автордың кітабын онлайн тегін оқу  Призрак Сомерсет-Парка

Б.Р. Майерс

Маме

Глава 1

Лондон,
ноябрь 1852 года

— Хорошо, что вы все же меня вызвали, — сказала я. — Сомнений нет: в этом доме обитает дух.

Все сокрушенные горем лица повернулись ко мне. Я стояла на пороге гостиной, сжимая ручки саквояжа. В глубине комнаты пылал очаг, мебель щеголяла богатой обивкой, но ощущения уюта не возникало. Плотные шторы были задернуты, и помещение окутывал мрак. Траурные букеты уже начали увядать, но все еще сильно пахли, насыщая воздух затхлой скорбью.

Глава семейства, миссис Хартфорд, сидела у затейливо отделанного камина. Пламя мерцало, отбрасывая тени, что растягивались по стенам и сплетались призрачными узорами. Лицо хозяйки дома скрывала черная вуаль, оставляя на виду лишь подбородок. Даже с моего места можно было разглядеть на нем несколько клочков белых волос. Как сказала бы мисс Крейн, ну прямо сердитый козленок из старой сказки.

На другом конце комнаты, на краешке канапе, примостилась дама помоложе, подол ее шелкового платья касался пола. Разглядывая меня, женщина наматывала на палец длинную нить жемчуга, что было весьма неосторожно, однако в ее распоряжении наверняка имелось не одно жемчужное ожерелье.

Увидев меня, с места поднялись два джентльмена. В комнате стояла такая тишина, что стало слышно, как хрустнуло чье-то колено. У мужчины повыше был внушительный живот и густые седые усы. Второй, заметно моложе, был строен и привлекателен, элегантный сюртук сидел мешком на его худощавой фигуре. Мне показалось, мы примерно одного возраста. Я кивнула ему, он потупился и принялся разглядывать пол.

Хорошо.

Слуга подал мою карточку миссис Хартфорд на маленьком серебряном подносе. Та взяла ее длинными пальцами и приблизила к глазам. В свете камина сверкнули кольцо с драгоценным камнем и браслет к нему в пару.

Я крепче сжала ручки саквояжа. Это последний раз, твердо пообещала я себе. Мне представилась комната: кровать с теплым одеялом, на столе — горячий чайник с чаем, а дверь заперта на замок, ключ от которого есть только у меня одной.

Последний раз, и больше никогда этого делать не придется.

— Эсмеральда Хаутон, — прочла миссис Хартфорд, и от ее дыхания приподнялась вуаль. — Спирит и медиум.

Я быстро присела в реверансе. Хозяйка дома вернула мою карточку на поднос и перевела взгляд на портрет, что висел над камином. Словно по команде, остальные члены семьи повернули головы туда же.

Мистер Хартфорд, догадалась я. Полотно изображало серьезного господина с седыми волосами и статной осанкой. Однако смотрел он не на художника, а куда-то в сторону, отчего казалось, будто он глядит вам за плечо. Так и подмывало обернуться и проверить, нет ли там того, кто привлек его внимание.

— Может, уже начнем? — поторопил пожилой джентльмен, взглянув на карманные часы и причмокнув губами.

Многое можно понять о мертвых по тому, как их оплакивают близкие. В сей благородный дом меня позвали по единственной причине, однако, как я подозревала, не для последнего слезного прощания. Но это не важно: и скорбящие, и алчные исправно платят за спиритический сеанс.

Я подошла к круглому столу в центре комнаты. Сняла перчатки, открыла саквояж и принялась доставать принадлежности, раскладывая их, как уже проделывала множество раз. Пока я готовилась, позади слышались шепотки. Я уловила несколько фраз.

— Точно получится?

— Это не опасно?

— Ей можно доверять?

Я выпрямилась, набрала в грудь воздуха и протянула руку.

— Воды, — сказала я, стараясь не показывать выпуклость на левой щеке. В руку тут же лег хрустальный бокал. Слишком изящный для повседневного обихода — какое расточительство. За него наверняка можно было выручить столько, что хватило бы на месяц оплаты за комнату у мисс Крейн и еще осталось бы на новые ботинки взамен моих поношенных — из блестящей кожи, с высокими каблуками, защищающими от луж. Я бережно поставила бокал на стол, отмечая свое место.

— Подходите, — пригласила я остальных.

Сухопарая миссис Хартфорд первой устроилась напротив меня. Затем расселись и прочие члены семьи. Юноша присоединился к нам последним. На лбу у него выступили капельки пота. Пожилой господин и дама помладше обменялись понимающими взглядами.

Перед каждым я поставила по зажженной свече, накрытой стеклянной колбой, чтобы защитить пламя от любых колебаний воздуха. А напоследок положила на середину стола пустой бархатный мешочек.

— Никаких драгоценностей, — строго предупредила я, указав на него.

Молодая дама не колебалась. Более того, ее глаза сияли, пока она складывала в мешочек одно за другим свои украшения: жемчужное ожерелье, подходящие к нему серьги и простой серебряный браслет. Миссис Хартфорд медленно повернула кольцо у себя на пальце.

— Пожалуйста, мама, — попросила ее дочь. — Металл может препятствовать общению с духом. А нам обязательно нужно поговорить с отцом!

Я по очереди погасила все масляные лампы в гостиной, и теперь свет исходил лишь от моих свечей и камина. Отблески падали на острые черты собравшихся, все прочее окутывала тень. Пространство будто сразу стало более тесным, камерным.

Я заняла свое место между двумя джентльменами. Посмотрела на миссис Хартфорд и указала на Книгу духов, которая лежала на столе передо мной. На потертой черной обложке не было названия, непосвященным оставалось только гадать о предназначении томика или его ценности. По сути, он представлял собой лишь несколько грифельных пластин, скрепленных внутри книжного переплета, но с помощью этой книги я передавала скорбящим послание от любимого человека из потустороннего мира. Я задумчиво погладила обложку, будто домашнего питомца, а потом с большой осторожностью открыла книгу. Ладонь плавным, отработанным движением скользнула по пустой поверхности.

— Ваше послание? — подсказала я.

Из отворота рукава миссис Хартфорд вынула листок бумаги. Ее рука потянулась через стол, но остановилась и зависла над книгой. Я заметила, что кольцо и браслет хозяйка дома все-таки сняла. Мне стоило больших усилий сдержать улыбку.

Пожилой джентльмен рядом со мной напрягся.

— Медлить ни к чему, дорогая сестра, — сказал он. — Мы испробовали все возможные способы. У нас остался последний шанс. — Под конец он попытался смягчить просьбу, которая смахивала на скверно замаскированное требование. Однако никто его не упрекнул. Напротив, все присутствующие пригвоздили миссис Хартфорд к месту нетерпеливыми взглядами. Атмосфера в комнате была тяжелой, словно набрякшее тучами небо перед бурей.

Наконец миссис Хартфорд уронила записку на открытую грифельную дощечку. Я бережно закрыла книгу, зажав листок между пластинами.

Опустив ладонь на обложку, я вздохнула, словно передавала с молитвой послание. Затем откинулась на спинку стула, оставив книгу посреди стола. Взяла хрустальный бокал, набрала в рот воды и, немного подержав ее, проглотила.

— Возьмитесь за руки, — наконец сказала я, опустив ладони на стол.

Миссис Хартфорд резко выдохнула, когда я обнаженной, без перчатки, рукой стиснула ладонь ее брата. Но я не изменила выражения лица, даже когда юноша нежно сжал мою другую руку.

— Может, нам следует закрыть глаза? — спросила дочь. Костяшки ее пальцев почти побелели.

— Нет, — ответила я несколько приглушенно, потому что щека у меня раздулась: от недавнего глотка воды содержимое быстро разбухало, но, похоже, никто этого не заметил.

Я смотрела на свечу перед собой и дышала носом. Наконец по краям поля зрения все померкло, осталось единственное пятно света.

И тогда я начала.

