Оглавление

2. 1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8
3. 1. 9
   2. 10
   3. 11
   4. 12
   5. 13
   6. 14
   7. 15

БЕЗРАЗМЕРНЫЙ СПЕЦНАЗ

1

Александр Александрович Парнас, симпатичный и в меру упитанный мужчина, поправив растрепанный летним ветерком парик, с оглядкой проскользнул в салон элитного женского белья и замер. «Кружевной Эдем», как гласила вывеска над входом, привел неискушенного Сашу в смятение. Он бродил в шелковом строю как новобранец, пытаясь представить все эти творения на своей жене, на её крупном спортивном теле, под всегда строгим деловым костюмом — пытался несколько раз, но так и не смог. Да и как вообще можно носить такое? Он уже несколько минут в изумлении созерцал что-то невообразимое — бикини в форме клубнички, из ярко-красного мягкого бархата, на тонких зеленых веревочках, как вдруг чей-то противный смех вывел его из приятного оцепенения.

— Клубничкой интересуешься?

От неожиданности Парнас резко развернулся, зацепился рыжим локоном парика за вешалку и дернувшись, повалил на себя товарную стойку.

— Извините, вы обознались, — подбирая упавший товар, пролепетал он.

— Алекс, ты что, не узнал меня? Хотя это понятно, в последнюю нашу встречу ты видел перед собой лысеющего толстяка, с фигурой пусть и не кегли, как у тебя, но всё же…

— Эдик? Слизский? — Саша изумленно оглядывал смеющегося блондина. — Неужели это ты… ну, у меня нет слов… ты так изменился… как ты так сумел?

— Густые волосы — труд нанотехнологий, а это спортивное тело — только моя заслуга! — красовался Эдуард под восхищенные возгласы Александра.

— Ваш друг берет этот комплект? — подбежала к ним продавщица, кокетливо сверкнув перед Слизским вовремя расстегнутой пуговичкой.

— Конечно, тем более что примерка прошла успешно, — Слизский ехидно усмехнулся и опустил взгляд на пояс собеседника: там, зацепившись крючком за ремень, на самом интересном месте, висели кружевные красные трусики!

Пока Александр лихорадочно пытался выпутаться из женского белья, Эдик со злорадством думал: «Выдержит этот тюфяк или не выдержит, выдержит или нет?»

— Вот, держи! Эта визитка — твой билет в нормальную жизнь. Позвони — и из размазни может что-то еще получится!

Размазня, кегля? Неужели это о нем? Сам Александр искренне считал себя «чуть-чуть пополневшим» со времен студенчества, но оскорбительные и многочисленные факты говорили иное. Жена ласково называла его пузыриком, друзья шутливо спрашивали, на каком он месяце, а утром, в супермаркете одна субтильная бабулька с силой отпихнула его от последнего авокадо и вместо извинений проскрипела: «Раскинул тут жириса, нормальным людям не протиснуться. Авокаду ему подавай — килории, что ли считать не умеет!»

Все эти мысли вспышками промелькнули в его голове, пока кассирша выбивала чек за «примеренное» белье. Мимо прошаркала пожилая пара, точнее, два божьих одуванчика, и старушка, окинув толстяка презрительным взглядом, произнесла:

— Интересно, и как такие толстопузики любовью занимаются?

— Занимаются ли? — засмеялся дед, без стеснения разглядывая животик Парнаса. — С таким мешком жира вместо торса? Видишь, дорогая, до чего людей сексуальная недоработка доводит?

Но бабка уже потерла всякий интерес к разговору и ковыляющей иноходью припустилась через зал.

— Смотри, Аполлон, какая ягодка! — восхищенно взвизгнул старческий голосок. — Цвет, фасон — ну точно к твоим стрингам сшит! А бюст, видишь сверху? боже, лисий мех! Никогда такого не носила! Срочно купи!

Саша бросил взгляд на заинтересовавший бабку комплект и обомлел: на витрине, привлекая к себе всеобщее внимание, лохматился оброненный им огненно-рыжий парик! Парнас одним махом сорвал его с вешалки и под гневные крики престарелых любовников быстро выскочил из магазина.

