Трилогия о мисс Билли
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

автордың кітабын онлайн тегін оқу  Трилогия о мисс Билли

Тегін үзінді
Оқу

Элинор Портер
Трилогия о мисс Билли

© Перевод. И. Нечаева, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Мисс Билли

Глава I
Билли пишет письмо

Билли Нельсон исполнилось восемнадцать лет, когда тетушка, воспитывавшая ее с рождения, умерла. После смерти мисс Бентон Билли осталась на свете совсем одна. Одна-одинешенька и несчастна. Через два дня после похорон она изливала душу мистеру Джеймсу Хардингу из конторы «Хардинг и Хардинг», которая ведала имуществом Билли – не то чтобы совсем ничтожным.

– Мистер Хардинг, во всем мире нет никого, кому было бы до меня дело, – плакала она.

– Тихо, тихо, дитя мое, все не так плохо, – ласково отвечал старик, – мне есть до тебя дело.

Билли улыбнулась сквозь слезы.

– Но я же не могу с вами жить.

– Почему же, – ответил он, – думаю, Летти и Энн будут очень рады, если ты к нам переберешься.

Девушка засмеялась. Она вспомнила мисс Летти, у которой «были нервы», и мисс Энн, «страдавшую сердцем», представила себя – юную, свежую, здоровую, пытающуюся приспособиться к тихой и осторожной жизни в доме поверенного Хардинга.

– Спасибо, я уверена, что это не так, – возразила она, – вы не представляете, сколько от меня шума.

Мистер Хардинг поерзал в кресле и задумался.

– Но, моя дорогая, у тебя должны быть какие-то родственники. Со стороны матери, например?

Билли покачала головой, и глаза ее снова наполнились слезами.

– Я знаю только про тетю Эллу. У мамы не было ни братьев, ни сестер, а она умерла, когда мне исполнился год, вы сами знаете.

– А со стороны отца?

– Там все еще хуже. Он был единственным ребенком в семье и лишился родителей еще до того, как мама вышла за него замуж. Он умер, когда мне было шесть месяцев, остались только мама и тетя Элла. Потом только тетя Элла. А теперь не осталось никого.

– И тебе ничего не известно о родственниках отца?

– Ничего… Почти ничего.

– То есть что-то ты все-таки знаешь.

Билли улыбнулась, и щеки ее порозовели.

– Да, есть один человек… Но он все равно не родственник. Но мне очень хочется ему написать.

– Кто же это?

– Тот, в честь кого меня назвали. Папин друг детства. Именно поэтому меня зовут Билли, а не как других девочек – Сьюзи, Бесси или Салли Джейн. Папа хотел назвать своего ребенка Уильямом в честь друга, и, когда родилась я, он очень расстроился – так тетя Элла рассказывала. А потом кто-то предложил ему назвать меня Билли. Ему понравилось, потому что он все равно звал своего друга Билли. Поэтому меня так зовут.

– Ты с ним знакома?

– Нет. Папа ведь умер, а мама с тетей Эллой его почти не знали. Но тетя Элла говорила, что мама дружила с его женой и что та была очень мила.

– Хм. Думаю, мы сможем их разыскать. Ты знаешь его адрес?

– Да, только если он не переехал. Мы всегда хранили адрес. Тетя Элла иногда говорила, что когда-нибудь напишет ему обо мне.

– Как его зовут?

– Уильям Хеншоу. Он живет в Бостоне.

Мистер Хардинг сорвал с себя очки и в волнении наклонился вперед:

– Уильям Хеншоу? Уж не Хеншоу ли с Бекон-стрит?

Теперь заволновалась Билли.

– Неужели вы его знаете? Как здорово! Он действительно живет на Бекон-стрит! Я только сегодня видела адрес. Понимаете, я очень хочу ему написать.

– Написать? Конечно же, я сделаю это! – воскликнул поверенный. – И нам не придется его искать, дитя мое. Я много лет знаком с этой семьей, и Уильям учился в колледже вместе с моим сыном. Хороший малый. Нед много о нем рассказывал. Их было трое в семье: Уильям и два младших брата. Я позабыл их имена.

– Значит, вы его знаете! Как хорошо! – воскликнула Билли. – Понимаете, он всегда казался мне ненастоящим.

– Я точно могу сказать тебе, что он существует, – поправил ее поверенный с улыбкой, – хотя вынужден признать, что в последнее время потерял его след. Я попрошу Неда все узнать. А теперь отправляйся домой, моя дорогая, и вытри свои прелестные глазки. Нет, лучше приходи к нам на чай. Я телефонирую домой! – он с трудом встал и пошел в свой кабинет.

Через несколько минут он вернулся с покрасневшим лицом, довольно мрачный.

– Милое дитя, прости меня, но… но я вынужден отозвать свое приглашение, – жалобно сказал он, – мои сестры… плохо себя чувствуют. У Энн побаливает сердце, ты же знаешь, что у нее больное сердце, а Летти… Летти всегда нервничает в такие моменты. Приношу свои извинения. Ты же простишь их?

– Конечно, спасибо вам, – улыбнулась Билли, ее глаза озорно блеснули. – Вы не обидитесь, если я скажу, что нам всем повезло, раз мне не приходится перебираться к вам, мистер Хардинг?

– Ну… думаю, твой план написать Хеншоу очень неплох, – торопливо сказал он. – Я поговорю с Недом. Непременно! – закончил он, церемонно кланяясь и выпроваживая девушку из конторы.

Джеймс Хардинг сдержал слово и в тот же день поговорил с сыном, но Нед почти ничего ему не сказал. Да, он отлично помнит Билли Хеншоу, но не видел его уже много лет, со времени его женитьбы. Сейчас ему должно быть лет сорок. Он всегда был славным малым и наверняка будет ласков со своей маленькой осиротевшей тезкой. В этом Нед был совершенно уверен.

– Прекрасно. Я завтра же напишу ему! – объявил мистер Джеймс Хардинг.

Он написал, но Билли успела раньше. Пока он разговаривал, одинокая девушка в комнатке на другом конце города излила свою тоску на четырех страницах, адресованных «милому дяде Уильяму».

Глава II
Страта

Бертрам Хеншоу называл дом на Бекон-стрит Стратой [1]. Это сильно раздражало Сирила и даже Уильяма, хотя они понимали, что это «всего лишь Бертрам». Все двадцать четыре года, что Бертрам прожил на свете, фраза «это всего лишь Бертрам» была его проклятием и спасением.

В этом конкретном случае фантазии Бертрама можно было найти оправдание. Дом на Бекон-стрит, где жили три брата, действительно был Стратой.

– Понимаете, – легко объяснял Бертрам новым знакомым, которых удивляло его название, – если я бы мог отрезать фасад от дома, как кусок кекса, вы бы лучше поняли. Представьте, что старый добрый Банкер-хилл вдруг взорвался огнем и серой и похоронил нас под тоннами пепла. Вообразите, как поразятся археологи будущего, когда раскопают наш дом через много месяцев усердной работы.

Что же они обнаружат? Слушайте же. Первый слой – верхний этаж, который принадлежит Сирилу. Там их ждут голые полы, немногочисленная, но очень тяжелая мебель, пианино, скрипка, флейта, уставленные книгами стены и никаких вам занавесочек, подушечек и безделушек. «Здесь обитал скромный человек, – скажут они, – ученый и музыкант, строгий, никем не любимый и никого не любящий монах».

А дальше? Дальше они раскопают слой Уильяма, четвертый этаж. Попытайтесь это вообразить! Вы знаете Уильяма как брокера со Стейт-стрит, обеспеченного вдовца, высокого, угловатого, неспешного и лысоватого, близорукого обладателя самого доброго сердца в мире. Но чтобы понять Уильяма по-настоящему, нужно увидеть его комнаты. Уильям коллекционирует разные вещи. Он всегда их собирал и сберег все до единой. Семейная легенда гласит, что в возрасте одного года он вполз в дом, держа в руке четыре белых круглых камешка. Если это правда, то они до сих пор у него. Продолжил он в том же духе, а ему уже сорок. Миниатюры, резная слоновая кость, жуки, моль, фарфор, нефрит, марки, открытки, ложки, багажные бирки, театральные программки, карты – нет таких вещей, которые бы он не коллекционировал. Сейчас он увлечен заварочными чайниками. Представьте себе: Уильям и чайники! И все это хранится в его комнатах. Великолепный беспорядок! Представляете, как архе-ологи будут стараться поселить туда своего «монаха»?

А потом они доберутся до моего слоя, и станет еще хуже. Я-то люблю подушки и комфорт, и они у меня везде. И вещи я тоже люблю. Мои комнаты не принадлежат этому монаху ни в коей мере. Видите, – весело заканчивал Бертрам, – поэтому и такое название Страта.

То же самое слово относилось и к друзьям Хеншоу, и даже к самим Сирилу и Уильяму, хотя им это очень не нравилось.

С самого детства мальчики Хеншоу жили в этом уютном просторном доме, выходящем окнами на Общественный сад. В этом доме родился и их отец, и в нем же их родители умерли сразу после того, как Кейт, их единственная дочь, вышла замуж. В двадцать два года Уильям Хеншоу, старший сын, привел в дом невесту, и вместе они старались создать семейный уют для двух осиротевших мальчиков, двенадцатилетнего Сирила и шестилетнего Бертрама. Но миссис Уильям скончалась через пять лет после свадьбы, и с тех пор дом не знал женской руки.

Потихоньку шли годы, и дом мало-помалу стал таким, каким его описывал Бертрам. Ныне тридцатилетний Сирил, гордый, замкнутый, ненавидящий собак, кошек, женщин и беспорядок, сбежал со своей музыкой в мир и уединение пятого этажа. Уильям, обитавший под ним, долго не решался обращаться к своим драгоценным коллекциям, но потом стал проводить среди них почти все время. Бертрам остался полновластным владельцем третьего этажа и занял его своими красками, кистями, мольбертами, драпировками, коврами, подушками и вездесущими «Лицами девушек». Девушки смотрели с холста, дерева и фарфора – милые, упрямые, дерзкие, скромные, веселые, грустные, красивые, почти уродливые, – они были повсюду и потихоньку становились знаменитыми. Мир искусства стал их замечать и оценивать критически. «Лицо девушки» кисти Хеншоу считалось достойным приобретением.

Под веселым третьим этажом Бертрама располагались темная старая библиотека и гостиные – тихие, чинные, никому не нужные. А еще ниже были столовая и кухня. Тут властвовали Дон Линг, китайский повар, и Пит.

Пит был… Сложно сказать о нем что-то определенное. Он называл себя дворецким и, открывая огромную входную дверь, действительно таковым выглядел. Но в остальное время, когда он подметал полы или вытирал пыль с безделушек Мастера Уильяма, он становился тем, кем был на самом деле – суетливым и верным стариком, который намеревался умереть на той службе, на которую заступил пятьдесят лет назад.