— О, дражайший Артур Хартфорд! Мы приносим вам дар любви от всего сердца, чтобы дотянуться до вас в посмертии. Свяжитесь же с нами и проявитесь среди нас!

Я повторила эти слова еще раз. Ладонь юноши в моей руке взмокла. Внезапно в груди у меня что-то сжалось.

— Он здесь! — торжественно объявила я и уронила голову набок, прижав ее к плечу. Дочь всхлипнула. — Покажитесь! — велела я.

Из центра стола явственно донеслось три стука. Все дружно ахнули и едва не разрушили круг.

Я не отводила взгляда от свечи.

— С кем вы желаете поговорить? — спросила я.

Тишина.

Краем глаза я заметила, что дверь гостиной бесшумно приоткрылась.

Я повторила вопрос:

— С кем вы желаете...

Миссис Хартфорд испуганно вскрикнула: ее свеча погасла. Из защитной колбы устремилась вверх струйка дыма.

— Мама! Он здесь! Спрашивай скорее.

Миссис Хартфорд таращилась на свою погасшую свечу.

— Проверьте книгу! — Пожилой джентльмен отпустил мою руку и потянулся к центру стола.

Я резко подняла голову. В груди моей зародилось приглушенное рычание.

— Ты с-с-сломал круг! — заикаясь, выдавил юноша. Лицо молодого человека побледнело и сравнялось цветом с его отглаженной белой рубашкой.

Рычание стало громче, горло обожгло. Губы приоткрылись, и на колени мне выплеснулся сгусток эктоплазмы [1]. Меня швырнуло вперед, и я едва не разбила голову об край стола. Спустя некоторое время я выпрямилась, хватая ртом воздух. Дамы по-прежнему держались за руки, взирая на меня с восхищением и отвращением одновременно. Как я и предполагала, они и впрямь оказались не из тех, кто бросится на помощь. Что ж, пусть дальше продолжают на меня сконфуженно таращиться, пока я прихожу в себя.

— С вами все хорошо? — Юноша протянул мне бокал с водой. Трясущейся рукой я поднесла его к губам и опустошила. Затем взяла книгу. Все четверо родственников покойного нетерпеливо подались вперед; я приподняла обложку и очень медленно ее открыла. Записка исчезла, вместо нее на грифельной доске было нацарапано послание.

Юноша склонил голову набок, чтобы разобрать строки.

— «Ныне я пребываю в покое», — прочел он.

— Не понимаю, — вмешалась дочь. — Мама, что ты у него спрашивала?

Старик недовольно фыркнул.

— А как же ключ? Он должен был рассказать нам, где спрятал ключ! — Постепенно недоумение на его лице сменилось гневом. Он возмущенно наставил на меня палец. — Вы... — начал он.

Я выдержала его взгляд и про себя досчитала до трех. Мне и раньше приходилось иметь дело со скептиками, кроме того, я еще не закончила.

— С кем вы хотите поговорить? — На сей раз погасла свеча старика.

— Храни нас Господь... — взмолилась дочь. Теперь и ее свеча испустила дымок.

Дыхание призрака задуло оставшиеся свечи, и в гостиной воцарился почти кромешный мрак. Крики эхом отдавались от стен.

— Быстрее! Откройте шторы! — закричал кто-то.

Один из стульев опрокинулся, увлекая за собой сидевшего на нем. Я сцапала бархатный мешочек, встала и, отодвинув с дороги чью-то худощавую фигуру, направилась к полоске света, проникающего из приоткрытой двери гостиной. Позади раздался вскрик юноши. Только он из всего семейства проявил ко мне каплю доброты. Что ж, будет ему наука. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Я выскочила в коридор и увидела дверь для прислуги. Толкнула створку, помчалась вниз по лестнице и ворвалась на кухню. Служанки удивленно воззрились на меня, но я бросилась мимо них к двери черного хода.

— Ох! — Я с размаху врезалась в чью-то грудь в синем мундире.

— Ну что, мисс Тиммонс? — самодовольно спросил фараон. Я мгновенно узнала черную бороду и такие же угольные глаза. Под давно не стриженными усами поблескивала ухмылка.

— Констебль Ригби! — буркнула я.

Он вырвал у меня из рук мешочек.

— Давайте-ка вас от этого избавим, благодарю покорно.

У второго полисмена уже были наготове наручники, так что он с превеликим удовольствием защелкнул их у меня на запястьях.

— И даже не помышляйте вытаскивать шпильки из своей хорошенькой прически, — предупредил констебль Ригби. — Замки наручников защищены от взлома.

Я помалкивала, зная, что подобной защиты не существует — по крайней мере, для меня. Но эта подлая засада меня потрясла. Как же они пронюхали, где я буду?

На лестнице загрохотали чьи-то шаги.

— О, хвала небесам... — запыхаясь, выпалила дочь миссис Хартфорд. — Офицер...

В знак приветствия он приподнял шляпу и открыл бархатный мешочек, показывая ей содержимое.

— Полагаю, это ваше, — сказал Ригби.

Она посмотрела на украшения и фыркнула — то ли смутившись, то ли разозлившись, — не хотела признавать, что ее обвели вокруг пальца.

Констебль Ригби, чрезвычайно довольный, улыбнулся.

— Весь Лондон ее ищет, — заявил он. — Скользкая, будто угорь.

— Обыкновенная шарлатанка, — усмехнулась дочь миссис Хартфорд, протягивая ему мою визитку.

Услышав это, я только глаза закатила. Шарлатанка? Ну да. Но обыкновенная — едва ли.

Ригби взглянул на карточку и ухмыльнулся.

— Эсмеральда Хаутон?

Всю ночь в своей крошечной комнатушке я трудилась над этой карточкой, стараясь, чтобы чернила к утру высохли. Я присвоила множество имен, и это мне нравилось больше всех. Меня вдохновила на него героиня «Собора Парижской Богоматери», моей любимой книги. Моей единственной книги.

Дочь миссис Хартфорд пристально воззрилась на меня и сморщила нос, будто учуяла в рыбной лавке протухшего карпа. Мерзкое предвкушение на ее лице сменилось злорадством. Мне не стоило оскорбляться — с самого начала было ясно, что они терпят мое присутствие в своем доме лишь из необходимости. Но я-то хотя бы развлекалась, а она всего пять минут назад истово мне верила.

— Немедленно уведите отсюда эту мошенницу, — велела она.

Такое вопиющее лицемерие стало последней каплей.

— Если вы сочли меня мошенницей, тогда, полагаю, вас не интересует, что сообщил мне призрак вашего отца.

Она фыркнула, но с места не сдвинулась.

— Стоило вашей свече погаснуть, как он тихонько сообщил кое-что мне на ухо, — прошептала я, подавшись к ней.

— И что он сказал? — осведомилась мисс Хартфорд, потянувшись рукой к нитке жемчуга, которой у нее на шее больше не было. И тут я поняла, что она попалась.

В памяти всплыло слово.

— Камин, — выпалила я.

Ее брови сошлись в одну линию.

Констебль Ригби грубо оттащил меня в сторону.

— Не дайте себя одурачить, — сказал он дочери миссис Хартфорд. — Ей соврать — все равно что дышать. Вашей семье повезло. Завтра прочтете о ней в газетах. Это у нас Женевьева Тиммонс, которую разыскивают за воровство, грабеж и... убийство.

Мисс Хартфорд побледнела и отскочила на несколько шагов. К этому времени вся кухонная прислуга и остальные члены семейства Хартфорд успели сгрудиться у нее за спиной и стали свидетелями представления.

Констебль Ригби крепче сжал мою руку, склонился ближе, и я учуяла запах копченой селедки, которую он ел на обед.

— Теперь не улизнешь, склизкий угорь, — прошипел он мне в ухо. — Теперь-то тебя повесят, уж я прослежу!

Я молчала, пока полисмены вели меня к тюремной повозке, что дожидалась у края мостовой. Сказать в свою защиту мне было нечего. Ригби сказал обо мне чистую правду.

