.

— Хочешь быть представленной главе кланов Америки?

— Там все кланы объединены? Хочу.

Олег опустил голову и улыбнулся, а Виктор только вздохнул, никуда от меня не деться. Глеб обратился к Олегу:

— Встреча завтра, приём по полной программе, Пол хочет убедиться, что с кланом Аарона всё в порядке. Катя, ты будешь присутствовать только на официальном приветствии.

Теперь Олег покачал головой, но было непонятно, согласен он или нет с таким решением. Глеб продолжал улыбаться и смотреть на меня весёлым взглядом.

— Наряд можешь не выбирать, тебе придётся надеть свадебное платье.

Ну да, ну да, понятно, почему он разрешил мне присутствовать на встрече, надеется, что я откажусь из-за веса платья и драгоценностей. А вот и нет, я хочу посмотреть на какого-то там главу кланов Америки!

— Хорошо, а ты тоже будешь в том костюме?

— Да. Я буду представлять кланы Италии. Встреча состоится в том дворце.

Я сразу поняла — в том самом, где мы так долго жили, и где состоялась наша свадьба, в том самом зале. Глеб внимательно смотрел на меня, на мою реакцию, он что-то хотел понять для себя, что-то очень важное. И я ему улыбнулась.

— Зал подходящий, большой и красивый.

Неожиданно Глеб рассмеялся, весело и даже облегчённо, ему почему-то понравился мой ответ. Конечно, это дворец моих страданий, физических и душевных, боли и слёз, но это и место, где Глеб назвал меня женой, первый раз поцеловал, откровенно рассказал о себе. Но теперь наш дом здесь, а туда… туда можно съездить, посмотреть на главу кланов Америки. А ещё сходить в зеркальный зал, посмотреть на себя.

Глеб с Виктором и Андреем ушли, Самуил тоже пошёл готовить отчет о состоянии Аарона, и мы остались вдвоём с Олегом. Я не удержалась и сразу спросила:

— Олег, что за фрукт такой, этот Пол?

— Его настоящее имя Апполон, он не совсем глава кланов, это скорее представительская должность, примерно, как Глеб в Италии, с небольшими нюансами. Но он не Глеб.

Олег со значением на меня посмотрел, и я поняла — питается не из пакетиков. И сразу решила, что не буду думать, иначе сама себе и Глебу всё испорчу, просто не буду думать. Олег кивнул, мои мысли были написаны на лице, и он с ними согласился.

— Ты первая жена-человек, которую представят на такой встрече, Глеб решил тебя показать миру.

— Ну уж — миру…

— Пол как я, может картинки передавать, тебя увидят все, кому он захочет передать информацию. Я думаю, он и едет на самом деле на тебя посмотреть, мир слухами полнится, особенно после Парижа. Глеб прав, Пол увидит тебя на официальном представлении и не сможет уже напрашиваться на персональную встречу.

— А это что, опасно?

— Нет.

По взгляду поняла — со мной опасно, именно со мной, как скажу что-нибудь, и им придется расхлебывать.

— Олег, молчу как рыба-кит.

Он с сомнением посмотрел на меня, дескать, верить тебе нельзя, но сделаем вид.

— А когда ехать будем?

— Мы уедем сегодня, а вы с Глебом, всего скорее, завтра утром.

Олег помолчал немного, потом подошёл и сел рядом.

— Катя, я хочу тебе сказать, что таким Глеба я не видел никогда.

Я покраснела так, что казалось ещё немного и загорюсь ярким пламенем. Опустив глаза и спрятавшись за веки, спросила шёпотом:

— Каким?

— Счастливым человеком.

Он так и сказал — человеком. Я от удивления подняла взгляд на Олега, он был совершенно серьёзен, ни тени шутки в глазах.

— Я не оговорился, он действительно сейчас счастлив как человек. И мы вот так, как в эти дни, никогда не сидели все вместе и не смеялись так радостно, и всё благодаря тебе.

— Олег, это совсем не я, это вы сами такие…

— Такими мы не были никогда. Ты не переживай о нашей клятве, это меньшее, что мы можем сделать для тебя за эти дни, за все дни, что мы проводим вместе с тобой. Прошу только об одном — ты о ней помни.

— Почему ты так говоришь? Олег, скажи мне, почему я о ней должна помнить?

— Катя, что бы ни случилось с кем-то одним, ты должна помнить о других. Ну и Глеба тоже.

Тихо засмеялся и поцеловал мне руку.

— Олег, подожди, объясни мне, я не поняла, почему с кем-то должно что-то случиться?

— Это я так, на всякий случай, мало ли что — ты кинешься спасать кого-то одного, не подумав, что этим ты можешь убить остальных. Особенно, если не успеешь оглянуться вокруг… ну и подумать тоже можешь не успеть.

Я замахала на него руками, даже попыталась стукнуть, но вовремя одумалась, самой же будет больно.

— Олег, ну, ладно бы Виктор, а ты, серьёзный, как ты можешь так надо мной… я не знаю, даже как сказать, я совершенно мудрая женщина, спокойная, почти.

Он уже открыто смеялся надо мной и пытался уклониться от моих хаотичных взмахов руками. Делал вид, конечно, ему от моих рук уклоняться даже было приятно, по глазам видно. Поймал мою руку, поцеловал и сказал тихо:

— Спасибо тебе за всё. Встретимся завтра.

Встал уже другим, спокойным и каким-то, не грозным, а опасным что ли, это уже был тигр. Да, кто же такой этот Пол, если даже Олег так меняется перед встречей с ним? Но каков, как он придумал с этой клятвой, теперь мне и спасать никого нельзя по одному, только если всех за раз, толпой. Действительно придётся сидеть тихо и молчать как рыба-кит.

До обеда я купалась. И откуда Глеб берет столько роз? Свежих, ярких, срезаны только что, уже обобрал все ботанические сады. Но какая красота и аромат, нега, настоящая нега тела и души. Выбравшись из воды, я решила рассмотреть свои шрамы на ногах, которые ещё недавно кровоточили. Даже следов не осталось — гладкая чистая кожа. Я быстро посмотрела другую ногу, и на ней не было ни одного шрама. Посидев в полном недоумении, решила поверить Олегу, что мысли были неправильные, вот мои умные ноги и не согласились с этими неправильными мыслями и таким образом высказали своё мнение. Придётся иногда посматривать на них, вдруг опять начну неправильно думать.

Обедала я с совершенно отсутствующим Самуилом. Он, конечно, присутствовал, но только физически, по-моему, даже не понимал — что ест. Смотрел на меня, но видел только свой отчет о состоянии Аарона. Я пыталась его расспросить о нём, но ничего не получилось, Самуил выслушивал меня, кивал головой и молчал дальше. Бросив попытки разговорить его, я решила попроситься у Глеба съездить к Норе, пока они заняты делами, но оказалось, что он куда-то уехал. Виктор мрачно на меня посмотрел и добавил:

— Пока не уедет этот Пол, тебе лучше посидеть дома.

— Но он ещё даже не приехал!

— Откуда мы знаем, где он на самом деле? Он может сидеть в кустах в паре километров отсюда. Мои боевики уже прочесывают округу. Катя, дай мне свою руку.

Он потрогал мой мизинец, и одно из золотых колец стало заметно ярче, видимо то, которое он надевал сам.

— Андрей.

Тот появился сразу, немного взъерошенный, но очень довольный.

— Кольцо.

Андрей так же тронул мой мизинец, и второе кольцо слегка засветилось.

— Катя, Глеб сказал, что Лея будет сопровождать тебя по дому там, будет твоей личной охраной. Она сейчас у Самуила, он что-то ещё решил ей сделать для увеличения силы. Мы можем быть заняты в какой-то момент, чтобы ты не оставалась одна, и не пришлось тебе сидеть в сейфе.

А сам просто светится от счастья, что Лея будет рядом с ним в такой ответственный момент и она равна ему, ну почти, по положению в доме — не простой мутант, а личная охрана жены командора перед зарубежным, вернее заокеанским, гостем. Как хорошо, что Глеб взял её в дом, мне будет легче завтра.

Глеб вернулся поздно ночью. Я ждала его и ходила по тёмным коридорам дома, пять раз зашла, даже не знаю, как это назвать, в центр космических полетов к Андрею. Экраны были даже на потолке, а техника такая, что годится для фантастических фильмов о далеком будущем. Он улыбался мне, при этом нажимал на какие-то кнопочки или клавиатуру. Лея оставалась у Самуила, Андрей сказал, что она придёт ко мне только завтра утром. Куда делся Виктор, я даже спрашивать не стала. Одна я оставалась не при деле. Грустно поплавала в бассейне, но даже розы меня не радовали, отсутствие Глеба превратило дом в пустоту. Уже в своей комнате, стоя у окна и разглядывая темноту, я подумала о женах-человеках, их скучной одинокой жизни в ожидании конца. Как это страшно — без любви, без всякой надежды на счастье. Я тяжело вздохнула, эти дни счастья, как мне хотелось их продлить, а ведь Глеба нет всего полдня. В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошёл Глеб, я сразу кинулась к нему, он подхватил меня и поцеловал.

— Я скучал по тебе.

Неужели для него эти полдня тоже были одиночеством? Глеб обнимал меня так, как будто меня не было долго-долго, и мы только встретились. Он спросил:

— О чём ты думала у окна?

— Глеб, все были заняты делом, а я просто ждала тебя.

Не могу же я сказать ему о тоске жён-человеков, а Глеб вдруг тихо рассмеялся, опять подхватил меня на руки и поцеловал:

— Моя мечта сбылась — ты меня ждала!

Он целовал меня и что-то опять шептал на неизвестном языке, но как только я пыталась спросить, что это значит, только смеялся и опять меня целовал. Я бросила всякие попытки узнать тайну слов, просто обнимала и целовала его. Это сумасшествие, мы не могли остановиться, пока Глеб не почувствовал, как я вздрогнула от движения его руки по шее, он сразу остановился в своем поцелуе и опустил меня на постель.

— Отдыхай, мы завтра выезжаем очень рано.

Досыпала я уже в машине, меня подняли с постели, но я не проснулась. Хорошо, что пришла Лея и помогла мне одеться. Когда вошёл Глеб, я лежала в шубе на кровати и нудным голосом обещала Лее встать, она только улыбалась. Он рассмеялся и, взяв меня на руки, скомандовал Лее:

— Ты в машине сопровождения.

Я только обняла Глеба и удобнее устроилась на его руках. Как он целовал меня в машине, я ещё чувствовала, а потом сразу уснула.

Лея разбудила меня в моей бывшей комнате, и я долго не могла понять — где я, в моей голове все перепуталось и Лее пришлось всё объяснять. Потом она помогала мне принять ванну, вернее, достала из неё, когда я опять уснула. И как я такая помятая буду встречать зарубежного гостя? Но Лея только звонко рассмеялась на моё выражение лица, взяла меня за руку, и я через пару минут была бодра и весела.

— Катя, у нас мало времени, пора одеваться.

Сразу вспомнив процесс одевания перед свадьбой, я тихо рассмеялась — да, пожалуй, сейчас Глеб тоже бы не отказался повторить действо. Но когда Лея всё на меня надела, в отличие от Глеба она зашнуровала меня мгновенно, я даже пригнулась, а ещё ожерелье в шесть рядов и накидка!

— Лея, а ты в чём будешь?

Я только увидела, что она была одета как все бойцы.

— Нет, так нельзя, какая я глупая соня, надо было что-то тебе подобрать другое, ты не боец, ты моя личная охрана, значит, должна быть одета иначе.

Она, конечно, за последнее время очень выросла, даже стала выше меня ростом, но моя одежда ей, скажем так, совсем не по размеру, если только обернуться в метель. Андрей, вот кто нас спасёт, я сразу его позвала и объяснила проблему, он сначала покраснел, потом кивнул головой и исчез. Лея стояла совершенно бордовая, как мило они краснеют, душа радуется. Когда Андрей появился с пакетом и достал одежду, я замерла, это именно то, что нужно. Глеб, конечно, удивится, но ничего, я ему объясню, что это новая форма моей личной охраны. Лея даже сначала потрогала пальцами кожу и тихо спросила:

— Это мне?

— Тебе, тебе, надевай.

Да, Андрею сегодня будет сложно исполнять обязанности, но сам принёс эту красоту, интересно, откуда она в этом заброшенном доме? Когда за нами пришёл Виктор, то встал у двери и замер, даже не смог ничего сказать, слова потерял.

— Виктор, ты нас не узнал? Ещё немного и я упаду от тяжести, гостя будете встречать без меня.

Он сразу пришёл в себя, кивнул и аккуратно взял меня на руки. Так мы и появились у входа в зал: я в своём свадебном наряде, с гордо поднятой головой от тяжести ожерелья и Лея в чёрном из тонкой кожи костюме, подчеркивающем её фигуру и стать, с ремнями, на которых закреплены тонкий меч и несколько ножей. Она выглядела как пантера, изящная, и очень опасная пантера. Перед тем как идти, я оглянулась на неё и поняла — пантера, настоящая хищница, ничего от той тоненькой девочки в белом платье, которая пела про колокольчики. Так мы и вошли в зал, с одной стороны меня вёл под руку Виктор в костюме от мафии, а с другой мягкой кошачьей походкой шла вся вооруженная Лея.

Глеба я увидела сразу, он стоял у кресла, которое трон, и смотрел на меня своими удивительными синими глазами. Во время своей странной свадьбы я не очень рассмотрела его, и сейчас, пока Виктор медленно вёл меня к нему, увидела, как он хорош в этом невероятном костюме. Красный цвет с золотыми надписями только подчеркивал синеву глаз и значительную фигуру, гордый взгляд и властное выражение лица. Командор.

Только когда я подошла к нему, и Виктор церемонно положил мою руку в его, Глеб улыбнулся мне уголками губ и глазами, помог сесть за стол, сам остался стоять. Я улыбнулась в ответ, вопрос о костюме Леи отложен на потом. Рядом с нами стояли Олег, Виктор и Андрей. Олег с моей стороны, в центре Виктор, Андрей со стороны Глеба. Лея встала чуть в стороне от Олега, за моим стулом. И огромный стол, на другой стороне которого стояли стулья с высокими спинками, но ниже наших. По периметру зала стояли тёмные фигуры в масках и плащах, много фигур, едва видны в сумраке.

А вот и гости. Их оказалось около десяти, но Пол был заметен сразу, настоящий греческий бог Апполон. Выше всех ростом, почти как Глеб и так же значителен, властное выражение лица и зелёные глаза, пронзительные, жёсткие. Яркий блондин, с практически жёлтыми волосами, очень густыми, волной лежащими на плечах. И одет в странный костюм цвета крови, только без надписей, что-то из средних веков, ближе к камзолу. Его окружали боевики, я поняла это сразу, не ближний круг, как у Глеба, а обычные боевики. Хищники, они сразу меня почувствовали и рассматривали тяжёлым взглядом.

Когда гости встали у стола, Олег взял меня за руку и демонстративно коснулся моего мизинца, кольца засветились неожиданно ярко, чуть блеснуло и моё обручальное кольцо, притянув к себе все взгляды. Пол поднял на меня глаза, и я ему улыбнулась, жест Олега полностью вернул мне самообладание, они рядом, ничего и никого с ними не боюсь. Пол на мою улыбку никак не ответил и обратился к Глебу на английском языке, Глеб ответил и сел за стол, сели и гости. Пока все рассаживались, Глеб что-то сказал Олегу, а тот Лее, она встала на колено у моего стула и тихо сказала:

— Разговор пойдёт на английском, я буду переводить тебе основные моменты.

В ответ я чуть кивнула головой, так даже удобнее рассматривать гостей. Пол не скрывал своего удивления внешним видом Глеба и моим присутствием на встрече: он смотрел то на него, то на меня своими жёсткими зелёными глазами, так же за нами наблюдали и боевики. Особо внимательным взглядам я иногда улыбалась, чем приводила их в состояние некоторого шока, видимо моё поведение совершенно не вписывалось в их представления о положении жены-человека.

21

Лея переводила мне короткими фразами: приветствуют друг друга, Пол передает приветствие от глав кланов Америки, перечисляет знакомых, говорят о положении кланов, договариваются о поездке в клан Аарона, поедут сразу. И вдруг Лея запнулась и замолчала, а я уже заметила, что Пол иногда посматривал на неё, не только на меня, вернее, на нас обеих странным взглядом, чуть прищурив глаза, ничего хорошего это не предвещало. Склонившись к Лее, я тихо попросила:

— Переведи, что он сказал.

— Он предлагает обменять одного из своих самых сильных боевиков с уникальными способностями на меня.

Глеб что-то сказал Полу и обернулся ко мне, я улыбнулась ему и спросила:

— Командор позволит говорить его жене?

Глеб произнёс непонятный звук, и кивнул головой. Изобразив самую милую улыбку, на которую была способна, я обратилась сначала к Лее, а потом подняла глаза на Пола:

— Лея, переводи дословно. Как жена командора я приветствую гостя из Америки и благодарна ему за предложение обмена своего уникального боевика на девушку из моей личной охраны. Но с сожалением вынуждена отказаться от такого обмена, так как её способности неповторимы и даже не могут сравниваться с другими уникальными способностями рядового боевика.

Пол был сначала поражен тем, что Глеб позволил мне говорить, а потом ещё больше — моим отказом. Насладившись выражением его лица и дождавшись, когда он был уже в состоянии что-то говорить, я сказала Лее:

— Пой про колокольчики, один куплет.

Лея встала с колена и запела своим звонким чистым голосом, чем привела гостей в состояние недоумения, удивления, и даже восхищения нескольких пар глаз. Когда Лея закончила петь, я спросила Пола:

— Кто-нибудь из твоих боевиков умеет так?

Лея не успела перевести, как Пол на чистейшем русском языке ответил:

— Нет, так не умеет. Но может ли твой мутант ещё и защищать тебя? Или только звуком будет отгонять врагов?

Прозвучал голос командора:

— Ты хочешь проверить, как защищена моя жена?

Пол осознал, что сказал не то, и теперь уже Глеб может ответить во всю свою мощь, сразу улыбнулся, и весело сказал:

— Глеб, ты меня неправильно понял — я имел в виду, сможет ли мутант действовать как боевик, не только петь. Может, она встретится с одним из моих боевиков в бою?

То, что произошло потом, я не поняла. В тот момент я посмотрела на Глеба, разрешит ли он Лее участвовать в показательном бою, всё-таки она недавно получила силу, но увидела улыбку на его лице и обернулась на гостей. Зрелище меня поразило: у четверых в правом плече торчали ножи, а сама Лея стояла за пятым с мечом у горла. Глеб спокойно сказал:

— Теперь ты убедился, что девушка из охраны моей жены умеет не только петь, у неё много талантов. У тебя не может быть равнозначного предложения.

Лея спокойно убрала меч от горла боевика, забрала свои ножи и встала рядом со мной, ни один мускул не дрогнул на её лице. Глеб произнёс фразу на ассасинском и встал. Аудиенция во дворце в присутствии жены-человека закончена. Глеб церемонно взял меня за руку, гости тоже встали, я величаво кивнула им головой, и мы вышли.

В комнату Глеб перенёс меня мгновенно и сразу поцеловал, потом рассмеялся:

— Командор разрешает жене себя поцеловать!

Расхохотался и опять поцеловал, шёпотом сказал:

— Ты самая удивительная жена, возвращайся домой и жди меня, я вернусь завтра. С тобой будут Олег и Андрей… и твоя личная охрана.

Он исчез так быстро, что я не успела ничего сказать, радовало одно — он был доволен моим поведением на встрече. Тяжело опустилась на постель, странная слабость опять овладевала мной и когда в дверь постучали, я уже опять засыпала. Лея сразу кинулась ко мне:

— Что с тобой?

— Лея, всё хорошо, спать очень хочется, помоги мне переодеться, и поедем домой.

Она переодевала меня и ей пришлось ещё раз помогать мне энергией, чтобы я не заснула на ходу. Когда вошёл Олег, я уже была готова, стояла рядом с Леей, положив ей голову на плечо, и практически спала.

— Катя…

— Всё хорошо, просто хочу спать.

— Лея?

— С энергией нормально, только непонятная слабость.

— Олег, не переживай, высплюсь и буду активна, купаться буду и ещё что-нибудь…

Олег подхватил меня на руки и перенёс в машину, видимо гостей в доме уже не было, Глеба тоже. Как только Олег поехал, я проснулась.

— Вот видишь, я просто не выспалась — приедем, искупаюсь, и всё будет хорошо.

— Не нравится мне твоя сонливость.

— Олег, всё хорошо, проснулась же… ты мне скажи лучше, зачем этому Полу Лея понадобилась? Не влюбился же он в неё?

— Он хочет узнать о тебе как можно больше, любая информация о тебе. Глеб так всё устроил, что, кроме того — откуда ты, никто ничего не знает, только самые фантастические версии. Естественно, Пола это не устраивает, да и история с Аароном выглядит странно — такие как он обычно на диету не садятся. А получив Лею, которая рядом с тобой, очень близко для мутанта, он бы выжал из неё всё.

Посмотрел на меня мрачно, но продолжил:

— Есть много способов получить нужную информацию.

От страха за Лею я даже ознобом покрылась.

— Олег, а этот Пол не может…

— Нет, не может, их всех обложили так, что лететь обратно будут под нашим контролем.

Тихо рассмеялся, увеличил и так сумасшедшую скорость.

— А ты молодец, дипломат, и уважение выказала и отказала красиво.

— Лея молодец, я даже не увидела, как она ножи эти бросила, ты ей дал знак действовать?

Он только отрицательно покачал головой и улыбнулся.

— Она сама действовала как хорошо подготовленный боец. В бою один на один она бы не победила, а так смогла продемонстрировать, что многое может. Что конкретно — не важно, пусть теперь об этом Пол размышляет. А костюм у неё эффектный, вы рядом очень интересно смотрелись.

— Красавица, правда? Чёрный кожаный костюм, длинные светлые волосы, только ножи эти как-то, да и меч…

— Это чтобы все поняли — она охрана. Твоя охрана. Самуил хорошо поработал, мутанты такими ещё не были никогда. Из неё получится хороший боец.

А я вспомнила слова Элеоноры о том, что Лея не боец, кто угодно, но не боец. Мне стало грустно, такая восхитительная девушка, удивительный голос, красавица, а все говорят только о качествах бойца. И, пожалуй, она сама тоже в это поверила, судя по её лицу. Я тяжело вздохнула: и в жизни людей всё тоже так — кто сильный, тот и правит балом. Хорошо, что у меня такая защита, даже Лея стала бойцом, а уж про всех остальных и говорить нечего. Глеб, я смотрела на него, пока шла с Виктором к столу и вспоминала — неужели это он счастливо целовал меня у очага, смеялся и радовался только от моего присутствия рядом. И сегодня назвал самой удивительной женой. Жена, так странно звучит, я всё ещё не привыкла так себя называть.

— Ты настоящая жена командора.

Олег сказал это очень серьезно, ни тени улыбки на лице.

— На встрече были представители всех кланов, стояли в плащах, и ты так спросила разрешения говорить, а потом как этому Полу красиво отказала… твой авторитет растёт с каждой встречей. Твой собственный, не только как жены-человека командора Глеба.

— Олег, это смешно, какой может быть авторитет человека в вашем мире? Они и терпят меня только потому, что Глеб так себя повёл, рядом поставил.

— Ну да, и ты молча стоишь.

Он искоса на меня посмотрел и усмехнулся:

— Так молчишь, что из Америки на тебя приехали посмотреть.

— Пол приехал понять, почему я жива, и посмотреть на Глеба.

— Теперь понял, почему осталась жива.

— Ага, из вредности.

Мы оба рассмеялись, это почти соответствовало действительности. Уж он-то знает мой характер — спасал неоднократно. Олег изменился, стал смеяться, даже шутить со мной, взгляд стал светлее, как-то откровеннее что ли. Король, странно, но спрашивать я не стала, захочет, сам расскажет. Он удивительный, то, что он равен Глебу по положению, я уже увидела, понятно и то, что Глеб его уважает, не так — Олег единственный, мнение которого Глеб признаёт сразу. Даже если это касается меня.

— Олег, ты, конечно, не ответишь, но я всё равно спрошу. Что ты тогда говорил Глебу у беседки, почему он был так рассержен? Я видела из окна.

Олег ответил, сначала искоса на меня посмотрел, улыбнулся и сказал:

— Я объявил ему, что если он не поговорит с тобой и не объяснит своё поведение, которое тебя чуть не погубило, то я увезу тебя навсегда. Сама понимаешь, расстояние ничего не значит, он бы всё равно тебя убивал, только без всякого шанса остановить процесс.

Неожиданно рассмеялся, долго молчал, посматривая на моё удивлённое лицо, потом добавил:

— Глеб всё понимал, только боялся, что не простишь, не захочешь после всего с ним говорить, а тут ты сама выскочила.

— Ты специально у беседки разговаривал, чтобы я увидела вас?

— Надеялся, что выглянешь в окно.

Тяжело вздохнул, как-то изменился в лице.

— Не нравится мне твой сон сегодня, приедем, пойдёшь сразу к Самуилу.

— Всё хорошо, я ещё не ела ничего, а уже обед, даже почти ужин. Это от голодания.

Но такое объяснение его не устроило. Как только мы вернулись домой, он сразу повёл меня кормить, даже в комнату не пустил, шубу куда-то закинул. Пока я ела, он сидел на диване и мрачно смотрел на меня.

— Олег, я подавлюсь, не смотри так, подумаешь, не выспалась. Сейчас наемся и пойду отдыхать. Нет, сначала бассейн.

— Сначала Самуил.

Тон безоговорочный, как у Глеба, сопротивляться бесполезно.

— Это тебе Лея сказала, что я спала на ходу?

— Глеб.

Тогда всё понятно, указание командора по оздоровлению моего ценного организма.

Самуил был испуган, моя кардиограмма так его поразила, что он сразу позвал Олега.

— Я не понимаю, сердце так странно работает, Олег, оно не должно так, всё неправильно, оно во все стороны, как будто их два там. Надо звонить Глебу.

— Нет. Вы ему не будете ничего говорить.

Самуил даже вздрогнул от моего тона, а Олег удивлённо поднял на меня глаза.

— Не надо ему ничего сообщать, у него сейчас сложные переговоры по клану Аарона, я его дождусь в нормальном состоянии. Только в бассейне, мне там хорошо. И вообще, я чувствую себя отлично, я лучше знаю.

Олег долго на меня смотрел, глаза потемнели, и лицо напряглось, слишком сложное решение приходилось принимать: я и так уже давно не пугала их своими телесными страданиями, нервная горячка не в счёт.

— Олег, всего ночь, Глеб когда отправляет гостей? Утром?

— Я поговорю с ним.

— Олег!

— Хорошо, я только узнаю, когда они уедут. Лея.

От волнения, что Олег всё расскажет Глебу, я чуть не утонула в бассейне, Лее пришлось меня спасать, доставать из воды и делиться энергией. Ну, не то чтобы утонула, стала слабеть на нервной почве, Лея это сразу заметила и кинулась в воду. Она сразу запереживала и уже хотела звать Олега, но я запретила ей, очень жёстко, практически приказала молчать. Полежав немного на полу, я попросила её унести меня в спальню, сама идти не могла.

Слишком много мыслей и воспоминаний — они кружились вокруг меня, перемешивались между собой во времени и пространстве. Я пыталась остановиться на чём-то одном, хоть подумать одну мысль или подробнее рассмотреть воспоминание, но ничего не получалось, мысли убегали, а воспоминания растворялись. Только лица иногда подольше оставались, но и они неожиданно исчезали, я даже не успевала узнать, кто же это был. Моя голова разрывалась от этого потока, я кричала от напряжения, но ничего не могла поделать, вихрь продолжался. И неожиданно среди этого вихря появилось доброе лицо Сельмы, я сразу узнала её, и она очень громко сказала:

— Пей чай, который я тебе дала.

Она несколько раз очень громко это повторила, у меня разрывались перепонки от этого крика, и я хотела закрыть уши, но руки меня не слушались, и я опять стала кричать, чтобы она замолчала, я не знаю, о чём она говорит, не помню какой чай. Она сама открыла мне рот и влила в него какую-то жидкость, от которой у меня в груди всё загорелось невыносимым огнём, он сжигал меня изнутри, казалось, что я уже вся прогорела, осталась только кучка пепла, и её сейчас унесёт ветром. Но огонь снова загорелся и полыхал всё сильнее, в этом огне с невероятной скоростью проносились отдельные вихри, большие и маленькие, они сжигали всё, проникали в каждую клеточку моего тела, от меня уже ничего не осталось, только тень в огне. И когда сгорело всё, для огня не осталось никакого топлива, ни одной клетки, ни одного атома, он исчез, тихо угас. И пришёл холод, пронизывающий холод, он давил меня, разносил остатки пепла по телу, создавал из этого пепла ледяную оболочку. Когда я уже превратилась в ледяную статую, не в состоянии пошевелить ни одним ледяным пальцем, мой мизинец вдруг стал теплеть, потом ещё один палец стал очень горячим, мне даже показалось, что палец сейчас растает и обломится на две половинки. Но именно от них по моим рукам стало подниматься тепло, оно распространилось по всему телу и растопило ледяную оболочку. Я с трудом открыла глаза и увидела небо, огромное небо, полное ярких звезд.

— Глеб, она пришла в себя, можно выходить из воды.

Кто это сказал, я не поняла, глаза сразу закрылись, и я только слушала звуки моря и чувствовала, как меня кто-то несёт. Глеб, меня на руках несёт Глеб, какое счастье чувствовать его руки, сильные руки любимого, они не уронят, они прижимают к своему горячему телу и защищают, они меня любят, эти руки.

— Катенька, девочка моя, открой глаза, посмотри на меня, Катенька, открой глаза …молодец, всё хорошо.

Приподняв веки, я увидела Самуила, он стоял рядом и держал в руках одеяло, но забыл о нём, когда я открыла глаза.

— Холодно, мне так холодно…

Самуил быстро накинул на меня одеяло, Глеб сразу оказался в машине, и она поехала. Глеб обнимал меня, но ничего не говорил, только касался горячими губами моего лица, продолжал согревать.

— Гле… еб, что со… со… мной? По… очему море, я… а огонь, я вся го… орела, а по… отом холо… од, мо… оре это хо… олод, а ого… онь, по… очему ого… онь?

— Ты потеряла сознание во сне, когда я приехал, ты уже была без сознания. Мы не могли привести тебя в чувство, а потом… потом ты стала кричать, что говорит Сельма и мы дали тебе её чай.

Глеб говорил глухим голосом, совершенно без выражения, просто сообщал о действиях и продолжал касаться моего лица.

— Ты стала пылать всем телом, невозможная температура, казалось, что кожа лопнет, и ты кричала, что горишь.

Он так тяжело вздохнул, что я погладила его дрожащей ладошкой по груди.

— Я решил, что тебе может помочь море.

— Она бы… ыла со …со мно… ой, Се… ельма, я видела её, она ска… азала, чтобы я вы… ыпила чай.

Глеб очень осторожно прижал меня к себе.

— Почему ты запретила мне звонить?

— Мне бы… ыло хорошо, а ты долже… ен был закончи… ить встречу.

— Катя, эта встреча не стоит ни одного мгновения твоих страданий.

— Мне уже хорошо, совсем хор… оошо, тепло и уютно. По… оцелуй меня и всё про… ойдёт совсем.

Он поцеловал, но так осторожно, что поцелуем это было назвать нельзя. Я только вздохнула, ну да, опять хрустальный сосуд.

— Надо позвонить Сельме, может, она знает, что это со мной было.

— Она не знает, я звонил, сказала, что только ты можешь знать.

— Я?!

Ну да, пей чай, потом разберёшься — если не сгоришь и не замёрзнешь.

Глеб принёс меня в лабораторию Самуила и тот сразу начал подсоединять к проводкам, постепенно меня раздевая. Глеб стоял рядом и помогал ему, я мгновенно согрелась.

— Глеб, пожалуйста…

— Не такую видел.

Это как понимать?! Муж, ну и что, я пока стесняюсь. Но Глеб совершенно не обращал внимания на мои попытки прикрыться, спокойно разоблачил до обнаженного состояния и помогал Самуилу с проводками. Ни на одну минуту не собирался меня оставлять, всё должно быть под контролем. Самуил сначала посматривал на него, но потом увлёкся процессом и лишь нажимал кнопочки и смотрел на экраны. Я краснела, бледнела, и пыталась встать, но Глеб положил мне руку на грудь, и грозно посмотрел, пришлось подчиниться.

Данные удивляли Самуила, он обернулся, посмотрел на Глеба, опять посмотрел на данные и сказал шёпотом:

— Этого не может быть, так не бывает, никогда такого не видел, никогда, Глеб, посмотри сам, Катенька, твой организм изменился, сильно.

Они оба уставились на экран, потом стали на меня смотреть, как на не знаю -что. Самуил упал на стул, а Глеб подошёл ко мне.

— Я мутант? Стала как Али? Или кто?

Удивление Глеба было чуть меньше, чем у Самуила, всё-таки командор, но впечатляющим.

— У тебя два сердца. И помолодела лет на десять, судя по цифрам Самуила.

— На десять лет? Я помолодела?

— А то, что у тебя теперь два сердца, совсем не волнует?

Я попыталась встать, но Глеб опять не позволил, положил руку на грудь и так и оставил.

— Глеб, давай с этим завтра разберёмся, два так два, пусть будут. Десять лет, я теперь почти тебе ровесница.

— Ещё триста лет осталось.

Он был очень серьёзен, глаза как две ледышки, но рука горячая и мягкая.

— Глеб, ну пожалуйста, я уже хорошо… ой, больно, больно!

Он коснулся моего живота, потом снова груди, не сильно, только погладил, но оказалось, что огонь там ещё остался, внутри меня всё закипело, огонь стал бушевать снова и я закричала во весь голос.

Тихий голос будил меня, настойчиво требовал открыть глаза, я только покачала головой, но голос требовал, и я открыла глаза. Тёмные глаза ласково смотрели на меня, тёплые руки гладили по голове, а тихий голос продолжал говорить:

— Катя, жена командора, Катя, Катя, вот и хорошо, командор, она пришла в себя.

Али, какие у него красивые глаза и тёплые руки. Я прошептала:

— Что случилось? Почему ты здесь?

Но Али уже не было, появились другие совершенно чёрные глаза и лицо Глеба.

— Привет, почему я сиплю, горло болит сильно, а что…

— Молчи, тебе нельзя говорить, ты голос сорвала.

— А…

— Молчи.

Глеб взял меня на руки.

— Али, будь рядом.

Я сделала большие глаза, но не посмела нарушить приказ Глеба молчать. Попыталась пошевелиться, но боль пронзила меня, я застонала и сразу оказалась в воде. Стало легче, Глеб отпустил руки и только поддерживал меня на плаву.

— Молчи, тебе нельзя говорить.

Как он изменился, ужас, бледный до синевы, глаза совершенно чёрные, впалые щёки и странная кожа. Я попыталась пошевелиться, но он сразу же меня остановил:

— Не двигайся, подожди немного, потерпи, я прошу тебя, потерпи. Ещё немного потерпи.

Слегка покачивалась, я лежала в воде и всей кожей ощущала лёгкое покалывание, мне не было больно, но как-то странно.

— Катенька, наконец-то, Глеб, я же говорил, она сможет, ты не двигайся, Катенька тебе нельзя двигаться совсем, опять всё потрескается.

Самуил замолчал, потом сказал совсем тихо:

— Глеб, ты иди, Олег тебя заменит, Глеб, я прошу тебя, так нельзя, ты не выдержишь, теперь уже всё хорошо, Олег сможет. Глеб, поверь нам.

Но Глеб не двигался, смотрел на меня чёрными глазами и молчал. Послышался плеск воды и рядом появился Олег. Он был весь поникший и на меня не смотрел.

— Тебе надо восстановиться, я смогу.

И Глеб меня отпустил, просто отвёл руки, а Олег сразу подставил свои. Я попыталась что-то спросить, но Олег сказал:

— Молчи, всё потом, пока молчи.

Опять послышался плеск воды, и тёплая рука легла мне на лоб.

— Спи, жена командора.

И я уснула. Почему когда просыпаешься, сразу хочется потянуться, наверное, мышцы устают лежать в одном положении. Но потянуться мне не дали, сразу схватили за руки, и вернули на место вдоль тела. Я открыла глаза и увидела Али.

— Жена командора, тебе сегодня ещё нельзя говорить. Командор, жена командора проснулась.

Почему Али опять так меня называет? Он обращался ко мне по имени, я помню. Появился Глеб, и Али исчез. Я радостно улыбнулась ему, но ничего не сказала: нельзя так нельзя, я помню, что сорвала голос. Глеб встал на колени около меня и тихо поздоровался:

— Привет.

Он уже выглядел нормально, глаза синие и кожа тоже уже без трещин. Глеб смотрел на меня своими синими озёрами и в них была боль, боль такая, что у меня защемило в груди. Поднеся руку к моему лицу, он не коснулся его, сразу убрал пальцы и тяжело вздохнул.

