Оглавление

От Автора

Уходящий год заставил меня ни на шутку призадуматься:

«А что я сделал из того, что планировал?»

Оказалось, что Идей было куда больше, чем Воплощений.

Конечно, этому есть множество причин и перечислять их всех нет смысла. Но самой главной из них я считаю — Лень.

Порой мне так хотелось взяться за перо и написать Чудесную Историю, но вместо этого я просто-напросто тратил время на самобичевание и угрызения совести.

А ведь я прекрасно осознавал, что именно в те минуты, когда пишу, то поистине чувствую себя счастливым. Возможно, именно поэтому мое терпение подошло к концу, и я наконец смог пересилить себя.

Не знаю, когда именно я смогу довести начатое до конца, но тем не менее теплюсь надеждой, что всё у меня получится. И уже совсем скоро перед вами, Мои Дорогие Читатели предстанет моя очередная Книга, наполненная эмоциями, переживаниями и частичной самого меня.

Не смею более оттягивать долгожданный момент и приступаю к работе…

«Однажды мне приснился жуткий кошмар…

Доведенный до отчаяния, стоя у края моста с петлей на шее, я вот-вот готовился распрощаться с Великим Даром — Жизнью…

В самый решающий момент позади меня раздается глухой крик, затем всплеск воды и тишина…

Пробудившись в холодном поту, я не мог сомкнуть глаза всю ночь. А наутро решил дать себе и той бедняжке в мешке, которую и сбросили в воду — второй шанс на Жизнь и Счастье…

Так и родилась идея для Книги, которую, я надеюсь, мы все вместе сможем довести до счастливого финала…»

Хотелось бы выразить сердечную Благодарность Всем, кто помогал мне в интереснейшей работе при подготовке Книги к изданию:

Ольга Маркелова

Редактор и Корректура

Алеся С./murasaki.sin

Художник/Автор Портрета Писателя

Сергей Шилин

Художник/Автор Карты Города

Максим Пивоваров

Художник/Иллюстратор

Лифа Марцелли/Lifa Marcelli

Художник Иллюстрации для Обложки

Михаил Герцев

Реклама в интернете и соц. сетях

Предисловие

Издревле на страже Мира и Покоя Элвисии* стояли Святые Девы Лаверии. Мудрым Советом, а порой и твердой Рукой, они поддерживали хрупкую Гармонию между Добром и Злом. Сестры Ордена всегда и всюду помогали нуждающимся, сеяли Семена Добра, оберегали беззащитных и вразумляли Сильных Мира Сего…

Но шли века…

Междоусобные распри между соседями привели к тому, что на материке Элвия** разразилась кровопролитная Война. Всё тяжелее Девам приходилось оберегать Мир, и всё чаще их самих стали использовать как Орудие Возмездия.

Сами того не осознавая, они превратились в личную Гвардию алчных Королей. Посылая их в самые опасные очаги Войны, те преследовали свои корыстные цели — переломить ход сражения и покорить Соседа.

Немногим Сестрам удавалось справиться с необузданными желаниями своих Покровителей. А тех, кто возвращались с Победой — Правители, завидуя их славе и боясь утратить Власть, подвергали гонениям и всячески очерняли их Имена.

Лишенные Дома, обреченные на вечные скитания, ими без всякой жалости стали пользоваться мелкие князья, а после — обрекали на погибель. Подобные нападки и травля сделали Святых Дев нарицательным именем Предательниц и распутных девиц.

А вскоре про них и вовсе позабыли…

В Наше Время мало кто помнит Легенды о Святых Девах Лаверии. Мир вокруг нас окончательно погряз в алчности и беззаконии. А Сердца и Души людей больше не способны излучать Свет Мира***.

Отныне всё погрузилось во Мрак. И с каждым новым днем Силы Тьмы крепчают и готовятся вырваться наружу, дабы окончательно повергнуть Элвисию в пучину Хаоса и Забвения…

* — фэнтези мир, события в котором и будут описываться далее

** — единое название Земель, разделенных на отдельные суверенные Государства

*** — сила сродни Магии и Чародейству (прим. авт.)

Глава 1 Путь к Забвению или Дорога в один конец

«Как назвать то место, в котором человеческая Жизнь цениться не дороже поношенного, прогнившего насквозь сапога?! Где каждый Божий День — это неистовая борьба за выживание с бедами и несчастьями, которым нет конца и края?!

Добро пожаловать в Мир Отверженных…

Здесь правят совершенно Бесстыдные Личности, дорвавшиеся до тех крупиц Власти, что смогли урвать. До простых жителей им нет дела и всё, что их интересует — это удовлетворение своих низменных желаний…

Да по сравнению с ним — Кошмарный сон сущий пустяк. Ведь он скоротечен, а Беззаконию, что безраздельно царствует повсюду, не суждено закончиться…»

Мысленно вел философскую беседу сам с собой паренек, брошенный в сырую канаву теми, кто под глухие смешки, удалялся прочь.

— Почему… Почему я снова оказался здесь… Здесь?! А разве имеет значение, где именно я сейчас нахожусь?!

— Конечно, да кто я таков, чтобы жаловаться на свою судьбу? У меня совершенно нет на это права…

— Права?! Ха, а что это?! Здесь подобная роскошь кажется такой же недосягаемой, как чистый глоток свежего воздуха…

— Так может быть хватит уже терпеть и пора прекратить свои муки?

— Неужели… Ты предлагаешь?! — перехватило дыхание у бедняги от собственного потока мыслей, что тянули его на дно.

Схватившись за голову, он попытался взять себя в руки. Съедаемый изнутри чувствами голода и отвращения к самому к себе, ощущая лишь глухую боль во всем теле и жуткий озноб, юноша глухо захрипел.

Из последних сил ему удалось путем неимоверных усилий оторвать своё чумазое, всё в синяках и ссадинах лицо от сырой земли. Стиснув зубы, он перевернуться на спину. Ощупывая себя, и не находя живого места на своем исхудавшем, как щепка теле, горемыка снова смыкает глаза.

Пытаясь заглушить голос внутри, что так и шептал ему самые страшные речи, он сжал кулаки. Не найдя сил нанести удар — смог лишь безнадежно погрузить, завернутые в лоскуты ладони в грязь.

