Оглавление

От автора. Предисловие

Роман является фэнтези-историей, родившейся из одноименной музыкальной композиции «Горизонт, которого нет», принадлежащей Автору и метал-проекту «ARISTARH».

Роман не является историческим, хотя и основан на реальных прообразах личностей.

Описанная история является полностью вымышленной. Совпадения с реальностью могут носить случайный характер или иметь художественный оттенок.

По канонам истории России и зарубежной истории выдержана только эпоха (XVIII—XIX века нашей эры), восстановленная по историческим справкам, достоверность которых Автор подтвердить не уполномочен.

Роман содержит сцены насилия и жестокости, поэтому не рекомендован лицам младше 18 лет.

Автор оставляет за собой исключительное право на все возможные образы героев и сюжет, описанные в романе, а также право полного запрета их использования без его согласия или согласия полномочных представителей Автора.

Автором категорически запрещено использование сюжета и его частей для любых постановок и экранизаций, создания сценариев, сиквелов или ремейков настоящего произведения, без письменного одобрения Автора или его правомочных представителей.

По настоящему роману Автором написана и издана неоклассическая метал-опера, которую можно прослушать, пройдя на ресурсы:

Об авторе

Александр АРИСТАРХ Захаров

Писатель, поэт, певец, музыкант, композитор, звукорежиссер, инженер, философ.

Биография:

Родился 18 августа 1987 года в Москве.

Выходец из обыкновенной рабочей семьи.

Закончил Московскую Финансово-Промышленную Академию (ныне Университет) по специальности инженера-программиста в 2009 году.

Рабочую деятельность начинал параллельно с учебой в должности слесаря механо-сборочных работ, токаря и инженера электронщика на заводе ОАО МТЗ Трансмаш с 2004 года. Затем на 3 курсе института перешел на должность инженера-программиста на том же предприятии в конструкторском бюро с 2007 года. С 2009 по настоящее время — руководитель направления в ИТ-подразделении.

На последних курсах ВУЗа вел преподавательскую деятельность по классу программирования и информационной безопасности. Преподавал на курсах повышения квалификации OTUS.

Изначально не имел никакого представления о вокале и музыке в целом. Творческой деятельностью в музыкальной, поэтической и писательской сфере начал заниматься с 2007 по настоящее время. Окончил курс эстрадного вокала в ПЦ «Мастерская эстрады Маэстро» у преподавателей И.Д.Шипиловой и Ю.Ю.Струнниковой.

С 2009 года — автор, вокалист, поэт и композитор музыкального рок-проекта АРИСТАРХ. С 2016 года — дополнительно автор литературного проекта АРИСТАРХ.

С 2014 по 2016 год — звукорежиссер и совладелец студии звукозаписи МАЭСТРО и К709STUDIO. Ныне собственная студия — ARIS-STUDIO LTD

В ряды профессиональных музыкантов попал издав студийный альбом «Коллекция судеб» в 2013. Начал заниматься музыкой раньше. В 2020 второй студийный альбом «Кодекс», в 2021 — ремастеринг 1 альбома и выход первых композиций нового проекта по роману «Горизонт, которого нет».

В ряды профессиональных писателей попал с 2019 года, хотя занимался ею уже давно при выпуске 1 романа «Главное… Жизнь» (психологическая драма). В 2020—2021 года — зачислен в ряды интернационального союза писателей России и Лондонской гильдии писателей. Участник Московских международных литературных выставок-ярмарок 2019—2021 годы.

Основным направлением была выбрана — драма. Большая часть произведений предназначена для взрослого поколения от 14 лет и старше. Попытки автора писать в детской сфере потерпели крах и не одно произведение им самим не было отправлено в печать и представлено публике.

Архив Автора имеет следующие направления и достижения:

Крупная проза:

— Роман «Главное… Жизнь» (психологическая драма) + аудио-книга по роману с озвучиванием по ролям и музыкой.

— Роман «Если бы у меня были крылья…» (фэнтези, трагикомедия) + аудио-книга по роману с озвучиванием по ролям и музыкой.

— Роман «Горизонт, которого нет» (фэнтези, драма, фольклор)

Малая проза:

— Серия рассказов «Драмы сего дня»

— Серия рассказов «Путевые рассказы»

— статей о путешествиях серии «Путевые рассказы»

Поэзия:

— Стихи на песни проекта Aristarh (АРИСТАРХ)

— Стихотворений серий «На день грядущий»

— Стихотворений серий «Акрополь сновидений»

Музыка:

— Макси-сингл — «Величие тайн» 2009

— Сингл — «Атомный сон» 2012

— Полноформатный альбом — «Коллекция судеб» 2013

— Сингл — «Сталь наши споры решит» 2014

— Сингл — «Ты всего одна» 2015 (с участием Артура Беркута)

— Полноформатный альбом — «Кодекс» 2020 + книга-альманах с фото-историями в виде «живых комиксов».

— Сингл — «Солнце в крови» 2021

— Сингл — «Мёртвая мечта» 2021—2022 (в поддержку романа Горизонт, которого нет)

— Сингл — «Внутри меня» 2022 (в поддержку романа Горизонт, которого нет)

— Сингл «Вечная история» 2023 (в поддержку романа Горизонт, которого нет)

Основная часть творчества представлена на официальных страницах группы проектов АРИСТАРХ и группах социальной сети ВКОНТАКТЕ.

В свободное время Александр (АРИСТАРХ) Захаров увлекается игрой на музыкальных инструментах, проводит время в кругу друзей и семьи, занимается дайвингом, программированием, управление самолетом, прыжками с парашютом, изучениями разнообразной литературы.

Глава 1 Пролог

Как-то раз, в середине 2014 года, занесло меня в командировку. И ни куда-то там, бог знает куда, а на юг, на море.

Звать меня Андрей. Работаю я инженером-проектировщиком по строительству мостов и переправ в одном российском конструкторском бюро по профилю. Казалось бы — сиди себе в офисе с кондиционером, да рисуй свои модели, разрабатывай чертежи, решай проблемы по мере их появления… Но. Не в этот раз! Заказ, который поступил в наш конструкторский отдел, был сравним по масштабу с пирамидами в Гизе. Иначе говоря, должен был выдерживать суровые условия соленого моря, штормы, даже столкновения с кораблем, и чтобы все было нипочем этому мосту. Задача была серьезная, и выезжать на объект необходимо было всей бригаде конструкторского отдела.

Сам я — бывший моряк. Читатель наверняка спросит — на кой черт я поменял морскую романтику на жизнь канцелярской крысы? Отвечу — сперва хлебните чарку горечи службы в команде отъявленных филиппинцев или украинцев, рискните жизнью, не обмочитесь при шторме в девять баллов, повстречайте пиратов и останьтесь в живых, набив морду парочке, и постарайтесь не умереть от усталости… потом поговорим!