— У тебя опять одно сердце.

Я разочарованно подняла брови, но сразу улыбнулась, пусть одно, главное на десять лет моложе.

— И кожа у тебя теперь другая.

Теперь я брови подняла уже удивлённо.

— Новая совсем.

Брови поднялись вопросительно.

— От внутреннего огня она вся потрескалась и сошла.

Брови встали уголком и губы свернулись в трубочку.

— К тебе нельзя пока прикасаться, Андрей достал какое-то устройство, ты лежишь в нём как в воде.

Оглядевшись вокруг, я увидела, что лежу непонятно в чём и непонятно где: какая-то ванна или кастрюля с проводками.

— Ты пока не двигайся, ничем не двигай. Кожа заживает, но пока двигаться нельзя, может потрескаться.

И я ужаснулась своему воспоминанию: Глеб держал меня в воде и выглядел ужасно. Я сразу дернулась к нему, но он меня остановил:

— Не двигайся, я прошу тебя, чуть-чуть потерпи ещё.

Он уже так говорил — немного потерпи. Я закрыла глаза и плотно сжала губы, боли не было, но сразу стало понятно, что кожа тоже новая на губах.

— Катенька, девочка моя, Катенька, всё хорошо, ты скоро будешь совсем красавица, ты и раньше была красавица, а сейчас будешь совсем, как не знаю, как Лея!

Самуил весь светился, он был точно счастлив, ходил вокруг меня в этой кастрюле неизвестного назначения и прижимал руки к груди от радости. Потом вдруг остановился и обратился к Глебу:

— К тебе кто-то пришёл, меня Андрей послал, говорит срочно.

Глеб посмотрел на меня и кивнул, медленно встал с колен и вышел.

— Девочка моя! Это чудо, совершеннейшее чудо! Твое сердце раздвоилось, потом стало опять одним! Это такое, такое невообразимое, ты перенесла невозможный медицинский феномен! Так не бывает! Девочка, ты вернула своё сердце!

Ну и что, я только приподняла бровь, вернула и вернула. Я вернула сердце! У нас получилось! И промычала что-то очень радостное, но Самуил замахал на меня руками:

— Молчи-молчи! Завтра, тебе уже можно будет говорить завтра, в горле тоже потрескалась кожа.

Он как-то сник, опустил плечи и тяжело сел на стул у моей кастрюли. Махнул рукой и тихо произнёс:

— Как ты выдержала, как Глеб это выдержал, Катенька, такое испытание для него, как страшно.

Я повесила перед ним огромный вопрос, и он кивнул, значит, расскажет.

— Он не хочет тебе говорить, но я скажу. Катенька, ты должна знать, он всегда скрывает, но ты другая, ты поймёшь, должна понять, ты его любишь и поймёшь.

От попытки кивнуть кожа на шее натянулась, и я вернула голову на место, в смысле вертикально. Самуил тяжело вздохнул, посмотрел на меня грустно:

— У тебя кожа вся начала трескаться от жара, огня внутри тебя, так быстро, по всему телу. Глеб тебя в бассейн сразу, тебе лежать было нельзя, кругом твоя кровь, а в воде тебе было легче, трещины не расходились. Так и стоял, держал тебя в воде, весь в твоей крови. Никого к тебе не допускал, только когда ты тогда пришла в себя, легче тебе уже стало, только тогда Олега… Не двигайся, молчи, Катенька, не надо, он теперь только тобой живёт, если и сейчас с тобой что-то случиться… Ты жена командора, держи себя в руках!

Плотно зажав губы, я пыталась встать, бежать к Глебу. Последние слова Самуила меня остановили, я опустилась обратно в жидкость и поняла, что если сейчас потрескается кожа, то пойдёт кровь и Глебу придётся пройти всё заново. Я закрыла глаза — вот оно испытание. Мне было просто больно, и то я больше времени провела в бессознательном состоянии, а Глеб? Как он смог держаться, практически стоять по грудь в моей крови и сдержаться?

— Ты потеряла много крови, теряла сознание постоянно, и уколы нельзя было делать, температура такая, как в вулкане, иглу не воткнуть, сразу фонтан крови. Али спас, Андрей его вызвал сразу, он как тебя коснулся, всё — ты и стала в себя приходить. Лея тоже с ним тебе помогала, они тебя энергией сильно накачивали, когда ты спала, это когда Андрей этот аппарат откуда-то привёз. А у них ты энергию не брала совсем, Олег тоже пытался… ничего.

Он покачал головой, даже лицо руками закрыл. Вздохнул и продолжил:

— Когда Глеб со встречи приехал, зашёл к тебе, а ты без сознания лежишь, ничего сделать не могли. Олег сразу сказал, что не стал ему звонить по твоей просьбе, но ты как спала, просто без сознания, думали, приведём в чувство, но ничего не получилось. А потом ты как закричишь про Сельму, мы тебе её чай сразу и налили. Тогда всё и началось, ты как запылала вся, горишь, тронуть нельзя и кричишь от жара. Как уж Глеб про море придумал, сразу отвезли, вот тебе легче и стало.

Опять тяжело вздохнул, покачал головой.

— Глеб решил, что тебе из-за него опять стало плохо, но нет, это тебе надо было кожу поменять, сердца свои соединить, а ему это испытание пройти. Сельма сказала, раз лабиринты прошла, значит должна выжить.

Самуил как-то робко улыбнулся.

— Теперь у тебя огненное сердце. Олег с Виктором даже пытались вместе Глеба остановить, помочь ему, хоть дать время восстановиться, легче бы ему стало, он так посмотрел на них, как выдержал… не понимаю. Столько крови, столько крови твоей кругом было, а он стоит и тебя на руках держит.

Он долго молчал, а я тихо плакала от какого-то внутреннего отчаяния.

— Не плачь, девочка моя, не плачь. Ты сама всегда говоришь, теперь уже всё прошло, теперь тебе только спать надо, Али сейчас, а вот и он.

Али подошёл ко мне и сказал:

— Жена командора, ты уже почти здорова, только надо помолчать немного и много спать.

Я остановила его движением руки, мол, подожди, Али встал рядом со мной. Самуил сразу понял мой немой вопрос и только улыбнулся:

— Катенька, всё правильно, ты всегда о ком-то переживаешь. Глеб не сердился, он же понимает, с тобой бороться невозможно, ты жена командора, можешь всем приказывать. Олег только сильно переживает, что тебя послушал, да и Лея тоже. Она уже подходила к Глебу за наказанием.

Широко распахнув глаза, я чуть не открыла рот от возмущения, но Самуил сразу замахал на меня руками.

— Молчи, молчи, всё хорошо, Глеб сказал ей, что она поступила по твоему приказу, приказу жены командора. А с Олегом ты сама потом поговоришь.

Я закрыла глаза и успокоилась — всё будет хорошо, новое сердце, новая кожа, новая жизнь. Али едва прикоснулся к моему лбу и тихо сказал:

— Спи, жена командора, спи.

И я сразу уснула спокойным сном.

22

Глеб обнимал меня, я сидела у него на коленях и была счастлива. Мы устроились на диване в столовой и слушали Виктора. Я первый день вышла, выплыла, выбралась из своей кастрюли. И проснулась по-настоящему тоже первый раз: меня будили только чтобы накормить, потом Али снова отправлял в сон, нормальный здоровый сон. Сегодня Самуил решил, что моя кожа восстановилась полностью, сгибал и разгибал мне руки, ноги, щупал, разминал, даже отщипнул кусочек, только после этого разрешил встать. Глеб достал меня, отнёс в ванну и сам отмыл от непонятной жидкости, в которой я лежала. В его движениях, спокойных, мягких касаниях, не было страсти, только любовь и нежность. Он смотрел на меня странным, немного грустным взглядом, и только один раз поцеловал — коленку. Вся моя кожа была яркого розового цвета, и от зеркала я сразу отказалась. Глеб надел на меня, прямо на мокрую длинную холщёвую рубаху, объяснив, что это Сельма прислала, сказала, что пока я в ней должна походить. Холст казался очень плотным, я даже испугалась, что он поцарапает мою младенческую кожу, но от воды или ещё от чего-то, ткань стала мягкой и удивительно уютной.

Когда Глеб занёс меня в столовую, там были все, даже Али с Леей. Я поздоровалась со всеми и радостно улыбнулась, начала благодарить за своё спасение, но Виктор неожиданно остановил меня:

— Катенька, ты у нас подвиги совершаешь через день, дай нам хоть один раз подвиг совершить… Ну ты говори, говори, какие мы все хорошие и милые, особенно Али.

Глеб рассмеялся, все тут же поддержали его смех, Али тоже засмеялся глухим смехом, и я поняла — они волновались, пока ждали моего появления, и этот смех очень разрядил обстановку. И ещё одно я поняла, в словах Виктора была настоящая оценка Али, это не было иронией по поводу его внешнего вида. Смех Глеба меня несколько удивил, как и то, что он позволил находиться вместе со всеми Али и Лее. Она не смеялась со всеми, только улыбнулась, бедная девочка, она всё ещё переживает, ничего, я с ней потом поговорю, объясню всё. Глеб, приглашая вместе со всеми мутантов, показал, как он оценил их значение в моём спасении, тем самым очередной раз нарушая законы их мира. Самуил светился и прижимал руки к груди от счастья, Олег тоже смеялся со всеми, но глаза были очень грустными, я улыбнулась ему ободряюще, не надо себя винить ни в чём, всё уже закончилось, и я жива. Когда все уселись, Али и Лея встали у стены, слово взял Виктор:

— Катенька ты в своём очередном подвиге многое пропустила. Пол так был поражён тобой, особенно тем, что у жены командора поющая охрана, что всякими способами пытался добиться расположения, и тебя и твоей личной охраны.

На мой удивлённый взгляд, как это — без меня и Леи? — объяснил:

— Ты не удивляйся — он всегда так расположения добивается, всё силовым методом. Глеб ему сказал, мол, прощай, все дела решили, мне пора к жене, она скучает, а тот всё познакомь, да познакомь. Глеб разбираться долго не стал, сказал брысь и уехал.

Глеб расхохотался от такого пересказа своих действий, но закивал головой, примерно так и было. Олег тоже заулыбался, знает, как командор может сказать брысь. Виктор оставался серьёзным, театрально дождался, когда все отсмеялись и продолжил:

— Он глупый, решил своих боевиков оставить, ну тех, которые отдельно приехали, думали — в кустах их никто не заметил. Ан — нет, мои мальчики их сразу обнаружили, но пока оставили, пусть погуляют. Пол подумал, не смог с хозяйкой познакомиться поближе, хоть поющую охрану с собой заберёт, Америку покажет. Вот он их, уезжая, за Леей и послал.

Театрально повернувшись, со значением посмотрел на Лею, та побледнела и перестала дышать, замер и Андрей.

— Мы тут заняты немного были, так мои мальчики переборщили, только одного и смогли собрать, чтоб всю правду рассказал — кто, зачем, почему. Ничего, он за всех ответил.

Виктор уже серьёзно посмотрел на Лею, тяжело вздохнул.

— Не удалось тебе в Америку поехать, мои мальчики помешали, только ведь там нет таких как мы преданных слушателей, кто же нам романсы петь будет?

И изобразил такое страдание, что все опять рассмеялись, несмотря на ужасный смысл рассказа. Андрей не выдержал, подошёл к Лее и обнял, Глеб только улыбнулся. Я сильнее прижалась к нему, он принял их любовь, сам весь в любви, он понимает и радуется за них. Самуил подошёл ко мне и сказал:

— Катенька, тебе Олаф привет передаёт, и Лиза звонила. Олаф обещал приехать, а Лиза пока занята, но за тебя переживает. А Сельма говорит, что ты с сердцем своим, пустое ушло, нет его, огонь выжег.

— И что теперь, что для меня изменилось, кроме новой кожи?

— Этого она не знает, говорит, только ты знать и можешь.

Я только пожала плечами, пока я ничего не знаю, только одно — люблю Глеба, и он меня любит. Теперь я это знаю, даже если он сам словами не скажет, я знаю. Виктор опять ослепительно улыбнулся:

— Катя, ты сейчас такая розовенькая, чистенькая, как …как…

— Поросёночек, ты это хотел сказать?

— Зачем же поросёночек, как младенец, я их видел, помнишь, в детскую больницу ездил? Так ты сейчас точно такая, будто только родилась, розовенькая- розовенькая.

И опять вся компания дружно рассмеялась, громче всех смеялся Глеб, я даже стукнула его по груди от возмущения, хотя сама тоже смеялась, он только сильнее меня к себе прижал. Олег молчал, улыбался мне, но так и не сказал ни слова. Я решила сама обратиться к нему, всё так хорошо, пусть тоже радуется со всеми.

— Олег, я совсем смешная? Совсем как поросёночек? Придётся убрать все зеркала в доме, пока моя кожа не приобретёт нормальный цвет.

Почему-то Олег сначала вопросительно посмотрел на Глеба, как бы спрашивая разрешения, только потом улыбнулся и ответил:

— Не поможет, ты сама знаешь какого ты цвета, лучше оставь, будешь наблюдать за своим преображением. Мы ведь можем тебе и не сказать, что ты уже не поросёночек.

Все опять засмеялись, и это серьезный Олег, он не выдержал и тоже рассмеялся, даже глаза повеселели. Мне стало легче от этих глаз, Олег опять во всём обвинил себя и теперь страдает, но ничего бы не изменилось, только волнение Глеба началось раньше. Самуил встал и на правах врача объявил:

— Катеньке надо отдыхать, надо восстанавливаться, всё, всё, Глеб ты должен понимать…

Глеб поднялся со мной на руках, и я с улыбкой попросила:

— Больная требует посетителей, приходите, пожалуйста.

Все обещали. Первым посетителем стал Глеб. Он принёс меня в мою спальню, как хорошо, кастрюля мне порядком надоела: лежишь голая непонятно в чём, кожа вся горит, кругом проводки, даже в жидкости. Глеб уложил меня на кровать, а сам прилёг рядом, погладил меня по волосам, провёл тыльной стороной ладони по щеке.

— Заживает.

— Глеб, я очень страшная, совсем-совсем поросёночек? Только говори честно.

— Красивый розовый поросёночек.

Я попыталась стукнуть его, но он поймал мою руку и стал целовать пальцы, нежно-нежно, приговаривая:

— Пальчики, розовые пальчики. Я скучал по ним.

— А по мне?

Глеб посмотрел на меня и опустил голову на подушку, смотрел мне в глаза, и в них была страшная боль, эта боль уничтожила синеву в глазах, и они почернели.

— Глеб…

Он приложил палец к моим губам, я хотела поцеловать его, но он сразу его убрал, не позволил.

— Я… едва держался. Самуил тебе рассказал, не надо было, но хорошо, что рассказал.

Глеб смотрел на меня и касался пальцем моих губ.

— Ты так ко мне прижималась в бреду, вся в крови, живого места нет, кожа лопалась везде, из горла кровь… а ты смотришь на меня и льнёшь всем телом.

Замолчал и закрыл глаза, это видение будет преследовать его всю жизнь.

— Глеб …ты смог, я даже в бреду верила тебе. Всегда верила и сейчас верю.

— Эта темнота, она овладевала мной, а ты прижимаешься ко мне и стонешь, смотришь на меня и…

Прильнув к нему всем телом, я обняла его голову, и он прижал меня к себе, лихорадочно вздохнул.

— Всё закончилось, слышишь, ты смог, всегда мог, всегда. Я люблю тебя и верю тебе.

Он освободился от моих рук, взял моё лицо в ладони и спросил:

— Почему ты так веришь мне?

— Я люблю тебя, кому же мне ещё верить, если не тебе?

И опять он что-то говорил, едва слышно, касаясь моего уха губами. Мне стало щёкотно, я не удержалась и захихикала.

— Щёкотно, ой, Глеб, что ты делаешь!

И вдруг Глеб схватил меня на руки и подкинул, я взлетела почти к потолку, размахивая руками, он поймал на лету, очень мягко, где-то на середине моего падения.

— Уф, Глеб, я… ты что, я чуть со страха… с ума сошёл!

Кружа меня по комнате, Глеб захохотал на весь дом.

— Хочешь пойти на бал?

— Ага, бал для розовых поросят? Ты с ума сошёл, какой бал, пока не стану нормальной, из дома не выйду! Поставь меня… куда-нибудь.

Глеб тихо засмеялся и нежно поцеловал, нежно-нежно. Он всё-таки ещё боялся меня, вдруг опять где-нибудь что-нибудь и снова придётся спасать. Возложив, именно так, осторожно, как хрустальный сосуд, меня на кровать, сказал:

— Отдыхай, сейчас придёт Али, и ты поспишь.

— Глеб, мне нужно с Леей поговорить.

Спросила и посмотрела на него вопросительно, если скажет нет, спорить не буду, можно и позже поговорить. Но Глеб лишь опустил голову и опять засмеялся.

— Ты даже с огненным сердцем не меняешься. Хорошо. Лея.

Уже у двери остановился и спросил:

— Пять минут хватит?

Я кинула в него маленькой подушкой, он поймал её на лету и передал вошедшей Лее. Она от неожиданности замерла, взяла подушку и так и осталась стоять на пороге, смотрела на меня удивлённо и немного настороженно.

— Лея, неси сюда подушку и садись рядом.

Она осторожно подошла ко мне, села на краешек кровати и аккуратно положила подушку рядом с собой, так и не поняла, что с ней делать, командор дал в руки, но не объяснил задачи.

— Отдай подушку, это я командору… не важно, моя подушка.

Лея осторожно отдала мне подушку, так и не решив, правильно ли она поступает. Закинув подушку себе за спину, я спросила:

— Расскажи мне, откуда Андрей этот костюм взял, в котором ты на встрече с американцем была?

Всё что угодно, но этого вопроса она от меня совсем не ожидала, сначала побледнела, потом покраснела так, что свечи зажигать можно. Два раза пыталась что-то сказать, но останавливалась и, наконец, совсем замолчала, опустив голову.

— Лея, он его тебе подарить хотел?

Она только кивнула головой, глаза не подняла. Я улыбнулась и попыталась дотянуться до её руки, но не смогла и только вздохнула.

— Но тебе он нравится?

Лея опять кивнула головой, теперь смогла на меня посмотреть, и улыбка чуть тронула её губы.

— Лея, девочка моя, я так за вас рада, ты представить себе не можешь. Ты не думай обо мне плохо, я только за Глеба переживала, встречу ты видела, понимаешь сама, каково Глебу было потом, да и Виктор рассказал много интересного. Всё обошлось, ты ни в чём не виновата, так должно было случится, и оно бы случилось, независимо от того, где был Глеб.

Она подняла на меня удивлённые глаза, не очень понимая, почему она должна думать обо мне плохо, если она виновата, не выполнила задачу по охране моего здоровья.

— Лея, ты выполняла мой приказ, я его тебе дала, и сама за него несу полную ответственность. Вот.

И я замолчала в ожидании реакции, наблюдая за ней, но она опять опустила голову и вздохнула. Наконец, Лея решилась:

— Катя, я должна была знать, почувствовать, я готова за тебя отдать жизнь, а чуть не погубила тебя.

— Ты? Ну, не думай о себе так важно, я уже много разных способов перепробовала, ничего не получилось.

Лея совсем не поняла, что я сказала, но кто-то в коридоре понял, оттуда послышался громкий хохот, и в комнату вошёл Виктор. Он махнул Лее, мол, иди, свободна, а сам продолжал смеяться. Она посмотрела на меня, всё-таки она моя охрана, я кивнула согласно, лучше я потом с ней ещё раз поговорю, при Викторе разговор не получится, и она ушла. Он смеялся долго, закрывал лицо от меня, качал головой, поднимал руки к небесам, потом просто сел у стены.

— Катя, пока ты в беспамятстве была, так же скучно было, ты это прекрати, нельзя так, у меня мозг не выдержит сразу тебя такую умную слушать.

Продолжая иногда посмеиваться, он так и остался сидеть у стены.

— Ты больше не пробуй, американец теперь всем о тебе расскажет, кино всем послал, гостей будем отсеивать по подаркам: если подарок понравится, допустим на тебя через окошко посмотреть, не понравится — домой отправим.

Заразившись его смехом, я тоже рассмеялась:

— Виктор, а всё-таки, насколько серьёзно был настроен этот Пол?

— Даже очень серьёзно, он думал — девочку возьмёт, мы даже не очень заметим, не ожидал, что ты у нас такая влиятельная дама, муж слушается и подружек твоих на уникальных боевиков менять не будет.

Неожиданно стал серьёзен и сказал уже без шутки:

— Конечно, ему нужна была ты, сильно он напрашивался на встречу с тобой, золотые горы обещал, даже угрожать пытался. Но ты же понимаешь, с Глебом такие шутки не проходят, его так проводили, до сих пор в себя прийти не может. Да и боевиков своих тайных всех потерял, а они из кланов были, не наёмники, разведка серьёзная.

— Это теперь проблема для вас?

— Нет, что ты, они за океаном, это теперь им в Европу будет сложно попасть — если Глеб ату скажет Лизе, она такой шабаш устроит, долго на Эйфелеву башню только по телевизору будут смотреть. Это совсем не проблема, мелочи. Я думаю, скоро извинения поступят — мы слегка погорячились, готовы трубку мира раскурить, кажется, так их индейцы говорят?

Виктор сидел, опершись на стену, и смотрел на меня, чуть прищурив глаза, казалось, он что-то хочет мне сказать, но не решается. Я улыбнулась ему и вопросительно посмотрела, неожиданная робость Виктора меня удивляла. Он резко встал, подошёл ко мне, опустился на колено и взял за руку.

— Катя, ты всегда меня удивляла, я тебе это говорил, но в этот раз даже я ничего не могу сказать.

— Виктор, я именно в этот раз ничего и не делала, вы меня спасали в неизвестно который раз. Подумаешь, сознание во сне потеряла, ну горело всё, сама-то я ничего не делала.

Он посмотрел на меня своими пронзительными глазами и закивал головой:

— Самуил тебе не сказал.

— Что он мне не сказал? Виктор, начал — говори.

— Ты в бреду жалела всех, всех нас: что нам с тобой тяжело, что нам сдерживаться при тебе надо, кровь свою предлагала, потому и остановить не могли, горела вся и кровь рекой. Для нас.

Опустил голову и погладил меня по руке.

— Как Глеб смог я даже думать не буду, это что-то совсем невероятное, он тебя и от нас старался защитить, не подпускал. А когда Али появился, ты только у него энергию и приняла, нам всё говорила: нельзя, вам и так сложно.

Я погладила его по голове, удивительно чёрные волосы, густые и плотные. О чём я думаю? Но ведь он прав — я бы отдала свою кровь любому из них, если в том была необходимость.

— Ты… тебе нет определения, появилась и перевернула нашу жизнь, вот кто бы смог из людей погладить меня по голове, просто так, как ребенка?

— Взрослый уж очень ребенок, большой и красивый, а сильный, ужас просто. Виктор, я всех вас люблю, а кровь, что ж, она моя, кому хочу, тому и отдаю.

И что бы как-то уйти от этой темы, я спросила:

— А что с Аароном?

— Всё нормально, уже оживает помаленьку. Между прочим, к тебе больше не просится, сидит мрачный, думает.

— Надо к Норе съездить, вот перестану быть розовой, приобрету нормальный цвет кожи и поеду, такой мне перед ней появляться нельзя. А клан как, уже не разбегаются?

— Ну… уже нет, я там своих поставил, таких, знаешь… в общем дал им возможность потренироваться, чтобы не засиживались. Они и работают с ними, как это… перевоспитывают.

Теперь уже я долго смеялась, представив, как боевики Виктора перевоспитывают бойцов клана Аарона.

— А когда Аарон вернётся, он свой клан не узнает, вдруг будет недоволен?

— Чем? Мы ему клан сохранили почти в полном составе, подумаешь, кто-то сбежал, кто-то еще куда-то… совсем немного потерял в составе. Ему самому жизнь сохранили, помогли диету пережить, ты ему Нору нашла, так что, он нам ещё сильно должен будет.

Виктор загибал пальцы, перечисляя долги, потом сжал кулак и показал, как Аарон будет должен. В комнату стремительно вошёл Глеб и спросил:

— Катя, как давно ты спишь?

Виктор сразу встал и, сделав совершенно невинное лицо, оправдался:

— Я тоже говорю — пора спать.

Он исчез так стремительно, что даже полог кровати колыхнулся. Глеб подошёл ко мне, постоял у кровати с грозным лицом и сияющими глазами.

— Жена командора, почему не спишь?

— Да уже засыпаю, только если ты будешь рядом…

Он сразу улягся рядом и обнял.

— Спи, тебе нужно много спать, много есть…

— Много целоваться.

Глеб рассмеялся и поцеловал, но очень осторожно, как хрусталь, как цветок, чтобы у этого цветка не повредить лепестки розовые. Я прижалась к нему, забралась руками под пиджак и сразу уснула.

Разбудил меня поцелуй, Глеб целовал мое лицо и тихо говорил:

— Просыпайся, Катя, пора просыпаться, уже утро.

Закинув руки, я сладко потянулась, руки Глеба сразу стали обнимать крепче и поцелуй изменился, ох сложно ему как к хрустальному сосуду ко мне относиться, губы об этом забыли первыми, да и руки тоже. Он целовал меня, и его руки стремились познать меня, двигались по всему телу, ощущая его и радуясь этому ощущению. Я ещё не совсем проснулась и только потягивалась под его руками, подставляя ему своё тело, ещё не отошедшее от сна. И снова эти непонятные слова, только произносимые уже глухим от страсти голосом. Я тихо засмеялась, и Глеб пришёл в себя, вздохнул длинно, глаза, потемневшие до глубокой синевы, посветлели, и в них тоже появилась смешинка.

— Ты колдуешь, как Сельма, да?

Глеб рассмеялся и кивнул головой.

— Я тебя к себе, как это… заколдовываю, приколдовываю, не знаю, как правильно сказать.

— А я уже давно к тебе заколдовалась сама, прикипела.

— Прикипела? Что это значит?

— Ну, как металл, берут два разных металла и в огне приплавляют, плавят в общем, делают один.

— А мы с тобой, значит, теперь один металл?

— Один, только с одной стороны ещё розового цвета, а с другой яркого синего, как твои глаза, совершенно удивительного.

Глеб явно представил картинку, потому что засмеялся и уткнулся мне в плечо, потом уточнил:

— А в центре зеленая полоса твоих глаз.

Мы посмотрели друг на друга, представили разноцветный металл и расхохотались.

Целый день мы провели только вдвоём, никто не приходил, как будто все исчезли. Мы много смеялись непонятно над чем, Глеб практически не отпускал меня с рук, не давая ходить, я даже ела, восседая на его коленях. Он обнимал меня, поглаживая по плечам, казалось, его руки жили своей самостоятельной жизнью, даже рассказывая что-то, он умудрялся гладить меня по спине и коленям, а я хохотала и делала вид, что борюсь с его руками. Удивительный день, смех, поцелуи, разговоры, объятия и молчание у окна.

— Как чувствуешь свою новую кожу?

— Я как в скафандре. Чувствую каждое движение, даже когда говорю, чувствую мышцы в горле… представляешь, начну петь как Лея?

— Тебе не больно?

— Нет, ну чуть-чуть, совсем немного, когда сильно натягивается.

Он сразу расслабил руки, а я только рассмеялась:

— Глеб, не когда ты меня обнимаешь, а когда я сама напрягаюсь.

— Самуил предлагал тебе ещё пару дней полежать…

— Я ни за что не вернусь в эту кастрюлю, ужас какой-то, непонятно в чём лежишь, и всё время лежишь и лежишь! Нет, раз я уже встала, ни за что! Сама зарасту новой кожей!

Глеб смеялся и осторожно обнимал меня, стараясь сдержать руки, которые сами стремились прижать меня к себе крепко-крепко. Он никогда так много не смеялся, улыбка не сходила с лица, а глаза светились синим огнем. И всё-таки как узнать, что за слова он говорит, уже не скрывая от меня? На самом деле колдует? Но сам сказал, что заговоры на них не действуют, а на меня? А что на меня колдовать, и так знает, что я его люблю. Не буду сегодня спрашивать, такой счастливый день, так хорошо сидеть у него на коленях перед окном. И как он может так долго в недвижимой позе удерживаться, да ещё меня на коленях держать? Удивительные всё-таки у них способности. Никакого напряжения не чувствуется, сила, гигантская сила, и сейчас она не ломает меня, она меня любит.

— Меня завтра не будет весь день, ты обещаешь вести себя правильно?

— Это как, спать, есть и опять спать?

— Значит, не обещаешь?

— Глеб, я буду тебя ждать, не могу же я тебя ждать во сне?

Он задумался над такой дилеммой, поцеловал меня и разрешил не спать весь день, а только после обеда, так и сказал — сиеста.

— А как ты меня будешь ждать?

— Помнишь, я вам с Аароном стихи читала одного поэта, его любви к актрисе?

— Я очень тоскую, я б выискать рад другую такую…

— Ну да, у него есть удивительное стихотворение о войне, ожидании женщины во время войны, хочешь, прочитаю?

— Хочу.

Жди меня, и я вернусь. Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть желтые дожди,

Жди, когда снега метут, жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут, позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест писем не придет,

Жди, когда уж надоест всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь, не желай добра

Всем, кто знает наизусть, что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать в то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать, сядут у огня,

Выпьют горькое вино на помин души…

Жди. И с ними заодно выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь, всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им, как среди огня

Ожиданием своим ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать только мы с тобой, —

Просто ты умела ждать, как никто другой.[2]

Мы долго молчали, Глеб только сильнее обнял меня, как-то лихорадочно вздохнул, но ничего не сказал.

— Глеб, я очень надеюсь, что мне не придётся ждать тебя с войны.

— Да кто же посмеет на меня напасть? Особенно когда у меня появилась ты!

Он вскочил вместе со мной на руках и обнял.

— Когда так ждут, никакая война не страшна.

Сделал лицо командора и грозно приказал:

— Жена, пора ужинать.

В столовой сидели Олег с Виктором, по лицам поняла, что стихотворение слышали. Они только кивнули мне, а Виктор ещё и руку к сердцу прижал. Глеб посадил меня за стол, а сам сел рядом с Виктором и что-то тихо сказал, тот кивнул и вышел. Олег смотрел на меня невозможными черными глазами, и в них ничего не было кроме глухой темноты. Я даже смотреть не могла в эту темноту, сразу опустила глаза. Глеб заметил мой взгляд и сказал длинную фразу на ассасинском, Олег сразу вышел. Шёпотом я спросила:

— Глеб, что такого в этом стихотворении? Я его для тебя прочитала, мне надо с ним поговорить.

— Катя, не твоя вина, что Олег понял эти строки… как понял.

И сам изменился, глаза потемнели, а лицо стало печальным. Я обещала не спрашивать, не буду, сможет сам рассказать, значит расскажет. Но Глебу я не позволю сегодня печалиться, не сегодня, даже из-за Олега. Стул не качался, но я оттолкнулась от ножки стола и стала падать, что и требовалось. Глеб поймал меня, и удивлённо спросил:

— Как ты это сделала?

— Я старалась.

— Зачем?

— Чтобы ты меня поймал и обнял, даже можешь поцеловать.

Он хохотал ещё долго, успел поцеловать несколько раз, но продолжал смеяться даже когда пришёл Виктор. Улыбался и Виктор, в глазах появилась та самая ирония, которая меня всегда в нём восхищала.

— Катенька, мы завтра с Глебом уедем, совсем ненадолго, вечером дома будем, ты стены не ломай, в обмороки не падай, лучше ложись в ванну, а тебя Самуил пусть там ремнями закрепит, для верности. Приедем, а ты уже к балу готова, вся…

Не успел он досказать, как я кинула в него вилкой, которую он благополучно поймал, и они с Глебом засмеялись. А я сразу спросила:

— Бал, а вот с этого места, пожалуйста, подробнее: когда, где и кто там будет?

Но Виктор мне отвечать не стал, а обернулся к Глебу:

— Глеб, Катя как порос… порозовела, так вилками кидается, ты как муж, как к этому относишься?

— В меня она подушками кидается.

Виктор притворно вздохнул:

— Тебе мягче.

И засмеялись в два голоса. Я изо всех сил пыталась сохранить грозное лицо, но не смогла и тоже засмеялась. Удивительный день.

Глеб долго целовал меня, прежде чем уйти. Казалось, его руки не могли меня отпустить, а губы оторваться от меня. Наконец, он тяжело вздохнул.

— Мы уедем сейчас и вернемся завтра вечером. Ты обещала вести себя хорошо.

Я промычала что-то нечленораздельное, наше — мое и Глеба — «хорошо» понятия очень разные. Глеб исчез мгновенно, у меня ещё руки не опустились, а его уже не было в комнате. Мне пришлось звать Али, чтобы он меня усыпил, сама я заснуть не могла. Завтра надо обязательно поговорить с Олегом.

Утром меня разбудила Лея, видимо, было указание Глеба проверять, я сплю или опять потеряла сознание. Я проснулась сразу, как только Лея меня коснулась.

— Доброе утро, я не хотела тебя разбудить, просто проверяла твоё сознание.

— Утро доброе, всё хорошо, жива, в сознании и очень хочу в бассейн.

Но Лея лишь покачала головой.

— Самуил категорически запретил, Глеб даже закрыл дверь.

— На замок, от меня?

— В доме все двери можно заблокировать.

— И мою комнату тоже?

— Твоя управляется отдельно, только Глеб и Андрей могут. Виктор с Олегом тоже, наверное.

Мне стало интересно, как совершенно обычный с виду дом блокируется и ещё что-то там. Но Лея не знала или не хотела говорить.

— Ты лучше с Андреем поговори, я не знаю подробностей защиты дома, только то, что всё блокируется, камеры наблюдения везде, в саду тоже, охрана внешняя и внутренняя.

— Ладно, я всё равно забуду, и потом, у меня есть ты, и ещё все, кто-нибудь всегда в доме есть. Кстати, а кто в доме остался?

— Андрей и Олег, Самуил вернётся к обеду.

Лея отошла к двери и склонив голову заговорила потухшим, но решительным голосом:

— Катя, я должна тебе сказать, я просила Глеба установить мне наказание…

— Лея! Я знаю, что сказал Глеб, и он абсолютно прав, он командор, и он уже всё решил. Девочка моя, не думай об этом, ты даже представить себе не можешь, сколько я всего натворила и сколько раз они меня спасали.

Я подошла к ней и обняла:

— Как хорошо, что ты здесь, со мной. Мы чего-нибудь придумаем, петь мне ещё нельзя, в бассейн тоже, выйти с таким интересным цветом кожи тоже никуда невозможно. Будем завтракать.

С удовольствием я прошлась по дому, не позволив нести Лее, ещё чего, скоро ходить разучусь, другое дело — Глеб. В столовой сидел Олег, спокойный, улыбающийся, привычный Олег, и я облегченно вздохнула.

23

Я поздоровалась с Олегом радостной улыбкой, он тоже улыбнулся мне, и глаза были яркими и весёлыми. Он внимательно наблюдал за мной, пока я ела и лишь когда закурила сигарету, спросил:

— Чем собираешься заняться?

— Пока не придумала, бассейн, как это… да, заблокировали от меня. Кстати, расскажи мне об охране дома, просто так, мне интересно. Можешь что-нибудь показать.

Он усмехнулся, потом рассмеялся.

— Показывать не буду, если что-то изменится в установленной охране, Глеб сразу примчится тебя спасать. У него всегда с собой… такой аппарат, на котором видна вся система. После того случая с твоим похищением у нас лучшая в мире система охраны, внешняя и внутренняя. И ещё твоя личная.

Не понимая, он это серьезно сказал, или иронизировал, я на всякий случай изобразила обиду.

— Совершенно серьёзно, она молодец, постоянно тебя охраняет, даже сейчас стоит у двери и охраняет.

— Лея, ты свободна, иди к Андрею, ищите песни, буду же я петь когда-нибудь!

Олег качнул головой, ушла. И вдруг закрыл лицо руками, я испугалась этого жеста, никогда он так не делал, никогда.

— Олег, посмотри на меня, неужели между нами может быть непонимание? Ты всегда знал обо мне намного больше, чем я сама, знал и понимал, чувствовал меня и спасал, всегда спасал. Не смей говорить, что ты в чём-то передо мной виноват. Ни в чём и никогда! Это ваши кольца спасли меня во льду, когда я уже в ледяную оболочку превратилась, сначала огонь, потом лед. И вдруг пошло тепло от ваших колец, и я ожила. Ты тогда меня послушал и был прав, я очень ценю это, и не твоя вина, что именно тогда мое сердце раздвоилось, сам знаешь, у меня всегда так, в самый неподходящий момент всё происходит. И присутствие Глеба ничего бы не изменило. Это мне у вас надо просить прощения за всё, что со мной происходит, и вы должны меня постоянно спасать.

Он оказался рядом со мной, приложил палец к моим губам и покачал головой:

— Никогда не говори так, никогда.

