автордың кітабын онлайн тегін оқу  Разбирая огонь

Александр Уланов

После это было разрушено. Но люди живут — строят — противодействуют. Бывшее для будущего.

 

– кто ты и я?

– кто сможе(т/м)

– мы происходим

 

– как ни стоишь на балконе, дым от тебя всё равно на меня. Если местами поменяемся, ветер тоже переменится. И волосы твои — дым

– занимать место — как в долг — хорошо, если отдать получится, а многие так и зажиливают

– занимать время — чем вернёшь?

– в?

– вне

– с?

– с и без

– если от, за

– без — пока не

– даже в дождь не?

– пока не. И не дождь

– дождь без конца. Мягкостью падения эхо дистанции

– для разделения дождя не к дождю

– идет идём

– грея твой холод своим

– Бланшо умер. Будет мемориальный блок, надо статью, и поскорее

– не решившимся в выборе места волосом

– метром ветра сегодня? первая половина на работе, потом ничего

– дальше чем зайдет без конца переворачивая день вызвать солнце на середину между шестым и седьмым подкреплённые страхом голода голоса ходят вертикально по дому в поисках

– cолнце не лифт, но если знать время

– солнце — само время. К завтра высохнет после четырех вод

– ветер открывает и закрывает окно в ритме удивления от книги

 

– туман — морское дно. Нести чай и орехи, сидеть на сундуке под стукающимися о сундук листьями, кидать в окно виноградины — не разбудят, но вдруг что-то хорошее приснится

– шоколад сна. Всегда без десяти три ночи

– бабочки мягкие, попросить моль обмахивать тебя крыльями при засыпании и просыпании, особенно ступни. На карте земли хорошо сидеть

 

– событие никогда не такое, как предполагали. Описать — только память о представлении о событии? или слова сами станут событием. Вызывая будущее событие?

– всегда-будущее — в точке настоящего, доступной после достижения предела настоящего (прошлого?) и возвращения (невозможного) обратно?

– о том, что возможно. Не память — настоящее. Если прошлое интересное, оно тоже здесь

– может ли вернуться невозможное? или и не уходило? или перестаёт на мгновение (события)?

– невозможное не уходило, уходило возвращение, чтобы вернуться?

– падающим движением

– удержать тебя — не от падения, а падать вместе с тобой, стараясь, чтобы тебе при этом не очень удариться

– единственный способ удержать меня. Любое движение кажется падающим, лишенным точки опоры (ставшей точкой отталкивания) и неоднозначно направленным

– на падающее — попадающим

– Эпикур и Лукреций говорили о мире как падении атомов, где атомы чуть отклоняются и соединяются так или иначе

 

– уже понимаю по трудности раскалывания орехов

– в машущих стенах почти в сыре ждать

– в оранжерею средним утром

– скорее в среду или завтра между сном и сном вверх корнями

– как спишь без можжевельника?

 

– уклоном головы углом укола разведкой сока сквозь плотность вереска смещённый крест искателем теней не дней по иней романика сквозь вечер — и соль река возможно между

– углом угля вести дорогу об арках невозможных разговорах на волос вопроса ивой навстречу взлётом слоем за каплей сквозь пену башни иным инеем переменой миллиметрами метро к цветкам волн

 

– пока ежи спят, иголки улетают и блестят в воздухе. Спокойных дров и теплых ладоней

– капля стремится к своей тени, змея от нее отталкивается

– буквы сцепляются репейниками. Праздник — очень быстрая медленность. Дочитываю пропасть. Снов с мягким морем в ракушке

– весна качается на кончиках веток, апельсин коркой ожидания

– ласточки собирают хвосты

– ласточка летит так быстро, что не может закончиться

– ромашки и шалфей из-под снега летящему горлу

– два часа различия внутри камней над городом вдоль резьбы чайного тепла

– тишиной тумана? Или в туман навстречу?

 

– снилась змея из деревянных скамеек, ползла куда-то

– в фонтане плавает жёлтый удав — толще ноги, длиной метра два с половиной. Хозяин держит его за хвост, чтобы не уплыл, потом поливает бортик, вытаскивает удава, удав сворачивается, хозяин наливает воду внутрь свернутого удава, бассейн на кромке бассейна

– чувствую ногу удава в недостающей коже. С удавом хорошо бы змея пускать

– боль во внешних уголках глаз — от дальней твоей? ближней пыли? будущей морской соли? потому что тебя давно не видели?

