Оглавление

«В нашей пишущей стране пишут даже на стене. Вот и мне пришла охота быть со всеми наравне!» © Л. Филатов

В оформлении обложки, с любезного разрешения Автора, использована картина Леонида Старцева «Страшнее кошки зверя нет»

Город трамваев

Рассказ написан на конкурс религиозной фантастики «Испод» сайта «Квазар». Занял в финале второе место. Вошел в сборник «Избранные»

— Почему я?

— Потому, — он медленно выдохнул сигаретный дым, и струя словно зависла над зеленой настольной лампой, — что тебя никто при всем желании с нами не свяжет.

— А если свяжут?

— Если свяжут, то сядешь на двадцадку: за нарушение гостайны. И будь уверен, двадцадку ты не протянешь.

— Не сомневаюсь, — я позволил себе криво усмехнуться.

— И это при том условии, что сумеешь выбраться оттуда.

— А зачем вам это?

— Что?

— Город этот вам зачем?

— Ты что, — он даже затушил недокуренную сигарету от огорчения моей тупостью, — совсем не понимаешь? На нашей территории,

— Вашей? — поддел я.

— На территории нашей страны, — не моргнув глазом поправился он, — расположен город, целый город, куда мы не можем попасть! Ты себе это представляешь?

— Нет…

— Ведь там может твориться все, что угодно.

— Ясное дело, — я снова посмотрел на экран, пытаясь понять, что за всем этим стоит.

— Короче, это максимум того, что удалось выяснить по результатам спутникового наблюдения, — экран погас.

— Неужели больше ничем нельзя подобраться?

— Пробовали дроны — просто исчезают. Пара пролетов самолетов… Потом руководство, — посмотрел на потолок, — запретило. Ни к чему портить статистику авиакатастроф в стране.

— А если просто приехать? Газовщики, телефонисты, коммивояжеры. Да просто родственников проведать?

— Нет там ни у кого родственников. Мы вообще не знаем, кто там живет. Вот такие дела…

— Те блестящие квадраты на фото?

— Эксперты считают, что это рельсы: узкоколейка, метро или трамвай.

— Пересекающиеся под прямым углом?

— Эксперты так считают.

— Как я туда попаду? — я не стал развивать тему.

— Они тебя уже пригласили…

— Что?! — удивился я.

— Почту электронную давно проверял?

— Утром…

— Приглашение на симпозиум видел?

— Смотрите мою почту?

— Работа такая.

— Уверены, что это от них?

— Сто процентов. Если хочешь, могу дать почитать заключение наших технарей. Там черт ногу сломит, но ясно, что отправлено из города…

— И что мне там делать?

— Езжай, — протянул пухлый конверт. — Тут деньги и билеты. На работе ты со вчерашнего дня в отпуске.

— Это все?

— А что еще? Духового оркестра и девочек с чепчиками ждешь?

— Никаких визитов к «мистеру Q», никакой спецтехники?

— Ни-ка-кой, — отчеканил он. — Ты не Джеймс Бонд и лицензии на убийство у тебя нет. Твоя цель установить контакт и вернуться. Понял?

— Понял, — я без особого энтузиазма сгреб конверт и встал. — До свидания, — пошел к двери.

— Удачи, — донеслось вслед.

***

Я думал, что у нас в городе бедно живут, но сидя в подпрыгивающем на выбоинах в асфальте старом «Икарусе» и глядя в окно, убедился, что у нас еще вполне терпимо. Немилосердно воняющий выхлопными газами и при этом насквозь продуваемый сквозняками «Икарус» дотащил меня до города. Взял в кассе автовокзала билет, походил по посадочным площадкам, уворачиваясь от пестро одетых нахальных чумазых цыганят, бесконечно тянущих: Сами мы не местные, поможите, кто чем может. Мое направление обнаружилось в числе прочих на табличке пятой площадки. До автобуса еще четыре часа.

Походил по привокзальным окрестностям, усыпанным битым бутылочным стеклом, зашел в магазин. Прилавки, закрытые металлическими решетками, неряшливо сваренными из арматуры, впечатляли. Заинтересовавшись, купил на пробу триста грамм копченых цыплячьих желудков и пару бутылок чувашского пива: темного и светлого. Казылык посмотрел, но брать не стал — наверняка есть дешевле. Судя по адресу на упаковке, тут где-то есть завод. На обратном пути, если все будет нормально, доеду до завода. Наверняка при нем есть фирменный магазин с более приемлемыми ценами.

Выйдя из магазина, пошел в чахлый скверик. На входе сидел в знаменитом «русском приседе» хрестоматийный гопник: в туфлях, кепке, с барсеткой и семечками. Надо же, я думал такие персонажи давно вымерли, а тут вон как. Заповедник какой-то. Пока искал подходящую лавочку, подошел местный ханыга и попросил закурить.

— Не курю, — обошел его и пошел дальше.

Только сел на скамейку, он подвалил снова и с той же точно интонацией попросил закурить.

— За пять минут я курить не начал.

Он посмотрел на меня незамутненным взором и пошел дальше. Интересно, чем он так обдолбился? Спиртным явно не пахнет.

Желудочки оказались жесткими, но вкусными, а пиво вполне терпимым. Поставив опустевшие бутылки под лавочку, достал электронную книжку и погрузился в чтение, время от времени косясь на часы.

К посадке подошла старенькая «газель», которую пассажиры забили под завязку. Один вообще тащил двухметровую сумку со сложенной байдаркой. Постепенно пассажиры сходили в поселках и деревеньках, истаивая словно снег. В «газели» остались двое: я и мальчик.

— Меня Коля зовут, — непосредственно сказал он, протягивая руку.

— Дима, — пожал ладонь мальчика.

Маршрутка чихнула и остановилась. Водитель вылез из кабины, открыл капот. Минут через пять залез в салон и посмотрел на нас.

— Извините, дальше не поедем. Поломался я.

— И что нам делать? — не понял я.

— Хотите, ждите попутки, — он достал мобильник. — Я эвакуатор буду вызывать, — посмотрел на экран мобильника. — Черт, тут сеть не ловит. Придется назад топать, на горку, — с ожиданием посмотрел на нас. — Что решили?

— Я дальше пойду, — сказал Коля. — Мне недалеко уже осталось.