Олег сел передо мной на пол, сцепив руки на коленях. Долго молчал, смотрел на меня странными глазами, в них было всё: печаль, какая-то тоска и при этом они были яркими, какими-то светящимися. Никак не могу привыкнуть к этому свойству их глаз, постоянно менять цвет, в зависимости от мыслей и настроения.

— Ты нас жалеешь, монстров и убийц, предлагаешь свою кровь в бреду, значит, абсолютно искренне. Готова в бой за нас, даже не задумываясь — с кем и чем тебе это грозит. Не только за Глеба, что было бы понятно, ты его любишь, а за нас всех. И за меня, несмотря на то, что я готов был убить тебя и твоих девочек, ты это видела.

Он сказал эту тронную речь совершенно спокойно, в его глазах ничего не изменилось, тот же свет и та же печаль. И ему не нужен был мой ответ, он констатировал, перечислял мои, нет — не достоинства, а что-то другое, понятное только ему.

— Ты меняешь всех, кто тебя окружает, кого только коснешься своим вниманием, не задумываясь о том, что ты за это получишь сама. Просто делаешь то, что считаешь нужным в этот момент. И забываешь, совсем забываешь, что сделала.

Олег говорил, а сам смотрел мне в глаза, очень серьёзно, с той же ноткой печали, которая настолько глубоко, что вросла в кожу, нет, она везде в нём, он из неё состоит. И сейчас эта печаль в нём говорит, она рвется наружу, он уже сам хочет от неё освободиться, только пути не знает. Когда-то давно, очень давно, он ею заполнил себя, задавил, чтобы уйти от чего-то очень страшного, чего себе простить не может.

— Ты когда-то обо мне подумала — принц крови.

Я хотела его остановить, если не хочет рассказывать, не нужно, но сразу поняла — он сам настолько устал от своей печали, что сил уже нет, она его губит, и я имею к этому какое-то отношение. Пусть говорит, пусть выпустит из себя свою печаль.

— Мой отец — король европейского государства, мать — дочь испанского короля, я был на троне королём два месяца. Потом объявили, что я умер от простуды. Моя жена вышла замуж за того, кто меня убил. Обратил.

Долго молчал, потом тихо рассмеялся, и я, наверное, побледнела бы от этого смеха, если бы могла, или упала со стула, если бы не окаменела.

— Я был молод, глуп, счастлив, молодой король. Никто не подозревал, что я выжил после обращения, слишком я казался немощным для своих лет. Когда пришёл в себя в нашем родовом склепе, то радостно побежал к своей жене, простил её, так как она убедила меня, что её заставили. Жить в своей новой сущности открыто я не мог, да и умер для всех, поэтому прятался, и… пищей меня обеспечивала жена. Она убедила меня, что любит, но пока будет жить со своим новым мужем, пока я не приду в себя. И я пришёл.

Он замер совершенно как статуя: ни одного движения, даже намёка на дыхание. Потом странно на меня посмотрел, но я не испугалась этого взгляда — во мне была такая боль за него, даже не за предательство любимой женщины, а за ту печаль, которая в нём, и которая мучает его сейчас. Олег усмехнулся моей реакции, почувствовал мою боль, и продолжил:

— Видимо во мне уже был вирус, слишком я был физически… странен, нет, не мутант, но странен. Худой, невысокий, с большой головой. Почему-то искренне верил, что такая красавица, какой была моя жена, любит меня.

Я хотела встать и обнять его, но плотная сила придавила меня к стулу.

— Не подходи. Удивительно, именно ты вернула мне мои возможности, которые я сам в себе… думал, что уничтожил, избавился от них. Я у китайца не только чай учился заваривать, он помог мне справиться с собой, убрать, не так — заглушить мои способности. Поэтому меня и смогли поймать.

Опять тихо засмеялся, это был смех странный, какой-то звериный, так может смеяться волк, и оскал на лице, настоящий волчий оскал.

— Ты женщина, но ты не понимаешь, что может женщина сделать с мужчиной. Особенно когда он влюблён. Удивительно, но ты борешься за любовь Глеба, и при этом даёшь ему свободу. Я не о твоей выходке с энергией, ты всегда давала ему свободу. Ты стоишь перед ним и заявляешь: вот она я, ты или любишь меня, или я умру. Ничего не требуя при этом. К власти и драгоценностям совершенно равнодушна, даже не знаешь, сколько у тебя счетов и дворцов, при этом спасаешь мутантов и веришь им, как ребенок.

Ну и что, я только плечами пожала, зачем мне драгоценности и дворцы без Глеба, а с ним и в холщовой рубахе счастлива. Олег улыбнулся уже обычной своей мягкой улыбкой.

— Когда моя жена поняла, во что я превратился, то была счастлива.

Олег усмехнулся на мой удивлённый взгляд, помолчал, кивнул сам себе и продолжил:

— Она королева, и мыслила, как королева. Я стал карающей рукой: убивал всех, на кого она указывала. А потом создал свой клан, и врагов у меня не было.

Какие-то уникальные способности, только это может обеспечить отсутствие врагов в их мире, что-то такое, чего больше нет ни у кого, и что даёт невероятную силу. Я опять попыталась встать, и опять Олег мне не позволил.

— Когда она родила ребенка, то уверила меня, что это ребенок её мужа, недоношенный и она не хочет, чтобы он стал королем, но пусть будет моим помощником. Я обратил его.

С ужасом я закрыла себе рот руками, чтобы не вскрикнуть, сразу поняла — это был его ребенок. Олег кивнул, это был его ребенок.

— Мой сын стал очень сильным, способности получил мои, только не все успел развить. Он убивал и получал от этого удовольствие, осознавал, что каждое убийство дает ему силу. Его мать решила от меня избавиться, ведь теперь у неё был сын, ещё страшнее, чем я. И королевство, пусть небольшое, но с таким сыном она могла завоевать себе весь мир. С моим кланом. Они убили меня.

Хотя я боролась с его энергией всеми своими силами, у меня ничего не получалось, я даже рот не могла открыть, только умоляюще смотрела на Олега, и он чуть ослабил напор.

— Олег, отпусти меня, слышишь, отпусти, мне всё равно, что было потом, ты всё равно останешься для меня Олегом, что бы ни было потом…

— Катя, я…

Он опустил голову, и энергия спала, я сразу кинулась к нему, пыталась поднять голову, но это то же самое, что поднять бетонную плиту вместе с бульдозером. И тогда я обняла его и стала гладить по спине, как ребёнка. Олег от неожиданности посмотрел на меня, я сразу схватила его лицо руками:

— Не смей, слышишь, не смей больше так, ты сильный, ты настоящий. Ты смог, ты всё смог, ты стал другим, ты мог остаться тем, но ушёл, ты изменился.

Олег был так поражён моим поступком, что не сопротивлялся мне, а я всё говорила и говорила: что он изменился, что он другой и я не хочу ничего знать о его прошлом. Наконец, он справился с собой, отвёл мои руки, в одно мгновение посадил меня за стол и запечатал энергией так, что говорить я ничего не могла, настоящий энергетический кокон. Сам пересел на диван и спокойно продолжил:

— Когда я ожил, это оказалось ещё одним моим… моей… способностью. Я убил их: жену, её мужа, сына и ещё много кого. У меня был самый страшный клан в Европе, меня боялись все. Я убивал всех, кто вставал на моём пути. Я убил и его… это был ребёнок. Его кровью я и захлебнулся — уничтожил весь свой клан.

Если бы не кокон, то я бы упала в обморок, но кокон удивительным образом и подпитывал меня, сохраняя сознание. Олег неожиданно оказался рядом со мной и за плечи поднял на уровень своих невозможных глаз, чёрных, как грозовая ночь.

— И теперь ты будешь говорить, что тебе всё равно, что было потом?

Я смогла только прошептать:

— Ты стал другим, и я тебе верю, я тебя не боюсь.

Олег долго смотрел на меня, изучая каждую клеточку моих глаз, сканируя меня на страх, но так его и не нашёл.

— Ты не боишься, ты действительно не боишься. И в тебе нет презрения и гнева.

Он медленно опустил меня на стул и опять отошёл к дивану, кокон исчез. Дрожащими пальцами я взяла сигарету и закурила. Чувство, охватившее меня, не было страхом или ненавистью, тем более презрением. Это была физическая боль от пустоты в груди Олега, его космического одиночества.

— Ты смог, Олег, самое главное, ты смог стать другим. Чем больше сила, тем сложнее, так говорит Самуил, а ты смог.

Олег усмехнулся, сцепил руки в замок.

— Ты безнадёжна, твоё бесстрашие на грани безумия. Настоящего.

— Олег, я уже сходила с ума в беспамятстве, очень удобное состояние — делай что хочешь, ни за что не отвечаешь. С вами я так и живу.

Он хохотал так, что стены дома сотрясались, пожалуй, сейчас Глеб появится выяснить, почему полетела вся система охраны. И я тоже смогла улыбнуться — наконец-то настоящий Олег, умный, всё понимающий. Он, наконец, успокоился и опять стал серьёзным.

— Вы с Глебом похожи в своей вере в невозможное. Он спас меня, зная обо мне всё. Никакой уверенности во мне у него не было, со своими возможностями я мог убить его в любой момент… я сам не знал, насколько они во мне сохранились и когда могут восстановиться. Но он отбил меня от всех кланов и оставил рядом с собой.

И тут я подумала совершенно неподходящую к ситуации мысль: зная, что у Олега восстановились его способности, Глеб сразу поверил, что тот увезёт меня навсегда и он, всемогущий Глеб, ничего не сможет сделать. И доверил ему меня в кровавом бассейне.

— Глеб доверил тебе меня, всю в крови, полный бассейн крови, и ты хочешь, чтобы я тебя боялась? Я это помню сама.

Подошла вплотную к Олегу и взяла его за руку.

— Олег, у тебя не получилось.

— Что не получилось?

— Когда-то Глеб тоже пытался меня напугать собой и своим прошлым, не получилось. Я знаю тебя таким, каким знаю, и прошлое ушло навсегда. Я люблю тебя таким, каков ты есть сейчас, и верю в тебя и твоё будущее.

Подумала и решила признаться:

— Правда, Глеба я люблю больше.

Олег опять засмеялся, но уже спокойным смехом примирения и душевного облегчения после тяжёлого разговора. Смешно, наверное, смотрелось со стороны: я в своей холщовой рубахе стою перед красивым молодым королем и говорю ему, что другого люблю больше, и тот радостно смеется. Я взяла его ладонь двумя руками и потрясла:

— Мир?

— Катя, я не знаю, что тебе сказать.

Он смотрел на меня и пытался расслабить свою руку, которую я трясла.

— А ты скажи — мир.

— Мир.

— И совсем не больно, а ты переживал.

И я радостно уселась рядом с ним на диван и положила голову на плечо, ну, чуть ниже.

— Олег, мы все вместе, мы рядом все — Глеб, ты, Виктор, Андрей, Лея, и я.

— А ещё Али.

— И Али. Мы все.

— Ты… действительно думаешь, что я могу…

— Должен, не просто можешь — должен жить новой жизнью. Я жена командора, слушайся меня.

Он засмеялся едва слышно, облегчённо.

— Олег, а ты можешь что-то сделать, энергией или ещё чем-нибудь, ну чтобы я быстрее стала нормальной. Я, конечно, не красавица, но хочется уже стать хоть похожей на человека, а не на розового поросенка.

Олег обернулся на меня и долго смотрел сверху вниз.

— Я даже не спрашиваю, боишься ли ты, мне интересно, а Глеб в курсе твоего желания ускорить процесс?

— Представляешь, он вернется вечером, а я уже готова ехать на бал.

— Ты не брала мою энергию, я пытался.

— Но это же было тогда, а сейчас всё получится.

— Ну да, тогда мы тебя пытались спасти, а ты нас жалела, сейчас совсем другое — женское желание пойти на бал. Логично.

Олег даже не смеялся, просто логику женскую отказывался понимать. После очень долгого раздумья всё же взял мою руку, и я почувствовала легкое покалывание: сначала по руке, потом по всей поверхности кожи, даже в горле. Но длилось это покалывание совсем недолго, Олег руку убрал, и на мой недоумённый взгляд ответил:

— Надо поговорить с Глебом.

— Олег, зачем, я стану сразу…

— С тобой всё странно, он с Сельмой всё обсуждал, если не стал лечить тебя энергией, значит… как ты говоришь: «потому что».

Я надулась, но спорить с Олегом было бесполезно, это я знала точно. Так мы посидели ещё какое-то время, и я не могла больше ничего придумать, что такое у него спросить, чтобы не задеть его воспоминаний, но неожиданно он сам стал рассказывать, как встретился с Сельмой.

— Я носился по странам и континентам, в Америке тоже был, не интересно, кругом война, явная и скрытая. Мои способности позволяли мне быть свободным и независимым от местных, меня никто не трогал — только ждали, когда я уйду с их территории. Однажды я встретился с индейским племенем, и вождь сразу понял кто я. Он предложил в качестве жертвы одну девушку, и она какое-то время сопровождала меня. Я оставил её в живых за взгляд, которым она меня встретила. Она знала, что её ожидает, и не боялась меня… тебе никого не напоминает? За всё время нашего совместного путешествия она ни разу не пыталась бежать, но ехать в Европу отказалась и попросила меня убить её, чтобы она исполнила свое предназначение. Но чтобы я не увозил с её земли. Я отпустил её, а она кинулась со скалы.

— Зачем? Ты же её отпустил?

— Она спасала свое племя, теперь я не мог вернуться и убить кого-нибудь — она так считала.

Странный поступок, хотя в её мире слово надо держать, даже если тебя от него освободили. Это как их клятва: Глеб тогда сказал, что, если что — он не понадобится.

— По дороге из Америки я от моряков узнал о ведьме Сельме и решил посмотреть, что за ведьма такая. Когда я её нашёл, она уже ждала меня.

Неожиданно он замолчал и сощурил глаза.

— Тебе пора обедать, мы заболтались.

Да я ещё из столовой не уходила, только что завтракала! Но спорить опять было бесполезно, увильнуть не получилось — сразу последовала угроза пожаловаться Глебу. Потом он отнёс меня в спальню и позвал Али, я даже не успела высказать своё недовольство его самоуправством, как уже спала.

Меня разбудил поцелуй Глеба, и я сразу его обняла.

— Привет.

— Привет, ты давно приехал?

— Только что, я привёз тебе подарок.

— Показывай немедленно!

Но немедленно наступило потом, после поцелуев и объятий, шёпота в ухо и хихиканья. Наконец, я категорически затребовала подарок, и Глеб достал небольшую коробочку, маленький непонятный аппарат.

— Нажми эту кнопку.

Кнопка была едва заметна и когда я её нажала, послышался лёгкий шум моря, я сразу замерла, а потом… эта была песня моря, та, которую я слышала в первую свою прогулку по Неаполю. Я прижалась к Глебу и слушала её, а он обнимал меня и гладил по голове осторожными движениями. Когда всё закончилось, я лихорадочно вздохнула.

— Спасибо.

— Я тебе обещал, что мы её ещё услышим.

— А как… неужели её можно записать на пленку, мне казалось, что я её слышу душой, телом.

— Катя, но у нас же есть свой гений.

— Андрей?

— Он все эти дни твоего купания в ванне колдовал и сейчас записал. Между прочим, там несколько часов записи звуков моря, шторм тоже есть.

Мы ещё послушали море, как настоящие звуки природы отличаются от всякого, искусственного что ли. А шторм, хочу в Норвегию!

— Глеб, мне сегодня Олег о себе рассказал.

Он молчал так долго, что я уже пожалела, что сказала.

— Это его право.

— Глеб, я верю ему во всём, и доверяю.

— Я знаю.

Неожиданно повернулся ко мне и спросил:

— Катя, когда ты хотела умереть из-за Агаты, Олег мне сказал, что увезёт тебя навсегда, ты бы уехала?

— Да кто бы меня спросил! Вы хватаете меня в охапку и везёте, особо не спрашивая, хочу ли я!

— Почему, не всегда…

— Ты как меня в Париж увёз? Всё, конечно, было хорошо, даже прекрасно. Но ты сначала меня в бассейн кинул, а потом практически во сне увёз, сказал — в гости!

Глеб так растерялся, что даже плечами пожал. Мне это и было нужно, ещё ревности к Олегу не хватает.

— Если бы успела сказать хоть слово — то не поехала, никуда от тебя не поехала.

— Ты хотела умереть.

— Интересно — привёл красавицу, умницу, женщину, которая его любит и целуется с ней!

— Ты ревновала?

— Нет… я поверила тебе, решила, что она действительно та женщина, которая нужна тебе.

— Катя, ты у меня красавица, умница… розовенькая.

Я стукнула его по груди, а он только засмеялся, ему нужно было знать, очень нужно, могла ли я уехать с Олегом.

— Между прочим, я сегодня просила Олега, чтобы он помог мне быстрее от этого ужасного цвета избавиться, но он сказал, что нужно этот важный вопрос решить с тобой, вдруг ты решишь навсегда оставить меня в розовых тонах.

Глеб чуть удивлённо приподнял бровь, но значительно кивнул.

— И что ты решил?

— Можно попробовать. Сельме только позвоню.

— Глеб, а что она говорит о моём сердце?

— Что ты сама всё знаешь.

Ещё бы кто сказал — что я знаю, и я только тяжело вздохнула.

— Тебе пора ужинать.

— Глеб, я только ем и сплю.

— Завтра поедем на прогулку, если ты хочешь.

— Конечно хочу!

— Только из машины ни ногой.

— И рукой тоже! Куда я такая, людей пугать, или твоих боевиков.

Он рассмеялся и обнял меня.

— Да они за тебя теперь порвут всех в округе, можешь даже не выходить из машины.

— За меня?

— Пора ужинать.

Улыбнулся и не ответил. Но взгляд командора, только что целовался и ревновал, а уже командор. И что я такого опять успела совершить во сне или полеживая в ванне?

Все разъяснилось за ужином — Виктор не смог сдержаться, его так и распирало.

— Катя, как я рад тебя видеть, скучал, скучал.

Глеб взглянул на него, но не подействовало, Виктор подошёл ко мне, убедившись правда, что Глеб о чём-то говорит с Олегом.

— Катя, ты легенда, скоро ты можешь сама всеми боевиками Глеба управлять.

— Виктор, что случилось? Какое я имею отношение к вашим боевикам? Я вообще в кастрюле лежала, молча.

— Но ты успела до ванны веское слово сказать перед представителями кланов.

— Это ты о Лее говоришь? Но она мутант, не боевик совсем.

— Ты не знаешь, но обмен боевиками между кланами обычное дело, это решают главы, кого на кого обменять.

— А что, даже не спрашивают желание самого боевика?

Виктор посмотрел на меня удивлённо, сильно удивлённо:

— Зачем? Не об этом речь, так вот, когда Пол не смог обменять Лею, то хоть кого-то из боевиков наших взять хотел, вдруг что знает. Действительно силён тот был, не то что Лея, не каждый из моих мог с ним справиться. И когда на переговорах Пол предложил его на нашего боевика поменять, Глеб сказал, что его жена уже ответила на его вопрос, равнозначного обмена не получится. Ты понимаешь? Получилось так, что ты сказала — круче наших боевиков никого нет, и никому никого не отдадим. А Глеб с тобой согласился. Ты жена-человек встаешь на защиту крутых боевиков и говоришь, не отдам!

— Это же Глеб сказал.

— Но первая сказала ты, и это слышали представители кланов. Они уже знают, что ты не просто, а даже очень говоришь своё мнение. И мои боевики не Лея, они знают, чего стоит человеку их не бояться, а ты не боишься. Хотя, ты и нас не боишься.

И я вспомнила: когда ездила к Норе, мне почему-то было очень важно не бояться этих самых боевиков, которые её охраняли. Они для меня были тогда сплошной стеной силы, я понимала, что они по сравнению с Глебом неопытные солдатики, и он их командор, но для меня, слабой человеческой женщины, а может именно поэтому я не хотела их бояться сама, без силы Глеба. Виктор довольно смотрел на меня, а я беспомощно оглянулась на Глеба, зачем он так сказал, ведь, я всего лишь защищала Лею. Глеб мне улыбнулся, всё правильно. Но кто знает, как на самом деле проходила эта встреча потом, и как Виктор выяснил эти уникальные свойства американского боевика. Легенда, так легенда, не будем вмешиваться в мужские дела командоров. Тут появился Андрей, и я сразу стала благодарить его за техническое чудо с мелодией моря, он весь зарделся и только улыбнулся:

— Я рад, что тебе понравилось.

Олег так и проговорил весь вечер с Глебом, они говорили очень серьезно и иногда посматривали на меня, Виктор ушёл с Андреем, и я заскучала. Олег сразу встал и подошёл ко мне.

— Глеб согласен, дай руку.

Это было удивительное ощущение, как будто кокон меня всю прикрыл, от ног до макушки, и стал меня просвечивать что ли, я будто вся засветилась, потоки энергии проникали сквозь меня, а я лишь подрагивала от них, но боли не было. Глеб оказался рядом со мной и внимательно следил за происходящим, в какой-то момент сказал:

— Достаточно.

Кокон исчез, и Олег отпустил мою руку, она посветлела, ещё была красноватой, но уже не этого сумасшедшего розового цвета. Олег улыбнулся и сразу от меня отошёл, на нём процедура никак не сказалась, кажется, даже повеселели глаза.

— Глеб, я стала похожа на человека, не поросёнок.

Рассмеялись оба, и сели дружно на диван.

— Тогда бал? А где он будет, когда?

Они продолжали смеяться надо мной и не отвечали. Я изобразила обиду и встала, Глеб сразу оказался рядом со мной, подхватил на руки, и я только успела попрощаться с Олегом, как уже лежала на своей кровати.

— Глеб, сам сказал, будет бал, а теперь молчишь, когда я уже не розовая, завтра ещё можно сделать и буду совсем нормальная, а теперь молчишь.

— Я не молчу, ты только сегодня стала совсем красавица, вот ещё завтра потерпи, кожа совсем заживет и будет бал.

— Послезавтра?

Глеб рассмеялся и поцеловал меня, крепко обнял и заявил:

— С тобой так надолго планировать ничего нельзя.

Я так и уснула на груди Глеба, обнимая его, счастливая от его поцелуев, а он продолжал что-то нашёптывать на неизвестном языке, колдовал меня.

Так хорошо было ехать вдоль берега моря и слушать шум прибоя из аппарата Андрея, снаружи не доносилось ни звука, в машине всё запечатано как в коконе Олега. Второй раз всё происходило значительно сильнее, я даже чувствовала некоторое напряжение кожи, но никак не показала, что чувствую неудобство, понимала, Глеб сразу остановит, а мне так хотелось стать совсем нормальной. Я даже посмотрела на себя в зеркало, осталась только некоторая краснота, как после сильного загара, вернее, обгорелости, заодно заметила, что и волосы стали немного гуще, волнистее, а глаза, они светились счастьем, совершенно зеленым счастьем. Когда Глеб зашёл за мной, чтобы ехать на прогулку, я гордо стояла рядом с Леей, вся в шубе и зелени своих глаз. Лея надела свой кожаный костюм. Он даже остановился на пороге, странно на неё посмотрел, неужели не возьмет с собой, а мне так хотелось, чтобы она тоже вышла из дома и проехалась хоть куда-нибудь. Командор решил:

— Лея в машину сопровождения.

Когда мы вышли на крыльцо, от увиденной картины я только смогла шёпотом спросить Глеба:

— Мы в Париж едем погулять?

Их было, наверное, десять, машин сопровождения, около одной из них стоял Виктор и улыбался.

— Нет, не в Париж, останемся в Италии.

Это уже радовало, а то опять неизвестно насколько и неизвестно куда, есть надежда, что вернёмся домой хоть к ужину. Мы сели в первую машину и поехали с обычной скоростью, но окна Глеб не затенил, всё-таки прогулка. Я с удовольствием рассматривала окрестности, а когда выехали на берег моря, Глеб достал аппарат, и я слушала звуки и песню моря.

Глеб смотрел на меня и улыбался, даже умудрялся поцеловать на ходу стремительным поцелуем, совершенно не сбавляя скорости. Я только заметила, у водителя даже не было ремня безопасности, только у меня, хотя, зачем он ему? А меня он всегда застегивает сам, всё проверяет, да и ремень широковат по сравнению с обычным, персонально для меня. Хрустальный сосуд на выезде. Я даже улыбнулась этой мысли. Когда я сегодня проснулась, то не сразу поняла, что так всю ночь и проспала на груди Глеба, прижавшись к нему всем телом и обнимая. Он посмотрел на меня и поцеловал, нежно-нежно. Наша первая ночь вдвоём на кровати, которую я благополучно проспала. Неожиданно для себя я вспомнила, как Глеб целовал меня перед тем, как я уехала к Аарону, говорил, что для того, чтобы лицо вспомнило, если я потеряю память. Тогда я много об этом думала, считала, что он действительно честно поступает со мной, так объясняя свои поцелуи. А сейчас, когда я встаю и ложусь с его поцелуем, понимаю, так целовать мог только мужчина, который любит, может не совсем осознает свою любовь, но уже любит. Я посмотрела на него, и опять не поверила себе, что это я проснулась сегодня на его груди, и он поздоровался со мной поцелуем.

Глеб остановил машину на крутом берегу и обернулся ко мне.

— Катя, если ты не захочешь, то сразу скажи.

Удивлённо на него посмотрев, кивнула головой, ещё не знаю, чего я могу не захотеть, но уже интересно, что Глеб об этом говорит.

— В машинах сопровождения боевики внешней охраны нашего дома, они тебя знают, ты для них объект один. Когда-то у Норы ты сказала, что не хочешь их бояться.

И смотрел на меня очень внимательно, пытаясь понять, как я отнеслась к его словам.

— Не хочу. Не хочу бояться.

— Ты сможешь дать им свою руку, помнишь, как на свадьбе? Тогда они будут знать, где ты на большом расстоянии, на случай…

— Какой случай?

— Если меня не будет, я могу уехать, или ты будешь в другом месте. Чтобы ты их не боялась.

— Не будет случая.

— Не будет.

— Хорошо.

— Они будут подходить к машине…

— Нет, пусть выйдут и построятся, что ли, я сама к ним подойду.

Глеб смотрел на меня и думал, а я не опускала глаз, только так, никакой вытянутой из окна руки. Не буду бояться тех, кто меня охраняет.

Когда я вышла из машины, они уже стояли у края берега в четыре ряда. Высокие, подтянутые, все в чёрных костюмах, короткие стрижки, очень и очень опасные, энергию этой опасности я почувствовала сразу. Мафия на сборах. Чёрная стена, я даже не сразу смогла выделять отдельные фигуры, лиц не видела совсем. Только Виктор, он стоял чуть в стороне и улыбнулся, когда я вышла из машины. Глеб положил мне руку на плечо, и мы пошли к этой чёрной стене. За несколько шагов я остановилась и сказала Глебу чуть дрожащим голосом:

— Дальше я сама.

Он удивлённо посмотрел на меня, но руку с плеча снял. Сделав два маленьких шажка вперед, я обратилась к тёмной стене фигур уже уверенным голосом:

— Здравствуйте, вы знаете, что меня зовут Катерина и я жена командора. Вы меня охраняете, и я верю вам, каждому из вас. Я хочу, чтобы вы это знали.

Зрелище было странное — маленькая женщина, человек, стоит перед стеной высоких, очень опасных боевиков, сверхчеловеков. И вдруг они все единым движением встали передо мной на колено и опустили головы. Я обернулась к Глебу, и он улыбнулся мне, кивнул Виктору, тот произнёс короткое слово, и ближайший ко мне боевик встал, подошёл ко мне и протянул руку, я подала свою. Лёгкое касание и взгляд внимательных глаз — они вставали и по очереди подходили ко мне, я постепенно стала замечать, что они разные, даже очень разные: блондины, брюнеты, голубые, зеленые, карие глаза. Даже взгляд разный, но всегда очень внимательный. Они подходили ко мне, и я уже не чувствовала этой энергии опасности, она исчезла после касания руки первого боевика. Последней подошла Лея и встала передо мной на колено, она смотрела на Глеба и, видимо, он дал разрешение, потому что она тоже протянула мне руку, я подала свою. Все правильно, она наравне с боевиками охраняет мою жизнь.

24

Когда всё закончилось и машины с охраной уехали, Глеб посадил меня в машину и долго молчал. Я тоже ничего не могла сказать, вся эта мощь, стена силы, невероятной по меркам человеческих возможностей, стояла передо мной и клялась в верности, а рядом сидит Глеб — муж невероятной красоты, командор. И я, маленький серый кролик, живший в постоянном страхе и неуверенности в себе. Как это соединить? Наверно только любовью, совершенно безоглядной, безнадёжной и при этом очень самоуверенной. Как тогда сказал Олег — ты стоишь и требуешь, люби меня или я умру. А ведь сколько раз пыталась, с точки зрения человеческих возможностей должна была умереть каждый раз, а выживала, именно физически, при не очень молодом и сильном организме. Держала только любовь, больше мне жить было нечем. В своей прошлой жизни я никогда бы не поверила, что так смогу, и буду упорно, до безрассудства идти через огненные лабиринты по острым камням. Буду верить этим идеальным хищникам, искренне верить, потому что их не обмануть, они как кошки валерьянку чувствуют страх. Смогу жить под постоянным прицелом камер в доме, в котором все всё слышат, некоторые даже мысли читают. И стану счастливой, не испорчу сама себе это счастье какими-нибудь мыслями, а буду чувствовать это счастье каждой клеточкой. Найду в себе силы простить ужасы страшной прошлой жизни мужа и обитателей своего дома, даже не просто простить, а принять и отсечь, заявив, что есть только настоящее и будущее. При этом всю жизнь я сама несла гигантский рюкзак набранных ошибок и неудач, настоящих и мнимых, и ни одного камешка не позволяла себе выкинуть. Я так глубоко задумалась, что не сразу услышала, что Глеб ко мне обращается.

— Катя, что с тобой, Катя!

— Прости, я задумалась.

Он с тревогой смотрел на меня, обычно такая моя задумчивость ни к чему хорошему не приводила. И хотя не стал спрашивать, о чём я так серьезно думала, я решила сказать сама:

— Я думала о себе. Я серый кролик-трусишка. А ещё у меня за плечами гигантский рюкзак ошибок и неудач.

Глеб смотрел на меня даже не с удивлением, а что-то ближе к пониманию, не знаю, странный взгляд. И я была ему благодарна за этот взгляд. Он мягко улыбнулся.

— Ты не трусишка, ты храбрый кролик.

Хоть не поросёнок розовый. И мы рассмеялись, Глеб понял, что я подумала. Он привёз меня в маленький домик, очень светлый и уютный. Пожилая итальянка встретила нас у невысокой калитки и, радостно улыбаясь, провела в дом. Она что-то говорила Глебу, и всё время ласково посматривала на меня, он только улыбался. В маленьком домике виднелись кухня, одна комната и коридор направо. Всё очень чисто и бело, много цветов и ярких ковриков, старая, но всё ещё крепкая мебель.

— Катя, познакомься, это Зоя, она потомок давних русских эмигрантов.

Зоя мне улыбалась своей доброй улыбкой, даже рукой провела по щеке, тихо засмеялась и сказала с акцентом:

— Катья харашо.

— Спасибо Зоя.

Она пригласила меня за стол, заставленный всякими вкусностями, а сама вышла на кухню. Чего только не было: сыры, разные копчёности пахли невероятно, овощи на гигантском подносе и вино. Я вопросительно посмотрела на Глеба, он только улыбнулся и налил мне большой стакан белого вина. Терпкое, чуть сладковатое, с сильным цветочным ароматом, одним словом — амброзия. Пробуя всё подряд, я только посматривала на Глеба, а он улыбался и качал головой, покуривая сигарету, видимо, пытался понять, как в меня столько еды помещается. Когда я есть уже ничего не могла, а глаза никак не отрывались от стола, я закурила и попросила Глеба налить ещё вина, он испытующе на меня посмотрел, но я сделала такие трезвые и совершенно невинные глаза, что он налил ещё стакан. На мой вопросительный взгляд в сторону Зои, Глеб разъяснил:

— Андрей оплачивает обучение её внуков, они где-то поют и играют.

— А дети, в смысле родители?

— Они попали под разборку кланов, Андрей, когда… зачистку делал, детей нашёл.

— Она знает, кто вы?

— Нет. Мы просто помогаем, я случайно был с Андреем, когда он сюда заезжал, познакомился.

Ну да, просто мимо проезжал с Андреем, а теперь Зоя так радостно его встречает. Я не стала спрашивать, что такое зачистка, не хочу знать, не хочу и всё. Зашла Зоя, опять что-то быстро заговорила и налила Глебу в стакан вина, он кивнул благодарно, но стакана не коснулся. Она обернулась на меня, и я радостно протянула ей свой, очень вкусное вино, Глеб только с укоризной посмотрел, но я же его спасаю от подозрения Зои, поэтому посмотрела на него, пусть не очень трезвыми, но уверенными глазами. Когда она опять вышла из комнаты, я быстро поменяла наши стаканы, свой пустой на его полный. Глеб раскрыл глаза так, что они стали в пол-лица, но я была совершенно спокойна: вот так, лучше каждый день по бокалу, чем я буду напиваться по случаю. Даже язык ему показала, чем ещё больше его удивила. Уходили мы, обнявшись, так как стояла на ногах я с трудом. Зоя улыбалась и умильно смотрела на нас.

Глеб ехал и сердился, громко так думал, а я смотрела на него и невинно улыбалась его грозным взглядам.

— Глеб, останови, пожалуйста, машину.

— Тебе плохо?

А тон ехидный-ехидный.

— Нет, на воздух хочу, у нас прогулка, не правда ли?

Он остановил машину на берегу моря, я сразу вышла из машины и встала почти на краю высокого берега. Глеб обнял меня, вдруг качнусь на нетвёрдых ногах.

— Смотри, какое море! Сколько силы, мощь такая, что сравнить не с чем. Волны! Я с вами, я хочу с вами! Я чувствую вас, я вас понимаю! Глеб, какая сила, только у огня есть такая сила, волны огня, они выше меня, они сильнее всего, волны огня!

Я кричала ещё что-то и стучала кулачками по груди Глеба, который пытался прижать меня к себе, но я вырывалась и продолжала кричать про огонь и его силу. А потом заплакала и сквозь слезы стала рассказывать о своём страхе в лабиринте, первом, потому что дальше я уже ничего не понимала. Вино помогло выйти из моей души тому страху огня, который так вихрился во мне, когда объединялись мои сердца. Слёзы текли из глаз, я что-то продолжала говорить, и сама уже не понимала своих слов, всхлипывала и говорила:

— Глеб, я трусишка, я так боялась, мне было так больно, так больно, везде больно, ноги порезала, а везде больно, я старая, у меня сил нет никаких. А ванна эта, кастрюля эта дурацкая, знаешь, как всё болело, кожа, всё горит, повернуться невозможно, всё сразу горит. А ты говоришь, ещё день полежи, ненавижу эту кастрюлю! А ты меня всё равно бросишь, зачем меня Олег остановил, всё бы уже закончилось, и ты был свободен, ну поплакал бы неделю-другую, ну и что. А ты же плакать не можешь, ну, значит, не плакал. Я старая, толстая, некрасивая, поросёночек, вы смеетесь, а знаешь, как обидно! Посмотреть в зеркало страшно, особенно когда ты в смокинге, смокинг он …это, забыла. Ты был хорош! Агата она добрая, но не для тебя, нет, тебе нужна другая.

— Другая, я знаю.

— Знаешь какая? Скажи, я пойму, я всё пойму.

— Домой поехали, дома скажу.

— Домой… ты меня прости за всё, я глупая, пьяная, не хочу про боль говорить, а опять всё рассказала, ты меня не слушай, не так уж больно и было, подумаешь, мясо слезло на ногах… заросло же. Да и кожа потрескалась чуть-чуть, вот вам тяжело, это я понимаю, сложно было, но как я её, кровь эту, остановлю… сама течёт.

Глеб на руках отнёс меня в машину, уложил на заднее сиденье, закрепил ремнями и сказал:

— Скоро будем дома.

— Дома, дома хорошо, я такая счастливая сегодня была, просыпаюсь, а ты рядом. Только ты уходи, тебе другая нужна, молодая, красивая, а я что, ноги уже стоптала в кровь, огнём обожженная, вся красная, ужас!

Надежда Глеба на то, что я усну, не оправдалась. Всю дорогу я перечисляла свои недостатки, разные боли и физические ущербы, из-за которых ему нельзя быть со мной, поэтому, когда мы приехали, он сразу вызвал Самуила и потребовал сделать какой-нибудь укол, чтобы я успокоилась.

Утро было тяжёлым — голова не болела, но кружилась сильно, я, когда открыла глаза, не сразу поняла, где лежу. Даже движение век вызывало головокружение, поэтому глаза я сразу закрыла. Судя по ощущениям тела, лежала не на кровати, на руках. Глеб. Он сидел у окна и держал меня на руках. Не открывая глаз, я сказала:

— Привет.

