Каждый прятал в шкафу свои тайные страхи-скелеты
Каждый прятал в шкафу свои тайные страхи-скелеты…
Я глушила их боль в одиночестве крепкой чачей.
Тосковала, но тихо и для других незаметно,
Словно ты никогда ничего для меня не значил.
Вспоминала тебя очень редко (ни разу всуе!),
Чтобы имя твоё своим голосом тихим не пачкать.
А ты знал несомненно и твёрдо, что я тоскую,
Доставая последнюю на ночь из утренней пачки.
Перед сном представляла себя безгранично свободной
На просторах и далях широких полей Елисейских.
Не спешащей домой, словно дворняга безродной.
Без печатей и уз благородных и кровно-библейских.
В разговорах о том, кого греешь теперь в постели,
Равнодушно молчала и чуть поводила бровью:
«Мол, мне все равно! Мы разошлись ещё в прошлом апреле!
Да, не спорю: он был моей самой большой… ошибкой!».
Sei sempre nel mio grande cuore
Соленое море. И звонкие чайки
В неспешном полёте встают на крыло,
Сбиваются вместе и маленькой стайкой
Кружатся над морем. Идут на поклон.
И плещутся волны, и лижут мне пятки,
Медовое солнце по мне растеклось.
Где я? — Не скажу. Поиграем-ка в прятки? —
Вращаю для выбора глобуса ось!
Подсказка: там лето и жаркие танцы,
Вино… И как будто оно пролилось
На небо в закате. Вокруг иностранцы:
Смуглы, а я словно слоновая кость!
Одни кабальеро, идальго, сеньоры…
Отправлю открытку без адреса. Вскользь…
«Sei sempre nel mio grande cuore…»*
Но в жизни твоей я непрошенный гость…
Sei sempre nel mio grande cuore — (ит. язык) ты всегда в моем большом сердце.
Здравствуй, Маленький Принц. Как ты там на земле?
Здравствуй, Маленький Принц. Как ты там на земле?
Ты совсем перестал писать письма.
Получила последнее в том феврале-
Текст был краток и без драматизма!
Пишешь, что появился стабильный доход,
Строишь дом, развиваешься в целом.
А потом и меня заберёшь через год,
Только больше уже пролетело.
Может письма твои затерялись в пути?
Или ты заболел вдруг склерозом?
Позабыл, но тоскуешь и часто грустишь?
С уважением, Глупая Роза.
Встреча будет случайной
Встреча будет случайной. Например, в магазине
У витрины игристых, опьяняющих вин:
От сливовых и пряных до французских старинных.
И, конечно, ты будешь в этот день не один…
Рядом будет брюнетка лет на десять моложе:
С интеллектом синички, но с большим декольте!
Ты в костюме и туфлях из шагреневой кожи.
Словом, ты как всегда снова на высоте.
Это будет суббота: тёплый вечер апреля.
И я буду одета в платье с голой спиной:
Вызывающе алое, как у шлюх из борделя.
Но я буду прекрасной и такой неземной…
Ты замрёшь на мгновение, а потом соберёшься,
Отвернешься к витрине, будто бы незнаком.
Словно годы спустя ты ко мне не вернёшься,
И не смотришь на фото вечерами тайком.
Но в глазах твоих мельком вдруг вопрос пронесётся,
Тишиною звенящей до разрыва мембран!
Из упрямого рта безразлично сорвётся:
«Будьте так уж любезны, нам Шато Шеваль Блан!»
А в груди моей бьется ритмично
А в груди моей бьется ритмично,
Словно выброшена волной,
Оказавшись нехитрой добычей
В бездыханности затяжной,
Рыба в диких предсмертных конвульсиях.
Ртом хватает чужой кислород.
И уже нет ни капли иллюзии:
Я не верю в хороший исход!
Но как только все резко закончится,
Там останется лишь пустота-
Подберу я из детской песочницы
Дворового худого кота.
Напою молоком из хозяйских рук:
Тёплым и сладковатым на вкус.
А взамен мой бродячий пригретый друг
Перед сном промурлычет мне блюз.
Мои ступни утонут в прохладном песке
Мои ступни утонут в прохладном песке,
Золотистом и мягком: сыпучем,
Принимающем форму. И я, как аскет,
Наслаждаюсь немногим: певучим
Сладким голосом птиц, и прибрежной волной,
Тишиной, легкой утренней дрёмой.
