Оглавление

1. Черный дар
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Глава 17
19. Глава 18
20. Глава 19
21. Глава 20
22. Глава 21
23. Глава 22
24. Глава 23
25. Глава 24
26. Глава 25
27. Глава 26
28. Глава 27
29. Глава 28
30. Глава 29
31. Глава 30
32. Глава 31
33. Глава 32
34. Глава 33
35. Глава 34
36. Глава 35
37. Глава 36
38. Глава 37
39. Глава 38
40. Глава 39
41. Глава 40
42. Глава 41
43. Глава 42
44. Глава 43
45. Глава 44
46. Глава 45
47. Глава 46
48. Глава 47
49. Глава 48
50. Глава 49

Глава 1

Целая стая пестрых бабочек собралась на краю небольшой лужицы. Сложив крылышки и выпустив хоботки, они сосали из влажного песка теплую воду. Напившись, — распускались, словно бутоны диковинных цветков, взмывали в воздух и, трепеща крылышками, устремлялись в разнотравье луга.

Загорелый крепкий мальчуган лет десяти пытался незаметно подобраться к лужице, чтобы поймать хотя бы одну бабочку. Однако стоило ему протянуть руку, чтобы схватить двумя пальцами сложенные крылышки, как бабочка взмывала в воздух и уносилась прочь. Потерпев неудачу несколько раз подряд, мальчуган рассердился. Он нахмурил брови, взмахнул рукой, пугая бабочек, и щелкнул пальцами. В то же мгновение каждое трепещущее крылышками крохотное существо вспыхнуло огнем и тут же упало на землю обгорелым черным комочком.

— Опять вы, господин, убежали из дома ни свет, ни заря! — безобразная старуха ковыляла по лугу к мальчугану, путаясь в траве длинной черной юбкой. — Сестры ждут утреннего благословения. Пойдемте-ка, сударь!

Корявые пальцы потянулись к мальчугану, чтобы схватить его за руку. Но тут же старуха отпрянула назад, тряся вспыхнувшими огнем рукавами.

— Сколько раз повторять тебе, старая, чтобы ты ко мне не прикасалась? — хохотал мальчуган, довольный своей проделкой.

— Но ведь утро, сударь! Сестры… — забормотала старуха, пятясь назад.

— Ладно, сейчас приду, — смилостивился проказник и мысленно поддал старухе под зад.

Та качнулась, не устояла на ногах и растянулась на траве во весь рост. Молча, с опаской поглядывая на мальчугана, она поднялась сначала на четвереньки, потом на обе ноги и, приподняв повыше подол, заковыляла прочь.

Из травы высунулась перемазанная клубникой рожица крохотного чертенка.

— Здорово ты ее наладил отсюда, приятель! — подмигнул лукавый глазок.

— Надоела старая карга, — мальчуган безразлично пнул ногой обгорелые останки бабочек и пошагал вслед за старухой.

Чертенок семенил сзади, хихикая и пытаясь завести разговор. Однако мальчуган не обращал на него никакого внимания.

Под сводами огромной пещеры было сумрачно и прохладно. Мальчуган зажмурился, стараясь поскорее привыкнуть к темноте после яркого солнечного света. Маленькие босые ступни скользнули по отполированным плитам пола, оставляя за собой пыльные следы. Подножье меловой кручи, в которой находилось пещера, было устлано мельчайшей белой пылью, и Темным Сестрам приходилось постоянно заботиться о чистоте своего жилища.

В глубине пещеры на грубом каменном жертвеннике трепетало крохотное пламя свечи. Вместо подсвечника Темные Сестры использовали человеческий череп. Мальчуган помнил, как пугался он совсем недавно оскала желтых зубов, сверкания огня в пустых глазницах. Однако теперь он обращал на странный подсвечник не больше внимания, чем на паутину под потолком пещеры.

Вдоль стен застыли молчаливые женские фигуры в черных накидках. Ни одна из женщин не осмелилась поднять голову и посмотреть на мальчугана. Только давешняя старуха без слов поднесла ему каравай ржаного хлеба на черном глиняном блюде.

Из-под темного свода пещеры метнулась пара огромных воронов. Каждая из птиц уселась на плечо мальчика и нетерпеливо разинула клюв. Получив по кусочку хлеба, птицы убрались восвояси.

— Да будет Тьма! — привычно провозгласил мальчуган и пошел от одной женщины к другой, одаривая каждую краюхой.

Этот каждодневный ритуал порядочно надоел мальчугану, но уклониться от своих обязанностей не было никакой возможности. Едва научившись ходить и говорить, он таким образом благословлял Темных Сестер, а почему — и сам не знал.

Наконец хлеб был роздан, остатки его искрошены на жертвенник, причем чертенок не преминул стащить кусочек и для себя. Мальчуган облегченно вздохнул и собрался выскользнуть из пещеры, но был схвачен за край рубахи и водворен под жертвенник.

— Нужно поесть, господин, а не то так и останетесь маленьким мальчиком.

Старуха поставила на колени мальчугану глиняную миску с куском запеченного на углях мяса.

— Опять кошку ободрали? — малыш подозрительно покосился на угощение.

— Что вы, что вы, господин, какая кошка? Баранина, самая натуральная баранина, не сомневайтесь!

Острые белые зубки тут же вонзились в исходящий соком кусок. Чертенок засуетился, забегал вокруг жующего приятеля, заглядывая ему в рот и капая слюной на каменный пол. Опасаясь, что о нем забудут, рогатый проказник даже за рубашку приятеля подергал. Вот уже последний кусочек остался в миске. Тут терпению чертенка пришел конец. Он стрелой помчался к почти опустевшей посуде, выхватил из нее вожделенное лакомство и юркнул с ним под жертвенник.

Мальчуган расхохотался и пнул ногой пустую миску. Проделки приятеля всегда приводили его в неописуемый восторг. Зато Темные Сестры неодобрительно зашипели под своими черными покрывалами.

— Пошли вон, гусыни! — прикрикнул на них мальчуган и добавил недавно услышанное в соседней деревне крепкое мужское ругательство.

Старуха, наклонившаяся за миской, просто просияла от восторга:

— Сударик-то наш настоящим багом скоро станет, вот уж и ругаться научился!

Каргунья души не чаяла в своем воспитаннике и повелителе, ведь именно благодаря ей малыш появился в пещере Темных Сестер десять лет назад. В последнее время старуху все чаще навещали воспоминания. Вот и теперь она погрузилась в призрачные воды прошедшего.

…Великий баг умирал. Уже несколько дней он не приходил в сознание. Где в это время пребывала его темная душа, можно было только догадываться. Тело же, по всей видимости, испытывало неимоверные муки: его то скрючивало в судорогах, то трепало по ложу в странных движениях конечностей, то выгибало дугой. По изборожденному морщинами лицу катился пот, который прилежно вытирали дежурившие у одра Темные Сестры.

Каргунья, и в те годы уже старая, всматривалась в выражение лица повелителя. Ее охватывал страх, еще недоступный более молодым подругам. Это был страх смерти. В обычной жизни ни одна из Темных Сестер не допускала даже мысли о переходе в инобытие. Каждая жила одним днем, упиваясь своим могуществом и исключительностью. Но вот обиталище их посетила нежданная гостья, и все сестры вдруг почувствовали ее неумолимую власть над ними.

Первой взвыла молоденькая Ибрит. Она выронила из рук платок, которым обтирала лицо умирающего бага, и забилась в истерике. Тут же волна безумия перекинулась на остальных Сестер. Кто-то упал на пол и задергался в конвульсиях, кто-то, выпучив глаза, заметался по пещере. Женщины выли, рвали на себе волосы и одежду, хрюкали, мычали, вертелись на месте волчком.

— Он умирает! — прошептала в ужасе Каргунья. — О, Великий Повелитель Тьмы, ты отрекся от нас, раз позволяешь порваться нити, связующей с тобой! Не покидай своих дочерей, не отнимай у них единственного достойного мужчину!

Словно почувствовав отчаянную мольбу старухи, баг открыл глаза. Он обвел пещеру вполне осмысленным взглядом и прохрипел чуть слышно:

— Жертва. Искупительная жертва. Кровь младенца…

Ну, конечно же, вот оно, спасение! Каргунья — хранительница тайных знаний — просто обязана была вспомнить об этом обряде. Да, кровь младенца-мальчика вернет к жизни их обожаемого бага.

Старуха оглядела беснующихся сестер и не нашла ни одну, способную выполнить ее поручение.

— Придется самой отправляться за малышом, — проворчала Каргунья, не представляя, где она сможет раздобыть его.

В соседних поселениях старуха не бывала уже давненько, так что не знала, есть ли где-нибудь поблизости ребенок не старше полугода, да еще мальчик. Покряхтывая, она достала из-за своего сундука отполированную собственными ладонями клюку и, опираясь на нее, побрела к выходу из пещеры. Нужно было поторапливаться, ведь часы бага сочтены.