— Вы? — водитель перевел взгляд на меня.

— Я тоже пройдусь.

Мы выбрались из «газели» и зашагали по дороге.

— Ты тут живешь?

— Еще километров шесть и будет моя деревня. А вам куда?

— Да я проездом…

Мы все шли и шли. Когда пересекали заброшенный железнодорожный переезд, Коля споткнулся и я едва успел подхватить его.

— Ты как?

— Кажется, ногу подвернул, — виновато сказал он.

Опираясь на мою руку, подошел к остаткам остановки на дорожной развилке.

— Моя деревня налево. Вот тут раньше автобусы ходили, — сказал Коля, — маршрутки, — уселся на пощербленную деревянную лавку. — Передохнем?

— Немного, — я снял сумку с плеча и поставил на лавку рядом с мальчиком. — Я сейчас, — зашел за символическую, изъеденную ржавчиной, стену.

Желание помочиться прошло после того, как я увидел содержимое выцветших полиэтиленовых пакетов, рядком стоящих за остановкой. Появилось желание согнуться и освободить организм от внезапно поднявшегося к горлу содержимого желудка. В пакетах были неровно отрубленные руки: кисти, кисти с кусками предплечий, кисти с целыми предплечьями. На некоторых руках остались часы… Я в очередной раз пожалел, что ввязался в авантюру.

— Знаете… — мальчик испуганно оглянулся, — тут город есть… только… только…

— Так что там с городом? — я выбрался из-за остановки.

— Вон та дорога к нему, — указал вправо. — Но я бы не ходил… Туда никто не ходит…

— Ты посиди тут, сумку мою посторожи, а я схожу — помощь приведу.

Не слушая возражений Коли, оставив свою старенькую спортивную сумку, пошел по дороге. По правде сказать, в ней не было ничего ценного, да и сама сумка давно отслужила свой век. Так что если Коля свалит с ней вместе, я не особо буду переживать. Сейчас мои мысли занимал таинственный город.

Он вынырнул из-за деревьев внезапно, словно прыгнул навстречу. Я никогда не был в Европе, но именно так представлял старую Прагу или города Австрии. Словно зачарованный, вошел в город и остановился посреди улицы. Все, как показывали на экране в незаметном кабинете, пропахшем холодным сигаретным дымом. Широкая улица, не заасфальтированная, а мощеная булыжниками. Длинные ленты рельсов, будто расплющенные в бесконечность наковальни. И дома: двух и трехэтажные, из красного и желтого кирпича.

— Нравится наша архитектура?

Я оглянулся. Старичок в пальто, с тростью в левой руке и с зонтиком подмышкой, дружелюбно смотрел на меня.

— Красиво.

— Эх, молодой человек, разве ваше поколение в состоянии вербально оценить красоту? — лицо старичка изобразило искреннее сожаление. — Описать ее во всех красках и оттенках?

— Мне сорок лет, я не так уж молод.

— Полноте, — отмахнулся, как от чего-то несущественного, — вы еще ребенок, по сравнению со мной. Как немец.

— А что немцы?

— Немцы? — снова отмахнулся, будто от навязчивой бабочки-лимонницы. — Немцы пьют шнапс, а не чай.

— И?..

— И я их за это не осуждаю. Цукаты дело такое.

— А при чем здесь цукаты?

— Разве вас сейчас это интересует? Давайте присядем, — деликатно, но крепко ухватил меня за локоток и подвел к гнутокованной скамейке с сидением из шлифованных деревянных брусков.

— Что за дерево? — я невольно залюбовался игрой солнечных бликов в вязи зеленовато-жёлто-золотистых с коричнево-чёрными прожилками древесных волокон.

— Бокоте, оно же мексиканское розовое дерево, розовое дерево Майя, бекоте, сирикоте, салмвуд.

— И не размокает от дождя?

— Нет, оно пропитано льняным маслом.

— А не пачкается?

— Нет, присаживайтесь, — усадил меня и осторожно примостился рядом. — Сейчас вас должны волновать не цукаты и не немцы, не скамейки и не дожди, а вопрос, где вы очутились.

— А где я? — легко подхватил я.

— Stadt Straßenbahnen, что в вольном переводе с немецкого означает Город трамваев.

— Почему с немецкого?

— А вы оригинал? — старичок прищурился, став похожим на рассерженного кота, — обычно новички спрашивают, почему трамваев.

Я молчал, глядя на собеседника. Вопрос он слышал, к чему мне повторяться?

— Хорошо, отвечу на ваш вопрос. С немецкого потому, что мне не нравятся немцы. А трамваев потому, что наша жизнь подчиняется строгому расписанию движения трамваев, их чарующему ритму. Если бы я был поэтом, то сказал бы, что наши сердца пульсируют в такт бегущим по рельсам трамваям.

— А вы поэт…

— Скажете тоже, — вроде как смутился. — Теперь пару слов о вас. Что вас сюда привело?

— Маршрутка поломалась, пришлось пойти пешком.

— Я в глобальном, так сказать, смысле.

— Случайно зашел…

— Понимаете ли… — замялся, с ожиданием глядя на меня.

— Дмитрий.

— А по батюшке?

— Можно просто Дмитрий.

— Понимаете ли, Дмитрий, в наш город нельзя попасть просто так.

— Почтовый ящик? Они еще существуют?

— Вы еще помните про почтовые ящики?

— Мне почти сорок лет, так что помню.

— Чудесно, продолжайте.

— Я ехал на симпозиум.

— Кого?

— Теологов, но на самом деле там должны быть представители общей и социальной философии, истории философии, социологии, антропологии, психологии, этнологии, археологии и других наук.

— И какую же из этих наук представляете вы? — глаза горели любопытством, словно у ребенка, впервые поджигающего коврик у соседской двери.

— Понимаете ли, — невольно скопировав его манеру, смутился я, — никакую из них.

— А что вам тогда там делать?

— Я написал статью… Про ритуальную магию у кошек… и вот, получил приглашение.

— Как интересно.

Из проулка вышла девочка в пестреньком летнем платьице и панаме, с отглаженным пионерским галстуком на груди и авоськой в руке. В авоське сиротливо жалась бутылка зеленого стекла.

