Агентство «Хоттабыч»
На полированном овальном столе под гипнотическими взглядами Сталкера и Калиостро носятся, сталкиваясь, желтые и красные игрушечные машинки, и падение каждой из них со стола вызывает вопли восторга или разочарования.
* * *
— Так-та-ак… — входит хозяйка заведения с продуктами в сумках, — взро-ослые люди и чем занимаются… В ра-або-чее время…
— Нет клиентов, — зевает Сталкер.
— Как это нет клиентов? На улице сколько людей, и каждый — потенциальный клиент.
— Так то-ж на улице! Вы и сами в рабочее время по магазинам шастаете.
— Что-о-о? Для вас же стараюсь! Все: пора устраивать собрание.
— Ну-у…
— Зовите остальных.
— А никого нет, — небрежно отвечает Калиостро.
— Где барон?
— Этот не в счет, — кривится Калиостро.
— У меня все на счету. Ему, кстати, будет сюрприз.
— Неприятный, надеюсь? — оживляется Калиостро.
— Это как посмотреть. Присаживайтесь. Господа, — заявляет она после паузы, — я собрала вас… Мунхи, вам особое приглашение нужно? — с раздражение обращается она к Мюнгхаузену, — чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Если так будет продолжаться и дальше, то через месяц… максимум через три… мы разоримся.
— Ну-у…
— Да перестаньте вы нукать! Работать нужно, работать!
— А мы что делаем? — возмущается Калиостро, открывая ноутбук. Сталкер открывает свой, и они продолжают играть в те же гонки, что и на столе.
— Вы, Калиостро, именно вы… в бирюльки играете.
— Чем же еще заниматься в свободное от работы время?
— Вы неблагодарный! Я вас извлекла из психушки…
* * *
«Я Калиостро», — гордо заявляет несчастный, стоя в смирительной рубашке перед психиатром.
Санитар тычет его лицом в стол.
«Ну, кто ты теперь?» — спрашивает сидящий перед ним врач.
«Ладно, сдаюсь, нормальный я! Притворяюсь, нормальный!»
«Симулянт несчастный, — ворчит санитар. — Пойдешь по статье».
* * *
— Я выкупила вас, — заявляет хозяйка. — Вопреки своим правилам совершила преступление. Чем вы занимались? Апельсины под видом золотых самородков продавали скупщикам краденого на Казанском вокзале.
* * *
«Оп», — рука скупщика сгибается под тяжестью апельсина.
«Чистокровное золото, вот те крест», — машет рукой перед собой Калиостро, тревожно оглядывая по сторонам.
* * *
— Ведь брали, — оглядывает Калиостро всех победным взглядом.
— Вспомните лучше, — укоряет его хозяйка, — как вас поймали, несмотря на ваш гипнотизм. Хорошо, что вас в психушку отправили, а не на месте пришибли.
— Кто старое помянет…
— Не вам об этом говорить, Калиостро не вам. И не тебе, — оборачивается она к хихикающему Сталкеру. — Чем ты занимался? Совсем уже мелким мошенничеством! Детей обыгрывал у школы…
— Я обманывал детей богатых родителей. У меня всегда выходило орлом, а у них решкой. Все по-честному.
— Ха-ха-ха, — по слогам произносит Мюнхгаузен.
— У вас меньше всего должно быть поводов для смеха. Вспомните, где я вас отыскала…
* * *
Мюнхгаузен стоит перед витриной и пристально смотрит на коньяк. Содержимое бутылки уменьшается. Он извлекает из кармана лимон, отрезает тонкий ломтик, обмакивает в коробочку с сахаром, закусывает и запевает:
— Раскинулось море широко…
* * *
— Вас били! У вас начиналась белая горячка. Я вас поставила на ноги, паспорт выправила, купила жилье, устроила на работу в агентство…
— Хоттабыч, — подсказывает Калиостро.
— Правильно, хотя я и без подсказки знаю, чем управляю. Псевдоним придумала — «Мюнхгаузен», а вы меня безбожно обманываете.
— Я-я!? — изумляется тот.
— Вы-ы…
— Это клевета! Это клевета, господа!
