Оглавление

Посвящаю Человечеству.

Желаю каждому познать С [оу] частье.

От Автора

Дорогой читатель!

Ты держишь в руках мою мечту, и это наполняет меня счастьем.

Двадцать лет назад родился замысел большой истории, который всё это время обрастал идеями, ветвился подробностями и наконец-то превратился в книгу.

«Забытые» — это начало пути двух молодых богов. Дальше будут «Падшие», «Восставшие» и «Бессмертные».

«Боги третьего тысячелетия» — это моя концепция мира, мои размышления об относительности добра и зла, о человеческой ценности и ценности жизни, о божественной справедливости и макрокосмическом устройстве бытия. «Боги» — это попытка осознать предназначение человека и суть Существования через фантастичную реальность недалёкого будущего нашего мира.

А ещё «Боги» — это история большой любви, толкающей на сложные, противоречивые поступки, заставляющей ошибаться, отчаиваться, падать, горевать, ненавидеть, но всё равно любить всем существом, без усилий и условий.

Я приглашаю пройти со мной путь взросления главных героев, юных, пылких, амбициозных в начале и изрядно умудрённых жизнью к концу тетралогии. Да, я уже знаю, чем всё закончится.

Будет эпично.

Присоединяйся — буду рада тебе, как доброму другу.

С любовью,

Анастасия ГардЪ (Гражданкина)

Пролог

Лето в Европу всегда приходит медленно. Будто нехотя. Особенно, после того, что в XXI веке люди сделали с континентом. Однако, так даже лучше. Задохнуться от нестерпимой жары можно успеть всегда.

В Новом Риме всё устроено так, что безопасность и комфорт здесь — норма жизни. Это блистательная молодая столица объединённой Европы. Величественный монумент Человечеству посреди выжженного Старого Света. Новый Рим — это рай для нуждающихся и ад для заложников обстоятельств.

Для неё же Новый Рим — это Чистилище, где из-за собственной неупорядоченности она застряла на неопределённый срок.

Мегаполис никогда не спит. Но в промежуток с четырёх до пяти утра его накрывает сонная пелена. Этот час на границе утра и ночи ей всегда кажется самым долгим. Поэтому она часто не спит именно в это время, проводя его в уединении. У неё есть всего шестьдесят минут, чтобы побыть собой. Никто не знает её настоящую. Для всех она разная: утончённая и доброжелательная, эрудированная и колкая, эффектная и сексуальная — всегда удобная и, когда нужно, незаметная. Как дорогой аксессуар, сочетающийся с любым мужчиной из её списка контактов.

Замотавшись в белоснежное одеяло, она сидит в мягком кресле на балконе самого дорогого люкса и с наслаждением вдыхает прохладный воздух. Весна уже кончилась, но лето ещё не набрало полную силу. Свежесть утра в это время года — самая сладкая. Но ей хочется оказаться за сотни километров отсюда — подле того, для кого она живёт не своей жизнью, ради кого терпит неудовлетворённых мужчин, не считающих нужным запоминать её имя.

Тот, кто лежит сзади на огромной кровати, даже во сне не меняет хмурого выражения лица. Он особенно важен для Него. Чем именно, Он не говорит, как и не говорит ничего из того, что ей знать не следует. Но она верит, что когда Он достигнет своей цели, то всё ей расскажет, как обещал.

На запястье ощутимо вибрирует изящный ювелирный браслет — Его подарок для приватных переговоров. Убедившись, что клиент глубоко спит, она с улыбкой принимает вызов:

— Доброе утро, Аполлон.

Она знает, что чужое имя злит Его, но ей хочется хоть в чём-то быть Ему непокорной.

— Я много раз просил тебя не называть меня так, — голос в динамике холоден, но ей он греет душу лучше любого бордо.

— Прости, каждый раз, как слышу тебя, не могу удержаться, — она говорит с искренней теплотой, но Он игнорирует её попытки вызвать ответное чувство радости. Всё строго по делу. Как обычно.

— Есть что-то для меня?

Она привыкла к сухим коротким разговорам, поэтому её уже давно не обижает Его рабочее равнодушие. Ведь с ней наедине Он не такой.

— Наш клиент снова сменил коды, задействовав в этот раз голосовое и биометрическое распознавание. Мне пришлось постараться, чтобы найти для тебя что-нибудь.

Она влюблена в Него без памяти, но ценить себя тоже умеет. И при любом удобном случае напоминает Ему о своей ценности.

— Дорогая, — Его голос наконец-то смягчается и заставляет её сердце биться чаще, — ты необычайно мастеровита по части добычи «чего-нибудь». За это я тебя так люблю.

Она на мгновение закрывает глаза, предвкушая момент их следующей встречи. По её телу пробегает дрожь возбуждения — встреча будет незабываемой. Как и каждая из тех, что были до этого.

А сейчас — к делу. Она набирает на браслете последовательность команд, и массивный цифровой архив вмиг доставляется получателю.

— Отправила.

— Получил. Смотрю.

Далее следует короткая пауза, за которую она удостоверяется, что внутри люкса ничего не изменилось.

— Ты хорошо поработала, — Его похвала доставляет ей физическое удовольствие. Она удовлетворённо расслабляется и позволяет себе самодовольно ответить:

— Я знаю.

— Вознаграждение заберёшь там же, тем же способом, в те же сроки.

Оплата будет щедрой, она не сомневается, но её интересует совершенно другое:

— Когда мы увидимся?

Ей кажется, или Он начинает раздражаться?

— Не знаю. Я сейчас занят. А у тебя на очереди американец.

Она досадливо морщит лоб — с таким странным типом ей ещё работать не доводилось — королём убийц, воров и наркодилеров.

— Ты мне ещё не выслал инструкций по нему.

— Инструкции будут позже — накануне заключения сделки. Пока твоя задача — узнать о нём как можно больше. У тебя на это есть два месяца.

Она могла бы подумать, что, поручая ей это задание, Он пытается избавиться от неё. Но она улавливает в словах новый смысл и хватается за него, как за плот с названием «Надежда»:

— А что будет потом?

Если бы она сейчас была рядом, то удивилась бы, увидев, какое зловещее выражение застывает на Его лице:

— А потом всё будет иначе.

Но она ничего сейчас не видит, потому что ей это видеть не следует. И ничего не знает о Его планах, потому что ей и о них ничего знать не полагается. От неё требуется лишь любить Его безнадёжной любовью и исполнять все просьбы, похожие на приказы.

