Юлия Чернова

АЛОЕ ПЕРО

Книги Юлии Черновой всегда отличает лёгкий, почти незаметный флёр загадочности и недосказанности. Некая вполне внешне благополучная страна Ромадор в далёких тропиках. И такое впечатление, что и не совсем на Земле или в нашем измерении. Всё идёт размеренно и неторопливо. А в джунглях, до которых в буквальном смысле рукой подать, живёт небесной красоты птица нут-нуар. Казалось бы, единственная страсть, которой подвержены ромадорцы — это кровавые гонки на гигантских кошках, оседлать которых отважится не всякий.

И вот всё это оказывается совершенно внезапно переплетённым в некий единый плотный клубок, где за тропическими страстями может таиться настоящая звериная ненависть, где лощеный джентльмен на деле оказывается бессовестным убийцей и торгашом, а за любовь приходится жертвовать сердцем. Своим собственным и в буквальном смысле этого слова. Под синим-синим тропическим небом и под пение сказочной нут-нуар…

Если и приходилось когда-нибудь Сэнди наблюдать дрожь неприкрытого азарта, то именно сейчас. Заметив в толпе хирурга, Сэнди протиснулся поближе и не поверил собственным глазам. Тот ли это строгий доктор, прозванный в клинике Айсбергом?… Сэнди видел высокий лоб, чуть впалые щеки, густой загар — доктор был местным уроженцем — видел худощавые гибкие пальцы лучшего хирурга клиники, но искаженного волнением лица не узнавал. Айсберг хрипло выкрикнул что-то, Сэнди не узнал и голоса. Где гул меди и звон стали, тон властителя и полководца? Айсберг перегнулся через барьер, отделявший ложи от арены и так вцепился в перила, что пальцы побелели.

— Осторожнее, — вырвалось у Сэнди.

Айсберг повернулся, но не услышал предупреждения и не разглядел Сэнди. Губы его были закушены, зрачки сужены — будто добрый час смотрел на солнце.

Ромадорцы недаром слыли горячими поклонниками состязаний, толпы зрителей стекались на стадионы, и еще большее число — приникало к экранам. Всеобщая любовь окружала и тренеров, и наездников — последние просто не знали спасения от поклонников. Ставки на фаворита всегда бывали высоки, его победа отмечалась с величайшей пышностью, поражение — погружало две трети ромадорцев в траур.

Ко всем этим излишествам Сэнди давно привык, как привык к царившему на трибунах возбуждению: лихорадочным жестам, крикам восторга или отчаяния. Но даже среди гомонящих, охваченных лихорадкой зрителей, Айсберг выделялся. Выделялся ненормальным, неестественным напряжением, почти оцепенением.

Металлический голос объявил, что ставки больше не принимаются, и в следующую секунду гонг возвестил о начале состязаний. Айсберг навис над барьером.

— Так и внизу оказаться недолго, — вновь предостерег Сэнди.

Айсберг остался глух. Глух и слеп — видел только наездников. Дышал запаленно, будто сам несся в бешеной скачке.

Сэнди покосился на арену, стараяcь не выпускать из поля зрения доктора, рискованно повисшего на перилах.

Внизу будто ожила древняя мозаика. По арене, взметая вихри золотого песка, мчались огромные кошки. Они и сами были в цвет песка — только не золотистого, какой привозили с нагорий, а красноватого песка долин. Рыжий мех разнообразили черные и серые пятна. Мощные лапы напружинивались, звери отделялись от земли и как будто зависали в воздухе. Затем приземлялись — абсолютно беззвучно — и снова взмывали вверх. И каждый хищник возносил к небесам всадника.

Шестеро наездников в разноцветных куртках — алой, зеленой, синей, желтой, черной и белой — и масках, защищавших лица, — неслись навстречу друг другу. Сойдясь, звери поднялись на задние лапы, передними — стараясь сбить наземь седоков. Всадники, с трудом удерживаясь на гибких спинах, направляли и понукали животных, не давали сцепиться в клубок.

Черные и серые пятна, испещрявшие рыжие шкуры, как будто увеличились и расплылись — мех посерел от пыли, но все так же ярко посверкивали на солнце кривые сабли когтей. Удар. Всадник в алом вылетел из седла, упал, неловко подвернув ногу, тут же вскочил и, прихрамывая, отбежал на несколько шагов от места сражения. Снова опустился на песок.

Теперь уже не один Айсберг — многие зрители склонились над перилами, громко подбадривая наездников, свистя и улюлюкая. Айсберг молчал. После первого хриплого возгласа у него не вырвалось больше ни звука. Ни разу он не пошевелился. Свистящее дыхание и белые пальцы, намертво стиснувшие перила. Казалось, состязание окончится, а он не сможет оторваться от барьера.

Сэнди досадливо поморщился. Видеть ловкие, гибкие, проворные, умелые руки хирурга, руки, спасавшие жизнь сотням людей — сведенными судорогой азарта!

Всадник в синем ловко оборонялся, отступая под натиском противника в черном, и тут же снова бросался в атаку. Мгновение — и двое зверей, свившись, покатились по песку. Всадники в синем и черном едва успели соскочить наземь. Спешно отбежали к дверям, куда, держась за бок и припадая на одну ногу, уже добрел упавший первым «алый».

На арене появились врачи, подхватили искалеченного наездника под руки, увели. В противоположные двери служители окриками и лакомством заманивали животных, оставшихся без верховых.

«Белый» всадник медлил, наблюдая за поединком «зеленого» и «желтого», ожидая противника. «Зеленому» не посчастливилось — его сбросил собственный рассвирепевший зверь.

Крики и свист на трибунах возросли многократно. Сквозь стиснутые зубы Айсберга вырывался свист, больше похожий на стон. Сэнди со все большим беспокойством взирал на окостеневшую фигуру. Заметил, как один зритель локтем подтолкнув соседа, указал на доктора.

— Тэнь-о.

Сосед небрежно кивнул, соглашаясь.

Слово ожгло Сэнди. «Тэнь-о» — «безумный слепец» — называли обычно курильщиков дурман-травы. Ночью они ютились в каких-то подворотнях, а днем выползали на площади, устраивались на солнцепеке у выбеленных стен. Часами сидели на корточках, не двигаясь, не говоря ни слова, бессмысленно глядя прямо перед собой. Худые, чумазые, оборванные — от обычных нищих их мгновенно отличали именно по «слепому» взгляду.

Случалось, «безумным слепцом» называли игрока, подчиненного страсти так, как «тэнь-о» подчинены дурман-траве.

Айсберг, лучший хирург и владелец клиники — тэнь-о! Человек, на которого молился весь персонал, не говоря уже о больных — тэнь-о!

Большие кошки припали к земле, глухо рыча и стегая себя длинными хвостами. Прыжок — «белый» и «желтый» наездники пронеслись друг мимо друга, каждый обдал противника волной песка и пыли. В миг оба стали неразличимы — серовато-желтые волосы, маски, одежда.

Новый прыжок — и снова промах, фонтаны песка, короткие возгласы зрителей. Звери поднялись на дыбки, тяжелые лапы обрушились на всадников. Один усидел, другой плашмя рухнул на арену.

Айсберг отшатнулся от перил.

— Кто, кто, кто? — гомонили зрители, нетерпеливо поглядывая на табло.

Сэнди тоже не разобрал, кто из пропыленных наездников одержал победу, да это его и не занимало. Зато Айсберг разглядел ясно. Он еще медлил, отчаянно надеясь, что ошибся, но вот зажглось табло, сообщая о победе «белой куртки».

Айсберг повернулся, крепко зажмурившись — лицо будто водой облито, рубашка на плечах и спине промокла от пота. Вслепую он проталкивался прочь от арены. Сэнди поспешил следом, не уверенный, стоит ли предлагать помощь, но не сомневаясь, что за доктором нужно присмотреть.

Айсберг выбрался из толпы и заторопился по аллее куда-то в сторону зверинца и служб. Сэнди почти нагнал его и уже собирался окликнуть, когда дорогу хирургу неожиданно преградили двое мужчин. Хотя загорели они почти до черноты, Сэнди ни на секунду не усомнился, что видит чужеземцев. Аборигены в жизни не сумели бы подобрать рубашку в тон пиджаку, а о существовании галстуков даже не подозревали; к тому же, старались перещеголять друг друга пестротой нарядов.

Двое встречных были облачены в безукоризненно-элегантные светлые костюмы. Общую серовато-бежевую гамму нарушали только неестественно-яркие заколки для галстуков, у одного — оранжево-алая, у другого — вишневая.

Сэнди подошел слишком близко, поворачивать назад было поздно, поэтому он проскочил мимо, не желая привлекать к себе внимания и не сомневаясь, что Айсберг его не заметит.

— Нехорошо уходить, не попрощавшись, доктор, — сказал тот из встречных, что был постарше.

Младший прибавил:

— Долги надо платить, доктор.

Сэнди невольно сбавил шаг.

— Я все верну, — ответил Айсберг голосом человека, умирающего от жажды.

— Когда? — живо полюбопытствовал младший.

— Дайте неделю. Еще неделю.

Оглянувшись, Сэнди увидел, как старший мотнул головой.

— Ваши долги достигли внушительной суммы.

— Кредиторы требуют, чтобы вы продали клинику, — отчеканил младший.

Сэнди споткнулся. Оказывается, разговор касался его напрямую. Касался всех врачей и сестер, почитавших за великую честь и удачу работать в клинике Айсберга. Сэнди продрался сквозь живую изгородь и, надежно скрытый вечнозеленым кустарником, приблизился к говорившим.

— Я смогу заплатить, — упрямо твердил Айсберг. — Через неделю.

— Слышали это много раз, — фыркнул младший.

— Я сполна заплачу, — Айсберг заложил руки за спину, поднялся на носки и резко опустился на всю ступню. — Слышите? Через неделю.

— Хорошо, — старший веско ронял слова. — Не будем жестоки и подождем неделю.

Младший поморщился, но спорить не стал.

— Я предоставлю вам неделю отсрочки, — так же внушительно повторил старший, — если нынче вечером заплатите проценты с долга.

Айсберг, шагнувший было в сторону, застыл на месте.

— Но…

— Только так, доктор. Только так.

Он слегка наклонил седую голову и неторопливо двинулся прочь. Младший удалился, не прощаясь.

Доктор с минуту глядел им вслед, потом заспешил к зверинцу. «Жаждет выведать наверняка — на кого ставить через неделю, — заключил Сэнди, — какой зверь окажется выносливее, а наездник — ловчее».

Он отыскал свободную скамью и сел, желая спокойно поразмыслить. Лучше всего было бы отправиться прямо в клинику и сообщить новость старшей сестре. Сэнди доверял спокойному голосу и улыбчивым глазам этой женщины. Ни разу ей не изменила выдержка, ни разу не подвел здравый смысл. Возможно, она в курсе финансовых дел Айсберга? А если — нет, то, хотя бы, способна предположить, в чьи руки перейдет клиника? Останется ли работать Айсберг? Точнее, оставят ли его?… Или сменят весь персонал? А больные? Что будет с ними, если плата взлетит до небес?

Следовало немедленно вскочить, разыскать старшую сестру. Но Сэнди только расслабленно откинулся на спинку скамьи. Волна жара поднималась от земли, разогретой травы, раскаленного песка. Близился самый жаркий час дня, когда все живое охватывала истома.

Сэнди хорошо переносил жару. Он вообще легко освоился в тропиках. Местные жители с первого дня принимали Сэнди за своего, да и ему сразу стал родным этот яркий, сочный мир.

Прежде он воображал, что джунгли Ромадора — зеленые. Листва — она ведь и в тропиках — листва. Он не подозревал, что на деревьях гнездятся мириады птиц. И теперь Сэнди окружало буйство красок: самые причудливые сочетания оранжевого, розового, алого, желтого, лазурного, бирюзового. Все вокруг трепетало, порхало, кружилось, трепыхалось. Водовороту красок вторил водоворот звуков. Сверху доносился непрерывный стрекот, клекотание, щебет, крик, утробный хохот, бульканье, свист.

Траву застилал пестрый ковер из птичьих перьев — рыжих, белых, синих, пурпурных. Птицы вышагивали и по дорожкам, а люди вежливо расступались, давая им дорогу. Черноглазая пичужка с малиновой грудкой и серо-голубыми крылышками подскочила к самой скамье, весело чирикнула, требуя подачки. Сэнди вытащил из кармана круглый хлебец — у ромадорцев вечно оттопыривались карманы, набитые хлебом и печеньем.