Поглядывая на солнце в зените и вытирая пот со лба, старуха медленно плелась по дороге. Ноги отвыкли от продолжительной ходьбы и не хотели слушаться. Обычный полумрак и прохлада пещеры сделали кожу чувствительной, так что ветер и полуденный зной доставляли Каргунье невыносимые страданья. К тому же она не знала, под каким предлогом явится в деревню. Чтобы выведать, у кого из селян недавно родился сынишка, придется поговорить хотя бы с одной болтливой бабой. Если кто-нибудь заподозрит, что любопытная старуха — обитательница пещеры Темных Сестер, Каргунье не поздоровится. Члены ведьмовской общины никогда не пользовались любовью людей. Впрочем, Темные Сестры тоже не любили своих бывших соседей. Да они их просто презирали, особенно мужчин! О, эти примитивные существа — мужчины, движимые единственной страстью: совокупляться, совокупляться, совокупляться… Они заводят семьи только для того, чтобы всегда была под рукой женщина, вынужденная терпеть их домогательства. Дети.… Зачем мужчинам дети? Они — просто побочный продукт их кобелиной деятельности. А на женские плечи ложится и груз материнства, и бесконечные обязанности по поддержанию семейного очага.

Темные Сестры ушли от всего этого, вырвались из кабалы. Они открыли для себя настоящую свободу и поклялись бороться с тиранией мужчин. Каждая ведьма, вступающая в общину Темных Сестер, клялась препятствовать бракам и лишать мужчин их мужской силы. Только один мужчина был властен над Сестрами — глава сообщества, баг. Через него осуществлялась связь между ведьмами и Темными Силами, он был самим олицетворением Князя Тьмы. К сожалению, баг был смертным, и вот сейчас он умирал.

Каргунья дотащилась до окраины деревни. Здесь, за плетнем среди грядок с овощами она заметила худую женщину неопределенного возраста. Подоткнув сарафан, та дергала сорняки.

— Не подашь ли водицы бедной страннице, сестричка? — обратилась к женщине Каргунья.

Селянка с трудом разогнула спину и исподлобья взглянула на незнакомку.

— Вон она, вода, — в колодце, — наконец выдавила она из себя. — Только пить ее остерегись.

— Неужели воды жалко? — удивилась Каргунья.

— Отчего же жалко? — селянка равнодушно пожала плечами. — Пей, если хочешь. Коли заболеешь — не жалуйся.

— Вода отравлена?

— Кто ее знает! Иные пьют — и ничего. А старухи вроде тебя и детишки малые — сильно животом маются. Многие уже померли.

— Ну, а грудные младенцы — тоже болеют? Они ведь материнским молоком питаются, — не унималась Каргунья.

— Не знаю, у нас в деревне давненько младенцев не было. Эти проклятые ведьмы из Меловой пещеры на всех мужиков нестоячку наворожили. Откуда же младенцам взяться?

Женщина подозрительно уставилась на белесый подол старухиной юбки.

— А что, дорогуша, не из тех ли ведьм будешь?

Каргунья в душе отругала себя за беспечность: почему не догадалась отряхнуть одежду от меловой пыли?

— Издалече иду, пропылилась вся. Попить бы и умыться, — а сама уже мысленно перебирала слова заговора для отвода глаз.

Селянка равнодушно отвернулась от собеседницы и снова принялась за сорняки, не обращая ни малейшего внимания на удаляющуюся старуху.

В соседнем селении младенцев снова не оказалось. И здесь проклинали испортивших мужиков Темных Сестер. Едва волоча ноги от усталости, Каргунья возвращалась назад.

— Хотя бы одного кобелину на всю округу оставили! — ругалась она вполголоса. — Где теперь взять мальчишку для искупительной жертвы? Ох, горе горькое: помрет наш батюшка, покинет нас!

Каргунья готова была взвыть в голос, как давеча выли обезумевшие от горя Сестры. Глотая слезы, она спустилась к реке, чтобы напиться и освежить обожженное солнцем лицо. Тень от тучки принакрыла старуху, словно напоминая ей о Темном Повелителе.

— О, всемогущий Владыка Тьмы! — взмолилась ведьма, падая на колени у самой воды. — Не оставь своих дочерей без покровительства, пошли исцеление нашему багу!

В ответ послышалось хлопанье крыльев, и огромный ворон спикировал на старуху.

Каргунья закрыла голову руками и застыла в недоумении. Что это — знак? В следующее мгновение ее подслеповатые глаза заметили лохань, зацепившуюся за торчащую из воды корягу. Вторая черная птица сидела на краю лохани, распахнув крылья. Изнутри доносилось то ли попискивание, то ли постанывание.

Подхватив подол и прижав его одной рукой к груди, Каргунья забрела по колени в воду и зацепила краем посоха утлое суденышко. Ворон недовольно каркнул, но места своего не покинул.

— Кыш! — старуха дернула лохань к себе, пугая птицу.

Теперь уже два ворона стали клевать Каргунью и хлестать ее крыльями, но ведьма не замечала их атак. В лохани лежал маленький мальчуган. Пеленка сбилась и наполовину свесилась в воду, так что обнаженное тельце младенца не оставляло никаких сомнений по поводу его принадлежности к мужскому полу.

Каргунья выхватила малыша из лохани, прикрыла его влажной пеленкой и со всех ног припустила к входу в пещеру.

— Благодарю тебя, великий Князь Тьмы! — шептала она снова и снова.

Второпях старуха не заметила, что пара воронов не перестает кружиться над ее головой, а крошечный озорной чертенок, выскочив из корзины, прицепился к подолу ее летника.

В пещеру Каргунья вошла медленно, с величайшим достоинством, как и положено Хранительнице тайных знаний. Она обвела взглядом мечущихся у одра бесноватых женщин и подняла над головой младенца.

— Радуйтесь, несчастные: я принесла мальчишку для искупительной жертвы!

Ведьмы не сразу осознали, что в руках старухи — спасение их обожаемого бага. Они еще какое-то время выли, не в силах выйти из транса, но потом смысл сказанного все же проник к их сознанию. Одна за другой Темные Сестры приходили в себя и приближались к Каргунье. Когда последняя из ведьм умолкла, старуха снова заговорила. Тон ее был властен и подразумевал беспрекословное повиновение.

— Приготовьте алтарь к жертвоприношению!

Принесите стилет и большую чашу!

Воскурите благовония!

Зажгите черные свечи!

Темные Сестры безропотно выполняли приказания. Когда все было готово, они окружили ложе умирающего и принялись нараспев повторять слова заклинания. Самая младшая из Сестер — девственница Ибрит — зажгла последнюю свечу в подсвечнике, сделанном из человеческого черепа. Она взяла в руки острый стилет и приготовилась вонзить его в сердце младенца. Каргунья распеленала малыша, положила его на грудь умирающего повелителя: сердце к сердцу. На шее мальчишки болтался какой-то округлый предмет на шнурке. Старуха потянулась сорвать ладанку, но передумала — нужно было торопиться. Хриплое дыхание едва срывалось с посиневших губ бага, поэтому Каргунья поскорее перенесла младенца на жертвенный камень, положила его так, чтобы кровь беспрепятственно стекала по желобку в подставленную чашу.

Закатив глаза, старая ведьма провозгласила последние ритуальные слова.

— Ну, чего медлишь! — прошипела она Ибрит.

Черноокая красавица побледнела и взмахнула стилетом. В следующее мгновение она взвыла от страха и выронила оружие. Толстые косы цвета воронова крыла вспыхнули, словно огненные змеи. Малыш перевел взгляд на Каргунью, хихикнул и снова щелкнул пальцами. В ту же секунду загорелся покрывающий голову ведьмы платок.

Из-за черепа-подсвечника высунулась озорная рожица маленького чертенка.

— Дуй сюда! — предложил он другу.

Малыш не заставил себя ждать. Он пустил фигурную струю прямо в недра черепа и погасил толстую черную свечку. Из-под свода пещеры спикировали огромные вороны, взмахами крыльев гася остальные свечи.

Перепуганные ведьмы замолкли и не смели шевельнуться. Только умирающий баг заметался на своем одре, потом протяжно застонал и затих. Общее оцепенение длилось довольно долго. Потом до женщин дошло, что их повелитель все же умер. Охватившая их ярость заставила Сестер искать виновников несчастья. Превозмогая страх, они двинулись к жертвеннику.

— Это ты виновата, паскудница! — в адрес Ибрит посыпались обвинения. — Не смогла пустить кровь ублюдку. Нашла время беречь косы!

— Я не виновата, я не виновата! — тоненько заверещала девушка, прячась за камень. — Это все он — он!

Дрожащий палец Ибрит указывал на малыша. Тут же к младенцу потянулись женские руки: растерзать, разорвать крошечное тельце. И в то же мгновение рукава вспыхнули огнем, который перекинулся на одежду Темных Сестер. Вопя от страха и боли, они помчались вон из пещеры, вниз — к реке.

Мокрые и еще более злые ведьмы вернулись в свое обиталище. То, что они увидели, повергло их в шок: Каргунья сидела на полу у алтаря и баюкала злополучного младенца.

— Тише! — прошипела она Сестрам. — Великий Повелитель Тьмы послал нам нового бага. Вот наш владыка!

И она подняла над головой малыша.

Словно подтверждая ее слова, два огромных ворона уселись на плечи старухи, а крошечный чертенок выглянул у нее из-под юбки и показал язык.

Глава 2

— Ну же, ну — еще, еще… Ах!

