Оглавление

1. Сыновья Черной земли
2. Вступление
3. Часть первая «Цор»
   1. Пираты
   2. В рабстве
   3. Храм Мелькарта
   4. Побег
4. Часть вторая «Та-Кемет»
   1. Чёрная земля
   2. В новом доме
   3. Опет
   4. Учение
   5. Рамзес
   6. Путешествие
   7. Охота
   8. Талисман
5. Часть третья «Ниневия»
   1. К истокам Хапи
   2. На юге страны
   3. Новый правитель
   4. Побег
   5. Ниневия
   6. Пираты
6. Часть четвертая «Кадеш»
   1. Встреча
   2. Месть
   3. Народы моря
   4. Битва
   5. На родине

Вступление

Период в истории Та-Кемет, именуемый Древним царством, на самом деле являлся молодостью Египта. Именно тогда создано все великое и прекрасное, что прославило эту страну. И все же я выбрал эпоху фараонов Сети I и Рамсеса II.

Этот период относительно короток. Он начинается около 1320 года до н.э. с приходом к власти новой династии. Египтяне считали, что теперь царская семья с многочисленными детьми положит конец борьбе за трон и принесет много перемен. До сих пор владыки Обеих Земель происходили из Мемфиса или из Фив, где они создали могущественные номы Среднего Египта между Коптосом и Фаюмом. Впервые трон Хора заняли представители Дельты, чьи предки четыреста с лишним лет поклонялись богу с довольно скверной репутацией — Сетху, который убил своего брата Осириса. Эта эпоха окончилась приблизительно в 1100 году до н.э. короткой эрой «повторения рождений», когда Египет окончательно распрощался с наследниками Рамсесов и с их богом.

Эти два столетия прославились царствованием трех великолепных фараонов — Сети I, Рамсеса II и Рамсеса III. Новые повелители после жестокого кризиса в конце XVIII династии принесли стране религиозный мир, который заколебался лишь с приближением 1100 года. Войска этих фараонов одерживали блистательные победы. Они вмешивались гораздо активнее, чем прежде, в жизнь соседних народов. Многие египтяне жили тогда за границей. И еще больше иноземцев селилось в Египте. Рамсесы были великими строителями. Фиванские владыки XVIII династии не успели закончить восстановление опустошенных гиксосами районов. Они многое сделали в самих Фивах, но после религиозной реформы Эхнатона пришлось начинать все сначала.

Гипостильный зал в Карнаке, пилон в Луксоре, Рамессеум в Мединет-абу с массой больших и малых сооружений в стовратных Фивах — великолепный вклад Рамсеса I и его преемников. Ни один уголок огромной империи не был обойден их вниманием. От Нубии до Пер-Рамсеса и до Питому было основано множество городов! А сколько храмов они расширили, восстановили или отстроили заново!

Часть первая «Цор»

Пираты

Стражник дремал, прислонившись спиной к холодному валуну. Голова безвольно склонилась на грудь. На утомленную землю давно опустилась ночь. Летние ночи особенно темные в южных прибрежных краях. Все утонуло в едином черном: горы, холмы, деревья… Земля и небо слились в одно целое. Миром правит спутница летних ночей — тишина. Даже шакалы не тявкают — ждут восхода луны. Стражник поежился от пробежавшего холодного ветерка, но сладкий сон не отпускал его. Рядом возвышалась куча хвороста, которую он должен поджечь, если заметит врагов. Огонь с вершины холма увидят воины на крепостных стенах, запрут ворота Алалаха и поднимут тревогу.

Он не услышал, как к нему подкрались двое. Глухой удар топора, — и стражник повалился на землю с раскроенным черепом. Так и не проснулся.

Перешагнув через убитого, лазутчики подошли к склону холма. Под их ногами спал утомленный город. Высокая крепостная стена, сложенная из огромных булыжников, в темноте почти сливалась со скалами. Выдавали лишь огни на стрелковых башнях, охранявших ворота. Наконец из-за гор выглянул краюшек луны. Холодное сияние разлилось по холмам, проникло в долину, заиграло бликами в речной воде.

— Смотри: твой город, — сказал один из лазутчиков. Он недобро оскалился. В лунном свете хищно сверкнул его единственный глаз.

— Да! — протянул второй. — Алалах. Нынче утром он будет в полной моей власти.

— Спустись вниз и войди через ворота, — приказал ему одноглазый. — Ты — брат правителя, стражники тебя пропустят.

— Что я должен сделать дальше?

— Убей привратников и впусти моих воинов. Если все пройдет, как мы задумали, Алалах возьмем еще до рассвета. Мой господин, лабарна Великой Хатти, Муватилли сделает тебя могущественным правителем этого славного города и всех земель вокруг.

— Да поможет мне Бог Грозы!

Он зашагал вниз по склону.

— Нахит! — окликнул его одноглазый. — Скажи честно: неужели ты готов убить брата?

— Я вынужден так поступить, — не оборачиваясь, ответил предатель.

— Не боишься гнева Богов? — допытывался одноглазый.

Нахит задумался лишь на мгновение.

— Если брату суждено пасть от моей руки — значит, так решили сами Боги.

— А с мальчишкой как поступишь, с сыном правителя? Племянник все же твой, родная кровь.

— Прирежу! — безжалостно бросил Нахит и исчез в темноте.

Шуршание шагов растворилось в ночи. Одноглазый еще некоторое время прислушивался. Сзади раздался хруст кустарника и сиплое тяжелое дыхание.

— Это ты, рыжая борода? — спросил одноглазый, не оборачиваясь.

— Я, мой господин. — Рядом вырос могучий воин. — Мы подобрались к крепости. Для штурма все готово.

— Подождем, пока Нахит уберет охрану с ворот.

— Господин, — не смело спросил воин, — ты веришь ему?

— Нахиту? — Одноглазый скривился в подобии улыбки. — Я верю больше хвосту осла, чем этому шакалу. — С презрением сплюнул. — Как можно верить человеку, который предал свой народ и готов убить родного брата?

— Прикажи, и я сверну ему шею, — предложил здоровяк. — После скажем, будто его в схватке зашибли…

— Нет, — покачал головой одноглазый. — Наш великий властелин приказал поставить его править Алалахом. Если б не воля Солнцеликого, я бы первый выпустил ему кишки. И еще, Аху, — наконец повернулся он к воину. — Не забудь: после взятия города, ты должен отобрать крепких пленников. Шерданы обещали приплыть на рассвете. Отвезем апантес на корабле этих морских разбойников в Угарит. Говорят, нынче на невольничьем рынке подскочила цена на хороший товар.

— Не гневайся, господин, но Муватилли, наш правитель рассерчает, узнав, что ты занялся работорговлей. Неблагородное это дело…

— На! — Он сунул под нос воину золотое колечко. — Нюхай. Чем пахнет?

— Ничем, — пожал плечами рыжебородый.

— Так, откуда узнает Солнцеликий, что я торгую рабами? Золото не пахнет, иначе казна в халентуве Хаттусы давно бы провоняла кровью.

Он отвернулся от воина и продолжил напряженно высматриваться в темноту, туда, где в скудном свете луны проступали очертания крепостных стен. За стенами плоские крыши домиков теснились друг к другу. Выше, на скале обрисовался профиль цитадели: второй оборонительной стены, за которой пряталась халентува правителя.

Двое сонных привратников отворили ворота и впустили колесницу. Их заранее предупредили, что Нахит, брат и доверенное лицо правителя Алалаха должен вернуться на днях из Хаттусы, где по поручению властелина вел переговоры с лабарной Великой Хатти. Но благородный посланник неожиданно набросился на стражников с кинжалом и зарезал обоих.

— Я вижу знак! — встрепенулся одноглазый, указывая на город. — Нахит размахивает факелом. Значит, он разобрался с охраной. Да помогут нам Боги! На штурм!

Ворота распахнулись. Створки с грохотом стукнули о стены. Толпа воинов хлынула в город.