— Привет, как ты?

— Не знаю, глаза не открываются.

И вспомнила всё, каждое свое слово, совершенно невероятная способность моего организма, помнить всё, что наговорила в пьяном виде. Хорошо некоторым — напились, дел наделали, а потом ничего не помнят. А мне что теперь делать? Я тяжело вздохнула, сделать вид, что ничего не помню? Зачем, Глеб уже и так всё слышал, теперь никогда не даст ни капли алкоголя, наступает сухой закон.

Глеб обнимал меня и гладил по волосам, держал меня как ребенка, даже слегка покачивал. И я снова заснула. Я просыпалась, смотрела на Глеба, крепче прижималась к нему и опять засыпала.

На улице лил дождь, он хлестал в стекло капли, крупные такие капли и они расплывались слезами по стеклу, много слёз. Звук моря, шелест волн и слезы на стекле. Деревья размахивали ветками и пытались закрыть ими беседку от дождя, но дождь был сильнее и заливал её ручьями слёз. Почему я думаю о слезах, когда меня обнимает Глеб? Я проснулась уже давно, но молчала и смотрела на дождь, а Глеб не мешал мне, тоже смотрел на эти слёзы дождя. Он гладил мои волосы и иногда касался губами моего лба или щеки — так у детей проверяют температуру тела, нет ли жара.

— Дождь плачет.

— Плачет.

— У него много слёз.

— Много.

— Глеб, я столько тебе наговорила… это не так.

— Я знаю.

Он крепче прижал меня к себе, а я лихорадочно вздохнула:

— Это вино, ты прав, мне нельзя пить.

— Можно, только меньше.

Коснулся моей щеки, и поднял моё лицо.

— Есть хочешь?

— Не знаю… нет, чай, хочу чай Олега.

Глеб одним движением встал и перенёс меня в столовую. Я не успевала увидеть движения Глеба в показательном бою — не бой, конечно — его возможности меня поражают в домашних условиях. В такой позе, не только я, любой человек, не только долго сидеть, просто сесть в такую позу не сможет, а уж мгновенно встать, как он поднялся — даже представить невозможно. И ещё меня на руках держать.

— Глеб, ты очень сильный.

Он усадил меня за стол и сел напротив на пол.

— Сильный?

— Очень.

Кивнув головой, он только хмыкнул.

— А ты красивая.

Я засмеялась и коснулась пальцем его лба.

— Как в этой умной голове родилась такая глупая мысль?

— В умной голове не может родиться глупая мысль. Это умная мысль, самая умная. Только я редко эту мысль тебе говорил, думал, ты сама её знаешь.

— Я? Как я могу такую мысль знать о себе? Вот о тебе знаю — ты красивый.

— Это мне уже говорили.

— Кто? Женщины?

— Они.

Сидит и улыбается, красив, силён, сидит на полу и улыбается, видишь ли, женщины ему говорили, что он красив! Хорошо, что мне принесли чай, и я поняла, что очень хочу пить, иначе чашка бы полетела в эту… красивое лицо! А, бесполезно, всё равно бы увернулся. Глеб продолжал улыбаться и, пожалуй, догадывался о возможной судьбе чашки, судя по взгляду.

— У такого, как я, не может быть некрасивая жена. Ты красавица.

Вот это логика, я даже чашку чуть не уронила.

— Ты, ты…

— Я. Ты самая красивая женщина, кого я знаю. Таких, как ты, нет в целой вселенной. Хочешь, докажу?

— Докажи!

— Аарон из-за тебя…

— Глеб, это совсем не доказательство моей красоты.

— Красоты. Он за тобой все время наблюдал: как ты говоришь, как двигаешься, особенно как смеёшься. А твой поцелуй… запомнил навсегда.

— Глеб!

— Катя, он мне это говорил сам. Он называет тебя королевой.

— Ну, это он в голодном бреду только мог сказать.

— Он это сказал в своей клятве ассасина.

— Что я красивая, и он за мной наблюдал?

— Что ты королева. Олег смог посмотреть всю его клятву, он действительно тебе поклялся полной клятвой.

— Это его дело и его проблема. Мне его клятва не нужна, я её не принимала.

— Но ты принимаешь это как доказательство твоей красоты? Как ты ему нравишься, он сказал мне значительно раньше своей диеты.

— Тебе? Он сказал это тебе?

— Когда ты потеряла память.

На это мне было нечего сказать, я плохо понимала тогда, что происходит, особенно в первые дни. Я промычала что-то, но Глеба это не устроило, и он переспросил:

— Принимаешь как доказательство своей красоты?

Покачав головой в сомнении, я только пожала плечами:

— Ну, не знаю, я никогда не думала, что Аарон может относиться ко мне как к женщине.

Глеб расхохотался и сквозь смех спросил:

— А как к кому?

Пожалуй, Глеб совсем уже не помнит, что я тогда была лишь сосудом с энергией. Он заметил моё изменившееся лицо и оказался готов к моим сомнениям:

— Катя, Аарон всегда относился к тебе как к женщине, очень красивой и очень умной женщине. Это только ты считала себя сосудом и инструментом, только ты. Мужчины смотрят на тебя несколько иначе.

Я смотрела в эти смеющиеся синие глаза и боялась задать вопрос, который родился в моей глупой голове и требовал ответа.

— А ты, когда ты… я вот появилась у вас, ты в своей агрессии, разве ты мог заметить меня, а не только мою энергию…

И к этому вопросу он оказался готов, потому что сразу спросил:

— Когда ты увидела одежду, она тебе понравилась?

— Да, очень, я всё удивлялась, кто так смог, всё, мне понравилось всё. Потом поняла, что это Инесса. Но она же меня не видела, как ты ей объяснил, что нужно? Или она меня видела?

Он долго молчал, смотрел на меня задумчиво и улыбался.

— Ты лежала на постели такая… спокойная. Я смотрел на тебя и пытался понять, какая ты, и ты вдруг улыбнулась, открыла глаза и улыбнулась. Это была удивительная улыбка и удивительные зелёные глаза. И я понял — ты услышишь мелодию моря. Ты была невероятно красивая, как богиня, вся в звуке этой мелодии. А когда смотрела на Неаполь, ты плакала от красоты и была сама прекрасна.

Вздохнул и счастливо посмотрел на меня:

— После этой улыбки и этих глаз с одеждой всё было просто. И размер мне твой понравился как мужчине.

Глеб стремительно встал и подхватил меня на руки:

— Очень понравился размер.

Он целовал меня и прижимал к себе, доказывая этим движением, что размер ему очень даже понравился. Его руки гладили меня, умудряясь при этом не уронить и не причинить боли, движения становились всё смелее, но неожиданно Глеб остановился и опустил меня на пол. Продолжая обнимать меня, тяжело вздохнул.

— Твоя кожа ещё не зажила, я слишком чувствую тебя.

— Как это слишком, разве можно слишком чувствовать?

Мне тоже тяжело далось это признание удовольствия от моего размера. Во мне всё кипело и бурлило, вулкан страсти.

— Я чувствую тебя всю, каждый твой сосудик, движение крови в нём, как твоя кожа реагирует на мои прикосновения.

Засмеялся едва слышно и признался:

— Я так хотел, так мечтал об этом, чтобы ты как сейчас, радовалась мне, моим рукам. Ты такая мягкая, нежная, так… скромна, я правильно сказал это слово?

— Я скромная?

Вулкан во мне от удивления перестал булькать, только тихо запыхтел.

— Да, правильно — скромная.

— Это ты о чём?

Как-то получается слишком неожиданное определение после нежной и мягкой. Он опять тихо засмеялся.

— Я всегда поражался твоей способности общаться со всеми в этом доме, в котором кроме тебя нет ни одной женщины.

— А Лея?

— Она мутант.

Для него Лея оставалась никем, только моё желание и, возможно, понимание этого желания иметь ещё одну женщину в доме и позволяет ей оставаться рядом со мной. Но говорил он не об этом.

— Ты что, меня ревновал? К кому?

— Ко всем. Особенно к Аарону. Мне казалось, что когда ты потеряла память, то не могла решить, кого ты любила и любила ли вообще.

— Поэтому ты предлагал мне свободу от себя?

Мрачно кивнув, он сильнее прижал меня к себе. Действительно, тогда был момент непонимания, но я быстро разобралась в себе.

— Глеб, но ведь я вообще ничего не помнила, как ты можешь так говорить, он хороший…

— Вот видишь, ты и сейчас его защищаешь, а он тогда хотел…

И замолчал, плотно так замолчал, меня даже стало отодвигать от него холодным дуновением. Надо это остановить, причем срочно.

— Глеб, ещё немного и я окажусь где-нибудь за домом от твоего молчания.

Он сразу пришёл в себя, и энергия пропала.

— Прости.

— Мне совершенно всё равно, что он хотел. Тогда меня волновало не его отношение ко мне, мне нужен был только ты. Но… мне интересно, неужели ты меня ревновал и к другим — Олегу, Виктору, может, даже к Андрюше?

— Ко всем. Они всегда были рядом с тобой, и ты с ними так легко общалась, тебе с ними было легче, чем со мной.

— Глеб, они только о тебе и говорили и думали только о том, чтобы у тебя, у нас всё получилось, чтобы ты получил эту свою энергию от меня, никто ко мне как женщине и не относился.

— А ты?

— Что я?

— Как ты к ним относилась?

— Как… как к… твоим… друзьям, соратникам… Глеб, о чём ты говоришь! Какая ревность, да я не видела никого, один Олаф приезжал, да и то под бдительным присмотром, твоим. К Самуилу тоже ревновал? А к столбу не пробовал? А твои девицы в Париже? А это как? Куда не повернёшься везде какая-нибудь красавица из твоего прошлого!

Вся закипевшая от обвинений Глеба, я не сразу заметила, что он улыбается. Он открыто засмеялся, когда я гневно на него посмотрела:

— Ты великолепна, просто удивительно, как ты мгновенно превращаешься в прекрасную воительницу, сразу защитила всех. Ты самая красивая женщина на свете, самая-самая.

— Глеб, ты тут ревность изображаешь, а сам? А сам привёл Агату, целовался с ней, и что?

Глеб не стал отвечать, обнял меня и стал целовать, не обращая внимания на мои попытки ещё что-то сказать. И что делают его руки, они живут совершенно отдельно от его головы, от его твердого решения поберечь мою младенческую кожу, они никак не могут остановиться в этом движении любви, когда всё тело должно принадлежать только ему, всё до последнего сантиметра. Когда рук не хватает, чтобы обнять, коснуться, а губы не успевают поцеловать все места, куда стремиться любовь. И моя младенческая кожа не выдержала этого стремления. Я не поняла, даже не осознала боли, когда Глеб вдруг остановился, убрал руки, отошёл от меня и глухо сказал:

— Я… твоя кожа она… порвалась …на спине… прости.

И я почувствовала — по спине текла капля, капля крови. Холст сразу впитал её, но за ней побежала следующая капля, потом ещё одна, ручеёк.

— Самуил!

Мне казалось, что в доме никого нет, но Олег почти сразу появился в столовой с Самуилом на руках.

— Катенька, что случилось, Глеб, что такое… Катенька, вся спина в крови, почему? Глеб, я говорил, рано… рано вставать, немедленно ко мне.

Глеб подхватил меня на руки и перенёс в лабораторию Самуила.

— У меня всё нормально, отпусти, не хочу в кастрюлю, не хочу!

Но они меня в неё положили. Я надулась и закрыла глаза, никого не хочу видеть, можно же залепить пластырем, зашить, наконец, зачем в эту камеру пыток. Опять всё горит, вся кожа, всё пылает как в огне.

Олег держал меня за руку и накачивал энергией. Глеб уехал по делам, а Самуил прочитал мне целую лекцию о том, как нужно себя беречь. Интересно, а как это себя беречь, если тебя в пылу страсти обнимает любимый тобой мужчина? Если ты сама горишь и рвешься ему навстречу изо всех своих сил и целуешь его, и он тебя целует, впервые позволяя себе коснуться запретных мест, добраться губами до шеи и груди? И как сохранить разум, если наши тела стремились друг к другу, руки обнимали, а губы целовали? Я делала вид, что слушаю, Самуил это понял, вздохнул и ушёл.

Олег пришёл меня навестить и, улыбнувшись, спросил:

— Красоту наводишь?

— Тебе смешно, а знаешь, как мне больно, всё кругом горит, сам, между прочим, обещал мне кожу восстановить.

— Могу.

— Можешь что?

— Могу восстановить, давай руку.

Какова, однако, сила — я даже перестала чувствовать боль от огня в кастрюле, сразу стало легче, только щипало немного по всей коже. Олег так и продолжал улыбаться, слегка поглаживал меня по руке и улыбался.

— Чему ты улыбаешься? Я смешная, да?

— Ты прекрасна, удивительно естественна, я всегда этому поражался. Ещё когда ты только появилась, ещё в санатории.

Вот и наступило то время, когда я не вздрогнула от этого воспоминания. Время лечит всё, ты всё помнишь, но смотришь уже иначе, учишься жить дальше. Олег заметил, что я спокойно отнеслась к его словам, и поцеловал мне руку.

— Я сразу понял, что ты вернёшься, что ты отдашь свою жизнь за них, этих гимнасток. И когда говорила уже в Неаполе, что готова, тоже сразу поверил. Ты странным образом умудрилась существовать среди нас, совсем отвыкших от женского общества. Наши женщины отличаются от человеческих, Анна для нас не была женщиной. А ты пришла, уставилась на нас своими зелёными глазами и категорически потребовала к себе внимания.

— Это я требовала внимания? Да я сидела как мышка, из комнаты не выходила!

— Ну да, а потом выйдешь, слово скажешь, и мы все в обмороке. А уж про подвиги свои сама знаешь.

Олег улыбался, чуть поглаживал мне руку, энергия лилась сплошным потоком, мне казалось, что я уже покрылась броней.

— Может, уже всё заросло?

— Нет, я приду ещё вечером, полежи до приезда Глеба, а то он решит, что мы нарушили твой медицинский режим.

Мне хотелось, чтобы Олег посмотрел мою спину, вдруг действительно уже заросла кожа, но потом одумалась — я же лежу в этой непонятной субстанции совсем голая. Хотя смешно, они меня столько раз спасали, во всяких видах видели, но слова Глеба, что он меня ревновал ко всем в доме, немного насторожили, да и то, что Олег угрожал увезти меня, тоже не уменьшило этой ревности. Олег неожиданно сказал:

— Ты меня прости, но я ваш разговор слышал. Глеб прав в своём подозрении.

— Прав? О чём ты говоришь, Олег, я никогда…

— Но он не мог быть в этом уверен, в тебе не мог быть уверен.

Это значит, во мне не мог быть уверен, а в них уверен? Я к ним приставала, а они от меня бегали, что ли? Видимо, мои мысли были написаны крупными красными буквами на лице, потому что Олег громко рассмеялся.

— Ты понимаешь, что говоришь? А камеры эти ваши? А ты мои мысли читал, как книгу, а… а…

— Катя, мужчины так устроены, мы ничем в этом смысле не отличаемся от людей. Но и ты не верила, что Глеб может тебя полюбить. Помнишь Юлию? А если бы их было четверо? Или четыре Алисы? Или две Агаты и две Алисы?

Вот это точно, четырех Алис и Агат я бы не пережила. Выражение моего лица очень понравилось Олегу — он удовлетворенно хмыкнул и ушёл.

А вот в то, что Глеб может меня на самом деле ревновать, я поверить не могла ни тогда, ни сейчас. Меня?! К кому? Хотя, ревновала же я его. Но это я, слабая, старая человеческая женщина, сосуд энергии, инструмент. Правда, Глеб мне сказал, что так думала только я. А он? Ревновал к Аарону, он единственный, о ком можно хоть и с большой натяжкой, подумать. Вспоминая все встречи с ним, я могу только предполагать, что ему было интересно со мной, неожиданно, может быть странно. Я действительно сильно отличалась своим поведением, одна пощечина чего стоит, да и поцелуй тоже… скромным назвать нельзя. Ничего, ему, Глебу, даже полезно оказалось, вот и стал ценить, когда сосед с претензией на чувство появился. Всё-таки мужчинам важно знать, что его женщина ещё кому-то нравится. Особенно если она на каждом углу заявляет, что любит только его. Странно я подумала — его женщина. Я его женщина? Кожа мне напомнила — его. Сегодня он много себе позволил словами и руками. Я даже захихикала, только эта кастрюля не ванна, не спрячешься как в воде. Ведь опять испугается, что причинил мне физический ущерб, можно подумать мало их было, этих ущербов. Да, зря я ему всё перечисляла в пьяном виде, ну куда меня несло, тоже, нашла о чём говорить, жаловалась на свою боль. Интересно, когда он говорил, что знает, какая ему нужна, он думал обо мне? Или как тогда, приедет с новой Агатой? После сегодняшнего вряд ли, сказал же, что размер ему мой понравился. Опять захихикала, а я переживала — оказалось, с первого дня нравился. И поймала себя на том, что верю ему, никаких сомнений у меня не возникло, что Глеб мог это говорить по каким-то своим планам. По каким? Он всё уже получил, осталась только борьба за мою жизнь. Об этом я думать не буду, сколько будет, столько пусть и будет. Сердце уже есть, остальное приложится.

Энергия Олега очень мне помогла, никакого огня я в кастрюле уже не чувствовала и поэтому благополучно заснула. Разбудил меня Самуил категорическим заявлением, что надо всё посмотреть. Кожа заживала хорошо, кровь остановилась, на спине, по словам Самуила, остался только небольшой шрам. Да и на руках уже не была такой красной, можно рискнуть посмотреть на себя в зеркало. Когда Самуил ушёл, я посмотрелась в зеркало.

— Любуешься на свою красоту?

Олег стоял у двери и улыбался. В зеркале была другая женщина, совсем другая. Старая кожа унесла с собой мои страхи и сомнения, с ними ушли морщины и все лицо изменилось. А глаза стали ярко-зелёными, как в молодости. Я даже не знала, как теперь к себе относиться. Неужели это я? Вот эта женщина в зеркале, это я?

— Это действительно ты, можешь не сомневаться. Раньше ты видела себя такой, какой хотела видеть, через призму своих внутренних страхов, неверия в себя, теперь видишь настоящую. Какую мы видели тебя всегда.

— Вы видели меня такой?

— Конечно, мы всегда видим человека в настоящем его виде, как бы страх не менял человека. Ты нас не боялась, всегда была естественной, такой, какой ты сейчас себя увидела.

— Олег, я не понимаю, мне же… так не бывает…

— Ты такая, ты на самом деле такая, тебе только поверить в это нужно. Когда ты бросилась спасать меня, ты же забыла свои страхи, жаль, зеркала у меня в этот момент не было, я бы уже тогда тебе показал, какая ты на самом деле. Такую тебя Глеб и видел всегда.

Вот такую, молодую и с яркими зелёными глазами? А ведь Глеб тогда мне подарил кольцо с изумрудом и сказал, что под цвет моих глаз, а я никак не могла понять, откуда он знает настоящий цвет моих глаз. Он действительно видел меня такую. Я беспомощно подняла глаза на Олега.

— Вы все меня такую видели?

— Да, все. Ты удивительно красивая, да ещё и характер…

Он помолчал, потом промычал что-то нечленораздельное, и лишь собравшись с мыслями продолжил:

— … такой интересный. У Глеба всегда был повод тебя ревновать.

— Повод? Да я только с вами и общалась.

— К нам и ревновал. Ты с нами смеялась, защищала нас, пока он со своей агрессией боролся, а когда уже и энергию твою стал забирать, и Аарон тебя спас…

Олег даже руками развёл, мол, совсем Глебу плохо стало. А ведь мне тогда Самуил сказал, что Глеб меня ревнует, тихонечко так сказал, чтобы никто не слышал. И поговорить пытался, сказать мне что-то, только я ему не дала, да и сам смущался, не смог сформулировать. Олег опять усмехнулся, понял мои мысли.

— Продолжим твоё лечение, Глеб скоро вернётся.

Я подала свою руку, и энергия полилась сильным потоком по моим венам. Олег внимательно на меня смотрел и улыбался.

— Но как он мог к вам ревновать, я это совсем не понимаю, к Аарону ещё можно понять, он чужой, агрессивный, друг-враг вечный. А вы, вы же всегда с ним, он вас знает, доверял вам всегда.

— Катя, когда у мужчины появляется та самая единственная, та, которая дороже всего, от которой твоя жизнь зависит, не только из-за энергии, а потому, что ты без неё жить дальше уже не можешь, то он боится всего. Тем более, что ты ещё и подвиги совершала между делом, всякие боли терпела, сознания теряла, а когда ещё и эмоции, то совсем тяжело было. Ты не видела его.

— Я? Я не видела Глеба?

— Смотрела как на стену. Слова говоришь, а глаза никакие, ничего нет. Ужасное было зрелище. И ещё всё время с собой ободок Аарона носила, что Глебу оставалось думать?

Он помолчал, потом тяжело вздохнул.

— Да ещё и зависел от нас. Такому как Глеб, да мы все такие, который всегда всё делает и решает сам, одинок всегда, доверить твою жизнь нам и Аарону, это… даже не могу ни с чем сравнить. Не просто доверить, но и от него защитить. А стихи? Откуда он мог знать, кому ты стихотворение читаешь?

— Да ему! Чтоб не забыл, чтобы помнил меня!

— Но оставалась у Аарона ты! И это ты могла память потерять, а не он!

Ну да, и второе тоже, как-то получилось уж очень откровенно и тоже непонятно кому. А которое я у Элеоноры читала! Тогда совсем странно получилось, обоих под руки держала и… да. Но я неожиданно для Олега улыбнулась.

— Говоришь, ревновал? Хорошо, значит, понимал, за что борется.

У Олега сначала лицо вытянулось, потом он рассмеялся:

— Катя, ну что с тобой поделаешь, женщина!

25

Глеб вернулся вечером и сразу зашёл ко мне. Явно был на какой-то серьезной встрече, судя по чёрному костюму и знаку на галстуке — командор, лицо ещё сохранило властное выражение и строгий взгляд, но подойдя к моей кастрюле, он сразу улыбнулся и глаза стали синими-синими.

— Привет.

— Привет, а Олег меня лечил, и я уже стала совсем нормальная, посмотри, кожа совсем, ну почти совсем нормальная.

Достала руку из непонятности, заполнявшей кастрюлю, и стала демонстрировать почти нормальный цвет кожи. Глеб осторожно тронул мою руку, погладил тыльной стороной ладони, потом коснулся губами.

— Действительно, почти нормальная, только запах не твой, пахнет лабораторией Самуила.

— Вот-вот, мне пора выплывать, Глеб, ну пожалуйста, я уже не могу в этой гадости лежать. Посмотри, на спине всё уже зажило, посмотри.

Повернулась к нему спиной и частично выплыла из гадости. Пальцы Глеба очень долго добирались до шрама, они коснулись моих плеч, стали опускаться ниже, сантиметр за сантиметром, не так — миллиметр за миллиметром. Я чувствовала все касания, но не вздрагивала, ощущала лишь тепло, потом жар, казалось, от кончиков пальцев исходят горячие лучи, пронизывающие меня как в коконе Олега. А потом эти пальцы прошлись по моему позвоночнику, коснулись каждой косточки, погладили каждое ребрышко, а губы коснулись шрама.

— У тебя красивая спина.

Голос Глеба был глухим и напряжённым. Он погладил мою спину всей ладонью, и казалось, что она приросла к моей спине, такое тепло шло от неё, поцеловал меня в шею и тяжело вздохнул.

— Твоя новая кожа ещё очень тонкая, Самуил прав.

Воодушевленная руками Глеба и поцелуем в шею, я сразу заявила:

— Я не хочу сидеть в этой кастрюле! Глеб, ну, Глеб, я буду себя беречь, я не знаю, как хрустальный сосуд, двигаться буду через раз, ну Глеб, только не лежать в этой кастрюле! И Олег меня лечит! Всё, я выхожу!

И я встала во весь рост, даже не вспомнив, что совсем голая. Глеб вздрогнул, взял меня за плечи, но не опустил в кастрюлю, а поцеловал, сильно, даже жёстко, до боли в губах. Обследование моей спины привело к желаемому результату, он меня целовал и не мог остановиться в этом жгучем поцелуе страсти. А руки, которые только что едва касались кожи, двигались по спине и едва не разрывали её, стремясь прижаться ко мне и ощутить каждый миллиметр. А я обнимала Глеба за шею и стремилась коснуться волос, этой его удивительной шевелюры. Но командор есть командор, даже в поцелуе, он остановился и отодвинул меня, удерживая за плечи, длинно вздохнул и опустил голову. Я стояла перед ним обнаженная, вся в пятнах непонятной гадости, всё ещё в пылу поцелуя, смотреть на него не могла и опустила глаза.

— Прости.

— Ага… мне… нужно… смыть с себя эту… эту гадость… я тебе костюм испачкала.

— Костюм… я помогу тебе.

Ему понадобилась вся его гигантская выдержка, с агрессией явно было проще, но он справился, правда, холщёвую рубаху на меня надел мгновенно.

— У тебя костюм совсем намок, надо переодеться.

— Надо, я зайду за тобой.

— Глеб, я дойду сама.

Но уходя, Глеб не удержался, быстро обнял меня, поцеловал, и сразу исчез. Я вздохнула и радостно засмеялась, он любит меня, любит! Всю меня, с моим мягким телом, а ведь нравится, на самом деле нравится, его рукам так нравится моё мягкое тело. А поцелуй! А умывание! Я кружилась в своей холщовой рубахе по комнате, пока не упала на кровать, совершенно обессилевшая. Он меня любит! Эта мысль звенела колокольчиками в голове — он меня любит!

— Я так и понял, что ты сама не дойдёшь до столовой.

Глеб стоял в дверях и улыбался, как он успел так быстро переодеться в изумительную голубую рубашку и джинсы. Вот что значит быть богатым, эта рубашка издалека заявляет — я стою очень дорого, а джинсы добавляют — а я дороже. Ну, хоть я в своей холщовой рубахе буду смотреться в соответствии рядом с такими джинсами, догадался не надевать костюм.

— Ты изумительно смотришься в этой… этом…

— Это рубаха из холста. Такие носили крестьянки, вот я крестьянка, а ты кто?

Глеб устроился на краю кровати и пытался удержать свои руки, которые тянулись ко мне.

— Я граф.

— Ты граф?

— Когда-то я им был.

— Граф и крестьянка. Смешно?

— Нет, граф счастливо женат на крестьянке.

— Всё равно неравный брак — ты богатый граф, а я бедная крестьянка.

— Да ты скоро стараниями Андрея будешь богаче меня.

Не удержался, устроился поближе ко мне и взял мою руку.

— Ой, я забыла. Но это твои деньги, у меня самой ничего нет.

— У тебя есть ты, а это важнее денег. Кстати, красавица, завтра мы поедем к Инессе, у неё для тебя есть обновка.

— Глеб, а может обновка сама приедет, а мы съездим к Норе? Я, мы давно у неё не были с этими моими… ну, в общем, давно, а я обещала ей, что скоро приеду.

Глеб посмотрел на меня очень испытующим взглядом, потом тряхнул головой и спросил:

— Как ты почувствовала?

— Что, я что-то почувствовала?

Он опять долго на меня смотрел, прежде чем ответить.

— Катя, Аарон хочет встретиться с Норой.

— Сам? А ему можно доверять сейчас? Он не сможет, Глеб, если он посмеет её тронуть, я не знаю, а что, его никто не будет удерживать?

— Я доложил Совету, что Аарон достаточно владеет собой, но ничего не говорил о Норе. Совет дал разрешение, и он завтра будет свободен.

— А Нора?!

— Она под моей защитой, и он это знает. Олег уже поехал к ней.

— Глеб, я должна с ней поговорить до её встречи с Аароном.

— Почему?

Логичный вопрос, на который я не знаю ответа. Потому, что не уверена в поведении Аарона и должна всё проследить сама, а может, и не должна ничего следить, и у них всё получится само? Получится любовь? И потом он будет её убивать, быстро или медленно? И кто ей всё расскажет? Мне рассказал Глеб, но не эти же страсти, которые наступили потом? А я ей что скажу, как передавала энергию Глебу и еле выжила? Но я отдавала кровь и энергию сама, по страстной любви.

Глеб внимательно следил за моими умозаключениями, его взгляд тоже менялся: то были ярко-синие глаза, потом они потемнели, а сейчас опять синие озера. Неожиданно он согласился:

— Хорошо, поедем к Норе, ты знаешь, как с ней говорить.

— Я знаю?

— Только ты и знаешь. А я поговорю с Аароном. Он не встретится с Норой, пока ты не решишь, что это уже возможно.

— Спасибо, ты такой меня понимающий.

— Я верю тебе. А теперь ужинать!

Только ли мой ужин заставил Глеба вскочить с кровати, или то, что его руки не слушались головы и тянулись ко мне, а губы смешно подрагивали в ожидании поцелуя.

За ужином Глеб спросил Самуила о состоянии моей кожи, и тот подробно объяснил, что она заживает, но глубинные процессы восстановления чего-то там, где-то там… и так далее и тому подобное. Это означает, что крепко обнимать меня Глебу ещё нельзя. Но уже хорошо, что не заставлял вернуться в кастрюлю и после недолгого возмущения разрешил поехать к Норе. Я сидела на коленях Глеба, и он поглаживал меня по плечу, мне казалось, что он старается прижаться ко мне, ощутить моё присутствие всем своим телом. Самуил только улыбался, ему это зрелище доставляло настоящее удовольствие, как мне, когда я вижу Андрея вместе с Леей. Он смутился какой-то своей мысли, что-то сказал Глебу на английском и быстро ушёл.

— Катя, мы поедем сразу после завтрака, тебе пора спать.

А сам только сильнее меня к себе прижал.

— Что тебе сказал Самуил?

— Пригласил зайти.

— А почему…

— Пока не знаю, может какая тайна о тебе, что ты ведьма, например.

Глеб весело засмеялся и чмокнул меня в щёку.

— Я? Это ты меня колдуешь, слова говоришь таинственные и не признаешься, о чём таком колдовство.

— О тебе.

И чтобы не продолжать разговора о таинственных словах сразу унёс меня в спальню.

— Спи, я рядом, ничего не бойся.

— Я не боюсь.

Утром я проснулась от того, что меня целовал Глеб, он нежно касался моих губ и улыбался. Оказалось, что я практически лежала на нем, закинув на него ногу и обнимая. Смутившись, я попыталась сползти с него, но Глеб тихо засмеялся и обнял меня, не давая возможности даже двинуться:

— Привет, оказывается, ты бываешь буйная по ночам.

— Привет.

Я покраснела, от чего он ещё больше развеселился и чмокнул в нос.

— Доброе утро, моя красавица.

— Доброе, а когда ты пришёл, я не заметила.

— Ты уже спала.

Зашевелившись в его руках, я увернулась от его губ.

— Катя?

— Сначала скажи мне, о чём вы говорили с Самуилом, явно обо мне.

Глеб неожиданно тяжело вздохнул.

— Что?

— Я… мне… пока у тебя кожа ещё полностью… мне нужно быть очень осторожным с тобой.

— Это как?

А вот и не буду помогать, я смотрела на него невинным взглядом и пыталась удержать улыбку, ну, ну, скажи, что теперь не будешь меня целовать, отпустишь руки и обнимать тоже не будешь. Но Глеб только сильнее прижал к себе.

— Постараюсь быть осторожным… или уеду.

— Уедешь?!

— Пока не заживёт твоя кожа.

Он смотрел на меня и улыбался, если бы он не был командором, то, наверное, хихикал бы надо мной, такое у меня было выражение лица.

— Не уезжай.

— Ты не хочешь, чтобы я уехал?

— Не хочу. Заблокируй мою дверь, и я не буду никуда выходить.

— А зачем дверь блокировать?

— Чтобы я никуда не выходила и не приставала к тебе с поцелуями.

Глеб рассмеялся и чмокнул меня в нос.

— Приставай.

— Прямо сейчас?

— Да.

Я потянулась к нему губами, а он отвернулся! Началась настоящая детская возня, я пыталась добраться до его лица, а он делал вид, что отворачивается от меня и радостно смеялся, когда я попадала губами в подбородок и шею. Но долго выдержать такую игру Глеб не смог, обхватил руками, уложив меня на себя, и страстно поцеловал. И опять эти слова, он прижимал меня к себе, целовал, и шептал эти непонятные слова, а глаза светились невозможным синим светом. Эта синева проникала в меня и заколдовывала, мне казалось, что они действительно очаровывают меня, хотя зачем слова, если я и так его люблю. Но лежать на нем было уже опасно, несмотря на шёпот, объятия становились все крепче, и синева глаз потемнела. Глеб закрыл глаза и прошептал:

— Придется уезжать.

— Нет-нет, я уже встаю.

Только сделать это оказалось сложно, так как Глеб продолжал меня крепко обнимать, мне пришлось ойкнуть, как будто стало больно, он сразу разжал руки, и я вскочила с кровати.

— Мы едем к Норе, ты помнишь об этом?

— Помню, едем.

Он длинно вздохнул и встал с кровати. Уходя, достал маленький аппаратик и нажал кнопку. Я сразу подошла к нему и спросила, всё-таки моя комната, опять что-то блокирует или ещё чего-то мне непонятное:

— Что это?

— Это управление твоей комнатой, дистанционное.

— И ты можешь меня навечно заблокировать здесь откуда-то издалека?

— Могу.

Засмеялся и хитро на меня посмотрел:

— Но сейчас я лишь выключил глушитель. Нас в доме никто не слышал.

Облегченно вздохнув, я благодарно обняла его, неудобно как-то перед всеми громко и радостно хихикать от своей любви.

В машине Глеб осознал, что я закреплена ремнем и у него полная свобода действия. Мне пришлось пинаться ногами, чтобы он убрал руку с моей коленки.

— Глеб, ты ведёшь себя крайне неприлично!

— Я твой муж.

— Это не даёт тебе права…

— Даёт. Ты забыла, что в нашем мире жена-человек абсолютно зависит от мужа? Терпи.

А сам кокетливо поглядывал на меня. И это командор? Его рука так и поглаживала мою коленку всю дорогу, совершенно непонятно, как управлял машиной. Но у дома Норы из машины вышел уже командор: выражение лица, взгляд и осанка, генерал всех войск. Он подал мне руку и ободряюще улыбнулся.

— Ты знаешь, как с ней говорить.

— Никакого представления.

— Едем домой?

— Ты что, нет, идём.

Когда мы проходили через строй боевиков, они все склонили голову.

— Катя, они приветствуют тебя.

— Что я им могу сказать?

— Всё, что захочешь.

У крыльца я обернулась и сказала:

— Я рада вас всех видеть.

И вдруг они встали на колено и оперлись на большие ножи. Движение было неожиданным для Глеба, я поняла это по тому, что он сразу прикрыл меня собой. Но все так и остались коленопреклоненными, и Глеб улыбнулся, тихо сказал:

— Жена, тебя приветствуют как главу клана.

Я не знала, как себя вести, а Глеб только улыбался. Глубоко вздохнув, я сказала единственное, что вспомнила из фильмов о войне:

— Благодарю за службу.

Глеб удивлённо на меня посмотрел, но ничего не сказал и повёл в дом, Али приветствовал нас и широко открыл перед нами дверь.

Нора так же лежала у окна и радостно вскочила, увидев нас, я сразу заметила, что Глеб её не напугал.

— Катя, Глеб, как я рада вас видеть, я так вас ждала.

Она очень изменилась, совершенно другая женщина. Нора стала яркой, и это очень меня удивило, раньше мне казалось, что она будет выглядеть как все скандинавы — немного блёкло. А сейчас передо мной стояла красивая женщина со светлыми волосами и яркими голубыми глазами, на щеках играл румянец. Даже сложно поверить, что она всё время сидит в доме. Не сразу я поняла, что это энергия Али, она так её украсила. Мы поздоровались, и Глеб меня предупредил:

— У тебя два часа, я пока встречусь с Аароном.

Я не поняла, почему Глеб ограничил меня во времени, но уточнять не стала, лишь кивнула головой. Нора сразу подошла ко мне и обняла, чем сильно удивила.

— Катя, Али мне рассказал о тебе.

Снимая шубу, я осторожно уточнила:

— И что такого примечательного он обо мне рассказал?

— Какая ты удивительная, ты, тебя так все, я не знаю русского слова… любят, не так, все бойцы, даже боевики.

— Ты знаешь о боевиках?

— Да, Глеб попросил Али рассказать мне о них, всё про их мир.

С трудом мне удалось скрыть своё удивление, пришлось сделать вид, что смотрю в окно. Глеб приказал Али всё рассказать? Но за окном я увидела сцену, которая поразила меня ещё больше, чем слова Норы: во дворе стояли Глеб, Олег и Аарон, они о чём-то мирно беседовали. Я сразу же отошла от окна, и зачем ему два часа? Он, что, решил два часа с Аароном говорить во дворе? И Аарон знает, что я здесь. Нора смотрела на меня вопросительно, видимо, не поняла, почему я так резко отвернулась от окна.

