Злое дыхание древней гробницы
Свет далекой звезды: история вторая
Василий Иванович Лягоскин

© Василий Иванович Лягоскин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Черный монолит

След мелких копыт на плотной каменистой земле отвлек охотника от необходимости сделать нелегкий выбор. Это был первый след живого существа, увиденный Светом и Волком с тех пор, как они отправились в сторону Великого океана – назад, домой.

Убедившись, что Узох – могущественный и жестокосердный чародей – исчез в пастях пустынных могильщиков, молодой охотник спустился с громадного песчаного холма, выросшего на месте черного замка и понял, что неведомое прежде чувство подсказывает ему, куда держать путь. А ведь в обозримом пространстве не было ни одного ориентира – только песок, который уже замел следы исчезнувших быстрее ветра адептов колдуна. Это чувство вело его к месту, где он впервые ступил на землю Черного континента.

От этого холма до океана с равным успехом можно было добраться в любом направлении, но лишь в одном его ждал небольшой корабль – лишенная единственной мачты «Заря».

Навстречу охотнику и его неутомимому псу протянула огромный язык каменистая полупустыня. Поэтому победители чародея только два дня утопали ногами в песке. А немилосердное солнце сопровождало их и сейчас – когда ноги и лапы бодро застучали по камню. Свет, защищенный от зноя доспехами предка, машинально перебирал ногами. Его уже третий день снедало неприятное чувство неуверенности – раньше никогда его не мучавшее. В первый момент, когда его озарило неожиданное открытие, его плечи, да и все тело поникли под тяжким грузом – энергия Узоха, его злая сила и все заклинания, освобожденные мечом Владимежа, нашли нового хозяина. И этим хозяином стал Свет! Он не был уверен – смог бы освободиться от этой силы, даже если бы очень захотел этого.

Другой вопрос – желал ли охотник воспользоваться этой силой; ведь для воплощения некоторых заклятий требовалось провести столь отвратительные обряды, что Свет чуть ли не с благодарностью вспомнил, что уже третьи сутки ничего не ел. Он поспешил загнать такие подробности жизни поверженного чародея в глубины памяти, а сам принялся рассматривать со всех сторон главную тайну Узоха – конечно в мыслях. Короткий, в три десятка слов, текст даровал произнесшему его существу бессмертие и неуязвимость. По крайней мере Узох в это верил.

Свет усмехнулся, вспомнив бесславный конец Повелителя.

– Нет, – подумал он, – сначала нужно узнать, что означают эти слова, а потом решать – становиться бессмертным, или нет. Ну… или уж если совсем прижмет…

Он спрятал древний текст еще глубже, чем все остальные и вспомнил слова учителя Ли:

– Сила, – говорил мастер Дао, – не может быть злой или доброй. Такой ее делает человек.

В этот момент Свет и увидел перед собой след дичи, оглядев окрестности опытным взглядом охотника. Впереди узкой полосой тянулся мертвый лес. Корявые высохшие деревья обступили огромное, сверкающее на солнце пространство. До него оставалось не больше сотни шагов и скоро охотник решился попробовать белый порошок, который он соскреб с идеально ровной поверхности.

– Соль, – выплюнул он тут же, только теперь поняв, что перед ним – застывший след соленого моря, или озера.

Оно сотни лет испарялось под жаркими лучами солнца, и теперь превратилось в идеальный зеркальный каток, который манил всех животных за многие переходы вокруг. А внутри толстого слоя соли что-то таинственно мерцало, и охотник понял, что соленое море не умерло до конца; что при большом желании можно добраться до воды. Только кому это надо?

Ему стало понятно, почему с каждым шагом следов зверей становилось все больше и больше – их гнал сюда соляной голод! Среди глубоких вмятин, оставленных острыми копытами, Свет разглядел отметины, которые оставили подушки лап громадного хищника, вооруженного длинными когтями. Судя по величине этих следов, зверь этот был не меньше тигров, с которыми охотнику уже приходилось встречаться. И этот четвероногий охотник появляется здесь неспроста – охотник как в книге читал следы прошедших облав, засад, и стремительных погонь. Иногда эти погони, судя по побуревшим пятнам на белых камнях и разгрызенным острыми зубами костям, заканчивались успешно.

– А теперь, – без всякого самодовольства усмехнулся молодой охотник, – у хищников появился конкурент. И лучше бы им дождаться, пока он не уйдет отсюда.

Свет уже не удивлялся, когда говорил о себе как о постороннем – долгое путешествие в одиночестве и не такому научит.

– Охота, Волк! Хочешь поохотиться, – воскликнул Свет, снимая доспехи предка.

Они на удивление хорошо помогали перенести моментально установившуюся в центре Караханы жару и жажду. Огромный пес, которому переход через пустыню дался неизмеримо тяжелей, оскалился в страшной улыбке, когда услышал знакомое слово. Свет, не успев снять кольчугу с рук, замер. Высоко-высоко в небесах – там, где не летают даже орлы – стремительно перемещалась серебристая точка. Кольчуга в руках тонко звякнула, словно тоже отреагировала на небывалое событие.

До ушей Света и Волка донесся чуть слышный гул, или рев – ни одно животное в подлунном мире не могло издать подобного звука. Проводив взглядом необычную птицу, скрывшуюся за горизонтом в считанные мгновенья, Свет пожал плечами, и снова склонился над следами, обещавшими желанную добычу.

Ждать появления дичи пришлось долго. Видно непонятный грохот с неба услыхали не только охотники. Прошло почти два часа, как Свет с Волком укрылись в засаде – за огромным стволом упавшего, давно высохшего дерева. Стрела уже была наложена на тетиву; ни одно движение не должно было спугнуть добычу. Наконец она появилась – небольшое стадо некрупных копытных животных. Впереди гордо вышагивал вожак. Он словно на выставке нес свое грациозное тело, осторожно переступая точеными копытцами. Но самым необычным в его облике были рога – огромные, закрученные спиралью.

Свет успел подивиться такому капризу природы, абсолютно непрактичному. Такими рогами противника не поразишь – сил не хватит. Единственно, для чего они могли понадобиться некрупному самцу – покрасоваться перед своим гаремом, в котором сейчас насчитывалось почти десяток самочек. Это любование до добра не привело – на землю опять обрушился небесный гром – точная копия первого. Но Свет был уверен – эта серебристая птица была другой; и она летела по следу первой! Он опустил глаза вниз, чтобы удостовериться, что рогатый самец и его подружки сзади не менее грациозны.

– Ну что ж, – подумал он, устраиваясь поудобнее, – терпения нам с Волком не занимать. Не будут же эти «птички» летать тут постоянно.

Слать кому-то проклятия было не в правилах охотника. На всякий случай он изменил план охоты. Волк по широкой дуге – чтобы не спугнуть своим запахом добычу – направился в другую засаду, чтобы гнать это, или любое другое стадо к охотнику. Даже если сверкающая птица появится здесь в третий раз.

– Пожалуй, я скоро стану прорицателем, как тетушка Зохра – улыбнулся он через два часа, провожая взглядом очередную птицу.

– Это вернулась первая, – понял он.

Теперь громкий звук, обрушившийся на землю с небес, охоте не помешал. В дело вовремя вступил пес, и две самочки, высоко подпрыгнув напоследок, растянулись на каменистой почве. Грациозного вожака Свет пожалел; точнее, оставил на племя. Он аккуратно вырезал из каждой туши по единственной стреле, которые были выпушены почти одномоментно, и принялся разделывать антилоп. Как бы не был он голоден, есть сырое мясо не собирался. Волк неторопливо утолял голод, а Свет, грустно улыбнувшись, все таки воспользовался знаниями Узоха.