Весь следующий день Александр внимательно изучал визитку Эдика, рассматривал себя со всех сторон перед зеркалом, пытался, весьма безуспешно, влезть в свои старые джинсы и к вечеру решительно заявил: все, звоню, еду и худею! Затем смело снял трубку и набрал заветные цифры.

После телефонного разговора пыл его слегка поостыл. Как, срок пребывания в лечебнице целых три месяца? И где находится? В пензенских лесах, в деревенской глуши? Сашка невольно поежился. Нет, он не поедет! На кого он оставит свое издательство, любимых авторов, друзей.

Супруга Наталья выслушала все его доводы и заявила:

— Езжай обязательно! Смена обстановки тебе точно не повредит. Ну, подумай сам, на дворе лето, все уже на моря разъехались, кому ты в издательстве сейчас нужен? Срочные дела я всегда сама разгребаю, бумажную и административную волокиту тянет Толик, а тексты и до осени подождут, не запылятся. Или хочешь, с собой их прихвати, в деревне все равно заняться нечем будет. А твои любимые детективы?! Сможешь перечитывать их хоть до дыр. А чтобы тебе не было скучно и одиноко в той глуши, возьми с собой своего дружка, Витьку Арсеньева. Он книгу пишет?! Не смеши! Вот сколько он за год рассказов написал? Ни одного! Все его шутки, как и он сам, жирком заплыли. Пора бы ему проветрится, да и мне спокойнее будет, что ты не один там с лишними килограммами бороться будешь.

Виктор Арсеньев, весьма известный и популярный автор-сатирик, был лучшим другом Александра. Они дружили еще с детства, и всегда один был инициатором всех проказ и авантюр, а другой умело и артистично воплощал их в жизнь. Сколько раз Парнас попадал в разные нелепые и смешные ситуации, исполняя то роль пьяной старушки, то обнаглевшего до предела гаишника! Вот и сегодня, в магазине дорогого женского белья он оказался по просьбе Виктора. Тот писал очередной юмористический рассказ, и его новый герой задумался как похититель и коллекционер эротического дамского гардероба, и автору было нужно описать неизгладимое впечатление человека, впервые попавшего в такой магазин. На вопрос, почему он сам туда не пойдет, юморист без стеснения соврал: «Я белье для новой пассии всегда сам выбираю! Не пропускаю ни одной новинки и дефиле! В бутики заглядываю постоянно, а мне нужно мнение новичка, самое первое впечатление». И Александр, надеясь быть неузнанным в рыжем парике и темных очках, отправился за «новыми» впечатлениями.

Идея поехать в лечебницу вместе с Виктором обрадовала Сашу, но по своему опыту он знал, что убедить друга в чем-либо против его воли — пустая затея.

— Сомневаюсь я, что Виктор поедет.

— А ты не сомневайся, иди, вещи собирай, а этого ветерана сатиры я беру на себя.

Какими доводами и обещаниями удалось соблазнить «ветерана сатиры», осталось тайной, но только после нескольких дней бумажной волокиты и медицинских страшилок друзья с легким сердцем принялись собирать чемоданы, даже не подозревая, какие сюрпризы и приключения готовит им далекая провинция.

Летним солнечным утром на автостоянке прохожие, замедляя торопливый шаг, с любопытством и легкой усмешкой оглядывая одну весьма приметную группу мужчин. Всех их объединяло одно: дорожную кладь держали одинаково пухлые ручки, а ремешки и молнии едва сдерживали напор одинаковых пивных животиков. Александр Парнас и Виктор Арсеньев, увешанные многочисленными сумками и пакетами, пришли на вокзал последними и тут же растворились среди однородной массы.

— О, Игорек уже здесь! — обрадовался Арсеньев. — Смотри Санька, наш почти народный артист кепочку надвинул, очечки насадил, думает, люд честной его не узнает.