— И что ты теперь думаешь, узнав об их мире?

Но Нора ответила вопросом на вопрос:

— Как ты в их мире живёшь?

— Сложно, но меня от всего оберегает Глеб.

Мне надо как-то привести чувства в порядок, чтобы разговаривать с Норой. Но мысли проносились в голове неудержимым потоком, не давая возможности успокоиться. Неужели Глеб готов сейчас допустить Аарона к Норе? Нет, он мне обещал, только если я скажу, что она готова к этой встрече. И хоть чтобы что-то сказать, я спросила:

— Что ты знаешь?

Али рассказал Норе об организации кланов, положении мутантов, роли Глеба в структуре, и моих подвигах. Я только покачала головой, медвежья услуга, зря он о моих подвигах рассказал, Норе будет сложно: Аарон не Глеб, как он отнесётся к ней неизвестно, и главное — я официальная жена Глеба.

— А говорил ли он о человеческой паре для них?

— Только то, что они есть.

И я решила, что Норе пока рано знать, что она человеческая пара для Аарона, пусть просто познакомятся, хоть увидят друг друга. А там посмотрим, сразу нельзя, она не сможет его полюбить, а без любви погибнет. Я подошла к окну, вся троица так и стояла, мирно беседуя.

— Нора, помнишь, я тебе говорила об Аароне, хочешь на него посмотреть?

Она молчала, а в глазах появился страх.

— Тебе не нужно их бояться, это самое главное — они чувствуют страх, физически чувствуют. Ты же Глеба уже не боишься. Аарон не подойдёт к тебе, если ты не захочешь.

Наконец, она прошептала:

— Хорошо.

И мы встали у окна. Они сразу обернулись на нас, все трое. Глеб улыбнулся, Олег кивнул, а вот Аарон побледнел и глаза стали такими, такими, что я отвернулась. Рано им ещё встречаться, придётся мне с Аароном сначала поговорить. Нора подошла ко мне и, заглядывая в глаза, спросила:

— Этот Аарон, он так странно на тебя посмотрел, почему?

— Мы давно не виделись, а в последнюю встречу я… мы поругались.

Нора округлила глаза как два блюдца.

— Ты с ними ругаешься?

— Ещё как, я же тебе говорю — их нельзя бояться. Помни, никто тебя не тронет, ты под защитой Глеба. Аарон тоже тебя не тронет, никогда. Я потом вас познакомлю.

Неожиданно Нора глубоко вздохнула и спросила:

— А можно сейчас?

— Сейчас?

— Да, я не хочу бояться. Ты сейчас здесь, и я храбрая.

А сама стоит бледная, ни кровинки в лице. И я вспомнила себя, как я говорила Глебу, что не хочу бояться.

— Пригласить сюда?

Она умоляюще попросила:

— Может, мы выйдем на улицу, я так хочу выйти.

Конечно, она же всё время в доме, под охраной и среди своих мыслей, только Али. Я кивнула и позвала Глеба.

— Глеб, зайди, пожалуйста.

Нора села на диван и сложила руки на коленях, наверное, чтобы храбрость удержать. В комнате появился удивлённый Глеб.

— Мы с Норой хотим выйти прогуляться.

Глеб вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула — можно знакомить с Аароном. Он улыбнулся и посмотрел на Нору.

— Хорошо.

Как только он вышел, Али принес шубу для Норы, она удивленно оглядела её.

— Это для меня?

— Для тебя, здесь всё для тебя.

Нора пощупала мех, шубка была очень красивой: почти чёрной, с большим капюшоном, напоминала средневековый плащ и очень красиво оттеняла волосы Норы. Молодец Глеб, всё предусмотрел.

Мы вышли с Норой во двор, где стояли Глеб, Олег и Аарон. Ростом Нора была выше меня, но лихорадочно хваталась за мою руку, она первый раз вышла на улицу и первый раз встречалась с кем-то кроме Глеба и Али. Олега она видела, но помнила его ещё и с того страшного дня. Они стояли, три гиганта, и смотрели на нас, Глеб с улыбкой, Олег ободряюще кивнул, а Аарон очень бледный и мрачный. Нора уже практически цеплялась за меня, страх давил её, но она шла, медленно, но шла. И я поняла: её пугал не Аарон, её пугал Олег. Она видела его тогда — в тот страшный день, Глеба и его, а ещё меня. Но она шла, лихорадочно хватаясь за мои руки, лишь иногда посматривая на них. А Аарон смотрел на меня, мрачно, чуть склонив голову. Я улыбнулась всем и обняла Нору за плечи, едва достав свою ладонь из её пальцев.

— Здравствуй Аарон, рада тебя видеть. Познакомься, это Нора.

Аарон сразу улыбнулся, куда делась мрачность, или он думал, что я скажу что-то при Норе? А что я могу сказать, я всё уже сказала. Ему я тоже улыбнулась и сразу посмотрела на Глеба, надеюсь, никаких мыслей о ревности у него не возникнет, он мне улыбнулся, и я поняла — он мне верит. Неожиданно Олег протянул руку Норе.

— Меня зовут Олег.

— Нора, это он привёз тебя из того дома.

Она кивнула, но качнулась назад и побледнела. Удерживая её за плечо, я тихо напомнила:

— Ты не хотела бояться.

Наконец-то Аарон отвёл глаза от меня и внимательно посмотрел на неё. Нора вздохнула и протянула дрожащую ладонь. Олег едва коснулся её руки пальцами и сказал:

— Нора, теперь я смогу найти тебя везде.

— Найти и спасти от любой опасности.

Заявила это я очень уверенным тоном, и Аарон опять посмотрел на меня, его жёлтые глаза блеснули, и он тоже протянул руку Норе. Я заметила, как напрягся Олег, и Глеб как-то придвинулся к Аарону, они были готовы ко всему. Нора замерла на мгновение и всё же протянула Аарону подрагивающую руку. Аарон держался, был спокоен, когда коснулся её руки, лишь искоса на меня посмотрел. Глупый, не для меня делаешь, для себя, хотя, сейчас не важно, главное — держишься. Нора вопросительно на него подняла глаза: Олег обещал спасать моими словами, а он? Молодец, она сразу успокоилась, как только Олег коснулся её руки, даже мои слова уже слушала спокойно, кто бы сказал, что она только что дрожала от страха. Я молчала, пусть за себя говорит сам Аарон, он усмехнулся и произнёс глухим голосом:

— Я найду тебя везде… и спасу.

Но ни Глеб, ни Олег не двинулись с места, так и стояли практически вплотную к Аарону. Я решила не дразнить судьбу:

— Мы с Норой прогуляемся, Олег, куда можно пойти?

— Я провожу.

Глеб остался с Аароном, почти заслонив его от нас, а Олег повёл за дом, где оказался небольшой и огороженный высокой каменной стеной сад. В центре вокруг круглого неработающего фонтана стояло несколько скамеек из тёмного дерева. Волнение всё-таки сказалось, и Нора качнулась, Олег сразу подхватил её на руки, она вздрогнула всем телом, но лишь сжала кулачки и беспомощно посмотрела на меня. Я улыбнулась ей, мол, не бойся, ему можно доверять. Олег бережно усадил Нору на скамейку и слегка пожал ей руку, посмотрел на меня.

— Катя, мы будем рядом.

Ну вот, встреча и состоялась, раньше и неожиданней, чем я предполагала, но хорошо, что они уже познакомились. Нора молодец, Аарон, ну, с натяжкой, удержался — уже хорошо. Нора лихорадочно вздохнула и схватила меня за руку, как только Олег ушёл:

— Катя, они такие большие все, ужас, а я такая трусиха, я думала самый большой Глеб, но они все такие… гиганты.

Она закрыла лицо руками и заплакала, я обняла её и погладила по волосам.

— Ничего не бойся, ты храбрая, очень храбрая, сама пошла.

— Без тебя я бы не смогла.

— Смогла, ты же Али не боишься, а он тоже немаленький.

— Он добрый. Я его первым увидела, когда стала понимать, что вижу, его глаза. А кого ты увидела первым?

Нора опустила руки и уже только лихорадочно всхлипывала. Как сложно ответить на этот вопрос, очень сложно, и рассказывать Норе нельзя и обманывать не хочется.

— Глеба.

— И ты его не испугалась?

— Нет… это не совсем так. Всё сложно Нора.

— Сложно? Ты мне когда-нибудь расскажешь, как вы встретились?

— Может быть. Ты главное не бойся никого, никто тебя не обидит. Видишь, Олег тоже не страшный, и Аарон обещал тебе…

— Он не обещал, это ты его заставила, я поняла, по его взгляду поняла.

Она смотрела на меня тревожным взглядом, в них больше не было слез, только вопрос, который я сразу поняла.

— Ты ошибаешься, он не любит меня, это другое.

— У мужчины что может быть другое, если он так на тебя смотрел?

Все вопросы Норы связаны с передачей энергии и проблемами вокруг этого, но этого пока ей рассказать нельзя, и я только тяжело вздохнула. Не могу сказать и того, что Аарон только недавно отказался от живой крови и ему очень сложно вообще рядом с ней находиться. А ещё будет жажда именно к её крови.

— Нора, это связано с их отношениями с Глебом и моим появлением. Это только стремление к любви, ещё не любовь.

— Откуда ты можешь знать?

— Знаю, потому что сама люблю, люблю Глеба.

— А он, он тебя любит?

Вспомнив сегодняшнее утро, я только улыбнулась, и Нора опустила глаза.

— Любит, я знаю, что он тебя любит. Он так о тебе говорил тогда, он тебя боготворит.

— Ну, это совсем не так, я же в него чашками кидаюсь и поссориться могу на пустом месте.

— Ты настоящая. Я знаю, как к тебе мутанты относятся, Али говорил. Ты сама не боишься, и все это чувствуют. А я боюсь, мне хорошо только с Али.

Нора тяжело вздохнула, и задала вопрос, на который я очень не хотела отвечать:

— Зачем меня спасли? Ведь вы меня не просто так спасли, Али знает, но не хочет мне говорить. Знает, но не говорит. И Наташа говорила, что ты меня спасла, но не сказала зачем.

— Ты осталась жива, потому и спасли.

— Нет, не только поэтому.

Я решительно повернулась к ней и заглянула в глаза.

— Нора, тебе пока рано всё знать, ты должна побороть в себе страх перед ними, тогда я тебе всё расскажу, всё как было тогда.

— И о себе расскажешь?

— И о себе. Когда почувствую, что ты их не боишься. Пойми, они чувствуют страх, их не обмануть.

— Я зачем-то нужна этому Аарону?

Меня как током ударило, я удивлённо посмотрела на неё.

— Почему ты так решила?

— Я знаю. Я помню, как он приходил и хотел меня убить. А потом кричал, что любит тебя, а меня убьёт. Олег был с ним и потом его увёл.

— Ты была в сознании.

Опустив голову, я закрыла лицо руками, а Нора повторила вопрос на удивление спокойным голосом:

— Что ему от меня нужно?

— Нора, это очень длинный разговор, а мы с тобой уже замерзли обе. Давай я к тебе приеду в следующий раз, и мы поговорим.

— Он меня убьёт? Зачем тогда ты меня спасала?

— Аарон тебя не убьёт. Он поклялся тебе, когда взял за руку, он поклялся тебе, что будет тебя спасать.

Не в состоянии говорить я молча посидела, потом уверенно добавила:

— От себя тоже, он тебя не тронет.

Мне бы мою уверенность. Я решительно встала и позвала:

— Олег.

Он сразу появился перед нами ниоткуда, чем немного напугал Нору, она вздрогнула, но осталась сидеть.

— Проводи нас в дом.

Не сомневаюсь, что они слушали весь наш разговор, значит, будет легче говорить с Аароном. Мы медленно вернулись во двор, Глеб с Аароном так и стояли на прежнем месте. Глеб нам улыбнулся, а Аарон странно посмотрел на Нору, она шла, опустив голову, и ни на кого не смотрела. Неожиданно он спросил:

— Нора, можно мне тебя навестить?

Она беспомощно оглянулась на меня, я гневно посмотрела на Аарона и резко ответила:

— Мы подумаем.

А Нора вдруг остановилась, постояла немного и посмотрела на Аарона:

— Зачем я тебе? Скажи, ты меня убьёшь? Почему не убил тогда, когда приходил? Потому, что Катя этого не хочет?

Вот это да! Молодец Нора, с ними только так, никакого страха, в глаза и правду! У неё даже голос не дрожал, совершенно спокойный взгляд, очень гордый, ещё немного и подставит шею, как я руки когда-то. Глеб спрятал улыбку, опустив глаза, ему тоже понравилось, как заговорила Нора, знакомое поведение. Аарон даже не смог ничего сразу ей ответить, только стал ещё бледнее, прожилки на лице стали видны, как на рентгене. Он оглянулся на меня, но я так грозно на него смотрела, что он только усмехнулся. Потом хотел к ней подойти, но Глеб не позволил, положил руку на локоть и покачал головой — нельзя. Аарон тяжело вздохнул и сказал глухим голосом:

— Катя тебе всё объяснит. Я приду к тебе, когда сама позовешь.

А я вдруг поняла — не так, совсем не так, и решительно подошла к нему, Олег мгновенно оказался рядом.

— Ты сам ей всё объяснишь, сам, когда будешь готов.

Я стояла перед Аароном, высоко подняв голову, и смотрела в эти чёрные от гнева, страдания, ещё чего-то глаза и думала лишь об одном — у тебя нет выхода, только так можно завоевать её доверие, и так может появиться надежда на любовь. И он понял меня, кивнул головой.

— Хорошо, пусть будет так.

Нора стояла бледная, с крепко сжатыми кулачками. Молодец, только так, я взяла её за руку, гневно взглянула на мрачного Аарона, и мы вернулись в дом. Она упала на диван, но не заплакала, лишь вздохнула тяжело. Устроившись рядом с ней, я ободряюще пожала ей руку:

— Ты молодец, главное — ничего не бойся и всё будет хорошо.

— Ты в это веришь?

— Верю. Аарон не белый и пушистый, но, как видишь, и с ним можно сладить.

И мы обе засмеялись, совершенно нелогично, чисто по-женски, я смеялась громко, а Нора тихонько, и уже без страха в глазах, видимо вспомнила мой первый рассказ об этом белом и пушистом. В дверях появился удивлённый Глеб, Нора сразу замолчала, но не вздрогнула, а улыбнулась.

— Катя, если вы уже наговорились, то можем ехать домой.

— Нора, я приеду к тебе.

Вопросительно посмотрела на Глеба:

— Олег останется здесь?

— Да.

Вот и хорошо, всё-таки, если он будет рядом с Норой, мне спокойнее её оставлять.

26

Всю дорогу домой я молчала, Глеб посматривал на меня, но ничего не спрашивал. Только уже дома, в спальне, он обнял меня и тихо спросил:

— Как ты?

— Не знаю. Неужели он не сможет сдержаться и убьёт её?

— Там Олег, при нём ничего не случится, а дальше не знает никто.

Он снял с меня шубу и уложил на кровать, сам лёг рядом и обнял.

— Не ревнуй меня к Аарону.

— Не буду.

— Я никогда его не любила.

— Я верю тебе.

Что я могу сказать Норе, если ничего не знаю о себе, не знаю, сколько мне суждено самой отдавать энергию Глебу, и сколько мне осталось жизни. Он как будто услышал мои мысли и крепче прижал меня к себе.

— Ты вернула своё сердце, может всё закончится, и ты уже не будешь отдавать мне свою жизнь.

Вдруг вскочил, встал у окна, сжал кулаки и опустил голову. Я сразу подбежала к нему и обняла огромную мраморную статую, в которую он превратился.

— Глеб, я счастлива, я сейчас очень счастлива, никогда в своей прошлой жизни даже представить не могла, что я, понимаешь — я, могу быть такой счастливой. Я благодарна тебе за каждый момент и ни о чём не жалею, ни об одной секунде!

— Лучше бы я тебя не встретил.

— Что?!

— Ты бы жила своей жизнью, долго-долго.

— Дурак! Глупец! Идиот! Серой, никому не нужной, кроликом! Дурак! Да я только с тобой живу настоящей жизнью! Понимаешь — настоящей! Я люблю, да я за твой поцелуй готова отдать все годы моей серой жизни, за эти глаза синие, за руки твои, когда они меня обнимают! Даже когда ты на меня сердишься! Даже когда статуей холодной стоишь!

Я стучала по его спине кулаками, и спина постепенно стала мягче, проявились мышцы и, наконец, он повернулся и взял ладонями моё лицо.

— Но сейчас неизвестно что может быть, с тобой столько всего было, я каждый раз… каждый раз думал, зачем я её привёз… надо было оставить, не брать с собой, пусть бы жила, только жива осталась.

— Да какая жизнь без тебя? Неужели ты сейчас готов от меня отказаться?

Он схватил меня на руки и обнял, прижал к себе, тихо произнёс:

— Я не могу без тебя.

И снова зашептал странные слова, целовал нежно и шептал, шептал. Я пыталась его спросить, что это, но Глеб не позволил, как только я открывала рот, он меня целовал. Пусть лучше шепчет эти непонятные слова, чем стоит ледяной статуей и думает разные глупости. Наконец, Глеб опустил меня и сказал:

— Ты еще не ела ничего, пора обедать.

А сам смотрел на меня грустными глазами.

— Глеб, что? Почему ты грустишь? Я с тобой.

— Катя, я так счастлив с тобой, что, если ты не в моих руках, мне уже грустно.

Глеб провёл пальцем по моей щеке, и этот взгляд сверху вниз стал мягче и грусть ушла.

— Заживает, хотя я очень мешаю своими губами.

— Можешь мешать своими губами, она всё равно заживет, с губами даже быстрее.

И он опять целовал, целовал губы, глаза, щёки, шею. Шею целовать оказалось опасно и он, с трудом оторвавшись от неё, взял меня за плечи и отодвинулся. Опустил голову и тихо засмеялся:

— Мне нужно от тебя бежать за моря и океаны.

— Не нужно бежать никуда, идём меня кормить, я стану ещё толще, и ты…

— Буду ещё больше хотеть обнять эту мягкость. Когда я ещё тебя не чувствовал совсем, только сердце, мне… я… мечтал, нет, я тогда не смел мечтать, я иногда смотрел на тебя ночами и любовался тобой, твоей щекой на подушке, вытянутой рукой… ну и другими частями тела.

— Что?! Ты подглядывал за мной? Как ты мог!

— Я мог.

И совершенно невинный чистый синий взгляд.

— А когда стал чувствовать, то прикасаться к тебе, хоть случайно, хоть иногда было счастьем.

Ну да, ну да, а ещё обнимать и иногда целовать. Спасать разными способами меня в голом виде. Я хитро на него посмотрела, никакого вида не подавал, что я ему хоть как-то интересна своей мягкостью.

— А почему ты никогда мне не говорил, что…

— Как я тебе мог что-то сказать? Как я мог с тобой говорить о себе? Я в каждый момент рядом с тобой думал — вот она, будь счастлив этим. Я смотрел на тебя, как ты говоришь, как твои волосы двигаются, как улыбаешься, а как смеёшься! А как ты сердишься…

Глеб опять тихо засмеялся и провел пальцем по моим губам, но неожиданно его глаза потемнели, и он опустил голову.

— Катя, ты уже знаешь, что мы помним всё, что видели наши глаза, и я, когда было совсем тяжело, совсем невозможно, я просматривал все наши встречи. Иногда Олег мне показывал тебя… когда я пытался… только они меня держали. Иначе я бы не смог.

— Ты смотрел на меня и этим держался?

— Да, только этим я мог заглушить свою жажду.

Он обнял меня и долго молчал. Я даже старалась не дышать, он никогда ничего не говорил о своей жажде, только остров Луна. Так странно, он смотрел на меня и этим держал себя в этой жажде, которую ещё никому не удалось победить. Прижалась к нему и тихо спросила:

— Помнишь, у окна, ты так неожиданно меня обнял, почему?

— Когда ты коснулась моей руки, я совершенно потерял контроль над собой, ты сама её коснулась, тебе не было противно это касание, я это понял и не удержался. А потом нёс тебя на руках из зеркального зала, я и сейчас иногда вспоминаю, как ты мне голову положила на грудь и не испугалась, что у меня нет сердца.

Неожиданно он тихо засмеялся, вся в своих воспоминаниях я не ожидала смеха и даже вздрогнула, но Глеб только сильнее меня прижал к себе.

— Но чаще всего я вспоминаю, как доставал тебя из ванны перед свадьбой.

Я сразу покраснела и стала вырываться из его рук, а он не отпускал, и продолжил таким тоном, что я задохнулась от возмущения:

— А как утирал полотенцем, а как платье…

— Ты нахал, ты… ты…

Продолжить я не смогла, Глеб поцеловал меня и удерживал мои руки, пока я не сдалась и не обняла его за шею.

— Кстати о платье, оно прибыло.

Вот нахал, я стукнула кулачком по его груди, кто бы мог подумать, что грозный генерал всех войск и командор, ещё неизвестно кто-то там, может так себя вести. А что, почему бы и нет, всё-таки я его жена.

— Где?

— Коробка в твоей гардеробной, но я сначала предлагаю обед, вдруг мягкость твоя уйдёт.

Я не успела возмутиться, как он перенёс меня в столовую. Очень сложно с таким мужем, который мгновенно передвигается в пространстве.

Оказалось, что я действительно голодна, и поедала всё с большим удовольствием под умильным взглядом Глеба. Я поглядывала на него и поражалась: он смотрел на меня, как кот на сметану, теперь я понимаю это выражение. Казалось, что он действительно себя удерживает, чтобы не подойти и не коснуться меня. Как он сказал — если ты не в моих руках, то мне уже грустно. Это любовь с первого взгляда, он влюбился в меня раньше, чем я в него, в тот момент, когда я в беспамятстве посмотрела на него и улыбнулась. Он меня не чувствовал, не мог находиться рядом со мной, был вынужден убегать и мучительно держать себя… и уже любил. Картинки вспоминал, я похихикала про себя, а я-то, глупая, всё переживала о своей мягкости. И неожиданная мысль пронзила меня, я даже замерла. Он и другие картинки всегда может вспомнить.

— Катя, что случилось? О чём ты сейчас подумала? Скажи мне, что ты подумала.

Глеб уже сидел передо мной на полу и держал за руку. Я смотрела в эту синеву и не могла ничего сказать. Вот откуда эта мука в глазах, это постоянное чувство вины, неверие в возможность моей любви. Настоящей. Вот почему он всегда во мне сомневался, крутил эти ужасы постоянно и убедил себя, что после такого я любить его не могу.

— Глеб, ты и лабиринт вспоминаешь?

Он склонил голову, но руку мою не отпустил, лишь поглаживал слегка.

— Вспоминаю.

— И другие ужасы со мной?

— Ты не думай об этом, это я должен помнить всегда.

И кровавую ванну, и дни моей боли, небось, Олег ему всё транслировал и ещё много чего, что я уже сама начинаю забывать. А он смотрит и смотрит.

— А ты не можешь их стереть, как память смог?

— Я не буду этого делать. Никогда.

И сразу совершенно другой взгляд — ледяные глаза и каменное лицо. Он опустил голову и приложил лицо к моей руке.

— Глеб, я не хочу, чтобы ты об этом думал, я ни о чём не жалею, ни о чём, поверь мне.

Он так быстро поднял голову, что я увидела только смазанное движение и оказалась на его руках.

— Я знаю. Платье тебя ждёт.

Глеб не хочет об этом говорить и не будет, и мне не позволит.

— Стой, Глеб, платье подождёт.

Он остановился в своём движении уже почти перед моей комнатой.

— Опусти меня.

Я встала перед ним и посмотрела в глаза, они были такими же ледяными.

— Глеб, пожалуйста, я так не могу, теперь я буду думать, что ты вспоминаешь меня ужасную, а не в свадебном платье.

— Что?

— Ну, вот ты видишь меня голую, на руках у четырёх мужиков, страшную, с немытыми волосами.

Мыслительный процесс отразился не только в глазах, но и на лице. Глеб морщил лоб, шевелил губами, и даже бровь поднялась выше обычного.

— А по лабиринту я ходила вся ободранная, страшная, а потом орала как ненормальная.

Он обнял меня и нежно прижал к себе.

— Ты… совершенно непонятно… за что мне судьба сделала такой подарок.

— Конечно я подарок судьбы, ты что, сомневался? Красивый, сам, между прочим, сказал. Поэтому я хочу, чтобы ты меня видел каждый день красивую и здоровую, постоянно такую видел. Вот почему ты глаза закрываешь, когда целуешься? Открой и посмотри, помни меня в поцелуе.

Глеб сразу выполнил мою просьбу: поцеловал и смотрел на меня, и поцелуй угрожал никогда не закончиться, ну, пока я не задохнусь. Мне пришлось постучать по его спине, платье я всё-таки хотела посмотреть. И глаза вернули этот изумительный синий цвет, просто невероятный, слепящий в своей синеве.

— Ты настоящая ведьма, у тебя бесподобные, неповторимые зелёные глаза, я никогда не видел такого зелёного цвета, они должны светиться в темноте.

— Ага, жёлтым светом, как фары.

От хохота Глеба должны были попадать картины на стенах. Вот и хорошо, вот и правильно, ему будет хотеться вспоминать этот поцелуй, мои взгляды искоса, всё-таки в поцелуе ему с его ростом смотреть удобнее, чем мне. Посчитает, что я кокетничала.

Произведение искусства, удивительное явление, это не одежда, это — королевский наряд. Когда я увидела коробку в гардеробной, то даже не смогла сразу открыть. Глеб усмехнулся и вынес её в комнату. Изумрудное с золотом кружево, уложенное непонятным образом, образовывало красоту невероятную. Тончайшая золотая нить была вплетена в кружево и образовывала свой рисунок, проявлявшийся только при движении самой ткани, кружева поразительной красоты, тонкого, но при этом плотного, полупрозрачного, образованного из изящного плетения растительного орнамента. Плечи открыты, корсет вышит золотом плотнее и… отдельно рядом с платьем лежали длинные рукава из такого же изумительного кружева с золотой нитью. Я беспомощно посмотрела на Глеба, а это как? Он улыбнулся и натянул рукав на мою руку. Странное ощущение мягкости и тепла, рукав обнял мою руку до плеча и удобно устроился, совершенно не сползал, даже когда я в восхищении помахала рукой.

— Ты не любишь больших камней.

Я даже не заметила, откуда Глеб достал ещё одну коробку, нет, ларец, шкатулку, не знаю, но очень красиво. А в нём лежало нечто, сверкающее маленькими зелёными и прозрачными капельками на золотой нити, как большой воротник. Смешно подумала о драгоценностях, но я не знаю, как это называется — паутина, большая золотая паутина, на которой застыли капли прозрачного зелёного дождя. И эта паутина крепилась у ворота на широкой, по шее, ленте из такого же кружева. Я только коснулась камешков пальцами и лихорадочно вздохнула — какая красота, чуть поблескивающая, как бы улыбающаяся мне. Глеб тоже улыбнулся мне, но потом не выдержал и рассмеялся.

— Ты… я надеюсь, тебе нравится?

— Очень, это так красиво, как в средние века, как у королев.

— Ты и есть королева.

Покачав головой, я пожала плечами и тяжело вздохнула.

— Глеб, мы выяснили, что ты граф, а я крестьянка. Это же надо уметь носить, вот ты умеешь, ты в смокинге настоящий граф. А я простая крестьянка, я только в холщовой рубахе и могу ходить.

Ну, я, конечно, кокетничала и ждала, что Глеб сразу начнёт меня переубеждать, а он сидел на полу и молча смотрел на меня. Я опять вздохнула, ещё раз провела пальцами по камешкам и попыталась закрыть крышку ларца, но не успела, Глеб достал эту красоту и надел на меня.

— Посмотри на себя.

На мне было светлое платье с глухим воротом без воротника и рукавов, и эта золотая паутина очень красиво легла мне на плечи и грудь. Глеб мягко повязал мне на шее кружево и чуть поправил паутину на спине. Теперь понятно, почему плечи открыты, золотая паутина с капельками закрывала всё, даже опускалась по плечам практически до локтя. Так я и стояла перед зеркалом, в золотой паутине с капельками и одним рукавом. Мне показалось, что Глеб каждый раз одаривая меня такой красотой, что-то доказывает себе. Ему очень важно моё мнение, нравится мне или нет наряд, но что-то ещё, что-то важное именно для него. Одежда в моей гардеробной выбрана очень тщательно: он как будто знал, что я могу носить всё что угодно, что одежда для меня не имеет особого значения. Глеб не очень удивился, когда я выкинула из машины удивительной красоты шубку, только из-за того, что она вся в крови и ему эта кровь мешает. И что сейчас не очень помню, в чём я, когда разгуливаю по дому в холщовой рубахе. Сам он всегда одет со вкусом и дорого, да и мои костюмы и платья тоже явно стоят очень даже очень, но то, что он преподносит для меня как наряд на бал, это что-то совершенно невероятное и важное для него. Вот и сейчас он внимательно на меня смотрит в зеркало и взгляд непонятный, взгляд внутрь себя.

— Ты в любой одежде граф, а я и в этой красоте крестьянка.

Глеб встретился со мной глазами в зеркале и сказал странную фразу:

— Твоя внутренняя сущность видна в любой одежде. Я лишь хочу найти ей достойную оправу.

— И ты готов тратить сумасшедшие деньги на оправу для простой крестьянки?

— Катя, что могут значить деньги по сравнению с твоим взглядом? С твоим поцелуем? Я впервые за сотни лет счастлив, что могу тратить эти не нужные мне богатства на то, что…

Недоговорил, обернулся ко мне и поцеловал, но в его поцелуе не было страсти, только нежность и грусть. Глеб тронул мои волосы и тихо сказал:

— Катя, я так люблю твое имя, я его повторял про себя на Луне, пытаясь удержать сознание, и слышал твой ответ. Ты можешь решить, что я тогда сошёл с ума, но я слышал, как ты спрашиваешь меня — ты где, я тебя жду. И когда я мог себя держать, то сразу ехал к тебе и надеялся, что ты действительно меня ждёшь. Что можно сравнить с этим стремлением к тебе, не к твоей крови, а к тебе?

Он поцеловал мои волосы и прижал к себе.

— А ты встречала меня лихорадочно бьющимся сердцем и удивительным взглядом, проникающим в мои глаза.

Глеб мрачно усмехнулся:

— В мою несуществующую душу. Ты мой самый изумительный бриллиант, который светил в моей темноте. А я этот бриллиант убивал каждый день, каждую секунду гасил этот свет.

— Я тебя ждала, каждую секунду ждала.

Неожиданно он засмеялся, уже не грустно, а как-то иронично.

— Когда ты сказала, что… ты за столом говорила о любви…

Он замолчал, а я напряглась, он тогда никак не отреагировал на мои слова, совсем, что-то про политику говорил, а я в кусок льда превратилась, почему же сейчас смеётся?

— Я тогда совсем контроль над собой потерял, думал всё — не выдержу, Виктор помог, напомнил наш давний разговор, и я его просто скопировал. Как робот говорил, а сам боялся посмотреть на тебя, не верил, что ты… в твои глаза посмотреть боялся, знал — они не могут обманывать.

Глеб нежно прижимал меня к себе, а я лишь смогла вздохнуть, как всё сложно, лучше не вспоминать мои тогдашние мысли, мой лёд в душе.

— Глеб, мы такие глупые с тобой, ужасно, два глупыша.

Он рассмеялся, сначала тихонько, потом всё громче, не выдержал, подхватил на руки.

— Нет, ты не глупыш, глупышка, ты мудрая, самая мудрая. Только ты могла меня выдержать.

— А ты знаешь, как меня Олег однажды назвал? Танк!

— Танк, маленький такой танк, как правильно сказать маленький танк одним словом? Храбрый маленький танк!

Но ответ его совершенно не интересовал, он хохотал, кружился по комнате и хохотал, как при этом не задевал коробку — непонятно. Потом мы просто сидели у окна и молчали. Мне с трудом удалось убедить его снять с меня драгоценности и рукав, он настаивал на примерке, но я грозно заявила, что, когда надену платье на бал, для него уже не будет сюрприза, и я расстроюсь.

Глеб накручивал на палец мои волосы и опять шептал свои странные слова, я уже не спрашивала, что они значат, если он так упорно не хочет об этом говорить, значит, не может сказать, ну, я так решила. В словах появилась какая-то напевность, или я раньше её не замечала в страсти поцелуев. Что-то это значит, постоянное повторение этих слов, он так упорно их говорит, да и объяснение тоже нашёл простое: сказал, что обо мне.

Наблюдая за бушующим за окном беззвучным ветром, я думала о странности своей судьбы, неожиданном счастливом повороте, который зачеркнул прошлое в один момент и дал мне шанс на любовь, настоящее счастье. Никакие огненные лабиринты и дни боли не могут затмить это ощущение счастья, я поймала себя на том, что не вспоминаю о них. Перед глазами как наяву предстал тот вечер, когда решила для себя, что не хочу уходить никуда, потому что влюблена и не испугалась этой мысли, только удивилась. И всё, предыдущая жизнь закончилась и началась борьба за новую. Никогда не думала, что смогу так бороться за свою любовь, совершенно безнадёжную, что смогу столько всего сделать в этой борьбе и самое главное — поверить в неё, поверить себе и Глебу. Возможно, не так, обязательно будут всякие непонимания, ссоры, разборки и ещё много всего разного, но уже никогда не исчезнут из моей жизни эти мгновения счастья.

Я гладила пальцы Глеба, длинные, очень сильные, сейчас мягкие и тёплые, перебирала их, и он от этих моих движений улыбался, состояние полной расслабленности нравилось ему, хотя и удивляло. Когда я трясла за руку Олега, он так и не смог расслабиться и не понимал, зачем я это делаю, хотя и поддавался моим движениям, а Глеб наслаждается этим состоянием расслабления. И это он ощущает только со мной. Единственная и неповторимая.

— Когда будет бал?

Глеб тихо засмеялся, чмокнул в макушку, поднял моё лицо и спросил:

— Когда ты разрешишь Аарону встретиться с Норой?

— Это он сам должен решить, когда будет готов с ней разговаривать.

— И ты допустишь его одного?

— Нет, конечно, нет, я ему не доверяю, мало ли что он ей скажет. Надеюсь, Олег не…

— Нет, он его не допустит к Норе без тебя. Аарон сам так решил.

— Сам? Молодец, понимает, что может не сдержаться.

— Он хочет встретиться с тобой, сейчас это единственная возможность.

А не буду реагировать на его ревность к Аарону, раз сам ничего не ответил о дате бала. И мы оба долго молчали, пока Глеб не сдался.

— Я жду Олафа, он должен приехать на днях.

— Приедет Олаф, и ты молчишь!

— Хотел сделать тебе сюрприз. Пока у него дела, но он уже сам рвётся на тебя посмотреть.

— А где будет бал, у нас дома?

— Я хочу показать тебе одну покупку, дом уже готов, там есть прекрасный зал, идеальное место для бала.

— Мы едем сейчас?

Глеб расхохотался и откинулся назад, лёг на пол, уложил меня на себя и обнял.

— Мы поедем завтра, сейчас уже вечер и пора тебе подкрепить свою мягкость.

Пытаясь вырваться из рук, я стучала кулачками по его груди, но он лишь радостно смеялся, и началась возня двух влюбленных, которая привела к нежному поцелую. Глеб целовал меня, и в нём не было огня страсти, только нежность, всепоглощающая, казалось, что он счастлив только от моих прикосновений, от ощущения моего тела на себе. Он обнимал меня, обхватив руками, мягко прижимал к себе и радовался расслабленности моего тела, он как бы впитывал его. Не могу себе объяснить это ощущение. И опять эти слова, тихо-тихо, прямо в ушко, улыбаясь под моё хихиканье.

Ужинали мы вдвоём с Самуилом, Глеб срочно выехал куда-то. Я делаю вид, что спокойно отношусь к странностям поведения сверхчеловеков, но на самом деле это не так. Глеб нёс меня в столовую и вдруг остановился, лицо закаменело на мгновение, но он сразу улыбнулся и, чмокнув меня в нос, весело сказал:

— Жена, я тебя покину по своим мужским делам.

— Когда ты вернёшься?

— Пока не знаю, утром.

А что я сделаю? Только улыбнулась ему и прижалась к груди. Спокойствие отодвинулось до утра. Глеб ушёл сразу, лишь сказав Самуилу несколько слов на английском, и едва коснувшись губами моей щеки.

— Не скучай.

Сразу стало одиноко, пусто. Самуил лишь улыбнулся на мой взгляд.

— Катенька, всё хорошо, это дела, он вернётся скоро, ты не переживай, с ним ничего не случится. Он теперь такой сильный, да и Аарон занят собой и Норой, ничего страшного, кланы всегда заняты всякими междоусобными разборками, а Глеб у них как судья.

Я долго думала, прежде чем задать Самуилу вопрос, двигала вилкой по столу, ковырялась в еде, стучала ложкой в чашке, даже побулькала чаем.