Давным-давно поверженный Повелитель видел такой способ приготовления мяса – без всяких кухонных принадлежностей. Нежное мясо антилоп почти полностью поместилось в их собственных желудках, отскобленных дочиста. Мясо было переложено тонкими слоями жира, который скоро должен был пропитать все вокруг себя. Два набитых бурдюка еле поместились в небольшую ямку в песке. Этот песчаный пятачок Свет едва отыскал в камнях. С солью проблем не было, хотя сейчас охотник съел бы целую антилопу без всяких приправ.

Песок тут же закрыл бурдюки, и сверху легли в несколько слоев дрова. Свет еще раз усмехнулся и направил в сторону готового принять сушняка палец. Он едва слышно бросил в пространство три слова, и на будущий костер обрушилась струя пламени. Свет с удивлением, хотя и ожидал такого эффекта, уставился на палец. Даже подул на него. А потом бросился поправлять костер. Дрова негромко затрещали, а охотник направился к вершине небольшого холма, где уже занял наблюдательную позицию объевшийся Волк. Теперь костер сам должен был закончить приготовление обеда. А заодно и завтрака, и вчерашнего ужина…

Он уже достиг вершины холма, и даже опустил было мешок с доспехами рядом с псом, когда волна невидимой враждебной силы заполнила его. Чувствуя, как она – несмотря на ожесточенное сопротивление – все глубже проникает в голову, Свет из последних сил вытянул из мешка спасительный шлем…

Профессор Такамура родился в семнадцатом году. Одна тысяча семнадцатом – в год русской революции. В этом не было бы ничего удивительно – в один год с ним появились на свет миллионы младенцев – если бы бортовой комп «Стрелки» не отсчитывал сейчас последние часы июля две тысячи двести сорок девятого года. Его имя и облик в этом году стали известны каждому гражданину Земной федерации. Однако о том, что ему исполнилось триста тридцать два года, никто не подозревал. Проблему активного долголетия земляне уже решили, но с бессмертием еще не сталкивались. Официально самому старому человеку на планете и ее обитаемых спутниках было сто шестьдесят пять. И звали его не Такамура.

На вид этому низенькому японцу было не больше сорока. На этот же возраст указывали его документы. Такамура и сам не мог бы сразу сказать, сколько раз он менял паспорт. Но об этом, а главное – о секрете вечной жизни он бы не рассказал даже под страхом смерти. Умирать, кстати, он не собирался…

Все началось в сорок втором году, в самый разгар второй мировой войны. Молодой майор Акира Такамура во главе небольшого отряда оккупационных войск высадился на безымянном острове Океании. Остров был обитаемым с незапамятных времен, но тогда на нем царили законы страны Восходящего солнца. Прежний комендант уезжал на родину со счастливым выражением лица. Трофеев он с собой не увозил; считал что главное, что уезжало с ним на корабле – его собственная жизнь.

Уже отпустив прощальный церемониальный поклон, он произнес несколько загадочных слов:

– Майор, не ходите в Долину затерянных душ!

Он повернулся и поспешил на корабль, не подозревая, что посеял в душе Такамуры нестерпимое любопытство. Страх был неведом молодому майору – иначе он не получил бы столь высокий чин в двадцать пять лет. А осторожностью не пренебрегал. Еще майора отличала жестокость.

К вечеру того же дня майор знал о Долине затерянных душ все, что только можно было узнать в гарнизоне. История действительно была загадочной. Небольшую долину, укрывшуюся в горах в самом центре острова, команда, посланная прежним комендантом, обшарила вдоль и поперек. Солдаты никого и ничего не нашли. В том числе следов своих сослуживцев, которые осмелились пробраться в эту долину в одиночку. Шесть опытных воина – все с боевым опытом и наградами – пропали уже давно, больше полугода назад. А поисковая экспедиция, так и не обнаружившая их, стала единственной.

Аборигены – их на острове было не больше сотни – лишь испуганно молчали, стараясь не поворачиваться лицом в сторону Долины. Впрочем, они молчали лишь до тех пор, пока не попали в руки Такамуры. У старого коменданта вряд ли был такой опыт ведения допросов. Переводчик с языка аборигенов, повидавший в своей жизни многое, с ужасом глядел, как люди на его глазах превращаются в окровавленные куски мяса. Он машинально переводил ответы несчастных аборигенов; единственной тайной, которую смог вырвать майор, была легенда о Человеке-без-имени. Человеке, который живет в Долине сотни лет, и требует от народа островитян сущую ерунду – одну человеческую жертву в год. Если жертву не приносили, исчезали сразу несколько аборигенов.

Это была возможность чуда, и майор эту возможность не упустил. Он, ко всему прочему, не был трусом. И мог поставить на кон собственную жизнь. Выучив при помощи поседевшего переводчика несколько слов местного языка, он в одиночку отправился в Долину. И вернулся – тоже один. О том, что с ним вернулась тайна Человека-без-имени, он конечно никому не сказал. А тайна эта была тайной искусственного долголетия, практически бессмертия.

Все просто – принесенная в жертву чужая жизнь, и твоя собственная удлиняется на год. Просто было во время войны, и первые послевоенные годы, когда пропажа одного человека не была трагедией. Потом полковник в отставке Такамура (на удивление моложавый) умер, а на свет появился Такамура-медик. Молодой и талантливый хирург. Люди в его руках буквально выкарабкивались с того света. Но не все. Раз в год и это светило медицины постигала неудача…

Годы летели; менялось место жительства и профессия; документы и привычки. Неизменными оставались только одиночество и принявшая чудовищную форму боязнь смерти. По-прежнему один раз в год мучительную смерть принимала жертва; каждый раз в тело престарелого японца словно вливался эликсир молодости. До тех пор, пока его жизненный путь не пересекся с безвестным любителем микросъемки. Летающий шпион залетел однажды в закрытый подвал, и изобретатель с ужасом стал наблюдать на экране, как известный в стране человек кромсает на куски живого человека. Эти кадры тут же стали достоянием полиции; а еще раньше – мировых социальных сетей.

Такамуру даже не надо было вычислять. Его лицо – лицо мастера боевых искусств, чемпиона многих первенств, в Японии было известно каждому. А теперь его слава стала общемировой. Суд принял микропленку как доказательство, и повинный в совершении ритуального убийства отправился в пожизненное заключение. Отправился, но не доехал. Потому что ни судьи, ни полиция не знали, что в прежней жизни Такамура был профессором, уникальным специалистом в области гипноза. Приговор он принял со склоненной головой, так что никто не смог увидеть, как издевательски усмехнулся преступник, услышав последнее слово судьи.

Никто так и не узнал, как Такамура оказался в рубке космолета «Стрелка» – вдвоем с его командиром Анатолием Лазаренко…

Теперь, когда двенадцатый ноль-прыжок принес их к четвертой планете безымянной звездной системы, лицо профессора расплылось в довольной улыбке. Методом тыка он с первой попытки попал в десятку, открыв обитаемый мир. Обитаемый и разумный. Его сейчас не волновали чувства миллиардов людей, не первый век ожидавших вестей о братьях по разуму.

– Нет, – думал он, – это моя планета! Я буду властвовать на ней!

Такамура снова прильнул взглядом к экрану, увеличивая изображение. Проплывавшую под ними пустыню сменила чахлая растительность каменистой полупустыни. На солнце сверкнуло огромное пятно, рядом с которым профессор увидел первого жителя планеты. Рука Такамуры непроизвольно утопила до отказа клавишу, и на экране выросло устремленное к нему лицо человека. Да – это был человек! И у него были славянские черты лица, светлые волосы, собранные в хвост и пронзительные голубые глаза, которые вдруг заглянули в душу профессора. По крайней мере японцу так показалось. А еще он почему-то уверился, что этот человек внизу видит сейчас самую суть профессора – длинную вереницу замученных им жертв, и теперешние мечты о мировом господстве. Спокойный взгляд снизу словно показал ему – этого не будет.