– боль перьями на запястье перелётным песком

 

– дождь прячется между шестью и семью, наблюдает, пробует. Ждёт, пока спрячется увидевший его, на шаг впереди идёт

– этот не прячется, занимает место лета. Знает, что чужой реке, которая теплее его, чужой ласточкам, яблокам. Пробивает каплями щели для осени. В нём вода, но не держащая, а падающая. Почти все рыбы очень осенние, в своём холоде. Кажется, что тебе будет уютно между орехами — сухими, теплыми, постукивающими

– от таблеток заметно лучше — видимо, поджелудочная. Если сильно не волноваться — совсем не чувствую её сейчас

 

– книгой, выросшей на орешнике, ходом со дна моря в чашку кофе

– мандаринами южной Африки завтра вечер?

– да

– с да в руке когда

– мгновенностью бега после 9.30

– где бег касается земли

– в сторону молчания

– проводить меня на край света — ночи

– за край

– самолёты виснут между небом и небом

 

– видение «сквозь» представление пустоты. Но и здесь не конечное отрицание (потому что неуверенность/неопределённость?). Шаг через/сквозь — затем уход от однозначного утверждения/отрицания, сохранение энергии, кружение — снова шаг через/сквозь

– пустота и перед предметом, и за ним, а за ней — возможность? и на месте предмета, и за пустотой

– утром небо темнее крыш, днём точь-в-точь

– облако не греет, оно поднимает или пригибает взгляд. У меня — рабочая тьма

– ничего не успеть сказать, поэтому сразу с половником за землей для тополя. Знаю, как не потерять счёт времени в городе троллейбусов

 

– квартира от тебя так сдвинулась, что я в ней теряюсь. Тут ветер сейчас, между столом и диваном, видимо, разбуженный тобой и тебя ищущий

– планы прокладывают траектории (для) падения. Острый лист падает лодкой. Лодка падает домом

 

– расстояние колебаниями невесомого, непрозрачного, выцветающего звоном слоя под кожей. Шагами полными сны, руками несхожими мысли, скорым дождем и ходячим теплом, продолжая

– близость жёлтым запахом камнем для метеоров той же страницей бесконечностью падения полетом по себе ходом норами частью следа языком дождя секундой за каплей начиная

– полёт делается падением только от конца, удара. Когда земля стала круглой, конец света оказался в любом месте, у шара конец в каждой его точке. Так что взлететь можно везде

– предательство мрака разное — когда предаёт мрак, вдруг проваливаясь в падение (а не полёт), или подсовывая что-то тупое, не понимающее, давящее. И когда предают мрак — не отвечают на предлагаемое им пространство, режут его обволакивающее молчание

 

– дождём вбок читаепишу

– рассвет на кухне в малине, ночь в стрижах, плавание в очках

– с бамбуком подарочным влагой горы греющей собирающую(ся) заговорить угли грозами над головой за травами по две стороны воды

– раскручиваясь бамбуком собрав ветер дороги место для ягод к яду травы когда к стороне?

– с языком дома в работе холода без тебя. Исправленное углами, новое внизу. Стукаясь о восток сжатой чёрной водой, сном внутри камня уходя от ухода. Рюкзак пока бездельничает, ракушка хочет быть замком

– устаю до письма хожу (с) твоим оставленным снегом — (на)встречу

 

– когда спина не боится взгляда

– когда за ней — за чьей спиной она. И когда летит так, что никому не догнать

– каким будет доверие — до веры (не в религиозном, конечно, смысле)? началом пути? узнаванием?

