Оглавление

Введение

Традиция фокусирования внимания на юбилеях — «круглых» датах, отсчитывающих время от каких-либо важных событий — бесспорно наилучший способ сохранения исторической памяти. Но не только.

Отмечая юбилеи в сфере науки (открытия, публикации, знаковые события и проч.), мы так или иначе оцениваем интеллектуальный вклад этого события в развитие соответствующей научной отрасли, подводим итоги продвижения от исходного состояния к достигнутым рубежам, обозначаем перспективы проложенного пути. То есть, — проводим инвентаризацию и систематизацию научных достижений, оценивая эти достижения «дистанционно» (с дистанции юбилейных дат), а значит и более объективно. Что, конечно, чрезвычайно важно в случае науки, и особенно в отношении такого непростого сектора, как науки о психике.

Какие же знаковые события-юбилеи в сфере исследования психического поджидают нас на пороге второй четверти XXI века, и каким образом мы сможем достойно — иные превосходные эпитеты сюда пока что не вписываются — отмечать череду этих событий?

С нашей точки зрения, наиболее значимые из предстоящих юбилеев, имеющих прямое отношение к теме настоящей публикации, следующие.

В 2024 году исполниться 145 лет официально установленной даты образования научной психологии (это знаковое событие датируется 1879 годом, когда была открыта первая лаборатория экспериментальной психологии в Лейпциге под руководством Вильгельма Вундта). В этом же году мы отмечаем 135 лет первого издания фундаментального труда этого великого ученого «Система философии» (1889). А в 2026 году исполниться 125 лет первого издания его же работы «Введение в философию» (1901).

В 2025 году исполняется 135 лет первому изданию фундаментального труда Уильяма Джеймса «Основы психологии» (1890) и 115 лет изданию последнего труда этого замечательного ученого «Введение в философию» (1910).

А в 2027 году мы отмечаем вековой юбилей первого издания основополагающего методологического исследования выдающегося советского и российского ученого-психолога Льва Семеновича Выготского «Исторический смысл психологического кризиса» (1927).

И еще одни, 40-летний юбилей издания фундаментального труда Дэниела Николаса Робинсона «Интеллектуальная история психологии» (1986) мы празднуем в 2026 году.

Все эти юбилейные даты и события, лежащие в их основе, выделены нами на основании следующих главных признаков:

— авторы поименованных акций и публикаций не только констатировали наличие системного кризиса в сфере знаний о психике, но также предпринимали осмысленные попытки философского (эпистемологического) анализа истоков этого кризиса и возможностей его преодоления;

— эти великие ученые, помимо того, что обладали обширными компетенциями в сфере собственно психологической и многих других смежных наук, глубоко разбирались в философии и в таких, особо сложных и неоднозначных разделах этой универсальной науки, как метафизика и эпистемология;

— они имели мужество называть вещи своими именами, умели искать и находить истинные корни противоречивых научных установок, препятствующих сущностной эвристики в секторе наук о психике;

— прямо заявляли о громадной сложности и важности задачи выведения подлинной предметной сферы психического;

— предупреждали об опасности упрощенных подходов (психофизический, психобиологический редукционизм и проч.) и подмены сущностного понимания сложнейшей области психического.

Обозревая достигнутые рубежи в поименованных трудах с позиции дня сегодняшнего, можно составить ясное представление о пройденном — в смысле преодоления системного кризиса в секторе наук о психике — пути, и получить ответы на следующие, весьма важные вопросы: 1) какие именно ключевые признаки кризиса в сфере наук о психике выделяли упомянуты автора и в какой степени эти аспекты были проработаны за истекший период времени; 2) можно ли считать идентифицированные признаки собственно кризисными проявлениями — ведь если это вполне понятные сложности, возникающие в ходе развития любого научного направления, тем более проработанные в ходе поступательного развития рассматриваемого сектора науки, то определение «кризис» здесь явно избыточно; 3) но если вдруг обнаружится, что в отношении выявленной этими выдающимися учеными корневой системы эпистемологического кризиса «воз и ныне там», то в чем истинные причины такой неприемлемой задержки; 4) и тогда — чем же оборачивается для рассматриваемого научного сектора, корпуса науки в целом, психотехнической практики, так или иначе касающейся популяции наших современников, и вообще для цивилизационных процессов, такого рода «пробуксовка».

Ну и далее, можно ведь с толком распорядиться оставшимся до юбилейных торжеств временем. С тем, чтобы подойти к этим рубежам достойно — если не с высоко поднятой, то по крайней мере и не с опущенной, и тем более не «спрятанной в песок» головой, но используя этот мыслительный инструмент по назначению.