Найдя время выучиться, и подзаработав подъемных денег, я списался на берег и об этом решении никогда не жалел. Единственное, чего было мне от той жизни жаль — не нашел я той самой романтики, не услышал тех самых историй ярых мореходов, не увидел морских чудовищ, русалок и прочих чудес (чудом было в замусоренном океане борт не пробить обо что-нибудь), да и друзей «на всю жизнь» не сумел найти. Хотя не поспорю, что были и светлые моменты. Особенно при заходах в порты разных стран. Забавны заходы в не самые бедные, но и не богатые порты — это как легендарная «Тортуга». Девушки достаточно доступны, так как тупо зарабатывают собой в порту, алкоголь, еда, развлечения со всего мира — стоит только зайти в припортовые заведения, на которых, собственно, весь портовый город и живет. В богатых такого не встретишь — там построже все, и намного скучнее, в бедных наоборот — так все плохо, что выходить просто опасно, особенно если деньги есть — тебя запросто убьют за пару десятков долларов, на которые грабитель сможет прожить пару месяцев. А девушки настолько измождены жизнью обслуги и проституцией, что, глядя на них, кажется, они уже мертвы, но еще не знают об этом. Так что «средние» порты — самое то.

Жизнь в море достаточно сильно десоциализирует человека. Недаром говорят, что это, по сути, тюрьма. В рейс уходишь надолго, кругом одни и те же лица, успеваешь забыть, как вообще живется на гражданке, и по возвращении чувствуешь себя таким глупым, будто жизнь без тебя лет на сто ушла, а ты остался. Да и отношений никаких не построишь. Какая современная девушка будет ждать своего «героя» из похода? Верно — никакая! Либо изменит, либо уйдет, либо изменит и уйдет. Редкость — встретить верную и сидящую дома девушку, ждущую своего морехода. Сказки все это.

Еще хуже — если команда подбирается плохая, или капитан и офицеры отморозки. С такими неделя за год жизни, наверное, если не больше. Подчас, морально устаешь сильнее, чем физически, хотя и физически устаешь так, что сон не идет — так сильно болят голова и тело.

Словом, не жалел я о списании на берег, длительном переобучении и изменении в корне всей жизни, но портовые заведения посещал. Общался, искал фольклор или просто истории под стаканчик виски. Но чаще всего напарывался на старых пьянчуг или дураков, ищущих драк. И все же иногда везло.

Вот и сейчас, после прибытия на место дислокации, расположения в гостинице и пары дней усердной работы в душном строительном вагончике, я желал только выпить темного рома или добротного виски, расслабиться и потешить себя новой портовой историей, от какого-нибудь халявщика-морехода, желающего догнаться за чужой счет.

Надо сказать, что город, где располагался порт, был совсем небольшим, но береговую линию нестройным рядом украшали старинные здания, а чуть поодаль был виден замок. Остальная часть — это мелкие дома советской и постсоветской постройки, портовые сооружения, магазины, несколько баров, кафе и частный сектор из совсем уж старых на вид домов. Городок так себе. В портовый бар, что поближе, я и зашел.

В нос ударил запах перегара, табака и затхлого помещения. Как и большинство баров и харчевен близ порта — он выглядел дёшево и сердито. Скромный интерьер, деревянные лавки, немного смердит рыбой и водорослями в окно с моря. Впрочем, это заведение было не таким уж плохим, в нем имелись и диванчики, и мягкие стулья и даже картины на стенах — словом, «роскошь» для такого местечка.

Я задержался на входе буквально на секунду, а на меня сразу же уставились абсолютно все, кто там на тот момент находился. Тишина, даже икнуть страшно. Но я и не подумал вида подать, что зашел не туда, направился к бару. Один бугай, сидевший у барной стойки, не спеша поднялся и пошел навстречу, подойдя ко мне почти вплотную произнес:

— Это не то место, где туристов и чужаков любят…

— А кто сказал, что я чужак? — спокойно ответил я.

— Хех! А ты на «боцманской дудке» играть умеешь? — ехидно спросил он.

— На боцманской дудке весь флот держится! Боцманская дудка — и покойникам побудка! — усмехнувшись, ответил я и посмотрел ему прямо в глаза. Хм, да штормом в девять баллов не сотрешь из памяти эту флотскую поговорку.

Бугай улыбнулся и, похлопав по плечу, проводил к барной стойке.

— Вот теперь видно, — говорит, — что свой! А то ходят тут всякие бичи[1], да «адмиралы швейцарского флота»[2]! Отдохнуть спокойно невозможно!

— Так для отдыха же санаторий есть! А тут бы развлечься!

— Будний день! Все в порту! Разгрузка чего-то там для моста, что строят неподалеку! Какая уж тут развлекуха, кроме бухла?!

— И что же? Даже девчонки там, что ли?

— А девчонкам без прикола с двумя с половиной матросами тусоваться! Вот будет день порожняка, тогда уж дааа… — вздохнул бугай.

— Меня Андрей зовут!

— Володя! Но все зовут Вольдемаром!

— Занятно! А чего Вольдемаром-то? Немец, что ли?

— Русский! Эстонцу одному рыло набил за то, что девушку пытался изнасиловать на пирсе. Те, кто разнимал и прозвали… После я его с этого пирса и сбросил остудиться… зимой…

— В рыло — заслужено! Но, все равно не понятно, — говорю, — Ведь Вольдемар — германское имя, означает «Знаменитый Властитель», вроде того!

— Так немцы и разнимали! А ты что, шибко умный, что ли?

— Расслабься, Вольдемар! Давай-ка за то, чтобы ветер сильнее дул в твой кливер! — усмехнулся я, разливая из поданной бутылки ром.

— Хоро-о-оший тост!

Потом тостов было еще много. Разговор шел своим курсом. Я хорошо узнал Вольдемара, он был боцманом на сухогрузе. В свою очередь, он живо интересовался мной. Было немного ностальгии, но в основном, я придерживался своих убеждений, что море, конечно, — хорошо, но твердая почва под ногами — лучше. В какой-то момент, внимание вдруг сосредоточилось на мне — почему я послал все к морскому дьяволу, и какого черта занимаюсь мостами, и что я забыл здесь?

Мне, конечно, было, что сказать, но последний вопрос я оставил на закуску:

— Знаешь, иногда становится, — говорю, — тоскливо! Вот и развлекаюсь таким своеобразным образом — походами в припортовые бары, общением с, ну, ты понял, ф- фольклором новым… Не мне тебе рассказывать, какая это тяжелая работа! До романтики подчас… ну, сам знаешь! А романтика, она же есть… — говорил я, уже изрядно заплетающимся языком.

— Ха! Романтика! Скажешь тоже… — усмехнулся Вольдемар.

— Ну, а чего?! — не унимался я, — Ты ходишь куда больше моего! Наверняка есть история-другая…

— Не. У меня нету! — отмахнулся он.