— Катенька, ты хочешь что-то спросить? Ты говори, мы, ты же знаешь, я тебе всё скажу, если сам знаю, ты спрашивай, не стесняйся.

И я решилась, ведь понимаю, что Глеб не хотел мне говорить, и будет сердиться на меня, да и на Самуила тоже, но я должна знать.

— Самуил, ты знаешь, ты всё знаешь… Что хотел сделать Аарон, когда я потеряла память?

Самуилу срочно захотелось испариться, исчезнуть, не слышать моего вопроса, но я смотрела на него и требовала ответа. Он совершенно не умел лгать, точно как сверхчеловеки. Но они могли просто замолчать, замолчать так, что меня сносило куда-нибудь далеко, а у Самуила так не получалось. Он вздыхал, тоже гремел ложкой в чашке, опять вздыхал, посматривал на меня, опять вздыхал, наконец, решился:

— Катенька, девочка моя, я…

Очередной тяжёлый вздох.

— …понимаешь, Глеб…

И снова вздох.

— … он не хочет…

— Я знаю, что он не хочет, поэтому спрашиваю тебя. Самуил, ты же понимаешь, сейчас от Аарона зависит, что будет с Норой… если у меня ничего не получится, он её убьёт.

— Катенька, дорогая моя девочка, но Аарон… ведь Глеб тогда ещё зависел, не всё было ясно, да и сила его ещё не такая была, вот Аарон и хотел…

И замолчал, плотно так, почти как сверхчеловеки.

— Он хотел меня забрать у Глеба?

Самуил весь сжался, опустил голову и кивнул, вздохнул тяжело и долго разглаживал скатерть на столе. Потом махнул рукой, всё равно уже высказался головой, и посмотрел на меня совершенно больными глазами.

— Катя, девочка, ты ничего плохого не думай, он как-то совсем себя тогда потерял, сказал Глебу… а ты тогда тоже, я не говорю ничего, но… совсем непонятно было, как ты сама… а Глеб чувствовал, что-то не так, переживал сильно… Аарон заявил Совету… он хотел тебя купить.

— Что? Купить? А… Самуил, я же официальная жена Глеба…

— Катенька, ты меня прости, я даже не знаю… ты человек. В их мире это можно, закон позволяет, нельзя убить, кланы они на свадьбе были, но можно купить у Совета. И у мужа тоже.

Я не понимала слов Самуила: как современной женщине слово «купить» означает для меня магазин и товар, я — товар? Для Аарона я — товар, булка, тапочек, огурец. Мой взгляд совсем не понравился Самуилу.

— Катенька…

— Самуил, это когда мы выясняли… с поцелуем?

— Да, Глеб тогда вернулся с того Совета, где ему сказали, ну, предложили, то, что Аарон хочет…

— И увидел меня на руках у Аарона.

— Катенька, ты же не знала ничего, не понимала… не помнила, а Глеб, он, сама понимаешь…

— Он мне свободу выбора дал, утром положил подарок Аарона на столик рядом со своими цветами. Интересно, где он, этот подарок…

— Катенька, все драгоценности у тебя, они там…

Но я уже не слушала его. В комнату я добралась почти на той же скорости, как Глеб переносится в пространстве. А вот и коробочки с драгоценностями, как много, это что, все моё, я совсем о них забыла. Бабочка сверкала невероятными оттенками, бриллианты отражали это многоцветье и, казалось, что я держу в руках кусочек солнца. Очень долго я держала в руках браслет, не в состоянии двинуться, никаких мыслей не было, ни умных, ни глупых. Товар, только одно слово.

Аарон хотел меня купить. А что, почему нет? В их мире это нормальное явление, если можно перепродавать элитных боевиков, то уж человека совсем просто. Даже если это жена, а может именно потому, что жена Глеба, да и так — интересная игрушка. Неужели он думал, что Глеб позволит меня торговать Совету? Пожалуй, у Аарона не было сомнений: энергию Глеб получил по полной программе, зачем я ему, можно и соседу продать. А я Глеба встретила на руках Аарона, тогда у него были совершенно чёрные глаза, два провала, и поцеловать смог, только огня в том поцелуе не было. И браслет положил на столик рядом со своим букетом — выбирай жена. Кстати, и Самуил объявил, что я уже совершенно свободна от Глеба. Тогда Аарон так и сказал — ты свободна. А сейчас Глеб спасает от него самого Нору, его Нору. И диета, и клан и кто знает, ещё что. Я вернула браслет в коробочку и облегченно вздохнула, всё правильно Самуил, всё правильно, теперь мне есть, что сказать Аарону.

Ночь я спала. Когда ложилась, мне казалось, что от возмущения на Аарона я не смогу спать, но вспомнила, как меня целовал Глеб, улыбнулась и уснула.

Как уютно и хорошо, мягко и нежно, ласково, поцелуи меня не совсем разбудили, я лишь обняла Глеба и уютно устроилась на его груди, прошептала:

— Привет.

И снова уснула. Потом услышала тихий смех и почувствовала, как мягкие пальцы коснулись шеи и потихоньку стали опускаться вниз.

— Глеб!

Смех зазвучал уже чуть громче, и пальцы продолжили своё движение, я схватила его руку, но куда мне, он даже не заметил моих усилий, мне пришлось открыть глаза. Сияние синевы глаз ослепило, я даже прищурилась.

— Привет, как спала?

— Хорошо, ты нахал, я сплю, а ты, ты нахал, теперь немедленно извиняйся.

Извинение было нежным и очень приятным, мы долго лежали, обнявшись на кровати, пока я не осознала опасности такого лежания и не заявила, что пора жену кормить и ехать к Аарону. Глеб не удивился — явно Самуил доложил о нашем разговоре, да и записи смотрит, что я натворила в его отсутствие. Он лишь спросил:

— Ты уверена?

— Абсолютно. Глеб, прости меня, я тогда не очень понимала…

— Ты ни в чём не виновата.

— Не ругай Самуила.

— Не буду.

— Я дорогая?

— Очень. Одно платье сколько стоит.

Глеб тихо засмеялся, и я облегченно вздохнула — он всё понимает, я вчера боялась разговора с ним, а он сразу мне поверил, даже не спросил, о чём я буду говорить с Аароном. Мне не нужна сумма, или что там предлагал за меня Аарон, мне нужно это понимание Глеба, его вера в меня.

— Катя, скажи… я знаю, ты скажешь правду, ты тогда совсем не думала…

— Совсем, ни капли, ни мысли, я так боялась в своей истерике, вдруг ты скажешь, что я совсем свободна и отвернёшься от меня. Шалаш собиралась строить.

— Что строить?

— Шалаш из веток, я думала, что в Италии зимой тепло, можно и в таком прожить.

— А твои дворцы, деньги?

— Я думала, выгонишь и всё отберешь.

Приподнявшись, Глеб удивлённо посмотрел на меня:

— Ты думала, что я тебя на улицу одну отпущу?

— Откуда я знала тогда, ты же объявил свободу женщинам, а куда я пойду?

Глеб порывисто обнял меня и долго держал в своих объятиях, как будто я и сейчас могу уйти в этот свой шалаш.

— Я так боялся, что ты уйдёшь, заявишь мне, что уходишь к Аарону, или просто уйдёшь.

— И куда? Ты такой смешной, куда я могла уйти? Да я такую истерику тогда закатила, что всем пришлось мне в любви объясняться, только чтобы я осталась. Комнату всю, вместе с вазой… ужас.

— Да, комната была впечатляющей.

— Всё, не хочу свои прошлые ужасы вспоминать. Хочу есть.

Но Глеб ещё долго не выпускал меня из своих объятий, нежно целовал. Он соскучился, по мне, моему телу и губам, моим словам и глазам. По — мне.

— Катя, прости меня за всё.

— Прощают, когда виноват, а я знала, я сама решила, как я могу сама себе что-то прощать? Ты знаешь, в чём ты виноват?

— Знаю.

— Нет, ты не знаешь! Ты виноват в том, что ни разу за всё время не показал мне, ни разу, что тебе нравится моя мягкость! Ты представить себе не можешь, как я страдала, думала, тебе нужны эти, ну, худенькие, такие стройные…

Глеб ошалело посмотрел на меня, два раза хмыкнул, даже тряхнул головой, потом засмеялся и погладил меня по животу, я вздрогнула, совсем не ожидала такого чувственного касания. А потом!

— Глеб! Ты…

— Катя, мне всё… вся… мягкость эта так нравится, это всё ты, твоя рука, твоя нога…

— Глеб! Моя нога хочет есть!

— Нога?

— Нога тоже!

27

Уже в столовой, краснея как маков цвет, я думала — почему я так реагирую на всё более смелые ласки Глеба? Ведь люблю его, мое тело горит от его прикосновений, в поцелуе наши тела рвутся друг к другу, а я стесняюсь и бегу от этой ласки. Я взрослая женщина и вижу его страсть, с каждым днём он всё более откровенен в словах, в глазах и… руках. Моё тело уже не боится его, оно млеет от прикосновений, губы ждут его поцелуев, глаза ищут его взгляд, и при этом я его стесняюсь, не так, что-то ещё стоит между нами — наверное, какой-то мой страх. Глеб сидел на диване и держал себя за руки, крепко сцепил их на коленях. В своём стеснении я не смотрела на него, понимала, что никак не могу вернуть нормальный цвет лица, а только краснею всё больше. Хорошо, что никто не пришёл, и мы были в столовой одни. Я тяжело вздохнула и увидела перед собой Глеба. Он сидел на полу и смотрел на меня внимательным взглядом.

— Катя, ты боишься меня?

— Нет.

Всё, сейчас опять кожа потрескается от прилившей к лицу крови.

— Глеб, я… люблю тебя, я нормальная женщина …я не знаю…

Закрыла лицо руками и сразу оказалась в объятиях Глеба.

— Ты удивительная, самая лучшая женщина, настоящая женщина.

И уже совсем тихо, едва слышно, прямо в ухо прошептал:

— Не бойся меня, всё будет, когда ты захочешь сама.

Нежно коснулся губами моего горящего лица, тяжело вздохнул и хрипло сказал:

— Я буду ждать.

Практически спрятавшись в лацканы пиджака, я тихо сказала:

— Прости меня, я твоя жена, я…

Глеб тихо засмеялся, поставил меня на стол и, удерживая за талию, заявил:

— Любимая моя жена, единственная в мире, твой муж готов ждать тебя, твоей любви. Триста лет ждал, ещё немного подожду.

Я тоже облегченно улыбнулась, неужели так может быть, такое понимание? Он понял мой страх, который я сама ещё не понимаю, не могу определить для себя. И назвал меня любимой женой.

— Ты триста лет ждал меня, именно меня?

— Сейчас я понимаю, что ждал тебя, только такая как ты была мне нужна, я никогда и никого не любил, ни одна женщина не была мне нужна так, как нужна ты. Такая, только такая.

Он снял меня со стола и уселся со мной на коленях на диване.

— Какая?

Глеб долго смотрел мне в глаза, и синева менялась, от прозрачности с чёрным зрачком до серого штормового цвета. Наконец, усмехнулся и спросил:

— Ты заметила, что твоего мужа считают красивым?

— Я сама так считаю, как бог, красив, как бог, итальянский.

Немного успокоившись, я уже могла говорить нормально и сидела на коленях Глеба, положив голову ему на грудь.

— У нас есть такая способность — я как удав могу привлечь к себе любую жертву одним взглядом. Но мне не нужно было пользоваться этой способностью, женщины боролись за меня сами, и наши и люди.

— Ну да, в Париже я в этом убедилась сама.

Мне даже удалось тихонько хихикнуть, Глеб тоже улыбнулся.

— Мне не отказала ни одна женщина, они готовы были отдаться в первый момент встречи.

Напряжение мышц моего тела было непроизвольным, и Глеб его ощутил.

— Ты единственная женщина за все мои сотни лет, которая борется за мою любовь и может сказать нет.

Вся сжавшись, я спрятала лицо на его груди. Ну почему я такая вся неправильная?! Любимый муж, любящий, я уже в этом уверена, что же меня опять сдерживает? Ведь мечтаю о его любви, не ребенок, всё тело мечтает, ну, почему я такая?!

— Только такой как ты нужен я, не всё что вокруг меня, деньги, власть, сила.

Он мрачно усмехнулся, и глаза потемнели.

— А я… неправильный, непонятный, ужасный Глеб.

Я смогла только прошептать:

— Ты неправильный, ты? Как ты можешь быть неправильным? А я тогда кто? Неправильная в кубе, или как там, в косинусе?

Неожиданно Глеб развернул меня за плечи лицом к себе и спросил:

— А ты бы смогла жить со мной в этом… из веток, в шалаше?

— Смогла, у нас говорят: с милым рай и в шалаше.

Он внимательно смотрел мне в глаза тёмными глазами и пытался что-то прочитать в них, потом расслабился и обнял.

— Смогла, ты смогла бы. Только давай останемся во дворце, тебе без бассейна будет скучно.

И сначала я тихо захихикала, потом мы оба засмеялись. Глеб обнимал меня, и я была счастлива, так, наверное, бывают счастливы любящие муж и жена через много лет совместной жизни, когда они понимают друг друга с полуслова и относятся к странностям уже только с ноткой юмора и любовью. Большой бы пришлось строить шалаш, как дворец.

— Мы сегодня поедем к Аарону?

Глеб спросил меня, а сам поцеловал и прижал к себе, потом опять поцеловал, и я никак не успевала ему ответить. Интересно, какое время ожидания моей любви определил командор?

Когда, наконец, я попала в свою комнату, и Глеб вышел, то первым делом подошла к зеркалу. Он назвал меня любимой женой, любимой! А я… я отказала ему! Я, обычная человеческая женщина, жена, жена командора! Мои глаза светились невероятным зелёным светом, точно — как фары. И Глеб говорил со мной, он сказал, что будет ждать, он же видит, понимает, что я сама в растерянности, что достаточно только немного больше поцелуев и ласк и я всё, на всё готова. А он говорил со мной, обсудил эту очень щекотливую тему, как только понял, что что-то не так, и сразу отступил, обещал ждать. Какой ещё муж будет об этом говорить и, не спрашивая ни о чём, принять мой страх неизвестно чего, обещать ждать? Правда, уточнив при этом, что ему ещё ни одна женщина не отказывала.

Я совершенно не замечала, что надеваю — вчера в гневе на Аарона придумала страшную месть в виде костюма, а сейчас надела на себя… о ужас! Светлое, цвета утренней зари, с вырезом, ну, чуть выше пупа, на бретельках! Откуда такое в моей гардеробной, это же, даже не знаю, только девочкам на эстраде выступать. Когда вошёл Глеб, я успела застегнуть джинсы и натягивала на себя широченный свитер английской вязки — можно пешком в тундру.

— Катя, это потому, что на календаре зима?

Глеб смотрел на меня своими синими, тоже светящимися глазами, огромными от удивления. Я что-то промычала в ответ, но переодеваться не рискнула, как ему объяснить, что джинсы и свитер в гардеробной лежат на самой близкой к двери полке. А если бы он меня застал в этом розовом чуде? Как бы я смогла ему объяснить серьёзность своего разговора с Аароном? Глеб что-то заподозрил, но только покачал головой и помог мне надеть шубу, которую я тоже схватила, потому что она висела ближе всех. Мне уже было жарко, а в машине?

— Глеб, я, пожалуй, зря свитер надела, надо что-то полегче.

— Надо.

А сам улыбается, ничего, я и в гардеробной могу поместиться и переодеться, правда, темновато, а выключатель в комнате. Глеб догадался включить свет, молодец. Я уже посмотрела, что надеваю и выбрала зелёный тонкий джемпер.

— Ты передумала ехать в этом платье?

Глеб держал в руке эту розовую концертную ночную рубашку для девочек и улыбался. С ужасом я посмотрела на него, как я забыла, скинула и забыла. Выхода нет, придётся сказать правду:

— Я совершенно не обращала внимания, что надеваю на себя, а когда поняла… ну, сам понимаешь, в этом к Аарону ехать нельзя, пришлось надевать то, что лежало рядом, что под руку попалось. Вот.

Он смеялся долго и вкусно, обнимал меня и пытался надеть бретельки на мои руки, а я сопротивлялась и хихикала.

— Вечером ты мне покажешься в этом чуде?

— Сам это чудо купил! Как ты мог такое купить для меня?

— Не для тебя, для себя.

Эта мысль доходила до моего понимания очень долго, а Глеб веселился. Он уже посадил меня в машину и поехал, а я всё ещё думала её под его легкий смешок. Это для меня? В смысле, Глеб хотел видеть меня в этом безобразии на бретельках? Я посматривала на него удивлённо, а он мне ослепительно улыбался. Шедевры искусства на бал и вот это? И всё Глеб. Как сложно понять мужчин, никогда не знаешь, что на самом деле им нравится, наряд королевы или тряпочка на бретельках. Хотя почему сложно: наряд королевы для чужих, чтобы все видели, эта королева моя, а для себя две тоненькие бретельки. И моя коленка, это становится традицией — рука на моей коленке, и как умудряется вести машину непонятно.

— А Аарон в курсе, что мы едем?

— Он ждёт нас у Норы.

— Ждёт?

— К ней он не войдёт, там Олег. Если хочешь поговорить с ним наедине, то там есть комната с глушителем.

А вот это пережить уже очень сложно. Я смотрела на довольное лицо Глеба и ничего не понимала. Вдоволь насладившись моим удивлением, всё-таки решил объяснить своё спокойствие:

— Я верю тебе.

Что с ним происходит в последнее время? Глаза светятся, улыбка не сходит с лица и рука на коленке. И официально заявляет мне, что верит. Я смотрела на него и ничего не могла придумать в объяснение. Глеб расхохотался от выражения моего лица.

— Глеб, а чем мне это угрожает?

— Что?

— Разговор в комнате с глушителем?

— Ничем, поцелуем.

Я подумала ещё пару минут и решила:

— Нет, я хочу, чтобы ты всё слышал.

Глеб перестал улыбаться и уже серьёзно посмотрел на меня.

— Почему?

— У меня нет от тебя тайн.

Пусть всё знает, не хочу, чтобы продолжал меня ревновать к Аарону, мне нужно их мирное существование. Глеб довольно улыбнулся и кивнул.

Из машины мы вышли не сразу: он решил, что поцелуй поможет мне лучше подготовиться к разговору и мне пришлось отбиваться. И что подумали боевики? Командор, генерал всех войск неприлично целуется со своей женой-человеком у них на глазах.

Глеб всё продумал — заранее знал, что Аарон будет нас встречать и увидит наш поцелуй, он даже лицо не поменял и взгляд остался светящийся. Я заметила Аарона, но счастливое лицо от поцелуя изменить не успела, а может, не захотела.

Боевики стояли тем же строем и сразу опустились перед нами на колено, оперлись на ножи. Я изо всех сил пыталась сохранить серьёзное лицо, но Глеб поглаживал меня по спине, иногда неприлично опуская руку. При строе боевиков невозможно жене командора отмахиваться от собственного мужа, и мне приходилось терпеть, но улыбка вылезала сама по себе. А Глеб наглым образом улыбался, никакого командора, счастливое лицо влюблённого мужчины.

Когда мы поднялись на крыльцо Аарон стоял как статуя, совершенно чёрные глаза и плотно сжатые губы. Глеб кивнул ему и, взяв меня за плечи, повернул к строю боевиков, я даже не успела поздороваться с Аароном.

— Ты прошлый раз объявила им благодарность за службу и приняла всех в мой клан.

— Я?

— Теперь они твоя охрана.

— А они разве…

— Нет, они были свободными боевиками, не наемниками, я их готовил и взял для охраны Норы. Теперь они все в клане Виктора.

— А может они не хотят быть в клане? Глеб, надо было их спросить, мало ли что я могу сказать.

Я с ужасом смотрела на него, почему не остановил, и теперь по моей глупости и незнанию законов свободные боевики стали членами клана. Глеб улыбнулся, он закрыл собой Аарона, и я не видела его реакции на наш разговор.

— Спроси сама.

Тяжело вздохнув, я встала на край верхней ступеньки и сказала:

— Вы свободны, если кто не хочет быть в клане — свободен.

Боевики подняли головы и посмотрели на меня, молчание длилось долго, но никто не встал, они просто смотрели на меня, и в глазах читалось удивление. Глеб встал рядом со мной и уже голосом командора произнёс:

— Моя жена дарует вам свободу, я это подтверждаю — каждый из вас волен в любой момент покинуть клан.

И даже после слов Глеба никто не встал, значит, они уходить не собираются. Я радостно оглянулась на Глеба, они хотят с ним оставаться, со мной, раз я их первая позвала, нет — забрала по глупости. А что, где они ещё такого Глеба увидят, генерала всех войск и командора со счастливой улыбкой на лице. А про меня и речи нет, сплошной цирк и развлечение. Небось, уже прошёл слух, что я Аарона убивать собиралась, вот смеялись. И я, вспомнив о нём, сразу обернулась и поздоровалась:

— Здравствуй, Аарон.

Он с трудом смог разлепить губы и сказать глухим голосом:

— Здравствуй, Катя.

— А где Олег?

— Он в комнате Норы, от меня охраняет.

— Хорошо, Глеб, мы можем поговорить в саду?

Аарон удивлённо посмотрел на меня, неужели я не побоюсь говорить с ним одна, без охраны? Но Глеб улыбнулся и взял меня за руку.

— Лучше говорите в доме, на улице холодно, Самуил будет недоволен.

Ах, ах, теперь уже и Самуил может указывать, где мне разговаривать с Аароном, ну Глеб, ну командор. В доме, так в доме. Глеб повёл меня внутрь, остановился у одной из дверей и обратился к Аарону, следовавшему за нами:

— Я буду у двери, Катя сама не захотела говорить с тобой в комнате с глушителем.

Аарон был так поражён, что даже не смог ничего сказать — Глеб разрешил мне говорить с ним, и сам будет лишь стоять у двери, а не прикрывать своей спиной.

— Аарон, я знаю, что ты удержишь себя и не тронешь мою жену.

Теперь пришла моя очередь удивляться, неужели он действительно так в нём уверен, я не боялась, но настолько привыкла к охране Глеба от всего на свете, что сейчас поразилась его спокойствию. Я стояла между ними и не могла видеть их взглядов, направленных друг на друга, лишь напряжённые лица. Хотя, Глеб не может просто так довериться Аарону в его нынешнем положении, явно у него есть козырь в рукаве, и когда мы зашли в комнату, я его увидела. В центре стола сидел Олаф. Он приветливо улыбнулся всем и встал.

— Здравствуй Катя, рад тебя видеть, здравствуй Аарон.

Аарон на мгновение замер, но потом зашёл и сел за стол. Глеб чуть коснулся моих плеч и закрыл за мной дверь. В комнате стоял только стол и три стула, светлая и очень уютная комната, несмотря на отсутствие мебели — видимо, её только вынесли, даже остались следы от ножек. И на окнах стояли горшки с цветами, похожими на герань. Домашний уют подчеркивали и симпатичные занавески в светлую зелёную полоску. Здесь явно жили люди. Я села напротив Аарона и посмотрела на Олафа.

— Катя, ты хочешь поговорить с Аароном, но в его нынешнем состоянии я ему не доверяю. Я знаю, что ты хочешь сказать — ты его не боишься — но для нашего спокойствия, моего и Глеба, разговор может быть только в моём присутствии. Аарон, я надеюсь, ты поймёшь нас.

Аарон только кивнул и опустил глаза. Олаф продолжил:

— Чтобы не мешать вам, я закроюсь от вас энергией, и ничего не буду слышать, но между вами будет энергетическая стена. Аарон ты не сможешь её преодолеть.

— Олаф, ты можешь слушать наш разговор, у меня нет никаких тайн ни от Глеба, ни от тебя.

Олаф улыбнулся мне, но перед ним возникла стена, она была едва заметна легким колыханием воздуха. Стена между мной и Аароном никак не была видна, по крайней мере, я её не увидела. Он смотрел на меня больными совершенно чёрными глазами. Аарон сильно изменился: кожа на лице стала лучше, уже не как пергамент, но и нормальной, какой она была раньше, ещё не стала, все черты лица заострились, он стал больше похож на араба, а не на африканца. И вообще, стал как бы меньше размерами, хотя так же высок и явно силён, но странно меньше. Не стало буйства мышц и энергии. Он положил руки на стол, и я обратила внимание, что даже пальцы стали тоньше, изящнее.

— О чём ты хотела со мной говорить?

И голос глухой, как будто он себя сдерживал, не давал возможности что-то сказать. Я улыбнулась ему, хотя понимала, что мой взгляд не соответствовал улыбке.

— Я недавно случайно нашла твой подарок, браслет с бабочкой и решила спросить, почему ты тогда мне его подарил?

Аарон совсем не ожидал такого вопроса и вздрогнул, долго смотрел на меня, прежде чем ответить.

— Это просто подарок.

— Ты знал, что я потеряла память и не помнила тебя, почему такой подарок?

Он тяжело вздохнул и страшно побледнел, руки сжались в кулаки.

— Ты узнала.

— Да, случайно, Глеб мне ничего не говорил, свято хранил эту вашу мужскую тайну.

Чтобы спрятать блеснувшие глаза, он опустил голову.

— Посмотри на меня, Аарон, что ты так смутился? Я не спрашиваю тебя, сколько и чем ты собирался за меня платить Глебу, меня это совсем не волнует, я знаю себе цену. Меня интересует другое.

Аарон поднял на меня глаза и я, не отрывая от него своего взгляда, спросила, чётко произнося слова:

— Неужели ты на самом деле думал, что Глеб может меня продать? Ты был рядом с ним, ты сам меня спасал, ты его видел, меня видел, ты всё знал о нас. Неужели ты не понял, что любовь не покупают и не продают, за неё только умирают. Или бьются до последней капли жизни.

Во мне все кипело и клокотало, лихорадочно вздохнув, я встала, Аарон тоже вскочил, но сразу получил энергетический удар от Олафа, практически отлетел к стене и сразу в комнате появился Глеб. Я протянула руку в сторону Глеба.

— Всё хорошо, это я виновата, встала, Глеб, прошу.

Глеб посмотрел на Олафа, тот кивнул ему, в нём ничего не изменилось, несмотря на такой сильный удар в сторону Аарона, только глаза светились ярким жёлтым светом. Глеб чуть коснулся моей руки и вышел. Аарон так и стоял у стены. Я села за стол и ждала, когда он придёт в себя, наконец, он оторвался от стены и сел за стол. На меня Аарон не смотрел.

— Аарон, я всегда уважала тебя, как, у людей это называется друг, как друга. Того, который всегда поможет и спасёт, ты спасал меня ценой своей жизни, завёл моё сердце, когда оно отказывало в присутствии Глеба. Ты спасал меня, когда я просто умирала, и я не хочу потерять такого друга. Но сейчас я не знаю, не понимаю, как я скажу Норе, кто ты — убийца или тот, кого она сможет полюбить. Ты уже знаешь, что такое, когда не любят, когда ты просто убиваешь и живёшь с этим свои столетия. Сможешь ли ты позволить себе любить и быть любимым? Это очень трудно, больно и часто очень обидно, иногда даже страшно, а чаще непонятно.

Пытаясь справиться с собой, я надолго замолчала и смотрела на стол, на Аарона смотреть не могла, понимала, что сейчас в моих глазах. Он тоже молчал, казалось, даже не дышал.

— Я не знаю, чем всё закончится у меня, но я счастлива каждой минутой и ни о чём не жалею. Тебе не нужно моё мнение, но пока Олаф тебя держит, я тебе его выскажу. У тебя появился уникальный шанс — Нору могли убить раньше, чем появились Олег и Глеб, она могла не выжить, могла быть другой, пустой дурочкой, или ещё много чего могло произойти… но не произошло. Судьба привела её к тебе и теперь от тебя зависит, кем ты будешь, банальным убийцей, или счастливым мужчиной. Хотя убить её я тебе не дам, знай это, тебе придётся сначала убить меня.

Я сумасшедшая, точно, нормальной меня назвать нельзя, то, что я сказала потом, логического объяснения не имеет. Ослепительно улыбнувшись Аарону, я изрекла:

— И вообще, помни, тут боевики уже за меня горой стоят, поклялись в верности.

Осознав, что сказала, поняла — отступать некуда.

— Аарон, я не дам в обиду ни себя, ни Нору.

Встала и только тогда посмотрела на Аарона. Его глаза светились ярким жёлтым цветом, как раньше, никакой черноты, и слабая улыбка на губах. И опять, ну куда меня несет?!

— А браслет с бабочкой я тебе не верну, подарок есть подарок. Прощай, Аарон.

Он встал и сказал, практически прошептал:

— До свидания, Катя.

Гордо дойдя до двери, ещё немного постояв, пока Глеб её закрывал, я сразу упала на его руки, силы закончились, остатки на гордость ушли. Глеб подхватил меня на руки, я поняла, что он сейчас увезёт меня домой, и попросила:

— Нора, мне нужно встретиться с Норой.

— Катя…

— Мне нужно с ней встретиться, Глеб, пойми меня.

Он вздохнул крайне недовольно, я на него не смотрела, только схватилась за ворот пальто.

— Хорошо. Только недолго.

— Всё хорошо, я скажу ей пару слов, только посмотрю на неё.

— Катя…

— Я быстро.

Но я продолжала хвататься за него, сама не понимая своего страха.

— Чего ты боишься?

— Не знаю.

Несколько раз вздохнув, я встала на ноги, взяла Глеба за руку и повела в комнату Норы. Она стояла у окна и сразу обернулась, улыбнулась радостно и подбежала к нам.

— Катя, Глеб, я уже думала, что вы не зайдёте ко мне. Но Олег говорит, ты не сможешь не зайти ко мне, всё равно заглянешь.

Олег стоял в дальнем углу, и я не сразу его заметила.

— Здравствуй, Катя.

— Здравствуй, как вы…

И только сейчас я вспомнила, что Нора боялась Олега и осторожно посмотрела ей в глаза, страха не было. Олег только улыбнулся, ну да, мудрый король. Глеб что-то сказал на непонятном языке, и они с Олегом вышли. Нора удивлённо спросила меня:

— Глеб на каком языке говорил?

— Нора, он знает почти двадцать языков, Олег, наверное, ещё больше, ты думаешь, я пытаюсь определить, на каком они говорят, когда не хотят, чтобы я их понимала?

Махнув рукой, я тяжело села на диван, Нора тут же опустилась рядом со мной.

— Нора, я вижу, ты уже не боишься Олега?

— Он оказался таким простым, так много знает и интересно рассказывает.

Олег? То, что много знает, это понятно, но — много и интересно рассказывает? И такой простой? Ну да, я только пожала плечами, кивнула и решила не развивать тему. Что-то я устала после разговора с Аароном, пора домой.

— Я хотела тебя спросить, ты готова говорить с Аароном? Не сегодня, когда-нибудь, он может сам к тебе прийти, понятно, что Олег будет присутствовать, но главное, что думаешь ты.

Нора даже на секунду не задумалась, ответила сразу, и взгляд был спокойным и уверенным:

— Да, пусть приходит.

— Ты его не боишься, помни, страх самое…

— Не боюсь. Я хочу знать, что всё значит, это моё спасение… непонятное.

— Понятное, понятное. Ты осталась жива, поэтому и спасли. Это уже потом стало ясно, что ты для Аарона… он сам тебе всё объяснит.

— Я для Аарона — кто? Катя, скажи, если скажешь ты, я поверю и пойму.

— Это неправильно, именно Аарон должен тебе всё объяснить, и уже тебе решать, что ты будешь с этим знанием делать.

— Мне? Я могу что-то решать?

— Ты, только ты сама.

Нора смотрела на меня огромными, совершенно круглыми глазами и не понимала, что я говорю. Только немного придя в себя, постоянно находясь под охраной, в компании Али и ужасных боевиков, да ещё интересного и простого Олега, которого ещё недавно боялась до дрожи в руках, она покачала головой, не могла поверить, что может что-то решать сама. Она побледнела до прозрачности, на коже проявились яркие красные сосудики, и я испугалась этой красноты, как Аарон сможет при ней держаться? Сможет, да и Олег рядом. У Аарона выхода нет, смог же Глеб держаться в кровавой ванне. Наконец, Нора вздохнула как-то облегчённо и сказала уверенным голосом:

— Я видела в окно, как вы счастливы с Глебом, как он улыбался, как ты счастлива. Мне надо быть сильной, мне надо научиться жить и не бояться …с ними. Ты права, я не буду бояться Аарона.

— Именно жить, Нора, жить и ничего не бояться. И помни, мы с тобой, все рядом.

Она закивала головой, вот уже Олега не боится, скоро гулять будем вместе. Но я устала, пора домой.

— Нора, я к тебе ещё приеду, а пока держись и ничего не бойся. Глеб.

Глеб сразу зашёл вместе с Олегом и тревожно посмотрел на меня, Олег тоже забеспокоился, но я нахмурила брови, нечего Нору пугать.

— До свидания, Нора.

Нора не заметила моей слабости и спокойно попрощалась с нами. Олег остался в комнате, но беспокойно смотрел нам вслед, когда Глеб подхватил меня на руки и сразу оказался в машине.

— Ты устала?

— Поехали домой, хочу домой.

Мы неслись стрелой, Глеб иногда оборачивался на меня, а я держалась только на ремне, сил не было, я была как оболочка, пустая оболочка. Это какой-то страх, он из меня все силы высосал, но откуда он, ещё утром я была такой счастливой и сильной, и вдруг полная пустота, только страх.

Оказалось, Олаф ехал за нами, как только мы остановились у крыльца, он подошёл и сразу взял меня на руки, коротко бросив Глебу:

— Не мешай, я знаю, что с ней. Уходи, я сам тебя позову. Уходи!!!

Я только беспомощно посмотрела на Глеба, и сразу перед глазами появилось смазанное движение — Олаф куда-то двигался. Не знаю определения словами их движения.

Олаф остановился на берегу моря, на самом краю. Я плохо понимала, что со мной, даже не чувствовала рук, только услышала шум прибоя.

— Катя, ты можешь всё вернуть только одним способом.

— Опять лабиринт?

— Вода. Глеб, уходи, ты мешаешь, уходи далеко, ты её убьёшь.

— Глеб здесь?

— Нет, уже ушёл. Катя, тебе придется поплавать.

— Плавать? Сейчас?

— Да и у тебя мало времени.

Он раздел меня совсем до гола, и уплыл очень далеко, я замерзла сразу, как только он вошёл в воду, руки и ноги окоченели и превратились в деревянные палочки. Когда он остановился в своём движении, я уже была просто окоченевшим бревном, куском льда в виде бревна.

— А теперь плыви к берегу.

— Я …уже… утонула.

— Катя, ты должна плыть.

— А Глеб… меня опять… уже забыл?

— Нет. Он ждёт тебя.

— Д… да… далеко?

— Сразу будет рядом, когда ты доплывешь до берега. Катя, я отпускаю руки, плыви.

Я утонула сразу, Олафу пришлось доставать меня из воды несколько раз, прежде чем я смогла сама двигать руками и ногами. И я поплыла, едва двигая руками, сначала просто, чтобы держаться на воде, потом хоть немного продвинуться к берегу, потом чтобы не замерзнуть совсем, когда Олаф меня отпустил из рук — я поняла, как он меня ими согревал. Волна была небольшой, но достаточной, чтобы я в ней захлебывалась, мне приходилось отплевываться, мотать головой и выплывать, когда она меня всю покрывала, с головой. Я уже не видела куда плыву, мне казалось, что берега нет нигде, я просто двигала руками и ногами, всё медленнее и медленнее. Но в последний момент, когда я уже была готова утонуть и руки не двигались совсем, я поняла: вот он, лабиринт, надо перестать думать, ноги умнее, руки, пожалуй, тоже, пусть они и работают. И я остановилась в движении, просто держалась на воде, закрыла глаза, представила берег и на нём Глеба, зовущего меня для поцелуя. Руки действительно оказались умнее — они задвигались первыми, я стала плыть, подтягивая недвижимые ледышки ног, но и они постепенно согрелись и стали помогать, сначала рывками, потом совсем правильно, как должны работать у пловца — точно и резко. Как ударилась о берег, как меня доставал Олаф и как попала в дом, я уже не понимала, видимо сознание отключилось раньше, ещё в воде.

28

Глеб держал меня на руках и качал как ребенка, я открыла глаза и увидела синие озёра, полные любви. Он сидел у стеклянной стены в моей комнате.

— Привет, рыба-килька.

— Привет.

Он нежно поцеловал меня в глаза, мягко прижал к себе и вздохнул.

— Ты уклоняешься от примерки розового чуда.

Я даже не сразу поняла, о чём он говорит, потом хмыкнула — я тут подвиги совершаю очередной раз, а он только и мечтает меня увидеть в этом ужасном одеянии. Решила стукнуть его и только тогда поняла, что сижу на его руках, завёрнутая в одеяло совершенно голая. И зачем ему тряпочка на бретельках? Вопросительно посмотрела на него, потом засмеялась, и он сразу улыбнулся.