Он отключается. После разрыва связи она ещё полчаса сидит, не двигаясь, наблюдая, как над городом расцветает новый день.

Она прекрасно понимает, что происходит между Ним и ею. Но, как ни странно, её всё устраивает.

Она сделает всё, что Он попросит, и они наконец-то будут вместе. Даже, если для этого кому-то придётся умереть.

Солнце освещает крыши и фасады небоскрёбов, и за каких-то пятнадцать минут воздух наполняется влажной духотой. Жара всё же добралась до столицы Европы.

Она делает глубокий вдох и надевает маску сонной красотки, прекрасной в любое время дня и ночи. Старик просыпается ровно в шесть и начинает своё утро с её ласк. Что ж, нужно зарядить его на неделю вперёд, чтобы на время освободиться от его надменной презрительности и собственнической паранойи. А там, глядишь, она и вовсе ему не понадобится. Скоро у него будет слишком много работы.

В предвкушении перемен она возвращается в постель. Не покидая мечтаний, приступает к исполнению своих обязанностей, которые впервые за много лет доставляют ей взаимное удовольствие.

Это будет самое долгое лето в её жизни. И самое ожидаемое. Но оно однозначно будет стоить всего, что ей пришлось пережить на пути из ада в рай.

Глава 1

АВРОРА

Кто мечтает сегодня вечером свалить из дома мультимиллиардера, тот я.

Мне восемнадцать, и я — дочь самого знаменитого богача на Земле. Сижу сейчас на лекции по международным отношениям XXIII-го века и стараюсь не думать о предстоящем вечере.

На календаре двадцать второе июня.

Семнадцать лет назад этот день стал знаменательным: тогда отец ввёл ежегодную традицию в «полдень» года устраивать грандиозный бал. Гостям настолько полюбился праздник и гостеприимство нашего дома, что каждый год Летний Бал Гардов все предвкушают с жутким нетерпением. Как я в беспечном детстве. Но сегодня идея убраться из особняка подальше мне нравится гораздо больше.

Имение готовят к торжеству уже больше месяца, отчего суматоха стоит невообразимая. Адекватными остаются только мужчины в чёрном — охране нельзя по-другому. Уже лет пять я называю эту суету массовой истерией, но родители со мной упорно не соглашаются.

Все вокруг с трепетом ждут начала фуршета, концерта, фейерверка и танцев. Когда-то я обожала всё это. Сейчас же при слове «танцы» у меня портится настроение и пропадает аппетит. Потому что моё участие в торжестве является обязательным и неизбежно сопровождается навязчивым вниманием.

Быть дочерью самого богатого и знаменитого мужчины планеты, однако, крайне утомительно.

Мой отец — Виктор Гард. Вместе с братом он основал «Логус» –межнациональную корпорацию, которая занимается всем, что способно улучшить или облегчить жизнь людей. Стоя во главе Корпорации, он строит справедливый мир на руинах Третьей Мировой войны без малого сто двадцать шесть лет. Ему триста пятьдесят восемь, и бо́льшую часть своей жизни он посвятил служению Человечеству.

За три с половиной века было бы странно не нажить состояние и не сделать себе имя. Ещё страннее было бы прилюдно объявить о своём почти бессмертии и принадлежности к инопланетному виду.

Мы — элогимы. Длинная жизнь и способность управлять энергиями Космоса — наше наследие. Отец добавил к нему внушительные банковские счета, тысячи антикварных ценностей, столько же объектов недвижимости и мощную производственную махину, на которой держится мировая экономика. Предки в таких условиях лелеяли бы чувство собственной важности. Но Виктор, наученный их опытом, тщательно скрывает своё происхождение. Я, дядя, брат — все мы потомки пришельцев. Тех самых, которые создали человека и построили цивилизацию на дикой Земле.

Наши прародители были всемогущими человеческими богами. Которые со временем перебили друг друга в борьбе за власть и ресурсы. Самые здравомыслящие объединились и договорились не искать господства среди смертных. Разногласия и малочисленность навсегда лишили элогимов возможности править миром людей — своими руками они положили конец эре богов. И спустя три тысячелетия память об элогимах осталась лишь в легендах, которые никогда не воскресят подлинную историю божественного величия.

О нашем могуществе все забыли. Но мы помним. Мы чтим свои корни и благодарим Вселенную за то, кто мы есть.

Господину Кобольду же сейчас абсолютно всё равно, люди мы или элогимы. Учитель уже больше двух часов увлечённо читает лекцию о послевоенном мироустройстве двадцать второго века и закругляться не собирается.

Мы всё это слышали уже не раз. Однако, прерывать Кобольда не в моих интересах, а Маркусу всё равно — мыслями он уже на каникулах. Обычно занятия по истории проходят более живо и мало похожи на университетские лекции. Но сегодня меня безжалостно одолевает сонливость и разговаривать не хочется вовсе.

Уже перевалило за полдень и солнце перекатилось на нашу сторону. Теперь оно нещадно светит в окна и раскаляет воздух в зале. Кондиционирование отключили специально для Карла Кобольда. Потому что, переболевший ангиной, он шарахается от любого освежающего потока воздуха. Забавно, что так старик пытается избежать рецидива. Но с его убеждениями никто не спорит. Автозатенение стекол на время урока тоже отключили: Кобольд страдает каким-то нарушением зрения, и заявляет, что может работать только при естественном свете. До сих пор не решу, он так проявляет вредность или капризность.

В любом случае, всё это недоступная мне роскошь.

Сижу за столом, подперев голову левой рукой. Передо мной, закрытый учебником, лежит расчерченный лист для гомоку. Сейчас мой ход, но поле почти всё занято, и годных вариантов поставить камень уже нет. А так не хочется проигрывать.

Аврора, думай.

Ставлю ментальный блок на мысли и снова просчитываю варианты ходов.

Справа, сидя за таким же столом, Маркус — мой сводный брат — откидывается на спинку стула и с кривой усмешкой смотрит на меня. Насмешливый взгляд вызывает желание показать ему язык. Но вместо этого выпрямляюсь и принимаю вид заинтересованного слушателя. Меня хватает на пять минут — сложно имитировать интерес, когда все силы уходят на подавление зеваний. Ещё и мысли о предстоящем вечере с упрямой настойчивостью зудят в мозгу, вызывая желание спрятать голову под стол.

Скорее бы наступил день, когда всё это не будет меня тревожить.