– доверие к религии не относится, оно свободное и осмысленное. До — не от церкви ли, которой хочется слепой веры, а не слепая неполноценная? Не начало — в начале и не может быть. Не итог, конечно. К узнаванию ближе. Что-то накапливающееся. Важное, но не продолжение, а средство для продолжения

– началом, кажется, может. Начало осознанное (как результат решения), но путь непредсказуем. Начинаешь, часто не зная, не веря, но, может быть, доверие и начинает

– доверие начала — да, может быть — риск доверия (совсем без доверия и не начать) (может быть, круг вроде невозможности литературы — чтобы появилось доверие, надо пройти некоторый путь, но невозможно начать этот путь, не имея уже некоторого доверия)

 

– ешь? прозрачнеешь? встречаешь? ты всегда (на)сквозь (на)ходишь

– более расстоянием рассвечивая раскачивая(сь) более праздника пришедшего врозь разбиваясь клубясь утончаясь (предпослав цвет другому) стылыми прожилками всегда в-не (на)ступая

 

– стальные бусины сна на разведку голоса

– мимо рек морю, железом воде?

– приближение распутывает руки волосы

– головой движусь, складываю ночное небо, транслит воды

– по касательной к запаху крапивы вверх перевернутым городом, сквозь буквы которого продают колбасу и газировку

– завтра и в субботу могу еще взять. Ключ трёх билетов между капель и кукурузы прорастая к тебе подходящей рекой

– вечерними хвостами позвоню

– окнами электрички о тебе бега смеха

– книги в спальный мешок. Спим спинами

– встреченное болью лицо встретишь полем?

 

– ко многим состояниям невозможно прийти, можно только себя в них обнаружить. Забвение. Но и любовь. Спрашивающий не живёт, слишком нуждается в ответе, слишком ждёт. Жить — забыть о вопросе. Нехватка времени, не успевающая замечать эту нехватку (когда замечает, приостанавливается)

– в падении между забытым и будущим. Секрет, упоминаемый в «Ожидании забвении» — может быть, сам человек, она?

– да, но секрет и сама речь, и ее поддерживающее: интерес, невозможность, бесконечность

 

– к мандариновому потолку добывая Италию в Китае добивая Китай Италией

– солнца больше с за-горящей ночью переступая кадыком ветра вечер

– своей работой (на)встречу радостью отставания, ненаступления вечера — каждый раз утра

– спящими птицами заговаривая

– двойным временем разделив подушку за пределами сна улицей утра умывая каплями работы

– днём растущим работой (не) успевая в твой

– экспериментальным дыханием укладывая слова в половину голоса в точке сцепления с месяцем

– в бровях дома вместо горгулий, выше орехов

– дырами яблок и хлеба по греко-буддистской пустыне Шамшада Абдуллаева

– утро к вечеру воздушными перепадами ферганской долины — вдоль касания очень — найди, пожалуйста, чью-нибудь шкуру, чтобы греться

– дома без меха, звери с воробья, греюсь твоим голосом в ночь Венецией к парусу отдыха тебе

– на косточках магнолий сон ушел в гости к утру

– мягким снегом и шёпотом лампочек жду твоего сна

– поиском сна и вопроса, горящими вдоль, роспуском утра обратностоящего ветра склоном встречая

– наклоном превращённого дня поднимая далёкое утро крепость облаков открывая

– испеченными буквами дождём(ся)

– косточками звуков растирая бег мимо ночи

– ночью в снежки, сейчас к мокрым ниткам мимо капель. Сегодня?

 

– в ожидании у тебя и меня часть одного времени

– падая по речи и ожиданию

– присутствие (неважно, реальное или нет, у Бланшо постоянный переход одного в другое) как гарант подлинности. Связь одиночества и присутствия другого, они не противоположны, но продуктивное одиночество письма, одиночество как множество, «основополагающее одиночество». И на следующем витке присутствие вступает в связь с одиночеством, «уже присутствующим»

– свобода не-одного — после пути? речи? «Ожидание забвение» завершается иной просьбой: «сделайте так, чтобы я не смогла с вами говорить». Знак близости — когда приходится оберегать уже не её, а расстояние

 

– люди в новогоднюю ночь говорят о переходе. Но переход каждую секунду. Новый год схож с известием о смерти, когда каждый определяет себя в протяжённости. А если — не как там в новом времени, меня постоянно опережающем, но — как там в твоём времени, более изменчивом и способном услышать вопрос?