Многие годы дом на Бекон-стрит не знал женской руки. Даже Кейт, замужняя сестра, давно бросила попытки научить чему-то Дон Линга или ругать Пита, хотя она все еще ходила через Общественный сад из своего дома на Коммонвелс-авеню и поднималась по лестнице, чтобы поговорить со своими братьями: Уильямом, Сирилом и Бертрамом.

Страта (от лат. stratum – «слой, пласт») – элемент социальной структуры (социальный слой или группа), объединенный неким общим общественным признаком (имущественным, профессиональным или иным). – Здесь и далее, кроме особо оговоренных мест, прим. ред.

Глава III
Страта, когда пришло письмо

Уильям Хеншоу получил письмо от своей тезки Билли с шестичасовой почтой. Письмо его, мягко говоря, поразило. Он еще помнил отца Билли, который умер много лет назад, но о существовании Билли позабыл давно и накрепко. Даже глядя на письмо, написанное круглым аккуратным почерком, он с большим трудом сумел вспомнить, что у Уолтера Нельсона был ребенок, которого назвали в честь него.

И этот ребенок, этот Билли, неведомый потомок почти забытого друга юности, просил приюта в его доме. Немыслимо! Уильям Хеншоу смотрел на письмо, как будто при втором прочтении оно могло изменить свой чудовищный смысл.

– Что такое, старик? – удивленно осведомился Бертрам, стоя в дверях. Уильям Хеншоу, покрасневший, дрожащий, усевшийся на нижнюю ступень лестницы и дикими глазами глядящий на письмо, в самом деле представлял собой удивительное зрелище. – Что случилось?

– Что случилось? – вскричал Уильям, вскакивая на ноги и яростно размахивая письмом. – Что случилось? Юноша, как вы отнесетесь к тому, если мы примем на борт ребенка? Ребенка, – в ужасе повторил он.

– Ну, мне сложно это представить, – засмеялся Бертрам. – Наверное, Сирилу это понравится.

– Бертрам, раз в жизни поведи себя разумно! – нервно попросил его брат. – Я тебе серьезно говорю!

– Что серьезно? – спросил Сирил, спускаясь по лестнице. – Не может ли это подождать? Пит уже дважды звонил к ужину.

Уильям отчаянно взмахнул рукой.

– Пойдемте. Расскажу вам все за столом. Кажется, у меня есть тезка, – сказал он дрожащим голосом через минуту. – Сын Уолтера Нельсона.

– А кто такой Уолтер Нельсон? – спросил Бертрам.

– Друг моей юности, ты не был с ним знаком. Пришло письмо от его сына.

– Давай послушаем. Валяй. Думаю, письмо мы как-нибудь выдержим, а, Сирил?

Сирил нахмурился. Возможно, он просто не знал, как часто он хмурится в ответ на слова Бертрама.

Старший брат облизал губы и дрожащей рукой поднял письмо.

– Это абсурдно, – сказал он. Прокашлялся и прочитал письмо вслух:

«Милый дядя Уильям! Вы ведь не возражаете, если я буду так вас называть? Понимаете, у меня никого не осталось, и я нуждаюсь хоть в ком-нибудь. Вы самый близкий человек, который у меня остался. Вы могли забыть, но меня назвали в честь вас. Моим отцом был Уолтер Нельсон. Моя тетя Элла недавно умерла.

Вы не возражаете, если я приеду к вам жить? Это не навсегда – я, конечно же, собираюсь в колледж, а потом я стану… не знаю еще, кем. Я надеюсь проконсультироваться с вами, ведь у вас могут быть свои предпочтения. Вы можете подумать об этом до моего приезда.

Может быть, мне не стоило этого говорить – вдруг вы не захотите меня видеть. От меня много шума, признаю за собой такой грех, но я не думаю, что это сильно вам помешает, если вы не страдаете от «нервов» или «сердца». Понимаете, мисс Летти и мисс Энн – это сестры мистера Хардинга, а мистер Хардинг – наш поверенный, и он вам напишет… Так, о чем это я? Ах да, о «нервах» мисс Летти. В них-то все и дело. Понимаете, мистер Хардинг был так добр, что предложил мне поселиться с ними, но нет уж! Из-за «нервов» мисс Летти в доме можно ходить только на цыпочках, а из-за «сердца» мисс Энн – говорить только шепотом. Все стулья и столы оставили на коврах потертости, поэтому их ни в коем случае нельзя передвигать. Все занавески в доме опущены точно до середины окон, а если светит солнце, их опускают до низу. Представляете нас со Спунком в таком доме? Кстати, вы же не возражаете, если со мной приедет Спунк? Надеюсь, что нет, потому что я не могу жить без Спунка, а он без меня.

Пожалуйста, ответьте мне как можно скорее. Я не обижусь даже, если вы телеграфируете. Слова «приезжай» будет вполне достаточно. Тогда я сразу соберусь и сообщу, на каком поезде приеду. А, и еще, вденьте в петлицу гвоздику, и я тоже вдену. Так мы друг друга узнаем. Адрес у меня простой: Хэмпден-Фоллс.

С тоской по дому,

Билли Хеншоу Нельсон»

Долгую минуту за столом в доме Хеншоу молчали. Потом старший брат, тревожно глядя на остальных, спросил:

– Ну?

– Господи! – выдохнул Бертрам. – Ну и дела.

Сирил ничего не сказал, но сжал губы так плотно, что они побелели.

Снова наступила тишина, а потом Уильям нервно сказал:

– Мальчики, помогите же мне! Что нам делать?

– Делать? – вспыхнул Сирил. – Ты же не хочешь всерьез позвать его к нам?

Бертрам кашлянул.

– Сирил, он немного оживит наш дом, согласись? У тебя наверху отличные пустые полы, по которым можно катать машинки!

– Чепуха! – заявил Сирил. – Не глупи, Бертрам. Это письмо не младенец написал. Скорее уж ему понравятся твои краски или барахло Уильяма!

– Ну значит, не подпустим его к этим вещам, – сказал Уильям.

Сирил с грохотом отодвинул стул от стола.

– Может быть, просто его не пустим? Уильям, ты же не всерьез? Ты не позволишь мальчику приехать сюда! – закричал он.

– Но что мне остается? – тихо спросил Уильям.

– Как что? Сказать «нет», разумеется! Как будто нам нужен мальчик!

– Но я должен что-то сделать. По его словам у него больше никого не осталось.

– Святые небеса! Ну, отошли его в пансион или в тюрьму, но только не сюда!

– Черт! Да пусть приезжает, – засмеялся Бертрам, – бедный маленький бездомный чертенок. Велико дело! Будет жить на моем этаже. Сколько ему лет, кстати?

Уильям нахмурился, задумавшись.

– Не знаю, честно говоря. Ему, должно быть… Господи, он уже не ребенок, – Уильям осекся. – Уолтер умер лет семнадцать или восемнадцать назад, через год или два после свадьбы. Мальчику должно быть около восемнадцати лет.

– Ну вот, а Сирил волновался из-за машинок, – Бертрам опять засмеялся, – какая разница, восемь или восемнадцать, пусть приезжает. Со взрослым парнем возни немного.

– А этот… Спунк? Ты его тоже заберешь? – ехидно спросил Сирил. – Может, от него тоже никакого вреда?

– Вот про Спунка я и забыл, – признался Бертрам. – Между прочим, кто это вообще такой?

– Собака, наверное, – предположил Уильям.

– В любом случае, будь любезен не пускать Спунка наверх, – решительно заявил Сирил. – Мальчика я еще выдержу, но собаку!..

– Ну, если судить по имени, – извиняющимся тоном сказал Бертрам, – Спунк может оказаться не очень послушным. Но, может быть, это вообще не собака. А, например, попугай.

Сирил вскочил на ноги. К ужину он почти не притронулся.

– Отлично, – холодно сказал он. – Помни, Бертрам, что ты взял на себя ответственность. Будь это собака, попугай или мартышка, я ожидаю, что ты не пустишь Спунка наверх. Мысль о том, чтобы принять в семью неизвестного мальчика, представляется мне абсурдной. Но если вы с Уильямом этого хотите, я не стану возражать. К счастью, мои комнаты находятся на самом верху, – с этими словами он вышел из столовой.

На мгновение повисла тишина. Мужчина помоложе вопросительно приподнял бровь.

– Боюсь, Сирил разозлился, – встревоженно сказал Уильям.

Лицо Бертрама изменилось. У мальчишеских губ пролегли строгие складки.

– Он всегда на что-нибудь зол.

Уильям вздохнул.

– Я знаю, но его талант…

– Талант! Святые угодники! – перебил его Бертрам. – Половина человечества обладает тем или иным талантом, но это вовсе не значит, что со всеми этими людьми невозможно жить. Уилл, это уже серьезно. Сирил становится похож на тех придирчивых старых дев, о которых пишет твой юный тезка. Рано или поздно он заставит нас разговаривать шепотом и ходить на цыпочках.

Уильям улыбнулся.

– Не беспокойся. Тебе не грозит опасность вести себя слишком тихо.

– Но не благодаря Сирилу, – возразил Бертрам. – Есть только одна причина, по которой я за мальчика. Он сможет смягчить Сирила, а это ему необходимо.

– Я должен его взять, Берт, – мрачно сказал старший брат. – И только Господу ведомо, что я стану с ним делать. Что ему сказать? Как написать? Я не представляю, как писать такие письма!

– Отправь телеграмму. Полагаю, одного «приезжай» хватит. Он не производит впечатление застенчивого юноши.

– Хм, возможно, – согласился Уильям. – Но разве кто-нибудь… его поверенный… не должен написать мне? – он еще раз посмотрел в письмо, лежащее у тарелки. – Да, некто мистер Хардинг. Интересно, не родственник ли он Неда Хардинга? Я был знаком с ним в Гарварде, и вроде бы он родом из Хэмпден-Фоллс. В любом случае, скоро мы все узнаем. Может быть, уже завтра.

– Наверное, – кивнул Бертрам, вставая из-за стола.

– Пока не получу от него письма, ничего не стану предпринимать.

Глава IV
Билли отправляет телеграмму

Письмо Джеймса Хардинга очень скоро последовало за письмом Билли, однако же ничем его не напоминало. В нем содержались подробности об имуществе Билли и было упомянуто, что, согласно завещанию миссис Нельсон, Билли не сможет распоряжаться своим состоянием до достижения двадцати одного года. Там было написано, что у Билли нет никого на белом свете, и выражалась надежда, что друг ее отца примет к себе сироту. Там упоминался Нед и старая дружба в колледже, а завершалось письмо словами о том, что его автор, Джеймс Хардинг, будет рад возобновить знакомство с семейством Хеншоу, с которым он дружил много лет назад, и что вскорости он надеется получить ответ от Уильяма Хеншоу.

Это было хорошее письмо, но очень плохо написанное. Почерк Джеймса Хардинга не отличался разборчивостью, и многие его корреспонденты радовались, что большинство писем он диктует стенографистке. Однако на этот раз он предпочел написать лично, и именно поэтому Уильям Хеншоу, даже прочитав письмо, все еще не догадывался, что его тезка Билли вовсе не юноша.