— Тихо ты, — шикнул на сатирика Игорь Харченко, его давний друг и по совместительству исполнитель многих его монологов, — знаешь, пару раз сверкнул талантом на экране, и вот они все прелести славы! Вчера от трех мужиков еле отбился, думал, они меня сейчас так отштукатурят, под евроремонт, а как оказалось, узнали, до двери под белы ручки довели и еще в карман бутылку водки сунули.

— Да, теперь тебе и на выпивку тратиться не придется, — засмеялся Арсеньев.

— Там, куда нас везут, вряд ли нальют. И как я только повелся на вашу идейку! — Харченко надвинул кепку почти на нос. — Посмотри, над нами уже смеются.

— Что, мужики, приехали на финал конкурса толстяков? — крикнул в их сторону худощавый прохожий, белозубо улыбаясь сам себе.

Эта шутка могла бы лишить его двух-трех элементов лучезарного блеска, но тут к толстякам подошел здоровяк в камуфляже и зычно прокричал:

— Внимание на меня! От имени персонала нашей лечебницы «Похудей-Ка» без лишних слов скажу: мы рады, что вы доверились нашим добрым и таким опытным рукам!

Все с любопытством и некоторой опаской посмотрели на «опытные» руки, больше всего напоминавшие тяжеловесные гири и притихли.

— С этого момента и до конца срока вы поступаете в мое полное распоряжение! Допускаю обращения «старшина Кузьмин» или «товарищ Кузьмин». На этом знакомство окончено, вопросы отставить, всем строиться для пересчета! Снять шапки, буду считать по головам!

— Это недопустимо! — возмутился прилизанный мужчина, нервно поправляя бабочку на покрасневшей шее. — Меня, лучшего психиатра страны, как бессознательное животное по головам считать, да я…

— Считаю по главному: мужиков — по головам, депутатов — по мандатам, а ты кто у нас? ага, номер тринадцатый, психолог по фамилии Бубликов…

— Я — тринадцатый?! Почему тринадцатый?! Не хочу! Не буду!

— Так ты тринадцатым пришел в контору записываться, я тут причем! Тьфу, со счета сбился, заново начинать придется. Так, раз, два… все сорок на месте! — старшина, не обращая внимания на ворчащего психиатра, сверился со списком. — А теперь по местам! Вещи — в багажник, остальное — в автобус!

«Остальное», пыхтя и толкаясь, дружно кинулось занимать лучшие места.

— Знаешь, мне все это напоминает счастливое, беззаботное детство, — радовался Александр, — каникулы, выезды за город, пионерский лагерь…

— Лагерь, вот это точно, только не для деток! — заворчал Харченко. — Если бы вы мне раньше сказали, что адресок лечебницы дал Склизский…

— Слизский!

— Этот скользкий тип! Я бы умирать стал — не поехал! Ох, чувствую, не увидит больше столица моих аполлонских телес.

— Видишь, мы еще отъехать от дома не успели, а ты уже остротами сыплешь, — тихо засмеялся Саша, любуясь на ускользающий за окном зеленый пейзаж. — Вы только посмотрите, какие с нами колоритные персонажи едут, один зануда в бабочке на целую главу потянет. Ну, хватит уже дуться, Игорек, подсаживайся поближе, обедать будем, что мы как бедные родственники сидим, посмотрите, народ уже вовсю перекусывает.

Действительно, в автобусе все дружно жевали, громко шурша разноцветными пакетами и бумажными обертками. И вдруг по автобусу, сбивая расставленный в проходе багаж, пронесся взлохмаченный двухметровый детина.

— Поворачивай назад, — закричал он водителю, — вези на вокзал, я там сумки с едой забыл!

— Одумался, — засмеялись все, — их давно добрые люди прибрали.

— Как же так? Там ведерко малосольных огурчиков, блинчики с мясом…

— Да не переживай ты, подсаживайся к нам, — неожиданно предложил Арсеньев. — Как звать-то тебя, богатырушка?

— Гоша! Магнитов! Музыкант!

— А я Виктор, бригадир!

Саша с изумлением посмотрел на друга.

— Зачем ты назвался бригадиром? — прошептал он.

— Так из этого верзилы музыкант, как из меня бригадир! Шутка это.