Это чувство свободы пестрит новизной.
Жаль, до этого мне незнакомой.
Наслаждаюсь молчанием и пением цикад,
И возможностью жить настоящим.
Не планировать, а поступать наугад.
Разве в этом не кроется счастье?
Кину в море изящную круглую брошь,
Что дарил ты в последнюю встречу.
И когда ты ко мне вдруг нежданно придёшь,
Я, пожалуй, уже не замечу.
Во мне таится множество миров
Во мне таится множество миров:
Сокрытых, неизведанных другими.
В них бесконечность и мелькание снов
Со стонами и звуками грудными.
В них космос, невесомость и полет,
Планеты со своею атмосферой.
И толстый, книжный, твёрдый переплёт
Шуршит бумагой смятою и серой!
В одном шумит бескрайний океан,
В другом поля, цветущие полынью,
А в третьем засыпающий вулкан.
И твоё имя — мелко и латынью…
Если уж менять себя, то полностью
Если уж менять себя, то полностью:
От привычки пить по выходным,
Будоража сердце в грудной полости
Алкоголем крепким и хмельным,
До ухода с нелюбимой должности
И пейзажа за твоим окном.
Это все придуманные сложности:
Быть в своей же жизни должником!
Если уезжать, то окончательно:
Рвать все связи и пути назад!
Стань хоть Вангой, хоть чревовещателем,
Хоть министром, членом всех палат:
Перемены будут только к лучшему.
Если ты стремишься воплощать
Все мечты и по велению щучьему
Станешь все желания исполнять.
Вот тогда наверное получится
Тот Гордиев узел разрубить,
Выбраться из кокона паучьего:
Взять и в одно утро разлюбить!
Я построила замок у моря
Я построила замок у моря: у самой кромки-
Из камней и ракушек. Никак не хотелось взрослеть!
Ты, когда обижаешься, очень похож на ребёнка.
Так, что хочется крепко прижать тебя и пожалеть.
В этих шортах нелепых, цветных и, конечно, без майки.
Загорелый и стройный до остро-торчащих ключиц!
Ты само совершенство. Но быть не хочу попрошайкой,
И молить о прощении, заискивать, падая ниц!
В твоих спутанных темных вихрах застряли песчинки.
Ты наивный и добрый, но я не должна быть твоей.
Слышишь, там в далеке кто-то слушает на грампластинке
Песню грустную-грустную, полную бурных страстей?
Теперь
Во мне зияет чёрная дыра:
[Теперь, когда тебя во мне не стало]
Там, где вмещались целые кварталы,
Дома-высотки, камни и металлы.
Там била жизнь ещё позавчера.
Всё вырвано с корнями на живую.
[Зачем хранить тебя в воспоминаниях?].
Дурную кровь лечу кровопусканием,
Молитвами, псалмами и Писанием,
А раны очень туго забинтую,
Ведь пустота притянет ещё больше.
[И равнодушие теперь моя победа!]
Не больно, даже если меня предал:
Ты что творил, конечно, же «не ведал»,
И я тебя прощу, но только позже.
Удивительно
Удивительно, неизведанно:
(До мурашек, до дрожи в голосе)
Я в твоём часовом поясе,
Только двигаюсь чуть замедленно!
Плавно двигаюсь и замедленно,
Наслаждаясь одним мгновением,
Словно новым и модным веянием:
Не вкушенным и не надоедливым.
Ты на вкус, как конфета мятная:
Не еда, а одно развлечение.
Нет ни пользы, ни насыщения,
Только сладость и свежесть прохладная.
Так и я, пошуршав ярким фантиком,
Прожую и уйдёт послевкусие
От ненужной и пошлой дискуссии.
Вот и вся твоя, милый, « семантика».
Иммунитет
Твоё твидовое пальто
Я надела на голое тело,
Утонула в больших рукавах,
Как нелепый печальный Пьеро.
В нем голодная тысяча ртов
Пустотою своею чернела,
И съедало меня впопыхах
Хищной пастью ночное метро.
Равнодушно сновала толпа
С безразлично пустыми зрачками,
Ведь им разницы в сущности нет
Почему я так сильно больна.
Я откину с упрямого лба
Прядь тугую. Ну кинь в меня камень!
Ведь ты свят, как церковный аскет,
Ну а я безнадежно грешна.
И вгрызается в твёрдую плоть
Моих голых и бледных коленей
Пропускной стальной турникет:
Жаждет жертву. Он неуязвим.