– ко мне прилетела ёлка и застряла в ветках, теперь смотрит и пахнет сумраком. Может, у тебя горела ёлка, а трещала её тень

– куда уходят тени исчезнувшего? Тень жалуется, что исчезает то, что ее отбрасывало

 

– хорошую маленькую томатную пасту, оливки, помидор, красный/зелёный перец, чуть зелени, пармезан, тесто есть, как тебе после девяти

– скорее после десяти обязательно пармезан? набираю скорость в карманы рюкзака, твой затылок

– если коснуться листа с севера дождь если скрутиться в нить никто не заметит скачущим приближением дня слишком устать с наступлением окон

– наконец катится. Окна медленно разворачиваются

 

– печатаю фотографии до ночи на рыбокоптильном заводе, день многих голосов и одного запаха, завтра около часу-двух дня поблизости

– в волнах сна тебя. Хорошо находить ложки, лежащие по-твоему. Год в мешке

– завтра собираюсь и разношу подарки, потому что новым год из мешка не вылез. Лучше у тебя пять утра

– будущего происходящего ветра открытого праздника пронзительного времени и пространства, расщепления пустоты

– восемь минут спасибо быть

– год начинается белым, совсем другим, чем заканчивается. Восемь минут все разные, тебе и мне не хватит

– восемь хватит, но не хватит времени большего; дело во времени, которое не

– хорошо, когда времени не хватает — быть чем(у)-то ещё. Длинный лёд. Тебе большой Введенский

– «когда ты идешь вперёд, прокладывая мне к себе дорогу». Помочь другому стать ещё более им

– помочь другому стать ещё более

 

– вакуум дня — когда ничто не может произойти, когда все скрывается?

– когда ни одна капля воздуха не касается плеч

– совсем без голоса, можно ли немного твоего?

– но ещё только в сторону дня, вечером догоню голосом

– могу и до, собирая после в твое отсутствие кусочки твоего голоса по углам и щелям

– вещи и углы там совсем дикие, смотри как тебе

 

– слова общие, слово становится моим, если вкладываю в него необщий смысл. И этот смысл остаётся множественным

– нельзя сказать «город как ты» — сравнение с претензией, что тебя знаю, а это не так

– но можно пользоваться не одним сравнением

– оговаривая его частность и ограниченность во времени. Сейчас так, а потом нет. Ты поворачиваешь голову в сторону сна. Сейчас в левую, но сон у тебя тоже меняется, каждый раз неизвестно с какой стороны

– крот под кроватью, когда будешь в музее?

– перевёрнутым ведром стола попросили к шести, к тебе могу раньше

 

– превзойти ночь трудно. Небо — ночное, а не ночь небесная

– не о той ночи, которая приходит со стороны неба, но о ночи неба как его движущей силе (изнанке), что приключается и переворачивает

– не приходит с неба, а проступает сквозь него, как её переступишь? Следующий шаг тоже в ней

– и чем будет тень ночи?

– возможностью?

 

– тебе сложные геометрические тела

– в семь на спуске к реке

– в готовности к бросанию в воду

– отправлено. Кожей сна

– пришёл только сон без письма

– ещё раз. Но мелкие соображения. В древних для будущего

– пришли, дожди в одном окне

– обещают грозу с абрикосами

– еду по капельным ямам, но доберусь

– чешуя верчения спин сна

– моль досыхает, когда приносить чистую искупавшуюся?

 

– Греция выветривающейся скалой собирается в гости, шурша листьями смородины

– Греция съеденным сыром и оставшимся морем. Подземной водой и крепостью воздуха к тебе с греческим маслом. Рыба катится на орехах

– сегодня в книгах и чуть городе — попробовать к послеобеденному? отсюда движением жасмина в дождь, чей конец ожиданием греческой рыбы

 

– между чего не и что есть про́пасть

– перепрыгивая

– между чего не и что есть пропа́сть

– заговаривая — и появиться за

– пропадая, не зная, что/где появишься

– заговаривая — и начиная, и продолжая

– смещая речью

– губы порезаны несказанными словами, пальцы тем, чего не коснулись. Напряжение — но свет всё ярче — ещё чуть

– скре́пящим письмом воздухом предчувствуя предчувствие забывая свернуть(ся) растерянности вдоль выдохом-выстрелом часами черпать дрожа тобой

 

– солнце пришло раньше обычного развернувшимся бегом

– дом поворачивается к солнцу. Живешь в подсолнухе?