— Эх… Жаль… — уже отчаявшись, томно и хмельно вздохнул я.

— Но я знаю тут одного… Вот у него историй… Его тут все благодаря одной такой истории и знают… — внезапно сказал Вольдемар, отхлебнув принесенного пива. И ведь не боятся же некоторые градус понижать.

— Серьезно?! Познакомишь?

— Не вопрос, только рома побольше придется купить!

— Проблема, что ли?! — усмехнулся я и заказал пару бутылок рома.

Мне уже было хорошо и весело, и я отлично понимал, что если выпью еще, то мало того, что завтра не выйду на службу, да еще и закончится это явным алкогольным отравлением со всеми вытекающими последствиями. Но историю мне услышать хотелось.

Вольдемар внезапно стал довольно серьезным и даже протрезвел. Он отвел меня в закуток, который был вроде привата со столиком и диванчиками. Там сидел, вернее даже уже почти лежал вусмерть пьяный полноватый и бородатый старик. Лицом он лежал на столе, а в вытянутой руке он держал пустой стакан. Запах перегара был такой, что захмелеть можно было от одного вздоха.

— Вот! Это Виктор Сергеевич Павлов, уважаемый мореход… капитан дальнего плавания. Виктор Сергеевич, я к вам… нового друга привел… — сказал довольно громко Вольдемар и едва заметно выпрямился по стойке смирно.

— Пошел ты в (нецензурное выражение), с такими друзьями!! — отозвался лежащий на столе старик Вольдемару, затем на мгновение поднял голову и положил обратно, — Чего тебе надо, юнга? — буркнул он, по всей видимости, мне.

— Говорят, легенду вы знаете об этих местах! А я своего рода — коллекционирую интересные истории! — чуть замявшись, ответил я.

Молчание. Затем капитан поднял руку со стаканом и стукнул ею о стол.

— Виктор Сергеевич… Не удобно!

— С абордажным ломом в (нецензурное выражение), ходить не удобно! — отозвался Виктор Сергеевич.

— Погоди, Володь! Я все понял! — ответил я, и открыв бутылку, налил в протянутую руку со стаканом.

Виктор Сергеевич мгновенно распрямился. Скажу честно, от неожиданности, я даже испугался, хотя видал разных пьянчуг, но этот оказался самым чудным.

По его лицу не было видно, что он пьян. Строгий взгляд, точные и жесткие движения. Налитый в стакан ром он выпил, даже не поморщившись.

В мыслях у меня пронеслось: «Может он терминатор?!»

Я хотел ему налить еще, но он рукой закрыл стакан, затем взглянул на Вольдемара, поднял палец и жестом подозвал его поближе. Было странно, даже немного чудно, видеть, как мужик, раза в два больше этого старика, под него буквально прогибается. Он ему что- то шепнул и Вольдемар спешно ушел. Повисла пауза. Старик сверлил меня взглядом, не мигая, минут пять или семь.

— Меня зовут… — хотел я нарушить молчание.

— Я разве спрашивал? — перебив меня, произнес старик, при том настолько четко, что я, как и прежде мой друг, интуитивно выпрямился по стойке смирно.

Старик достал из кармана несколько грецких орехов. Затем стал брать по одному в объятия указательного и большого пальцев ломать их. После вынимал ядра и неспешно ел, не отводя взгляда от меня. Несмотря на то, что у меня были не самые слабые руки, я так сделать не смог бы.

Признаться честно, старик действительно умел себя эффектно подать — тяжелый взгляд капитана, способный сломать любого, и строгие повадки внушали неподдельный трепет. Я давно таких не видел. Он некоторое время продолжал выдерживать паузу и молча смотрел на меня, словно рентген.

Вернулся Вольдемар и принес графин воды и блюдо с закусками. Виктор Сергеевич смахнул со стола шелуху от орехов, затем перевел взгляд на еду, закусил, выдохнул, и снова взглянул на меня, уже чуть более спокойным взглядом:

— А вот теперь спрашиваю! Как зовут тебя, юнга?

— Андрей, отставной сержант, моряк Второго класса! — отчеканил я, понимая, что с этим стариком шутки могут закончиться плачевно.

— Присядь… сержант! — повелительно сказал он, я присел и он продолжил, — Что? Историй своих нет, раз чужие клянчишь?

— Любопытство, товарищ-капитан! А о вас очень хорошо отозвался мой новый друг…

— Вольдемар?! Обо мне?! Хорошо?! — засмеялся Виктор Сергеевич, — А-ха-ха-ха! Да в жизнь не поверю! — засмеялся он так, что еда, недавно отправленная в рот, вылетела наружу. Мерзкое зрелище, но капитана это не особенно заботило.

Я сидел молча в ожидании пока капитан закончит трапезу, что откровенно напоминало свинячий полдник. Много говорить с такими личностями не стоит, ибо нарвешься на матерный комплимент или драку, и ничего толком не добьешься. Поэтому я терпеливо ждал.

— Ха! А ты, смотрю, терпеливый! На рыбацкой шхуне с филиппинцами[3], что ли, ходил? — произнес Виктор Сергеевич, утираясь после сытного ужина и запивая водой.

— На торговых! Пару лет на сухогрузе, год на рефрижераторе, два года на балкере[4] потом…

— И пиратов повидал?

— Нет. Бог миловал. Но друзья повидали…

— Ну, надо же за друзей, что в море остались, выпить?! — произнес капитан с загадочной улыбкой косясь на бутылку рома. Это был не то вопрос, не то предложение. Без лишних слов я налил.

— Вздрогнем! — произнес капитан, и, не морщась, выпил.

— До дна! — ответил я и выпил. Как ни странно, за то короткое время, пока я был с ним, я даже немного протрезветь успел.

Этот старик умудрился во мне всколыхнуть то самое ощущение некоторого трепета перед «старшим по званию». Нечто подобное я чувствовал, когда впервые оказался на корабле и вышел в рейс — трепет и слегка ватные ноги, но при этом идеальная выправка в ожидании распоряжений. Мы выпили еще, но почему-то в этот раз алкоголь на меня почти не действовал. Я был напряжен в компании этого капитана. В это время капитан говорил о чем угодно, кроме того, что меня интересовало и того, за чем я пришел.

— Ну, так что?! Ищешь истории, о которых никогда не слыхал? — спросил он, наконец, после долгой беседы о друзьях, море, ветрах, кораблях и прочей философии.

— Так точно! Ищу… — выдохнул я, от очередной порции крепкого напитка, при отсутствии закуски.

На улице тем временем уже стемнело. На небо взобрались звезды, луна была скрыта в тени Земли, а на море был мертвый штиль, после прошедшего накануне шторма.