Время перестало иметь какое-нибудь значение. Отныне всё казалось таким немаловажным, как и его собственная Жизнь. Уже не в первый раз на ум пришла одна мысль. И если ранее, он мог совладать с собой, то теперь, оказавшись на грани, она казалась ему уже не такой безумной.

Не до конца отдавая отчет своим действиям, паренек раскрыл глаза и начал подниматься на руках. Дабы вырвать себя из плена сырой земли, у него ушло не одна минута. Вскоре, стоя на четвереньках, юноша пополз из канавы, в которую его так «любезно» швырнули те, кому был обязан свежими побоями на лице и теле.

Ему уже не в первый раз приходилось вот так «весело» и с огоньком проводить свои вечера. Но почему-то именно сегодня Чаша Терпения оказалась переполнена. Было ли тому виной жуткий, не стихающий голод, или на нем просто не было места для очередных ушибов — этого паренек и сам не знал.

С совершенно затуманенным взором, не видя перед собой ничего кроме конечного пункта, бедолага медленно направил все свои усилия на достижения своей Цели…

Понемногу приходя в себя, ему вскоре удалось принять вертикальное положение. Но хромота на правую ногу, упадок сил и полное отсутствие ориентиров, делало его походку шаткой и ветреной.

Раскачиваясь из стороны в сторону, по памяти, почти не раскрывая глаза, он побрел по узкой утоптанной тропе в ту сторону, где в вечерней мгле тускло горели огоньки лампад.

Пейзаж, представший ему с высоты холма, на который он с трудом взобрался чуть погодя, оказался совершенно лишенным жизни и желания им любоваться, отчего смотреть на него было просто невыносимо.

Там внизу, в каких-то пару сотен шагов, простиралась безжизненная топь, сплошь покрытая иссохшими корягами, да сухой травой. Даже воздух здесь был прогнившим до основания, не говоря уже о почве под ногами, на которую без опаски нельзя было ступить.

Несмотря на риск оступиться и увязнуть, паренек последовал именно через эту топь, именуемую местными в шутку «Топь Счастья». Как намек на то, что хоть раз «вкусишь» её — то уже никогда не выберешься отсюда живым.

Каждый путник, что осмеливался пройти здесь, даже с закрытыми глазами мог миновать все здешние ловушки, устроенные самой природой. Но в глубине души, бедолага надеялся, что на его счастье он сделает неверный шаг. Здесь паренек надеялся обрести избавление от всех мук и страданий.

Но как бы сильно не «старался» оступиться и упасть, идя вслепую, ему это не удалось. И уже спустя некоторое время, он пересек столь гиблое место.

Тяжело вздыхая, понимая, что теперь не миновать дороги через весь Город, он поник головой. Втянув шею в плечи, сгорбившись в три погибели, хрипло дыша, ковыляя на одну ногу, кутаясь с головой в свой грязный, как и он весь сам, плащ весь в дырках, юноша ускорил шаг. Ему казалось, что, если его узнают и увидят те, с кем он еще совсем недавно имел «счастье» беседовать, тогда его точно порешат на месте.

Но как часто это бывает — то, чего мы желаем сильнее всего на свете, минует нас. Так случилось и на этот раз.

Совершенно не поднимая глаз, паренек вступил на центральную улицу Города. Хотя назвать то место, где он оказался «городом» просто язык не поворачивался.

Со всех сторон юношу окружали не полные жизни улочки и переулки, а казавшиеся заброшенными, почти разрушенные до основания каменные домики в один-два этажа. От некогда прекрасных сооружений, целыми остались лишь фасадная часть, к которым из всякого хлама, сухих веток и строительного мусора были пристроены еще две стены, на которых и покоилась крыша. Причем чем «богаче и искуснее» была отделка подобных домиков, тем зажиточней являлся его Хозяин.

Одеждой простым жителям Города, больше походившим на безмолвные тени, чем на живых существ, служили всевозможные тряпки, лоскуты ткани, мешки и прочие вещи. Обмотанные в несколько слоев, закрепленные веревками, они хоть немного защищали их счастливых обладателей от непогоды и пронизывающих насквозь ветров.

Само собой, здесь на перепутье центральной и мелких улочек, находились так называемые «Прибыльные кварталы». Место, где даже самый последний горожанин мог найти для себя потеху под стать своим низменным желаниям и «богатству» кошелька.

Вот послышались «сладкозвучные» хриплые голоса уличных девах, что заманивали прохожих в свои крайне небрежно-расставленные сети мимо проходящих и проползающих мужиков. Которые мало чем отличались по внешнему виду от «жриц любви». За исключением, конечно, изрядно поношенных платьев, которые женщины носили поверх многослойных повязок-бинтов. Так они старались выглядеть в глазах потенциальных «покупателей» более стройными и грациозными.

У самого богато-обставленного дома, зорко дежурила грубой наружности женщина — Хозяйка Цветника. Словно огромный шмель, она следила, чтобы её пчелки усердно выполняли свою работу. Если требовалось она могла своими кулачищами подсобить им, и уже вместе они препровождали нерадивых посетителей до ближайшей канавы.

Это может показаться удивительным, но ранее на паренька не особо обращали внимание, но не сейчас. Желая поскорее миновать столь злополучное место, он сходу вписался в Хозяйку, что обходила дозором свои владения. Без лишних слов, он оказался подхвачен ею под локотки. И лишь чудом, ему удалось вырваться из её цепких объятий.

Кинувшись куда глаза глядят в ближайший переулок, он вскоре смог вздохнуть свободнее. Погони не было, и горемыка мог снова возобновить свой путь в один конец.

Обогнув пару кварталов, где располагались и прочие увеселительные заведения, на подобии таверн и постоялых дворов, паренек вскоре вышел к центру Города.

Здесь на самой высокой точке холма располагался так называемый Дворец здешнего Короля — как любил себя величать местный воротила и негодяй, что и заправлял здесь всем. В отличии от других сооружений, Дом имел три этажа, и казался почти нетронутым временем. И пусть окна без стекол, а крышу заменяла солома, но при этом он имел все четыре стены. Да к тому же был огорожен металлическим забором. А по внутреннему двору обходил дозором целый отряд разгульной наружности амбалов — личной Гвардии Короля.