Мюнхгаузен вскакивает и начинает метаться по комнате. Идет по стене, по потолку. Подходит к хозяйке и, свешиваясь вниз головой с потолка, заявляет:
— Это клевета!
— Ты бы лучше в цирке показывал свои фокусы.
— Меня оттуда завистники выгнали! За талант!
— Фу, накурился! — отмахивается она. — За пьянку тебя выгнали, а не за талант. Ты его всякий раз теряешь, когда напиваешься.
— Я-я? Я теряю?
— Фу, алкаш! — морщится она. — Профукал ты свой талант.
— Что?! Я? Я профукал?
— А, надоел!
Наконец, он спрыгивает на пол, напяливает треуголку и усаживается со скрещенными руками в позе Наполеона.
— Продемонстрировал дурь? — спрашивает хозяйка. — Ты так бы старался работать.
— Не дурь, а умение! А ты не смейся, придурок, — обращается он к Сталкеру и делает едва заметный пасс, выбивая теннисный мяч у него из руки.
В игру вступает Калиостро. Мяч повисает посреди комнаты над столом. Сталкер старается вернуть его назад. Мяч с жужжанием вертится в воздухе на одном месте. Наконец, Мюнхгаузен и Калиостро, переглянувшись, одновременно расслабляются, мяч с силой возвращается к Сталкеру и бьет его в лоб.
— Па-ацан… — презрительно цедит Мюнхгаузен.
— Ладно, ладно, расцениваю, как урок.
— Правильно, — подтверждает хозяйка. — Давно бы так, а то все в позу становишься.
Сталкер садится и сосредоточивает взгляд на Мюнхгаузене, стул под бароном разваливается, а он продолжает сидеть, как ни в чем не бывало.
— Ста-ажер несчастный, — усмехается Мюнгхаузен и от легкого движения руки стул под ним восстанавливается.
— Ох, — вздыхает хозяйка, — за вами глаз да глаз нужен. Представляю, что станет с миром, если каждый начнет такое эдакое выделывать!
— Один я у вас тут без греха, — заявляет компьютерщик Пентиум, — и могу бросить камень в любого, — и он бросает теннисный мяч в Калиостро.
— Помолчал бы, хакер несчастный! — взвивается тот, перехватывая мяч рукой.
— Да, я хакер, однако, не — не вор!
— Сам себя вором назвал.
— Я ворую то, чего нет — виртуальные образы, а вы…
— Минуточку, — перебивает его хозяйка, — никто у нас здесь не ворует. Мы честно людей обманываем, запомните? Вы его не обижайте, он у нас — малолетка.
— Ничего себе малолетка… двадцати семи лет!
— Вот все мы тут взрослые, поэтому он к нам и прилепился. Он застрял на уровне двенадцатилетнего подростка…
— О-би-жаете! — перебивает ее Пентиум. — Я на компьютере могу чего угодно изобразить. Чего нет, и что есть, но сокрыто. Местонахождение Басаева определял сколько раз.
— Ты лучше вспомни, чем это кончилось.
— Приперлись как-то ко мне из ФСБ, разбили компьютер. Еще раз сунешь нос, заявили, не в свое дело, не только компьютер, а и череп попортим. «За что?» — спрашиваю, а они вернулись и телевизор разбили.
— Я этого не слыхала, — заявляет хозяйка. — Пожалуйста, мне без политики!
— Сейчас свобода мнений, — становится в позу Сталкер.
— Свобода!? Знаешь у кого эта свобода?
— У кого миллиард, у того и свобода, — скороговоркой говорит по телевизору Березовский.
— Слыхали? — вопрошает хозяйка. — Вам бы лучше помалкивать… на такие темы особенно.
— Старорежимный вы человек.
— Береженого Бог бережет. Ну, а ты чем занимаешься? — возмущается хозяйка, обращаясь к компьютерщику.
На экране дисплея Мюнхгаузен сминает бумажку, бросает ее на пол и показывает уборщице в мини-юбке. Она нагибается и подбирает бумажку, нагибается и подбирает…
— Прекрати издевательство над девушкой!
— У меня программа такая имеется. Единственная в мире. Эксклюзив, как сейчас говорят.