– раскачиваюсь

– смотреть Пину Бауш

– весна с манго пока без каштанов. Пишу статью

– каштаны трижды проткнуть и пятнадцать минут жарить

– сном вытягиваясь не хватая дыханием в рост возле держа

– головой к голове поперек пробираясь ищу Грецию. Носом в ольху жду

 

– сон и взгляд бывают вместе — есть взгляд сна, он внутри век, но чувствуется. Есть взгляд на сон — ты спишь, я на тебя смотрю, чуть убеждаясь в существовании, днём угнаться труднее, хотя интереснее

– песок оставляет пыль после себя. Даже не пыль, а состояние кожи после песка; сейчас оно кажется невидимой пылью, стягивающей и забивающейся в поры

– скорее соль. Море лёгкое, когда плывёшь, но царапает, когда отойдёшь — не хочет, чтобы уходили? Но соль/пыль летит, даже если в море не входишь — солёный воздух

– ночь на берегу — сосредоточенно-рассеянная энергия моря, расслабленного днём; огни, небо и ветер, бьющийся об одеяло, но совсем не подозревающий о моём в нем наличии — не тревожащий

– волнующееся пространство. Далёкий маяк, к которому всё же однажды придешь и будешь видеть сноп света над головой. Плыть в чёрной гладкой воде. А огни отражаются в море, и это уже космос, где свободно и кометно в любом направлении. Кто рядом — не помеха — другие глаза, другое удивление. Потом так можно с морем в любом месте — и там, где моря нет

 

– зубочистками оконных перемен линяющие зёрна звёзд

– к постоянству бега по временной дописанности. Дома в облаках краски

– в малоподвижном пути

– оба кита высматривают паруса лопаток

– камни скучных сторон спотыкаемые, осторожнее. После девяти темнотой слив

– к хвосту текста воображаемым одеялом головы

– с вилами за перевалы холода, соляным горением

– не хочешь ли в пространство к листьям? или ночью греться запасённым в них светом?

– само о(т)казалось дождем. Жду роста теней

 

– слизывая капли с веток. Вкус коры и почек — почти весны

– своих по жестам. Я тобой — увидев, как раскидываешь кучи осенних листьев, найти истлевшие до прожилок

– мне твоя спина внушала большое доверие

– дойдём до бабочки и повернём

– деревянный куб, обломок со стройки. Какая сторона тебе больше нравится?

– где глаза, как сова

– мне тоже сначала, а потом понравилось, где шеврон

 

– оставив запах кофе. Идем вечером ловить сумерки?

– могу в среду — дуть в неё, в небо

– мысль — жизнь со скоростью мысли?

– в двух смыслах «со»

 

– как решаешь, что я пропадаю в телефоне? говоришь, что пропадаю, посреди не моей речи, а твоей. Пропадают важные шорохи, дыхание? или как лицом к лицу — не столько теряюсь, сколько теряешь?

– кажется, что пропадаю среди твоей речи (моей, становящейся твоей?). Ощущение всегда очень чёткое, наверное, пропадает чувство связи; остаётся пассивная приближающая(ся) тишина, странно не слышать тебя и знать, что меня слышишь

– все реже «ты». Друг другу не точка для указания, а воздух, который вокруг. «Ты» однотипное слишком

 

– пока с конференцией и галечными письмами, желтизной кипения

– а после восьми? с надеждой на субботних змей?

– в гости к дому с изумрудными девушками

– долгими разговорами не успевая утра

– от ночи утру — ночь и день не стоят, но быстрее всего колеблются, так что нельзя выбрать главного, и, говорят, равны — одеяло несдающаяся улитка

– день и ночь замедляются впустить шаги, море, метеоры. Одеяло ползет на север

– по радио добрым таким голосом, мечтательным и вдохновенным: «Растворить в поэзии сердца людей...»

– что люди будут делать без сердец, растворившихся в поэзии? будут совсем бессердечными

 

– окно сухоцвет лестницы после шести после следами пространства

– у двери велосипед и колючка. Куда к тебе?

