Оглавление

Пролог

Он сидел на кухне и ел яичницу. Еда падала ему в желудок, но он не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а просто тупо жевал… Голова не болела, но всё его нутро сильно трясло после очередного перепоя и принятый им прохладный душ не особенно облегчил похмелье. Он не помнил, когда засыпал без бутылки в последний раз. Наверное, еще в школе… семь лет назад.

Три года его не было в этих стенах, расположенных на втором этаже пятиэтажной «хрущёвки», размером в двадцать квадратных метров.

Но это было для него то самое, что у людей называется Домом, и он был счастлив вновь оказаться здесь, словно путник, нашедший тихую гавань после мучительных скитаний в сопровождении дождей и всех видов ветров и дождей, и палящего солнца.

Говорят, что ребёнок, выросший без отца, словно Дом — без Крыши… Но он вырос и сам себе стал и отцом, и матерью. Над ним теперь ещё и настоящая крыша была — Своя…

Всё это время Он был очень далеко, и в те времена мысль о возвращении в этот город сама по себе была неправдоподобной, дикой, странной — слишком опасно это было, да и не за чем: прежняя жизнь развалилась, — её больше не существовало, — а у ветра… У ветра, как известно, дома нет.

…Бывшая жена съехала из квартиры и отдала ключи Его матери два года тому назад — к этому времени Он отсутствовал уже год: в день, когда Она сказала, что беременна, Он ушёл. Этому послужило сразу несколько причин, событий непреодолимой силы и все кажутся скотскими, но…

Сейчас, думая о бывшей жене и о том, как он с ней поступил, в нём не было ни жалости к ней, ни сострадания, ни сожаления… Он умер задолго до сего дня, а два его трёхлетних малыша — мальчик и девочка — ни разу его не видели, видимо, как раз по этой причине. И его не тянула к Ним ни одна нить.

Три года он скитался по свету, не мог взять себя в руки, но сегодня «туман» начал, наконец, рассеиваться — «дождь не может идти вечно».

Зазвонил телефон, и Данила снял трубку.

— Ты медкомиссию прошёл? — поинтересовался добродушный голос.

— Нет, брат. Документы только вчера забрал. Через час поеду в поликлинику ГУВД.

— Добро! Потом сразу же мне набери и расскажи, как и что.

— Хорошо.

— Жду звонка.

В трубке послышались гудки, и Данила положил её на аппарат.

Это было обычное утро, но оно было первым, когда он стал иметь смутное представление о том, что ему нужно делать.

Ему было 24 года, за окном шёл 2000-й год, начиная новый день.

Глава I

Солнечное морозное утро конца ноября 1994 года резало глаза и пробирало до костей легким ветерком, забирающимся под куртки призывников. Они стояли на плацу призывного пункта и вот-вот должны были отправится в страну «невиданного счастья»…

Их было сорок. Среди этих ребят, полупьяных и полутрезвых, стоял и Он — восемнадцатилетний мальчик — тоже в не себя от предвкушения чего-то нового, неведомого и сладким волнением щекочущего молодые нервы.

Дом остался позади… Дорогая и милая мама проводила его, изо всех сил сдерживая слёзы.

Даня пошёл в армию, следуя зову сердца и в погоне за мечтой. Бредя спецназом с детства, он занимался всем, чем только мог в своей деревне, чтобы эта мечта стала явью: бег, рукопашный бой, баскетбол… Зимой лыжи. Эти виды спорта закалили в нём характер, дисциплину, прекрасно сложенное тело и дух. Являясь домашним мальчиком, воспитанным матерью, он был очень мягок и добр. Зелёные глаза его с оттенком карего и красивые длинные чёрные волосы до плеч, сбритые под ноль накануне отправки, не давали покоя многим девочкам в школе. Он был красив…

Имея большое, доброе сердце и веру в Бога, считал себя готовым ко всему и ничего не боялся.

…Жизнь ждала молодых мужчин за порогом и они, эти воины–мальчишки, со всех ног бежали навстречу тому, что никогда не оставит их прежними.

Команда, набранная в спецназ внутренних войск, к которой принадлежал и Данила, стояла отдельно от прочих, и уже от холода зуб на зуб не попадал. Автобуса всё не было. Парнишка, стоящий по правую руку от Данилы, пробормотал:

— Они что, скоты, заморозить нас решили? — Он повернул голову в сторону своего соседа слева, улыбнулся и слегка толкнул того плечом. — «Прохладно» как-то тут торчать после тухлой и влажной казармы, наполненной пердежом.

Тут и Данила больше не смог сдерживаться, и они оба рассмеялись.

— Точно… — сказал Данила и протянул руку товарищу. — Данила.

— Вадим… — новый знакомый пожал руку Данилы и улыбнулся открытой и какой-то загадочной, притягательной улыбкой хорошего человека. Открытые, словно всему Миру большие голубые глаза его, смотрели прямо и добро и в них томился вопрос, который читался, наверное, и в глазах самого Данилы: вопрос о том, кто мы и где, куда мы идём, с кем и, главное, — зачем… Тонкая, пока ещё едва уловимая ниточка дружбы, сразу соединила их — Данила понял, что теперь он не один и что теперь он не одинок.

— В Белокаменную едем, да? — задал риторический вопрос Вадим.

— Да вроде…

— Не врубаюсь что-то, круто это или нет…

— Это Внутренние Войска. Там можно будет сдать на «краповый» берет… А значит, — это круто, — отрапортовал Данила.

— Да… ­– Вадим замолк на минуту, а затем продолжил. — А я вообще-то не хотел служить. Просто не удалось никуда поступить, а откупиться денег не было. Да и жалко деньги отдавать какому-то жирному борову с большими звёздами на плечах. Вот и решил долг, блин, Родине отдать… Хотя, где мы так «задолжали», а?..

У меня брат моей матери без ног с Афгана вернулся. Офицер и прочее, но без ног вдруг перестал быть нужен государству, а сидит теперь на шее у Родины. Такие дела…

Данила слушал Вадима и им овладевали противоречивые чувства: отчасти, Вадим был прав, но эта правда как-то больно резала уши и ранила возвышенные чувства Даньки — пока ещё просто мальчишки, который начитался умных книжек и смотрел на Мир наивными глазами ребенка.

Вадим будто почувствовал это и, взглянув на Данила украдкой, спросил:

— А ты «воин», да?.. Шашки на голо и рубить головы с плеч? Собираешься верить приказам командиров и начальников и думаешь прослыть героем там?.. — Вадим неопределённо качнул головой в сторону.

Данила молчал.

— Угадал я, значит… — Вадим горько усмехнулся. — Послушай, ты мне нравишься. Но не лезь никуда «на рожон». Я больше, похоже, знаю об этой жизни, чем ты… Наслушался и навидался последствий того, чем нас «полоскать» будут. Не обижайся, брат.

— Не обижаюсь, — поднял голову Данила. — Сейчас-то нет никакой войны… — Он посмотрел своему товарищу в глаза.

— Пока — да… — Вадим ответил Даниле таким же прямым и бескомпромиссным взглядом: в нём отражалось что-то пока неизведанное, но смертельно притягательное.

Резкий вопль прапорщика с красной пропитой рожей заставил молодёжь прийти в себя: за разговором они даже не заметили, как в огромные железные ворота въехал старый видавший виды ПАЗик и, развернувшись, встал дверьми к строю новобранцев.

— Тишину поймали, блять! — безумные глаза прапора налились кровью от напряжения голосовых связок.

Данила, никогда не слышавший таких громких откровенных матов, вздрогнул, и впервые ему стало не по себе. В какой-то мере — даже страшно.

— Войны! — продолжил прапорщик. — Это, — он показал на ПАЗик указательным пальцем, — волшебный автобус. Он — «резиновый»! В него влезете вы ВСЕ!!! — И он расхохотался во всю глотку своей шутке, которую, вероятно, повторял каждый раз. — Бегом к машине — мааааарш!!!!!