— Олаф только что передал мне тебя в руки, я даже пальца твоего не видел. Покажи мизинец.

Ну да, ну да, так я и поверила, что Глеб не принимал никакого участия в моём спасении, типа где-то там был, пока Олаф меня спасал. Руки я не достала, посмотрела на него с явным сомнением в глазах.

— Ну, может часть ножки, совсем чуть-чуть, ну часть… совсем чуть-чуть.

А смотрел на меня хитро-хитро, улыбался, и его губы шевелились, как в ожидании поцелуя. Но руки выдали волнение, не справились с задачей отвлечь меня от моего очередного подвига, они прижимали меня к себе и слегка подрагивали, и это у командора, генерала и всякое такое, сверхчеловека.

— И как давно я выбралась из моря? Или меня доставал Олаф?

— Ты выбралась сама, Олаф только следовал рядом с тобой, он сказал, что ему нельзя было даже касаться тебя. Как тогда в огненном лабиринте.

— И я так и плыла сама? Мне казалось, что он меня спасал, когда я тонула.

— Он сказал, что ты несколько раз погружалась в воду, но выбиралась сама.

Глеб опять меня обнял, и руки подрагивали сильнее, он уже не скрывал своего волнения.

— А я был далеко, уходил и уходил.

И даже глаза закрыл, зубы сжал, по лицу желваки прошли как волна.

— Зато не забыл меня. Представляешь, мне бы пришлось опять тебя убеждать, что я это я. Песни петь, какой кошмар.

Я не стала говорить, что представляла его на берегу, но Олаф ему, наверное, сказал.

— Ты плыла ко мне, а я бежал от тебя.

— Глупый, я просто выплывала…

— Ты сама сказала, что плыла ко мне и видела, как я ждал тебя на берегу, потому что не люблю плавать.

Ну вот, опять все секреты сама рассказала. Я погладила руку Глеба, он сразу схватил её другой рукой и сильно сжал, одумался и отпустил.

— Я ничем не мог…

— Глеб, всё закончилось, я не зря в Норвегии ныряла и плавала в этом прекрасном бассейне, и с рыбами разговаривала.

Прижалась к нему, но завернутая в одеяло, обнять не могла, поэтому только вздохнула.

— А Олаф ещё не уехал?

— Нет, он целыми днями сидел рядом с тобой, только сегодня разрешил мне подойти к тебе.

Так это правда? Он действительно не мог ко мне подойти и просто страдал за дверью? Я подняла голову и внимательно на него посмотрела.

— А сколько это — целые дни?

Теперь Глеб тяжело вздохнул.

— Четыре дня. Ты лежала в бреду четыре дня. А я улетал в Америку.

От удивления я привстала, забыв, что одеяло спадает, Глеб аккуратно его поправил и обнял меня, даже рукой голову к своей груди прижал. И опять стал покачивать меня как ребенка.

— А зачем ты в Америку летал? По делам?

— Олаф сказал, чем дальше, тем лучше. Я с Виктором сразу и уехал, как ты выплыла. Чтобы ты выжила, я мог тебя убить в то время, ты совсем была… без… энергии совсем не было.

Он гладил меня по голове и прижимал к себе, потом проводил ладонью по щеке, опять гладил по голове. Движения были даже немного лихорадочными, как будто он ещё не верил, что это я лежу в его руках.

— Олаф только вчера разрешил мне вернуться.

Нельзя ему об этом думать, опять винит себя во всём, только и делает, что рисует себе ужасные картинки. Я не стала особо выбирать, чем отвлечь его от этих мрачных размышлений, только одно имя связывало нас с Америкой.

— Ты там с Полом встречался?

Глеб даже перестал меня покачивать, остановился и заглянул мне в глаза своими чёрными провалами, а ведь только что были синие озера.

— С Полом? Нет, с ним Виктор встретился, я был инкогнито.

Ну что он говорит, я захихикала и уткнулась ему в грудь, какой он инкогнито, небось, вся Америка, может, даже обе, вздрогнули от его инкогнито.

— Почему ты смеёшься?

— Глеб, у тебя рост какой? А внешность? Ты был в парандже? Или тебя багажом отправляли? Грузовым самолетом?

Он пожал плечами и усмехнулся, глаза даже немного посинели.

— У меня есть свой самолёт.

— И ты из него не выходил? Совсем ни разу? Так и просидел? И можно подумать, вы друг друга не чувствуете за сотни километров. Учти, я опытный знаток сверхчеловеков.

Я гордо смотрела на него и улыбалась, он поднял брови, сделал странное движение губами и рассмеялся. Ну, наконец- то, вот так лучше, вот такого люблю, с синевой и улыбкой.

— Тебя никак не проведёшь, ты действительно уже знаток. Я встретился с некоторыми главами кланов, я достаточно известен, чтобы позволить себе такие поездки без предварительной договоренности.

— И как ты объяснил своё появление?

— А никак, позвонил и только предупредил, что лечу. Они сами решили, что я приехал разбираться с поведением Пола на встрече здесь, в Италии, и сразу явились извиняться.

Весело усмехнулся и выдал тайну:

— Лиза некоторым уже успела испортить жизнь в Париже, она это умеет и делает с фантазией. Кстати, она передаёт тебе привет.

Надо будет у неё спросить, как же она им жизнь попортила, да ещё и с фантазией, наверное, город маловат, Париж, развернуться ей негде в мести за обиду меня. Я постучала Глеба по груди кулачком, осторожно, чтобы не сделать себе больно, руки как-то непонятно побаливали.

— Глеб, ты такой странный, как я могу поверить, что ты совсем ничего не делал в этой Америке. А Виктор, значит, получил удовольствие на переговорах с Полом?

Глеб расхохотался, достал из-под одеяла мои руки и поцеловал, нежно, как цветок, одеяло совсем распахнулось, и я покраснела, попыталась снова завернуться, но у меня ничего не получилось. Глеб посмотрел на меня немного грустным взглядом и поправил одеяло, завернув меня в него по горло. Надо срочно отвлечься, иначе я опять запутаюсь в себе и запутаю Глеба.

— А почему у меня руки болят?

Глеб сразу напрягся, я почувствовала даже через одеяло, как мышцы на руках превратились в бетон.

— Ты даже у Олафа энергию не брала долго, сопротивлялась, пришлось мышцы вскрывать на руках, но шрамы уже заживают.

Я сразу достала руку и посмотрела — от локтя почти до запястья по внутренней стороне шёл тонкий шрам, ещё немного красноватый.

— Катя, почему ты не хочешь у нас брать энергию? Олаф сказал, что это ты сама решила не брать, это внутреннее решение и организм ему подчиняется. Они с Самуилом долго над тобой колдовали, даже Сельма приехала. В бреду ты всё повторяла: я сама, я должна сама. Почему?

Зарывшись в края одеяла, я только вздохнула и спрятала покрасневшее лицо. Глеб опять прижал мою голову к себе и гладил меня по волосам, руки помягчели и опять стали подрагивать, так он волновался.

— Катя, скажи мне, почему?

— Я… мне кажется… я сама всё должна пройти, сама, понимаешь? Только тогда закон отступит, тогда может мне жизнь вернуть, или оставить, не знаю, как сказать. Я же кровь тебе сама предложила, значит, и всё остальное должна сама пройти. Закон, он правильный, только когда на самом деле готов отдать жизнь, в любой момент, тогда он и верит тебе. А то я говорю, а вы меня каждый раз ценой своей жизни спасаете.

Глеб долго молчал, гладил меня по волосам и молчал. Потом резко спросил:

— Ты не хочешь, чтобы тебя спасали? Ты всё-таки хочешь уйти от меня таким образом, просто умереть? Я тебе так противен? Физически противен? Лучше умереть, чем оставаться со мной?

— Глеб, ты сошёл с ума?! Как ты можешь такое говорить! Да я этот дурацкий закон хочу обмануть, а ты не понимаешь, я хочу… чтобы ты… дурак!!! Как ты… совсем …обалдел от этой розовой на бретельках! Идиот! Вот ещё разные слова вспомню, эти, мужские, сразу поймешь!

Но вспомнить мужские слова я не успела, Глеб скинул с меня одеяло, прижал так, что я дышать не могла, и поцеловал. Он вложил в этот поцелуй весь свой страх за меня, за очередное моё страдание, свою обиду за мой отказ в помощи и ещё многое, что накопилось в его душе. Глеб целовал меня, прижимал к своей груди и опять шептал эти странные слова, ни на мгновение не отпуская из своих рук. Наконец, тяжело вздохнул, поднял одеяло и снова завернул меня в него по горло, как младенца, я даже рукой не могла пошевелить. Посмотрел на меня синевой глаз и сказал голосом командора:

— Обещай меня выслушать, иначе рот заклею.

— Ты пользуешься своей силой, что я не могу тебе сопротивляться, а если бы я была такой же как ты…

Продолжить свою тронную речь я не смогла — Глеб достал откуда-то из-за спины шелковый шарфик, мой, между прочим, и завязал им мне рот одной рукой. Я чуть не лопнула от возмущения, мотала головой и мычала, даже кусаться пыталась, но силы были неравные, да и скорость действия тоже. Неужели он этот шарфик заранее приготовил, знал, что только им сможет меня остановить? Знал, что я буду ругаться? И я успокоилась, перестала сопротивляться и лежала на его руках совершенно недвижимо, только смотрела на него грозными глазами. Он молча смотрел на меня, пока в моих глазах не прошла грозность и не появился большой вопрос. В глазах Глеба была только синяя нежность, никакой черноты, спокойное лицо и мягкая улыбка. Когда вопрос в моих глазах достиг гигантских размеров, и я стала тихонько возиться в одеяле, пытаясь хоть руки освободить, он прижал меня к себе и тихо сказал:

— Я люблю тебя с первого дня твоего появления, с твоего зелёного взгляда, с улыбки. Я люблю твой смех, твою мягкость, каждый сантиметр твоего тела, каждый твой взгляд, каждый твой поцелуй. И каждый раз умираю, когда с тобой что-то происходит, мне легче умереть самому, чем смотреть на твои страдания.

Он надолго замолчал, опять покачивая меня как ребенка и поглаживая по волосам. А я замерла от его слов, он говорил о своей любви ко мне с первого взгляда, говорил тихо и очень грустно, и что-то очень страшное было за этой грустью. Наконец, он нарушил своё молчание и продолжил:

— Когда я понял, осознал свою любовь, то сразу решил тебя отпустить, отправить от себя, самому умереть.

Я сразу зашевелилась, замычала возмущённо, но он прижал меня к себе и прошептал:

— Сельма меня остановила, объяснила, что ты уже моя, если я умру, то и ты умрёшь сразу. Когда мы встретились в санатории, возникла энергетическая связь, её ничем не разорвать, если умереть одному, второй тоже умрет. Я бы тебя убил.

Распахнув глаза, я уже мычала громко: это что, Глеб зависит от моей короткой жизни, значит, если я умру, то и он умрёт, а как же сотни лет от моей энергии? Он опять прижал мою голову к себе и этим прекратил моё мычание.

— Ты отдала свою жизнь и мне даны сотни лет, только мне они без тебя не нужны. Я люблю тебя, мне нужна ты, только ты, каждую секунду, а ты хочешь от меня уйти, бросить меня.

Пытаясь освободиться от этого противного шарфика, я зашевелилась в его руках, хотела сказать ему, что я люблю его, и только его жизнь меня волнует, что я сделаю всё для него и умру за него. Но Глеб опять меня прижал к себе и стал гладить волосы.

— Ты не бережёшь себя, значит, я тебе не нужен, ты не хочешь жить для меня, для нас.

Мне удалось изобразить такой грозный рык, что даже Глеб удивился и посмотрел на меня.

— Ты готова со мной говорить?

Я только закивала головой, даже заморгала глазами, чтобы понял мою готовность. Он ещё немного подумал, провёл пальцем по тому месту, где под шарфиком были мои губы, вздохнул и прошептал:

— Любимая моя, единственная, удивительная. Твоя жизнь самое… только она имеет для меня значение, твои глаза, твои губы, твои руки…

Неожиданно ослепительно улыбнулся:

— …твои умные ноги.

И я заплакала, такая нежность, такое чувство, такие глаза невероятные. Глеб собрал губами слезинки с моих глаз и развязал шарфик, но говорить я не могла, только тихо плакала.

— Катенька, милая моя, не плачь, я люблю тебя. Всегда тебя любил, как посмотрела на меня и улыбнулась, так и полюбил.

Глеб лёгкими движениями касался меня, моих губ, моих глаз, щеки, его пальцы были мягкими и горячими. Я всхлипывала и не могла ничего сказать, только повторяла:

— Глеб… Глеб… я … люблю… тебя… Глеб…

Он смотрел на меня своими невероятно синими глазами и опять начал тихо говорить свои непонятные слова, касался меня губами и говорил, говорил. От напевного звучания этих уже знакомых слов я успокоилась и перестала плакать, только прижималась к нему и хваталась за его руки. От тепла его тела, нежности рук и тихой напевности слов я уснула.

Неужели это правда, то, что говорил мне Глеб? Я лежала на своей кровати опять в холщовой рубахе, одна в комнате и смотрела на буйство ветра за окном. Шрамы на руках, яркие красные шрамы на ногах, ноги и руки болели, не сильно, но постоянной ноющей болью. Наверное, это от холодной воды, ледяной. А я даже не чихаю. Вошёл Глеб и встал у двери.

— Привет.

— Привет. Почему ты там стоишь?

Какие глаза удивительные, как такое создала природа, такого цвета больше нет, такая синева только в его глазах, самых любимых глазах. Он что-то хотел сказать, но плотно сжал губы и медленно подошёл к кровати.

— Катя, уже вечер, ты сможешь встать на ужин, или тебе принести сюда?

— Что ты хотел сказать и передумал?

Мгновенно оказавшись на коленях перед кроватью рядом со мной, он взял за руку, но на меня не смотрел.

— Скажи, что ты хотел сказать или спросить.

И опять я ничего не расслышала, что Глеб прошептал и только вопросительно на него посмотрела. Наконец, он решился.

— Ты помнишь…

— Помню, я все помню. Я люблю тебя.

Глеб смотрел на меня и что-то пытался во мне увидеть, прочитать в моих глазах.

— Я люблю тебя, так люблю, что готов за тебя умереть, если бы я мог освободить тебя от себя, своей ужасной сущности, своего…

— А ты представляешь, сколько разного в моем прошлом?

Он сразу изменился в лице, удивление и сомнение проявились так явно, что я рассмеялась. Сквозь смех я проговорила, постукивая его пальцем по лбу:

— Ты командор, генерал, как ты можешь знать, что могла натворить женщина к моему возрасту, вспомнить страшно. Глупый, глупый генерал, я тебя люблю, и мне совсем всё равно, что у тебя было до меня, я тебе даже гарем простила, а ты ещё что-то там такое ужасное про себя говоришь. С гаремом уже ничего не сравнится. Хотя, если подумать…

Я хитро посмотрела в его глаза, сверкающие всеми цветами радуги, от ярко синего, до прозрачного, как стекло:

— …ты так долго не признавался, что я тебе нравлюсь… придётся просить, нет, требовать от тебя кураж.

Глеб долго не мог ничего сказать, смотрел на меня своими сверкающими глазами, только гладил мою руку и целовал её сухими губами. Я погладила его удивительные волосы, гладкие и очень густые, погрузила в них свою руку, и он замер, добравшись до уха, я спросила:

— У нас на день рождения детей подергивают за уши, чтоб рос быстрее, тебя придётся триста раз дернуть?

Сразу одумалась и замотала головой, ни в коем случае.

— Не буду тебя дергать, вдруг ещё вырастешь, и я до тебя не допрыгну, придется со стулом ходить, чтобы поцеловать.

— Катя, я люблю тебя.

— Я знаю.

Он нежно поцеловал меня и тоже гладил мои волосы, и я была счастлива. Глеб опустил голову и тихо засмеялся:

— Ты мое счастье, самое невероятное, невозможное, немыслимое счастье.

— Это счастье голодное. Как рыба-кит.

Как оказалась в столовой, я не заметила, просто Глеб усадил меня за стол. На диване сидел Олаф и улыбался. Глеб стремительно уселся рядом с ним.

— Здравствуй, Катя.

— Олаф, здравствуй. Глеб, я от твоей скорости скоро в обморок упаду.

Лицо Глеба вытянулось, а я засмеялась.

— Олаф, я только что лежала на своей кровати и уже за столом, Глеб давай на скорости один хоть иногда.

Они переглянулись и тоже рассмеялись.

— Катя, ты неподражаема, ты сразу меня удивила своим поведением и с каждой нашей встречей ты поражаешь меня всё больше.

Так оба и сидели, смотрели, как я ем всё подряд, совершенно не обращая на них никакого внимания, мне показалось, судя по аппетиту, что меня не кормили все эти четыре дня. Когда я, наконец, смогла себя остановить и закурила сигарету, Олаф спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, я чувствую себя хорошо, даже очень хорошо, просто замечательно.

Мы смотрели с Глебом друг на друга и не замечали ничего вокруг, пока я не стала краснеть и не опустила глаза. Глеб вскочил, сказал глухим голосом:

— Скорость один.

Подошёл ко мне, взял на руки и сел на диван, усадив меня на колени. Олаф не смотрел на меня, он наклонил голову и потирал руки, как-то очень лихорадочно, волновался и пытался скрыть своё состояние. Я решила остановить это движение его рук и спросила:

— Олаф, что со мной произошло? Ты всё знаешь и понимаешь, объясни мне.

Он тяжело вздохнул, тряхнул руками и встал.

— Я отойду немного от вас, могу энергией…

Действительно отошёл и сел на противоположный к нам край стола.

— Ты умирала, ещё когда говорила с Аароном ты уже теряла много энергии. Я не успел тебя остановить, когда ты вышла, мне пришлось держать его, чтобы он не пошёл за тобой или к Норе, он куда-то стремился, а я его держал. А когда ты вышла от Норы, у тебя сил практически не осталось. Ты помнишь пророчество — огонь и вода, и я решил, что наступило время воды, только не знал, как это сделать, оставалось только море. И Глеб, я боялся, что он может у тебя забирать жизнь, что я могу не успеть. Ты тонула, не хотела, да Катенька, ты не хотела плыть, ты тонула, много раз тонула, недвижимая совершенно. Почему?

Я только пожала плечами, я не помню, почему я не хотела плыть, или не хочу вспоминать.

— У меня в голове был туман, я, наверное, уже ничего не понимала.

— Понимала, твой организм слушается тебя, твоих мыслей, ты им управляешь. Почему? Почему ты не хотела плыть? Почему?

— Олаф, я не знаю, я… ни о чём не думала, потом представила Глеба, и всё получилось, я рукам и ногам волю дала. Перестала думать.

Олаф опять вздохнул и посмотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Ты ноги свои видела?

Свежие шрамы ярко краснели на ногах, и я только кивнула головой.

— Олег сказал, что они кровоточат, когда ты думаешь неправильно. О чём ты думала в море?

— Олаф, я была сплошная ледышка, ледяное бревно, никаких мыслей, сплошной лёд.

— Когда я взял тебя на руки на берегу, они были все в крови, все шрамы открылись.

Глеб вздрогнул всем телом, прижал меня к себе и глухим голосом произнёс:

— Ты Аарону сказала, что за любовь умирают.

— Что?! Ты сказала так?

Олаф был страшен, как бог войны, он вскочил и если бы не Глеб, который закрыл меня собой, то меня бы сдуло, или размазало по дивану, или на молекулы разнесло по пространству.

— Олаф! Она не выдержит! Олаф!

Глеб взмахнул рукой в сторону Олафа и тот качнулся, энергия сразу спала, и он закрыл лицо руками.

— Прости, Катя, прости.

Придавленная Глебом к дивану я не могла ничего сказать, пока он не решил, что Олаф успокоился и мне безопасно опять сидеть на его коленях. Лишь несколько раз глубоко вздохнув смогла прошептать:

— Но я ведь сказала бороться до последней капли жизни.

Тоже глубоко вздохнув, Олаф сцепил руки и сел на стул, отодвинув его далеко от стола, сказал раздраженно:

— Вот и дошла до последней капли жизни. Самой последней.

Глеб гладил меня по голове и руки его подрагивали. Прижимаясь к нему, я думала лишь о том, что я сама себя чуть не погубила, своими мыслями и словами. И что это мой организм стал такой послушный? Мало ли о чём я могу подумать, теперь и думать надо осторожно, а уж говорить — тем более. Попытка успокоиться у Олафа не удалась, и он вспомнил ещё один мой грех:

— А почему энергию не брала? Ведь порезать пришлось, я уже всё попробовал, Самуил чуть с ума не сошёл, Сельму истребителем доставили, это в её возрасте!

— Сельму истребителем?

— А ты как думала? Ты лежала и только шептала: я сама, я сама! Что — сама? Ты сама можешь только глупости думать!

Олаф был рассержен не на шутку, я только пряталась на груди Глеба, а он на всякий случай плечом защищал меня, вдруг Олаф решит меня опять энергией придавить. Только вот молчал, видимо, считал, что он прав и мне надо выслушать всё, что тот скажет. Наконец, Олаф решил, что с меня достаточно воспитательного процесса, и сказал уже спокойно:

— Сельма сказала, что всё решаешь ты сама, только ты всё знаешь, и как себя спасти тоже. А руки тебе резал я, думал, может начать с головы?

И расхохотался неожиданно весело, с сияющими глазами. Я вздрогнула от его смеха, тихо хихикнула, но Глеб только прижал меня к себе, Олафа не поддержал.

— Олаф, я же… не очень понимаю…

— А пора понять, что всё зависит от тебя, всё — твоя жизнь, жизнь Глеба, наши жизни. Не было такого в истории, такого ещё не было, возможность только, шанс для вас, для вас двоих. Убьёшь себя, убьёшь Глеба. А мы что без тебя делать будем? Ты же всем жизнь изменила, всякими клятвами повязала всю компанию, подвигов насовершала разных, невозможных для человека, а теперь по собственной глупости хотела умереть?

— Олаф, я думала, если я кровь отдала сама, то и остальное сама должна делать, сама…

— Запомни навсегда, Катя, вы с Глебом одно целое, вас уже не разделить ничем, как он тебя в санатории увидел и почувствовал, закон сработал сразу. Мы все для этого и оказались рядом с тобой, ты нас вокруг себя собрала, чтобы всё получилось, чтобы спасти вас, тебя и Глеба. Видимо, время пришло закону меняться, на вас природа проводит эксперимент, поэтому ты такая, поэтому Глеб такой. Неужели ты хочешь погубить себя?

Я только замотала головой и сильнее прижалась к Глебу.

— Ты представить себе не можешь, что мы пережили за этот день, а ты лежишь и только шепчешь — я сама, я сама. Хорошо, что, когда я тебя порезал уже и смог немного энергии дать, ты вдруг вспомнила, что Глеб не плавает и ждёт тебя на берегу. Сельма стала тебя поить своим чаем, и энергия пошла, ты сознание совсем потеряла, вот и смогли тебя спасти.

— А Сельма ещё здесь?

— Здесь, Аарона воспитывает, да и Нору хотела посмотреть. А ты знаешь, что Олег Аарона бросил, чтобы тебя спасать?

— А Нора, он её одну оставил?

— Там боевики твои, твои не спорь, они обложили дом так, что если бы он и захотел к Норе попасть, то не смог, они как рыцари-тамплиеры встали. Правда, надо отдать должное — Аарон и не пытался. Олег ему сказал, почему уходит, так тот сразу рванулся тебя спасать, только его не пустили.

По тому, как Глеб прижимал меня к себе, я поняла, он тоже только сейчас слышит всё, что со мной происходило за эти дни, он действительно утром меня увидел, когда Олаф отдал ему меня в одеяле. Его руки чуть подрагивали, он был бледен, и глаза начали проваливаться, почернели совсем.

— Глеб, ну, Глеб, прости меня, я думала смогу сама, наверное, так думала, я не помню, совсем глупая, ну прости меня. Олаф, я так больше не буду думать, говорить вообще не буду, молча жить начну, буду молчать словами и мыслями.

Хохот был такой, что вздрогнули стены, хохотал Олаф, хохотал Олег, стоявший в дверях, даже Глеб смеялся. Никто не поверил моим словам, все откровенно веселились, очередной раз вытащив меня из рук смерти. Глеб чмокнул меня в макушку и весело сообщил всем тайну:

— Я сегодня тебе рот шарфом закрыл, чтобы ты хоть просто выслушала меня, а как мы сможем твои мысли завязывать?

Смех только усилился, хорошо, что Виктора нет, вот бы веселился, и ещё сотню лет об этом рассказывал, приукрасив многократно. Я стукнула кулачком в грудь Глеба, но тоже засмеялась, да, ситуация безнадёжная, придётся контролировать и слова, и мысли. Олег подошёл ко мне и поцеловал руку:

— Здравствуй, Катя.

— Олег, здравствуй, вместо того, чтобы смеяться надо мной, лучше расскажи, как там Нора и Аарон?

— Ты же молча жить собиралась, зачем тебе знать?

И он туда же, но достать его не удастся, он заблаговременно отошёл от меня, а Глеб рассмеялся.

— Олег, молча вряд ли, лучше расскажи, а то думать начнёт, это опаснее.

И это любимый муж, только что в любви признавался, а сейчас со всеми надо мной смеётся, думать и говорить не позволяет. Хотя, сама обещала, делать нечего, будем молчать. И я демонстративно сжала губы и грозно посмотрела на Олега, тот шутливо мне поклонился и сел за стол.

— Всё в порядке.

Это всё? Всё, что он может мне сказать? Я сделала большие глаза, грозное лицо, но молчала. Олаф засмеялся тихим смехом мужчины, наблюдающего за мучениями женщины перед сломанным телефоном. Глеб изо всех сил сдерживался и только поглаживал меня по плечу, Олег смотрел на меня спокойным взглядом солдата, полностью отрапортовавшего о состоянии дел на фронтах. Ах, так, надо позвонить Лизе, узнать о её фантазиях по борьбе с этими сверхчеловеками. Олаф сразу вздрогнул и с улыбкой обратился к Олегу:

— Олег, пошли угрозы, лучше сдавайся.

Олег улыбнулся, кивнул и стал рассказывать, посматривая на меня:

— Аарон у себя в доме, там Виктор развлекается, новости рассказывает. Он всё время был недалеко отсюда, только ночью ушёл, когда Глеб вернулся, Виктор его увёл. Катя, он не мог подойти близко, его боевики всё время вели, плотно.

Он сказал это «плотно» так, что я поняла — порвали бы, если вдруг Аарон решил нарушить допустимую границу, силы у него теперь не те. Пока не те. Я кивнула, с Аароном всё понятно, он свой страх пережил, пока страх за меня, надо, чтобы был страх за Нору.

— Нора в полной безопасности, там тоже охрана из тамплиеров, это Олаф так их называет, которая твоя элита из боевиков.

Так уж и моя, тоже шутники, по глупости моей очередной. Ну, что мне с собой делать? Да и Глеб мог остановить, мог же, а он только каждый раз говорит мне, что хочешь то и говори, вот все в рабство в клан и попали. Олаф сразу возразил моим мыслям:

— Катя, ты не права, у Глеба в клане они не в рабстве, а на службе. И потом, они же не стали от вас уходить, тем более, что ты их официально освободила, захотят уйти — уйдут. А сейчас им интереснее у Глеба в клане служить, чем на свободе находиться.

Олег так улыбнулся, что Глеб хмыкнул, но громко возражать не стал. Конечно, весь цирк из-за меня, где ещё так интересно служить.

— Кстати, Нора уже два раза героически выходила в сад одна, конечно, под охраной и с Али, но боевиков не просила убирать.

Опять улыбнулся и со значением посмотрел на меня, но это не я, это она сама и он, который простой и разговорчивый, уже совсем не страшный. И Глеб, которого она тоже уже не боится, который целый день с ней о чём-то разговаривал и объяснял, что их бояться не надо. Но главное — она сама. Олаф опять возразил:

— Катя, ты меня поражаешь, да разве смогла бы Нора свой страх перебороть, если бы не увидела тебя рядом со всей компанией без капли страха в глазах. Всего скорее ещё и разборку с кем-нибудь из них на её глазах учинила?

Олег с Глебом только переглянулись, и Олаф удовлетворённо качнул головой, видимо Олег картинку показал.

— Катя, я очень тебя прошу, просто умоляю — только ты теперь можешь управлять собой, никакой закон тебе не указ, как решишь, так и будет. Думай, прежде чем что-то сказать, а еще лучше — прежде чем думать. И помни, от тебя зависит, сколько и как будет жить Глеб.

Сразу встрепенувшись, я подняла на Глеба глаза и уперлась в совершенную черноту. Абсолютное решение командора, сказал, без тебя мне эти сотни лет не нужны, значит, не будут нужны.

— Глеб, так нельзя, я слабая старая человеческая женщина…

— Катя, я же тебе только что говорил!

Окрик Олафа был таков, что я закрыла себе рот руками и замерла. Придётся просить у Глеба тот самый шарфик, а ещё лучше скотч, много скотча, всё вернулось на круги своя — только скотч может спасти, ничего во мне не изменилось. На мой умоляющий взгляд Глеб ответил той же чернотой, тем же решением. И я уткнулась ему в грудь, горько заплакала, тихо всхлипывая и поглаживая ладошкой сразу намокшую ткань рубашки.

— Я люблю тебя, не плачь, Катенька, не плачь.

Но я продолжала плакать, мои глаза уже ничего не видели от слёз, от безнадёжности, от страха и ещё не знаю чего. Глеб гладил меня по голове, пытался посмотреть на меня, но я упорно склоняла голову и не смотрела на него. Казалось, слёзы заполнили весь мир, мир, который зависит от меня, поэтому никакой надежды нет.

— Пусть поплачет, Глеб, пусть плачет, это любовь в ней говорит, она поняла свою судьбу, пусть плачет.

Мягкая ладошка погладила меня по голове, а я не сразу поняла, что это Сельма.

29

Мы сидели за столом уже давно, кругом была ночь, тишина и ни звука в доме, как будто весь мир исчез, остались только мы вдвоём. Сельма смотрела на меня ласковыми глазами, полными понимания и любви. Но то, что она говорила, повергло меня в шок и ужас. Все мои страхи и сомнения, с которыми я боролась, открыто и тайно, глубоко внутри себя, поднялись со дна души и заполнили меня всю, до последней клеточки. Крепко сжимая руки под столом, я качала головой, пыталась собрать мысли и при этом говорить правильно.

— У меня… Сельма, я поняла, что так говорить нельзя, надо говорить правильно, только как у меня это может получиться, откуда мне сил столько взять, я конечно… только сама понимаешь, молодая очень. Только на моей любви одной…

Наконец не выдержала и закрыла лицо руками, безнадёжно вздохнула. Сельма улыбнулась своей ласковой улыбкой, мягко тронула мои руки и тихо спросила:

— Почему только твоей любви? А Глеб? Разве ты ему не веришь?

— Верю. Только хочу, чтобы он жил и не зависел от меня, моих лет, моей…

— Любви? Ты это хочешь сказать? А как это может быть? Он любит тебя, тебя со всеми твоими сомнениями и страхами, именно такую. Закон прав, он выбрал вас, потому что только вы сможете всё выдержать и продолжать любить друг друга. Ты ему простила всё, ты всё приняла и заставила его простить всё себе. Это ужасно для обычного человека, обычной человеческой женщины, но твоя любовь оказалась сильнее. Дело даже не в твоих физических страданиях, хотя они были страшным испытанием для тебя, но ещё большим для Глеба, а в том, что в них вы сохранили свою любовь. Вы ведь память теряли оба, и даже в этом беспамятстве вернули себя, свои чувства, и нашли в себе силы дать друг другу свободу выбора. Глеб смог рассказать о себе то, что должно было уничтожить твою любовь, а ты даже не вспоминаешь об этом, стараешься ему помочь простить себе всё и жить дальше. А сам Глеб смог поверить в твою любовь, несмотря на то, что ты вынесла из-за него. Для него, такого, со своими страхами и сомнениями, это не менее сложно, чем тебе. Он столетия считал, что такого как он любить нельзя, противопоказано природой, а тебе поверил. Ты смогла пробиться сквозь эту броню неверия в себя, да, да, он не верил в саму возможность любви к себе, ему казалось, что ты никогда не сможешь полюбить такого как он.

Она надолго замолчала, а я пыталась уложить в своей голове то, что она сказала. Глеб и страхи и сомнения, неверие в себя — как это может быть? А как может быть то, что Сельма сказала о возможности нашей жизни, мы будем жить, пока жива наша любовь? Пока жив один, будет жить другой, пока есть любовь, есть жизнь для обоих. Это и есть закон, новый закон. Добровольно — а это самое главное — отдав ему свою кровь, свои эмоции, свою энергию, свою жизнь, я связала его навеки с собой. А навеки это сколько — сколько мне? Или сколько ему? Хотя это даёт маленький шанс мне, никто не знает, как сработает закон в отношении к моему сроку жизни. Сельма считает, что теперь у меня есть возможность получить новый жизненный путь, новый срок физического существования, так как я теперь связана энергетически с Глебом и его жизненным сроком. А если нет, а если я проживу лишь те годы, которые мне были прописаны как обычному человеку? И тогда Глеб — те же годы? А если со мной просто что-то случится, всё что угодно, как с обычным человеком? Особенно со мной? С моими глупостями, дурными мыслями и ещё более… языком?

Я курила, уже не знаю, какую по счету сигарету и пила, неизвестно которую чашку чая. Сельма неожиданно тяжело вздохнула и продолжила:

— Катя, я думаю, что вас ожидают ещё испытания, хотя огонь и воду вы прошли. Теперь ты понимаешь, что это были не только твои подвиги.

В этом я с ней была совершенно согласна — Глеб получил свою долю, не менее страшную, чем я, а может быть даже страшнее. Сельма опустила голову и посмотрела на меня искоса:

— Олаф прав, ты собрала вокруг вас с Глебом тех, кто должен быть рядом и помогать вам, как только женщина может собрать. Те древние силы, которые в тебе проявляются, помогают, говорят в тебе, только осталось научиться слушать их, понимать. Верить себе значит — верить им. Глеб не зря командор, он понял тебя, верит тебе во всём, только позволь ему помогать тебе, позволь помогать всем нам, раз ты уже всех собрала.

Она опять ласково мне улыбнулась и покачала головой.

— Забудь свою прошлую жизнь, ты теперь совсем другая, ты смогла измениться, а это не всем дано, ты женщина с новой кожей, новым телом, новой головой.

А с головой Сельма погорячилась, именно ей я и не доверяю. Я верю всем — Глебу, ей, Олафу, всем, кроме своей головы. Даже своим ногам и рукам верю, а голове — нет. По моему скисшему выражению лица Сельма догадалась о моих мыслях и весело рассмеялась:

— Катя, голова у тебя тоже умная, ты не переживай, это же она всё сделала, всё продумала и совершила. В ней только одно мешает, ты сама всё хочешь сделать, по прошлому пытаешься думать, как одна. Пойми, вы все вместе, все рядом с тобой, а с Глебом вы почти одно целое.

И вдруг хитро улыбнулась, никак не могу привыкнуть к таким переходам Сельмы: говорит такие серьёзные выводы обо мне и неожиданно эта улыбка женщины, настоящей, понимающей всё о любви, любви не только души, но и тела. Зардевшись, я опустила голову, глаза спрятала.

— Катя, ты верь себе, Глеб тебя понимает, он ждёт тебя. Ты ему и душой, и телом нужна.

Тихо засмеялась, окинув меня внимательным взглядом.

— Телом не меньше, чем душой. Тебе сейчас уже понятно, что единение тел, это когда энергия едина, счастье одно на двоих. Он ведь не просто как мужчина к твоему телу стремится, хотя и это понятно, он мечтает тебе свою энергию отдать, передать часть своей жизни.

Я вскинула на неё глаза, не знала радоваться или пугаться этих слов.

— А ты как думала? Зачем ему эти сотни лет без тебя? Он живёт, не существует в своём гигантском, невероятной силы теле, а живёт как человек. В нём сейчас такая буря всяких эмоций, радостных и не очень, но настоящих эмоций, которых он в своей долгой жизни никогда не ощущал, им по их природной сущности не дано было. И центр этих эмоций — ты. У него же в душе была одна темнота долгие годы, он из неё выходить пытался, держался из последних сил, о смерти думал, как об освобождении от мук, и вдруг ты появилась и жизнь, настоящая, с чувствами, с телом твоим, зелёными глазами и характером. Со своей любовью безоглядной. Как он может это отдать? И вернуться в свою темноту и муку?

Сельма погладила меня своей теплой ладошкой по руке и ласково улыбнулась:

— Ты ничего не боишься, себя не бойся, силы свои отпусти, позволь Глебу тебя почувствовать, ведь никто не знает, что дальше будет, пророчество только огнём и водой заканчивается. Может, этого закон и хочет, если вам, расположенным на разных полюсах, удастся ваши силы объединить в одной любви, дать им всем надежду быть не только зверями, а чувствовать, и к людям по-другому относиться, существовать не хищнику рядом с жертвой, а двум видам человеческим.