Элиль проснулся от предчувствия чего-то недоброго. Ворочался с боку на бок на жестком ложе. Совсем скомкал холщевую подстилку. Глаза открывались сами собой. Сон исчез напрочь. Он поднялся и подошел к узкому окошку. Мальчик встал на цыпочки, высунулся наружу, насколько ему позволял рост. Темно и спокойно. Над головой рассыпались звезды. Они висели так низко, что казалось, до них можно дотянуться. Где-то за горным хребтом несмело выглянул луна. Юркими тенями носились летучие мыши. Мерцали светлячки. Внезапный порыв соленого морского ветра принес немного прохлады. Элиль взглянул вниз. Город спал. В двадцати шагах от окна угадывался абрис неровной верхней оборонительной стены цитадели. За стеной еле различались плоские крыши домов и мощеные камнем дворики, небольшие палисадники. Кругом безмятежное безмолвие.

Где-то внизу громким лаем спугнул тишину сторожевой пес. Ему хрипло вторил еще один. Чуть погодя все собаки в городе всполошились. Послышался неясный шум. Элиль подумал, что усилился ветер, теребя листву раскидистых тополей. Но ветер стих, а шум нарастал.

Из Нижнего города эхом разнесся по узким улочкам громкий, тысячеголосый клич: «Аха!». Элиль вздрогнул. «Аха!» — вновь прогремело, но уже совсем близко. Ужас сжал все внутри. Этот клич ни с каким другим не спутаешь — клич хеттских атакующих воинов.

Тревогу подняли поздно. Захватчики уже овладели городом и со всех сторон подбирались к верхней оборонительной стене. В цитадели едва успели захлопнуть ворота. Охрана встретила нападавших градом стрел. Хеттам не удалось сходу прорваться к халентуве. После недолгой схватки у ворот, они откатились, потеряв многих убитыми и ранеными. Площадь перед цитаделью хорошо простреливалась — не высунуться. Тогда хетты решили поджечь ближайшие дома, чтобы дым не позволял лучникам целиться со стен. Потянуло гарью.

Элиль накинул длинную льняную рубаху, кое-как повязал вокруг талии широкий матерчатый пояс. Сапоги не стал надевать. Босой кинулся опять к узкому стрельчатому окну. Хетты вновь ринулись на штурм. Бой перекинулся уже на стены цитадели. Лучники с башен беспорядочно стреляли по своим и чужим. В такой свалке ничего не разобрать. Дым резал глаза. Всполохи огня озаряли дерущихся. Крики, звон металла…

Мальчик увидел отца. Правитель Алалаха, как лев, бился сразу с тремя противниками, не давая продвинуться им ни на шаг вперед. У одного он выбил из рук копье и расколол топором голову. Но оставшиеся двое наседали.

Надо помочь! Он тоже — мужчина! Он тоже — воин! Элиль вскочил на ложе, дотянулся до бронзового меча, что всегда висел на ковре у изголовья. Клинок оказался слишком тяжелый для десятилетнего мальчика. Он не сможет биться мечом, не удержит. Кинжал! Элиль отбросил меч, снял с ковра кинжал. Клинок ахеявской ковки ему подарил отец на праздник урожая. Деревянные ножны, увитые медной чеканкой, отлетели в сторону. Тонкое обоюдоострое лезвие зловеще сверкнула в отблеске пожара.

Элиль выскочил в темный коридор. Услышал, как в соседних покоях мать успокаивает сестер. Младшая хныкала, старшая бормотала молитву. Мальчик наощупь нашел лестницу и зашлепал босыми ногами по холодным шершавым ступенькам вниз. Скорее! На помощь отцу! Снизу раздались тяжелые шаги. Широкая тень заслонила проем. Враг, прыгая через две ступени, уверенно поднимался навстречу, держа перед собой прямой хеттский меч. Элиль вжался спиной в холодные камни стены. Шаги приближались, сопровождаемые хриплым сопением. Запах пота и крови ударил в нос. Что-то огромное поравнялось с ним. Страх сжал сердце, но не за себя: там, наверху мать и сестры.

Элиль покрепче ухватил рукоять кинжала обеими руками, занес оружие над головой, ударил, вкладывая все силы. Острое лезвие легко вошло в мягкую плоть. Враг взвыл, словно разъяренный бык, хватаясь за плечо. Меч высек искры прямо над головой Элиля. Мальчик пригнулся и ударил второй раз. Кинжал, чуть ли не по самую рукоять вошел в бедро. Враг, припал на ногу, оступился и покатился вниз. Кинжал! Клинок так и остался в бедре противника.

С улицы уже доносились шаги и крики… на хеттском! Элиль метнулся вверх, бросился в свою комнату. Огляделся в поисках какого-нибудь оружия. Подобрал тяжелый меч, и снова — в коридор.

Он столкнулся нос к носу с двумя хеттскими воинами. Один огромный, рыжебородый. Второй поменьше, но такой же крепкий. Элиль заметил: у того, что поменьше, изуродованное лицо и один глаз выбит. Куда ему, десятилетнему мальчишке с ними справиться. Но, он же — мужчина! Он — воин! С рычанием обезумевшего волчонка Элиль бросился в бой… Удар упал в пустоту. Опытный воин легко увернулся от меча и двинул мальчишку кулаком в затылок…

Элиль тяжело приходил в себя. Боль толчками пульсировала в голове. Он попытался вспомнить вчерашний день. …Отца пригласил правитель Аласии для переговоров. Благодатный остров славился вином и изысканной керамикой, но нуждался в меди и олове, не хватало строительного леса. Отец снарядил корабль и взял с собой в плавание его, Элиля. Время на острове провели весело: днем за переговорами, вечером за щедрым столом с музыкой и пред-ставлениями. На обратном пути корабль застиг шторм. Три дня, как щепку мотало суденышко по волнам. Мачту вместе с парусом снесло и утащило в море. Половину весел похитили пенящиеся волны. Вода по колено стояла в трюме. Утомленные корабельщики не успевали ее вычерпывать. А волны перехлестывали через борт. Отец взмолился богам, прося пощады…

Как они причалили к берегу, Элиль не помнил. Еще на корабле у него открылся жар, сознание помутнело. Он бредил, весь горел, тело бил озноб. Две луны мальчик провалялся в постели, метался в бреду. Жрецы окуривали его травами, заставляли глотать горькие отвары. Лучшие маги и заклинатели бились за его жизнь.

Богиня Астар сжалилась над ребенком. Болезнь отпустила…

Но все это произошло год назад. Неужели он опять заболел? Сознание вновь покидало, рассыпаясь на обрывки воспоминаний, ускользало…

…Ему чудилось журчание воды за бортом, мерный плеск весел. Ветер гудел, надувая парус. Запах! Жуткий запах немытых тел, вперемешку с вонью протухшей рыбы. Откуда? Голова тяжелая, словно вылита из черной бронзы. Каждый звук отдавался болью в затылке. Элиль попробовал открыть глаза. Яркий свет обжег, словно пламенем. Элиль застонал.

— Тихо! Не шевелись! — услышал он шепот над самым ухом.

Элиль вновь попытался разомкнуть веки, на этот раз очень осторожно. Что увидел первое: темные от влаги доски, между досками полоски синего неба. Яркое солнце протягивала лучики сквозь щели. Где он? Журчание слышалось отчетливо. Неужели — на корабле? Мерное шлепанье — весла. А этот противный жалобный звук — скрип в уключинах. Как он здесь очутился? Боль в голове не давала сосредоточиться. Он почувствовал, что лежит на голых досках, а голова покоится на чем-то мягком. Над ним склонилось уродливое лицо. Элиль чуть не вскрикнул. Черные волосы слиплись от крови. Борода всклочена. Под глазами кровоподтеки.

— Не пугайся. Это я — Зоосе.

— Наставник? — изумился Элиль. — Что с твоим лицом? Тебя били?

— Немного досталось, — Зоосе попытался растянуть в улыбке распух-шие губы. — Ты сам-то как себя чувствуешь?

— Голова болит, — пожаловался мальчик.

— Да! — вздохнул наставник. — Тебя сильно ударили. Даже подумали, что ты умер.

И тут вернулась память. Нахлынула, как холодная волна через борт. Словно кинжал вонзился в грудь. Элиль вспомнил ночную осаду, он с мечом в руках кинулся защищать мать и сестер… А потом?