В основном поверенный называл Билли по имени, или «сиротой», или «бедным одиноким ребенком». А когда в письме встречались явно указывающие на пол местоимения «ее» и «она», из-за дурного почерка их ничего не стоило принять за «его» и «он», так что Уильям и подумать не мог, что он ошибается, поэтому велел приготовить в доме комнату для мальчика по имени Билли.

Первым делом он телеграфировал Билли одно-единственное слово.

«Приезжай».

– Надо же успокоить бедного парня, – объяснил он Бертраму, – конечно, Хардингу я отвечу подробнее. Естественно, он хочет знать о моих делах, прежде чем отправлять ко мне Билли, но зачем же заставлять мальчика ждать, пока я не сообщу все необходимое? Конечно, он не успеет приехать до того, как я напишу ответ.

Уильяма Хеншоу ждал большой сюрприз. Не прошло и суток, как от Билли пришла ответная телеграмма.

«Приезжаю завтра. Поезд приходит в пять. Билли».

Уильям Хеншоу не знал, что Билли давно уже упаковала вещи. Она была в отчаянии. Дом казался ей могилой, несмотря на присутствие горничной и услужливого соседа с женой, которые оставались у нее ночевать. Поверенный Хардинг неожиданно заболел, и она не смогла рассказать ему, что получила чудесную телеграмму с приглашением. Так что Билли, одинокая, порывистая и привыкшая баловать себя, решила больше не ждать.

Билли ничуть не волновало, что ее будущее было пугающим и неопределенным. Она была очень романтичной особой, полагала, что вдеть гвоздику в петлицу и весело двинуться на поиски отцовского друга, которого тоже звали Билли, не только весело, но и весьма разумно, и что это излечит ее жуткую тоску. Так что она купила гвоздику и билет и с нетерпением стала ждать поезда.

В доме на Бекон-стрит радостная телеграмма Билли вызвала всеобщее оцепенение. На немедленно последовавший семейный совет призвали даже Кейт.

– Разумеется, я ничего не могу сделать, – раздраженно заявила она, услышав эту историю. – Вы же не ждете, что я возьму к себе мальчика?

– Конечно нет, – вздохнул Уильям. – Но, видишь ли, я думал, что у меня будет время… привыкнуть к новому положению дел, раздать необходимые указания, а это так… внезапно. Я только сегодня ответил на письмо Хардинга и, конечно, еще не получил его ответа.

– А чего ты ожидал, отправив эту глупую телеграмму? – вопросила леди. – «Приезжай!» Ну вот и приезжает.

– Но Билли попросил меня это сделать.

– И что? Глупый восемнадцатилетний мальчишка что-то тебе предлагает, и ты, предположительно рассудительный мужчина сорока лет, должен подчиняться?

– Так проявляется романтическая жилка Уилла, – улыбнулся Бертрам, – это так волнующе – отправить в пространство одно только слово «приезжай» и ждать, что произойдет.

– Ну вот он и узнал, что, – с мрачным удовлетворением заметил Сирил.

– Нет, этого еще не произошло, – радостно поправил его Бертрам, – все еще впереди. Уильяму нужна гвоздика. Это такой знак.

Уильям покраснел.

– Бертрам, не говори глупостей. Я не стану надевать гвоздику. Ты сам знаешь.

– А как ты тогда его найдешь?

– Ну, у него-то гвоздика будет, вот и довольно.

– Ну может быть. А еще у него будет Спунк, – засомневался Бертрам.

– Спунк! – воскликнула Кейт.

– Да. Он написал, что надеется, что ему можно привезти с собой Спунка.

– Что такое Спунк?

– Мы не знаем, – Бертрам улыбнулся.

– Не знаете? Что это значит?

– Уилл считает, что это собака, а Сирил, кажется, рассчитывает на мартышку. Лично я за попугая.

– Мальчики, что вы наделали! – Кейт рухнула на стул. – Что вы наделали!

Для Уильяма ее слова оказались подобны электрическому току. Он вскочил на ноги.

– Что бы мы ни сделали, это уже сделано, – сурово заявил он. – Остается сделать все остальное и сделать как следует. Он сын лучшего друга моей юности, и мы должны принять его достойно. А теперь за дело. Бертрам, ты сказал, что он может жить у тебя, так?

Бертрам мигом подобрался. Уильям редко говорил таким тоном, но уж если говорил…

– Да, Уилл. Пусть берет маленькую спальню в конце коридора, я ею почти не пользуюсь. Все пожитки оттуда можно убрать завтра.

– Отлично. Еще несколько распоряжений, и я пойду вниз и расскажу все Питу и Дон Лингу. И постарайтесь понять, что мы собираемся встретить мальчика как можно любезнее.

– Есть, сэр, – ответил Бертрам.

Кейт и Сирил промолчали.

Глава V
Подготовка к приезду Билли

В день предполагаемого приезда Билли все в доме Хеншоу проснулись рано утром, и еще до завтрака все необходимые приготовления были сделаны. Основную деятельность развернули в маленькой комнатке в конце коридора на третьем этаже, хотя, как выразился Бертрам, вся Страта почувствовала «подъем».

К завтраку Бертрам, выразивший намерение «порадовать мальчика», полностью очистил комнату, а потом бросил клич по всему дому, предлагая внести свои вклады в ее украшение. Большая часть дома с радостью откликнулась. Даже Дон Линг проскользнул наверх и презентовал странный китайский флажок, сообщив, что «осень рад» его подарить. А Пит оказался в своей стихии. Пит любил мальчиков. Разве он не служил им всю свою жизнь? Кстати, стоит заметить, что о девочках он и не думал никогда.

Только Сирил держался в стороне. Но и он не забыл о приготовлениях, происходивших на этаже под ним – об этом ясно свидетельствовали мрачные низкие звуки, слетающие из-под его пальцев. Сирил всегда играл то, что чувствовал. Бертрам, заслышав утром траурные мотивы, усмехнулся и сказал Уильяму:

– Это же траурный марш Шопена. Очевидно, Си полагает, что настал конец его мечтам и надеждам о мире и счастье.

– Господи! Вот бы он немного заинтересовался происходящим, – загрустил Уильям.

– Конечно же, ему интересно, – многозначительно сообщил Бертрам.

– Я понимаю, но… Бертрам, – старший брат, балансировавший на стремянке, перебил сам себя: – Будем вешать над окном ружье или удочку?

– Мне кажется, это неважно. Мы же повесим куда-нибудь и то, и другое, – ответил Бертрам, – а еще есть индийские палицы и сабли, их тоже нужно повесить на видное место.

– А неплохо выходит, – обрадовался Уильям. – Тут еще между окнами пустое пространство. Я думаю, принести сюда свою витрину с… пауками.

Бертрам воздел руки в притворном удивлении.

– Сюда? Ты доверишь кому-то свои драгоценные сокровища?

Уильям нахмурился.

– Бертрам, не говори глупостей. Они будут в безопасности. К тому же, они все равно уже очень старые. Я собирал пауков много лет назад… когда мне было столько же лет, сколько Билли. Я думаю, ему понравится. Мальчики всегда любят такие вещи.

– Я вовсе не о Билли беспокоился, – возразил Бертрам, – а о тебе и пауках.

– Не волнуйся. Ни обо мне, ни об остальном, – добродушно ответил Уильям. – Как тебе? – спросил он, осторожно слезая со стремянки.

– Отлично! Разве что немного воинственно… слишком много ножей и кинжалов над шифоньером. Может, ты планируешь отправить Билли в армию?

– Знаешь что? Мне уже нравится этот мальчик, – радостно сказал Уильям. – Как ты думаешь, что ему нравится?

– Понятия не имею. Может, он неженка и только фыркнет при виде твоих ружей и пауков. Может быть, он предпочитает осенние листья и вышитые нравоучения.

– Нет, – запротестовал Уильям, – сын Уолтера Нельсона не может быть неженкой. Нельсон был лучшим полузащитником в Гарварде в течение десяти лет, и он всегда участвовал во всех наших затеях. «Осенние листья и нравоучения!» Ха-ха!

– Прекрасно. Но в этом уравнении еще остается неизвестное. Не стоит забывать о Спунке.

Уильям поежился.

– Берт, как ты думаешь, что это такое? Может быть, Сирил прав, и у нас будет мартышка?

– Откуда я знаю, – весело сказал Бертрам. – На свете есть множество различных созданий. Если бы речь шла о тебе, нужно было бы только определить, что именно ты коллекционируешь в этот момент. Спунк мог бы оказаться змеей, ящерицей, жабой или даже бабочкой. Сам знаешь, в возрасте Билли ты постоянно приносил домой этих зверей.

– Да, – вздохнул Уильям, – но я не думаю, что Билли привезет ящерицу. – Он отвернулся.

В доме на Бекон-стрит в этот день не делали почти ничего, только «готовились к Билли». В кухне готовил Дон Линг. Во всех остальных комнатах, кроме владений Сирила, трудился Пит – вытирал пыль, подметал и слонялся по дому к своему полнейшему удовольствию. Уильям не пошел в контору. Бертрам не притрагивался к кистям. Только Сирил занимался обычными делами: репетировал перед грядущим концертом и правил примечания к своей новой книге «Музыка в России».

Без десяти пять нервный, встревоженный Уильям оказался на Северном вокзале. Только тогда он наконец расслабился и облегченно вздохнул.

«Думаю, все наконец-то готово!» – сказал он себе.

Он не стал вдевать цветок в петлицу. Он уговаривал себя, что не должен выполнять такие просьбы. Ему нужно всего лишь найти в толпе юнца лет восемнадцати, одинокого, возможно, немного испуганного, с гвоздикой в петлице и, может быть, с собакой на поводке.

Выглядывая его, Уильям почувствовал странную теплоту в сердце. Он приехал на вокзал встречать своего тезку, сына Уолтера Нельсона, одинокого сироту, который обратился именно к нему, выбрал его из всех людей на белом свете. Много лет назад он сам держал в руках крошечный фланелевый сверток, из которого высовывалось красное сморщенное личико, но всего через месяц личико побелело и сделалось восковым, и все надежды, связанные с белым свертком, умерли вместе с младенцем. Теперь это был бы взрослый парень – примерно ровесник Билли, который сейчас приедет. На сердце становилось все теплее. Он стоял у ворот и ждал приезда Билли.

Поезд из Хэмпден-Фоллс запаздывал. Он прикатил на вокзал в пятнадцать минут шестого. Длинный ряд пассажиров потянулся к железным воротам.

Уильям стоял у самых ворот, тревожно вглядываясь в лица. Молодых парней было много, но ни одного – с гвоздикой в петлице. А потом Уильям увидел его – симпатичного синеглазого юношу в опрятном сером костюме. Уильям тихо вскрикнул и бросился к нему, но тут же понял, что юноша в сером приехал с большой веселой семьей. Билли мог выглядеть как угодно, но он был одинок.