Глава 2

В полицейском участке пахло так же, как пахнет ранним утром в лондонских подворотнях, — густым сонным отчаянием. Я, все еще в наручниках, ждала, пока констебль Ригби занесет в мое досье новые сведения; тот не слишком поторапливался. Я уже знала, что там написано, поэтому отвернулась в сторону, стирая из памяти картину недвижного тела с вывернутой под жутким углом головой.

— Закончились ваши преступные денечки, мисс Тиммонс, — сказал фараон, не заботясь скрыть скабрезное довольство в голосе. Ради меня Ригби затягивал процедуру: обычно к этому времени я уже торчала в камере. — Мы назначили дату слушания по вашему делу. Правда, вряд ли оно того стоит. Улик хватит, чтобы завалить зал суда целиком. В день казни посмотреть на вас соберется толпа. — Он обмакнул перо в чернильницу и поставил размашистую подпись.

Я зевнула, давая понять: меня его мерзкий восторг не трогает. По правде говоря, я уже давно знала, как умру. Пророчество гадалки я могла бы пересказать наизусть. Я умру, захлебнувшись водой, а вовсе не болтаясь в петле — по крайней мере, этого констеблю Ригби не видать. В тот миг меня гораздо больше тревожил мой саквояж. Я вытянула шею, пытаясь разглядеть, нет ли его под столом. Мысль, что констебль Ригби вцепится своими грязными руками в матушкину Книгу духов, была невыносима.

— Я внесу залог, — предложила я. У мисс Крейн имелись глаза и уши по всему Лондону. До нее уже должна была дойти весть о моем аресте. Это мисс Крейн узнала от постоянного клиента пансиона о тревожных настроениях семейства Хартфорд. Она пообещала, мол, я сумею получить с этих богатых болванов достаточно, чтобы сохранить за собой комнату еще на три месяца без необходимости развлекать посетителей, как другие девушки.

Но именно суммы трехмесячной оплаты за комнату мне недоставало, чтобы уехать навсегда. Сегодня вечером с вокзала Паддингтон отправлялся поезд, и я все еще намеревалась на него попасть. Не для того я все эти месяцы замышляла побег, чтобы в последний миг все испортил констебль Ригби. Все еще получится, уверяла я себя. Я хотела убраться подальше от Лондона и его волглых закоулков, подальше от мисс Крейн и ее приторных улыбок, что скрывали черную душу, подальше от скорбящих семейств, от всех этих смертей. «Умереть легче всего, — наставляла maman, и французский выговор смягчал резкость английских слов. — На долю живых остается страдание».

В глубине сердца кольнуло знакомой болью, но я не поддалась. Я скомкала воспоминание и затолкала ко всему остальному в такой дальний уголок памяти, что перестала что-либо различать, как на мутном дне Темзы.

Вдруг слева донеслось дребезжащее покашливание. В нескольких футах от меня стоял пожилой господин в элегантном шерстяном пальто и прижимал к лицу носовой платок. Под полями цилиндра виднелись белые брови. Другой рукой, затянутой в перчатку, он сжимал набалдашник трости в виде золотой змеиной головы с красными глазами, должно быть, рубинами. Редкая вещица, за которую можно выручить куда больше, чем за кольцо и браслет миссис Хартфорд.

— Мне жаль, сэр, но я ничего не могу поделать, — сказал ему дежурный полисмен.

— Поймите, — не отступал старик, — мой господин настаивает, что дело нужно возобновить.

Дежурный нахмурился.

— У нас нет никаких новых улик. — Он помолчал, будто желая что-то добавить, но не решился.

Констебль Ригби подошел к столу, оттеснил младшего полисмена в сторону и обратился к посетителю:

— Расследование коронера было проведено тщательно. Возможно, вам стали известны новые обстоятельства? — откровенно намекнул он.

С натужным вздохом, похожим на одышку, джентльмен достал из кармана пальто конверт.

— Надеюсь, это поможет убедить ваше начальство снова вернуться к расследованию. — Он вложил конверт в ладонь констебля Ригби.

Тому, по крайней мере, хватило ума не пересчитывать деньги у всех на виду. Вместо этого он подтолкнул помощника в мою сторону.

— Отведи ее в дальнюю камеру, — велел Ригби. — А я пока лично побеседую с этим джентльменом.

Круглолицый дежурный, услышав его слова, слегка втянул голову в плечи. Констебль Ригби это заметил.

— Самое страшное, на что способна мисс Тиммонс, — закричать, когда петля ее придушит.

Я распрямила плечи.

— Я слышу голоса мертвых! Они утверждают совершенно противоположное. Попомните мои слова, Ригби, я покину участок сегодня же, еще до окончания вашей смены.

— Да неужели? — улыбнулся он, обнажив кривоватые зубы. — Тогда скажите-ка, что у меня в кармане?

— Я знаю только то, что мне говорят призраки. До содержимого ваших карманов им дела нет — лишь до вашей души, вернее, полного отсутствия оной.

— Призраки? — Дежурный констебль тревожно сглотнул, но мне было знакомо подобное выражение лица — смутная надежда вперемешку со скорбью. Глаза у него были добрые — пожалуй, можно воспользоваться этим в собственных интересах.

Я, прищурясь, уставилась на него.

— Чувствую кого-то рядом с вами, — заявила я. — Это женщина...

Он молчал, но щеки его покраснели.

— Волосы у нее... — я медлила, склонив голову, будто старалась сосредоточиться, — забраны наверх.

— Седые? — засопел дежурный.

— Молчи! — оборвал его констебль Ригби. — Она все использует против тебя.

Я продолжила:

— Дама в возрасте. Это кто-то из ваших близких. Ее глаза...

— Голубые? — подсказал дежурный.

— Нет, — покачала я головой, — встревоженные. Она печется о вас. Вы состоите в родстве. Она занимает важное место в вашей жизни.

— Мама, — выпалил он, и слово слетело с его губ, будто мольба.

— Да ради всего святого! — проворчал констебль Ригби, уже совершенно позабыв про джентльмена в щегольском наряде. Цилиндр слегка наклонился в мою сторону, но я пока не могла разглядеть лицо его обладателя.

Дежурный подался ближе ко мне.

— Она не хотела, чтобы я служил в полиции. Всегда за меня боялась. — Он понизил голос: — Может ли она сказать вам... ну, то есть может ли она меня как-нибудь предупредить, если... ну, вы знаете. — Юноша прочертил пальцем невидимую линию у себя поперек горла.

— Нет, — тихо ответила я. — Но она очень гордится тем, что вы помогаете людям, когда они больше всего в этом нуждаются.

Дежурный кашлянул, схватил вдруг мои бумаги, что лежали на столе, и начал приводить их в порядок.

— Я мечтал от нее такое услышать, — признался он.

И тогда я взмолилась, вложив в голос всю искренность, на которую была способна:

— Вы можете мне как-нибудь помочь?

Он вытаращил глаза, а констебль Ригби тут же оттолкнул его в сторону.

— Снова людей дурите, мисс Тиммонс? Что ж, тогда мне скажите: что за призрак шныряет вокруг меня? — фыркнул он. — Кто мой ангел-хранитель?

— Ваш ангел-хранитель? — Я задрала подбородок. — Никого у вас нет. Никогошеньки.

Ухмылка Ригби превратилась в злобный оскал, и он велел дежурному отвести меня в камеру. Лишь повернувшись к нему спиной, я позволила себе медленно улыбнуться.

— Болтаться вам на виселице, Женевьева Тиммонс! — выкрикнул констебль Ригби мне вслед. Его голос отражался от каменных стен, повторяя те же слова, будто обещание.

 

Я оказалась в знакомой камере. Волосы ниспадали до середины спины: полисмен забрал все мои шпильки. Теперь будет непросто вскрыть замок.

Непросто, однако все же возможно.