— Где отец? — встрепенулся Элиль.

— Не знаю. Там такая сеча была…

— А мать? Сестры?

Зоосе отвернулся, чтобы Элиль не увидел слез.

Превозмогая боль, мальчик приподнялся и сел. Он оглядел низкий трюм корабля. Вокруг сидели и лежали люди в рваной одежде. Взгляды у всех, как у затравленных животных: злоба вперемешку с безысходностью.

— Куда мы плывем? — он тронул за плечо наставника.

— Наверное, в Угарит, на невольничий рынок.

— Что произошло?

— Хетты ночью напали на Алалах. Город пал, — горестно ответил наставник.

Теперь Элиль все понял! В Угарите большой невольничий рынок. Рабов привозят морские разбойники после набегов на прибрежные поселения рыбаков. Если где-то идет война, то вереницы пленных тянутся к Угариту. На рынке живых-убитых покупают богачи для полевых работ, торговцы — на корабли гребцами, строители — в каменоломни. У Элиля даже не хватало сил плакать. Неужели теперь ему уготовлена судьба невольника. Теперь он, рожденный свободным, до конца дней проживет с веревкой на шее? Если отец не погиб и сейчас его ищет… А если — погиб? Но не может же он, сын правителя остаток дней прожить рабом! Он — отпрыск благородного хурритского рода, наследник. Нахит, — вспомнил Элиль, — брат отца уехал из города месяц назад и еще не возвращался. Нахит обязательно его разыщет и освободит. Это — его долг чести…

Перед глазами всплыл облик жалких тощих рабов, которые трудились на полях и в каменоломнях. Их, опаленные солнцем, костлявые спины, вечно согнутые, как будто в поклоне. Всегда опущенные бритые головы. У них не было лиц. На лицо раба только иногда обращаешь внимание, если оно изуродовано: вырваны ноздри или обрезаны уши. Неужели его ожидает та же участь? Страшная мысль заставляла холодеть все внутри.

Отец! Где сейчас отец?

Сквозь щели в палубе заглянула красная бородатая рожа.

— Твой мальчишка очнулся, — крикнула кому-то рожа отрывисто, по-хеттски.

Отец много рассказывал Элилю о грозных соседях, что живут за Бычьими горами, о беспощадных завоевателях. Их столица — Хаттуса, выстроенная прямо на скалах и напоминает орлиное гнездо. Нет отважней воинов. Нет армии крепче, чем хеттская. Наставник рассказывал ему о непобедимом лабарне Мурсили, который прошел войной по Аккадии и взял Вечный Вавилон. Были у Хатти времена расцвета, но наступали и времена упадка, когда завистники-соседи разорили страну. Тогда от великой державы осталось только три города: Хаттуса, Арина и Куссара. Но легендарный лабарна Суппилулиума из жалкого государства с тремя городами смог превратить Хатти вновь в могущественную и непобедимую державу. Хетты безжалостно мстили соседям. Одно за другим пали: Митанни, Исува, Каски, Керкемиш, Хайясы, Киццуватна, Миллаватна… Теперь разросшейся, окрепшей стране понадобился выход к морю для торговли. Но на Ахеяву, что господствует над западным побережьем, хетты нападать не решались. Не по зубам даже их непобедимому войску приморские города с высокими оборонительными стенами. В чистом поле сражаться — хеттам нет равных. Но осаду вести они не умеют. Основная их сила — тяжелые колесницы, запряженные двойкой коней. Один воин управляет конями и еще двое стреляют из лука при подходе к вражескому строю, а потом берутся за копья. Да еще дышло с острым бронзовым наконечником торчит впереди. Попробуй такую повозку остановить. Она прорубается сквозь строй, давит. Но что толку от колесниц, когда перед тобой высокие стены.

Другая морская страна, Арцава, хоть и подписала вечный мир с Хаттусой, но не спешила открывать для хеттов свои порты. Хитрый правитель потребовала огромную плату в обмен на дружбу. Тогда Муватилли решил склонить к неравному союзу более слабый Алалах. Вдобавок, через Алалах проходил торговый путь в Приморье. Лабарна Великой Хатти Муватилли решил продолжить дело грозного предка, лабарны Суппилулиумы. Тот хотел расширить влияние на земли Приморья, когда-то подчинявшиеся Та-Кемет. Власть в Черной Земле в те времена ослабла при неудачных правителях Эхнейоте, Семенхкерэ, Тутанхамоне. Победоносный Хармхаб еще как-то навел порядок в Лабане. За ним Сети, мудрый и волевой, подчинил ранее утерянные земли вплоть до города Библа. Иногда, он делал это мягко, дипломатичным путем, иной раз — силой. Небольшие государства, такие, как Амурру, Алепо, Кадеш, Алалах оказались между двух огней. С одной стороны на них давила Хатти, заставляя вступить в союз, с другой стороны угрожала Та-Кемет.

Отец долго вел переговоры с посланником лабарны Муватилли. Правитель Великой Хатти предлагал признать власть Хаттусы над Алалахом: подчиниться добровольно. Сулил щедрые награды. Обещал ничем не ограничивать правителя, только принять его наместников, и, в случае войны, ставить войско Алалаха под знамена Великой Хатти. Но отец отказывался, — свобода дороже. Всю историю город Алалах, от самого основания стремился жить вольно. Его подчиняли себе правители Алеппо, Митаннии, Ахеявы, даже как-то он был под владычеством Та-Кемет. Хетты при лабарне Мурсили и при лабарне Суппилулиуме захватывали город. Но свободолюбивые жители каждый раз сбрасывали чужое ярмо. И сейчас Алалах не нуждался ни в чьем покровительстве.

Отец Элиля не хотел вступать в союз с хеттами, или принять покровительство Та-Кемет, хотя его брат Нахит, служивший начальником городского войска, страстно уговаривал его принять предложение лабарны Мурсили. Предупреждал, что северные соседи коварны: кто им не подчиняется уговорами, того мечом заставляют.

Вот, они и пришли…

Рыжебородый вновь заглянул в щель. Тяжелая дверца, закрывавшая трюм отлетела в сторону.

— Мальчишка, вылезай! — гаркнул он.

Зоосе покрепче прижал к себе Элиля, но мальчик осторожно отстранил наставника: надо идти. Яркое солнце ударило по глазам. Свежий морской ветер обжег лицо солеными брызгами.

— Пошевеливайся!

Сильные руки выдернули его из трюма и швырнули на палубу. Элиль поднялся с колен и огляделся. Он находился на крепком боевом корабле с высокими бортами. С каждой стороны по десять гребцов. Жилистые невольники надрывали спины, вращая весла. Ноги гребцов удерживала бронзовая цепь, надежно прибитая к палубе. Корма загибалась полумесяцем вверх. Коренастый кормчий — этот из вольных — умело управлялся сразу с двумя рулевыми веслами. Нос украшала огромная голова быка, вырезанная из дуба. Длинные рога сияли позолотой. Высокую мачту удерживали прочные канаты. Широкое прямоугольное полотнище паруса надулось пузырем. Под мачтой раскинулся полотняный шатер для хозяина судна.

— Сходи на корму и принеси горячей похлебки, — приказал ему хетт. Всунул в руки тяжелую керамическую миску. — Да пошевеливайся! Тебе еще предстоит напоить гребцов и вымыть палубу.

Элиль безропотно направился к корме. Все вокруг казалось дурным сном. Как же хотелось проснуться. Оказаться в своей комнате в Халентуве. Мать позовет к утренней молитве. Потом на завтрак подадут свежее молоко и горячие лепешки. После они с отцом отправятся на охоту… Но сон не проходил. Невыносимая тоска накатывала ледяной волной.

Он шел, осторожно ступая по нагретым солнцем доскам: старался не наступить на спящих воинов. Час был ранний. Плечистые, бородатые корабельщики храпели, укутавшись в серы шерстяные плащи, положив под голову круглые деревянные щиты. Над кормой поднимался дымок. Нос защекотал запах разваренного ячменя с мясом. У Элиля скрутило живот с голодухи.