— Вот и наша Аннушка, — расцвел старик и, вскочив со скамейки, будто молодой козлик, церемонно поклонился проходящей девочке.

Я вежливо кивнул. Девочка, не обратив на нас ровно никакого внимания, строевым шагом пересекла трамвайные рельсы. Обернулась и, словно только сейчас заметив, мило и смущенно улыбнулась нам. Отвернулась и деловито скрылась в проулке.

Будто по команде улица заполнилась спешащими по своим делам, но не забывающими вежливо раскланяться с моим собеседником, людьми.

— И что это значит?

— Ну же, — поощряюще посмотрел мне в глаза, слегка улыбнувшись, — человек, нашедший признаки карго-культа, получающего дальнейшее развитие в примитивную симпатическую магию, у кошек. Смелее!

«Аннушка!» — будто укол в мозг. — «А в авоське у нее получается масло?!»

— Аннушка, как у Булгакова? — несмело спросил я.

— Совершенно верно, — старичок тихо поаплодировал. — Вы догадливы, Дима. Аннушка не пролила масла, значит, трамваю на этой улице в ближайший час не потребуется жертва.

— Почему час?

— Таков интервал движения по этой улице. На других улицах он другой.

Послышался звонок, откуда-то из-за угла выскочил моторный четырехосный трамвай: красны низ, желтый верх и с важным видом скользнул мимо скамейки.

— А если просто не ходить по рельсам?

— А как же вы на другую сторону улицы попадете, милейший?

— Пройду дальше, где-то же рельсы уйдут в сторону.

— Не уйдут.

— Перейду на другую улицу.

— Там тоже рельсы.

— На перпендикулярную выйду.

— И там рельсы.

— Что, у вас рельсы под прямым углом пересекаются?

— Да.

— Так не бывает!

— А у нас именно так. Это же Город Трамваев.

— Хорошо, хотя это и противоречит физике, — я махнул рукой. — Можно же перейти, когда трамвая нет. Вы сами сказали, что он тут раз в час проезжает, строго по расписанию. Вот сейчас, — я посмотрел на часы, — целых пятьдесят минут в нашем распоряжении. Переходи, не хочу.

— Вы не понимаете, Дима. Если Аннушка пролила масло, то первый же прохожий просто обязан на нем поскользнуться, упасть и…

— И?..

— И ждать на рельсах в том положении, в котором оказался после падения, если понадобится все пятьдесят минут.

— Но почему?

— Не нами заведено, не нам и менять. Вы же знаете, как живучи обычаи. Все эти «присядем на дорожку», «через порог не здороваются» и прочие.

— Не знаю, я технарь.

— А как же ваша работа? Та, на симпозиум?

— Просто пришло в голову из наблюдений за котом.

— «Становится страньше и страньше» — как говорила Алиса. Впрочем, я думаю, что после того, как вы сделаете доклад, я и не только я, будем иметь честь задать вам вопросы по существу работы. Пока же предлагаю пройти на соседнюю улицу, и — посмотрел на часы-луковицу на цепочке, — там как раз вскоре пройдет трамвай к гостинице. Поселитесь в номере, приведете себя в порядок, отдохнете. А завтра милости просим в ратушу на доклад.

— Простите, но завтра я должен выступать на симпозиуме в вышнем Сельце.

— Собственно говоря, Дима, приглашение на симпозиум в Вышний Селец было от нас, так что все в порядке.

— Но как же?

— Мы же не какие-то дикари: трамваи — сфера духовного, но и почта с интернетом у нас есть, — встал со скамейки и увлек меня за собой.

Проулком вышли на соседнюю улицу. Почти сразу подкатил трамвай, но другой расцветки: желтый верх и синий низ. Над стеклом гордо красовалась начищенная медная «12».

— По расписанию? — спросил я.

— Они всегда юный друг мой. Можно часы сверять по трамваям.

— А если вдруг выбьются из расписания?

— Если они выбьются из расписания, — помрачнел, — то весь наш Город Трамваев… Впрочем, не будем о грустном. Мы достигли полной гармонии, как в «золотом веке», описанном древними.

Вошли в гостеприимно распахнувшиеся двери, сели на сидениях из натуральной кожи. Натуральная кожа, х-м, а если еще добавить, что изнутри трамвай был обшит мореным дубом и поручни у него хромированные, то неплохо тут за трамваями ухаживают. И разумеется, никакого граффити или мата на сидениях. Трамвай мягко тронулся и поехал.

— А это кто? — я показал на юношу со строгим, как молоток маркшейдера лицом, одетого как постовой милиционер в старых советских фильмах.

— Член общества добровольных помощников трамвая «Трамвайная дружина», в просторечии «друзья трамвая». По большей части для таких как вы, скептиков и гостей города. Истинные патриоты города рады принести и конечность и жизнь свою трамваю, а вот приезжие бывают несознательными. Некоторые, поскользнувшись на масле, пытаются даже встать с рельсов, — лицо старичка скривилось от отвращения. — Для таких случаев, редких, но все-таки, у помощников, как вы можете видеть, есть револьвер системы Нагана в кобуре. Очень помогает.

— А кому проезд оплачивать?

— Проезд бесплатный, — мягко сказал старик.

— Совсем?

— Дима, вот вы, когда в церковь приходите, деньги платите.

— Я в церковь не хожу, но знаю, что свечи там денег стоят.

— Но можно же и просто прийти, без всяких свечек.

— Можно.

— Никто же вас гнать не станет.

— Нет.

— Так и у нас: трамвай для горожанина — это как церковь для прихожанина, — улыбнулся. — Вот стихами с вами заговорил. Короче говоря, трамвай для нас как храм для иногородца.

— Вы нас называете иногородцами?

— Надо же вас как-то называть? Согласитесь, — пожал плечами.

— Хорошо, согласен. Называйте, как хотите: хоть горшком, только в печку не ставьте.

— Печку у нас еще заслужить надо, — отозвался туманно.

***

В гостинице встретила милая девушка-портье с латунной табличкой «Маша», приколотой к пиджачку цвета морской волны.

— Иногородный? — прощебетала весело, открыв протянутый мною паспорт.

— Так точно, — кивнул я.

— Круг проверки? — вопросительно взглянула на моего спутника.

