Белые скалы Дувра

Яков Сенькин

«История России до Петра — сплошная панихида, а после Петра — сплошное уголовное дело»). Словом, суть-то оказалась не в рухнувшей разом партии или ставшей рухлядью ее идеологии. Мы все и без партии и ее идеологии до сих пор остаемся омерзительно советскими: власти и оппозиция, церковь и культура, тюрьма и наука, школа и армия, и даже бизнес и новые технологии. Я раз поприсутствовал на съезде защитников животных, а затем прослушал запись с собрания русского дворянства. И пришел в ужас: те и другие одинаково яростно собачились между собой, как на советской коммунальной кухне. Все они как были, так и остались «совком». Более того, новое и новейшее, вроде бы постсоветское, поколения, уверенно идут тем же путем отцов, хотя этой власти нет уже почти тридцать лет. Так, глядя на молодого председателя Госдумы и слушая его ахинеизмы, я с тос­кой осознаю: советская власть умерла, но она бессмертна. Как писали в советское время огромными буквами кириллицей на привокзальной площади города Фрунзе: «Ленин кыш, Ленин мыш, Ленин тохтамыш!» («Шишков, прости: не знаю, как перевести…» — впрочем, сообщаю для молодых перевод: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»).

Синхронность двух этих явлений ее как раз и удручала: ведь у дитяти во всех «тугаментах» будет навеки записан днем рождения «красный день календаря» — 7 ноября 1967 года! «Тоже мне, мать-перемать, сделала подарок Родине к юбилею», — думала с отчаяньем счастливая роженица. Она же не знала нигерийского обычая: чтобы задержать роды, надо положить между ног замок и произнести особое заклинание, подобно тому, как, роняя вилку или нож на пол, мы скороговоркой отводим нежданных гостей словами: «Сиди дома! Сиди дома!» — и все дела! И тут нянечка, простая бабка в белом халате и косынке, протирая под ее кроватью шваброй, вдруг наклонилась к ней и тихо сказала: «Не горюй, милая, когда он — показав на пузо — вырастет, никто об этом — кивнув в сторону окна — и помнить не будет». Как и мой знакомый Александр Моисеевич, приятельница моя тут и обомлела. А бабка-то была права…

При Брежневе и Андропове, помимо сокрытия преступлений советской власти, принялись изо всех сил переписывать историю войны, миллионными тиражами поперли романы Стаднюка, Карпова и иже с ними… «Живые и мертвые» покойного к тому времени Симонова казались на их фоне не­обычайно правдивой и смелой книгой, и ее тоже нужно было хранить на заветной полке. А Салтыкова-Щедрина читать на людях, в метро, было даже опасно — заглянувший через твое плечо бдительный гражданин мог подумать, что ты читаешь антисоветчину! Общество стало покорно привыкать к фактической реабилитации Гуталина, как, собственно, это происходит и ныне, уже на новом витке — видно, в день похорон «Правда» аршинными буквами напечатала правду: «Бессмертное имя Сталина будет жить вечно!» Каждый раз вспоминаю слова Де Голля о нем: «Сталин не исчез в русском прошлом, он растворился в русском будущем». Поэтому слова Булата тогда, в 1985 году, прозвучали резко, как удар бича, который слышен мне и теперь…