В большом медном чане тлели угли. Над чаном на цепи качался котел. Кашевар колдовал, заправляя похлебку специями. Он облизал большую деревянную ложку, смачно причмокнул, перемазал в густом вареве рыжую бороду и, торчащие дыбом, жесткие усы. Заметив Элиля, недовольно крикнул:

— Чего надо?

Элиль показал миску.

— Кто прислал? Давай!

Кашевар почти до краев наполнил миску похлебкой. Парок вился над густой белесой жижей. Темными островками плавали кусочки мяса. Элиль побрел обратно, глотая слюну и стараясь не смотреть в миску, даже не вдыхать. Живот прилип к спине. Отчаянные мысли сдавливали грудь. Неужели он теперь — раб! Так и будет носить похлебку, драить палубу… Он теперь не человек. Двуногая скотина. Живой-убитый…

Надо бежать! Кинув быстрый взгляд по сторонам, Элиль увидел справа безграничную изумрудную даль, подернутую утренней сизой дымкой, слева чуть заметно темнела неровная полоска берега.

— Скорей неси! Я очень голоден! — торопил его здоровяк.

Элиль подошел вплотную к воину. Тот потянулся за миской. Но мальчик выплеснул горячую кашу ему в лицо. Хетт взвыл, хватаясь за глаза. Элиль метнулся к борту. Он уже готов был проскочить между двух гребцов и с разбегу бултыхнуться в воду, а после пусть попробуют его найти. Он рос на берегу моря, плавал как рыба, мог подолгу находиться под водой без дыхания… Удар по ногам, и беглец растянулся на досках, ободрав колени и разбив нос. Тяжелая ступня придавила его к палубе так, что не вдохнуть. Ребра заскрипели.

— Не тронь! — послышался окрик Зоосе.

Глухой удар. Тяжесть исчезла. Элиль перекатился на спину. Зоосе стоял, широко расставив ноги. В могучих руках он держал кусок обломанного весла. Рядом без движения валялся оглушенный хетт. Драка разбудила моряков. Они окружили наставника. Тот пытался отмахиваться, защищая Элиля. Тяжелый бронзовый топор хрястнул меж лопаток. Зоосе выгнулся, неестественно выпячивая грудь. Обломок весла выпал из рук. Наставник без единого стона свалился замертво.

— Зоосе! — закричал Элиль. Слезы брызнули из глаз. Роднее и ближе человека сейчас не было. И он умирает.

— Держи мальчишку! — Уверенно ступая по палубе мягкими сапогами с загнутыми кверху острыми носами, подошел воин в дорогой ассирийской одежде. Широкие плечи. Короткая толстая шея. От левой брови через все лицо бледнел уродливый шрам и терялся в густой черной бороде. Вместо левого глаза зияла пустая глазница. Он с холодным безразличием выдернул топор из мертвого тела наставники и коротко бросил: — За борт его. Мальчишку обратно в трюм.

Элиль грохнулся в темноту. Люди, сидевшие вокруг, испуганно поджали ноги. Крышка захлопнулась, поглотив солнечный свет. Там, наверху, на палубе продолжал истошно выть рыжий бородач с обожженным лицом. Раздался всплеск. У Элиля сжалось сердце. Он понял: в воду выкинули тело наставника. Ярость закипела внутри. Он вскочил на ноги, чуть не треснувшись головой о балку.

— Чего вы сидите? — оглядел мальчик несчастных людей. — Неужели вы хотите стать рабами?

Никто не шевельнулся, даже не взглянул в его сторону.

— Сядь и смирись, — пробасил здоровый мужчина. — Из-за тебя уже погиб человек. Хочешь и нашей смерти?

— Но вас же сделают рабами! На всю жизнь!

— Из рабства можно убежать, — вновь пробасил мужчина, — от смерти — нет.

— Аху, хватит ныть! — раздался вверху грубый окрик одноглазого. — Облейте его рожу холодной водой и смажьте маслом.

— Щенок! Я вспорю ему живот и намотаю кишки на голову! — завывал ошпаренный.

— Только попробуй! Я сам тебе вспорю живот! — утихомирил его одноглазый. — Предупреждал ведь: не тронь мальчишку. Он стоит больше, чем этот корабль вместе с гребцами. Если я не довезу его живым до Угарита, ты всю жизнь будешь со мной расплачиваться! Понял?

— Прости, господин, — заскулил рыжебородый.

Услышав последние слова одноглазого, Элиль совсем сник. Значит, он не просто невольник, он — очень дорогой невольник. Цена — больше чем корабль с гребцами. Сколько это? Если так, то убежать ему не дадут. Но кому его хотят продать? Ничего не оставалось, как только забиться в угол и ждать своей участи.

На рассвете следующего дня смотрящий с носовой площадки крикнул кормчему: впереди устье реки Оронты. Весла зашлепали веселее. Кнут погонщика шипел, рассекая воздух, и чавкал, падая на голые спины гребцов. Вскоре вокруг корабля возник шум неугомон-ного торгового порта: крики кормчих, стук бортов о причалы, отборная ругань грузчиков. Весла втянули. Судно качнуло, когда борт встретил-ся с пристанью.

Дверца отлетела, и в затхлый трюм хлынул яркий солнечный свет.

— Вылезай! — прозвучала команда.

Невольники зашевелились, стали по одному выбираться из трюма. Когда дошла очередь до Элиля, он высунул голову наружу, но тут же получил удар сапогом в лицо:

— Сиди внутри и не высовывайся, — приказал ему одноглазый.

Все пленники покинули корабль. Элиль один остался в вонючем пустом трюме. Он подтянул колени к подбородку, обхватил ноги руками и впал в оцепенение.

— Мальчишка, вылезай!

Дверца открылась. По оранжевому небу с лиловыми облаками Элиль понял, что уже наступил вечер. Одноглазый схватил его за волосы и кинул на колени перед высоким худощавым человеком. Дорогая, расшитая серебряными розетками одежда походила на покрывало жреца. Лицо строгое, надменное с большим носом и густой, завитой мелкими колечками, бородой. Он поднял за подбородок лицо мальчика холодными холеными пальцами, унизанными перстнями, пристально посмотрел в глаза.

— Похож, — кивнул он. — На него похож.

— Он — и есть. Ты мне не веришь? — возмутился одноглазый.

— Верю, — кивнул худощавый, отпустил подбородок Элиля и брезгливо вытер руку о край одежды.

— Цена — как договорились, — напомнил одноглазый.

— Не беспокойся, — заверил его худощавый. — Я держу слово.

— Следи за мальчишкой. Уж больно прыткий, — предупредил хетт.

— Никуда он не денется. Эй! — крикнул жрец слуге, здоровяку с тупым хмурым лицом. — Тащи мальчишку на мой корабль.

Шея Элиля оказалась в крепкой веревочной петле. Его повели на берег. Шли по грязной набережной, мимо снующих мускулистых грузчиков с ношей на спине, мимо важных толстых торговцев и портовых стражников с дубинами в руках. Никто не обращал внимания на привязанного за шею мальчика. Словно хозяин вел за собой осла.

Кругом, криво возведенные из камня, стены складов, амбаров. За складами на холме белел город. Элиль гостил здесь с отцом у местного правителя. Он помнил роскошный дворец, множество слуг, охоту в пустыне на колесницах. Тогда отец убил льва. Наверняка, начальник стражи его помнит. Вот если бы попробовать сбежать…

— Сюда!

По шатким сходням его привели на широкий торговый корабль. Палуба была заставлена большими глиняными кувшинами, корзинами и кладками мешков. Вдоль бортов дремали гребцы, скованные цепями. Элиля втолкнули в клетку. Сквозь толстые вертикальные прутья из крепкого дерева едва удалось бы просунуть руку. На грязном полу валялись клочья соломы. Остро пахло звериной мочой. Наверняка перевозили львов или леопардов. Стражник приоткрыл дверцу, поставил перед Элилем кружку с водой и бросил кусок черствой лепешки. Сторож проверил, надежно ли засов лег в скобы, ушел отдыхать. Элиль набросился на еду. От голода не чувствовал, как исколол язык засохшим хлебом, уже с горьким привкусом плесени. Жадно выпил вонючей, теплой воды. Голод чуть затих. Закончив с ужином, Элиль сгреб в угол солому и свернулся на ней калачиком.