— Заселится, приведет себя в порядок, а потом на Круг, — твердо сказал старичок и Маша словно стушевалась перед ним.

— Карточку потом заполните, — вложила в паспорт пожелтевший листок и, привстав со стула, вместе с ключом протянула мне. — Двенадцатый номер.

— Спасибо, — я скользнул взглядом по блеснувшему в вырезе блузки массивному золотому трамваю на цепочке. Интересно… — А номер сколько стоит?

— Оплатите, когда будете выезжать.

— Но я же должен знать, сколько платить.

— После узнаете, — девушка осталась непреклонной.

— Дима, я вас провожу, — старичок подхватил меня под локоть и словно паучок Муху-Цокотуху, потащил к номеру.

Номер состоял из комнаты со столом, журнальным столиком, увенчанным телефоном и хрустальной пепельницей странной формы, и стулом; спальни с двухспальной кроватью, платяным шкафом, столом, двумя прикроватными тумбочками и мини-холодильником; совмещенного санузла: унитаз, раковина и душевая кабинка. Оригинальность придавала фотография трамвая в рамке, висящая на манер иконы в «красном углу».

— Часа вам хватит, чтобы привести себя в порядок? — отвлек от осмотра старичок.

— Вполне.

— Я буду ожидать на террасе гостиничного ресторана. Подходите.

Как только он свалил, я метнулся в спальню и проверяя догадку, посмотрел на лежащие на тумбочках, на манер Библий в западных гостиницах, книги. Твою же мать! «История трамваев» — уведомляло солидное золотое тиснение на богатой кожаной обложке. Карго-культ у кошек сразу потускнел: одинокого кота с его ритуалами легко перевешивал целый город. Кого? Трамваепоклонников? Звучит дико. Массовое помешательство? Скорее похоже на крупномасштабный розыгрыш. Кому это надо и зачем? В один только трамвай, оставивший нас в гостиницу, вбухали немалые деньги. Что тогда? Экспериментальный дурдом на свежем воздухе?

Зашел в ванную, умылся из-под крана с насадкой в форме трамвая. Попробовал воду: вкусная и никакой хлорки. Значит, скорее всего, город снабжается водой из артезианских скважин. Набрал воды в маленький пузырек из-под лекарств. Если выберусь отсюда, то хоть что-то будет на анализ. Если выберусь? Откуда такие мысли? Народ вроде дружелюбный, а руки за остановкой… мало ли, откуда там взялись руки. Не выбрасывают же горожане отрезанные трамваем руки? Или?.. Или выбрасывают?

Вытер лицо льняным полотенцем с красно-зеленой вышивкой, изображающей все тот же трамвай. Ради интереса мотнул рулон туалетной бумаги в держателе — вдруг и там трамвай? Нет, обычный пипифакс, только без товарного знака. А вот пепельница при ближайшем рассмотрении оказалась видом на салон трамвая в разрезе.

Достал мобильник: сети не было ни на одной, ни на второй симке. Залез на кровать, поднял «трубу» над головой — та же история: сети нет ив помине. Неужели глушилки стоят? Это бы объяснило и неработающие телефон водителя маршрутки и потерю дронов. Попробовать бы приемник включить, но в номере ни приемника, ни телевизора не было.

Кольнула мысль — «Как там Коля?», но я ее отбросил: моей целью было не спасение местных хромых мальчиков, а проникновение в город и решение его загадки. А Коле помогут проезжающие, мир не без добрых людей.

Старичок скучал на террасе: под зонтом в форме трамвая, за столиком в форме трамвая. Мне захотелось протереть глаза, а потом проснуться. Последним желанием перед тем, как я сел на стул, стилизованный под трамвайное сидение, было свалить отсюда.

— Скажите… — сделал паузу. Пора бы уже и представиться.

— Михаил Афанасьевич, — любезно подсказал он.

— Скажите, Михаил Афанасьевич, у вас и на могилах плиты в форме трамваев ставят?

— Отчего вы сделали такой вывод? — весело блеснул глазами и отпил из чайной чашечки в форме все-того же трамвая.

— Если у нас на могилах ставят кресты — символ религиозный, то у вас, должны ставить трамваи.

— Логика железная, — подмигнул, — но есть одно но: мы не хороним, мы кремируем.

— В печи в форме трамвая?

— Разумеется. — Удовлетворенно закивал. — А урна с прахом, в форме трамвайчиков, замуровываем в Стене Покоя. Вы ее еще увидите. Не желаете слегка подзакусить?

— Можно.

Михаил Афанасьевич громко щелкнул пальцами и возле нас словно из воздуха, подобно джинну в арабских сказках, соткался официант, одетый в кожаную тужурку и фуражку, на кокарде которой перекрещивались два молоточка.

— Чего изволите?

— Дима, с вашего позволения, я закажу сам.

Я кивнул.

Михаил Афанасьевич ткнул пальцем в меню и официант бесшумно упорхнул от нас. Мы молчали: он допивал чай, я смотрел на тенистый парк, окружающий гостиницу.

— Прошу, — официант выставил с подноса тарелки, серебристую кастрюльку, рюмки, графин с водкой. — Еще что-то? — преданно, будто старый беззубый пес на хозяина, решившего выгнать его со двора, смотрел на старичка.

— Пока нет, милейший.

— Если надо — позовите, — халдей исчез.

Михаил Афанасьевич ловко наполнил рюмки.

— За приезд, — поднял рюмку на уровень глаз.

— Не рано?

— Вы же в гостях, — расплылся в радушной улыбке, как крокодил, приглашающий в гости слоненка, — в гостях всегда пьют.

Смирившись, я взял рюмку и, чокнувшись, опрокинул в себя. Водку не пил давно, но эта показалась очень даже ничего.

— Закусывайте, — Михаил Афанасьевич любезно положил из кастрюльки на мою тарелку пару сосисок в соусе.

Я подхватил одну вилкой, откусил: вкусно. Хорошо хоть сосиски привычной формы. Кстати, откуда они? Чем тут вообще питаются? Ни на снимках, ни на подходе к городу я никакого сельского пейзажа не видел: ни полей, ни ферм. Откуда мясо?

— Еще по одной? — отвлек от размышлений Михаил Афанасьевич, разливая водку. — За наш город.