Роскошная молодая женщина разметала нагое тело на мелком прибрежном песочке неподалеку от пещеры Темных Сестер. Черные косы змеями струились вокруг прекрасного лица, искаженного гримасой сладострастия. Пересохшие губы шептали снова и снова:

— Еще, еще, еще!..

Вторая женщина красотой не блистала, зато руки ее так восхитительно ласкали разгоряченное тело Ибрит! О, эти тяжелые молочно-белые груди с ягодами сосков на вершине — дурнушка тянулась к ним губами и испытывала странное блаженство.

— Ах! — стон сорвался одновременно с губ обеих женщин, открывая выход захлестнувшему их напряжению.

Чуть позже Ибрит лежала, глядя в небо и предоставив подруге возможность выбирать из своих кос песчинки. Высоко — высоко над ними кружил коршун, изредка взмахивая крыльями. В двух шагах струилась река, одаривая прохладой прибрежные кусты.

— Скажи, Рута, ты никогда-никогда не была с мужчиной? — Ибрит заглянула в глаза подруги снизу вверх.

— Зачем тебе знать? — откликнулась та, внутренне содрогнувшись от неприятного воспоминания.

Всю свою жизнь она пыталась забыть ту ночь, когда была изнасилована забредшим в их дом странником.

— Вот я никогда не знала мужчин, — протянула Ибрит, не то, сожалея, не то, гордясь этим.

— Такая красавица не могла быть обделена мужским вниманием.

— Хм, ухажеров-то было достаточно, только все они мне не нравились. У одного был нос курносый, у другого — уши в разные стороны, третий — конопатый. И что же, я должна была отдать свою красоту этим уродам?

— Ты никого не любила? — ревниво обронила Рута.

— Я любила себя — этого было достаточно. А потом и вовсе ушла из деревни — сюда, к Сестрам. В нашей пещере жила настоящая страсть. Здесь был настоящий, единственный, обожаемый баг. Ты пришла позже и не знаешь, каково кружиться в хороводе совершенно голой, изнывая от желания быть выбранным нашим повелителем. Он так ни разу и не выбрал меня, берег мою девственность для совершения тайных обрядов. А я хотела его, пусть он и был уже старым. Ты бы тоже не утерпела.

— Мне не нужны мужчины, мне нужна только ты! — Рута наклонилась и поцеловала подругу в губы.

Ибрит вытерла рот ладошкой и перекатилась на живот.

— А я хочу настоящей близости, понимаешь? Только я дала клятву ненавидеть мужчин, всех, кроме бага. А наш нынешний баг — сопливый мальчишка. Когда он вырастет и будет в состоянии выполнять все свои обязанности, я уже буду старухой.

— Но ведь у тебя есть я! — в голосе Руты сквозило отчаяние.

Казалось, Ибрит даже не обратила внимания на ее слова. Она потянулась, томно закатила глаза и прошептала:

— А не поторопить ли время? Десять лет — не такой уж юный возраст. Если взяться за дело с умом, можно разбудить мужчину и в мальчике. И тогда только я буду его избранницей в хороводе. Только я!

Рута побледнела от этих слов и в отчаянье прикусила губу. Она не могла, не могла допустить, чтобы Ибрит бросила ее ради мальчишки, пусть и юного бага. Она любила это роскошное тело, она млела от одного прикосновения к нему.

— Ну, уж нет, не бывать этому! — прошептала она себе под нос и с остервенением принялась натягивать на себя одежду.

Ночью Руте не спалось. Она ворочалась с боку на бок, задыхаясь от пряного аромата набитой в тюфяк сухой травы, ощущая на губах тончайшую меловую пыль. В двух шагах от нее спокойно посапывала красавица Ибрит. Видимо, ей снилось что-то приятное, иначе, отчего бы ее губам складываться в такую пленительную, такую чудесную улыбку?

Рута почувствовала неодолимое желание прикоснуться губами к уютной ложбинке между грудями подруги, ощутить в руках округлость упругих ягодиц. Быстро окинув взглядом спящих Темных Сестер, она уже готова была перейти к делу, но тут Ибрит открыла глаза и села на своем тюфяке.

Как завороженная, Рута наблюдала за подругой. А та сбросила с себя рубаху и ступила босыми ногами в меловую пыль на полу пещеры. Всего два шага отделяло ее от любовницы, но, сделав эти два шага, Ибрит не остановилась. Вот она миновала ложе строй Каргуньи, вот ее ягодицы сверкнули, отражая пламя единственной свечи у алтаря. Наконец женщина остановилась у возвышения, на котором была устроена постель юного бага.

Мгновение Ибрит медлила, а потом опустилась перед ложем на колени и склонилась к разметавшемуся во сне крепкому мальчишескому телу. Ее роскошные волосы упали на живот бага, а следом и пышущие огнем губы коснулись загорелой кожи.

Мальчуган что-то пробормотал во сне и, отмахнувшись от нарушительницы его спокойствия, перевернулся на живот. Невесомой ладошкой Ибрит провела по спине бага — сверху вниз. Это движение чуть было не разбудило повелителя, но тут вмешалась Рута. Она подлетела к подруге сзади, схватила ее за руку и потащила к выходу из пещеры. Ни одна из женщин не осмелилась закричать, так что последующие сцены ревности, страсти и примирения прошли без единого звука.

После этой ночи Рута окончательно поняла, что вот-вот потеряет свою любовь. Спасти ее можно было только одним способом: избавиться от юного бага. Почему-то эта крамольная мысль не испугала женщину. Возможно, она жила еще слишком мало времени в пещере ведьм и не успела проникнуться к повелителю слепым обожанием. Возможно, ненависть ко всем мужчинам поселилась в ее сердце после совершенного над ней насилия. Как бы то ни было, а Рута решила бороться за Ибрит. Кроме того, власть над ведьмами повелителя — мужчины казалась ей несправедливой. Уж если ненавидеть мужчин, так всех без исключения! У Темных Сестер должна быть повелительница, багиня, и ею станет она, Рута!

Теперь одна неотвязная мысль преследовала женщину — как избавиться от юного бага? Просто вонзить кинжал ему в грудь — опасно. Рута была наслышана о магических способностях мальчишки и не желала вспыхнуть факелом от щелчка его пальцев. Организовать заговор и свергнуть бага тоже было нереально: вряд ли у Руты нашлись единомышленницы среди фанатично преданных повелителю Сестер. Оставалось одно — найти сообщников на стороне. И тут ведьму осенило! Остроушки — вот кто поможет ей избавиться от мальчишки.

В голове тут же возникли картинки из далекого детства.

— Не ходи одна гулять на луг — остроушки утащат, — стращала ее бабушка.

Озорная девчонка не слишком-то верила в бабушкины сказки, но всегда любила послушать их вновь.

— А кто они, эти остроушки?

— Я тебе уже столько раз рассказывала!

— А ты снова расскажи. Они маленькие?

— Маленькие, да удаленькие. С ними лучше не связываться.

— Чего мне с ними связываться, мне бы только одним глазком на них взглянуть. Я бы одну остроушку к себе взяла вместо куклы. Вот здорово было бы!

— И не вздумай! — бабушка испуганно махала руками. — Они сами тобой, словно куклой поиграют, позабавятся, а потом и убьют. От них никто не возвращался.

— Враки все это, — девчушка хитро прищуривала глаз. — Никто твоих остроушек не видел, ты все придумала, чтобы меня на луг не пускать.

— Не каждому дано увидеть крохотулек, а вот следы от их плясок на лугу любой узрит, хоть бы и ты. Видела, как трава иногда поутру кругом полегает: не сломана, не срезана, а все в одну сторону согнута? Так вот это — след от хоровода остроушек. Это они ночью на лугу плясали, траву помяли. Кто одной ногой в тот круг ступит — может плясунов увидеть, а кто двумя войдет — того остроушки уже не выпустят, с собой заберут. Так что держись подальше от луга, там частенько те круги появляются.

Рута и верила, и не верила в бабушкины сказки. Все же подходить к вытоптанной кругом траве она остерегалась. Но в ту ночь…

С вечера на дворе то выл, то взлаивал Волчок.

— Не к добру собака воет, ох, не к добру, — вздыхала бабушка, суетясь возле печи. — Уж не по мою ли душу?

— Что ты, бабуля, — утешала ее Рута. — Полнолуние — вот Волчку и неспокойно. А ты — крепкая, ты еще долго жить будешь.

От негромкого стука в дверь вздрогнули обе.

— Кого это, на ночь, глядя, принесло?

Не дожидаясь приглашения, в дом вошел высокий мужчина. Одежда его была сера от пыли, стоптанные башмаки также выдавали странника.

— Не пустите ли переночевать одинокого путника, добрые люди? — густым басом пророкотал незваный гость.

— Отчего же не приютить того, кто припозднился в дороге? Далече ли путь держишь, мил человек?

— Долог еще мой путь, хозяюшка, за седмицу не добраться до родного очага. Да я вас не стесню, устроюсь где-нибудь в уголке. А если и хлеба горбушка для меня найдется, рад буду безмерно.

