Оглавление

Часть 1. Нина

Глава 1. Травма отвержения

За дверью послышались шаги. Последние шаги за сегодняшний день, в которых я уловила нотки борьбы и отчаяния, становились все ближе и ближе. «Цок! Цок!» — борьба. «Топ, топ…» — отчаяние.

Вдох. Стук.

— Добрый вечер! — поприветствовала я посетителей. — Меня зовут Нина. Я семейный психолог. Присаживайтесь.

Они ответили негромко. Расположились напротив друг друга на расстоянии в два стула. Мне стало немного не по себе: когда пары садятся вот так, обычно стадия их отношений зависает где-то между «мне безразлично» и «еще верю». Это самый тяжелый момент — выпускать наружу свои эмоции они ещё не готовы, но и нет сил идти до конца.

В кабинете всегда много «посадочных мест», намного больше, чем присутствующих в нем людей. Каждый клиент выбирает себе такое место, где ему комфортно, и это даёт мне бесценную информацию с первых же секунд нашей встречи.

Консультация ещё не началась, а я как специалист начинаю собирать информацию без единого звука и без единого вопроса, и кажется, эта привычка настолько прочно вошла в мою жизнь, что я уже не могу контролировать себя за пределами кабинета, и продолжаю делать то же самое дома, в кафе, с друзьями и вообще где угодно.

Место относительно психолога — желание власти. Место относительно друг друга — степень близости.

Супруги Инна и Константин вместе уже шесть с половиной лет. Они очень разные, так мне кажется на первый взгляд.

Женщина среднего возраста, тонкий нос, прямая спина. В темно-красном пиджаке, волосы собраны в пучок на самом верху и закручены в узел. Высокая, худая, немного печальная. Мужчина — чуть старше на вид, с невыразительным брюшком, выглядывающим из-под серого свитера, слегка отвисшие полные щеки, уголки губ смотрят вниз.

— Расскажите, что вас привело ко мне?

Холодный, совершенно безжизненный женский голос, струящийся откуда-то из самых недр человеческой души, из глубины гортани… Голос отчаяния. От него становилось тяжело: окутывала какая-то безысходность. Точнее, так: здесь говорила боль, в нем чувствовались металлические ноты.

А каково мужу с ней жить? Да, точно. Он забился в угол. Поза как будто показывает, что он снова хочет захлопнуть двери в свой внутренний мир, как двустворчатый моллюск свою раковину…

— Наверно, это мужу надо к вам. Я вот привела его. Он, понимаете… Он всё время избегает разговоров на любые темы, вот мы и пришли.

— Константин, а вы как думаете? Для чего вы здесь?

Голос из раковины. Он такой, как и должен быть у отшельника, рокочущий, бархатный, с перекатами, только подрагивание нижней губы и опущенные плечи выдают истинные эмоции…

— Да, я не умею разговаривать, вот так, как она хочет. Не умею и не могу.

Я молча слушаю, киваю.

— И вообще нет смысла говорить. Надо делать, — продолжил супруг.

— А кто в вашем детстве больше молчал, можете вспомнить? — спросила я.

— Мы выросли с мамой, папы не было. А мама постоянно ничего не говорила. Так что, да. У меня так всегда в детстве было, — вспомнил Константин.

— Расскажите ещё немного об этом, пожалуйста, — добавила я.

— Если где-то ошибался, то не разговаривала, потому что наказывала нас молчанием. Но так, если в общем… Не приучен обсуждать, скажем так. Наверно, оттуда моя такая… неприязнь к разговорам.

Он поднял глаза на меня и улыбнулся уголком рта, как будто сочувствовал мне. «Идти в терапию сразу с порога? Ради Бога, ну что я так растерялась?», — подумала я.

— Инна, что вы чувствуете, когда ваш супруг говорит это?

— Да я понимаю всё…

Обреченность на лице и грустные впадинки на щеках делали её старше, ирония Творца: чем человек несчастнее, тем отчетливее проступает его возраст.

— А когда вы все понимаете… Какое это чувство?

— Жалось, сострадание.

— Жалость к кому?

— К нему… И к себе — если честно.

— Давайте честно. Мы же здесь собрались именно для этого. Каждый может позволить себе говорить открыто — настолько, насколько он готов.

Слезы на глазах женщины выступили незаметно, тихо. Как будто она не привыкла, чтобы их кто-то видел. Тихо плакать так, как будто ничего не происходит, и никто не замечает её слез, а раз никто не видит — значит, как будто этого и нет.

— Константин, сейчас ваша жена плачет, вы можете что-то для неё сделать?

Этот потухший, беспомощный взгляд. «Боже… Вот это да», — подумала я.

— Может, как — то обнять… — предлагает Константин. На лице — палитра эмоций, от растерянности с примесью стыда до легкой паники.

Нерешительно пододвигается к ней и обнимает за плечи.

— Ну, ну. Не надо плакать…

— Отойди от меня, — отталкивает его жена.