Он крошил хлебец, пичуга металась, выбирая крошку побольше, и в результате не хватая ничего, выказывая удивительное сходство птичьей натуры с человеческой.

«Айсберг должен к вечеру достать деньги, чтобы уплатить проценты с долга. А если не достанет?»

Сэнди мрачно крошил хлеб.

Как он хотел работать в этой клинике! Прилетел в Ромадор, устроился в третьесортную больницу заштатным хирургом, трудился за гроши. Выбивался из сил, смеша коллег. Еще одного аборигена на ноги поднял? А много ли тот заплатит? Имеет смысл лечить только заграничных толстосумов.

Но Сэнди жаждал одного — практики, опыта. Рано или поздно он обретет уверенность в собственных силах и тогда… Поспешит на собеседование в лучшую клинику города.

Айсберг его опередил, явившись в убогую больницу, чтобы лично пригласить Сэнди на работу. Долго еще тот заикался от счастья и почитал случившееся чудом, даже когда старшая сестра объяснила, что Айсберг присматривает врачей по всем больницам. Сэнди ликовал беспредельно. Ассистировать самому Айсбергу! Оперировать вместе с ним! Учиться у него!

Пичужка наконец-то нашла достойный кусок: вспорхнула на колени к Сэнди, норовя схватить оставшуюся половину хлебца. Сэнди восхитился ее аппетитом, аппетиты Айсберга вохищали его много меньше.

«Думал ли, что через два месяца окажусь за дверьми? Что теперь делать? Добудет ли Айсберг деньги к вечеру?» Сэнди уже подсчитывал свои убогие капиталы. Сговориться с врачами и сестрами, собрать нужную сумму, заплатить за Айсберга проценты, получить неделю отсрочки? А потом… Что потом?

Как велики долги Айсберга? Непомерны, если речь зашла о продаже клиники. Сбережений всего персонала не хватит, чтобы самим выкупить клинику. Айсберг рассчитывает только на выигрыш.

Прохожие, оказавшиеся в двух шагах от скамейки Сэнди, вдруг исполнили странный танец. Сначала затоптались на одном месте, потом попятились, затем отпрыгнули в стороны.

Сэнди приподнялся, заинтересованный. На дорожку выступила самая редкая и прекрасная птица Ромадора: нут-нуар. Черные лоснящиеся крылья, на шее — точно алые бусы, а хвост… На зависть страусам и павлинам — вишневые, пунцовые, бордовые, багровые перья, легкие и пышные. Но даже не расцветка составляла ее главную красу. Нут-нуар была изящнее лебедя и грациознее фламинго. Она не просто шла — шествовала, плыла, скользила. В такт шагам покачивалась маленькая голова на длинной гордой шее, трепетали перья дивного хвоста.

Нут-нуар меняла оперение лишь раз в жизни, и счастливчик, нашедший в траве или на тропинке пурпурно-алую роскошь, несся домой, чтобы похвастаться драгоценностью перед соседями, подарить на годовщину свадьбы жене или на совершеннолетие — дочери.

Прохожие восторженно вскрикивали и всплескивали руками. Нут-нуар неторопливо вышагивала по дорожке, принимая знаки поклонения. Милостиво клюнула кусок печенья, небрежно переступила через хлебную корку.

Она удалялась, оставив Сэнди раздумывать о недостатках человеческой породы в сравнении с подобным совершенством. В этих мыслях его укрепили резкие возбужденные голоса.

Мельком удивившись, что в такую жару у кого-то есть силы ссориться, Сэнди обернулся. И вновь увидел Айсберга — в сопровождении двух дам. Сэнди невольно встал. Теперь он искренне желал быть замеченным. Будет просто чудесно, если Айсберг обратит на него внимание и познакомит со своими спутницами. Точнее — с младшей из них.

Старшая, шедшая под руку с Айсбергом, казалась бесцветнее снов бухгалтера: пепельные волосы, бледное утомленное лицо, синеватые полукружия под глазами. Она выглядела тем невзрачнее, что на вороте ее серого, мешковатого платья алело перо птицы нут-нуар. Бросалось в глаза, затмевая все остальное. «Нужно вовсе не иметь вкуса, чтобы избрать подобное украшение».

Зато младшая сразу приковывала взгляд. Дивная птица нут-нуар, обращенная в человека. Черные завитки волос, украшенных алыми цветами, густой румянец, ямочки на щеках. И завораживающая красота движений. Поднимет ли руку, повернет ли голову, шагнет ли — будто исполнит «па» старинного танца.

Они поравнялись со скамьей, и Сэнди поклонился хирургу. Айсберг ответил на поклон, но даже не рассмотрел, кто с ним здоровается. Девушка опустила глаза, польщенная восхищением Сэнди, затем оглянулась и показала ему кончик языка, доказав, что она скорее озорница, чем скромница.

Старшая, не заметив этой переглядки, остановилась и взяла ее за руку.

— Кармин… Кармин, прошу тебя.

Девушка низко нагнула голову, тотчас забыв о Сэнди.

— Прошу тебя… Последний раз, Кармин.

Младшая взглянула исподлобья и промолчала.

— Кармин, помоги нам.

Кармин махнула рукой — или нут-нуар — крылом?

— Ты уже говорила это. И неделю назад, и две недели.

— У нас нет другого выхода. Кармин, пожалуйста, одолжи нам денег.

— Я все верну, — подал голос молчавший до той минуты Айсберг.

Девушка не удостоила его ответом.

— Кармин… — настаивала бесцветная особа (Сэнди в сердцах окрестил ее «молью»). — Прошу тебя…

Сэнди стоял, обливаясь потом от неловкости. Сегодня все настойчиво жаждали посвятить его в чужие секреты. Противостоять столь явному велению судьбы он не решился. Вдруг да услышит новости о клинике?

К тому же, в эти минуты он мог созерцать Кармин.

— Баррион, не проси, — ответила девушка звенящим голосом птицы нут-нуар. — Больше я не дам денег… Сколько вам ни дай — все проиграете.

На щеках Айсберга выступили красные пятна. Но еще пуще побагровел Сэнди, мучимый стыдом за лучшего хирурга Ромадора, вымаливавшего деньги у девчонки. Только моль Баррион оставалась по-прежнему бледной.

— Послушай, — она в сердцах напустилась на младшую, — отец мог бы и мне что-нибудь оставить! Ты об этом не задумывалась? Довольно и того, что мы с матерью жили впроголодь, когда он сбежал к юной красотке. А когда ты родилась — вовсе о нас забыл.

— Твоя мама не принимала от него помощи, — растерянно откликнулась Кармин.

— Значит, не слишком настойчиво предлагал! — Баррион немного остыла и продолжала спокойней. — После смерти отца я могла бы отсудить свою долю наследства, адвокаты советовали. Но я не хотела. Как он решил — так решил. Но ведь получилось не слишком справедливо, ты не находишь?

Кармин выдержала ее взгляд и по-взрослому ответила:

— Для тебя мне ничего не жалко. Но швырять деньги на ветер — извини, не буду.

Айсберг сжал кулаки, отошел на несколько шагов. Сэнди готов был провалиться сквозь землю, но только пошире раскрыл глаза и напряг слух.

— Кармин, — Баррион понизила голос, Айсбергу не было слышно, а Сэнди — прекрасно, — доктор выбивается из сил, стараясь тебе помочь. Он мог бы взять с тебя эти деньги за лечение, а он просит в долг.

Кармин глубоко вздохнула.

— Ах, Барри, пусть бы он не возвращал долг, но перестал играть. Случись что со мной, ты получишь наследство. А дальше? Я же знаю: вы будете удваивать и утраивать ставки, пока не разоритесь.

Баррион замотала головой.

— Ты поправишься и я ничего не получу.

— Придется поправиться, — улыбнулась девушка, — иначе вы совершенно проиграетесь.

— Кармин…

— Хорошо, — окончательно сдалась младшая сестра. — Едем в банк и поставим там две подписи! Мою — как богатой наследницы, и твою — как моего опекуна. Иди, обрадуй своего ненаглядного.

Она упорхнула прочь, скрылась за деревьями. Баррион постояла минуту, переводя дыхание, затем приблизилась к хирургу и пообещала:

— Вечером вы заплатите проценты.

Он резко повернулся на каблуках.

— Нужно спасти клинику… Любой ценой.

— Понимаю.

Голос Баррион, не слишком мелодичный, наполнился вдруг нежнейшими трелями, стоило бесцветной моли заговорить с Айсбергом. Хирург, смягчившись, обнял ее за плечи.

— Больше нам не дадут отсрочек. Впереди только неделя.

— Целая неделя.

Она смотрела на Айсберга снизу вверх. Сэнди привык к восторженным взглядом, каким одаривали хирурга коллеги, тем более — пациенты. Но, вздумай весь город слить одобрение в одном взоре, и тогда глаза Баррион сияли бы большим восхищением и нежностью.

— Через неделю мы получим нужную сумму, ручаюсь, — заверила она.

Они наконец ушли, а Сэнди вновь опустился на скамью. «О выигрышах не говорят столь убежденно. А если не игрой — как они добудут деньги? Где благодатный источник?» Он мучался, предполагал, фантазировал, но находил только один ответ: «Наследство Кармин.»

* * *

Операция закончилась. В груди больного билось сердце из латексона. Надежный, безотказный протез — с ним хоть спортивные рекорды ставь, хоть в космос лети.

Сэнди привалился спиной к изящной балюстраде, увитой алыми плетьми семицветки. Можно подумать, отдал больному собственное сердце. Ноги не держали, плечи ломило, пропитанная потом одежда липла к телу.

А ведь он только ассистировал! Каково же сейчас Айсбергу? Восемь часов на пределе сил и воли.

Внизу волны лизали разноцветную гальку. Иссиня-зеленая, едва поцарапанная рябью гладь залива сливалась с синей гладью неба. С уступа на уступ сбегала дорожка, вымощенная плитками — белый пунктир в гуще зелени. По этой дорожке хотелось помчаться вниз, к морю. Босыми ногами пройти по разогретой гальке, вдохнуть запах соли и водорослей.

Здесь, на балконе, царили совсем другие ароматы — какой-то пряной сладости, меда, корицы, лимона — ошеломляюще пахли белые искристые цветы. Считалось, этот запах возвращает силы и придает бодрость. Две плоских вазы стояли по краям балюстрады и еще четыре — в глубине лоджии. В клинике Айсберга не пренебрегали целебными ароматами.

Сэнди казалось, что купание взбодрит его гораздо лучше. Одна беда — спуститься к морю не было сил. Он едва смог, пошатываясь, добрести до бассейна на нижней террасе.

Под яркими полосатыми тентами стояли несколько шезлонгов. Они пустовали: больные, кому разрешалось купаться, предпочитали море. Подойдя ближе, Сэнди обнаружил-таки белый купальный халат, перекинутый через поручень шезлонга. И сразу увидел в бассейне старшую сестру — светлые волосы блестели под солнцем.

Он вяло помахал рукой — на иное приветствие не было сил. С наслаждением окунулся. Увы, вода оказалась слишком теплой и ничуть не освежала. Оттолкнувшись от стенки бассейна, Сэнди поплыл. Несколько раз пересек бассейн, затем ушел в глубину, вынырнул, отплевываясь. Огляделся. Старшая сестра уже вышла из воды и сидела на парапете, подставив лицо вечернему солнцу.

Подтянувшись на руках, Сэнди тоже выбрался на парапет и устроился рядом.

— Сменились с дежурства, Белл?

Ее простенькое личико осветилось улыбкой, сразу став милым и привлекательным.

— Устали? — ответила она вопросом на вопрос.

— Ужасно вымотался, — сознался он. — Кажется, неделю в себя не приду. Зато Айсберг завтра снова оперирует.

Взгляд старшей сестры вспыхнул обожанием.

— Доктор практикует больше десяти лет, — ответила она, но в тоне ясно читалось: «Айсберг — это Айсберг. Другого такого нет и не будет».

Сэнди придвинулся к краю парапета, свесил ноги в воду.