И рука Такамуры сама отпустила клавишу; абориген остался далеко позади, а профессор зябко повел плечами, натягивая ткань космокостюма – чтобы «умная» ткань поскорее впитала холодный пот. Он готов был обрушить вниз, на этого опасного человека море огня – возможности «Стрелки» позволяли. Но под рукой не было нужной кнопки, да и внизу были другие земли, и другие люди. Его люди! К великому изумлению – сплошь чернокожие.

Профессор на всякий случай узнал у командира, как управлять грозным оружием космолета, и снова уселся перед экраном. Он решил сделать полный виток вокруг планеты, чтобы выбрать место, как можно лучше подходящее его планам. Место, откуда начнет победную поступь его воинство. Словно в калейдоскопе мелькали реки и озера; невысокие горы и длинная полоса лесов – перед тем, как космолет вырвался на просторы океана. Здесь Такамура, машинально отметив слишком малое количество кораблей, жавшихся к берегу, велел Лазаренко поднять корабль повыше и прибавить скорости.

«Стрелка» рванулась вперед. Тонкой линией мелькнул длинный риф, разделивший океан пополам. Потом промчались какие-то острова, и наконец показалась земля. Здесь местность была на удивление пустынной. Нет – городов и сел было больше, чем на другом материке, но в них смотрело в небо, провожая взглядами ревевшую двигателями"Стрелку», ничтожной число белокожих аборигенов. Весь центр материка утопал в снегу.

Такамура уже решил было, что космолет сядет на первом, Горячем, континенте. Но вдруг внизу поползли развалины огромного города. Даже разрушенные, заваленные непроходимыми сугробами, они поражали монументальностью некогда величественных зданий и разумностью планировки. «Стрелка» сбросила ход до минимума и на экране появилась большая площадь с развалинами древнего храма. Лишь в одном месте ровную поверхность снега здесь нарушал торчащий из под земли черный обелиск. Этот камень напоминал гнилой зуб, от которого страдал целый континент. Естественным желанием любого нормального человека было выдрать этот клык. Но профессор Такамура давно уже не был нормальным. Больше того – его внутренняя сущность затрепетала; почти так же, как две сотни лет назад перед первым шагом в Долину затерянных душ.

– Здесь, – определил он вслух, – если не попадется ничего лучшего.

Впрочем, он уже понял – ничто не заставит его отказаться от этого места, наполнившего душу ожиданием тайны. Тайны великой и… ужасной.

Поэтому «Стрелка» рванулась вперед, набирая высоту. Ведь Такамура был весьма целеустремленным человеком. И если он наметил себе пролететь над всей планетой – так тому и быть. Профессор уже не столь внимательно наблюдал за картиной разрушений внизу; и потом – за мелкими с высоты птичьего полета волнами океана. Единственное, что слегка оживило его – воспоминание о голубоглазом незнакомце. Он опять встал перед экраном в надежде отыскать дерзкого аборигена, и обрушить на него мощь земного оружия. Увы – или навигационная аппаратура дала сбой, или незнакомец успел спрятаться – но Такамура зря простоял у экрана не меньше получаса. Раздражение совсем скоро сменило нетерпение; его уже что-то тянуло на Холодный материк, где в самом центре мертвого города торчал черный обелиск. Мысль о том, что это нетерпение могло быть привнесено извне, даже не мелькнула в голове профессора.

Он быстро поел, не ощущая вкуса еды; позволил перекусить русскому пилоту. Даже немного поспал, увидев во сне все тот же обелиск. А когда тот появился наяву, маленький крепкий пальчик уперся в него с приказом космопилоту:

– Сбей его!

Командир безропотно убрал тягу двигателей почти до минимума, и направил космический корабль вниз. Такамуре теперь показалось, что это торчит из земли черный палец великана, погребенного века, а может быть, тысячелетия назад. Ему внезапно стало страшно, и он стиснул рукой плечо пилота. Но поздно!

Космолет наткнулся на камень, и его корпус мелко задрожал, не в силах выкорчевать препятствие. В пустых глазах командира корабля на мгновение проснулся разум. Он с удивлением посмотрел не показания приборов, а потом на низенького японца, неведомо как оказавшегося рядом с его креслом. Но память так и не проснулась до конца. Рука Такамуры на плече Лазаренко сжалась еще сильнее, и Анатолий вдавил кнопку маршевых двигателей до упора. Гигантская сила бросила космолет вперед. Воздушная волна снесла снежный покров с площади, пригласив космолет к посадке.

Ни профессор, ни Лазаренко не заметили, как на месте упавшего монумента взметнулся вверх высокий столб желтого газа. Вместо него в древнюю усыпальницу ринулся холодный живительный воздух…

Глава 2. Пробуждение

Темнеющее в глубине отверстие пугало. А еще больше манило. Оно приглашающе открыло свой зев на месте упавшего монолита. Такамура чувствовал внизу опасность. Однако он с таким чувством прожил практически всю свою долгую жизнь. Потому он без колебаний ступил на лестницу, исчезающую глубоко внизу. Каменные ступени не были вытерты подошвами ног – по этой лестнице, опоясавшей по кругу стены пещеры, мало кто ходил. А последние несколько сотен лет – вообще никто. Но пыли вокруг не было. И воздух был на удивление сухим и теплым – намного теплее, чем на поверхности.

Профессор не раз бывал в усыпальницах – эта ни своей особой атмосферой, ни сгущающейся с каждым шагом чувством опасности не напоминала ни одну земную. Скоро Такамура смог увидеть каждый уголок огромной сводчатой пещеры. Пещера была погружена в полумрак. Нет – она была освещена неведомым и невидимым источником света! А лучше всего был освещен постамент посредине пещеры, на котором покоился черный гроб без крышки. Последняя стояла рядом, прислоненная к стене так, что профессор едва не задел ее, спускаясь с последней ступени.

В гробу лежал высокий худой человек в темном одеянии. Последнего словно разбудил этот шаг Такамуры. Незнакомец вдруг легко сел в своем могильном ложе, и медленно открыл глаза. В его лицо словно возвращалась жизнь. Возвращалась с каждым словом, что бросал профессор в затуманенные глаза бывшего покойника:

– Кем бы ты не был, незнакомец, ты станешь моим первым рабом в этом мире!

Такамура вдруг вздрогнул. Покойник вполне живым голосом повторил за ним:

– Ты станешь моим первым рабом в этом мире!

Фразу он произнес, как и профессор, по-японски. Но трудности перевода его очевидно не беспокоили. Потому что по его лицу было видно – он прекрасно понял смысл каждого слова. Его глаза вдруг широко распахнулись, и он повторил – уже на другом языке, который профессор – к своему глубокому изумлению – тоже понял.

– Да, – прогремел голос человека в черном, спрыгнувшего на каменный пол, – ты станешь моим первым рабом, но далеко не последним.

Он склонился к низенькому японцу, и уставился ему в глаза тяжелым немигающим взглядом. Перед Такамурой мелькнула картинка седой древности – пылающие города; рыдающий дети и женщины. А потом навалилась такая гнетущая тяжесть, что профессор лишь краткие мгновения смог противостоять ей. Весь талант и опыт земного гипнотизера в один миг был стерт в порошок, и посыпался тонкой струйкой на каменный пол.

– На колени перед своим господином, Великим Горном!