Вздыхаю и сосредотачиваюсь на голосе бубнящего историка. Может, прослушивание заунывной лекции избавит от навязчивых дум. Пытаясь вникнуть в суть повествования, обвожу взглядом учебный класс. Большое помещение некогда было читальным залом на втором этаже домашней библиотеки. Отец переоборудовал его в многофункциональную аудиторию, где можно найти что угодно — от пипетки Пастера до симулятора космической станции.

«Ты так будешь до ночи сидеть. Сдавайся».

Маркус говорит мысленно, и голос его звучит так, словно он уверен, что выиграл.

«Не дождёшься».

— … Российское государство в начале двадцать второго века вернулось к монархической форме правления и полностью закрыло свои границы, — учитель облокачивается на кафедру и обмахивается планшетом — ему тоже жарко. Ещё бы, в шерстяном пуловере и фланелевом пиджаке упарился бы кто угодно. Но он упрямо отказывается от включения климат-контроля, и нам всем приходится томиться в душном помещении, как жаркому в духовке.

Снова вздыхаю и перевожу взгляд на лицо учителя. На нём нет ни капли пота. Может, старик действительно, настолько теплолюбив, что ему комфортно в условиях микроволновой печи?

Он преподаёт у нас четвёртый год, и за это время не сделал ни одного замечания. Сначала показалось, что Карл Кобольд равнодушен к успеваемости и дисциплине. Но на втором уроке выяснилось, что требования к уровню знаний у старика нечеловечески высоки, а флегматичное брюзжание в ответ на любое оправдание сводит с ума за пять секунд. К тому же, имея в арсенале всего две оценки — «отлично» и «неудовлетворительно», — он сразу исключил любое нежелание изучать многотомную летопись. Отец от него в восторге.

Хорошо, что завтра каникулы.

— До сих пор от остального континента Европу отделяет Щит — мегалитическая стена на западной границе России, построенная для защиты целостности её территорий и от наплыва европейских эмигрантов. Со времён Двухчасовой войны, а именно — уже полтора века — Российская Империя не поддерживает с Европой официальных дипломатических отношений. После исчезновения главного политического оппонента Россия полностью отвернулась от Запада и сосредоточилась на решении внутриэкономических задач. Сейчас она имеет автономную экономику, многочисленную армию и крайне низкую плотность населения в районах, где перед Третьей мировой прекратилась нефтедобыча. Для поддержания связи с внешним миром Россия оставила открытыми юго-восточную и часть восточной границы, — господин Кобольд поправляет сползшие очки и приглаживает редкие волосы.

— Как вы помните, взрывы европейских военных баз и массированная бомбардировка североамериканского материка спровоцировали природные катаклизмы по всему земному шару. Землетрясения, извержения вулканов, хаотичные цунами стёрли с лица земли треть государств. Так XXII век ознаменовался массовым переселением народов и масштабной переделкой геополитической карты мира.

— Господин Маркус, расскажете нам об основных изменениях? — преподаватель прерывает монолог и, приподняв брови, смотрит на зевающего парня.

— А? — резкая смена внимания застаёт Маркуса врасплох. — Извините, герр Кобольд.

Поёрзав на стуле, он быстро собирается с мыслями, бросает на меня снисходительный взгляд и декламирует выдержки из отцовских рассказов:

— По окончании Третьей Мировой мир стал многополярным. Чтобы выжить, ослабленные государства начали объединяться с более сильными соседями. Кто добровольно, кто принудительно. Образовались устойчивые политические центры вокруг России, Китая, Германии и Бразилии. После разрушения англо-саксонского мироустройства, страны, которые прямо или косвенно находились в подчинении англо-саксов, оказались изолированными от остальных и до сих пор никуда не присоединились. Яркими примерами являются Австралия и ЮАР, которые существуют сами по себе и лелеют напрасную надежду на возрождение былого порядка. Все островные государства оказались уничтоженными, поэтому возрождения Ост-Индской Корпорации не предвидится никогда. Восточноевропейские государства, страны Центральной и Ближней Азии примкнули к России, восстановив исторические границы Российской Империи. Страны Ближнего Востока из-за религиозного противостояния не смогли объединиться и стали «добычей» предприимчивого Китая. После резкого сокращения объёмов производства, Поднебесной требовалось укрепить экономические позиции, заняв новые ниши мирового рынка. Они не стали изобретать велосипед. Просто пришли и забрали всю нефтяную отрасль прямо из рук народов, занятых выяснением «кто круче и правее». Так независимые и некогда богатые страны за шесть лет стали китайскими колониями.

Маркус делает паузу. Боковым зрением вижу, как он косится на меня. Обычно я всегда вставляюсь с каким-нибудь забытым фактом. Но сегодня нет желания следить за точностью изложения. Жарко и хочется спать. Игнорируя брата, разглядываю Кобольда, копошащегося в заметках и одобрительно кивающего рассказу. Не найдя моего внимания, Маркус разочарованно продолжает:

— Без поддержи экономик развитых стран, без контроля и помощи со стороны международных организаций, в Африке произошел процесс полного разложения государственности. Половину материка поглотила пустыня: вода безвозвратно исчезла из недр Северной и Центральной Африки, а бесконечные песчаные бури засы́пали города. Из-за этого постепенно остановилось всё производство, исчезла бытовая и социальная инфраструктура. Пытаясь выжить, люди массово бежали на другие континенты вместе со своими правителями. В то время Европа уже оправилась от геополитической катастрофы и стала объединённой Республикой. Она взяла шефство над Африканскими территориями и под контролем ООН способствовала эвакуации оставшегося населения в технологичные города — Полисы. Сейчас здесь проживает всё североафриканское население.

— Построив Полисы, ваши предки спасли от вымирания не один народ. Европа и Африка своим существованием обязаны Гардам, — преисполненный гордости за кумиров, Кобольд согласно кивает. После этого он переводит взгляд на меня, озадачив другим вопросом:

— Фройляйн Аврора, напомните нам, почему Третья Мировая вошла в историю как Двухчасовая война? А то, я смотрю, вы совсем заскучали.

Оживляюсь, выпрямляюсь на стуле и сцепляю руки перед собой, чтобы прикрыть листок с гомоку.