Бабушка засуетилась, доставая из печи горшок с кашей, наливая из кринки молока. Рута же, пристроившись на дальнем краю лавки, с любопытством разглядывала мужчину. Был он еще не стар, чернобород и белозуб. Заметив изучающий взгляд девчонки, незнакомец подмигнул ей:

— А что, курносая, который тебе годок?

Рута зарделась и опустила глаза, а бабушка неодобрительно нахмурилась:

— Ты, мил человек, девчонку-то не смущай, мала она еще с взрослыми мужиками разговоры разговаривать.

— Да уж, поди, и в девичий хоровод скоро пойдет, — рассмеялся гость. — Вон, титьки уже растут.

Рута вскочила, как ужаленная, и выбежала из избы. Так о ней еще никто не говорил, никто не замечал, что из босоногой девчонки она вот-вот превратится в настоящую девушку. Зарывшись на сеновале в остатки прошлогоднего сена, Рута пыталась унять неожиданную дрожь. Сколько она ни зажмуривалась, перед глазами все равно стояли черная борода и белозубая улыбка странника. Потом мысли сами собой перескочили на хоровод, в котором девушки каждую весну собираются за околицей. Там парни выбирают себе невест. Вот пройдет лето красное, за ним — осень, да зима — и Рута впервые закружится в том хороводе. Кто выберет ее? Может, это будет давно уже приглянувшийся ей Любим?

Разомлев от сладких мыслей, Рута забылась во сне. Проснулась она от грубого прикосновения жесткой мужской руки. Зажав девчонке рот и щекоча ухо бородой, путник шептал ей:

— Пикнешь — убью на месте! Ну-ка, не вертись, как уж на сковородке. Будешь умницей — не пожалеешь.

Вторая рука уже задирала подол и шарила между ног оцепеневшей от страха Руты…

Она сползла с сеновала и, негромко постанывая, побрела прочь. В голове было пусто, на душе — погано. Остывшая за ночь пыль деревенской улицы мягко окутывала босые ступни. Где-то у соседей подал голос петух, ему неохотно отозвалось еще несколько. Полная луна светила так ярко, что длинные черные тени полосатили улицу почти как днем.

Рута опомнилась только за околицей, когда ноги ощутили прохладу росистой травы. Луг искрился в лунном свете мириадами капель, но девочку привлекло непонятное светящееся колесо, что вертелось почти у самых прибрежных кустов. Оно казалось таким огромным! Трудно было представить телегу, которой бы оно подошло. Зябко поеживаясь, Рута двинулась к мелькающим по кругу огням. Вот уже один только шаг отделяет ее от сказочного видения.

— Боги, да это же хоровод остроушек!

Не менее сотни крохотулек мчатся по кругу, взявшись за руки и издавая мелодичные звуки то ли песни, то ли смеха. Все они — рыжеволосы, с задорно вздернутыми курносыми носишками, необычно заостренными ушками. Росту — всего-то Руте по колено. В руках — фонарики, которые то поднимаются вверх, то опускаются разом вниз, а то и перекатываются по хороводу сверкающей волной.

Рута застыла на месте, боясь пошевелиться. Хоровод остроушек несется прямо у нее между ног, задевая намокшую от росы рубаху. Трава, примятая сотнями крошечных башмачков, послушно склонилась в одном направлении.

— Кто одной ногой в тот круг вступит, тот остроушек увидеть сможет, — вспоминаются Руте слова бабушки. — А кто двумя ногами в него войдет, того уж остроушки из хоровода не выпустят, с собой уведут.

Рута поднимает ногу: один лишь шаг — и никто никогда не узнает о ее позоре. Будь что будет! Но тут же мысль о том, что она бросит старую бабушку одну-одинешеньку на белом свете, заставляет девочку попятиться назад. Шаг, другой — и вот уже не видно крошечных человечков, только огни вертятся по лугу колесом, да трава сгибается под невидимыми ногами.

Глава 3

— Испейте-ка, сударик, кислого молочка, — Каргунья, умиленно улыбаясь, протягивала глиняную кружку своему господину.

Не говоря ни слова, тот отвернулся от угощения и уставился на сверкающую в лучах солнца воду реки. Вот уже несколько часов юный баг вместе со своим рогатым приятелем валялся в привязанной к прибрежной ветле лодке. Вынужденное безделье угнетало мальца. Он с завистью поглядывал на ватагу деревенских пацанов, весело плескавшихся у противоположного берега чуть ниже по течению. С какой радостью он очутился бы там, среди своих сверстников! Увы, это было совершенно невозможно.

— Ну, что стоишь, старая, пошла прочь со своим молоком! Не видишь разве, что господин кручинится? — чертенок не только давным-давно перестал прятаться от Темных Сестер, но позволял себе покрикивать на них: ведь он был другом самого бага.

Каргунья молча поставила кружку на дно лодки и заковыляла к роще, где ведьмы доили коров. Здесь, на острове посреди реки, все четыре пеструхи были в безопасности, не требовали пастуха и бесперебойно снабжали обитательниц пещеры молоком. К тому, что молоко без конца скисает, ведьмы уже привыкли. Зимой приходилось прятать своих кормилиц от волков в той же пещере, где жили сами. С ними было и сытнее, и теплее. Родившийся весной приплод шел под нож — на солонину. Там же, на острове, выращивали овощи. Таким образом, Темным Сестрам удавалось обходиться без тесных контактов с окрестными селянами. Вот только за мукой для ежедневного ритуального каравая им приходилось наведываться на дальнюю мельницу. С мельником у ведьм были свои счеты: он, единственный из живущих поблизости мужчин, оставался счастливым главой многочисленного семейства, каждый год радуясь новому малышу.

— Не грусти, приятель! — чертенок дернул бага за край рубашки. — Давай рыбу ловить.

— Надоела мне твоя рыба, отвяжись.

— Ну, так полезай в воду, поплавай маленько.

— Скучно одному, — баг с завистью следил за резвящейся в реке деревенской детворой.

— Ты — баг, тебе не положено с пацанами знаться, — напомнил чертенок.

— Да это они со мной знаться не хотят! Забыл, как мы пытались познакомиться с ними поближе?

— Не мы, а ты: мне на глаза людям показываться нельзя. А ты… Ну да, они с тобой играть не захотели. Вопили — колдун, ведьмак, камнями швырялись. Но ты их здорово проучил тогда! — чертенок весело захихикал.

— Не сдержался, поджег пару рубашек на крикунах, — мрачно улыбнулся баг. — Только теперь мне к ним дорога заказана.

— Подумаешь, у тебя есть я! А хочешь — с ведьмами позабавься. Они тебя не все боятся, вот Ибрит, например.

— Да ну это бабье, только и знают, что ныть, да заговоры свои твердить. Телушки! Ненавижу их вместе с их коровами и их молоком. Хоть бы коня завели для меня, так нет же, твердят все — коню сена много надо, а пользы от него — никакой. Глупые гусыни!

Как назло на другой стороне реки показались лошади. Деревенские мальчишки пригнали на водопой десяток кляч, которые, тем не менее, показались багу прекраснейшими скакунами. Пока лошади пили, ребята заботливо поливали водой их бока, протирали пучками травы спины и шеи. Напоив животных, мальчишки вскочили на них, и вся ватага понеслась к деревне с визгом и гиканьем.

Рута стояла неподалеку за ветлой. От нее не скрылись навернувшиеся на глаза бага слезы досады и зависти.

— Теперь я знаю, как избавиться от тебя, мальчишка! — прошептала женщина.

На лугу крутилось огненное колесо. Полная луна несколько приглушала яркость сияния, зато становились заметными странные тени, скользившие по траве ниже движущихся огней. Сочная росистая трава поникла, полегла в одну сторону, совпадающую с направлением вращения.

— Это они, остроушки! — обрадовано бормотала Рута, не в силах оторвать взгляд от волшебного видения.

Она столько бессонных ночей провела на лугу, караулила и в дождь, и в туман. И вот — полнолуние. Светло так, что можно разглядеть каждую травинку — неслыханная удача! Именно сегодня крохотульки затеяли свой хоровод.

— Чего же я медлю? — опомнилась женщина. — Нужно спешить, пока остроушки кружатся на лугу.

Подобрав подол рубахи, она помчалась к меловой пещере. Только бы никто не помешал, только бы никто не помешал — стучало у нее в висках.

В глубине обители Темных Сестер привычно мерцала свеча на жертвенном камне. Тишину нарушали похрапывания, посапывания, постанывания спящих ведьм. Где-то под сводом пещеры проснулся на своем выступе в стене один из воронов, встряхнулся, обронив вниз пригоршню мелких камешков вперемешку с пометом.

Рута замерла, обливаясь холодным потом: если вмешаются вороны — верные телохранители юного бага, — все ее планы рухнут. Чертенка, обнаглевшего до того, что он уже перестал прятаться от Темных Сестер, Рута не боялась. С рогатым всегда можно было договориться, умаслив его каким — либо лакомством. Женщина непроизвольно нащупала кусок яблочного пирога, спрятанного под передником. Как кстати нашла она его на камне у деревни!

— Ага, плутишка, ты спишь, — улыбнулась Рута, заметив свернувшегося под боком у приятеля чертенка. — Ну что ж, пирог не пригодится.