И сорок молодых лбов ломанулись с визгами и криками в открытые двери автобуса: все хотели занять «сидячие» места, но пацаны мешались друг другу в узких дверях и огромные сумки тормозили ребят. Матерки и крики заполнили всё пространство, это напоминало кучу малу, но Данила слышал только хохот того самого прапорщика.

Ему каким-то образом, не задев никого и ни на кого не наступив, удалось сесть у окна и поставить свою сумку себе на колени. Вадим же яростно работал локтями и застрял на входе в автобус с двумя будущими спецназовцами ВДВ. Кто-то третий валялся у него в ногах, барахтался и никак не мог встать хотя бы на колени.

— Эй, ты! Мудила блять! Ты мне локтем чуть зубы не выбил! — рычал один из тех двух.

— А ты не суй своё рыло, — отрезал Вадим. — Скажи спасибо, что при зубах остался. — И Вадим, выдернув какое-то «тело», успевшее приземлиться рядом с Данькой, бухнулся рядом. — Гуляй, Вася!

— Ты ахуел?!..– возмутился парняга и одёрнул ворот своей куртки.

— Пошёл ты… — Вадим рассмеялся. — Трогай, шеф! — крикнул он водиле. К этому времени уже все, как кильки в банке, размазались кто — где.

Водитель уж было завёл свою тарантайку, как вдруг кто-то крикнул:

— Стооооой!!! Бойца забыли!..

В этот момент через плац двое солдат быстро несли на руках пьяного, практически невменяемого, будущего ВДВшника. Ребята приняли его в автобус, двери кое-как закрылись, опасно выгнувшись наружу, ПАЗик вдруг дёрнулся с места, чихнул, и заглох.

Хохот и колкие шуточки в адрес водителя и его машины посыпались отовсюду, но и перегруз был на лицо. С третьего раза водителю все-таки удалось стронуть с места просевший автобус и весёлые «запахи» покатили на ж/д вокзал.

***

Ни Данилу, ни Вадима на вокзале никто не провожал, но к другим ребятам приехали родственники и было довольно людно. Два друга сидели рядом и сквозь запотевшее окно поезда наблюдали за провожающими… Кто-то наставлял свое чадо служить хорошо, кто-то ноги держать в тепле. Кто-то –не пить в дороге…

Красный, будто раскалённый на сковороде, диск зимнего солнца быстро катился к закату. Спустились сумерки, и до Данила, наконец, дошло, что всё это — по­­-настоящему. Игры кончились. Обратной дороги нет. Ему безумно захотелось увидеть маму, обнять её и… вернуться — назад… Сквозь прикрытые веки закапали слёзы, окно расплылось, будто в сказке. Им овладело тепло, тепло, какое бывает только в детстве, когда ты нашкодишь, получишь за это по заднице и, убежав в свое убежище, вдоволь в нём наплачешься от обиды, досады и боли…

Он заснул.

— Даня, проснись… Эй … — услышал он сквозь сон голос, но никак не мог открыть глаза. Ему казалось, что пришла мама и будет его куда-то, а он так устал и не хочет вставать, что… — Просыпайся, боец.

Он открыл глаза и увидел лицо своего друга.

— Что такое?.. — Данила сглотнул слюну и вытер щеку.

— Новосибирск. Надо пересаживаться, дружище.

Пока Данила спал, бойцы спецназа ГРУ вышли в Бердске, ВДВ собирались пересаживаться на поезд до Улан-Уде, а спецназ Внутренних Войск ждал поезда до Москвы.

Вновь после тёплого помещения призывники с сумками на горбушках оказались на морозе. Была уже ночь, но платформа, ярко освещённая фонарями, дарила иллюзию тепла.

— Блин, есть уже охота, — прошептал Данила.

— Сейчас сядем в поезд снова и откроем наши балабасы, — улыбнулся Вадим и его передёрнуло от холода.

— Построились! Бегом. — Высокий и стройный старший лейтенант отдал команду чётким голосом. По возрасту ему было лет около тридцати и в его сопровождении они должны будут приехать к месту службы. 13 новобранцев вытянулись в одну линию. –Так… Никого не потеряли? — Он пофамильно зачитал список, всё откликнулись: «Я!». — Отлично. Поезд номер 1267 «Новосибирск — Москва» прямо перед вами. На нём едем дальше… Сейчас по одному проходим, размещаемся в начале вагона — там наши 14 мест. Пить двое суток до Москвы я не рекомендую, но и не запрещаю — служба раем вам не покажется, это уж точно. Но всё должно быть в рамках приличия. Кто-то начнёт вести себя неподобающим образом, лично шкуру спущу и потом на всю службу распишу только один наряд — драить толчки. Ясно?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— По одному проходим.

Шумной гурьбой ребята заняли свои места и наконец-то разложили на столах свои провианты в общий «котел». На одном из столов появился и самогон. Познакомились «поподробнее». Всем ребятам было не больше 20-ти и только один оказался городским — остальные были родом из деревень и сёл со всего Алтайского края.

«Самогонщик» выделялся среди остальных крупными габаритами и обладал басом, соответствующим его комплекции:

— Мужики, давайте как-нибудь покучнее что ли. Батя самогонку гнал, — и он улыбнулся во весь рот белоснежной улыбкой доброго сельского богатыря. Звали его Илья. — У нас один «воин» что-то как-то вообще на «отшибе» сидит. Надо перетянуть его. — Илья наклонился к проходу и крикнул. — Лёха, давай к нам! Место есть…

Щуплый белобрысый паренёк высунулся из-за соседней стенки и виновато улыбнулся:

— Я не буду, пацаны… Не удобно бегать туда–сюда да пить мне не охота.

— Ладно тебе… Два метра пробежишь! — Илья снова улыбнулся.

— Да неудобно правда ему, — вступился за товарища другой боец — из города который. — С «гражданскими» сидеть потом. Ещё нажалуются… Слыхал же, что «старлей» сказал.

— Да понял, не дурак, — Илья посмотрел на Костю уничтожающим взглядом, но, конечно, не злым. — Но, уважаемый Алексий, — Илья снова наклонился к проходу между железнодорожными «шконками», — если что — милости просим к нашему «шалашу». — Он громко вздохнул. — Давайте пожрём, пацаны, а?

Никто не был против. Вся провизия лежала в одной куче: тут и бутерброды с колбасой, и жареная курица, и котлеты, и сгущёнка и всякого рода печеньки и прочие сладости с пирожками с картошкой и мясом… Зазвенели стаканы и опрокинулись за знакомство.

Данила сморщился и занюхал чьим-то пирогом с капустой:

— Я как в девятом классе на выпускном нажрался, так с тех пор и не пил эту дрянь… Стыдно было перед матерью пиздец. Поклялся тогда сам себе, что на выпускном из одиннадцатого ни капли не выпью. Кое-как дождался… И не выпил.

Первые же полстакана сильно «ударили» по голове — Данила обмяк и откинулся на стенку. Было душно. Кому не хватило места у стола, сидели прямо на сумках, все кучкой. Илья «тусанул» бутылку соседям за стенкой — тем, кто не смог влезть в то пространство, где сидела основная масса. Она вернулась назад почти пустая.

— Молодец… — сказал Костя Даниле. — Но теперь-то мы солдаты. Как там сложится, кто знает?.. Я бы напился.

— Всё будет хорошо, братан… — добродушно жуя кусок курицы, сказал Илья, достал ещё одну «хершовку» и снова налил всем. — А напиться — это правильно. Ну! Между первой и второй, промежуток… уже слишком большой! — И он опять засмеялся. Благодаря ему, царило настроение пофигизма и уверенности. Он однозначно был душой компании.

Данила опять выпил, и по телу разлилось тепло, оно обняло его и укрыло с головы до ног. Он посмотрел на Вадима, рассматривающего фотографию какой-то девушки: возможно, она была Его девушкой…

Он окинул взглядом всех остальных: безмятежность… Вот то чувство, которое он испытывал. Безмятежность и доверие к каждому — все пацаны оказались хорошими и уже какими-то родными, дорогими сердцу людьми…

«Вот, с ними со всеми я буду два года, — подумал Данила. — И, возможно, они мне станут ближе, чем самые близкие… Всё и правда будет хорошо. Иначе и быть не может. Правда?..».