— За ваш город.

Выпили, закусили сосисками.

— Как закусочка?

— Вкусно, — признал я.

— Наша фирменная, «Фагот». Открою секрет: сначала надо сосиски хорошенько обжарить и непременно на жире, оставшемся от запекания мяса; потом добавить соус и бульон, в котором варились такие же сосиски. Результат перед вами.

— Безотходная технология, — усмехнулся я.

— Экономика должна быть экономной, — в том же тоне отозвался Михаил Афанасьевич.

— Неплохая водка. Что за сорт?

— Вы такой раньше и не пили. Наша фирменная, по старинному рецепту — «Трамвень», двойной очистки.

— Забавно.

— Ну-с, — потер руки, — по третьей и в путь?

— Какой путь?

— Вас ждет Круг. Запамятовали уже?

— Что такое круг?

— Круг — это мозг города. Впрочем, сами все увидите, — встал со стула.

— А платить? — мне было очень интересно увидеть здешние деньги.

— Питание входит в стоимость проживания, — небрежно бросил Михаил Афанасьевич.

По ходу, добрый дедушка легко и непринужденно разводит меня на бабки: выпил и закусил за счет залетного лоха, а теперь тянет на экскурсию. Хорошо, сыграем по вашим правилам.

— Трамваем поедем?

— Зачем? Тут недалеко.

— Я думал, вы только на трамваях перемещаетесь, — позволил легкую «шпильку».

— Вам уже можно без трамвая, — остановился и, оглянувшись, посмотрел на меня, — двенадцатый уже считал необходимую информацию.

— Это как?

— Вот так, довез вас и заодно просветил внутри.

— То есть?

— Вам надо обязательное объяснение? — вздохнул укоризненно. — Неужели вы не понимаете, что тут действует вера? Молящиеся люди, не смотря на то, что наука не доказывает существование Сущего, просто верят и не требуют никаких доказательств.

— Получается, если я не верю в возможность трамвая, то и просканировать меня нельзя? Вроде как в примитивных племенах: когда жертвы верят, что колдун может причинить вред, то погибают, а если нет, то нет.

— Забавная аналогия, — кивнул одобрительно, — только в нашем трамвае не работает: он считывает всех. Проверено уже. Вот мы и пришли.

Я мысленно присвистнул, глядя на стену из красного кирпича с вмурованными урнами для праха.

— Стена Покоя?

— Она самая. Нам туда, — провел к толстой двери из мореного дуба, окованного начищенной медью. — Прошу, — распахнул створку.

Я ступил на мощеную желтым кирпичом дорожку. Изнутри Стена Покоя напоминала засаженный свежей травой стадион, по которому, словно спицы в колесе, бежали радиальные дорожки, вымощенные разноцветным кирпичом. В центре образованной стеной чаши слегка возвышался круг метров тридцати в диаметре.

— Пройдемте, — Михаил Афанасьевич натренировано завладел моим локтем и как буксир баржу потащил по дорожке.

— Я чувствую себя Дороти, — пошутил я, показав на дорожку.

— Вы шутник, Дима, — Михаил Афанасьевич со вкусом хохотнул, — но скоро вам станет не до шуток.

При нашем приближении круг нырнул вниз и скрылся из глаз, оставив черную дыру в лужайке.

— Лед тронулся? — усмехнулся я.

— Процесс пошел, — подтвердил Михаил Афанасьевич.

Круг снова всплыл из глубин стадиона или что тут у них. На нем стояли три трамвая, размерами поменьше тех, что сновали по улицам.

— Ступайте, — Михаил Афанасьевич легонько подтолкнул меня.

— Куда? — я неверяще посмотрел на него: шутит что ли?

— В Круг.

— Зачем? — я на всякий случай на пару шагов попятился назад.

— Так надо.

— Кому надо? — едва сдержался, чтобы не сорваться на крик.

— Всем, Дима, и прежде всего вам.

— Зачем мне это?

— Проблемы, Михаил Афанасьевич? — послышалось за спиной.

Я оглянулся: два молодых откормленных и розовощеких «друга трамвая» лениво смотрели на меня. И как только подкрались так тихо? Откуда?

— Никаких проблем, товарищи, — ответил Михаил Афанасьевич. — Дима сейчас подумает и пойдет сам.

— Вы сначала объясните, что я должен там делать? — не нравилось мне, как «друзья трамвая» одновременно опустили руки на рукоятки «наганов», поэтому решил пока не качать права.

— Элементарно, Дима: остаться в живых.

— Чего?!

— Или говоря вульгарно, не попасть под трамвай.

— В чем подвох? — я оглянулся, оценивая расположение рельсов в круге.

— Какой подвох, право слово? — улыбнулся так же честно, как лиса Колобку. — просто ступить на круг и пройти по нему, сойдя на противоположном конце. Видите во-о-о-н ту желтую дорожку? Это ваша.

— Так просто?

— Проще некуда, — ехидно захихикал один из «друзей».

— Просто пройти? — решил не обращать внимания на урода, но в память его ехидный смешок впечатал намертво. Будем надеяться, что до отбытия из славного Города Трамваев я еще встречу сытую рожу. Не всегда же он с корешем и стволом ходит? Будет и на моей улице праздник.

— Просто пройти, — эхом отозвался Михаил Афанасьевич.

— Хорошо, — я шагнул вперед.

Еще три шага и я на Круге. Один рельсовый путь закручивался спиралью от центра к краю; второй пересекал Круг в центре по всему диаметру; третий шел по касательной. Интересно, как они вообще по таким рельсам ездят? Никаких стрелок не видно. Красно-желтый трамвай, стоящий в центре спирали, пришел в движение и начал разматывать спираль. До него еще далеко, поэтому я сосредоточился на желто-зеленом, катящемся по рельсам, идущим по касательной: обогнуть его и обхитрить диаметральный голубовато-синий, чьи рельсы как раз пересекали мой путь поперек, и дело в шляпе. Одновременно я старался смотреть под ноги: мало ли какая Аннушка решила, что «каши маслом не испортишь».