— Скажите, Белл, вы видели кардиограмму той девушки?… Беда, забыл имя. На днях Айсберг ее осматривал и консультировал. Кармин… Кармин…

Он умолк, ожидая, что старшая сестра подскажет фамилию пациентки. И вдруг ощутил короткий, словно укол, взгляд. Почти сразу Белл отвернулась, потянувшись за полотенцем.

— Да, видела, — ответила она после паузы. — Могу и вам показать.

Она встала, подошла к шезлонгу и вынула из кармана халата плотный лист, свернутый в трубку и миниатюрный компьютер. Развернула белый лист, разгладила на коленях. Легкое нажатие кнопок — на листе появилось изображение обнаженной фигурки и сразу начало таять. Исчезла кожа, растворились кости и мышцы, растаяли нервы. Осталось лишь переплетение сосудов. Сэнди видел, как сокращалось сердце, сердце дивной птицы нут-нуар, как бежала по артериям алая кровь, как текла кровь темная, венозная. Он слышал удары — то гулкие, то тихие:

— Тук… тук-тук-тук…

Пауза…

— Тук-тук…

Снова пауза.

Как ни силился Сэнди, не мог уловить ритм. Смотрел, слушал — и цепенел. С таким сердцем не живут… Кармин давно должна лежать на операционном столе. Как она еще дышит, ходит — танцует, двигается — летает?

Старшая сестра терпеливо ждала.

— И-и-интересный случай, — выдавил он, заикаясь.

Белл выключила компьютер и спрятала в карман халата, а халат снова уронила на ручку шезлонга. Сухо промолвила:

— Случай очень тяжелый.

— Ей нужна срочная операция, — выпалил Сэнди.

— Айсберг будет ее оперировать.

В другой раз этих слов хватило, чтобы совершенно успокоить Сэнди. Но не сейчас.

Айсбергу нужны деньги. Если Кармин умрет — ей наследует моль Баррион. А Баррион влюблена в хирурга… Оба они — азартные игроки. И Баррион твердо обещала, что через неделю деньги будут.

— Когда назначена операция? — быстро спросил Сэнди.

— Дата пока не названа.

— Зачем же тянуть? — вырвалось у Сэнди.

Почти тотчас он понял — зачем. Стоит ли Айсбергу компрометировать себя неудачной операцией? Не лучше ли понадеяться на естественный исход? «Деньги будут через неделю.» Да, за неделю все может кончиться.

— Тянуть время, — произнес он вслух.

Старшая сестра, как и Сэнди, не была местной уроженкой. Светловолосая, светлоглазая. Эти серые глаза, оказывается, умели излучать не только восторг, но и леденящее презрение.

— Айсберг практикует больше десяти лет, — повторила она тоном, должным совершенно изничтожить Сэнди, если прежде его не изничтожит взгляд.

Он понял, что откровенничать со старшей сестрой не стоит. Как и все в клинике, она без ума от Айсберга. И не поверит злым наветам. Тем более, что доказательств никаких.

Сэнди провел ладонью по мокрым волосам. «А какие могут быть доказательства? Может, это неуемная фантазия, бред?» На мгновение ему стало стыдно. Давно ли он сам молился на Айсберга? Опомниться не мог от благодарности, что принят в клинику. Утопил бы в этом бассейне всякого, кто вздумал усомниться в Айсберге. А теперь… сам усомнился?

Сэнди поднял лицо к солнцу и зажмурился, перед глазами плавали огненные круги. Тэнь-о. Не может он забыть отчаянный взгляд тэнь-о, прикованный к арене! И подозрениями своими ни с кем не может поделиться, даже с хладнокровной и разумной старшей сестрой.

Он покосился на Белл. Лицо ее оставалось сумрачным, напряженным. То ли не остыла от предыдущих слов, то ли… ее тоже что-то мучило. Недаром уколола взглядом, стоило помянуть Кармин.

Сэнди подождал, но Белл разговора не начинала. Рассеянно промакнула полотенцем руки и плечи, собираясь уходить. Пришлось вступать самому — осторожно, на ощупь.

— Пересадка сердца одна из самых дорогих операций, не так ли? Клинике всегда нужны деньги.

Он выжидающе замер. Старшей сестре полагалось бы одернуть наглеца, сказать, что финансами ведают другие, у врачей довольно своей работы.

На мгновение Сэнди показалось, что Белл так и ответит — резкостью. Но она помолчала, а потом сообщила:

— Эту больную Айсберг лечит бесплатно.

— Почему? — Сэнди изображал наивное любопытство. — Случай вроде бы рядовой.

(Все знали: с особенно интересных больных Айсберг денег не берет.)

— Или она так бедна?

— Кармин только что унаследовала полтора миллиона.

— Ого! Так в чем же дело?

Старшая сестра отвернулась, пробормотала:

— Где мои туфли?

Сэнди услужливо вскочил, принес розовые сандалии, оставленные подле шезлонга.

Белл низко склонилась, возясь с тонким ремешком. Сэнди уже решил, что она не ответит, кода старшая сестра, не поднимая головы, промолвила:

— Кармин его новоявленная родственница. Айсберг женится на ее сестре. А может, уже женился, не знаю.

И продолжала застегивать сандалии. Никак не могла пропихнуть ремешок в блестящую скобку.

Сэнди проклял собственную бестактность. Конечно, все женщины в клинике влюблены в хирурга, и старшая сестра — не исключение. Можно было только подивиться странному вкусу Айсберга, избравшего моль Баррион.

Надо было отвечать, и Сэнди вскричал:

— Вот новость! А кто она?

— Не знаю. Айсберг познакомился с ней здесь, в клинике. Она порвала связки…

— Все ясно, — подхватил Сэнди, — благодарная пациентка влюбилась в хирурга.

— От великой любви и благодарности навязала ему бесплатную пациентку… Да если бы только это.

Белл неловко повернулась, сандалия соскользнула с ноги и упала в воду. Сэнди свесился с парапета, пытаясь ее поймать, да так и застыл вниз головой, услышав:

— Она дрянная женщина! Дрянь! Дрянь! Они вместе играют! — старшую сестру прорвало. — Говорят, она днюет и ночует в цирке. И Айсберга тянет за собой! А теперь ходят омерзительные слухи, что он проиграл немыслимые суммы, что он разорен, что скоро продаст клинику. Айсберг — продаст клинику! — она издала короткий, истерический смешок. — Конечно, это неправда. Но чтобы о нем говорили такое! Это отвратительно! И все из-за нее!

Она опомнилась и умолкла, краем полотенца вытирая слезы. Растерянному Сэнди оставалось только нырнуть за сандалией. Оказавшись вновь на поверхности, он с облегчением увидел дежурную сестру, спешившую к бассейну. Еще издали она закричала:

— Сестра Белл! Сестра Белл! У больного в третьей палате подскочила температура!

Белл сорвалась с места и, набросив халат, побежала к дверям клиники. Сэнди догнал ее и вручил забытые сандалии. Потом вернулся к бассейну, присел на разогретый парапет. Разговор, так расстроивший старшую сестру и смутивший его самого, не принес ничего нового. Если не считать вопроса: «Почему Айсберг откладывает операцию?»

Решив выяснить это немедленно, Сэнди заскочил домой (домики врачей — маленькие, с яркими крышами — окружали больницу разноцветным ожерельем), наскоро переоделся и, на ходу доедая лоэмос — местное лакомство, приготовляемое из разных сортов вяленой рыбы — вернулся в клинику.

Он не знал фамилии Кармин, но теперь это не имело значения — бесплатных пациентов не так много. Он живо отверг двух дам шестидесяти восьми и семидесяти двух лет. Третьей и последней оказалась Кармин. Ага, Кармин Гранд, вот как ее зовут. Ясно, из местной знати. Гранд… Гранд… Сэнди читал о смерти ее отца. Кофейные плантации. Значит, ее сводная сестра зовется Баррион Гранд — если еще не сменила фамилию.

На экран выплыла знакомая кардиограмма, и Сэнди не мог думать уже ни о чем другом. Зеленый огонек мелькал по экрану, подчеркивая многочисленную патологию. Да, Айсберг тщательно работал с кардиограммой. Вот и резюме: «Показана пересадка сердца.»

К этому выводу Айсберг пришел — Сэнди поглядел на дату и присвистнул — два месяца назад. Почему же Кармин до сих пор не получила безотказный, надежный протез, а живет с сердцем, способным остановиться в любую минуту?

Он скользил взглядом по экрану. Результаты анализов, группа крови… Стоп, а это что?

Вниз убегал длинный столбец, заканчиваясь где-то на следующей странице.

Пробы.

Пробы чего? Сэнди тут же обругал себя. Ясно, обязательные пробы на аллергию. Только почему их так много? Обычно делают две: на латексон и латексон-1. Делают лишь потому, что так положено. Сэнди не слышал, чтобы искусственное сердце хоть раз дало отторжение.

Он прочел:

Латексон — положительно.

Латексон 1 — положительно.

Сэнди смотрел и чувствовал, как ноги врастают в пол.

Латексон А2 — положительно.

Би-латексон — положительно.

Положительно, положительно, положительно… Все, абсолютно все материалы, давали Кармин аллергию. Айсберг сделал пробы даже на искусственные ткани, уже снятые с производства. И на латертал — материал новейший, до конца еще не опробованный, не прошедший испытания. И — ничего не смог подобрать.

Ниже стоял приговор самого Айсберга.

«Пересадка искусственного сердца невозможна. Требуется донор.»

Сэнди медленно опустился на стул. Это конец. У человека две почки, два легких. Сердце — одно. Никто свое не отдаст. Надо брать у трупа. У трупа… Но в Ромадоре нет войн, и катастроф больших давно не случалось… К счастью, к счастью. Аварии на дорогах — и те редки.

Вот почему откладывалась операция.

Сэнди заглянул на следующую страницу.

Да, так. Полтора месяца Айсберг ежедневно запрашивал банк органов. Впустую.

— Я умру?

Сэнди рывком повернулся. В окно заглядывала диковинная птица нут-нуар. Черные сияющие глаза, грациозный изгиб шеи — неуловимая, хрупкая красота. Болезненно хрупкая.

У виска, в сплетении черных завитков — алое пятно, бесценная находка, перо нут-нуар.

Сэнди подавил желание мгновенно выключить экран. Наоборот, вгляделся пристальней, будто что-то изучая, ответил с показной серьезностью:

— Не буду лгать, Кармин — эликсира бессмертия не существует. Все мы умрем, и ты в том числе.

— Вы шутите, — сказала она, заметно оживляясь, — значит, я умру не так скоро.

— А ты торопишься? — улыбнулся он и нарочито неспешно выключил экран.

— Совсем нет. Случись что со мной, кто присмотрит за Баррион? Сначала она помешалась на цирке, а теперь еще и на игроке. Вот уж не думала, что от любви можно превратиться в тэнь-о. В две недели они проиграют мое наследство — и что тогда? Нет, нет, с этой пары глаз нельзя спускать. Никто, кроме меня, о них не позаботится.

Сэнди должно было позабавить намерение юной Кармин позаботиться о взрослой сестре и знаменитом хирурге, но ему почему-то не было смешно.

— Вот вы опять на меня уставились, — заметила она. — Как и тогда, в парке. Нехорошо говорить «уставились», да? Баррион пришла бы в ужас от подобных речей. Но, согласитесь, вы именно уставились.

— Да, — Сэнди не мог поспорить. — Просто ты похожа на птицу.

— Какую? — она присела на подоконник.

— Прекраснейшую нут-нуар.

Она вскинула руки, поправляя черные завитки волос — точь-в-точь кокетливо пригладила перья. Объявила:

— Мне нравится сравнение. Таким сравнением завоевывают сердце, — лукаво улыбнулась. — Только мое сердце нет смысла завоевывать. Потому что его скоро вынут из груди вместе со всеми возвышенными чувствами. И вставят другое. Хорошо, хоть не пластмассовый протез. Только я думаю, — она устремила вопрошающий взгляд на Сэнди, — а если мне достанется сердце, уже влюбленное в кого-то? Баррион уверяет, что это глупости, но откуда ей знать?

Сэнди отвернулся. Кармин не догадывалась, как трудно найти донора, не знала, что может умереть в любую минуту.

Он заставил себя снова обернуться к ней и уже не отводить глаз. Спустя мгновение заметил следы от уколов на руках девушки — Айсберг старался поддержать ее сердце. На долго ли хватит этой терапии?