Но никто не мог ответить ему на безмолвные его мысли. И он сам — тоже.

Из сладостной полудрёмы его выдернул кавказский говор, смех и гортанное произношение, акцент, который так всем знаком.

Они сидели в другом конце вагона, их было столько же, сколько и «наших», но их лихое общение и вызывающее поведение занимали почти весь вагон. Они видимо тоже являлись призывниками и ехали куда-то к себе в часть, но гордые горцы не служат в 18 лет, — они уходят в армию взрослыми мужиками, — поэтому Даниле они показались слишком взрослыми, слишком большими, слишком в себе уверенными. Всё в них было «слишком». Данила не любил подобных «россиян». Ничего плохого эти люди ему не сделали, но от них исходило какое-то первобытное скотство. Даня быстро понял, что русских они не уважают совершенно и относятся к ним, как к грязи. А услышанное из уст одного из них выражение «я твою маму еб… л», наполнило его отвращением к их компании под самую «крышку».

Они пристали к двум русским девчонкам, те подсели за их стол и то, что эти мадамы так мило общаются с кавказцами, Данилу сильно задело: «Как так можно? Они же так разговаривают и совершенно не стесняются выражений?» — Отвратительнее этих горцев для него были только эти шалавы. — «Откуда они взялись в Новосибе и почему их с Кавказа не повезли в Центр напрямую, ведь так же ближе? Может, они отслужили и едут домой, но почему тогда не по форме?».

Данила не понимал, почему так, но факт оставался фактом — они были здесь. И куда бы они не направлялись, пока что приходилось ехать в одном вагоне.

Группу «славян» и группу «кавказцев» разделяла «группа» мирных гражданских людей и офицер спецназа ВВ.

***

Один из горцев через некоторое время заметил пристальный взгляд Данила и вызывающе посмотрел на него через весь вагон, но Данька не отвел взгляда.

Распитие Илюхиного самогона было в разгаре, и братва уже была изрядно навеселе. Только сам Илья, красный, как рак, выглядел «молодцом». Вадим тоже почти не пил, Костя хоть и пил, но был почему-то трезв и Лёха, сидевший с «гражданскими», просто читал книгу.

Кавказцы посмотрели в сторону Данилы, о чём-то по-своему переговорили и самый здоровый из них детина, выглядевший лет на сорок, направился в сторону русских — его звали Эльбрус.

Преодолев вагон своими широченными шагами за десять секунд, он остановился в полутора метрах от всей компании:

— Хули ты вылупился на нас? — пробасил Эльбрус. — Куда едешь?

Начинать так разговор было стратегической ошибкой. К тому же, он почему-то не понял, что все эти бравые призывники едут одной компанией, а может и понял, но считал себя непобедимым и всех своих горцев тоже. А может, он подумал, что русские — это просто бараны, которые не поддержат «своего».

— Куда я еду, тебя не ебёт, — дерзко, смотря верзиле прямо в глаза, процедил Данила.

— Почему ты так разговариваешь?.. Тебя кто, мама так научил разговаривать?

— А тебя «мама не учил», что плохо кому-то говорить, что ты его маму ебал? — неожиданно вошёл в разговор Вадим. Оказалось, он всё слышал и всё знал, но, сказав свои слова, Вадим даже не посмотрел в сторону Эльбруса.

— Зря так разговариваете, — включил «заднюю» Эльбрус. — Может, где-то в одном месте пересекёмся.

— Не пересекёмся, не переживай, — парировал Вадим. — И оставь нас в покое.

Эльбрус на мгновение задержался, смерив взглядом двух друзей и, наконец, обратив внимание, что они не одни, медленно развернулся и пошёл к своим.

— ЭЭЭЭ, уважяемый!.. — прекрасно спародировав акцент, обратился к Эльбрусу Илья. — Бухани! — И Илья протянул стакан.

Он, выпивший в одного в общей сложности полтора литра «сэма», сидел грозной уставшей кучей за столом. Но когда он предложил кавказцу выпить, это был отнюдь не приветственный жест — глаза горели и смотрели прямо и, казалось, что у Илюхи напилось тело, но не разум — он смотрел Эльбрусу в глаза так, будто хотел прожечь в нём дыру.

Задержавшись на миг, Эльбрус «отчалил» к своим.

— Данила, братан… — Илья пробрался через сидящие тела к Даньке и приобнял его. — Мы их всех скрутим в бараний рог! — И расхохотался, уткнувшись в Данькину щёку носом…

— Хера ли ты пялишься на них? — с укором бросил Даниле Вадим. — «Вонючки» эти нравятся что ли? — Даня понял по глазам товарища, что тот крайне зол на него, но почему — не мог понять. Это был не просто укор, а искреннее негодование и предупреждение злой матери о том, что нельзя лезть к горячему чайнику.

— А почему они с ними общаются?! Что, русских нет? — в ответ разгорячился поддатый Данила.

— Да и похеру!!! — сорвался Вадим. — Пускай берут у них хоть в рот! Отвянь от них.

— Да пошли они… — поддержал Вадима Илья. — Нових купимь!!! Давай стакан.

Илья наполнил стаканы только Даниле, Вадиму и себе.

— «Чин-Чин», как говорят французы… — и они выпили единым духом.

***

Пироги сожрали и курицу тоже. И сгущёнка пошла в ход на закусь. Половина воинов уже «склеила ласты», когда пацан с фоткой «Металлики» на футболке, пополз в туалет. Проводница раздала бельё, свет горел только в той части вагона, где сидели горцы. «Металлист» добрался до толчка и засел там, но Вадиму уже очень сильно хотелось «по-маленькому», и он пошёл в сторону кавказцев, ведь с той стороны вагона тоже был туалет.

Когда он поравнялся с горцами и до толчка оставалось каких-то пару метров, нога одного из них преградила ему путь:

— Твой сортир в другой стороне.

Вадим остановился, как вкопанный, от неожиданности. Две эти бляди так и сидели там, среди них, и теперь кавказцы решили «приопустить» и мужское население русских в этом вагоне. Вадим посмотрел сначала на преграду, затем на того, кто её создал, а затем на девушек: они тоже смотрели на него, но, несмотря на их натянутые дебильные улыбки, в глазах читалась мольба.

— Что?.. — обратился Вадим к брюнетке и блондинке, — двум вполне миловидным, молодым и даже красивым женщинам. — Что?! Что Вы тут сидите, кошёлки драные, пизды, блять, расквасили свои?! Пошли домой, твари!!!

Он заорал на них так, что слюна полетела изо рта. Девчонки подорвались со своих мест, горцы заблеяли по–своему и тоже вскочили — они каким-то «чудом» оказались и спереди, и сзади, — и Вадим обезопасил себя, «выключив» локтем возникшую незнакомую фигуру позади себя.

Завязалась массовая драка. Тот кавказец, что преградил Вадиму дорогу ногой, кинулся ему в ноги и попытался повалить на пол, но Вадим выставил колено и горемыка разбил себе об него нос.

После первых двух неожиданных и потому удачных приёмов, Вадим уже не мог ничего сделать в таком тесном пространстве — он только стоял и терпел, прикрывая локтем печень и кулаком зубы, удары, которые буквально сыпались на него со всех сторон.

Вопли и крики наполнили вагон: вопили женщины, плакали дети, матерились и просили прекратить безобразие мужчины и старики.