Маленький японец рухнул на камень, не ощущая боли. Лишь неземное блаженство и стремление тотчас выполнить следующий приказ господина царили сейчас внутри него. А рядом расправил плечи Анатолий Лазаренко, только теперь освободившийся от гипнотических чар Такамуры. Он удивленным взглядом обвел темный зал, маленького японца, истово бьющего поклоны высокому худому человеку в черном одеянии. Лоб японца уже был разбит в кровь. Лоб космолетчика немного напрягся – он вдруг вспомнил этого японца; видел его не один раз в визоре.

– Это же профессор.., – чуть не выкрикнул он в лицо долговязому незнакомцу.

Его рука между тем сама тянула из зажимов на бедре энергобластер. Увы – оружие так и не покинуло своего места. Мозг Анатолия, едва освободившийся от тяжкого гипнотического бремени, подвергся новой атаке. И этот ментальный удар был многократно сильнее.

– На колени! – прогремело под сводами пещеры.

Тело Лазаренко стало ватным; ноги действительно готовы были подогнуться, опуская тело на камень.

– На колени! – снова прозвучал приказ на языке, ставшем вдруг понятным для Лазаренко.

Сердце космолетчика забилось медленней, прекращая подачу крови, но он все стоял, покачиваясь, с побелевшим лицом. Чародей удивленно посмотрел не него. Он понял, что человек, стоящий перед ним на ватных ногах, скорее умрет, чем переступит через какой-то внутренний порог.

– Ладно, – махнул рукой Горн, – живи.

Анатолий отступил назад. Кровь заструилась по его жилам, возвращая лицу естественный цвет, но не выражение. Оно снова являло собой безжизненную маску.

А чародей словно не лежал неподвижно несколько веков. Он неожиданно легко пошел к лестнице; буквально вбежал по ней туда, откуда манил свежий воздух. Слишком свежий – для центра Гудваны, где четыреста лет дремал в волшебном сне Горн. Он остановился, выйдя из пещеры и глубоко вдохнул морозный воздух.

– Зима?! – удивился он.

Внутренний хронометр, исправно тикавший все эти годы, не мог обманывать. По нему выходило, что чародея должна была встретить буйно цветущая весна. А тут… Его взгляд остановился на космолете.

– Это что? – повернулся он к Такамуре.

Тот, словно открещиваясь от невысказанного обвинения, махнул рукой на Анатолия и отступил в сторону. Лазаренко безжизненным голосом пояснил:

– Это мой космолет «Стрелка».

– Вы прилетели на нем?

Теперь кивнули оба землянина.

– Откуда?

– Лазаренко молча ткнул рукой в небо.

– Откуда!? – повторил Горн с нажимом.

– С Земли, – вступил в разговор Такамура.

– А далеко находится эта ваша Земля?

Профессор беспомощно пожал плечами и снова кивнул на космолетчика. Тот, помедлив, ответил:

– Двенадцать ноль переходов и еще немного на ракетной тяге.

– Сколько это будет в дневных переходах?

В другой ситуации Лазаренко бы растерялся, услышав подобный вопрос. Но теперь он задал встречный:

– А что такое дневной переход?

Теперь замялся Горн. Ему никогда не приходило в голову размышлять на подобные темы; дневной переход был данностью – как утро, вечер или ночь. Он был и все. Однако чародей нашелся, перевел в понятные каждому величины.

– Если на хороших лошадях, то верст сто-сто двадцать.

Командир быстро сделал в уме необходимые вычисления.

– Дневных переходов приблизительно будет, – неживая маска его лица чуть скривилась, обозначая улыбку, – десять в двадцать четвертой степени…

Горн, конечно не понял этих слов, но по мелькнувшему в глазах Анатолия почтению к столь громадному числу, осознал, что эта Земля очень далеко.

– Ладно, – махнул он рукой, – вернемся к нашему миру. Летит ли за вами еще кто-нибудь?

– Да, – не хотя ответил командир «Стрелки», – космолет «Белка» в двух часах полета за нами.

– Ах ты!.. – неразборчиво забормотал по-японски Такамура, – подступая к командиру со сжатыми в кулаки руками.

В его глазах вспыхнул недобрый огонек. Впрочем, он тут же погас, когда Горн поднял руку.

– Стой, – воскликнул он, останавливая маленького японца, подступившего к рослому, плечистому Анатолию, – ты сразишься с ним тогда и там, где укажу я. А пока ответь – они опасны?

– Да, – склонился в низком поклоне перед господином профессор, – одним залпом они могут сжечь половину этого города.

– Ну что ж! – Горн поднял руки к небу и заговорил, теперь уже непонятно для землян, четко выговаривая слова.

Грудь Такамуры заполнила неземная благодать – его господин творил великое волшебство, в чем сам профессор тут же убедился воочию. Разом потухли огни, обозначавшие основной и аварийный люки космолета. Сам корабль словно осел в снегу, лишенный энергии. Автономные батареи, питавшие его жизнью на случай отключения двигателя, тоже разрядила невидимая рука.

Чародей же отправился к развалинам древнего храма, который сам же когда-то разрушил. Впрочем, главное здание, увенчанное остатками купола, устояло. Горн словно чувствовал, что именно под этим куполом скрывается разгадка тайны небывало долгой зимы. Внутри огромного центрального зала, освещенного благодаря узким окошкам-бойницам, Горна и ступающих по его пятам Такамуру и Лазаренко встретили остекленевшими взглядами три десятка заледеневших воина, составлявших раньше отряд Шайтана. Сам он тоже стоял здесь – подпирал твердым плечом каменную стену. В центре зала – рядом с окоченевшим трупом чернокожего мужчины – лежал согнутый металлический жезл, покрытый глубоко вдавленными в нем иероглифами.

Горн поднял его и поднес к глазам. Он сделал это легко, словно в руках сейчас был не тяжелый металл, а сухая деревяшка. Чародей чуть ли не обнюхал жезл, с каждым вдохом все сильнее мрачнея.

– Да.., – протянул он, – в мире появилась достойная сила.

Он еще раз провел пальцами по таинственным иероглифам, который теперь ничем не отличались от себе подобных, и повернулся к спутникам. Те согласно кивнули, хотя и не поняли, о чем он говорит. Тогда Горн зашептал слова нового заклинания. Он по прежнему оставался своей телесной оболочкой рядом с землянами. Но самому себе казался великаном, который все рос и рос, занимая собой обозримый кусок небосклона. Потом незримая тень накрыла собой половину неба; ринулась через океан, и сомкнулась в той точке, где когда-то стоял замок Узоха.

– Так, – шептал он себе, отмечая невидимые другим огоньки силы, – здесь земли франов.

Чародей щелкнул пальцами, гася слабый огонек.

– Здесь раньше был Рагистан – до него я не дошел, – еще один щелчок стер с лица земли второй огонек.

– А это.., – чародей отдернул руку, словно от полыхающего костра; щелчок так и не раздался, – значит, Обитель Дао еще стоит? Что ж, позже разберемся и с ней!

Когда-то давно древние стены Обители так и не поддались его чарам. И сейчас они были готовы принять удар – и ответить на него. Больше в Гудване ярких костров он не видел.

– Теперь на Черный континент, – чародей словно еще немного подрос, заглянув за горизонт.

От самого берега океана континент действительно был черен, словно всю его энергию поглотила жадная сущность. И лишь в самом центре полыхал нестерпимо яркий костер, в котором действительно сейчас слился воедино могучий клубок энергий. Горн осторожно потрогал невидимым пальцем этот костер; отдернул руку и, решившись, навалился на него всей своей мощью…

Рука Света наконец нащупала в мешке шлем и рывком выдернула его наружу. Почти беспамятный охотник водрузил его на голову, освобождая себя от непосильной тяжести, и неиспытанного никогда раньше чувства подчиненности чужому разуму. Боль – а вместе с ней чужая воля – ушла, оставив в сознании чей-то бесконечно далекий изумленный возглас: «Ну надо же!».