— В конце двадцать первого века Столетняя холодная война между Россией и США привела к накалу напряжённого противостояния. До сих пор не ясно, кто первым нажал «красную кнопку», но теперь это уже не важно. Выпущенные с обеих сторон ракеты не достигли целей — и те, и другие были сбиты. Но после первого залпа с российской стороны сразу был произведён второй. Массовая ракетная бомбардировка разом уничтожила все американские военные базы в Европе, а точечные удары по ядерным боеголовкам на территории Штатов спровоцировали катастрофу, после которой земли всего материка до сих пор считаются мёртвыми. От первого залпа до последнего взрыва прошло ровно два часа. Поэтому в историю Третья Мировая вошла под названием «Двухчасовая война».

— Да… — взгляд историка останавливается в одной точке, тогда как ум выуживает из памяти воспоминания. — Мой прадед в дневниках писал, что эти два часа были настоящим адом. Он был военным, и во время бомбардировок находился во французском Кале. Командовал ротой, которая обеспечивала безопасность местной ветки Европейской логистической системы. Он писал, что земля под ногами непрерывно содрогалась, небо с одной стороны полыхало красным огнём, с другой — было чернее ночи от дыма и копоти, а волны в море достигали таких размеров, что все известные цунами нервно курили в сторонке. Военные не успели эвакуировать практически никого — настолько всё произошло быстро и неожиданно. Сам прадед спасся чудом — оказался ближе многих к вертолёту, на котором прилетел незадолго до катастрофы их командир. Он и пятеро «счастливцев» успели добраться до машины и взлететь в момент, когда волна, размером с небоскрёб, поглотила прибрежную часть. Они полетели вглубь материка, надеясь связаться с Бундесвером и вызвать подмогу. Но им пришлось долететь почти до Парижа, потому что то, что было сушей, стало частью Ла-Манша. Прадед писал, как выжившие кучками ютились на редких крышах, торчащих из воды. А большая часть людей дрейфовала между ними, сбиваясь в трупные кучи. И он ничем не мог им помочь. Тогда все решили, что миру пришёл конец…

Кобольд замолкает и на несколько мгновений в зале воцаряется тишина. Слышно как тикают антикварные часы и как у кого-то урчит в желудке.

«Маркус, прекрати. Это неприлично.»

«Кроме тебя это никого здесь не смущает. Расслабься.»

Брат откидывается на спинку стула, и, будто назло, его живот опять издаёт требовательный звук. Он ухмыляется, а я не сдерживаюсь и закатываю глаза. Всё как всегда — хотела досадить Маркусу, а в итоге раздражаюсь сама.

— Но, как мы видим сейчас, — Кобольд наконец-то отряхивается от размышлений, — конец света не наступил. Всё благодаря вашим старшим родителям и проектам «Логуса», которые они активно претворяли в жизнь. Им удалось воскресить Республику из пепла. Америке с этим не повезло.

Ну да, только всеми «прародителями» был наш отец.

— Герр Кобольд, — задаю учителю вопрос, давно терзающий любопытство, — как вы думаете, почему Боливия осталась вне Южноамериканской коалиции? Страна без выхода к морю, с низким уровнем жизни, и она единственная оказалась не включённой в торговый союз с «Логусом».

— Потому что Корпорации не интересно иметь дело со страной наркоманов и головорезов, — Маркус вставляется раньше, чем учитель успевает раскрыть рот. — Туда ведь сбежала вся «чернь» с материка и захватила власть. Пока они никого не трогают, всех всё устраивает.

— Ключевое слово здесь «пока», — скептически оглядываю парня. — Почему никто не вмешивается?

— А кто, по-твоему, должен вмешаться? — выгнув бровь, Маркус спрашивает тем же тоном, — Там есть противостоящие официальной диктатуре повстанческие объединения.

— Их сил, похоже, недостаточно. Они не могут попросить помощи у соседей? — недоумённо вскидываю руки, — Или желающих улучшить материальное благосостояние там настолько мало? Не понимаю. Там какие-то другие люди? Как можно отказаться от помощи «Логуса»? Это рабочие места, это медицина, образование, это комфортные условия жизни…

Запинаюсь от переизбытка эмоций. Маркус пользуется моментом:

— Россия веками живёт без участия Корпорации. Причём припеваючи.

— Откуда ты знаешь, как они живут? — злюсь из-за отсутствия братской поддержки. — К тому же отец зачастил туда с деловыми визитами. Значит, скоро «Логус» появится и там.

— Интересно, почему только сейчас?

Игнорирую вопрос и продолжаю мысль:

— В Китае тоже его нет. Более того, отец перенёс оттуда всё производство в Европу. Восточная экономика шатается уже много лет. Держится только за счёт колониальных углеводородов.

— Углеводороды уходят в прошлое.

Согласно киваю замечанию.

— Так я об этом же. Уровень жизни Китая, Боливии стремительно снижается, когда мы процветаем. Почему правители не заботятся о своих народах и позволяют им умирать от голода и болезней? Я молчу про Австралию и ЮАР. Их будто вообще отрезали от мирового сообщества. Существуют сами по себе. Никто не знает, что там происходит. И будто так и надо.

— К чему ты клонишь? — Маркус хмурится. Кобольд с интересом слушает рассуждения.

— Я не понимаю, почему до сих пор мир не объединен в одно целое. Почему одни сопротивляются, а других намеренно игнорируют? И кто решает, кому и на каких условиях вступать в союзы?

В воздухе повисает пауза. Переглядываемся втроём, но никто не издаёт ни звука. Чувствую нежелание учителя обсуждать эту тему.

«Он не станет компрометировать себя и выражать своё отношение к политике Корпорации.»

Парень складывает руки на груди и останавливает взгляд на мне.

«Вижу. Он боится потерять работу. Как банально.»

«Если тебе скучно, обсуди это с Саймоном.»

Вспыхиваю раздражением.

«Я обсуждаю с ним иные темы.»

Маркус криво усмехается.

«Он в курсе, что ты считаешь его своей подружкой?»

Раздражение перерастает в злость. Чувствую, начинаю краснеть.

«Шутки у тебя как всегда идиотские.»

«Но тебе нравятся.»

Эфириумом пихаю брата в бок. Он едва удерживается на стуле, но победно ухмыляется в ответ. Отвлечённый вознёй от своих размышлений Кобольд хмуро осматривает нашу парочку, но почти сразу устремляет взгляд вверх — на часы позади.

— Я сейчас услышал много интересных мыслей и вопросов. Предлагаю вам, господа, задание на лето: провести исследование по одному из «упадочных» регионов и разработать комплекс мер по выводу этого региона из кризиса. Потренируете навыки стратегического планирования и тактического мышления. А осенью поделитесь результатами. Это будет намного интереснее ваших «войнушек» на бумажках.