Можешь даже мне грудь распороть
Неуклюжим, но быстрым движением:
У меня уже иммунитет
От твоей глухой нелюбви!
Он не любит тебя, моя маленькая принцесса
Он не любит тебя, моя маленькая принцесса.
Не скули: ты ещё совсем не увидела плюсов!
Свою боль ты смакуешь, как блюдо из деликатесов:
Осьминогов, омаров и в раковинах моллюсков.
Ты ещё не совсем разглядела скверный характер
И привычку ходить по квартире вечно обутым.
Для тебя его образ прекрасен и просто абстрактен,
Состоит из клише, парадигм и сплошных атрибутов!
От напыщенных фраз до часов дорогих на запястье:
Все игра в золотого и сладкого мальчика-денди!
Он тебя, дорогая, возьмёт-разберёт на запчасти,
И продаст за не очень большие, но всё-таки деньги.
Знаешь нынче почём стоит верное женское сердце?
Рубль сильно упал, он подвержен влиянию инфляции!
Отлетит за бесценок без всяких учений коммерции.
И нужна тебе эта случайная трансплантация?
Я не умею
Я не умею быть для мужчин бедой,
Страшным пожаром или дурной привычкой.
Строгой и жуткой «Синею Бородой»
В женском изящном, но роковом обличье.
Я не умею их заставлять страдать,
Что для тебя было давно известно.
Ты так старался в этом мне подыграть.
Было забавно, но далеко не уместно.
Ты проходи, что же застыл в дверях?
Ужин накрыт, я зажигаю свечи.
В эту последнюю ночь твоего декабря
Я обнажаю душу, но кутаю плечи.
Может тебе и не нужен «душевный стриптиз» —
Трепетно смелый в плавных своих изгибах.
В стиле бурлеска чувственной Диты фон Тиз.
Гадость полнейшая, как заливная рыба.
Исключительно
Я безумная и отважная,
Словно страха разбиться не ведаю!
Ты подсматривай за мной в скважину,
Как танцую я полураздетая.
Изгибаюсь, ловлю воздух пальцами,
Разрываю зубами материю!
Не кружусь я по комнате вальсами:
Я танцую фривольно с феерией.
Треск! И на пол посыпались бусины…
Ну и как? Тебе нравится зрелище?
Остаётся в тебе послевкусием? —
Терпким, странным и противоречащим?
А закончив мой танец волнительный,
Застегнусь я до самого горлышка.
Знаешь, все для тебя. Исключительно.
Для других я приличное солнышко.
Cherchez la femme
Не верю больше в прекрасных принцев.
Такой печальный апофеоз.
Теперь мой самый железный принцип:
Не принимать никого всерьёз.
Как на гравюрах Франсиско Гойя,
Твои пороки обнажены.
Но ты не бойся, я их прикрою
Своею грудью с твоей спины.
Раскину руки, как на распятие:
С гортанным смехом, потом в скулёж.
Я знала точно, что ты предатель.
Что ты воткнёшь мне под рёбра нож.
Я знала, но всё равно храбрилась.
Стояла, руки сложив по швам.
Я с этим фактом давно смирилась:
У Вас другая. Cherchez la femme.
А помнишь?
В портовых доках гуляет ветер:
Сырой, промозглый, хоть мы на юге.
Сейчас ты взрослый. А на портрете
Совсем мальчишка в костюме юнги!
А помнишь в детстве сбегали к морю,
Кормили чаек, ты строил замки?
Катались мы на фуникулёре.
Есть даже фото в красивой рамке.
А позже в этом же тёмном доке
Ты целовал иступленно и страстно
Соседку Ирку. Ты стал высокий,
Розовощёкий и жутко развязный.
Курил взатяжку отцовский «Senator»
И называл меня лучшей подругой.
Я соглашалась. Теперь женат ты.
Нет, не на Ирке. Ведь Ирка-сука!
А помнишь где-то в девятом классе
Я влюблена была тайно в кого-то?
Он был высокий, зеленоглазый,
Курил «Senator» и был идиотом.
Октавой выше
Ты грезишь морем и тёплым пляжем
(В глазах миндальных печальный свет),
Укутав в шарфик из яркой пряжи
Грудную клетку: в тугой корсет.
Ты так банальна в своей обиде
На зимний холод, короткий день.