Характеристики системного кризиса в науках о психике

Общие замечания

Необходимо иметь ввиду, что в нашем случае заявление о наличии системного кризиса в рассматриваемом научном секторе и, тем более, за его пределами — это не «модная пена» тревожного рефрена хора футурологов и других наших современников, имеющих привычку размышлять о будущем. Это — ответственная констатация существующего положения дел в секторе наук о психике, корпусе науки в целом и в общем поле цивилизационных процессов.

Безусловно, заявления такого рода должны подкрепляться «железобетонными» свидетельствами и аргументами. Поэтому здесь мы никак не обойдемся без краткого эпистемологического экскурса в предметную сферу рассматриваемых кризисных проявлений.

Что касается поиска наиболее общих, рамочных характеристик кризиса в исследуемом научном секторе, здесь нам следует обратиться к трудам известного французского эпистемолога и историка науки Гастона Башляра, (середина прошлого столетия). При констатации кризисной ситуации в каком-либо научном направлении Башляр предлагал фокусировать внимание на эпистемологических разрывах — глубоких системных противоречиях, прослеживающихся между сменяющими друг друга эпистемологическими профилями (идентифицируемыми типами рациональности), которые, собственно, и обеспечивают возможность появления качественно нового знания. И далее, в продолжение развития концепта эпистемологического разрыва, Башляр предлагал исследовать феномен эпистемологических препятствий — т. е. отживших стереотипов уходящего эпистемологического профиля — с тем, чтобы понимать, каким именно наилучшим образом эти препятствия могут быть преодолены.

И конечно, в ходе углубленного эпистемологического анализа наличие эпистемологических разрывов, оказавших существенное влияние на формирование системного кризиса в секторе наук о психике, было твердо установлено (А. Л. Катков, 2016, 2023). Однако, в связи с тем, что такого рода «тектонические» процессы еще и в большей степени трансформировали информационную генетику общего корпуса науки, и далее — оказывали влияние на цивилизационные процессы в целом, этот важнейший аспект мы обсудим чуть позже.

Кризис в сфере научной психологии

Что же касается эпистемологических препятствий в сфере развития научной психологии, то исчерпывающий анализ таких факторов представлен в следующей сентенции одного из наших почетных юбиляров, известного специалиста в области научной психологии, философии, истории Дэниела Н. Робинсона: «Появление научной психологии (первой общей науки о психике) не было обусловлено каким-либо открытием, расширившим имеющиеся знания в сфере психического и продемонстрировавшего специфику и независимость нового направления. Таким образом, не успев создать собственные внутренние основания для самостоятельного развития, психология была вынуждена искать убежище в логике развития сложившихся к этому времени естественнонаучных дисциплин, по преимуществу биологических. Но такое убежище могло быть предоставлено наукам о психике только лишь ценой принятия последними определенных обязательств, в частности — ценой отмежевания от своих истоков в философии и ценой жесткого ограничения множества допустимых методов и задач» (Д. Н. Робинсон, 1986).

И такое свидетельство, требующее научной проницательности и мужества, не было единичным. Так, Зигмунд Кох — первый крупный ученый-психолог в англоязычном мире, специализирующийся в области философской истории психологии — в своем обращении к членам Американской Психологической Ассоциации в 1979 году по поводу векового юбилея научной психологии совершенно определенно высказался в том духе, что до XIX века история идей не имела прецедентов создания новых областей знания посредством эдикта, а не инновационных научных достижений. Но как раз это и произошло с психологией. Будучи честным и беспристрастным исследователем и, наоборот, обладая кипучим темпераментом, Кох прямо заявил, что не может, в данной связи, выказать какую-либо радость в связи с отмечаемой юбилейной датой. Тем более, что по его сведениям ситуация в рассматриваемой области знаний существенным образом не улучшилась: «Психологи не знают, что такое психика… В психологии нет вразумительного определения психики… становится все более очевидной очевидной тенденция к теоретической и предметной раздробленности (нарастающему обособлению „специализаций“), а не к интеграции» (цит. по Д. Н. Робинсон, 1986).