— А, ерунда это все, — перебивает его Калиостро. — Я видение вызвал однажды и повернул ход истории. Собралась толпа большевиков перед Зимним дворцом в Петербурге, а я статую Ркацители на них напустил виртуальную…
* * *
Сквозь фасад Зимнего дворца, прорывая его, словно бумагу, показывается бронзовый корабль скульптора Церетелли в натуральную величину с Петром на носу.
* * *
— Большевики вначале застыли от изумления, только Ампилов на трибуне продолжал Собчака крыть по матушке и по батюшке, и по дедушке, и даже прадедушке, не замечая, что у него за спиной происходит. А как Петр им кулаком погрозил, побросали они знамена свои красные, портреты Ленина-Сталина и бегом с площади. Ампилов только на трибуне остался — так и не понял в чем дело. Вот, это была инициация! По потолку каждый у нас тут умеет ходить и даже Алена сумеет со временем, если постарается. Не понимаю: зачем они все здесь нужны, — указывает он на Мюнхгаузена. — Я бы один справился. Ладно, еще родственник…
— Мне он вовсе не родственник, — указывает хозяйка на Сталкера, — а сын соседки по коммуналке. Да, ты у нас старожил: первый пришел. Все вы владеете какими-то навыками. Ты одно можешь, барон другое, и даже у Сталкера кое-что уже получается. А научится, вас всех превзойдет.
— Рожденный мышью, котом не станет, — отмечает Калиостро.
— Тоже мне — кот! — кривится Сталкер.
— Я Чемпионом по плеванию соской с детства считался, — говорит Калиостро. — Мне соску в рот, а я её тьфу и в форточку выплюнул.
— Это что! — говорит Мюнхгаузен. — Я вот в двенадцать…
— Что ты? — перебивает его хозяйка. — Геамант, вот, кто величина!
— Ну и где этот ваш ге-о-мант? Мы зарплату ему начисляем, а он на работу даже носа не кажет.
— Во-первых, ге-о-мант это его профессия, а Ге-а-мантом он велит себя называть, а во-вторых, это вы у меня притворяетесь, что работаете, а сами в бирюльки играете, а он творит! Я у него по телефону советы испрашиваю. Не тебе ли он посоветовал, Сталки, по три страницы читать каждый день Сей Сёнагон для поумнения? Читаешь?
— Да ничего со мной не случается от чтения этого.
— Разумеется! Он тебе велел всю до конца книгу прочесть, а ты сколько прочел? Десять страниц осилил?
— Обижаете: сорок!
— Огромное достижение.
— Вы-то сами прочли?
— Мне не надо, однако, прочла.
— Поумнели?
— А ты не груби! Ишь, распетушились, расхвастались! Сейчас посмотрим, что вы запоете? Это к тебе в первую очередь относится, Мунхи. Алена, вноси!
Красотка вкатывает столик на колесиках, накрытый золотистой бумагой. Хозяйка сдергивает хрустящую бумагу и открывается шоколадная копия Университета на Воробьевых Горах.
— Что это? — спрашивает Калиостро. — День рождения у кого-то сегодня?
— Это точная копия у… — тянет хозяйка, — ни… вер… университета! Вот тугодумы! Понимаешь, Мунхи, куда я клоню?
Мюнхгаузен шарахается назад, прижимается к стене спиной и ползет вверх до потолка.
— Где пять тысяч зеленых? — повышает голос хозяйка. — Вам что — мало двадцати процентов премиальных от прибыли?
— Так от прибыли только, — ноет Мюнхгаузен и сползает вниз.
— Сползай, гад ползучий, сползай, с-час мы из тебя пять кусков вырежем, — угрожающе заявляет Сталкер. — По куску за каждый кусок.
— Не беспокойся, барончик, — потирает руки Калиостро, — мы тебя не больно разрежем — под наркозом или гипнозом.
— Спускайся, — меняет интонацию хозяйка, — никто тебя резать не будет, а деньги придется вернуть.
— Я их истратил.
— Мы не будем допытываться, на что ты истратил, а просто обыщем. Лучше сразу отдай, а то выгоним на улицу…