Ты хочешь солнца и вкусных мидий,
Вина и чтобы цвела сирень.
В своих печалях ты одичала,
Как юркий, мелкий, степной зверёк.
Давай попробуем всё сначала,
Как будто я от тебя далёк?
Давай сыграем октавой выше?
Ты невозможна, но видит Бог:
Я вижу солнце в глазах бесстыжих,
А ты в моих золотой песок.
Я люблю завершать эпилогами
Я себя разберу по петелькам и швам.
Я растаю, как снежное крошево.
А давай без излишних скандалов и драм
Просто станем друг другу прохожими?
Мы не будем ругаться и плакать навзрыд,
И прощаться в парадной на лестнице.
Моё тело тебя больше не возбудит
Наготою распутной прелестницы!
И не будет случайных волнительных встреч,
Поцелуев, сравнимых с укусами.
Моих хрупких и женственно-бархатных плеч.
Разве мы не покажемся трусами?
Если проще всего сделать вид, что внутри
Ничего не болит и не ёкает?
Ты мне тоже, пожалуйста, просто соври!
Я люблю завершать эпилогами.
Лаос
Не стоит, правда: я не страдаю
Настолько сильно, чтоб умереть.
Ты снова изгнан со мной из Рая,
Ведь мы грешили и нам гореть.
Ключи, записка. Мой мелкий почерк:
«Я улетаю с утра в Лаос.
Целую жадно твой позвоночник,
Перебираю вихры волос.»
Забавно. Веришь: ты мной не предан?
И мне не предан. Тогда ты чей?
Заложник моды и новых брендов,
А я религии и врачей.
Я улетаю. К утру я буду
В объятиях тёплой чужой страны.
Там верят тоже, но только в Будду.
Я улетаю. Ты видишь сны.
В одну осень
Тонкой нотою и певучею
Я звенела под школьной лестницей.
Мокрым носом и мордой сучьею
Утыкалась в колени ровесница-
Дворовая собака бездомная.
Я ее угощала булочкой.
Но тогда я была ещё скромною
И наивной, мечтающей дурочкой.
Я тогда опрометчиво верила
В благородство и честность кристальную,
Но той осенью в маленьком скверике
Целовал ты чужую. Случайную…
Умирала под дверью подъездною
Дворовая собака испуганно.
В эту осень фатально-болезненно
Стала я недоверчивой сукою.
Плоты
Солнце за окнами светит, но нет теплоты.
Жаркие страны не ведают этих проблем.
Мы погружаем на воду с тобой те плоты,
Что знали реки поглубже ручьёв до колен.
Ты захвати с собой спальный огромный мешок
(Ночь не полярная, но всё равно холодна),
Термос с горячим, лекарственный порошок,
Ножик и спички. А вдруг я останусь одна?
Как выживают в условиях дикой тайги?
Я хоть и хищница, но не смогу убивать.
Выживу: выставлю сердце своё на торги,
Стану сегодняшним днём и начну убывать.
Что отвернулся и больше не смотришь в глаза?
Можешь не прятать: давай я примерю петлю.
Ты так старался покрепче её завязать.
Всё будет быстро и это, конечно же, плюс.
Тридцать огромных и спелых лун
Целых тридцать огромных и спелых лун
Я тебя забывала напрасно.
Ты прекрасен, умён, молчалив и юн,
И целуешься жадно и страстно.
По ночам люди видят волшебные сны.
Я не помню их. Даже обидно!
Я жду нежной и тёплой грядущей весны,
Чтобы справить по нам панихиду.
Целых тридцать, представь! Я устала считать.
Ты наверное чувствуешь тоже.
Я поставила ближе к окошку кровать-
Жду свободы с упрямством бульдожьим!
На исходе весенней незрелой луны
Все закончится: больно, но быстро.
Ты не будешь мне больше любимым, родным,
Я не буду слепой эгоисткой!
Только знаешь, я прошлой холодной весной
Обещала с тобою простится.
Вжавшись в тёплый халат своей голой спиной,
Я прошу: перестань же мне сниться!
Город
Город раскинул артерии пыльных дорог.
Грузно разлёгся, как кот на хозяйском столе:
Вытянул лапы куда-то на юго-восток.
Городу холодно, градусник на нуле.
Я выдыхаю: от губ поднимается пар.
В ванной я чувствую холод босою ступнёй.
А за окошком лайтбоксы: дешёвый пиар.