– теплой изнанкой крыш — левой справа

– колоколами непроглядной кратности, может быть уже и за орехом, со дна ежевики корица не по зубам моли/моря не сказав ещё по колено

– свистом воды про Владимира Казакова точностью за морем

– виза с двадцать седьмого на год. Бегом листьев, вишневой змеёй

– у змеи посчитать позвонки. Плыву, наевшись солнцем, как завтра утром/днем?

– пальцами толпящегося корабельного нетерпения, попробую совсем в ночь. С твоим паспортом иду осторожнее — в кармане ощущение недопустимого к потере

– выходящей из берегов полнотой дали — запорошенным падением, ставшим верностью — здесь взгляд не боится быть увиденным — зная, что никогда не равен себе — дрожью продолжая движение

 

– Бланшо по ту сторону времени, событиями, мерцающими в отсутствии времени, в его нереальности, Владимир Казаков по эту, проживая каждое призраком желания. Человек живёт в камне каменным, но смотрит звёздным и говорит молчащим. Жёсткость языка, себя не(у)знающего. Твёрдость мгновений — литых, сколотых или желанных? Пространство поцелуев и решимости. Лицо девушки и лицо света, обращённые на «вы»

– Казаков с вещами, ими думает и чувствует, кажется, что для него и любимая (когда не романтический штамп) — угол зрения на вещи. Твёрдость мгновений-предметов. (Мгновение Бланшо — расширяющаяся до бесконечности воронка?) Время — изменение. Вещи теряются, разрушаясь, и у Казакова много боли от этой потери. Боль возможного, но не происходящего? У Бланшо боль другая, от невозможности? Он понимает бесполезность речи, Казаков стремится говорить, даже когда не готов. Прикосновение у Казакова — тоже взрыв. В его вспышке предметы могут гораздо больше, чем они/ими думали. У Бланшо ночь скорее метафизическое понятие, у Казакова — то, куда выйти и жить. Небо у Бланшо предметнее — острая точка? А смерть — не предмет и у Казакова — потому похожа?

– и вещи в воронке уже-ещё не. Разное ожидание — у Казакова напряжённое ожидание предметов (боятся исчезнуть / пропустить?) Множественность говорящих у Казакова. Кажется, когда говорят двое, слушают гораздо больше

– у Бланшо ожидание с забвением, у Казакова вещь исчезает раньше забывания. Ночь Бланшо охватывает, её скорее обнаруживают, чем входят в

 

– встретить / проводить с зонтиком? Не придёшь искать себя и гречневую муку?

– приду завтра днём украдкой поработать

– если ты украдкой уже тут и работаешь, просто я не вижу?

 

– ты птица, которая сначала улетает, а потом смотрит, надо ли было улететь

– но потом иногда возвращается

– сначала оборачивается — птицы хорошо оборачиваются, голову наклоняют, шеей крутят

– напряжение — это собранное время, когда в каждую минуту уложено много других, прожитых ранее, и тех, что потом из неё вырастут. Семечко очень напряжённое, твёрдое. Нет времени — не мало, а — всё оно там, в напряжение ушло

– и мы никогда не только в чём-то одном, потому что иначе нам будет нечего дать этому одному. Всегда что-то ещё

– делят и не делят — даже в одной постели каждый в своей голове, каждый — сам. Каждый в своем мире один — и хорошо — так возможны индивидуальность, встреча. Но и вход в ощущение, когда гладишь и чувствуешь счастье кожи, которую гладят (которая гладит — тоже). Одновременно и делить, и не делить, и отдельно, и вместе

 

– начинаются дни Дона? Донный город ближе к соли пока останавливает? Ближе к лету цветом улиц?

– ближе к лузгающей семечки заката Швеции, берёзы светлее ночи прорастаю(т) животом засыпая на спине

– движется последний снег ветреницы к спине лопаток в синем чае весны. Город всё ближе к тебе –ломкая бесконечность, линии пыли

– мозаика из церкви — люди из стен собаки тоньше выше цветущей тени

– Дон с мозаиками почти греческое море. К твоему дому собираются звёзды

– 04.22 в субботу, седьмой вагон, но тебе совсем не удобно, дойду

– (из-под потолка) знаю, дойдёшь, но хорошо увидеть и не быть тенью на твоем лице