Вход сюда был строго ограничен. А за соблюдением правил и Законов у Правителя в распоряжении был не один десяток шестерок и прочей шушеры. Которые за скромные подачки готовы были служить своему Господину верой и правдой до гроба.

Эти ребята, отличались от простого люда не только крепким телосложением, горящими от алчности глазами, загребущими руками, так и норовящими прихватить то, что плохо валяется, но еще и полным набором одежды. В награду за службу им полагались: рубаха, штаны, плащ-дождевик, а также — непомерная роскошь для любого отверженного — настоящая обувка. Пусть без подошвы и прочих «излишеств», но какая ни есть — обувь. Хотя с виду она больше напоминала мешки, повязанные на ноги в несколько слоев бечёвкой. Но тем не менее, прихвостни Короля очень гордились тем, что обладают ею. Можно сказать — наличие «сапог» являлось отличительным признаком «привилегированного» класса.

Исподлобья бросая гневные взгляды на Дворец, в душе клеймя во всех бедах и несчастьях простых горожан именно его Владельца, паренек поспешил оставить позади столь грандиозное сооружение и кварталы, полные опасности.

Дальше его путь пролегал по совершенно пустым улочкам города. Юноше так хотелось и здесь нарваться на неприятность и получить свою «порцию счастья», но как назло в округе было ни души. Казалось, все как будто специально попрятались кто куда и заползли в свои норы. Лишь холодный пронизывающий насквозь ветер, да непреодолимое чувство одиночества, тоски, горя и отчаяния — были верными спутниками бедолаги.

Словно верные друзья, они давно не покидали его и всегда шли рука об руку. В самые страшные минуты жизни, когда юноша оказывался на пределе, замученный и забитый, лишенный всякой поддержки, всеми гонимый и преследуемый — они не покидали его. А он, в свою очередь, так свыкся с их присутствием, что нередко заводил «дружеские» беседы.

Он и сейчас рад бы с ними «поболтать», но отчего-то те были глухи к его мольбам. Возможно, даже им стало противно общество столь жалкого, ничтожного человечишки, каким считал себя паренек.

Поймав себя на подобной мысли, он уже не сомневался более в правильности выбранного им пути. И пусть эта дорога вела в один конец, сейчас он стремился к ней, как единственному спасительному огоньку, посреди мрачного, жестокого мира в котором жил.

На самой окраине жилых кварталов на глаза попался один особо дорогой сердцу и одновременно ненавистный ему домик. С ним, а точнее с его обитателями, было связано немало как приятных, так и горестных воспоминаний. Лишь на миг позволив себе погрузиться в них, сердце сжалось в разы. Невыносимая тоска и горечь обиды от осознания своей беспомощности подлили масла в огонь. Отныне уже ничто не способно было остановить его.

Даже еле уловимый огонек, заструившийся в дальнем уголке этого домика с наступлением сумерек, не мог разубедить бедолагу. Он прекрасно осознавал, что юная Хозяйка, как и бесчисленное количество ночей до этого, ожидала прихода посланника своего Мучителя. Дабы безмолвно, повинуясь Уговору, последовать за ним на «казнь».

Не в силах более лицезреть этот бездушный Мир, наполненный лишь одними страданиями без единой капли Надежды, он сомкнул очи. У паренька сердце разрывалось на куски от всех тех страшных видений, что так и терзали его и не желали оставлять ни на минуту.

Он бы и рад дать слабину, упасть на колени, разрыдаться от горя, рвать на себе волосы, но даже на подобные проявления чувств оказался неспособен. Казалось, жизнь здесь совершенно лишила его возможности плакать и правильно изъявлять свои эмоции. Отныне всё на что он был способен — это замыкаться в себе, закрывать на происходящее глаза, целиком и полностью отрекаясь от действительности, что была страшнее всех ночных кошмаров вместе взятых…

Прошло немало времени, прежде чем паренек, оставив позади Город Отверженных, достиг долины широкой реки. Её воды казались бездонными и холодными, как сама Смерть. Через неё был перекинут каменный мост, которого не затронуло время.

Здесь, в месте, именуемом «Мостом Забвения» царила леденящая душу обстановка.

Словно некий безмолвный Страж сие Обители, неподалеку на берегу зорко за всем наблюдал один мужичонка неопределенного возраста. Опираясь на клюку, кутаясь с головой в плащ цвета ночи, он охотно встречал каждого, кто решался «навестить» его. Все здешние знали этого Дельца под именем Ключник.

Еще издалека приметив приближение ночного Гостя, Хозяин Долины выпрямился, насколько позволял горб, и принялся ожидать пока тот подойдет ближе.

С каждым новым шагом к нему, паренек чувствовал непреодолимое желание бежать отсюда куда глаза глядят. Но страх снова пуститься на попятную, когда до заветной Цели рукой подать, затмил Голос Разума.

С совершенно равнодушным взглядом Ключник молча поприветствовал ночного Путника. Только раз заглянув пареньку в его потухшие серые очи, он сразу понял — зачем тот пришел. Без лишних вопросов «продавец» указал на свой «товар». Чуть позади него располагалась целая куча камней с металлическими кольцами, вбитыми в них, и коротких пеньковых веревок не первой свежести.

В любом другом месте это могло показаться странным, но не в Городе Отверженных. Ведь с тех самых пор, как здесь обосновался Ключник, не прошло и ночи без «посетителей».

Прекрасно зная, что всему своя Цена, юноша, не поднимая глаз указал на самый увесистый камень и веревку подлиннее. Затем, не проронив и звука, снял с себя порядком изорванный, больше напоминающий дырявый мешок, плащ. Протянув его дельцу, тот зрительно оценил «плату». Почесав свой нос с горбинкой, хитро прищуренные глазки мужичонки алчно сверкнули на рубаху и штанишки, что остались на парне. Прекрасно понимая, что всё это добро совсем скоро будет ему ненужным, Ключник радушно дал добро забрать «товар».