– Ну надо же! – повторил Свет, оглядываясь и не решаясь снять шлем.

Только теперь он заметил, что правая рука сжимает меч, а другая поглаживает меж ушей громадную голову прижавшегося к бедру Волка. За те немногие мгновения, что охотник потратил на борьбу с неведомым противником, рядом появилась еще одна группа животных – теперь уже хищных.

Первым, не ведая, что сегодня здесь уже успешно прошла одна охота, выступил огромный гривастый зверь. Он неторопливо вышел из-за каменистого холма и потянулся громадным телом. Благодаря пышной гриве он казался даже более крупным, чем тигры рагистанского шахиншаха. Свет невольно перевел взгляд на его хвост, оканчивающийся кисточкой, и улыбнулся. Охотник вспомнил сейчас ристалище и битву с полосатыми хищниками. Едва ли не вслух он подумал:

– За этот хвост держаться удобнее…

Улыбка тут же погасла на губах, потому что из-за того же холма выпрыгнули гораздо меньшие, чем царственный самец, но очень подвижные львицы. Одна, вторая – всего в гареме царя зверей оказалось пять хищниц. Налитые могучими мускулами, они расположились в засаде. Причем одна направилась прямо туда, где прежде поджидал нужного момента Волк.

Свет вспомнил рассказы учителя об этих животных. Необычайно умные; они предпочитали именно этот способ охоты – из засады. Потому что огромный вес и не очень длинные лапы не позволяли им нестись в долгой погоне. Три-четыре прыжка, и промахнувшийся зверь отпускал спасшуюся жертву на все четыре стороны. Львица достигла места, самой природой приготовленной для засады, и зафыркала. Ей явно не понравился запах Волка.

Недалеко послышался повелительный рык льва, и самка умолкла. Все говорило о том, что прайд готов встретить добычу. И она появилась… Совсем не оттуда, откуда ее ждали хищники. Львы дружно – словно по команде – вздернули головы к верху. Мгновеньем раньше туда же посмотрел замаскировавшийся в чахлых зарослях Свет. Лишь теперь до него донесся необычный звук. Гоня перед собой волну воздуха, которая и свистела, насторожив охотников, над степью стремительно летела стальная птица. Она не гремела как прежде, но несомненно управляла еще своим полетом.

Идеально ровная поверхность соляного поля показалась наверное этой птице удобным местом для приземления. Она выпустила наружу ноги – точнее какие-то толстые колеса, мало напоминавшие тележные – и заскользила по соли, пролетев почти над головой Света. Правое крыло вдруг начало заваливаться вперед, но так и не успело коснуться сверкающей на солнце поверхности, потому что толстый слой соли не выдержал веса металлической птицы, и треснул. Птица нырнула в образовавшуюся полынью вся разом, а отколовшийся громадный пласт соли провернулся, и накрыл собой место падения, погнав к берегу невысокую соленую волну.

Но за несколько мгновений до этого птица выплюнула со стороны спины четыре больших комочка, которые вдруг расцвели белоснежными куполами. А под куполами висели люди! Они кучно приземлились – как раз между двумя группами затаившихся хищников.

Незнакомцы откинули назад прозрачные круглые шлемы, до того полностью скрывавшие головы, и повернулись навстречу львице, которая первой вышла из засады. Трое из них – как по команде – протянули навстречу хищнице короткие трубки, и замерли в отчаянии. Трубки явно были оружием, и оно не пожелало сработать.

Тогда другую, совсем небольшую трубку поднял четвертый – чернокожий – здоровяк. Теплый воздух разорвал резкий треск не слышанных прежде Светом звуков. Пять раз дернулась рука чернокожего незнакомца, и пять кровавых отверстий отметили зоркие глаза охотника на гладкой шкуре львицы. Одна, или несколько ударов оказались смертельными. Вытянувшая к добыче голову хищница так и упала на камни, не успев сделать прыжка. Лишь предсмертный стон исторгся из ее пасти. А следом громадные клыки окрасила струйка крови.

Трое первых повернулись к здоровяку, спасшему их от львицы; один из них бросил резкие, явно обличительные слова, но здоровяк лишь рассмеялся. Громко и вызывающе – до тех пор, пока не появились остальные хищники. Раздался густой рык льва-вожака, и четыре хищницы разделились, охватывая сбившихся в кучу людей с двух сторон. Чернокожий, стоявший чуть поодаль, посмотрел на свое оружие и, громко выругавшись на незнакомом языке, бросил его на камни. Металлический лязг лишь на мгновение заставил хищников отвести взгляды от добычи. А чернокожий гигант принялся лихорадочно пристраивать на шее шлем.

Остальные словно забыли об этой хрупкой на вид защите, не в силах отвести глаз от огромных кошек. Никто из четверых не заметил, как на вершине каменистого холма поднялся Свет. Он на бегу достал четыре молнии Дао. Каждая из них достигла своей цели, произведя сокрушительные разрушения там, где их остановили воля и умение охотника. Львицы закружились на месте, зажимая лапами рассеченные молниями лбы. Пятой молнии у Света не было. Но да же она не помешала бы сейчас хищнику раздавить огромным телом застывшую на месте фигурку в серебристом одеянии.

Черногривый лев уже летел на нее; навстречу ему так же мощно оттолкнулся от склона холма молодой охотник. Два тела были несравнимы массами, но резкий толчок сделал свое дело – лев промахнулся. Он тут же вскочил, готовый совершить еще один – смертельный для незнакомца – прыжок. Но позади уже был наготове Свет, не сумевший сдержать широкую улыбку. Опять сбылось его недавняя мысль; руки сомкнулись на хвосте хищника, за который действительно было удобнее держаться.

Лев все таки сумел оторвать лапы от земли и прыгнул – совсем недалеко. Хвост зверя выдержал, свалив его набок. И опять хищник поджал лапы, не собираясь отказываться от добычи. На наглеца, дважды прервавшего его прыжки, он словно не обращал внимания. А зря! Лишь только передние лапы льва поднялись в воздух, как к открывшейся груди хищника метнулась стремительная тень, и длинное лезвие ножа достало до сердца зверя. Свет уже стоял далеко, наблюдая как лев неуклюже подпрыгнул в последний раз на месте, и упал на камни огромной неопасной тушей. Громадные лапы вытянулись и выпустили острые когти. По телу хищника пробежала дрожь и когти медленно спрятались в огромных жестких подушках.

Охотник направился к львицам. Наклоняясь над первой, он услышал короткий возглас одного из незнакомцев, но не обернулся, пока не достал четвертую, последнюю молнию из черепа хищницы. Не спрятав ее, вопреки привычке, в потайной кармашек, Свет подошел наконец к человеку, в котором безошибочно определил лидера этой небольшой группы. Протянув ему широкую ладонь, охотник сказал:

– Мир вам! – потом, сделав паузу, добавил, – меня зовут Свет.

Тот видимо понял охотника, потому что быстрым движением отсоединил от рукава необычного одеяния перчатку и крепко пожал протянутую ладонь. Он в свою очередь представился:

– Михаил Суриков…

Остальных слов Свет естественно не понял, потому что впервые в жизни услышал русскую речь.