Первым на помощь Вадиму подоспел Алексей — производивший впечатление щуплого ботаника, он быстро развеял его о себе: крикнув несвоим голосом для привлечения внимания, и, заставив тем самым, обернуться Эльбруса, Лёха, подтянувшись за верхние лежачие места, в прыжке, правой ногой «воткнул» ему мощный удар в челюсть: Эльбруса не зря назвали в честь горы — он пошатнулся, но не упал. В следующее мгновение Лёха проделал тот же трюк, но на этот раз ударил уже левой ногой и в нос, чтобы сбить Эльбрусу дыхание, чтобы он начал задыхаться и захлёбываться собственной кровью. Это сработало: Эльбрус стал пятиться, но тут же наступил на кого-то, не удержал равновесие и всем своим двухметровым сто двадцатикилограммовым телом упал на своих друзей, которые к тому времени повалили Вадима на пол и теперь били его кто-чем: кто — руками, кто — ногами…

Следом за Лёхой подскочили Данила, Илья, Костя и они вчетвером начали жестоко избивать «лиц кавказской национальности» — теперь самый большой Эльбрус валялся на полу, а Вадим, высвобожденный «из плена», душил какого-то Алана.

— Отставить!!! — чёткий и громкий голос командира заставил всех моментально прийти в себя — даже мертвецки пьяные ВВшники, теперь очнулись и готовы были помочь своим товарищам. — Я сказал «отставить», блять!!! — «старлей» стоял в майке и штанах с тапочками на босу ногу.

Он ворвался в толпу и очень быстро и профессионально отделил своих бойцов от чужих, встав между ними. Теперь уже и горцы поднялись и стояли с видом уже не таких крутых пацанов.

— Они первые начали залупаться, командир… — начал оправдываться кто-то из них.

— Кто главный? — металлическим голосом произнес старший лейтенант.

— Мы дембеля… С Читы едем домой, в Дагестан, с пересадкой в Москве.

— Ясно, — отрезал «старлей» и повернулся к своим бойцам. — По шконкам, живо!

Ребята поплелись в начало вагона к своим местам. У Вадима был разбит нос и порвана кофта, но, в целом, он выглядел неплохо. Данила приобнял его за шею:

— Прости, брат… Приспал я…

Вадим махнул рукой:

— Да ладно, сам виноват. Накалили меня эти твари не меньше твоего. Ненавижу такое отношение к женщинам. Да и вообще к людям.

— Ну вы даёте, мужчинки… — приобняв одной рукой их обоих, с укоризной сказал Илья. — Без меня такое замутить! Обидно так-то. А видали как Лёха хлещется? Вот это поц! Лёша! — Илюха рассмеялся и потискал уже завалившегося на верхнюю полку товарища. — Ну красаавец!..

— Да ерунда, — отозвался Леха. — Повезло…

— Да ну конечно, ага… Рассказывай сказки старому Илье.

Старший лейтенант остался с дагестанцами один на один:

— Значит — так, — начал он. — У проводницы есть лёд для ваших носов, возьмёте. К моим больше — ни ногой! И они тоже не полезут. Начнётся что-то снова, я вас перестреляю, клянусь вашим Аллахом, даже не сомневайтесь, — и он дотронулся до кобуры с пистолетом на своем бедре. — Доступно объяснил? Или развить?

— Доступно… — ответил Эльбрус. — Но и своих предупреди, что полезут вновь, окажутся на ножах.

— Справедливо, — кивнул головой «старлей». — А теперь всем спать. И кстати, — «старлей», уходя обернулся, — почему не по форме едете?.. Дембеля же.

— В ушах жмёт… — брякнул Эльбрус.

Офицер ничего не ответил и отправился к своим.

— Всё выжрали? — Он стоял среди пацанов, сидевших и лежавших на своих местах. — С этого момента бухать запрещено. Застукаю кого-то — накажу. К этим бородатым не лезьте больше без Особой надобности — нам до Москвы ехать вместе, они дембельнулись и едут домой, поэтому проблемы им не нужны и нам тоже. Ясно? — Все покивали головами… — Отбой, бойцы.

Он ушёл к себе, а ребята вдруг поняли, что он классный мужик. И что он на их стороне, что бы не случилось…

Давно перевалило за полночь и ребята спали крепким сном. Только Старлей не сомкнул глаз всю ночь до утра.

***

Данилу разбудила гитара… Играл на ней и пел тот паренёк в футболке с фоткой «Металлики». Данила услышал песню, которая на момент пробуждения стала частью его сна… Грустная песня с не менее грустным мотивом, исполняемая чудесным и чистым голосом, наполнила Данилу грустью и тоской. И светлой печалью о жизни и любви, а, может, даже и смерти. Данила почувствовал, как из края левого глаза выкатилась слеза.

Я был влюблён в Вас, я ловил ваш взгляд,

Я задыхался от сердцебиения,

Я шёл, с пути сметая все подряд,

Я падаю, шатаясь и бледнея…

Представьте, я был вызван на дуэль,

Я был убит и вот восстал из гроба,

Пришёл сказать Возлюбленной своей,

Слова, что прозвучали громче грома:

Я был влюблён в Вас, Вы казались мне

Моих иллюзий перевоплощением.

Корабль мой покоится на дне,

Я в лодке, мне не справиться с течением.

Я был влюблён в Вас, я молил Богов:

Послушай, Боже, только Ты бессмертен…

Я в лодке, я не вижу берегов

И с берегов я тоже незаметен!..

Представьте, я был вызван на дуэль,

Я был убит и вот восстал из гроба,

Пришёл сказать Возлюбленной своей

Слова, что прозвучали громче грома:

Я был влюблён в Вас и влюблён сейчас,

Когда в цветах и яблоня, и вишни,

Моя, внезапно вспыхнувшая страсть,

Которая дороже целой жизни.

Я был влюблён в Вас и влюблён теперь,

Я напеваю всюду эти строки,

Я незаметно превращаюсь в тень,

Идущую по солнечной дороге.

Представьте, я был вызван на дуэль,

— А что за песня, браток?.. Твоя? — спросил Данила «металлиста», украдкой вытерев щеку.

Тот улыбнулся и отложил гитару на стол:

— Нет… Это Александр Васильев, «Я был влюблён в Вас» … Меня Серёгой зовут, кстати.

— Данила я…

И Данька повернулся на другой бок спиной ко всем. Но больше он не спал, а просто никого не хотел видеть.

Глава II

До Москвы добрались без происшествий. На Казанском вокзале призывников забрал автобус и повёз их в подмосковный город «N», откуда они ещё около часа тряслись до непосредственного места прохождения службы.

Наконец, спешившись, призывники вошли в ворота Воинской части и Старлей проводил их в здание Клуба — помимо Алтайских пацанов, там уже были ребята и с других регионов.

Все построились, и перед призывниками возник Полковник, — старый и уставший от жизни, — с толстым омерзительным рубцом через весь рот от уха до уха. Полковник сказал призывникам о Долге и Чести и Почёте службы в Вооруженных Силах, а уж в их Краснознамённой Дивизии, — так это вообще удача…

— Солдата имеет право ударить только мать! — выступал он.

Красивые слова. Они всего через несколько часов превратятся в прах, а этот отвратительный шрам на лице окажется полученным не в бою, как наивно полагал Данька, а следствием пьяной езды на мотоцикле: он нёсся в сумерках и «закусил» телеграфный провод, висящий поперёк дороги. К счастью для полковника, тот провод был не под напряжением…

Но пока что Данька слушал, развесив уши, и всё больше и больше верил этому человеку, полагая, что с таким командиром не пропадёшь.

Когда «полкан» закончил свою политпросветительную агитационно–вдохновительную речь, бойцов повели в солдатскую баню.

Этого полковника из Отдела кадров Данила увидит вновь только через два года, ровно на одну минуту, когда тот вручит ему ж/д билет до дома и военный билет.

***

Баня оказалась ледяной. А вода — только крутой кипяток, как в чайнике. Холодной не было.

Помывшись с горем пополам, призывники были отведены в каптёрку и переодеты, а то, в чём они приехали, так и осталось огромной кучей лежать на полу в предбаннике.

В столовую строем их вёл капитан, — худой, невысокий, — он постоянно шутил и говорил, что: «если уж что-то началось, значит, оно обязательно закончится!..». Вряд ли кто-то тогда понимал смысл его слов, — такие умозаключения чужды восемнадцати годам.