Здесь были еще несколько женщин. Я узнала Друзиллу из пансиона мисс Крейн. Ее роскошное розовое платье резко выделялось на фоне серых стен. Я присела с ней рядом на холодную скамейку. Не требовалось обладать богатым воображением, чтобы понять, почему Друзиллу арестовали.

Остекленевшие глаза, густо подведенные черным, уставились на меня.

— Мисс Крейн говорит, на этот раз тебя крепко сцапали. — Слова она произносила невнятно. Сложно сказать, перебрала Друзилла с опиумом или просто до смерти вымоталась.

— Она не оставила мне выбора, — отозвалась я. — Снова подняла плату за комнату.

Друзилла вздохнула.

— Как это она вообще позволила тебе остаться в доме — после всего-то, что стряслось с твоей мамашей. — Она подцепила пальцем мой подбородок и повернула мое лицо к себе. — Ясно-понятно, на кой ей такая красотка. Ты принесешь хорошие деньги, поначалу уж точно.

При одной мысли об этом меня замутило. Но я промолчала, потому что моя матушка и мисс Крейн когда-то заключили договор. Завсегдатаи пансиона мисс Крейн отнюдь не напоминали достойных кавалеров. И даже если кто-то и был хоть немного красив, голодный взгляд, которым он ощупывал девушек, лишал его малейшего налета порядочности.

Но когда maman умерла, вместе с ней умер и ее договор с мисс Крейн. И тогда небольшое ограбление стало частью моих спиритических сеансов — если у скорбящих родственников было что красть. Пока что я зарабатывала достаточно, чтобы сохранять за собой койку, и даже немного скопила.

Мисс Крейн не даст мне долго гнить в тюремной камере. И все же в сердце моем трепетали отголоски страха. Я доверяла этой женщине, лишь когда могла ее видеть, как заклинатель змей — свою кобру.

— Она меня вытащит, — заверила я больше себя, чем Друзиллу. — Как всегда.

Кто-то громыхнул решеткой камеры. Дверь открыл полисмен и проворчал, обращаясь к Друзилле:

— Вставай, мерзкая потаскуха.

Я только закатила глаза. Вообще-то я помнила, как этот самый полисмен захаживал к мисс Крейн по самым разным поводам. Если он оплачивал визит к «мерзкой потаскухе», то кто тогда он сам?

Затем я услышала, как по каменному полу стучат каблуки. Я поискала взглядом источник звука, и наконец из-за угла показалась мисс Крейн. Если ваш взгляд не притягивала ее красная помада и обширный бюст, то наряд мадам — всенепременно. На голове у нее красовалась огромная шляпа самого броского фиолетового оттенка, который я когда-либо видела. Пальто с меховой отделкой тоже было новым. Но как бы она ни разоделась, любая приличная дама при виде мисс Крейн все равно постаралась бы перейти на другую сторону улицы, лишь бы оказаться от нее подальше.

Она взяла Друзиллу за руки и притянула к себе, почти задушив несчастную в своем роскошном декольте. Пусть мисс Крейн считала нас своей собственностью, Друзиллу она обняла будто по-матерински, и та благодарно вздохнула. Сердце мое налилось странной тяжестью.

Я хотела было выйти следом, но полисмен захлопнул решетку у меня перед носом.

— Нет, Дженни, — сказала мисс Крейн. — Не на сей раз.

Услышав, как она меня назвала, я нахмурилась. Ну разумеется, дразнит! Хочет, чтобы я умоляла или расплакалась?

— Друзилла и остальные девочки больше не могут покрывать недостающую часть твоей платы за комнату, — сказала она. — Я и так выручала тебя, покуда могла. Больше я не в силах тебя оберегать. Ты представляешь, сколько людей в этом городе хотели бы сдать тебя за вознаграждение?

Я бросила взгляд на ее рот в ярко-красной помаде, и меня осенила жестокая догадка. Деньги на новую шляпу и пальто на нее явно не с неба упали.

— Вы меня сдали? — В горле тут же пересохло. — Да как вы могли?!

— Не прикидывайся дурехой. — Она улыбалась, но голос резал, будто нож. — Я знаю, что ты от меня скрывала! Я нашла кошелек, который ты прятала под матрасом.

«Нет, нет, нет!» — закричала я про себя и схватилась за решетку камеры, чтобы не упасть. Глаза жгло от слез.

— Эта ошибка тебе дорого обойдется. И станет последней, которую ты совершила. Подумать только, прятать от меня деньги! — У нее на губах заиграла злая улыбка. — Да не вздумай проливать тут моря лживых слез. Ты скорее облапошишь умирающего, чем подашь ему воды напиться.

Они с Друзиллой развернулись и пошли прочь, а потом исчезли за углом, и эхо их шагов стихло. Полисмен стукнул дубинкой по решетке, и я отпрыгнула. Каким бы чудовищем ни была мисс Крейн, она могла вытащить меня из камеры... И тут меня осенило: а ведь она забрала все деньги, которые мне удалось скопить. Я напряженно вслушивалась в стук ее каблуков, надеясь, что хозяйка пансиона возвратится и скажет, мол, нарочно меня припугнула.

Сердце бешено колотилось. Этого не может быть. Нужно успеть на поезд! Я рухнула на колени и стала обшаривать пол, пытаясь найти хоть что-то, оброненную кем-нибудь шпильку, которую я могла бы пустить в дело, но этим лишь позабавила дежурного. Накатила безысходность, высасывая из меня оставшиеся силы.

Я принялась заплетать косу, пытаясь вспомнить, как руки матушки перебирали мои волосы.

— Помни, ma petite chérie [2], — как-то сказала она с отчетливым французским выговором, — полагаться ты можешь только на себя.

— Но ведь мы есть друг у друга, — отозвалась я и, обернувшись, посмотрела на нее.

— Это не навсегда, — сказала мама, а потом добавила: — Подумай обо всех этих несчастных, которые умоляют нас поговорить с мертвецами. Вот к чему приводит любовь — к глубокому, бесконечному горю. Если ты не хочешь его испытать — оберегай свое сердце.

Я задремала, прижавшись к каменной стене, и снились мне камин и ключ, почерневший от копоти.

 

— Тиммонс! — Меня разбудил резкий окрик дежурного. — Твой поверенный пришел.

— Поверенный? — Я потерла глаза, пробудившись от неглубокого сна; глаза жгло, будто в них попал песок. Полисмен не стал открывать камеру, но я заметила у него в руках свой саквояж. Я сразу поднялась, борясь с желанием его вырвать.

По ту сторону решетки стоял джентльмен в цилиндре и смотрел на меня. Лицо у него было бледное, глаза прищуренные, запавшие, понимающая улыбка и аккуратно подстриженная белая борода. Он опирался на трость со змеиной головой.

— Мистер Локхарт, к вашим услугам, — представился он, слегка кивнув мне.

Я с опаской приблизилась. К учтивости со стороны незнакомцев я не привыкла. Еще подозрительнее было то, что дежурный удалился, дабы оставить нас наедине.

— Я договорился, чтобы вас отпустили на поруки, — сказал мистер Локхарт. — До суда вы будете находиться под моей опекой.

Я было решила, что ослышалась. Просто невообразимо, чтобы констебль Ригби согласился на подобное.

— Должно быть, вы очень влиятельны, — заметила я.

— Вовсе нет, — отозвался он, — а вот тот, на кого я работаю, как раз таков, и ему отчаянно требуется ваша помощь.

Мои плечи поникли. Как банально.

Должно быть, мистер Локхарт прочел мои мысли.

— О нет, ничего в этом духе. Мой господин весьма достойный человек. — Мистер Локхарт подался вперед, просунув худое лицо между прутьями решетки. — Я видел, как вы беседовали с юным полисменом, и ваш талант привлек мое внимание. Я знаю, что это надувательство, — добавил он. — Но надувательство отменное, вы замечательно притворяетесь. Больше всего мне понравился особый прием с весточкой от матери. Дежурный тогда вздохнул с облегчением, и тут-то я понял, что вы посланы мне в ответ на мои молитвы.