В воздухе повисло напряжение, которое с каждой минутой достигает такого накала, что его можно резать ножом. Я обращаюсь к ним обоим:

— А на что это похоже в вашей жизни? — они не понимают вопроса. — Инна, вы плачете так, как будто не хотите, чтобы муж это видел…

— Да, плакать бесполезно, это же не решает ничего. Нет, он не понимает.

Плечи… Снова плечи. «Спросить? Прямо сейчас? Нет», — подумала я.

— Константин, а как вы думаете, что чувствовала ваша жена, когда оттолкнула вас?

— Наверно, что и всегда. Я не даю ей то, что ей надо. Со мной она несчастна.

— Позвольте, я спрошу вас про ваши плечи. Когда вы говорите так, то сидите, опустив их. И от этого вам как будто хочется спрятаться… Внутрь, вглубь себя?…

— Да. Наверно, да! Чтобы не видеть.

— Инна, а как вы думаете? Что чувствовал ваш муж, когда сказал, что вы несчастливы с ним? И ему хочется спрятать все это?

— Наверно, такое же разочарование, как и я.

— И в этом разочаровании вы чем-то похожи…

— Точно.

Молчание, как тягучий, приторный сироп из аптеки, разливается по комнате. Целебное молчание ярко-зеленого цвета, которое тянется нитью, стоит обмакнуть в него палец, течет и пахнет полынью и ромашкой…

Скоро оно заполнит собой всё… И вот, стулья тонут в липкой зеленой жидкости, и ноги в мужских ботинках, и красные замшевые сапожки моей клиентки.

Тонут мои черные туфли-лодочки, и вот, теперь плавает стол, его перекосило и качает на волнах молчания. А вот — поплыл синий увесистый ежедневник, а в нем — все тайны моих клиентов, а вот — шариковая ручка с логотипом банка дрейфует на поверхности… А когда молчание исчезнет — оно унесет прочь остатки напряжения.

— Вы рассказали о детстве, и это ценно, — произнесла я. — Действительно, в детстве можно найти ответы на многие вопросы. Спасибо, что вы поделились этими воспоминаниями, Константин… Но не всё сразу. Будем постепенно и осторожно двигаться дальше. Я хочу предложить вам кое-что… Давайте сделаем упражнение?

Они соглашаются, Инна с радостью, а Константин обречённо, как будто отбывает наказание.

— Возьмите друг друга за руки, вот так… И закройте глаза. Сейчас мы обратимся к телу: постарайтесь почувствовать, что происходит в вашем теле сейчас… Выключим свет, вот так. Обратите внимание, как вы дышите…

Инна первая закрывает глаза. Константин в замешательстве: он как-то странно смотрит на меня, как будто молча спрашивает: «Ну зачем?» Он закрывает глаза следом за ней.

— Постарайтесь почувствовать прикосновения друг друга… Есть ли где-то напряжение?.. И что хочется сделать?… Вот так. Хорошо.

Молчание и прикосновение — это ничто, если вы погружены в пучину психологических защит. Молчание и прикосновение — это волшебство, если вы готовы открыть свое сердце. Это таинство, это то, что не видно никому, это то, что могут почувствовать двое.

У Сальвадора Дали есть одна картина — она называется «Постоянство памяти». На ней гибкая и текучая субстанция, похожая на часы, зависла где-то между двумя измерениями. Между двух осей координат. Когда двое молчат, время может меняться, литься, преодолевать пространство и делать что-то особенное. Глядя на Инну и Константина, я невольно вспомнила это полотно Дали: одно из моих любимых произведений. «Интересно, получится ли?» — подумала я и произнесла:

— Можно медленно открывать глаза и поделиться друг с другом своими переживаниями.

— Мне было… как-то спокойно, — говорит Инна. — Я никогда так не делала. Точнее, мы. — И вот тут, когда мы взялись за руки, я поняла… Что мои руки так бережно обнимают, и здесь какая-то нежность. Которой не было раньше. Раньше был холод.

— Руки были у тебя очень сжаты, — негромко сообщает Константин, — как будто… ты боишься. Не меня, наверно, а того, что будет завтра.

— Мне кажется, что сейчас вы говорили о том, что у вас на душе, и это было очень искренне. Вы это можете. У вас уже это получается, вот прямо сейчас, — добавила я.

Они смущенно смотрели то вниз, то на меня, то друг на друга. Впервые за много лет произошло то, чего не было раньше: одна израненная душа увидела другую. Это ценное открытие, но с ним можно сделать все, что угодно: и сохранить в сердце, и забыть. «Интересно, что они с этим сделают?…»

— До встречи через неделю, в то же время, — попрощалась я.

— Спасибо.

— До свидания.

Они расплатились и вышли. В их шагах уже не было тех переживаний, что вначале: не было борьбы и отчаяния, напротив, в них появилось что-то другое, но пока трудно сказать, что… Под конец дня голова гудела, в ушах появился легкий звон.

Я замкнула дверь ключом и дернула ручку вниз — проверка. Коридор встретил меня пустотой, ярким светом и тишиной. В последнее время я часто уходила из здания последней.