Желая переменить тему, он спросил:

— Ты купалась?

Кармин мельком полюбовалась своим пляжным костюмом — алым купальником и юбкой из белых лент, расшитой розовыми, алыми, сиреневыми, желтыми ракушками. Осталась довольна, наряд был не хуже царственного оперения нут-нуар. Запоздало ответила:

— Хотела купаться, но мне не разрешают плавать одной. Баррион любезничает с Айсбергом. Может быть, вы…

Сэнди вскочил с места прежде, чем она договорила. Кармин одобрила подобную прыть:

— Вы нравитесь мне все больше. Жаль, если Баррион изгонит вас, как и прочих кавалеров. Она строго следит, чтобы я не влюблялась.

Против изгнания множества кавалеров Сэнди не мог возражать, но последняя мысль показалась вздорной:

— Следит, чтобы ты не влюблялась?

— Уверяет: от влюбленности слишком много волнений. Даже от счастливой, не говоря уже о несчастной. Мое сердце само грозит разорваться, зачем же его разбивать?

Скептик Сэнди нашел менее романтическое объяснение: «Если Кармин выйдет замуж, ее деньги не достанутся Баррион».

Солнце клонилось к закату. Зной начал спадать. Белые плиты дорожки еще пылали жаром, разноцветная галька на берегу остывала быстрее. Кармин бродила по мелководью, выбирая среди мокрых камешков самые нарядные, прозрачные, просвечивавшие на солнце розовым, как и ее пальцы.

Сэнди, опустившись на горячий валун, раздумывал, как бы задать нужный вопрос, не напугав девушку.

— Кармин…

Она подошла и, присев на корточки, стала показывать добытое сокровище. Быстро высыхая, камни теряли нежный розовый отлив, становились грубее и проще.

— Кармин, — Сэнди махнул рукой в сторону леса, — наши соседи в Гродуане непрерывно воюют. Понимаешь, где война — там легче найти донора.

— Прекрасно понимаю, — отозвалась она. — Мертвых больше.

— Ну… да. Почему бы вам с Баррион не отправиться в Гродуан?

— А кто будет оперировать? — Кармин один за другим бросала высохшие камни в воду. — Баррион доверяет только Айсбергу. В Гродуане, — она явно копировала слова и даже тон сестры, — нет клиник такого уровня.

— У тебя, — Сэнди осторожно подбирал слова, — есть деньги. За деньги можно купить сердце — никуда не выезжая из Ромадора.

Она посмотрела на него очень серьезно — и стала как будто старше лет на десять. И ответ ее прозвучал совершенно по-взрослому.

— Вы же знаете, что такое Гродуан. Там, где война, законов нет. За деньги можно все. Даже вырезать сердце у живого человека, у пленного. Я этого не хочу.

Она поднялась и вошла в воду. Плескалась на мелководье, а Сэнди стоял на берегу, мучимый неуемной тревогой. Что, если сейчас, в это самое мгновение ее сердце остановится? Что он сможет сделать? И что сможет сделать сам Айсберг?

— Послушай, — сказал он. — Ясно, ты не доверяешь частным компаниям и лечебницам. Но в Гродуане есть государственный банк органов, и сейчас он, должно быть, переполнен. Пусть Баррион летит в Гродуан и сама привезет…

— Она так и хотела, — откликнулась Кармин, брызгая на него водой. — Уже билет на самолет взяла. А в столице начались уличные бои, помните? Потом-то повстанцев отбросили, но я ее никуда не пустила. Я умру от ужаса, если она отправится в это пекло.

— Я полечу, — сказал Сэнди.

Кармин нащупала ногой дно, встала, отбросила со лба мокрые волосы.

— Почему? — спросила она, но не радостно, а строго и недоверчиво.

Впервые за весь разговор он улыбнулся.

— Нут-нуар — редкая птица.

— Я так вам понравилась? — обрадовалась она совершенно по детски. — И вы не боитесь отправиться в Гродуан?

— Боюсь, — искренне ответил Сэнди. — Я вас разочаровал? Герой мечтаний должен быть бесстрашен?

Она на мгновение задумалась.

— Нет. Вы же одолеете страх. Это большая заслуга, чем просто не бояться. Вот, возьмите. Герою положен знак отличия. Носите в честь своей дамы. В мою честь, — радостно прибавила она.

Выдернула из волос алое перо нут-нуар и вложила в руку Сэнди. Полюбопытствовала:

— Вы были когда-нибудь в Гродуане?

— Однажды, — Сэнди разглядывал драгоценное перо. — Летел в Ромадор, но самолет совершил вынужденную посадку. Мы провели ночь в аэропорту.

Он умолк, вспоминая, что никакого аэропорта, собственно, не было. Взлетная полоса и стена джунглей вокруг. Огни зажигать запретили, и пассажиры сидели в кромешной темноте салона или бродили вокруг самолета. Небо оставалось ясным, сияло мириадами звезд, отчего лес казался еще чернее. Но хуже всего была тишина. В Ромадоре лес полнился посвистом ночных птиц, криками животных. Джунгли Гродуана молчали. В этом безмолвии шорох одежды или скрип обуви звучал предательски громко, грозил выдать неведомым врагам. За ночь никто из пассажиров, да и пилотов глаз не сомкнул. Под утро небо заволокло дымкой. Поднялся сухой ветер, раздирающий горло. Вскоре ветер донес клубы черного вонючего дыма и россыпь искр. Когда самолет взлетел, вслед ему рванулись длинные языки пламени.

Сэнди провел ладонью по лицу. Не думал, что по собственной воле вернется в Гродуан.

— О, — сказала Кармин. — Сестрица моя пожаловала. И светило ваше с ней, ни на шаг не отходит.

Сэнди обернулся. По тропе с уступа на уступ резво сбегали Баррион с Айсбергом. Хирург был в плавках, а моль Баррион — в уже поразившем Сэнди сером балахоне, да еще в такой же нелепой шляпе, скрывавшей половину лица. «Можно подумать, от кого-то прячется».

Стоило Сэнди увидеть обоих — воскресло прежнее недоверие. Может, они заботились о Кармин, как умели. А может…

— Не рассказывай ничего сестре, — торопливо обронил он, спрятав в карман алое перо.

— Секрет, да? — Кармин весело подмигнула. — Обожаю секреты. Я буду молчать.

Баррион с хирургом уже отсчитывали последние ступени.

— Как тебе позвонить? Чтобы она не знала? — спросил Сэнди, стараясь не шевелить губами.

Баррион, отогнув поля шляпы, разглядывала Сэнди во все глаза, даже споткнулась; хирург едва успел ее поддержать.

— Никак, — Кармин отвернулась, будто бы любуясь закатом. — Абонентов переключают на номер Баррион. Чтобы меня не сразило какое-нибудь внезапное известие, — она снова передразнила сестру.

«До чего удобно, — восхитился Сэнди. — Кармин дурных новостей не услышит? Зато и новых друзей не заведет.»

— Кармин, ты напугала меня! — закричала Баррион, одолев последнюю ступеньку. — Ушла, ничего не сказав! Белл случайно заметила, как вы спускались к морю. Я могла долго тебя искать!

Внезапно она умолкла — Айсберг взял Кармин за руку и внимательно прослушал пульс, потом слегка кивнул. Сдвинутые брови его разошлись и резкая вертикальная морщина, прорезавшая высокий лоб, разгладилась.

Баррион, следившая за ним, затаив дыхание, так оживилась, что перестала браниться. Ткнув большим пальцем в сторону Сэнди, спросила:

— Кто это с тобой?

Сэнди не задело подобное обращение Баррион, как не очаровала бы ее крайняя любезность. Занимало только, как подобные манеры терпит безукоризненно воспитанный Айсберг?

Хирург улыбался: его явно забавляла непосредственность, простительная разве что для пятилетнего ребенка. Положив смуглую, сильную руку на плечо Сэнди, он сказал:

— Барри, познакомься. Это моя находка. Талант и прилежание, какие в наше время редко встречаются.

Сэнди вежливо склонил голову, раздумывая, с чего это Айсберг вздумал хвалить сотрудника в глаза? Никогда такого не случалось. Неужели перед Баррион хвастался: лучшая клиника, лучшие врачи?

Сэнди хотелось верить, что эта лучшая клиника будет принадлежать Айсбергу и впредь.

Тут встряла Кармин:

— Талант и прилежание? Тогда пусть ассистирует на моей операции. Я так хочу.

Баррион одарила Сэнди новым взглядом — еще более долгим и еще менее добрым. Хирург засмеялся:

— Непременно, Кармин. Я и сам так решил.

— Когда же будет операция? — с видом полнейшей неосведомленности справился Сэнди.

Баррион с Айсбергом разом перестали улыбаться.

— Скоро, — сухо откликнулся хирург. — Весьма скоро.

— Кармин, а где твое украшение? — перебила Баррион, явно спеша сменить тему. — Где перо нут-нуар?

Поправила спутанные волосы сестры и огорченно вздохнула.

— Потеряла?

— Ага, — Кармин заговорщически глянула на Сэнди, и тут же постаралась отвлечь сестру: — Будешь купаться?

Баррион подозрительно осмотрелась по сторонам, словно за каждым кустом ее подстерегал фоторепортер с камерой.

— Здесь никого не бывает, — успокоил Айсберг. — И врачи, и больные, предпочитают песчаный пляж.

Баррион еще раз недоверчиво огляделась, сняла шляпу, сбросила балахон и снова торопливо натянула шляпу на самые глаза. Быстро-быстро скользнула в воду. Сэнди стоял, приоткрыв рот. Подобного он еще не видывал. Такое тело стоило прятать: шрам на шраме, шов на шве. О ссадинах и мелких порезах говорить не приходилась. Синяков была целая коллекция — от свежих лиловых до недавних малиновых и отцветающих желто-зеленых.

Сэнди успел подумать, что Баррион просто необходим муж-хирург, и у Айсберга — при такой жене — не будет недостатка в практике. Обоих можно поздравить: нашли друг друга.

В это мгновение из брошенного на камни серого балахона донеслась переливчатая трель.

— Новости, — крикнула Баррион из воды. — Слушайте!

Повторять просьбу ей не пришлось: Айсберг уже тряс балахон, стараясь добраться до надрывавшегося фона. Обнаружил карман, выхватил аппарат, прижал к уху и тут же закричал:

— Ставки на фаворита возросли один к семнадцати!

— О-о-о! — закричала Баррион, прыгая в воде. — О-о-о! — она колотила руками по волнам, взметая тучи брызг. — Ура! Ура! Ура! Что же будет в день состязаний? Один к двадцати — нет, один к тридцати! Тридцати! Тридцати! Тридцати!

Сэнди без малейшего сомнения заключил, что ей требуется не только хирург, но и психиатр. И, похоже, не только ей. Айсберг бегал по берегу, крича неведомому абоненту:

— Нарди, Нарди вы ставите? Сколько? Мало! Можно взять миллионы! Говорю тебе, выиграем! Нечего бояться! А в этот раз повезет!

Раньше Сэнди не предполагал, что Айсберг способен так суетиться. Впрочем, чего ждать от тэнь-о?

— А если проиграете? — голос Кармин звучал негромко, как голос всякого разумного человека среди воплей безумия.

— Мы отыграемся, отыграемся с лихвой! — вопила Баррион, молотя кулаками по волнам.

— А если фаворит одержит победу? — настаивала Кармин, но внимать ей не собирался никто, кроме Сэнди.

— Уже один к восемнадцати! — Айсберг потрясал фоном.

Баррион захлебнулась. Вынырнула, отплевываясь, поймала покачивавшуюся на волнах шляпу и выскочила на берег.

— На глазах растет, на глазах. Того и гляди, до тридцати пяти поднимется.

— До сорока!

— Какие деньги!

Айсберг с Баррион сияли, влюбленные друг в друга и в будущий капитал. Между ними царило полное понимание, полное согласие. «А если проиграют? — Сэнди метнул в воду камешек. — Сойдутся на том, что деньги нужно добыть любой ценой?… Сколько они должны? Речь идет о колоссальной сумме, если оба намерены играть против фаворита при ставках один к тридцати».