Корабль мерно покачивался на волнах, скрежетал бортом о пристань. Небо чернело, пробуждая звезды. Спать не хотелось. Слез не было. Злость сменялась в душе безразличием к происходящему и обреченностью. Элиль взмолился богам. Он перебрал все молитвы. Даже вспомнил заговор старшей сестры. Когда буйствовал за окном Бог Грозы, сотрясая землю, она шептала слова, однажды прочтенные ею в заброшенном храме. Говорила, что заговор оберегает от нес-частий. Элиль всегда смеялся над сестрой. Но сейчас и этот заговор пустил в дело:

Элиль долго ждал хоть какого-нибудь знамения. Ничего! Все — впустую. Неужели Боги отвернулись от него?

Он подгреб под себя еще соломы из дальнего угла. Вдруг заметил, что один из прутьев возле самого основания изгрызен острыми зубами. Видать, зверь, которого перевозили в этой клетке, рвался на свободу и пытался перекусить прут. Элиль ощупал размочаленное дерево. Сердце от радости запрыгало в груди. Если чуть-чуть навалиться, можно выломать. Мальчик тут же уперся в прут ногами и, что есть силы, напряг все тело, даже голова закружилась. Ничего не получалось! Он попробовал еще раз. Показалось, что прут начал поддаваться. Он расслабился, немного передохнул и надавил с новой силой. Раздался сухой треск.

— Что еще там такое? — по палубе зашлепали босые ноги угрюмого слуги.

Элиль тут же свернулся калачиком и притворился спящим. Сторож осветил факелом клетку, проверил засов, прошел дальше. Ничего не обнаружив, выругался и зашлепал обратно. Вновь остановился возле Элиля. Осмотрел клеть еще раз. Мальчик весь сжался. Если заметит сломанную решетку — все пропало. Но боги отвели взгляд стражника.

Когда шаги и сердитое бормотание стихло, Элиль осторожно отогнул прут и попробовал протиснуться в дыру. Голова еле-еле пролезла. Потом плечи. Выдохнув и втянув в себя живот, он, наконец, выбрался наружу. Голова закружилась, как от слабого вина, сердце стучало так, что отдавалось в горле. Неужели — свобода! Он прокрался вдоль кладки кувшинов. У сходен двое корабельщиков дремали сидя на палубе, вытянув волосатые ноги. Оба громко храпели. Между ними стоял недопитый кувшин вина и блюдо с фруктами. Элиль, стараясь ступать очень осторожно, подкрался к самым сходням. Он уже оказался между сторожей. Те продолжали храпеть. Впереди свобода! Неожиданно мальчик поскользнулся на брошенной кости и чуть не упал. Удержался, но задел ногой кувшин. Сосуд с грохотом перевер-нулся. Вино расплескалось по палубе. Сторожа встрепенулись. Элиль кинулся на берег.

— Держи! — услышал он за спиной.

Ноги несли сами. Легко огибая кладки мешков и кувшинов, он летел, едва касаясь земли. В город! Там спасение! Из портовой сторожки на крики высунулись сонные охранники. Они попытались поймать мальчишку, но Элиль ловко проскользнул между рук.

В городе темно. Еле различались на фоне неба беленые заборы из глинобитного кирпича. Забрехали собаки. Элиль сообразил, что надо где-нибудь спрятаться и переждать до рассвета. Если он побежит сейчас в город, собаки могут его выдать, а то и набросятся. Прокрав-шись вдоль забора, он наткнулся на беспорядочную свалку досок и бревен — останки старых кораблей. Не раздумывая, мальчик нырнул в щель между досками и затаился. Вдруг прямо перед ним сверкнули два зеленых глаза. Раздалось угрожающее шипение. Элиль перепугался, чуть ли не до обморока. Отлегло, когда понял, что это кошка. Тем временем лай собак и топот ног приближался. Заметалось пламя факелов. Собаки остановились возле кучи досок, злобно рычали и скребли лапами.

— Гаденыш спрятался в корабельном хламе, — услышал он сторожей. — Собаки его учуяли.

Элиль чуть не заплакал от досады. Попался! Но в это время кошка метнулась из укрытия и помчалась по улице черной тенью. Псы бросились за ней.

— Кошка! — Сторожа посылали ей вслед проклятья.

— Надо обшарить все вокруг, — предложил один из преследователей. Элиль узнал голос угрюмого слуги со звериным тупым лицом.

— Э, нет, — в разговор вступил один из охранников порта. — Ваш беглец — вы его и ловите. А мы, за так, ночью не желаем бегать по городу. К тому же, нам склады надо охранять.

— Пойми же, — взмолился слуга. — Хозяин с нас за мальчишку с живых шкуру снимет.

— А нам-то что? — усмехнулся сторож. — Твоя шкура…

— Хорошо, — сломался слуга. — За мальчишку мешок чечевицы и кувшин масла.

— Еще кувшин вина, — добавил второй портовый сторож.

— И кувшин вина, — согласился слуга, тяжело вздохнув.

Шаги удалились. Свет от факелов пропал. Элиль еще долго прислу-шивался к ночным звукам. Все — тихо! Завтра он с рассветом найдет начальника охраны правителя. Они с отцом гостили в его просторном белом доме. К Элилю относились, как к маленькому властителю. Все было в его распоряжении: слуги, колесница, повара. Исполнялся любой каприз. А как чудесно проходила охота! Ночь, стремительный бег коней. Колесницы неслись, словно на крыльях. Пылали факела загонщиков. Лай охотничьих псов… и лев: большой, грозный, с роскошной гривой и огромной пастью. Зверь бесстрашно бросился навстречу охотникам, но с десяток стрел заставили его повалиться набок. Отец соскочил с колесницы и вонзил длинный нож в сердце зверю… Элиль не заметил, как глаза сомкнулись сами собой.

Он вздрогнул, услышав крики молочника, призывавшего ранних хозяек купить свежего молока. Солнечное утро окрасило стены оград и сады за ними в оранжевые тона. Элиль осторожно выглянул из укрытия. Никого! Прислушался. Ничего подозрительного. Мальчик вылез из-под штабеля досок и направился в город, все время, огляды-ваясь по сторонам. Петляя по узким улочкам вдоль каменных заборов, обмазанных глиной, он добрался до богатого квартала, где красовались высокие дома с резными воротами. Улица становилась шире. Мостовая устлана камнями. Наконец перед Элилем вырос дворец правителя: высокий каменный дом в три этажа с красочными колоннами. За кирпичной оградой зеленел ухоженный сад. У входа стояли вооружен-ные стражники с высокими копьями и круглыми щитами.

— Чего тебе надо, заморыш? — строго спросил один из стражников.

— Мне нужен начальник охраны правителя, — смело ответил Элиль.

— Зачем?

— Я сын правителя Алалаха.

— А ну, пошел отсюда, щенок! Я тебе такого сейчас сына правителя покажу!

Стражник достал из-за пояса плеть, с намереньем от души про-тянуть ей чумазого мальчишку.

— Остановись! — раздался за спиной Элиля властный голос.

Стражники вытянулись в струнку. Элиль обернулся. Перед ним стоял невысокий человек в короткой воинской одежде. Грудь укрывали латы, сверкая начищенными медными пластинами. Но они служили больше для украшения, нежели для защиты. Из-под расшитой бисером круглой шапочки выбивались черные кудри. Лицо строгое с большим горбатым носом. Борода уложена ровными завитками. Черные пронзительные глаза внимательно изучали мальчика.

— Элиль? — изумленно произнес он. — Почему ты в таком виде.

— Меня похитили, — Элиль узнал начальника стражи правителя Угарита.

— Пойдем в мой дом. Тебе надо вымыться и причесаться. Как ты попал в Угарит?