Вновь прибывшие бойцы поднимались по ступенькам высокого крыльца в столовую, когда до них донеслись вопли и матерки. Войдя внутрь, все остановились как вкопанные: по обеденному залу метался человек эльбрусовской комплекции с длинной деревянной лавкой в руках, готовый прибить ею любого. Повара на кухне, словно напуганные куры, стояли на подоконниках, солдаты, у которых шёл приём пищи, тоже «рассосались» по углам и подоконникам и лишь один Стол, стоящий отдельно от всех, — в углу, — продолжал есть да ещё и покрикивать этому здоровяку да подбадривать его, подсказывая, кому в первую очередь этой лавкой надо бы «отвесить». То были Дембеля.

Через считанные минуты, которые, вероятно, всем и каждому в этом аду показались вечностью, в столовую влетел майор со значком Дежурного в сопровождении отделения из Комендантской роты. «Комендачи» были вооружены автоматами и спецсредствами, которые применяются милицией для устранения беспорядков. Несколько секунд спустя под прицелами автоматов и пистолета дежурного, верзила лежал мордой в пол и у него за спиной застёгивались наручники. Потом, его увели…

Это первое впечатление об Армии оказалось неизгладимым — в первый день срочной службы такое было «не развидеть».

«Молодые» ели баланду, вяло гремя ложками, и никто из них ничего не сказал ни тогда, ни потом — каждый был погружён в свои мысли и переживания.

Всё, что отодвинули от себя вновь прибывшие, жадно дожрали ребята, приехавшие сюда двумя неделями ранее…

***

Вечером, перед отбоем, новоиспечённые «запахи» стояли в одну шеренгу в «спальнике» в расположении роты. Их было тридцать человек. Илья, Костя, Серёга, Данила, Вадим и Лёха держались вместе.

Двое старослужащих сержантов стояли перед шеренгой и «учили премудростям службы» — сначала словесно, потом дошло и до «прокачки»:

отжались раз триста, присели тысячу… Если шла «волна» по шеренге, то есть кто-то не «вывозил» приседания, этот присед всей шеренге не засчитывался. Если кто-то отказывался, того жестоко «пробивали» — кулаком в грудь или ногой — сил не жалели.

Судя по тому, как били эти «деды», Друзья поняли, что оба они занимаются какими-то видами единоборств: первый был похож на башкира, не особо раскаченный, невысокого роста, но зато прыгал, как бабочка, и здорово «махал» ногами; второй — гораздо шире в плечах, славянского типа, отлично «работал» кулаками. Был с ними ещё и третий, но тот ни к кому не лез, а только сидел на табуретке у двухъярусных «шконарей» и курил одну сигарету за одной. «Башкир», пока пацаны отжимались, успел помочиться на тех, до кого смог «достать» струёй — «счастливый случай» и только.

Пот лился градом с испытуемых, а ноги давно стали ватными… Всё то время, что кого-то били или то время, что они «качались», Даня каждую секунду ждал, что войдёт тот бравый Старлей, который вёз их сюда, и прекратит Это. Но никто не входил: ни командир роты, ни его заместитель, ни дежурный по гарнизону — не было никого и, как потом выяснится, — никогда. Были только эти трое уродов, на чьих плечах и держится та самая пресловутая «дедовщина».

Старлея не было… Лишь раз Данила снова увидит его. В штабе. Мельком… У него была своя «война», и им он был не помощник — каждый одинок в своём горе.

— А теперь, пидарасы, блять, встали! Бегом встали!!!! — рявкнул тот, который «башкир».

Все выпрямились: у кого-то китель выправился, как юбка, у кого-то- надулся на брюхе, как шар. За это полагалось наказание: «боксер» будет идти вдоль шеренги и бить, как хочет и куда хочет, — каждого. Серёга, Вадим и Данила стояли рядом в середине шеренги, Лёха — там же, но через одного бойца.

Сержант начал: Илья, стоящий первым, и получил первым — неожиданно и подло боль врезалась ему в солнечное сплетение. Будучи по природе своей большим, но добрым, ему всегда было нужно подумать, прежде чем действовать, а чтобы вывести его из себя, надо было ему жестоко насолить. Илюха никак не ожидал такой несправедливости и пропустил удар, проглотив обиду…

Каждый, кому сержант «отвешивал», отлетал на «шконки», стоящие позади шеренги, и либо не распрямлялся, либо и вовсе не вставал с пола. Адовая очередь приближалась к друзьям. Вадим должен был получить первый, потому что стоял ближе к краю, с которого начал сержант:

— Я не буду терпеть, Даня, — произнёс одними губами Вадим. — Я ему ёбну…

Данила ответить не успел, как вдруг, «крутой пацан» наносит удар Вадиму в грудину, но получает «блок» и ответный хук справа — развернувшись вокруг своей оси, сержант приземлился на жопу, притулившись к стене — если бы ни она, он бы лег пластом. У постоянно курящего «деда» выпала сигарета изо рта. От неожиданности и такой дерзости «молодых» на мгновение и «башкир» впал в ступор, но это длилось всего секунду:

— Ах ты салага ебучая! — прорычал он и кинулся на Вадима, но тут подключился Лёха, правда, «смазав» удар по этому мелкому и скользкому гавну. Зато Данилин хайкик достиг цели и уложил «башкира» на пол — на повал. «Курильщик», опрокинув табурет, ломанулся бегом из казармы, наверное, за помощью, но догонять его не стали — вместо этого толпа ребят, которые боялись и были избиты, затаптывали «боксёра»: он не успевал очнуться, как вновь получал шквал новых ударов по себе. «Башкира» сгрёб в охапку Илья и понес в туалет окунуть в «очко» головой.

Только пятеро «молодых» просто стояли и наблюдали за этим всем затравленными глазами.

— Поучаствовать не желаем? — пригласил их Вадим. — Что, блять, ссыте? Или, может, вам нравилось то, что делали эти «воины»? — Но те только взгляды опустили и ничего не ответили. — Ну ладно. Будте подтирашками… Похеру мне. Эй! — крикнул он разбушевавшимся «духам». — Вы не убейте его там!

На полу лежало раздавленное, но ещё живое тело бывшего мучителя. Другая группа, «опускавшая» «башкира», возилась с ним в туалете — он пришёл в себя и вопил оттуда, как резаный, но было поздно сначала угрожать, а затем и молить о пощаде.

Данила побежал в туалет прекратить самосуд, но пацаны уже, итак, выходили:

— Он жив?

— Живой. Доигрался…

— Трибунал нам не нужен. Надо, чтобы они могли ходить и говорить, — сказал Данила и в этот момент послышался топот нескольких десятков ног на лестнице: это «старики» подняли своих «слонов» — рябят, на полгода младше себя сроком службы, на разборки.

— Атас, пацаны! — крикнул Вадим. — К бою!!!

И все, как один, с табуретками в руках выстроились у входа в роту, а у кого снимались кроватные поручни в изголовьях или в ногах кроватей — сняли и их.

Толпа из двадцати человек завалилась в роту и замерла на входе: «вооружены» они были теми же предметами. Какое-то время бойцы пялились друг на друга, — никто не решался ринуться в бой первым. Тишину прервал тот самый старослужащий, который убежал за помощью:

— Хули вы стоите, идиоты! Прибейте их! — орал он.

Но никто не тронулся с места… Вид решительно настроенных, с табуретками в руках, не собирающихся отступать «молодых» ребят, остудил боевой пыл «слонов» — в конце концов все они были «одной крови», все натерпелись беспредела и безнаказанности от этих олухов и, конечно же, никому не хотелось подставлять свою морду за них: одно дело запугать какого-то несчастного «духа», — одного и без «оружия», затравленного и уже заведомо сломленного, — другое же дело противостоять хорошо организованной и бесстрашной группе. Как бы то ни было, то, что происходило, происходило впервые и никто не знал, как с этим быть…

— Нууу, блять! — рявкнул тот же самый «дед» и в голосе его послышались нотки разочарования, обиды и страха.