Он снова швырнул в море камешек. Когда-то проделывал это ловко, и плоский камешек, ударяясь о воду, скакал с волны на волну. А сейчас сразу пошел ко дну — вероятно, для этой игры нужны были не только легкие руки, но и легкое сердце.

Наконец Айсберг выключил фон, Баррион отжала мокрую шляпу, и от избытка ликования обратилась к Сэнди:

— Вы бываете в цирке?

— Иногда, — ответил он небрежно.

Баррион сощурилась и протянула:

— Иностра-а-анец. У местных азарт в крови.

— У кого — азарт, у кого — сумасшествие! — прорвало Кармин. — Наследственный психоз! Твоя драгоценная мамаша проигрывала все подчистую! Дневала и ночевала в цирке!

— А что ей еще оставалось, когда муж удрал с секретаршей? — вскипела Баррион.

«Пора уходить,» — заключил Сэнди.

— До свидания.

Айсберг приветливо пожелал ему доброй ночи. Баррион — заботясь о душевном покое сестры — самозабвенно переругивалась с Кармин и не простилась даже взглядом.

Кармин на прощание только дрогнула ресницами — так безмолвно упорхнула бы птица.

Сэнди взлетел по лестнице, прыгая через ступеньку. На верху обернулся. Золотисто-розовые облака на сиреневом небе казались воротами в другой, волшебный мир. Воздух стал прохладен. Тропинка, вымощенная белыми плитами, тонула в тени. Закатные лучи окрасили розовым морские волны.

Кармин легко поднималась по тропе, взлетала с уступа на уступ. Айсберг с Баррион, стоя по колено в розовой пене, целовались.

* * *

Дорога свернула в тень. Сэнди остановил машину, вышел, привалился к дверце. Поправил головной платок, достал флягу с водой и отпил глоток. Вода была тепловатая и нисколько не освежала. Сэнди отер рукавом лицо, оглянулся назад. Клубы пыли над дорогой висели, не рассеиваясь. Ветра не было. Солнце стояло прямо над головой. Тени съежились. Сэнди качало, он отпил еще один глоток.

Поправил шнурок на шее — талисман, алое перо птицы нут-нуар.

Два часа назад он пересек границу Гродуана. У него не было ни визы, ни паспорта — на оформление документов ушла бы неделя. А состязания — через три дня. В это воскресение Айсберг обязан расплатиться с кредиторами. Что, если опять проиграет? Пожертвует клиникой? Или?…

Сэнди боялся оставить Кармин на милость ее сводной сестры и хирурга. Приходилось торопиться. Айсберг без промедления предоставил ему отпуск. Чуть подняв брови, выслушал рассказ Сэнди о больной тете. Тонко улыбаясь, заметил, что, как правило, тети молодых людей наделены удивительно хрупким здоровьем. Милостиво позволил уехать.

Сэнди отправился в путь сразу, как только приобрел камеру для перевозки сердца. Эта камера и чемоданчик с деньгами составляли его багаж. Сэнди снял со счета все, что имел — около двадцати тысяч руэдо, и еще две тысячи занял у сестры Белл. Пятьсот руэдо обеспечили ему беспрепятственный переход границы.

Сэнди вновь уселся за руль, с силой захлопнул дверцу. Если повезет, к утру он будет в столице. Если повезет еще немного — найдет, что ищет; успеет обернуться до выходных. Айсберг больше не сможет откладывать операцию.

Полог леса сомкнулся над головой. Сэнди казалось, что жарче, чем на открытой равнине быть не может, но в лесу было жарче.

Духота. Плотный недвижный воздух. Полумрак. Бурые стволы — ровные, как на подбор, увитые серо-зелеными жгутами лиан. Этот лес ничуть не напоминал яркие леса Ромадора, хотя их разделяла всего лишь гряда каменистых холмов и узкая стремительная речка.

Проводник указал ему брод. Желто-коричневая вода доходила до середины колес, но дно было хорошим, каменистым, и переправа прошла удачно. На берегу Сэнди расстался с проводником. Тот уверял, что дорога на столицу свободна, повстанцы наступают южнее. Теперь Сэнди предстояло это проверить.

Он понимал, что большего безумства затеять не мог. Но кто-то должен был отправиться в Гродуан за донорским сердцем. Баррион, сам Айсберг или неведомый помощник, нанятый Баррион за большие деньги (кстати, ей давно следовало найти помощника, раз сама не решалась оставить Кармин) — любому предстояло рисковать жизнью.

Сэнди крутанул руль вправо, объезжая колдобину. Чемоданчик с деньгами подпрыгнул на сиденье, камера была закреплена надежно и не шелохнулась. Дорога шла под уклон и петляла, то и дело приходилось снижать скорость. Для Сэнди, снедаемого нетерпением, это было мучительно. Однако автомобиль неуклонно одолевал милю за милей. Бурые стволы попадались все реже, а потом исчезли. По обе стороны дороги поднималась серо-зеленая стена — тугое переплетение стволов и ветвей, месиво, в котором взгляд с трудом различал отдельные кусты или деревья.

Раздался хлопок и машину резко повело влево. Скорость, к счастью, была небольшой, автомобиль не выкинуло с дороги. Сэнди затормозил, и машина остановилась в нескольких сантиметрах от толстенного ствола.

Он подумал, что проколол колесо и вышел из машины, когда раздался второй хлопок. Машина резко осела вперед — спустили оба колеса. Только тогда Сэнди понял, что его обстреляли. «Не повезло.»

Он остался стоять, как стоял. Бежать не имело смысла: далеко не уйдет, угодит точно в руки невидимых стрелков.

Зеленая завеса раздвинулась, и к машине подошли двое. Сэнди не разглядел бы их среди листвы, даже столкнувшись нос к носу: пятнистая серо-зеленая форма и раскрашенные лица. Первый выразительно повел оружием, веля Сэнди повернуться спиной и заложить руки за голову. Второй без промедления принялся обыскивать машину.

Сэнди стоял смирно. Он довольно быстро взял себя в руки, найдя причину для радости: его не убили сразу. А любая минута — это не просто отсрочка. Это возможность — при ловкости и везении — спасти жизнь.

Солдат не нашел ничего интересного в багажнике и переместился в салон. Открыл чемоданчик с деньгами и присвистнул.

— Настоящие? — усомнился напарник.

Первый, судя по всему, внимательно изучал банкноты. Буркнул:

— Ладно, пусть Джель разбирается, — кинул пачку обратно.

Сэнди напряженно прислушивался. В Гродуане и Ромадоре говорили на одном языке, но выговор у солдат был своеобразный — с характерными паузами и придыханиями.

— А это что?

Сэнди слегка повернул голову, и с беспокойством убедился, что повстанец возится с камерой.

— Осторожно.

Солдат вздрогнул от неожиданности — не ждал, что пленный осмелится подать голос.

— Что это?

— Медицинская камера. Не сломай.

По речи они сразу почуяли чужака.

— Из Ромадора? — начал первый, и тут же доложил воротнику своей куртки: — Джель, взяли соседа из-за реки… Кто такой? — спросил он у Сэнди.

— Врач.

— Да? — солдат ловко обыскал его и порадовал воротник новостью: — Оружия нет.

Тут он заметил шнурок на шее у Сэнди, извлек алое перо и замер. Сэнди не понял, что случилось, только и второй солдат застыл, как вкопанный, даже оружие опустил.

— Джель, у него птичье перо на шее. Ага, нут-нуар… Говорит, врач. Идем, — это уже относилось к Сэнди.

Тот предпочел не спорить. Что бы ни случилось, его отведут к командиру. Значит, желают вступить в переговоры. А это уже кое-что.

Сходя с дороги, Сэнди оглянулся. Второй солдат шагал следом, нес камеру и чемодан с деньгами.

Продравшись сквозь колючий зеленый заслон Сэнди, к немалому изумлению, обнаружил реку — узкую, темную и мутную. Вода неспешно текла под навесом из переплетенных ветвей.

Сэнди без особых церемоний — точнее, просто грубо — спихнули в стоявший у берега катер. Тихо зафыркал мотор и катер рванул с мета. У Сэнди не было возможности насладиться прогулкой и полюбоваться окрестностями: лежал на дне, носом вниз, придавленный камерой. С каждой минутой камера становилась все тяжелее, и Сэнди сочинял воззвание к ученым всего мира, заклиная изобрести невесомую медицинскую аппаратуру.

Внезапно катер ткнулся носом в берег, отчего камера переместилась со спины Сэнди ему на голову. Он мельком отметил, что с чемоданчиком, набитом деньгами, вояки обращались гораздо бережнее.

Приподнявшись, он обнаружил перед собой подобие пристани, куда и был вытолкнут. От пристани в глубь леса вел коридор, прорубленный в гуще зелени. Судя по стволам и листьям, переставшим истекать соком, коридор был давним, а молодые побеги, протянувшиеся зеленой паутиной, напоминали, как быстро зарастают в джунглях тропы, и как часто их надо обновлять.

За ближайшим поворотом коридор разделился на пять других. Солдат, шедший первым, свернул налево, Сэнди — за ним. Еще через насколько шагов они уперлись в кирпичную стену, задымленную и закопченную, с пустыми проемами окон — выбитые стекла похрустывали под ногами.

В десять шагов обогнув здание, Сэнди оказался на небольшой поляне. Деревья здесь расступались, полукругом окружая вход. Ветви не смыкались над головой, палящие солнечные лучи смягчала маскировочная сетка, натянутая над поляной и крышей.

На базу повстанцев это не было похоже, скорее — на тайный завод по производству опиума. «В таком случае, я покойник.» Столь отрадная догадка, к счастью, не подтвердилась — Сэнди вовремя вспомнил, что ни в Ромадоре, ни в Гродуане опиумный мак отродясь не всходил.

Солдаты, провожавшие пленника, оставили его в одиночестве, войдя в дом. Сэнди терпеливо ждал, справедливо полагая, что если он никого не видит, это не значит, что не видят его самого.

Захрустели осколки. Чьи-то руки сорвали и отбросили дверь, висевшую на одной петле. В дверном проеме показался человек — пятнистая форма, зеленая головная повязка, зеленые глаза и любезнейшая улыбка на тонких губах.

«Командир Джель,» — заключил Сэнди: никого другого, подходившего на эту роль, поблизости не видел.

Зеленоглазый мельком оглядел пленника, но заметил — Сэнди готов был поклясться — только алое перо у него на шее.

— С приездом, — тихо сказал командир. — Надеюсь, путешествие вас не утомило? По дороге вы плутали бы не менее двух суток. Речной путь короче. Мои ребята были не слишком вежливы, уж извините. Только почему вы отказались лететь? Посадочная площадка, — он мотнул головой в сторону зарослей, — в полном порядке.

— Э-э-э… — глубокомысленно ответил Сэнди, сообразив, что его принимают за другого, и гадая, увенчают самозванца короной или плахой. — Меня укачивает в воздухе.

Командир чуть приподнял уголки губ, от чего лицо, и без того приветливое, прямо-таки расцвело улыбкой. Он присел на пороге и постучал пальцем по брошенной у дверей камере.

— Удачная находка. Может проскочить на таможне. Но разве вы сами повезете товар?

— Вы задаете слишком много вопросов, — вилял Сэнди, не готовый ответить ни на один.

— Верно, — командир усмехнулся, и Сэнди заподозрил, что его прежнее везение может быстро иссякнуть.

— Товар готов. Забирайте.

Уже знакомые солдаты вынесли и поставили на траву плоский контейнер.

— Желаете взглянуть? — командир откинул крышку.

На мгновение Сэнди показалось, что в контейнер заперли вечерние облака. В бедном красками Гродуане только небо на закате давало оттенки вишневого, пунцового, бордового, багрового, гранатового. Сэнди молча таращился на яркую, пеструю массу, не понимая, что перед ним.

— Отличная работа, согласитесь.

Командир приподнял верхний пласт. На свет явился женский головной убор — пурпурный венец, опушенный алым. Следом Джель извлек из контейнера веер — багровый с мелкими вкраплениями оранжевого. Затем показал остолбеневшему Сэнди накидку, вобравшую разные тона красного и малинового.

Это были изделия из перьев. Из перьев птицы нут-нуар.

Сэнди показалось, что он увяз в густой смоле и не может пошевелиться. «Сколько же птиц загублено?!» Зеленоглазый покачивал на пальце черно-алый пушистый браслет и улыбался. Эта сияющая улыбка растопила смолу, сковавшую Сэнди, и тот рванулся с места.

