Наследие символистской книги и создавших ее институтов не перестало быть неотъемлемой составляющей русского модернизма даже тогда, когда расцвет их остался далеко позади. Переворот, произведенный ими в сфере создания и чтения русской литературы, будет определять русские книги и русских читателей не только до конца столетия, но и в более позднее время, подтверждая место России как одного из важнейших очагов модернизма
Во многих отношениях «Зеркало теней» подтверждает успех и жизнеспособность символистской книги в посткризисную фазу движения. Приверженность институциональной стороне издания и продвижения символизма делает эту книгу вершиной «скорпионовских» достижений в реорганизации русской печатной культуры в эпоху модернизма. Но вместе с тем на фоне близящейся к своему расцвету футуристской книги с ее сплавом визуальных, эстетических и материальных инноваций книга Брюсова выглядит скучным, устаревшим пережитком
К тому моменту русские читатели уже имели прямой доступ к очень разным ветвям модернизма с их эстетическими нововведениями. Краткое рассмотрение места читателя в 1912–1913 годы показывает, что развивавшаяся роль аудитории представляла угрозу для идеи институционального и единого символизма. Это привело движение к фрагментарной ретроспективной фазе, обусловившей его место в истории литературы и различных антологиях, которые закрепят память о нем. Несмотря на попытки откреститься от влияния символизма, акмеисты и футуристы развили многие механизмы, которые использовали для создания своих книг и просвещения читателей символисты.
Позаботившись о том, чтобы читателям была доступна лишь одна версия «Стихов о Прекрасной Даме» — та, что отражала ретроспективное авторское прочтение, — Блок упрочил иллюзию, будто никакого иного подхода к символизму никогда и не существовало. Процесс разрушения тонко отлаженной русским символизмом сети независимых ассоциаций и преобразования ее во внушительные тома с претензией на всеохватность требовал акта забвения. Оригинальное пространство публикации символизма — академическая структура символистского издательства, позволявшая символистам формировать и просвещать избранную аудиторию, — не пережило кризиса, необратимо изменившего ландшафт чтения и издания символизма. Как демонстрировали переосмысленные Блоком «Стихи о Прекрасной Даме», символистами рождаются, а не становятся, а потому единственная информация, необходимая для приобщения к миру автора-символиста, — это тонкости его жизни, а не искусства
«Великие модернизмы, — пишет Фредрик Джеймисон, — [были] основаны на изобретении личного, частного стиля, такого же безошибочно узнаваемого, как отпечаток пальца, такого же неповторимого, как ваше собственное тело». Под словом «санкция» (imprimatur) я подразумеваю ту мысль Джеймисона, — уже знакомую нам по бесчисленным работам о модернизме, — что модернистский литературный объект несет на себе яркий стилистический отпечаток своего создателя. Функционируя как опознавательный знак и вместе с тем как нечто вроде печати «одобрено», санкция, как я ее понимаю, превращает автора в формальный артефакт, вводя его в текст как материальное подтверждение ценности. Тогда в глазах потребителей такая санкция составляет момент ясности на фоне очевидной темноты модернистского смысла и феноменального исчезновения тела автора
Стремление раннего «Скорпиона» создать широкий символистский канон сменилось всеобщей потребностью в историзации символизма. Конец литературного господства символизма позволил символистам подойти к своему творчеству как части исторически завершенного движения. Акт перечитывания, соответственно, включается в распространение символизма посткризисной фазы. Ретроспективное создание символистского корпуса чрезвычайно важно для процесса определения символизма. Удовлетворив потребность символистов в ревизии ранее опубликованных произведений, «Мусагет» выстроил новый уровень посредничества между символизмом и читателями. Его первые книги налагали четкую нарративную структуру на уже существующие образцы символизма. В 1910 году издательство выпустило «Символизм» Андрея Белого и «Русских символистов» Эллиса — обе книги имели выраженную ретроспективную направленность.
Русские символисты продолжали писать и публиковаться и после кризиса символизма 1910 года, но принципы построения их эстетических взглядов и способы их донесения до читателя в условиях нового литературного ландшафта в корне изменились. Даже если не учитывать «Аполлон» как рупор группы, лишь слегка отклоняющейся от символизма (и отчасти его отрицающей), невозможно не увидеть поворот в случае с другим возникшим после распада «Весов» издательским предприятием. Издательство Эллиса, Белого и Метнера сознательно не стало продолжать выраженную астрологическую линию «Весов» и выпускавшего их «Скорпиона».
Книга Эллиса начинается с ответа на вопрос, который был поставлен еще во времена зарождения в России символизма. В пространном обсуждении, озаглавленном «О сущности символизма», автор предлагает хронологически, географически и тематически разнообразное введение в символизм. Если обратиться к самым ранним русским попыткам сформулировать определение символизма, заглавие это перекликается с выражением, которое использовали Зинаида Венгерова (переводя Малларме) и Валерий Брюсов (цитируя вымышленную «очаровательную незнакомку»)
«Мусагет» был основан Эллисом, Андреем Белым и Эмилием Метнером в 1910 году, в разгар исторически саморефлексивной фазы символизма. Эта новая парадигма была обусловлена призывами к ясности и доступности (для расширившейся аудитории), исходившими изнутри движения. Практикуемые «Мусагетом» процессы перечитывания и переоценки символизма питались желанием поместить ранее изданные тексты в рамки нового, упорядоченного мировоззрения.
Стремление разорвать это кольцо и сделать символизм более доступным стало важнейшим для издательства «Мусагет». «Мусагет» скорректировал «скорпионовское» размывание границ между ноуменальным и феноменальным и, следуя за своим покровителем Аполлоном, предложил более упорядоченную презентацию символизма. Он транслировал главный импульс поздней фазы символизма — реорганизацию составивших движение текстов. «Мусагет» снабдил читателя иными точками входа в концепцию символизма, придав ей новую форму.
