Julia R. Kelly

THE FISHERMAN’S GIFT

Перевод с английского Анастасии Измайловой

Дизайн обложки Виктории Лебедевой

Келли, Джулия Р.

Дар рыбака : роман / Джулия Р. Келли ; [пер. с англ. А. Измайловой]. — М. : Издательство АЗБУКА, 2025. — (Имена. Зарубежная проза).

ISBN 978-5-389-29635-0

18+

Шотландия, начало XX века. Привычная тихая жизнь приморского городка неуловимо меняется в тот день, когда в домике на берегу селится юная Дороти, приехавшая работать учительницей в местной школе. Как ее появление всколыхнет крохотное общество? Какие радости и невзгоды ждут ее в этом ветреном месте, омываемым водами холодного моря? И что подарит, а что заберет у Дороти эта незыблемая стихия, такая же непостоянная, как сама жизнь?

«Дар рыбака» — лиричная история о любви, утрате, боли и надежде. О том, как каждый проживает свою молчаливую трагедию. О настоящей жизни со всеми ее печалями и радостями.

© Julia Kelly, 2025

© Измайлова А., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление
ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Посвящается Оливеру, Калуму и Эмили

Пролог

Шотландия, 1900 год

Джозеф знает о приближении бури. Он замечает опоясавший луну желтый ореол и ледяные проблески в зимнем небе, когда поднимается с пляжа, то и дело останавливаясь, чтобы дать передохнуть ноющим скрипучим коленям.

Позднее ветер меняется с западного на восточный, и, проснувшись среди ночи, Джозеф чует затаившееся в открытом море чудище, его арктическое, непривычно солоноватое дыхание. Он мог бы и предупредить односельчан, разучившихся видеть знаки — низко парящих в воздухе чаек, ночное небо, поднявшийся ветер, — но зачем? Пусть буря разметает их дымоходы, перепугает собак, а рубашки с простынями взовьются над крышами, будто крылатые предвестники смерти. Ведь, если подумать, разве кто-нибудь из них хоть что-нибудь сделал, когда налетевшая много лет назад буря отняла у него нечто гораздо более ценное?

Шторм уже собирается над Вершинами, где в стойлах ютится скот, а в поле жмутся друг к другу овцы. Вихрь проносится вдоль домов и лавочек на улице Копс-­Кросс, мимо окна на втором этаже над бакалейной лавкой, где миссис Браун, так и не сомкнувшая глаз, окидывает взглядом узенькую улочку и черное полотно посеребренного звездным сиянием моря. Почуяв перемену ветра, она затворяет ставни, возвращается к печи, подхватывает на колени собаку по кличке Рэб и садится ждать.

Дальше, вниз по холму, в домике возле ведущих к Отмели ступенек, Дороти зажигает фонарь и ставит его на карниз окна верхнего этажа — путеводный огонек для потерявшихся во тьме бушующего моря.

Разразившаяся буря отнимает кое-что у рыбацкой деревушки, притулившейся на утесе. Срывает с крыши черепицу, скрадывает овец; валит деревья, разбивает в щепки пару лодок о прибрежные скалы. Но кое-что и дает, что на утро обнаружит Джозеф, когда в блеклых рассветных лучах пойдет проверить собственную лодку.

Некий дар.

Сейчас

Дороти

Стремясь поскорее вернуться к домашнему очагу и кипящим кастрюлькам, женщины снуют по лавке миссис Браун, и слякоть затекает внутрь из-под двери с порывами пронизывающего ветра. Как обычно, Дороти не обращает ни малейшего внимания на нарастающий гул голосов у прилавка, но внезапное молчание тотчас замечает. Стоя с полупустой корзиной в руках — всего пара картофелин да луковиц, — она видит, как женщины толпятся у окна, и ее охватывает странное, неведомое чувство. Кожу на руках стягивает, а по затылку пробегают мурашки. Она ставит корзину на пол и подходит к окну. Протерев запотевшее стекло, выглядывает наружу. Дождь пополам со снегом оседает меж булыжниками мостовой, а небо словно наливается свинцом. Дороти смотрит вверх и видит сельчан, что взбираются на холм по узенькой улочке, сгрудившись, зажмурившись и пригнув головы; затем она переводит взгляд вниз, по направлению к Отмели, и тут замечает его.

Джозефа.

Он шагает прямо посреди дороги. Когда Дороти осознает, что он несет на руках, из груди у нее вырывается пронзительный, животный вопль. Джозеф, должно быть, оторопел не меньше ее — лицо бледно как мел, глаза испуганно распахнуты. Мокрые волосы у ребенка на его руках отливают черным серебром, тело обмякло, кожа на лице посерела. Он весь лоснится от морской воды, крупицами усеявшей его волосы, одежда насквозь промокла и потемнела. Тут она слышит оханье женщин и чувствует, как все лица оборачиваются на нее. Миссис Браун кладет ей на плечо красную, обветренную руку, и Дороти, обернувшись, понимает, что хозяйка лавки зовет ее по имени, но в ушах у нее звенит, потому что она уже сама все увидела…

Как одна ножка болтается в коричневом ботинке, а другая свисает — посиневшая, холодная и босая.

Дороти выходит на улицу, будто во сне. Остальные тоже выходят — кто-то наблюдает за ней, другие смотрят на мужчину с ребенком. Дороти словно распущенное вязание, ибо ее взгляду явно предстал призрак прошлого. Она подается было вперед и протягивает к ним руку, но Джозеф проходит мимо, дальше по мощеной улице, и женщины из лавки, словно плакальщицы, тянутся следом. На углу он оборачивается и качает головой, чтобы никто за ним не шел, и тут они замечают, все разом — и подергивающуюся босую ножку, и безжизненно повисшую окоченевшую руку. Ребенок вдруг закашливается, и Джозеф пускается бегом, насколько позволяет ледяной дождь, и сворачивает к дому настоятеля, скрываясь за углом.