В светлых покоях с высокими потолками приятно пахло миртом и свежевыделанной кожей. Элилю дали большую кружку молока и пирог с мясом. Мальчик набросился на еду, будто голодный волчонок. После он рассказал все, что с ним приключилось. В конце разрыдался. Его уложили на мягкое ложе, укрыли тонким покрывалом и воскурили у изголовья благовония. Он тут же уснул спокойным счастливым сном…

Его трясли за плечо. Элиль оторвал голову от мягкой теплой подстилки, набитой шерстью козленка, и сел на ложе. Но никак не мог до конца проснуться.

— За тобой пришли, — донесся до него требовательный голос старшего над охраной правителя. Даже послышались нотки нетер-пения.

— Ничего! Сейчас он быстро очухается!

Словно холодным ножом резанули по сердцу. Элиль моментально пришел в себя. Перед ним стоял худощавый хозяин корабля в дорогой одежде жреца. За ним скалил зубы угрюмый слуга. Мальчик вскочил и метнулся в угол, но его схватили крепкие руки.

— Ты предал меня! — закричал он в лицо старшего охранника. — Ты предал сына правителя Алалаха!

— Прости, но сейчас ты не сын правителя Алалаха, — брезгливо развел руками старший охранник. — Ты — товар. Тебя покупают и продают.

— Ответишь за это! Отец убьет тебя! — продолжал кричать Элиль.

— Отец… Где он? — Старший охранник повернулся к худощавому. — Как договорились…

— Разве я смею обманывать столь благородного человека, — расшар-кался тот перед ним. — Пришлю лучшее ароматное масло, привезенное из самой Та-Кемет.

Его вновь бросили в ту же клетку. Только на этот раз проверили все жерди. Вместо сломанной стояла новая, крепкая. Да и бежать не было смысла: корабль отчалил, поймав попутный ветер. На Элиля навалилась невыносимая тоска! Захотелось лишь поскорее умереть. Был бы нож, он вскрыл бы вены. Тогда пусть, что хотят, то и делают с его телом. Душу никто не удержит в клетке. Обида на весь мир давила, словно тяжелый камень, брошенный на грудь. Его подло предали! Он больше не сын правителя, не сын воина, даже не человек, он — товар, невольник, хуже, чем скотина. Слезы лились из глаз, а губы сами шептали:

[1] Алалах — название древнего аморейского города-государства в долине Амук, на месте современного Телль-Атчана близ г. Антакья в провинции Хатай на юге Турции.

[2] Хатти — государство в Азии на территории современной Агнатолии.

[3] Муваталли — царь Хеттского царства, правил приблизительно в 1306 — 1282 годах до н. э.

[4] Шерданы — одно из племен Народов Моря

[5] Апантес (хеттский) — пленные.

[6] халентува — дворец правителей

[7] Хаттуса — столица хеттского государства. Городище расположено около современной турецкой деревни Богазкале.

[8] Лабарна Великой Хатти — верховный правитель хеттского государства.

[9] Аласия (Алашия — название города (соврем. Энгоми) и страны) — важное древнее государство в Восточном Средиземноморье, занимавшее остров Кипр.

[10] Угари́т — древний торговый город-государство в Сирии.

[11] Бычьи горы — Таврские горы в современнйо Турции

[12] Суппилулиума I — хеттский правитель, правил приблизительно в 1380 — 1334 годах до н. э

[13] Та-Кемет-Драевний Египет. Буквально Черная Земля.

[14] Аменхоте́п IV (позднее Эхнато́н) — фараон Древнего Египта (1375—1325 гг. до н. э.)

[15] Сменхкара — египетский фараон из XVIII династии, преемник Эхнатона и предшественник Тутанхамона

[16] Хоремхеб (прав. Хар-ма-ху) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1319 — 1292 годах до н. э., последний из XVIII династии

В рабстве

В конце пути корабль вошел в порт торгового города Тира[1]. Тихую бухту полукольцом охватили скалистые серые берега, защищая от штормов. Сам город раскинулся на большом острове, вытянутом с севера на юг. Город богатый, с добротными белокаменными домами и тенистыми садами. От материка остров отделял пролив в несколько сотен шагов. А на самом материке через пролив располагался другой город — Ушу, такой же шумный, но грязный и бедный.

Корабль стал под разгрузку. Смуглые грузчики столпились возле сходен, готовые приступить к работе. Они громко и очень быстро говорили, при этом усиленно жестикулировали руками. Наконец, поторговавшись, согласились с оплатой и принялись за работу.

Для хозяина судна подали носилки с полотняным навесом от солнца. Жрец устроился на удобном низеньком сиденье. Четверо слуг водрузили носилки на плечи и плавно зашагали, неся драгоценный груз.

Косолапый угрюмый стражник шел следом. Волосатая рука крепко держала конец веревки. Другой конец петлей давил шею Элиля. Они пробирались по людным шумным улицам. Навстречу спешили горожанки в пестрых нарядах с кувшинами или плетеными корзинами на головах, грациозно покачивая бедрами. Некоторые держали за руку нарядных детей. Холеные мужчины с аккуратно подстриженными бородками вели приятную беседу в тени раскидистых деревьев, попивая при этом вино. Важные торговцы подгоняли ослов с поклажей.

Торговцы с почтением кланялись господину в носилках. Горожанки снимали ношу с головы, просили благословения. Мужчины бросали беседу, вино и подходили ближе, желали счастья и здоровья жрецу.

Элиль плелся сзади с веревкой на шее, как скотина. Вокруг красивый, белый город, обласканный солнцем и просоленным морским ветром. Элиль с первого же взгляда его возненавидел. Возненавидел этих праздных довольных людей с масляными рожами, эти дома из светлого песчаника. Даже солнце казалось чужим и неприветливым.

У крыльца большого дома с колоннами ожидала целая толпа слуг. Все бросились помогать хозяину выйти из носилок. Так голодные псы с радостным визгом выплясывают перед охотником.

Элиля отвели в грязный двор, обнесенный каменным забором. В дальнем углу теснились низенькие лачуги, сложенные из булыжника и покрытые сверху потемневшей от времени соломы. Толстый неряш-ливый надсмотрщик схватил широкой пятерней его за волосы, так что слезы выступили, толкнул в одну из лачуг. Элиль пролетел несколько шагов и ввалился внутрь, растянувшись на земляном полу. Пахло немытыми телами и мочой. Он поднял голову. У стен дощатые нары, устланные старыми грубыми циновками. На нарах сидели трое мальчиков, чуть помладше Элиля. Они с испугом глядели на него. Одежды на них никакой не было, кроме набедренных повязок. Но выглядели они упитанными. Элиль поднялся с земли, отошел в угол, уселся на корточки. Мальчики не отводили от него взгляда. В глазах страх, больше того — привычка к страху и унижению.

— Чего таращитесь? — зло буркнул Элиль.

— Ты будешь петь в хоре или просить подаяние? — спросил один из них звонким дрожащим голоском.

— Где я нахожусь? И кто вы такие? — грубо спросил Элиль.

— Мы принадлежим храму великого бога Мелькарта[2]. И ты теперь будешь среди его служителей, — объяснил ему другой мальчишка.

— Служителем храма? — не понял Элиль. — Это что — жрецом?

— Нет, не жрецом — служителем, — начали они ему объяснять, чуть осмелев. — Жрецы вольные. А служители — рабы. Мы поем в хоре, удовлетворяем похоти заезжих моряков или просит подаяние на торжищах. Тебя, наверное, поставят в хор петь гимны.

— Не буду я ничего делать, — огрызнулся Элиль.

— Тогда тебя заставят, — последовал ответ, полный безнадежного смирения.

К нему обращались, как к глупому малышу. Это начинало злить.

— А вы что делаете? Поете? Голосочки у вас тоненькие, как у девчонок.

— Когда тебя оскопят, тоже голос будет тонкий, — печально произнес самый младший из них.

До Элиля стало доходить, о каких служителях идет речь. От заезжих торговцев он слышал о хорах, поющих чарующими небесными голосами в храмах хананеев. Жрецы скупают на невольничьих рынках мальчиков с красивыми голосами и кастрируют их.

— Лучше смирись, иначе тебя принесут в жертву на празднике Ваала, — увещевал самый младший мягко. От его слов веяло полной безысходностью.