Вперёд вышел ещё один «старый» и спокойно произнес:

— Это беспредел — то, что вы делаете. Не по понятиям. Не хотите «залупаться», как мы в своё время? Особенные, да? Всех били! Хотите избежать неписанного Закона армейской жизни? Так не будет. Должна быть иерархия, потому что это — ПОРЯДОК и ДИСЦИПЛИНА. Что будет, если все будут равны? Это то же самое, если все вдруг станут богаты, — никакого кайфа… Это не порядок — это рай, которого не будет никогда, потому что Мы — Люди, а люди полны жадности, азарта, жажды власти, жажды жертвы и наживы! Тысячелетние пороки не могли победить даже те, кто был и покруче Вас! Так за кого Вы, блять, себя принимаете, салаги?! Хотите изменить Мир???

— Именно, — ответил ему Вадим. — И начали мы прямо с себя, а не с кого-то там за углом. Беспредел — это когда два долбаёба на протяжении двух с половиной часов издеваются над толпой пацанов, а те терпят! Потому что боятся! И этот страх дембеля — это и есть тот самый неписанный армейский закон. Этот страх заложен в нас непонятно откуда, происхождение его мне не известно, но скажу так: присесть 1500 тысячи раз я могу и днём, а не ночью, и мне не нужен кусок гавна, стоящий надо мной и ссущий в это время мне на горбушку. Ты — старослужащий! Ты должен учить молодых СЛУЖБЕ, обращением с оружием и всё такое прочее, да элементарно объяснить, как подшиву пришить правильно на воротник! Порядка и дисциплины можно добиться и не издеваясь над людьми! Я знаю, что мы не в институте благородных девиц, но ведь всему есть предел, ёбаный ты в рот!.. Чему я могу научиться у тебя? А они, — Вадим махнул головой назад в сторону своих парней. — Как не отбить печень, пиная по ней всю ночь? Если только этому, то сосите Вы хуй, пацаны, — Вадим бросил это всем, кто стоял по ту сторону баррикад. — Сами разберёмся как-нибудь. Да и вообще, толпа тут никому не нужна. Я готов прямо сейчас, лично, схлестнуться с любым и каждым из Вас, но! — Один на один. Зачем нам куча разбитых рожь? Хватит и нескольких — «особенных»…

Воцарилось молчание. «Боксёр» и «башкир» — в миру Слава и Иван — стояли на входе в спальник, понурив свои буйные пустые головы.

Не сказав ни слова, «слоны» один за другим стали покидать расположение. Через пару минут уже никого не было в казарме, будто всё это случилось во сне.

Стояли только «наши» и те двое, «гонец» за помощью и его товарищ, пришедший с автороты — Виктор.

— Ладно, — сказал он. — Не знаю, что тут еще сказать, пацаны. Думаю, что об этом никто не должен узнать на утро. Из командиров, в смысле…

Вы за ночь подшейтесь, у кого что порвано и прочее. Славян, — он обратился к своему одногодку, — скажешь «кэпу» завтра, что упал… Когда брился…

Виктор печально улыбнулся. Слава качнул головой даже не подняв взгляда.

— Ну, значит всё! Бывайте…

После этих слов ушёл и он.

***

А дальше… Дальше оказалось, что это Учебная рота и после присяги их разберут по тем местам, где дальше будет продолжаться служба. Строевая подготовка по два часа в день, дважды в неделю стрельбы на полевом учебном центре (ПУЦ), на плацу с дубинками и щитами отрабатывали приёмы разгона демонстрантов, отрабатывались приёмы, базированные на таких дисциплинах, как самбо и дзюдо, по субботам с восьми утра до обеда проводились «заплывы» в казарме на ПХД (парко–хозяйственный день). Кормили отвратительно: если «борщ» — красная вода с куском свеклы, если «щи», — вода белая с листом капусты.

На ПУЦ бегали 12 километров туда и 12 — обратно и только в эти два дня в неделю еда была человеческой и по многу.

В декабре началась первая Чеченская война. Большую часть старослужащих Дивизии переправили в «горячую точку», — остались только «духи», сержанты по одному на роту с командирами рот, Учебный центр и Штаб.

4-го января 1995 года, ровно через месяц после прибытия в Часть, ребята приняли присягу и однажды, на очередном построении, один офицер ходил вдоль шеренги и, оглядывая каждого из ребят, для себя прямо на руке писал: «спецназ», «разведка», «авторота» … После присяги начался специальный отбор: ребят отбирали ростом не ниже 180см и не выше 185см и обязательно хорошо физически развитых. Илью отправили во второй полк к зенитчикам и миномётчикам, Костю тоже во второй полк, только в автороту, а Серёгу — «металлиста», Данилу, Вадима и Лёху определили в спецназ. Лёха был ниже 180см, но его взяли, потому что он имел разряд по стрельбе и, видимо, о случае в поезде шепнул, кому надо, тот Старлей. Илья тоже просился к ним… Здоровенный детина не понимал, почему его не берут в спецназ, но ему объяснили, что с его физическими данными он пригодится на снарядах, мешках, ящиках и всяких гаубицах. В спецназе такие не нужны –лёгкая мишень. Приказ — есть приказ…

Время полетело незаметно в новых и нормальных условиях по сравнению с первым месяцем службы — за постоянными и каждодневными нагрузками, марш — бросками по 15км с полной выкладкой, рукопашкой, стрельбой из разного вида оружия, приёмами маскировки, высотной подготовкой, учебными штурмами зданий и освобождению заложников, однажды наступила весна.

Война в Чечне была в разгаре, наши несли большие потери — сейчас это известно, но тогда информация от срочников утаивалась, только не утихали разговоры, что и едва окончивших «учебку» бойцов, бросят на замену тем, кто уехал зимой. Никто не знал, куда, но все были уверены, что это «куда-то на Юг»…

5 мая 1995 года, поднятых по тревоге и взявших с собой заранее собранные вещмешки, солдат построили на плацу. Командир зачитал приказ. Затем поехали в аэропорт.

Спецназ ВВ улетал на Кавказ.

Глава III

Через два с половиной часа были в Моздоке, а вечером — в аэропорте Северном, в Грозном.

Встречали ребят «деды» на «Уралах» и «ЗиЛах». Полк располагался в 15-ти километрах от Грозного в заводском микрорайоне. Пока ребят везли по Грозному, они смотрели на разрушенные дома, трупы, валяющиеся прямо на улице, застывшие в нелепых позах… Часто встречались оторванные руки или ноги, или ополовиненные тела — только верх или только низ. В более — менее уцелевших жилых домах окна оказывались завалены мешками с песком.

Даня смотрел на весь этот кошмар и не мог понять, никак не мог, что он на войне. Было внутри него ощущение, будто он на машине времени перенёсся на 50 лет назад и оказался где-то на полях Великой Отечественной, — против немцев… Но это была всего лишь игра воображения, детская фантазия, которая до первого выстрела казалась милым приключением.

Ни у кого не было никакого желания что-то говорить или спрашивать –ребята наблюдали смерть.

Машины остановились возле какой-то полуразрушенной школы. В бывших классах стояли двухъярусные кровати — это было местом дислокации. Командир был на задании, поэтому встретил пополнение сержант Виктор Бойко, девятнадцатилетний широкоплечий паренёк с грустными глазами.

Ни матрасов, ни подушек, ни одеял не было, поэтому первое, чем занялись молодые бойцы — это потащились под присмотром старослужащего собирать себе все эти необходимые вещи по разрушенным пустым домам.

— Местные будут на вас смотреть, как на собак, — начал солдат, который сопровождал «молодых». Его звали Иван и ему было не больше 20-ти лет, но война наложила на паренька неизгладимый отпечаток: немытый, небритый, подстриженный наголо и постоянно чесавшийся, в затертой и вымоченной в солярке «форме», он напоминал домового. С автоматом. — Днём эти твари будут называть себя другом и братом, тебя — защитником, а вечером обстреляют блокпост. Так что, пацаны, держите ухо в остро и пока что делайте только то, что вам говорят и не ходите никуда далеко, тем более — по одному. Ясно?