Ведьма подошла к изголовью ложа повелителя и с нескрываемой ненавистью вгляделась в лицо мальчишки. На долю мгновения она засомневалась, стоит ли продолжать: он был таким еще юным, этот ее соперник! Разве сможет он доставить ее драгоценной Ибрит хоть долю тех удовольствий, которыми одаривает она подругу?

— Но ведь ты же вырастешь, гад, ты повзрослеешь и отнимешь у меня мое сокровище. Смогу ли я вынести зрелище, о котором с таким восторгом вспоминает Ибрит?

У Руты даже челюсти свело от ревности. Она наклонилась и тронула бага за плечо.

— Господин, господин, проснитесь!

Малец стряхнул с плеча будившую его руку и повернулся на другой бок. Чертенок, что-то недовольно бурча себе под нос и не открывая глаз, отполз в сторону.

— Господин, проснитесь же! — не отступала Рута. — Деревенские мальчишки пригнали на луг коней. Вы же так мечтали прокатиться на лошади!

— Какие лошади — ночь на дворе! — баг все же открыл один глаз.

— Так в ночное и гоняют коней на луг, чтобы они паслись спокойно. Днем-то оводы, слепни, мухи…

— А ночью — комары и вредные тетки из меловой пещеры, -встрял в разговор проснувшийся чертенок.

— Брысь, балабошка! — оборвал приятеля окончательно проснувшийся баг.

Он сел на ложе, недоверчиво поглядывая на Руту. Покататься на лошади было верхом его мечтаний, но разве можно поверить, что желание это вдруг осуществится?

— Меня деревенские к коням и близко не подпустят. Они меня не любят, дразнят колдуном.

— Спят они все, обидчики-то ваши. Я на них морок навела, — соврала Рута, глазом не моргнув.

— Правда? — глаза мальчишки радостно вспыхнули.

— Истинная правда, — закивала Рута головой. — Пойдемте, сударь, на луг, сами и увидите.

— Ну, если соврала, старая дура, тебе не поздоровится, — малец уже был на ногах.

«Это тебе не поздоровится, соколик. И за „дуру“, и за „старую“ выгребешь», — мысленно возразила ведьма, а сама уже подталкивала мальчишку к выходу из пещеры.

Чертенок тоже соскочил, было, с ложа, но, заметив на нем кусок пирога, передумал тащиться ночью в луг.

— Ну, где же кони? — сколько ни всматривался баг в темноту, ничего не было видно.

Луна спряталась за тучу, так что приходилось брести по росистой траве, цепляясь за подол Руты.

— Сейчас, сударь, сейчас, вот только к реке спустимся.

— Ой, что это? — мальчишка замер, едва не оторвав подол своей проводницы.

Сквозь ветви прибрежного кустарника замелькали огни. Они совершенно не были похожи ни на пламя костра, ни даже на искры от него. Огни мерцали, перемещались, сливаясь в одно огромное сверкающее колесо.

— Неужели мальчишки скачут по кругу с головнями в руках? — предположил баг, которому из-за темноты трудно было оценить реальное расстояние до огней.

— Сейчас, сейчас мы все узнаем, — отозвалась Рута и шагнула вперед.

Рубаха, за которую держался баг, натянулась, не давая ей возможности сделать дальше ни шагу.

— Что же вы, сударик, испугались, никак? — в голосе Руты сквозила явная насмешка.

— Вот еще! Ничего я не испугался. Ну-ка, посторонись!

Мальчишка выпустил рубаху из рук и первым двинулся к огненному колесу. Оно оказалось рядом! Огоньки уже мерцали прямо у его ног.

— Вот вам подарочек, остроушки! — взвизгнула вдруг за спиной бага Рута и толкнула своего господина вперед.

Мальчишка ощутил, что задевает кого-то ногами, затем огни расступились, и он оказался внутри огненного хоровода.

— Он… — закричала, было, Рута, намереваясь сообщить остроушкам что-то еще.

— Карр!

Захлопали крылья, и два огромных черных ворона спикировали на ведьму, долбя ее клювами.

— Он — Карр!

— Нет, Карр — он.

— Каррон, Каррон, — зазвенели вокруг тоненькие голоса.

— Это — Каррон, человеческий ребенок!

За одно мгновение до того, как погасли огни, баг успел заметить, что его со всех сторон окружили маленькие человечки. Обычные с виду человечки, только ростом — чуть выше колен мальчугана.

Десятки маленьких ручонок уцепились за одежду мальчишки и потащили его куда-то по траве. В следующий миг странное оцепенение сковало бага, не давая ему возможности привычно щелкнуть пальцами и поджечь своих обидчиков. Он уже не слышал воплей Руты, не видел, как по щекам ее текла кровь из выклеванных воронами глаз.

— Каррон, Каррон! — пищали вокруг крохотульки, и мальчишка вдруг осознал, что это — его новое имя.

Темные Сестры нашли Руту на следующее утро. Туман клочками уползал с луга, открывая взглядам ведьм страшную картину. На траве лицом вверх лежало окровавленное тело в изодранной одежде. Вместо глаз зияли наполненные запекшейся кровью пустые глазницы, рот кривился в мучительной судороге, руки сжимали выдранные с мясом черные перья воронов. Обе птицы лежали тут же, на траве с затянутыми мутной пленкой мертвыми глазами.

Каргунья присела на корточки рядом с поверженной Сестрой и дотронулась до нее скрюченными пальцами.

— Должно быть, давненько она тут лежит: совсем холодная. И вороны мертвы. Где же господин?

Старуха, кряхтя, поднялась и схватила за шиворот переминающегося с копытца на копытце чертенка.

— А ну-ка, шельмец, признавайся, куда подевался наш повелитель?

— Я не знаю, не знаю я! — чертенок извивался, не в силах вырваться из цепкой руки Каргуньи.

— Вороны — здесь, а ты — не знаешь? Уж не хочешь ли ты сказать, что господин ушел из пещеры без тебя?

— Ну да, без меня, конечно. Чего я ночью не видел на лугу? Мне эти лошади и даром не нужны.

— Какие еще лошади?

— А те, на которых Рута обещала бага покатать. Она сказала, что деревенские мальчишки выгнали коней на луг в ночное, можно на них покататься. Баг давно об этом мечтал, а я — нет. Вот они и пошли, а я — остался.

Чертенок вспомнил, что главной причиной был кусок яблочного пирога, но говорить об этом не стал.

— А вороны?

— Вороны спали, а потом проснулись и полетели за багом следом.

— Ну, а ты?

— А я спать лег. Баг же с Рутой был и воронами — в безопасности.

— В безопасности? — старуха встряхнула чертенка так, что в животе у него что-то булькнуло. — Рута мертва, вороны — тоже, а повелитель — пропал. Это ты называешь — в безопасности!

— Она жива! — Ибрит заметила, как губы подруги чуть дрогнули, и упала рядом с ней на колени.

— Рута, Рута, очнись! — трясла она недвижимое тело за плечи, не решаясь поцеловать любовницу на глазах остальных Темных Сестер.

— Жива? — Каргунья отбросила чертенка в сторону и вгляделась в бледное лицо Руты. — Ну-ка, посторонись!

Опустившись на траву, старуха склонилась к самым губам поверженной Сестры.

— Она не умерла, — подтвердила Каргунья через некоторое время, уловив слабое дыхание. — Несите ее поскорей в пещеру, разотрите моим снадобьем и согрейте у огня. Ты, Ибрит, расспросишь ее о баге, когда она придет в себя. А мы поищем повелителя здесь.

— А я? — из травы высунулась огорченная мордочка чертенка.

— Пошел прочь, паскудник, чтоб глаза мои тебя не видели! — и Каргунья решительно двинулась к реке.

Уставшие от безуспешных поисков Темные Сестры вернулись в пещеру только поздно вечером. В жертвеннике ярко пылал огонь. На ложе бага возлежала еще бледная и слабая Рута с черной повязкой на пустых глазницах. Рядом с ней сидела Ибрит. Выражение ее лица поразило Темных Сестер.

— Бага больше нет! — заявила она торжественно. — Нашего повелителя украли остроушки. Рута защищала его, пока были силы, но похитителей было много, а она — одна. Вороны — не в счет, их убили еще в начале схватки. Рута не пожалела отдать за бага жизнь, поэтому она достойна стать нашей повелительницей. Теперь у нас не баг — багиня. Теперь ни один мужчина не будет исключением, все они достойны нашей ненависти. Да здравствует багиня Рута!

— Ты отвернулся от нас, Владыка Тьмы! — взвыла в ответ Каргунья. — Мы, недостойные, не уберегли посланного тобой бага! Да, мы заслуживаем только одного — смерти!

С этими словами старуха приблизилась к жертвеннику, сунула руку в горящий на нем огонь и надавила на одной ей известный камень. В то же мгновение огонь погас, послышался скрежет сдвигающихся каменных глыб. Со свода пещеры посыпались сначала мелкие камешки, потом более крупные.

Темные Сестры закричали от ужаса и побежали к выходу, но там уже громоздились упавшие валуны.

— Умрите, недостойные! Умрите все! — вопила в темноте Каргунья. — Владыка Тьмы получит искупительную жертву за то, что мы не уберегли его посланца. Умри…

Голос старухи оборвался, и только хруст разбитого камнем черепа обозначил причину ее молчания. Через несколько минут смолкли и остальные вопли. На месте пещеры Темных Сестер теперь были только руины и оседающая в темноте невидимая меловая пыль.