— Ничего не понимаю, — пробормотала я.

— Мне нужно, чтобы вы провели спиритический сеанс, связались с покойной хозяйкой поместья и утешили моего господина в его горе. — Он достал карманные часы, посмотрел на циферблат и нахмурился. — Если вы согласны, нужно выезжать немедленно. До Сомерсет-Парка несколько часов езды. Я все объясню по дороге.

Я должна была испытывать огромную благодарность к мистеру Локхарту или по меньшей мере немного успокоиться, но ничего подобного не ощутила. Вместо этого только встревожилась еще сильнее.

— Но вам должны были сообщить, в чем меня обвиняют, — сказала я.

Он со щелчком захлопнул крышку часов и спрятал их в карман.

— Констебль весьма любезно ознакомил меня с многочисленными обвинениями против вас. Не будь я уверен, ни за что не согласился бы взять вас на поруки. Дело довольно сомнительное, и, по моему опыту, мисс Тиммонс, женщин в подобных обстоятельствах часто выставляют преступницами. Вы не первая, кого обвинили по ошибке. — Он замолчал и пристально посмотрел на меня. — Или я не прав?

— Правы, — соврала я.

Если что-то кажется неправдоподобно хорошим, как правило, имеется подвох, но было бы глупо отвергать такую возможность. Это же просто дряхлый старик. Можно отнять у него трость и воспользоваться ею как оружием. Разбить ему колено, чтобы он не мог за мной погнаться. В ломбарде за такую штуковину можно выручить недурные деньги. Карманные часы тоже весьма неплохи. Сдай я то или другое — куплю отдельное спальное место в поезде этим же вечером.

Я наконец кивнула.

— Согласна на ваше предложение.

Он положил руку себе на грудь и еще раз слегка поклонился. Даже в усах его было куда больше сострадания, чем в душе констебля Ригби.

Дежурный отпер дверь и передал мне мой саквояж. Я заглянула внутрь и увидела, что все мои пожитки на месте, включая Книгу духов. Теперь, когда она снова оказалась у меня, я мигом почувствовала себя увереннее.

Мы прошли обратно в приемную; констебль Ригби так и впился в меня взглядом, будто бездомная кошка, которая следит за мышью. Могу поклясться, в уголках его рта пряталась ухмылка. Раз он так доволен, наверняка потешается за мой счет.

Грудь пронзила острая боль, но я лишь усмехнулась.

— Хорошей вам смены, — на прощанье сказала я.

Возле входа в участок нас поджидала черная карета. На двери золотой краской был нарисован вензель, бархатные занавески задернуты. Бывало ли в этом унылом лондонском переулке нечто столь же роскошное? Кто такой этот его господин?

Кучер помог мне подняться в карету. Следом вошел мистер Локхарт и с хриплым стоном опустился на сиденье рядом со мной. Обивка из темно-синего атласа с отделкой золотым шнуром была такая мягкая, что я боялась ее испортить. Над нашими головами горели медные лампы, отбрасывая приглушенный свет.

Щелкнул кнут, и мы тронулись.

— До побережья и Сомерсет-Парка полдня пути, — сообщил мне мистер Локхарт. Трость он прислонил к двери. — К полуночи доберемся.

— К полуночи? — Я никогда не выезжала за пределы Лондона.

Карета наехала на кочку, и трость качнулась ко мне. В свете лампы рубиновые глаза вспыхнули и подмигнули. И тут я отказалась от своего плана побега. Если у них такая роскошная карета, какое же великолепное тогда поместье? Дом Хартфордов был солидным, но, сдавалось мне, по сравнению с Сомерсет-Парком он просто пристройка для слуг. Чтобы накопить на билет на поезд, мне пришлось полгода давать спиритические сеансы. Столько же, а может и больше, я могу заработать за одну ночь.

Где-то в городе четыре раза прозвонили церковные колокола. Я представила, как мой поезд отправляется без меня. За окнами экипажа пролетали мрачные лондонские улицы. Ну и скатертью дорожка, подумала я.

Мистер Локхарт зевнул.

— Уверен, у вас множество вопросов, но мне лучше немного отдохнуть. — Он кашлянул напоследок и закрыл глаза.

Вот и славно, мне требовалось время, чтобы все спланировать. Я наблюдала, как поднимается и опускается его грудь. Вскоре он задышал ровно, как человек, который спит, словно убитый.

Глава 3

Последний час с каждой милей экипаж трясло все сильнее, так что и мои косточки едва не грохотали. Сначала мне нравилось смотреть, как грязные дымоходы города сменяются широкими пастбищами. Но солнце закатилось, наступила темнота, и в застекленном окне кареты стало отражаться лишь мое собственное лицо. Казалось, экипаж вот-вот оторвется от земли и покатится прямо в ночное небо.

Зарядил дождь, забарабанив по крыше так громко, что разбудил мистера Локхарта. Тот сразу сел прямо.

— Приношу извинения, мисс Тиммонс, — сказал он, посмотрев на часы. — Хозяин из меня не слишком учтивый, верно?

— Я думала, вы мой поверенный, — отозвалась я, стараясь не задерживать взгляд на золотой цепочке, прикрепленной к часам.

Он усмехнулся, но тут же зашелся в кашле и прижал к губам носовой платок.

— Вижу, вы не прочь перейти к делу. Очень хорошо. Раз уж мы приближаемся к месту назначения, давайте-ка я расскажу вам, почему ваши услуги так отчаянно требуются в Сомерсете. Мой господин, мистер Пембертон, весьма достойный человек. К несчастью, полгода назад он потерял невесту. — Плечи мистера Локхарта поникли, а в голосе появились грустные нотки. — Она была молода, красива и влюблена. Он так и не сумел оправиться от горя. Каждый месяц он пишет письмо в полицию, затем я отправляюсь в путь, собственноручно доставляю послание и прошу возобновить расследование коронера.

— Расследование? Как она скончалась?

Мистер Локхарт побледнел.

— Обстоятельства ее смерти были весьма необычными, но улики оказались убедительны. Самоубийство.

Такого я не ожидала. Если коронер заключил, что это было самоубийство, непонятно, чем поможет взятка полиции.

— Полагаю, лорд Пембертон убежден в обратном.

Поверенный недоуменно поджал губы, но вскоре его черты смягчились.

— Нет, голубушка. Пембертон — это его фамилия, однако он унаследовал графский титул и стал лордом Чедвиком. — Мистер Локхарт откинулся на спинку сиденья. — Скажу лишь, что Сомерсет-Парк повидал немало трагедий. И все же последнее несчастье сделало его безутешного хозяина одержимым. Он отказывается дать своей невесте упокоиться с миром и сам уже стоит одной ногой в могиле, ведь все это высасывает из него жизнь.

Я кивнула, отлично зная, что такое безутешное горе. Мистер Локхарт продолжил:

— Мой господин не перестанет скорбеть, пока не поймет, что его дражайшая возлюбленная обрела покой. Я хочу, чтобы вы использовали весь свой дар, все свои трюки, подарили ему исцеление, которого он так жаждет, и прекратили его страдания.

Прозвучало столь романтично — можно было даже подумать, что я сделаю доброе дело. Но мне хотелось ясности.

— Вы просите меня устроить фальшивый спиритический сеанс, чтобы ваш господин поверил, будто я связалась с его усопшей невестой в загробном мире?

— А я взамен буду представлять вас в суде, — отозвался он с такой готовностью, что верилось с трудом. Я вспомнила ухмылку Ригби, и волосы у меня на загривке встали дыбом.

— Но ведь это надувательство, — заметила я. — Наверняка есть и менее изощренный способ облегчить его боль.

Мистер Локхарт пригладил бороду.

— Я испытываю подлинную муку, мисс Тиммонс. Я очень болен, очень. Все, чего я желаю, прежде чем покину этот мир, — это помочь моему господину найти покой. — Он смотрел на меня умоляющим взглядом, полным искреннего страдания; я подобного не ожидала и ощутила укол вины за то, что хотела побить старика его же собственной тростью.