Виктор Сергеевич взглянул в окно, и криво улыбнувшись сказал, будто старый пират:

— Есть у меня одна история, о которой ты ни в жизнь слыхивать не мог! Доводилось ли тебе видеть «горизонт, которого нет»?

— Это как?

— В безлунную ночь, в штиль, когда море так спокойно, что звезды отражаются в нем, и создается впечатление, что небо находится в воде, а линия горизонта стирается… Ни один мореход не рискнет выйти в море в такую ночь…

— Почему же? Зная фарватер…

— Слушай и не перебивай! Умник! — оборвал капитан, — Потому, что в такую ночь надо думать только о жизни, любви и хорошо знать историю, что я сейчас расскажу… Итак… Два с половиной века назад…

 Современные бичи — это бродяги, бездельники и пьяницы, которые толкутся в портовых кабаках и выпрашивают выпивку, рассказывая страшные истории о пиратах, зарытых кладах, морских сражениях, кораблекрушениях и тайфунах.

 Шутливое прозвище «адмирал швейцарского флота», означавшее моряка несуществующего флота, так и осталось в ходу.

 Филиппинцев считают самыми отмороженными и гадкими моряками. Они все повально идут в моряки, но работать с ними нормально невозможно. Подставы, интриги, подлости, драки по 20 человек на одного — это самая малость из всего, что они вытворяют.

 Суда для навалочных грузов (балкеры) подразделяют на рудовозы, суда, перевозящие наиболее тяжелый груз, суда для легкого груза и универсальные.

Глава 2 Небом дается начало истории, каждому время дает по звезде…

Летнее утро на окраине Стамбула недалеко от порта.

Нельзя сказать, что к приходу русских в Турции девятнадцатого века относились совсем уж враждебно, но и сказать, что были рады, тоже было бы опрометчиво. Очередная война, разразившаяся между державами, не оставляла выбора. Имперские амбиции и жажду отмщения радикальных османов можно было утихомирить только на поле брани. За столько лет и пройденных войн, османские паши так и не смогли усвоить, что не стоит будить русского медведя. Радикалы отступали в Сирию и Египет. Большие и победоносные битвы были уже позади и прямо по курсу были новые мирные переговоры. И все же народ, пострадавший с обеих сторон, все еще относился друг к другу с опаской и настороженностью. Вроде улыбаются и проявляют гостеприимность, но что кроется за этой улыбкой и гостеприимностью, оставалось только догадываться. Все же разные миры: разнятся вера, быт и устои, не говоря уже о мыслях и представлениях о чести.

Лачугу, в которой остановился капитан Ярослав Орлов, гостиницей было назвать трудно, и все же она так называлась. Остановиться в ней было вынужденной мерой. Отчасти потому, что без сопровождения можно было нарваться на бандитов, отчасти потому, что средств на обратную дорогу капитану, попросившему отставку в разгар больших перемен, было выделено крайне мало.

Ярослав Орлов был настоящим героем и просто Человеком с большой буквы. Родом с земель Кузбасса, но выросший в Донецкой губернии, куда перебралась его семья. Рассудительный могучий русский мужчина. Единственный сын своего великого отца Владимира Орлова. Умный, образованный, смекалистый. Если и не богатырь русский, то воин — однозначно. Коренастый, широкоплечий, мужественный. Суров в остром взгляде зеленых глаз и по характеру. Но справедлив. А густые русые волосы его и недлинная борода прямиком отсылали к русским былинам.

Жаркий климат был ему привычен, однако турецкий берег был намного жарче, чем Донецкий край, и, тем более, Кузбасс. Это заставляло его и всех живущих здесь просыпаться очень рано, чтобы успеть что-либо сделать или куда-то добраться, пока солнце не в зените. Прямые лучи его превращали время в настоящую пытку.

Ночь была ничуть не легче. Духота напополам с сыростью на перине из вонючего сена и подушке из тряпья, и вода, что была роскошью, и мысли, с которыми он покидал рубежи битв, и опасения за свою жизнь, так как решился на поездку без сопровождения. Ярослав редко поступал столь необдуманно, но в этот раз желание поскорее уехать было сильнее, чем расчётливость. В довершении всего облака чувств его волновала предстоящая встреча с родной землей, и объяснение с отцом.

«Скорее бы уже убраться отсюда!» — только и думалось капитану, который поднимался с тяжелой головой, протирая глаза.

Поднявшись и оправившись, он перекусил лепешкой с водой и побрел вместе с отбывающим обозом к порту, где его ожидал военный парусник. Еще предстояло найти провиант в дорогу, но это было наименьшей заботой. Будучи в мундире военного, поскольку сменной одежды с собой не было, он слишком сильно привлекал к себе внимание. В кобуре лишь шестизарядный и сабля в ножнах, нервы как струны, а на лице офицерское спокойствие. Глядя на него, казалось, что даже с таким скудным боезапасом он способен победить любого врага, что было не так уж далеко от правды. Но в этот раз все прошло без приключений и на горизонте уже виднелись причалившие корабли с знакомыми флагами.

Впереди ждали родная земля и дом. Но все это было истинной заслугой его отца — Владимира Орлова, урожденного крестьянина. Ярослав истинно уважал и чтил своего родителя, и с детства мечтал быть ему под стать. Хотя и не разделял некоторые его мысли и поступки, а также довольно суровый нрав и характер. Тем не менее, он не смел ему перечить, так как знал, что всё, что делает отец не лишено смысла, даже если смысл не очевиден. Однако тяжкий груз на сердце, который Ярослав не мог простить в первую очередь самому себе, сильно бил по самолюбию. Ведь отец его многого достиг на войне, стал крупным феодалом, отстроил имение, был сравнительно богат и влиятелен.

Мало кто из ныне живущих помнит, что феодалы — это землевладельцы (князья, бароны, графы), которые в большинстве своем были тиранами на своих землях. И хоть они были под пятой у Императора, который и принимал все решения о назначении владыки той или иной земли, на своей земле они могли творить почти все, что душе угодно. Каким способом пополняется казна, верховную власть волновало только тогда, когда эта самая казна переставала пополняться от сего региона. На проблемы дворянства, купечества и, тем более, мещанства, верховной элите, мягко говоря, было наплевать. Все проблемы на ведомственной земле решали феодал и его дружина.

Стоит ли говорить, что судьба низших сословий была незавидной? Стоит! Много людей тогда умирало от голода и болезней. И это, увы, было в порядке вещей. Жажда жизни людей низших сословий доводила их до отчаяния, поэтому в эту пору воровство, разбои, насилие и убийства были едва ли не нормой жизни. По идее, власть должна контролировать это, но феодалы в большей степени думали о том, что можно выжать из своей земли и людей, а не о том, как этим людям на земле живется. Поэтому силовики того времени стояли в один ряд с разбойниками, и защищали земли и свой народ только от внешних врагов. От внутренних же — только когда дело касалось нападения на элиту, вельмож, дворян. Несправедливое отношение, унижения, рабский труд, отсутствие возможности учиться и менять сословия — все это доводило людей до полного отчаяния. Ведь если ты не родился с «золотым билетом», то получить его при жизни было почти невыполнимой задачей. Потому смутные времена уже были не за горами.