Глава 4

Мальчишку тащили по лугу к реке. Несколько десятков крошечных человечков взвалили, казалось бы, непосильную ношу на плечи и дружно перебирали ногами.

«Должно быть, я похож на сороконожку, — лениво подумал пленник, но мысль эта даже не показалась ему забавной. — Как это они меня обозвали? Каррон. Да, именно так — Каррон. Что ж, не так уж и плохо. Гораздо лучше, чем быть совсем безымянным».

В пещере Темных Сестер у него не было имени. Баг, повелитель, сударик — разве можно назвать это именами? У самой шелудивой собаки в соседней деревне была кличка, у каждой из ведьм — имя. Только он, их повелитель, оставался безымянным.

— Каррон, — попробовал новое имя на слух мальчишка.

— Каррон, Каррон! — тут же откликнулись тонкие голоса носильщиков.

— Я — Каррон, а вы — кто?

Голоса вокруг тут же смолкли, а крохотные ножки убыстрили свой бег.

— Ну, не хотите разговаривать — и не надо! Вот я вас сейчас потешу: вспыхните, как ваши фонарики, — обиделся пленник.

Однако в следующее мгновение он обнаружил, что не может пошевелить ни одним пальцем. Тело не слушалось, как в страшном сне, когда хочешь, но не можешь бежать от какого-нибудь кошмарного чудища.

Между тем, остроушки подтащили свою добычу прямо к воде. «Неужели они хотят утопить меня»? — сердце пленника сжалось от страха.

Вот уже его волосы окунулись в реку, а нос почувствовал острый запах тины. Но тут с поверхности воды поднялся странный зеленоватый туман. Он был словно соткан из мельчайших зеленых искорок, которые то гасли, то вновь загорались. Последнее, что почувствовал мальчишка, был незнакомый сладкий аромат, наполнивший все его существо и лишивший сознания.

— Ну что ж, человеческий ребенок — хорошая добыча! Конечно, лучше было бы, если б он был немного поменьше. Этот, наверное, прожорливый очень. Надеюсь, вы не забыли оставить вместо него какое-нибудь полено для отвода глаз?

Каррон ясно слышал властный женский голос, но открыть глаза не решался.

— О, Несравненная, мы не крали этого ребенка. Его привела к нашему хороводу ведьма из меловой пещеры. Она сама втолкнула его в круг.

— Сколько раз просила я вас не называть этих озлобившихся женщин ведьмами? Разве это — настоящие ведьмы? Они просто возомнили себя служительницами Тьмы, хотя ни одна из них никогда не умела по-настоящему пользоваться чарами. Два — три примитивных заговора, дурацкие ритуалы и удовлетворение своей похоти с одним-единственным мужчиной — вот и все, что они умеют. Да-да, они просто глупые гусыни, а не ведьмы, вот что я вам скажу.

— Конечно, конечно, Несравненная! Пусть они называют себя, как хотят, но мы-то знаем, что настоящие ведьмы живут вовсе не в меловой пещере, а в Сыром Логу. С теми лучше не связываться.

— А этот мальчишка как оказался у Темных Сестер? Неужели одна из них все же родила от своего повелителя?

— Спроси об этом у Ясноглазки, о, Несравненная!

— Зачем беспокоить провидицу по пустякам? Сейчас мы все узнаем от самого мальчишки. Ну-ка, плесните на него родниковой водички!

Холодные капли тут же упали на сомкнутые веки Каррона, и он непроизвольно открыл глаза. Прямо над собой он увидел раскидистые ветви огромного дуба. Лучи полуденного солнца просачивались сквозь кружево листвы, заставляя мерцать попадающие в них пылинки. В глубине кроны мелькнул пушистый рыжий хвост белки. А может, это была борода одного из похитивших его крохотулек?

Каррон повернул голову и увидел стоящую неподалеку группу маленьких человечков. Все они были одеты в зеленые одежды, и только на одной светловолосой женщине красовалось белое переливающееся платье с коричневой отделкой. На головах всех собравшихся Каррон заметил странной формы остроконечные шляпы с широкими полями в тон одежде.

— Ага, вот и глазки открыл наш голубчик! — слова женщины в белом были ласковы, но от тона, каким они были сказаны, по спине мальчугана побежали мурашки.

— Ну-ка, признавайся, которая из Темных Сестер — твоя мать?

— У меня нет матери, я — сирота.

Каррону вдруг стало противно оттого, что он невольно попытался вызвать жалость.

— Я — Посланец Властелина Тьмы, баг! — добавил он гордо, вспомнив, как частенько именовала его Каргунья.

— Ха-ха-ха, хи-хи-хи! — окружавшие Каррона человечки явно не поверили словам пленника.

— Какой ты баг, ты просто — маленький лгунишка! — рассердилась женщина в белом.

— Кто тут маленький — это еще разобраться надо! — Каррон презрительно взглянул на крохотулек и щелкнул пальцами.

Странно — ничего не произошло. Каррон щелкнул еще раз, еще, но никто из маленького народца не вспыхнул огнем, хотя искры просто осыпали их.

— Вот оно что: у тебя есть магические способности! — женщина в белом взглянула на пленника уже с интересом. — Перестань щелкать пальцами, глупец, на нас твои чары не действуют! Теперь понятно, почему эти гусыни из меловой пещеры провозгласили тебя своим предводителем. Но кто же все-таки твои родители?

— Ясноглазка могла бы… — робко заметил рыжебородый мужичок, стоящий ближе всех к женщине в белом.

— Хорошо, мы спросим о нем у Ясноглазки! Потом. А пока — отведите-ка пленника к Эрите, пусть она его накормит.

Остроухие человечки окружили Каррона, заставили его подняться на ноги и повели к Эрите. Мальчишка без устали вертел головой по сторонам. Он никогда не бывал в этих местах, хотя вместе с чертенком они облазили всю округу. Трава здесь показалась ему более сочной, чем на лугу у реки, деревья — зеленей и раскидистей. Там и сям из травы поднимались небольшие холмики, похожие на кротовины. Проходя мимо одного из них, Каррон по привычке пнул кротовину ногой. Непонятным образом она тут же отворилась, и из-под земли выскочил разгневанный человечек, точно такой же, что сопровождали пленника.

— Чего этот дылда пинает мой дом? — заверещал он, пытаясь достать Каррона кулачками. — Откуда вообще взялся этот верзила?

— Шел бы ты к себе, Вессон, — урезонил недовольного один из конвоиров. — Этот верзила — всего-навсего глупый человеческий ребенок, который, похоже, впервые увидел жилище остроушек. Он — наш пленник, которого велено доставить к Эрите. Не мешай нам выполнять приказ.

Бурча и оглядываясь, Вессон вернулся к земляному холмику и тут же скрылся под ним.

— Ничего себе! — присвистнул Каррон, приглядываясь к ушам конвоиров. — Вы и в самом деле — остроушки! Каргунья рассказывала мне о вас, но я думал, что это — просто сказки. Нет, видимо, я сплю, вы все мне снитесь!

Мальчишка наклонился и попытался схватить одного из крохотулек. Тот отскочил в сторону, быстро выхватил из кармана горсть зеленоватого порошка и швырнул его в лицо пленника. Каррон чихнул, почувствовав уже знакомый ему сладкий аромат, — и потерял сознание.

Когда он снова открыл глаза, все вокруг было совсем по-другому. Над собой Каррон увидел потолок из очищенных от коры жердей. Стены помещения были из того же, довольно плохо подогнанного друг к другу материала. Скосив глаза, пленник увидел, что к щелям в стенах прильнуло полдюжины остроушек. Они стерегли каждое его движение.

Жилище, в котором на лежанке уложили мальчугана, походило на что-то среднее между избой, какую видел он в соседней деревне, и хлевом, в который летом загоняли своих коров Темные Сестры. С довольно большим очагом и лежанкой здесь соседствовали ясли, полные душистого сена.

«Зачем они положили сюда сено, когда вокруг столько сочной зеленой травы?» — непроизвольно подумалось пленнику.

На широкой лавке напротив очага расположились глиняные кувшины и маленькие мисочки, полные молока. Тут же красовался большой круг сыра и целая стопа лепешек. Из-под потолка свешивалась зыбка, в которой кто-то тихонько посапывал.

— Ну что, вороненок, очнулся?

Каррон повел глазами, стараясь обнаружить и обладательницу мягкого женского голоса, и птицу, к которой она обращалась. Никакого вороненка в помещении не оказалось, зато у себя над головой мальчуган вдруг увидел румяное улыбающееся лицо дородной женщины.

— Тебя ведь Каррон зовут, вороненок? А я — Эрита, кормилица. Вставай-ка, дружок, мне тебя покормить велено.

В животе Каррона тут же заурчало. Еще бы, он не ел целую вечность! Без лишних слов мальчуган набросился на предложенную ему еду: хлеб, сыр и жирную простоквашу в большой кружке. Эрита присела тут же на краешек лежанки и, улыбаясь, наблюдала, как ест ее подопечный. Когда все до последней крошки было съедено, женщина ласково взъерошила волосы на голове Каррона.