Карета резко повернула, и что-то ударилось о стекло.

— Должно быть, мы съехали на подъездную аллею, — с тревожными нотками в голосе предположил мистер Локхарт, вглядываясь в темноту. — И напоследок вот еще что...

Его слова оборвал оглушительный раскат грома, и внезапно на карету обрушился ливень, капли которого застучали по крыше тысячей ботинок.

Кучер, должно быть, промок до нитки.

Наконец экипаж остановился. Я прильнула к окну, пристроив ладони к глазам козырьком, но в ночи ничего было не разглядеть.

Мистер Локхарт строго посмотрел на меня.

— Что бы вы ни услышали или ни увидели в Сомерсете, помните: лишь вы можете помочь моему господину обрести то, чего не купишь за деньги, — покой.

Не успела я попросить его объяснить подробнее, как дверь кареты открылась и внутрь хлынул поток воды. Снаружи стоял трясущийся от холода лакей, который держал зонтик. Земля содрогнулась от очередного раската грома. Я наступила в лужу и почувствовала, как вода просачивается сквозь задники изношенных ботинок.

Я вслепую зашагала вперед, склонив голову, чтобы защитить глаза от ветра. Тот подхватил зонтик и швырнул его назад, следом разразился удар молнии и озарил пространство впереди. На миг я подумала, что меня обманывает зрение, но вторая вспышка снова залила светом замок. Такой огромный, что не охватить взглядом. Окон на фасаде было больше, чем я могла сосчитать. Пара каменных львов охраняла подножие роскошной лестницы, что вела к исполинским парадным дверям — куда мы могли бы въехать прямо с каретой.

Мы с мистером Локхартом поспешили внутрь за промокшим лакеем. У порога нас приветствовал легким поклоном господин в безукоризненном костюме. Холл оказался больше гостиной мисс Крейн. Взгляд так и метался то к вазе, то к изваянию, то к позолоченной статуэтке. Это жилой дом или музей? Я прижала саквояж к груди из страха неловко повернуться и разбить какой-нибудь бесценный предмет искусства. Немного поодаль располагалась лестница, которая тянулась вверх, а на столбце у ее подножия был вырезан ангел.

Человек, которого я приняла за дворецкого, взял у мистера Локхарта пальто и цилиндр, обратившись к поверенному по имени.

— Ваше сообщение поступило час назад. Его светлость ожидает вас в кабинете. — Он кивком показал на дверной проем.

— Спасибо, Бромуэлл, — устало поблагодарил мистер Локхарт и повернулся ко мне. — Оставляю вас в надежных руках.

Я смотрела, как он ковыляет прочь, опираясь на свою трость, и жалела, что нельзя пойти с ним. В стороне ждала суровая женщина, державшая масляную лампу. Седеющие волосы ее были так туго стянуты в пучок, что тот казался сделанным из железа. Она смерила взглядом мои ботинки, словно оценивала, сколько грязи я натащила в дом. Я понадеялась, что свет достаточно тусклый и она не заметит истрепанный подол моего плаща.

— Миссис Донован проводит вас в вашу комнату, — обратился ко мне Бромуэлл.

Лицо у дамы было таким каменным, что она могла бы сойти за одну из статуй. Я тихо последовала за ней, не решаясь благодарить, поскольку опасалась, что голос мой эхом разнесется по просторному помещению. Я поднялась по большой лестнице, рассматривая балкон, который тянулся вдоль второго этажа. Кончиками пальцев скользнула по перилам из темного ореха, с наслаждением вдыхая аромат свежей полироли. Я проводила сеансы для богатых жителей Лондона, но масштабы Сомерсет-Парка не сравнить ни с одним из домов, где я когда-либо бывала. Не оставить ли мне за собой след из хлебных крошек? Здесь легко можно свернуть не туда и бродить долгие годы.

Мы поднялись на верхнюю площадку, и тут снизу донесся чей-то громкий голос. Миссис Донован помедлила, повернулась ко мне вполоборота, и я увидела ее резко обрисовавшийся профиль.

— Его светлость не рад присутствию в доме медиума.

Спор внизу, заглушаемый закрытой дверью кабинета, разгорался. Я уловила звуки все того же первого голоса, громкого и нетерпеливого. Затем послышался успокаивающий нерешительный ответ мистера Локхарта.

Миссис Донован продолжила:

— Мистер Локхарт отправился в Лондон, чтобы привезти сюда сыщика. Только представьте, каким разочарованием стало его возвращение с вами.

— Очевидно, прежде вы не встречали сыщиков. Как выяснилось, большинство из них разочаровывают не меньше.

Миссис Донован неодобрительно цокнула языком и зашагала дальше по длинному коридору. Вскоре она остановилась перед дверью, с виду неотличимой от тех, что мы миновали. Она достала связку ключей, отперла замок, подняла лампу повыше и вошла в комнату.

— Приношу извинения за некоторую духоту, мисс Тиммонс, — сказала она, зажигая свечи в канделябрах у камина.

Над ним висела большая картина, изображающая шхуну, что качается на бурных волнах. Паруса были изорваны, словно корабль потерпел поражение в битве и вот-вот утонет. Я повернулась к полотну спиной.

— Я бы должным образом проветрила комнату, если бы не ливень, — объяснила миссис Донован. Она скользнула дальше, зажгла свечу на ночном столике у кровати, и я наконец впервые смогла рассмотреть мое новое обиталище.

В комнате стояло трюмо с ящиками и зеркалом и гардероб к нему в пару; на ящиках ручки были бронзовые, начищенные, ручки на дверцах венчали изготовленные из ограненного стекла набалдашники, похожие на бриллианты. На темно-зеленом фоне обоев распускались букеты белых цветов, настолько правдоподобно выполненные, что я задумалась, не сделана ли роспись вручную. Бо2льшую часть комнаты занимала кровать, такая огромная, какой я в жизни не видела. У нее даже имелся балдахин. В отличие от холла спальня была элегантной, однако уютной.

Миссис Донован погасила лампу и без особой необходимости разгладила ворсистое покрывало на кровати. Эта постель была гораздо солиднее всего, на чем я спала прежде.

— Завтра туман рассеется, — сказала миссис Донован. — Днем я проветрю комнату и позабочусь, чтобы здесь развели огонь, — тогда к вечеру она прогреется.

За длинными парчовыми шторами, отделанными золотой нитью и кистями, по стеклу барабанил дождь. Даже эти шторы были изысканнее самого дорогого исподнего мисс Крейн. Учитывая, что в это время я должна была сидеть в тюремной камере, небольшую спертость воздуха и стылую комнату вполне можно и потерпеть.

Экономка выдвинула ящики трюмо.

— Я могу помочь вам распаковать вещи, — предложила она.

— В этом нет необходимости, — сказала я, крепче сжимая ручки саквояжа. Единственная смена одежды была на мне, да и нечего экономке глазеть на мои свечи и Книгу духов. В памяти всплыл образ моей крошечной комнатушки у мисс Крейн. Ничего ценного у меня там не осталось, но пара нижних юбок не помешала бы.

Миссис Донован с мрачным видом подошла к гардеробу и открыла дверцы. Я даже не представляла, сколько нарядов нужно иметь, чтобы заполнить и шкаф, и ящики трюмо.

— Мистер Локхарт сообщил, что мы должны удовлетворить все ваши потребности, — сказала она. — Полагаю, завтра доставят несколько платьев.

— Для меня? — Я неподдельно удивилась. Хотя мистер Локхарт не давал мне повода усомниться в его искренности, этот жест пробудил в моем сердце признательность, что меня одновременно и тронуло, и смутило. Мои уши под локонами обожгло теплом.

— Это очень великодушно с его стороны, — улыбнувшись, заметила я.

Строгий взгляд миссис Донован скользнул по мне, оценивая наряд.

— Вы — гостья Сомерсет-Парка и должны одеваться подобающим образом.