Так жилось не везде, но во многих провинциях Российской империи…

Отец Ярослава — Владимир Орлов — как раз и был счастливым исключением. Он сильно контрастировал на фоне обнаглевших и зажравшихся землевладельцев. Во многом сказывалось его происхождение. Но и жизненный путь сказывался — он самостоятельно поднялся из самых низов — из крестьян. По тем временам это было неслыханно, и подобные случаи единичны.

Будучи крепостным, он героически проявил себя, когда на землю пошли войной османы. Будучи с роду весьма хитрым, организованным, харизматичным и волевым человеком, Владимир сплотил около пяти сотен крепких мужей разных сословий, и заманив в ловушку войско османов, где было почти в три раза больше воинов, умудрился их перебить, потеряв не больше пятидесяти человек. В том бою был спасен и один из русских генералов, коего обманом о мирных переговорах, сумели пленить османы. Вести об этом, немедля донеслись до самого Императора.

Такую славу затмить было нечем, и феодал, владевший той землей, даровал свободу Владимиру, его семье и новоиспеченным воинам. Проявленные стойкость, тактика, самоотверженность и решимость восхитили и самого Императора, и тот пожаловал титул дворянина Владимиру и взял его на службу. Многие из героев того сражения также получили привилегии, награды или поступили на ремесленную учебу, царскую службу или в дружину.

И все же из всех, кто был с Владимиром, амбициями был наделен только он. Мечтавший изменить жизнь в Российской империи к лучшему, он счел эту возможность даром Всевышнего. О чем он не раз возносил хвалу ему в молитвах. Разумеется, такой дар требовал благородных целей и не мог служить для личного обогащения.

Служба давалась Владимиру сложно, так как оказалось, что командование в своем большинстве — полные идиоты. Выходцы из избалованных светской жизнью дворян, князей, графов и прочей элиты — в массе своей многие и пороха-то не нюхали, и командовать не умели, несмотря на должное к тому образование. Бесспорно, были и действительно хорошие, грамотные полководцы, но их было очень немного. Потому Владимир ценил солдат — тех, кто на поле боя кует победу.

«Поле боя — это не шахматная партия и не место для показательных выступлений! Это боль, кровь и сломанные жизни. И только крепкий духом солдат, за которым стоит уверенный командир, может пройти сквозь это!» — часто говорил он. Многим военачальникам виделось обратное и, разумеется, речи Владимира были им не по душе. На их взгляд, он отстаивал интересы «расходного материала». Владимир был слишком честен. Инициативы его не имели успеха у чинов и знати. Тем не менее, только бойцы Владимира выходили из многих битв живыми и чтя своего командира, в то время как у других командиров гибли взводы и целые полки.

Также Владимиру были чужды светские рауты, и — особенно — дуэли, которыми грешила почти вся верхушка. Косой взгляд, толчок в плечо, или, не дай Бог, несогласие в споре — всё, перчатка брошена была в тот же миг. Просто набить морду друг другу считалось уделом черни, дворяне имели «счастливую возможность стреляться». Отказ от дуэли — позор для всей фамилии, иногда лишение военного титула или, как минимум, отношение как к трусу. Как максимум, могли разжаловать из дворян по кляузам влиятельных чинов. Потому избегать конфликтов не получалось даже у самых миролюбивых дворян.

Тем не менее, Владимир учил сына: «Дуэль — это напрасный риск! Бороться надо во имя чего-то стоящего, а обидчика если и нужно наказывать, то другими способами!».

Один из таких способов он сам и выработал. Брошенное оскорбление он либо игнорировал, либо спускал на тормоза, оттого у дворянского сословия и было к нему несерьезное отношение. Дескать, боится рискнуть жизнью, чтобы отстоять свою честь, что естественно для крестьян. Негодяя за свою обиду Владимир наказывал, подстерегая в укромном месте. Бил от души, не до криков «Ай! Ребра-ребра!», а пока обидчик стоять и говорить не сможет. Изнеженная элита толком драться не умела, так что за дерзость получали сполна. В особенности смешно выходили такие случаи на светских раутах, когда в уборную уходил «целый» обидчик, а обратно выползало хорошенько «отбитое мясо», и никто ничего не видел. Оттого Владимира побаивались и если сквернословили, то только за спиной, боясь попросту потерять зубы и здоровье. Засады от наемников также терпели крах. Владимир мог запросто обезоружить и избить пятерых.

Стоит, правда, сказать, что была пара известных случаев, когда Владимир всё же принял вызовы стреляться на дуэли. Так не стало барона Де-Вагнера и князя Печушкина. Первый умудрился прилюдно сравнить Владимира с сыном шлюхи и личной шавкой Императора, имея ввиду, что тот вышел из крестьян Императору благодаря. Второй просто был редким мерзавцем и часто подначивал его на дуэль из-за личной неприязни. Печушкин был брюзгой и задирой, рангом повыше Владимира, но получившим его по наследству. Потому, любые инициативы Владимира его возмущали, как нарушающие исконные устои и возвышающие простолюдина. Владимир стрелял быстрее, зная о задержке оружия при выстреле, и, когда секундант говорил «три», на первые две буквы слова курок был уже спущен, а на последнюю противник уже падал замертво, не успев выстрелить.

После окончания службы, за неоднократные победы, Император отдал Владимиру в распоряжение несколько земель. Кроме того, около трёхсот крепостных душ для работы. Не самых хороших, конечно, но «дареному коню в зубы не смотрят» счел Владимир, и возражать не стал.

Изрядно уставшему и постаревшему от битв, как на поле брани, так и в кулуарах власти, Владимиру было уже за тридцать пять (обычно до этого возраста доживали не многие). И теперь предстояло вернуться к тому, от чего он ушёл давно, правда, в другой роли. В роли главы. В крестьянах он по-прежнему видел несчастных людей, которых обделила судьба. А приличное жалование за военную службу позволяло Владимиру думать, что все в его силах. Потому он спешно откланялся и поехал осмотреть владения.

И вот, только стоя на своей земле, убедился Владимир в «щедрости» Императора. Дарёный им «конь» требовал неимоверных сил и вложений. Земля к юго-востоку от Юзовки в полях оказалась обедненная, каменистая, а в лесах, довольно обширных, — заболоченная. Неподалеку были горы, потому на часть земель часто нападала засуха, а другие же, напротив, заливали дожди. С гор случались оползни.

Триста крепостных, что были отданы к землям в придачу, состояли из доходяг, женщин, детей, стариков. Едва ли на сотню набиралось более-менее крепких молодых мужей. Ни бойцов дружинных, ни ремесленников, ни кузнецов. Будто с глухой деревни или с полей соседней области согнали всех неугодных к работе, заставили построить землянки, да и подарили Орлову.