Потирая от нетерпения руки в предвкушении наживы, он кивнул своим подручным, что умело скрывались неподалеку. Лениво потягиваясь, те поднялись с земли и принялись разминать косточки, готовые по «первому зову» броситься в воду для «спасения утопающего».

Надо отдать должное всем этим Охотникам за Наживой — никто из них не собирался мешать ему, и уж тем более отговаривать. Каждый, кто хоть раз бывал здесь, знал, что в подобные минуты — покой и уединение — лучшие «друзья» Гостей.

Одним из которых по Воле Судьбы оказался, вступивший на мертвецки холодную каменную кладку Моста Забвения парень, отсчитывающий последние мгновения до момента Избавления.

Глава 2
«Я — виноват!»

Словно чувствуя приход Вечной Ночи, на всю округу опустился густой непроглядный туман. Благодаря чему на расстоянии двух шагов нельзя было различить каменную кладку моста.

Стихла река, чьи воды готовились принять очередную жертву беспощадного Мира. Тишину, воцарившуюся здесь и сейчас, нарушало лишь зазывание одинокое морозного ветра. Словно некую загробную Песнь, он насвистывал её на ухо юноши. Непреодолимое желание наконец избавиться ото всех бед и несчастий, так и влекло его к Краю Пропасти.

Достигнув, как ему показалось, середины моста, так как нельзя было точно определить своё месторасположение на пути к Забытию, он остановился. Опустив взгляд на веревку и камень — Орудия своего Избавления, что не выпускал из рук, бедолага тяжко вздохнул. Затем, собрав остатки воли в кулак, направился к краю моста. Но не успел сделать и пары шагов, как оказался погружен в тяжкие раздумья.

На миг течение времени для него остановилось. Всё, что его окружало, чем он жил на протяжении последних десяти лет — перестало иметь всякое значение. Теперь, находясь на грани Жизни и Смерти, Мучений и Свободы, сам того не понимая, ему вдруг припомнилось детство.

Словно легкое наваждение картинки из прошлого накинулись на него, обняли и, пусть на мгновение, но заставили отвлечься от своих тяжких раздумий.

«Посреди цветущего, полного жизни и буйства красок поля одуванчиков звонко смеялась и радовалась прекрасному солнечному деньку маленькая девочка в нежно-голубом сарафанчике. На вид ей было не более семи годиков от роду — самое время, чтобы вот так беззаботно с озорством проводить время за городом.

Разведя ручки, кружась на месте, она так и норовила привлечь к себе внимание одного мальчика, чуть постарше её. В отличие от проказницы, тот был крайне занят своим делом. На протяжении долгого времени с особым усердием мальчик в простой крестьянской рубашонке и штанишках, из-под которых виднелись изодранные коленки, делал зарисовки в своем небольшом альбоме графитовым мелком.

Он оказался так увлечен, что и не приметил всех стараний девочки. На что, та вскоре обиделась на него. Надув щечки и сложив ручки за спину, она с головой погрузилась в высокую траву. Решив подшутить над другом, озорница принялась красться к нему со стороны спины. И вот, когда до заветной цели оставалось не более трех шагов, девочка звонко вскрикнула:

— Это же я! Ты нарисовал меня! Хатю увидеть!

Набросившись на мальчика со спины, малышка так и норовила вырвать из его цепких ручонок альбом, дабы получше разглядеть рисунок. Но юный художник, у которого сердце в пятки ушло, тут же прижал его к груди и как мог старался отстранить от себя приставучку.

— Пусти, говорю!

— Ну покажи, пожа-а-а-луйста! — взмолилась девочка.

— Ни за что!

— Но ведь ты нарисовал меня — я имею права взглянуть!

— И вовсе я рисовал не тебя… — пуще прежнего смутился мальчик, когда девочка повисла у него на шее.

А когда проказница, ни с того ни с сего поцеловала его в щеку, тот окончательно потерял дар речи и всяческое желание упираться. Чем и не замедлила воспользоваться девочка. Схватившись в альбом обеими ручонками, она, звонко смеясь, кинулась со всех прочь от художника. Мальчик, быстро осознав, что его провели, грозя ей вслед кулачками пустился в погоню, прекрасно понимая, что отныне его Секрет раскрыт…»

Первой в череде ярких, наполненных жизнью и красками счастья, было именно это воспоминание — самое дорогое его сердцу. Оно не раз выручало паренька и заставляло не сдаваться, но не теперь.

Только раз погрузившись в него, словно в омут с головой, юношу обуяла мелкая дрожь во всем теле. А в сердце, словно холодный клинок вонзили по рукоять. Дыхание резко перехватило, глаза от ужаса расширились в разы. А через мгновение очередные видения утянули юношу в прошлое…

«Наслаждаясь прекрасным видом на город с высоты смотровой башни, предавались мечтам мальчик и девочка. Сидя на каменном парапете, свесив ножки, чуть соприкасаясь ладонями, они не сводили завороженного взгляда с горизонта. Там вдали, у реки заходило солнце, озаряя всю округу прекрасным теплым нежным светом.

Детские сердца пели в унисон и готовы были выпрыгнуть из груди от чувств, которым их хозяева еще не знали имени.

— Скажи мне, Флавио, какова твоя мечта?! — первой нарушила молчание девочка.

— Моя?! — резко очнулся мальчик. — Даже и не знаю… Наверное — чтобы Мир, которым мы имеем счастье наслаждаться здесь и сейчас — царил всюду. И чтобы никто и никогда не знал горя и несчастья…

— Ха-ха-ха, — звонко засмеялась малышка, озорно поглядывая на мечтателя, которого подобная реакция смутила.

— Не вижу здесь ничего смешного, — буркнул он себе под нос.

— Мир во всем Мире — значит?! Ты неисправимый фантазер…

Заметив резкую перемену друга, она вдруг осеклась и прикусила свой длинный язычок.

— Прости, я вовсе не желала обидеть тебя…

— Да я и не обиделся, — нахмурил брови мальчик, по лицу которого можно было прочесть всё, что он думает.

Сложив руки на груди, он предпочел чуть отвернуться от девочки, пока та вконец не раскрыла все его намерения.