Пока все шло нормально. А что если словчить и слегка подождать? Пускай красно-желтый упрется в бок желто-зеленого, а я проскочу. Вот, вот, еще чуток… Пора! Я рванул вперед и едва не грохнулся на рельсы, замявшись в прыжке. Как?! Как, вашу мать?! Красно-желтый прошел сквозь желто-зеленого собрата и они, как ни в чем ни бывало, поехали дальше. Неужели мне просто показалось и он проехал позади желто-зеленого? Но все равно, как же рельсы? Как пересеклись рельсы? Разве такое возможно?

Только вид несущейся на меня желто-зеленой смерти вырвал из размышлений. Прыгнул влево, уходя от наезда. Справа обдало волной плотного воздуха с запахом машинного масла и креозота. Рванул вперед что есть мочи. Круг внезапно повернулся против часовой стрелки. Рельс желто-зеленого вновь отрезал мне дорогу. Я беспомощно оглянулся и едва не заорал от злости: один из «друзей» снимал происходящее на громоздкую видеокамеру, какие были в 90-х годах прошлого века.

— Уроды! — вырвалось у меня, а потом стало не до них: возвращался желто-зеленый, приближался красно-желтый.

Я скакал как безумный заяц меж рельс, подобно тореро от буков, уворачиваясь от трамваев. В глазах уже рябило от их цветов, в виски там-тамами племени людоедов гулко колотила кровь, ноги отяжелели от молочной кислоты, легкие грозили порваться о ребра. Не знаю, сколько это продолжалось, но я как-то умудрился добраться до голубовато-синего и обманув его изменив направление рывка, проскочил сзади. Кстати, эти трамваи и назад ездили так же быстро.

Паскудный Круг снова повернулся, возвращая меня на исходную. Гадство!!! Я замер, согнувшись и уперев руки в колени, стремясь отдышаться, пока трамваи садистски-неспешно ползли ко мне. Должен же быть какой-то чертов алгоритм прохода этой западни! Или?..

Скосил глаза на троицу горожан. Застыли, завороженно глядя на наш поединок, ждут, как вОроны крови. По логике, если Маша спрашивала, прошел ли я Круг, значит, его все-таки возможно пройти? Или это все было просто игрой? Что делать? Как обойти чертовы трамваи, проходящие сквозь друг друга? Теперь в этом не было сомнения: они действительно свободно проходили сквозь друг друга. Вот почему на улицах города нет проблем с пересечением рельсов. Выход должен быть. Думай! Если сигануть обратно на дорожку? Начнут стрелять? Против двух стволов могу не успеть, даже скорее не успею — в один прыжок такое расстояние не покрыт. Прикрыться стариком? Дальше что? Смогу я выбраться из города с повисшим на руках заложником? Пешком вряд ли, а машин я в городе не видел.

Круг, словно реагируя на мои мысли, снова повернулся. Дорожка стала недосягаемой. И что теперь? Соскочить просто на лужайку? Все-таки, эта хрень под ногами читает мысли — то ли Круг уменьшился, то ли лужайка отпрянула, но перескочить через возникший между Кругом и лужайкой зазор метра два шириной мне явно не по силам.

Что делать?! Что, твою мать, делать?!

— Была, не была!!! — кинулся прямо навстречу желто-зеленому, лоб в лоб, как идущий на таран, словно Борис Ковзан.

Удар и странное ощущение, будто плюхнулся в неглубокий прогретый июльским Солнцем пруд. Перед глазами поплыла радужная пленка, а когда зрение прояснилось… Я стоял в каком-то тускло освещенном чахлыми лампочками подвале с белеными стенами. На меня смотрел сырым мясом лица мальчик с содранной кожей.

— Долго, — недовольно пробурчал он, брызнув красно-белой сукровицей, — опаздываешь.

— Ты кто?

— Короткая у тебя память… или совесть мешает вспомнить?

— Какая совесть, какая память?

— Оставил меня ждать, а сам…

— Коля?!

— Для папы с мамой я был Коля, а для тебя оказался входным билетом в город.

— Они тебя?..

— Говорю же, входной билет, который не жалко надорвать и выбросить. Ладно, пошли, — повернулся и пошел.

Я невольно зашагал следом, глядя в окровавленный затылок. За крашеной в зеленый цвет железной дверью обнаружился выход на кольцевую галерею, охватывающую Круг.

— Смотри, — Коля показал на снующие по Кругу трамваи. — Сейчас Круг думает, кто ты и что ты.

— Как он может думать?

— Видишь вон те дырки в стенах? Потоки воздуха от трамваев попадают в них и по разным трубам идут в разные элементы. Если повезет, тебя признают достойным стать жителем города; если нет — части твоего разрезанного трамваями тела раскидают за границей города, другим в назидание.

— Аналоговая пневматическая вычислительная машина! — осенило меня.

— Точно, машина от воздуха и она решает.

— Читал про такие системы в старину. Но как трамваи проходят сквозь друг друга?

— Я откуда знаю? Я же не учитель физики.

— Почему меня не задавило?

— Ты про квантовую физику слышал?

— Я инженер.

— Тогда должен понять: сейчас ты, как кот Шредингера, завис между жизнью и смертью: и не жив, и не мертв. И только от трамваев зависит, какое состояние станет определенным…

— Получается, все жители прошли через это?

— Из вновь прибывших — да. А те, кто были старожилами, — Коля пожал плечами, — кто же их знает?

— Но ведь судьба кота Шредингера определяется случайным образом!

— Тогда стой молча и молись, чтобы случайность была на твоей стороне.

— Откуда ты все это знаешь?

— Когда из меня делали входной билет для тебя… много порассказали.

— Прости…

— В город нельзя войти без билета…

— Почему?

— Трамваи своим движением создают особую структуру пространства-времени. Если бы они вдруг остановились, то весь этот кусок реальности просто бы исчез. А так они тактом движения задают частоту системы, вектором движения — общий вектор. Трамвай здесь одновременно ножницы, перекраивающие ткань пространства-времени и иголка с ниткой, сшивающая разрезанную ткань. Они ездят, создавая священный союз физики и биологии, разрезая-сшивая, закручивая, как в вихре, и получается многослойность, вроде, как листья на капустном кочане, а внутри локальное пространство, с соответствующим образом искривленными границами. Без трамваев в этот «кочан» попасть уже невозможно. Понял?

— Не совсем.