Глава 3. Терра инкогнита

По семейной традиции Мишка Суриков должен был стать лесником. Да не простым, а дипломированным. Уже не одно поколение старших сыновей Суриковых поступала после школы в Воронежскую лесную академию – одну из двух, оставшихся на Земле. Почему именно это заведение, расположившееся на окраине совсем не лесного Воронежа, готовило специалистов лесного дела для Земной федерации, не мог сказать никто. Вторая была далеко – в очень даже лесной бразильской Амазонии. А Михаил этот секрет знал, потому что еще в шестом классе проследил родословную рода Суриковых – от первого, тоже Михаила – закончившего академию в далеком одна тысяча семьдесят четвертом году. Здесь он остановился в своих изысканиях. Не потому, что до профессора Михаила Тихоновича Сурикова предков у него не было. Нет – в седьмом классе его сердцем завладела другая страсть. На беду семейной традиции их класс попал на строящийся недалеко от Воронежа на месте бывших отвалов Курской магнитной аномалии космодром. Суриков заболел космосом. Космодром достроили, и одним из первых космолетчиков, поднявших корабль в необозримый океан Вселенной, был Михаил Суриков-младший.

Примерно в том же возрасте он вместе с одноклассником – Толькой Лазаренко – пришел в секцию спортивных единоборств. Они так и шли рядом по жизни – из класса в класс; из секции в секцию; из высшей космошколы – на борт космолета. Очень быстро они стали командирами кораблей, а еще раньше – признанными мастерами боевых искусств. Причем даже опытный тренер не смог бы сразу сказать, к какой именно школе единоборств принадлежал их стиль. А он был их собственным, собранным из множества других. Они редко принимали участие в соревнованиях. Почитатели классических айкидо или боевого самбо весело ухмылялись, наблюдая их «неправильные» движения на татами. А потом обескуражено потирали спины, припечатанные к жесткому ковру. Сурикова и Лазаренко не объявляли чемпионами, но истинные ценители боевых искусств знали их имена. Потому что равных им на ковре не было.

А в космофлоте Федерации знали – для этой пары нет невыполнимых заданий. Поэтому когда были построены «Белка» и «Стрелка» – космолеты, несущие на борту установки ноль-перехода – кандидатуры их командиров даже не обсуждались. Проект молодого академика Сергея Котовского, открывателя ноль-пространства, был в завершающей стадии, когда сам академик неожиданно пропал. Один из самых охраняемых в федерации людей просто исчез из своей квартиры, которая находилась под плотным негласным контролем. В пробный полет «Белка», а потом «Стрелка» ушли без своего создателя. И вернулись с триумфом, совершив сразу по два ноль-перехода. Кстати, названия для кораблей предложил Михаил, так и застрявший в исторических изысканиях в двадцатом веке. Чем-то ему та пора безумно нравилась.

Командором вновь образованной эскадры был назначен старый космолетчик Владимир Булгаков. Увы – в эскадре так и не появилось новых кораблей. Без бородатого гения Котовского точные копии «Белки» и «Стрелки» никак не хотели прыгать в ноль-пространство. А потом случилось невероятное! Один из самых охраняемых в федерации космических кораблей угнали! Угнали белым днем, пробравшись неведомо как в «Стрелку», и проведя туда же ее командира Лазаренко. И последовать вслед ей мог только двойник под управлением Михаила Сурикова.

В отличие от беглянки, «Белка» была полностью укомплектована экипажем. Больше того – кроме постоянных членов команды был один прикомандированный – полицейский. И Суриков от такого сопровождения никак не смог отвертеться.

– С вами летит комиссар полиции Бонго, – невозмутимый Булгаков словно не замечал, как недовольно кривит лицо Михаил.

Командор и сам знал, что в сложном полете не место новичку. Он поднял глаза к потолку:

– Это приказ оттуда. Вы поосторожнее с ним. Слышал о нем не очень хорошее. Кстати, он боксер. Выступает под именем Кассиус Клей.

Суриков присвистнул. Об этом парне, чемпионе последней олимпиады федерации в тяжелом весе он тоже слышал. Более того, Михаил – один из немногих живущих на Земле – мог сказать, откуда взялось такое имя. Он вспомнил первого Клея – великого Мохаммеда Али; символа единоборств двадцатого века. Его экстравагантные выходки в молодости, поистине гениальные поединки и трясущиеся лицо и руки в старости. В двадцать третьем веке о таких болезнях, как Паркинсон, давно забыли.

– Разберемся, – пообещал он, крепко пожав ладонь командора.

Он спешил на корабль. Даже сверхчуткие приборы «Белки» имели свой предел, а о свойствах ноль-пространства было известно так мало.

Экипаж ждал его у корабля. Владимир Мыльников, бортинженер и – по совместительству – непревзойденный компьютерщик, мастер на все руки и просто хороший парень, сунулся к нему с новостью:

– Слушай, командир! Тут нам какого-то здоровенного негра подсунули.

– Знаю, – недовольно оборвал его Михаил.

Мыльников с удивлением посмотрел на командира; его обиженная физиономия тут же разгладилась. Володя понял, что недовольство Сурикова к экипажу никакого отношения не имеет. Скорее – вон тот темнокожий дылда, что с нескрываемым пренебрежением поглядывает сейчас на них и есть причина такого нелюбезного тона командира.

– Да ты еще не видел его, – попробовал задержать товарища Мыльников, – если бы не фамилия – вылитый Кассиус Клей.

– А это он и есть, – внезапно успокоился, и даже слегка улыбнулся командир, потрепав по плечо бортинженера, открывшего рот, – эх ты, темнота. Сколько раз говорил – учи историю. Сейчас бы знал, что один Кассиус Клей уже выступал на ринге.

– Ага, – сообразил совсем не обидевшийся Володя, – в твоем любимом двадцатом веке.

– Точно, – кивнул Суриков, – это настоящее имя Мохаммеда Али – великого чемпиона. А Клей – его псевдоним… Ну что – пойдем посмотрим на нынешнего чемпиона? На комиссара Бонго.

– Это я, – подошедший неслышно здоровяк широко улыбнулся, показав белоснежные зубы.

– Михаил Суриков, – официально представился космолетчик, – командир «Белки».

– Понял, – еще шире улыбнулся комиссар, – ты командир; твое слово на корабле закон. А я всего лишь должен поймать беглеца и привести его за шкирку назад – в тюрьму.

Однако глаза его, цепко и профессионально обшаривающие крепкую, хоть и не такую высокую фигуру командира, совсем не смеялись. Сурикову почему-то не захотелось заглядывать в них поглубже. Словно там могло обнаружиться что-то совсем нелицеприятное. А Бонго уже тянул руку. Теперь его улыбка стала хищной, предвкушающей. Михаил без сомнения сунул в эту громадную ладонь свою. Рядом затоптался на месте Мыльников. Очевидно он уже познакомился с Бонго, и ему первое рукопожатие комиссара не понравилось.

Брови на темном лице вздернулись; белоснежные зубы непроизвольно прикусили толстую нижнюю губу.

– Может я и не выдержу твоего знаменитого прямого правой, но ладошка-то у меня будет покрепче, – подумал командир, с невозмутимым видом наблюдая, как комиссар едва сдержался, чтобы не подуть на полураздавленные пальцы.

Злая искорка в глазах негра тут же погасла, и улыбка опять наползла на губы. Комиссар оттопырил большой палец – молодец, командир. А Суриков коротко кивнул и скрылся в корабле, уже не видя, как Бонго знакомится с последним членом экипажа. Рука Анны Кондуровой, врача и космобиолога, задержалась в огромной ладони совсем недолго. Комиссар отпустил неуклюжий комплимент:

– В космофлот отбирают только красавиц?

– Да, – ладошка девушки ловко выскользнула из его руки, – а еще умных, образованных, скромных и тактичных.