Могли ли эти проблемы остановить Владимира? Едва ли!

За пять лет усердной работы вместе с несколькими однополчанами, пришедшими на помощь, и крепостными крестьянами, Владимир сумел распахать и обогатить земли, отстроить деревни, возвести храм и даже проложить дороги, что очень помогло наладить промысел и ремесла. Крестьян он уважал, как тех же солдат, считая их тяжкий труд мирной войной за жизнь и благополучие. И работавшие на Владимира люди видели его отношение. Пусть ещё не все жили сыто, но крестьянам уже было с чем сравнить — и это была лучшая их доля. Предыдущие помещики разорили крестьян, деревни почти вымерли от болезней и голода, развитию промыслов мешали набеги разбойников, и уж тем более не было помыслов у господ о благоустроении и разделе урожая с холопами.

Владимир же с ходу оценил положение дел, и наперво созвал дружину, самолично занявшись её обучением. Обязал иметь в каждой деревне, как минимум по одному лекарю, потратив на это солидные суммы из своих сбережений, и заняв у тех, с кем успел сдружиться. От этого в деревнях воцарился порядок и люди, наконец, перестали умирать от всего подряд. Следующим шагом стало создание Совета деревень. Первоначально Совет помогал Владимиру в решении споров, проблем, вопросов, в подсчетах по уплате налогов, подготовке запасов, а позже взял на себя и функции суда.

Часть лесов пришлось вырубить под угодья, дома и на продажу. Этот, очень тяжелый для всех, период в итоге дал возможность расплатиться с долгами и даже обернулся небольшой прибылью.

Особо Владимир выделял образование, традиции и духовность. Умные мужчины потенциально выходили в его коммуне на первый план. Отличившихся он даже лично освобождал от крепостной ноши и отправлял учиться, если позволяли возможности и средства. Благодаря этому у народа появился стимул жить и надеется на светлое будущие.

Тем не менее, даже для самих крестьян было неслыханно, чтобы хозяин сам работал наравне с холопами. Владимир же специально обращал внимание на то, что делал и на принимаемые решения, чтобы народ видел громадную работу, которую он вел. Благодаря этому люди проникались к нему не только уважением, но и преданностью.

Сарафанное радио работало тогда не хуже, чем любое средство массовой информации в наше время. И, прознав о возможности лучшей жизни и удела, многие крестьяне из других поместий попросту сбегали на вотчину Владимира, порой бросая все пожитки. Иногда сбегали даже целыми поселками.

Это не могло быть не замечено. Ибо ярость соседствующих феодалов границ не ведала. Испорченные отношения с ними весьма дурно влияли на торговлю. Но, оставаясь дипломатичным, справедливым и осторожным в любых вопросах, а также сохраняя хладнокровие, Владимир всё же смог договориться.

Единственной проблемой, которую Владимиру решить за всю жизнь не удалось, было пьянство. Люди пили постоянно, и к сорока годам, если доживали, были уже крепкими пьяницами. Работали они не в полную силу, совершали много глупостей, частенько с пагубными последствиями. И как ни покажется странным, но чем спокойнее были времена, и чем лучше людям жилось, тем больше они начинали пить. Наказания и запреты не приносили заметных изменений. Не могло на это повлиять и духовенство, которое порой и само во главе с духовниками закладывало так, что просыпалось в компании местных «дам облегченной социальной ответственности». Только беды и катастрофы сплачивали людей, и заставляли отказаться от горячительного хотя бы на какое-то время. Но сразу после похорон павших, которых унесла беда или катастрофа — все по новой возвращалось на круги своя. Владимир и сам выпивал малость, но либо не без повода, либо для лечения души и тела после слишком тяжелого трудового дня.

Намного хуже дела обстояли в личной жизни Владимира. Становление вотчины и дела быта отвлекали его от заведения семьи до тех пор, пока ропот приближенных не стал походить на оскорбления, а здоровье не начало потихоньку его подводить. Пришлось найти невесту и жениться почти принудительно. Девушка была не особо знатного рода, вполне обыкновенная и робкая. Для ее семьи это было едва ли не манной небесной, так что никто даже слова сказать не посмел.

Свадьбу сыграли скромно, в имении, после венчания в отстроенной Владимиром церкви. Торжество удалось, а вот жизнь в браке была вовсе не сказочной. К жене Владимир относился как к рабыне скорее, ничуть не понимая разницу. Собственное представление о поведении и назначении жены у Владимира сложилось в зрелом возрасте на основе виденного в разных домах и семьях. Жена должна быть верной, покладистой, отдаваться, когда надо, не приставать, когда не надо, родить не менее четырех наследников, уметь готовить, стирать, убирать, штопать одежду и вообще следить за домом.

«Бабы? Да нужны, конечно! Но либо как украшение, либо чтобы работала! Ну, и чтобы приплод выхаживала!» — не раз слышали от Владимира.

Прислугу Владимир почти не держал, разве что конюха, кузнеца и уборщика. Все мужчины. И коли жена работать должна по дому, так чем она отличается от прислуги, за исключением интимных сношений? Иногда возникало смутное чувство, что жена должна быть другой, но какой?! Когда она проявляла какую-то инициативу, Владимир серчал и пресекал это, либо окриком обижая, либо по лицу отмашкой, а то и вовсе запирал в комнате на хлебе и воде. В свет он ее не выводил. Вместе с женой его видели лишь когда гости сами приезжали в имение или появиться с женой строго требовалось. И это было настоящим испытанием для них обоих. Не могла жена сойти ему под стать, когда дома была на уровне прислуги.

Ярослав свою мать запомнил плохо. И даже не от того, что ее не было рядом, а потому, что Владимир старался сам воспитать сына, не держать его, как он говорил, возле «мамкиной сиськи». Ему был нужен сильный наследник, а не «сопливый маменькин сынок» и «слабый человечек». Оттого детство Ярослава не было сладким, как у других дворян. Рано пришлось учиться грамоте и управлению делами: отец брал его с собой и в поля, и в поездки. Часты были и пешие прогулки по лесам и окраинам. Учил Владимир сына драться и владеть оружием. Условия, конечно, не были совсем спартанскими, но и покоя было мало. Всё, что успел Ярослав о женщинах из детства своего вынести — что это матери-кормилицы и более слабое племя, кое нужно защищать. И более Ярославу было неведомо. Затем пошла учеба кадетом, потом армейская служба. Молодой дворянин стал взрослее, возмужал, и невольно проявлял интерес к противоположному полу. Но благодаря воспитанию отца, все время думал, что это слабость и даже стыдился своих мыслей о женщинах. Барышень близко к себе не подпускал. Считал достойным только мужское общество и только мужскую дружбу — настоящей.