— Еще бы ты сходу понял. Тут не всякий математический физик просто так, на пальцах, разберется. Даже Эйнштейн не въехал в структуру и содержание этого пространства, не расшифровал комплект скалярных потенциалов.

— А трамваи когда-нибудь остановятся?

— Нет, их приводит в действие энергия гармонических колебаний Вселенной. Пока будет существовать Вселенная, трамваи будут ездить. А вот у тебя столько времени нет.

— И кто все это создал?

— Вот этого я не знаю. И возможно, не знает никто, из ныне живущих в городе.

— Тебе больно?

— Сам как думаешь?

Мы замолчали, глядя на решающие мою судьбу трамваи.

Змеиный глаз

Рассказ написан на конкурс «Черная метка 2019» сайта «Квазар». Занял 6-е место. Вошел в сборник «Избранные. Черная метка 2017/18/19» https://ridero.ru/books/izbrannye_chernaya_metka_i/

Отец приехал из города необычно задумчивым, и, что еще более поразительно, трезвый.

— Андрей, аль помер кто? — встревожилась мать.

— С чего ты взяла?

— Ты трезвый вернулся.

— Что же я алкоголик какой? — фальшиво возмутился отец. — Я чай работник культуры, не фигля-мигля какой.

— Так что случилось? — не отставала мать.

— Слышал я историю одну, — сел за стол, закурил. — Что ежели настоять змеиный глаз на спирте, то можно жить вечно.

— Сомнительно как-то, — нахмурилась мать. — Если бы все было так просто.

— Что тут простого? Ты сначала змею поймай, глаз вырви, а потом говори. Глаз должен быть целым — вот дела, да?

— Правый или левый?

— Думаешь, есть разница? — отец почесал затылок и сам себе ответил: — Конечно, есть. Слушай, — смутился, — я как-то не надумал спросить.

— А кто тебе сказал?

— Да заехал к куму, а у него мужик выпивает. Не простой: руками может оперировать, как филиппинец.

— Ничего себе!

— Вот он взял, руками так вот просто поводил, — отец изобразил, — и мне стало холодно.

— Да иди ты!

— Вот и я про то же. Выпили мы, он и рассказал про глаз.

— Сомнительно.

— Что ты вечно сомневаешься, как бабка старая? Завтра сходим в лес, поймаем змею и проверим.

— Легко сказать, поймаем.

— Что трудного? — спросил раздраженно. — Что за привычка раздувать из мухи слона? На болотах змей полно. Должны быть.

— А на работу?

— Что такое работа по сравнению с бессмертием? — плюнул на пол. — Еще успеет надоесть.

— Логично, — подумав, согласилась мать. — Я тоже отгул возьму.

Назавтра мы пошли на болото.

— Где все змеи? — бурчал отец. — Как корова языком слизала.

— Ты давно вообще змей видел? — спросила мать.

— Не считая твоей мамы — давно.

— Хам ты!

— Сама ты… — замер. — Смотрите.

Посреди чахлых деревьев, будто палец в небо, торчал камень. На нем сидела — я протерла глаза — большая птица с женской головой и смотрелась в зеркало, ручку которого крепко сжимала в лапе.

— Что это? — прошептала мать и перекрестилась.

— Болотный газ, — убежденно сказал отец. — Галлюцинации от него.

— Прямо как живая.

— Я и есть живая, — прокуренным и пропитым голосом отозвалась полуптица и, отодвинув зеркало, брезгливо посмотрела на нас. — А вот вас какой бес сюда принес?

— Мы это… — начала мать.

— Что ты с ней разговариваешь? — одернул отец. — Это глюк. Ты что, психичка, с глюком говорить?

— Сам ты глюк, кудрявый! — полуптица плюнула в отца, но не доплюнула. — Я Виктория! Мужик, ты что курил?

— Я вообще курить бросил, — насупился отец (он всегда был жаден на сигареты). — До пенсии хочу дожить.

— Чего тогда по болотам шаришься?

— Мы это… — снова вступила мать, — змею ищем.

— Со змеями нонче не то, что давеча, — развела крыльями, явив обвисшие женские груди, — как китайцев в тайгу пустили, так змеи стали ныкаться по нормам да ущельям, болотам да пустошам.

— Это болото? — отец обвел рукой вокруг.

— Резонно, кудрявый.

Отец приосанился, мать дернула его за волосы.

— Что ты с ней треплешься? — прошипела злобно. — Кобель! Сисек не видел?

— Ничего я не треплюсь, — пробурчал, — я просто как зоолог смотрю: у птицы грудь. Прикольно же. — А громче спросил:

— Скажите, а тут змей нет поблизости?

— Вот же настойчивый, — в сторону сказала Виктория, — люблю таких. Слышь, мужик, есть тут один ползучий, но страшный, страсть просто.

— Где? — отец аж подскочил от нетерпения.

— Сейчас. Змей! — прокричала и закашлялась, заклекотала грудью.

— Чегось? — из-под коряги выглянул блеклый поседевший змей с повязкой на глазу. — Третий нушшен?

— Уже нет! — отец молнией метнулся вперед и цепко ухватил добычу за шею.

— Ты шшего, мушшик? — полузадушено прошипел змей. — Попуталшшя?

— Молчи, ремень ползучий! — ловко выволок из-под коряги, растянул перед нами. — Смотрите, какой красавец. И здоровучий.

— У него глаз один, — холодно сказала мать.

— Как один? — отец загнул змея, уставившись ему в морду. — Ты куда глаз дел, тварь?

— А шшо я? — обиженно шипел змей. — Это Адам окошшел от забродивших яблок и буянил.

— Тот еще дебошир, — подтвердила Виктория. — Как накатит, так никакого сладу с ним нет. Начинает бить себя в грудь и кричать: «Я по образу и подобию, а вы ошибки!»

— Вы нам зубы не заговаривайте, — прервала мать. — Нам глаз нужен.

— Глаз вшшем нушшен.

— Для начала и одного глаза хватит, — решил отец. — Зато не перепутаем, где правый, где левый.

— Логично, — кивнула мать и достала из сумочки нож-бабочку. В молодости она с ним грабила мажоров. — Держи крепче, чтобы глаз не повредить. Света, доставай.