Что же касается «точки» осмысленного отсчета и собственно инвентаризации кризисных проявлений, констатированных спустя десятилетие от официозной даты появления научной психологии, то блистательный и до настоящего времени никем не превзойденный анализ таких кризисных «номинаций» дал выдающийся ученый психолог и философ Уильям Джеймс. Он прямо говорил, что психология в его время не переступила рубеж от эмпирического к теоретическому этапу своего развития (именно этот сущностный критерий — появление общей теории с проработанной предметной сферой, методологией исследования, внятными объяснительными моделями и эвристическими следствиями — отделяет науку от ненауки — авт.) В своем фундаментальном труде «Основы психологии» Джеймс высказался предельно ясно: «Называя психологию естественной наукой, мы хотим сказать, что она в настоящее время представляет просто совокупность отрывочных эмпирических данных; что в ее пределы отовсюду неудержимо вторгается философский критицизм и что коренные основы этой психологии, ее первичные данные должны быть обследованы с более широкой точки зрения и представлены в совершенно новом свете… Даже основные элементы и факторы в области душевных явлений не установлены с надлежащей точностью… Что представляет собой психология в данную минуту? Кучу сырого фактического материала, порядочную разноголосицу во мнениях, ряд слабых попыток классификации и эмпирических обобщений чисто описательного характера, глубоко укоренившийся предрассудок, будто мы обладаем состояниями сознания, а мозг наш обусловливает их существование, но в психологии нет ни одного закона в том смысле, в каком мы употребляем это слово в области физических явлений, ни одного положения, из которого могли бы быть выведены следствия дедуктивным путем. Нам неизвестны даже те факторы, между которыми могли бы быть установлены отношения в виде элементарных психических актов… Короче, психология еще не наука, это нечто, обещающее в будущем стать наукой» (У. Джеймс, 1890).

Особенно примечательным является и факт того, что поименованные Джеймсом характеристики кризисной ситуации транслировались в последующие тематические обзоры без каких-либо существенных изменений (Н. Н. Ланге, 1914; Л. С. Выготский, 1927; З. Кох, 1963). Так, например, последние по времени описания системного кризиса в психологической науке (А. В. Юревич, 1999, 2001, 2005, 2006; В. А. Мазилов, 2006; А. Н. Ждан, 2007; В. А. Кольцова, 2007) содержат следующие тезисы:

— отсутствие единой, разделяемой всеми теории;

— разделение на «психологические империи», такие как когнитивизм, психоанализ, бихевиоризм, каждая из которых живёт по своим собственным законам;

— отсутствие универсальных критериев добывания, верификации, адекватности знания;

— некумулятивность знания: объявление каждым новым психологическим направлением всей предшествующей ему психологии набором заблуждений и артефактов;

— раскол между исследовательской и практической психологией;

— расчленённость целостной личности и «недизъюнктивной» психики на самостоятельно существующие память, мышление, восприятие, внимание и другие психические функции;

— различные «параллелизмы» — психофизический, психофизиологический, психобиологический, психосоциальный, которые психология осознает как неразрешимые для неё головоломки.

Отметим, что в этом последнем перечне отсутствует парафраз следующего утверждения Джеймса «… в ее пределы отовсюду неудержимо вторгается философский критицизм и что коренные основы этой психологии и первичные данные (например, «априорные» — по Канту — категории пространства и времени — авт.) должны быть обследованы с более широкой точки зрения и представлены в совершенно новом свете…». То есть, речь здесь идет и о дефиците инновационного философского обоснования этой будущей теории психического с претензиями на статус основополагающей, которое собственно и призвано обеспечить искомое расширение и обновление исходной когнитивной оптики. И такую знаковую элиминацию мы никак не можем проигнорировать.

И далее, мы сосредоточимся на данных, полученных в ходе углубленного эпистемологического анализа ситуации в секторе наук о психике, которые позволяют: конкретизировать и расширить вышеприведенные характеристики; приблизить нас к пониманию сущностных механизмов распространения и кумуляции кризисных явлений, как в общем корпусе науки, так и и в сфере других основополагающих параметров порядка «больших» цивилизационных процессов; прояснить корневые характеристики эпистемологического дефицита (препятствий), лежащем в основе всех этих кризисных явлений, и обосновать внятную методологию преодоления этого, абсолютно неприемлемого дефицита.

Необходимые эпистемологические уточнения

Итак, характеристики фрагментарности, изолированности, некумулятивности наших знаний о психическом, и как следствие этого нетранспорентности и неконвертируемости этих знаний в сопредельные научные области, и в общий корпус науки — выводятся из «ограниченного допуска» заимствованного (см. у Н. Д. Робинсона) методологического, правильнее сказать эпистемологического фундамента научных исследований, неадекватного рассматриваемой сфере психического. Методологическая схема, используемая Вундтом для изучения психики — как раз то, что мы превозносим без малого полтора столетия — была изначально спроектирована для исследования контурируемых объектов материального мира и закономерностей их взаимодействия. То есть, — на исследование некой «объективной» реальности, но уж точно не на механизмах генерации этих планов реальности за счет активности психического. Корень фальсифицированного допущения (т. е. искомого эпистемологического препятствия) в данном случае заключается в ложном тезисе того, что психика может лишь «отражать», но не генерировать «объективные» и будто бы единственно возможные планы реальности. Все прочее — лишь эфемерные гипотезы, Подлинная же наука стояла и продолжает стоять на железобетонном тезисе сэра Исаака Ньютона: «Гипотез не измышляем».