Уильям отошел назад. Этот обходительный, уверенный в себе парень не мог быть Билли. Но, поглядев на пассажиров, он увидел, что все ушли, кроме десятка женщин. Уильям решил, что тот парень должен быть Билли. Собравшись с духом, он поспешил за синеглазым юношей и тронул его за плечо.

– Простите, вы не Билли? – спросил он.

Юноша остановился, посмотрел на Уильяма и покачал головой.

– Нет, сэр.

– Но вы должны быть Билли. Вы уверены?

Юноша рассмеялся.

– Простите, сэр, меня зовут Фрэнком. Да, матушка? – весело добавил он, обращаясь к леди, которая очень сурово оглядывала Уильяма через пенсне в золоченой оправе.

Уильям не стал ждать ответа. Пробормотав извинения и приподняв шляпу, он ретировался.

Где же Билли?

Уильям беспомощно оглядывался. Вокруг было пусто. Вереница пассажиров из Хэмпден-Фоллс уже разошлась, остались только носильщики, которые грузили чемоданы и узлы на тележки.

На платформе не осталось ни одного одинокого несчастного человека, кроме миленькой девушки с чемоданчиком и плотно закрытой корзинкой, которая стояла у самых ворот, тревожно оглядываясь.

Уильям еще раз посмотрел на девушку. Во-первых, он увидел на ее коричневом пальто яркое пятно, которое оказалось гвоздикой, а во‐вторых, она была очень хорошенькая и очень уж тоскливо смотрела по сторонам.

«Жаль, тут нет Бертрама, – подумал Уильям, – он бы немедленно набросал это лицо на манжете».

При виде гвоздики Уильяму стало больно. Он так долго искал эту гвоздику в толпе – но совсем в другом месте. Он сочувственно подумал, что девушка тоже могла встречать кого-то, кто не приехал. Он заметил, что она отошла от ворот в сторону, к залу ожидания, и всмотрелась в стеклянные двери, но потом вернулась к воротам, как будто боялась от них отойти. Уильям очень быстро забыл о ней, потому что девушка подсказала ему идею: может быть, Билли был в зале ожидания! Как глупо было не подумать об этом раньше! Наверняка они не заметили друг друга в толпе, и Билли отправился его искать прямиком в зал ожидания! С этой мыслью Уильям поспешил прочь, оставив девушку стоять у ворот в одиночестве.

Он искал везде. Он несколько раз прошел вдоль длинных рядов стульев, разыскивая юношу с гвоздикой. Он даже вышел на улицу и посмотрел во все стороны. Ему пришло в голову, что Билли, как и он сам, мог передумать в последнюю минуту и не брать гвоздику. Может быть, он забыл цветок, или потерял, или не смог достать. Уильям корил себя за то, что отказался от предложенного плана. Если бы он вдел в петлицу гвоздику! Но он этого не сделал, и сожалеть было бесполезно. И где же все-таки Билли?

Глава VI
Пришествие Билли

Еще раз обыскав вокзал, Уильям вернулся на платформу, смутно надеясь, что Билли может оказаться там. Девушка все еще стояла у ворот. Подъехал другой поезд, и толпа оттеснила ее к краю. Она казалась испуганной и чуть не плакала. Но все же Уильям отметил, что подбородок у нее гордо поднят и она изо всех сил старается не потерять лицо. Помедлив минуту, он подошел к ней.

– Прошу прощения, – тихо сказал он, поднимая шляпу. – Я заметил, что вы уже довольно давно ждете. Может быть, я мог бы что-то для вас сделать?

Лицо девушки порозовело. Страх пропал из глаз, и она широко улыбнулась.

– Спасибо, сэр! Да, вы могли бы мне помочь, если будете так любезны. Понимаете, я не могу уйти отсюда, потому что боюсь, что он появится, и я его пропущу. Но мне кажется, что произошла какая-то ошибка. Может быть, вы могли бы телефонировать? – Билли Нельсон выросла в деревне. В Хэмпден-Фоллс все оказывали услуги – мужчинам и женщинам, знакомым и незнакомым, поэтому для Билли в ее просьбе не было ничего необычного.

Уильям Хеншоу улыбнулся.

– Конечно, я с большим удовольствием сделаю звонок. Просто скажите, кому телефонировать и что передать.

– Спасибо больше. Телефонируйте, пожалуйста, мистеру Уильяму Хеншоу на Бекон-стрит и скажите, что Билли здесь. Я жду.

– Значит, Билли все-таки приехал? – радостно удивился Уильям. Лицо его просияло. – Где же он? Вы знаете Билли?

– Можно и так сказать, – рассмеялась Билли с видом потерянного ребенка, который вдруг нашел друга. – Это я Билли!

Мир вокруг Уильяма Хеншоу вдруг сошел с ума. Платформа взлетела вверх, крыша рухнула, автомобили и люди замелькали вокруг, выполняя невероятные акробатические трюки. А потом он услышал свой собственный запинающийся голос:

– Вы – Билли?

– Да, и я буду здесь ждать, если вы ему сообщите. Понимаете, он меня ожидает, так что все в порядке, просто, наверное, перепутал время. Может быть, вы его знаете?

Могучим усилием воли Уильям Хеншоу собрался. Он даже засмеялся и кивнул, отважно подражая Билли, но голос у него дрожал.

– Знаю? Можно и так сказать, – сказал он. – Это я Уильям Хеншоу!

– Вы! Дядя Уильям! А где же ваша гвоздика?

Уильям уже покраснел так, что не мог это сделать еще сильнее, однако очень постарался.

– Ну… дорогая… зайди в зал ожидания на минуту, – пробормотал он, – я все объясню. Я вынужден тебя оставить ненадолго, – крикнул он, проводя ее к стулу, – важное дело, никак не отменить. Я сейчас вернусь! Подожди меня! – он едва ли не силой усадил девушку и убежал.

Оказавшись на безопасном расстоянии, Уильям Хеншоу повернулся и посмотрел на нее. У него дрожали колени, а кончики пальцев заледенели. Он ясно видел, как она склоняется над своей корзиной. Видел даже очаровательный локон у щеки и стройную шею.

И это был Билли. Билли оказался девушкой!

Прохожие видели покрасневшего нервного джентльмена, который отчаянно замахал руками, поднял глаза к небу и бросился в ближайшую телефонную будку.

Через положенное время Уильям Хеншоу услышал голос своего брата Бертрама.

– Бертрам! – дрожащим голосом сказал он.

– Алло, Уилл, это ты? Что случилось? Ты задерживаешься. Он не приехал?

– Приехал! – застонал Уильям. – Господи помилуй! Бертрам, Билли – девушка!

– К-кто?

– Девушка?

– Девушка!

– Да! Бертрам, не стой там как идиот! Сделай что-нибудь! Что угодно!

– Сделать что-нибудь?! – воскликнул Бертрам. – Святые угодники, Уилл! Если ты хочешь, чтобы я что-то сделал, не надо со мной так глупо шутить. В чем дело?

– Я сказал, что Билли – девушка. Тебе не ясно? – отчаянно спросил Уильям.

– Клянусь Юпитером… – выдохнул Бертрам.

– Давай! Думай! Что нам делать?

– Приводи ее домой, разумеется.

– Домой? – шепотом спросил Уильям. – Ты думаешь, пятеро мужчин могут жить с очаровательной девицей восемнадцати лет? У которой кудрявые щеки и розовые волосы?

– Что-что?

– Нет, наоборот. Кудри и розовые щеки. Бертрам, это серьезно! – взмолился Уильям.

– Серьезно! Да уж! Представь только, что скажет Си! Девушка! Господи! Приводи ее домой, я хочу на нее посмотреть.

– Но она не может жить с нами, Бертрам. Как ты не понимаешь.

– Тогда отведем ее к Кейт или в какой-нибудь союз христианских девушек.

– Нет, я не могу. Это невозможно. Ты не понимаешь, что ли? Она собирается ехать со мной домой. Домой. Я же ее дядюшка Уильям!

– Повезло дядюшке Уильяму!

– Угомонись, Бертрам!

– А она знает о твоей ошибке? Что ты считал ее юношей?

– Боже упаси! Надеюсь, что нет, – нервно сказал Уильям. – Я почти проговорился, но она, кажется, не заметила. Мы оба очень удивились.

– Да уж наверное!

– Бертрам, я не могу ее прогнать. Не могу, говорю тебе! Только представь, как я подхожу к ней и говорю: «Милая Билли, ты не можешь жить в моем доме. Просто я думал, что ты мальчик». Господи! Берт, если она хоть раз посмотрит на тебя своими огромными карими глазами, ты все поймешь.

– Жду не дождусь, – согласился веселый голос на другом конце провода, – звучит отлично.

– Бертрам, помоги же мне!

– Но что мы можем сделать?

– Не знаю. Надо думать. Прямо сейчас вызови Кейт. Телефонируй ей. Пусть приходит прямо сейчас и остается на ночь.

– На ночь!

– Конечно! Билли же нужна дуэнья! Давай быстрее, мы уже едем.

– У Кейт гости.

– Неважно, пусть их бросит. Скажи ей, что это важнее. И подготовь Сирила. И смотрите мне, ведите себя прилично! Никакой этой вашей чепухи! Я не собираюсь смущать бедную девочку.

– Я и глазом не моргну, клянусь, – усмехнулся Бертрам. – А, кстати, Уилл…

– Да?

– Кто такой Спунк?

– Что? Господи! Я забыл про Спунка. Не знаю. У нее с собой корзинка. Он наверняка там. В любом случае, он не удивит нас больше своей хозяйки. Давай быстрее, Бертрам, и без шуточек там! Скажи всем! Питу, Дон Лингу! Не забудь. Я не хочу, чтобы Билли об этом узнала. Договорись с Кейт. Договорись, я сказал! – с этими словами он громко повесил трубку на рычаг.

Глава VII
Знакомство со Спунком

Стояли мягкие апрельские сумерки. Сирил наигрывал мечтательный вальс, когда Бертрам постучал в дверь и тут же распахнул ее.

– Старик, тебе придется прекратить грустить и выслушать меня.

– Что ты имеешь в виду? – Сирил оборвал игру и обернулся к брату.

– Я имею в виду, что Уилл съехал с катушек и полагает, что мы последуем его примеру.

Сирил пожал плечами и повернулся на вращающейся табуретке. Через мгновение из-под его пальцев снова полился вальс.

– Когда ты заговоришь разумно, я тебя выслушаю, – холодно сказал он.

– Отлично. Если ты в самом деле этого хочешь, то вот: Уилл встретил Билли и Билли оказался девушкой. Они могут приехать в любую минуту.

Музыка оборвалась.

– Девушкой?

– Да, девушкой. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, потому что сам через это прошел. Но, видимо, это и правда так. Мне было велено всем рассказать, и я это делаю. Я телефонировал Кейт, она уже едет. Ты представляешь, как она отреагировала. Дон Линг в кухне бьется в китайской истерике. Наверное, так выглядят китайские истерики. Пит слоняется по столовой и стенает: «Господи, спаси». Я надеюсь, что ты спустишься со мной вниз, чтобы мы были готовы ко… всему.