Воспоминания сами собой роились в голове Ярослава, пока в пути было спокойно и ничто не прерывало его мыслей. С одной стороны Ярослав очень соскучился по дому за годы службы и редкие побывки, не терпелось уже скорее попасть на родную землю, с другой — он ехал с поникшей головой, ибо превзойти на службе блистательные подвиги отца ему не удалось. Последнее сильно угнетало, задевая его гордость, честь и сущность, не говоря уже о том, что сулило пересуды на родной земле. Все теперь будут сравнивать отца и сына и говорить, мол «отец-то был лучше», что просто не может не злить дворянина. Так что жизнь в битвах казалась даже проще и понятнее, чем туманное будущее родине.

«Отец сделал так много, а что сделал я? И что теперь делать?» — мысли проносились, но не находили ответа.

Обоз остановился и Ярослав, поблагодарив старого извозчика, проследовал на ближайший базар. Несмотря на ранний час, там было людно и шумно. Восточные торговцы всеми силами зазывали прохожих покупать и шумно торговались. Это было для них делом чести испокон веков. Ярослав тоже был не промах и всегда выбивал выгодную цену, но в этот раз ему хотелось просто купить и уйти. Престарелого торговца однако ж возмутило принять плату без торга, хотя Ярослав молча протянул за его товары в три раза больше, чем оно того стоило, ожидая, когда тот ему соберет все в тюк:

— Почему не торгуешься? — Не сдерживая раздражения, с характерным акцентом, произнес продавец по имени Азиз.

— Солнце сегодня не с той стороны встало! Не благосклонно для торга! — ответил Ярослав.

— Солнце всегда встает одинаково! Не принято у нас так! Не торгуешься, значит не уважаешь! — огорченно произнес Азиз.

— Будет тебе, почтенный! Возьми деньги и отдай, что требуется. Тут много. На том и разойдемся!

— Нет! — возмущенно сказал Азиз, — За эти деньги потребуй хотя бы… это блюдо! — тут же сменил гнев на милость и услужливость. — Жене отвезешь! Рада будет тебе в нем фрукт носить! Или вот — масло из оливы! Как слеза! Бери!

— На кой оно мне, старец?! Нету у меня жены! Глаголют же! И настроя нету!

— Такой мужик и без бабы? Ай, не поверю! Ну хоть орехов с сухарями? Или вот — свежайший рахат-лукум! Даже у султана вчерашний уже…

— Хорошо! Орехи и сухари, и вот этот бурдюк с водой.

— Вот! Другое дело! — обрадовался Азиз, — Кофе еще тебе положу и турку на память!

— Да не пью я это!

— Бери, тебе говорят! — снова рассердился Азиз.

— Шут с тобой, клади это отдельно! — отмахнулся Ярослав.

Азиз собрал два тюка и отдал Ярославу.

— Приходи еще! Я еще кинжалы завтра принесу на продажу!

— Благодарю…

— Аллах с тобой!

Ярослав собрал тюки и побрел к пирсам.

«Утомил, паразит, со своим навязчивым гостеприимством!» — подумал Ярослав. Но не успел отойти и на сотню шагов, как налетели босяки и детвора, требующие подачки. Отдал пару копеек и одну из двух пресных лепешек, чтобы отстали, ибо не давали пройти. Украдкой пронаблюдав, как они бегут к этому же торговцу, очевидно обратно сбывая полученное.

«Эх! И почему я уже даже не удивляюсь сему?! Пес с ними! Прочь отсюда!» — пронеслось в голове, и Ярослав направился к пирсам.

В порту разгружалось несколько судов, и несколько готовилось к отплытию, включая военный парусник «Спесивый». Царили суета и шум.

«Как корабль назовете, таков путь он и пройдет! Надеюсь, не брыкается и не скинет с борта!» — мысленно усмехнулся Ярослав, пробираясь к своему кораблю.

Отвлекшись на кричащего носильщика, он внезапно наткнулся на какую-то нищенку в парандже, которая носила корзины от борта недавно причалившего судна. Та уронила корзину, из которой рассыпались овощи. Она сразу же начала что-то громко кричать противным голосом на своем языке. По тону было ясно — проклинает до пятого колена.

Ярослав поставил тюки и стал собирать все обратно в корзину.

На минуту портовый шум стих и даже сама крикливая женщина притихла от удивления, перестав сыпать проклятиями.

Казалось бы, что тут такого? Оплошность нужно исправить, ты же мужчина, да еще и офицер! Но это было не просто необычно, это было неслыханно. Чтобы русский офицер стал марать руки?! Не в жизнь!

Как ни крути, во время войны отношение к местным далеко не такое, как описывают в сказках и летописях. Оно избирательно, высокомерно или пренебрежительно. Большинству солдат и моряков был чужд и быт, и порядки османского общества, и, уж тем более, традиции народа. От неуважения к культуре росло и неуважение к людям.

Некоторый офицерский состав, порой и младший, искал в местных возможность самоутвердиться и показать «кто в доме хозяин». То есть с типичными замашками «маленьких людей» — унизить, посмеяться, силой заставить или иначе вынудить что-то сделать, да просто сделать гадость. Иначе говоря, другой офицер как минимум бы плюнул, обматерил и пошел бы дальше, а мог и избить. Но Ярослав не равнялся на «всех», делая то, что по совести ему велено. А совесть местами еще очень даже болела, и раны на ней не спешили зарубцеваться.

Когда Ярослав закончил, то вручил женщине корзину и извинился. Порт словно застыл на секунду. За Ярославом наблюдали все — моряки, солдаты и весь портовый сброд.

Ярослав огляделся, взял свои мешки и собирался пойти дальше, как вдруг женщина схватила его за рукав и сказала на ломанном русском:

— Ты не должен… Не плыви на корабль!

— Что?

— Не надо тебе плыть… на этот корабль! Беду… будет!

— Что ты несешь? Какую беду? — недовольно произнес Ярослав. Та промолчала, возможно, не понимая. — Слушай! Иди своей дорогой! Не до тебя уже! — строго сказал Ярослав, махнул рукой, и быстрым шагом отправился к трапу.

Он уже прошел по трапу и поднялся на палубу, как внезапно услышал сзади, все тот же неприятный резкий голос:

— Нет! Не плыви! — крикнула женщина. Ярослав обернулся и опешил, увидев её в опасной близости к себе.

Сумев проскользнуть мимо охранявшего трап матроса и быстро пробежав по трапу, она схватила один из мешков Ярослава и швырнула за борт. Только тогда ее схватил матрос и потащил прочь с корабля.

— Сдурела, стервоза?!!! — крикнул Ярослав.

А она заладила все одно и тоже — «не плыви!» и ничего больше.

— Извините, покорнейше, господин капитан! Сейчас я ее выведу!