Объявления на дверях пестрили предложениями на любой вкус — салон красоты, юрист, швея, быстрое питание, флорист. Прямо напротив моего офиса висела бирюзовая табличка с надписью: «Аквариумный рай».

Очень хотелось есть, чашку горячего латте с молочной пеной, взбитой в теплый пар, выкурить одну сигарету, глядя на звезды, и лечь. Проcто лечь… А буду ли я спать сегодня?

…Папа всегда молчал.

Его рот, сжатый в тонкую линию, выражал презрение ко всему, что происходило вокруг. Чаще всего это были дети: я и моя забавная маленькая сестра Катька. По крайней мере, так казалось мне, и я не понимала, почему он молчал.

Ведь он мог говорить! У него была работа, куда он ходил каждый день: уходил рано утром, а приходил поздно ночью, когда за окном уже сгущались сумерки, и пели сверчки в огороде. Я все думала, как он может не есть весь день? Ведь в четыре года тебе не приходит в голову, что люди могут где-то обедать и ужинать, кроме как дома.

Он для меня был чем-то вроде безмолвно-презрительного сверхчеловека, который много работает и не ест. Это было забавно до какого-то времени, пока не появилась в поле зрения моя двоюродная сестра Маня.

Я очень сильно и по-детски (а это значит, еще острее) завидовала ей: у нее нос прямой, а у меня — курносый, у неё волосы прямые, а у меня — кучерявые, она не носит очки, а я — да…

И самое главное, папа! Её папа, дядя Витя, брал её на руки, подбрасывал, целовал и называл котенком. Я мучилась вопросом, почему её папа такой ласковый, а мой — молчит. «Может, потому что она младше? Точно — всё! Теперь всё сходится», — удовлетворенно вздыхала я. Маня вырастет, и никто никогда её больше не обнимет, не подбросит в воздух под радостные всплески и умилительные вздохи бабушек-тетушек, и никакого «котенка» больше не будет.

Как же горько я ошибалась. Мне исполнилось пять. Ничего не менялось. Тогда я подумала, что наверно, я просто очень некрасивая, раз я родилась с такими ужасными волосами и ношу очки, может, поэтому я и не заслуживаю тепла?

Затем мне исполнилось шесть, семь, затем восемь, девять… Росла и Катька. Выводы про очки теперь казались мне неубедительными. Я просто понимала, что кому-то это достается даром, а кому-то не достается вообще.

Двоюродная сестра Маня по-прежнему была для своего папы котенком, которого он нежно обнимал, брал на руки, целовал в щёчку. Нас с Катькой такое отношение обошло стороной.

Спустя годы я поняла, наконец, как пробить стену презрения и как достучаться до того человека, который спрятался за каменной стеной, за ухмылкой, выражающей отвращение ко всему происходящему. Нужно просто было быть лучше всех. Честно признаться, это было очень тяжело. Но тогда я все же могла хоть изредка услышать хорошее слово.

За годы обучения в школе я привыкла к тому, что я — недоразвитая и тупая, по крайней мере, по папиной версии, что даже дегенерат поймет то, что написано в учебнике по физике. Я не понимала. Чистый гуманитарий, я мучилась над всеми точными науками, и со временем я смирилась с тем, что я действительно хуже других. Папа умнее, ему лучше знать.

Добрых слов со стороны папы было мало, а недостатков он видел много. Справедливости ради скажу, что он презирал не только нас с Катькой, но и всех людей вокруг. Я не понимала, откуда в нем столько желчи и ненависти к этому миру. Он всегда испытывал острое отвращение ко всем, кого видит: к детям, взрослым, соседям, учителям, родственникам…

Но те теплые слова, которые я заслужила, я помнила до сих пор. В моей памяти отложилось всего один-два эпизода, да и то, сказано вслух это было не передо мной, а перед другими. Я подслушала.

Это был гром среди ясного неба! Он признал тот факт, что во мне есть что-то хорошее? Нет, не красота, конечно, ради Бога. Не внешность, не обаяние. Знания, ум. Я заслуживала любовь через отличную учебу. Вот, что он оценил, назвав меня «подарком Судьбы».

После стольких лет унижений я так до конца и не поняла, как к этому относиться? То ли это был момент озарения, который быстро забылся, как редкий луч освещает грозовое небо, а потом тучи вновь затягивают его. То ли это было его истинное отношение ко мне, которое он скрывал, всячески стараясь не испортить ребенка похвалой.

Глава 2. Гениальное открытие

После ухода моих клиентов осталось двоякое ощущение. «Черта с два это им поможет», если коротко. Есть «непробиваемая» категория людей, с которыми мне сложнее всего работать, потому что помочь можно тогда, когда есть хоть капля доверия.

У «непробиваемых» доверия — ноль. Причем, не только к психологам, но и вообще, по жизни. На душе было тяжко.

Что поделать, это моя работа, и в целом она мне нравится. Нравится распутывать сложные клубки эмоциональных связей и решать интеллектуальные задачи. Таков мой мир.

На выходе с работы бабушка-вахтерша проводила меня ласковыми словами:

— Пока, солнышко.