В результате из области «подлинной науки» оказались вытесненными, либо низведенными до положения «науки второго сорта», «ненастоящей науки», «плохой науки», все направления, так или иначе касающиеся субъективного опыта. И в том числе, и в первую очередь это касается наук о психике, как бы они ни назывались.

Здесь же, со всей определенностью надо сказать и о том, что первичная идея панпсихизма — т. е. констатация того очевидного факта, что если все наши представления и знания о реальности, так или иначе, выводятся из активности психического, то психика является неотъемлемым атрибутом реальности — как собственно и позднейшие версии данной идеи (С. Райт, 1975; Т. Нагель 1979; Г. Строссон, 2006; Д. Чалмерс, 2015; Д. Тонони, 2015), так и не были доведены до своего логического завершения. И таким завершением может быть только лишь обоснованный факт действенного, а не инертного (т. е. выводимого за скобки без какого-либо ущерба для стандартно форматируемой панорамы «объективной» реальности) присутствия психического в любых конструкциях-формулах репрезентации реальности. Но также — и это особенно важно — полноценное обоснование эквивалента психического, спроектированного с учетом задач по углубленному исследованию сложного процесса генерации актуальных планов реальности, и «вписывающегося» в формулы и схемы математического (супер-компьютерного) моделирования феномена теперь уже объемной, а не уплощенной реальности.

То же самое можно сказать и о мужественных, но в содержательном плане таких же несостоятельных попытках вывести некую отдельную науку о духе, предпринятых на рубеже XIX — XX веков (Вильгель Дильтей, «Введение в науки о духе», 1880; «Построение исторического метода в науках о духе», 1910). Одних лишь ссылок на то, что психическая жизнь по существу неразложима на обособленные фрагменты, иррациональна, необъяснима с позиции упрощенного концепта причинности и линейной логики, а значит может только описываться и «пониматься» — явно недостаточно для констатации состоятельности такого научного направления и его полноценной интеграции в общий корпус науки. Ключевой в данном случае процесс «понимания» так и не был раскрыт с позиции авангардных научных представлений, например в отношении того, какими супер-ресурсными возможностями пластического моделирования «объективной» и «субъективной» реальности обладает психическое, и как эти возможности могут быть адекватно воспроизведены в обновленной исследовательской методологии сверхсложного моделирования объемной реальности. Но именно таких объяснительных моделей и в поименованных трудах Вильгельма Дильтея, и в философских произведениях отцов-основателей «научной» герменевтики Фридриха Шлейрмахера, Ханса Гадамера, Поля Рикера, так же, как и в «герменевтических» публикациях последних десятилетий, мы не встречаем.

А значит, известная в научных кругах антитеза о существовании двух, ни в чем не «стыкующихся» и яростно противоборствующих психологий — идеалистической (спиритуалистической) и эмпирической (материалистической) — обозначенная выдающимся ученым-психологом Гуго Мюнстербергом (1922) и глубоко проанализированная Львом Семеновичем Выготским в эпохальном труде «Исторический смысл психологического кризиса» (1927), так и не нашла сущностного решения. То есть, — именно такого инновационного решения, которое могло обеспечить продвижение, и в конечном итоге «закрытие» ключевой методологической проблемы в структуре кризиса научной психологии: отсутствие универсальных критериев добывания, верификации, адекватности знания. Данная констатация справедлива и для общего «рецепта» преодоления кризисного состояния психологической науки, выведенного Л. С. Выготским: «Из такого методологического кризиса, из осознанной потребности отдельных дисциплин в руководстве, из необходимости — на известной ступени знания — критически согласовать разнородные данные, привести в систему разрозненные законы, осмыслить и проверить результаты, прочистить методы и основные понятия, заложить фундаментальные принципы, одним словом, свести начала и концы знания, — из всего этого и рождается общая наука» (Л. С. Выготский, 1927). Инновационной идеи в отношении того, что представляет собой «известная ступень знания» и какие эпистемологические критерии характеризуют этот важнейший уровень знания, за все последующие годы так и не сложилось. Соответственно, ключевые характеристики кризисной ситуации в рассматриваемом научном направлении — отсутствие единой, разделяемой всеми теории (или «общей науки» по Л. С. Выготскому — авт.); нетранспорентность, неконвертируемость, инфляция, и выводимая отсюда, в целом невысокая эффективность психологического знания — остались на своих местах.

Далее, обратимся к следующим стержневым — с позиции авангардной эпистемологии — характеристикам системного кризиса в психологической науке, которые с одной стороны в еще большей степени способствуют изоляции данного сектора от общего научного мейнстрима, а с другой, не столь явной стороны, обеспечивают разрастанию глубинного кризиса в общем корпусе науки. Речь здесь идет о так называемых параллелизмах, сопровождающих психологию на протяжении всего периода становления этой науки, и представляемых в качестве одного из главных проявлений сложившейся здесь кризисной ситуа