Гоша растерянно почесал затылок, потом махнул рукой и, придвинув к дружной троице чей-то большой чемодан, боязливо примостился на него, загородив весь проход. К нему потянулись руки с бутербродами, кусками колбасы и выпечкой, он быстро утешился и до самого аэродрома не проронил ни слова.

В самолете Гоша пристроился рядом с новыми знакомыми. Кукурузник трясло и качало в разные стороны, а за бортом что-то противно и устрашающе поскрипывало. Все в страхе притихли, и тут уже знакомый всем противный голосок проблеял:

— Интересно, а когда нам выдадут парашюты?

— Что, кто-то уже решил выйти? — сверкнул взглядом Кузьмин. — Для такого случая один найдем! Ну, кого высадить?

— Меня, меня высади! — подскочил Магнитов. — Мужики, я тещу в холодильнике оставил!

— Она, поди, сопротивлялась! Или не живая была?

— Там ей и место! Приедешь — разморозишь!

— Ох, бедная мама! Комнату себе холодильную соорудила, спала там, чтобы не стареть, хотела еще долгие годы радовать нас своей любовью, а я сгубил её — забыл утром морозильник открыть! — запричитал Гоша.

— Успокойся, жене позвони, — посоветовал кто-то.

— Жене? Так она в террариуме, принимает роды у Маруси, восьмиметрового удавчика! Пять дней уже трубку не берет, очень трудный случай — это ведь первая беременность у малышки!

— А дети есть?

— Сын. Но он сейчас далеко, в тундре.

— Оленей гоняет?

— Нет, выслеживает снежного человека! Говорит, их только летом можно подловить, когда у них брачный период проходит. Они тогда забывают про всякую осторожность…

— Да, тяжелый случай, это я о семье. Ладно, не мечись по салону, решим твою проблему! Сейчас нашим ребятам из охраны позвоню — вмиг тещу твою разбудят, накормят и обогреют, говори адресок, — нажимал кнопки телефона Кузьмин. — Все, уже выехали! Так что прошу всех успокоиться и…

— Спасите! Здесь дыра в полу — сейчас меня наружу засосет! — заверещал психиатр.

Пассажиры повскакивали со своих мест, испуганно глядя в угол: оттуда, перекрывая солнечные блики, бил яркий луч света!

— Всем замереть! Не раскачивать самолет!

Кузьмин спокойным шагом пересек салон.

— Кто прожектор включил! — сердитый взгляд старшины уперся в красную бабочку. — Тут только ты сидел! Сам включил, и еще панику разводишь! Ох, лучше бы вместо магнитных харчей мы тебя на вокзале забыли! Натерпимся с таким паникером! А вообще, чей это фонарь?

— Мой, — смущенно откликнулся Гоша. — Но мне без него никак! Я музыку пишу, но пишу в основном по ночам, а творческое настроение создаю с помощью света. Накину на фонарь красный платок — любовь мажорная звучит, синий там или черный достану — грусть минорная на ноты так и ложиться! А смешаю цвета — сам не знаю, что получится!

Все слушали Гошу, раскрыв рот.

— И много у тебя платков? — поинтересовался Арсеньев.

— С собой только один чемодан, но это не беда, буду импровизировать! Вот тюбетейка на парне какая, разноцветная, с блестками! Такую радугу если на лампочку надеть — страстная феерия зазвучит…

— Помогите, караул, меня кто-то сзади укусил! — «зазвучал» подпрыгнувший Бубликов.

— Ну, это невозможно, с ним одни проблемы! Комар укусит — а паники на слона хватит! — зашикали со всех сторон.

— Комар!? Глядите, штаны мне прокусил, кровь ручьем хлещет! А воет как страшно, бешеный, наверное!

В углу что-то шевелилось и издавало завывающие, утробные звуки.

— Чей это мешок?

— Мой! Но там только инструмент, сейчас покажу! — развернул рюкзак Гоша. — Ой, смотрите, котик в трубе головой застрял, бедный, испугался злого дядю и кричит!