Пожелав доброй ночи, я сдала ключи, расписалась в журнале и вышла из здания. Темная улица осматривала пешеходов глазами фонарей, направляя на них желтые лучи. Рынок по пути на остановку редел, продавцы расходились по домам.

Возле овощного ларька на табурете сидела женщина, торгующая цветами прямо с земли. Перед ней стояли в пластиковых бутылках несколько букетов из крошечных роз.

— Девушка, стойте!

Я оглянулась. Меня окликнул мужчина низкого роста в темной шапке: серая куртка, спортивные синие брюки, кроссовки. На вид лет тридцать, кавказской национальности.

— Это вам! — с этими словами он вручил мне букет.

Кто это? Незнакомый парень улыбался мне лучезарной улыбкой. Растерянно поблагодарив его, я смешалась с толпой и направилась к автобусу. Кремовые розы пахли весной, хотя на дворе стоял декабрь. Незаметно парень последовал за мной и, когда я наслаждением закрыла глаза, усевшись в угол, он плюхнулся на соседнее сидение.

— Можно с вами познакомиться?

«О, да. Букеты нынче не достаются даром», — разочарованно подумала я. Как будто теперь за этот букет я ему что-то должна. «На самом деле, ничего не должна, но раз уж сидит рядом, можно поболтать», — решила я и представилась.

Мы ехали полдороги вместе, за это время я узнала, что парень — мастер спорта по боксу, и он недавно расстался с девушкой, вот как раз сейчас ему ужасно плохо.

— А вы с такими работаете?

— Конечно.

— Наверно, мне нужна ваша помощь! Дайте телефончик? — он улыбнулся.

— Я замужем, — ответила я. — Вот там, где вы мне цветы подарили, в синем здании, моя работа. На пятом этаже. А телефон — это очень личное. Надеюсь, вы не обидитесь.

Парень явно расстроился, затем сделал еще несколько попыток взять телефон, но окончательно убедившись, что ему ничего не светит, вышел на следующей остановке. Видеть людей насквозь — мое наказание за то, что выбрала себе труд по душе.

*

Наутро меня разбудил телефон. Звонила приятельница, ответить я не успела, но и уснуть уже не смогла. Разозлившись, плюхнулась обратно: за окном валил снег крупными бесформенными хлопьями. Ведь скоро Новый Год.

Как это вообще возможно? Я закрыла глаза и вспомнила отпуск, который закончился как будто вчера. Или мне это показалось? Мы с дочкой растянулись на мокрых полотенцах на берегу, спокойные и счастливые.

Лето хочется ухватить за хвост, поймать, как легкий солнечный зайчик, потрогать, как облако. Когда я была маленькой, то очень ждала волшебства, скрипучего снега, новогоднего запаха хвои и света от зажженных ёлочных огней. Потом мы с сестрой Катькой ждали лета. Ждали моря, прозрачного, опьяняющего теплом, которое кружит голову и солью посыпает горячие камни.

Моя первая встреча с морем была незабываемой. Мне было двенадцать, у меня был махровый розовый купальник (да-да, именно махровый, из-за чего он всегда оставался мокрым, стоило мне лишь раз окунуться, и я покрывалась гусиной кожей от холодного ветра).

Мама, я и Катька. Дядя с тетей и их двое детишек. Семеро счастливчиков. Мы жили в четырехместном домике в глухом селе на берегу, по утрам мама с тетей жарили ароматные янтарные гренки с хрустящей корочкой. Во взбитое яйцо с солью обмакивали кусочек белого хлеба и отправляли его на сковородку. Вкуснее в жизни ничего не пробовала, это чистая правда.

Мой двоюродный брат Миша ел их с вареньем, и я не могла понять, как можно сочетать солёное со сладким?

По вечерам мы, дети, вчетвером отправлялись на пляж, искали дохлых рапанов, источающих омерзительный запах, в надежде, что назавтра высушим их на солнце и вонь исчезнет. Вонь не исчезала.

Помню, что с упоением играли в пиратов на воображаемом бревне, плавающем в море отшельником. Это поистине была волшебная встреча с морем. После, к моему удивлению, такие моменты стали радовать всё реже и реже, и иногда я ловила себя на мысли: «Что я тут делаю? И где восторг?»

На море становилось с каждым годом все скучнее и жарче. Камешки в волнах шипучей пены больше не обладали той магической силой.

Отчаянно хочется продлить этот момент удовольствия, растянуть его до бесконечности, как жвачку, которую дети наматывают на палец. Но есть одна небольшая поправка: чтобы жвачка растянулась, она должна превратиться безвкусную…

Вскоре, спустя несколько месяцев, в преддверии Нового Года я впервые почувствовала, что происходит что-то не то. Куда-то исчезла тайна, предвкушение волшебства больше не будоражило, как прежде. Подготовка подарков, блюд, нарядов и развлечений вдруг превратилась в обычную рутинную обязанность.

И тогда двенадцатилетняя Нина в кудряшках и в синем новогоднем платьице сделала свое первое «гениальное открытие». В мире есть то, что нам неподвластно. И это — почти всё. Эта мысль поразило меня, как молния!