— Флавио… Если честно, и я мечтаю о том же, — нежно молвила девочка и потянулась ладошкой к его плечу…»

В тот самый момент, когда, почувствовав к себе прикосновение, юноша уже собирался обернуться, дабы в последний раз увидеть счастливое личико девочки, в которую некогда был по уши влюблен, перед глазами всё помутнело.

Он не мог более стоять на ногах и обреченно рухнул на колени. Как бы сильно не старался вернуть те мгновения, хотя бы в своих видениях — продолжение того вечера оказалось утеряно навсегда. Он совершенно не помнил, чем всё закончилось, что он ответил девочке и как прошел остаток дня.

Очередные картинки из прошлого, но уже более зловещие всплыли перед глазами. И если прежними он наслаждался как мог, то эти — просто невыносимые, прогнать было совершенно невозможно…

«Стоя на пепелище сожжённого дотла родного дома, не зная плакать ему или кинуться наутек, обреченно терпел все издевательства и унижения своих сверстников мальчик лет девяти. На нем была изорванная, вся в пепле рубаха и штанишки до колен.

Совершенно босой, не обращая внимание на тлеющие угольки, так и обжигающие ему ступни, бедняга совершенно лишился всяческих эмоций. Не прикрывая лицо от летящих в его сторону камней, не стараясь прикрыть уши и отвести взгляда от тех, кого еще вчера считал своими друзьями, мальчик готов был простоять здесь хоть вечность.

Он никак не мог понять — за что его так возненавидели. Почему, те кому он верил, доверял и даже проводил вместе время — теперь ополчились на него.

Одно он знал наверняка — все они были не правы. Но раз за разом немой Крик Души заглушали всё новые и новые удары и обзывания.

— Сын Чумы!

— Проклятое Дитя!

— Убирайся прочь с глаз долой!

— Не смей к нам больше и на сотню шагов приближаться!

— Твое место в вонючей канаве!

— Ты виноват в распространении болезни!

— От тебя одни беды!

— Да будь ты проклят, чумной сын!

Когда разгоряченной ребятне, на лицах которых уже проступали первые признаки надвигающейся болезни, надоело просто обзываться, они перешли от слов к делу. Поднимая с земли камни, они раз за разом швыряли их в беднягу. Тот даже не уворачивался от рассекающих в кровь булыжников и стойко, как мог, встречал удар за ударом.

Ему почему-то казалось, что, когда ребятня устанет, он наконец сможет вставить хоть слово в своё оправдание. Но ни через пять минут, ни через час — этого не произошло. Сменяя друг друга, мальчишки, а затем и присоединившиеся к общей «потехе» девчонки, не давали мальчику покоя. Как будто избиение ни в чем не повинного ребенка могло что-то изменить.

Но в силу своего возраста и всё назревающего страха перед неминуемым — не позволяло им здраво взглянуть на всю картину в целом. Поэтому страданиям мальчика не было конца и края…

К вечеру того же дня на нем совершенно не осталось живого места. Он давно потерял силы стоять и держать голову. Отныне всё на что был способен — это лежать на остывших угольках, свернувшись в клубок. Вздрагивая от каждого дуновения ветерка, надрывно всхлипывая, когда мимо проходящие дети плевались в его сторону, а особо жестокие — пинали, мальчик готов был распрощаться с жизнью.

Но тут случилось то, что никто не мог предвидеть. Еле сдерживая слезы, подле него на землю опустилась девочка и тихо обратилась к нему.

— Потерпи, прошу… Я позвала маму — она позаботиться о тебе! Отныне ты будешь жить с нами…

Как в подтверждение её слов послышались быстрые шаги, наверное, единственной взрослой во всем городе, которая несмотря на злые языки и прочие предрассудки — не бросила мальчика в беде…»

— А-а-а-а! — как тогда, глухо застонал паренек.

Не в силах стерпеть столь невыносимую муку, которой его подвергала Неведомая Сила, пробудившая прошлое, он выронил из рук камень и веревку. Схватившись за голову и рвя на себе волосы, бедняга изо всех сил старался прогнать из головы все эти воспоминания, конец которым он прекрасно знал.

Но как бы сильно не желал избавления — ему это было неподвластно. Страшнее предыдущих, одна за другой картинки, больше походившие на зарисовки к кошмарным сновидениям, тянули его к земле.

— Нет! Нет! Подите прочь! — сипло захрипел юноша, сквозь нестерпимую душевную и сердечную боль. — Я… Я… Не виноват… Не ви-но-ват…

Не успел он довести мысль до конца, как перед глазами предстало то, что в миг заставило его дыхание оборваться, а сердце замереть от неописуемого ужаса.

«Позади взрослых, столпившихся у койки умирающей знахарки, стоял юноша. Крепко держа за ручку рыдающую девочку, он не смел приблизиться к ним. А эти, умудренные летами мужи, совершенно не заботясь, что их могут услышать, шушукались между собой.

— Вы слышали?! Говорят, она заболела именно по вине приемыша…

— Это еще что… Уже полквартала слегло с подобными симптомами.

— Если раньше это считалось лишь совпадением, то теперь «как пить дать» — это вина этого юнца!

— Так может — порешим его и дело с концом?!

— Раньше надо было думать! А теперь уже слишком поздно…

— Верно, что даст нам еще одна смерть?! Лишь больше мороки с его трупом…

Прекрасно слыша их, мальчик ничего не мог с собой поделать. В очередной раз Судьба дала знать, что всему виной был именно он. Каждое сказанное и брошенное невзначай слово, упрек и бессердечное замечание взрослых в его сторону — вбивалось в грудь деревянным колом.

Разрываемый болью, сожалением и одновременно отвращением к себе, юноша даже и не замечал, как делает девчушке больно. Та уже не раз пыталась вырваться из его ладони. А когда стало совсем невыносимо — она глухо вскрикнула.

Тут же на детей обернулись. На мальчика накинулись мужики, отвесили ему звонкого леща и сбили с ног ударами в живот.

— Остановитесь, прошу… — тихо проскрипела умирающая женщина, к которой, как только оказалась на свободе, кинулась девочка.