— За самим постоянный присмотр нужен, а он еще кота везет! — шипел психиатр, демонстрируя всем свои царапины.

— Да это не мой, я его на вокзале накормил, он, видать, залез в сумку, пригрелся там и заснул! Худой какой, одни косточки, а ссадин сколько, царапин, бедный ты мой!

— Заяц, значит! Безбилетник! За борт его! — взмахнул «гирями» Кузьмин.

Животное жалобно посмотрело на Гошу, лизнуло его в шершавую щеку и прижалось к могучей груди спасителя.

— Не надо, прошу вас! Я его в питомцы возьму, — нежно поглаживая урчащего кота, умолял Магнитов. — Смотрите, какой ласковый.

— Ладно, пусть пока остается, а там видно будет!

Наступило временное затишье. Кот мирно спал за пазухой музыканта и нежно мурлыкал, психиатр тоже, кажется, задремал, шевеля нахмуренными бровями, а Арсеньев что-то задумчиво писал.

— Тьфу ты, черт! — выругался он. — Сашка, ручка есть, а то моя сломалась.

— Сейчас схожу, в сумке посмотрю!

Парнас залез в один из многочисленных кармашков объемного баула, и вдруг его пальцы нащупали что-то гладкое. Александр развернул находку — в руках алым пламенем развернулись кружевные женские трусики! Что это? Откуда? И тут он вспомнил! Хлопоты и сборы по случаю отъезда так закрутили его, что он совсем забыл о своей вынужденной покупке. Жене он не решился подарить подобную вещь, думал при случае избавиться от нее и припрятал подальше от посторонних глаз.

— Что ты там возишься?

— Уже иду, — ответил Саша и в спешке, не дай бог, кто увидит, не глядя, запихнул находку обратно. — А что ты пишешь? — быстро, чтобы скрыть замешательство, спросил он друга.

— Описываю события сегодняшнего дня. Знаешь, я, наверное, не буду убивать нашего «благодетеля» Склизкого. Ну, может, попинаю немножко, и все.

— Рад за него.

— Говоришь, он похудел на тридцать кило?

— Больше!

— Боюсь, нам это не грозит.

— Почему? — спросил Парнас, ожидая очередной шутки.

— Потому! Сколько ложек сметаны заменяет минута смеха? Подсчитал? А теперь умножь все это на три месяца, что нам предстоит провести в обществе этих чудиков, Саксофона и Бабочки. Какая тут, к черту, диета!

— Да, ты прав, я давно так не веселился, — глаза Александра радостно заблестели. — Какой тут огромный сатирический потенциал для твоих рассказов!

— Это мы еще остальных не слышали.

И тут весь «сатирический потенциал» затрясся, подпрыгнул вместе с кукурузником, и дружно ойкнул. Друзья громко захохотали.

До конечного пункта где-то под Пензой добрались только к вечеру. Широкие ворота гостеприимно распахнулись перед гостями, а яркая вывеска заманчиво гласила — «Сказка»!

— Вот и наша дорогая лечебница! — гордость за родные места распирала Кузьмина.

С первого взгляда открывшаяся взору картина никак не напоминала лечебницу. Со второго и третьего тоже. Живописный вид скорее навевал мысль о сельской идиллии: сквозь листву проглядывали белоснежные колонны светлых корпусов; аккуратные хозпостройки утопали в ярких цветах, а ухоженные огороды радовали глаз густой свежей зеленью. Раньше здесь был пионерский лагерь, и когда-то детский смех весело звучал среди раскидистых ветвей, а сейчас стояла непривычно-умиротворенная тишина.