Само собой, не каждый день ребёнку приходится сталкиваться с такими выводами. Куда уходит волнение, новизна? Я не знала ответа на этот вопрос.

Глава 3. Телефонный звонок

Захватив ежедневник, кошелёк и список всего необходимого, я вышла из дома. В офисе закончились чай и сахар, ещё нужны были пакеты и салфетки.

Салфетки расходуются быстрее, чем сахар и чай, потому что в кабинете семейного психолога люди плачут. Часто плачут, много плачут… Охотно и не очень, громко и тихо. Некоторые плачут с истерикой и катанием по полу, а некоторые — беззвучно, как тень.

По слезам всё можно сказать о человеке! Кто-то сказал, что глаза — это зеркало души, но я думаю, это не совсем так: слёзы — вот зеркало души.

Моя корзина наполнилась почти до самого верха, пока я не обнаружила, что в ней слишком много лишнего. Где-то я читала, что шопоголики заполняют товарами свою внутреннюю пустоту. Зазвонил телефон.

— Привет! Зай, знаешь, такое дело, — начал рассказывать муж очень возбужденно, а это на него очень не похоже.

«Тут что-то не так», — решила я.

— Привет, Зай.

— Ты знаешь, наверно, я не приеду сегодня…

— Что случилось?

— Надо ехать вечером… Будем по ресторану общаться, срочно — кипяток.

Мне нечего было ответить, и пауза затянулась. Валера пытался заполнить тишину в трубке, а я замерла и слушала.

— Да, я помню… Ты хотела, чтобы мы вместе провели этот вечер. Да, билеты. Да. Помню, помню… Ну, сходи с подружкой, ну Элю возьми, а? Ну Зай… Ну, ты же понимаешь, как важно это всё! Уже и так застряли по самое… Я откажусь, вот позвоню и откажусь. Хочешь?.. Ну, что ты молчишь?.. Новые инвесторы обещают хорошие деньги! Ты не обижаешься? Нет? Ну, ладно.

Я не удержалась и съязвила:

— А ресторан? Мне тоже с Элей идти?

— Хочешь, не поеду туда, к черту заказ, ну вдвоем пойдем, посидим, и пошли они…

У меня появилось чувство вины за то, что я хочу пойти со своим мужем в театр и в ресторан, поэтому я молчала.

— Давай так: я поработаю, а мы на следующей неделе сходим, куда хочешь, Зай…

В корзину упала ещё пара зеленых и оранжевых салфеток — уже не для клиентов, а для меня. Слёзы подступали очень подло, исподтишка. Вот так всегда! Если слёзы — это зеркало души, то мои слёзы всегда возникают непредсказуемо, я не знаю, когда их ждать, в какой момент они преподнесут мне сюрприз.

Плачу ли я с клиентами? Нет, но иногда хочется. Плачу ли я над фильмами? О, да. И ещё над мультиками, когда смотрю их вместе с Илоной. Плачу ли я о себе? Получается, что да.

Всё ничего, просто романтический вечер, которого мы ждали полгода, только что отменился. Мы очень старались достать билеты на премьеру. Мы или я?

Всё ничего, просто между мной и работой муж выбирает работу, а ещё пытается переложить на меня ответственность за свой отказ от встречи. Мне стало не по себе, и я пошла к выходу.

Внутри, в районе грудной клетки, всё колотилось, сильные эмоции вызвали сильный телесный отклик. Злость и вина — признак манипуляции. Ненавижу, когда мной манипулируют.

Когда мои клиенты плачут, я спрашиваю, о чём их слезы?.. Я задала себе этот же вопрос, и поняла, что сейчас, в эту минуту, я плачу о том, что наша душевная близость уже давно осталась в прошлом, а вместо нее я получаю букеты от чужих людей.

Начало отношений с Валерой врезалось в память как что-то сказочное, нереальное, как будто так бывает только в книгах. Любовный роман, который кто-то сначала увлеченно читал, а потом небрежно оставил на полуслове и выбежал в летний сад, утопающий в зелени.

Книга так и осталась брошенной на столе, лишь весенний ветер покачивает шторы и шелестит страницами. И вот, комната опустела, лишь солнечные блики играют на столе. Там чувствуется запах сирени, тягучая сладость мёда, и там до сих пор живы мои фантазии.

Мы познакомились на отдыхе. Обычный день в череде лета. Компания ребят гуляла по пирсу, один парень попросил проходившую мимо девушку сделать общее фото. В тот момент я не придала значения этому знакомству, мало ли кто с кем знакомится на море?

На улице было душно и влажно, солнце нещадно пекло, воздух обволакивал солеными парами моря и с пряным оттенком эвкалипта.

Через пару недель после знакомства мы отправились в короткое путешествие — вдвоем. Четыре дня, в течение которых мы только и делали, что купались в волнах, гуляли по берегу и занимались любовью. Четыре дня безудержного счастья.

Однажды ночью мы пошли на море, смотреть на шторм. Полная луна освещала берег огромным желтым глазом, а мимо неё с бешеной скоростью неслись грозовые облака. На пляже не было ни души.