– Дон на дом, если встречать, можешь взять ключи от дома у мамы Кристины и переночевать

– дом без тебя другой, легче дойти из моего, почти выхожу

 

– сплю наяву тобой в дождь кружится голова можно сегодня? если не — голова и на расстоянии от тебя еще как

– сегодня всё же не, воздух полон движения

– листья разворачиваются навстречу каплям, облака вылезают на гору из волн, улыбаюсь в твоем воздухе

– реки запинаются и начинаются снова, они никогда не пересекаются. Не бывает речных перекрёстков

– реки упрямо вниз. Ещё ветки деревьев не встречаются. Люди свободны и могут встретиться. Покупаю «Диссеминации»

– диссеминации у меня есть. Рассеялись в глубине. Пересекаются в небе

– диссеминировать вместе? В небе в полёте

– листья обманщики. Понравилось, как они падали в углу двора, и освещение там интересное, жду с камерой — за десять минут ни один не упал. Хотя в других местах — падали

 

– пыльная, бесконечно истончающаяся, крепко настоянная, но не настойчивая, будто даже не касающаяся память Лоренса Даррелла. Болью — напряжённостью, чуткостью и рефлексией, когда опадают границы осторожности — и энергией радости

– если учитывать, что у скорости и огня один результат — зола, от огня не убежишь. Читаю наощупь и в лучшем случае половину

– читать — и до ночной половины. Не порежься об осколки неба и осколки земли

– осколки всегда нас превосходят — не порезаться, а быть задавленным. С утра набирают свою колкость

– утром небо жёстче ночного. Можно между — идем?

– осколки — просеки. Куда нам?

– к комнате, морю, книге, мосту, лесной клубнике, прикосновению

– потому что любая находка — лето. Потому что понимаешь, что понимаю

– можно попросить зайти утром, с разводным ключом, не могу воду перекрыть

– осторожно нечётной пыльцой памяти

– взглядом колодца улитки вдоль воображающих волос

– дымом крыш, обнимаю уши

– расшатанными горловинами в одном времени. Дома удерживаю рыбу, жду

 

– пусть они вздыхают о потере того и этого. Попробуем найти и собрать

– Соловьёв «книгу счастья» о своих индийских поездках пишет

– счастье здесь, не в Индии. Только встретить

– вырастающей за ночь чужой работой, пространством, дважды звучащим от каждого падения непойманной Александрии, теснотой, удаляющей от вместе, желанием разговора

– «так мало наше знание, но уверенность, которая нас не покинет, заключается в том, что надо держаться за сложное. Хорошо быть одному, потому что одиночество сложно. Хорошо также любить, потому что любовь сложна». Рильке в письме к Ф.К. Каппусу

Морской город, от которого ушло море. Зубцы домов — попытка привлечь его обратно, предложив скалы его птицам. Многие дома предлагают не одну скалу. Город тянется, пытаясь увидеть море с верхних этажей. Взгляд тянется к этажам, болит шея от постоянно запрокинутой головы. Город держится за море каналами. Дома растут из следов моря, выходят из них ступенями, располагаются над ними эркерами, сохранившими в сырости своё дерево — так пропиталось солью. Кирпичные корабли на якорях, вдоль воды менее прямые и ровные, чем вдоль улиц. Море рабочее — не тёплая карнавальная путаница Венеции, каналы прямее и шире. Больше места для отражений — порой и деревьев. Дома сужаются, и окна не хотят располагаться друг над другом, перепутываются с башенками. Над окнами, даже прямоугольными, всегда арки, держать тяжесть неба. Оно тут нагружено дождём и не очень далеко.

Здесь у чертей во рту селёдочные хвосты. Романская башня подняла все свои окна к девяти шпилям. Другая утыкается в небо зубчатым носом заморской рыбы-пилы. Третья пристроила сбоку беседку — чтобы удобнее было смотреть на море. Четвёртая выбросила над собой совсем другую башню. Мосты тихо впадают в дома, переходя в них сложными наборами арок. Некоторые разводные — продолжая надеяться на корабли. Шлюзы держат прилив, который давно ушёл. На крепостном валу поселились мельницы, там удобнее ловить ветер, соревнуясь в круглости с городскими воротами. Яркостью тюльпанов, пробирающихся и под мосты, оранжевого кирпича, фиолетовых крокусов.