Город расставил ловушки и стал западнёй.
Город проглотит чернеющей пастью дворов
Редких прохожих, мелькающих за окном.
Город тоскует. Он очень давно нездоров:
С тех самых пор, как ты бросил меня на Цветном.
Святоша
То, что кажется нам запредельно святым,
Под собою скрывает мятежность,
Дух свободы, метания. Чувством шестым
Я познала твою принадлежность
К этой своре лютующих, злобных святош:
Показательно благообразных.
Подающих на паперти ломаный грош,
Взглядов строгих, слегка буржуазных.
Только ты от меня не укроешь свою
Сокровенную подлую сущность!
Знаешь, я так привыкла к чужому вранью,
Словно к пище духовной, насущной.
По ночам ты сбегаешь в дешёвый мотель
В своей скромной и офисной блузке.
Пьёшь ванильный, холодный и крепкий коктейль,
И целуешь его по-французски.
Только я во сто крат несомненно честней,
Пусть ругаюсь частенько и матом!
Чтоб любовь удержать не рожаю детей,
И не сплю втихомолку с женатым.
Бестии
Крестики или нолики?
Скажи, первый ход будет чей?
Я прячу за тайной символикой
Ранимость и хрупкость плечей.
За внешней скрывать атрибутикой
Пытаюсь надломленный дух.
Разорван на сотни лоскутиков
Мой мир, состоящий из двух.
Внутри там беснуются гарпии:
Шипят и кричат в унисон,
Картинами авангардными
Раскрасив мой бдительный сон.
Проклятые бесятся бестии,
И шепчут глухим голоском,
Что вовсе и не были вместе мы,
И впредь ты со мной незнаком.
До тех пор, пока не надоест
Ты читаешь, как в раскрытой книге
Мои тайны, словно между строк.
Я всего лишь раб людских религий,
Мною правит всемогущий Бог.
Разгадать грехи мои не трудно:
Гордость, гнев, уныние и блуд.
Но для нас, увы, все обоюдно:
Мы с тобой наполненный сосуд.
И внутри той амфоры Хиосской
Всё смешалось: похоть, страх и стыд.
Твой пиджак, мой макияж неброский:
Мельком проносящийся рапид.
Вряд ли я когда-нибудь раскаюсь,
Буду целовать нательный крест.
Я в тебе всецело растворяюсь
До тех пор, пока не надоест.
R. V
Я, когда забуду твоё имя,
Тонкие любимые черты,
Стану глубоко неизлечима
От чужой и смутной красоты.
Буду находить иную прелесть
В грубых и медвежьих телесах:
Тех, что для других давно приелись,
Перевесив на земных весах
Злободневный и дразнящий искус:
Обладать музейным образцом.
Правда есть один серьёзный минус:
У моей любви твоё лицо.
Я переняла твои акценты,
Жесты и тяжёлый мерный шаг.
И моя любовь эквивалентна
Весу обесцененных бумаг.
Жизнь-тлен и ветошь
Жизнь-тлен и ветошь, сорванный цветок,
Ради забавы вставленный в петлицу.
Раздроблённый нещадно позвонок,
Пронзённый металлическою спицей.
Утерянная мелочь впопыхах,
В пыли на верхней полке безделушка.
Проигранная в карточных долгах,
Постылая, но верная подружка.
И вес ее не в доме на Бали,
Счетах, тобой накопленных купюрах,
А в том, что отживёт и отболит,
Но будет скрыто строгою цензурой.
И вряд ли, умирая, вспомню я
Браслеты, кольца, дорогие клубы.
Я помню снег, февраль и полынья,
Костёр и твои чувственные губы.
Оригами
Постылая осенняя хандра
Укрылась в моей маленькой квартире.
И зановеска-душная чадра-
Задвинута. А в радиоэфире
Гуляет голос громкий, волевой.
Он учит, как спасаться от простуды,
Ведь градус за окошком нулевой,
И я пью чай из глиняной посуды.
Я ненавижу осень и дожди,
Хотя зима намного холоднее.
Но осенью так хочется грустить,
И стать немного алчнее и злее.
Есть в осени фатальность и трагизм-
Судьба меня накажет в эту пору.
И не спасёт здоровый эгоизм
От боли и публичного позора.
У осени хранится свой архив,
И ты придёшь ко мне ее шагами.
Я посвящу тебе свои стихи,
А после превращу их в оригами.