— Ты так похож на моего сыночка, вороненок.

От непривычной ласки у Каррона слезы навернулись на глаза. Никто из Темных Сестер не смел до него дотронуться, только Каргунья, а та, должно быть, давно забыла, что это такое — ласка.

— Может быть, я и есть твой сын? — с надеждой заглянул в глаза женщине Каррон.

— Нет, милый, таким был мой сын много лет назад, до того, как меня похитили остроушки. Теперь он уже должен быть почти взрослым мужчиной.

— Так тебя тоже похитили! Зачем?

— Я же говорила тебе: я — здешняя кормилица.

— Разве у остроушек нет своих кухарок?

— Кормилица — это не стряпуха, милый. Вернее, не только стряпуха. Вот я тебе сейчас расскажу…

Глава 5

— Было это довольно давно, лет восемь назад, а может, и больше. Видишь ли, у остроушек время течет по-особому: то тянется медленно- медленно, то вдруг несется — не остановишь. Я слышала, тут можно прожить целую жизнь, а доведется вернуться к людям, окажется — и часа не прошло. Мне-то кажется, что попала я сюда очень давно.

Пасла я как-то свою козочку в Сыром Логу. Сказывали старики, что недоброе это место, остерегаться велели, но уж больно хороша там была трава! Вот и пригнала я по глупости туда свою Звездочку.

Солнце уже на закат пошло, козочка моя полное вымя молока нагуляла, можно бы уже и домой возвращаться. Тут, как на грех, нашла я целую поляну ягоды. Дай, думаю, собиру ягод для сыночка. Пока собирала, Звездочка моя куда-то подевалась. Она смирная, далеко-то никогда не уходила, а тут — как сквозь землю провалилась. Уж я ее звала-звала, по окрестным кустам шарила-шарила, прислушивалась, не брякнет ли где-нибудь колокольчик козочки. Нет! Пропала коза — и все тут!

Смотрю — смеркаться стало. Я уже в голос реву: как без кормилицы домой возвращаться? Коровы-то у нас не было, но и молока Звездочки на всю семью с избытком хватало. Туман по траве пополз. Я и не заметила, что странный какой-то туман, зеленоватый, мерцающий. Слышу вдруг, вроде козочка моя неподалеку заблеяла. Я — к ней, через туман…

Очнулась уже здесь, у остроушек. Лежу под дубом, коза моя травку рядом щиплет, а кругом — крохотульки веселые скачут, приплясывают. Уж я их просила-просила меня отпустить, плакала, о сыночке толковала, а они — ни в какую! Так и осталась я здесь кормилицей.

Козочка моя весь малый народец молочком обеспечивает, а я кормлю малышей остроушек своим молоком. Детишки у здешних женщин рождаются очень-очень редко, да и те — слабенькие. Вот и крадут остроушки нас, людей, чтобы нашим молоком своих деток выкармливать. Если бы не люди, давно этот народ со свету сгинул. Они и детей от нас заводят, чтоб кровь свою обновить. Вот и моих сынишек-дочек среди них уже с полдюжины наберется.

Эрита грустно улыбнулась и слегка качнула подвешенную к потолку зыбку.

— А я зачем остроушкам понадобился? У меня и козы нет.

— Зато сам вот-вот вырастешь в молодца-удальца. Оженят они тебя на одной из своих барышень, народятся у вас детки. А может, воевать пошлют со своими врагами, у них тут без конца набеги, да драки. К людям-то уж точно не отпустят, хоть и слышала я, будто они тебя сами не крали, просто воспользовались тем, что ты в их хоровод попал. У них так: либо в круг огненный затянут, либо туман зеленый напустят, а то и порошок свой сонный в глаза швырнут — вот и попался пленник.

Зыбка качнулась, словно в ней кто-то заворочался, и тут же раздалось несколько детских голосов. Эрита поднялась, подошла к зыбке и, обернувшись к Каррону, заметила:

— Пошел бы ты, милок, погулял за дверь: я своих малышей кормить буду. Сегодня — в последний раз, — добавила она грустно.

Каррон встал и пошел к двери, ему и самому уже хотелось размять ноги. Проходя мимо зыбки, он не удержался и заглянул в нее. В небольшой плетеной корзине под кисеей лежало целых четыре младенца! Все они были ростом не более ладони взрослого человека, все — рыжеволосы и остроухи, и только глазами походили на свою мать. Пятого Каррон и не заметил сразу, настолько он был мал и тщедушен. Однако именно его Эрита первым достала из зыбки и, обнажив пышную белую грудь, поднесла к соску. Малыш широко раскрыл на удивление большой рот и буквально повис на груди кормилицы. То, что он — настоящий ребенок остроушки, ради которого и держали в плену Эриту, было видно сразу.

— Эй, ты, не смей подглядывать! — услышал Каррон за спиной сердитый голосок и отпрянул от щели в стене, через которую наблюдал за кормилицей.

На лужайке перед хижиной он увидел не менее десятка остроушек, которые топтались на месте, ожидая, когда Эрита позволит им войти. У каждого в руках была ноша: кочан капусты, морковь, репа, каравай свежеиспеченного хлеба и прочая снедь. Видимо, все это предназначалось для приготовления кормилицей обеда для крохотулек. Тут же неподалеку Каррон заметил белую козу с налитым молоком выменем. Недолго думая, мальчишка протянул руку и выхватил у одного из остроушек аппетитную лепешку. Он уже вонзил в нее зубы, не обращая никакого внимания на возмущенные крики остроушек, как вдруг почувствовал, что сильные пальцы схватили его за ухо и почти подняли над землей.

— Никогда так больше не делай! — услышал Каррон сердитый голос Эриты. — Обед нужно заработать, запомни это раз и навсегда.

— Что-то я не вижу вокруг ни одного работничка! — выкрикнул Каррон, вертясь в крепких руках Эриты и злясь все больше и больше. — И вообще, я — баг, мне работать не положено.

— Ты — просто глупый мальчишка, к тому же избалованный, как я погляжу. Можешь погулять немного. Тебе полезно осмотреться и понять, куда ты попал. Привыкай, милок, к местным обычаям, а о том, кем ты был раньше, забудь, — добавила кормилица, выпуская из пальцев ухо мальчишки.

Не говоря ни слова, Каррон повернулся и зашагал прочь от хижины Эриты. Он был так сердит, что даже не заметил, куда несут его ноги. Только оказавшись под сенью березовой рощи, мальчишка остановился и огляделся по сторонам.

От белых стволов рябило в глазах. Сладкоголосая иволга печально выводила свои трели. Мягкий ветерок перебирал зеленые листочки, временами переключаясь на порхающих там и сям пестрокрылых бабочек. Каррон почти уже решил, что все, приключившееся с ним в последнее время, — всего лишь сон. Но тут он услышал чьи-то негромкие голоса: мужской и женский. Слов было не разобрать, но говорившие явно спорили. Стараясь не шуметь, Каррон подобрался поближе к говорившим.

В тени поросшего мохом пня сидела женщина в белом платье. Каррон тотчас вспомнил, что уже видел ее совсем недавно, и едва сдержался, чтобы не вздохнуть от огорчения: ничего-то ему не приснилось, он — в плену у остроушек! Как там называли эту женщину? Несравненная! Ну да, именно так. Каррон ухмыльнулся, вспомнив, с каким подобострастием произносили это имя другие остроушки. Должно быть, она у них вместо бага, — догадался мальчуган. С ним самим разговаривали точно так же обитательницы меловой пещеры.

Странно, но сидевший рядом с багиней остроухий юноша обращался к женщине совсем иначе:

— Нет, Лилиан, не уговаривай меня! Я все равно буду биться за тебя на турнире. Неужели ты думаешь, что я смогу пережить, если кто-то другой прикоснется к тебе? Лучше умереть от меча, чем отдать тебя другому!

— Тебе не выстоять против Кривого Корня, ведь он — самый меткий стрелок! Мечом он тоже владеет превосходно. А как силен Огненная Борода! Если дойдет до рукопашной с ним, тебе не сдобровать. Ну, а Седой Мухомор наверняка припас к турниру какой-нибудь из своих магических трюков. Я не хочу, чтобы ты умирал, Оленье Копыто. Поверь, для меня ты — единственный! Только тебя люблю.

— Но если я не буду драться, тебе придется стать матерью ребенка одного из этих ублюдков!

— Не говори так, любимый. Все они — достойные сыны нашего народа и имеют право претендовать на то, чтобы именно их кровь текла в жилах наследника престола. Но ведь это ничего не значит для нашей любви, правда? Зачать и родить ребенка — мой долг, долг правительницы. Любить же я вольна, кого угодно. Ты — моя любовь, и я хочу, чтобы с тобой ничего плохого не случилось. Я рожу наследника в положенный срок, а дальше о нем позаботится кормилица. Мы же сможем потом любить друг друга по-прежнему.

— По-прежнему! Нет, я хочу большего, чем твои поцелуи, Лилиан. Я хочу тебя всю — до последнего волоска! Я хочу быть твоим первым и единственным мужчиной. Если я не смогу победить всех соперников, я лучше умру.

— Не говори так, любимый, ты разбиваешь мне сердце! — из глаз женщины потекли слезы, которые Оленье Копыто тут же осушил поцелуями.