Валера открыл бутылку шампанского и протянул мне бокал. Голова кружилась, но не от алкоголя, а от переполнявших меня эмоций. Я стояла у самого берега босиком, и вдруг огромная волна ростом с меня внезапно подлетела и чуть не сбила меня с ног. Смесь страха, восторга и сумасшедшей влюбленности — вот, каким было начало наших отношений.

Но потом мы всё больше узнавали друг друга. Те качества, которые меня раздражали в других мужчинах, и теперь встречались у Валеры, вызывали у меня один сплошной восторг. Наверно, это и есть счастье?

После возвращения я сразу переехала жить к Валере, потому что он так решил. Правда, перед этим мы расписались. Бракосочетание прошло тихо, скромно, как в пословице: счастье любит тишину.

Откровенно говоря, нам и не нужны были эти церемонии и пафос. Мы просто влюбились как сумасшедшие, и единственное, чего мы хотели — так это прожить всю жизнь вместе, до самого последнего дня… У нас даже не было возможности купить кольца, мы приобрели их спустя год.

Вечер.

Мы сидим в уютном маленьком кафе на берегу. Внутри прохладно, в помещении темно-зеленые стены и деревянные столики, от этого цветового сочетания — ощущение единства с чем-то первобытным, манящим. Несмотря на интимную обстановку, ароматы кофе и мускуса, восточных благовоний, на шаманские ритмы, разносящиеся из колонок, людей здесь невероятно много.

Посетители медленно едят, неспешно пережевывая свой ужин, тянут через трубочку пряный воздух.

Где-то у горла разливается жар — приятное тепло, которое переходит на плечи, сползает вниз, к самому животу и переходит на бедра. Мы пьяны друг другом, нам хочется трогать друг друга: касаться рук, нежно теряться носом о щеку.

Нам все равно, кто как на нас посмотрит. Это ощущение, наверное, сильнее любых наркотиков. Дикий гормональный коктейль: сератонин, дофамин, окситоцин…

Валера шепчет мне на ушко:

— Ты выйдешь за меня?

Он нежно провел по шее, а я улыбнулась и ответила: «Да».

Всё ничего… Просто пора посмотреть правде в глаза. Мы — два чужих человека, каждый из которых увлечен только своей работой, а вместе нас держат лишь воспоминания. Это можно пережить, но «развидеть обратно» уже нет.

Я вышла из магазина и выбросила в мусорную корзину два билета. Дарить их кому-то? Оправдываться? Объяснять, почему мы не идем? Да ради бога… Унижения, расспросы, чувство стыда и неловкости, изворотливая едкая ложь, не хочу этого.

Глава 4. Корзина без ручек

Сегодня утром моя любимая бабушка-вахтерша встретила меня в хмуром настроении. Её брови были сдвинуты на переносице, серый жакет украшал её строгое чёрное платье. Почему-то вместо «Доброе утро, солнышко» и «Приятного дня» она заявила:

— Я смотрю, вот у вас там психологический центр… — насупилась и пробормотала она, — что вы там с ними делаете? У вас там что, паломничество? Идут и идут туда…

Бабуля просунула голову немного вперед, так, чтобы через толстые стекла очков могла посмотреть мне в глаза, и шепотом добавила:

— Вот я, например, сама могу так себя растерзать! — сказала она, сжав кулак, — а могу так собрать! Что и никто мне не нужен!

Она забралась обратно в свою стеклянную комнатушку и продолжила бубнить что-то под нос.

Пожелав удачного дня, я отправилась пешком наверх. Пока я поднималась по лестнице, думала о том, каково живется её семье? Если она может так «растерзать» себя, наверняка периодически «терзает» детей, мужа и внуков? Облик милой бабушки-вахтерши раскрылся для меня с неожиданной стороны — бабушка-тиран.

Десять ступенек. Один лестничный пролет. А как произошла метаморфоза у нас? Почему мы стали такими… Чужими?

В коридоре возле моего кабинета стояло три человека: двое взрослых и один ребенок.

— Здравствуйте! Вы сегодня полным составом? — удивилась я.

Не люблю. Ох, как не люблю, когда так делают. Не люблю, когда так подло поступают мои клиенты. Терапевтический контракт — это такая вещь, которая описывает правила посещения психолога. Время, дни, оплату, длительность… И, конечно же, оговаривается состав участников. Нарушение контракта тоже о чем-то говорит. Сейчас узнаем…

— Сегодня я проснулась и поняла, что в этом доме никто меня не слышит! –рассерженно и с надрывом сообщает клиентка.

Её зовут Оксана, она ходит ко мне уже три месяца. Светлые кучерявые волосы, растрёпанные на лбу, — остатки бывшей челки. Муж, Денис, одет с иголочки, на нем идеально выглаженная оливковая рубашка, на запястье часы дорогой марки. Сын, Миша, забился в угол, скрестил локти и на всякий случай надвинул шапку на самый лоб. Хорошее начало.

— Расскажите, что произошло?

— Нина, меня никто не слышит, — повторяет Оксана. — Никто, вы можете себе это представить?