Он вышел из комнаты, а за ним последовал Сирил, который был так ошеломлен, что не смог вымолвить ни слова.

Первой появилась Кейт. У нее слов нашлось много.

– Это самая страшная глупость, которую я слышала в жизни! – взорвалась она. – Что, ради всего святого, хочет сказать ваш брат?

От Бертрама не ускользнуло, что она отказалась от родства с виновником преступления. Он немедленно парировал:

– Насколько мне известно, – мягко сказал он, – твой брат пал жертвой двух черных глаз, двух розовых щечек и некоторого количества кудрей, которые вместе составляют его тезку. Она одинока, и ей негде жить.

– Но она не может жить здесь!

– Уилл утверждает, что может.

– Но это невозможно, – вставил Сирил.

– Как ни странно, Сирил, я с тобой согласен, – усмехнулся Бертрам, – а вот Уильям – нет.

– Но как он себе это представляет? – спросила Кейт.

– Понятия не имею, – ответил Бертрам. – На пару часов он собирается отдать ее в твои руки, а сам в это время подумает. По крайней мере, он так сказал. А еще сказал, что мы должны ему помочь.

– Гм! – громко сказала Кейт. – Заранее сообщаю, что мы не сойдемся в мыслях, сам понимаешь.

– Знаю, – кивнул Бертрам, – на этот раз я согласен с тобой и Сирилом. Это абсурдно. Пустить глупенькую восемнадцатилетнюю девочку в наш дом! Но ты сама знаешь, что бывает, когда Уилл что-то вобьет себе в голову. В некоторых случаях у тебя больше шансов сдвинуть какую-нибудь покладистую гору, вежливо ее попросив, чем переубедить Уилла. Я согласен, что большую часть времени ничего не стоит обвести его вокруг пальца, но не сейчас. Сама увидишь. Она же дочь его покойного друга, и она написала очень трогательное письмо, которое даже меня пробрало, хотя тогда я думал, что автор – юноша.

– А кто бы так не подумал, интересно? – вставил Сирил. – Билли! Как вообще нормальный человек может назвать дочку Билли?

– Твой брат полагает, что это совершенно нормально, – сухо ответил Бертрам. – Так или иначе, он это уже сделал, и наша ошибка совершенно естественна. Сложность в том, что мы должны скрыть эту ошибку от нее. Так хочет Уилл. Эй! А вот, кстати, и они. – За дверью послышалось шуршание колес.

Затем последовал поворот ключа в замке, открылась тяжелая дверь, и в свете электрических ламп предстали взволнованный мужчина и девушка с красивыми испуганными глазами.

– Милая, – запинаясь, сказал Уильям, – это моя сестра Кейт, миссис Хартвелл, это Сирил и Бертрам, о которых я говорил. Нет нужды сообщать им, что ты Билли.

Вот и все. Уильям глубоко вздохнул и с болью посмотрел на брата. Билли поздоровалась с миссис Хартвелл и по очереди протянула руку обоим мужчинам.

– Вы не представляете, как мне приятно! – воскликнула она. – Как здорово знать, что вы меня ждали!

Двое младших братьев хватали ртом воздух, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

– Вы все так хорошо выглядите! Я уверена, что ни у кого из вас нет ни «нервов», ни «сердца», – рассмеялась она.

Бертрам собрал все свое остроумие и ответил:

– Нет сердца, мисс Билли? Вам не кажется, что это немного жестоко с вашей стороны?

– Ни чуточки, если вы разберетесь, что я хотела сказать. – У Билли на щеках были ямочки. – Сердца, с которыми все в порядке, просто качают кровь, и вы вообще не думаете об их существовании. О них не говорят. Но есть и другие, которые трепещут при малейшем шуме и то и дело выпрыгивают из груди. Мне не кажется, что кого-то из вас смущает шум, – весело сказала она, протягивая шляпку и пальто миссис Хартвелл.

Бертрам засмеялся. Сирил нахмурился и отправился на поиски стула.

Уильям уже рухнул на диван рядом с сестрой. Билли продолжала говорить.

– Когда мы со Спунком привыкли… Ой, вы же еще не видали Спунка! – перебила она сама себя. – Значит, знакомство еще не кончено. Где он, дядя Уильям? Где корзинка?

– Я оставил ее в коридоре, – Уильям попытался встать.

– Нет-нет, я принесу! – закричала Билли, выбегая из комнаты. Она вернулась через несколько мгновений с зеленой корзинкой.

– Он, наверное, заснул, проспал почти всю дорогу, так привык путешествовать в этой корзинке, что совсем не волнуется. Я его повсюду беру с собой.

Повисла напряженная пауза. Четыре пары испуганных задумчивых глаз смотрели на корзинку, пока Билли боролась с узлом. В следующее мгновение Билли радостно вскрикнула и вынула из корзинки очень маленького серого котенка с очень большим розовым бантом.

– Леди и джентльмены, позвольте представить вам Спунка!

Крошечное создание закрыло глазки и пошатнулось на затекших лапках. Но когда Бертрам вскрикнул, котенок повернулся к нему, встопорщил крошечный хвост, выгнул маленькую спину и яростно зашипел.

– Ах вот кто такой Спунк! – сказал Бертрам.

– Да, это и есть Спунк, – согласилась Билли.

Глава VIII
Билли и комната

Первые пятнадцать минут после появления Билли беседа состояла в основном из веселого монолога самой Билли, время от времени перемежающегося неопределенными репликами то одного, то другого собеседника. Никто не подумал спросить, не хочет ли она подняться к себе, и все пятнадцать минут Билли сидела на полу, держа Спунка на коленях. Когда в дверях возник Пит с похоронным лицом, Билли все еще оставалась на полу. У Пита отвисла челюсть.

Только благодаря великолепному самообладанию он смог объявить о том, что ужин подан, сохраняя какие-то остатки достоинства. Он выдавил из себя нужные слова и ушел. Бертрам, сидевший около двери, заметил, как Пит в ужасе воздевает руки, проходя по холлу в сторону лестницы.

Жестом велев Бертраму отвести в столовую Билли, Уильям схватил сестру за руку и прошипел ей в ухо, как злодей в мелодраме:

– Сегодня ты будешь спать в комнате Берта, а Берт поднимется наверх, ко мне. Уложи Билли как можно скорее после ужина и возвращайся к нам. Решим, что делать дальше. Ш-ш! – И он потащил сестру вниз по лестнице.

В столовой обнаружился непорядок. Билли стояла у своего стула, держа в руках Спунка. Перед ней стоял Пит, глупо глядя ей в глаза. Наконец он с трудом произнес:

– Мэм?

– Я сказала, будьте так любезны поставить стул для Спунка. Он всегда сидит за столом рядом со мной.

Бертраму показалось, что это слишком, и вылетел в коридор, сдерживая смех. Уильям рухнул на свое место. Сирил смотрел так же, как Пит, а миссис Хартвелл заговорила:

– Вы же не хотите сказать, что кошка сидит за столом?

– Сидит. Правда, это мило? – просияла Билли, совсем неправильно истолковав удивление мисси Хартвелл. – Его мать всегда сидела рядом с нами и очень хорошо себя вела. Спунк еще маленький, конечно, иногда совершает ошибки, но он научится. А вот и стул, – добавила она, заметив детский стульчик Бертрама, который долгие годы стоял в углу столовой без дела. – Просто поставлю его здесь, – радостно закончила она, подтаскивая стульчик к своему месту.

Когда Бертрам, красный, но очень серьезный, вернулся в столовую, он обнаружил все семейство за столом. Спунк уютно устроился между Билли и злым брезгливым Сирилом. Котенка очень интересовало происходящее, но он смирно сидел на стульчике и выглядел настолько достойно, насколько ему позволял розовый бант.

– Правда, хорошенький? – спросила Билли.

Бертрам заметил, что никто не стал ей отвечать. Ужин получился странный. Напряжения не чувствовала одна Билли. Даже Спунк немного нервничал – его попытки исследовать стол и стоящее на нем постоянно пресекались его хозяйкой. Уильям отчаянно пытался сделать беседу общей, но у него никак не получалось. Кейт молчала, а Сирил выказывал открытую неприязнь. Бертрам, разумеется, говорил, но он всегда говорил, и очень скоро они с Билли оказались предоставлены сами себе, не считая периодических выступлений Спунка. Спунк нюхал или трогал каждое новое блюдо, которое ставили перед его хозяйкой, и Билли постоянно одергивала его. Она сказала, что дрессирует Спунка, что дрессировка творит чудеса, но Спунк просто еще совсем малыш.

Ужин почти закончился, когда Спунк вдруг решил познакомиться с молчаливым мужчиной слева от себя. Сирил не ответил на авансы Спунка. Его отвращение было столь очевидным, что Билли удивилась.

– Мистер Сирил, неужели вы не видите, что Спунк спрашивает, как у вас дела?

– Весьма вероятно, мисс Билли, но я терпеть не могу кошек.

– Терпеть не можете кошек? – повторила девушка, как будто не веря своим ушам. – Но почему?

Сирил поерзал на стуле.

– Просто так, – неуклюже ответил он. – Есть же что-нибудь, что вы не любите?

Билли поразмыслила.

– Да вроде бы нету, – призналась она, – разве только дождливые дни и рубец. Но Спунк совсем на них не похож.

Бертрам хихикнул, и даже Сирил невольно улыбнулся.

– Тем не менее, – возразил он, – я не люблю кошек.

– Ох, как жаль, – посочувствовала Билли. Заметив грусть в ее темных глазах, Бертрам поспешил на помощь.

– Не волнуйтесь, мисс Билли. Сирил – только один из нас, и остается еще вся Страта.

– Вся – что?

– Страта. Вы, конечно, не знаете, так что давайте я вам расскажу.

И он весело пустился рассказывать свою любимую историю.

Билли заинтересовалась и развеселилась. Она смеялась и хлопала в ладоши, а когда история закончилась, бурно зааплодировала.

– Какой забавный дом! Как хорошо, что я буду тут жить! – вскричала она. А потом метнула бомбу прицельно в миссис Хартвелл: – А где же ваш слой? – спросила она. – Мистер Бертрам ни слова о вас не сказал.

Сирил выругался себе под нос. Бертрам закашлялся.

Кейт посмотрела на Уильяма одновременно сердито, обвиняюще и отчаянно. Заговорил Уильям.

– Она… не здесь, милая, – промямлил он. – Кейт живет в другом месте, и здесь она только на пару дней.

– Господи, – прошептала Билли.

И в это мгновение все дружно благословили Спунка, потому что котенок вдруг прыгнул на стол, и его хозяйка немедленно забыла о месте миссис Хартвелл в доме.