— Ясно, — ответил Данила и едва не вывернул себе ногу, угодив в какую-то яму.

— Осторожнее… — невозмутимо продолжал Иван. — Да. И ещё Вши. Это просто пиздец, мужики. Моемся раз в месяц, жрать добываем сами, потому что на сухпае далеко не уедешь, да и продуктов в пункте дислокации части часто не бывает. Тут за забором школы, в здании больницы, стоит батальон внутренних войск, так мы иногда воруем оттуда сгущёнку и прочее…

Конечно, всё было ясно.

***

Вечером «молодые» представились своему командиру — капитану Шерстобитову Геннадию Павловичу. Высокий, светлобородый, с белоснежными зубами на фоне обветренного потемневшего лица, «кэп» ничем не отличался от своего ефрейтора Вани: такой же грязный, замызганный, без знаков отличия. Со стороны он казался обычным солдатом и принял пополнение по-свойски:

— Располагайтесь, пацаны! Теперь, это и Ваш дом. Я — капитан Шерстобитов. «Свои» меня зовут просто по имени — Гена. Это, — он указал на бойца, лежавшего и читающего какую-то занюханную книгу, — сержант Витя. Вы его уже знаете. — Витя, не отрываясь от книжки, приветственно махнул рукой. — Ну а там дальше разберётесь по ходу пьесы. Субординация моя заключается в том, чтобы никто не ахуевал и делал то, что я скажу в точности так, как я сказал. Вот и всё… Да, и кстати, никто не знает, насколько мы здесь. С вашим прибытием уехали немногие… Я вот планирую тут до конца быть. — Он не весело улыбнулся.

Капитан произвёл приятное впечатление в целом: спокойный, уверенный в себе, знающий, казалось, всё на свете.

Потом собрались поужинать, чем Бог послал, — в основном, макароны и сухпай, — но в этот вечер повезло больше: ребята накануне подстрелили корову и оставалось немного мяса, поэтому порешили сварить «праздничный» суп в честь приезда пополнения.

Одиночные выстрелы, временами пулеметные очереди, являлись нормальным явлением — «старики» особо не обращали внимание даже когда по их школе постреливали. Наблюдательные пункты и блокпосты лениво отвечали на «укусы» боевиков — время открытых боестолкновений закончилось совсем недавно.

— Ладно, — вытирая бороду, произнес «кэп» после ужина. — По нарядам… На блокпосте с 22-х часов: «Старый» и Михач. До часу. С часу до четырех: Арчи — ты. Возьмешь «молодого» с собой. Данилу Фролова, например. — Чернобровый и черноокий Арчи кивнул. Похожий на еврея, он был слишком бледен и худ. — В четыре Вас сменят те, кто сейчас вернётся: кто у нас там? — «Кэп» обратился к сержанту.

— Стасян и Влад.

— Стасян и Влад… Дальше: в Грозный на патруль идём: Я, ты, Витёк, отделение Яковенко и все «молодые», кто прибыл. За старшего здесь оставим Кочу. Комендантский час с 22-х часов, поэтому надо, чтобы порядок был. Сейчас тут уже не Сталинград, конечно, когда сидели как прослойки в торте — первый этаж наши, второй — чечены, третий снова наши, а через дорогу в доме напротив — опять «бородатые», — но эти гады сбривают бороды и возвращаются под видом мирных жителей, поэтому: никаких лишних движений. Они стреляют нам в спины, это может произойти в любой момент. Тихо и чётко будем работать и смотреть в оба. В темноте не поймёте, но днём станет видно, — у кого подбородок белый, тот и сбрил недавно бороду. Значит, «валить» его надо, собаку, блять. Броники, каски, разгрузки, полное вооружение и боеприпасов столько берите, сколько сможете унести. Готовимся!

***

В 22:00 спецы на одном «бэтере» и БМП медленно ползли по разрушенному городу. На въезде бойцы «спешились» и шли теперь по обе стороны улицы один за одним. Мелкий противный дождь стучал по каскам ребят. Было холодно, погода вообще была очень изменчивая: днём могла быть жара, а ночью снег, который таял днём. Ни одного огонька, ни одного фонаря… Тишина и тьма повсюду, даже кошек и собак было ни слышно, ни видно, только звук моторов боевых машин резал ночь и дождь. Ровные шаги бойцов месили мерзкую липкую грязь.

«Кэп» сидел на «броне» — фары БТРа не горели, но «кэп» и сержант, который шёл во главе бойцов, знали эти руины, как свои пять пальцев.

Они уже шестой час колесили по городу, круг за кругом, временами останавливаясь на передышки, пока «кэп» не нарушил тишину в эфире:

— По наводке зачистим адрес.

— Принял, — ответил сержант Витя.

Говорить подробно было небезопасно, — боевики слушали волну бойцов, — но метров через двести «кэп» тихонько стукнул по БТРу прикладом автомата, дав команду остановиться, и спрыгнул с машины. Витя был рядом.

— Короче, смотри, — быстро зашептал командир. — Первый этаж, квартира та, что слева. 50 метров слева будет этот дом, второй подъезд. Машины оставим в стороне, как всегда, чтобы без палива. Я захожу с отделением Яковенко, Вы — прикрываете.

Бойцы быстро и в полной тишине преодолели 50 метров до цели. Вадим понял, что они проходили здесь раз десять за это время, возможно, специально, чтобы усыпить бдительность бандитов.

Двое бойцов засели под окнами, несколько проникли на лестницу, ведущую на второй этаж, и там затаились на лестничной клетке. Остальные растянулись вдоль стены до выхода из подъезда. «Кэп», стоя чуть правее двери нужного «адреса», громко постучал в неё:

— Милиция! Проверка документов! Открывайте!

Тишина. Он ударил еще громче. За дверью послышалось вошканье, и командир ясно расслышал щелчок затвора автомата.

— Готовьсь, пацаны…

Едва он успел прошептать эти слова, как длинная автоматная очередь «прошила» дверь насквозь. Спецназ кувалдой начал ломать дверь. «Кэп» скомандовал по рации, чтобы подтягивался БТР; ребята под окном стали колошматить по нему, — окно было затянуто брезентом, — однако за ним лежали ещё и мешки с песком, и пули не проникали внутрь квартиры. Зато изнутри вдруг на землю упала «Эфка». Двое спецназовцев ринулись в разные стороны, раздался хлопок и одного зацепило в ногу. Тем временем подъехал БТР и по окнам «заговорил» башенный пулемёт — от его огня мешки с песком превращались в труху. Воспользовавшись моментом, под прикрытием БТРа, раненый боец со своим товарищем спрятались за броню и контролировали теперь оба окна.

Дверь в квартиру была сломана.

— Блять, не возьмем живыми, пацаны! — кричал с сожалением командир. — Кидайте гранаты!

И в коридор квартиры полетели одновременно три штуки: два высоких предсмертных вопля приглушили выстрелы и всё стихло. БТР перестал палить по окнам; спецназ двинулся вглубь логова бандитов.

В однокомнатной «берлоге» мебели почти не было — всё, что было, — стало кусками дерьма из дерева. Два порванных трупа боевиков валялись в зале в разных углах: один — старик, второй — молодой парень лет 25-ти — сын этого старика…

— Смотри, — показал «кэп» сержанту, светя фонариком и указывая стволом автомата на молодого боевика. — Борода свежесбритая… Они знали, что мы заметим, вот и решили сдохнуть. Оба. — «Кэп» закурил. — Хороший стукач у нас. Третий раз в точку бьём благодаря ему и, главное, как быстро! Этот хуй ёбаный сколько в городе? — Он снова ткнул автоматом в труп. — Сутки? Может, двое?.. От силы. Хороший стукач…

Сержант кивнул головой.