Но слова той, которой уже не помочь — не имели веса в этом Мире. Как бы она не старалась привлечь к себе внимание, озверелые мужики раз за разом возмещали весь свой гнев именно на пареньке.

Надо отдать должное его терпению — он не собирался убегать в слезах и стойко терпел издевательства и побои. Всё это продолжалось не меньше получаса. А когда силы покинули мальчика, и он потерял сознание, бессердечная толпа стала расходиться по домам. Они прекрасно понимали, что более не могут помочь знахарке и просто решили оставить её на смертном одре в покое.

— Флавио! — кинулась к бедняге девочка, когда в доме снова стало тихо. — Прости…

— Хватит! — заскрипел в ответ мальчуган, еле приходя в себя. — Хватит уже извиняться! Ты здесь вовсе не виновата! Это… это всё я… Я — виноват!

Собравшись с остатками сил, не поднимая головы, мальчик поспешил удалиться из дому. Он всё бежал и бежал куда глаза глядят, пока жуткая ноющая боль во всем теле не свалила его с ног…»

В тот момент, когда это случилось, перед глазами паренька предстала совершенно иная картина. Фрагмент из прошлого, о котором он лишь мельком домысливал, но именно так себе и представлял.

«Совершенно безутешная девочка рыдала на разрыв над умирающей матерью. Та, уже не видя перед собой дочку, гладила её по головке и приговаривала.

— Прошу тебя Сира, позаботься о нем… Он… Он… вовсе… здесь… не при чем…

После чего глаза женщины на мгновение прояснились, и она устремила свой взор, полный нежности и материнской заботы на мальчика, которого некогда приютила после гибели его родителей.

Без сомнения, только сейчас, он осознал, что был для неё не просто найденышем — а родным сыном, которого она любила наравне с дочерью…»

От осознания трусости, тщедушности и ничтожности своей жалкой жизни, юноша закрыл глаза. Лютая ненависть к самому себе съедала его изнутри и толкала на Погибель. Теперь он явственно понимал, каким же убожеством являлся. Он не только не смог выстоять против тех, кто чернили память его родителей, но даже оказался не в силах проводить в Мир Иной ту, что заменила ему мать.

Горькие слезы рекой покатились по его щекам. Уже не было смысла делать вид, что тебе не больно и молча выносит все побои и издевательства окружающих. Теперь всё это не имело никакого смысла.

На ощупь повязав один конец веревки себе на ноги, а второй — к металлическому кольцу на камне, он не замедлил со всей силы швырнуть его с высоты моста в реку.

Глава 3
Между Жизнью и Смертью

Не успел паренек осознать всю серьезность своего опрометчивого поступка, как оказался в месте, совершенно лишенном Жизни и Света. Не имея возможности видеть даже собственных рук, что протянул к лицу, не слыша биение сердца и не чувствуя дыхания, он ужаснулся. Страшные предчувствия сковали его волю.

«Неужели… Я попал в место, где обреченные на вечные муки Души томятся до скончания Времен?! Нет! Прошу вас — я вовсе не хотел этого… Я… я…»

Довести мысль до конца ему не позволило Нечто, что с каждой секундой принялось поглощать паренька. Начиная с ног, поднимаясь всё выше и выше, леденящие душу прикосновения самой Смерти готовились целиком и полностью завладеть тем немногим, что еще не растерял юноша.

Словно некая бесформенная клякса, вязкая черная смола без всякой жалости принялась поглощать Душу своей жертвы. И как бы не силился паренек вырваться из её загребущих клешней — это было нереально. Все его потуги, стремления, желания, мечты — становились пищей, вечно голодной и жаждущей страданий Тьмы.

Она была безликой, как и подобает её «рангу», но отчего-то перед глазами раз за разом всплывали некие образы. Один другого ужаснее и беспощаднее.

— Как я посмотрю у нас новенький…

— Какая удача, такой юный человечишка, а уже сам отрекся от Великого Дара…

— А какие страдания он пережил… М-м-м… Просто вкуснятинка…

— Сестра, так не честно!

— Позволь и нам утолить свой Голод! — шипели наперебой Три Сестры.

Кружа над Душой юноши, сгорая от нетерпения они отталкивали друг дружку, стараясь вкусить столь сладостный Плод. Подобно гигантскому пауку-шелкопряду, оборачивая свою «закуску» во множество нитей, чьи волокна были подобны ночи, Сестры тем самым подготавливали Жертву к поглощению.

Когда сей мучительный для «пищи» процесс готовки подходил к своему логическому завершению, позади раздался сиплый голос:

— Снова балуетесь с едой?

— А-а-а, это ты, Беспутная Сестра…

— Ну ты нас и напугала…

— А мы уж подумали, что сам Сумрак решил опуститься до нашего уровня и лично проконтролировать нас — его верных Слуг, — чуть обернулись Тени.

— В этом нет нужды… Приготовления идут строго по плану и уже совсем скоро Волна Боли и Отчаяния захлестнет Мир Смертных… — прорычала им в ответ Гостья, скрывая своё истинное лицо под пологом капюшона.

— Отрадно это слышать…

— Особенно из уст той, что некогда сама поклялась защищать их…

— Но теперь она с нами, как и многие до неё, а это значит… — не успели договорить Сестры, как яркая вспышка Света озарила всю Тьму, что безраздельно царила здесь.

— А-а-а-а! — завизжали ненасытные Порождения Ночи и тут же оказались развеяны по ветру.

Недолго думая, Таинственная Гостья кидается к замученной Душе и начинает голыми руками рвать на ней путы.

— Слышишь меня?! Не смей вот так умирать! Ты еще должен послужить этому Миру! Ты нужен ей… Ты нужен мне! — скрипела она сквозь боль, так как каждое прикосновение ладоней к путам не оставалось безнаказанным.

Ибо то, что прибрала к рукам Тьма оказалось не так легко вернуть. Несмотря на это, обжигаемая ядовитыми языками, обладательница мягкого голоса вовсе не собиралась сдаваться. Раз за разом погружая руки по локоть в смолу, она изо всех сил старалась вырвать бедную, заблудшую Душу из лап Забвения и Отчаяния. И ей это вскоре удалось.