…Сэнди опять повезло — его не убили. Сидя на траве и ощупывая затылок, он пытался сообразить, почему голова раскалывается от боли. Под пальцами было что-то липкое. Дальше он удивился еще сильнее, обнаружив, что командир Джель тоже почему-то валяется на траве и хватает ртом воздух. Ворот его рубахи был разорван. Спустя мгновение Сэнди обнаружил, что сжимает в кулаке пятнистый лоскут.

— Идиот! — прохрипел Джель, кое-как отдышавшись.

С этим определением Сэнди был решительно не согласен. Ему даже казалось, что идиот здесь кто-то другой. Но он не отважился довести спорное мнение до сведения командира.

— Кто ты такой? — сипел Джель.

— Я же сказал. Врач из Ромадора.

Солдат, оглушивший его прикладом, уловил знак командира и вернулся в дом. Тут только Сэнди, в очередной раз оглядев выбитые стекла и незащищенный дверной проем, сообразил, что тайная мастерская отбита у прежних хозяев.

— Не ври, ты не ромадорец. Выговор не тот.

— Родился я в Этиулии, а живу и работаю в Ромадоре.

— Так что же ты… — последовал длинный перечень добродетелей Сэнди, включая мозги муравья и нахальство павиана. — На солнце перегрелся? Ты зачем алые перья на шее носишь?

— Талисман.

— Идиот! — командир решительно не желал изменить мнение о пленном. — В Гродуане за подобный талисман пристрелить могут. Одни решат: браконьер, другие: конкурент.

— Погляди, — Сэнди чуть не ткнул ему в глаза перо. — Кончик черный. Это выпавшее перо, а не выдранное!

Командир ухмыльнулся.

— Кто же это станет рассматривать? Дурак!

«О, повышение,» — повеселел Сэнди.

— Вы приняли меня за курьера?

— А за кого тебя было принимать? Полный чемодан денег да эта метка, — он чиркнул себя пальцем по шее.

Сэнди прижал ладонь ко лбу. Недавно он видел такую же яркую метку. «Только у кого?»

Голова кружилась, его мутило. Яркая точка перед глазами дрожала и расплывалась, образ ускользал. «На здоровую голову я бы сразу вспомнил!»

— Зачем тебе деньги? — допытывался командир. — Только не ври.

Сэнди помедлил и, набравшись дерзости, ответил вопросом на вопрос:

— А что теперь будет с этим?… — он еще раз ощупал затылок и пошевелил в воздухе липкими от крови пальцами. — С этим товаром и заводом?

Командир сел поудобнее, привалившись спиной к косяку двери, и доверительно улыбнулся:

— Когда мои друзья придут к власти и наведут порядок в стране, здесь не будет завода. А в Ромадоре не будет заказчиков.

Он продолжал улыбаться, и по этим улыбкам Сэнди прочел судьбу каждого птицелова. Между тем, командир отвлекся от приятных мечтаний и спросил, не меняя тона:

— Так зачем тебе деньги?

На этот раз Сэнди счел за благо ответить:

— Моя приятельница тяжело больна. Ей срочно нужно донорское сердце.

— Да, — протянул улыбчивый командир, — этого товара в Гродуане теперь вдоволь. Пожалуй, я могу тебе помочь…

— Правда? — Сэнди вообразил эскорт, сопровождающий его в столицу. Пожалуй, в броневике он чувствовал бы себя увереннее.

— Идем, — командир поманил его за собой.

Обойдя здание с другой стороны, они оказались на берегу крошечного озерца, скорее — впадины, заполненной мутно-серой водой. К воде вел глинистый откос, истоптанный и покореженный так, словно здесь кто-то принимал грязевую ванну.

Спустя секунду Сэнди узрел и купальщиков — три человека сидели под деревом чуть в стороне. Купались они, судя по всему, в одежде, потому что были с ног до головы покрыты коркой подсыхающей грязи. Четвертый лежал чуть в отдалении, уткнувшись лицом в траву. Над головой его кружились мухи.

Трое живых были так перепачканы и избиты, что Сэнди с трудом различил двух мужчин и одну женщину.

— Выбирай любого, — командир поощрил Сэнди улыбкой. — Все они молоды и крепки. Здесь инвалидов не держат.

Сэнди попятился.

— Впрочем, я читал, — разглагольствовал Джель. — Нужно совпадение по антигенам. Пробы берут у живых или у мертвых?

Сэнди отступил еще на шаг. У командира нашлась улыбка и на этот случай, снисходительно-ободряющая.

— Ты разве не понял? Это птицеловы. Причем, не мелкая сошка — заправилы. Вот этот — он пнул ногой крайнего, — принимал товар и рассчитывался с рабочими. Знаешь, во сколько оценивал одну птицу? В пять руэдо.

Сэнди не поверил.

— Представь себе, — подтвердил Джель. — Заметь, готовый веер стоил в пятьсот раз больше, а накидка — тысячи в полторы. А эта дама занималась творчеством. Придумывала новые украшения. Ну, третий закупал оборудование и нанимал рабочих, а четвертый… — Джель с улыбкой сожаления обернулся к убитому, — четвертый договаривался с заказчиками. Так кого ты выбираешь?

— Никого.

— Тебе что, их жаль?

— Н-нет.

— Тогда в чем дело? Твоя женщина больна. А птицеловам все равно конец, мне пленные не нужны.

Сэнди молчал. Трое смертников сидели на траве. Корка грязи и спекшейся крови, покрывавшая их лица, начала трескаться. Трещины разбегались, точно густая сеть морщин. Птицеловы старились на глазах. Старились и должны были умереть.

Женщина смахнула с губ зеленую муху. Мужчины смотрели мимо Сэнди. Не молили о помощи ни взглядом, ни жестом. Смирились с мыслью о неизбежной гибели, верно, даже призывали смерть. «Кармин больна. А среди птицеловов может найтись донор. Их все равно убьют.»

— Ну, решайся. У нас есть врач, он тебе поможет.

«Этого Кармин и боялась. Но она никогда не узнает…»

Зеленая муха снова опустилась на разбитые губы женщины. Та тряхнула головой.

Сэнди вытер пот, заливавший лицо. Что с ним такое? Неужели достаточно увидеть зверства, чтобы самому озвереть? «Эти люди еще живы. Живы. Вот и все».

— Решил?

— Твои пленные, — сказал Сэнди, — делай с ними, что хочешь. Но всякий убийца проклят. Я не повезу своей женщине проклятие.

— Вернешься с пустыми руками?

— Поеду в столицу, — сказал Сэнди, — и куплю сердце в банке органов.

Улыбка командира обнажила искреннее восхищение — столь наивных людей он еще не встречал.

— А туда, по-твоему, сердца попадают иным путем? Если правительство с этого завода получало изрядный куш, неужели побрезговало доходом от продажи органов?

— Может, так, а может, иначе, — возразил Сэнди. — Должна прилагаться история болезни донора или описание несчастного случая. И проверить не так уж трудно.

— И ты готов ехать в столицу? Рисковать жизнью — своей и той женщины? Она ведь может и не дождаться.

— Знаю.

— И все-таки?…

— Поеду в столицу.

Джель вздохнул:

— Ты безнадежный идиот. Даже не подумал, что я могу отнять твои деньги.

Сэнди почувствовал, что от всего этого сумасшествия уже и сам окончательно спятил. Просиял улыбкой: такой широкой — командиру впору позавидовать.

— Смею ли я усомниться в честности военного, чьи друзья наводят порядок в стране?

Теперь командир не просто улыбнулся — засмеялся.

— Не хочешь ли вступить в наши ряды? Впрочем, ты, верно, стрелять будешь только в воздух?

— Едва ли — если станут целиться в меня.

Джель вновь оценил ответ, что и показал, сверкнув зубами.

— Бери деньги и уезжай, я тебя не задерживаю. Напротив, если наши ребята тебя остановят, можешь сослаться на меня. Запомни номер фона: АЕ35-14С. Проводить, — приказал он, не повышая голоса, и солдаты, уже знакомые Сэнди, мгновенно вынырнули из зарослей.

Один нес чемоданчик с деньгами, другой — камеру. Сворачивая в зеленый коридор, Сэнди оглянулся. Командир, прощаясь, благословил его улыбкой.

* * *

Пятьсот руэдо перекочевали из ладони в ладонь. Пограничники искренне удивились, увидев Сэнди живым. Он и сам удивлялся.

Машина тронулась с места, граница осталась за спиной. С каждым оборотом колес автомобиль уносил Сэнди все дальше от Гродуана. Дорога неуклонно поднималась вверх, и вскоре с вершины холма открылись золотистые огни Катахилты — ближайшего к границе городка, где Сэнди надеялся отдохнуть.

Он провел в дороге шестнадцать часов и боялся уснуть за рулем. В Катахилте он снимет номер и выспится. Но прежде всего — позвонит. Он рассчитывал вернуться в пятницу, а уже наступило воскресенье. Что случилось за это время и что еще может случиться? До побережья ехать и ехать, он попадет в клинику только к вечеру.

Сэнди покрутил настройку фона. Через четверть часа начнутся игры. Комментаторы захлебывались от восторга, перечисляя участников и самых именитых зрителей.

— Ставки высоки, как никогда!

А еще через три часа Айсберг либо выплатит долги, либо… Неужели командир Джель оказался прав? Он, Сэнди, последний идиот. Проявил высокую человечность или как там это называется. Не вырезал сердца у пленных. Может гордиться. Оставил птицеловов в неприкосновенности — до расстрела.

Сэнди крепче сдавил руль. Он не смеет жалеть об этом. Он и не жалел бы, сумей добыть сердце в столице.

Не сумел.

В городе шли уличные бои. Гродуанцы отличались высоким патриотизмом: по обе стороны баррикад дрались не на жизнь, а на смерть. Сэнди добирался до центра города — вместо двух часов — двое суток. К тому времени, когда он достиг клиники, весь квартал был обращен в руины. Перед глазами его до сих пор маячила чья-то неестественно вывернутая, запорошенная пылью рука, видневшаяся из-под обломков. Рухнувшие плиты и битое стекло — вот все, что осталось от здания, вмещавшего банк органов.

…Окна гостиницы пылали, отражая восходящее солнце. Сэнди вошел в холл. Портье, ринувшийся было навстречу гостю — в Катахилте царил мертвый сезон — замер и повел носом. Сэнди успел ополоснуться в приграничной реке, но его одежда и волосы до сих пор хранили аромат пожарища, вывезенный из Гродуана.

Портье настойчиво рекомендовал гостю номер с тремя бассейнами: «Пресная вода, соленая вода и целебные грязи.» Явно не допускал мысли, что гость сумеет обойтись одним душем. Сэнди был слишком измучен, чтобы спорить, и безропотно взял ключ.

Поднявшись к себе, он первым делом набрал номер клиники. Ответила дежурная сестра. Приветливо поздоровавшись, доложила, что никаких происшествий не было, срочных больных не привозили.

— Соединить вас со старшей сестрой?

— Да, пожалуйста.

Слова дежурной ободрили Сэнди, и он терпеливо ждал, пока из фона раздастся мягкий голос сестры Белл.

— Сэнди? Рада вас слышать? Как здоровье тетушки?

«Какой тетушки?» — чуть не брякнул Сэнди, но вовремя спохватился.

— Благодарю, Белл, ей лучше.

— Приятно это слышать. Впрочем, — в голосе прорвались лукавые нотки, — Айсберг уверяет, что тети молодых людей часто бывают при смерти, но никогда не умирают.

— Рад, что у Айсберга хорошее настроение, — процедил Сэнди. — Он сейчас в клинике?

— Нет, — голос сестры мгновенно стал сухим и отчужденным.

— А где? — допытывался Сэнди, прекрасно зная ответ.

— В цирке, разумеется. Неужели эта девица позволит ему хоть одно воскресенье провести иначе?

Прежде, чем раздражение сестры Белл сменилось слезами, Сэнди успел спросить о главном:

— Как здоровье Кармин Гранд?

— Без изменений, — мгновенно отозвалась сестра, сразу взяв себя в руки.

Пускай она не выносила Баррион, но Кармин могла рассчитывать на ее участие — и профессиональное, и человеческое.