Улыбка сползла у меня с лица. И все же ее упорное бессердечие успокаивало. Взяв лампу, экономка указала на бархатный шнур, прикрепленный к стене.

— Позвоните, если вам что-нибудь понадобится.

— Не хотелось бы кого-то разбудить, — сказала я.

Миссис Донован стояла у открытой двери, и во мраке дома за ее спиной собрались ласковые тени, готовые принять экономку в свои объятия.

— Лучше попросить помощи, чем бродить по особняку среди ночи, — возразила она, а потом добавила: — Добрых снов.

Стоило ей уйти, как я прижалась ухом к двери и стала прислушиваться к ее затихающим шагам. Уверившись, что экономка ушла, я тут же развернулась и забралась в мягкую постель. Едва успев накрыться одеялом, я немедленно провалилась в сон, не сомневаясь, что могу проспать тысячу дней кряду.

 

Когда я проснулась, в комнате стояла полная тишина. Я сидела на постели, словно уже провела какое-то время в этом положении. Одеяла сбились в бесформенную кучу на краю кровати. Я ущипнула себя за руку, желая убедиться, что не сплю. И пусть я не бродила во сне уже несколько месяцев, не раз бывало, что я приходила в себя на лестничной площадке, а кто-то из девушек держал меня за руку и окликал по имени. Обычно это помогало мне выйти из состояния лунатизма, но иногда им приходилось даже дергать меня за волосы. Девушки часто шептались, что меня преследуют призраки, будто те, с кем я контактировала на спиритических сеансах, пробирались за мной в пансион.

Однако на сей раз я не спала, а напряженно вглядывалась в темноту. И вдруг услышала слабый скрежет. Я покосилась в сторону окна, гадая, не елозит ли по стеклу ветка, и вспомнила, что похожий звук раздавался за окном кареты, когда мы сворачивали на подъездную дорожку.

Скрр... Скрр... Скрр...

Будто кто-то царапал ногтями. Я потянулась к свече, но нащупала лишь пустой столик. Я могла бы поклясться, что оставила ее там.

И снова скрежет пронзил тишину. Звуки исходили из глубин гардероба. Я с облегчением опустила плечи. С мышами я была знакома не понаслышке, как, похоже, и великолепный Сомерсет. Тем не менее мне не нравилось делить с соседями эту чудесную комнату.

На цыпочках я прокралась по холодному полу, нащупывая путь к шкафу. Громко постучала в дверцу, надеясь испугать крошечное создание. Подождала и была вознаграждена тишиной. И все же, наверное, следовало проверить, что внутри, держа наготове ботинок.

Я подошла к окну и раздвинула шторы: возможно, лунного света хватит, чтобы найти потерянную свечу.

Облака уже рассеялись, и я смогла разглядеть подстриженную лужайку внизу и рощицу вдали. Мне захотелось глотнуть свежего воздуха, я подняла створку окна и сделала глубокий вдох. Волоски у меня на загривке встали дыбом: я услышала мягкий ритмичный шепот волн и узнаваемый соленый запах.

Море!

Старик упомянул, что Сомерсет-Парк находится на побережье, но я не подозревала, что так близко. Я вспомнила о перепалке мистера Локхарта и мистера Пембертона. Что, если хозяин поместья так и не поверил в мой дар? А вдруг он уже договорился, чтобы меня завтра забрала полиция? То-то констебль Ригби ухмылялся, когда я покидала участок.

Остаться тут — все равно что умереть. Если у меня и были крохи сомнений, их смыло солеными морскими каплями — напоминанием о моей погибели, — которые нежданным порывом хлестнули в окно.

Одевшись, я собрала пожитки в саквояж и сунула его под мышку. Прокралась по лестнице, всякий раз морщась, когда под ногами скрипела ступенька. Подойдя к главному входу, я услышала звуки голосов и замерла. Раздалось хихиканье, затем что-то с глухим стуком упало на пол и покатилось в мою сторону.

Я уставилась на бутылку из-под вина, а потом услышала приближающиеся шаги. Незаметно пробраться назад в мою комнату было невозможно, поэтому я развернулась и побежала в противоположном направлении. Мы с maman нередко бывали в роскошных домах, так что я знала, где вероятнее всего скрывается лестница для прислуги.

Я нашла дверь, замаскированную под деревянную обшивку стен, и спустилась в кухню. Задержалась у полок, уставленных серебряными канделябрами. Парочка небольших отправилась ко мне в саквояж. Разумеется, исключительно на дорожные расходы.

Кто-то кашлянул.

Я мгновенно обернулась и увидела силуэт высокого мужчины, стоявшего перед камином. На незнакомце были грязные сапоги для верховой езды и распахнутый плащ. Он взял фонарь с кухонного стола и поднял его. Мой взгляд тут же привлек золотой перстень у него на мизинце. Мисс Крейн как-то сказала, мол, я смахиваю на ворону, которая обожает все блестящее.

Я посмотрела на его растрепанные светлые волосы и жесткий подбородок, будто высеченный из камня.

— Полагаю, мисс Тиммонс, — произнес незнакомец.

Я едва не уронила саквояж на пол. Даже конюх знал, кто я такая! За его спиной просматривался темный коридор, я догадалась, что он ведет к двери черного хода — к спасению.

Незнакомец пристально поглядел на мой саквояж.

— Любопытно, зачем вы решили вооружиться канделябрами? Вам чем-то не угодили свечи в вашей комнате?

Огонь в очаге шипел и трещал.

Я повыше задрала подбородок.

— Любопытно, почему вы скрываетесь в темной кухне, пока весь дом спит? Добавлю: еще и в грязных сапогах.

— Я могу разбудить парнишку с конюшни. Он великолепно держится на лошади, даже в глухую ночь. Полиция будет здесь к утру. — Его голубые глаза сверкнули. — Или, может быть, лучше выкинуть вас на улицу прямо сейчас и отдать на растерзание стихии?

Ночь меня не пугала — она не сулила мне никакого наказания, лишь свободу. И все же его грубость пришлась мне не по нраву. У мисс Крейн я насмотрелась всякого, так что могла понять, когда от мужчины исходит настоящая опасность — этот способен лишь трепать языком.

— Дотронетесь до меня хоть пальцем и будете отвечать перед мистером Локхардом, — пригрозила я. — Ведь это он привез меня сюда.

— Скорее всего, он запоет по-другому, когда узнает, что вы пытались сбежать, прихватив пару фунтов серебра. И должен заметить, одобрение мистера Локхарта, которое он раздаривает столь щедро, для меня мало что значит.

— Ваши суждения весьма категоричны, верно? — заявила я.

— Мои суждения должны заботить вас больше всего, мисс Тиммонс, ведь вы явились сюда, чтобы унять мое горе.

Я было разинула рот, потом закрыла. Это оказался мистер Пембертон — его светлость собственной персоной, во плоти. Я не думала, что он окажется таким молодым или, если уж на то пошло, — таким спесивым.

Мистер Локхарт живописал его влюбленным с разбитым сердцем, который вот-вот выроет себе могилу. Неудивительно, что я обманулась. Мужчина, стоявший передо мной, имел вид человека, готового сразиться и победить. А золотой перстень на мизинце должен был послужить мне подсказкой. Внезапно мой саквояж с серебром потяжелел на тонну.

Хозяин дома опустил лампу, и черты его смягчились.

— Мистер Локхарт утверждал, будто вы способны разговаривать с мертвыми.

Все внутренности в животе завязались в тугой узел, но я сумела ответить.

— Он хотел, чтобы я помогла вам обрести покой, — сказала я, и голос мой был невыносимо тонок.

— Мистер Локхарт действует из лучших побуждений, однако он недооценивает силу моей страсти, — отрезал он с прохладной горечью. — Я не верю в медиумов, мисс Тиммонс, у вас не больше способностей вызвать призрака, чем у меня.

Я представила, как мальчишка-конюх седлает лошадь, чтобы отправиться за полицией. Я не сумела бы прямо сейчас вызвать призрака, но могла предпринять кое-что, дабы отсрочить решение лорда.