Дороти стоит на месте как вкопанная. Она пытается размежевать былое и настоящее, но это выше ее сил. Ей так и хочется пойти за ними следом, поверить в то, что это он, и все-таки она нетвердым шагом возвращается домой, еле взбирается по лестнице, не потрудившись даже затворить входную дверь, ощущая в теле то ли тяжесть, то ли легкость, сама не понимает, что именно. Не помня себя, она проходит в спальню мимо неизменно запертого чулана и шаткой походкой устремляется к шкафу.

Под мокрым снегом, задуваемым с моря, стекла окон постукивают и дребезжат, а ветер завывает, пролетая от двери и вверх по лестнице, к Дороти, вставшей на колени перед нижним ящиком. Открыв его, она на ощупь перебирает шерстяные нательные майки с исподним, пока не находит то, что искала. На миг ее поражает, как он так быстро просох. Она ощупывает знакомые изломы на коже, достает его и, бережно обхватив руками, перекладывает в карман передника. Затем закрывает глаза, опирается лбом о шкаф и вдыхает запах коричневого ботиночка с отголосками морской соли, сохранившимися столько лет спустя.

В продуктовой лавке миссис Браун поднимает с пола корзину Дороти, кладет на место лук с картошкой и, несмотря на ранний час, переворачивает вывеску на двери надписью «Закрыто» наружу.

Той ночью Дороти впервые за долгие годы снится сон о Моисее. Он играется в волнах, на мелководье. Она опирается спиной о валун, чувствуя сквозь тонкий хлопок платья его тепло, пропитывающее кожу на лопатках. Она наблюдает за мальчиком — волосы его серебрятся под солнцем, под искрящимся на морской глади светом — всем тем, что сохранила память. Во сне она задремывает, а просыпается уже зимой: над головой темное низкое небо, кругом свирепая буря. Волны вздымаются громадной стеной, и она мечется по пляжу взад и вперед, зовет его, но ветер перехватывает ее голос и подкидывает вверх, в небеса. Но стоит ей подумать, что для него все потеряно, как он находится вновь: прилив отнес его в сторону вдоль побережья, и он стоит как ни в чем не бывало, а волны обрушиваются на него одна за другой. Он оборачивается и улыбается своей тихой улыбкой, а его зеленые глаза переливаются, словно морская пучина.

«Мамочка?»

Когда она просыпается, уже взаправду, за окном воет ветер, а подушка, сжатая в замерзшем кулаке, вся мокрая.

Лавочка открыта

Поутру в деревне все только и ждут, как бы обсудить происшествие, хотя и напускают безразличный вид из чувства приличия. Женщины торопливо семенят по обледенелым булыжникам в лавку миссис Браун, чтобы прикупить пару ненужных вещиц, пока ведущие в деревню и обратно дороги не замерзли и жители не оказались отрезаны от мира, как и в любую другую зиму.

Они наполняют корзину всякой всячиной и подходят расплатиться, выжидая, пока миссис Браун по своему обыкновению возьмет все в свои руки, облокотившись о прилавок и карандашом заправив за ухо выбившуюся прядь седых волос. Но сегодня она на редкость тиха и с непроницаемым взглядом деловито высчитывает стоимость покупок.

— Господи помилуй, неужто никто вслух не скажет? — не выдерживает Нора, худощавая и бойкая в противоположность миссис Браун, и остальные тут же выдыхают и опускают на пол корзины, обрадовавшись, что кому-то хватило смелости озвучить то, о чем думали все. — Я будто привидение увидела! — Она закрывает глаза, но тотчас снова ­открывает, дабы убедиться, что все взгляды устремлены на нее. — Этот ребенок — вылитый… то есть, мне так показалось, пока не вспомнила про возраст. Сколько лет уж минуло? Пятнадцать? Двадцать?

— А где он его обнаружил?

— К пляжу прибило, по словам настоятеля… Притом живого, можете себе вообразить!

— Я слышала, он им сказал…

— Ой ли? Я только утром к ним ходила. Он и слова не проронил!

— Так ты его видела?

— Ну, сама не видела, но Марта сказала…

Остальные многозначительно переглядываются, выказывая свои мысли относительно таких утверждений.

Нора заговорщицки понижает голос:

— Уверена, за этим что-то кроется. Даже ботиночек…

На этой реплике все умолкают: слишком необъяснимый случай, слишком схожий. Даже миссис Браун прервала подсчеты и замерла с луковицей в одной руке и карандашом в другой, застигнутая врасплох странным стечением обстоятельств.

Нора прощупывает почву дальше:

— А я ведь всегда говорила, что этот мальчишка…

Наконец-то миссис Браун прерывает молчание:

— Довольно разговоров. У вас ни капли жалости не осталось? Не знаю, как вам, но мне недосуг тут лясы точить. Скоро выпадет снег, и я хотела бы попасть домой до темноты, большое спасибо.

Монетки раздосадовано звякают о прилавок; женщины расплачиваются и, подхватив корзины, расходятся, оскорбленные и отчасти озадаченные. Ведь если и был в деревне человек, кто на протяжении долгих лет не питал ни малейшей жалости к Дороти Грей, так это сама миссис Браун.