Учитель собирает вещи с кафедры, давая понять, что занятие окончено.

— Фройляйн Аврора, в следующий раз выбирайте чёрные камни. Или меняйте цвет камней после третьего хода — шансов выиграть у вас будет гораздо больше.

Подмигнув мне близоруким глазом, мужчина склоняется в полупоклоне:

— Auf Wiedersehen, господа![1]

Одновременно испытываю стыд и удивление. Маркус беззвучно хохочет — ему как всегда весело.

— Auf Wiedersehen, господин Кобольд. Благодарим вас за терпение.

Учитель улыбается на прощание и покидает класс.

Учебный год официально завершён.

Маркус потягивается, сидя на стуле. Желая размять «пятую точку», встаю и неспеша складываю вещи в сумку.

— Я всё ещё жду твоего хода, — Маркус тыкает пальцем в лист.

С деланным презрением прохожу мимо. Устремляюсь прочь из душного помещения в нормальный температурный режим коридоров. Брат догоняет.

— В чём сегодня будешь на балу?

Вопрос приводит меня в бешенство. Всей душой ненавижу балы и вечерние туалеты. Маркус об этом прекрасно знает. Хочется больно его ущипнуть, но снова сдерживаюсь и неопределенно пожимаю плечами.

Брат обожает меня злить. Он получает какое-то странное удовольствие от моего раздражения и бурной реакции на свои выходки. А я попадаюсь на его провокации каждый раз, как в первый.

Бесит.

Но сегодня я слишком хочу спать. На проявление ярких эмоций уже просто нет сил.

— Сразу пойдём обедать или сначала поднимемся наверх? — меняю тему в надежде спокойно добраться до еды и подзарядить «батарейку».

— А ты хочешь зайти к себе и переодеться в платье?

«Достал.»

На полуслове Маркус делает шаг назад — знает, что получит тумак. Не заставляю себя ждать: кулак летит ему точно в ухо. Сумки с глухим стуком падают на пол. Маркус блокирует удар и делает ответный выпад, целясь мне в живот. Перехватываю его руку и пытаюсь ударить в лицо. С разбитым носом был бы сегодня первым красавцем. Но он обращается к Эфириуму и мгновенно меняет траекторию удара. Досадно промахиваюсь. Это даёт ему возможность обхватить меня сзади и повалить на пол. Смягчаю падение, тоже использовав Эфириум.

Пока падаю, концентрируюсь на пятой стихии. Сосредотачиваюсь на ощущениях. На мгновение закрываю глаза. Пропускаю через тело поток энергии и, распахнув веки, вижу его. Эфир.

Он наполняет пространство мириадами частиц. Эфир везде. Эфир есть всё. Вижу скопления, завихрения, потоки. Наблюдаю его движение и трансформацию. Эфирное зрение позволяет воспринимать комплексную проекцию физического пространства вне времени, за пределами земной мерности. Я вижу происходящее вокруг одновременно, со всех сторон и ракурсов, насквозь и изнутри. Поэтому мгновенно анализирую ситуацию: Маркус мешкает и не успевает освободить руку, чтобы занести её для новой атаки. Проявляю чудеса гимнастики и сильным ударом ноги бью его в открытый бок. Парень теряется от неожиданности, но хватку не ослабляет. Продолжаем борьбу, катаясь по полу.

Это выглядит по-детски нелепо. Впрочем, не более нелепо, чем обычно. Такие «перепалки» у нас — обычное дело. На что домочадцы давно махнули рукой и перестали обращать внимание. Но отец терпеть не может глупого ребячества. Возня занимает пару минут, но этого оказывается достаточно, чтобы колебания Эфира привлекли внимание Виктора Гарда.

«Если сейчас же не спуститесь к обеду, будете месяц драить конюшни.»

Голос в голове звучит строго и, кажется, устало. Пора завязывать.

Но я же не могу сдаться первой.

«Маркус, давай на счёт три.»

«Только после тебя.»

Вижу по глазам — брат улыбается во всё лицо. Хоть и бо́льшая его часть упирается мне под колено. Оба валяемся на полу: я удерживаю его руку в вытянутом положении и ногами прижимаю голову и торс к полу. Маркус сильно брыкается, но выбраться не может. Похоже, я выиграла.

«Раз.»

Сохраняю хватку.

«Два.»

Маркус резко заносит ноги назад и отрывает нижнюю часть туловища от пола. Эфириумом придаёт себе скорости и уменьшает сопротивление воздуха. Несмотря на впечатляющие физические способности, удержать его не могу. Мгновение — и Маркус свободен.

«Три.»

Так и заканчиваем: брат довольно взирает сверху, а я растягиваюсь на полу звездой.

— Ни слова, — досадно откидываю голову на ковёр и закрываю глаза. Вздремнуть бы. Неразумно было совмещать бессонные ночи и утренние тренировки. За четыре недели они отняли много сил. Но ощутимо приблизили к тому, ради чего затевались.

— Ладно, пойдём уже, — Маркус подаёт руку и помогает подняться. — Перспектива провести месяц на скотном дворе не особо вдохновляет.

Что бы между нами не происходило, когда появляется кто-то третий, мы занимаем одну сторону. Даже если третий — наш отец. Только с дядей это работает через раз — Маркуса бесит, что мне он уделяет больше внимания.

Спускаемся. Украдкой рассматриваю парня: взъерошенные тёмные волосы, блестящие бирюзовые глаза, довольная ухмылка, свободная походка. Самоуверен, остроумен, привлекателен — любимец публики, душа любой компании. Не обременён обязательствами и чужими ожиданиями. Свободен, как ветер.

Завидую неимоверно. Но вряд ли когда-нибудь признаюсь ему в этом.

У входа в обеденный зал оставляем вещи и заходим в уборную умыться. Первый взгляд в зеркало побуждает досадно скривиться — оттуда глядит растрёпанное отражение в помятой рубашке.

«Не мог раньше сказать „переоденься“?»

Недовольно смотрю на Маркуса в зеркало.

— Я предлагал тебе облачиться в платье, ты отказалась, — брат разводит руками. Умывается, вытирается, причёсывается пятернёй и, подмигнув, выходит.

«Ты и так хорошо выглядишь. Просто сделай лицо проще.»