Не подходит
Декабрь в двери постучит:
Сырой, пронзительный и вьюжный.
Он разыграет свой гамбит,
И стану я тебе не нужной.
Опять сугробы наметёт
В пустой и мрачной подворотне.
Твоя рука к моей сползёт
На твёрдый тесный подлокотник.
И мы досмотрим наш сеанс
В неловком гробовом молчание.
И это наш последний шанс
Продлить финальное свидание.
А после в маленьком фойе
Ты скажешь, чтоб развеять скуку,
Что мне идёт мое колье-
Я в нем породистая сука.
Но ты желал другой исход-
Тебе мой колер не подходит :
К твоей походке, что вразлет.
К твоей охотничьей породе.
Не то чтобы
Бьёт призывным набатом в имени
Буква звонкая, плавясь во рту.
Ты меня не то чтобы выменял
Или предал, ты словно вылинял
Старой тряпкой. Подвижно, как ртуть,
Съёжась и уменьшаясь от холода,
Тонкой змейкой улёгся на грудь.
И не то чтобы не было повода
Справить долгие пышные проводы,
Твоё имя во мне зачеркнуть.
Мы смеялись, казались довольными.
Не пытались друг друга вернуть.
И не то чтобы не было больно мне,
Но вопросами краеугольными
Не откроется важная суть:
Ты во мне остаёшься. Надолго ли?
Как мне этот нарыв сковырнуть?
И не то чтобы боль эта колкая,
Но храню я за дальними полками
Мой отчаянно пройденный путь.
Подари
Я себя по крупицам и чёрточкам
Растеряла с тобой по чуть-чуть.
Я курила в открытую форточку,
Зимний воздух морозил мне грудь.
Ты — подарок в бумаге обёрточной,
Только я попрошу в Новый год
Под большую пушистую ёлочку
Положить мне последний iPod.
Или новую модную сумочку
От Chanel или лучше Dior.
Попрощайся с наивною дурочкой-
Самой глупой из старших сестёр.
Ты, пожалуй, мне вовсе не нужным стал,
Вот ведь вышел какой парадокс.
Дед Мороз, подари мне большой капитал
Или просто последний Xbox.
И если уж открыто, без купюр
Ты был умён, просчитывал ходы.
Всё знал о физике и сотворение мира,
Что Перси Шелли умер молодым,
Чем классицизм рознится от ампира.
Не признавал артхаус, как кино.
Любил театр, оперы, балеты.
Шутил обворожительно смешно,
Был гладко выбрит строго этикету.
Свою свободу стойко охранял
От посягательств на твою персону.
Берёг солидный личный капитал,
И выбирал по стилю и фасону
Покрой рубашки, брюк и пиджака.
Боялся: на тебя расставлю сети.
Но я могу сказать наверняка:
Моя свобода тоже в паритете.
И если уж открыто, без купюр,
Сложив мечи и приподняв забрало:
Смотри в медово-карий мой прищур.
Я вовсе на тебя не посягала.
Обещаю
Я тебя обещаю любить, прижимать тебя к сердцу,
Называть тебя храбрым и сильным, и самым отважным.
Улыбаться тебе по утрам, позволяя согреться
В моих тёплых ладонях, уткнувшись собачьим и влажным
Чёрным носом-блестяшкой в мои музыкальные пальцы.
Громко лаять, хватая меня за шуршащую юбку,
Подвывать под протяжные песни радиостанций,
И прощать тебе самые дерзкие в мире проступки.
Подрастёшь и растреплешь мои дорогущие туфли,
Оборвёшь занавеску и стащишь конфеты из вазы.
Лишь бы только глаза твои добрые вмиг не потухли…
Полюбить тебя я обещаю практически сразу.
Ты пушистый, веселый, смешной, озорной непоседа.
Каждый день будешь ластится и забираться мне в ноги.
Ты единственный будешь действительно верен и предан,
Что тебя нарекает особенным среди многих.
Жуткая
Жуткая.
В коротеньком полушубке.
С гримасой и полуулыбкой
Курит крепкий табак из трубки.
В нелепой смешной юбке,
В руках держит кофр со скрипкой.
Бредёт в гардероб, берет бирку.
Прямая, как жердь или циркуль
Проходит за барную стойку
И спичками долго чиркает.
Картавя, гнусавя и фыркая,
Просит крюшон подать бойко.
Ей кстати по вкусу и «горькая».