К тому моменту, когда с паренька спали последние путы, представшая его взору женщина с прекрасными чертами лица и глазами, полными скорби и боли, оказалась совершенно лишена Сил. Упав на колени совсем рядом с ним, она что-то активно искала у себя за пазухой.

Ничего не разбирая и не понимая где он и что с ним, юношу вдруг обуял жуткий озноб. А на то место, где он находился, опустился Мертвецкий Холод, не предвещающий ничего хорошего.

Прекрасно понимая, кто являлся причиной этому, женщина, наконец отыскав свой Дар, протянула пареньку ладошку.

— Возьми… Это единственная крупица моей Души, что еще не поглощена Тьмой…

Не смея принять сей Бесценный Дар, паренек принялся ползти от надвигающейся на него Незнакомки, которая внушала ему не меньший ужас и страх, чем всё это место.

— Прошу тебя! Не отказывай в последней просьбе Загубленной Душе… Возьми этот Светоч и спаси её!

— Напрасно стараешься, — прохрипел над ней загробный мужской бас, и перед глазами донельзя перепуганного и растерянного парня выросла еще одна Таинственная Фигура.

Это был высокий, худощавый мужчина с совершенно непроницаемым бледным, как сама смерть лицом. А его потухшие глаза, лишенные всяческой Искорки Жизни — говорили сами за себя.

Оцепенев от ужаса, спасенная Душа вросла в землю. Не зная, бежать или молить о пощаде, её обладатель просто впал в оцепенение, не в силах отвести взгляда от Хозяина подобных Палат.

— Этот ничтожный смерд и при жизни был никем, так почему же ты решила, что ему это будет по силам?!

— Я… В отличие от остальных Сестер, еще не до конца разуверилась в них, — сдавленным голосом отвечала женщина, когда ей в горло всеми когтями вцепился Хозяин.

— Ты забываешься, моя Дорогая… Отныне ты одна из нас — и ничто уже этого не изменит!

— Путь так… Но у меня еще есть то, ради чего я готова бороться!

— Глупышка… Неужели ты до сих пор и не осознала, что Миру Смертных — такие как вы более не нужны?!

— Это не правда! Пока есть хоть капля Надежды на Мир — они не сдадутся…

— Ты так думаешь?! — крайне вкрадчиво прошептал Хозяин и, оставив в покое свою Слугу, устремил взор на юношу.

— Ха, и это и есть твой Избранник?! Такой слабый, немощный, ранимый… Да к тому же — он сам обрек себя на Проклятие Души… Как ни старайся, тебе меня не провести — этот мальчик ни на что негоден!

Его слова, произнесенные с таким непомерным высокомерием и жестокостью, заставили юношу встрепенуться. Нотки его Души «заиграли» на новый лад. Столько лет он только и делал, как преклонялся перед подобными ему, уничижал себя, слушал их злые языки. Но почему-то именно сейчас, всяческое терпение паренька лопнуло. Не устояв на месте, он ринулся к женщине.

Заключив её в объятия, он тем самым спас обоих от когтистых лап Хозяина Тьмы. В самый последний момент угасающая Душа вложила в руки Заступнику Крупицу Света, благодаря чему, за мгновение ока их перенесло в совершенно иное место.

Отчего-то здесь было тихо и немного спокойнее. Хотя, как и прежде царила непроглядная Тьма. А разница между небом и твердой гладью под ногами — еле уловимой и почти неосязаемой.

— Я знала… Ты не подведешь меня… — из последних сил шептала Душа, обреченно повиснув на руках юноши.

Не находя подходящих слов и не имея возможности помочь, он весь обратился вслух.

— У нас мало времени, скоро Он придет за мной… Но ты не переживай — ему я нужней Живой… Точнее — не сломленной… Наверняка ты теряешься в догадках… Но у нас нет времени на разъяснения… Когда придет твой час — ты обо всем догадаешься… А пока — возьми Крупицу и беги!

— Но я… — хотел было возразить парень, но женщина приложила к его устам пальчик и грустно улыбнувшись, покачала головой.

— Беги! Сейчас ты нужнее там! Спаси её — она моя Надежда… Нет — она Надежда всего Вашего Мира…

Не в силах более держать глаза открытыми бедняжка потеряла сознание. А паренек, и слова, не разобрав из её речей, замер на месте. Наверное, он так бы и просидел возле неё вечность, если бы совсем рядышком от того места куда их чудесным образом перенесло, не послышалось завывание Трех Сестер.

— Он уже близко…

— Я чувствуя его страх…

— Хозяин дал четкий наказ не трогать мальца… Но это вовсе не означает, что мы не сможем вдосталь насладиться его мучениями…

— Верно… Верно…

— Позабавимся с ним…

Залившись сиплых смехом, от которого любому стало бы не по себе, Сестры ускорились. Еще каких-то пару мгновений, и они точно нашли прибежище Беглых Душ.

Аккуратно положив голову своей Благодетельницы на землю, паренек кинулся бежать куда глаза глядят. Но уже спустя некоторое время осознал, что как бы быстро не двигался — в округе ничего не менялось. Всюду и везде безраздельно царствовала одна сплошная Тьма.

Казалось, он вовсе не двигается, а лишь бессильно передвигает ногами на месте. Чего не скажешь о его преследовательницах, чье зловонное дыхание и острые как бритвы когти уже стали настигать юношу. Еще каких-то пару мгновений и всё бы кончилось, так и не начавшись. Но на счастье или беду, беглец оступился и кубарем покатился по земле, или вернее тому, что находилось под ногами.

— Скорее, используй меня! — словно спасительный набат раздался здесь очень тихий приглушенный голосок, исходивший из Искорки Души.

Только раз бросив взгляд на Светоч, паренек приметил как Дар, в первые секунды выпавший из его рук, стал угасать. Понимая, что, возможно, именно тепло его Души, не позволяло ему окончательно потухнуть, он потянулся за ним. Но оказался перехвачен жаждущими его страданий Тенями.

— Не так быстро, мой сладенький…

— Сестра, не хорошо заигрывать с закуской…

— И мне оставьте кусочек, — зарычали наперебой Порождения Тьмы и принялись кружить над бедным пареньком.