Разглядываю себя в зеркале. Серые глаза, тонкий нос, пухлые губы. Ничего особенного. Приглаживаю светлые волосы. Переплетаю длинную косу. Безуспешно разглаживаю рубашку. Пробую улыбнуться отражению.

И правда, выгляжу неплохо.

От того, что брат заметил это раньше, становится приятно и хочется продолжать улыбаться. Освежившись, выхожу.

Интересно, если попрошу его говорить об этом чаще, он согласится?

 Auf Wiedersehen (нем.) — До свидания.

Глава 2

МАРКУС

В последнее время Аврора с лёгкостью укладывает меня на лопатки, с каждым разом отдаляя мою победу. Это странно.

Виктор же боевое лидерство дочери оценивает загадочными улыбками, а мои поражения довольными взглядами.

Абсурд, да и только.

Было бы так и с учёбой. Но нет. Там отец проявляет особое занудство.

Учиться столько, сколько это делаем мы, не выдержал бы ни один человек. С утра до позднего вечера, с одним выходным в неделю и безграничным разнообразием изучаемых областей — за тринадцать лет мы освоили начальный, средний и четыре высших уровня образования. Поэтому к нынешнему лету мозг хочет одного — не думать.

Отец бы меня не поддержал — он круглосуточно ведёт умственную активность и готовит нас к тому же. Жуть. Но у Гардов нельзя иначе. А я должен оправдывать имя рода, которым со мной щедро поделились когда-то.

В благодарность за достойную жизнь я должен быть лучшим.

Это утомительно. Но летний отдых без контроля родителей явится лучшей наградой за труд. И начнётся он с сегодняшней вечеринки.

Подхожу к столу. Обед уже подали без нас. Приветствую Виктора, сидящего во главе стола. Пока перехожу к маме и Лене — моей младшей сестре — он мысленно спрашивает:

«Всё хорошо?»

Вопрос явно не про самочувствие. И точно не про меня.

«Да, отец, всё нормально.»

Даже намерения считывать не приходится, чтобы понять — его интересует Аврора. Точнее — её настрой на вечер. Виктор каждый год надеется, что он изменится. Но его старшая дочь ненавидит Бал с завидным постоянством.

— Привет, мам, — чмокаю Клариссу в щёку, на что она радостно улыбается.

— Привет, сынок. Где Аврора?

— Маркус! — от нетерпения Елена подпрыгивает на стуле. — А ты знал, что у наших лошадей семнадцать рёбер, а у остальных пород — восемнадцать? Это мне мистер И́ван сегодня рассказал. Он сказал, что у нас лучшие кони в мире, и таких ни у кого нет. Это правда?

— Привет, малышка, — чмокаю сестрёнку в макушку. — Конечно правда. У нас всё лучшее. В том числе и кони.

— Вот это да! А ещё мистер Роу сказал, что лошадки очень скучают без вас.

Сажусь на свой стул — второй по правую руку от отца. Придвигаюсь к столу, предвкушая вкусный обед.

— Дорогая, не переживай, мистер И́ван присмотрит за лошадками. Он знает, как сделать так, чтобы они не грустили. Ешь, пожалуйста. Сегодня будет долгий вечер, и нужно хорошо подкрепиться, — мама мягко прерывает Лену и вопросительно смотрит на меня через стол.

«Не переживай, мам. Аврора в уборной, сейчас придёт.»

Кларисса не может ответить мысленно, поэтому просто кивает. Она озабоченно переглядывается с Виктором и вздохнув, принимается за еду.

Супруга Виктора — Кларисса Гард — обычная человеческая женщина тридцати восьми лет. Молодая, красивая, утончённая леди с зелёными глазами и роскошными каштановыми волосами и мне, и Авроре приходится мачехой. Самой доброй и любящей, искренне заботящейся о нас, как о своих кровных детях.

Никогда не знал своих биологических родителей. Но мои приёмные — лучшие во Вселенной. Люблю их обоих с особой теплотой. Надеюсь, я ничего не придумал, и это взаимно.

Все домашние помощники заняты приготовлениями к вечеру. Поэтому сегодня у нас редкий семейный обед без лишних лиц. Наливаю в пиалу ароматный суп, накладываю в тарелку закуски с каждого блюда. Чувствую, как рот наполняется слюной.

— Всем привет! — Аврора появляется в зале и, прежде чем сесть, обходит стол и по очереди целует всех членов семьи.

«А меня?»

«Обойдёшься.»

Безобидная шутка вызывает у девушки новую волну раздражения. Обожаю щекотать ей нервы. Но на месте Авроры, я бы уже придушил себя за это. Она же терпит до последнего. Чтобы это прекратилось, нужно всего лишь попросить. Но, похоже, сестрице просто нравится моё внимание.

Пока размышляю, Аврора забирает из-под носа мой суп.

«Налей себе ещё. Пожалуйста.»

Сижу, опешив, с куском хлеба в руке.

«Поэтому у тебя до сих пор и нет парня.»

Это было жестоко.

Аврора краснеет и едва сдерживает вспышку гнева.

«У меня нет парня, потому что уровень моей дееспособности в разы выше, чем у окружающих лиц мужского пола.»

«То есть ты считаешь, что никто тебя не достоин?»

«Да, никто.»

«Прям совсем?»

«Совсем!!! Вообще, это не твоё дело. Отстань.»

Мы никогда не говорили на такую личную тему. Но сейчас любопытство жжётся, как никогда — аж сидеть спокойно не получается.

Чувствую, Аврора злится и смущается одновременно. Отец тоже замечает её напряжение и негативные эмоции.

— Кэс, есть вопросы, требующие моего внимания? — он аккуратно прерывает тягостное молчание.

— Нет. Всё готово, — мама говорит благодушно, но скрыть тревогу это не помогает. — Эдвард только хотел показать вам с Авророй окончательную разметку зала. Он беспокоится, что из-за большого количества приглашённых танцпол сократился, и вам будет некомфортно танцевать.

— Ему стоит беспокоиться не об этом, — Аврора подаёт голос. — Я вообще не хочу танцевать этот вальс.

Девушка с кислым лицом мешает в тарелке нетронутый суп.

— А чего же ты хочешь? — Виктор с интересом смотрит на дочь. Когда он переводит взгляд на меня, отчего-то становится неловко.

— Я хочу провести вечер в своей комнате. Одна.

— Хорошо.

Возникает ошеломлённая пауза. В изумлении переглядываемся друг с другом.