Впрочем, уставшие и голодные путники не замечали ни разноцветных красок, ни щедрых красот. Их взор искал что-то более приближенное к идеалу и по всем параметрам напоминающее столовую. Все их чувства вслед за обонянием устремились к отдельно стоящему домику, из окна которого вился ароматный дымок, а слух приятно услаждал звон тарелок и кастрюль. Лишь один человек не разделял общей животрепещущей страсти. Его цепкий, внимательный взгляд заприметил скрытый в зарослях высокий забор, окружавший территорию больницы по всему периметру, мелькнувшую среди листвы камуфляжную форму охраны да настороженных собак, только и ждущих нужной команды. Взор его уперся в домик с лаконичной и интригующей вывеской «Штаб», из которого навстречу толпе вышла небольшая группа мужчин спортивного вида. Вперед выступил один из них, высокий, подтянутый, в военной форме, но без знаков отличая, и приятным тенором произнес:

— Здравствуйте, товарищи пациенты! Я главный врач этого лечебного заведения, капитан Федоров, обращаться ко мне только в крайней необходимости. Со старшиной вы уже знакомы, на три месяца он вам будет вместо отца, по всем личным и интимным вопросам к нему! С остальными познакомитесь позже, а сейчас внимательно послушайте номер палаты, куда вы распределены. Сразу уточню: в каждой комнате по четыре человека, две комнаты объединены в отряд, к которому приставлен постоянный руководитель, староста, слушаться его во всем! А теперь непосредственно к распределению. Тот, чью фамилию я назову — два шага вперед!

Когда звучали такие имена и фамилии как Ягодка, Копейка и Блендер, никто не мог сдержать улыбки и смеха. Федоров громко зачитывал список, и новички, вскользь оглядывая будущих соседей по койкам, переваливались вперед.

— Палата номер пять: Игорь Харченко, Александр Парнас, Саймон Фишер и Виктор Арсеньев!

Услышав последнюю фамилию, бородатый иностранец попятился, выронил сумку и оторопело уставился на Арсеньева.

— Что, знакомого встретил? — спросил Харченко

— Извините, голова закружилась, — с легким акцентом пробормотал Фишер.

— Встать к своей группе! Палата номер шесть!

Все замерли.

— Жорж Адамов, Алексей Бугаев, Эдуард Бубликов…

— Не пойду в такую! — проворно выпрыгнув из толпы психиатр, — то номер мне дают тринадцатый, то в палату шестую — не хочу! Хочу вот к ним, где бригадир!

— А почему все на меня смотрят? — удивленно огляделся Виктор.

— Ты же сам так назвался, теперь навсегда прозвище пристанет, — усмехнулся Саша.

— Поменяйте меня вместо Фишера, — не унимался Бубликов, — ему все равно, он Чехова не читал!

Вся пятая палата дружно сбилась в кучку и с мольбой посмотрела на капитана.

— Распределение закончено и изменению не подлежит! — под облегченные вздохи четырех пациентов подвел итог Федоров. — А сейчас вас проводят в комнаты, и по дороге старшина Кузьмин ответит на все интересующие вас вопросы.

— Нет, вы скажите, — бубнил психиатр, семеня за старшиной, — чем руководствовалось ваше начальство при расселении? Может, выбирали по цвету глаз или, вообще, методом тыка?

— Я предлагал капитану распределить вас по национальному признаку, — с серьезным видом объяснил старшина, — Парнаса и Блендера, например, определить как французов, Харченко и Петренко обозначить хохлами и тому подобное, но товарищ капитан, в целях большего лечебного эффекта, объединил вас по интересам.

— Он что, хобби наши знает?

— И хобби, и фобии, и то, чем вы по жизни занимаетесь. Вот по схожей трудовой деятельности и группировал.

— Вы хотите сказать, что вот эти типы из моей комнаты — психологи? — засомневался Бубликов.

— Так и есть, не сомневайтесь! — заверил его Кузьмин, и поспешил отделаться от надоедливого зануды.

После скудного ужина и беглого знакомства с местными достопримечательностями, толстяки быстро разбрелись по отведенным им комнатам, и на некоторое время все стихло.

Давно уже погасли фонари вдали, уступив место ярким негородским звездам, замолкли в сладкой дреме лесные жители, и только в «Сказке» о спокойном сне только мечтали.

— В нашей любимой стране есть древний и очень хороший обычай, — вещал Арсеньев, как-то странно посматривая на иностранца, — отмечать все знаменательные события обильным вливанием. Кто мы такие, чтобы нарушать заведенные нашими прадедами традиции? Игорек, наливай, обмоем приезд, знакомство. Тебя, значит, Семеном кличут?