— В жертву? — Элилю стало не по себе. О человеческих жертво-приношениях он тоже слышал. — Здесь что, режут на истанане[3] людей, как баранов?

— Нет, не режут — сжигают, — был ответ. — Во чреве Бога Баала[4].

— Живьем?

— Да. В праздник Баала, дабы умилостивить грозного бога, ему преподносят младенцев. Матери приносят своих первенцев. Сгорев, они попадают в поля блаженства и присоединяются к свите Баала. Иногда от храма жертвуют детей-невольников, чтобы те прислуживали спутникам Бога.

Внутри все сдавило! Вот куда он попал! Вот какая участь его ожидает: сгореть живьем или быть кастрированным. Лучше уж сгореть. А еще лучше — бежать отсюда, да как можно быстрее. Элиль решил: сейчас он ни о чем не будет думать и хорошенько выспится. Нужны силы для побега. Все равно — он сбежит!

Чуть свет, во дворе грозно проревел голос надсмотрщика. Дети испуганно вскочили с нар и выбежали во двор. Элиль последовал за ними. Всего рабов-мальчиков оказалось человек восемь. В соседнем домике, жили пятеро юношей разного возраста, так же оскопленных. Выстроившись полукругом, певцы затянули гимн богу Мелькарту. Голоса звучали чисто, добираясь до самых высоких нот. После восхваления Мелькарта, старший из певцов рассадил мальчишек за длинный стол, грубо сколоченный из необструганных досок. Перед каждым рабом поставил кособокую глиняную миску и такую же уродливую кружку. Завтрак состоял из ячменного варева и большого куска рыбы. Были еще подгнившие фрукты. Кормили невольников хорошо, ведь они должны выглядеть пухленькими и румяными, чтобы завлекать моряков.

После завтрака старшие отправились в порт зарабатывать, выпрашивая подаяния. Младшие выстроились во дворе и тренировали голос. Распевались поодному, затем пробовали хором. За каждую фальшивую ноту получали удар палкой от наставника — злого сгорбленного старика в засаленной серой одежде.

— Неплохо! — во дворе появился толстяк лет тридцати в дорогой пурпурной накидке. Невысокая тиара сверкала стеклянными бусин-ками. Черная борода тщательно завита мелкими колечками. Мягкие кожаные сапожки с загнутыми острыми носами нежно поскрипывали при каждом шаге. Он принес с собой тонкий аромат притираний.

Надсмотрщик, учтиво поклонился, попросив благословения. Рабы тут же попадали на колени, уткнувшись лицами в землю.

— Я зашел пожелать моему брату хорошего дня. Но главного жреца бога Мелькарта не оказалось дома, — недовольно пробурчал толстяк, потрясая завитой бородкой.

— Господин отбыл по делам, — сообщил надсмотрщик. — Он обещал вернуться через несколько дней.

— Все-то у него тайные дела, — рассердился толстяк. — А ты, — обратился он к горбатому наставнику, — репетируешь хор? Давай, продолжай. Я послушаю. У меня слух отменный.

Мальчики вновь принялись распеваться. Толстяк важно кивал, когда ему нравился голос. Недовольно хмурился, заслышав фальши-вую нотку.

— А этот, почему бездельничает? — строго спросил он, указав на Элиля. Мальчик только что управился с грязной посудой и присел отдохнуть. — Если заморыш не певец, то пусть отправляется в храм просить милостыню.

Надсмотрщик начал что-то объяснять вполголоса на ухо толстяку.

— Ты говоришь правду? — толстяк недовольно поморщился, словно надкусил червивое яблоко. — Мой брат опять затеял какое-то дело втихую. Почему об этом не знают ни я, ни другие жрецы из касты? Отдать столько золота за этого дохляка… Откуда привезли мальчишку? Кто он, ты знаешь? — надвинулся он на надсмотрщика.

Тот только пожал плечами.

— Пусть дохляк поет. Я хочу послушать, на что способен его голос, — потребовал он.

— Сюда! — крикнул надсмотрщик Элилю.

Мальчик подошел. Рядом с ним поставили другого, из хора. Тот взял чисто высокую ноту.

— Теперь ты, — толстяк приготовился слушать, сложив холеные белые руки с пухлыми пальчиками на животике.

Элиль фальшиво проскулил, и тут же получил обжигающий удар палкой по спине. Удар отразился злостью в душе. Он привык за оскорбление отвечать.

— Еще раз, — приказал толстяк.

Элиль проблеял, как козел. У толстяка глаза округлились от гнева. Элиль отскочил в сторону. Палка просвистела возле самого плеча. Он быстро нагнулся, схватил горсть песка и бросил прямо в глаза надсмотрщику. Тот отшвырнул палку и пытался кулаками протереть глаза. Элиль ударил его головой в живот так, что шея у самого хрустнула. Надсмотрщик коротко крякнул и сел на землю, разевал рот, не в силах вздохнуть.

На крики толстяка прибежали двое крепких слуг. Элиля избили и бросили в яму для наказаний, что находилась в углу двора. Сверху прикрыли деревянной решеткой. Тело пылало от побоев, но боли он не чувствовал. Один глаз совсем заплыл. Во рту соленый привкус крови. Ничего! Он вспомнил, как учил его отец: если потерпел поражение, тут же про него забудь, — помни только победы.

— Сегодня же его оскопить! — послышался сверху сердитый визг толстяка.

— О, мудрейший прорицатель Астарим, первый жрец бога Мелькарта запретил нам даже прикасаться к мальчишке, — пытался возразить надсмотрщик.

— Наплевать, что там приказал мой брат. Я — главный прорицатель и первый жрец Баала-Хамона хочу, чтобы мальчишка пел в моем хоре и обслуживал похоти прихожан. Коль на его покупку ушло столько золота — пусть отрабатывает.

Хор продолжал распеваться. В яме от сырости Элиль начал мерзнуть. Солнечный свет сюда не проникал. Чтобы хоть как-то согреться, он свернулся калачиком на земляном полу и твердил про себя:

Где же отец? Жива ли мать и сестры? Знает ли Нахит, что он в плену?

Элиль очнулся, когда на него выплеснули ведро воды. В яму упала деревянная лестница.

— Вылезай, щенок! — орал сверху надсмотрщик пьяным голосом.

Элиль поднялся по скрипучим перекладинам. Тут же получил хорошую затрещину, покатился по земле.

— Я тебя научу быть покорным, — ругался надсмотрщик заплетаю-щимся языком. Он был пьян и еле стоял на ногах. — Чуть не ослепил меня, щенок! Поднимайся! Тебя ждет нож жреца. Сейчас тебе отрежут все лишнее, и ты станешь девчонкой.

Надсмотрщик схватил его за волосы и попытался поднять с земли. Элиль резко вскочил, вывернулся и ударил пяткой под колени сторожа. Тот неловко покачнулся, оступился и полетел в яму.

Элиль бросился бежать. Но куда? Из двора вела единственная дверь. За дверью сад, примыкающий к дому хозяина. В саду злющие сторожевые псы. Забор высокий, через него не перемахнуть. Мальчик попытался вскарабкаться на гребень стены, ломая ногти, цепляясь за скользкие камни. Еще одно усилие, и рука коснулась верха. Но тут его крепко схватили за ногу и безжалостно сдернули вниз.

Элиля опять били так, что дыхание перехватило и зазвенело в ушах. Затем отволокли в темный подвал и посадили в клетку. Мучители ушли, оставив мальчика одного в темноте. В подземелье стоял тяжелый дух, как будто здесь хранили плохо выделанные шкуры животных. Элиль ощупал клеть. Небольшая, всего размером три на три локтя. Можно улечься только свернувшись. Прутья надежные, из прочного дерева.

Вдруг он почувствовал, что в подземелье не один. По каменному полу зацокали когти. Страх заставил волосы встали дыбом. Над ухом раздалось рычание. Он отпрянул в противоположны угол, но тут же рядом клацнули зубы. Элиль заметался по клетке. Со всех сторон сквозь решетку его пытались достать острые клыки. Кругом раздавалось голодное тявканье. Из пастей шел смрад. Элиль чуть не сошел с ума, оказавшись один в темноте, в окружении злобных голодных чудовищ.