Ужин закончился, и трое мужчин, их сестра и Билли поднялись в гостиную. Билли рассказывала о своей жизни в Хэмпден-Фоллс. Упомянув тетю Эллу, она немного поплакала, а потом очень живо нарисовала картину одинокой жизни, которой так счастливо избежала. Скоро она рассмешила всех, даже Сирила, своими историями о доме поверенного, который мог стать и ее домом, об его угрюмых комнатах и мебели в чехлах.

Однако в ближайший удобный момент миссис Хартвелл прошептала:

– Билли, вы, должно быть, устали. Пойдемте, я вас провожу в вашу комнату.

Последовала некоторая задержка, поскольку Спунка тоже требовалось разместить на ночь. Наконец Билли отдала его в руки Пита, которого немедленно призвали на помощь. Потом она последовала наверх за миссис Хартвелл.

Мужчинам, оставшимся в гостиной, показалось, что крик раздался сразу. Затем послышались увещевания голосом сестры. Братья помчались вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Кейт, ради всего святого, что случилось? – взывал Уильям, которого обогнали более резвые братья.

Кейт стояла в углу, удивленная и встревоженная. В низком кресле у окна сидела Билли, закрыв лицо руками. Плечи у нее тряслись, и она тихо всхлипывала.

– Не понимаю, – дрожащим голосом сказала Кейт, – ни малейших идей. Все было хорошо, пока мы не поднялись сюда и я не включила свет. Она закричала, а теперь…

Уильям поспешил к девушке.

– Билли, что случилось? Почему ты плачешь?

Билли опустила руки, и все увидели ее лицо. Она не плакала. Она смеялась. Она так хохотала, что не могла говорить.

– Это правда, – захлебывалась она, – я так и подумала, а теперь знаю точно.

– Что правда? О чем ты? – обычно тихий голос Уильяма стал резким.

Даже его нервы стали сдавать за последние пару часов.

– Вы подумали, что я мальчик! – хохотала Билли. – На станции вы сказали: «Он». Я думала, что не расслышала, но теперь увидела комнату. Теперь я точно знаю!

И она снова залилась истерическим смехом – ее нервы тоже оказались не стальными.

Братья и сестра стояли молча, беспомощно глядя друг на друга. И тут Билли вскочила, обошла комнату, глядя на разные вещицы и трогая их. Ничто не избежало ее внимания.

– Ловить рыбу! Стрелять! Фехтовать! – вопила она. – А эти ножи! Господи, а это что? – она указала на индийские палицы. – А пауки! Как хорошо, что они умерли, – с нервным смешком призналась она.

Что-то в голосе Билли заставило миссис Хартвелл немедленно перейти к делу.

– Нет, так не пойдет, – строго заявила она, выпроваживая братьев из комнаты. – Билли очень устала, ей нужен отдых. Хватит с нее разговоров на сегодня.

– Конечно нет, – проговорил, запинаясь, Уильям.

Радуясь, что им удалось избежать неприятной ситуации, братья пожелали девушке спокойной ночи и убежали вниз.

Глава IX
Семейный совет

– Ну, Уильям, – мрачно заявила Кейт, уложив свою подопечную в постель и спустившись в гостиную, – ты доволен?

– Доволен? Ты о чем?

Кейт подняла брови.

– Ты же больше не считаешь, что можешь оставить девочку здесь, правда?

– Не понимаю, почему нет.

– Уильям!

– А куда ей идти? Ты заберешь ее к себе?

– Я? Разумеется, нет, – решительно заявила Кейт. – Не вижу ни одной причины это сделать.

– Я и для Уильяма таких причин не вижу, – вставил Сирил.

– Ой, да ладно вам, – вмешался Бертрам, – давайте ее оставим. Она очень миленькая, говорю вам.

Сирил и Кейт ополчились на него.

– Бертрам! – вскричали они злобным хором.

Затем Кейт добавила:

– Кажется, ты тоже попал под чары темных глаз, розовых щечек и неизвестного количества кудрей.

Бертрам засмеялся.

– Неплохо было бы нарисовать ее, – пробормотал он.

– Вот что я вам скажу, дети, – строго заявил Уильям. – Мы попусту теряем время. Выхода у нас нет. Я не выгоню несчастное дитя из дома. Мы оставим ее здесь, это решено. Вопрос в том, как именно это сделать. Нам нужна какая-то женщина, которая послужила бы ей компаньонкой. Кто бы это мог быть?

Кейт вздохнула. Она выглядела испуганной. Бертрам посмотрел Сирилу в глаза и выразительно взмахнул рукой. «А я тебе говорил, что этим кончится», – как будто говорил его жест.

– Кого мы можем пригласить? – снова спросил Уильям. – Давайте думать.

Среди знакомых Хеншоу оказалось не так много неприкаянных леди подходящего возраста и нужного темперамента, так что выбор был очень прост. На обсуждение вынесли несколько кандидатур, но всякий раз оказывалось, что какие-либо черты характера обсуждаемой леди делают ее присутствие отвратительным для кого-либо из братьев. Наконец Уильям заявил.

– Мальчики, мы ни на йоту не приблизились к решению. Не существует женщины, которая подошла бы нам всем, так что придется нам удовлетвориться одной из неподходящих.

– Проблема в том, – легко объяснил Бертрам, – что мы ищем женщину, которую бы не видел никто, кроме Билли и света, и не слышал бы вообще никто.

– Кажется, ты прав, – вздохнул Уильям. – Полагаю, что мы остановимся на тете Ханне. Она вызвала меньше всего возражений, и мне кажется, что она согласится. Она совсем одна, и думается мне, что комфорт и простор нашего дома покажутся ей очень приятными после ее тесной маленькой комнатушки.

– Да уж конечно, – с жаром прошептал Бертрам, но Уильям не подал виду, что услышал его.

– Она очень любезна, разумна и всегда ведет себя как леди, – продолжил он, – завтра я съезжу к ней и узнаю, может ли она переехать к нам.

– Позволь спросить, какой слой она займет? – улыбнулся Бертрам.

– Спросить ты можешь, но, боюсь, не получишь ответа, – сухо ответил Уильям, – если на разрешение этого вопроса у нас уйдет столько же времени, сколько на другие.

– Ну у Сирила свободнее всего, – радостно сказал Бертрам.

– Разумеется, – ядовито ответил Сирил. – А можно ли мне сказать за себя? Если говорить о барахле, то, конечно, мне далеко до тебя и Уилла, но важна же польза, которую приносят мои комнаты! Кроме того, там уже живет Пит и, может быть, будет спать Дон Линг. Впрочем, если вам нужны мои комнаты, не позволяйте моим низменным желаниям и нуждам помешать…

– Нет-нет, – мирно перебил его Уильям, – нам не нужны твои комнаты, Сирил. Тетя Ханна терпеть не может лестницы. Думаю, я смогу потесниться. Мои комнаты на этаж ниже. Если бы только у меня было не так много вещей!

– Мужчины, – устало пожала плечами Кейт, – почему вы никогда не спрашиваете моего мнения? Мне кажется, что тут нужен женский ум.

– Конечно, слушаем тебя, – кивнул Уильям.

Кейт подалась вперед. Она очень любила командовать.

– Только поосторожнее, – предупредил Бертрам, – страты, даже такие прочные, как наши, могут не выдержать землетрясения.

– И никакое это не землетрясение, – фыркнула Кейт, – а просто разумная перестановка. Здесь у вас две огромные гостиные, библиотека и маленькая комнатка для приемов, а используете вы только одну гостиную. Конечно, женщина не захочет спать внизу, но ты, Бертрам, мог бы забрать себе заднюю гостиную, библиотеку и комнату для приемов и отдать третий этаж Билли и тете Ханне.

– Отлично, Кейт! – вскричал Бертрам. – Ты попала в точку. Так и поступим. Перееду завтра же. Здесь внизу так же хорошо, как и наверху.

– Спасибо, Бертрам, и тебе, Кейт, спасибо, – лихорадочно выдохнул Уильям. – А теперь, если вы не возражаете, я пойду спать. Я очень устал!

Глава X
Тетя Ханна

Немедленно после завтрака Уильям отправился к тете Ханне.

На самом деле Ханна Стетсон вовсе не приходилась Уильяму тетей, хотя он звал ее так долгие годы. Она была вдовой их дальнего родственника и обитала в уютной маленькой комнатке в пансионе в Бэк-Бей. Это была стройная седая дама с добрыми синими глазами и приятной улыбкой.

Ее щеки все еще сохраняли розовый цвет, а белоснежные волосы вились мелкими кудрями. Бертрам утверждал, что она наводит на мысли о «лаванде и старом кружеве».

Она сердечно поздоровалась с Уильямом, хотя и удивилась его приходу.

– Я понимаю, что явился рано и незваным, – торопливо начал Уильям, – к тому же я вынужден немедленно перейти к делу, поскольку у меня нет времени на предисловия. Я взял на воспитание восемнадцатилетнюю девушку, тетя Ханна, и хочу, чтобы вы переехали к нам и стали ее компаньонкой.

– Господи, Уильям! – в ужасе вскричала старушка.

– Да, тетя Ханна, я прекрасно понимаю ваши чувства. Но, пожалуйста, давайте пропустим истерику, которая уже случилась у нас у всех. Кейт уже использовала по отношению ко мне все эпитеты, которые вы сможете придумать. А теперь к делу. – И он поспешно изложил миссис Стетсон все обстоятельства происшедшего и прямым текстом сказал, чего именно ожидает от нее.

– Да, конечно, я приеду, – согласилась пожилая леди, слегка задыхаясь, – если ты уверен, что оставишь ее у себя.

– Отлично! И когда я сказал «сейчас», я ожидаю, что вы приедете прямо сегодня. Разумеется, Кейт не может у нас оставаться. Позовите полдюжины дам, которые помогут вам упаковаться, и поехали.

– Полдюжины дам в этой комнатке! Уильям, что ты такое говоришь?!

– Позовите столько, чтобы вы сумели собраться сегодня же.

– Мне не нужны помощники, Уильям. У меня есть одежда, книги и прочие мелочи. Это же меблированная комната.

– Хорошо-хорошо, тетя Ханна. Я просто хотел убедиться, что вы соберетесь быстро. Понимаете, я не хочу, чтобы Билли узнала, как сильно ее появление нас подкосило. Я попросил Кейт забрать ее к себе на день, пока Бертрам переезжает вниз и пока мы устраиваем вас. Надеюсь, вам у нас понравится, тетя Ханна, – встревоженно добавил Уильям. – Конечно, у Билли есть Спунк, но… – он замолчал и улыбнулся.

– Что такое? – побледнела старушка.

– Спунк. Ох, я ничего такого не имел в виду, – рассмеялся Уильям, увидев испуг в ее глазах. – Спунк – кот.

– Кот! Ну и имя, Уильям. Я думаю, мы придумаем другое.

– Непременно, – согласился Уильям со странной улыбкой. – Как бы то ни было, мы ожидаем, что вы появитесь к ужину, – закончил он и взял свою шляпу.