Я, вздохнув, достала из сумки банку со спиртом, открутила крышку.

— Вы это шшо удумали? — встревожился змей. — Я в «Гринпис» буду жаловаться! Права не имеете!

— Не шипи, — отец встряхнул ползучего. — Два глаза роскошь, один не к чему. Катя, режь!

— Штойте! Штойте! Я вам клад укашшу!

— Клад? — отец задумался.

— Что ты его слушаешь? — мать шипела не хуже змея. — Ты столько денег заработаешь, что никакого клада не надо будет.

— Логично, — тряхнул кудрями, будто конь гривой. — Вынимай глаз.

— Пошшвольте, зашшем вам мой глашш?

— Для бессмертия, — бесхитростно объяснил отец.

— Но пошшему мой?

— Мужик так один сказал.

— Неушеели вы ему поверили?

— Нет, у нас доверий, но проверяй, — жизнерадостно улыбнулся. — Дружба дружбой, а табачок врозь.

— Жалко, что вы на сигареты не богаты, — вздохнула Виктория.

— Андрей, — прошипела мать, — у ей два глаза.

— И что?

— Может от нее тоже какая польза может быть.

— Логично.

— Давай я ее на сигареты подманю, а ты змеюкой хлестнешь.

— Давай. На крайняк суп сварим.

— Есть у меня, — громко сказала мать, показывая сумочку — только они с ментолом.

— Давай! — Виктория радостно встопорщила перья и наклонилась вперед, опасно балансируя. — Еще лучше!

— Берите, — мать достала пачку.

— Можно две? — клюв алчно распахнулся.

— Хоть три! — выкрикнул отец и хлестнул змеей, словно бичом.

Оглушенная полуптица камнем рухнула с камня.

— Рожденный ползать летать не сможет, — отец как лассо намотал оглушенного змея на руку.

— Хорош трепаться, — мать резала шею Виктории, — ты, раззява, глаз змеюке вышиб.

Отец с сожалением поднял и оглядел безвольно свисавшую голову:

— И правда. Ладно, потушим — будет как в Таиланде. Считай, что в отпуск смотались.

— Это да, — мать достала влажные салфетки и брезгливо вытирала кровь с рук, — и полубабу видели и змею съедим.

— Экономия, — согласился отец и резким взмахом размозжил голову змея о камень. — И мясо в доме. А глаз мы и в другой раз найдем, да, Светка? — взял у меня из рук банку и отхлебнул спирта. — Главное — мир в семье, а бессмертие подождет.

— И курить вредно, — добавила я.

Убить дракона (журнальная версия)

Рассказ участвовал во II этапе Чемпионата-2019 портала Табулатура

Был опубликован в №9 за 2019 год журнала «Испытание рассказом»

Пять часов утра не лучшее время для размышлений — не лучшее и не худшее, но думать мне совершенно не хотелось, поэтому я монотонно долбил макивару[1], привязанную к дереву, наслаждаясь утренней тишиной. Удар, еще удар. На задворки сознания проник шум мотора. Машина остановилась метрах в двухстах, водитель, не гася фары, несколько раз посигналил. Фары погасли, раздался хлопок дверцы. Пока человек грузно хрустел свежим снегом ко мне, я взял висевший на ветке домино[2] и надел на обнаженный торс.

— Бог в помощь, — негромко сказал он, не дойдя до меня пары шагов.

— Олег, пять утра. Все нормальные люди спят. И вообще, сколько раз я просил не упоминать имя господа всуе?

— Просил, — не стал отрицать он. — Извини, что побеспокоил, но дело срочное.

— Если бы ты только знал, сколько раз я слышал эту фразу. Что там, опять кто-то должен мне деньги?

— Нет. Моему двоюродному брату нужна помощь. У него большие проблемы.

— У всех большие проблемы в этом мире. А у тех, кто рвется решать чужие проблемы, проблемы становятся еще больше, — я натянул капюшон. — Ладно, зови.

Он протопал обратно к машине и вскоре вернулся с парнем лет двадцати, лицо которого украшали здоровенный синяк под левым глазом и рассеченная губа.

— Здравствуйте.

— И ты не болей. Что стряслось?

— Понимаете, такое дело. Я двоюродный брат Олега, давно его не видел, живу в городе Д., работаю на заводе инженером, а тут объявили праздник двадцать шестого декабря и мэр…

— Давай короче, — подняв ладонь, остановил его я. — Не стоит тратить чужое время.

— Мэр приказал полиции забрать мою невесту, чтобы принести ее в жертву на площади! — на одном дыхании выпалил он.

— Как ты сказал, зовут вашего мэра?

— Драго. Он серб и… — хруст ломающегося дерева заставил его замолчать. Он потрясенно смотрел на мой левый кулак, с которого на снег капали черные капли крови. Снег под каплями шипел и испарялся.

— Поехали, мне надо собраться, — я взял прислоненную к стволу трость и похромал к машине.

Дорога до города Д. заняла три часа, проведенных в тишине.

— Как там тебя зовут? — обратился я к съежившемуся на заднем сидении парню.

— Слава.

— Полиция тебя ищет?

— Да, когда они пришли за…

— Довольно, — остановил его я. — Как говорил герой одного фильма, город новый, а история старая. И ты даже не представляешь, насколько старая.

Въезд в город перекрывали две машины полиции.

— Олег, если не съедем на базаре, то будем валить наглухо. А ты, Славик, заляг и не высовывайся.

Навстречу шагнул раскормленный полицейский в капитанских погонах.

— Выйти из машины! — четыре автоматных ствола, направленных на нас, уверенности не прибавляли.

— Выходим. Работай капитана, я остальных, — вполголоса скомандовал я, открывая дверь и начиная неспешно выбираться из машины. Олег хлопнул дверью. Выбравшись, я оперся на трость и посмотрел на полицейских. Они невольно уставились на меня в ответ. Оно и понятно, не каждый день встречаешь монаха в подпоясанном толстой веревкой изрядно поношенном плаще с капюшоном.

Слева краем глаза ухватил мелькнувшее тело. Олег взял капитана в борцовский захват, вырваться из которого не было практически никакой возможности. Треск ломаемой шеи, стволы мучительно медленно начинают сдвигаться в его сторону, а я срываюсь с места. Длинн