Он закрутился, затем замер в центре клетки, готовый умереть от страха, а кругом сверкали глаза, клацали зубы, скребли когти. Элиль старался не упасть в обморок. Сами собой на ум пришли слова молитвы Богу Грозы. Та молитва, которая всегда оберегала его, с самого рождения, которую он выучил, едва научившись говорить. Если ночью с неба срывались ослепительные молнии, а гром сотрясал горы, мать поднимала с постели детей и заставляла взывать к Богу Грозы.

Элиль молился страстно и самозабвенно. Просил, чтобы Бог Грозы даровал ему мужество и силы. Богу — и только ему принадлежит жизнь и мысли Элиля. Он признает в нем своего покровителя и защитника. Готов умереть с именем Бога Грозы на устах.

И Небесный Покровитель его услышал. Со словами молитвы страх постепенно проходил. Элиль осознал, что сидит в надежной клетке. Гиены его не достанут. Да, это были гиены. Он распознал этих мерзких зверей по отвратительному запаху и еще более отвратительному злобному хихиканью. Рука нащупала в полу небольшую трещинку. Элиль подцепил ногтями и выкорчевал небольшой плоский камень с острой кромкой.

Гиена просунула половину морды и яростно грызла решетку. Элиль, что есть сил, саданул камнем по носу твари. Гиена громко жалобно заорала и отпрянула. На нее тут же набросились голодные сородичи и растерзали. Воодушевившись успехом, он врезал еще одной, и точно по носу. Ее постигла та же участь.

Вскоре звери поняли, что мальчишку не достать, и успокоились. Куда-то ушли, злобно огрызаясь. Но Элиль еще долго прислушивался к темноте, крепко сжимая в руке окровавленное оружие.

Сколько прошло времени, он не ведал, может два дня, может три. Тюремщики его не навещали. Иногда приходили гиены, принюхи-вались, рычали, но боялись близко подходить к решетке. Мальчик не расставался с острым камнем, так и продолжал сжимать его в руках. Силы совсем покинули Элиля. Ужасно хотелось пить. Язык опух. Во рту сухо. Живот болел от голода. От усталости сознание иногда ускользало. Элиль проваливался в черную дремоту, бился головой о прутья решетки и тут же вскакивал. В мгновение беспамятства ему чудилось, что гиены разгрызают прутья и кидаются на него. Он вскрикивал, отмахивался, но поняв, что все еще окружен надежной клетью, успокаивался.

Элиль думал, что бредит — перед глазами мешались грезы с реальностью. Яркий свет прорвался откуда-то сверху. Клетка отварилась. Его подхватили под руки и понесли. Камень выпал. Он хотел его подобрать — единственное оружие — но сил совсем не было. Несли долго. Ноги безвольно волочились по земле, бились о ступени. Обмякшее тело кинули на кучу соломы. Насильно разжали рот и влили вонючей воды. Элиль жадно глотнул, чуть не подавился. Все вокруг плыло. Звуки доносились гулко, словно голову замотали плотной тканью. Перед глазами низкий прокопченный потолок. Факела чадили едким дымом. Пахло застоялой водой и щелоком.

Он увидел, как мимо него повели юношу в соседнюю комнату. Юноша упирался, плакал. Раздался истошный крик и грубая ругань. Двое здоровых жрецов кинули юношу рядом на солому. Он весь скукожился и держался за низ живота. Из горла исходил жуткий хрип.

— Тащи мальчишку!

Элиль понял, что говорят о нем. Жрецы оторвали его от пола. Сил сопротивляться не осталось, даже крик замер где-то внутри. Его разложили на деревянном столе, ремнями надежно привязали руки и ноги. Он видел перед собой ничего не выражающие каменные лица. Жрецы делали свою работу, как пастухи остригают овец. Один из них с огромными волосатыми ручищами раскалил на огне масляного светильника острый нож.

— Может, вырубить мальчишку? — предложил его напарник. — Как бы, не помер от боли. И без того еле дышит. Тресну я его слегка дубинкой по затылку.

— Помрет — не наше дело, — безразлично ответил его подельник. Решив, что нож достаточно накалился, он повернулся к столу, готовый приступить к делу.

Элиль зажмурился и приготовился к самому ужасному.

— Остановитесь! — в комнату кто-то вбежал и дрожащим от страха голосом закричал: — Хозяин ищет мальчишку. Он в гневе. Грозится жестоко наказать всех без разбора.

— А мы — чего? — перепугались жрецы. — Нам первый прорицатель Баала, Астарим приказал…

— Отвязывайте его скорей! Шевелитесь, если не хотите милостыню просить в порту.

Элиль не выдержал и потерял сознание.

В очередной раз он очнулся от дуновения свежего ветерка. Сквозь входной проем поглядывали желтые лучики солнца, освещая убогое жилище. Он лежал на нарах, в той самой хижине, в которую его определили в первый день. Элиль попытался привстать, но тело пронзила острая боль. Боль отдалась везде: в шее, в груди, в голове, в животе. Элиль осторожно сжал и разжал кулак на правой руке, затем на левой. Руки целы. Подергал ногами — и ноги в порядке. Ныла спина, дергалась шея. Он вновь вспомнил слова отца: если больно — значит жив.

Во дворе упражнялись певцы. Долго и нудно вытягивали ноты, разучивали гимны, получали затрещины от наставника — все как обычно. Один из кастратов вошел в хижину, увидел, что Элиль лежит с открытыми глазами, тут же выбежал. Вскоре он вновь вернулся с глиняной миской и деревянной ложкой. Невольник встал на колени возле Элиля. Зачерпнул из миски пахнущую рыбой жижу и попытался накормить его. Бульон обжег разбитые губы. Но вскоре в животе забурлило приятное тепло.

После того, как миска опустела, кастрат участливо улыбнулся.

— Я могу попросить для тебя фруктов.

— Не надо, — буркнул Элиль, еле разжав рот. — Как тебя зовут.

— Гуле, — просто ответил мальчик.

— Ты откуда.

Он печально отвел глаза.

— Какая разница: откуда я и кто мои родители. Все было в той, забытой жизни. Теперь я Гуле — невольник и певец из храма Мелькарта.

— Давно здесь?

— Давно.

— Ты не пробовал бежать? — неожиданно спросил Элиль.

— Куда? — мальчик печально улыбнулся. — Город находится на острове. Даже если удастся переправиться на материк… что потом? Поймают стражники, изобьют и вернут в храм — это в лучшем случае. В худшем — продадут в каменоломни. Там долго не проживешь. А при храме кормят хорошо и не бьют до полусмерти.

Он безнадежно вздохнул.

— А остальные певцы откуда? — поинтересовался Элиль.

— Со всего света. Здесь есть те, кого родители сами продали за долги, кого пленили кочевники во время набегов…

— А тебя?

— Я плохо помню. Совсем маленький был. Жил с матерью и братьями где-то на берегу моря. Помню, все время хотелось есть. Отец был рыбаком, а может сплавщиком леса. Я собирал красивые ракушки возле воды, когда пристал корабль. Меня заманили на борт медом диких пчел, да так и увезли.

— И кто хозяин?

— Хозяин, — Гуле опасливо покосился на вход и понизил голос, — первый жрец Бога Мелькарта и племянник самого правителя. Храм принадлежит ему. И все, что в храме, тоже принадлежит ему. Он платит правителю большую дань, но и позволено ему многое. В материковом городе Ушу он владеет частью городского рынка. В порту у хозяина свои пристани и склады. Только через храм Мелькарта разрешено торговать рабами.- Гуле натянуто улыбнулся. — Но наш хозяин добрый и справедливый.

Элилю так и захотелось хорошенько врезать по пухленькой роже кастрата. Тоже, нашел добренького хозяина! Он людьми торгует, да на детях зарабатывает…

— А этот толстый, что приказал меня в яму посадить — он кто?

Глаза Гуле округлились от страха.

— Первый жрец Баала-Хамона. Он, так же, племянник правителя и сводный брат нашего хозяина. —