— Расскажите подробнее, что случилось, — пододвигаюсь я чуть ближе и смотрю в глаза, чтобы показать, что моё внимание направлено на неё.

— Может, хоть вы меня поймёте! На вас вся надежда, — она махнула рукой, вздохнула и отвела взгляд наверх.

Когда Оксана произносит эту мольбу о помощи, я замечаю, что белая футболка на ней помята. И вид её… Такой же помятый. Человек без сил так и выглядит. Образ жены с мужем никак не вяжется. Как будто они не из одного дома приехали, а встретились тут, в холле. Нелепица какая-то…

— Продолжайте, — прошу я.

— Вот сегодня! Прямо с утра! Я сто раз сказала Мише, убери свое «Лего» наконец!

Её грудь вздымалась, она тяжело дышала, возмущение вместе со слезами подкатывало к горлу. Оксана продолжала:

— И кота покорми, он скоро сдохнет! Твой кот, ты и заботься! Нет, никак! Пошла сама, убрала и покормила, а он уперся в этот свой «Майнкрафт», хоть кол на голове теши![1]

«Какое чудесное выражение! Точнее и не скажешь про нас с Валерием», — подумала я.

— А этот? — презрительно покосившись на мужа, продолжила жена, — этот что мне в ответ? «Отстань от ребенка, у него выходной!» Все, не могу больше! Достали!

— Денис, расскажите, а вы сами в чем видите проблему? — обращаюсь я к мужу.

— Я? — Денис поднимает надбровные дуги, и его глаза почти выкатывается из орбит, он сжимает и разжимает крылья носа несколько раз: такое ощущение, что он все эти минуты был погружен куда-то под воду, и вот, с удивлением вынырнул в кабинете семейного психолога.

— Знаете, я зарабатываю бабки, и хочу, — постукивая пальцами по столу, продолжил он, — чтобы два дня в неделю, вот в субботу и в воскресенье, например, меня не трогали! Хочу отдыхать у себя дома, хочу тишины.

Денис молчал.

— Нет, все время разборки, — и потом добавил, скептически глядя на меня только что вынырнувшими глазами, — ну, это непорядок, как я вижу проблему.

— Миша, что происходит у вас дома, на твой взгляд? Расскажи.

— Мама кричит. Папа сидит у себя… Запирается в кабинете.

— А что чувствует ваш ребенок, когда вы в кабинете, а жена кричит? — спрашиваю Дениса.

— А ему пофиг. Пофиг все вообще! В телефон поиграет и забудет все через пять минут! — саркастическим тоном отвечает он, и мне кажется, что всё это ему не так уж нравится.

— Оксана, а что чувствует ваш ребенок, когда вы кричите? — спрашиваю я жену.

— Он хочет, чтоб всё само собой делалось, и ещё уроки сами делались, и чтоб отстали!

— Миша, а что чувствует мама, когда ты не слушаешь ее, и папа закрылся? Как ты думаешь?

— Наверно, она… хочет, чтоб все слушались.

Мне очень трудно вытаскивать из них чувства, как соленые помидоры со дна банки голыми руками. Вместо эмоций они называют какие-то действия. Руки скользят, но не вмещаются в эту банку. А если приглядеться… То в ней почти пусто. И чувств этих как будто и нет. Довольно распространенное явление для нашего общества.

Поколение травматиков, чьи семьи сами из родом Советского Союза, не могут и двух слов связать, когда их спрашиваешь о чувствах. Они воспитывались через «надо», «не надо», «стыдно» и «пошел вон отсюда». Сотни невротиков рождают сотни здоровых детей, чтобы превратить их невротиков.

— Вы очень хорошо описываете то, что вы делаете. Но я почти ничего не услышала про ваши эмоции.

Пауза.

— Давайте вместе поиграем?.. Все согласны?

Молча кивают.

Как донести до людей, которые истощены и озлоблены, где «сломан» семейный механизм? Мама, папа и ребенок лепят из пластилина своих любимых героев и сочиняют историю. Одну на троих.

Включается в основном одна мама, папа отмалчивается, сын оживляется и фантазирует, правда, уже к концу сказки.

— На что это похоже в вашей жизни?

— Да на всё. Вечно мне одной только надо. И порядок навести. И все делать, — грустно сообщает Оксана.

— Может, попробуете написать продолжение вместе?

Денис не очень охотно включается и даёт два-три совета. Миша в восторге. Оксана становится немного спокойнее.

— Чего бы вам хотелось изменить или добавить?

— Больше участия моего мужа, — говорит Оксана.

— Денис, очевидно, ваша жена хочет совместности в каких-то общих делах. Что бы вы могли начать делать уже сегодня, например?

— Я всё могу. Мне просто надо сказать, я намеков не понимаю. Что ты хочешь? — он спрашивает это спокойно, и в голосе слышатся нотки теплоты. Той теплоты, на которую только способен сильный, уверенный в себе мужчина, лидер, напрочь лишенный сантиментов.