Отдышавшись после объятий, Лилиан грустно опустила голову и тяжело вздохнула.

— Я не должна, не имею права делать этого, мой дорогой, и все же я нарушу закон брачного ложа. Мы поступим так…

Тут правительница приблизила губы прямо к уху Оленьего Копыта и что-то зашептала.

Каррон был всего-навсего десятилетним мальчишкой, а любопытство свойственно его сверстникам. Ему так захотелось узнать, что задумала Несравненная, что он подался вперед, хрустнув веткой под ногами.

— Ах, тут кто-то есть! — Лилиан вскочила на ноги, пытаясь разглядеть, что за лось помчался через кустарник прочь от облюбованного ею пня.

— Мне показалось, что это не зверь! — Оленье Копыто выхватил из-за пояса кинжал.

— Если это не зверь — мы пропали!

Каррон бежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали его по лицу, одежда цеплялась за сучки, ящерицы и травяные лягушки прыскали из-под ног в разные стороны. Мальчуган и сам толком не знал, чего он так испугался. Ни одна из Темных Сестер никогда не говорила ему, что подглядывать и подслушивать -дурно. Багу можно было все, от него терпели и грубость, и любые капризы. Под покровительством Каргуньи мальчугану было хорошо и удобно, он ничего никогда не боялся. Отчего же теперь он несся по лесу, словно за ним гналась целая свора свирепых псов?

Каррон споткнулся о ствол упавшего дерева и со всего маха растянулся на земле, уткнувшись носом в сыроежку. На мгновение свет померк в его глазах, но потом мальчуган сел и принялся ощупывать разбитые коленки. За этим занятием и застала его Эрита. Кормилица вышла из-за кустов, неся корзинку, полную каких-то неизвестных Каррону пряных лесных трав.

— Чего это ты, милок, тут расселся? — проговорила женщина, подходя ближе. — Разве я велела тебе забираться так далеко в лес? Здесь ведь и волки водятся, и медведи.

— Ха, думаешь, я не знаю, что летом хищники на людей не нападают?

— Ну, коли ты такой умный, отнеси корзинку в мою хижину: заработай свой ужин.

— Очень нужно! Неси свою корзинку сама, жирная корова!

— Ах, вот ты как разговариваешь со взрослыми? Погоди же, паршивец, вот посажу я тебя в коморку с крысами, да подержу там голодного денек-другой. Посмотрим, не научишься ли ты тогда вежливости.

Эрита отвесила мальчугану подзатыльник и больно сжала его плечо своими шершавыми руками.

— От меня не убежишь! — женщина поволокла упирающегося Каррона к опушке.

Крысиная коморка оказалась довольно вместительной, по меркам остроушек, землянкой. Каррону же пришлось согнуться в три погибели, чтобы хоть как-то поместиться в ней. Мальчуган сидел на полу, подтянув ноги к груди и почти упираясь носом в коленки.

Эрита захлопнула тяжелую деревянную дверь и привалила ее снаружи увесистым камнем.

— Подумай на досуге о своем поведении, малец! — послышался сердитый голос женщины, потом раздались ее удаляющиеся шаги, и все стихло.

— Подумай на досуге! — передразнил кормилицу Каррон, пытаясь устроиться поудобнее. — Конечно, подумаю, только уж точно не о том, как лебезить перед всякими коровами вроде тебя.

И он стал ломать голову над тем, как сбежать из коморки, а потом и вообще от остроушек. Не нравился ему этот народец, совсем не нравился.

Откуда-то из угла вышмыгнула крыса. Она бесстрашно уставилась бусинками глаз на необычного затворника, пошевелила усами, принюхиваясь, и засеменила к ноге Каррона. Мальчуган заметил зверька, когда он уже взбирался по штанине к его коленке.

— Пошла отсюда, скотина! — Каррон стряхнул крысу с ноги и схватил ее за хвост.

Та в ответ впилась зубами в палец.

— Ах ты, стерва вонючая! Кусаться вздумала?

Мальчишка другой рукой схватил зверька поперек туловища и сжимал до тех пор, пока та не перестала дергаться. С отвращением отбросив от себя мертвую крысу, Каррон уперся ногами в дверь, пытаясь отворить ее.

— Ничего у тебя не получится, приятель, хоть ты и велик ростом, — услышал он вдруг негромкий голос из дальнего угла коморки.

— Да тут и говорящие крысы водятся? — не то удивился, не то испугался Каррон.

— Что ты, что ты, я — не крыса! Почкун — разрешите представиться.

— Пачкун? — насмешливо повторил Каррон, припомнив, что так презрительно называли младенцев Темные Сестры.

— Не пачкун, а почкун. От слова — почки. Это моя должность. А зовут меня Снак.

Из темноты выступил пожилой с виду остроушка в помятом зеленом костюме.

— Пачкун Снак — в лужу бряк, — съехидничал Каррон.

— Э, да ты просто невоспитанный мальчишка, разрешите заметить! — разочарованно протянул остроушка.

— Нечего тут замечать. Я — баг, повелитель ведьм из меловой пещеры. Со мной — не шути!

— Ах, как страшно! А не твоих ли Темных Сестер завалило в пещере недавно?

— Завалило в пещере?

— Ну да, завалило в пещере. Думаю, это они о тебе так сильно горевали, что камни не выдержали.

— И никто не вытащил их из-под камней?

— А кому нужны зловредные бабы, разрешите вас спросить? Да они не только всем в округе надоели своими пакостями, но и нашему народу насолить успели.

— Да они о вас, остроушках, и знать не знали, и слышать не слышали! — пытался защитить Темных Сестер Каррон.

— Не знали — не избавились бы от тебя обманом, втолкнув в наш огненный хоровод.

— Рута, — догадался мальчуган.

— Да все они такие! Обозлились на мужчин, вот заодно и весь мир возненавидели. Знаем мы этих воровок!

— Почему это — воровок? — удивился Каррон.

— Воровки и есть. Кто с наших камней провизию воровал, разрешите полюбопытствовать?

— У нас коровы были, огород, мука с мельницы. А про камни какие-то я впервые слышу.

— Может, ты и не слышал, мал еще. А вот при старом баге нам житья не было от Темных Сестричек. Видел ли ты большие плоские камни, разбросанные окрест деревень?

— Я в деревни не ходил! — слукавил Каррон.

— Так вот, с давних времен люди мазали те камни кровью и разжигали возле них огонь — почитали! А мы по ночам устраивали на тех камнях танцы. Народ наш веселый и работящий, разрешите вам доложить. Мы всегда рады были людям помочь. Колосья на полях вверх тянули, помогали им наливаться. По весне — трясли и щипали почки на деревьях, чтобы они поскорее раскрылись. Это мы, почкуны, делали. Плодуны — те плоды соком наливали, по осени их в яркие цвета раскрашивали. Если нас разозлить, все вокруг поблекнет, завянет, голодные времена настанут.

Люди это всегда понимали, хоть редко кто из них видел нас за работой. Вот почему они самый первый овощ из огорода, самый первый плод или созревший колос несли на плоский камень. Капуста, репа, лепешки, каравай хлеба — все это благодарность за нашу помощь.

А бабье ваше из меловой пещеры повадилось подношения селян себе забирать. Им — сытно, а нам — обидно. Ну, теперь-то уж никто у нас подворовывать не станет!

— Так ты не врешь, что Темные Сестры погибли в пещере? — мрачно прервал словоохотливого остроушку Каррон.

— Разрешите заметить, остроушки никогда не врут, — обиделся тот.

— Я смотрю, ты — и работящий, и правдивый, и то, и се.… А чего ж ты в этой коморке вместо крысы сидишь, такой хороший, а, Пачкун?

— Сколько раз тебе повторять, что я почкун по имени Снак, а не тот, кто пачкает под себя?

— Выходи, Снак! — раздался снаружи голос Эриты, и дверь распахнулась. — Надеюсь, теперь ты не спутаешь мою козу с лошадью и не будешь скакать на ней по ночам вместо того, чтобы пасти невинное животное подальше от леса?

— Так ты еще и пастух, разрешите поинтересоваться? — передразнил Снака Каррон. — А может, ты — лихой наездник, а, старина?

Снак гордо вскинул остроухую голову и молча прошествовал мимо Каррона к выходу. Мальчишка хотел уже, было, встать на четвереньки и последовать за ним, но дверь захлопнулась прямо перед его носом.

— Тебе еще рановато вылезать из коморки, милок! — рассмеялась, уходя, кормилица.

В сердцах Каррон по привычке щелкнул пальцами, но ни одна искра не вспыхнула на ненавистной двери.

Глава 6

В лесной чаще на крошечной поляне мерцали огоньки. Пламя необычных голубых свечей образовало правильный круг, обрамляя такое же круглое око лесного родника. Ясноглазка умастила каждую свечу особым ароматным маслом, чтобы отпугнуть от огня глупых ночных мотыльков. Провидица не могла допустить, чтобы хоть одна из двенадцати свечей погасла во время ритуала от массы летящих на ее свет насекомых.

Этой ночи Ясноглазка ждала три года! Именно сегодня луна должна была на короткое время очутиться в самом центре колодца, образованного стволами ок