— В смысле? — Аврора недоверчиво выгибает брови и исподлобья смотрит на отца.

— В прямом. Я позволяю тебе не появляться сегодня на Балу. Можешь провести вечер, как пожелаешь.

Молчу, потеряв дар речи. Аврора тоже растерянно хлопает глазами.

Такого не ожидал никто.

— С-спасибо, пап. А…

— Не переживай, — Виктор обрывает дочь на полуслове, — тебя заменит мама. Ты же давно мечтала вернуть себе звание королевы бала, моя дорогая?

Кларисса тепло улыбается. Кажется, все поняли, что это была шутка, кроме Авроры. Эфириумом ощущаю её недовольство. Не понимаю только, чем именно. Но больше она ничего не произносит и задумчиво потягивает гранатовый сок.

Ощущаю странное разочарование. Авроры на празднике не будет. Кого я тогда буду подкалывать весь вечер?

Это будет самый скучный бал за семнадцать лет.

— Что ж, — отец вытирает губы салфеткой и встаёт из-за стола, — нам нужно провести последние приготовления, чтобы вовремя начать встречу гостей.

Кларисса тоже оканчивает трапезу и встаёт вслед за супругом.

— Начало в шесть. Не опаздывайте.

Подмигнув мне напоследок, родители удаляются.

— Ну я-то точно не опоздаю, — Лена важно кивает, что вызывает улыбку, — у меня всё идёт по расписанию. Вот, через десять минут меня ждёт Мия наверху. Она поможет нам с мамой собраться, а потом будет со мной на празднике столько времени, сколько я захочу! — девчушку распирает от предвкушения ночной «тусовки». — Наконец-то я дождалась разрешения не спать после десяти вечера!

— А что ты будешь делать всё это время? — Аврора спрашивает вроде из вежливости, а сама косится на меня, будто вопрос предназначается не Лене.

— Танцевать, конечно! — девочка удивлённо разводит руками, будто сестра спросила неимоверную глупость.

Очевидно, Аврора не ждала иного ответа. Потому что скептически складывает губы и отодвигает от себя посуду с приборами, намереваясь встать из-за стола.

Поздно осознаю, что так ничего и не съел.

— Жаль, что ты не придёшь и не увидишь моё красивое платье, — Лена расстроенно смотрит на Аврору. — Мне его помогал шить Пьер, мамин дизайнер, и сказал, что у меня хороший вкус.

— Да ты что!? — не желая обижать младшую сестру, девушка изображает высокую заинтересованность. — Может покажешь его сейчас?

— Конечно! — девочка пищит от восторга и вмиг оказывается у двери. — Пойдёмте!

— Маркус, ты с нами?

Вопрос весьма компрометирующий и даёт понять, что поесть уже не удастся. Лену нельзя огорчить своим равнодушием. Даже если желание съесть слона прямо сейчас является жизненно важным.

— Ну а как же…

АВРОРА

Втроём поднимаемся на спальный этаж. Здесь располагаются только личные апартаменты всех членов семьи и переход в чердачную башню, где живёт Маркус.

Оборачиваюсь на плетущегося позади брата. Он ведёт себя непривычно тихо и даже не пытается отпустить ни одной едкой шуточки. Да что там, он вообще молчит, что на него совсем не похоже.

«Это всё из-за супа?»

Маркус вздрагивает от неожиданного замечания. Успеваю уловить его смущение прежде, чем он скрывает эмоции от прочтения Эфириумом.

Этот несносный элогим умеет смущаться?

«Да. Ты оставила меня без обеда.»

«Тебе никто не мешал налить ещё, — возмущаюсь, отказываясь признавать свою вину. — Нечего было хлопать ушами.»

Назидательный тон бесит парня не меньше, чем саркастический меня. Но он не реагирует на провокацию и переводит тему в иное русло:

«Ты добилась своего. Поздравляю.»

«Завидуешь?»

«Чему? Одиночеству?»

«Уединению.»

«Ну нет. Я предпочитаю проводить время в приятной компании.»

«И какая же компания будет приятна тебе сегодня? — не могу сдержаться от язвительного тона. — Позовёшь конюха или механика?»

«Сегодня у меня будет большой выбор. И говоря о „приятной компании“ я подразумевал общество прелестных дам.»

Презрительно фыркаю.

«Уверен, среди них найдётся масса достойных моего внимания.»

Вот он — ответный камень.

Вспыхиваю негодованием. Испепеляюще гляжу на Маркуса с верхней ступеньки. Он, довольный собой, сверлит меня самоуверенным взглядом и проходит мимо вместе с прыгающей Еленой. Сестрёнка поглощена радостным предвкушением и не замечает перепалки.

Всё это вызывает досаду и какие-то неприятные чувства.

В коридоре встречаем Мию — горничную, которая должна привести в порядок Лену и помочь собраться маме. Домработница из неё так себе, но как стилист она невероятно талантлива. Свои внешность и волосы Кларисса доверяет только ей.

— Мия! В кого ты превратишь меня сегодня? — сестра со всех ног несётся к девушке.

— В Елену Прекрасную тебя устроит? — горничная весело подмигивает девочке, но тушуется, когда мы подходим ближе.

— Маркус, я проверила ваш костюм. Два раза, — девушка смущённо смотрит в пол. — Прошлогоднего конфуза не повторится.

— Спасибо, Мия, — парень улыбается горничной, что смущает её ещё больше. — Не хотелось бы снова ощутить себя манекеном с биркой на шее.

Иронично замечаю:

— В прошлом году Клитию весьма впечатлил ценник твоего смокинга.

— Надеюсь, в этом она найдёт себе кавалера «подороже», — скривившись, Маркус еле слышно бубнит под нос.

— Если надеешься сегодня встретить прелестную даму, тебе придётся очень тщательно выбирать из скопища таких, как Клития.

Отчего-то хочется любым способом задеть самолюбие брата.

— Не беспокойся обо мне, — голос парня приобретает хладнокровный тон. — Я не тупой и не слепой. Свою даму разгляжу без твоей помощи.

Раздражённый, Маркус уходит. Переглянувшись с Мией, пожимаю плечами. Чувствую себя упрямой стервой. Не помню, чтобы когда-нибудь вела себя так.

Что происходит?

Отец не случайно выбрал для проведения своего торжества день летнего солнцестояния. Его энергии провоцируют переход душ на следующий уровень жизненного пути. Но если я продолжу в том же духе, грядущие изменения не принесут ничего хорошего.