— Извините?! Чаек считать меньше надо! Гони ее в шею! Дуру чокнутую!!! — крикнул на матроса Ярослав.

«Черт!!! Вот гадина!!! Все припасы и рубаха на корм рыбе!» — злился Ярослав, наблюдая, как мешок спешно погрузился на дно.

— Ха-ха! — раздался позади вредный смех.

Это был боцман, он шел следом. Коренастый мужик с вредным и насмешливым выражением лица. Когда он улыбался или смеялся, его лицо напоминало свиное рыло, просящее кирпича. Сальные волосы, узкие глаза, недостаток зубов во рту, кривой нос. В зубах он зажал папиросу. Будь он в штатском получил бы в нос в первые же секунды, только за свой вид, но его спасала форма моряка.

— Что тут смешного? — резко спросил Ярослав.

— А чего — нет?! Смешно ведь! Эти нищенки! На все идут лишь бы ограбить прям средь бела дня! И на погоны не смотрят! Повезло, вижу, познакомиться?! Ха-ха!

— Ограбить? Она же выбросила мешок за борт!

— Ку-ку, мужик! Добро пожаловать на турецкий берег, ваше высокоблагородие-капитан-очевидность! Она и ее сраные подельники потом выловят мешочек! Так что не волнуйся! Все будет в целости и сохранности… Только вот у нее! Ха-ха! Поделом! Внимательнее быть надо! А не помогать крысам!

— Вздор! Что же теперь людьми не быть?! И вообще, что за обращение к старшему по званию?

— Ах, извините-извините! Можете присылать секундантов по адресу — море! — кривлялось боцманское свиное рыло, — На этом судне — ты пассажир, а не старший по званию! Если что-то не нравится в моем обращении, можешь пожаловаться капитану, конечно… Но вот вопрос! К чему это приведет? Уж точно не к списанию меня на берег! Скорее к тому, что поплывешь со своими погонами через неделю на другом корабле!

— Как звать?

— Неважно!

— Ну, тогда слушай, залупа свиная! За дерзость можно поплатиться не просто «списанием на берег»! Я ведь кабанов и покруче отправлял червей кормить! — спокойно, но жестко произнес Ярослав, глядя в глаза противнику.

Оба уже готовы были схлестнуться.

— А ну, отставить! — раздался резкий голос старпома, — Еще одно замечание, и одного в карцер, другого отправлю на берег! Дважды повторять не буду!

— Есть! — отозвался боцман, — Еще поговорим, за залупу! — процедил сквозь зубы боцман, и мерзко улыбнувшись и толкнув в плечо Ярослава, пошел к лестнице на нижнюю палубу.

— Не сомневайся! — парировал Ярослав, — Только разговор будет короткий!

«Такая дрянь даже в море ведь не тонет!» — подумал он тогда.

Делать было нечего. Предстояло путешествие без пайка, сменной одежды и прочих личных вещей.

Глава 3 Чертоги тайн

Спустя несколько минут корабль, наконец, тронулся и вскоре вышел в открытое море. Солнце в зените обжигало и, казалось, плавило даже воздух. Бриз, бивший в кливер, тянул корабль за собой и давал надежду на то, что путь минуется легко.

Ярослав расположился в маленькой каюте, открыв иллюминатор, чтобы не задохнуться от жары. Утонувший тюк не шёл из головы. Он понимал, что, по-хорошему, надо было нырять за вещами или собирать новый баул, и ждать еще неделю, когда прибудет другой корабль. Но так хотелось скорее покинуть эти места и больше никогда не возвращаться. Да и денег на недельный постой и новые сборы не хватило бы. Припомнив ситуации похуже, он счел всё же, что и из этой выйдет с достоинством и победой. Кроме того, некоторые попутчики — солдаты и офицеры, видевшие ситуацию, — предложили помощь. Уцелевшие сухари Ярослав оставил себе, а турку и кофе сменял на хорошую рубаху и флягу с водой, что облегчало положение.

На второй день пути ветер внезапно стих и наступил полный штиль. Море было как зеркало — ни единого всплеска. Лютая жара, вонь и качка — без того отвратительны, добавлялось к ним теперь бесконечное ожидание, бездействие… Мерзость этих ощущение владела всеми, и командой, и пассажирами, пронизывая раскалённый воздух на палубе, прелый дух кают и затхлое пространство трюмов. Качка клонила ко сну, но жара, от которой хотелось содрать с себя кожу, не давала заснуть. Пытка, не иначе!

Ярослав вышел на палубу спасаться в тени мачт и парусов. Он стоял, молча опираясь о борт и смотрел вдаль. Подумать было о чем. Это и происходившее в стране, и воспоминания о доме, а также события, ставшие причиной изменений.

Ярослав не смог стать большим военачальником и был скорее солдатом, хоть и дослужился до капитана батальона. Его это тяготило до последних дней службы. Ведь отец в чинах был намного выше. Мысль увидеть разочарование в глазах родителя была невыносимой.

Солдаты, с которыми воевал Ярослав, были ему как братья. Планируя наступления, разведку или оборону он подчас им не говорил лишнего — они буквально по взгляду, жесту или короткой шутке понимали, что нужно делать. Оттого взвод был чуть ли не элитным подразделением полка, и за весь срок службы потерял только трех бойцов. Побывать в самом пекле приходилось не раз, но всегда сила и бодрость духа, русская смекалка, выдержка и, конечно же, опыт одерживали верх. Полк Ярослава позже назвали частично в его честь — Яростным. При одном упоминании о нем враги уже знали, что их будет ждать поражение, и, даже если полк заманить в засаду, разбить его — задача невыполнимая. Бойцы сражались даже не до последнего патрона, а пока кругом не оставалось ничего, чем можно было бить врага, будь то нож, палка, камень — казалось, они могли стрелять даже песком и землёй.

И если бои для Ярослава стали уже частью его самого, то общение с начальством ладилось отнюдь не всегда. Опыта у Ярослава было на три головы больше, чем у многих полководцев, но доносить его до понимания генералов не хватало услужливости, изворотливости и хладнокровия. Иногда хотелось разбить лицо паразиту-генералу, что действует как топор там, где нужен хирургический скальпель. Подбрасывали сюрпризы и сослуживцы — поступками, которые были непонятны Ярославу. Особенно, если как-то были замешаны женщины. По некоторым случаям провинившиеся попадали под наказание или даже с позором отправлялись на каторгу. Бесспорно, смекалка и безбашенность порой помогали в добыче ценных разведданных, но Ярослава, как командира, любые выходки раздражали, особенно когда бойцов приходилось прикрывать от гнева начальства, если что-то неуставное всплывало.

Уходил со службы Ярослав в смешанных чувствах. Последней каплей стала выходка сослуживца — ставшая спусковым крючком для увольнения из армии (благо срок уже подходил). И этот случай был третьей и последней потерей в его подразделении при его командовании.