На блокпосте было тихо и спокойно. Данила и Артур (Арчи) сидели на своих «поджопниках» прямо на земле под прикрытием мешков с песком и хрустели макаронами. Время от времени в воздух взлетала световая ракета, озаряя руины и «зелёнку» недалеко от поста.

— Смотри и слушай, — монотонно прошептал Артур. — В этой темноте главное слушать. Любой шорох — стреляй в ту сторону, откуда он донёсся. Разбираться потом будем. Эти твари могут подползти и напасть на нас с одними ножами. А может, это будет простой ёжик, но это похуй, главное, — стреляй и не думай…

— Световые ракеты зачем? — спросил Данила.

— Ну, по той же причине… Ещё когда «наши» к нам на смену пойдут, мы увидим их благодаря свету. А ещё боевики любят «растяжки» ставить. А этот свет их отпугивает.

— Как вампиров? — произнёс Даня.

— В какой-то степени, да, — усмехнулся Артур. — Мы же их можем увидеть и убить.

В этот момент что-то хрустнуло в ночи и Артур открыл огонь из автомата в ту сторону, не жалея патронов. Через пару секунд спохватился и Данила, и поддержал товарища огнём.

Взметнулась световая ракета и озарила метрах в двадцати труп человека.

— Вдруг «свой», Артур? — прошептал задыхающийся и взволнованный Данил.

— Свои тут не шастают… — произнес Артур ледяным тоном. — К нам лез… Головы резать, мразь.

Потом ребята услышали звуки боя в городе.

— Боевое крещение принимают товарищи твои, — прошептал Артур. — Хоть бы всё хорошо было…

— Да… — ответил Даня. — Надо быть вечно на чеку.

Дождь пошёл сильнее, и пацаны накрылись плащ –палаткой, затаились, временами поглядывая в щели, когда ракета вновь вздымалась в небо. Несколько пуль вошло над их головами в верхние мешки с песком. Артур два раза выстрелил в воздух, чтобы обозначить, что они живы на своем посту и воцарилась тишина. Со стороны города тоже больше не стреляли.

Так завершалась для «молодых» их первая ночь на войне.

***

На утро все участники ночной спецоперации спали. Они изъяли с той квартиры несколько единиц огнестрельного оружия, гранатометы и деньги. Тела отправили в комендатуру в шесть утра и «кэп» дал команду «отбой». Вадим и Данила успели обмолвиться парой слов и поделиться впечатлениями.

— Ты убил кого-нибудь? — спросил Даня.

— Нет, не пришлось… Всё произошло быстро, я даже толком и не помню ничего, только «бах! бах! бах!» и «тра- та- та- та!» … — Он устало посмотрел на своего друга. — А ты?

— Я не знаю… Первым в ночь выстрелил Артур, а дальше мы вкруговую палили. Кто знает, кто в него попал… Но я думаю, что Артур.

— Ясно… — Вадим потёр глаза и почесался — вши успели «пересесть» на новеньких. — Давай спать?

— Давай…

И ребята вырубились на своих лежанках, едва головами коснувшись подушек.

На КПП жизнь текла однообразно: днём — досмотр машин, пропуск автоколонн, ночью — борьба вслепую за жизнь. Ребят часто дергали на всякого рода «зачистки» не только в самом Грозном, но и за несколько километров от него, — в пригороде, в соседних аулах и сёлах. Изымали оружие и боеприпасы, чаще всего — со стрельбой…

Лёшка со своей СВД делал успехи и не раз прикрывал пацанов на марше и при штурмах. За первые несколько дней прибывания в Чечне, он первым из «молодых» убил боевика. А затем второго, третьего, десятого… Казалось, что он никогда не спал, замкнулся в себе и жил своей жизнью: если были на базе, он уходил в руины и возвращался поздно или его не было сутки, двое. Капитан Гена в нём души не чаял, и всегда брал его с собой куда бы они не направлялись. Серёга — «металлист», и без того не особо общительный, тут вообще приуныл и частенько выпивал, напевая под гитару свои чудесные песни.

Все пили… Кто-то больше, кто-то — меньше, но пили все — на трезвую голову жить день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем в условиях уличной, «окопной» войны, когда может прилететь смерть из-за каждого угла в любое время дня и ночи, было невыносимо в здравом уме и трезвой памяти.

Часто, боевики «развлекались» открытым текстом называя в эфире российских бойцов по именам и фамилиям, они называли населённые пункты и адреса прописки ребят, они знали родителей и близких родственников и грозили расправой над ними…

Вадим после того, как его чуть было не накрыло миной, через пару недель, закурил.

Больше всего на его нервы, помимо прочего, действовали разложившиеся трупы: трупы солдат, трупы мирных жителей, трупы женщин, трупы детей… Временами, они работали с МЧСсовцами, прикрывали их, пока те разрывали могильники и схроны, вытаскивая останки русских гражданских людей с перерезанными горлами, с вовсе отрезанными головами… И всё это случилось с этими несчастными еще до начала этой войны. Чудовищный факт, не укладывающийся в голове: чеченцы начали резать русских еще ДО войны.

Больше всего Вадиму запомнилась мумифицированная беременная женщина, с отрезанными грудями и вбитым колом во влагалище. Он блевал весь вечер после увиденного и вновь и вновь заливал это водкой. Водки было немерено. Воды не было, а водки — сколько хочешь.

Данила также отрешился от всего. Последнее письмо от матери он получил, еще находясь в учебке. Мама писала, что переживает и каждый день молится за него. Данила, как мог, успокаивал и про отправку в Чечню ей, конечно, ничего не писал.

Все пацаны относились друг другу очень хорошо, они, спаянные боями и смертью, стали настоящими братьями друг для друга, но без надобности старались не разговаривать. Зачистка за зачисткой — и время шло. Три недели минуло, и командир говорил, что с новой партией к ним, должно быть, приехал и сам Иисус — за это время никто не погиб и даже ранен не был, за исключением того случая в первую ночь.

Отношения с местными оставались напряженными, но больше всего опасались детей, потому что никогда никто не знал, что они могут «выкинуть».

В конце мая ребятам автоколонной пришлось выдвигаться за хлебом за 18 км от их расположения. На трёх БТРах, с разведкой впереди, они с утра отправились в путь.

Глава IV

До населённого пункта, где находилась пекарня, добрались за час без особых проблем. Пока пацаны затаривались хлебом, Данила и Вадим собрались за водкой в магазинчик, находящийся неподалеку в бывшем помещении местного сельпо — теперь там торговал водярой, самогоном самого сраного качества и спиртом местный житель.

От любого из этих «яств» можно было легко задвинуть копыта, поэтому ребята брали исключительно акцизную, — Смирновскую.

— Пацаны, рацию возьмите на всякий случай, — посоветовал сержант Витя. — Берите всю «нашу», какая у него там есть. Мы подъедем следом за вами, как только хлеб закидаем.

Десять минут спустя, ребята вошли в помещение магазина, и скрипучая тяжёлая железная дверь затворилась за ними, эхом оповестив, казалось, весь район — всё напоминало о войне и тут, но это уже была привычная жизнь.

За прилавком стоял худосочный чеченец невысокого роста и, взглянув на ребят лишь краем глаза, спокойно продолжил заниматься своими делами — он прекрасно знал, зачем они пришли.

— Водки дай, — бросил ему Вадим, когда ребята подошли к прилавку. — Всего Смирнова, что есть у тебя. И спирта медицинского давай…

— Хорошо, уважаемый, — ответил чеченец и собрался идти на склад, но Данила остановил его:

— А где здесь туалет?

— Там, по коридору направо, увидишь, — ответил горец и скрылся.

— Пойду, отолью, брат…

— Давай, — Вадим остался ждать у прилавка.

Сортир этой дыры в заднице напомнил Даниле учебку, только был ещё хуже. Данила улыбнулся сам себе, удивившись тому, как быстро память возвратила его назад: казалось, это было так давно… А дом? Дом был совсем далеко, так далеко, что и не правда даже.

Когда Данила возвращалс