Ещё учась в консерватории
Считала себя правдорубкой.
И в пух разметав теорию
О будущем светлом и скором,
Работает здесь проституткой.
А давай повторим?
А давай разорвём наживую, что только срослось?
Представляешь, опять засаднит и захлещет фонтаном?
Без присмотра оставим на случай или авось?
Ты любил всегда с кровью и был изощренным гурманом.
Чтобы ты возвращался, кормила тебя я из рук
Своим сердцем перченным самой слабой прожарки.
Ты урчал с удовольствием, пробуя этот продукт
С аппетитом голодной и брошенной кем-то овчарки.
И попробовав раз, ты как хищный озлобленный зверь,
Не ценил другой пищи, добытою мной без страданий.
А давай повторим? Только мы приготовим теперь
Твоё сердце на ужин в любимом моем ресторане.
Scottish
А меня ведь ничем «не испортишь»,
Я породы чистейший Scottish.
Не приучена кушать из миски
И мурлыкать на ушко: « I miss you».
Я ленива и не грациозна.
И дотошна. Как въедливый Познер,
Я везде и для всех эмигрантка.
Мне нужна, как алмазу огранка,
Чтобы стать совершенной, как гейша.
Ну а я Scottish Fold, прям чистейший!
Голоском обладаю скрипучим.
Ну а ты без сомнения лучший,
Из породы кошачьей редчайшей,
И не станешь законным, дражайшим.
Чтоб не портить породу и масти,
Мы согласны пожертвовать счастьем.
Новые войны
Помнишь, что ты обещал не писать мне писем?
Я обещала не лазить в твоём инстаграмме,
И не выискивать пассий чутьём своим лисьим.
Словом остаться друг другу лишь именами.
Мы поклялись без вмешательств и едких словечек
Молча забыть друг о друге для наших знакомых.
Я о тебе забывала почти каждый вечер,
Ты же набил моим именем пресным оскому.
Громко склонял его и не использовал правил.
В каждой истории стала твоим я примером.
Каждую букву ты в нем растерзав, переплавил.
Твёрдо нарек меня подлой и редкостной стервой.
Только, мой милый, я на тебя не в обиде-
Разве уместны они на несчастных покойных?
«Кухонный» треп о былом безнадёжно постыден.
Я не веду с проигравшими новые войны.
Этакий ангелок
Он казался мне милым. Этакий ангелок:
Круглолицый, с вихрами слегка отдающими медью.
Ну а он представлял обнаженной, лишь в паре чулок.
И согласной на всё, беспринципной, развратною ведьмой.
Мне казалось, он видит: я глубже и тоньше других.
Уходя застывала в смятении в тёмной передней.
Я не видела истин простых и таких прописных:
Мне не стать для него ни мечтой, ни любовью последней.
Он, конечно, всё знал. Но уж больно хорош экземпляр.
Наблюдать интересно: как приживется в неволе?
Интересней прогулянных в годы студенчества пар,
И заданий пропущенных в строгой элитной школе.
Наблюдал за полётом: к нему так опасно влекло
Моих бабочек из живота прямо в руки «с доставкой».
Он поймал их играючи и поместил под стекло:
В самый центр коллекции, прочно пришпилив булавкой.
Трудно быть
Я ношу своё жёлтое платьице,
Заплетаю в косички ленточки.
Перестала топать, горбатиться:
Превратилась в прелестную девочку.
Я теперь хожу на вязание
И на курсы плетения бисером.
Меня хвалят: зовут дарованием,
Прочат счастье и быть независимой.
И советуют школу балетную:
Развивать свою гибкость и пластику.
Всё по пунктам: бумагу офсетную
Истерзала резиновым ластиком:
Поменялось моё расписание.
Трудно быть одновременно розою,
Тонким стеблем и чьим-то желанием,
Когда ты гибрид пони с бульдозером.
Раньше
Раньше мы с тобой курили трубку,
Пили португальскую мадеру.
Ты слыла наивной однолюбкой,
Я кокеткой, склонной к адюльтеру.
Я звенела низким грудным смехом,
Поправляла спутанную челку,
Когда ты забавной неумехой
Наряжала праздничную ёлку.
Наливала в винные бокалы
Из бутылки крепкое сухое.
Я слыла большим оригиналом
И любила вкус еловой хвои.
А под утро всласть наговорившись,
Засыпали сонные в обнимку.
