День — как день. На улице мокрый снег. Поставила чайник, и опять — за компьютер. Всё она… мне покоя не даёт, прабабушка моя, давно уж покойная, Вера Павловна! А ведь не видела её никогда, только на фамильном портрете — в летах уже, высокая причёска, властное лицо, полноватые полуобнажённые руки. А в снах моих — намного моложе, чаще в профиль, в чёрном кружевном платье, напряжённая, будто заточённая в клетку птица с опасной безуминкой в косящем глазу. Однажды, правда очень давно, я её — пусть это покажется странным — и наяву видела!
Было мне тогда лет семь, гуляли мы с братом по берегу искусственного Кременчугского моря, и вдруг…
Здоровенный дубовый гроб плывёт. Тогда по берегам много посёлков и местных кладбищ этим злосчастным морем размыло, но чтобы гробы по воде плыли?..
Прямо — корабль, только без паруса. А в нём — она! Я её по косе узнала. Таких кос просто не бывает, потому, что не может быть: чёрная, как смоль, — толщиной в ладонь, и на лбу чуть не в четыре оборота уложена. Мне про эту косу бабушка Дарья Петровна рассказывала. Всем косам — королева! Ни у кого из женщин нашего рода потом такой и не было.
Так вот, крышки на гробу нет, грудь у неё чем-то красным покрыта, и виден только череп с проваленными глазницами. Медленно плывёт, торжественно….
И, показалось, на меня косится! Глаз нет, а всё равно, даже, когда мы с братом домой прибежали, и то казалось.
И поняли все наши — попрощаться выплыла. Ведь где и как похоронена, никто не знал.
Вышла однажды за ворота драгоценности на маковую соломку менять — цирроз печени у неё был, боли невыносимые — и как в воду канула.
Говорят, видели её у какого-то лекаря из дальнего уезда, влюбился вроде до безумия, только ведь и дня с ним не прожила, скончалась… А отчего? Кто теперь скажет?.. Может, от болезни своей ужасной, может, ещё от чего.
Ходили слухи — памятник ей тот лекарь поставил, словно княгине какой… Но слухи — есть слухи.
Только теперь я поняла — ко мне она тогда приплывала, силу свою нечеловеческую не передав, упокоиться никак не могла. А я убежала, не приняла подарочка… Вот теперь — и наказание. Только усну, и — поехало: уже и я — не я, и живу не своей, а той, её жизнью в те стародавние времена в её доме со всем её семейством. И всё — будто наяву!
Я, вообще-то, реалистка и думаю, что, скорее всего, это кровь её бешеная в моих жилах взбунтовалась, вспенилась и помчалась вспять, всё, что с её прежней хозяйкой случалось по берегам времени вспоминая.
Начала я эти воспоминания записывать, гляжу, а они на исповедь похожи!
Ведь Верой прабабку звали, а от веры истинной, то ли, беда страшная, с ней приключившаяся, увела её, то ли, ещё что. Вольная чересчур была и хара/ктерная, даже перед смертью не покаялась. Может, теперь через меня хочет?..
1.Страдание о Борисах
Своего сына-первенца Вера Краснопольская назвала Борисом в честь двоюродного брата, Бориса Лажновского, в девичестве она носила ту же фамилию. Кузен Борис был лет на пять младше её, но чем-то привлекал внимание девушки, возможно, несколько неземным трагически-отрешённым взглядом. Думали, он станет философом или священнослужителем, но судьба распорядилась по-иному.
Зимой 1883-го, оканчивающий гимназию Борис Лажновский приехал к Краснопольским на Рождественские каникулы и впервые познакомился со своим тогда уже четырёхлетним тёзкой.
На следующий день по приезде Бориса Краснопольские, как и всегда под праздники, затеяли поход по магазинам за новогодними подарками. Ах, если бы они — она, в раже нескончаемых ахов и охов, а он, в