Сонливость наваливается с новой силой. Желание принять горизонтальное положение оказывается непреодолимым. Оставляю Лену с Мией и направляюсь к себе. На автопилоте миную гостиную, засыпая на ходу. Остатков сил хватает на то, чтобы сбросить обувь, пересечь спальню и повалиться на кровать.

Наконец-то.

МАРКУС

Выделяться своенравием и упрямством для Авроры — обычное дело. Но ехидничать — это у неё что-то новенькое.

Да и за собой никогда не замечал, чтобы её комментарии хоть как-то цепляли. Сегодня это случилось впервые.

Пытаюсь понять, что меня так разозлило, но ответа не нахожу.

Шагаю обратно вниз в надежде завершить обед и улучшить настроение. Но, к досадному разочарованию, стол оказывается пустым и идеально чистым.

Желудок на это издаёт недовольные ругательные звуки. Я с ним полностью согласен.

Даже напроситься на трапезу не к кому — все домашние заняты приготовлениями к вечеру. Стащить что-нибудь с кухни тоже не получится — Рене за это покалечит половником. Остаётся занять себя чем-то на полтора часа и отвлечься от навязчивого чувства голода.

Отправляюсь в библиотеку. Огромное помещение занимает целое крыло особняка и два его этажа. Коллекция редких книг — особая гордость Глион-Шале. Виктор как-то пошутил, что он обокрал Ватикан для того, чтобы добыть нам учебную литературу. Странно, но мне показалось, это была не шутка. Брожу вдоль стеллажей. Рассматриваю корешки, угадывая по эфирному флеру, в какую эпоху и в какой стране был издан тот или иной том. Вскоре это надоедает. В секции художественной литературы выбираю Марка Твена. В библиотеке хозяйничает дворецкий Эдвард, и он не терпит, когда нарушают его порядок. Поэтому в каталоге на стенной панели отмечаю, какую книгу взял и в какой срок планирую её прочитать. За неделю, думаю, управлюсь. Потом будет не до чтения — мы с Авророй уедем на море, где я планирую целый месяц заниматься ничем.

Время среди книг пролетает быстро.

Возвращаюсь наверх. По узкой лестнице поднимаюсь к себе на чердак. Несмотря на изначально иное назначение и небольшую площадь, моя комната уютнее любой другой в доме. Без излишеств и роскоши. Здесь только самое нужное и важное: кровать, стол, стул, зеркало, два окна, чулан-гардероб и крошка-ванная.

Пока готовлюсь принять душ замечаю, на двери шкафа висит вечерний костюм. У кровати стоят начищенные лаковые туфли. На столе аккуратно разложены расчёска, белый платок и бабочка.

Мия старалась.

На то, чтобы искупаться, одеться и даже причесаться, уходит полчаса. Хорошо, что я не девушка. Авроре бы понадобилась целая вечность на сборы.

Жаль, что обсудить вечер в этот раз будет не с кем.

Оглядываю себя в зеркале. Костюмчик сидит прекрасно. Но волосы прилизаны, как у послушного мальчика. Пятернёй зачёсываю их на противоположную сторону. Теперь то, что надо. Подмигиваю отражению и спускаюсь в холл.

Узна́ю, смогу ли я заинтересоваться хоть кем-то из приглашённых.

АВРОРА

На заре сознания появляется ощущение присутствия иных. Много присутствия большого количества чужих людей.

Внизу собираются гости Бала.

Неохотно выбираюсь из сна. Валяюсь в полутьме на кровати, прислушиваясь к ощущениям. Чувствую людские вибрации: неуёмный восторг, беззаботное веселье и жгучую зависть. Всё как обычно.

В Эфире ищу Маркуса. Он где-то там, и ему скучно. Злорадно улыбаюсь темноте, но сразу себя одёргиваю. Какая мне разница. Я занята собой. Он тоже.

Перекатываюсь на другой бок и стараюсь снова заснуть. Не получается — сон ушёл и возвращаться отказался. Лениво ёрзаю, пытаясь найти удобное положение. Вскоре понимаю, что лежать неудобно в принципе. Встаю, включаю свет. На глаза попадается чехол с платьем. Я должна была сегодня открывать Бал вальсом в паре с отцом. Для этого пришлось уговорить Эдварда на ночные репетиции, ибо даже с солидным багажом танцевальных умений, до уровня Виктора Гарда я отстаю примерно на три столетия практики. Маркус об этом как-то пошутил, обозвав меня «деревом, неспособным зацвести цветами естественности и непринуждённости». Было неприятно. Но я в долгу не осталась и спихнула его в пруд. А потом оказалась там же и почти одержала победу в водной дуэли.

Повеселились мы тогда от души.

Ловлю себя на том, что улыбаюсь пустоте. Отряхиваюсь от воспоминаний и отправляюсь в душ — лучшее средство для наведения порядка в мыслях. Купаюсь долго. Контрастная вода вмиг смывает остатки сна, пробуждает внутреннюю энергию и любопытство к происходящему внизу.

На уровне сознания снова шарю по Эфиру в поиске брата. Среди множества энергий нахожу его — яркий сгусток доброжелательности, лёгкости и силы. Используя Эфириум, наблюдаю за эмоциями парня и всех, на кого он обращает внимание. Они радуются взаимодействию с ним. Смещаю фокус на окружающих его людей. С неприятным удивлением обнаруживаю большое количество намерений привлечь к себе внимание Маркуса. Ещё неприятнее становится, когда определяю, что источниками этих намерений являются девушки.

Возмущение человеческой наглостью расцветает яркой вспышкой.

От ворот поворот вам, меркантильные красотки. У элогимов другие стандарты.

Пойду напомню брату, какие именно.

Внезапно вспоминаю, как он меня осадил после обеда. Но обострение справедливости побуждает спуститься и расставить на места всех зарвавшихся.

Но тогда придётся снова стать «звездой» вечера…

Нежелание возвращаться к ненавистной роли рождает неожиданное осознание: я хочу пойти на Бал. И принять в нём полноправное участие.

Но исключительно на своих условиях.

В конце концов, я потратила уйму времени и сил, чтобы стать лучшей на паркете. И не позволю себе смириться с пустой тратой таких ценных ресурсов.

Наполнившись решимостью, покидаю душ. По пути в спальню ставлю ментальный блок на считывание мыслей и параллельно соображаю, как привести себя в порядок за час.

Задача не из простых, но верю, решить её получится лучшим способом из возможных.