Между ними идти и находить предметы, которые станут словами языка этого города. Сходя к воде по ступеням осыпавшейся листвы. Замыкать арку можно нависшими бровями — а можно высунутым языком. Под колонной можно с крестом — а можно с лютней. Угол бережёт девушка точнее шахматной фигуры. Геометр с циркулем залез на трубу. Всадники и кони состоят из дыр, но тоже тянут головы вверх. Драконы поддерживают скамейки — отвернувшись от сидящих, чтобы не пугать. Руки тянут навстречу друг другу указующие персты.

Паутина предложила плести кружева — они боятся ветра, и дома для них ниже. Но кружево порой выбирается на углы и арки — и кирпич рад его держать. Порой скапливается паутиной света в окнах. Голубое море, на берегах которого цветы — в памяти и на белом фасаде. По морю девушки раньше ездили на запряжённых козлами колесницах, отстреливаясь из лука от преследующих. А мужчины запрягали собак и играли на флейтах. Кони — для той, кто с лирой. Город объезжают Леда и Зевс — их везет Прометей на Пегасе.

У церкви цвета заката для заката не шпили, а шлемы. На ней змея, которой понадобилось колесо, а внутри — тяжесть костей и лестниц, одежд и мешков. Стороны арок тянутся друг к другу удивлёнными головами рыб. Ветви деревьев — по перилам мостов. Каменные петли — из труб. Каменная пушка сломала колесо и застряла в траве. В руках девушки — три утки, плывущие по каналу.

Лучшее украшение церквей внутри — память о море и небе. Дома подхватывают у них готику, волнующийся камень и башни, всё более становясь похожими на маяки, светясь по ночам всем контуром. Небо — то, что получится сделать внутри. Над окнами — плотники и кузнецы. То, что они делают, доберётся до моря само, ждать не будет. На доме и на флюгере — кометы, здесь их не боятся. Юноша и девушка улыбаются друг другу с разных сторон входа в собор. Когда двери закрывают на ночь, они уходят целоваться. Солнце засыпает на рассвете город морской водяной пылью.

 

– полуночными разговорами, западным дыханием сонного оборота в боку приближения

– кромешный дождь позднему ношению гор, соль улитки

– что хочешь?

– сыр

– всегда просишь то, чего у меня сейчас нет, как-то догадываясь об этом

– после девяти смотреть романику, если

– буквы у тебя просыпаются, растут, ищут места. Окружата — окружена и сжата? магазин самооблуживания — там продают средства, чтобы стать сверкающим, как лужёный чайник? получить лужёную глотку? окружить себя лужей? сесть в лужу?

– дождь крупной чёткостью в керамическое блюдо изнанки взгляда. Здесь запахи клювами ласточек прорастающей разностью капель

– голосом к голосу проходя ладонью ловя несерьёзное картой будущего шага во вдох

– кажется, что долго и хорошо ходилось. Хорошо опираясь ступнями

– вроде понятно, почему от меня убегаешь, даже когда очень хочешь приблизиться. Так попадаешь куда-то ещё, и я за тобой, а иначе — так и лежали бы на месте

 

– вишня от сестры. Ты любишь без косточек, вытаскиваю

– давай помогу

– забрызгаешься

– разденусь

– совсем?

– совсем

. . . . . . . . .

– тюлени крапчатые

 

– хватило ли вчера змей и пространства?

– забежать за книгами и альбомами, пространства, конечно, не

– лимоном и косточкой смоковницы

– пешей длинноносой птицей

– гигантские кальмары ночного винограда тянут щупальца сна

– гладко-слоёным морем во рту где разноудалённостью людей от совсем неожиданно очень

– и на всякий текущий план парад насекомых сгустками ночной геометрии ближе к шару пора мухи светляками читаю о пчёлах треугольным деревом

– позапрошлой и прошлой ночью во сне очень сильно кусаю язык и просыпаюсь от боли, сегодня утром казалось, что язык раскушен пополам, раздвоенный, как у змеи

– подводная чуть светящая вишней удерживая майского жука не добыть корой дуба настоять часы

 

– поздравляют с выходом книги