Города на бумаге. Жизнь Эмили Дикинсон
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

автордың кітабын онлайн тегін оқу  Города на бумаге. Жизнь Эмили Дикинсон

Слова — хрупкие создания, которые нужно, как бабочек, пришпилить булавкой на бумагу, иначе они разлетятся по комнате.

Доминик Фортье

Мой дом — Фреду и Зоé

Чтоб луг узреть, вполне
пчелы довольно мне,
Цветка, мечты,
Но коль нет
Пчел —
Мечты довольно
[1].


[1] Перевод С. Степанова. Здесь и далее примечания переводчика.

[1] Перевод С. Степанова. Здесь и далее примечания переводчика.

Эмили

Эмили — деревянный городок, раскинувшийся посреди лугов овса и клевера. У квадратных домов покатые крыши, голубые ставни — их закрывают с наступлением вечера, и камины — иногда в них случайно попадают птицы и, взмахивая измазанными сажей крыльями, растерянно мечутся по комнатам. Их не пытаются прогнать: напротив, оставляют в доме, чтобы научиться пению.

В городе в десять раз больше садов, чем церквей, которые всегда стоят пустыми. В их мирной тени произрастают грибы и колокольчики. Жители переговариваются жестами, но, поскольку каждый использует жесты собственного изобретения, друг друга они не понимают и предпочитают не общаться.

С наступлением холодов Эмили покрывается снегом, по нему расхаживают ученые синицы и своими тонкими лапками чиркают белые стихи.

Амхерст

Амхерст в штате Массачусетс — это городок — деревушка — вне времени и пространства.

В 1830 году, когда там родилась Эмили, количество его жителей равнялось 2631. Чикаго еще не существовал. В 1890-м, через четыре года после смерти Эмили, в Чикаго 1 099 850 жителей, а в Амхерсте нет и 5000 душ — минус одна.

Это довольно просвещенный городок, в котором жили многие поколения знатных представителей семейства Дикинсон. Он был назван в честь барона Джеффри Амхерста, первого барона Амхерста — того самого, который в ходе индейских войн предложил отдавать индейцам одеяла из карантинных бараков, дабы распространить оспу среди «дикарей» и как можно скорее покончить с этой омерзительной расой.

Можно было выбрать название и получше.


Сегодня, когда картинки и изображения разного рода сыплются на нас со всех сторон, превышая все мыслимые количества, странно думать, что от нее, одной из лучших поэтесс страны, осталась одна-единственная фотография, сделанная в шестнадцатилетнем возрасте. На этом знаменитом снимке она предстает худенькой и бледной, с длинной шеей, украшенной ленточкой темного бархата, с черными, широко расставленными глазами, выражающими сдержанное внимание, с легкой улыбкой на губах. На ней простое, присборенное на талии полосатое платье со светлым воротничком, в левой руке — подобие бутоньерки. Перед нею на столе книга, название которой прочитать невозможно. И нет других фотографий, где она была бы моложе, старше или стояла, — а может, и были, но потерялись, порвались. У нее нет и никогда не будет ног.

Отныне и навсегда она останется только этим лицом. Вернее, даже не лицом — этой маской.


Эмили Дикинсон — белый экран, чистая страница. А вдруг в конце жизни она захотела бы надеть голубое платье? Мы не может говорить за нее.

Эмили Дикинсон. Дагерротип. 1846 или 1847