— Я еду домой, — сказал Сэнди. — Позвоните мне, если что-нибудь случится.

— Зачем? — удивилась сестра.

— Белл, пожалуйста, позвоните мне.

— Что именно должно случиться? — не унималась она.

Сэнди закрыл глаза и стиснул зубы. Потом сказал:

— Не знаю. Может потребоваться срочная операция… кому-либо.

— Вы все равно не успеете, — резонно возразила сестра.

«А если бы и успел? Какой от меня прок? Сердце не доставил.»

— Белл, — Сэнди не повышал голоса, но нажимал на каждое слово, — позвоните мне.

— Хорошо, — недоуменно ответила сестра, уступая этому напору. — Позвоню.

— Только сразу же.

— Хорошо.

Они простились. Теперь Сэнди мог выкупаться, выспаться, поесть. Но ему ничего не хотелось. Неугасимая тревога гнала вперед, он знал, что не успокоится, пока не прибудет в клинику.

Однако он сознавал, что выезжать сейчас, не отдохнув, было безумием. Сэнди отправился в ванну. Презрел чаши с синеватой пресной водой и зеленоватой — соленой, а так же — целебные грязи. Удовольствовался простым душем.

Выкупавшись, он позавтракал и одновременно посмотрел новости. Пятнадцать местных каналов показывали цирк: разноцветные флаги, переполненные трибуны, светящиеся табло, где то и дело сменялись цифры. Ставки на фаворита поднялись до одного к тридцати семи. Жаль, Сэнди не мог разделить восторгов Баррион и хирурга.

Он поймал себя на том, что сидит, подперев кулаками щеки, вперившись в экран, но ничего не различая. Сообразив, что спать-таки удобнее лежа, Сэнди повалился на кровать.

Проснулся он, казалось, мгновенно, но, взглянув на циферблат, обнаружил, что миновало три часа. Не понятно было, как он умудрился проспать так долго: комнату заполнял рев трибун — экран оставался включенным. Сэнди прислушался, стараясь узнать имя победителя.

В тот же миг раздался сигнал фона. Циферблат перед глазами Сэнди завертелся и оскалился улыбкой зеленоглазого командира повстанцев. Включая фон, Сэнди уже знал, что победил фаворит, что Айсберг с Баррион проигрались совершенно, что Кармин…

— Да?

— Сестра Белл велела вам отзвонить, — донесся торопливый голос дежурной сестры. — Состояние одной из пациенток внезапно…

— Кармин Гранд?

— Да. Ее…

— Айсберг оперирует?

— Да. Он…

Сэнди выключил фон. Вот он и знает то, что хотел знать. Только что может сделать?

Он пожалел птицеловов и не пожалел Кармин.

Сбегая вниз, расплачиваясь с портье, выводя машину из гаража, Сэнди представлял стерильный блеск операционной и сильные, гибкие пальцы Айсберга. Слишком кстати стало Кармин плохо, чтобы счесть это простой случайностью. На что решится хирург? Проще всего было бы дать Кармин спокойно умереть. Донора нет, латексон вызывает отторжение — кто обвинит врача, не сумевшего спасти больную?

Сэнди выехал из города, никого не задавив. Можно было удивляться такому чуду. Дорога петляла меж холмов, в гуще зелени мелькали, будто подмигивая, нарядные белые домики.

Айсберг оперирует. Зачем? Нечистая совесть вынудила его проявить излишнее рвение? Или… Он хочет оттянуть конец? Неужели, чтобы вызвать сердечный приступ, он вколол Кармин рейтон-А? Этот препарат можно обнаружить в крови в течении трех часов. Вот Айсберг и не хочет отдавать Кармин в руки патологоанатомов.

Резкий гудок заставил Сэнди вздрогнуть. Рыжая собака, перебегавшая дорогу, потрусила быстрей. Сэнди удивленно посмотрел на свои руки. Он просигналил машинально, так же, как машинально давил на газ и поворачивал руль.

Зачем он помчался в Гродуан? Следовало остаться подле Кармин, охранять ее, пока не пройдут игры. Пусть бы Айсберг продавал клинику, объявлял себя несостоятельным должником, садился в тюрьму. Кармин, Кармин осталась бы жива.

Машина взлетела на мост. Вода внизу показалась Сэнди багровой, и лишь спустя минуту он сообразил, что узкая речка вьется меж цветущих розовых кустов.

Все эти дни Кармин ждала его возвращения. Верила — он ее спасет, привезет сердце. Он ведь обещал! А герой всегда исполняет обещанное! В имя любви он готов на подвиг. «На подвиг готов, а на преступление? Птицеловов давно расстреляли, среди них мог быть донор…»

До боли напрягая глаза, Сэнди вглядывался вперед. Над дальним лесом клубились облака, казавшиеся зеленоватыми. Он ждал, когда в туманной зеленой дымке откроется море.

Операция закончится раньше, чем он прибудет. Какая операция? Айсберг пересадит Кармин сердце из латексона? Или просто станет держать в «камере жизни», на аппарате «сердце-легкие»? Долго ли она проживет?

Донора нет. Он не сдержал слово, не добыл сердце. Кармин обречена.

Сверкающая полоса на горизонте ширилась, скоро яркий блеск сменился игрой света и тени. Солнце дробилось в волнах. Море. Дорога вилась вдоль побережья. Слабый ветер шевелил листья пальм. Внизу, на пляжах, разноцветные зонтики отбрасывали на песок кругляшки тени. Лежанки и шезлонги пустовали — в самую жару пляжи обезлюдели.

Коротко зазвонил фон.

— Да?

Сэнди услышал, как сестра Белл плачет, и съехал на обочину. Приоткрыл дверцу, вдохнул горячий, пыльный воздух. Он не мог одновременно вести машину и слушать сестру. Сам убьется — не жалко, но он на дороге не один.

— Что?!

— Все хорошо, — всхлипнула сестра.

— Что хорошо? — заорал Сэнди, слыша ее рыдания. — Кармин умерла?

— Нет, нет! Пересадка прошла удачно. Айсберг сделал невозможное…

— Что — невозможное?! Пересадил ей искусственное сердце?!

— Нет, — давилась слезами сестра Белл, — нашел донора.

— Донора?! Где, когда?

Белл плакала. Он не мог разобрать ни слова, кроме имени «Айсберг». Наконец она выдавила:

— Айсберг превзошел себя. Извините, я на дежурстве… Приезжайте скорей.

— Буду через… — крикнул Сэнди, но она уже отключила связь.

Сэнди рывком захлопнул дверцу. И снова крутился серпантин дороги, с одной стороны — гора, с другой — море. С перевала ему открылась Сочная бухта, названная так за насыщенно-зеленый цвет воды. И еще он увидел белое здание клиники на склоне горы. Но прежде, чем попасть туда, надо было пересечь город, тянувшийся вдоль набережной.

Жара начала спадать, и на улицах с каждой минутой становилось все многолюднее. Пришлось снизить скорость. Сэнди казалось, что машина еле ползет. Женщины гуляли с детьми, присаживались на скамьи у гранитного ограждения набережной. Кормили ярких птиц, стаями слетавшихся к скамьям и фонтанам. Шум волн, плеск фонтанов, шелест птичьих крыльев.

Наконец Сэнди свернул с набережной на широкий бульвар, потом в узкую тенистую аллею, ведшую к воротам клиники. Сигналить не пришлось, его ждали, ворота распахнулись. Одолев последние метры, он выскочил из машины и, не захлопнув дверцу, не заглушив мотор, ринулся вверх по ступеням.

В холле его встретила дежурная сестра:

— Жаль, что вас не было! — она повторила слова Белл: — Айсберг превзошел себя.

Она говорила что-то еще, но Сэнди уже промчался через холл. Взлетел по лестнице. Второй этаж, третий. Площадка, мраморная ваза, полная искристо-белых цветов, такие же искристо-белые двери. Сэнди набрал код, створки беззвучно раздвинулись. Широкий коридор, два распахнутых окна, перегородка из розового стекла.

Сэнди заглянул в «камеру жизни». Кармин спала. И даже видела сон, веки ее подрагивали, трепетали ресницы. Вскинув голову, Сэнди уставился на контрольный экран. Дыхание, сердцебиение — в норме. Сэнди долго стоял и смотрел, все ожидая ухудшения, но ухудшения не было. Он знал, что отторжение начинается не сразу, а потому бессмысленно стоять и смотреть. Но все же стоял и смотрел, радуясь каждому удару ее сердца, каждой секунде ее жизни. Смотрел так долго, что наконец обнаружил и второй экран с пульсирующими огоньками. В «камере жизни» находились два пациента.

— Айсберг впервые оперировал сразу двоих.

Сэнди резко повернулся — сестра Белл подошла неслышно.

— Что?

— Кармин не могли вживить протез, — пояснила сестра. — Нужно было донорское сердце.

— Знаю, — нетерпеливо перебил Сэнди. — Каким чудом нашли донора?

— Не было никакого чуда. Кармин стало плохо в цирке. Надо было решаться.

— Ну?!

— Она сказала: как это глупо, что не додумались раньше. Ведь у них полное совпадение по антигенам. Ее сердце можно пересадить Кармин, а ей самой — протез.

Сэнди прислонился к стене.

— Что?

— Это был единственный шанс. Айсберг не соглашался, но Баррион настояла.

Камень стены холодил спину, но у Сэнди не было сил отодвинуться. Моль Баррион отдала Кармин свое сердце. Он считал Баррион убийцей, а она отдала свое сердце.

Белл вытерла слезы. Сэнди разлепил губы:

— Почему вы плачете?

(Будто не было сейчас вопроса важнее!)

— Он сделал больше, чем мог. И она… Какая женщина… Ясно, почему он ее любит.

Она в очередной раз промокнула платком глаза и коротко, по-деловому, распорядилась:

— Айсберг велел вам взять на себя дежурство.

* * *

Миновала ночь, и Сэнди, сменившись с дежурства, вернулся в свой домик. Кармин жила, веселые зеленые огни подтверждали, что операция прошла успешно. Если Сэнди и прежде радовался, что работает под началом Айсберга, то теперь думал о хирурге не иначе, как со священным трепетом.

Тем меньше ему хотелось потерять работу. И по мере того, как стихало его беспокойство за Кармин, тревога за судьбу клиники все возрастала. Чем окончились состязания? Выиграл Айсберг или проиграл?

Бесполезно было бросаться в объятия сна, не разрешив этой загадки. Принимая душ и проглатывая завтрак, Сэнди гадал, кто мог бы удовлетворить его любопытство. Сестра Белл? Вряд ли, она дежурила в клинике.

Наконец он решил довериться ведущим новостей. Понимал: о победителе состязаний будут кричать все пятнадцать каналов не одни сутки. Сэнди, правда, даже не подозревал, на кого поставили Айсберг с Баррион, но одно помнил точно: они собирались играть против фаворита. «Недурно выяснить, победил фаворит или нет?»

Первая же программа явила цирк во всей красе: пестро разряженная публика, золотистый песок арены, гибкие звери — красноватый мех в дымчато-серых пятнах, блестящие лезвия когтей. Всадники в разноцветных куртках и защитных масках.

Голос за кадром объявил, что «мы покажем зрителям только самые напряженные моменты схватки». Сэнди признательно поклонился экрану. Со все большим нетерпением он наблюдал, как выбывают с арены «алый», «зеленый», «синий» и «черный» всадники. Одни уходили, прихрамывая, других уносили санитары.

И вот уже по арене кружили только две больших кошки. Нервно били хвосты, посверкивали длинные когти. Скрипел под тяжелыми лапами сухой песок. Наездники в белой и желтой куртках пристально наблюдали друг за другом. С ног до головы их покрывал слой пыли, да и красноватый мех животных выцвел и побурел.

Сэнди помнил — прошлый раз одержал победу «белый» всадник. Верно, на него и ставили большинство зрителей. А Баррион с Айсбергом? Они держали пари за «желтого»? Или за одного из четверых, уже покинувших арену?

Звери рванулись друг к другу. Сэнди закусил большой палец и подался вперед. Происходило что-то невероятное. Всадник в желтой куртке плавно — в кадрах замедленной съемки это было отлично видно — оторвался от красновато-бурой спины животного и взмыл вверх. Руки его раскрылись словно для объятия, согнутые ноги распрямились. Он перескочила на зверя соперника. Верно, в реальном времени прыжок занял доли секунды.