Для него я стала новой бывшей,
А тебя нашла на фотоснимках.
Как же я слепа и близорука:
Все обман и очевидность фальши.
Я скажу тебе, моя подруга,
Что уже не будет так, как раньше.
Что же привело Вас?
На плите стоит пузатый чайник,
На тарелке сдобные ватрушки.
Ты объявлен мной чрезвычайным
Происшествием в моей пустой однушке.
Я к тебе банально не готова:
У меня бардак. (И в чувствах тоже).
И в моей прихожей двухметровой
В полумраке я кажусь моложе.
Что же привело Вас в эту кухню?
Тут накурено, а вы боитесь дыма.
Я всегда была плохой стряпухой.
Или просто проезжали мимо?
Кажется теперь я догадалась:
В повседневной светской круговерти
Сущую во мне нашли вы малость:
Душу и спасение от смерти.
Здравствуй, Бог
Здравствуй, Бог, я мечтаю уснуть на твоем плече.
Дочь той Евы, что громко с позором покинула рай.
Обладатель греховных, тобой порицаемых черт.
Как и все в этом мире я очень боюсь умирать.
Я мечтаю подольше остаться на грешной земле
И успеть стать счастливой. Я разве о многом прошу?
Трогать пальцами снег, покупать Бланманже в миндале,
Наслаждаться полетом, пока не раскрыт парашют.
Знаю: ты меня примешь к себе без сомнения любой.
Хоть уставшей, заплаканной, хоть разодетой в шелка.
Я зависла в системе и это наверное сбой:
Слишком долго готовлюсь отправиться за облака.
Если я не нужна
Небо — разорванный с треском шейный платок
Цвета пастельной лазури вод пляжа Бонди,
Сшитое грубыми нитками. Целый моток-
Хватит ещё, чтоб зашить мою рану в груди.
Крупным стежком залатать наживую края.
Шрамы не красят. Ну, разве что только мужчин.
Ты, мальчик мой, не лекарь и не швея:
Не аккуратен. Но я принимаю морфин.
После стучащего, громкого в тесной груди
Швы зарастут, но за рёбрами лишь тишина.
Стёрла все фото и пользуюсь новым ID:
В прошлом останется всё, если я не нужна.
Людоед
Ровно десять отмотанных вспять беззаботных лет
Я мечтала влюбиться, не спать почти до утра.
Крепкий кофе на завтрак и тёплый французский багет.
Я готовилась к чувствам, как будто бы это игра.
Просыпалась счастливой в преддверии снежной зимы.
Кто мне встретится: принц или хмурый загадочный Кай?
Я мечтала о чувствах, просила хотя бы взаймы
Одолжить нашу встречу, уехать в заснеженный край.
Там уютно влюбляться и кутаться в клетчатый плед,
Согреваться друг другом. Как будто бы невзначай
Задевать тебя локтем, чтоб ты, как большой людоед
Загребал вдруг в охапку, и низко и глухо рычал.
Я раскрылась тебе, превратилась в живую мишень.
Стала новой победой: ты смог меня привязать.
А теперь я мечтаю в тот давний и памятный день
Пройти мимо друг друга и вовсе тебя не узнать.
Эпизод
Нужно плакать, упав на коленочки,
И кричать из последних сил?
Что там делали милые девочки,
Когда ты от них уходил?
Заедали страданья мороженым
И включали «Дневник Бриджит Джонс»?
Я же грубая и безнадежная,
Представляю свой краткий анонс:
Соберу в чемодан на колёсиках
Пару платьев, чулки и бельё.
Я по данным всех женских опросников
Потеряла совсем не моё.
Не скажу, что особо расстроена:
Не криви так свой чувственный рот.
И тобою пусть будет усвоено:
Для меня ты пустой эпизод.
В феврале
В феврале крепчают морозы.
В Антарктиде февраль-это лето.
Я спешу в сапогах остроносых,
В черной шляпе. Я полураздета.
Моё сердце к тебе нараспашку.
Угостить тебя чаем и мятой?
Я под шубой в нательной рубашке,
И в кресте с Иисусом распятым.
Встану рано, дойду до часовни:
Без колец и мой рот не накрашен.
Я люблю тебя беспрекословно,
Так неистово сильно и страшно.
А в квартирах жилых, очень тесных
В феврале перемерзли все трубы.
Свой отказ называешь ты честным,
Я болезненным и очень грубым.
Чердак