Анна, в придачу к ученой степени доктора биологии имевшая (Бонго не ошибся) звание «Мисс космофлота», тоже поспешила занять свое место. Комиссар последним поднялся в корабль. Неизвестно, понравился ли ему прием, оказанный экипажем «Белки», но в овальную дверь он шагнул, стирая с лица выражение лютой ненависти. Он скорее всего не знал, что командир со своего кресла мог видеть все – и в корабле, и непосредственно за его пределами…

«Белка» отлично держала след двухчасовой давности и в ноль-пространстве, и в обычном – там где царили ньютоновы законы. Впрочем, земля, которая проносилась под крыльями корабля, могла принести столько сюрпризов, что сэру Ньютону и не снилось. Суриков чувствовал это. Не потому, что вслед за «Стрелкой» они оказались над обитаемой планетой, жители которой мало чем отличались от людей – по крайней мере внешне. Нет – Михаил чувствовал, пролетая над огромными безжизненными пространствами, что эта земля дышит по-другому; встречает гостей не так, как их родная Земля, и – главный вопрос – захочет ли отпустить их?

Все в рубке корабля словно забыли о главной цели пребывания здесь. Экипаж оживленно обменивался впечатлениями, пока холодный голос комиссара не прервал Сурикова:

– Мы не потеряли их, командир?

– Нет, – ответил Михаил, переводя взгляд с огромного обзорного экрана на приборы, – они только что приземлились на другом континенте. Через два часа мы будем там же…

Увы – его прогноз был слишком оптимистичным. Мерный, едва слышный шум планетарного двигателя вдруг умолк совсем. Мало того – погасли и все экраны на огромном табло. Последнего не могло произойти никак – энергии в запасных батареях корабля могло хватить даже на первый ноль-прыжок. Но это было. Корабль стремительно скользил вниз, и Михаил поблагодарил тех неведомых конструкторов, которые предусмотрели даже такой неслыханный случай.

«Белка» не рухнула камнем вниз. Пусть ее крылья не были такими широкими и длинными, как у планера, но воздух планеты держал ее. И Суриков даже управлял кораблем – благодаря запасам сжатого воздуха. Механические рули были безумно тугими, но «Белка» послушно снижалась туда, где командир уже наметил аварийную посадку. Он так и объявил всем, первым надевая герметичный шлем:

– Приготовиться к аварийному катапультированию… Спецнаборы…

Впрочем спецнаборы (вспомнил он соответствующий пункт инструкции) всегда были при космолетчиках. Он на минутку отвлекся и от руля, и от инструкции:

– Ребята, хватайте, что вам дорого и…

«Белка», направляемая его уверенной рукой, неожиданно легко заскользила по огромной льдине, выросшей вдруг посреди каменистой пустыни. Перед панорамным окном выросла ледяная стена, и нос корабля клюнул вниз – в глубины воды. Михаил не раздумывая нажал на кнопку общего катапультирования. Уже в полете он увидел, как его «Белка» скрылась под той самой льдиной, вернувшейся на место.

Трое космолетчиков отрабатывали экстренное катапультирование не один раз, но и Бонго не подкачал – приземлился лишь немного в стороне от экипажа. Суриков не успел скомандовать даже один раз. Терра инкогнита встретила их довольно негостеприимно. Первой землян «приветствовал» огромный хищник, в котором Михаил признал самую обыкновенную львицу.

Может, это Африка, – мелькнула в голове командира мысль, – может, сделав по кругу двенадцать ноль-переходов, мы вернулись на Землю?

Подумать о том, почему на родной планете царит безлюдье и разруха, он не успел. Потому что хищница прильнула телом к земле, явно собираясь прыгнуть на космолетчиков. Шлем был в одной руке Сурикова; другая тут же навела космобластер на зверя. Палец нажал на курок раз, и второй, и третий… Бесполезно! Оружие тоже лишилось энергии. А рядом вдруг сухо треснул выстрел, и еще, и еще… Пять патронов было в пистолетике, практически утонувшем в громадной ладони комиссара, и все они поразили так и не прыгнувшую львицу. Впрочем нет – она все таки прыгнула – неловко и недалеко. И принялась крутиться на месте, словно маленький котенок. Увы – для нее – это было последним движением огромной хищницы.

Командир быстро перевел взгляд на комиссара. Тот стоял, довольно разглядывая оружие в руке.

– Пистолет! – воскликнул Суриков, имея в виду, что появление на борту человека с оружием (кроме экипажа, конечно) было вопиющим нарушением всех инструкций. Бонго лишь усмехнулся. Ухмылка вдруг пропало, и самодовольное лицо комиссара посерело. Рядом с командиром испуганно вскрикнула Анна. Михаил резко повернулся. Издав грозный рык, с другой стороны каменистого холма навстречу людям неторопливо шагнул еще один хищник – гривастый и опасный. Пока он тянулся телом, словно наслаждаясь произведенным впечатлением, следом вышли еще четыре зверя – безгривые.

Львицы первыми начали атаку. Командир сделал единственное, что мог – прикрыл собой Кондурову. Мысль о том, что он мог успеть надеть на голову непробиваемый шлем, даже не успела оформиться. А вот Бонго позади, грязно выругавшись, торопливо пристраивал на шее прозрачный колпак. Земляне в изумлении замерли, когда и эти хищницы без всяких выстрелов тоже закружились на месте, обхватив лапами огромные головы. А в самого крупного – льва – врезался не менее опасный хищник, человек! И его такая невеликая по сравнению с царем зверей масса заставила зверя промахнуться. До Сурикова, и до Анюты с Володей за его спиной донесся лишь резкий запах хищника, и его удивление и ярость. Все спутницы грозного зверя уже замерли на камнях, не подавая признаков жизни, а добыча не понесла еще никакого урона! Лев напружинил тело и рванулся к Михаилу. И опять незнакомец сумел поразить землян. Он оказался проворнее зверя – схватил последнего за хвост, подобно героям Бэрроуза. А когда хищник, не отказавшийся от своих намерений, поднял тело в очередном прыжке, человек скользнул к его туловищу – и тут же отскочил, остановившись за пределами грозных когтей. Лев рухнул, обрызгав камни кровью, толчками бившей из пробитой каким-то клинком груди. Вместе с кровью из тела льва истекала жизнь. Вот он в последний раз вытянул из огромных лап острые когти и застыл чуть в стороне от своих поверженных подруг.

Суриков опять вспомнил древнего писателя.

– Тарзан! – непроизвольно воскликнул он, словно ожидая, что герой подойдет сейчас к мертвому льву, поставит на поверженного зверя ногу и окрестность заполнит дикий крик победителя, бьющего кулаками по обнаженной груди!

Но нет – грудь героя не была обнаженной. К удивлению Сурикова, только что наблюдавшего, как незнакомец стремительной тенью бросался к зверю и от него, тот был облачен в длинную кольчугу и шлем. Если эти доспехи были железными, абориген должен был ходить, едва передвигая ноги. Сам командир только что почувствовал на своих плечах груз лишних ноль два «же», которыми бортовой комп успел порадовать экипаж.

А незнакомец так же легко и стремительно оказался у львиц – тех, что (догадался Суриков) лишились жизни не без его участия, и принялся выковыривать что-то из их черепов. Это что-то оказалось сюрикенами непривычной формы, покрытой иероглифами. Михаил и сам когда-то баловался восточной эзотерикой – в ее боевой форме – но подобных таким конечно видеть не мог.

Незнакомец сказал несколько слов, явно представляясь, и протянул командиру ладонь. Во второй и был зажат один из сюрикенов. Михаил осторожно, но крепко пожал руку аборигену и представился в свою очередь:

– Михаил Сериков.

Незнакомец мягко повторил имя командира, и снова ударил ладонью по собственной груди:

– Свет.