— Я хочу, чтобы ты не делал так, как с этой уборкой… И ещё — нужна твоя помощь по пятницам и вторникам. Чтобы сына ты возил на занятия, а не я… Я со своей работой зашиваюсь.

— Ну, ладно. В пятницу я, во вторник водителя пришлю, — отвечает супруг.

— Отлично. Денис, расскажите, а что вы хотите от Оксаны? — спрашиваю я у него.

— Чтобы как раньше, я пришел, еда готова… Мы сели, поели. Чтобы вот эти вот слёзы… Не надо больше слез.

— Ага, — отвечает жена.

— Миша, расскажи… Расскажи нам, пожалуйста, как Человек-паук подружился с Эльзой и Бэтменом?

Семья находит «точки пересечения». Идея уборки как квест приходит в голову креативному папе: мама робко соглашается, а сын, кажется, впервые в жизни согласен помогать. Муж взял жену за руку.

Оксана ушла с выражением облегчения и радости на лице. Денис был невозмутим, а Миша уже не был похож на того ребенка, который забился в угол в самом начале встречи.

Вышла из офиса я уже затемно. Настроение после работы, как всегда, изменилось: было грустное — стало радостное. По дороге домой я думала о том, что если мне суждено умереть сегодня — прямо сейчас, вот в эту самую секунду! — то я умру счастливой…

Автобус ехал очень плавно и осторожно даже по пустынным улицам, ведь домой хотела только я, а у водителя был просто рабочий день: меня это раздражало. Через час мы прибыли к конечной остановке.

Вечером я зашла в тот же супермаркет, в котором состоялся наш неприятный телефонный разговор с Валерой. Но почему-то вместо поиска своих психологических защит я думала о том, что, наверное, мы оба упустили какой-то важный момент.

После этого момента жизнь разделилась на «до» и «после», и, попросту говоря, мы друг друга потеряли. Он потерял меня, ту, которая умела смеяться, а я потеряла его, человека с весёлым блеском в глазах. И от этого каждый чувствует себя ненужным. Как вот эта корзина передо мной.

В одном крупном супермаркете нашего города есть корзина без ручек. То есть как — без ручек? С ручками, конечно. Она имеет черную пластмассовую ручку справа и ручку слева, которые частично закреплены сбоку, но стоит лишь невнимательному покупателю схватить её второпях, так она сразу упадет вниз и покажет свою истинную сущность. Сломана.

Однажды таким покупателем оказалась и я: вокруг суетились уставшие, измотанные тяжелой рабочей неделей люди, каждый смотрел исключительно в свою сторону, и кажется, не заметил бы самого господа бога, президента или родного отца, пройди он рядом.

Мы встретились: я и она. Корпус у корзины был красный, как и у десятка корзин под ней, как и у десятка корзин в соседнем ряду, так что внешне все они были очень похожи.

Корзина без ручки и семейный психолог. Две души, два одиночества. Сначала я схватила её и осторожно поставила обратно с досадным возгласом. Но затем мой взгляд возвращался к ней снова и снова. Я смотрела, как мускулистый парень в пуховике выбирал корзину из соседнего ряда. Смотрела ей вслед, когда сама сделала то же самое, схватила обычную, не сломанную тару, и зашагала к полке с едой.

Вы не поверите, но в какой-то момент мне показалось, что я предала её. Я не разглядела в ней то, что половина заклепок еще целы. И ведь она совсем ещё ничего, стоит лишь немного поработать мастеру. А будет ли мастер? Кому это надо?

Может, её просто вышвырнут на свалку, туда, куда выбрасывают просроченные продукты, сгнившие фрукты, мясо, которое перележало свой срок годности и невыносимо воняет, а сверху заботливая бабушка-уборщица посыплет её мелкой крошкой стоптанной земли и фантиков из торгового зала. Мне стало так жаль…

В какой-то момент, я уверена, корзина вздрагивала он прикосновения чьих-то уставших рук. Она ждала чуда: она ждала, что её тоже выберут! Она знала, что она не такая, как все, но ведь когда-то она была ого-ого! Так что же, нет ручек, и всё, мимо неё надо проходить, не замечая?

Левая стопка корзин расходилась значительно быстрее, чем правая. Ведь правую возглавляла она, корзина без ручек.

Корзина без ручек как бы всем своим видом указывала уставшим покупателям на вопиющее несовершенство мира. «Подо мной десятки корзин, все они нормальные, но наверху стою именно я! Да, и поэтому они все не пригодятся ни сегодня, ни завтра.

Мое тело будет дрожать всякий раз, когда вы ко мне притронетесь, в надежде, что вы сможете меня выбрать. Всё-таки сможете? Когда-нибудь… Ведь правда?» — наверное, так она думала — если могла.

 «Хоть кол на голове теши!» — Это выражение подразумевает, что человек столь туп/невозмутим, что даже если его голову использовать вместо пенька и тесать на ней кол, ему будет всё равно/не дойдёт. Что ни говори, как ни старайся что-либо сделать, предпринять, всё бесполезно. О чьём-либо упрямстве, непонимании, лени…
«Фразеологический словарь русского литературного языка». Фёдоров А. И.