Билли провела очень насыщенный день вместе с Кейт в ее роскошном доме на Коммонвелс-авеню. Мальчики, двенадцатилетний Пол и восьмилетний Эдгар, немного стеснялись, и толку от них как компаньонов было немного, но четырехлетняя Кейт оказалась очень занимательной.

Билли не привыкла к детям, но обнаружила, что этот четырехлетний человечек крайне интересен. На прощание она даже сказала миссис Хартвелл, что маленькая Кейт почти так же мила, как Спунк – удивительно, но это замечание порадовало миссис Хартвелл куда меньше, чем рассчитывала Билли.

В доме на Бекон-стрит Билли познакомилась с миссис Стетсон.

– Зови меня тетей Ханной, моя дорогая, – улыбнулась старушка, – как мальчики.

– Спасибо, – радостно ответила Билли. – Знаете, тетя Ханна, как здорово обрести столько родственников разом?!

Поднявшись наверх, Билли обнаружила, что ее комната изменилась. Теперь она приобрела куда менее воинственный вид, а пауков куда-то убрали.

– Это будет ваш слой, – объявил Бертрам, – ваш и тети Ханны. Мы отдали вам весь этаж. Уилл и Сирил живут наверху, а я внизу.

– Правда? А я думала, что вы живете здесь, – удивилась Билли.

– Здесь? Ну… здесь хранились кое-какие мои вещи, – легко ответил он, – но сегодня я их все унес. Мой слой внизу, и не стоит их перемешивать. Между прочим, вы же еще не были наверху. Пойдемте, я вам все покажу. Вам и тете Ханне.

Билли захлопала в ладоши, но тетя Ханна покачала головой.

– Оставлю это молодежи, – сказала она и добавила загадочно: – Иногда лучше не лезть сильно выше своего уровня, сами понимаете.

– Хорошо, – улыбнулся Бертрам, – пойдемте, мисс Билли.

Поднявшись наверх, он дважды стукнул в дверь.

– Да, Пит, – откликнулся Сирил не слишком-то дружелюбно.

– А вот и не Пит, – усмехнулся Бертрам. – У вас гости, юноша. Открывай дверь. Мисс Билли осматривает Страту.

Послышались шаги, эхом отдающиеся от голого пола, открылась дверь, и Сирил вымученно им улыбнулся.

– Заходите. Боюсь, смотреть здесь особенно не на что.

Бертрам изобразил напыщенного гида.

– Леди и джентльмены, здесь вы можете наблюдать льва в его логове.

– Тише, Бертрам, – велел Сирил.

– Он и правда лев, – шепотом признался Бертрам, – но мы обычно называем его просто музыкальным человеком, потому что ему так больше нравится.

– Как будто я музыкальная шкатулка, которую заводят ручкой, – ощетинился Сирил. Бертрам заулыбался.

– Ручкой, значит? Я бы никогда не осмелился такого сказать!

Сирил нетерпеливо взмахнул рукой и отвернулся. Бертрам снова вернулся к торжественному тону.

– Вы видите перед собой мастерскую, – ораторствовал он, – справа расположены орудия пы… музыкальные инструменты. Пианино, флейта и прочие. Слева стоит стол с ручками, бумагой, ластиками, чернилами и почтовыми марками. Я упоминаю об этом, потому что больше упоминать особенно не о чем. Через открытую дверь видны другие комнаты, но они еще скуднее обставлены, чем эта. Принято считать, что в одной из них стоит раскладной диван, а в другой – два стула.

Билли слушала молча, и в глазах ее виделся вопрос. Она не совсем понимала, как именно воспринимать слова Бертрама, но пустые комнаты и их строгий хозяин вызывали у нее смутную жалостью. Когда Бертрам сделал паузу, она почувствовала, что должна ее заполнить.

– Я бы хотела послушать, как вы… играете, мистер Сирил, – робко сказала она. Собрала все свое мужество и спросила: – Вы не могли бы сыграть «Молитву девы»? [2]

Бертрам закашлялся, покраснел и выскочил в коридор. Крикнул оттуда:

– Мисс Билли, мы не можем задерживаться на представление. Скоро ужин, а мы еще многого не видели.

– Хорошо, тогда когда-нибудь потом, – кивнула Билли Сирилу, – я очень люблю «Молитву девы».

– А теперь слой Уильяма! – объявил Бертрам на лестнице. – Стучать не придется, его двери всегда открыты.

– Сделайте одолжение! Входите! – радостно крикнул Уильям.

– Господи, сколько всего! – ахнула Билли. – Сколько вещей! Спунку бы очень понравилась эта комната.

Бертрам усмехнулся, а потом сделал вид, что набирает в грудь воздуха.

– Поскольку в нашем распоряжении совсем немного времени, – начал он, – мы не сможем рассмотреть каждый предмет и узнать его историю с самого начала, но где-то здесь лежат четыре круглых белых камушка, которые…

– Мы все знаем про камушки, – перебил его Уильям, – будь так любезен, дай мне рассказать о моих сокровищах самому. – И он благосклонно улыбнулся восторженной девушке, стоявшей рядом с Бертрамом.

– Но их так много! – выдохнула Билли.

– Тем больше шансов, – улыбнулся Уильям, – что среди них найдется что-нибудь тебе по вкусу. Вот, например, китайская керамика, а вот бронза – вдруг они тебе понравятся.

Бертрам отступил с покорным вздохом, изображая смирение.

– Вот миниатюры, вот японский фарфор. Или ты любишь марки, или театральные программки? – Уильям встревожился.

Билли не ответила. Она разглядывала комнату, распахнув глаза. Вдруг она заметила расписной заварочный чайник и схватила его.

– Какой красивый чайничек! И какие хорошенькие тарелочки к нему! – вскрикнула она.

Коллекционер засиял от радости.

– Это Лоустофт. Настоящий Лоустофт, – объявил он, – не какой-нибудь полевошпатный восточный фарфор, который выдают за Лоустофт, а настоящий, английский. И к нему есть еще поднос. Представляешь, я заполучил и то, и другое, хотя это большая редкость. Добрую сотню заплатил!

– Сто долларов за чайник! – воскликнула Билли.

– Да. Посмотри, тут еще люстровая керамика. Миленькая, правда? И кусочек черного базальта. И…

– Хм, Уилл… – кротко сказал Бертрам.

– А это Каслфорд! – рассказывал Уильям, не обращая никакого внимания не Бертрама. – Видишь клеймо? ‘D. D. & Co., Castleford’. Клейма редко встречаются, но они очень красивые. А видишь ямочки на поверхности? Производители вставляют в форму множество иголок. Это всегда очень красиво, а конкретно этот чайник – еще и один из лучших виденных мной образцов.

– Уильям! – снова встрял Бертрам, на этот раз громче. – Могу ли я сказать, что…

– А этот голубой фарфор? – поспешно продолжил Уильям.

– Уильям! – почти закричал Бертрам. – Ужин подан! Пит уже звонил в гонг дважды!

– Да? Ох, ну конечно, – согласился Уильям, грустно посмотрев на свои сокровища, – нам следует спуститься.

– Но я еще не видела вашего слоя, – сказала Билли своему проводнику, пока они спускались вниз.

– Значит, что-то останется на завтра, – сказал Бертам. – Но у меня нет никакого голубого фарфора, марок и багажных бирок. Зато я могу заварить вам чаю, и это куда больше того, что сделал Уильям, несмотря на все его сто чайников!

«Молитва девы» – популярная пьеса польского композитора Теклы (Феклы) Бондаржевской-Барановской (1823–1861).

Глава XI
Бертрам принимает гостей

Спунк остался при своем имени, но это была, возможно, единственная вещь, не подвергшаяся никаким изменениям за несколько недель после появления Билли. Нет нужды лишний раз упоминать, что дом, который населяли пятеро мужчин, живущих по раз и навсегда заведенному расписанию, не мог не измениться при появлении нервной пожилой дамы, порывистой юной девушки и очень живого котенка. А что до имени Спунка – то не по вине миссис Стетсон оно осталось неизменным.

Миссис Стетсон быстро познакомилась со Спунком. Их представили друг другу в тот вечер, когда она приехала, хотя, к счастью, не за столом. Уильям велел, чтобы Спунк не появлялся за ужином, хотя ему пришлось вытерпеть удивление и негодование хозяйки котенка.

– Не понимаю, как кто-то может возражать против присутствия за столом маленького чистенького котика, – чуть не плача, твердила Билли.

– Я понимаю, но это… иногда случается, – запинался Уильям, – и вот сейчас как раз настал случай. Тетя Ханна просто не вынесет подобного.

– Но она же не знает Спунка, – с надеждой сказала Билли, – просто подождите, пока они познакомятся.

Но по-настоящему познакомилась миссис Стетсон со Спунком только на следующий день. Она обнаружила, что Спунк нашел ее черный клубок пряжи и радостно вцепился в него. Он вовсе не собирался оставлять его лежать на месте. Спунк скинул его с лестницы, прокатил по коридору в гостиную, а там принялся гонять его между ножек разных столов и стульев и наконец так обмотался нитками, что упал на бок. Так он и заснул.

Билли нашла его по тонкому шерстяному следу. Миссис Стетсон следовала за ней, но совсем не так радовалась.

– Тетя Ханна, тетя Ханна, – заливалась Билли, – правда он очень миленький?

Тетя Ханна покачала головой.

– Вынуждена признать, что мне так не кажется, – объявила она. – Посмотри только, во что он превратил нитки. Он их безнадежно запутал!

– А вот и нет, – засмеялась Билли, – знаете, как на вечеринках иногда развязывают узлы, а на конце веревочки ждет подарок? Игра такая! Вот сейчас наш подарок – Спунк, – с этими словами она освободила серое тельце. – Подержите, – заявила она, доверяя спящего котенка миссис Стетсон.

– Билли, я не могу! Мне не нравится его имя, – заявила возмущенная старушка со всей возможной теплотой. – Его надо переименовать, например, в Томаса.

– Переименовать? Спунка? – в ужасе переспросила Билли. – Тетя Ханна, его нельзя называть по-другому! Он Спунк, понимаете? – тут она весело засмеялась: – Томас, скажете тоже. Милая вы старушка! Представьте только, что я попрошу вас сменить имя. Например, мне Хелен Кларабелла нравится куда больше Ханны, но я же не прошу вас называться по-другому. И я буду вас любить, даже если вы останетесь Ханной, честное слово! И вы полюбите Спунка, я в этом уверенна. А теперь смотрите, как я распутаю ваш клубок! – Она подвела ошеломленную старушку к креслу, расцеловала ее и набросилась на гору черных ниток.

– Но ты… Святые угодники! – закончила дама, которую звали отнюдь не Хелен Кларабеллой.

Бертрам утверждал, что «святые угодники» – самое страшное из известных тете Ханне ругательств.

Спунк вольготно растянулся на обтянутых черным шелком коленях тети Ханны и сонно заморгал. Потом мурлыкнул, свернулся в клубочек и снова заснул, все еще оставаясь Спунком.