Удивительно, но в русском языке такое слово тоже было, и оно означало именно то, о чем подумал Суриков, заглянув в бездонные глаза нового знакомого. Он утонул в них, словно купаясь в небе в лучах солнечного света, так удивительно похожих на волосы героя, сейчас ласково обдуваемых ветерком.

Командир повернулся к товарищам, и первым представил бортинженера.

– Володья, – мягко повторил за ним Свет; а потом – за Кондуровой – еще мягче, с придыханием, – Аньюта.

Сурикова даже кольнула иголка ревности, но в речи, и взгляде Света не было ничего интимного; он искренне любовался русской красавицей – и не более того. Михаилу даже показалось, что в его взгляде промелькнула грусть; словно он вспомнил кого-то близкого. Однако это промелькнуло, и исчезло – как только свою ладонь протянул комиссар. Михаил чуть поморщился – понял, что непобедимый Кассиус сейчас продемонстрирует фирменный трюк – растирание костей руки стоящего против него человека. И неприятный скрип действительно раздался! Быстрый взгляд на улыбающегося по прежнему Света показал – с его ладонью все было в порядке. А комиссар посерел – казалось он сейчас грохнется в обморок.

– Бонго, – словно выплюнул Свет, и разжал ладонь.

Комиссар отошел, растирая руку, и шепча что-то под нос. Это наверняка были проклятия – на неизвестном Михаилу языке. А вот Свет насторожился. Казалось, он понял негра! Но это длилось неуловимое мгновение; вот что-то другое привлекло его внимание и его ноздри смешно зашевелились. А Суриков и сам ощутил божественный аромат мяса. Экипаж обедал еще на земле. Бутерброды на скорую руку в полете лишь раззадорили аппетит, и сейчас он взывал – обратите на меня внимание.

Свет махнул всем рукой, и повел их к другому холму; там их встретил огромный пес неизвестной породы, который «улыбнулся» им страшной улыбкой. Сурикову показалось, что в сторону комиссара, так и державшегося поодаль, улыбка эта была совсем уж свирепой. А Свет уже отодвигал в сторону едва тлевшие угли, и разгребал слой земли, которой были засыпаны под костром два внушительных размера бурдюка. Непонятно откуда в руке хозяина этих мест оказался нож, и вот один бурдюк вспорот. Вырвавшийся из него аромат был настолько сильным и аппетитным, что его содержимое уже исчезло в желудках пяти человек, когда Мыльников, поглаживая себя по животу, вдруг вспомнил:

– Вообще-то надо было проверить анализатором…

Увы – анализатор, как и все остальные приборы, был «мертв». А Володька, махнув рукой, подхватил медный котелок, и отправился к луже, которую недавно выплеснул на берег тонущий космолет. Суриков заметил, как весело сверкнули глаза охотника, и приготовился наблюдать цирковое представление.

Мыльников ограничился громкими проклятиями – вода, как уже понял Михаил, была соленой. А толстый прозрачный пласт на озере – слой выпаренной жарким солнцем соли. Он тут же восхитился чудесному умению Света передвигаться неслышно, невидимо и стремительно. Охотник только что сидел, скармливая псу последние куски мяса – и вот он уже рядом с Володькой, и в руке у него котелок, полный соленой воды. А в другой – длинный меч, в первый раз показавший землянам свое хищное лезвие.

Кончик оружия окунулся в котелок, и та вдруг забурлила. А когда Свет вынул из него меч, кончик оружия был покрыт белыми кристаллами соли. Охотник протянул котелок Володе, и тот, отпив, с удивленным восхищением крикнул друзьям:

– Вода! Дистиллированная вода!

Теперь рядом с ними оказалась Анюта с Михаилом – не так стремительно, конечно. Суриков осторожно дотронулся до лезвия пальцем, защищенным перчаткой, и громко вскрикнул. Громко не от боли – умел терпеть – а от удивления. Прочнейший материал перчатки, который не пробила бы пуля, легко разрезал допотопный клинок. К Михаилу тут же подскочила Анюта – штатный врач экипажа. Она привычно достала из полевого рюкзачка все от же анализатор, который легким нажатием пальца превращался в компактного лекаря. Ее голова тут же поникла – у прибора не горела даже красная кнопка, показывающая на полную разрядку батареи.

Тогда в дело вступил Свет. Он осторожно снял перчатку с руки Михаила (и как только разобрался в хитром креплении?), и спрятал рану, сочащуюся кровью, в своих ладонях. Окрестности непонятным образом заполнили тягучие слова, который Свет вроде бы шептал себе под нос. Михаил и так не сильно страдал от раны, а тут боль стала уходить – с каждым словом. А когда охотник отнял руку от ладони командира, тот удивленно вскрикнул – вместе с товарищами. На ладони не было даже шрама от раны!

Суриков ошеломленно переводил глаза со своей ладони на улыбающегося Света, когда тот вдруг насторожился. Взгляд его стал серьезным и напряженным. Он вдруг потащил сразу всех под наклонившуюся рядом с костром скалу. Затолкав четверых землян и собаку под каменный козырек, он метнулся обратно, стремительно уничтожая следы трапезы. Под камнями скрылись и остатки обеда, и угли, и что-то еще, невидимое Михаилу.

Комиссар Бонго, очевидно возмущенный подобным обращением, выскочил наружу и открыл рот, готовый выплеснуть на охотника водопад проклятий. Свет вроде не глядя махнул рукой, и негр скорчился на камнях без сознания. Охотник зашвырнул его обратно под скалу и бросил несколько слов псу. Когда олимпийский чемпион очнулся, перед его лицом нависла оскалившаяся морда пса. Ничего доброго эти зубы комиссару не обещали, и он снова закрыл глаза, притворившись беспамятным. Однако обмануть Михаила – да и Света тоже – ему не удалось. Охотник как раз занял место рядом с землянами, когда на землю обрушился гром подлетавшего космолета. Вот «Стрелка» остановилась над озером и зависла, медленно совершив оборот на месте. Она словно пыталась разглядеть «Белку» под толстым слоем соли. Вот теперь командир корабля был рад, что его космолет недоступен. Правда, он не доступен и собственному экипажу, но Михаил почему-то был уверен – он еще возьмется за штурвал «Белки». А если не сможет достать ее сам, то поможет… Свет!

Охотник тем временем весь обратился во внимание. Вот он опять распростер руки, словно пытался обнять сразу всех – и действительно обнял. А за его спиной загорелось новое солнце – это «Стрелка» обрушила вниз, на ни в чем не повинные трупы львиного прайда, море огня. Космолетчики ошеломленно прижались к каменной стене. Михаил едва разглядел, как «Стрелка» рванулась прочь от озера, исчезая в голубой дали. Волк первым выскочил из под скалы, словно собираясь догнать противника. А Суриков успел заглянуть в глаза охотника. Он так и не определил, чего сейчас в них было больше – вызова, гнева, или ожидания близкой беды.

Глава 4. Замок барона Гардена

Горн счастливо захохотал, глядя, как внизу бушует пламя. Да – маленький раб не обманул. Если бы еще не упрямился второй!

Он велел Лазаренко лететь обратно – на Белый континент. Жаль, конечно, что не нашли вторую железную птицу, ну да ладно – хватит и одной. Анатолий бесстрастно кивнул и тронул «Стрелку» вперед. Он выполнял только прямые команды чародея. Поэтому не стал говорить, что маленькая шкала металлодетектора слегка дрогнула, показывая, где пряталась «Белка». Сердце космолетчика наполнилось теплом – он вдруг уверился, что помощь придет. Скорее всего из под той скалы, на которую показал детектор органики.

...