— Этот дом населяет множество душ. Они взывают ко мне даже сейчас, — произнесла я.

Мистер Пембертон снисходительно наклонил голову.

Я попыталась угадать, отчего хозяин такого роскошного поместья в одиночестве задумчиво стоит перед очагом на кухне, растрепанный после прогулки. Его раздирают противоречия.

— Сомерсет полон тайн, — сказала я.

Это не произвело на него впечатления.

— У каждого дома свои тайны.

— Многие вам служат, но лишь немногим вы доверяете по-настоящему.

Что-то изменилось в выражении его лица, и мое сердце забилось быстрее, я поняла, что задела за живое.

— Долг диктует вам, как поступить, — произнесла я, — но втайне вы презираете роскошь, которая вас окружает.

Он стиснул зубы, но по-прежнему смотрел мне в глаза, будто подзадоривая продолжать.

И вот последний секрет, неприятная правда. Связь с конюшней была очевидна.

— Будь у вас выбор, вы бы гнали лошадь всю ночь, убегая от самого себя.

Он промолчал, а потом склонил голову, как бы покоряясь. Похоже, я заслужила спасение.

— Передайте мистеру Локхарту наилучшие пожелания. — Я было направилась к двери, однако мистер Пембертон не сдвинулся в сторону.

— Вы не уйдете. По крайней мере, сегодня. — К нему снова вернулась уверенность, и он распрямил плечи.

— Сама идея вашего предприятия мне претит, но, увидев салонные трюки, которые вы мне тут продемонстрировали, я понял, что вы можете быть полезны. Одра мертва, но не по своей воле. Ее убили.

Одра. Впервые кто-то произнес ее имя.

Узел в животе направился к горлу.

— Похоже, полиция с вами не согласна, — сказала я.

— Улик, которые доказывают обратное, нет, поэтому я полагаюсь на то единственное, что можно предъявить суду, — на признание. — Лорд шагнул ближе, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы не сдвинуться с места. — Признание, спровоцированное духом Одры, который укажет на убийцу. Понимаете ли, мне требуется ваш дар убеждения и создания иллюзий.

Я нахмурилась, обдумывая его слова. Он напряженно смотрел на меня, будто пытался прочесть мои мысли. Полагаю, ему хотелось, чтобы я произнесла вслух то, что сам он не желает говорить.

— Вам нужно, чтобы я устроила убедительный сеанс, который заставит убийцу сознаться? — предположила я.

— Совершенно верно.

Глава 4

Леди Одра Линвуд
Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,
15 февраля 1845 года

Дружочек,

 

с тяжелым сердцем обращаюсь я к этим страницам. Этот дневник — последний подарок матери, и я изолью на каждый лист все свои сокровенные желания, ведь она хотела, чтобы я жила полной жизнью, которой не было у нее. Она была больна и несчастна так долго, что расплакалась от облегчения, когда ее диагноз подтвердился.

 

Теперь пора плакать пришла нам с отцом. Но я должна жить дальше и вести себя как образцовая леди. Все в Сомерсет-Парке от меня этого ждут.

 

Проснувшись среди ночи, я на миг совершенно позабыла, что мама умерла. А потом воспоминания нахлынули на меня, будто волна на берег, и я утонула в собственных рыданиях. Я хотела всего лишь еще раз увидеть ее лицо. Взяв подушку и одеяло, я побежала в картинную галерею. Миссис Донован нашла меня на следующее утро: я спала под портретом матери, тем самым, что был заказан в качестве свадебного подарка отцу.

 

Миссис Донован упрекнула меня, что я не в своей постели. Как можно чувствовать себя столь одинокой в доме, полном слуг?

 

Однако позже, воротясь из конюшни, я обнаружила, что мой гардероб переставили в другую часть комнаты, а портрет матери занял свое место — близ моей кровати. Нашлась и записка от отца, где было сказано: когда бы я ни проснулась, желая увидеть ее лицо, она будет рядом. Более того, отец намекнул на секрет, который принадлежит только Линвудам, и сказал, что мое время пришло.

 

Это сумело отвлечь меня от мрачных мыслей, Дружочек. Ты смотришь на меня свысока своими печальными карими глазами, всегда следишь за мной, но не осуждаешь. Когда я пишу эти строки, я обращаюсь к тебе. Ты — хранитель всех моих помыслов и мечтаний. Теперь нам с тобой известна тайна Линвудов. Знаю, ты сбережешь ее.

 

Вот уже месяц прошел с тех пор, как мама ушла на Небеса, но ее дух все еще рядом. Я искренне верю, что она за мной присматривает. Хотя отцу ничего не говорю, поскольку знаю, что это причинит ему сильные страдания. Его здоровье прибывает и убывает вместе с луной, и мне не хочется, чтобы он терзался еще сильнее.

 

Порой я не сплю по ночам и думаю: что будет со мной, когда не станет отца. Разумеется, тринадцать лет слишком мало, чтобы зажить самостоятельной жизнью...

 

Осиротевшая. Бездомная. Вот кем я стану, Дружочек. Ведь когда отец умрет, Сомерсет-Парк и все имущество достанутся не мне. Как жесток и несправедлив мир к молодой женщине.

Глава 5

Призраков не существует, однако свой у меня имеется.

Я все еще слышу голос maman, ее французский выговор, так не похожий на мой лондонский акцент. Она приехала в Англию с моим отцом, англичанином, пусть и без положения в обществе, зато обладавшим вольным духом и наделенным даром слова. Когда ее семья узнала о тайной свадьбе, они немедленно от нее отреклись. Она была помолвлена с богатым другом семьи, однако тот был слишком стар, как поведала мне мать, передернувшись от отвращения. Его тонкие губы никогда не улыбались.

Maman с моим отцом были молоды, но очень влюблены и считали, что вместе переживут все. Немногие средства, которыми они располагали, быстро подошли к концу. Пришлось искать работу: ему — на пристани грузчиком, который переносит товары с кораблей, ей — прислугой в чужих домах.

Однажды моя матушка, стоя на четвереньках, отмывала пол в богатом особняке, и тут ее известили, что с отцом произошел несчастный случай. Он переносил тяжелый груз, упал с трапа в Темзу и угодил между причалом и шхуной.

Maman сказала, что в тот день ее мир изменился навсегда. Она осталась без гроша в кармане и на сносях; несчастная знала, что семья никогда не примет ее обратно. Ей нечего было предложить своему будущему ребенку — лишь ужасное нищенское существование. В оцепенении бродила она по городу, пока роскошные особняки не сменились рядами домишек с черепичной кровлей и узкими дымоходами, откуда валил угольный чад. Она внезапно обнаружила, что стоит на пристани, готовая броситься в воду и присоединиться к отцу в Вечности.

Тут я содрогнулась, представив, как maman опускается на дно Темзы, не в силах сделать вдох. Толща воды не дает подняться, ноги увязают в густом иле. А вдруг она передумала бы, но не смогла выбраться на поверхность? Руки попусту хватались бы за воду, пока матушка смотрела бы на отблеск света, видневшийся далеко наверху.

И тут она почувствовала, как я лягнула ее изнутри. Череда быстрых толчков вывела ее из мрачного исступления.

Я так неустанно пинала ее, что она остановилась посреди улицы и скрючилась, обхватив живот. Послышался стук, и maman подняла взгляд. Из-за грязного оконного стекла на нее смотрело морщинистое лицо в облаке белых волос. Матушка подумала, что увидела привидение, но старуха поманила ее к себе.

Домишко притулился в ряду таких же потрепанных лавчонок, что выстроились вдоль гавани. Обстановка внутри была скудная. Несло капустой, по углам скопилась грязь. Старуха пригласила maman за круглый стол посреди комнаты. Она зажгла огарок свечи и взяла гостью за руки. Браслеты старухи зазвенели, и maman отметила, какими неуместными в той обстановке казались изящные украшения.