Кошка, отяжелевшая от двойной ноши, припала грудью к земле. А лихой наездник уже летел назад. Разъяренный зверь поднялся на дыбы и взмахнул передними лапами, опоздав лишь на секунду. Когти чиркнули по воздуху и глубоко ушли в песок. Зато ответный удар животного, вновь оседланного «желтой курткой», был точен. Сбитая наземь кошка покатился кубарем, подмяв «белого» наездника.

Сэнди откинулся на спинку кресла, раскрыв рот. Такого он еще не видывал. Да и не он один. Трибуны обезумели. Зрители вскакивали со своих мест и бежали вниз, к барьеру, отделявшему скамьи от арены. Рев, свист, вой. Что-то отчаянно кричали комментаторы, судьи яростно жестикулировали.

Пока оператор показывал суету в цирке, ведущий растолковывал телезрителям, что правила не нарушены.

— Когда был нанесен удар, обе наездницы сидели в седлах. Атака Баррион Гранд оказалась неожиданной, но безупречной.

— Что?! — вскрикнул Сэнди.

В замедленной съемке повторялся великолепный прыжок. Сэнди чуть не прижался глазами к экрану, пытаясь разглядеть наездника. Лицо его скрывала маска. Но Сэнди вспомнил: «В первом заезде участвуют женщины! Состязания открывают женщины! Будь я местным уроженцем, в жизни бы не забыл этого правила!»

Он судорожно переключал каналы, желая точно расслышать имя победительницы. Вскоре экран явил его алчущему взгляду толпу поклонников, вырвавшихся на арену. Возглавлял эту вопящую от восторга орду Айсберг. Схватил наездницу в объятия.

На этот раз Сэнди промахнулся и сел мимо кресла.

«Командир Джель был прав. Я совершенный идиот. Как было не догадаться раньше?» Видел же он, видел шрамы Баррион! Хоть бы задался вопросом, где женщина могла получить все эти раны и синяки. Только на арене, да еще в манеже.

И мешковатая одежда, шляпа с широкими полями! Баррион скрывалась от поклонников. Никому из участников состязаний не было спокойной жизни. Донимали если не репортеры, то болельщики. Потому она и выбирала самые блеклые цвета — лишь бы не выделяться, не привлекать внимания. Вот почему настороженно озиралась на пляже!

Сэнди медленно переместился с пола обратно в кресло, но лучше себя не почувствовал.

Недаром Баррион уверяла хирурга: он выиграет, расплатится с долгами. Надеялась вовсе не на случай и не на деньги Кармин. Должна была победить — ради него. В залоге была его работа, его свобода, его жизнь. Баррион знала, что совершит невозможное.

Недаром Айсберг, стоя на трибуне, становился глух и слеп ко всему прочему. Видел только Баррион. Какими новыми ранами грозила ей каждая тренировка, какими переломами — каждое состязание? Его лихорадило не от азарта — от страха за женщину.

Он ставил на нее — только на нее. Не был Айсберг безумным слепцом, тэнь-о. Никогда не был.

Конечно, в желании поддержать Баррион, доказать свою любовь, он переступил черту благоразумия, поставив под угрозу судьбу клиники и всех, кто там работал. Баррион вела себя не умнее, позволяя ему рисковать.

Спасла его — сумасшедшим прыжком. И чуть не погубила собственную сестру. Отчаянный трюк напугал Кармин, и больное сердце не выдержало. Сэнди знал это так же точно, как если бы стоял рядом.

Он переместился из кресла на кровать, выключил экран, но воображение рисовало яркую, пеструю толпу. Видение было ярче яви.

Многие возбужденные зрители бежали вниз, к арене. Многие оставались на местах, яростно спорили. Иные смеялись и подсчитывали выигрыши, другие — темпераментно выдирали волосы, громко перечисляя свои потери. Поначалу никто не заметил, как черноволосая румяная девушка в третьем ряду побледнела и прижала руку к груди. Только когда Кармин медленно сползла с сиденья, ее соседка взвизгнула от испуга.

Тотчас вокруг собралось человек десять-пятнадцать сочувствующих.

«Что с ней?»

«Обморок!»

«Наверное проиграла».

«А может, от радости?»

Умельцы попытались привести девушку в чувство. Уложили на скамью, похлопали по щекам, смочили водой виски — все без толку. Наконец кто-то испуганно позвал:

«Врача!»

Все сразу вспомнили, что видели в цирке Айсберга. Хирурга трудно не узнать — местная знаменитость. Вот он, на арене, рядом с победительницей, стиснут толпой. «К нему не пробьешься!» И все же мужчины покрепче протолкались вперед.

Сэнди резко сел — не хотел представлять дальнейшее. Ни вой сирены, ни запрокинутую голову Кармин, прижатую к плечу Айсберга, ни повелительный голос Баррион — она впервые обращалась к хирургу на «ты»: «Возьмешь мое сердце.»

Сэнди вытянул руку и набрал номер клиники. Ответила старшая сестра.

— Белл, как чувствуют себя наши пациентки?

— Ценю ваше усердие, — в голосе сестры слышалась улыбка, — не забываете о работе ни на минуту? Успокойтесь, все хорошо. Здесь сам Айсберг.

— Вы с ним уже виделись?

— Пока нет, Айсберг принимает гостей.

Сэнди приподнялся на локте. Во рту внезапно пересохло.

— Двух иноземцев? Оба в светлых костюмах, при галстуках, да?

Голос сестры Белл сделался строг.

— Я ценю любопытство, но только — профессиональное, Сэнди.

Он уже не слушал. Сорвался с места, выскочил из дома, не заперев дверь. От домиков врачей до здания лечебницы было немногим менее километра. Сэнди перепрыгнул через скамейку, пронесся по газону и выскочил на дорожку.

Под ноги летели светлые плиты, чуть присыпанные пожелтевшей хвоей. Новый прыжок — Сэнди разом перемахнул пять ступенек. Снова промчался по газону, перелетел через ровно подстриженные кусты.

Он прекрасно знал, что делается в кабинете Айсберга. Хирург безукоризненно вежлив. Придвигает гостям кресла, предлагает кофе. Он в прекрасном настроении, шутит, смеется. Гости принимают чашки, отпивают по глотку и тут же отставляют.

«К делу».

Айсберг, беззаботно насвистывая, набирает шифр личного счета.

«Куда перевести деньги?»

Старший гость чуть ослабляет узел галстука. В кабинете не жарко, но его всегда бросает в жар при получении крупной суммы. Четко диктует перечень цифр и букв. Затем снова берет чашку с кофе. Младший, вытянув шею, следит, как летают над клавиатурой длинные пальцы хирурга.

«Вот и все. Долг уплачен с процентами. Благодарю вас, господа,» — Айсберг откидывается на спинку кресла.

Старший вынимает из кармана фон, набирает номер, слушает. Лицо его чуть смягчается — перевод подтвержден. Младший облегченно вздыхает и залпом выпивает чашку кофе. Оба поднимаются, начинают прощаться.

«Всегда к услугам вашим и ваших друзей.»

Айсберг снова улыбается — чуточку нетерпеливо. Он сохранил клинику и теперь торопится спровадить назойливых гостей. Скорее, скорее, выставить их за дверь и спуститься туда, на второй этаж, к розовому стеклу «камеры жизни», в сотый раз убедиться, что Баррион выздоравливает, что Кармин лучше.

Гости выходят из кабинета.

Сэнди споткнулся, сбился с ноги, но почти сразу выровнял бег. Сто метров, двести, триста. Здание клиники приближалось, но медленно, как медленно!

Чужеземцы уходят. Младший готов сбежать по лестнице, но старший намерен ждать лифта. Его проворный спутник невольно топчется на месте.

Сэнди вломился в заросли лавра, ветви больно хлестнули по лицу.

Третий этаж, второй, первый. Гости выходят из лифта, неспешно пересекают холл, отворяют стеклянные двери клиники.

Сэнди огромными скачками пересек лужайку.

Гости сошли по ступеням, направляясь к площадке, где дожидался автомобиль.

Сэнди обогнул вазу, резко выдохнул и неторопливо направился навстречу иноземцам. Издали впился взглядом — не в лица — в булавки для галстуков. Невероятно-яркие, броские, оранжево-алая и вишневая, булавки выделялись в общей серовато-бежевой гамме.

Значит, он не ошибся. Вспомнил точно. Перья нут-нуар. Точнее, целые пучки крохотных перышек, умело собранных и переплетенных. Столько перьев случайно не подобрать. Их можно только выдрать.

Ясно и то, что главные заказчики — чужеземцы. Никто не отважится носить роскошные венцы и накидки в Ромадоре, где трепетно оберегают редких птиц. Экзотические уборы идут через Ромадор дальше, за океан. А там дивятся подобному великолепию и морщатся от цены, но не любопытствуют — праведную ли добычу скупают.

Сэнди старался выровнять дыхание. Понимал: затеял игру, еще опаснее поездки в Гродуан. Не лучше ли пройти мимо, а потом известить зеленоглазого командира? Пусть сам выслеживает, ловит. «А если эти люди ни в чем не повинны? Просто богатые коллекционеры? Командир Джель скор на расправу…»

Он поравнялся с гостями и негромко сказал:

— Привет из Гродуана.

Вряд ли иноземцы были вооружены, но Сэнди показалось, под ребра ему с двух сторон уперлись дула автоматов — так напряженны были их взгляды.

Он неспеша расстегнул ворот, обнажив алое перо птицы нут-нуар.

— Товар давно готов.

Старший раздумчиво пошарил по карманам, достал пачку сигарет. Столь же долгие минуты посвятил поиску зажигалки. Сэнди ни на секунду не поверил этому нарочитому безразличию: человек неосведомленный давно бы забросал его недоуменными вопросами.

Старший все молчал, и младший, бросив на него опасливый взгляд, спросил:

— Когда привезете?

По разговору с зеленоглазым командиром Сэнди заключил, что за товаром прилетали из Ромадора. В висках стучало так, что едва слышал собственный голос.

— Ждем человека от вас.

— Почему нет вызова? — допытывался младший, его спутник задумчиво разглядывал кончик сигареты.

— Временные трудности, — Сэнди старался говорить уверенно, а между тем подбирал слова осторожнее, чем в разговоре с Джелем. Малейшая ошибка, малейшее подозрение — и его убьют. Птицеловы уйдут безнаказанными, чтобы возобновить охоту где-нибудь в другом месте. — Столкновение с повстанцами. Наш общий друг переселился в мир иной, не успев подать сигнал. К сожалению.

Сэнди едва выдавил скорбную улыбку: слишком хорошо помнил мух, вившихся над головой убитого.

Старший впервые обратил взгляд на Сэнди.

— Какой товар?…

— Как заказывали. Веера, плащи, браслеты, — перед глазами Сэнди плясало багряно-алое великолепие. — Мадам творит волшебство, — он допустил завистливый вздох. — Посадочная площадка расчищена. Когда ждать гостей?

Старший смолчал, и младший откликнулся очень сухо:

— Мы сообщим.

— Поторопитесь, — внушительно обронил Сэнди. — Повстанцы наступают. Обидно, если добыча достанется им.

Младший напрягся. Старший владел собой лучше, но и в его глазах вспыхнула тревога. Распрощавшись короткими кивками, собеседники разошлись. Чужеземцы сели в машину и уехали, а Сэнди вошел, почти вбежал, в лечебницу.

За три минуты разговора он устал сильнее, чем за пятидневную поездку в Гродуан. Вдобавок, торопился узнать у Айсберга имена его заимодавцев, сообщить эти имена зеленоглазому командиру, предупредить, чтобы встречал гостей. Теперь мог сделать это с полной уверенностью.

Легко представил, как примет заказчиков командир Джель. Посадочная площадка расчищена — идеально-круглый пяточок в гуще зелени. Солдаты торопливо сматывают маскировочную сетку. В мастерской полный порядок: заново вставлены стекла, навешены двери. У входа «почетный караул» — двое уже знакомых Сэнди солдат. Остальные тоже поблизости, но их не видно.

Вертолет снижается. Лопасти огромного винта гонят по зелени волны — сильнее морских. В дверях появляется командир Джель. Гости выходят, в руках старшего чемоданчик — сняты со

...