Беспомощно взглянув на Сельму, я очередной раз рухнула в сомнения — и это зависит от меня? Виды разные человеческие, особенно то, что сверхчеловекам надежду могу дать я. Чтобы уйти от темы, я решила задать простой вопрос:

— А что за слова он мне шепчет всё время, ведь это ты ему что-то велела говорить?

Она опять тихонько, почти неслышно, засмеялась и кивнула головой:

— Катя, он всё время боялся, что жизнь продолжает из тебя тянуть, убивает каждую секунду. Не переживай, ты сама теперь своей энергией управляешь, ни капли не отдашь без своего решения. Но думай, помни, что сначала думать надо, а потом энергией размахиваться, так ведь Олаф тебе говорил?

Утвердительно мотнув головой, уж об этом мне сам Олаф популярно объяснил, я ждала ответа на вопрос о таинственных словах.

— Глеб меня всё спрашивал, как это остановить, а я не знаю, только он этого слышать не хотел, всё требовал. Пришлось приворотный заговор ему наговорить, может, он помог, может время наступило, может лабиринт сработал, только он тебя больше не убивает, жизни твоей не берет. Так что, Катенька, этот сверхчеловек, махина эта, привораживала тебя к себе. Он надеялся, что так поток остановит.

Логика совершенно мужская, железобетонная, Сельма улыбалась, а я так и сидела с совершенно ошалелым выражением лица. Когда он сказал, что привораживает меня, я не поверила, решила — шутит, а оказалось, на самом деле колдовал.

— Он что, сомневался во мне, не верил, что я его на самом деле люблю?

— Сомневался, не верил, сам уже не знал, что делать, особенно после своей выходки с Агатой.

— Но я же простила его, сразу простила, я же поняла его, сказала, что люблю!

— А умирать кто собрался?

— Да чтобы не стать для него никем, дать ему жизнь, счастливую, долгую, и уйти.

— И убила бы его этим. Катя, это всё в прошлом, не думай об этом, но помни. Глеб любит тебя, ты его жизнь. А он — твоя жизнь.

Сельма так на меня посмотрела, что я очередной раз поняла — всё зависит от меня. Глеб любит и всё понимает, что и как делать, а вот я…

— Сельма, я как себя смогу поменять, я вот такая… только сейф.

Она весело засмеялась, даже ладошками по коленкам стукнула, потом погладила меня по руке.

— Катя, оставайся такой, другой ты не будешь никогда, да другая Глебу и не нужна. Только верь ему и остальным верь, вы единое целое.

Тяжело вздохнув, всем верю, кроме себя, я решила изменить тему разговора.

— А как Нора? Аарон? У них, как будет у них?

— Этого не знает никто. Нора интересная личность, очень интересная, только совсем на тебя не похожа, она вся внутри, Аарону будет сложно с ней. Он сейчас всё твои слова вспоминает, думает, но без тебя с Норой говорить пока не готов. А Нора готова, она страх свой благодаря тебе победила, я видела, как она среди боевиков ходит, как в лесу: она их как деревья считает, пять в одну сторону, пять в другую. Ты им не помогай, пусть сами друг к другу идут, так будет правильно. Это их жизнь, им самим её строить.

— А если он не удержится?

— Тогда ему без неё и оставаться.

Я ужаснулась, как Сельма может такое говорить, Нора должна жить, просто жить, а Аарон…

— Катя, запомни, закон вас выбрал с Глебом, ты за него отвечаешь и за себя. Нора и Аарон это уже совсем другая история и только от них самих зависит, как она напишется. Ты сделала для них самое главное — Нору спасла и привела её к Аарону, он уже видел, как это может быть, когда настоящая любовь, но делать всё надо самому. Глеб заставил себя всё забыть, чтобы не погубить тебя в лабиринте и мучительно переживал всё заново. Аарону тоже многое придётся пройти, пока его душа будет в груди рождаться. И Нору никто не сможет заставить полюбить Аарона, если эта любовь не родится сама. Если он её убьёт, значит, убьёт себя.

— Неужели ничего нельзя сделать? Надо хотя бы Нору спасти.

— А как ты узнаешь, получится ли у них? На расстоянии любовь не рождается.

Сельма задумалась о чём-то своем, лицо стало неожиданно жёстким, но она быстро справилась с собой и улыбнулась, передо мной опять сидела бабушка из мультфильма. Тоже, как Олег, простая и интересная бабушка, много знает и интересно рассказывает. Очередной раз вздохнув, скоро догоню Самуила по количеству вздохов, я собралась встать, но Сельма меня остановила.

— Катя, подожди ещё минуточку. Я хочу тебе спасибо сказать.

От удивления я снова села на стул, мне спасибо, за что?

— Олег ожил, я таким его никогда не видела, он ко мне пришёл совершенно …совершенным убийцей. Как ты смогла? Что ты ему сказала, чтобы он тебе поверил?

Пожав плечами, ничего особенного не совершала, я кратко пересказала наш разговор:

— Он мне всё рассказал о себе, а я заявила, что он смог стать другим и ему теперь нужно жить, забыть обо всём и жить, потому что он стал совсем другим. И я его такого люблю, даже обняла, ну, как друга. И сказала — «мир», и его заставила так сказать.

— Что сказать?

— Мир.

Она долго удивлённо смотрела на меня, потом пожала плечами, смешно так, как бабушка на каприз внука, потом переспросила:

— Ты его попросила повторить слово «мир»?

— Да, я трясла его за руку и требовала сказать слово «мир», ну, мы так в детстве мирились. Подойдешь, возьмешь за руку и спрашиваешь — мир? А тебе отвечают — мир. Если, конечно, хотят помириться.

— И Олег ответил, за руку тебя держал и ответил — мир?

— Да, только руку так и не смог расслабить, даже потом переспросил, правда ли он может начать новую жизнь, я сказала — правда.

Сельма захихикала, как девчонка, даже рот ладошкой прикрыла, такая маленькая бабушка с яркими детскими глазами.

— Катя, ну, Катенька, такого даже я не могла представить, тебя древние боги к нам послали, растили тебя, создавали именно такую, заложили тебе в голову всю информацию за века, а теперь ты её выдаешь. Дожидаешься нужного момента и спасаешь кого-нибудь, увидишь, что созрел и спасаешь.

Я увидела, что Олег созрел? Да я только и думала, чтобы он себя виноватым не чувствовал передо мной за какие-то свои очередные страдания. И решила уточнить уровень безобразия, которое учинила:

— А в чём он созрел? И причем здесь слово — мир? Что я опять сделала? Вроде Олег не сердился, да и Глеб ничего не сказал, хотя, он и так бы ничего не сказал, даже если бы ему пришлось потом того же Олега и спасать от того, что я натворила. Сельма, объясни мне, что значит это слово у меня, у других, наверное, оно значит просто мир, а у меня? Что оно значит в моём исполнении?

Сельма откровенно рассмеялась неожиданно звонким смехом, даже пальцем на меня показала, пухленьким таким пальчиком.

— Ты действительно удивительная, просто невозможно, какая удивительная. Я скажу Глебу, чтобы он посадил тебя в сейф, куда-нибудь на остров, куда-нибудь очень далеко и всегда носил на руках, никому за мизинец тронуть не позволял.

И это говорит Сельма? Я даже привстала на стуле. Меня на остров и в сейф? А она продолжала веселиться и тоже встала, взяла меня за руку и, успокоившись, торжественно заявила:

— Жена командора, ты освободила Олега от всех клятв, данных им до клятвы тебе.

Ну и что? Видимо, выражение моего лица оставалось очень смешным, потому что Сельма опять захихикала, но потом решила, что всё-таки судьба Олега — не повод для смеха, и тем же торжественным голосом продолжила:

— Катя, ты его от всей его прошлой жизни освободила. От клятвы жене, которую он убил. От клятвы клану, который он уничтожил полностью. От клятвы своему королевству и подданным, которых он бросил, как король. Сказав слово «мир», пожав ему руку и получив от него ответ словом «мир». Это слово теперь означает, что весь его мир — это только клятва тебе, от остальных он свободен. И может начинать совершенно новую жизнь. Кстати, от клятвы Глебу он тоже теперь свободен.

Я тяжело села на стул, ну вот, надо с ним поговорить, объяснить всё, Глеб должен меня понять. Хотя, всего скорее он уже знает, Олег во всём перед ним отчитывается, а уж о том, что он теперь свободен от клятвы ему — тем более. Ну и хорошо, ну и правильно — Олег теперь может жить без этого страшного груза вины, начать жить, а не думать только о своём ужасном прошлом. Сельма продолжала поглаживать меня по руке и смотрела на меня снизу вверх, улыбаясь.

— Ты устала, скоро утро, иди, а то Глеб уже волнуется.

— Мы ещё встретимся? Или тебя опять истребителем отправят?

Сельма засмеялась и только ручкой махнула.

— Да, это было испытание. Я останусь ещё на пару дней, нам есть о чём с тобой поговорить. Глеб, Кате пора спать.

Он появился передо мной и сразу подхватил на руки, но не понёсся по дому, а пошёл медленным шагом, прижимая к себе, запомнил мои слова о скорости один. Я улыбнулась своей мысли, положила голову ему на грудь и сразу уснула.

Как всё странно и необычно в моей жизни. Никогда я не могла себе представить даже в самых смелых своих мечтах — а я даже в мечтах себя контролировала, потому что нельзя мечтать о несбыточном — что буду вот так думать о любви Глеба. О том, что он согласен умереть за мою любовь, умереть без моей любви. Смотрела на него, водила пальцем по лицу, по глазам, обводила сначала один глаз, потом другой, по бровям, даже пыталась щелкнуть по носу, но Глеб увернулся, правда лицо не убрал, продолжал на меня смотреть. Я лежала в его руках, а он обнимал, очень плотно прижав к себе, мне пришлось бороться, чтобы освободить руки. Наверное, уже вечер, но Глеб молчал, и я тоже не сказала ни слова с того момента, как проснулась в его объятиях.

— Ты теперь вообще говорить не будешь? Будешь молчать?

— Привет.

— Привет, есть хочешь?

— Хочу. Только пока лежи, я до губ ещё не дошла, а вот и нос, щёки, подбородок, а шея такая интересная, мне её только двумя руками обхватить можно, и то не хватает пальцев. Наклони голову.

— Зачем?

— Наклони, я хочу посмотреть на твою макушку, тебе хорошо, ты мою макушку можешь постоянно наблюдать, а я твою только с самолёта.

Глеб произнёс странный звук, бульк какой-то, потом приподнял меня и наклонил голову, я даже потрогала макушку пальцем, красивая макушка, обрамленная густыми и блестящими волосами.

— Ну как, насмотрелась?

— Да, симпатичная макушка, стоило посмотреть.

Он вернул меня на место, в смысле обнял крепко и определил мою голову на уровень своего лица. Старательно пытался не засмеяться, но глаза сияли синевой и выдавали его.

— Глеб, я такая смешная, совсем смешная да?

— Почему?

— Почему смешная? А разве нет? Я такие… совершаю интересные поступки, всем непонятные, тебе тоже, да?

— Мне нравится всё, что ты делаешь.

— Даже с макушкой?

— С макушкой в особенности, ещё никто не интересовался моей макушкой. Я люблю тебя, и у тебя красивая макушка.

— Показатель красоты?

— Один из показателей.

Я важно кивнула головой и прижалась к нему.

— Прости меня.

— За что?

— За всё, я много интересного натворила. Ты заметил, что я даже после сна говорю правильно?

— Заметил.

— Ты всё слышал.

— Слышал.

Сказать мне было нечего, и я только вздохнула. Будем жить счастливо, интересно, это я точно могу обеспечить. Глеб нежно поцеловал меня в макушку и снова предложил:

— Тебе надо поесть.

— Пойдём.

И опять скорость один, он нёс меня медленным спокойным шагом, бережно прижимал меня к себе, и я вспомнила слова Сельмы, что Глеб должен всегда держать меня на руках, или посадить в сейф на острове.

— Ты меня в сейф посадишь?

— Нет, я тебя буду беречь сам.

— Я тоже буду себя беречь и слушаться тебя.

Подумала немного и добавила:

— Остальных тоже буду слушаться.

Глеб смеялся долго, можно было даже услышать такое неожиданное в его исполнении хихиканье.

— Ты мне не веришь?

— Ну, будем надеяться хотя бы сегодня.

А этого сегодня осталось несколько часов, долго. В столовой сидел Олаф и говорил по телефону на английском. Он махнул мне рукой и продолжал говорить. Глеб сел за стол и усадил меня себе на колени, точно, с рук отпускать не будет, на всякий случай.

— А как я есть буду?

— Вилкой.

Взял тарелку в руку и держал передо мной, иногда он уводил её в сторону, и мне приходилось тянуться за ней вилкой, я сердилась, а Глеб веселился. Сельма права, Глеб ведёт себя как человек, раньше был робот — представить такую сценку ещё пару месяцев назад было невозможно — а сейчас он пользуется любой возможностью пошутить надо мной, счастливо смеётся, радуется как ребёнок. Олаф уже закончил говорить и только с улыбкой наблюдал за нами. Когда я закурила и пыталась отобрать у Глеба чашку с чаем, которую он невообразимым образом держал одним пальцем, Олаф спросил:

— Катя, ты как себя чувствуешь?

— Вот чай если вернут, то буду совсем хорошо себя чувствовать. Глеб, верни чашку!

Изобразив грустное лицо, Глеб поставил чашку на стол, не пролив ни одной капли. Олаф улыбнулся, ничего общего со вчерашним разгневанным богом войны — ласковый взгляд и мягкая улыбка. Он опустил глаза и обратился к Глебу:

— Небольшие проблемы, надо ехать.

Глеб вздохнул и чмокнул меня в щёку.

— Жена, я привяжу тебя к кровати, замотаю рот шарфиком, а Самуил сделает тебе укол.

— Что?!

— Чтобы не ходила, не говорила и не думала в моё отсутствие.

Тут уже Олаф не выдержал и расхохотался, откинулся на спинку дивана и хохотал, размахивая руками.

— Я… Глеб, я ничего не буду делать, думать тоже не буду…

— Конечно, не будешь — ты будешь спать.

— Я только проснулась, Глеб! Я с Сельмой буду говорить, она сказала, что нам есть что обсудить!

— Сельма приедет завтра, вот тогда и поговоришь, а сейчас спать, восстанавливаться от подвига.

И ведь унёс мгновенно, сразу положил на кровать и поцеловал.

— Я так скучал по тебе, так страшно скучал, так боялся, что ты не выдержишь, что-то себе напридумывала, глупостей разных. Я с тобой всегда, даже если не рядом, но я с тобой, я люблю тебя, я так тебя люблю, только тобой живу.

Целовал меня и говорил о своей любви, опять целовал и говорил о любви. Как только он признался мне, что любит, объяснения в любви стали для него каким-то внутренним освобождением — он говорил о ней радостно, видно было, что говорит легко и с удовольствием, это стало ещё одним человеческим свойством его характера. Казалось, слова любви доставляли ему облегчение, он смаковал их, каждый поцелуй сопровождался словами любви, соединяя радость от слов с радостью тела. Но как только он встал, с трудом оторвав руки и губы от меня — Самуила пригласил уже командор. Преображение ввергло меня в шок, я поняла, это всё он, это Глеб такой, командор от любви не стал слабее, он стал только сильнее от неё, радость и счастье рядом со мной, а за стены дома выходит командор и генерал всех войск. Счастливая любовь не мешает ему во всю мощь защищать эту счастливую любовь, и в этой любви он остается командором, всё знающим, всё помнящим, и всё понимающим. Он стоял перед кроватью в ожидании Самуила и смотрел на меня своими синими озерами и лицом командора.

— Ничего не бойся, я люблю тебя.

Это для меня командор, чтобы я ничего не боялась, он всегда будет меня защищать, он всегда меня защищает от всего на свете, а сейчас от меня самой, чтобы не подумала чего лишнего. Это мне он сейчас демонстрировал свою силу, свое командорство, как муж своей жене, чтобы я знала, не сомневалась в нём. Я только улыбнулась ему и сразу подала руку вошедшему Самуилу для укола, будем спать, раз так сказал муж. Глеб тоже улыбнулся и сразу ушёл.

Пожалуй, я не войду уже ни в одно платье, так есть нельзя — между прочим, я так думаю уже много лет — сейчас меня успокаивает только то, что Глеб утверждает, будто ему нравится моя мягкость. Я благополучно проспала почти до обеда, Самуил разбудил меня радостным известием, что Сельма ждёт и пора обедать. Быстро приведя себя в порядок, я надела светлое льняное платье, холщёвая рубаха стала мне уже надоедать, и пошла в столовую.

По дороге я неожиданно остановилась у одной картины, мне показалось, что я её не видела раньше. Небольшая зарисовка улицы Неаполя, почему именно этого города — я не знаю, просто так решила. У крыльца дома стоял Глеб, это я поняла сразу, хотя фигура была едва прорисована, больше внимания художник уделил самой улочке и домам. Глеб был в длинном плаще и широкополой шляпе, лицо едва заметно, поворот головы, гордая осанка и едва уловимый взгляд из-под шляпы, но это его взгляд, взгляд силы и уверенности в себе. Было непонятно, то ли он выходил уже из дома, то ли собирался войти в дом, но рука лежала на эфесе шпаги, и я почувствовала какую-то угрозу во всей позе, он кого-то ждал или шёл на бой. Даже вздрогнула от этой мысли, умом понимала, что если это и происходило в действительности, и изображён на самом деле Глеб, то это было очень давно, бой уже прошёл и Глеб победил, но сердце забилось быстрее и руки задрожали.

— На Глеба любуешься?

Рядом со мной встал Андрей и тоже стал смотреть на Глеба, иногда наклоняя голову для лучшего обзора.

— Откуда эта зарисовка?

— Олаф привёз, сказал, что на выставке купил, старая неаполитанская школа, а Глеб дом узнал, сразу всё вспомнил.

Значит, я не ошиблась, и это действительно Глеб.

— Как ты поняла, что это он? Мы только сегодня утром её сюда повесили, а ты сразу заметила.

— А Глеб не говорил, что это за дом?

— Катя, командор в своих поступках, особенно из таинственного прошлого, ни перед кем не отчитывается.

Ну да, особенно таинственного прошлого. Прошло и прошло.

— Андрюша, это ты за Сельмой на истребителе летал?

Он рассмеялся, робко взял мою руку и поцеловал.

— Нет, я был занят, это у Олафа служба.

— То есть, истребитель ты водишь, в смысле ты на нём можешь летать?

— Конечно.

— А ещё что?

Андрей задумался, и я поняла — всё, что как-то двигается.

— Я поняла, можешь не перечислять. Но я знаю, на чём ты точно не ездил никогда. На санях.

Глаза Андрея надо было видеть — они стали большими и совершенно круглыми. Точно, не ездил.

— Это такая повозка на полозьях и в неё впряжена лошадь.

Он кивнул, но было понятно, что никак не представил сани по моему описанию.

— Если лошадь, то точно, не ездил. Лошади нас чувствуют, как все животные, чем больше вируса, тем сложнее общаться с животными. И в России я не был.

Ну да, тигр в санях, то ещё зрелище, лошадь от одного ощущения опасности сбежит без саней.

— А где ты был, в каких странах?

— Как оказался у Глеба много стал ездить, он меня часто брал с собой, поэтому вся Европа, только в России не был, даже в Японии и Китае был. Но это были не экскурсии, я с людьми не общался.

Значит в машине с тонированными стеклами, как я. Мы пошли в столовую, и Андрей по дороге рассказал мне, что Лея продолжает тренироваться и скоро станет настоящим бойцом.

— А она хоть иногда поёт?

По тому, как покраснел Андрей, поняла, что поёт, ему поёт. Ну и хорошо, я со своими телесными страданиями не могла с ней встретиться, Глеб отсёк всех от меня, но можно хоть сегодня с ней поговорить.

— Андрюша, ты скажи Лее, пусть ко мне зайдёт.

— Она уехала с Глебом и Олафом.

На мой вопросительный взгляд Андрей только пожал плечами. Сельма уже сидела в столовой на диване, аккуратно сложив руки на коленях. Я радостно с ней поздоровалась, а она улыбнулась мне своей доброй улыбкой и предложила выпить настой из трав перед едой. Настой был горячим и очень вкусным, терпким, чуть кисловатым, но при этом сладким. Я даже не пыталась понять, какие травы входили в этот настой, вкусно, уже хорошо. Но выяснилось, что этот настой очень возбуждает аппетит, а у меня свой очень даже, поэтому ела я много.

— Сельма, давай куда-нибудь выйдем, а то я не остановлюсь и скоро лопну.

— Хорошо, пойдём в сад, погуляем.

Мы устроились в беседке. Когда я одевалась, меня контролировал Самуил, поэтому я была одета как капуста, едва отбилась от второй шубы, а Сельма надела лишь тонкий шерстяной плащ.

— Сельма, ты не мёрзнешь, как они?

— Нет, плащ такой.

Она внимательно на меня смотрела и улыбалась, лишь иногда делала странное движение рукой, как будто от себя что-то отводила.

— Катя, ты такая естественная, как сама природа, поэтому закон тебе всё и поручил. И глаза зелёные, это тоже знак, редкий цвет. Многоцветный изумруд. Я хочу кое-что тебе сказать.

И надолго замолчала, взгляд опять стал жёстким, и выражение лица изменилось, не бабушка из мультфильма — ведьма, очень сильная ведьма.

— Когда-то давно, очень давно, я любила Глеба.

30

Я замерла, сразу вся заледенела от этих слов. Но не испугалась, только застыла сердцем. Сельма так же внимательно смотрела на меня, не опуская глаз, очень страшных, пронзительных.

— Не бойся меня.

— Я не боюсь.

Она усмехнулась, даже головой покачала.

— Действительно не боишься, хотя мне это непонятно. Я ведь не они, я страшнее.

— Но ты же помогала меня спасать, могла просто ничего не делать, или обмануть Глеба, и он сам бы меня этим обманом убил.

— И этим я бы убила его. Дело не в моей любви, я сама сделала свой выбор, когда поняла, что он никогда меня не полюбит. Он и не понял, не увидел, даже не заметил моей любви. Он ждал тебя. Теперь я всё поняла, судьба вела его к тебе, испытания ему всякие приготовила, и раз он их прошёл, то она ему тебя и дала. Я уже и не помню себя молодой, а ты молодая… Не смотри на меня так, ты душой молодая, совсем как ребёнок, а сейчас, как кожу поменяла, так и телом стала молодой, только поверить себе боишься, увидеть себя. Поэтому Олег тебе и смог всё о себе рассказать, никому не мог, я о нём со стороны узнавала, сам ничего не говорил. А тебе как ребёнку, он сына своего…

— Я знаю. Только я не ребёнок, и для Олега я тоже не ребёнок. Я для него жена командора, и он это постоянно доказывает.

Странно, я сама не очень поняла, почему так сказала, именно жена командора, а не жена Глеба, но впечатление от моих слов было сильным. Сельма побледнела и стала похожа на японскую куклу, маленькую фарфоровую куклу.

— Да, это у тебя тоже получилось. Ты сама авторитет перед этими хищниками заработала, я вижу, как боевики тебя охраняют. И сейчас рядом стоят, чуть двинусь не так, сразу нападут, а они сила серьёзная, только такие как Глеб с Аароном могли их держать. Ты права, для Олега ты королева, не та его дура, которая женой была, он тебя королевой признал.

И вдруг засмеялась, даже захихикала, опять стала милой бабушкой, только глаза остались пронзительными и жёсткими.

— А ведь тебе самой этого ничего не надо, ни силы их, ни власти, ни богатства. Поэтому они тебе и верят. Их не обмануть, человек для них открытая книга, всё видят, всё слышат, всё носом чувствуют, особенно страх, а он при каждом обмане проявляется. Ты не думай, я тебе ничего плохого не сделаю, сказала, что Глеба любила, потому что поняла — с тобой только так надо, только правду, всё равно бы как-нибудь узнала, силы помогли. Не хочу, чтобы между нами что-то стояло, мне твоё доверие нужно. Я действительно не знаю, что вам ещё впереди приготовлено и как закон будет дальше работать.

Слишком неожиданным оказалось признание Сельмы, и я не знала, что ей сказать. Правда ли то, что Глеб не знал о её любви, Сельма не похожа на женщину, которая не будет бороться за свою любовь, тем более такая сильная ведьма. Я подняла на неё глаза, и она поняла мой вопрос.

— Можешь не сомневаться, Глеб знает, я сама ему сказала, как ты появилась, так и сказала. Сразу поняла, что он тебя любит, по глазам поняла.

Да, такие глаза не могут обмануть, это только я обманывалась, верить не хотела. Олаф сказал, что я всех вокруг себя собрала, чтобы нас с Глебом спасти, значит и Сельма для этого появилась.

— Я тебе верю.

— Вот и хорошо, я ещё на несколько дней останусь, уеду вместе с Олафом. Пошли в дом, ты замерзла, да и охрана твоя волнуется.

— Моя охрана волнуется? Почему?

— Они силу мою чувствуют, переживают, вдруг что не так, а ты объект номер один. Да и разговор им наш не очень нравится.

Опять я забыла, что все всё слышат, значит, Глеб получит полный отчет, это хорошо, мне говорить с ним о любви Сельмы совсем не хочется. Пусть получит сухой отчет о разговоре, почему сухой, они же всё помнят, просто перескажут.

— Ты их тоже чувствуешь?

— Я же ведьма, да и много лет с ними, научилась.

А я себя крутым знатоком объявила, вроде всё о них знаю. Смешно. Но я была рада вернуться в дом, мне надо подумать. Стоп, думать нельзя, совсем, кто знает, до чего я додумаюсь, лучше Самуила позвать с уколом. Какая я стала примерная жена, интересно, надолго ли?

Позвав Самуила, я сразу спросила, как давно он знает Сельму.

— Катенька, меня с ней Глеб познакомил, сразу после того, как всё с Сарой случилось. Они уже давно были знакомы.

— А сколько ей лет?

— Точно не знаю, но она старше меня, Катенька, дорогая, спроси у Глеба. Что-то не так? Вы так долго говорили, я всё переживал, что ты замерзнешь, так холодно на улице. А Сельма сильная ведьма, очень, она много знает, много умеет, только…

— Только что? Самуил, я ей верю, она меня спасла, да и с лабиринтом оказалась права, просто я её хочу понять.

Но Самуил начал вздыхать, ходить по комнате, даже пару раз взмахнул руками, потом остановился передо мной и решительно заявил:

— Катя, спроси у Глеба.

— Самуил, пока приедет Глеб, я буду думать, а, может, начну говорить…

— Катя! Это шантаж, неприкрытый шантаж!

— Неприкрытый, явный шантаж. Самуил, дорогой, Глеб вернётся, моя охрана отчитается ему, о чём мы говорили с Сельмой, и он сразу догадается, что я тебя пытала, и ты сдался.

Самуил оторопело посмотрел на меня, потом осторожно спросил:

— А о чём вы говорили с Сельмой?

— Сельма сказала мне, что любила Глеба. Давно.

Он облегчённо вздохнул и махнул рукой, тогда всё просто.

— Да, она призналась Глебу, когда он о тебе с ней говорил, что давно его любит, но поможет ему с тобой, и действительно помогла. Она сильно изменилась за последние годы, а ведь такой красавицей была, удивительной красавицей, потом в один год такой стала, а ведь ведьма. А они могут долго красавицами оставаться, есть у них такие… немедицинские возможности. Она всё в своей пещере жила, я, когда к ней приехал, всё удивлялся, как она там одна живет, а потом понял.

— Понял — что? Самуил, говори.

— Она может энергией своей убивать, не как Олаф, иначе, тебе лучше не видеть, страшно так.

— А боевики могут с ней справиться?

— Катенька, почему ты спрашиваешь?

Самуил даже побледнел и прижал руки к груди.

— Просто интересно, Самуил, я просто так спрашиваю, из любопытства.

— Бойцы ей не страшны, а боевики уже смогут с ней справиться, даже один справится. Но почему, Катенька, ты её боишься?

— Нет, Самуил, нет, я её не боюсь, ты же знаешь, я никого не боюсь.

Сельма назвала Олега совершенным убийцей, он был очень рад встретиться с ней в Норвегии, а Глеб не очень. То есть рад, но не как Олег. Глеб знал, что она его любит, но сам не любил никогда. А разве такая красавица как она могла простить нелюбовь? И она спасла Олега, или не спасла, уже не знаю. Что-то она сделала, как-то позвала его к себе, Олег сказал, что она его уже ждала. Странно, но получается, что Олег попал к Сельме раньше, чем его потом спас Глеб?

— Катенька, девочка моя, тебе… сама понимаешь, давай сделаем тебе укол, и ты поспишь, Глеб вернётся, а ты опять что-то себе надумала.

— Всё хорошо, всё спокойно, Самуил, я думаю не о себе.

Значит, Сельма хотела что-то сделать руками Олега. Он ведь не стал мне рассказывать о встрече, сразу замолчал, начал говорить, а потом остановился. И тут я всё поняла — она права, природа затолкала в меня массу информации, только я её ещё не очень воспринимаю. Каждая ведьма получает возврат на свои действия, что-то она сделала не так, и закон ей отомстил, забрал красоту и сделал бабушкой, даже память стёр о молодости и красоте. Сама сказала, что уже не помнит себя молодой. И Глеб тогда ей не верил, внимательно следил, что я пью, она сама тогда перед ним оправдывалась, говорила, что ещё никого не отравила, сама сначала свой чай попробовала. Но Олег ей обрадовался совершенно искренне, всё так странно. Да и Олаф взял её к себе и явно доверяет. Всё-таки я глупая, совершенно неизлечимая… умница. Будем думать правильно, хотя, почему просто думать правильно, додумалась же.

— Катя, немедленно перестань, я так боюсь этого твоего взгляда, я сейчас буду звонить Глебу, пусть немедленно приезжает, боевиков позову, пусть тебя держат укол делать, немедленно…

— Самуил, делай укол, я всё поняла.

— И что ты поняла? Самуил, свободен.

Глеб стоял в двери при полном параде, то есть в чёрном костюме, со знаком власти на галстуке и на лице — командор, недовольный командор. Самуил практически исчез из комнаты, испарился от греха подальше. Я плотно сжала губы, закрыла глаза, скрестила руки на груди и опустила голову. Нема как рыба-кит.

— Я знаю, о чём вы говорили с Сельмой.

Кто бы сомневался, я открыла один глаз и скосила его на Глеба, но губы не разжала. Глеб подошёл к кровати, но стоял как командор, ну-ну.

— Я её не любил.

Пришлось открыть второй глаз, важное признание. Второй глаз воодушевил Глеба, и он присел на край кровати. Строго взглянув на него, я плотнее сложила руки на груди и рта не открывала.

— Что ты придумала?

Набрав полную грудь воздуха, я только выдохнула громко, но не успела больше ничего сделать, как Глеб схватил меня на руки.

— Жена командора, немедленно отчитайся о своих мыслях.

А глаза уже смеются и губы чуть подрагивают в ожидании поцелуя. Я рассмеялась и обняла его.

— Глеб, я так соскучилась, тебя так долго не было.

— Катя, сначала отчёт, не заговаривай меня, что ты надумала?

А сам прижимает меня к себе и глаза синеют радостным смехом. Я кивнула головой и поцеловала его, отчёт подождет. Но Глеб был непреклонен, сел у окна, усадил меня на колени, обнял и затребовал:

— Говори, о чём думала.

Но я долго молчала и водила пальцем по камню власти, цвет опасности и силы, особенно на фоне чёрной атласной ткани галстука, а платина усиливает ощущение стали в этой опасности.

— Глеб, я умница.

— Красивая умница, я это знаю, так о чём ты думала?

— Сельма хочет вернуть себе свою молодость и красоту.

Волна энергии чуть не оторвала меня от Глеба, я даже схватилась руками за его шею. Он резко встал и уложил меня на кровать, а сам отошёл к стене, значит, всё правильно, всё, что я надумала о ней. В глаза Глебу я смотреть не стала, удобно устроилась на подушках и опустила голову. Он молчал, очень плотно молчал.

— Глеб, ты спросил, я ответила.

— Как ты это поняла?

— Понимаешь, я, оказывается, знаю, что ведьмы за неправильные поступки, не знаю какие, теряют свою красоту и молодость. И Олег с ней встретился раньше, чем с тобой, она его позвала к себе, совершенного убийцу, а потом уже ты его спасал. Она тебе о нём говорила?

— Я сам знал о нём. Катя, я взял его к себе не из-за Сельмы.

— Конечно, не из-за неё, просто она его к тебе послала как ведьма. Неужели ты думал, что она тебе простит нелюбовь? Мне… я не хочу знать, что тогда произошло, она чем-то очень помогла Олегу, может и сейчас помогает, и ты её всего скорее простил за всё. Я только сказала, что поняла её. Я верю ей, сейчас я ей нужна, она решила, что раз я помогаю, не знаю каким образом, ну, грехи прошлого, совсем запуталась… силы мне помогают тем, кто рядом со мной, от прошлого избавиться. Она сама мне так сказала. Мол, подождёшь, когда созреют, и спасаешь. А спасение для неё, она так думает, это вернуть молодость и красоту, чтобы закон ей простил какой-то её проступок, через меня простил.

Неожиданно Глеб засмеялся тихим смехом, нехорошо так, тяжёлым, недобрым.

— Ты Олега и от клятвы ей освободила, от всех клятв.

Он подошёл к окну, не оборачиваясь ко мне, сцепил руки за спиной и продолжил:

— Олег мне всё рассказал, когда сам смог ей сопротивляться. Она не хотела меня убивать, только подчинить себе.

Помолчал, вздохнул тяжело.

— Заставить любить.

— А разве можно заставить любить? Даже колдовством?

— Сельма очень сильная ведьма.

— Но ведь Олегу она помогла?

— Помогла, силы его помогла задавить, к китайцу послала, но хотела его оставить убийцей, чтобы самой им управлять. А Олег простил ей всё, сам в себе силы держал, стал у меня обычным бойцом, и я ей тоже всё простил. Ты права, любить заставить нельзя… и не любить заставить нельзя.

— Она и стала стареть, когда ты ей всё простил?

— Я сам к ней приехал.

Глеб так долго молчал, опустив плечи и голову, что я вскочила с кровати и обняла его.

— Нельзя заставить любить, она всё поняла.

— Мне она сказала, что о своей любви сообщила тебе, когда обо мне узнала.

— Не хотела всё объяснять.

— Глеб, я люблю тебя. Ты такой замечательный, удивительный, настоящий командор.

Глеб одним движением обернулся и сел передо мной на пол. Синева глаз обрадовала меня, я наклонилась и поцеловала его. Мы долго сидели у окна и смотрели на холодную беседку, Глеб обнимал меня, иногда поглаживал мои волосы и целовал в макушку. Я не хотела больше говорить о Сельме, она сейчас помогает нам — и этого достаточно, а Глеб молчал тяжело, воспоминания давили на него, но я так и не придумала, чем отвлечь его от этих воспоминаний. Поглаживая его руку, иногда целовала его пальцы, он вздрагивал, но ничего не говорил. Только когда я приложила его руку к своей щеке, тихо сказал:

— Я люблю тебя, прости меня за прошлое.

— Прошлое ушло, его нет, я думала о Сельме не пытаясь узнать твоё прошлое и ваши отношения, я лишь хотела понять её.

А вот и повод отвлечь его от грустных мыслей, как я могла забыть!

— Ты, конечно, не будешь мне рассказывать, но я хоть сделаю вид, что спрашиваю. Это ты на зарисовке старого Неаполя?

Он улыбнулся и сильно прижал меня к себе:

— Я. Жаль, имя художника неизвестно, может быть я его знал.

— А что ты делал в этом доме, не знаю, но мне показалось, что там опасно, что ты шёл на бой, мне стало страшно за тебя.

Глеб поднял моё лицо пальцами и внимательно посмотрел в глаза.

— Почему ты так решила?

— Не знаю, просто решила.

— Не бой, была обычная драка.

— Ты …с вашими?

— Ну да. Из другого клана. Только твой муж был уже тогда сильным, ты зря боялась.

И хищно так улыбнулся, видимо, драка была ещё та. Я рассмеялась и уткнулась ему в грудь, как я могу так бояться за него, если он всегда был сильным, даже в те века, когда не только меня, моих пра-пра и ещё сколько-то прародителей даже в планах не было.

— Пора ужинать, ты скоро с нами есть и спать будешь…

— По указанию командора.

Я сделала грозное лицо, Глеб улыбнулся уже весело и глаза засияли.

— Ты жена командора, будь добра слушаться.

И мы оба рассмеялись, пожалуй, эта фраза скоро станет домашней шуткой.

В столовой сидели Олаф и Сельма, о чём-то весело разговаривая на английском, как только мы вошли, Олаф радостно приветствовал меня.

— Катя, здравствуй, хорошо выглядишь.

— Мне всегда были на пользу прогулки, а мы