Раз за разом протягивая к его сердцу свои скрюченные пальцы, они терзали ему плоть и черпали Силы из остатков Души. Но сколько бы ни «ели» — не могли утолить свою ненасытную жажду.

— Еще…

— Хотим больше пищи… — упивались своим голодом Сестры, не замечая, как находясь даже на грани погибели, паренек неотступно тянулся рукой к Светочу.

В тот самый момент, когда силы окончательно покинули его, он сумел подтянуть почти угасшую Искорку Души к своему сердцу.

Тут же, по неведомой причине перед глазами предстало одно из самых страшных воспоминаний прошлого, от которого он некогда отрекся, как и от всего в Жизни.

«Гордо задрав нос, с нескрываемым отвращение к собравшемуся простому люду, на специально воздвигнутый деревянный помост взошел изнеженной наружности Глашатай. Ряженый в пестрые пышные одежды, не чита обноскам, что красовались на бедных замученных крестьянах, он принялся громко и четко чванским тоненьким голоском зачитывать Приказ своих Господ.

«Именем Всемилостивейшего и Наищедрейшего Бургомистра, чья владения простираются и на Ваш Городок.

Все эти Земли — отсюда и до горизонта, отныне и впредь объявляются Ситрас-ча-Луза…»

— Или выражаясь привычным для Вас языком простых смердов — Сокрытым Городом, — позволил себе некую вольность Глашатай и разъяснил малограмотной, неумытой толпе значение сие «громкого слова».

После, набрав полную грудь воздуха, продолжил оглашения Приговора:

«Посему…

Для вашего же блага, на голосовании «Городского Совета» единогласно было принято Решение — ограничить все связи с внешним Миром…»

— Что это значит?!

— Какое еще такое Голосование?!

— Городской Совет?! Ха, да у нас с пару лет такого не бывало!

— Да вы попросту решили оградиться от нас…

— Так дела не решают…

— Скажите лучше — вы отыскали лекарство от Чумы?!

— Во-во, мы здесь умираем, пока вы там разглагольствуете! — поднялся невыносимый шум и гам среди Народа, которому надоело, что на них в столице попросту закрывают глаза.

Когда роптание толпы стало заглушать Голос представителя Власти, а ему самому угрожала участь быть посаженным на кол, словно пугало-огородное, он не замедлил подозвать к себе стражников.

Все как на подбор — здоровые амбалы, облаченные в доспехи, с алебардами наперевес и полным отсутствием мозгов, тут же окружили помост. Совершенно не церемонясь с женщинами и стариками, со всей возможной «любезностью и уважением», они принялись оттеснять зевак от «сцены».

«…Также жителям предписывается не покидать Город

Вам будет отказано в праве вести любую внешнюю торговлю

Под запретом посещение близких и родственников, живущих за пределами Стены…»

— И как Вы прикажите нам жить?!

— Это беззаконие! Вначале эта Чума… А теперь сажаете на цепь и отгораживаетесь от нас…

— Да вы уже третий год воздвигаете эту гребаную Стену, вместо того, чтобы помочь…

— А моего возвращения дожидается дочка! У неё кроме меня никого нет…

Понимая, что его больше здесь никто не собирается слушать, Глашатай, скривив жестокую усмешку, чуть обернулся. Этого сигнала только и ожидала парочка особо нетерпеливых прислужников в красных колпаках, скрывающих их лица.

Сверкая озверелыми глазами, они силой вывели на помост группу бедных крестьян. Среди них находились отцы и матери, сыновья и дочери, а также парочка стариков. Облаченные в каторжную мешковину, побитые и надломленные всеми тяготами жизни, они не смели поднять глаза на горожан, которые вмиг прикусили языки.

Каждый из присутствующих понемногу стал понимать, что дела здесь обстоят не шуточные. Но даже в самых кошмарных сновидениях они и представить не могли, чем всё это кончиться.

«Всех, кто осмелиться пойти против Указа ждет неминуемая кара…»

С этими словами Глашатай сошел со сцены и предоставил эшафот «новым актерам», что не замедлили приступить к тому, зачем и прибыли сюда. Скрежета зубами, сгорая от нетерпения, палачи стали подводить бедолаг к плахе. После, с молчаливого согласия их командира, огромным топором им, без всякой жалости, отсекали головы. Одна за другой они погружались в помойное ведро, а тела — сбрасывали вниз…

Подобное чудовищное преступление заставило многих раз и навсегда сомкнуть глаза и прикрыть рты. Наконец они прозрели и осознали, что Правда, Свобода, как и сама Жизнь — им больше не принадлежит.

Среди тех, кто стал невольным свидетелем всех этих зверств, а затем и многих других, что творились тогда, был и сам паренек. Еще будучи юнцом безусым, перед ним разверзлась бездонная пропасть, а на голове проступили первые седые волосы. Было лишь вопросом времени — как скоро он окажется на самом её дне…»

Как будто мало было всех тех терзаний, на которые обрекали его Порождения Тьмы. Так еще и это страшные воспоминания так сильно ударили ему в голову, заставив сомкнуть очи и молить своих мучительниц поскорее покончить с ним и избавить от Жизни, в которой было столько горя, что и врагу не пожелаешь.

Но его глухим крикам Души не было суждено сбыться. Не успел он окончательно сдаться на милость Сестер, как из прижатого к груди кристаллика, которым обернулся потухший Светоч, раздался еле уловимый голосок:

— Не сдавайся! Я помогу…

Не имея возможности дать хоть какой-то вразумительный ответ на подобное предложение, юноша безвольно отдался на волю Иных Сил, что не заставили себя долго ждать. Возможно, в последний раз, Искорка Души снова засияла лучезарным светом. На этот раз он оказался куда ярче, а его живительного жара хватило, чтобы бедняга снова задышал…

Оказавшись на том самом месте, где находился до своей кончины, с распростертыми к небесам руками, паренька вдруг привел в чувство раздавшийся позади глухой крик о помощи. Но не успел он обернуться, как почувствовал, что веревка, конец которой был привязан к ногам, натянулась и его резким рывком утянуло в холодную пучину Забвения.