В тот же день после обеда Бертрам услышал стук в дверь своей студии. Он был занят. Тому «Лицу девушки», которое он писал сейчас, предстояло участвовать в следующей выставке, а оно еще не было закончено. Он работал над ним по нескольку часов каждый день. И временами даже Бертрам не выносил, чтобы ему мешали. Модель уже ушла, но он продолжал работу, когда услышал стук. Ответил он не слишком радостно.

– Да?

– Это я! Мы со Спунком. Можно к вам? – спросил уверенный голос.

Бертрам выругался сквозь зубы, но все же открыл дверь.

– Конечно. Я писал, – объявил он.

– Как интересно! Я буду на вас смотреть! Ой, какая красивая комната!

– Рад, что она вам нравится.

– Конечно, нравится. Очень нравится. Я часто буду сюда приходить!

– Не сомневаюсь, – впервые в жизни Бертрам не смог найти подходящего ответа.

– Да, а теперь пишите дальше. Я хочу посмотреть. Тетя Ханна куда-то ушла, и я осталась одна. Побуду с вами.

– Но… я не привык к зрителям.

– Конечно, вы не привыкли, вы ведь такой одинокий! Но больше этого не будет! Теперь появилась я и спасу вас от одиночества.

– О, в этом я уверен, – со внезапной горячностью воскликнул Бертрам. К счастью для Билли, она не поняла причину его горячности.

– А теперь пишите! – велела она.

Бертрам, не зная, что делать, взялся за кисть, но писать не смог. Первое же прикосновение кисти к холсту очень заинтересовало Спунка, а котенок не пропускал ничего интересного. Он тут же запрыгнул на ногу Бертраму и протянул наверх лапу, целясь в кисть.

– Плохой Спунк! – хихикнула Билли. – Правда, мило? Давай еще разок!

Художник сердито вздохнул.

– Милая моя, – возразил он, – вам это может показаться жестоким, но эта картина – не детская игрушка для развлечения котят. Я вынужден вежливо просить Спунка удалиться.

– Он не уйдет, – засмеялась Билли. – Но не беспокойтесь, он же когда-нибудь ляжет спать. Хватит писать. Я пришла посмотреть ваши комнаты, – и она радостно вскочила на ноги, – сколько же лиц! И все девушки! Как весело! Почему вы ничего другого не рисуете? Они хорошенькие!

– Спасибо, – сухо ответил Бертрам.

В этот день Бертрам больше не писал. Билли многое заинтересовало, и она задавала бесконечные вопросы. Она очень обрадовалась, осознав всю важность вездесущего «Лица девушки», и тут же предложила позировать. Целых полчаса она провела, поворачивая голову в разные стороны и спрашивая: «Так лучше? Или так?». Потом она утомилась и предложила вместо себя Спунка, подчеркивая, что кошек – конечно, если они красивые, как Спунк, – рисовать приятнее, чем девушек.

Она спасла Спунка из ящика с красками, где он развлекался, гоняя туда-сюда тюбики, и спросила, доводилось ли Бертраму когда-либо видеть более очаровательную, прекрасную, во всех отношениях чудесную модель. Она вела себя так безыскусно, ее так очаровывало все вокруг, что Бертрам никак не мог на нее рассердиться, хотя его все раздражало. Но когда в четыре часа она вместе с котенком весело отправилась наверх, он в отчаянии воздел руки к небу.

– Господи, – простонал он, – если так будет и дальше, я сбегу из дома.

Глава XII
Сирил делает ход

Билли провела в доме на Бекон-стрит целую неделю, прежде чем повторно нанесла визит Сирилу. В этот раз Бертрам ее не сопровождал. Она пошла одна. Даже Спунк остался внизу – Билли помнила, что ее потенциальный собеседник ненавидит кошек.

У Билли не было ощущения, что она близко знакома с Сирилом. Несколько раз она пыталась поговорить с ним, но так мало преуспела в этом, что в конце концов пришла к выводу, который высказала только Бертраму, что мистер Сирил очень застенчив. Бертрам расхохотался. Он смеялся все громче, слыша, как Сирил злобно колотит по клавишам пианино – он только сбежал от одной из самых решительных попыток Билли, и Бертрам прекрасно это знал. Смех Бертрама озадачил Билли и ничуть ее не порадовал. Поэтому она не поделилась с ним своим планом подняться наверх и посмотреть, что она сможет сделать сама, преодолеет ли она «глупую застенчивость» Сирила Хеншоу.

Несмотря на всю свою храбрость, Билли целую минуту стояла на лестнице, пока не решилась постучать в дверь Сирила.

Дверь открылась немедленно.

– Что… Билли! – вскричал он.

– Да, это я, Билли. Я поднялась познакомиться с вами, – победоносно улыбнулась она.

– Очень… мило с вашей стороны. Вы войдете?

– Да, спасибо. Видите, я не взяла с собой Спунка. Я все помню.

Сирил серьезно кивнул.

– И это очень мило.

Билли поерзала в кресле. С ее точки зрения, она совсем не продвигалась вперед и решилась на наступление.

– Понимаете, я подумала, что если поднимусь сюда, где нет людей, то мы сможем познакомиться, – призналась она, – и я полюблю вас так же, как и остальных.

Увидев странное выражение на лице Сирила, девушка вдруг поняла, что сказала. Щеки ее залила краска смущения.

– Господи! Я хотела сказать… Я имела в виду, что вы мне, конечно, нравитесь, – неуклюже оправдывалась она, а потом вдруг засмеялась. – Сами видите, обманщик из меня никакой. Придется говорить прямо. Вы мне совсем не так нравитесь, как дядя Уильям и мистер Бертрам. Вот и все!

Сирил рассмеялся. В первый раз после знакомства с Билли в его глазах появилось что-то, похожее на интерес.

– Ах вот как! – сказал он. – Тогда вы совсем не милая.

Билли покачала головой.

– Вы не всерьез говорите, – обвинила она его, – а вот теперь честно. Я бы хотела полюбить вас.

– Спасибо. Тогда, будьте так добры, скажите, почему вы меня не любите? – спросил он.

Билли вновь залилась краской.

– Ну… просто… так получилось, – запиналась она, а потом воскликнула: – Ладно уж! Вы заставляете меня невежливо себя вести, а я этого не хочу.

– Конечно нет, – согласился Сирил, – но тут нет ничего невежливого, потому что я просто задал вам вопрос. Судя по всему, – тут в его глазах что-то блеснуло, – я занял место где-то рядом с дождливыми днями и рубцом.

– Что?

– Рубец и дождливые дни. Если мне не изменяет память, это единственные вещи, которые вы не любите.

Девушка засмеялась.

– Вот! Я же знала, что вы мне понравитесь, если только заговорите, – просияла она. – Давайте больше не будем об этом. Поиграйте мне, пожалуйста. Вы обещали сыграть мне «Молитву девы».

Сирил застыл на месте.

– Простите, но вы ошибаетесь, – холодно ответил он. – Я не играю «Молитву девы».

– Жалко! Я ее так люблю! Но вы играете много чего другого. Я немного слышала, а мистер Бертрам говорит, что вы выступаете на всяких концертах.

– Правда? – Сирил приподнял брови.

– Конечно! Мистер Сирил, почему вы снова такой тихий и угрюмый? – улыбнулась Билли. – Знаете, что? Мне кажется, что у вас «нервы»!

Голос Билли звучал так трагично, что Сирил рассмеялся.

– Возможно, мисс Билли.

– Прямо как у мисс Летти?

– Я не знаком с этой дамой.

– Ха! А из вас бы получилась отличная пара, – вдруг воскликнула Билли, – нет, правда! Вы же тоже хотите, чтобы все люди ходили на цыпочках и говорили шепотом?

– Ну, пожалуй, иногда.

Девушка вскочила и тяжело вздохнула.

– Тогда я пойду, но приду еще раз! – Она помедлила, а потом подошла к пианино. – Как бы я хотела на нем сыграть.

Сирил вздрогнул. Он мог себе представить, что бы играла Билли. А он не любил ни регтайма [3], ни кекуока [4].

– Вы играете? – принужденно спросил он.

Билли покачала головой.

– Практически нет. Совсем чуть-чуть, – тоскливо ответила она и двинулась к двери.

Несколько минут после ее ухода Сирил стоял на месте, мрачно глядя перед собой.

– Я полагал, что способен сыграть что-нибудь достойное, – пробормотал он наконец, – но «Молитва девы»! Святые небеса!

Билли немного стеснялась Сирила, когда он спустился к ужину. Следующие несколько дней она старалась держаться от него подальше. Однажды Сирил даже подумал, уж не боится ли она его «нервов». Впрочем, он не стал выяснять – он был твердо уверен, что она сама решила оставить его в покое.

Прошло, должно быть, не меньше недели с визита Билли на верхний этаж, когда Сирил вдруг оборвал игру и открыл дверь, чтобы спуститься вниз. Но на первой же ступеньке он замер.

– Господи, Билли! – воскликнул он.

Девушка сидела на лестнице. При его появлении она в ужасе вскочила на ноги.

– Билли, ради всего святого, что вы здесь делаете?

– Слушаю.

– Слушаете?

– Да. Я вам мешаю?

Он не ответил. Он слишком удивился, чтобы найти подходящие слова, и заодно пытался вспомнить, что именно играл.

– Понимаете, слушать музыку – это не то же самое, что подслушивать… разговоры, – торопливо пояснила Билли. – Я же никого не обманываю?

– Что? Нет.

– Я вам не мешаю?

– Честно говоря, нет, – признался он.

– Тогда я могу продолжать. Спасибо, – с облегчением вздохнула Билли.

– Продолжать? Вы уже приходили сюда?

– Да, несколько дней. Мистер Сирил, а что это такое, та вещь, где все время басовые ноты, и они что-то говорят, что-то прекрасное и великолепное, и оно становится все больше и величественнее, как будто ничто его не остановит, а потом все заканчивается бурным триумфом? Что это?

– Господи, Билли, – на этот раз интерес на лице Сирила был неподделен, – хотелось бы мне, чтобы все понимали мою музыку так, как вы. Это мое сочинение. То, что я сейчас пишу. И я хотел выразить именно то, что вы услышали.

– А я это услышала! Пожалуйста, поиграйте еще, не закрывая дверь!

– Не могу, Билли. К сожалению, не могу. У меня назначена встреча, и я уже опаздываю. Вы еще услышите эту вещь, и дверь будет широко раскрыта, – бормоча извинения, он прошел мимо девушки и побежал вниз.

Билли ждала, пока не услышала стук входной двери. Потом она прокралась в комнату Сирила и подошла к пианино.

Кекуок (букв. «прогулка с пирогом») – негритянский танец под аккомпанемент банджо, гитары или мандолины. Название танца было связано с первоначальным обычаем награждать лучших танцоров пирогом, а также с позой танцовщиков, как бы предлагающих блюдо.

Регтайм – «пред-джазовый» жанр фортепианной американской музыки, оформившийся в последней четверти XIX века, предшественник джаза.