— Как вы… откуда вы узнали? — сжался американец.

— Так список зачитывали, тебя Саймоном назвали, по-нашему, значит, Семен, — разливая коньяк, ответил юморист. — Быть тебе отныне Семой…

— Глядите, селедочка, — пропел Харченко.

— Точно, Семеном Селедкиным! Думал, фамилию Фишер как Рыбкин перевести, но селедочка, она как-то знатнее. Да не кисни, Сема, познакомишься здесь с самой настоящей российской глубинкой, а мы тебя русскому литературному языку обучим.

— Материться, что ли?

— Материться сам скоро обучишься, не о том речь, — возмутился Харченко. — Витя у нас писатель, юмор записывает, Сашка — редактор, до ума все доводит, ну а я артист, со сцены несу это творчество в массы, понятно? Мы вместе — три звена одной словесно-выразительной цепи, а ты — выражаться!

— А у меня типография, — как бы извиняясь, произнес Селедкин.

— Ну вот, цепь и замкнулась!

— За это и выпьем!

Нечто подобное происходило по всему лагерю. Раздавался смех, гомон, громко звенели стаканы, кое-где звучала неслаженная песня.

— Интересно, — удивленно прислушался Виктор, хрустя соленым огурчиком, — перед сном Кузьмин тщательно проверил сумки, конфисковал продукты и спиртное, на каком же топливе народ отъезжает, а? Объясните, как все сумели пронесли спиртное сквозь собачий локатор?

— Так же, как и мы! — хрюкнул Харченко. — Я, например, завернул коньяк в одеяло. Старшина удивился, зачем мне летом пуховик, а я ему, ноги, мол, даже в лютую жару по самое кукареку мерзнут.

— Умно, — засмеялся Виктор, — и я не дурак, в бумаги три бутыля зарыл, знают ведь, что я писатель, много строчу, потому и не проверяли особо. А банку с селедкой нечаянно одеколоном облил, вот овчарки и не унюхали. Ну, хорош болтать, пара вздрогнуть!

И тут все действительно вздрогнули: приятную для гуляк какофонию звуков прорезали самый какафонистый взвизг — это Гоша, купаясь в новых впечатлениях, исполнял что-то недоступное для восприятия обычного слушателя! Рядом, под ярким фонарем, сидел облезлый кот, завывая и подмяукивая новому хозяину. Услышав этот дуэт, петух в курятнике повалился с насеста, свинья в дальнем сарае истошно захрюкала, местные вороны от зависти повыбрасывались из своих гнезд! Веселье было в самом разгаре!

Утро наступило как-то неожиданно и застало толстяков врасплох. Некоторые только-только прилегли, а тут уже труба зовет, причем в буквальном смысле слова: из старого, прибитого к столбу репродуктора, на всю возможную мощь оркестры трубили подъем. Из своих комнат, пытаясь расправить помятые лица и одевая на ходу чуть менее помятую одежду, выползали нарушители ночного покоя. Солнышко от такой картины в ужасе отвернулось и поспешило спрятаться за тучку, собаки с осуждением били по траве хвостами, и только видавший кое-что похуже старшина Кузьмин громко отдавал команды, раздавая всем хлопчатобумажные спортивные костюмы.

После водных процедур в виде нескольких ведер ледяной воды на каждого, пациенты частично вернулись к реальности, а после получасовой маршировки на свежем воздухе вернулось и основное — огромное чувство голода. Толстяки с трудом дождались команды «вольно», и потом дружно, с песней взяли приступом столовую. Но здесь всех постигло горькое разочарование: несколько листиков салата и одно яйцо, в голодных и не совсем трезвых глазах уменьшенное до голубиного — вот и весь жалкий трофей яростной атаки! В утешение администрация решила приправить сей скудный завтрак горячей и питательной пищей для ума — речью главного идеолога, и по совместительству мастера диетологии, профессора Зудина.

— Запомните этот день, господа похудающие! — многозначительно начал он. — С этой минуты вы, опи